Энн Файн Мадам Даутфайер перевод с английского

                Глава первая
Мирное чаепитие с отцом
               
Поднимаясь по лестнице, дети всю дорогу передавали  друг другу ненавистный конверт. Уже наверху Лидия воспользовалась преимуществом своего роста и сунула конверт Кристоферу за пазуху. А Кристофер, в свою
очередь, достал его из джемпера и попытался всучить злополучное письмо в руку Натали.
– Вот, Нэтти, – сказал он. – Отдай это папе.
Натали так яростно замотала головой, что от хлестких ударов волос у нее заалели щеки. Она спрятала руки за спиной. Тогда Кристофер заткнул конверт за накладных желтых утят на переднике ее платья. Глаза Натали увлажнились, и к тому моменту, когда Даниэль Хиллард открыл дверь своим детям, она уже рыдала во всю мощь.
Он наклонился и взял ее на руки.
– Ну почему вы всегда доводите ее до слез? – спросил он старших детей.
Лидия  отвела взгляд в сторону, а Кристофер покраснел.
– Извини, мы больше не будем, – сказали они.
Даниэль понес Натали через прихожую в кухню и усадил младшую дочь на край стола. Услышав мягкое шуршание бумаги в складках одежды, он полез в нутро желтых утят и выудил письмо.
–Ага! – выкрикнул он. – Еще одно послание от «Ядовитого пера». Как ваша мама?
– Очень хорошо, спасибо, – сообщила ему Лидия с подчеркнутой
любезностью.
– Очень рад это слышать, – сказал он. – Мне бы очень не хотелось, чтобы она слегла с амебной дизентерией или сальмонеллезом или каким-нибудь лишаем. – В его глазах вспыхнула озорная искорка. Полуулыбка обволакивала губы. – Или же с лихорадкой Хассa или, не дай Бог, с бешенством, или может быть…
– Она простудилась на прошлой неделе, – перебила отца Лидия, – но так и не выздоровела окончательно.
– Жаль, – сказал Даниэль. – Я хочу сказать, какая жалость.
Дети промолчали. Кристофер присел на корточки перед клеткой с перепелкой и, прислонившись лицом к прутьям, принялся что-то насвистывать птице. Крошечный серебристо-серый комочек перьев прыгал вверх и вниз, попискивая от волнения. Лидия с любопытством сгребала вороха скопившихся на столе бумаг.
Натали сказала:
– Папа, мама посылает тебе свою любовь.
– Неужели? – обомлел Даниэль. – В самом деле?
– Нет, – поправил сестру Кристофер, – сунув руку внутрь клетки, чтобы погладить питомца.
– Конечно же, нет, – подтвердила Лидия. – Натали просто придумала это или увидела по телику, а может быть еще где-то.
Даниэль обхватил свою младшую дочь и сжал в объятьях. – Ох, Нэтти, – участливо спросил он, – ну что, тяжело тебе?
Натали уткнулась лицом под мышку отца.
– Ей могло бы быть гораздо легче, – заметила Лидия, – если бы ты сам приложил хоть малейшее усилие.
Даниэль стрельнул старшую дочь взглядом сквозь копну волос Натали.
– Что ты имеешь в виду? – недовольно спросил он.
– А то, – продолжала Лидия, – что мы у тебя гостим только по вторникам  и по выходным. Мы видимся так редко, что Нэтти было бы лучше не слышать твоих колких замечаний.
– Колких замечаний, говоришь? – Смутившись, Даниэль напустил на себя таинственный вид. 
– Ты знаешь, о чем я… – сказала Лидия. – Все эти твои болезни… какое-то там «Ядовитое перо»…
Ты права, – согласился Даниэль, – ты кругом права. Надо приложить усилия, и  начну я прямо сейчас. – Он сделал глубокий вдох. –  Рад, что
мама чувствует себя хорошо. Мне приятно это слышать. – Помедлив немного, он добавил. -  Я не стану читать ее письмо сию минуту, иначе передумаю быть паинькой. Лучше я положу его на полку и прочту позже.
Бросив на конверт гневный взгляд, он сунул его между какао и большим пакетом. Затем Даниэль повернулся к детям.
- Полагаю, в нем только напоминание о пальто, которые нужно на сей раз забрать домой или что-то в этом духе?
Лидия и Кристофер переглянулись. Как же им не знать, главным конспираторам, содержание письма. Старшие дети имели обыкновение читать письма матери отцу. Именно ими была разработана система «самозащиты». Лидия вскрывала запечатанный конверт и извлекала записку. Вместе с братом она читала ее, а затем Кристофер складывал листок тем же манером, что и мама, и засовывал его в новый конверт, взятый из пачки на письменном столе. Он отдавал его ничего не подозревавшей Натали, которая  послушно проводила языком по его клейкой кромке, а потом запечатывала послание. Таким образом, дети заранее делили всю ответственность за содеянное поровну,  на тот случай, если удача отвернется от них.
– Наверняка речь идет о пальто, – повторил в раздумье Даниэль и вновь бросил гневный взгляд на конверт.
– Может быть,  сказал Лидия. – Мама упоминала что-то в этом в роде, причем, несколько раз в течение недели, что, мол, как-то неудобно ходить без пальто.
Даниэля все это раздражало.
– У вас есть другие пальто, те, которые я купил прошлой зимой.
Дети молчали, а Даниэль терялся в догадках.
– Они ей не нравятся, так ведь? – спросил он.
Лидия попыталась перевести разговор в другое русло. – Мы очень проголодались. Может быть, чаю попьем?
– Пальто, – настаивал на своем Даниэль. – Все дело в этих пальто, будь они неладны, которые я купил вам в прошлом году по баснословной цене. Вы никогда не надеваете их сюда. В самом деле, я никогда вас не видел в них. –  Веки Даниэля потемнели, а глаза подернулись пеленой. Дети отвели взгляд. Уж они-то хорошо знали эти недобрые признаки перемены настроения отца. – Ведь вы их не носите. Нет, не носите! Они ей пришлись не по душе, поэтому она не разрешает носить их.
– Я свое – ношу, – выступила Натали. – Правда, правда. Я надевала свое пальто 5 ноября – в день Гая Фокса, и когда мы на санках катались, и когда в парке было грязно и воды до колен, и когда катались с горки в картонных коробках. Мама подумала, что там могли бы быть собачьи какашки.
Вот видишь! – победоносно завопил Даниэль. – Видишь? Она разрешает вам носить мои вещи только тогда, когда боится, что купленные ею выгорят на солнце или испачкаются, или порвутся или, вспомнил он про собачье дерьмо, того хуже.
Темные круги под глазами Даниэля увеличились, и без того мрачный вид стал еще напряженнее, и он, казалось, не замечая того, что творит, снял воображаемое ружье с воображаемого крюка на стене, и чуть наклонив голову вбок, навел его на мишень сквозь воображаемый прицел.
– Что ты делаешь? – спросила его Лидия. – Шею свело?
Даниэль в замешательстве повесил оружие снова на крюк и, конфузясь еще больше, пришел в чувство. Через несколько минут окончательно взяв себя в руки, он расправил плечи и глубоко вздохнул. Пряный и успокаивающий аромат трав и чеснока дразнил его обоняние.
– Пирог с начинкой! – вспомнил он. – Ну что? Готовы вкусить от щедрот господних?
– Еще бы!
– Да!
– Классно!
Они воспрянули к жизни. Лидия сгребла на край стола последнюю стопку, небрежно сложенных отцом, недавних заявлений на работу, расчищая пространство для пирушки. Кристофер быстро нащупал в сушильном шкафу, где в беспорядке лежала необходимая кухонная утварь, чистые тарелки и приборы на четверых. Натали бережно поставила на стол стаканы и пакет молока.
 Проклиная застилавший глаза дым и обожженные пальцы, Даниэль вытряс из формы горячий пирог на сервировочное блюдо, где тот несколько минут пыхал жаром, перед тем как опасть и сморщиться.
– Почти идеально! – оптимистично заметил Даниэль.
– Мама говорит, такое часто случается, если выпекать изделие слишком долго.
Но Даниэль отверг замечание. – Я выпекал его столько сколько нужно,
сообщил он детям. – Это пирог ждал вас слишком долго, как и я, между прочим. Он ждал вас лишних сорок минут, пока ваша мама, наконец-то, соизволила привезти вас.
Услышав резкую критику в адрес мамы, Лидия поджала губы. – Она говорит, на дорогах пробки.
Теперь Даниэль поджал губы. –  Надо же! Выходит, что уличное движение в родном городе, где ваша мама прожила тридцать пять лет, и добрую половину из которых провела за рулем, застало ее врасплох. Она привозит вас ко мне в одно и то же время каждый вторник  последнюю пару лет, и понятия не имеет о пробках. Естественно, она ведь, бедняжка, только начала водить машину, и заторы на дорогах ее сильно удивляют.   
– Да пойми же ты! Ей очень нелегко быть матерью-одиночкой, – огрызнулась Лидия.
Даниэль завелся. – Тебе не нужно говорить это мне, – напомнил он дочери, – ведь я тоже одинокий отец. К тому же, вы втроем составляете ей компанию большую часть недели, а я – нет. И вы, как обычно, опаздываете на целых сорок минут. Из моего, итак, ограниченного времени общения с вами выброшено целых сорок минут. Опять сорок минут коту под хвост, благодаря ее, вошедшей в привычку, безалаберности. Кроме того, она совсем не считается со мной.
Все трое детей перестали жевать, внимая прочувствованной тираде отца семейства, но тот этого даже не заметил. Даниэль смотрел куда-то остановившимся взглядом, что и раньше, затем, вытянув странным образом губы, состроил омерзительную гримасу. Обуреваемый жаждой мести, он потянулся к ящику  в конце стола и вытащил воображаемый поварской нож одной рукой, тогда как другой  – подвинул ближе к себе прикрытый салфеткой заварочный чайник. Все еще зловеще ухмыляясь, он медленно и осторожно полоснул воображаемым ножом по горлышку, захваченного в заложники,  чайника.
Кристофер вздохнул. Натали выпятила нижнюю губу, готовясь в любую минуту разразиться горючими слезами.
 – Да перестань, ты, дурачиться! – нетерпимая к подобным выходкам Лидия отчитала отца. – Ты почти довел Нэтти до слез. Всякий раз, когда ты обещаешь не возвращаться к этой теме, повторяется одно и то же. – Она повернулась к сестре. – Ну-ка, перестань хныкать, Нэтти! Папа не причинил вреда ни салфетке, ни маме. Просто ему досадно. Он не может контролировать себя.
– Она права, – энергично вмешался в разговор Даниэль, мучимый угрызениями совести. – Твоя сестра абсолютно права. Я не могу контролировать себя. – Он упал на колени перед Натали. – Тебе просто надо научиться  не обращать на меня внимание. Клянусь, этого больше не повторится.
– Будем надеяться, – вздохнул Кристофер.
– Будем надеяться, – повторила Натали. Она одобрительно погладила мелкий клочок материи, испытав гордость за принятое отцом решение. – Будем надеяться, – повторила она вежливо,  ознакомив его со своим запоздалым волеизъявлением, – а теперь ты можешь встать с колен.   
– Спасибо, – сказал Даниэль. Он поднялся, отряхивая пыль с брючин. – Обещаю, скоро я исправлюсь. Я буду упражняться весь оставшийся день, и к следующему приезду в пятницу мое поведение не огорчит тебя.
Лидия и Кристофер замерли. Натали сразу же насторожилась, заметив это. С тревогой всматриваясь сначала в лицо Лидии, а затем Кристофера, она тоже оцепенела, зажав ложку в руке на середине пути между тарелкой и ртом. Глаза девчурки заметно округлились и увлажнились, выдавив по огромной слезинке, грозившей вот-вот пролиться.
Даниэль выхватил из кармана фиолетовый крапчатый носовой платок и передал его через стол своей младшей дочери. Натали спрятала лицо в его складках. Отец протянул ей руки, и она с тихим плачем забралась ему на колени. Обняв дочь, он подоткнул ее голову под свой подбородок. Сидя в таком положении, Даниэль обратился к остальным голосом, в котором  четко прозвучали  металлические нотки.
– Надеюсь, в эти выходные никаких проблем не возникнет. Ведь я ни- коим образом не нарушил расписание. В этот уикэнд моя очередь быть с вами.
Лидия растирала лицо до тех пор, пока не исчезло, какое бы то ни было выражение, но Кристофер продолжал смущенно ерзать на стуле. Его взгляд скользнул по вопрошающему лицу отца и невольно переметнулся к непрочитанному письму в пакете с птичьим кормом. И Даниэль уловил беспокойство в глазах сына.
– Ага! Вот оно что! – Спустя мгновение его добрые намерения улетучились как дым. Отстранив Натали, он одним прыжком выхватил из пакета конверт и вскрыл его. Пробежавшись взглядом по краткой записке, он вспыхнул и прищурился от негодования. Более того, он так крепко вцепился в края бумаги, что костяшки пальцев побелели.
– Ведьма! Эгоистичная, безалаберная, разболтанная дурында!
– Папа!– взмолились дети.
– Украла у меня выходные! Да как она посмела? Как она смеет?
– Папа, пожалуйста!
– Я бы убил ее.… И впрямь убил бы! Иногда думаю, что с легкостью мог бы перерезать ей глотку!
– Нет, папа! Нет! – Уже через мгновение Натали слезла со стула. Слезы малышки градом катились по щекам. Она носилась по комнате и яростно барабанила кулачками по обидчику.
Лидия остолбенела.
– Папа, образумься, ради Бога!!! – причитали дети.
Кристофер в страшном смятении соскользнул со своего стула и съежился перед клеткой перепелки. Он терпеть не мог сцен. Дотронувшись до крошечного, пухлого тельца, теплой на ощупь питомицы, он задался вопросом, как же это Хетти переносит весь этот кошмар – эти бесконечные ссоры с того самого дня, когда он принес ее из зоомагазина домой. Когда они жили одной семьей, в их доме происходили жутчайшие скандалы, когда по кухне летали тарелки и даже еда. Кристофер и Лидия, бывало, частенько прятались под кроваткой Натали, где по непонятной причине чувствовали себя безопаснее всего под канонадой глухих ударов, страшного грохота и повышенных голосов истеричных родителей. В эти неприятные моменты его больше всего интересовала судьба Хетти. А вдруг мама или папа неуклюже бросили что-то острое, узкое или просто тяжелое прямо на клетку? А что если они разломали прутья клетки и прикончили Хетти? В минуты затишья он умолял родителей разрешить ему перенести клетку с птицей к себе в спальню. Но поскольку он никак не мог заставить себя объяснить причину своего движения души из страха распалить маму или папу, его мольбы никто не принимал во внимание.
Как бы там ни было, а Хетти приходилось коротать время на кухне, в пору всех этих ужасных преужасных склок, когда долгими неделями и месяцами велись мучительные дискуссии о деньгах, занавесках, содержании детей, о том, кто какой возьмет стол и кто – какие фотографии. Может быть, эти доводы отбили у нее аппетит?  А может быть, от этих родительских размолвок она заболела? Ведь теперь, думал Кристофер, когда папа живет отдельно от них целый год, забрав по обоюдному согласию с мамой Хетти с собой, мог бы устроить ей более сносную жизнь в ее пожилом для птицы возрасте.  Но все равно, до сих пор случаются эти жуткие и непредсказуемые моменты, не столь пугающие, как раньше, зато оставляющие неприятный осадок в душе.   
Имела ли Хетти что-нибудь против этого? Погладив ее перышки, он промурлыкал Хетти что-то нежное. Этот звук он обычно издавал, когда дела шли из ряда вон плохо. Таким образом, Кристофер прятался от действительности за воображаемую стену, и этот монотонный настойчивый идиотский стон всегда сильно беспокоил Даниэля.
И это возымело свое действие. Как только до сознания Даниэля дошло нестройное горловое пение сына, он сделал над собой гигантское усилие, чтобы погасить гнев и успокоить детей.
Бросив взбесившую его записку на пол, Даниэль взял Натали на руки и посадил ее за стол.
– Извини, – сказал он. – Слетело с языка. Я совсем не то имел в виду. Обещаю впредь, что не стану говорить гадостей про твою маму.
– Или говорить, что с легкостью перережешь ей глотку.
– Или говорить, что я с легкостью перережу ей глотку.
Силясь поверить ему, Натали вытерла заплаканные глаза и сопливый нос рукавом куртки, оставляя на щеках широкие разводы.
– Будем надеяться, – расхрабрилась она.
– Вот теперь я узнаю свою Нэтти, – одобрительно заметил Даниэль.
– Что в записке?
– Да так, ничего особенного.
– Ну, скажи.
– Не сейчас.
– Расскажи мне.
Даниэль покосился на двух старших детей. Лидия вернулась к чтению составленной за эту неделю в различные актерские агентства кучи писем, в которых скрупулезно излагались все прошлые заслуги, и с достоинством заявлялось о профпригодности соискателя. Он был доволен, что заблаговременно  убрал с глаз долой все рукотворные послания старым друзьям по театральному цеху, в которых справлялся об обнадеживающих новостях, переданных по сарафанному радио. Кристофер тоже, казалось, был поглощен заботами о перепелке. Фактически никто из них не проявлял ни малейшего интереса к содержимому маминого письма.
Даниэль осознал в первый раз в жизни, что его дети, должно быть, имели доступ к адресованной ему информации.
– Твоя мама считает, что Лидии и Кристоферу нужна кое-какая одежда, поэтому она продержит вас всех  дома до субботы, чтобы утром пойти в магазин. Значит, вы приедете ко мне только после обеда.
– Скорее всего, после полдника, – сказал Кристофер в горьком раздумье. А когда Лидия вообще ничего не произнесла в защиту мамы, он собрался с духом и добавил:
– Это нечестно. Этот уикэнд папин. Почему ей пришло в голову, пойти в магазин именно в эти выходные? Мне нужны только носки, а носки может купить и папа.
– Конечно могу, – заверил его Даниэль. – Я могу купить и юбки, и спортивную обувь, трикотаж и даже девчачьи трусы.
Нэтти подавила смешок на эту вызывающую бестактность. Кристофер грянул песню:
– Все, что не сможет мама купить, с этим папа справится лучше. Он купит всем детям одежку, обеспечив их даже застежкой.
 Кристофер протянул Нэтти руки и закружил ее по кухне, распевая пронзительным голосом. Вертясь в пляске поблизости от отца, Натали пригласила его в хоровод. К величайшему изумлению Даниэля Лидия исполнила и свою партию.
– Все, что не сможет мама купить, с этим папа справится лучше. Он купит всем детям одежку, обеспечив их даже застежкой.
– Да, он может!
– Да, могу!
– Да, он может!
– Да, могу!
– Да, он может! Да могу! Он может!
Компания с хохотом повалилась на пол. Натали ловко забралась к отцу на живот и принялась скакать, повизгивая от восторга. В целях самообороны ему пришлось приструнить ее.
Потеряв голову во всей этой суматохе, Кристофер заорал:
– Давай! Скажи ей!
– Ты ведь знаешь,… твоя мама, – мягко предупредил он.
 – Позвони ей! – не унимался сын.
 – Скажи ей.
 – Почему мы должны пропускать пятницу и почти всю субботу из-за маминых затей?
– Ведь носки и ты можешь купить!
– Так будет справедливо!
– Это твои выходные, а не ее.
Голоса, звучавшие сначала задорно, постепенно стихли. Дети слишком хорошо изучили нрав своей матери.
– Мы могли бы спросить, – робко намекнули они.
– Да, спросить ее.
– Может она разрешит.
– Можно предложить.
– Намекнуть.
– Хотя она не позволит нам.
– Она никогда не разрешает.
– Никогда.
– Это несправедливо, правда же?
– Нет, это нечестно….
Даниэль вглядывался в лица своих детей – одно выражало полное разочарование, два других отпрыска состроили жалкие гримасы.
Он сказал Лидии:
– Ведь ты с самого начала знала, в чем дело. Я прав?
Она кивнула головой слишком подавленная, чтобы скрывать этот факт.
– И ты тоже?
Кристофер пожал плечами.
– Но Натали не знала.
– Она тоже могла узнать, – выпалил Кристофер. – Такое происходит всякий раз, когда мы собираемся к тебе. Маме удается найти какой-нибудь предлог. То она придумает какую-то старую двоюродную бабушку, которой годами не посылала подарок, и которая не может подождать еще одну неделю без чашки чая в нашем обществе.
– Или она покупает билеты на какой-нибудь ерундовый спектакль и заявляет, что билеты были только на места с левой стороны.
– Или убеждает нас пойти к врачу.
– Или к стоматологу.
– Или к окулисту.
– Или мы как всегда опаздываем к тебе потому, что она забирает машину из сервиса.
– Или заезжает за нами раньше положенного времени потому, что возвращает машину на профилактический осмотр.
– Мы едва видимся с тобой.
– А когда встречаемся, то она все время звонит сюда.
– Проверяет нас, будто мы дети малые.
– Проверяет тебя.
В соседней комнате по обыкновению зазвонил телефон. Все сразу притихли  и еще больше расстроились.
– Я возьму трубку, – наконец выдавил Даниэль.
– О! Только не ты, – твердо заявила Лидия. – Я не могу больше этого выносить. Я отвечу.
Она в сердцах резко отодвинула стул, на который опиралась. От скрежещущего звука, который он произвел при соприкосновении с полом, всех передернуло. Они не вымолвили ни слова, когда Лидия вылетела из кухни и бросилась к телефону, чтобы прекратить настойчивый бесконечный трезвон. Даниэль покосился на Натали, которая сидела, заткнув пальцы в уши. Он нежно вынул их и поцеловал. Кристофер завел свою песню без слов, но Даниэль, стиснув зубы, промолчал.
Вернулась Лидия.
– Ну что? – подразнил ее Даниэль. – Не расскажешь ли нам, что она тебе поведала?
 Ему и в голову не могло прийти, что она ничегошеньки не рассказывает. Лидия обычно возвращалась подавленная и угрюмая, и на вопрос о причине ее изменившегося настроения, она только пожимала плечами и глухо произносила:
– Ничего.
Она часами, а иногда неделями могла держать в неведении других, а если случалось поймать Даниэля, копавшегося в буфете холла на предмет цветочных горшков или вывешивавшего белье в сушильной камере или выходившего из лифта, могла перемолвиться с ним несколькими фразами без свидетелей.
«Этот звонок…» – скажет она с отрешенным видом. Даниэль, бывало, кивнет ей в ответ, сосредоточившись на сообщении: «Она говорит, что твои деньги пришли в этом месяце снова на четыре дня позже, и просит тебя быть  аккуратнее в будущем». Или: «Я вынуждена напомнить тебе, что к четырем носкам, в которых дети вернулись домой прошлый раз, не найдена ни одна пара. У нас два коричневых, один длинный красный и один школьный».  На подобные заявки он имел обыкновение отвечать как можно бодрее, но сквозь зубы: «Ого! Здорово!» Но Лидия, бывало, уходила, не дослушав его.
Даниэль сразу понял, что именно сегодня, случилось что-то гораздо серьезнее  носков. Лицо дочери вытянулось и побледнело. Она, казалось, была парализована гневом. К своему ужасу, он осознал, что на этот раз, чтобы там ни произошло, ее мать позвонила сказать нечто такое, отчего ее дочь даже несколько мгновений не могла сдерживать свои эмоции и должна была рассказать об этом всем.
  – Лидия! – Даниэль попытался образумить дочь.
Но было слишком поздно. Она уже повернулась к своему брату.
В тот самый момент, когда он взглянул на Лидию, его мурлыканье медленно переросло в слабое сухое стаккато.
– Для тебя есть сообщение, – сказала она ему. – Я должна рассказать тебе сейчас. Маме пришлось позвонить, потому что ты должен знать.
         – Знать, что? – помертвев от страха, спросил Кристофер.
 Старшая сестра перевела дыхание.
– Лидия, не надо!
Все это напоминало ей дурной привкус во рту от чего-то несъедобного, поэтому ей не терпелось тотчас же сплюнуть.
– Кот набросился на твоих хомячков, поймал и разорвал их. Они оба погибли… и Генри, и Мэдж. Мама говорит, что, войдя в дом, увидела беспорядок и запекшуюся кровь по всему ковру.
Сбросив с плеч этот омерзительный груз, Лидия отвернулась в слезах.
От горя Кристофер распластался на полу, прямо там, где сидел, и обхватил голову руками. Плечи мальчика заходили ходуном от рыданий.
Натали снова заткнула уши пальцами.
Даниэль беспомощно оглядел свое бледное жалкое семейство.
– Добрая старушка Миранда, – пробурчал он. – Как всегда в своем репертуаре. Еще один испорченный день. Господи, помоги мне! Однажды я перережу ей глотку.
Натали, заткнув пальцами уши, не слышала его.