Глава 6

Мать прижимала сына к груди, но тот продолжал плакать, желая утолить голод. Девушка пыталась укачать младенца, но тот отказывался засыпать на пустой желудок. Семеон стоял у входа, наблюдая, как остров освещается огнями костров, как дымятся глиняные горшки. Монастырь ожил, в воздухе парили радостные голоса смеющихся анахоретов. Конечно, обратной дороги к прежнему уставу быть уже не могло, но сохранить веру, а быть может, даже переродиться для новой жизни стоило.
- Похлебка скоро будет готова,- обнадежил мучающуюся гостью настоятель.
- Это не поможет,- закачала она головой.- Ему нужно молоко, а я еще не скоро приду в себя...
- Что же делать?- изумился Семеон, присаживаясь рядом.
Девушка перевернула младенца, подставив другую грудь.
- Нужен нож. И лучше острый.
- Нет!- запротестовал приор.- Я не позволю вам этого! Что вы задумали сделать с ребенком?!
- Ни с ребенком с собой,- пояснила гостья.
- Я прошу вас, образумьтесь! Мы придумаем что-нибудь...
- Принесите нож. Это единственный выход,- ответила девушка.
- Нет!- категорически заявил Семеон.- Этот остров никогда не знал крови самоубийц. Вы сошли с ума!
- Я не собираюсь никого убивать,- строгим голосом произнесла гостья.- Мне нужен нож и желательно наточенный.
Приор осторожно встал и, с тревогой смотря на девушку, ушел за единственным на острове острым предметом, о котором знали послушники. Анахореты уже закончили чистить рыбу, и нож теперь лежал на камне рядом с костром. Семеон взял его и кинул в огонь. Монахи, сидящие у костра, опешили, не понимая, что это значит. Стальное лезвие сверкало бликами пламени, постепенно темнея от копоти. На острове давно не осталось никакой растительности, поэтому анахореты разводили огонь на старых рыбьих костях, известным только им способом. Приор будто завороженный смотрел на танец языков пламени. Неожиданно он пнул огонь, разворошив пепел и подняв в воздух тысячи искрящих пылинок. Нож лежал у его босых ног. Семеон обхватил его рукавом схимы и направился обратно в свою келью, провожаемый ровным счетом ничего непонимающими послушниками. Младенец по-прежнему истошно орал, а гостья, оставив сына на жесткой соломе, переминала свои ладони, массируя кончики пальцев.
- Что вы задумали, объясните,- потребовал настоятель.
- Вы его помыли?- неуверенно спросила девушка.
- Я его даже обжег. Что вы собираетесь с ним делать?!
- Резать пальцы,- выдохнула девушка.
- Зачем?! - обомлел Семеон, выронив от неожиданности нож из рукава.
- Нет молока, значит, есть кровь.
- Но как же...- не знал, что сказать приор.- Разве это возможно?
Гостья подняла нож с земли, подула на него и села рядом с сыном. Пораженный мужчина смотрел на девушку не в силах поверить, что та осмелиться на следующий шаг. Но она, похоже, уже ни в чем не сомневалась. Кисть руки, которую она собиралась рассечь дрожала, но решимости молодой матери было не занимать. Она схватила горячий нож и, вытерев лезвие от сажи и грязи об мешковину, аккуратно провела по кончикам пальцев другой руки. В кельи было темно, но Семеон все равно разглядел сморщившееся от боли лицо гостьи. Девушка засунула подушечки пальцев младенцу в рот, и тот недолго хныкая внезапно стих. Молодая мать тяжело дышала, закрыв глаза и сжав губы. Семеон вышел из грота и, прижавшись к скале, сполз вниз. Он был шокирован увиденным. Ему вдруг на мгновение показалось, что вся их затворническая жизнь, овеянная словами о самопожертвовании Богу лишь игра несмышленых мальчишек, воображающих себя героями.