Вчерашнее завтра. Часть вторая. Эпизод пятый

Настенные часы в гостиной пробили восемь. Уже рассвело. За окном стояло серенькое ненастное утро. В воздухе тонкой паутиной висел мелкий дождь.

Айзенберг поднялся из-за стола, где только-что делал какие-то записи в свой толстый блокнот, потянулся, разминая затёкшую в однообразной позе спину, и медленно пошёл вдоль окна, не слышно ступая по плотному ворсовому ковру.

Дремотную тишину в уснувшем доме нарушало лишь монотонное тиканье часов, тонкая стрелка которых отсчитывала каждую секунду текущего не спеша времени.

Оставшаяся недопитой чашка чёрного кофе ещё дымилась на столе, расточая по комнате горьковато-терпкий аромат этого настоящего бразильского напитка.

Забранные рольставнями окна по обе стороны от входа едва-едва пропускали мутноватый, тусклый свет, который в полутёмном холле узкими полосками ложился на чёткие грани паркета и мягкие с коротким ворсом, будто подстриженные ковровые дорожки.

Здесь было прохладнее и свежей, чем в душной, ещё по-зимнему натопленной гостиной. Айзенберг надавил на клавишу выключателя. Тут же над изголовьем софы на стене загорелось бра. Матовый шар плафона скрадывал чрезмерную яркость стоватовой лампы. Свет,  проходя сквозь будто бы запотевшее стекло, приобретал молочный оттенок, становился мягким и густым. Поэтому полумрак в прихожей не исчез совсем, а словно поредел и приподнялся кверху, затаившись на потолке и дальних от светильника углах комнаты.

Тихо на крыльце шелестел дождь, плавно перебирая шуршащими аккордами своей грустной мелодии. Лишь иногда звуковую вуаль полушёпота, полушума прорывали звонкие удары крупных капель, внезапно сорвавшихся с крыши и разбившихся о карниз.

Герман медленно выплывал на поверхность из глубинной толщи сна, но сумрак помещения и еле слышный баюкающий шорох идущего дождя не давали ему проснуться окончательно. Полудрёма - полуявь, сознание то прояснялось, то вновь срывалось в забытьё.

Он уже давно не испытывал столь сладостной истомы и беззаботной лёгкости. Его недавние сны, вернее ночные кошмары, на утро становились реальностью, с извращённой точностью и удвоенной, а то и утроенной силой воплощая в себе весь ужас ночного бреда.

Но сегодня молодой человек мог себе позволить загнать все свои страхи в дальний угол подсознания. Всё, наконец, закончилось, всё позади, он дома, рядом брат... И наступающий день отодвинул его от прошлого ещё на двадцать четыре часа.

Как будто пловец-ныряльщик, Герман поднявшись наверх, чтобы набрать побольше воздуха в лёгкие, снова погрузился в прозрачные сонные воды.

Сделав всего лишь шаг, он очутился на лугу. Густая трава доходила ему до колен. Пахло ромашкой и клевером. Присев, он упал спиной на тёплую землю, подминая под себя полевые цветы и сочную траву.

Его лицо, устремлённое в небо, гладили совсем не жгучие солнечные лучи. Замерев от счастья, с широко открытыми глазами, он наблюдал, как длинной вереницей степенно, не спеша по безбрежному небесному океану шествовали подгоняемые ветром облака.

Прикосновение чего-то круглого, плоского, гладкого к его голой груди, к его коже вырвало Германа из лучистого летнего дня. Он по-прежнему лежал  навзничь, но под ним была уже не луговая трава, а смятая простыня на широкой софе. Не открывая глаз, юноша прислушивался к тому, что происходило по ту сторону плотно сомкнутых век.

Продолжение : http://proza.ru/2015/02/06/2147