3. Она написала письмо в тетрадке

Привет.

«Ничего не хочу датировать, это неважно. Уже третий день подряд та комната выглядит, как винный погреб. Мне уже всё равно, что со мной будет, я хочу преодолеть отвращение к алкоголю и выпить. Я хочу завершить ситуацию. Мой детский интерес не был удовлетворён. Боюсь только, как бы всё это не оказалось фикцией. Тогда всё будет напрасно.

Я здесь одна. Люди, животные – это всё модели. Это ненастоящее. Но в этом человеке (не могу назвать его мужем) я не уверена. Впервые я рада знаниям, полученным в областях науки – без них я бы не смогла составить график, как он приходит домой. Я рада тому, что не увидела закономерности, иначе бы решила, что и он не живой. Когда он в следующий раз будет здесь ночевать, я, возможно, приду к нему в комнату. Мне почти не страшно, хотя это будет чем-то смертельным. Для меня. Возможно, и для него тоже, но вряд ли.
Вероятно, для меня это единственный способ освободиться. Дорога домой для меня перекрыта. Это место меня не отпустит.

Мне жаль мою девочку, даже если я рискну написать ей всё, она не поймёт. Она умная, намного умнее меня, но она другая. Ей будет очень больно. Если бы её Бог был и моим, всё было бы проще, ей было бы намного легче всё принять.
Я никогда ни о чём не жалела.Не могу сказать и того, что я жалею, что оказалась здесь. Не знаю, стала ли я более фаталистичной, но думаю, что для чего-то это было надо. Я узнала себя. Я увидела в себе те стороны, которые никогда меня не интересовали слишком уж. Правда от чего-то в себе я отдалилась. Значит ли это, что почти всю сознательную жизнь я гналась за тем, что мне не нужно? Вообще-то вряд ли.

Если бы я знала, как воздействовать на все эти модели. Взять хотя бы эту дурацкую кошку. При большом желании она может перегрызть горло человеку. Если бы с помощью её зубов и когтей я смогла бы убить единственного живого здесь, кроме себя… Возможно, и это стало бы освобождением. Но на то, чтобы понять, как это сделать, уйдут годы. Прийти в соседнюю комнату ночью – легче. Или же жить в этом метафизическом плену. Не знаю, наивно ли надеяться, что однажды я его перерасту».

Это я написала два месяца назад. Писала изначально для себя. Но через десять дней тетрадка оказалась в руках этого человека. Он писал вам о том, что я пыталась отравиться, о том, что чуть не умерла. Сейчас я в больнице, мне предстоит долго пробыть здесь. Организм должен окончательно очиститься от яда.

Не знаю, как это вы, и особенно ты, могли поверить в то, что я хотела покончить с собой. На самом деле в какой-то момент я решилась взять бутылку вина из той странной комнаты. Комната не изменялась в течении двух недель – она была винным погребом. Мне показалось, у меня нет выбора, и я выпила всю бутылку. Дальше я ничего не помню. Как мне потом объяснили, алкоголя у меня в крови не было, был какой-то яд, я не запомнила названия. А ведь я помню, что по вкусу и запаху жидкость в бутылке не отличалась от красного вина… Этот человек никак не прокомментировал ситуацию. Хотя он был со мной всё время, пока я лежала в беспамятстве. И в руках у него была моя тетрадка. Подозреваю, что комната полна испарениями разных ядов. Если я права, то это многое объясняет.

Не знаю, почему этот человек написал вам, что я отравилась специально. Если он прочитал мою тетрадку, он не мог не понять, что со мной происходит (я думаю, он проницателен). Возможно, он хочет, чтобы вы думали, что мне здесь плохо. Может, он хочет, чтобы вы забрали меня отсюда. Не понимаю, зачем это ему.

Многого я не понимаю, особенно теперь – я как-то отупела здесь. Не могу много думать, устаю. Даже сейчас устала, хотя написала совсем немного. Сейчас снова лягу спать.

Отправляю тебе тетрадку – сравни, как я писала два месяца назад, и как пишу теперь. Почерк стал как-то крупнее, мягче… Всё, больше нет никаких сил, слипаются глаза. И эти проклятые сны…
Будь счастлива и знай, что я люблю тебя одну.