Оптинские стансы

С одной стороны он зажат малюсенькой станцией Тупик, ближайшей к краеугольной Оптиной. С другой – затерянным в сосновых лесах Шепелевом. Посередине – петляющая меж чахлых сосен и перепрыгивающая неглубокие ручьи неэлектрифицированная однопутка. Связывает калужские и тульские железнодорожные задворки. Нет-нет да и прогремит по ее стыкам товарняк с химикатами или тяжеленным литьем, пропыхтит рабочий или дрезина, а то объявится вдруг откуда ни возьмись международный. Скажем, «Минск - Алма-Ата». Или так:  «Караганда - Брест».

Экспресс объявляется где-то в полдевятого утра, когда мы аккурат выгружаем из нашего путейского КамАЗа ломы, лопаты, модерон… Взрывает на десяток секунд благословенную тишину, дабы вновь надолго погрузить в нее намоленную округу. «Окно» в этой глуши – будь здоров. И поезда частыми нашествиями ни нас, путейцев, ни поселившуюся тут же в околооптинском сосняке братию скита во имя благоверного Дмитрия Солунского не донимают. Мы меняем здесь шпалы. Деревянные – на бетонные. Вооружение: ломы, лопаты, вилы, лапы…

Полдюжины шпал здесь, полдюжины – дальше по перегону, а там за «свистком» - еще три раза по шесть, потом дрезина сгрузит еще десятка три-четыре. Потом – еще…
 
- Чистим «ящики»! – звучит команда, и путь быстро расцвечивается оранжевыми гроздьями путейских жилетов, дружно нависшими над изношенными стыками.
 
Выковыриваем щебенку между порченых шпал. «Ящик» постепенно углубляется. Шпала вырастает из земли. Возвращает себе форму бруса. Щебень отгребается в сторону: деревянной шпале нужно освободить дорогу в кювет, на покой; новой бетонной – на ее место, в работу, держать рельсы с составами. Освободившись от костылей и пыхнув на прощание креозотом, старушка, подхваченная клещами, быстро сползает за насыпь. Ее бетонная сменщица, предвидя непочатый объем работы в ближайшие лет двадцать, отчаянно сопротивляется и ни в какую не желает подставлять свои плечи под рельсы.

- А ну, мужики, подходим, не стесняемся! – бригадир трясет длинной цепью, одним концом «заарканившей» непокорную, в два с половиной центнера весом, тушу. Цепь раздувается в оранжевую гроздь. Это – наши согнутые в напряге спины в жилетах. На «и-и-и раз!» отчаянно рвем цепь со шпалой на себя. Та подпрыгивает, вгрызается в щебень и замирает. Разгребаем и опять: «И-и-и раз!» С четвертого-пятого рывка вталкиваем на место, в освободившийся ящик. Далее – крепеж и засыпание щебенкой. На финише –  «штопка»: машешь себе ломом, загоняя щебень под потревоженные стыки…

В обед хорошо вытянуть ноги на траве. Жара. Слышен густой сосновый дух. Сосны тут повсюду. И речка Сосенкой зовется, да и деревню заодно с ней тоже Сосенкой величают. «А сруб могучий в ските - тоже наверняка сосновый», - думаю про себя, направляясь туда за водой.

- Старец Илия сюда часто наведывается, - поясняет смотрительница, давая напиться. – В Оптиной раньше служил.  Знаешь, кто он?
- Ну…
- Духовник патриарший – вот кто. Народу-у-у… Все к нему –  кто к руке приложится, кто в ноги упадет…
- Да, упадешь, коли прижмет… Красиво тут у вас отстроили!
- Что вы, еще не закончили. Помощь нужна. Дороги, например, нет. Не поможете с дорогой-то? - бегло оглядывая мой рабочий комбинезон, вопрошает смотрительница.
- С дорогой? Пожалуй. Но пока только - с железной…

Послеобеденный зной насквозь прошивается ревом оводов. Ловчей отмахиваться от них лопатой. Или - ломом. Вроде дело делаешь - щебень из ящиков гребешь, а заодно и тварь эту в движении смахиваешь. Рубашка быстро тяжелеет от пота. Соленые капли переползают со лба на веки. Соль дерет глаза. Очередная бетонная туша ждет своей очереди быть затянутой под рельсы. Вновь над лесом звучит дружное путейское «и-и-и р-р-раз!». Скрежет щебня. Пыхтение полдюжины мужиков. Мелькание лопат, ключей, болтов. И новая шпала заступает на многолетнее дежурство на глухом перегоне.

Парит все сильней. Назревает дождь. Овода, подстегнутые свежим ветерком, наконец, присмирели. Чуть дохнуло спасительной прохладой. Брызнули первые капли. И за ними с неба выпростался могучий летний поток. Спасаться от него нет никакого смысла: что мокрый от пота, что - от дождя… На перегоне по-прежнему слышен шум разгребаемого щебня.

Набрякшую водой робу снимаешь уже в кабине путейского вездехода, пока тот вскользь Оптиной усердно гребет тремя мостами к дому.
 
- Гляди, церква – какой день уже мимо нее шныряем, - кивая  в сторону выплывших из-за поворота оптинских куполов, отжимает на пол измокшую рубаху Миха-Чапай. Здоровый малый, десантник, кулак с горшок, но попов не любит. «Жадные», говорит.
 
- Сам ты – церква… Монастырь, - осекает кто-то из наших. – Книжки читай.
- Читал уже, - устало огрызается Миха, - не помогает…   
- А ты – по слогам…
 
КамАЗ то и дело ныряет из одной топи в другую, мерно переваливается через трухлявые пни, кидает резко в стороны пейзаж за окном, то приближая качающиеся над соснами купола, то отдаляя их прочь в туман и дальше к тучам. На самых тряских ухабах слышно, как стонут рессоры измученного тягача, тревожно всхрапывает сборотый  усталостью могучий Миха, и точно малые зазвонные мелодично воркуют в утробе тряской будки ломы, лопаты, модерон…
 
Алексей Мельников, Калуга.
Фото: www.pravmir.ru