Финно-угорские поверья

Когда начался сезон охоты на уток, Альберт Хямяляйнен, в то время уже известный в Финляндии профессор, отправился на машине пострелять дичь. Забравшись в заросли, пересек он ручеек и увидел стаю уток. Быстро зарядил оба ствола, заполз за куст, прицелился и выстрелил в птиц. Подойдя к добыче, профессор к ужасу своему заметил, что перестрелял не диких уток, а домашних. На выстрел прибежал хозяин, знавший профессора. «Не угодно ли господину профессору пройти в наш курятник и продолжить охоту?» - деликатно предложил крестьянин покрасневшему до корней волос ученому.

Альберт Хямяляйнен занимался этнографией финно-угорских народов. До большевиков он успел совершить несколько экспедиций на Волгу и записать поверья черемисов и мордвы. В 1920 году  Хямяляйнен издал научную работу "Субстанция человеческого тела в магии финно-угорских народов. Исследование по психологии колдовства", на которую набросились критики. Академическим ученым она показалась слишком не научной, не обоснованной. Лишь Уно Харва, признанный исследователь мордовского народа, поддержал коллегу.

Хямяляйнен использовал огромную библиографию, как на русском, так и на других языках. Автор ставил перед собой задачу выявить истоки традиционных представлений, лежащих в основе комплекса колдовских поверий и ритуалов. Ученый обращался к самым широким типологическим параллелям, опираясь как на результаты собственных полевых исследований, проведенных в начале века в Финляндии и на территории Центральной и Восточной России (по удмуртам, мордве и марийцам), так и на опубликованные материалы по коми. Значительная часть материалов по народам коми была получена Альбертом Хямяляйненом из рукописей В.П. Налимова, хранящихся с 1908 года в Архиве Финно-угорского общества в Хельсинки.

Сосредоточился этнограф на анализе традиционных для финно-угорских народов поверий и запретов, связанных с человеческим телом, а так же на представлениях о возможности оказания влияния на состояние и разум человека через воздействие на предметы, соприкасавшиеся с его телом.

В монографии профессор приводит факты, когда во время магических обрядов ворожеи использовали «подручный материал», выделения человеческого организма. Слюна, пот, испражнения, кровь, - все пускалось в магию ради достижения результата. У зырян был обычай давать собаке кусок хлеба, на который плюнул хозяин, для того, чтобы заставить собаку следовать за охотником. Финские крестьяне плевали корове в рот, чтобы та не убегала во время выпаса. У эстонцев и зырян бытовало поверье, что нельзя плевать в огонь. Считалось, что в случае нарушения табу могли возникнуть язвы на языке. А если кто-то плюнет вслед ворону, у того почернеет зуб, а потом и вовсе выпадет. У вымершего народа Куршской губы ливов  (по-русски либи) запрет связан с плеванием в глаза. Ливы говорили, когда дети плевали: «Не плюйтесь, а то окривеете!» У вотяков сохранилось поверье, что если кто-то во время заточки топора плюнет на лезвие, у него отсохнет язык. А если по зырянскому поверью плюнуть на горячий камень, язык отсохнет тоже. Но плевать было и полезно для здоровья, если это сопровождалось присказками. Совсем, как у нас, например «Плюнь три раза, не моя зараза!» В случае появления ячменя до сих пор в России сохраняется обычай плюнуть на глаз. Это давнее поверье, возможно, пришло к нам от мордвы, которая практиковала подобное знахарство испокон века. У древних ливов еще нужно было три раза прикоснуться к больному месту кошачьим хвостом, каждый раз сопровождая магическое прикосновение плевком в глаз.
 
Альберт Хямяляйнен преподавал русский язык в Финляндии и имел тесные контакты с жителями Карельского перешейка, теми самыми, которые после войны должны были оставить свои земли и стать репатриантами, переехав на историческую родину.  Хямяляйнен, лишившись после 1917 года возможности исследовать поверья финно-угров в центральной России, обратился к жителям Карельского перешейка, отличавшимся от западных финнов особым мировоззрением.

Так он стал записывать «каски», что в переводе с карельского означает «былички», героем которых был некто Пейкко. Он был страстным охотником. Люди на Карельском перешейке, когда он принадлежал Финляндии, охотились относительно свободно, хотя и нарушая подчас законы и ограничения, и до самой войны и даже в военные годы уходили в лес за добычей. С отходом Карелии к СССР положение изменилось. Теперь уже охотой баловалась главным образом номенклатура, и старинный промысел практически был сведен на нет. Однако охота была и есть в сердце каждого мужчины, ее можно назвать мужской древнейшей профессией.

Вот хозяйка провожает Пейкко на охоту: «Ну, рюкзак-то собрал?» Мужичок хитро прищурился: «Сухие носки и мокрый спирт положил!» Женщина, подбоченившись, глядя в спину уходящему: «Опять сухой спирт с мокрым перепутал!»

Дети в карельской школе проходят глаголы. Учительница просит придумать глаголы к существительным. Например, швея что делает? - шьет. Учитель что делает? - учит. А врач что делает? Лечит? - подсказывает училка, обращаясь к мальчику. Тот, не задумываясь, отвечает:«Наш доктор ворон стреляет!»

Однажды Пейкко бродил по лесу и наткнулся на настоящего черта. Собственно, сначала он увидел огромного лося, плывшего со стороны острова к деревне. Баба, полоскавшая белье в Ладоге, завопила: «Черт плывет!» Пейкко в этот момент досадно сплюнул: «Не буди лихо, пока плывет тихо!» Как чувствовал охотник, что встретит хозяина. Черт тоже видел, как переплывал лось. «Постой, паря, что же вы в деревне совсем одурели, невинных тварей пужаете! Пошли ка со мной, будешь мне служить», - заявила нечисть. Пейкко воспротивился, стал он с чертом спорить. Доспорились до того, что если к утру не принесет на это же место добычу охотник, то придется подчиниться. А убить нужно такую тварь, какую и сам черт сроду не видал. «Смотри, опять лося не притащи!»- погрозил когтем и скрылся лесной хозяин. Долго думал Пейкко, кого же подстрелить, да ни о ком, кроме как о той самой бабе, стиравшей белье, не думалось. Пришел он к ней и говорит: «Давай собирайся, если не хочешь, чтобы черт меня унес!» Нечего делать, пришлось бабе согласиться в лес с ним идти. А перед этим намазал ее Пейкко дегтем, обвалял в курином пере и приказал: «Будешь сидеть на пне, когда черт появится, я стрельну, а ты сразу падай». Ну вот, пришел и чертяка, как договаривались. А баба и взаправду удумала, что пришел ее смертный час; едва грохнуло, она со страху брык с пня — и лежит ни жива, ни мертва. Черт подошел, стал ворочать бабу. Смотрел-смотрел, да ничего знакомого обнаружить не может. Нюхал-нюхал, да только такой чих на беднягу напал, что еле унял, отворотив рыло. «Ладно, на этот раз ты выиграл, я такого чудища и не видал»,- сообщил он Пейкко. Тот обрадовался, хотел уж было домой бежать, да вот глянул  на бабу и обмер: лежала та на спине, глаза открытые, руки в сторону, ну совсем мертвая! Не до чертей стало, побежал в деревню народ на помощь звать. А в ту пору гостила на Ладоге врачиха. Вот гуляет она со своей собакой, на поводок привязанной, как положено. Была тогда у сучки течка, и следовал за ней черный кобель. Пока разговаривала врачиха с перепуганным Пейкко, прибежавшим из лесу, не заметила хозяйка, как этот самый кобель оседлал ее любимицу. Уж что только ни делали, пытаясь прогнать пса, тот намертво прилип к бедняжке. Хотел было Пейкко подстрелить и кобеля, да врачиха собаку свою пожалела. Дело было у пристани, народ стал подходить, любопытствовать. Врачихе стыдно, что такое безобразие на глазах у всех происходит, а Пейкко трясется от страха за ту бабу, которая лежит в лесу у пня. Ну что тут поделаешь? Попросила врачиха мальчишку, самого любопытного и нагловатого, подержать поводок: «Подержи, я тебе марку дам!» А парень ржет и от марки отказывается, говорит, мало. «Знаю я этого кобеля, он так просто не слезет, тут маркой не обойтись!» В общем, провозились Пейкко с врачихой на берегу, потеряли время. А баба очухалась, да сама явилась в деревню, огородами. После этого случая Пейкко к ней не показывался.

Вот такую быличку рассказали профессору. Он, конечно, ее записал, но в новую монографию не включил, так она мне и досталась.