Вундеркинды

Что  поставим  мы  у  истоков  темы?  У  истоков  темы  надо  поставить  Одессу.  В  то  время  приморский  город  еще  не  ходил  в  героях  и  значился  пересмешником  Российской  империи.  Две  специальности  были  у  города:  пшеница  и  вундеркинды.  Пшеница  поставлялась  на  экспорт,  вундеркинды  -  на  экспорт  и  на  внутренний  рынок.

В  славном  городе  не  глохли  таланты.  Разворошим  историю,  и  история  скажет  нам:  Нижний  Новгород  запятнан  по  этой  части,  но  никак  не   Одесса.  Ибо  в  Нижнем  Новгороде  произошел  этот  случай:  двое  отроков  явились  поступать  в  хоровую  капеллу.  Инспектор  велел  им  прокашляться  и  начать.  Из  этих  отроков  приняли  в  хор  одного.  Звали  его  Алексей  Пешков  (впоследствии  Максим  Горький).  Второго,  по  имени  Федор  Шаляпин,  отсеяли  ввиду  неподачи  вокальных  надежд.

Будем  кратки:  Нижний  Новгород  достаточно  не  разбирался  в  детях.  У  тамошних  экзаменаторов  не  было  того,  что  назовем  мы  конечным  видением  предмета.  Нижний  Новгород  не  имел  своего  профессора  Столярского.

Ныне  немногое  известно  о  великом  одесском  профессоре.  Сохранилась  фотография:  он  на  борту  парохода  "Ратьковъ-Рожновъ"  рядом  с  дамой  в  полувуали,  а  также  знаменитое  заявление  в  Одесский  губком: "Прошу  властей  отремонтировать  в  Столярского  автомобиле  калитку".

И  мало  кто  знает,  что  именно  этот  чудаковатый  старец  воспитал  человечеству  почти  всех  скрипичных  гениев  двадцатого  века.

Пропитанная  скепсисом  и  критической  мыслью  Одесса  не  признавала  авторитетов.  Но   мы  не  получим  ни  одного  ругательного  письма  от  одесситов  со  стажем,  если  сказать:  два  непререкаемых  авторитета  были  в  городе  -  окулист  профессор  Филатов  и  педагог  профессор  Столярский.

Все  причерноморские  дамы,  умыв  дитя,  надев  ему  на  нос  продукцию  профессора  Филатова  и  поправив  на  шляпке  гроздь  вишен,  теребили  звонок  у  заветных  дверей.  Дверь  приоткрывалась,  и  дитя,  дрожа  всем  непрочным  каркасиком  тела,  представало  перед  великим  профессором.

Великий  человек  был   не  очень  задавлен  культурой  эпох.    Вместо  слова  "триумф"  он  всегда  произносил  "тримуф"  и  был  убежден,  что  в  слове  "самообразование"  неправильно  писать  два  "о"  подряд,  и  какая-нибудь  из  "о",  очевидно  же  -  "а".

Но  распознать  гениальность  в  ребенке  он  умел, как  никто.  Он  обладал  конечным  видением  предмета.  Он  отсеивал  десятки  мальчиков,  виртуозно  владеющих  скрипкой,  и  по  неясным    скрипичной  общественности  факторам  брал  под  крыло  невыразительных  пиликальщиков.  Ну,  например,  мальчика  Давида  по  фамилии  Ойстрах.

И  родители  отсеянных  мальчиков  не  роптали,  не  давили  профессора  связями  с  Русским  для  внешней  торговли  банком,  не  кляузничали  в  городскую  управу  и  градоначальнику,  что  "зарезан  светлый  талант  России",  как  это  сплошь  и  рядом   бывает  теперь.  Родители  соглашались: Столярский  знает,  Столярский  -  бог.

А  он  делал  свое  дело,  и  когда  его  ученики  разошлись  по  всему  свету,  а  он  лишь  получал  сведения,  что  его  ученики  повернули  к  себе  все  медальное  золото  мира,  он  говорил:
-Закономерный  триумф!

Но тут  прошло  несколько  лет  под  музыку  пушек  и  пулеметов.  За  эти  несколько  лет  утвердилась  новая  точка  отсчета  времени  в  новой  стране.  И  молодая  педагогика  государства,  влезши  в  горнило  большой  перестройки,  долго  плутала  в  дезориентированном  дымном  горниле.  Были  загибы,  заскоки,  уклоны,  побочное  лупцевание  литературных  стилей  Корнея  Чуковского:
-Надо,  товарищи,  давать  по  шапке  как  стилям,  так  и  Чуковскому!

И  когда  отборолись  с  Чуковским  -  бросились  на  борьбу  с  вундеркиндом.  Предали  его  анафеме.

Конечно,  тяжело:  выдать  одаренность  ребенка  за  негармоничное  развитие  личности.  Но  ничего,  плодотворно  покусились.  Опрокинули  выявительные  теории  по  маленьким  гениям.  Дошли  до  теорий  Столярского,  озадачились,  погрызли  деформированные  спусковым  крючком  наганов  ногти,  сказали:
-Надо,  товарищи,  дать  по  шапке  и  этим  теориям,  и  отдельно  Столярскому!

А  время,   конечно,  шло.  И  настал  час,  когда  педагогика  вызволилась  из  горнила,  оздоровилась.  Тут  вычеркнули  из  меню  Чуковского  и  Столярского,  и  раздался  вполне  трезвый  голос:
-Надо  открывать  одаренных  детей.  Как  теперь  говорят  -  детей-индиго.

И  поступили  сведения,  что  не  только  в  перспективной  Одессе,  но  также  в  Селец-Завоне,  Култуке,  Торжке,  Гуляй-Поле,  Ельце  живут  дети  с  необычайно  извилистыми  мозгами.

Поступили  сведения,  что  качественно  изменился  сам  тип  вундеркинда.  Вместо  бледного  существа  с  пергаментной  кожей  и  синими  жилками  на  висках,  склонного  к  обморокам  и  уединению,  открыли  подвижную  личность  с  тягой  в  коллективизм  и  общительность.

Теперь  одаренных  детей  разыскивают.  Не  везде,  правда,  с  достаточным  рвением,  не  везде  озаботясь  как  делом  большой  государственной  важности.  Но  все-таки  родина  глазами  назначенных  министерств   вперивается  в  населенные  пункты.  Впериваются  университеты,  Академия  художеств,  Союз  писателей,  Союз  композиторов,  и  спортивные  общества,  отыскивая  таланты,  связываются  уже  чуть  ли  не  с  родовспомогательными  учреждениями.  И  в  отдельных  отшибных  местностях  даже  сельский  родитель  не  опасается,  знает:  если  его  малютка  Михей  с  завязанными  глазами,  помня  все  ходы  на  двадцати  шахматных  досках,   разделывает  под  ноль  двадцать  взрослых  мужиков  да  еще  уличает  колхозного  счетовода  (профессиональное,  куда  человеку  от  этого  деться!)  с  мухлежкой  с  передвижением  ладьи  по  дуге  -  быть  мальчишке  в  столице.

И  если  Галя  Бондаренко  из  Гуляй - Поля,  второклассница,  спасает  десятиклассников  от  краха  по  математике  -  быть  ей  замеченной  и  быть  в  столичной  спецшколе  для  ребятишек-индиго.

А  Леня  Пятаков,  в  белоснежной  рубашке,  заштопанной  курточке  и  коротковатых  брюках  жил  прежде  в  поселке  Бучи.  И  сейчас  Леня  сдает  экзамены  профессорам  консерватории  в  письменном  виде:  на  что  расходует  каждый  день  время,  что  успел  сделать.

Есть  дети,  которым  сам  бог  велел  стать  вундеркиндами.  Ну,  положим,  папа,  мама  баба  и  деда  в  семье  -  первой  руки  математики.  В  силу  наследственности  и  окружения  ребенку  трудно  стать  нематематиком.

В  генетике  известны  наследственность  и  изменчивость.  Наследственность  -  отнесемся  к  ней  уважительно.  Но  будем  славить  изменчивость,  наше  главное  благо  и  достояние.  Изменчивостью  прирастает  прогресс  человечества.  Изменчивость  -  это  Михайло  Ломоносов,  Леня  Пятаков,  артист  Юрий  Никулин.

У  Лени  Пятакова  чудесная  мама.  Она  -  воспитатель  детсада,  к  музыке  никак  непричастна.  Папа  тоже  далек  от  музыки,  далек  от  семьи  и  вообще  расплывчатый  морально  мужчина.  А  Леонид  Пятаков  родился  композитором,  сразу  композитором,  неизвестно  в  кого.  Он  внимательно  глянул  на  нас,  поддернул  рукава  старенькой  курточки  и  сел  к  инструменту.  Он  играл  фрагменты  из  последней  своей  композиции  "Времена  года".  Потом  он  -  неполных  четырнадцать  лет  -  рассказал  о  своих  сюитах,  импровизах,  прелюдах.  Затем  он  сказал  "до  свидания"  и  пошел  работать  над  оперой.  ("Осталось  много  доделок.  Летом  у  меня  достаточно  времени,  я  читал  сочинения  Шиллера.  Мне  больше  нравится  Шекспир,  только  Шекспир  пока  не  во  всем  доступен  для  меня.  Должно  пройти  еще  несколько  лет,  чтобы  я  смог  разбираться  в  переживаниях  его  героев,  а  без  этого  нет  права    писать  музыку  к  его  трагедиям.  Я  выбрал  "Мессинскую  невесту"  Шиллера.  Либретто  мне  тоже  пришлось  написать  самому.  Ведь  театральные  либреттисты  не  стали  бы  писать  для  меня  из-за  моего  возраста.).

-Скажите,  -  спросил  я  концертмейстера  Ермакова,  -  только  так,  положа  руку  на  сердце:   а  могли  бы  не  открыть,  проглядеть  Пятакова?
-Нет,  -  сказал  концертмейстер.  -  Будь  мальчик  одарен  в  три  раза  менее  -  он  все  равно  попал  бы  к  нам.

И  тут  просится,  лезет  в  текст  отступление.  Антик  Софокл,   классик  Гашек  и  другие  словесники  сожалительно  писали  о  затертых,  затерянных,  не  проявленных  в  мирской  суете  талантах.  И  давали  проекцию  небесного  рая,  где  всяк,  в  отличие  от  земли,  сидит  на  истинном  месте,  в  силу  природных  способностей.  И  там,  в  раю,  адмирал  Нельсон,  Михаил Кутузов  и  Наполеон  Бонапарт  сидели  отнюдь  не  над  всеми  военачальниками,  а  сидел  на  главной  ступеньке  стекольщик  из  Гдыни,  в  котором  люди  затерли  при  жизни  наивысшего  полководца.

Так  как  же  теперь  с  прижизненным  выявлением  дарований?

На  Украине  есть  девушка  Оля  Шевченко.  Она  побеждала  на  самых  высоких  астрономических  олимпиадах.  Она  окончила  школу  с  золотой  медалью.  Она  была  человеком,   очень  желанным  науке. Но  произошел  тот  несчастный  случай,  как  с  Шаляпиным  в  Нижнем  Новгороде:  ее  не приняли
в  институт.  Потому  что  она  знала  тьму  сложнейших  вещей,  но  в  экзаменационном  сочинении  позволила  себе  написать: "Анна  Каренина  ехала  в  карете  с  поднятым  задом".

И  обиженная  Оля  уехала.  И  в  большинстве  своем  сказали  бы  у  нас:  ну  и  пес  с  ней.  На  таланты  щедра  наша  отчизна,  не  эта  -  так  будет  предостаточно  других  всяких  Оль.

Однако  Олю  персонально  разыскивают.  Ищут  профессора  Всехсвятский  и  Горделадзе.  Ищут  газеты.  И  непременно  найдут.

У  писателя  Бабеля  (три  вундеркинда  жили  в  этом  человеке,  и  Максим  Горький  был  его  профессором  Столярским)  есть  рассказ  "Карл - Янкель",  и  рассказ  кончается  такими  словами:
"Я  вырос  на  этих  улицах,  теперь  наступил  черед  Карла - Янкеля,  но  за  меня  не  дрались  так,  как   дерутся  за  него,  мало  кому  было  дела  до  меня".

Есть  очень  хорошая  драка  на  свете  -  за  детей-индиго.  Это  очень  хорошая  драка,  в  которой  всем  нам  нелишне  участвовать.