Атаманская медаль

                Валерий Недавний

                Атаманская медаль

           Игнат Тихонович стоял на обочине улицы и смотрел на развалины когда-то богатого казачьего подворья. В лучах заходящего осеннего солнца взгляду предстала наполовину разобранная хата с огромной русской печью посредине. Позади развалин валялись спиленные вековые деревья сада. Со стороны улицы, в подтверждение былого достатка хозяйского двора, красовалась часть деревянного забора и огромные резные ворота. Правое полотнище ворот было сорвано с верхнего крюка столба и повисло на нижнем крюке, придавленное грудой кирпича. Дубовый столб ворот, или как его называли в станице верея, устоял, лишь покосился на бок. Слева на месте снесённого забора, лежал завезённый облицовочный кирпич. Сложен он был на поддоны и укрыт в полиэтиленовую плёнку.  Игнат Тихонович обернулся к сопровождающему его есаулу.
 - А что здесь, Дима, раньше было? – спросил он.
 - Здесь стоял дом-интернат для престарелых колхозников, - стал объяснять молодой человек.  После девяносто первого года его закрыли. Колхоз перестал содержать интернат, и всё пришло в упадок. Здание завалилось, а осенью прошлого года на общем  сходе казаков  решили выстроить на этом месте культурный казачий центр. Заказали проект. Теперь дело за строителями, -  сказал Дмитрий, указав на развалины.
Глядя на этого молодого розовощекого есаула с фамилией Пузанков, Игнат Тихонович прикидывал, из каких Пузанковых он будет? В Галюгаевской, как он помнил, много было семейств с такой фамилией. Все они в той или иной мере приходились друг другу родственниками. Уж не племянник он тому Петру Яковлевичу, который работал у них, на заводе, водителем? Но спросить об этом молодого человека не решился.
 - У тебя Дима есть что-нибудь из проектной документации? Хотелось бы посмотреть, как будет выглядеть казачий центр.
 - Конечно, есть, - Дмитрий с готовностью вытащил из папки генплан и развернул его на штабеле кирпича. Игнат Тихонович взглянул на план. Культурный центр состоял из нескольких объектов. Один из них под названием «Подворье линейного казака Терского Семейного войска» приятно удивил его замысловатым названием. В проекте была обыкновенная хата мазанка, под камышовой крышей, окружённая забором из плетня. «Ну и загнул сукин сын», - усмехнулся Игнат Тихонович фантазии проектировщика. Документов подобного рода он видел в своей жизни немало. Проект был утверждён главой районной администрацией. Но удивляло и другое, наряду с другими согласованиями, стояло факсимиле с крестиком Митрополита Ставропольского и Владикавказского Гедеона.
 - Вы знакомьтесь пока с документацией, - протянул Пузанков ему папку с рабочим проектом, - а я побегу на заседание правления колхоза. Сейчас сюда подъедет атаман, вы с ним поговорите, а минут через сорок и я вернусь. Здание правления колхоза на старом месте, тут, за углом. Так что я  скоро буду здесь, - пообещал Дмитрий.
Только Игнат Тихонович углубился в рассмотрение пояснительной части проекта, как его слух потревожило старческое покашливание
Игнат Тихонович обернулся. Перед ним в свете уличного фонаря стоял  дедок с палкой в руке. Сухонький невзрачного вида старик смотрел на него.
 - Сбег пострел! – усмехнулся дедок и махнул палкой в сторону ушедшего есаула.
 Взгляду Игната Тихоновича бросились толстые, суконные шаровары деда, чёрного цвета. По синему цвету, лампас Игнат Тихонович определил их  принадлежность к Терскому казачьему войску. «Интересно, как удалось деду сохранить их? Наверное, ещё дореволюционные,  - усмехнулся он, - времён первой мировой войны. Шаровары были поношены и вылиняли от времени. Глубокие резиновые калоши, вероятно, были куплены лет тридцать пять назад в сельпо. Как предполагал он скорей всего под сданные  яйца или молоко. Игнат Тихонович хорошо помнил то время, когда дефицитные товары приходилось покупать через магазины потребкооперации, в обмен на сданную сельхозпродукцию. Из калош проглядывали вязаные носки белой шерсти, в которые были заправлены штанины шаровар. Из-под старой армейской фуфайки, времён министра обороны СССР, маршала Малиновского, выглядывала байковая рубашка в горошек. И вершила голову деда старая шапка-ушанка.  Как работника и помощника деда в семье, всерьёз вряд ли воспринимали и одевали по остаточному принципу. Скорей всего затраты на приобретение одежды для него не планировались и старик был вынужден  донашивать одежду с чужого плеча. Игнат Тихонович понимал в это тяжёлое время, когда каждый третий житель страны едва выживал, дед был обузой для родственников.  «Наверное, получает нищенскую пенсию, на которую его не одеть, ни обуть» - думал он, вспомнив своего деда Харлампия. Хотя и тогда, после окончания Великой Отечественной войны жилось нелегко, его родители всё же находили возможность приобретать деду одежду.
 - Митрий завсегда такой суетливый, - прокомментировал старик уход Пузанкова. Он опирался на суковатую палку, ручка которой была обмотана изоляционной лентой.
 - Стало быть, Тихонович решил навестить наши края? – спросил у него дед. - Небось, скучаешь в городе по Галюгаю?
 - Откуда вы меня знаете? – удивился Игнат Тихонович.
 - Дык как тебя не знать? Ты же у нас на Терлубе дилехтором был. Эва, какую махину выстроил. Пока газ в станицу не провели, почитай все вашей кострицей печи топили, – дедок горестно вздохнул. – Ноне Игнаша, - перешёл старик на фамильярный тон, - там всё порушили. Ровно Мамай прошёл.
      Игнат Тихонович молчал. Ему вспомнились далёкие семидесятые годы прошлого столетия, когда судьба забросила его, молодого механика в эту казачью, станицу. Здесь в Галюгаевской, на небольшом пенькозаводе прошли его лучшие годы. В станице он женился, обзавёлся семьёй. Работал, строил корпуса нового завода, монтировал оборудование. А в тридцать лет его назначили директором завода. Дед напомнил то, о чём он уже знал из писем друзей и бывших сослуживцев. О разрухе и упадке его завода, который вскоре стал ненужным ни федеральным, ни местным властям. Он жалел труд сотен людей, работающих на строительстве завода и выброшенные на ветер государственные деньги. Так бездарно, распорядится общенародной собственностью, могли только недалёкие люди.         
         Молох горбачёвской перестройки, затем развал Союза не лучшим образом сказались на судьбе станичников.
 - Да и колхоз наш в упадок пришёл, - продолжал жаловаться дедок. – Вроде всех партейных скинули, и демократов у власти, а жизнь всё хуже и хуже.
 - Дедушка, - прервал его Игнат Тихонович. – Какая у вас фамилия? Может, я вас знал?
 - Кизилов буду я, - оживился дедок, обретя в Игнате Тихоновиче покорного слушателя. На Покров сто второй годок стукнет. Моя правнучка – Нюська у тебя на Терлубе работала. Ты должон её помнить.
 - Да, да помню, - подтвердил Игнат Тихонович.
Хотя девушек и замужних женщин с именем Анна на заводе работало несколько человек, уверенности в том, что он помнил правнучку деда, у него не было.
 - А я гляжу в окно - машина подъехала, вот и вышел. - Кизилов перехватил палку в другую руку и опёрся на нее. – Тебя ведь Санька, сын Митрия Павловича, привёз?
 - Он самый.
 - Я его, паршивца, знал, когда ещё колхозный виноградник охранял. Он завсегда с ребятами набеги устраивал на виноградник и сады. Проберутся, бывало, к шалашу, думают, Кизилов спит. А я полушубок скатаю, в голову арбуз положу, сверху буркой прикрою, и фитилёк в фонаре поубавлю. А сам с дробовиком в засаде сижу. Только они зачнут виноград шерстить. Я и выхожу им наперёд: – Куды ребята собрались? Как жахну из дробовика вверх, они и врассыпную. - Дед довольно хихикнул беззубым ртом. – А ты не жди его, - без всякого перехода авторитетно заявил Кизилов. - Не приедет.
 - Кто не приедет? – переспросил Игнат Тихонович.
 - Знамо кто, атаман.
 - А Дима Пузанков говорил мне - скоро подъедет.
 - Не успеет. Он в Ищёры уехал, а дороги, сам знаешь, разбитые. Вряд ли поспеет.
Дед помолчал некоторое время и спросил:
 - А, правда, Игнаша, что ты наш Галюгай в газете прописал?
Игнат Тихонович молча, кивнул головой.
Атамана всё не было, и Игнат Тихонович не знал, что предпринять. Ждать его здесь или отправляться на ночлег в посёлок пенькозавода? Станица Ищёрская находилась в тринадцати километрах. Атаман Галюгаевской мог вот-вот вернуться, а мог и задержаться у друзей, за стаканом доброго вина, как в здешних местах его по старинке называли, чихирём.
 - А ты, стало быть, из-за этого дела и приехал к нам? – Кизилов палкой указал в сторону развалин.
 - Да дедушка,- подтвердил он догадку старика. - Ваши казаки пригласили, посмотреть проект. Решили на этом месте культурный центр выстроить.
 - Дык, у нас в станице ещё с советской власти, дом культуры стоит. Пустует, зачем энтот центр?
 - Это будет что-то вроде музея истории, быта и культуры терского казачества, - стал объяснять Игнат Тихонович. – Выстроят комплекс зданий. В центре будет казачья хата, старых времён. Снесут в неё старинную мебель, утварь. Обнесут двор плетнём, выроют колодец, поставят журавель, соорудят базок для скотины. Сюда будет ходить молодёжь, и смотреть, как жили в старину их предки, - рисовал он деду картину задуманного казачьей общиной проекта. – Уверен, нынешние молодые люди, наверное, и не знают что такое русская печь, самовар, хомут. Многие из них не видели колодцев, а ведь  когда-то они были на каждой улице. Им и в голову не приходит мысль, что ещё каких-то лет шестьдесят назад, улицы станицы освещались керосиновыми фонарями, а их прабабки  топили печи кизяком. А о радио и телефоне их прадеды слышали от заезжих людей. Так что казачий центр необходим, - закончил он.
 - Про это и моя правнучка Нюська баила, - оживился дедок. Митрий Пузанков всех старух в округе обходил и объездил, собирает, у кого что есть: - сундук, кувшин или, что из старых, царских,  времён сохранилось.
 - Дедушка, не помнишь, при каком председателе колхоза дом для престарелых колхозников открыли? – спросил Игнат Тихонович.
 - Андрей Фёдорович, царствие ему небесное, открыл, за что и выговор по партейной линии схлопотал.
 - Неужели? – вырвалось удивление у Игната Тихоновича, краем уха слышавшего об этом деле.
 - Ему ещё в районе баили, зачем это делаешь? Мол, есть в районе стардом, больница, вот и везите туда стариков, пусть живут. Особенно ему за русскую печь и баню высказывали.  А того энти умники не могли понять, что старому человеку попарится в баньке, а потом погреть свое косточки на русской печи лучше их прохвилаторий.
 - Профилакторий, - поправил Игнат Тихонович деда.
 - Дошлый, - скажу тебе, - был казак, да и хозяин крепкий, за что и любили его станичники. Ни чета нонешним.
Кизилов сплюнул на землю презрительно и с заговорщицким видом приблизился к Игнату Тихоновичу:
 - А знаешь Игнаша, мой батя сказывал: здесь на Гришкином подворье, останавливался энтот смутьян… - Старик умолк, морща лоб. – Фу ты ядрёна вошь, забыл. Ну, энтот что себя за царя Петра второго  выдавал. Во, вспомнил, - обрадовался дедок, - Омелька Пугач!
 - Емельян Пугачёв? – удивился Игнат Тихонович.
 - Он самый. Приезжал казаков супротив матушки-государыни подымать. Только не польстились наши терцы на посулы разбойника.
Дедок, смахнул рукавом с кончика носа висюльку, озорно посмотрел на Игната Тихоновича и, указав рукой на место, где стоял он, спросил:
 - Стало быть, ты вот так к нам и приехал, Игнаша?
Уловив в его тоне иронию, Игнат Тихонович обратил внимание на то, что стоит перед дедом в одних носках. - А ты, Игнаша, того, чихирём не баловался сегодня?  Да нет, дедушка, - смутился Игнат Тихонович, уловив в тоне старика насмешку. Он уже в душе помянул недобрым словом Саньку. Уже в станице, выходя из салона его «Волги» Игнат Тихонович забыл обуть туфли. Их он снял, давая возможность отдохнуть уставшим ногам. Как и в прежние годы, за неделю до Покрова Святой Богородицы Игнат Тихонович отправился на дачный участок высадить чеснок. Он уже заканчивал грядку, когда к его  участку подкатила «Волга». Не обращая внимания на остановившуюся машину, он досаживал последние зубки чеснока.
 - Здоров, дядька Игнат! – услышал он знакомое ещё по станице приветствие.
Повернувшись, Игнат Тихонович увидел мужчину плотного телосложения, идущего к нему.
 - А я за тобой заехал, Игнат Тихонович, - протягивая ему руку, объяснил приезжий.
Тут только Игнат Тихонович признал в нём бывшего станичника. Это был Санька инженер-строитель, перебравшийся несколько лет назад, в город, на жительство. В чёрном, добротном и длинном до пят в кожаном пальто, он походил на «нового русского». Стряхивая с колен землю, Игнат Тихонович встал и протянул земляку руку.
 - Здравствуй Александр Дмитриевич. Так ты действительно за мной или шутишь?
 - Какие шутки дядька Игнат. Ты что забыл, в прошлом году, когда мы встретились с тобой в городе, ты просил меня при случае взять с собою в Галюгай.
  - Помню.
  - Сегодня я еду к родителям, в станицу, - говорил он. - Вспомнил о твоей просьбе и позвонил тебе. Ответила твоя жёнушка, – мол, ты на даче и сажаешь чеснок. Узнал у неё, где располагается ваш дачный кооператив, вот и заехал за тобой.
 - Я же не могу, Саша, вот так, без ничего ехать, – возразил он состоятельному земляку.
 - А что тут такого? Снимешь рабочую одежду, переоденешься в ту, в которой сюда приехал, и поедем. Ты же не принц датский, - пошутил он, - тебя и так многие в Галюгае знают.
 - Но ведь у меня и денег с собою нет, на обратную дорогу. Может, вернёмся в город, я переоденусь, возьму деньги …
 - Дядька Игнат сейчас не до города и твоих денег, - Санька решительно стал собирать рабочий инвентарь. – По метеосводке в Галюгае обещают дождь. На этот случай у меня в салоне «Волги» штормовка есть. Тебе в самый раз будет. Если денег нет, одолжу. Пойми, возвращаться, дело негожее. Так что едем и никаких гвоздей. Назад я тебя привезу, - Санька забрал стоящие грабли и тяпку и понёс их в домик. – Переодевайся скорей, да едем.
 - Уговорил, - согласился Игнат Тихонович.
В салоне «Волги» Игнат Тихонович снял туфли и в блаженстве вытянул уставшие ноги. Ехали быстро и вскоре «Волга», двигалась узкими улицами Моздока. Миновав пост ГАИ, земляк остановил машину у обочины.
 - Считай, приехали, - повернулся Александр Дмитриевич к нему, заглушив двигатель. – Понимаешь, Игнат Тихонович, в станице у меня не будет времени посидеть с тобой за столом. Поэтому давай,  лупанём  коньяк здесь. В станице я тебя высажу, там, где скажешь. В выражении лупанём прозвучала свойственная станичникам лихость.
Александр извлёк из кармана плоскую, хромированную, фляжку. Вытащил из ниши  пару стаканчиков и плитку шоколада.
 - Друзья подарили, - отворачивая пробку и разливая содержимое фляжки, сказал он. – Говорят армянский коньяк,  но сдаётся мне самопальный, осетинский.
Выпили. Коньяк действительно был неплохой. Быстрая езда, тепло салона и тихая музыка расслабили его, и Игнат Тихонович задремал. Проснулся, когда Санька остановил машину в центре станицы, у правления колхоза. Так и вышел он из «Волги, забыв обуть туфли.
  - Может тебе чуни мои вынести? – предложил Кизилов.
 - Давайте! – согласился Игнат Тихонович.
Он уже жалел, что отказался ехать с Александром Дмитриевичем в посёлок пенькозавода.
Меж тем Кизилов звал какую-то Зойку. Вскоре на его зов пришла девочка лет десяти.
 - Чего тебе дедуля?
 - Скажи Нюське, чтобы приставила лестницу к времянке. А ты, - обратился дед к ней, - слазь на чердак и найди там мои старые чуни. Снимешь и принесёшь их этому деду. Да смотри, не сорвись с лестницы.
 - Хорошо, дедуля! – кивнула в ответ праправнучка и перевела взгляд на Игната Тихоновича: - А вы что потеряли свою обувку? 
Игнат Тихонович не нашелся, что ей ответить. Зойка посмотрела на его грязные носки, прыснула смехом и побежала к дому.
В это время небо за Тереком озарилось сполохами от разрывов снарядов. Игнат Тихонович вздрогнул и непроизвольно вобрал голову в плечи.
 - Не боись! – усмехнулся дед. -  Мы тут ко всему привычные. Зараз туда наши  стрекозы полетят. Чечню бомбить будут.
Действительно вскоре со стороны Моздока, мигая бортовыми огнями, в ночном небе пронеслись вертолёты.
 - И так кажну ночь, - деловито подытожил дед. – Стыдоба, с Басаевым совладать не можем. Будь это при царе батюшке, или при Сталине давно бы на этого абрека управу нашли.
 - А что сделаешь, деда, такая сегодня власть, - посетовал Игнат Тихонович.
 - Хреновая власть, - согласился с ним дед.
Зойка тем временем принесла чуни, хоть и были они великоваты, но за неимением обуви пришлись ко времени.
 - Стало быть, пойдёшь на Терлуб. А у кого заночуешь? – спросил его Кизилов
 - У своего бывшего соседа, Алексея Долуденко или у Клавдии Шерстобитовой. Кто примет, - шуткой закончил он.
Лёшку мальцом помню, с его дедом Ефимом мы односумы были. Служили в Лейб-гвардии Казачьем его Величества полку. – Кизилов разгладил бороду, задумался: - А вот Клавдею запамятовал. Из чьих Шерстобитовых она будет? – посмотрел он на Игната Тихоновича.
 - Это фамилия его покойного мужа, моего кума, сын Михаила Шерстобитова, который у кладбища жил. Его ещё в детстве Чугунком дразнили.
 - Так бы сказал, ядрёна вошь! – обрадовался дед, услышав уличное прозвище. – Это тот самый, что у тебя на Терлубе шоферил?
 - Он дедушка.
 - Знал я его прадеда, из гребенских казаков был. В японскую войну в Манчжурии погиб. А гребенские казаки все чёрные. А знаешь почему? – дед хитро сощурился, глядя на Игната Тихоновича. – Наши прадеды на Терек пришли с Волги и Дона по царскому указу. А те беглые, ещё при Петре Лексеевиче на гребнях обосновались. А так как поначалу своих баб не имели, то воровали, или брали в жёны горских девок либо жёнок. Вот и пошло от них потомство смуглое да дерзкое. Чуть что за кинжал хватаются.
Игнату Тихоновичу не терпелось идти поскорее в посёлок, и он был рад избавиться от словоохотливого собеседника.
 - Спасибо дедушка за обувь, мне пора идти, - прервал он его. – Будьте здоровы, не болейте. Всего доброго, - помахал он, прощаясь.
Едва Игнат Тихонович отошёл, как вновь услышал оклик деда.
 - Погодь, Игнаша!
 - Чего дедушка?
 - Постой, чуток подожди. Я зараз сбегаю в дом и вернусь.
 Старик поспешил к калитке и скрылся в доме. Вскоре он вышел и подошёл к нему.
 - Возьми, - протянул он что-то завёрнутое в тряпицу. – Это Игнаша медаль моего отца, он был станичным атаманом.
Игнат Тихонович развернул тряпицу и в свете уличного фонаря стал рассматривать подарок. Это был довольно увесистый кругляш с ушком для ношения на шее. По окружности его было отчеканена надпись: «Атаман станицы Галюгаевской». В центре его просматривался стёртый и исцарапанный портрет государя. На оборотной стороне медали, как объяснил Кизилов, когда-то были выгравированы фамилия его деда и год избрания атаманом.
 - Нюськины пацаны забавлялись, - объяснил дед. – В решку паршивцы играли всю медаль поисцарапали, - глядя, как Игнат Тихонович рассматривает подарок, добавил Кизилов.
Всунув подарок деда в карман штормовки, Игнат Тихонович поблагодарил Кизилова:
- Спасибо дедушка, за подарок!
 - Прощевай, Игнаша, с Богом! – перекрестил его на прощанье дед.
      По ту сторону Терека угрюмо чернели склоны Кавказского хребта, изредка вечернее небо высвечивалось огненными трассами ракет.    Пробираясь тёмной  станицей Игнат Тихонович решил выйти  знакомой улицей к жилому посёлку пенькозавода. Тьма и грязь улицы вынуждали его придерживаться дорожки, протоптанной вдоль забора. Ни одного огонька отметил он. В бытность его жизни в Галюгаевской вершины гор на противоположном берегу Терека светились огнями нефтяных вышек Малгобека. Теперь они не горели. Мятежная Чечня погрузилась во мгле. Вспомнился сверстник, чеченец Олег Зармаев работавший у них на пенькозаводе. С кем он, и как живёт сейчас, в это сволочное время. Тогда-то он был у него в гостях, в ауле Али Юрт. В отличие от него, своего двадцати пяти летнего начальника, Олег был женат и имел уже пятерых детей. «Ни чем другим как грабёжом в это воровское время не проживёшь» - решил он.  Может и Олег, как и большинство его соплеменников, чеченцев, промышляет разбоем, держит в рабстве людей и тем живёт. Он жалел бывших коллег по работе оказавшихся в ситуацию хаоса и развала страны.
     Игнат Тихонович по времени уже должен был выйти к посёлку завода, но вместо домов посёлка увидел две световые дорожки, уходящие вдаль. То, что это была взлётно-посадочная полоса, сомнений у него уже не вызывало. Но аэродрома здесь, в районе посёлка не могло быть. Клавдия обязательно написала бы ему в письме о его строительстве. Рёв турбин взлетающего истребителя, подтвердил его опасение. «Чертовщина, какая-та, - внутренне корил он себя. - Или я вышел не туда, чего в действительности не могло быть, либо совсем умом рехнулся». Проглядывающий в темноте, справа от дороги древний скифский курган напоминал ему дорогу, ведущую в соседнюю станицу Стодеревскую. Но близость взлётной полосы склоняло его к мысли, что это была окраина Моздока, где базировался военный аэродром. Окончательно сбитый с толку, Игнат Тихонович стоял на асфальтированном покрытии, напоминающем проезжую часть дороги. Ни станичной разбитой осенней слякотью улицы, которой он шёл минуту назад, ни взлётно-посадочной полосы, с которой взлетел истребитель, ничего уже не было. Мимо слепя светом фар, проносились грузовики. «Чертовщина, какая-та, - упал он духом. – Надо будет проголосовать и добраться попутной машиной до ближайшего населенного пункта. А там всё прояснится». Игнат Тихонович запустил руку в карман штормовки в надежде отыскать деньги. Но вместо привычных, для него, пенсионера, монет достоинством в два или пять рублей, которые он обычно брал в поездку на дачу, нащупал пухлую пачку денег. «Ничего, - успокоил он себя, - возьму на проезд, потом с Санькой рассчитаюсь». Игнат Тихонович стал ждать приближения очередной машины, чтобы при свете фар отобрать нужную купюру. Старенький "ЗИЛ" громыхая пустым кузовом, шёл ему на встречу. Выйдя немного вперёд, и став в полосу света фар, Игнат Тихонович сдвинул с упаковки резинку, и сердце его дрогнуло от охватившего страха. В упаковке были сто долларовые купюры. Впервые в жизни он держал такую огромную сумму. Рёв клаксона и яркий свет фар, идущего следом за «ЗИЛом» тягача вынудили его отступить на обочину дороги. Падая в кювет, поросший бурьяном, он видел, как подхваченные воздушным потоком, кружились, падая на дорогу выроненные им доллары. В освещенной кабине мощного тягача показалось лицо чернокожего водителя, в кепи с длинным козырьком. Негр с крупным, как картошка носом, как ему показалось, дружески улыбнулся ему, обнажив в улыбке крупные, белые зубы. Поднимаясь на ноги, Игнат Тихонович стряхнул с колен грязь и посмотрел вслед удаляющемуся автопоезду. Представил себе кабину супертягача, где имеется подвесная койка, кондиционер, холодильник и все необходимые условия для работы водителя. И невольно вспомнилась юность, когда он ещё молодой механик ездил по делам завода на стареньком грузовике, ГАЗ – 51. Ни печки, ни удобств в машине не было. Шофер крутил баранку, не позволяя машине при заносе сойти в кювет. А он протирал узелком с солью лобовое стекло от узоров наледи, образующихся на стекле.
      Проснулся Игнат Тихонович от яркого света, бьющего в глаза. Часы показывали половину пятого утра. Вчера возвратившись с дачного участка, он принял душ и лёг в постель с книгой. Однако почитать ему не пришлось. Электричество в их районе в целях экономии отключали. Отложив книгу, он вскоре заснул, забыв выключить светильник.
 «Странный сон» - размышлял он, бреясь в ванной. Ещё больше удивился, когда за завтраком жена сказала что, приезжал его земляк по Галюгаевской и передал для него какой-то свёрток.
 - А где он?
Жена принесла из соседней комнаты упаковку. Каково было удивление когда, сорвав обёртку из плотной серой бумаги, Игнат Тихонович увидел медаль. Ту самую, которую во сне подарил ему дед Кизилов.

                Ставрополь, Октябрь, 2000 год.