Курбан Саид
Али и Нино
КУРБАН САИД
АЛИ И НИНО
РОМАН
Перевод М. Гусейнзаде
Бесконечно благодарен Сабине Улухановой за неоценимую помощь в работе над переводом.
М. Гусейнзаде
ГЛАВА ПЕРВАЯ
- Север, юг и запад Европы окружены морями. Северный Ледовитый океан, Средиземное море и Атлантический океан составляют естественные границы этого континента. Восточная граница Европы проходит по территории Российской империи. Она спускается по Уральским горам, делит надвое Каспийское море и далее проходит через Закавказье. И тут наука еще не сказала своего окончательного слова. Некоторые ученые относят к Европе и южные склоны Кавказских гор, другие же считают, что эта территория не может считаться Европой, особенно если учесть культурное развитие населяющих ее народов. Дети мои! От вас самих будет зависеть, причислят ли наш город к прогрессивной Европе или же отсталой Азии.
И профессор, облаченный в шитый золотом мундир преподавателей русских гимназий, довольно улыбнулся.
У сорока учеников третьего класса Бакинской русской императорской гуманитарной гимназии перехватило дыхание перед бездной науки и грузом ответственности, павшей на наши плечи.
Какое-то время мы все молчали. Мы - это тридцать мусульман, четыре армянина, два поляка, три сектанта и один русский. Тут с последней парты поднял руку Мухаммед Гейдар.
- Простите, господин профессор, но мы хотели бы остаться в Азии.
Класс грохнул. Мухаммед Гейдар уже второй год отсиживал в третьем классе, и, пока Баку относился к Азии, существовала вероятность, что он не продвинется в учебе и на третий год, потому что согласно указу министерства в азиатских областях Российской империи учащиеся из числа местного населения могли учиться в одном и том же классе, сколько им заблагорассудится.
Профессор Санин озабоченно потер лоб.
- Вот как! Значит, вы, Мухаммед Гейдар, хотите остаться в Азии. Ну-ка, выйдите к доске. А можете ли вы обосновать свое желание.
Мухаммед Гейдар стоял пунцово-красный, не в силах произнести ни слова. Он разинул рот, морщил лоб и бессмысленно таращил туповатые глаза. Немусульманская часть класса наслаждалась ситуацией. Надо было спасать положение, и поэтому я поднял руку и заявил, что тоже хочу остаться в Азии.
- Али хан Ширваншир! И вы.! Ну ладно, выходите!
Профессор Санин, проклиная в душе злую судьбу, забросившую его на берега Каспия, нервно откашлялся и тихо, с надеждой, спросил:
- А вы можете обосновать свое желание.
- Да. Я очень хорошо чувствую себя в Азии.
- Так, так. А вы когда-нибудь были в истинно дикой азиатской стране, скажем, в Иране.
- Да, прошлым летом.
- Так! А видели ли вы там величайшие достижения европейской культуры, ну, хотя бы автомобиль.
- Да, и причем самый большой. На тридцать человек, а может, и больше. Они ездят не в самом городе, а курсируют между городами.
- Вы говорите об автобусах, их используют потому, что не хватает железных дорог. Это - признак отсталости. Садитесь, Ширваншир!
Теперь наступила очередь торжествовать мусульманской части класса. Я шел к своей парте, сопровождаемый одобрительными взглядами.
Профессор Санин растерянно молчал. В его задачу входило воспитать своих учеников настоящими европейцами.
- А кто из вас был, например, в Берлине. - спросил он вдруг.
Но этот день для профессора явно выдался неудачным: сектант Майков поднял руку и сообщил, что, еще совсем маленьким, был в Берлине, но сейчас он ничего, кроме духоты вокзала, жуткого грохота метро да еще заботливо приготовленного для него мамой бутерброда с ветчиной, не помнит.
Мы, тридцать мусульман, сочли себя оскорбленными до глубины души его сообщением. А Сеид Мустафа даже попросил разрешения выйти в коридор, потому что его затошнило при одном лишь упоминании о свинине. Таким образом, раз и навсегда закончилась дискуссия о местоположении Баку. Прозвенел звонок. Профессор Санин с огромным облегчением покинул класс, и мы, все сорок человек, гурьбой выбежали за ним. Это была большая перемена, и каждый мог выбирать на вкус любое из трех развлечений: выбежать во двор и затеять драку с учениками соседней реальной гимназии из-за того, что у них золотые пуговицы на мундирах и золотые кокарды, в то время как наши пуговицы и кокарды были серебряными; либо громко говорить друг с другом по-азербайджански, потому что русские этого языка не понимали, к тому же в гимназии во время занятий говорить на азербайджанском языке было запрещено; и, наконец, можно было пойти в расположенную напротив женскую гимназию святой царицы Тамары. Я выбрал третий вариант.
Лицеистки в голубых, цвета мечты форменных платьях и белых фартуках степенно прогуливались по саду. Среди них была и моя двоюродная сестра Айше. Она гуляла под руку с самой красивой в мире девочкой Нино Кипиани. Увидев меня, Айше помахала рукой, Я подошел к ним и стал рассказывать о сражении, состоявшемся на уроке географии.
- Али хан, ты дурак, - сказала, наморщив носик, самая красивая в мире девочка. - Слава Богу, что мы в Европе. Будь мы в Азии, мне давно следовало бы надеть чадру, и ты бы никогда не увидел моего лица.
Я был разбит наголову. Спорное географическое положение Баку, действительно подарило мне благосклонность самых красивых в мире глаз.
Расстроенный, я решил не идти на остальные уроки и отправился бродить по улицам, разглядывая верблюдов, а потом долго стоял у моря, печально размышлял о Европе, Азии и прекрасных глазах Нино Кипиани.
Вдруг передо мной возник какой-то жуткого вида нищий. Я бросил ему монету. Он тут же схватил, мою руку, намереваясь поцеловать ее. Я испуганно отдернул руку. А потом, полный раскаяния за проявленное бессердечие, битых два часа искал исчезнувшего нищего, чтобы позволить ему поцеловать мне руку. Мне все казалось, что я обидел его отказом, и угрызения совести не давали мне покоя. Впрочем, найти нищего мне так и не удалось.
С тех пор прошло пять лет.
Много всякого произошло за эти годы. В нашу гимназию пришел новый директор, который больше всего на свете любил схватить кого-нибудь из нас за ворот и несколько раз сильно тряхнуть. Бить гимназистов запрещалось.
В эти же пять лет преподаватель шариата подробно объяснил нам, сколь велика милость Аллаха, давшего нам возможность явиться на свет мусульманами. К нам в класс пришли ещё двое армян и один русский. Зато двое мусульман ушли из гимназии: один из них в шестнадцать лет женился, а второго во время летних каникул зарезали в кровавой поножовщине.
Я же, Али хан Ширваншир, трижды съездил в Дагестан, дважды - в Тифлис, однажды был в Кисловодске и раз гостил у одного из своих дядей в Иране.
И еще я как-то чуть было не остался на второй год из-за того, что не смог отличить герундиум от герундивума. Грамматические категории латинского языка.
Отец тогда пошел в мечеть, поговорил с муллой, который авторитетно объяснил ему, что латынь - это вообще сплошное недоразумение. Удовлетворенный подобным объяснением, отец надел все свои турецкие, русские и иранские ордена, явился к директору гимназии и подарил гимназии какой-то физический прибор. С тех пор я уже беспрепятственно переходил из класса в класс.
За эти годы стена гимназии украсилась новым объявлением, которое запрещало появляться в гимназии с заряженным пистолетом.
И, наконец, в эти пять лет в городе появилась телефонная сеть, открылись два новых кинотеатра, а Нино Кипиани по-прежнему оставалась самой красивой в мире девушкой.
Но скоро все должно было закончиться: до экзаменов оставалась всего неделя, я сидел в своей комнате и думал о том, как глупо учить латынь, живя на берегах Каспия.
Моя комната была самой лучшей во всем нашем двухэтажном доме. По стенам висели великолепные бухарские, исфаганские и кешанданские ковры. Поразительные по тонкости исполнения узоры на коврах изображали сады и озера, леса и реки такими, как их представляла мастерица. Человек, в этом деле несведущий, ничего особенного здесь не увидит, а для знатока - эта картина полна пленительного очарования.
Где-то далеко в степях женщины кочевых племен выискивают растения, из которых делают краску, секрет приготовления которой хранится столетиями и передается из поколения в поколение. На создание истинного произведения искусства мастерица должна потратить никак не меньше десяти лет. Так возникает ковер со сценами охоты или рыцарского поединка, шедевр, полный символов и намеков, понятных лишь посвященным, украшенный строкой Фирдоуси или мудрым изречением Саади.
Ковров было много, отчего комната казалась темной. Кроме ковров, в моей комнате были низкий диван, инкрустированный перламутром столик, множество мягких подушек и валяющиеся среди всего этого великолепия совершенно ненужные книги, учебники европейских наук - химии, латыни, физики, тригонометрии - глупостей, придуманных варварами, чтобы скрыть свое варварство.
Я захлопнул книгу и вышел из комнаты. Прошел по узкой веранде, поднялся на плоскую крышу и взглянул на мир, расстилающийся у моих ног: мощные крепостные стены Ичери шехер, развалины дворца с сохранившимися на камнях арабскими надписями, узкие улочки, по которым медленно шли верблюды. А вот возвышается круглая, массивная Девичья башня. У ее подножья суетятся проводники. Чуть поодаль, за Девичьей башней, распростерлось море свинцовое, непостижимое Каспийское море. Вдалеке вдоль берега тянулась степь - мрачные скалы, пески и колючки - прекраснейший в мире пейзаж, спокойный и непоколебимый.
Я неподвижно сидел на крыше. Какое мне дело до чужих городов, чужих крыш и чужих пейзажей. Я любил это ровное море, любил степь и лежащий у моих ног древний город. Суетливые, шумные люди, которые приезжали сюда в поисках нефти, обогащались, но уезжали, потому что не любили этой степи.
Слуга принес чай. Я сидел на крыше, пил чай и думал о выпускных экзаменах. Экзамены я сдам, в этом не было никаких сомнений. Да и провались я на экзаменах - мир не рухнул бы. Просто в этом случае крестьяне в нашем поместье говорили бы, что я так люблю ученье, что не хочу расставаться с гимназией.
Впрочем, меня и в самом деле огорчало, что я заканчиваю гимназию. У нас были красивые, изящные мундиры с серебряными пуговицами, погонами и кокардой. В партикулярном платье я чувствовал себя не так свободно. Впрочем, мне и не придется долго носить его - всего лишь месяц, а потом я уеду в Москву учиться в Институте восточных языков имени Лазаревича. Я сам пришел к такому решению. И буду учиться гораздо лучше русских, потому что с детства знаю то, чему им предстоит еще долго учиться. И, кроме того, у студентов института имени Лазаревича были самые красивые мундиры: красные пиджаки с шитыми золотом воротниками, тонкий позолоченный кинжал и даже мягкие перчатки, которые им разрешалось носить в конце недели. Человек должен носить форму, иначе русские его уважать не будут, если же я не добьюсь уважения русских, Нино не выйдет за меня замуж. А я должен жениться на Нино, несмотря на то, что она христианка. Грузинки - самые красивые женщины в мире. Я даже знал, что стану делать, если она откажет мне. Возьму с собой несколько отчаянных ребят, переброшу Нино на спину быстроногого коня, пересеку иранскую границу и увезу Нино в Тегеран. Тогда ей придется согласиться, потому что другого выхода у нее не будет!
Да, отсюда, с крыши нашего бакинского дома, жизнь казалась легкой и прекрасной.
Наш слуга Керим тронул меня за плечо.
- Пора!
Я поднялся. Действительно пора. На горизонте за Наргеном уже показался корабль. Если верить телеграмме, которую принес христианин-телеграфист, на этом корабле должны были приплыть мой дядя, три его жены и слуги. Мне предстояло встретить их. Я торопливо сбежал по ступенькам, сел в подъехавший фаэтон и отправился в шумный порт.
Дядя был человеком знаменитым. Милостью Насреддин шаха он был удостоен почетного звания "Ассад-ад Довле" - Лев империи, и обращаться к нему можно было только так. У дяди, как я уже говорил, было три жены, множество слуг, дворец в Тегеране и большое поместье в Мазандаране.
В Баку он ехал из-за младшей жены, Зейнаб. Ей было восемнадцать, и дядя любил ее больше остальных. Но, увы, Зейнаб была бесплодна, а дядя хотел ребенка именно от нее. Он уже возил Зейнаб в Хамадан. Там, в пустыне стоит высеченный из красного камня магический Лев, который, по поверью, обладает целебным взглядом. Когда-то эту фигуру высекли по приказу древних царей, имена которых давно забыты. Много веков женщины приходят к этой статуе припадают губами к его могущественному члену и надеются на то, что это принесет им счастье материнства. Но даже лев не помог Зейнаб. Не помогли ей ни молитвы, ни заклинания кербалайских дервишей, ни колдовство мешхедских мудрецов, ни ворожба тегеранских старух.
И вот дядя привез Зейнаб в Баку, чтобы с помощью западных врачей добиться успеха там, где оказались бессильны мудрецы Востока. Бедный дядя! Он был вынужден везти с собой и двух других, уже старых и нежеланных жен. Этого требовал обычай: "ты можешь иметь одну, две, три или четыре жены, если только будешь относиться к ним одинаково".
"Одинаково относиться" значило - предлагать всем одно и то же, например, поездку в Баку.
Согласно обычаям, я не имел права общаться с ними. Женщины располагаются в ендеруне - внутренних комнатах дома. Воспитанный человек о чужих женах не говорит, не расспрашивает и не передает им привета. Женщины живут в тени мужчин, даже если мужчины только в тени этих женщин чувствуют себя хорошо. Я считаю это верным и разумным правилом. У нас говорят: "У женщины ума, как у курицы перьев". Надо приглядывать за теми, у кого не хватает ума, они могут причинить много несчастья и себе, и близким. Очень, на мой взгляд, разумно.
Небольшой пароходик причалил к причалу. Волосатые, широкоплечие матросы перекинули трап. Пассажиры заторопились на берег: русские, армяне, евреи - они так спешили ступить на землю, как будто боялись провести, на корабле лишнюю минуту. Дяди пока не было. Он вообще был противником всякой спешки. "Торопливость- привилегия Дьявола" - говорил он. Поэтому худая фигура Льва империи появилась на палубе лишь после того, как на берег сошел последний пассажир.
Дядя был одет в абу на шелковой подкладке, на голове - небольшая черная меховая шапочка, густая борода и ногти выкрашены хной в знак поклонения имаму Гусейну, который тысячу лет назад проливал кровь во имя истинной веры. Маленькие глаза дяди смотрели на мир устало. За ним суетливо следовали три фигуры, с ног до головы укутанные в чадру, - его жены. Далее шли евнухи - один с лицом ученого, второй - худой, напоминающий ящерицу. Третий был необычайно мал ростом, но весь его вид свидетельствовал, что он необыкновенно горд тем, что ему доверено оберегать честь Его Превосходительства.
Дядя медленно спустился по трапу. Я обнял его и почтительно поцеловал в левое плечо, хотя на улице этого можно было бы не делать. В сторону жен я даже не взглянул. Мы сели в фаэтон, жены и слуги разместились в следующем за нами крытом экипаже. Картина была столь внушительной, что я велел извозчику свернуть с дороги и везти нас по бульвару: пусть весь город знает, как богат мой дядя.
Я увидел Нино, она стояла на бульваре и с улыбкой смотрела на меня.
Дядя с достоинством поглаживал бороду.
- Ну, какие новости в городе. - спросил он.
Я хорошо знал свое дело. Рассказывая о новостях, следовало начинать с незначительных мелочей и лишь потом постепенно переходить к главному.
- Ничего особенного, - ответил я. - На прошлой неделе Дадаш бек убил Ахундзаде, который осмелился появиться в городе после того, как восемь лет назад похитил жену Дадаш бека. На следующий же день Дадаш бек убил его. Сейчас полиция разыскивает его, но не найдет, хотя весь город знает, что он скрывается в Мардакянах. Умные люди говорят, что Дадаш бек поступил правильно.
Дядя одобрительно кивнул.
- Какие еще новости.
- Да, русские нашли в Биби-Эйбате много нефти. Нобель привез в город громадную немецкую машину. Говорят, он собирается засыпать часть моря и искать там нефть.
Дядя очень удивился.
- О Аллах, о Аллах! - озабоченно проговорил он и поджал губы.
- Дома у нас все в порядке, и, с позволения Аллаха, я на следующей неделе заканчиваю учебу.
Так я болтал всю дорогу, а старик внимательно слушал меня. И уже около самого дома я опустил глаза и словно бы между прочим обронил:
- В город приехал знаменитый врач из России. Он, говорят, очень хороший врач. Посмотрит человеку в лицо и сразу может определить его прошлое, настоящее, а потом расскажет и будущее.
Ни единый мускул не дрогнул на скучающем лице дяди. Он лишь равнодушно поинтересовался фамилией врача, и я понял, что попал в самую точку.
Ибо это всё называют у нас "хорошим поведением и благородным воспитанием".
ГЛАВА ВТОРАЯ
Втроем, то есть отец, дядя и я, мы расположились на плоской крыше нашего дома, невысокий парапет которой укрывал нас от ветра. Стояла сильная жара. Крыша была устлана мягкими, яркими карабахскими коврами, на которых мы сидели, поджав по-турецки ноги.
Перед нами на скатерти были расставлены вкуснейшие восточные блюда медовые лепешки, засахаренные фрукты, шашлык, плов с курицей и кишмишом.
Всякий раз, наблюдая, как едят мои отец и дядя, я восхищался аристократической утонченностью их движений. Держа левую руку неподвижно, они одними лишь пальцами отрывали кусок лаваша, захватывали им кусок мяса, заворачивали мясо в лаваш и отправляли в рот. Затем дядя медленным движением погружал три пальца в жирный, ароматный плов, сжимал рис в плотный комочек и отправлял его вслед за мясом, да так ловко, что ни одно зернышко при этом не падало.
Клянусь Аллахом, зря русские хвастают своим умением есть с помощью ножа и вилки. Этому любой дурак научится за месяц. Я и сам прекрасно управляюсь ножом и вилкой, и знаю, как следует держать себя за европейским столом. Но за свои восемнадцать лет мне так и не удалось научиться есть с такой элегантностью, как это делали дядя и отец. С помощью лишь трех пальцев они могли съесть любое из бесчисленных восточных блюд.
Нино нашу манеру есть называет варварской. В доме Кипиани всегда едят по-европейски, за столом. Мы же садились за стол только в том случае, если у нас в гостях были русские. Нино ужасалась, пытаясь представить себе, как я сижу на ковре и ем руками. При этом она забывала, что ее родной папочка в первый раз взял вилку в руки в двадцать лет.
Трапеза окончилась. Мы ополоснули руки, и дядя прочитал короткую молитву. Слуги убрали посуду с остатками еды, подали маленькие чашечки с крепким чаем. И, как полагается после сытного обеда, дядя завел разговор о том о сем. Отец говорил совсем мало, что же касается меня, то я вообще не имел права вступать в их беседу. Этого требовали правила приличий. Говорил только дядя, и преимущественно о временах великого Насреддин шаха, при дворе которого дядя играл, несомненно, большую, но еще не до конца понятную мне роль.
- Тридцать лет пользовался я благосклонностью шахиншаха. Трижды его величество брал меня с собой в зарубежные поездки, в которых я имел возможность изучить мир кяфиров. Мы бывали во дворцах императоров и королей, встречались с самыми знаменитыми христианами нашего времени. Удивительно живут они, и самое удивительное - это их отношение к женщинам. Европейские женщины, даже жены императоров и королей, ходят во дворцах почти голые, и никто не обращает на это никакого внимания. Либо христиане не настоящие мужчины, либо тут что-то другое. В то же время этих кяфиров может взволновать сущий пустяк. Как-то его величество был приглашен на обед к одному из королей. Рядом с ним села королева. На тарелке его величества лежал аппетитный кусок курицы. Шахиншах с присущей ему галантностью изящно взял тремя пальцами этот кусок и положил его на тарелку королевы. Та побледнела, перепугалась, чуть в обморок не упала.
Позже мы узнали, что многие придворные и принцы совершенно испорчены милосердием и добротой своего короля. А посмотрите, как низко ценят европейцы женщин! Мужчины демонстрируют на весь мир голые тела своих жен, а прилично обращаться с ними так и не научились. После обеда французский посол даже обнял королеву и под звуки какой-то ужасной музыки закружился с ней по залу. А король и его генералы спокойно смотрели на это, и никому не пришло в голову защитить честь своего государя... В Берлине мне, вообще, довелось попасть в необычайный театр. Он называется опера. На сцене отвратительно пела какая-то толстая женщина. Называлось это представление "Африканка". Его величеству очень не понравился голос певицы. Император Вильгельм заметил это и приказал тут же на сцене подвергнуть ее наказанию. И вот в последнем действии на сцене появилось много негров, они разожгли большой костер. Певицу связали по рукам и ногам, положили на костер и сожгли на медленном огне. Его величество был доволен. Потом, правда, один человек пытался доказать нам, что костер был не настоящим, но мы не поверили этому, потому что крики певицы очень напоминали крики неверной Хурриет-уль-Айи, которую незадолго перед тем сожгли в Тегеране по приказу его величества.
Дядя умолк, погруженный в воспоминания. Потом глубоко вздохнул.
- Одного я не могу понять в христианах, - продолжал он, - они располагают самым лучшим оружием, у них мощная армия, военные заводы, производящие все, что нужно для победы над врагом. Человек, который придумывает, как можно быстро и спокойно уничтожить побольше врагов, получает большую денежную премию, орден. Это правильно. Потому что война вещь нужная. Но, с другой стороны, европейцы строят больницы, а ученый, который находит средство против смерти, и врач, помогающий во время войны солдатам противника, пользуются всеобщим уважением и тоже награждаются орденами. Это всегда удивляло его величество: почему люди за совершенно противоположные дела получают одни и те же награды. В Вене он говорил на эту тему с императором, но и тот не смог дать этой странности удовлетворительного объяснения. Более того, европейцы презирают нас за то, что для нас враг - это враг, и мы беспощадно убиваем его. Они презирают нас за то, что нам дозволено содержать по четыре жены. Хотя многие из них содержат и больше. И все же они презирают нас за то, что мы живем, соблюдая требования Аллаха.
Дядя снова умолк.
В лучах заходящего солнца его тень напоминала силуэт старой, тощей птицы. Вдруг он поперхнулся и старчески закашлял.
- Мы делаем все что требует от нас Аллах, - сказал он, откашлявшись. А европейцы не выполняют требований своего Бога. Однако несмотря на это, Бог дает им все больше сил и мощи, у нас же он ее отнимает. Кто объяснит мне, почему так происходит.
Мы не в состоянии были объяснить этого. Старый и усталый дядя поднялся и медленной походкой удалился в свою комнату. Отец пошел за ним. Слуги убрали чашки, и я остался на крыше один. Спать мне не хотелось.
На город опускалась ночная мгла, сейчас он напоминал зверя, притаившегося и готового к прыжку. Передо мной лежали, по сути дела, не один, а два города, сросшиеся, как две половины ореховой скорлупы.
Скорлупой был внешний город, лежащий по другую сторону древней крепостной стены. Улицы в том городе были широкие, дома - высокие, а люди алчные и суетливые. Главным в жизни того города была нефть, добываемая в нашей степи. Именно она приносила основной доход. Во внешнем городе были театры, школы, больницы, библиотеки, полицейские, красивые женщины с обнаженными плечами. Если там стреляли, то только из-за денег. Граница между Европой и Азией тоже проходила по внешнему городу. И самое главное там жила Нино.
А по эту сторону крепостных стен улицы были узкими и кривыми, как восточный кинжал. Если там, за крепостной стеной, в небо вонзались вышки нефтяных промыслов Нобеля, то здесь - в пушистые облака возносились минареты мечетей. Здесь, у восточной стены Старого города возвышалась Девичья башня, которую очень давно велел воздвигнуть правитель Баку Мухаммед Юсиф хан в честь своей дочери, на которой он хотел жениться. Но свадьбе не суждено было состояться. Девушка бросилась с башни в тот момент, когда отец поднимался по лестнице в покои дочери. Камень, о который разбилась девушка, называется "камнем девственницы" и невесты перед свадьбой иногда приносят к нему цветы.
Много крови пролилось на улицах нашего города за прошедшие столетия.
Прямо напротив нашего дома стоят ворота князя Цицианишвили.
Это было много лет назад, когда Баку еще принадлежал Ирану и правитель Азербайджана должен был платить шаху дань. В Баку в те годы правил Гасанкули хан, а князь Цицианишвили был генералом царской армии и командовал войсками, осадившими Баку. Гасанкули хан заявил, что он готов сдать город, открыл ворота и впустил князя. Князь вошел в Баку в сопровождении всего нескольких офицеров. На городской площади как раз у этих ворот было устроено большое празднество, горели костры, жарились целые туши буйволов. Успокоенный и утомленный князь склонил голову на грудь Гасанкули хана. И тогда мой предок Ибрагим хан Ширваншир подал правителю большой кривой кинжал, которым Гасанкули хан спокойно перерезал горло князю. Голову генерала положили в мешок, посыпали солью, и мой прадедушка отвез ее в Тегеран шахиншаху.
Чтобы отомстить за это убийство, царь послал в Баку большую армию. Гасанкули хан велел крепко запереть городские ворота, а сам спрятался во дворце, где все дни проводил в молитвах, прося Аллаха о спасении. Когда же царские войска приступили к штурму крепостных стен, Гасанкули хан подземным ходом пробрался к морю и бежал в Иран. Но прежде чем уйти, он написал на дверях подземного хода всего одну фразу: "Кто думает о завтрашнем дне, тому никогда не стать храбрым".
Теперь этот подземный ход завален.
Возвращаясь из гимназии, я часто прохожу мимо полуразрушенного дворца. Его судилище с массивными мавританскими колоннами сейчас пусто и безлюдно. Если кто-то хочет защитить свои права, он должен обратиться к русским судьям, в русские суды, которые находятся за пределами крепостных стен. Но мало кто обращается в русские суды. И не потому, что судьи там плохи или несправедливы. Совсем наоборот, они гораздо мягче и справедливей, чем этого хотелось бы, поэтому их милосердие и справедливость не понятны и не по нраву нашему народу. Русские судьи, например, воров сажают в тюрьму, а там их содержат в чистых камерах, кормят, дают чай и даже сахар. Это никому не приносит пользы, и в первую очередь тому, кого обокрали.
Народ, конечно, недоволен и сам защищает свои права. После обеда жалобщики приходят в мечеть, где сидят в круг старые, мудрые люди, которые решают все вопросы по законам Аллаха и шариата: "Око за око, зуб за зуб".
Проскользнут иногда по темным улицам люди в масках, сверкнет кинжал, и справедливость восстановлена.
Кровная месть переходит из одного дома в другой, и очень редко кто-нибудь обращается к русским судьям. От такого человека отворачиваются старики, а дети на улицах показывают ему язык.
Иногда по улице протащат мешок, из которого доносятся чьи-то сдавленные стоны. Мешок выбрасывают в море, и он с тихим всплеском уходит на дно. А на следующий день кто-то плачет, рвет на себе одежды, но воля Аллаха выполнена - уличенная в прелюбодеянии жена убита.
Наш город - это сплошные тайны, которые прячутся в его укромных уголках. Я люблю эти тайны, люблю эти укромные уголки, люблю гудящую тьму ночи, дневной шепот во дворе мечети. Люблю потому, что именно здесь Аллах позволил мне явиться на свет человеком, шиитом, последователем имама Джафара.
И коли уж Он столь милостив ко мне, так пусть же позволит мне и умереть на этой улице, в этом доме, где я родился.
Пусть Он позволит это мне и грузинской христианке, которая ест с помощью ножа и вилки, носит тонкие, прозрачные чулки, той, в чьих глазах всегда светится улыбка, - Нино!
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Первый день выпускных экзаменов в гимназии. Блестят золотом воротнички, сияет серебро пряжек и пуговиц. Серая ткань тщательно выглаженных брюк хранит еще тепло утюга. Сняв фуражки, мы молча стоим в актовом зале на торжественном молебне, прося помощи у русского Бога, хотя из сорока человек - православных всего двое.
Священник в праздничном золоченом облачении с большим золотым крестом в руке начинает молебен. По залу распространяется запах ладана. Учителя и двое православных опускаются на колени.
Мы почти не слушаем того, что нараспев произносит священник. Сколько раз с тревогой или равнодушием слышали мы за последние восемь лет эти слова.
- Да благословит Господь всемилостивейшего, всемогущего, христианнейшего монарха нашего и царя Николая Александровича, всех, странствующих по морю или на суше, всех страждущих и мучающихся, всех, геройски павших на полях битвы за Бога, царя и отечество, всех православных христиан...
Я от скуки разглядываю стену. Там под двуглавым орлом в большой золотой раме висит нарисованный в полный рост портрет "всемилостивейшего и всемогущего монарха". Портрет напоминает византийские иконы. Лицо царя чуть вытянуто, волосы светлые, ясный и холодный взгляд устремлен вперед. На груди бесчисленные ордена. Сколько раз за восемь лет я пытался сосчитать количество орденов, но всякий раз сбивался со счета.
Поначалу рядом с этим портретом висел и портрет императрицы, но потом его убрали. Мусульманам, особенно из сельских мест, не нравилось, что императрица изображена на портрете с обнаженными руками и шеей. Поэтому они не пускали своих детей в гимназию. Дирекции пришлось портрет снять.
Настроение у нас приподнятое. Слишком уж волнующим было событие. В этот торжественный день я решил вести себя не так, как всегда. Прежде всего, я дал себе слово быть как можно воспитанней. Впрочем, осуществить с утра это благое намерение оказалось сложнее, чем я предполагал - все домашние еще спали. Зато по дороге в гимназию я раздавал милостыню всем нищим, которые попадались мне на пути. Просто так, для надежности. Причем я так волновался, что одному вместо пяти копеек дал целый рубль. Нищий бросился благодарить меня.
- Не меня благодари, - важно отвечал я, - а Аллаха, который благословил меня на такую щедрость.
Теперь уже срезаться на экзамене было невозможно.
Молебен закончился. Мелкими шажками мы приблизились к экзаменационному столу. Члены комиссии напоминали чудовищ, вывезенных Ноем на его знаменитом ковчеге: бородатые лица, мутные глаза, парадные золотые мундиры. От торжественности обстановки становилось чуть тревожно, хотя особой причины для волнения не было: русские преподаватели очень редко срезали мусульман на экзаменах. А все потому, что у нас множество друзей - отчаянных парней, вооруженных ножами и револьверами. Преподаватели это знали и боялись своих учеников не меньше, чем ученики боялись их. Для многих назначение в Баку было воистину божьей карой: слишком обычным для Баку делом было нападение под покровом ночи на преподавателей. В итоге нападавшие оставались неизвестны, а избитый преподаватель получал назначение на новое место. Поэтому преподаватели закрывали глаза на то, что ученик Али хан Ширваншир бессовестно списывал задания по математике у своего соседа Метальникова. Только однажды, в самый разгар процесса списывания преподаватель подошел ко мне и отчаянно прошептал: "Ну, не так же откровенно, Ширваншир, ведь мы не одни".
Письменный экзамен, по математике мы сдали без приключений, а потом довольные этим беззаботно спустились по Николаевской, словно уже не были гимназистами.
Назавтра предстоял письменный экзамен по русскому языку.
АЛИ ВЯ НИНО
Мин доггуз йуз ийирьми йеддинджи иль, Гурбан Сяид (М.Есед бей)
Асярин мюяллифлийи Йусиф Вязир Чямянзяминлийя тяхмин эдилир. Тюрк няшриндян Азярбайджан дилиня
чевирянляр:Орхан вя Фикрят Вязиров гардашлары.
Бирь.
Бакыдакы рус император хуманитар гимназийасынын учюнджю синфиндя охуйаркян биз гырх тялябя идик.
Онлардан отузу мюсялман, дёрдю эрмяни, икиси полйак, учю сектант, бири ися рус иди. Гюнюн икинджи
йарысында джографийа дярси кечирдик. О гюнядяк ичимиздя шяхяримизин сон дяряджя мараглы джографи
дурумуна диггят эдян олмамышды. Лакин инди профессор Санин зяиф сясийля бизя шяхяримизин джографи
дурумуну баша салырды. Биз, сакитджя отуруб онун дедикляриня диггятля гулаг асырдыг. “Авропанын шярг
сярхядляри Шималда Бузлу шимал океанындан, гярбдя Атлантик океанындан, джянубда да Аралыг
дянизиндян кечир. Авропанын шярг сярхяди ися Рус империйасынын ичиндян, Урал сыра даглары бойунджа
ашагы, Хязяр дянизиндян вя Гафгаздан кечир. Бязи алимляр Гафгаз дагларынын джянубундакы бёлгяни
Асийайа аид эдирляр. Дигяр алимляр ися бу бёлгяни мядяни джяхятдян инкишаф этдийи учюн Авропайа аид
эдирляр. Ушаглар, демяк истяйирям кий, шяхяримизин габагджыл Авропайа мы, йохса геридя галмыш Асийайамы
аид оладжагыны мюяййян этмяк сизин мёвгейиниздян асылыдыр”.
Мюаллимимизин озюндян разы халда гюлюмсямяси билинирди.
Кюряйимизя бирдян биря агыр суал йюкюнюн гойулмасы биздя чашгынлыг йаратды. Бу суала джаваб вермяк
учюн бёйюк зяка тяляб олунурду.
Сонра ан арха сырада отуран Мяммяд Хейдяр алини галдырыб деди:
“Джянаб профессор, биз Асийада галмаг истяйирик”. Синифдя бярк гяхгяхя гопду. Мяммяд Хейдяр икинджи
ил иди кий, учюнджю синифдя охуйурду. Бакы Асийа тяряфиндя галдыгы мёхлятдя Мяммяд Хейдярин да
учюнджю синифдя бир ил даха охумасы лабюд иди. Чюнки, маариф назирлийинин гярарына асасян Русийанын
Асийа бёлгясиндяки йерли тялябяляря эйни синифдя кефляри истядикляри гядяр галмаг иджазяси верилирди. Рус
орта мяктяб мюаллимляринин гызылы сапла ишлянмиш униформасыны геймиш профессор Санин алныны гырышдырыб:
“Демяк Мяммяд Хейдяр, сян Асийада галмаг истяйирсян. Бир чох габага. Де гёрюм фикрини
асасландыра билярсянми. Мяммяд Хейдяр гызармыш халда габага чыхды, лакин бир шей дейя билмяди.
Онун агзы ачыг, алны гырышмыш, бахышлары ися мянасыз иди. Мяммяд Хейдярин ахмаг сайагы вязиййятиндян
дёрд эрмяни, ики полйак, уч сектант вя бир рус сон дяряджя хязз алдыглары анда, мян алими галдырыб дедим
кий:
- Джянаб профессор, мян да Асийада галмаг истярдим.
- али хан Ширваншир! Сян да ми. Йахшы чых габага бахаг - Профессор Санин алт додагыны габага узадыб,
ону Хязяр дянизи сахилляриня гядяр гятирмиш талехиня лянятляр йагдырды. Сонра оскюрюб, гюрурла деди: -
Хеч олмаса сян оз фикрини сёйляйя билярсянми.”
- Бяли, она гёря кий, Асийаны севирям.
- Севирсян, эйля ми. Йахшы, сян хягигятян гери галмыш олкялярдя олмусанмы. Мисал учюн Техранда.
- Бяли олмушам. Кечян йаз орадайдым.
- Йахшы, эля ися орада хеч Авропа мядяниййятинин бёйюк наилиййятляриндян бирини гёрдюнмю. Мясялян
автомобил гёрдюнмю.
- Бяли гёрдюм, озю да лап бёйюйюню. Йяни отуз няфярдян артыг адам тутан автобуслары гёрдюм. Бу
автобуслар шяхяр ичиндя ишлямирляр. Онлар анджаг бир шяхярдян о бири шяхяря ишляйирляр.
- Бу дяфя о гёрдюклярин автобусдур, автомобил дейил. Онлары да Иранда дямирйолу олмадыгы учюн
истифадя эдирляр. Буна “гери галмышыг” дейярляр. Отур йериня, Ширваншир.
Синифдяки отуз мюсялманын кейфляриня тохунан йох иди. Онларын мяня йёнялмиш бахышларындан ня
дюшюндюкляри бяллийди. Профессор Санин асябиляшмяди. Она тялябялярини асл авропалы кими йетишдирмяк
вязифяси тапшырылмышды.
Профессор санин бирдян биря сорушду:
- Йахшы, сизлярдян Берлиня гедян олубму.
Сектант Майков алини галдырды вя кичик йашларында Берлиндя олдугуну сёйляди. Орада йералтындан дямир
йолу кечирди. О, чох гурултулу бир тунел стансийасыны вя анасынын она хазырладыгы гахадж донуз ати иля
чёряйи йахшы хатырлайырды. Онун хатырладыгы биз мюсялман тялябялярини йаман гязябляндирмишди. Гахадж
донуз атинин хатырланмасы тялябялярдян Сейид Мустафанын уряйини буландырды вя хятта онун синифдян
чыхмасына иджазя верилди. Бунунла да Бакынын джографи дуруму хаггында мюбахися да бу шякилдя сона
йэтди.
Зянг чалынды. Профессор Санин йюнгюлджя няфяс алды вя синифдян чыхды. Биз гырх тялябя да онун архасынджа
синфи тярк этдик. Бу бёйюк тяняффюс иди. Бёйюк тяняффюсдя уч гёрюляси тядбиримиз вар иди: тядбирлярдян
бири хяйятя гачыб гоншулугдакы реалны мяктябин тялябяляринин униформаларындакы дюймялярин вя
кокардларынын гызылы олдуглары учюн онлары дёймякдян ибарят иди. Чюнки, бизим униформаларымызын
дюймяляри вя кокардлары гюмюшю иди. Икинджи тядбир, азярбайджанлыларын Азяри дилиндя бяркдян
данышмагларындан ибарят иди. Чюнки руслар Азяри дилини билмядикляриня гёря, о дилдя данышмагы
мяктябдя гадаган этмишдиляр. Учюнджю тядбир ися кючянин о бири тайына кечиб мюгяддяс кралича Тамара
гыз литсейиня гетмякдян ибарят иди.
Бу дяфя мян гыз литсейиня гэтмяйи гярара алдым.
Гызлар гар кими тямиз, аг дёшлюклю мави униформа донларыны геймиш, ики-ики, уч-уч багчада гязиширдиляр.
Халам гызы Аишя мяни гёрюб ал эляди. О, Нино Кипиани иля ал-аля вериб гязиширди. Нино дюнйанын ан гёзял
гызларындан бири иди.
Мян сон джографийа дярсиндя мюаллимимля Асийайа мянсуб олдугумуз барядя мюбахисями гызлара
сёйлядикдя дюнйанын ан гёзял гызларындан бири олан Нино бурнунун уджундан йеря бахыб, деди:
- али хан сян дюз демирсян. Шюкюр Аллаха кий, биз Авропада йашайырыг. Агяр Асийада йашасайдыг мян
гяряк догулдугум гюндян чадра ортайдим, сян да мяним узюмю гёрмяздин.
Мян мяглуб олдугуму баша дюшдюм. Догру сёзя ня демяк олар. Герчякдян Бакынын гярарсыз тикилмиш
джографи дуруму сайясиндя да дюнйанын ан гёзял гёзляриня баха билирдим.
Гызлардан айрылдым. О гюн мяктябя даха гэтмядим. Шяхяри долашыб дявяляря тамаша этдим, дянизя
бахдым. Авропа иля Асийаны вя Нинонун сон дяряджя гёзял гёзлярини йада салыб фикря далдым.
Ичимя бир кядяр чёкмюшдю.
Арада узю иля алляри джюзам хястялийиндян чюрюмюш бир дилянчи мяня йахынлашды. Она садага вердим,
алими опмяк истяди, лакин онун халы мяни о гядяр уркютмюшдю кий, ийряняряк алими чякдим. Бир аз сонра
ися заваллыны тяхгир этмиш олдугуму дюшюндюм. Сяхвими дюзялтмяк учюн дюз ики саат шяхяри аляк-вяляк
эдиб ону ахтардым. Лакин ону тапмадым. Ондан сонра видждан азабы чякяряк эвя тяряф гетдим.
Бютюн бу ахвалатлардан беш ил кечмишди. Бу илляр арзиндя чох шейляр баш вермишди. Бизя йени бир мюдир
тяйин олунмушду. Гимназийа тялябяляринин дёйюлмяси гяти гадаган олдугу халда, йени мюдир икидя бир
йахамыздан тутуб бизи силкялямякдян хязз алырды.
Хямин беш ил арзиндя шярият мюаллимимиз, бизя мюсялман олараг дюнйайа гялмяк имканы вердийи учюн
аллахын бизя бёйюк немят бяхш этмиш олдугуну изах этмишди. Синфимизя ики эрмяни вя бир рус тялябя
гялмишди. Ики мюсялман тялябя ися мяктяби тярк этмишди. Онлардан бири охумагы бурахыб он алты йашында
эвлянмиш, дигяри ися мяктяб тятили заманы ган давасынын гурбаны олмушду.
Мян али хан Ширваншир да, бу беш ил арзиндя уч дяфя Дагыстанда, ики дяфя Тифлисдя, бир дяфя
Кисловодскда, бир дяфя да Ирандакы амимин йанында олдум. Бир дяфя да Герундийум иля
Герудивийум арасындакы фяргли билмядийим учюн аз гала синифдя галмышдым.
Атам бу барядя мясджиддяки имамла данышмаг учюн онун йанына гетди. Имам ону динлядикдян сонра
латын дили иля алагядар гопарылан бу хай-кюйюн мянасыз, бош шей олдугуну билирди. Сонра тюрк, иран, рус
медал вя орденляринин хамысыны йахасына тахыб, директорун йанына гетди. Атам мяктябин
лабораторийаларына джюрбяджюр джихаз вя лявазиматлар хядиййя эдирди. Онун сайясиндя синифдян синфя
кечирдим. Бу арада мяктябдя тялябялярин ики гюлля иля долдурулмуш тапанча иля мяктябя гялмяляринин
гяти гадаган олдугуну билдирян бир элан асылды. Няхайят, кечянбеш ил арзиндя шяхяря телефон хятти чякилди
вя ики йени кинотеатр ачылды. Нино Кипиани ися хяля да дюнйанын ан гёзял гызларындан бири олараг
галмагда иди.
Мяктяблярдя дярслярин гуртармасына аз галырды. Йай тятилиня чыхмагымыза джями бир хяфтя галмышды. Мян
эвдя отуруб, латын курсларына гэтмяйимин мянасыз олдугуну дюшюнюрдюм. Эвимизин икинджи
мяртябясиндяки отаг чох хошума гялирди. Диварлар тямамян Бухара, Исфахан вя Кяшхан халылары иля
бязядилмишди. Бу халыларын нахышлары багчалар, гёлляр, мешя вя чайларын тясвириля долу иди. Чюнки, халылары
тохуйанлар бютюн мешяляри, гёлляри оз гёзляри иля гёрмюшдюляр. Тясадюфи адам о халыларын узяриндяки
нахышларын ня олдугуну билмязди.
- ----------------------------------------
Латын вя Ингилис дилляриндя фели исим. Ред.
Латын дилиндя фели сифят. Ред.
---------------------------------------------------
Халылара о рянгляри веря билмяк учюн чох узаг чёллярин кёчяри тайфаларынын гадынлары йабаны тиканлы
коллуглар арасындан мин джюр от топлайарды. Сонра инджя узун бармаглары иля о отлары сыхараг онлардан ширя
чыхарырдылар. Ширяни гарышдырараг зяриф рянгляр йарадырдылар. Бу гёзял рянглярин сирри йюз илляр гядяр
гядимдир. Чох заман бир сянят асяринин тамамланмасы учюн тохуджу он илдян артыг амяк сярф эдярди.
Ондан сонра халынын устюндя ов вя дёйюшян джянгавярляр сяхнясини тясвир эдян сирли рямзляр вя ишаряляр
тохунар, гырагларында ися Фирдовсинин бир бейти вя йахуд Сядинин бир мюдрик кяламы тохунмуш бу сянят
асяри дивардан асылыдыр. Онларджа халы дивара вурулдугу вя йеря сярилдийи учюн отаг гаранлыг гёрюнюрдю.
Отагда алчаг бир диван, сядяфля ишлянмиш ики кятил, бир чох пуф йастыг вя бунларын араларында да сон
дяряджя гяряксиз бир йыгын кимйа вя хяндяся китаблары варды. Бу китаблары баглайыб эвин хамар дамына
чыхдым. Орадан баханда оз дюнйамы лап ачыг гёря билирдим: Ичяришяхяр галасынын гала диварлары иля байыр
гапысынын гиришиндя арябджя йазылар олан сарайын харабалыгларыны гёздян кечиртдим... Гыврым аряб сачларына
бянзяр кючялярля дявяляр гедирди. Дявялярин айаг билякляри о гядяр инджя иди кий, адам онлары тумарламаг
истяйирди. Он тяряфдя да афсаняви Гыз галасынын атрафында туристляр долашырды. Галанын архасында бахышлары
тамамян дёнюк гургушун рянгли, анлашылмаз Хязяр дянизи йерляширди. Онун да архасында кяскин
гайалыгларла коллуглар узаныб гедирди. Бу мянзяря дюнйанын ан гёзял мянзяряси иди.
Мян дюз дянизи, дюз йасты чёлю вя онларын арасына гирмиш бу гядим шяхяри чох севирдим. Бурайа нефт
ахтармага гялиб, мюяййян вахтдан сонра варланан адамлар сяс-кюйлю сяхраны севмядикляри учюн
бурадан чыхыб гедирдиляр.
Нёкяр чай гятирди. Ону гуртум-гуртум ичя-ичя бурахылыш имтаханларыны дюшюндюрдюм. Озюмю зярря
гядяр о хюсусда узмюрдюм. Неджя олса кечяджякдим. Кясилсайдим да нарахатчылыгым йох иди. Мязун
олмайыб бир ил даха охумаг мяджбуриййятиндя галмалы олсам да, фабрик-заводларымызда чалышан ишчиляр
тянбяллийимя дейил, хяр халда озюмю бир нёв бу элм мяркязиндян гопарыб гуртармадыгыма хёрмят
эдяджякдиляр. Герчякдян да мяктяби тярк этмяк пис бир иш оладжагды. Гюмюшю дюймяли, пагонлу вя
кокардлы боз тялябя униформам сон дяряджя шыгдыр. Мюлки палтарлары гейдийим заман озюмю догрудан
да нарахат хисс эдирдим. Лакин мян мюлки палтары чох геймяйяджяйям. Йалныз бир йай.
Сонра да... Москвадакы Лазарев адына шярг дилляри институтуна гедяджякдим. Буна гярар вермишдим,
чюнки орайа гедяндя руслардан чох-чох ирялидя оладжагдым. Мяним учюн асан олан хариджи дилляри
ойрянмяк иши руслар учюн сон дяряджя чятин олдугуну та ушаглыгдан билирдим. Устялик Лазарев институту
тялябяляринин униформасы да бютюн униформаларын ан гёзяли иди. Бу униформа ал гырмызы пенджяк, гызылы
йахалыг, гызыл суйуна чякилмиш хянджяр, ади гюнлярдя беля тахылмасына иджазя верилян йумшаг алджяклярдян
ибарят иди. Тялябялярин униформа геймяси мютляг лазым иди, йохса руслар бизя хёрмят этмяздиляр.
Русларын хёрмятини газанмасам Нино мяня аря гэтмяз. Нинонун Христиан олмасына бахмайараг
онун иля мютляг эвлянмяли идим. Гюрджю гадынлары дюнйанын ан гёзял гадынларыдыр. Агяр Нино мяни
истямяся, ня этмялийям. О заман бир нечя игид гянджи йаныма салыб ону гачырмалыйам. Нинону атымын
тяркиня алыб Иран сярхядлярини ашараг Техрана апармалыйам. Орада да Нино мяня тяслим оладжагды.
Чюнки онун башга чаряси йохдур!
Бакыдакы эвимизин дамындан атрафы сейр эдяркян хяйат чох гёзял вя садя гёрюнюрдю.
Нёкяримиз Кярим чийнимя тохунду. “Вахтдыр” деди. Айага галхдым.
Хягигятян да вахт чатмышды.
Уфюгдя, Наргин адасынын арха тяряфиндя узян бир гями гёрюнюрдю. Христиан почтунун гятирдийи вя
телеграф дейилян кичикджик кагыз парчасынын узяриндяки йазылара инанмаг олса иди о заман амим, уч арвады
вя ики гуллугчусу иля бирликдя хямин гямидя олмалы идиляр. Онлары гаршыламага гэтмяли идим. Тялясик
пиллякянлярдян ашагы эндим. Файтона миниб, сясли-кюйлю лимана йолландым.
Амим герчякдян хёрмятли бир киши иди. Иран шахы Нясряддин бёйюклюк гёстяряряк она “императорлуг
шири” фяхри адыны вермишди. Хямин гюндян бяри да кимсянин амимя башга бир шякилдя мюраджият этмясиня
изн верилмирди. Онун уч арвады, чохлу нёкярляри, Техранда бир сарайы вя Мазандаранда да уджсуз-
буджагсыз торпаг сахяляри вя маликаняляри варды. Арвадларындан ан джаваны Зейнябин хястя олдугуна гёря
о Бакыйа гялирди. Зейнябин он сяккиз йашы хяля тамам олмамышды. Амим ону о бири арвадларындан чох
истяйирди. Йазыг Зейнябин ушагы олмурду. Амим да няслини давам этдирмяк учюн ондан бир оглан ушагы
истяйирди. Зейнябя ня Кярбяла дярвишляринин тилсимляри, ня Мяшхядли билиджилярин овсунлары, ня да эшг
сянятиндя тяджрюбяли Техран годжа гарыларынын хейри дяймишди. Хятта бу мягсядля Хямядана да
гетмишдиляр. Орада гырмызы дашдан йонулмуш сирли бахышы олан бёйюк бир шир хейкяли варды. Ким билир бу
хейкял ня заманса хансы унудулмуш краллар тяряфиндян гойулмушдур. Асрлярдян бяри гадынлар карван
кютляси халында ону зийарят эдирдиляр. Ширин годжаман сифятини опюр, сонра да хямиля олуб ана оладжаглары
гюнляри умидля гёзлямяйя башлайардылар. Заваллы Зейнябя о Шири зийарят этмяк да бир файда вермамишди.
Она гёря да онлар инди Бакыйа гялирдиляр. Онлар бурадакы хякимлярин азямятиндян кёмяк умурдулар.
Заваллы амим Бакыйа гяляркян йашлы вя севмядийи арвадларыны да гятирмяк мяджбуриййятиндя галмышды.
Чюнки аняня беля амр эдирди: “Бир, ики, уч, хятта дёрд арвад ала билярсян. Амма онларын хамысына
бярабяр мюнасибят бяслямяк шяртиля”. Арвадлара эйни мюнасибят ися Бакыйа гяляркян хамысыны йанында
апармаг демякдир. Гануна гёря бунларын мянимля хеч бир алагяси йох иди. Гадын гисминин йери
сарайын дахили сакитлийидир: йяни ич хиссясидир. Адябли киши гадынларла данышмаз, онларын архасынджа гачмаз
вя онлара салам да йолламазды. Гадын гисми кишинин садяджя кёлгясидир. Хятта кишиляр о кёлгядя озлярини
хошбяхт хисс эдирляр. Бу да догру вя агыллы бир ишдир. Бизим мямлякятдя бир сёз варды: “йумуртада гыл,
гадында агыл” олмаз. Аглы башында олмайан йаранмышлар да даими нязарятдя олмалыдырлар кий, озляринин вя
атрафларындакыларын башларына бяла гятирмясинляр. Мянджя, бу чох агыллы гайдадыр.
Кичик гями кёрпюйя йан алды. Синяляри тюклю, дянизчиляр гямидян кёрпюйя нярдиван эндирдиляр.
Гямидяки сярнишинляр: руслар, эрмяниляр, йяхудиляр торпага айаг басмага эля тяласирдиляр кий, эля бил хяр
дягигя онлар учюн гиймятли иди. Амим гямидян хяля чыхмырды. О, хямишя дейярди кий, “тялясик иш шейтан
ишидир”. Анджаг гямидяки бютюн сярнишинляр гямини тярк эдяндян сонра “императорлуг шири”нин йарашыглы
гёвдяси гёйяртядя гёрюндю. Онун айниндя ипяк йахалы бир либас, башында гара рянгли баладжа бир хяз
папаг, айагларында ися йюнгюл башмаглар вар иди. Онун сых-тюклю саггалы иля дырнаглары хыналы иди. Бу
адят мин ил аввял Иман Хюсейнин хагг дини угрунда тёкмюш олдугу ганын хатирясини анмаг аламяти
иди. Амимин йоргун баладжа гёзляри варды, йаваш-йаваш хярякят эляйирди. Онун ардынджа хяйяджанлары ачыгджа
дуйулан, тяпядян дырнага гядяр гара чаршаблара бюрюнмюш, амимин арвадлары гялирдиляр. Онларын
далынджа да хядимагалар гялирдиляр. Хядимагалардан бири агыллы симайа малик иди. икинджисинин сифяти
гурумуш бир кяртянкяляни андырырды, учюнджюсю ися баладжабой, амма оз агасынын намусу вя шяряфинин
гаровулчусу олмагдан гюрурланан бир адам иди.
Амим йаваш-йаваш нярдивандан энди. Мян ону гуджагладым вя эхтирамла онун сол чийнини опдюм –
аслиндя халг арасында беля бир шейя эхтийадж йох иди. Арвадларына да хеч гёзуджу да бахмадым. Биз файтона
миндик. Амимин арвадлары иля хядимагалары гапалы файтонларла бизим архамызджа гялирдиляр. Дястямизин
мёхтяшям гёрюнмяси учюн Бакы ахли амимин зянгинлик вя азямятиня хейран галсын дейя файтона сахил
йолундан сюрмяси учюн файтончуйа амр вердим.
Нино да булварда дайаныб, гюляр гёзляри иля мяня бахырды. Амим ися алиджянаблыгла саггалыны сыгаллайараг
шяхярдя тязя ня хябяр олдугуну сорушду. Мян она йени бир хябяр олмадыгыны дедим. Чюнки вязифямин
сёхбятя хырда лазымсыз хябярлярля башламаг вя герчякдян лазымлы олан хябярляря даха сонра кечмяли
олдугуну билирдим. “Дадаш бяй кечян хяфтя Ахундзадяни бычаглайараг олдюрдю. Ахундзадя сяккиз ил
аввял Дадаш бяйин арвадыны гачырдыгы учюн тяхлюкянин хяля совушмадыгыны биля-биля шяхяря гайытмышды.
Ахундзадя, шяхяря гайыдан гюн бычагланды. Инди полис Дадаш бяйи ахтарыр. Амма ону полис тапа
билмяйяджяк. Бахмайараг кий, хамы Дадаш бяйин Мярдяканда олдугуну билирди.
Чюнки аглы башында олан кишиляр Дадаш бяйин чох дюз хярякят этмиш олдугуну сёйляйирляр.
Амим сёзлярими башы иля тясдигляйиб деди:
- Бяли, Дадаш бяй дюз этмишдир.
Даха ня йени хябярляр вардыр. Бяли, руслар Бибихейбятдя йени нефт йатаглары тапмышлар. Дянизин бир
гисмини тямизляйиб нефт ахтарышына башламаг учюн Нобел фирмасы бёйюк бирп алман машыны
гятиртмишдиляр. Амим хейрят ичиндя иди: “Аллах, Аллах!” дейяряк узгюн бир тярздя додагларыны тярпятди.
- эвимиздя ися хяр шей оз гайдасындадыр. Аллах изн верся бир хяфтяйя гядяр гимназийаны битиряджяйям” -
дедим.
Данышмага давам этдим, йашлы амим да мяни диггятля динляди. Няхайят файтонумуз эвимизя
йахынлашанда мян гёзлярими йан тяряфя зилляйиб сёзарасы дедим:
“Русийадан Бакыйа адлы-санлы бир хяким гялиб. Дейирляр кий, о, чох зянгин билийя маликдир. Адамын узюня
бахан кими онун кечмишини вя хал хазырдакы вязиййятини хябяр верир.
Дарыхдыгы учюн амимин гёзляри йары гапалы иди. Тамамиля лагейд тярздя амим о мюдрик хякимин адыны
сорушду. Мяним сёйлядикляримдян амимин мяндян чох мямнун галмыш олдугуну анладым. Чюнки
бютюн бунлар биздя ахлагын вя алиджянаб тярбийянин аламятляри сайылырды.
Ики.
Дюм-дюз дама йумшаг, рянгарянг вя узяриляриндя джюрбяджюр нахышлар олан Гарабаг халылары сярилмишди.
Ахшам устю халыларын устюндя атам, амим вя мян бардаш гуруб отурдуг. Бизим архамызда алляриндя
фяняр тутмуш хидмятчиляр дайанмышдылар. Габагымыздакы халынын узяриня сярилмиш сюфря ися хяр джюр шярг
йемякляри иля долу иди: Баллы-бадамлы чёрякляр, шякярляндирилмиш мейвяляр, кабаб, бишмиш тойуг вя
кишмишли плов. Аввалляр да олдугу кими атамла амимин инджяликляриня хейран идим. Онлар сол аллярини
тярпятмядян саг алляри иля лавашдан кясиб ичиня ат долдуруб, дюрмяк дюзялдяряк агызларына гойурдулар.
Амим чох инджяликля саг алинин уч бармагыны бугланан йаглы пловун ичиня салды, вя бир аз плов гётюрдю.
Онлары кюфтя кими йумурлайыб, бир дюйюню беля йеря салмадан агзына гойду.
Чянгял, бычагла йемяк вярдишляриндя руслар билмирям нядян бу гядяр ойюнюрляр. Хятта ан ахмаг адам
беля, бир ай арзиндя бу джюр йемяк тярзини ойряня биляр. Шяхсян мян чянгял, бычагла чох рахат йемяк
йемяйи билирям вя авропалыларын зийафят сюфрясиндя неджя хярякят этмяйи да йахшы ойрянмишям. Лакин, он
сяккиз йашым олмасына бахмайараг, мян атам вя йахуд амим кими там алиджянаблыгла йемяк йейя
билмирям. Онлар йалныз саг алин уч бармагы иля сайсыз-хесабсыз шярг йемяклярини эля йейиб гуртарырдылар
кий, хятта алляринин устю беля тяр-тямиз галырды. Нино бизим йемяк услубумуза барбар услубу кими
бахырды. Кипиани аилясинин эвиндя даима маса архасында отуруб авропасайагы йемяк йейирдиляр. Бизим
эвдя ися анджаг рус гонагларымыз олдугу заман йемяк бу джюр йейилярди. Нино, мяним халча устюндя
отуруб алляримля йемяк йедийими гёряндя дяхшятя гялирди. Амма Нино оз атасынын анджаг ийирми йашына
чатдыгдан сонра илк дяфя чянгял, бычаг ишлятмяйя башладыгыны унудурду.
Йемяк сона чатды. Биз алляримизи йудуг, амим гыса бир дуа охуду. Сонра йемякляри сюфрянин устюндян
йыгышдырдылар. Кичик финджанлар ичиндя тюнд чай гятирилди. Йахшы бир йемякдян сонра амим годжа адамлар
кими хавадан, судан вя бош-бош шейлярдян данышмага башлады. Атам хеч данышмырды, мян да сусуб
отурмушдум. Чюнки адят беля тяляб эдирди. Йалныз амим сёхбят эдирди вя хяр дяфя Бакыйа гяляндя
этдийи кими сарайында чох мюхюм, амма мяним учюн хяля да там айдын олмайан бир рол ойнадыгы
бёйюк Нясряддин шахын зяманясиндян бяхс эдирди. Амим сёзюня давам эдиб деди:
-“Там отуз ил Шахян-шахын гёз бябяйи идим. Алахязрят уч дяфя Авропа сяйахятиня чыхаркян мяни да
озю иля апармышды. Бу сяйахятляр заманы мян, кафирлярин дюнйасы иля хамыдан йахшы таныш олдум. Биз
кралларын, кайзерлярин сарайларыны вя заманын ан танынмыш христианларыны зийарят этдик. Гярблилярин дюнйасы
гярибя бир дюнйадыр. Хамысындан гярибяси гадынларына олан мюнасибят иди. Гадынлар, хятта кралларын,
канслерлярин арвадлары беля сарайларда чыл-чылпаг гязирдиляр. Онлара кимся бир сёз демирди. Бялкя
христианлар асл мянада киши дейилляр, бялкя да бунун даха бир башга сябяби вардыр. Аллах билир сябяб
нядир.
Ахямиййятсиз шейляр бу кафирляри гязябляндирирди. Бир дяфя Шахяншах хязрятляри чарын сарайындакы бир
зийафятя дявят эдилмишди. Чарича да онун йанында айляшмишди. Шахяншахын бошгабында йахшы бир
тойугбуду варды. Алахязрят о гёзял, йаглы тойуг будуну уч бармагы иля чох зяриф бир шякилдя тутараг
галдырды вя чаричанын бошгабына гойду: Чаричанын рянги бирдян-биря дяйишди вя горхудан оскюрмяйя
башлады. Сонрадан Шахяншахын гёстярдийи бу нязакят чар сарайындакы бир чох принси вя бёйюк рютбяйя
малик олан шяхсляри чашдырды. О геджяки зийафятдян сонра франсыз сяфири, чарын арвадыны голлары арасына алыб
эйбяджяр мюсиги мюшайияти иля бёйюк зийафят салонунда рягс эдирди. Чарын озю вя онун бир чох мюхафизя
забитляри бу сяхняйя тамаша эдирдиляр. Лакин онларын хеч бири чарын намусуну, шяряфини горумага
галхмады... Берлиндя ися даха бир гярибя шейин шахиди олдуг. Бизи “Африкалы гадын” операсына дявят
этдиляр. Сяхняйя бир кёк гадын чыхыб, эйбяджяр шякилдя охумага башлады. Гадынын сясиндян хеч биримизин
хошу гялмяди. Кайзер Вилхэлм да бу гадынын эйбяджяр охумагыны гёрюб, йериндяджя онун
джязаландырылмасыны амр этди. Ахырынджы пярдядя сяхняйя чохлу зянджи гялиб, сяхнянин ортасында бёйюк бир
тонгал галадылар.
Гадынын ал-голуну баглайараг ону тонгалын ортасындакы диряйя сарыдылар. О, тонгалын ортасында йаваш-
йаваш йанмага башлады. Сонралар бир няфяр бизя тонгалын символик олдугуну сёйляди. Амма биз буна
инанмадыг. Чюнки гадынын чыгыртысы Техранда олдугумуз заман шахын амри иля дири-диря йандырылан кафир
гадын «хюрриййят-юл-Айинин» чыгыртысы гядяр дяхшятли иди.
Амим бир мюддят дюшюнджя вя хатиряляриня гярг олуб отурдугу йердя сусду. Сонра дярин няфяс алараг
сёхбятини давам этдирди: “Бу христианларын баша дюшя билмядийим бир башга шейляри да вар. Дюшмяни
мяглуб этмяк учюн онларын йахшы силахлары, асгярляри, устялик хяр шей истехсал этмяк учюн йахшы заводлары
да вардыр. Башга инсанлары кютляви шякилдя ан асан йолла мяхв этмяк учюн хяр хансы бир няфяр йени ихтира
эдярся, хямин адам бёйюк мяблягдя пулла, орден вя медалларла мюкафатландырылыр. Амма, о бири
тяряфдян да Авропалылар дурмадан сайсыз-хесабсыз хястяханалар тикирляр. Мюхарибя заманы дюшмян
асгярлярини мюалиджя эдян вя йа дюшмян асирлярини бясляйян шяхсляр да эйни джюр хёрмятя лайиг гёрюлюрляр.
Онлара да орден вя медаллар верилир. Мёхтяшям хёкмдарын Шахяншах хязрятляри, хямишя тяяджджюбляниб
дейирди кий, бир-бириня зидд ишляр гёрян инсанларын эйни дяряджядя мюкафатландырылдыгларыны гёряндя чашыб
галырсан. Бир дяфя Шахяншах хязрятляри Вйанада бу мёвзу барядя Австрийа императору иля гёрюшдю.
Лакин Австрийа императору лазымы дяряджядя мёвзуну ачыглайа билмяди. Бютюн бунларын аксиня,
Авропалылар бизя нифрят эдирляр... Онлар дейирляр кий, сиз дёрд арвад сахлайырсыныз, халбуки онлар чох заман
дёрддян да артыг гадынларла йашайырлар. Буна бахмайараг Аллахын буйурдугу кими йашайыб хёкмранлыг
этдийимиз учюн онлар бизя нифрят бясляйирляр.
Амим сюкута гярг олду. Гаранлыг дюшюрдю. Амимин кёлгяси джылыз, йашлы бир гушун силуетини андырырды. О,
бир азджа дикялиб годжалыга хас олан гайда иля оскюрдю, сонра ися хярарятля данышмага башлады:
- аслиндя герчяйя бахсаныз, биз Джянаб Аллахымызын хяр амрини йериня йетиририк. Авропалылар ися
аллахларынын амрини йериня йетирмядикляри халда, онлар хяр гюн гюджлянир, даха да гюдрятлянирляр. Бизим
гюджюмюз вя шанымыз ися хяр гюн бир даха айаглар алтына дюшюр. Бу нядян беля олур. Ким мяня джаваб
веря биляр. Кимся она джаваб веря билмяди.
Бу йашлы вя йоргун киши айага галхды вя ася-ася пиллякянля эняряк отагына гетди. Атам да онун ардынджа
гетди. Хидмятчиляр гялиб чай финджанларыны йыгдылар.
Мян дамда тяк-тянха галмышдым, лакин йатмаг фикриндя дейилдим. Гаранлыг шяхяри овуджларынын ичиня
алмышды.
Бакы тяк бир шяхяр дейилди. Бакы бир гоз габыгынын ичи кими, ич-ичя кечмиш, ики шяхярдян ибарятдир. Шяхярин
гядим гала диварларынын хариджиндя байыр шяхяр йерляшир. Оранын гениш кючяляри, йюксяк биналары, гурултулу
вя гёзлярини бёйюк пул истяйи бюрюмюш инсанлары варды. Чёлдян фышгыран, бярякят вя зянгинлик гятирян
нефт, йагышдан сонра чохалан гёбялякляр кими кянардан джамааты Бакыйа ахышдырырды.
Бу шяхярдя театрлар, мяктябляр, хястяханалар, китабханалар, полис няфярляри, даима кюрякляри чылпаг
гязишян гёзял гадынлар вардыр. Байыр шяхярдя гюлля атылсайды, хамы билирди кий, бу атышма пул устюндядир.
Авропанын джографи сярхяди байыр шяхярдян кечмирди.
Нино да байыр шяхярдя йашайырды.
Ичяри шяхярдяки гала диварларынын ичиндя ися кючяляр сёйюд агаджынын йарпагы вя шярг гылынджы кими дар вя
айри идиляр. Мясджидлярин йумшаг булудлары дялян минаряляри Нобел фирмасынын гурдугу нефт
гюлляляриндян тамамиля фярглянирди. Ичяри шяхярин шярг диварларындан “Гыз галасы” уджалырды. Бакы
хёкмдары Мяммяд Йусиф хан бу галаны гызынын шяряфиня тикдирмишди.
Шяхяримизин кючяляриндя йюз илляр бойунджа ган сел кими ахмышды. Бизя гюдж вя джясарят верян да эля бу
ахыдылмыш ганды.
Дюз эвимизин гаршысында кнйаз Сисианашвили дарвазасы уджалырды. Бу дарваза йанында да бир заманлар няджиб
инсанларын ганы ахмышды. Тёкюлян ганымызын узяриндян узун илляр кечмишди. О заман олкямизя
Хюсейнгулу хан хёкмранлыг эдирди. Чар ордусунда генерал олан Гюрджю принси Сисианашвили бир гюн гялиб
шяхяримизи мюхасиряйя алмышды. Хюсейн гулу хан бунун узяриня Бёйюк Бяйаз Чара тяслим оладжагыны
сёйляйяряк шяхярин гапысыны ачмыш вя кнйаз Сисианашвилини ичяри дявят этмишди. Кнйаз садяджя бир нечя атлы
забитин мюшайияти иля шяхяря гирмишди. Шяхяр дарвазасынын архасындакы мейданда кнйазын шяряфиня бёйюк
зийафят хазырланмышды. Атрафда тонгаллар йаныр, шишлярдя бёйюк инякляр фырландырылыб гызардылырды. Зийафятдя
кнйаз Сисианашвили хяддиндян артыг ичмишди. Зийафятин сонунда кнйазын йоргун башы йанындакы Хясян
Гулу ханын кёксюня дюшмюшдю.
О заман улу бабам Ибрахим хан Ширваншир белиндяки кёхня хянджярини чыхардыб Хюсейнгулу хана
вермишди. Хюсейнгулу хан да хянджяри алмыш вя кнйаз Сисианашвилинин хиртдяйини йаваш-йаваш кясмишди.
Кнйазын хиртдяйиндян атрафа вя ханын уст палтарына ганлар сычрамышды. Йалныз о, йорулмадан кнйазын башы
овуджунун ичиня дюшяня гядяр кясмяйя давам этмишди. Сонра кясик баш ичи дузла долу бир торбайа
гойулмуш, улу бабам да торбаны алыб Техрандакы Шахяншаха гёндярмишди. Лакин чох кечмядян чар бу
джинайятин интигамыны алмаг гярарына гялмиш вя Бакынын узяриня бир орду йолламышды.
Рус ордусу шяхяри мюхасиряйя алмышды. Хюсейнгулу хан сарайына чякилмиш вя сарайын гапыларыны
килитлятмишди. Гюнюню ибадятя вя йахынлашан сабахкы гюню хаггында дюшюнмяйя хяср эдирди. Чарын
асгярляри няхайят гала диварларыны ашыб шяхяря гирдикляри заман Хюсейнгулухан бир йералты кечиддян
гачараг дяниз гуйусуна чыхмыш, орадан да Ирана гачмышды. Лакин сарайындан йералты кечидиня гирмядян
аввял гириш гапысынын узяриня агыллы бир джюмля йазыб гоймушдур: “Сабахы дюшюнян адам хеч вахт игид ола
билмяз”.
Мяктябдян эвя гайыданда бир нечя дяфя йолуму Хан сарайынын харабалыгларындан салмышам. Онун
няхянг мавритан сютунлу диванханасы бомбош вя кимсясиз иди. Шяхяримиздя адалят арайан вятяндашлар
гяряк гала диварларынын байырындакы Рус хакиминин йанына гедя идиляр. Лакин рус хакиминин йанына
гедянлярин сайы олдугджа аз иди. Она гёря йох кий, рус хакимляри пис вя йахуд адалятсиз идиляр. Аксиня
онлар сёзя бахан вя адалятли инсанлар идиляр. Лакин идаря этмядя онларын йерсиз мюлайимлийи вя адалятлийи
бизим халгын хошуна гялмирди. Мясялян, огруну зиндана салырдылар. Орада о тямиз камерада галырды.
Она чай вя хятта йемяк верирдиляр. Огруйа олан мюнасибят хамыны, хюсусиля малы огурланан шяхсляри
гязябляндирирди.
Халг оз хюгугуну озю хяйата кечирдирди. Гюнортадан сонра шикайятчиляр мясджидя гялиб, орада бардаш
гуруб отурмуш йашлы, мюдрик кишиляря дярдлярини сёйляйярдиляр. Онлар шярият вя Аллахын ганунларына
асасян хёкм эдярдиляр. “Гёз авязиня гёз, диш авязиня диш” шяриятин даими хёкмю иди. Бязян гаранлыг
геджялярдя кёлгяляр гёрюнюрдю. Бир хянджяр йюксялир, шимшяк кими чахыр, баладжа бир гышгырты дуйулурду.
Хагг беляджя йерини тутурду. Ган давалары да бир эвдян узаглашыб о бирисиня кечярди. Бязян да геджянин
гаранлыг вахтларында арха кючялярдян бир чувал дашынарды. Онун ичиндян богуг бир инилти сяси гялярди.
Сонра чувал дянизя атылырды. Дяниздя баладжа бир шаппылты эшидилирди вя чувал суларын алтында гейб олурду.
Эртяси гюн устю башы джырылмыш, кимся бир няфяр отагында отуруб хёнкюр-хёнкюр аглайырды. О, танрынын
ганунуну йериня йетирмишдир. Ганун ися дейирди кий, зина эдян гадын олдюрюлмялидир.
Шяхяримиз сайсыз-хесабсыз сирляр шяхяридир. Онун кюндж-буджаглары гярибя мёджюзялярля долудур. Мян бу
мёджюзяляри, бу кюндж-буджаглары, хяфиф геджя пычылтыларыны вя мясджидин гюнортадан сонракы дургунлуг
вахтларыны чох севирям. Аллах мяня шия тяригятиня, Имам Джяфярин тяригятиня мянсуб бир инсан кими
бурада дюнйайа гялмяйимя имкан вермишдир. Агяр о мяня мярхямят гёстярирся, гой имкан версин кий,
эля бурада, эйни кючядя, догулдугум эвдя олюм. Мяня вя гюрджю христианы олан, чянгял-бычагла йемяк
йейян, гюляр гёзляри олан, инджя вя атирли ипяк джораблар гейян Нинойа да гой бу имканы версин!
Уч.
Гимназийа мязунларынын бурахылыш геджясиндя балларда гейинилян хюсуси униформаларын йахалары зярля
ишлянмишди. Гюмюшю тоггалар вя гюмюшю дюймяляр пар-пар парылдайырды. Биз башы ачыг вя сяссиз
гимназийанын бёйюк залында дурмушдуг. Имтаханын тянтяняли аны башламышды. Тялябялярин хамысы рус
православ килсясинин танрысындан йардым диляйирди, – бахмайараг кий, имтахан верян гырх тялябядян йалныз
икиси дёвлят килсясиня мянсуб иди.
Килсянин зярли мярасим либасыны геймиш, узун саггалы вя атирли узун сачлары олан, алиндя ири гызылы хач тутан
кешиш дуайа башлады. Бухурун биринджийи салону бюрюдю. Мюаллимлярля дёвлят килсясиня мянсуб олан ики
тялябя бир-бирлярини изляйяряк диз чёкдюляр. Православ килсясинин зяриф мусигиси иля сёйлянян кялмяляр
гулагларымызда сёнюк сяслянирди. Пярвярдигара бу сяккиз илдя биз, лагейдджясиня вя джанымыз сыхыла-сыхыла бу
сёзляря нечя дяфя гулаг асмышыг. Дюнйанын ан мёмин, ан гюдрятли, ан садиг христиан хёкмдары олан чар
икинджи Николай Александровичин ситайишляриля бирликдя дяниздя вя гуруда сяйахят эдянляря, билиджиляря вя
изтираб чякянляря, дин чар вя Вятян йолунда, дёйюш мейданында шяряфли джаныны гурбан верян бютюн
дёйюшчюляря вя бютюн православ христианлара танры хейир-дуа версин...”
Юряйим сыхылдыгы учюн гёзлярими дивара зиллямишдим. Диварда икибашлы гарталлы гербин алтында Бизанс
иконасына бянзяр бёйюк гызылы чярчивядя чар хязрятляринин портрети асылмышды. Чарын сифяти узунсов, сачлары
сарышын иди вя о, ачыг мави гёзляри иля дик иряли бахырды. Онун дёшюндяки медал вя орденляринин сайы-
хесабы йох иди. Сяккиз ил арзиндя онун медал вя орденлярини нечя дяфя саймага чалышмышам, лакин хяр
дяфя да медал вя орден чохлугу нятиджясиндя онларын сайыны чашдырмышам.
Аввалляр чарын портретинин йанында чаричанын да портрети дивардан асылырды. Амма сонралар чаричанын
портрети дивардан чыхарылмышды. Чюнки олкянин бязи мюсялманлары чаричанын портретиндя онун йахасы
хейли ачыг олмасындан наразы галыб ушагларыны мяктябя бурахмагдан имтина этмишдиляр.
Бухур – дини айинляр заманы йандырылан атирли гатран.
Кешиш дуайа башлайынджа хамымыз джидди гёркям алмышдыг. Ахы бу гюн, чох хяйяджанлы бир гюн иди. Бу
хяйяджанлы гюндя мян да озюмю гейри-ади шякилдя апарырдым. О бёйюк гюню ляйагятля баша вурмаг
наминя мян да сяхяр тездян хазырлыг ишляри гёрмяйя башламышдым. Сюбх ачылан кими озюмя сёз
вермишдим кий, эвдя хамы иля нязакятли давранаджагам. Лакин эвдякиляр йатдыглары учюн бу мюмкюн
олмады. Сонра да мяктябя гедяркян имтахандан архайын олмаг учюн йолда габагымдан кечян хяр бир
дилянчийя садага верирдим. О гядяр хяйяджанлы идим кий, дилянчилярин бириня беш гяпик авязиня бютёв бир
манатлыг вердим. Дилянчи агыз долусу мяня тяшяккюр эдяндя, она гюрурла дедим: “Мяня тяшяккюр
этмя, Аллаха шюкюр эля кий, о мяни беля джомярдлийя сёвг эляди”.
Бу гядяр диндарын дуасындан сонра хяр халда имтахандан кясилмяк гейри мюмкюн иди.
Дуа сона йэтди. Биз нёвбяйя дурараг имтахан комиссийасынын масасына йахынлашдыг. Узун масанын
архасында йан-йана отурмуш имтахан комиссийасынын узвляри гап-гара саггаллы, сярт бахышлы вя гызыл рянгли
зийафят униформасы геймиш мюаллимлярдян ибарят иди. Бютюн бу мярасим хяйяджан догурурду,
бахмайараг кий, руслар имтаханда мюсялманлары чох надир халларда касярдиляр. Чюнки биз мюсялманларын
чохлу досту вар иди: достларымыз да али хянджярли вя тапанчалы аслан кими гюджлю гянджляр идиляр. Мюаллимляр
да буну чох йахшы билирдиляр. Тялябяляр мюаллимлярдян горхдуглары гядяр, онлар да тялябяляриндян
горхурдулар. Мюаллимлярин чоху, Бакыйа тяйинат алмагларыны Аллахын бир джязасы хесаб эдирдиляр. Чюнки,
мюаллимляря гаранлыг кючялярдя хюджум эдилмяси вя онларын сыхышдырылыб дёйюлмяляри ади бир хал иди.
Нятиджядя ися дёйянляр намялум галырдылар. Беля хадисялярдян сонра да мюаллимляр тяйинатла башга
йерляря гёндярилирдиляр.
Бу сябябдян да тялябя али хан Ширваншир имтаханда рийазиййат дярсляринин джавабларыны ачыг-айдын парта
йолдашы Металниковун дяфтяриндян кёчюрюрдю. Имтаханда иштирак эдян комиссийа узвляри башларыны о бири
тяряфя чевиряряк озлярини гёрмямязлийя вурурдулар. Йалныз бир дяфя мян рийазиййат дярсляринин
джавабларыны кёчюряркян мюаллим мяня йахынлашыб пычылты иля деди: “Бу гядяр гёз гёря-гёря кёчюртмя
олар. Ширваншир. Ахы бурада биз тяк дейилик!”.
Беляджя йазылы рийазиййат имтаханыны вердим. Имтахандан чыхдыгдан сонра севиня-севиня Николай
кючясиндян йаваш-йаваш ашагы эндим.
Эртяси гюн русджадан йазылы имтахан олмалы иди. И вот директор торжественно вскрывает запечатанный пакет, полученный из Тифлиса, и громко произносит:
- Женские образы, отражающие идеал русской женщины, в произведениях Тургенева.
Тема простая, можно писать все, что угодно. Надо только хвалить русских женщин, и все будет в порядке.
Гораздо труднее был письменный экзамен по физике. Но здесь недостаток знаний успешно компенсировался испытанным искусством списывания. Так я проскочил и физику.
После этого экзаменационная комиссия дала нам день отдыха.
Теперь пришла очередь устных экзаменов. Здесь уже списыванием делу помочь было нельзя. На простые вопросы следовало давать как можно более заумные ответы.
Первым шел экзамен по закону Божьему. Наш мулла, который во время предыдущих экзаменов держался на заднем плане, на этот раз занимал главное место за столом. Он был в легкой накидке, подпоясанный зеленым поясом, который свидетельствовал о приверженности муллы к учению Пророка. С учениками мулла был добр. Я лишь выпалил: "Нет Бога, кроме Аллаха, Мухаммед Его Пророк, а Али наместник Аллаха", и мне была выставлена самая высшая оценка, потому что это были главные слова, отличавшие шиитов от заблудших суннитов. Этим словам нас научил мулла, и еще он говорил, что хотя сунниты и сбились с пути истинного, однако Аллах и их не оставил своей милостью. Наш мулла был человеком мягким.
К сожалению, этого нельзя было сказать о преподавателе истории. Настроение у меня испортилось, как только я взял билет и прочитал вопрос: "Гянджинская победа Мадатова". Речь шла о сражении под Гянджой, когда после жестокого обстрела русских было разгромлено войско Ибрагим хана Ширваншира, того самого, который помог Гасанкули хану прикончить Цицианишвили.
- Ширваншир, - мягко проговорил преподаватель, видя мое замешательство, - вы можете воспользоваться своим правом и поменять билет.
Я с сомнением посмотрел на билеты, лежащие, как лотерейные, в глубокой чаше. Каждый ученик имел право один раз поменять билет, но в этом случае на отличную оценку рассчитывать уже не приходилось. Стоит ли испытывать судьбу. По крайней мере, как погиб мой прадед, я знал хорошо, а в чаше лежали еще вопросы о всяких Фридрихах, Вильгельмах, Фридрихах-Вильгельмах, о гражданской войне в Североамериканских Штатах. Там уже выкрутиться было бы сложнее!
Я отрицательно покачал головой:
- Нет, благодарю, я буду отвечать на свой билет. - И, стараясь сдерживать обуревавшие меня чувства, я стал рассказывать о том, как иранский шахзаде Аббас Мирза во главе сорокатысячной армии выступил из Тебриза, чтобы изгнать русских из Азербайджана. У Гянджи его встретил пятитысячный отряд, которым командовал царский генерал, армянин Мадатов. Огнем своей артиллерии Мадатов расстрелял иранское войско и обратил его в бегство. Аббас Мирза спасся тем, что свалился с коня в канаву и пролежал там до конца этого побоища. Ибрагим хан Ширваншир с отрядом попытался переправиться на другой берег реки, но попал в плен и был расстрелян.
- Эта победа, - заявил я в заключение, - была одержана не столько благодаря храбрости русских солдат, сколько за счет технического превосходства в вооружении отряда Мадатова. В результате победы русских был заключен Туркменчайский мирный договор, согласно которому иранцы должны были выплатить огромную контрибуцию. После ее уплаты пять областей Ирана были полностью разорены.
Я сознавал, что подобное заявление лишало меня надежды на отличную отметку. Чтобы получить "пятерку", я должен был сказать, что "русские проявили чудеса беспримерного героизма, победив и обратив в бегство превосходящие силы противника. В результате победы был заключен Туркменчайский мирный договор, приобщивший иранцев к культуре и рынку Запада".
Но когда речь идет о достоинстве моих предков, мне все равно, получу я "хорошо" или "отлично". Экзамен по истории был последним.
Директор произнес торжественную речь. С гордостью и приличествующей случаю серьезностью он объявил, что мы теперь вполне зрелые члены общества.
Только он окончил свою речь, как мы, подобно вырвавшимся на волю арестантам, бросились вниз по лестнице. Солнце слепило нам глаза. На углу стоял полицейский, который восемь лет любезно охранял нашу безопасность. Он подошел поздравить, и каждый из нас дал ему по пятьдесят копеек, а потом мы ринулись на городские улицы, оглашая их разбойничьими криками.
Дома меня встречали с торжественностью не меньшей, чем Александра Македонского после его победы над персами. Слуги смотрели с почтением. Отец меня расцеловал и пообещал исполнить три моих желания. Дядя заявил, что такой образованный человек, вне всякого сомнения, должен быть представлен тегеранскому двору, где ему предстоит сделать блестящую карьеру.
Когда улеглись первые волнения, я незаметно пробрался к телефону. Вот уже две недели я не разговаривал с Нино. Решая жизненно важные проблемы, мужчина должен держаться подальше от женского общества - таково мудрое правило отцов.
Я снял трубку и покрутил ручку аппарата.
- Дайте, пожалуйста, 33-81.
- Али, ты сдал экзамены. - раздался голос Нино.
- Да.
- Поздравляю, Али!
- Когда и где, Нино.
- В пять, у бассейна в Губернаторском саду.
Дальше говорить было невозможно. Родня, слуги, евнухи - все обратились в слух. А за спиной Нино, наверное, стояла ее уважаемая матушка. Я поднялся в комнату отца. Он сидел на диване и пил чай. Рядом сидел дядя. Вдоль стены, устремив на меня взгляды, стояли слуги.
Экзамен на аттестат зрелости еще не кончился. Сыну, стоящему на пороге жизни, отец должен был раскрыть всю ее мудрость.
- Сынок, - начал отец, - накануне твоего вступления в жизнь я хочу еще раз напомнить об обязанностях мусульманина. Мы живем в стране, где не почитают пророка Аллаха. Дабы не погибнуть, мы должны беречь наши древние традиции и уклад жизни. Сын мой, чаще молись. Не пей. Не целуй чужих женщин. Всегда помогай бедным и слабым. Будь всегда готов сразиться и умереть во имя истинной веры. Если ты погибнешь на поле битвы, это причинит мне, старику, боль. Если же ты останешься жив, но потеряешь честь, твой отец будет опозорен. Не давай врагу пощады, сынок, мы не христиане. Не думай о завтрашнем дне, осторожность делает нас трусами. И последнее: никогда не забывай основ шиизма - учения имама Джафара, апостола пророка Мухаммеда.
Дядя и слуги внимали отцу с таким благоговением, будто в словах его заключалось божественное откровение.
Отец встал, взял меня за руку и хрипло добавил:
- Умоляю, не занимайся политикой! - голос его вдруг дрогнул. - Делай что хочешь, но не вмешивайся в политику!
Это я пообещал ему с чистым сердцем. От политики я был слишком далек, ведь, насколько я понимал, Нино - это проблема не политическая.
Отец еще раз обнял меня, и это означало, что теперь я уже совсем зрелый человек.
Ровно в половине пятого я в гимназическом мундире медленно вышел через крепостные ворота и степенно зашагал к набережной. У губернаторского дома я повернул направо к саду, разбитому на песчаной бакинской почве.
Обретенная свобода пьянила меня. Вот мимо меня проехал на фаэтоне городской глава, и я первый раз за восемь лет мог не становиться по стойке "смирно" и отдавать по-военному честь. Я сорвал с фуражки серебряную кокарду с аббревиатурой бакинской гимназии и с удовольствием зашвырнул ее как можно дальше. Все, теперь я лицо гражданское! Для большего ощущения свободы мне даже захотелось закурить, но я отказался от этой мысли нелюбовь к табаку оказалась сильней пьянящего дурмана свободы.
Губернаторский сад очень большой. Дорожки там залиты асфальтом, по краям дорожек печально клонят свои ветви ивы. Под ними вкопаны скамейки. На трех пальмах свили себе гнезда фламинго.
Справа сереет крепостная стена, а центр украшают белые мраморные колонны городского клуба. Чуть ниже клуба был большой и глубокий бассейн с выложенными камнем краями. Когда-то городская управа собиралась пустить в этот бассейн воду, завести лебедей. Однако этому благому намерению не суждено было сбыться. Во-первых, вода оказалась очень дорогой, а во-вторых, во всей империи не нашлось ни одного лебедя. Поэтому бассейн остался пуст и смотрел в небо глазницей мертвого дива.
Я уселся на одну из скамеек. Над плоскими крышами серых домов сверкало солнце. Все длиннее становились тени деревьев. Мимо прошла, шлепая домашними туфлями, какая-то женщина, укутанная с головы до ног в чадру с голубой полоской. Из-под чадры высовывался ее длинный с горбинкой нос, напоминающий клюв хищной птицы. Нос медленно повернулся в мою сторону. Я поспешно отвел взгляд.
Как хорошо, что Нино не носит чадры, и у нее нет такого большого и кривого носа! Нет, нет, я никогда не буду прятать мою Нино под чадрой. Впрочем, кто может знать.
В мягких лучах заходящего солнца перед моим мысленным взором возник облик прелестной Нино. Нино Кипиани - какое замечательное грузинское имя! Нино, чьи почтенные родители влюблены в Европу! Но зачем мне все это. У Нино белая кожа и большие, постоянно искрящиеся смехом глаза с нежными, длинными ресницами. Только у грузинок могут быть такие прекрасные, такие веселые глаза. Только у грузинок, и ни у кого больше! Ни у европеек, ни у азиаток! Нежный профиль Нино напоминал мне профиль девы Марии.
Отчего-то мне стало грустно от этого сравнения. Запад придумал множество сравнений для мужчин; а вот женщин там сравнивают лишь с символом чужого и непонятного мира - девой Марией!
Я опустил голову и закрыл глаза - меня ослеплял ярко-желтый песок, усыпавший дорожки Губернаторского сада.
И вдруг совсем рядом раздался звонкий и веселый смех:
- Святой Георгий! Вы только взгляните на этого Ромео! Он уснул, дожидаясь своей Джульетты!
Передо мной стояла Нино в голубой форме учениц лицея святой Тамары. Нино была худощава. Более того, на восточный вкус, можно было сказать, что она слишком уж худа. Но именно эта худоба пробуждала во мне нежные чувства к ней. Сейчас Нино было семнадцать, и я знал ее с того самого дня, когда она впервые прошла по Николаевской в свой лицей.
Нино села рядом со мной.
- Так, значит, ты сдал последний экзамен. - спросила она, сверкнув взглядом из-под прекрасных ресниц. - Я немного волновалась за тебя.
Я положил руку ей на плечо.
- Пришлось немного понервничать, но Аллах, как видишь, приходит на помощь своим смиренным рабам.
- Через год ты и меня будешь наставлять на путь истинный, - засмеялась Нино. - Если бы можно было, чтоб во время экзаменов ты сидел под моей партой и подсказывал по математике.
Мы говорим об этом вот уже несколько лет, с того самого дня, когда двенадцатилетняя Нино пришла заплаканная на большой перемене и повела меня к себе в класс, где я весь урок просидел у нее под партой, решая задачи на контрольной по математике. С тех пор я был в глазах Нино героем.
- А как твой дядя и его гарем. - спросила Нино.
Я сделал серьезное лицо. Но перед беззаботным любопытством Нино отступали все нравственные требования Востока. Я коснулся ее мягких черных волос.
- Гарем моего дяди собирается вернуться на родину. Странно, но, кажется, западная медицина помогла жене дяди. Хотя пока особых признаков не видно. Но дядя очень надеется.
- Все это отвратительно, - проговорила Нино, по-детски наморщив лоб. Мои родители категорически против этого. Гарем - это позор, - она говорила тоном зубрилы, отвечающей урок.
- Нино, будь уверена, у меня гарема не будет, - прошептал я, касаясь губами ее ушка.
- Но уж под чадрой ты свою жену точно будешь прятать!
- Если того потребует обстановка. От чадры много пользы. Она прячет женщину от солнечных лучей, от пыли, от чужих взглядов.
- Ты всегда будешь азиатом! - покраснев, воскликнула Нино. - Чем тебе мешают чужие взгляды. Что с того, что женщина хочет понравиться и другим. - Женщина должна стараться нравиться только своему мужу, а не чужим. Открытое лицо, голые плечи, полуобнаженная грудь, прозрачные чулки на изящных ножках - все это обещает кое-что, и это обещание женщина должна исполнить. Потому что мужчина, который уже столько разглядел в женщине, хочет увидеть и остальное. Вот для того, чтоб у мужчин не возникало такого желания, и существует чадра.
Нино с удивлением смотрела на меня.
- Как ты думаешь, в Европе семнадцатилетняя девушка и девятнадцатилетний юноша тоже говорят о таких вещах.
- Нет.
- Тогда и мы не будем, - быстро сказала Нино и поджала губки.
Я погладил ее волосы. Она чуть запрокинула голову. Последний луч заходящего солнца сверкнул в ее глазах. Я склонился над ее лицом... Ее губы безвольно и нежно раскрылись. Я припал к ним долгим и бесстыдным поцелуем. У Нино перехватило дыхание. Глаза закрылись. Но почти сразу же она резко оттолкнула меня и отодвинулась. Мы сидели молча, уставившись в темнеющее пространство. Потом, немного смущенные, встали и под руку вышли из сада. Нино заговорила уже у самого выхода:
- Во всяком случае, и мне следовало бы надеть чадру. Или же исполнить свое обещание.
Она смущенно засмеялась. Теперь все было в порядке. Я проводил ее до самого дома.
- Я обязательно приду на ваш выпускной вечер, - сказала она на прощание.
Я взял ее за руку.
- А летом что ты будешь делать.
- Летом. Мы поедем в Карабах, в Шушу. Но не выдумывай, пожалуйста. Это вовсе не значит, что и ты должен приезжать в Шушу.
- Ну что ж, встретимся летом в Шуше.
- Какой ты зануда. Даже не знаю, что я нашла в тебе.
Дверь за Нино захлопнулась. Я отправился домой. Евнух дяди с лицом, напоминающим высохшую кожу ящерицы, обнажая десна, сказал:
- Грузинки очень красивы, хан. Но не стоит часто целовать их в саду, где гуляет так много народа.
Я ущипнул его за дряблую щеку. Евнуху позволено все. Потому что он не мужчина и не женщина. Он среднего пола.
Я пошел прямо к отцу.
- Ты обещал исполнить три моих желания. Вот первое. Этим летом я хотел бы один поехать в Карабах.
Отец пристально посмотрел на меня, а потом рассмеялся и кивнул.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Зейнал ага был простым крестьянином из пригорода Баку - Бинагады. Он владел там пыльным, просоленным клочком земли и жил тем, что давал его участок. Во время землетрясения на его участке образовалась трещина, из которой ударил нефтяной фонтан. С того дня Зейнал аге уже не было нужды день и ночь трудиться в поте лица. Деньги сами рекой текли в его карманы, тратил он их щедро и безоглядно, но, несмотря на это, богатство его день ото дня все росло и становилось для него в тягость, начинало мучить и угнетать. Он знал, что рано или поздно наступит время, когда придется расплачиваться за это счастье. С обреченностью приговоренного к смерти ждал Зейнал ага этого наказания. Он стал заниматься благотворительностью, строил мечети, больницы, тюрьмы. Потом совершил паломничество в Мекку, после чего построил еще один приют для сирот.
Но судьбу не обмануть, и если суждено быть несчастью, то никакими благодеяниями его не отвести.
В один прекрасный день, когда Зейнал аге было уже семьдесят лет, а его жене - восемнадцать, случилось так, что она запятнала его честь. Как полагается в таких случаях, Зейнал ага жестоко и беспощадно отомстил за свою поруганную честь, но после этого сильно сдал и превратился в обыкновенного усталого старика. Семья его развалилась: один сын ушел от него, другой - навсегда опозорив отца, покончил с собой.
И теперь седой и сгорбленный, несчастный старик жил в своем огромном бакинском особняке из сорока комнат.
Единственный оставшийся с ним сын Ильяс бек был нашим одноклассником, поэтому для нашего выпускного вечера Зейнал ага предоставил большой зал в своем особняке, потолок которого был целиком был выложен матовым горным хрусталем.
Ровно в восемь вечера я поднимался по широким мраморным ступеням особняка. Ильяс бек стоял у лестницы и принимал гостей. Он, как и я, был в нарядной черкеске, с узким кинжалом на поясе. Он, как и я, не снял свою овечью папаху, так как это была привилегия, доставшаяся нам с древних времен.
Я поднес правую руку к папахе.
- Здравствуй, Ильяс бек!
По старинному обычаю мы протянули друг другу обе руки, и его правая рука пожала мою правую руку, а левая - левую.
- Сегодня лепрозорий закроется, - шепнул он.
Я в знак согласия кивнул головой.
Лепрозорий был выдумкой и секретом нашего класса. Русские учителя, даже многие годы жившие в нашем городе, ничего о Баку не знали. Поэтому мы обманули их, рассказав, что на окраине Баку есть дом для больных проказой. Если кто-то из нас хотел сбежать с уроков, он предупреждал дежурного в классе. Тот шел к нашему классному наставнику и, стуча зубами от страха, сообщал, что из лепрозория сбежал больной. Полиция разыскивает его. Есть подозрения, что сбежавший прячется в том самом квартале, где живет этот ученик. Классный наставник бледнел и разрешал ученику не являться на занятия, пока не будет пойман прокаженный. Подобные каникулы могли продолжаться неделю, а иногда и больше. Все зависело от обстоятельств. Никому из преподавателей не приходило в голову сходить в санитарное управление и поинтересоваться, действительно ли есть такой лепрозорий. Итак, сегодня должно было состояться его торжественное закрытие.
Я вошел в переполненный зал. На почетном месте с выражением особой торжественности и праздничности на лице сидел директор гимназии, действительный статский советник Василий Григорьевич Храпко. Директора почтительно окружали преподаватели.
Я подошел к директору и поклонился ему. Благодаря редкой способности к языкам, я считался в классе оратором и депутатом от учеников-мусульман. Стоило любому из моих одноклассников произнести хоть одну фразу на русском, сразу становилось ясно, что он не русский. Я же говорил даже на нескольких русских диалектах.
Директор был петербуржцем. Поэтому с ним следовало говорить с петербургским выговором, то есть с пришепетыванием произнося согласные и глотая гласные. Это звучало хоть и не очень красиво, зато необыкновенно аристократично. Не замечая, что над ним насмехаются, директор радовался "прогрессу русификации на окраине".
- Добрый вечер, господин директор, - скромно произнес я.
- Добрый вечер, Ширваншир, вы пришли в себя после экзаменационных волнений.
- Да, господин директор. Но я стал свидетелем отвратительной сцены.
- А что произошло.
- Я имею в виду историю с лепрозорием.
- Что же случилось с лепрозорием.
- Как, господин директор не знает.! Вчера больные совершили побег и всей толпой ринулись в город. Против них направили две воинские части. Беглецы захватили две деревни. Солдаты окружили эти деревни и перестреляли всех - и больных, и здоровых. А дома сожгли. Разве это не ужасно. Лепрозория больше не существует. Часть больных еще жива. Обезображенные, они сейчас лежат у городских ворот, их поливают нефтью и сжигают.
У директора от ужаса глаза на лоб полезли. На лице его отразилось только одно желание - немедленно мчаться к министру просвещения и умолять о переводе в более цивилизованное место.
- Ужасная страна, ужасные люди, - печально пробормотал он. - Но именно здесь, дети мои, человек понимает, насколько важны железная дисциплина и оперативность государственных органов.
Мы столпились вокруг директора и с почтением внимали его рассуждениям о пользе порядка. Лепрозория отныне не существовало. Следующие поколения гимназистов должны будут изобрести что-нибудь новенькое.
Вдруг мне пришла в голову дерзкая мысль.
- А известно ли господину директору, - неожиданно спросил я, - что вот уже два года в нашей гимназии учится сын Мухаммеда Гейдара.
- Что-о. - Казалось, глаза директора вот-вот выскочат из орбит.
Мухаммед Гейдар был позором нашей гимназии. В каждом классе он просиживал, по меньшей мере, три года. В шестнадцать лет он женился, но страсть к знаниям не оставила его. Как только его сыну исполнилось девять лет, мальчик поступил в гимназию. Счастливый отец сначала хотел сохранить это в тайне. Но как-то на большой перемене к нему подошел пухленький мальчик.
- Папа, - невинным тоном произнесло это прелестное дитя, - если ты не дашь мне пять копеек на шоколад, я скажу маме, что ты списал задание по математике.
Мухаммед Гейдар смущенно покраснел, поспешно уволок мальчика, а нам пообещал при первом же удобном случае рассказать директору о своем отцовстве.
- Так вы хотите сказать, что сын учащегося шестого класса Мухаммеда Гейдара учится уже во втором классе нашей гимназии. - недоверчиво переспросил директор.
- Да, господин директор, это именно так, и он просит вас простить его. Но ему очень хочется, чтоб его сын был таким же образованным человеком, как и он сам. Разве это не трогательно, что с каждым годом в нем все более усиливается жажда овладеть западными науками.
Директор побагровел от возмущения. Он безмолвно стоял, раздумывая - не противоречит ли правилам обучения в гимназии тот факт, что в ней одновременно учатся и отец, и сын. Впрочем, никакого конкретного решения он принять не смог, так что отец и сын могли и в дальнейшем осаждать этот бастион западной науки.
Отворилась маленькая боковая дверца, и какой-то мальчик лет десяти ввел в зал четверых черноволосых слепых мужчин. Это были приехавшие из Ирана музыканты. Они расселись на ковре в углу зала, извлекли из футляров редчайшие инструменты, работы старинных иранских мастеров. В зале воцарилась тишина. Тарист коснулся струн, и полилась печальная музыка.
Один из музыкантов поднес ладонь к уху - классический жест восточных певцов - и громко запел:
Твой стан как персидская сабля
Твои губы - пылающий рубин.
Был бы я турецким султаном, взял бы я тебя в жены.
Я вплетал бы жемчужины в твои косы
Целовал бы пятки твои
Свое сердце преподнес бы я тебе в золотой чаше.
Потом он умолк, но песню подхватил другой. С болью в голосе он пел:
И ты, красавица моя, как мышь, крадешься
Каждую ночь в соседний дом.
Рыдал тар, навзрыд плакала кеманча, и уже третий певец страстно подхватил:
Он шакал, он - неверный...
О несчастье! О позор!
Он умолк, и после короткого проигрыша тара запел четвертый:
Три дня точил я кинжал,
На четвертый зарезал я своего врага.
Я разрезал его на маленькие кусочки.
Я перебросил тебя, любимая, через седло,
Я повязал свое лицо платком войны
И поскакал с тобою в горы.
Недалеко от меня, у одной из тяжелых портьер стояли директор и преподаватель географии.
- Какая кошмарная музыка, - тихо проговорил директор. - Это напоминает рев осла. Интересно, есть ли какой-нибудь смысл в этом пении.
- Здесь не должно быть смысла, как нет и мелодии, - отвечал преподаватель.
Я уже хотел на цыпочках отойти от них, но тут почувствовал, как осторожно шевельнулась тяжелая портьера. Я осторожно оглянулся и увидел седого старика с необычно светлыми глазами, который, спрятавшись, слушал музыку. Глаза старика странно блестели. Он плакал.
Это был отец Ильяс бека, Его Превосходительство Зейнал ага. Его большие жилистые руки дрожали. Подумать только! Это руки, которые едва ли в состоянии были написать имя своего хозяина, теперь распоряжаются семьюдесятью миллионами рублей.
Я отвернулся. Зейнал ага был простым крестьянином, но понимал в искусстве пения больше, чем учителя, выпустившие нас в свет.
Песня закончилась. Теперь музыканты играли кавказскую танцевальную мелодию. Я прошелся по залу. Ребята разбились на группы и пили вино. Даже мусульмане. Я пить не стал.
Подруги и сестры моих одноклассников стояли по углам и весело болтали. Среди них было много светловолосых, голубоглазых, напудренных русских девушек. Они разговаривали с русскими, иногда с армянами или грузинами, но стоило заговорить с ними мусульманину, как девушки тут же насмешливо фыркали, что-то односложно отвечали и отходили.
Кто-то сел за пианино. Зазвучал вальс. Директор пригласил на танец дочь губернатора.
Слава Аллаху!
- Добрый вечер, Ильяс бек, - слышу я со стороны лестницы. - Я немного опоздала. Но совершенно не виновата.
Я бросился к лестнице и увидел Нино, одетую не в вечернее платье, но и не в бальную форму учениц лицея святой Тамары. Талия ее была так туго стянута, что, казалось, ее можно обхватить ладонью. На плечах Нино была наброшена короткая бархатная пелеринка с золотыми пуговицами. Длинная бархатная юбка закрывала стройные ножки. Виднелись лишь носки ее сафьяновых туфелек. Голову Нино украшала маленькая шляпка, лоб стягивали два ряда тяжелых золотых монет. Нино была похожа сейчас на византийского ангела в древнем праздничном наряде грузинских цариц!
- Не сердись, Али хан, - смеялся ангел. - Пока завяжешь все тесемки этой юбки, целый час пройдет. Это юбка моей бабушки. Я только ради тебя с таким трудом натянула ее на себя.
- Первый танец мой! - воскликнул Ильяс бек.
Нино вопросительно посмотрела на меня. Я кивнул. Танцевать я не любил, к тому же танцевал плохо. А Ильяс беку я вполне мог доверить Нино. Он знал, как следует вести себя.
- "Молитву Шамиля"! - крикнул Ильяс бек музыкантам, и те тут же без перехода заиграли танец.
Ильяс выпрыгнул на середину зала, выхватил из ножен кинжал. Ноги его мелькали в ритме зажигательного кавказского танца. В руке сверкал клинок кинжала. Нино плавно подплыла к нему. Ножки у нее были маленькие, как у куколки.
Начался танец Шамиля. Нино - невеста, которой предстояло быть похищенной... Зажав в зубах кинжал и раскинув в стороны руки, Ильяс хищной птицей кружил вокруг девушки. Нино легко ускользала от него. В грациозных движениях ее рук ощущались страх, безнадежность, жертвенность. Левая рука сжимала платок. Трепет пробегал по ее телу. Неподвижными оставались лишь цепочки, свисающие с ее шляпки. Так и должно было быть, это было самым трудным в танце. Только грузинка могла с такой скоростью кружить по залу, и чтобы при этом цепочки не шелохнулись. Ильяс соколом преследовал стремительно ускользающую добычу. Не останавливаясь ни на миг, не давая ей пощады, он несся кругами за своей жертвой. Движения его рук становились все более властными, и, напротив, все слабей руки Нино, отбивали его атаки. И вот она замерла, трепеща всем телом, как загнанная охотником лань. Все выше, все более торжествующими становились прыжки Ильяса. Глаза Нино молили о пощаде, руки трепетали. Громче звучала музыка. Потом левая рука Нино разжалась, платок упал наземь, и в тот же миг кинжал Ильяса пригвоздил платок к полу.
Танец закончился...
Я позабыл упомянуть об одной вещи: перед танцем мы с Ильяс беком обменялись кинжалами. Так что это мой клинок пронзил платок Нино. Излишняя предосторожность никогда не повредит. Не зря ведь в старину мудрые люди говорили: "Прежде чем поручить верблюда покровительству Аллаха, покрепче привяжи его к забору".
ГЛАВА ПЯТАЯ
- Когда наши славные предки явились в этот край, чтоб добыть себе великую славу и навести ужас на другие народы, они, увидев издали горные вершины, закричали: "Взгляни на снег!.. Вон там... снег лежит!" Потом же, приблизившись к горам и найдя здесь девственные леса, они воскликнули: "Великий сад!". Здесь обыгрываются омонимические сочетания "гара бах" - "взгляни на снег" и "гара баг" - "великий сад"
Вот с тех пор эту землю и называют Карабах. Карабахцы называют ее Сунюк, а еще раньше ее называли Агвар. Так что, хан, тебе следует знать, что наш край очень древний и славный.
Старый Мустафа, у которого я в Шуше снимал комнату, умолк. Его лицо и весь облик выражали гордость. Он отпил глоток фруктовой водки, отломил кусочек необыкновенно вкусного сыра, будто сплетенного из бесчисленного числа нитей и напоминающего девичью косу.
- В наших краях живут Тьма и духи Тьмы. 0ни охраняют несметные сокровища. Это каждому ребенку известно. Но есть в горах священные камни, меж которых текут священные реки. У нас есть все. Ты сходи в город, пройдись, погуляй, погляди, работает ли хоть один человек. Хотя бы один! Поищи, увидишь ли ты хотя бы одного грустного человека. Хотя бы одного! Найдешь ли хоть одного трезвого. Хоть одного! Иди, ага, смотри, удивляйся, восхищайся!
Старый Мустафа еще долго мог бы так же непринужденно болтать. Что меня действительно приводило в восторг, так это необыкновенная хвастливость карабахцев. Чего только они ни придумывали о своей земле, каких только небылиц ни плели! Не далее как вчера один толстый армянин пытался убедить меня в том, что шушинской церкви Мараш никак не меньше пяти тысяч лет.
- Не ври, - сказал я ему. - Христианству еще нет и двух тысяч лет. Разве могла быть построена церковь до рождения самого Христа.
Толстяк очень обиделся.
- Ты, конечно, человек образованный, тут и спорить нечего. Но послушай, что говорят об этом наши старики. - И толстяк торжественно произнес: - У других народов христианству две тысячи лет, но в Карабах Христос Спаситель явился за три тысячи лет до этого. Вот так-то.
Еще по дороге в Шушу, когда я проезжал по каменному мосту, кучер рассказывал мне:
- Этот мост по пути в Иран построил Александр Македонский в честь беспримерной храбрости своих воинов.
На основании моста были выбиты цифры "1897". Я указал на них кучеру. -Эх, ага, - не растерялся тот, - это сделали русские, специально, чтобы принизить нашу славу.
Странным городом была Шуша. Основанная на высоте полутора тысяч метров, она стала своего рода мостом между Кавказом, Ираном и Турцией. В этом городе, со всех сторон окруженном живописными горами, лесами, реками, издавна жили мусульмане и христиане. Люди строили себе в горах и долинах маленькие домики из необожженного кирпича и торжественно именовали их дворцами. Дворцы эти принадлежали мусульманским бекам и агаларам и армянским помещикам - меликам и нахарарам. Хозяева дворцов могли часами сидеть на веранде, курить кальян и рассказывать о том, как неоднократно Россию спасали царские генералы, бывшие родом из Карабаха, и вообще неизвестно, что стало бы с империей, если б не карабахцы.
Мы, то есть я и мой гочу-телохранитель, по извилистым дорогам за семь часов добрались от маленькой железнодорожной станции до Шуши. Гочу обычно становились вооруженные слуги, чувствующие в себе тягу к разбою.
Эти вооруженные с головы до ног люди чаще всего неразговорчивы, может быть, потому, что их мысли полностью поглощены воспоминаниями о тех далеких днях, когда они были разбойниками и проявляли чудеса героизма. Отец нанял мне в сопровождающего гочу, то ли чтоб меня уберечь в пути от чужих, то ли чужих - от меня. Этого я никак не мог понять.
Мой гочу оказался человеком крайне любезным. К тому же его с семьей Ширванширов связывало какое-то дальнее родство. Поэтому как на родственника на него вполне можно было положиться. Только на Востоке можно встретить такое.
Я жил в Шуше уже пять дней и в ожидании приезда Нино целыми днями слушал рассказы шушинцев о том, что все люди, когда-либо прославившиеся богатством, военными подвигами или какими-то иными добродетелями, конечно же, были родом из Шуши.
А еще я часто бродил по городскому парку, разглядывал минареты мечетей. Шуша очень благочестивый город: для шестидесяти тысяч населения здесь было построено десять мечетей и семнадцать церквей. К тому же вокруг города было бесконечное количество пиров - мест поклонения, среди которых, несомненно, первое место занимали два дерева святого Сары бека. Туда хвастливые карабахцы повели меня в первый же день приезда.
Могила святого находилась в часе езды от города. Ежегодно, в определенный день, все горожане собираются здесь поклониться могиле святого. Люди рассаживаются под священными деревьями, трапезничают. Отличающиеся особым благочестием не идут, а ползут к могиле на коленях. Дело это трудное, поэтому причисляется к особым заслугам. Деревья, растущие на могиле святого, трогать руками запрещено. Того, кто коснется хотя бы листика на тех деревьях, немедленно разобьет паралич. Вот каким могуществом обладает Сары бек!
Однако никто до сих пор не смог толком объяснить мне, какое же чудо явил этот святой. Вместо этого мне во всех деталях начинали рассказывать об одном случае, происшедшем с ним. Как-то Сары бека преследовали враги. Конь его мчался по гребню горы, которая и по сей день возвышается недалеко от Шуши. Хямишя олдугу кими суалларын мёвзусу мёхюрлю бир
пакет ичиндя Тифлисдян гялирди. Хямин гюн имтахан салонунда гимназийанын мюдири пакетин мёхюрюню
гопарыб тянтяняли сурятдя имтаханын мёвзусуну элан этди: “Тюргеневин асярляриндя идеал рус гадын
рухуну тяджяссюм этдирян гадын образлары”.
Бу асан мёвзу иди. Неджя истясайдим эля да йаза билярдим. Амма гяряк рус гадынларыны тярифляйайдим,
бунунла да ойуну удмуш олурдум. Физикадан йазылы имтахан даха агыр иди. Амма физикадан билийимин
йетярсиз олдугундан кёчюртмя кими сынагдан чыхмыш “Сянят” кёмяйимя чатды. Физика барйерини да
ашдым. Бундан сонра имтахан комиссийасы тялябяляря бир гюнлюк истирахят верди.
Сонра ися шифахи имтаханларын нёвбяси гялди. Бурада кёчюртмя артыг кёмяк этмязди. Шифахи имтаханда
тялябя суаллара оз башына джаваб вермялидир. Имтахандан кечя билмяк учюн асан суаллара, чох сёйлямякля
джаваблар вермякдян башга чаря йох иди.
Биринджи шифахи имтахан дин дярсиндян иди. Дин дярси мюаллимимиз гимназийа Молласы бютюн или арха
планда галырды. Лакин бу гюн о масанын архасында отурмушду. Онун айниндя ипяк кими титряйян гениш
джюббяси вя пейгямбярин вариси олдугуну гёстярян йашыл гуршагы вар иди. Молланын тялябяляря гаршы уряйи
чох йумшаг иди. О, мяндян анджаг гялмяйи-шяхадяти сорушду вя мян джясарятля бир шия кими: ла илахя
илляллах Мяхяммядян Рясулуллах алиййялянвялийуллах, - дейяндян сонра, дин мюаллимимиз мяня ан
йюксяк гиймят вериб бурахды.
Кялмяйи-шяхадятдяки бу сон сёзляр ан ваджиб сёзляр иди, чюнки шияляри сюнни мязхяб мянсубларындан
айыран да бу сёзляр иди. Молла бизя сёйляйирди кий, агяр сюнни гардашлар догру йолдан айрылмыш олсалар да,
йеня джянаб-и Аллахын сюнниляря гаршы мярхямятини онларын узяриндян чякмямишдир. Молламыз чох гениш
фикирли адам иди.
Тарих мюаллимимиз ися сон дяряджя дар дюшюнджяли бир адам иди. Мян имтахан билетини гётюрдюм.
Билетдяки, суалы охудум, кефим позулду. Суал ися беля иди: “Мядятовун Гянджядя гялябяси”. Бу
- ----------------
“Аллахдан башга Ряб йохдур, Мяхяммяд онун Пейгямбяридир, али да Аллахын джанишинидир”.
суал мяня дюшмюш олдугу учюн мюаллимин кейфи позулмушду. Гянджя йахынлыгындакы дёйюшдя руслар,
Бакыда кнйаз Сисианишвилинин башыны кясян Хюсейнгулу хана кёмяк эйлямиш олан бабам гёркямли
джянгавяр Ибрахим хан Ширванширя хюджум эдяряк ону хаинджясиня олдюрмюшлярди.
- Ширваншир, сиз хюгугунуздан истифадя эдиб, истясяниз имтахан билетини дяйишя билярсиниз” - дейя тарих
мяллими диллянди.
Мюаллимин сёзляри йумшаг сяслянирди. Мян узярляриня тарихя аид суаллар йазылыб бюкюлмюш кичиджик
имтахан билетляри иля долу олан касайа шюбхя иля бахдым. Хяр бир тялябя гётюрдюйю имтахан билетини
анджаг бир дяфя дяйишмяк хюгугуна малик иди. Беля халда тялябя ан йюксяк гиймят алмаг имканындан
мяхрум олурду. Мян да имтахан билетини дяйишдиряряк талехимля ойнамаг истямирдим. Хеч олмаса
бабамын Гянджя йахынлыгындакы дёйюшдя неджя хялак олдугундан хябярим вар иди. Халбуки габагымдакы
касада Пруссийа хёкмдары Фридрих Вилхэлмя вя йа Америка вятяндаш мюхарибясинин сябябляриня даир
мюяммалы суаллар вар иди. Бу суалларын джавабларындан ким баш чыхарда билярди.
Имтахан билетимин дяйишдирмяйяджяйими бир ишаря иля мюаллимя билдириб: “Чох саг олун, мян оз имтахан
билетимя джаваб веряджяйям” дедим.
Ондан сонра ися, баджардыгым гядяр нязакят чярчивясиндян чыхмайараг, руслары Азярбайджандан говмаг
учюн Иран шахзадяси Аббас Мирзянин гырх минлик орду иля Тябриздян йола дюшмясиндян, миллийятджя
эрмяни олан Чар генералы Валериан Мядятовун беш минлик орду иля Гянджядя неджя гаршыландыгындан,
топлардан иранлылара атяш ачмагы амр этмясиндян, хяйатларында топ сяси эшитмямиш Иранлылары неджя топ
атяшиня тутдугларындан шахзадя Аббас Мирзянин да атдан йыхылыб сюрюня-сюрюня гедиб бир хяндякдя
сыгындыгындан, Иран ордусунун пярян-пярян олмасындан вя Ибрахим хан Ширванширин бир дястя
джянгавярля чайы кечмяк истяйяркян асир алыныб гюлляляндийиндян данышдым. Сёзюмя йекун вуруб дедим
кий, “Бу гялябя гошунларын джясарятиндян чох, Мядятовун топларынын техники устюнлюйю сайясиндя алдя
едилди. Русларын гялябяси нятиджясиндя Тюркмянчай сюлх мюгавиляси багланды. Бу мюгавиляйя асасян
иранлылар руслара хярадж вермяли олдулар вя хярадж-юзюндян да беш вилайят харабалыга чеврилди”.
Ишлятдийим сон джюмляляр мяни “йахшы” гиймятиндян мяхрум этди. Чюнки “йахшы” гиймятини алмаг учюн
гяряк дейайдимки, “Гялябя русларын гёстярдикляри бёйюк джясарят сайясиндя газанылды: бу джясарятля
Руслар озляриндян сайджа сяккиз дяфя вя даха чох олан Иран ордусуну гачмага мяджбур этдиляр.
Гялябянин нятиджясиндя ися Тюркмянчай сюлх мюгавиляси багланды вя мюгавиля сайясиндя Иран гярб
мядяниййяти вя гярб базарлары иля тямас гурмаг фюрсятини аля кечиря билди.
Вериляджяк гиймят мяни хеч марагландырмырды. Чюнки улу бабамын шяряфиндян сёз дюшяндя мяним
учюн “йахшы” вя “кафи” гиймятляри арасында хеч бир фярг йох иди.
Бунунла имтаханлар гуртарды. Гимназийа мюдири бёйюк ифтихар хиссииля бизя имтаханлардан
мювяффягиййятля кечиб мязун олдугумузу билдирди. Бу сёзляри эшидян кими биз хамымыз азадлыга чыхмыш
мяхбуслар кими бёйюк севинджля пиллякянлярля ашагы эндик. Гюняшин шюалары гёзюмюзю гамашдырырды. Сары
сяхра гумунун инджя дяняляри кючя асфалтынын устюню бюрюмюшдю. Сяккиз ил арзиндя бизим кешийимизи
чякян кючямиздяки полис няфяри йанашыб гимназийаны битирмяк мюнасибятиля бизи тябрик этди. Биз да
тяшяккюрюмюзю билдириб хяр биримиз она алли гяпик пул вердик. Биз бир дястя гулдур дястяси кими багыра-
багыра шяхяря дагылышдыг.
Мян тяляся-тяляся эвя гялдим. Эвдякиляр мяни иранлылар узяриндя гялябя чалмыш македонийалы Исгяндяр
кими гаршыладылар. Хидмятчиляр мяня горха-горха бахырдылар. Атам мяним узюмдян гёзюмдян опдю вя
“Мяндян уч шейдян бирини диляйя билярсян” - деди... Амим ися деди кий, беля агыллы бир гянджин ирялийя
гэтмяси учюн онун Техрана гэтмяси лазымдыр. Илк хяйяджан далгасы совушандан сонра хялвятджя телефона
йанашдым. Ики хяфтя иди кий, Нино иля данышмамышдым. Телефон апаратынын дястяйини гётюрюб, апаратын
дисгини саат агряби истигамятиндя фырлатдым вя “отуз учь-сяксян бирь” нёмряни йыгмагы истяйирям дейя багырдым.
Нинонун сяси эшидилди: “Али, имтаханы вердинми.”.
- Вердим, Нино.
- Тябрик эдирям, али.
- Чох саг ол. Ня вахт вя харада гёрюшяк Нино.
- Саат бешдя Губернатор багынын гёлмячяси йанында, али. Даха артыг данышмага имкан йох иди. Чюнки
архамда дайанан гохумларымын, вя хидмятчилярин шяклянмиш гулаглары мяндя иди. Нинонун архасында
ися аристократ анасы дуруб гулаг асырды. Ня ися...
Мян, йухарыйа, атамын бёйюк отагына галхдым. Атамла, амим диванда отуруб чай ичирдиляр.
Хидмятчиляр айаг устя дуруб, гёзлярини мяня зиллямишдиляр.
Камиллик имтаханы хяля ахыра чатмамышды. Кёхня аняняйя гёря атамын хяйатын астанасында дуран
оглуна хяйатын бютюн мюдрикликлярини тяфяррюаты иля ачмасы лазым иди.
Атам:
- ”Оглум” дейя сёзя башлады. Хяйата гядям басдыгын бу анда мян сяня мюсялманлыгын вязифялярини бир
даха хатырлатмаг истяйирям. Биз аллаха инамын олмадыгы бир Мямлякятдя йашайырыг. Мяхв олмамаг вя
айаг алтында галмамаг учюн биз, гядим аняняляримизи вя кёхня хяйат тярзимизи мютляг горумалыйыг.
Оглум ибадяти унутма, ички ичмя, танымадыгын гадынларла дуруб отурма, йохсуллара вя зяифляря
мярхямят гёстяр. Хагг дин угрунда да даима гылынджыны сыйырмага хазыр ол. Дёйюш мейданында джан
версян, бу мян годжаны агрыдаджаг, амма шяряфсиз бир йол сечсян, мян годжа киши хяджалят чякяджяйям.
Дюшмянлярини хеч бир заман багышлама, оглум, биз христиан дейилик. Сабахын гайгысыны дюшюнмя, чюнки
сабахыны дюшюнян адам урякли олмаз.
Ахырынджы нясихятим да будур кий, “Мяхяммядин иманыны вя Имам Джяфяр тяригятинин шиялик тямаллярини
хеч бир вахт унутма”.
Амим вя эвдякиляр атамы чох бёйюк марагла динляйирдиляр. Сонра атам айага галхды, алимдян тутду вя
бирдян-биря титряк вя богуг бир сясля деди: - Сяня йалварырам: сийасятля мяшгул олма! Ня истяйирсян эля,
амма сийасятя гарышма.
Атамын бу истяйини йериня йетиряджяйимя амин идим. Чюнки сийасят мяндян чох узаг иди. Нино ися,
фикримджя, сийаси бир проблем дейилди. Атам мяни бир даха гуджаглады. Инди мян, няхайят там камил бир
адам идим.
Рясми гимназийа униформасы хяля да айнимдя иди. Мян дюз саат бешин йарысында йаваш-йаваш гала
дарвазасындан кечиб дяниз сахилиня тяряф гетдим. Сонра сага дёнюб губернатор сарайынын йанындан
кечяряк, Бакынын гумлу торпагында бёйюк зяхмятля салынмыш бага тяряф ирялилядим.
Ичимдя азад вя гярибя бир хисс вар иди. Шяхярин бялядиййя ряиси файтонла йанымдан кечди вя мян сяккиз
иля арзиндя илк дяфя иди кий, онун габагында ня фярягят дурмалы идим вя ня да она хярби сайагы салам
вермяли идим,. Бакы гимназийасынын униформасындан гюмюшю кокапдыны шапкамдан чыхармышдым.
Бунлар мязун олдугумдан иряли гялирди. Инди мян мюлки бир шяхс кими гязиб доланырдым, вя хятта эля
бир ан олду кий, истядим хамынын гёзю габагында сигарет йандырым. Лакин тютюня нифрятим олдугу учюн,
сигарет чякмяк фикриндян имтина эдиб губернатор багына гирдим.
Губернатор багы бёйюк бир баг иди. Орада надир, гёрюнюшляри гямли олан агаджлар вя асфалт дёшянмиш
джыгырлар вар иди. Сагда гядим гала дивары узаныб гедирди. Ортада ися шяхяр клубунун аг мярмяр сютунлары
гёрюнюрдю. Агаджларын арасында да чохлу скамйалар гойулмушду. Палма агаджларынын арасындан батан
гюняшин гырмызыгтыл шюалары сюзюлюрдю. Клубун йахынлыгында бир гёлмячя варды. Гёлмячя дедийим ири
гайа дашларындан хёрюлмюш няхянг бир дяйирми ховуз иди. Шяхяр бялядиййяси ховузу гу гушларынын
орада мяскян салыб гязинмяси ниййятиля тикдирмишди. Лакинбу садяджя ниййят олараг галмышды. Чюнки су
чох баха иди вя олкядя да бир дяня да олсун гу гушу йох иди. Буна гёря да ховуз олю дивин гёз чухуру
кими абяди олараг сямайа бахырды.
Скамйаларын бириндя отурдум. Гюняш дёрд буджаг боз биналарын дюмдюз хамар дамларындан ишыг
сачырды. Архамдакы агаджларын кёлгяляри гетдикджя узанырды. Башына мави золаглы чадра ортмюш, айагларына
да шап-шуп эдян эв башмаглары геймиш бир гадын йанымдан кечди. Чадранын алтындан гадынын узун
димдик бурну гёрюнюрдю. Димдик бурун мяни изляйирмиш кими мян тяряфя йёнялди. Тез башымы йан
тяряфя чевирдим. Бу анда мяним узяримя гярибя бир йоргунлуг чёкдю. Ня йахшы кий, Нино чаршаб
ортмюрдю вя онун бурну димдик бурун дейилди. Мян Нинону хеч бир заман чадра ортмяйя
гоймайаджагам.
Батан гюняшин парылтысында Нинонун симасы дурду гёзляримин габагында.
Нино Кипиани... бу ня гёзял гюрджю ады иди. Авропанын адят вя анянялярини севян алиджянаб валидейнляри
олан Нино! Нинонун агаппаг гёзял сифятиндяки узун гара киприкляри алтында ири, гюляр, гыгылджым сачан
Гафгазлы гёзляри вар иди. Беля хош вя шян гёзляр йалныз гюрджю гызларында олур. Назик, хилал гашлы Нинонун
профили хязряти Мярйямин профилини хатырладырды. Бу охшатмалар мяня хош гялирди. Анджаг бу джюр гадынлар
о гярибя вя анлашылмаз дюнйанын символу олан хязряти Мярйямя бянзядиля билярди.
Гениш чёллярдян асмиш кюляклярин гятирдийи гёз гамашдыран гумларла ортюлмюш губернатор багына
диггятля бахдым. Гёзлярими йумдум. Бирдян йанымда шян бир гюлюш сяси эшитдим:
“Аллах, Аллах! Сиз Ромеойа бахын! Джулйеттасыны гёзляйяркян йухуйа гедиб!”
Йеримдян сычрадым. Нино дюз йанымда дайанмышды. Айниндя мюгяддяс Тамара гыз литсейинин мави
рянгдя униформасы вар иди. Нино шярглилярин хошуна гялмяйяджяк гядяр арыг вя инджя иди. Амма мяндяки
инджя дуйгулары ойадан да эля онун бу гюсуру иди. Онун он йедди йашы вар иди вя мян ону илк дяфя
Николай кючясиндян литсейя гетдийи биринджи гюндян таныйырдым.
Нино йанымда отурду. Онун гёзял киприкляринин алтындан гёзляри пар-пар парылдайырды: “Демяли, ахыр кий,
имтаханы вердин, хя. Сяня гёря бир аз нарахат идим”.
Алими онун чийниня гойдум: “Бир аз хяйяджанлы идим. Амма гёрюрсян да, гялбиндя танры горхусу олан
Аллах хямишя кёмяк эдир”.
Нино гюля-гюля: “бир илдян сонра сянин да мяним учюн Танры ролу ойнамагын гяряк оладжаг. Истяйирям
кий, бизим имтаханлар башлайанда партамын алтында гизляниб рийазиййатдан верилян суалларын джавабларыны
мяня пычылдайасан.
Хяля бир нечя ил бундан аввял биз бу барядя разылыга гялмишдик. О заман он ики йашлы Нино бёйюк
тяняффюсдя гёзляри йашла долу мяктябляримизин арасындакы йолу гачараг бизим тяряфя гялди вя мяни оз
синифляриня дартыб апарды. Мян дярс бойунджа онун партасынын алтында чёмбялиб, мюаллимин рийазиййатдан
сорушдугу суалларын джавабларыны китаба бахыб Нинойа пычылдайырдым. О гюндян бяри мян Нинонун
нязяриндя бир гяхряман олараг галмышдым.
- амин вя онун ханымы неджядир. - дейя Нино сорушду. Дейясян гярб тябабяти амимин ханымына
йардым эдиб, амма Зейняб ханымда хеч бир аламят гёрюнмюр. Буна бахмайараг амим гёстярилян
йардымын кёмяйиня бёйюк умидляр бясляйир – дедим.
- Сян арвадыны чадранын алтында гизлядяджяксян ми. - дейя Нино диллянди.
- Ону гяти дейя билмирям. Вязиййятя бахыр. Чадра гадыны гюняшдян, тоздан вя йадларын пис
бахышларындан горуйур.
Бирдян биря Нинонун сифяти гыпгырмызы гызарды.
- Сян хямишялик олараг Асийалы галаджагсан. Йад бахышлар сяня нийя мане олур. Гадын башгасынын хошуна
гялмяк истяйярся ня олар.
- Гадын гяряк башгасынын йох йалныз оз аринин хошуна гялмяйя чалышсын. Ачыг сифят, чылпаг кюряк, йарыйа
кими ортюлмюш синя, инджя айаглардакы шяффаф джораблар – бунларын хамысы няся вяд эдир. Чюнки гадыны беля
вязиййятдя гёрян киши, даха артыгыны гёрмяк истяйяджякдир. Кишини беля арзулардан “горумаг” учюн ися
гадын чадра ортмялидир.
Нино мяня тяяджджюбля баха-баха галды.
- Сянджя, Авропада он йедди йашындакы гызларла он доггуз йашындакы огланлар хеч беля шейлярдян
данышарлармы.
- Зянн этмирям.
- эля ися гял биз да бу барядя данышмайаг – дейя Нино сярт шякилдя деди вя додагларыны сыхды.
Алим Нинонун сачларыны тумарлайырды. О, башыны галдырды. Батан гюняшин сон парылтысы онун гёзляриня
дюшмюшдю. Она догру айилдим... Онун додаглары инджяликля, ирадясиз араланды. Мян бичимсиз бир шякилдя
ону хейли опдюм. Сонра бирдян мяни итяляйиб, мяндян айрылды. Икимиз да сусуб алагаранлыгы сейр
эдирдик. Бир аз сонра этдийимиз хярякятдян утанмыш кими олараг айага галхдыг.
Аль-аля вериб Губернатор багыны тярк этдик.
Багдан чыхаркян Нино диллянди:
- Хяр халда, мян да гяряк чадра гейайдим.
О, пярт халда гюлюмсяди. Инди хяр шей оз йолуна дюшмюшдю. Мян ону эвляриня гядяр отюрдюм.
Айрыларкян: “Шюбхясиз кий, сизин бурахылыш геджясиня гяляджяйям!” деди. Онун алини тутдум: “Нино, бу йай
ня эдяджяксян.” дедим.
- Йайда биз аиляви Шушайа гедяджяйик. Амма бу о демяк дейил кий, биз Шушайа гедирикся, сян да гяряк
орайа гедясян.
- Чох йахшы, беля ися йайда Шушада гёрюшярик:
- али хан, валлахи сян лап зяхля тёкян адамсан. Амма хеч билмирям кий, нийя сяндян бу гядяр хошум
гялир.
Нино эвляриня гирди, архасынджа гапы багланды. Мян ися эвимизя гетдим. Амимин сифяти гурумуш бир
кяртянкяляни андыран хядимагасы дишлярини агарда-агарда мяня деди: “Гюрджю гадынлары чох гёзялдирляр,
хан. Амма онлары багларда чохлу адамларын кечдийи йерлярдя опмяк йарамаз. Чюнки атрафдан буну
гёрян олур”.
Онун гансыз гулагыны чякдим. Хядимагаларын истядикляри заман сон дяряджя шейтан олмагларыны билирдим.
Сонра атамы гёрмяйя гетдим.
- Мязун олдугум учюн, сян мяня уч арзумун йериня йетирилмясиня сёз вермишдин. Сяндян
истяйяджяйимин биринджисини артыг билирям – дедим.
Бу йай Гарабага гетмяк истяйирям.
Атам узун-узады узюмя бахды вя сонра гюлюмсяйяряк башыны йыргалады.
Дёрд.
Зейнал ага Бакы йахынлыгындакы Бинягяди кяндиндян олан джахил бир кяндли иди. Онун шоран чёлдя тозлу,
бёйюк бир торпаг сахяси варды. Илляр бойу аз чох о сахяни акиб беджярярди. Сонра бир гюн зялзялялярин бири
онун торпаг сахясиндя йарыг амяля гятирди. Бу ачылан йарыгдан да нефт фышгырмага башламышды. О
гюндян сонра Зейнал ага бир даха хяйатда пул газанмаг учюн башга йоллар ахтармага люзум
гёрмямишди. Сел кими гялян пулу джомярдджясиня хярджляйирди. Амма буна бахмайараг хяр гюн пул артыр
вя онун учюн бу пул йюкя чеврилирди. Эля бир йюкя чеврилирди кий, ону лап алдян салмышды. Бу гядяр ачыг
бир талехин ардындан сонра киши бир фялакятин гяляджяйиня инанмага башламышды. Зейнал ага мяхкум
олунмуш мяхбус кими эдам хёкмюню гёзляйяряк йашамага башламышды. О, мясджидляр, хястяханалар,
тяджридханалар тикдирирди. Бу арада Мяккяйя да хяджджя гедиб хаджы олмуш вя орада да йетимханалар
тикдирмишди. Лакин хеч бир рюшвят гябул этмирди. Йетмиш йашында икян эвляндийи он сяккиз йашлы арвады
онун намусуна лякя гятирмишди. Зейнал ага залымджасына вя вяхшиджясиня намусунун интигамыны алмыш,
ондан сонра да бир йоргун кишийя чеврилмишди. Онун аиляси дагылмыш, бир оглу ону тярк этмиш, о бириси
оглу ися озюню интихар эдяряк она мисилсиз бир шяряфсизлик гятирмишди.
Бу сябябдян да Зейнал аганын сачлары агармыш вя бели бюкюлмюшдю. Бакыдакы гырх отаглы сарайында
йалгыз йашайырды. Онун хяйатда саг галмыш йеганя оглу Илйас бяй бизим синиф йолдашымыз олдугу учюн
бурахылыш зийафятимиз, таваны гайа дашындан дюзялдилмиш Зейнал аганын эвинин бёйюк зийафят салонунда
тяшкил эдилмишди.
Ахшам саат сяккиздя мян, салонун энли мярмяр пиллякянляриля йухары галхдым. Йухарыда Илйас бяй
пиллякянин башында дайаныб гонаглары гаршылайырды. О да мяним кими белиндяки кямяриндян зяриф хянджяр
салланан йарашыглы чяркяз либасыны гейинмишди.
Гузу дярисиндян олан папагыны ися чыхартмамышдыр. Чюнки бу гюндян этибарян хамымыз беля гейинмяк
имтийазына сахиб идик. Саг алими, папагыма вуруб: “Саламюн алейким, Илйас бяй” дейяряк, кёхня милли
адятля алляримизи бир-биримизя узатдыг: мяним саг алим онун саг алини сыхды.
“Бу геджя джюзамхана багланаджаг” - дейя Илйас бяй пычылдады. Мян разы халда башымы йыргаладым.
Джюзамхана, бизим синфин ихтирасы вя сирри иди. Хятта иллярля шяхяримиздя йашайан рус мюаллимляринин
олкямиздян бир тикя беля хябярляри йох иди. Она гёря да биз онлары алдадыб Бакынын йахынлыгында бир
джюзамхана олдугуну сёйлямишдик. Ичимиздян бир дярсдян йайынмаг истяйирдися, о саат о, синиф
нюмайяндясиня дейирди. О, да синиф мюаллимимизин йанына гедяр вя дишлярини гыджырда-гыджырда хябяр
верирди кий, джюзамханадан бир хястя шяхяря гачыб. Полис ону ахтарыр. Сонра полисин джюзамхананы арамага
чыхмыш олдугуну да алавя эдярди. Шюбхя вар кий, хястя хямин о тялябянин йашадыгы мяхяллядя гизлянир.
Синиф мюаллимимиз бу хябяри эшидян кими рянги гачырды вя гачан хястянин тутулуб тякрар джюзамханайа
салынана гядяр хямин тялябянин дярсдян бурахылмасына иджазя верирди.
Бу джюр алавя тятил бир хяфтя, бязян да даха чох давам эдярди. Амма хеч бир мюаллимин аглына беля
гялмирди кий, санитарийа идарясиня гедиб шяхярин йахынлыгында догрудан да бир джюзамхана олуб-
олмадыгыны сорушсун.
Мян агзына кими адамларла долу зийафят салонуна гирдим. Сифятиндя хюсуси бир тянтяня вя байрам
ифадяси олан гимназийа мюдиримиз Василий Григорйевич Храпко, бёйюк бир ада иля салонун кюнджюндя
отурмушду. Мюаллимляр ону ахатяйя алмышдылар. Она йахынлашдым вя дярин бир эхтирамла она баш
айдим. Мюдирля баглы бир данышыг олдугу заман мюсялман тялябяляринин тярджюмячилийини мян эдярдим.
Чюнки хариджи дилляри вя ляхджяляри сон дяряджя джялд гаврайа билирдим. Мюсялман тялябляринин чоху русджа
данышаркян эля илк джюмляляриндя рус асилли олмадыгларыны ашкар этдийи халда, мян хяля устялик бир чох рус
ляхджяляринин да билирдим.
Мюдиримиз Петербургдан иди. Она гёря да онунла Петербург ляхджясиндя данышмаг лазым иди. Йяни
самитляри пычылты иля дейиб, саитляри удмаг лазым иди. Сяссиз данышмаг гёзял сяслянмирди, амма сон дяряджя
няджиб бир хярякят сайылырды. Мюдиримиз олкянин узаг сярхяд бойларынадяк инкишаф эляйян руслашдырма
сийасятинин йайылмыш олмасындан севинирди.
- Ахшамыныз хейир олсун, джянаб мюдир – дейя утанджаг шякилдя она мюраджият этдим.
- Ахшамыныз хейир, Ширваншир. Имтахан горхусундан озюнюзя гяля билмисинизми.
- Бяли, джянаб мюдир. Лакин о горху кечдикдян сонра дяхшятли бир ахвалатын шахиди олдум.
- Ня олуб кий.
- О джюзямхана мясялясини дейирям.
- Джюзямханайа ня олуб ахы.
- Хябяриниз йохдурму, джянаб мюдир! Дюнян бютюн хястяляр хястяханадагачыб шяхяря догру йюрюшя
кечмишляр. Онлара гаршы Салйан казармасындан ики хярби хисся гёндярмяк лазым гялмишди. Хястяляр ики
кянди тамам ишгал этмишляр. Асгярляр да о кяндляри мюхасиряйя алмыш, хястяляри гюллялямиш вя эвляря од
вуруб йандырмышдылар. Бу дяхшятли бир ахвалат дейилми, джянаб мюдир. Джюзамхана дейилян бир йер артыг
йохдур. Чюрюмюш атляри бядянляриндян тёкюлян гыртлагларында ат парчалары хырылты иля салланан ийлянмиш
хястяляр шяхяр дарвазасынын гапылары архасында сярилибляр. Онларын устюня йаваш-йаваш нефт тёкяряк
йандырырдылар.
Мюдирин гёзляри кяллясиня чыхды. Онун алнында мунджуг кими тяр дамлалары гёрюнмяйя башлады. Бялкя
да уряйиндя фикирляширди кий, хяля ня гядяр, гедж дейил, гедиб назиря десин, ону башга бир йеря кечиртсинляр.
О, богунуг бир сясля:
- ”Бура дяхшятли бир мямлякятдир!” - деди: Амма, балаларым, мяхз бурада инсанлар йюксяк дяряджядя
интизамын вя хакимиййят органларынын джялд хярякят этмясинин ня гядяр ваджиб олдугуну баша дюшюрляр.
Синфимизин ушаглары мюдирин атрафына топлашыб онун гайда-ганунунун файдалы олмасы барядя нитгини
динлядиляр. Джюзамхананын иши битмишди. Архамыздан гялян сон синиф тялябяляри инди гяряк озляри йени бир
нёмря уйдурайдылар. Бирдян мян сорушдум:
Джянаб мюдир, хябяриниз вармы кий, Мяммяд Хейдярин оглу мяктябимизин икинджи синфиндя охуйур.
Ня-ая!
Мюдиримизин гёзляри аз гала тяпясиня чыхды. Мяммяд Хейдяр хяр синифдя ан азы уч ил галмышды. О, он
алты йашында эвлянмишди, лакин буна бахмайараг йеня мяктябя гялирди. Мяммяд Хейдярин оглунун
доггуз йашы тамам олан кими, о да эйни гимназийайа дахил олмушду.Хошбяхт ата, бу хягигяти хяр
шейдян аввял сирр кими сахламага чалышмышды.
Лакин бир гюн бёйюк тяняффюсдя долу йанаглы бир оглан гачараг Мяммяд Хейдяря йахынлашды вя
гюнахсыз гёзляриля она бахараг деди: “Ата мяня беш гяпик вер, шоколад алым. Вермясян рийазиййат
мисалларыны башгасынын дяфтяриндян кёчюртдюйюню анама дейяджяйям”.
Мяммяд Хейдяр хяджалятиндян гыпгырмызы олмушду. О, оглунун башыны йумругламыш, сонра ата
олдугуну вя оглунун да эйни мяктябдя охудугуну уйгун бир анда мюдиря сёйлямямизи биздян хахиш
етмишди.
Мюдиримиз йеня сорушду:
- Йяни, алтынджы синиф шагирди Мяммяд Хейдярин икинджи синифдя охуйан бир оглу вар.
Бяли элядир. О сиздян чох узр истяйир. Мяммяд Хейдяр оглунун да озю кими бир элм адамы олмасыны
арзулайыр. Гярб билийиня йийялянмяк хявяси онда гетдикджя даха гениш вюсят алыр.
Мюдиримиз гыпгырмызы олду. О, динмяз-сёйлямяз дайаныб, ата иля оглунун эйни заманда, эйни
мяктябдя охудугларынын, мяктяб гайдаларына зидд олуб-олмадыгы барядя дюшюндю. Лакин хеч бир
гярара гяля билмяди.
Залын йанындан баладжа бир гапы ачылды. Он йашларында бир оглан ушагы галын пярдяляри йан тяряфя чякди,
сонра Ирандан гялмиш гара бядянли дёрд кор мусигичилярин алиндян тутуб онлары салона гятирди. Кор
мусигичиляр ал-аля тутуб салонун бир кюнджюндяки халынын устюндя отурдулар. Алляриндяки надир мусиги
алятляри Иранда йюз ил бундан аввял дюзялдилмишди.
Фярйад эдян бир мусиги диля гялди. Мусигичилярдян бири салам верян кими гязялхан позасы иля алини
гулагына гойду. Бу, шярг мюгянниляринин классик хярякяти иди. Салона бир сяссизлик чёкдю. Бу дяфя
корлардан бири хяйяджанла долуб дашараг уд чалмага башлады. Сонра да гязялхан сакит бир сясля, охумага
башлады:
“Бир Иран хянджяри кимисян,
Парлайан йагут додагларын
Тюрк Султаны олайдым, никах баглайардым сяня,
Инджиляр хёрярдим, гуладж-гуладж сачларына
Вя опяр, опярдим топугларыны
ГЫЗЫЛ ТАСДА гятирярдим,
Алляримля гялбими сяня...”
Гязялхан сусмушду. Онун йанында отуран ханяндя сясини галдырды вя бёйюк нифрятля багырды:
“Вя хяр геджя
Бир сичан кими гачардын
Ейвандан гоншунун эвиня”
Тамбурун гямли сяси атрафа йайылды. Каманча да хязин бир сясля мяляйирди. Бу дяфя учюнджю ханяндянин
охумагынын сяси йюксялди:
“О кий бир чаггалдыр, онда иман йох,
Эйвах, лякяляндим, гара бяхтим ох!..”
Бир ан атрафа сяссизлик чёкдю. Уч, дёрд гыса мусиги ахянгиндян сонра дёрдюнджю ханяндя хяфиф вя инджя
бир тярздя охумага башлады...
“Уч гюн итилядим хянджярими.
Дёрдюнджюдя сапладыб, хаглайыб дюшмяними,
Пара-пара этдим ону
Тяркимя атырам сяни, севгилим,
Дёйюш ортюйюмля ортюрям узюмю
Вя дёрд нала чапырам сянинля даглара”.
Мян галын пярдялярдян биринин йанында дайанмышдым. Мяним йахынлыгымда мюдиримиз вя джографийа
мюаллимимиз дайанмышдылар.
Мюдиримиз сакит сясля:
Ня горхулу мусигидир! Дейя фысылдады. Эля бил дяхшятли бир сяся гулаг асырсан. Гёрясян бу шяргидя
сёйлянилян сёзлярин мянасы нядян ибарятдир.
- эля мусигинин ахянги кими мянасыз олмалыдыр, - дейя джографийа мюаллимимиз джаваб верди.
Истядим айаг бармагларымын устюндя кимсяйя билдирмядян сакитджя орадан узаглашым. Бирдян гёрдюм
кий, галын пярдя йавашджа тярпянян кими олду. Эхтийатла атрафа бахдым. Сачлары гар кими аг, гёзляри гейри
ади бир шякилдя парлайан бир годжа киши пярдянин архасында дуруб мусигини динляйиб аглайырды. Бу годжа
киши Илйас бяйин атасы, алахязрят Зейнал ага иди. Онун мави дамарлы йумшаджыг алляри асирди. О аллярдя
бялкя имза атмага беля гюввя галмамышды, лакин бу алляр йетмиш милйон манат пула хаким иди.
Зейнал ага, садя бир кяндли иди. Лакин ханяндялик сяняти хаггында бёйюк тяджрюбяйя малик иди.
Гязял сона йэтди. Мусигичиляр бу дяфя бир Гафгаз ойун хавасы чалдылар. Мян салонда сюзмяйя башладым.
Тялябяляр орада груп-груп дайаныб оз араларында сёхбят эдирдиляр. Онлардан бязиляри шяраб ичирдиляр.
Мян ися ичмирдим.
Синиф йолдашларымыз достлары вя танышлары иля бир кюнджя чякилиб оз араларында зарафатлашырдылар. Атрафда
сачлары сары, гёзляри мави, сифятляри пудралы бирчох рус гызлары варды. Онлар рус тялябяляри иля вя бязян да
эрмяни вя гюрджю тялябяляри иля сёхбят эдирдиляр. Лакин онларын йанларына бир мюсялман тялябяси
йахынлашанда рус гызлары бир ан озлярини итирир, сонра ися дярхал истехза иля озлярини чякир, хырылты иля гюлюр,
бир-ики кялмя сёз сёйляйиб, узаглашардылар.
Бири пианойа йахынлашыб валс чалмага башлады. Мюдиримиз губернаторун гызыны рягся дявят этди.
Шюкюр аллаха! Пиллякянин уст тяряфиндян Нинонун сяси гялди: Ахшамыныз хейир, Илйас бяй. Бир аз геджикдим.
Амма бу мяним гюнахым дейилдир.
Мян байыра сычрадым. Нино ня байыр палтары вя ня да мюгяддяс Тамара гыз литсейинин униформасыны
геймишди. Гызыл дюймяли гыса бир мяхмяр чяпгян онун чийинляриня атылмышды. Онун бели эля сых вя инджя
багланмышды кий, мян бир алимля ону ача биляджяйимя инанырдым.
Узун гара бир мяхмяр йубкасы айагларына чатырды. Мян анджаг онун айаггабыларынын бурунларыны
гёрюрдюм. Башына кичик бир башлыг гоймушду. Алнындан да ики джяргя гызыл сиккя асылмышды. Гюрджю шахзадя
ханымынын гядим вахтлардан галма байрам либасы вя хяля устялик бир Бизанс Мадоннасынын симасы!
Мадонна бир гяхгяхя чякди:
Йох, али хан сян хирслянмямялисян. Бу йубканын багларыны багламаг саатлар чякир. Няняминн
йубкасыдыр. Буну йалныз сизин шяряфинизя зорла айнимя геймишям.
Мянимля биринджи рягси ким эдяджяк. - дейя Илйас бяй сяслянди. Нино суал долу гёзляри иля мяня бахды.
Башымла “рягс эт” дейя мян ишаря этдим. Йахшы рягс эдя билмирдим.
Илйас бяйя Нинону этибар эдя билярдим. Чюнки Илйас бяй адяб арканы билян бир дост иди.
Илйас бяй мусигичиляря сяс эляди:
Шамилин дуасыны чалын”
Бирдян чылгын бир мелодийа йюксялди. Илйас бяй салонун ортасына сычрады. Хянджярини сыйырды. Онун айаглары
Гафгазлыларын даг рягсинин атяшли ритмийля хярякятя гялди. Хянджярин тийяси онун алиндя парлайырды. Нино
рягс эдя-эдя она йахынлашды. О, кичик айаглары иля баладжа ойунджаглара бянзяйирди. “Шамилин дуасы”
мусигиси чалынырды. Биз ал вурараг мусигинин темпини тутмага чалышырдыг. Нино гачырылмалы олан гялин
иди... Илйас хянджяри дишляринин арасына алды. Илйасын голлары йыртыджы гушун ганадлары тяк ачылмыш вя гызын
атрафында долашырды. Нинонун айаглары да дурмадан фырланараг салонун атрафында ойнайырды. Онун
титряйян голларынын хярякяти гачырыладжаг бир гялинин горху, умидсизлик вя фядакарлыгыны ифадя эдирди. Сол
алиндя бир джиб дясмалы тутмушду. Онун бютюн бядяни асирди. Йалныз башлыгындакы гызыл сиккяляр джяргя иля
тярпянмядян галмышды. Беля да олмалы иди вя рягсдя ан чятин шей эля бу иди. Бу дяряджя чылгынлыгла салон
бойунджа рягс этмяк вя башлыгындакы гызыл сиккялярин бирини да тярпянмяйя гоймамаг анджаг гюрджю
гызларына мяхсус иди. Илйас бяй, она аман вермядян даиря бойунджа Нинонун далынджа гачырды. Илйасын
голлары иля этдийи ишаряляр, гетдикджя даха амираня олурду. Нинонун да хюджуму дяф этмяйя чалышан
хярякятляри гетдикджя инджяляширди. Няхайят Нино йолу бир овчу тяряфиндян кясилмиш марал кими дайанды.
Илйас бяйин онун атрафында чыздыгы даиря гетдикджя даралырды. Нинонун гёзляри итаяткар иди. Онун алляри
асирди.
Мусигинин кяскин сяси гет-гедя йюксялирди. Нино сол алини ачды. Онун алиндяки дясмал далгаланараг йеря
дюшдю. Эля бу анда да Илйас бяйин хянджяри Нинонун ипяк дясмалына илишди вя ону йеря мыхлады.
Символик рягс сона чатды.
Йери гялмишкян бир шейи йада салмаг истяйирям кий, рягсдян габаг мян оз хянджярими Илйас бяйя
вермишдим. Онун хянджярини да озюмя гётюрмюшдюм. Демяли, Нинонун дясмалыны кясян мяним
хянджяримин тийяси иди. Ишини даима пирли тутмаг лазымдыр. Кёхня бир аталар сёзюндя дейилир кий, “Дявяни
Аллахын аманятиня тапшырмаздан аввял онун ипини кола сых багла”.
Беш.
“Эй хан, гюдрятли адждадларымыз бир гюн озляриня бёйюк шяряф вя атрафы дяхшятя гятирян ад веряджякляри бу
дийара илк дяфя айаг басдыглары заман “Гара бах!... орада гар вар!” - дейя гышгырмышлар. Даглара
йахынлашыб, балта дяймямиш мешяляри гёрдюкдя ися “Гара баг!” дейя гышгырмышдылар. Догрудан да
дагларын йамаджлары гара бир бага охшайырды. Эля о замандан бяри бу дийара Гарабаг дейилир. Аввалляр ора
Агвар, сонралар ися Сюник дейярдиляр. Эй хан, инди бил кий бизим дийар чох гядим вя шёхрятли бир дийардыр.
Шушада бир отагыны кирайя гётюрдюйюм эв сахибим Мустафа киши йеня мягрур сяссизлийя гапанды. Сонра
кичик бир бардагдан Гарабагын мейвя арагындан бир гядях ичиб, хёрюкляря бянзяр гейри ади пендирдян
бир тикя кясди вя бошбогазлыгына давам этди: “Бизим дагларымызда гаранлыг рухлар мяскян салыб вя
няхянг хязинялярин кешийини чякирляр. Буну хамы билир. Дагларымызда мюгяддяс дашлар вардыр.
Мешяляримизин ичиндян ися мюгяддяс чайлар ахыр. Аллаха шюкюр хяр шейимиз вар. Шяхярдя бир гязиниб
атрафыныза бахын... хеч гямли, дярдли бир адам гёрярсинизми. Гятиййян йох. Айыг адам гёря билярсинизми.
Йох. Ага, бизим мямлякятимиздя чашыб галаджагсыныз”.
Мян бу дийарын ширин йаланчылыгына тяяджджюблянирдим. Оз баладжа дийарларыны шёхрятляндирмяк учюн
онларын уйдурмадыгы рявайят галмамышды. Хяля дюнян кёк бир эрмяни мяня Шушадакы Мараш килсясинин
беш мин ил бундан аввял тикилдийини инандырмага чалышырды. Она гайыдыб дедим кий: “Мяня беля йаланчы
уйдурмалары данышма. Бютюн христианлыгын йашы хеч ики мин ил дейилдир. Ахы христиан килсяси Христосдан
габаг тикиля билмязди.!”
Мяним дедийим сёзляр хямин эрмянийя бярк тохунмушду. О, тяняли тярздя деди: “Албяття, сян
охумуш, гёрмюш бир адамсан, сяня сёзюм йохдур. Амма иджазя вер бу йашлы киши сяня бир нечя сёз десин:
“Бялкя да христианлыг башга олкялярдя ики мин ил бундан габаг йараныб. Лакин Христос ишыгыны биз
Гарабаглылара башгаларындан уч мин ил габаг гёстяриб. Беш дягигя сонра хямин адам, гёзюню
гырпмадан, мяня франсыз генералы Муратын Шуша эрмяниси олдугуну сёйлямяйя башлады. Гуйя о,
Гарабаг адынын шяряфини франсада йаймаг учюн ушаг йашларында Шушадан Франсайа гетмишди.
Мян Шушада йол устю бир даш кёрпюнюн устюндян файтонла кечяркян файтончу кёрпюню мяня гёстяриб
гюрурла деди кий, “Бах, бу кёрпюню Македонийалы ИсгяндярИрана гедяркян тикдирмишдир. О, орада олмяз
гяхряманлыглар гёстярмишди”.
Халбуки кёрпюнюн ашагы хиссясиндяки дашын устюндя кёрпюнюн тикилмя илинин тарихи мин сяккиз йуз догсан йеддинджи ил
гёстярилмишди. Файтончунун сёзляринин догру олмадыгыны она ишаря эдиб хямин йазыны она гёстярдим. О,
да озюню о йеря гоймайыб джаваб верди: “Эх, ага, руслар бизим зяфярляримизи гысгандыглары учюн о тарихи
сонрадан орайа хякк этмишляр”.
Шуша гярибя бир шяхярдир. Мешяляр вя чайларла ахатя олунмуш бу шяхяр дагларын йюксякликляриндя, дяниз
сявиййясиндян мин беш йюз метр хюндюрлюкля тикилмишдир. Мюсялманларла эрмяниляр орада барыш ичиндя
гюл кими гюн кечириб йашайырдылар. Чюнки Шуша узун иллярдян бяри гафгаз, Иран вя Тюркийя олкяляри
арасында кёрпю олмушдур. Дагларда вя чай вадиляриндя чий кярпидждян тикилмиш баладжа комалар уджалырды.
Йерли ушаглар чох заман бу комалары сарай адландырырдылар. Бу шяхяр атрафындакы комаларда мюсялман
бяйляри иля агалары вя эрмяни мяликляри йашайырдылар. Бу адамлар эвляринин гапыларында саатларла отуруб
гялйанларыны чякяряк бир-бирляриня Рус императорлугунун мяхв олмасынын гаршысы дяфялярля Гарабаг
генераллары тяряфиндян алынмасындан данышардылар вя Гарабаглылар олмасайды империйанын башына няляр
гяля биляджяйиндян дурмадан бир-бирлярини анлатмагдан йорулмаздылар.
Мян вя гочум, дямир йол стансийасындан ат арабасы иля айри-юйрю даг йолларындан кечяряк йедди саатдан
сонра Шушайа чатдыг. Гочулугдага чох гулдурлуга мейл гёстярян силахлы нёкярлярин пешяси иди. Тяпядян
дырнага кими силахланмыш бу адамлар гарадинмяз олардылар. Онларын хамысынын да сифятляриндя савашчы
джизгиляри вардыр. Атам гочуну мяня гошмушду кий, йолда мяни йад адамлардан горусун. Гочум
этибарлы бир адам иди. Эля бил бир аз да Ширванширляр няслиня гохумлугу да чатырды. Бу джюр гохумлара
анджаг шяргдя раст гялмяк оларды.
Артыг беш гюн иди кий, Шушада идим. Нинонун гялмясини гёзляйирдим. Бу беш гюндя йерлилярим мяня
дюнйанын бютюн игидляринин вя шёхрятли адамларынын шушалы олмагларындан данышырдылар.
Мян шяхярин багчаларыны, паркларыны гязир вя мясджид минарялярини сейр эдирдим. Шуша чох мёмин шяхяр
иди. Орадакы мясджид вя килсяляр алтмыш минлик ахали учюн кифайят иди. Устялик шяхяр атрафында сайсыз-
хесабсыз пирляр, биринджи нёвбядя да шюбхясиз кий, мюгяддяс Вяли Сарай бяйин ики агаджы дурурду. Эля илк
гюндян шушалылар мяни бу йерляря дартыб апармышдылар. Мюгяддяс Вяли Сарай бяйин гябри Шушадан бир
саат аралы иди. Хяр ил бютюн шяхяр ахли орайа зийарятя гедяр вя эхсанлар верярди. Тюнд гара рянгли палтарлар
геймиш диндарлар ися баладжа мешядя горунан мюгяддяс Вяли Сарай бяйин гябриня гядяр олан йолу диз
устя сюрюня-сюрюня гедярдиляр. Бу хейли нарахатчылыг йаратса да, зявварларын диггятини хюсусиля джялб
эдирди. Мюгяддяс Вялинин гябри устюндяки агаджлар бёйюмюшдюляр. Онлара тохунмаг ан бёйюк гюнах
сайылырды. Ким агаджларын бирджя йарпагына тохунсайды, эля йериндяджя ифлидж оларды. Мюгяддяс Вяли Сарай бяй
бах беляджя гюдрятли адам иди.
Амма бу мюгяддясин индийядяк хансы мёджюзяни гёстярдийини мяня хеч ким изах эдя билмяди. Бунун
авязиндя ися джамаат онун бир ишиндя тяфяррюаты иля мяня данышдылар кий, гуйа о бир дяфя дюшмянляри
тяряфиндян тягиб олунаркян онун аты хяля бу гюн да шушанын йерляшдийи дагын тяпясиндя чапыр. Когда преследователи совсем уже настигали святого, Сары бек резко натянул поводья, и его конь одним могучим прыжком перелетел через горы, скалы, пролетел надо всем городом.
Правоверные и сейчас могут видеть отпечатки следов копыт этого замечательного коня.
Я выразил сомнение в возможности, подобного прыжка. Мои собеседники были оскорблены до глубины души.
- Но, ага, это ведь был карабахский конь! - возразили мне.
И тут же рассказали очередную легенду о карабахских конях. Все в этом крае прекрасно, но лучшее в Карабахе - кони. Иранский шах Ага Мухаммед, уверяли меня, готов был отдать за карабахского коня весь свой гарем. (Интересно, известно ли моим друзьям, что Ага Мухаммед был импотентом.). Это воистину, священные кони. Для того чтобы вывести эту лучшую в мире породу, мудрецы сотни лет ломали головы, пока, наконец, не появился карабахский гнедой.
Рассказы эти разбудили мое любопытство, и я попросил показать мне одного из этих великолепных коней. Проще пробраться в гарем султана, огорченно ответили мне, чем в стойла, где стоят карабахские гнедые. Во всем Карабахе их сохранилось всего двенадцать голов. Попытавшегося увидеть их накажут, как конокрада. Даже владелец коня садится на него лишь в случае войны.
Мне явно не везло. Судя по всему, приходилось удовлетвориться одними лишь рассказами об этой замечательной породе.
Итак, я жил в Шуше, слушал болтовню старого Мустафы и ждал Нино. Я уже был пресыщен легендами об этой земле.
- Эх, хан, - сказал мне как-то Мустафа, - твои предки были воинами, а ты - человек образованный, в гимназии учился. Поэтому должен понимать толк в искусстве. Персы гордятся Саади, Хафизом, Фирдоуси, русские - Пушкиным. Где-то на Западе, я слышал, жил поэт Гете, который написал стихи о дьяволе.
- Ты думаешь, они все были родом из Карабаха. - поинтересовался я.
- Нет, уважаемый гость, я не это хочу сказать. Просто я думаю, что наши поэты гораздо лучше! Они такие талантливые, что даже не записывают свои стихи на бумагу, а просто читают их наизусть.
- Ты имеешь в виду ашугов.
- Да, - отвечал старик, и в его голосе послышались почтительные нотки, - я говорю об ашугах. Они живут в окрестных селах, и завтра у них будет состязание. Не хочешь ли ты присутствовать на этом замечательном зрелище. Я согласился, и на следующий день извилистыми горными, тропинками мы поднялись в село Дашкенд, которое считается центром ашугского искусства на Кавказе. Ашуги есть почти в каждом карабахском селе. Зимой они пишут стихи, а весной появляются перед публикой и поют свои песни во дворцах и лачугах. Но есть три деревни, где живут только ашуги, и с давних времен в знак преклонения перед поэзией феодалы освободили эти села от податей. В число подобных сел входил и Дашкенд.
С первого взгляда можно было понять, что жители этого села - не простые крестьяне. Мужчины здесь отпускали длинные волосы и щеголяли в шелковых рубашках. Друг на друга они поглядывали с подозрением. Женщины ухаживали за мужчинами и носили их музыкальные инструменты. Их глаза были печальны.
В село съехалось много богатых мусульман и армян со всего Карабаха. Они жаждали насладиться искусством ашугов.
Зрители собрались на главной площади Дашкенда. В центре образованного ими круга стояли два ашуга. Вид у них был до того решительный, что казалось, будто они готовятся вступить друг с другом в смертельную схватку. Каждый испепелял соперника ненавидящим взглядом. Ветер трепал их длинные волосы.
- От тебя пахнет навозом, - крикнул один, - и морда, как у свиньи! Таланта у тебя меньше, чем волос на животе девственницы. Ты за гроши сочиняешь сам о себе гнусные песенки.
- А ты вырядился, как шут, - не оставался в долгу другой, - и пищишь, как оскопленный евнух! Ты не можешь продать свой талант, потому что его у тебя просто нет. Пробавляешься объедками с моего стола, усыпанного жемчужинами.
Они ругались долго. На первый взгляд, эта перебранка могла показаться скучной, но она была частью состязания, и слушатели аплодисментами встречали каждую удачную реплику. Потом в круг вышел старик с благообразным лицом святого и длинными волосами. Громким голосом он объявил темы для импровизаций: одну лирическую - "Луна над Араксом" и вторую эпическую "Смерть Ага Мухаммед шаха"
Ашуги подняли головы к небу и запели. Они пели о жестоком правителе Ага Мухаммеде, лишенном мужской силы. Шах отправился в Тифлис, чтобы искупаться в тамошних серных водах и излечиться от своего позора. Но серные ванны ему не помогли, и разгневанный правитель сравнял Тифлис с землей, зверски истребил всех тифлисцев - и мужчин, и женщин. Обратно он возвращался через Карабах. Ночью, когда он спал в своем шатре, кто-то заколол его кинжалом. Так и умер этот великий шах, не познав радостей жизни. Во время военных походов ему доводилось голодать, жить на сухом хлебе с айраном. Он покорил бесчисленное множество стран, а умер в степи, как бездомный нищий. Такую участь уготовила судьба правителю Ага Мухаммед шаху.
Итак, ашуги пели, щедро одаривая слушателей классическими двустишиями и рифмами. Один из них подробно описал муки шаха-импотента в стране самых красивых женщин, другой же в деталях живописал казнь прекрасных грузинок.
Слушатели восторженно наградили певцов громкими аплодисментами. По лицам ашугов струился пот. И вдруг один из них нежным голосом пропел:
- На кого похожа луна над Араксом.
Второй, сердитый, подхватил:
- На лицо твоей любимой.
Первый продолжил:
- Нежен свет той луны.
На что его соперник сердито возразил:
- Нет, луна похожа на щит героя,
павшего жертвой в бою.
Так мучили они друг друга, стремясь вырвать первенство. Потом каждый спел по песне. Они воспевали красоту Луны, воды Аракса, струящиеся, как девичьи косы, влюбленных, которые по ночам приходят на берег и глядят на луну, отражающуюся в реке...
Победителем был объявлен сердитый ашуг. Он с ухмылкой принял в награду саз своего соперника.
Я подошел к победителю. Он угрюмо глядел по сторонам, собирая деньги.
- Ты рад своей победе. - спросил я.
Он с отвращением сплюнул и отвечал:
- Это нельзя считать победой, ага. Вот раньше были победы! Лет сто тому назад победитель мог отрубить голову побежденному. Тогда очень уважали искусство. А мы разнежились, ослабели. Сейчас никто не отдаст жизнь за строчку стиха.
- Ты теперь лучший поэт в округе.
- Нет, - ответил он, и в глазах его появилась печаль. - Нет, повторил он, - я всего лишь ремесленник. Я - ненастоящий ашуг.
- А что значит быть настоящим ашугом.
- В месяце Рамазан есть странная, таинственная ночь, она называется ночью Кадыра. Рамазан - девятый месяц по лунному календарю. В эту ночь природа на час засыпает. Замирают воды в реках, злые духи не стерегут сокровищ. Можно услышать, как растут травы, перешептываются деревья. Русалки выходят из рек, а люди, зачатые в ту ночь, становятся мудрецами и поэтами. В ночь Кадыра ашуг должен призвать покровителя поэтов пророка Ильяса. В христианской мифологии - пророк Илья. Пророк появляется в нужное время, дает ашугу отпить из своей чаши и говорит ему: "С этого дня ты настоящий ашуг и на все в мире будешь смотреть моими глазами". Поэту, который получил это благословение, подвластно все, перед ним склоняют головы животные и люди, ветры и моря, потому что есть в его поэзии сила и мощь Высшей Воли.
Ашуг сел на землю, закрыл лицо руками и разрыдался.
- Но никто не знает, какая из ночей - ночь Кадыра и в который час этой ночи нужно уснуть. Потому и не появляются настоящие ашуги.
И он ушел. Одинокий, угрюмый, молчаливый. Одинокий степной волк, живущий в зеленом раю Карабаха.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
В узком каменном ложе звенел родник Пехачпур. Деревья вокруг него, похожие на усталых святых, тянули головы к небу. Шуша пряталась за невысоким холмом. Южнее тянулись армянские пастбища, чем-то напоминающие библейские. А на востоке, в пыльных степях терялись карабахские поля Азербайджана. Оттуда ветер доносил обжигающее, как огонь Заратустры, дыхание природы.
Но деревья у нас над головами были тихи и неподвижны, словно только недавно их оставили ангелы древних времен. Дым наших костров, казалось, подчеркивал таинственную святость этой картины.
Вокруг костра расстелены пестрые ковры, на которых мы расположились, скатерть уставлена бутылками вина, фруктами, овощами и сыром. На мангалах жарились шашлыки.
Зазандари, странствующие музыканты, устроились чуть поодаль, у родника. Даже названия их инструментов уже звучали, как музыка: дайре, чияури, тар, диплипито. Они напевали что-то нежное, любовное. Эту песню заказали грузины, которым хотелось усилить очарование окружающего нас волшебного пейзажа. Будь здесь наш преподаватель латыни, он бы это стремление горожан слиться с сельской природой назвал "дионисийским настроением". Веселую компанию на ночную прогулку в лес недалеко от Шуши пригласила семья Кипиани, наконец-то переехавшая сюда из Баку.
Прямо напротив меня сидел отец Нино, который в этом ночном застолье исполнял роль тамады со всем мастерством, возможным в настоящих условиях.
У него были густые черные усы, сверкающие глаза и румяное лицо. Сейчас он пил, высоко подняв бокал с вином. Я тоже отпил глоток. В другое время я не стал бы этого делать, но отказаться пить, когда этого требует тамада, значит проявить неучтивость.
Слуги принесли воду из родника. Всего лишь глоток ее, и ты можешь есть сколько угодно и никогда не насытишься, потому что вода родника Пехачпур одно из бесчисленных чудес Карабаха. Мы пили родниковую воду, и горы еды на скатерти постепенно таяли.
В дрожащем отблеске костра я видел профиль матери Нино. Она сидела рядом с мужем, и глаза ее сияли смехом. Женщина с такими глазами могла появиться на свет только в Мингрелии, в долинах Риони, где когда-то встретились прекрасная колдунья Медея и аргонавт Ясон.
- Выпьем за здоровье почтенного Дидиани! - воскликнул тамада, поднимая бокал.
Дидиани, старик с детскими глазами, благодарно склонил голову. Этим тостом начался третий круг. Бокалы опустели. Волшебная вода родника Пехачпур не давала пьянеть. Все были трезвы, грузины за столом любят повеселиться от всего сердца. Но при этом их мозг остается чистым и незамутненным, как воды родника Пехачпур.
Не одни мы в эту ночь устроили застолье в лесу. Повсюду между деревьев виднелись огоньки множества костров, потому что каждую неделю шушинцы собирались у родников. Их застолья продолжались до самого утра. Здесь, под деревьями, напоминающими идолов священного леса, веселились и христиане, и мусульмане.
Я взглянул на сидящую рядом Нино. Она тут же отвела взгляд и продолжила беседу с седым Дидиани. Таковы были требования обычая: уважение - старшим, любовь - молодым...
- Вы должны как-нибудь непременно приехать в мой дворец в Зугдиди. Он стоит на берегу Риони. Когда-то мидийские рабы овечьим руном собирали здесь золото. Приезжайте и вы, Али хан, увидите древние тропические леса Мингрелии, которых еще не коснулся топор.
- С удовольствием, почтенный Дидиани, но приеду не ради лесов, а ради вас.
- Вы имеете что-нибудь против лесов. Для меня лес - это воплощение совершенной жизни.
В наш разговор вмешалась Нино.
- Али хан боится лесов, как дети - джиннов.
-- Ну, положим, не до такой степени. Но насколько вам дороги леса, так же мне дорога степь. - Дидиани заморгал своими наивными глазами. - Меня, Ваша светлость, - продолжил я, - пугает мир лесов, я теряюсь в нем. Этот мир полон для меня загадок и ужасов, джиннов и чертей. Здесь мало что видно, дороги непроходимы и темны. Солнечные лучи теряют свой жар в гущах деревьев. Все сумеречно и нереально. Меня угнетает лесная тень, а шелест листьев и ветвей наводит на меня грусть. Я люблю простые вещи - ветер, песок, камни. Степь проста, как удар мечом. Лес же - это запутанный гордиев узел. Я теряюсь в лесу, Ваша светлость.
Дидиани задумчиво посмотрел на меня.
- У вас душа степняка, - сказал он. - Я думаю, для определения людей достаточно разбить их на два вида: лесовиков и степняков. На Востоке можно без вина опьянеть в степи. Людей пьянят жаркий ветер и горячий песок. Мир степи прост и без проблем. Лес же полон вопросов. Степь не задает вопросов и ничего не обещает. Но жар души идет из леса. Человек степи, такой, как я его понимаю, способен лишь на одно чувство и знает лишь одну истину. Эти две вещи наполняют его душу. А лесной человек многолик. Из степи происходят фанатики, а лес рождает людей творческих. В этом основная разница между Востоком и Западом.
- Вот почему мы, армяне и грузины, живем в лесах, - вмешался в разговор толстяк Мелик Нахарарян, представитель одного из известнейших армянских родов.
Этот человек с выпученными глазами, над которыми нависали густые брови, обожал выпивку и философские разговоры. Он поднял тост за мое здоровье и громко произнес:
- Али хан! Орлы рождаются в горах, а тигры - в чащах. Что же рождается в степи.
- Львы и воины, - ответил я, заслужив восторженные аплодисменты Нино.
Подали шашлыки. Вновь наполнились и опустели бокалы. По всему лесу разносился шум грузинского застолья. Дидиани что-то живо обсуждал с Нахараряном. Воспользовавшись этим, Нино устремила на меня радостный и вопросительный взгляд.
Я кивнул. Было уже темно. В отсвете костров люди походили на чертей или разбойников. На нас никто не обращал внимания,
Я поднялся и медленно направился к роднику. Наклонился, зачерпнул ладонью воды, выпил. До чего же она была вкусной! Я долго стоял, любуясь отражающимися в воде звездами.
Позади послышались шаги. Хрустнула под маленькой ножкой сухая ветка... Я протянул руку, и Нино тут же ухватилась за нее. Мы медленным шагом скрылись в глубине леса. Деревья смотрели на нас хмуро и неодобрительно. Удаляться от костра считалось у них неприличным. Нино села на небольшой полянке и потянула меня за руку к себе. В веселом и счастливом Карабахе царствовали довольно строгие и суровые законы. Старый Мустафа с ужасом рассказывал мне, что восемнадцать лет назад в одной семье была нарушена верность, и с тех пор там фруктовые деревья не плодоносили.
Мы с Нино сидели, глядя друг на друга. В лунном свете ее лицо было бледно и загадочно.
- Княжна, - прошептал я.
Нино искоса посмотрела на меня.
Вот уже двадцать четыре часа, как она носила титул княжны, это было итого двадцатичетырехлетней тяжбы ее отца, доказывавшего и доказавшего, наконец, свое право на титул князя, о чем свидетельствовала полученная сегодня утром телеграмма из Петербурга. Старик обрадовался как ребенок, нашедший потерянную маму, и на радостях пригласил всех нас на эту ночную прогулку.
- Княжна, - повторил я и взял ее лицо в ладони.
Она не сопротивлялась. Может быть, выпила чуть больше, чем следовало, кахетинского или ее пьянили лес и лунный свет. Я поцеловал ее. Ладошки Нино были мягкими и теплыми. Тело ее тоже не оказывало никакого сопротивления.
Мы лежали на мягком мху, и Нино смотрела мне в глаза. Я осторожно коснулся сосков ее девичьих грудей. Неведомые ощущения, рождавшиеся в груди Нино, передавались и мне. Все ее существо было охвачено сейчас лишь одним чувством, и чувство это было могучим, подобно силе земного притяжения. Радость телесного наслаждения полностью захватила ее. Глаза Нино были закрыты, лицо стало тоньше и серьезней. Я расстегнул на ней платье. Тело ее в лунном свете казалось выточенным из сердолика и отдавало матовым сиянием. Я слышал, как бьется ее сердце. Охваченная страстью, она бормотала что-то жаркое и неразборчивое. Я спрятал лицо меж ее маленьких грудей и почувствовал, как теряю голову от аромата ее тела, чуть солоноватого вкуса ее кожи. Колени Нино дрожали, по лицу текли слезы. Я целовал ее глаза, щеки, осушая поцелуями слезы.
Она села, не произнеся ни слова. Сейчас лишь загадочные и необъяснимые чувства, бушевавшие в ее груди, могли пробудить ее. Моей Нино было все еще семнадцать лет, и она посещала лицей святой царицы Тамары.
- Мне кажется, я тебя люблю, Али хан, - проговорила она потом. - Люблю даже сейчас, когда стала княжной.
- Кажется, ты недолго будешь княжной, - отвечал я.
Нино не поняла меня.
- Что ты хочешь этим сказать. - растерянно спросила она, - Ты думаешь, царь лишит нас этого титула.
- Ты лишишься титула, как только выйдешь замуж. Но титул хана тоже неплох.
Нино сцепила руки на затылке, запрокинула голову и засмеялась.
- Хан, а может быть, жена хана. Такого титула на свете не существует. И, вообще у тебя странная манера предлагать руку и сердце, если ты имел в виду именно это...
- Именно это я и имел в виду.
Пальчики Нино коснулись моих щек и исчезли в волосах.
- А если я приму твое предложение, ты будешь хранить этот шушинский лес, как одно из лучших воспоминаний и заключишь мир с деревьями. Да.
- Мне кажется, да...
- А в свадебное путешествие мы поедем к твоему дяде в Тегеран, и там я, под специальным конвоем, навещу гарем шахиншаха и должна буду пить с уймой толстых женщин чай и вести светскую беседу.
- Ну и что.
- А потом я смогу гулять только по степи, потому что там не будет мужчины, который увидит меня.
- Нет, Нино, я не заставлю тебя гулять по степи, потому что она тебе не понравится.
Нино приблизила ко мне лицо и ткнулась носиком в мой лоб.
- Может быть, я и вправду выйду за тебя замуж, Али хан. Но подумал ли ты, какие преграды нам тогда предстоит преодолеть, кроме степи и леса.
- Ты о чем.
- Во-первых, мои родители умрут от горя, если я выйду замуж за мусульманина. Потом твой отец потребует, чтобы я приняла ислам. А если я сделаю это, то батюшка сошлет меня в Сибирь за то, что я отреклась от христианства, а заодно и тебя за то, что принудил меня к этому.
Я рассмеялся.
- Нам придется жить на льдине посреди Северного Ледовитого океана, и огромные белые медведи растерзают нас на кусочки. Нет, Нино, все будет не так плохо. Ты не должна будешь принимать ислам, твои родители не умрут от горя, в свадебное путешествие мы поедем в Париж или Берлин, чтобы ты могла увидеть деревья Булонского леса и зверей в знаменитом берлинском зоопарке. Что ты на это скажешь.
Нино удивленно посмотрела на меня.
- Ты очень любишь меня, поэтому я не говорю "нет", но и говорить "да" еще рано. Ведь я не убегаю от тебя! Вот окончу лицей, тогда и поговорим с родителями. Но ты не должен похищать меня. Умоляю, только не делай этого. Я знаю, как это у вас делается: хватаете девушку, перебрасываете её через седло, увозите в горы, а в итоге начинается кровная война с семьей Кипиани.
Вдруг Нино превратилась в веселую и шаловливую девушку. Казалось, смеется все ее тело: лицо, руки, ноги, вся кожа. Прислонясь к стволу дерева, она смотрела на меня снизу вверх. Я стоял против нее. Здесь, под деревом, она походила на дивного зверька, случайно забежавшего в лес и испугавшегося охотника.
- Пойдем, - сказала она.
Мы пошли к костру. Вдруг она замерла, подняла голову и взглянула на луну.
- А наши дети, к какой религии они будут относиться. - тревожно спросила она.
- Обязательно к самой лучшей и самой чистой, - неопределенно ответил я.
Она недоверчиво посмотрела на меня, помолчала, а потом жалобно спросила:
- Кстати, я не очень стара для тебя. Скоро мне исполнится семнадцать лет. Твоей будущей жене сейчас должно быть двенадцать.
Нет, она не слишком стара для меня, успокоил я ее, может быть, слишком умна. Никто, кстати, не говорит, что слишком большой ум - это всегда достоинство.
Может быть, на Востоке мы все рано созреваем, стареем и мудреем. А может быть, все мы одинаково глупы и простодушны. Этого я не знал.
Эти деревья, Нино, свет костров в отдалении - все смущало, тревожило меня. Я чувствовал себя совершенно запутавшимся. Может быть, и я перепил кахетинского и, как степной разбойник, забылся в тихом саду любви.
Но в действительности Нино вовсе не была похожа на жертву степного разбойника. Она спокойно и решительно смотрела в будущее.
Когда мы снова оказались у родника Пехачпур, уж и следа не осталось от слез, смеха, нежного возбуждения.
Никто нашего исчезновения не заметил. Я сел у костра и вдруг почувствовал, как горят у меня губы. Я поспешно наполнил бокал водой из Пехачпура и выпил. Когда я ставил бокал, встретился глазами с Меликом Нахараряном. Взгляд этот был дружелюбен, заботлив и чуть покровительствен.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Я лежал на веранде маленького домика, который снимал в Шуше, и предавался любовным мечтаниям.
Моя любовь была не такой, как у других. Она была особенной с самого начала. Нино я встретил не у ручья, не у водопада, а на Николаевской, по дороге в лицей. И уже по одному этому моя любовь должна совершенно отличаться ото всех историй, которые мне доводилось слышать от отца, дедушки, дядей.
На Востоке любовь начинается либо у тихо шелестящих сельских ручьев, либо же где-нибудь у шумных городских фонтанов. Вечерами девушки с кувшинами на плечах отправляются к ручью. А неподалеку собираются парни, которые ведут неспешные беседы о битвах, разбойниках и совершенно не обращают внимания на проходящих мимо девушек. Девушки медленно наполняют свои кувшины и так же медленно возвращаются. Полные по самое горлышко кувшины нести тяжело. Девушки боятся поскользнуться, платки сползают у них с лица, и красавицы застенчиво опускают глаза. Но бывает, что одна из них случайно поднимает глаза, и ее взгляд встречается с взглядом кого-нибудь из парней. Если у ручья несколько раз встретятся взглядами молодые люди, все уже знают - это начало любовной истории.
Остальное происходит уже само собой. Влюбленный парень бродит по окрестностям города и поет печальные песни. Его родня обсуждает с родителями девушки вопросы приданого и другие не менее важные проблемы, а мудрецы пытаются подсчитать, сколько новых бойцов произведут на свет эти молодожены. Вот как просто все происходит, все заранее рассчитано и решено.
А что же я. Где затерялся мой ручей. Где платок на лице Нино. Странно. Разглядеть лицо женщины под платком невозможно, но это не мешает узнать о ее привычках, мыслях, желаниях. Платок скрывает глаза женщины, ее нос, рот, но не душу. Душа восточной женщины не столь уж загадочна. Она многим отличается от женщин, не скрывающих лица под чадрой. Потому что можно увидеть глаза, нос, губы западных женщин, но постичь, что скрывается за всем этим, не сможет даже величайший мудрец, думающий, что он все знает на свете...
Я люблю Нино, но иногда она приводит меня в замешательство, изумляет, повергает в сомнения. Ей доставляет удовольствие, когда на улице на нее заглядываются посторонние мужчины. В то время как восточную женщину это рассердило бы. Она целует меня. Я ласкаю ее груди, ноги. А ведь мы с ней даже не помолвлены! Когда она читает книги про любовь, глаза ее становятся мечтательными. А спросишь, о чем она задумалась, - покачает удивленно головой и скажет: "Сама не знаю". Когда Нино рядом со мной - у меня нет вообще никаких мыслей, желаний. Мне кажется, у нее такой характер оттого, что она часто ездила в Россию. Отец всегда возил ее с собой в Петербург. А всем известно, что русские женщины - самые сумасшедшие женщины на свете. Их глаза полны страсти, они часто обманывают мужей и изменяют им с другими. И, несмотря на это, у них очень редко бывает больше двух детей. Так карает их Аллах!
Но я все равно люблю Нино. Люблю ее глаза, голос, смех, люблю, как она разговаривает, даже мысли ее люблю. Мы с ней поженимся, и она, несмотря на веселый, резвый, мечтательный нрав, будет, как и все грузинские женщины, хорошей женой. Дай-то Аллах!
Я повернулся на другой бок. Эти мысли ничего, кроме удовольствия, мне не приносили. Что могло быть приятней, чем лежать, закрыв глаза, и думать о будущем, то есть о Нино. А наше будущее - это женитьба; оно начнется со дня нашей свадьбы, с того дня, когда Нино станет моей женой.
Это, наверное, будет очень суматошный день. Я не смогу даже увидеть Нино. Говорят, нет ничего хуже, чем когда в день свадьбы жених и невеста появляются вместе. Мои друзья, вооруженные, на конях, заберут Нино из ее дома. Лицо ее будет закрыто плотным платком. Только в этот день, в день свадьбы, ей придется выполнить восточный обряд. Мулла будет задавать вопросы, а мои товарищи, стоя по углам комнаты - шептать заклинания против бессилия. Этого тоже требует обычай. Потому что у каждого человека есть враги, и в день свадьбы они до половины вынимают кинжалы из ножен, обращают лица к Западу и шепчут:
- Анисани, банисани, мамаварн, каниани - он не может этого, он не может этого, он не может этого.
Но, слава Аллаху, у меня есть хорошие друзья, и Ильяс бек знает все спасительные заклинанья наизусть.
Сразу после бракосочетания мы должны тут же расстаться. Нино пойдет к своим подругам, а я - к друзьям. Каждый из нас проведет последний день юности порознь.
А потом. Да, что потом.
Я на мгновение открываю глаза, вижу веранду, деревья в саду и опять закрываю глаза, чтобы снова все обдумать. День свадьбы - очень важный день в жизни, может быть, даже самый важный, но в то же время это самый тяжелый день.
В день свадьбы нелегко будет попасть и в спальню невесты. Вдоль длинного коридора у каждой двери стоят люди в масках, и они пропускают тебя только после того, как заплатишь им. А друзья уходят, подбросив в спальню петуха или кота, или подстроив еще какую-нибудь каверзу. Я должен буду внимательно осмотреть все. Бывает даже, что в постели прячется старуха и требует выкупа за то, чтоб освободить брачное ложе...
И вот, наконец, я остаюсь один. Открывается дверь, и входит Нино. Теперь начинается самая сложная часть свадебной церемонии. Нино смеется и с надеждой смотрит на меня. Ее тело стянуто сафьяновым корсетом. Он завязан впереди сложно переплетающимися узелками. Развязать их - дело очень сложное, но в том-то и состоит смысл корсета. Я должен сам развязать все узелки. Нино не имеет права помогать мне в этом. Или поможет. Узлы и в самом деле очень сложные, но перерезать их ножом - значит опозориться и признать свое бессилие. Мужчина должен доказать, что он сам себе господин. Ведь на следующий день друзья придут и захотят взглянуть на развязанные узелки. Горе несчастному, который не сможет предъявить их: о нем будет говорить весь город.
В свадебную ночь дом напоминает муравейник. Повсюду стоят друзья, знакомые друзей и друзья знакомых. Они везде: в коридорах, на крыше, даже на улице. Они ждут и, если ждать приходится долго, теряют терпение.
Тогда они начинают стучать в дверь, мяукать, лаять, но как только раздается долгожданный выстрел из пистолета - все мгновенно меняется. Все тут же на радостях начинают палить в воздух, выходят на улицу и становятся в караул, чтобы выпустить нас с Нино, лишь когда им самим захочется этого.
Да, это будет воистину прекрасная свадьба. Свадьба с соблюдением всех старинных обрядов.
Я, кажется, незаметно заснул на мягкой тахте. Потому что когда я открыл глаза, то увидел, что гочу мой сидит на земле и острием ножа чистит ногти. Как же я не заметил его прихода.
Я лениво зевнул и спросил:
- Ну, что новенького, братец.
- Ничего особенного не произошло, ага, - ответил он своим противным голосом. - По соседству подрались женщины да какой-то осел от испуга плюхнулся в реку, так до сих пор там и сидит...
Гочу умолк, спрятал свой кинжал в ножны.
- Государь император объявил войну нескольким европейским королям, равнодушно добавил он после недолгого молчания.
- Что. Какую войну.
Я вскочил и удивленно уставился на него.
- Самую обыкновенную войну.
-- Да что ты болтаешь. Кому он объявил войну.
- Разным европейским королям. Я забыл их имена. Их там было много. А Мустафа записал их имена.
- Скорей позови его сюда!
Удивленный моим столь живым интересом, гочу тряхнул головой и вышел. Через некоторое время он вернулся с хозяином дома.
Гордый обширностью и глубиной своих познаний, Мустафа довольно усмехался. Да, конечно, царь объявил войну, об этом знает весь город. Только я один сплю здесь и не в курсе происходящего. Почему царь объявил войну. Этого никто точно сказать не мог. Во всяком случае, подобное решение царя свидетельствует о необычайной мудрости нашего монарха.
- Но кому он объявил войну. - теряя терпение, крикнул я.
Мустафа сунул руку в карман, достал оттуда мятый лист бумаги, откашлялся и торжественно, хотя и с большим трудом, начал читать:
- Императору Германии, императору Австро-Венгрии, королю баварскому, королю прусскому, правителю Саксонии, королю Венгрии и еще ряду мелких графств и княжеств.
- Я ведь говорил тебе, ага, что невозможно всех упомнить, - виноватым тоном проговорил гочу.
Мустафа спрятал листок в карман.
- Вместе с тем Его величество султан Великой Османской империи и халиф Мехмет Рашид, а также Его величество шахиншах Ирана Султан Ахмед шах объявили, что они в этой войне участвовать не намерены. Таким образом, кяфиры воюют друг с другом, а нас это совсем не касается. Мулла в мечети Мухаммеда Али полагает, что победят немцы.
Колокольный звон разнесся по всему городу, прервал Мустафу. Я выбежал на улицу.
Знойное августовское небо неподвижно висело над городом. Легкие облачка издали глядели на землю безучастными свидетелями. Звон колоколов долетел до окружающих город гор и эхом возвращался обратно. На улицах было многолюдно. Перепуганные и взволнованные лица были обращены вверх к куполам и минаретам. Пыль столбом стояла в сухом воздухе. Люди нервничали. Немой угрозой нависали над нами стены мечетей и церквей. Наконец перезвон колоколов смолк. На минарете мечети у нашего дома появился толстый мулла в ярком одеянии. Он рупором поднес ко рту ладони и торжественно, но в то же время печально прокричал:
- Идите на намаз, идите на намаз, лучше молиться, чем спать!
Гочу оседлал коня, я вскочил в седло и, не обращая внимания на испуганные взгляды людей, пустился по улицам, выехал за город по узкой извилистой дороге, во весь опор промчался мимо домов карабахских аристократов.
- Али хан, ты уже рвешься в бой. - кричали мне вслед эти простые крестьяне, считающиеся здесь аристократами.
Я взглянул на лежавшую внизу долину, туда, где посреди сада стоял небольшой домик с плоской крышей. Заглядевшись на этот домик, я позабыл, обо всех правилах верховой езды и на полном скаку пустил коня вниз под гору. Дом становился все ближе и постепенно заслонял собой и горы, и небо, и город, и царя, и вообще весь мир.
Я направил коня прямо в сад. Из дома вышел какой-то слуга, неподвижно застыл у дверей и устремил на меня невидящий взгляд.
- Князь с семьей три часа назад покинул город, - проговорил он.
Рука моя невольно дернулась к кинжалу. Слуга отпрянул в сторону.
- Княжна Нино оставила господину Али хану Ширванширу письмо. Он сунул руку во внутренний карман пиджака и протянул мне письмо. Я соскочил с коня и сел на ступеньки. Я нетерпеливо разорвал мягкий, белый и надушенный конверт. Письмо было написано крупным детским почерком:
"Дорогой Али хан! Неожиданно началась война, и мы должны вернуться в Баку. Я не успела сообщить тебе об этом. Не сердись на меня. Я плачу и люблю тебя. Жду тебя и очень скучаю. В дороге я буду думать только о тебе. Папа думает, что война закончится быстро, и мы победим. Из-за всей этой суматохи я совсем потеряла голову. Прошу тебя, съезди в Шушу и купи мне ковер. Я не успела сама его купить. Пусть на ковре будет яркий рисунок конской головы. Целую тебя. В Баку, кажется, будет еще очень жарко. Твоя Нино".
Я сложил письмо. По сути дела вокруг все было, как должно быть. Кроме меня. Мне, Али хану Ширванширу, следовало бы явиться к городскому голове, поздравить его с началом войны или же, по крайней мере, заказать в одной из мечетей молитву во славу русского оружия. Я же вместо этого, как сумасшедший прыгаю, в седло и мчусь в долину.
Я сидел на ступеньках, уставившись в пространство. Конечно, я вел себя глупо. Тягиб эдянляр она йахынлашмамышдан онун аты няхянг сычрайышла дагларын, гайаларын вя Шушанын устюндян учуб
гейб олмушду. Мёминляр бу гюн беля няджиб хейванын эндийи гайаларда хякк олунмуш нал излярини гёря
билирдиляр. Бир атын о дяряджядя сычрамасынын мюмкюн олдугуна шюбхя этдийими билдиряндя онлар инджимиш
халда анд-аман эдиб дедиляр кий, “Ага, бу ат Гарабаг аты иди!” Буну дейиб, гарабаг аты барядя мяня бир
мараглы ахвалат сёйлядиляр:
“Бизим дийарда хяр шей гёзялдир” - дейя сёйлямяйя башладылар. Анджаг бу дийарын ан гёзял шейляриндян
бири да гарабаг атлары иди. Гарабагын шёхрятли атыны алмаг учюн Иран шахы Ага Мяхяммяд бютюн
хярямханасыны бу атын авязиня вермяйя хазыр иди. Гёрясян мяним достларым Ага Мяхяммяд шахын
ахталаныб хядимага олдугуну билмирдилярми. Бу ат дейиляня гёря “Мюгяддяс йаранмыш бир ат иди”. Бу
мёджюзяли ат джинсини мейдана гятиряня гядяр инсанлар йюз илляр бойу дурмадан амяк сярф этмиш вя
нятиджядя йени ат джинси – Гарабагын мяшхур кяхяр аты йаранмышды. Дюнйанын ан мяшхур джинс аты
Гарабагын гырмызы гызылы рянгли аты иди.
Бу гядяр тярифдян сонра атлара марагым артды вя хахиш этдим кий, о гёзял атларын бирини мяня гёстярсинляр.
Достларым гайгыкеш бахышларла мяни сюзюб дедиляр кий, “Султанын хярямханасына гирмяк – Гарабаг
атларынын тёвлясиня гирмякдян асандыр. Гарабагда джями он ики беля кяхяр аты вардыр. Бу атларын сахибляри
анджаг мюхарибя олан заман онлары минирляр”. Бяхтим гятирмямишди. Она гёря да онларын о афсаняви
Гарабаг атлары барядя сёйлядикляри иля кифайятлянмяли идим.
Инди ися шушадакы магарда отурмуш Мустафа кишинин бош уйдурмаларына гулаг аса-аса Нинону
гёзляйирдим. Бу афсаняви дийара да артыг алышмышдым.
“Эй хан – дейя Мустафа киши сёзя башлады – Сизин адждадларыныз мюхарибяляр апармышлар, сян ися тяхсилли,
охумуш бир адамсан. Эля она гёря да гёзял сянятляр хаггында бяхс эдилян сёхбятлярдян башын чыхыр.
Фарслар Сяди, Хафиз, вя Фирдовси иля, руслар ися Пушкин иля фяхр эдирляр. Узаг Гярбдя да Гёте адлы бир шаир
олуб вя о, шейтан хаггында шер йазыб”.
Онун сёзюню касяряк: “Бялкя бу шаирляр да Гарабагдан чыхыблар.”- дедим.
- Хейир, хёрмятли гонаг, амма демяк лазымдыр кий, бизим шаирляримиз онлардан даха истедадлыдыр. Онлар
о гядяр гюрурлу идиляр кий, шерлярини кагыза йазмадан азбяр охуйурдулар.
- Хансы шаирляри нязярдя тутурсан, ашыгларымы.
- Бяли, ашыглары нязярдя тутурам – дейя Мустафа киши мётябяр шякилдя джаваб верди. Онлар Шушанын
атрафындакы кяндлярдя йашайырлар. Сабах ашыгларын дярвиш гяхвяханасында йарышлары вар. Гедиб онлары
хейран-хейран динлямяк истяйирсянми.
- Разылыгымы билдирдим вя эртяси гюн айри-юйрю йолларла йохушу галхыб Гафгаз ашыг сянятинин дайаг
нёгтяси сайылан Даш кяндя гялдик. Демяк олар кий, Гарабагын хяр кяндиндя йерли ашыглар варды. Онлар
гышда шер йазарлар, махнылар вя дярвишлярин рягс мотивлярини бястяляйярляр, бахарда ися клублар вя
сарайларда йени шяргилярини вя махныларыны охуйардылар. Гарабагда уч кянд варды кий, орада анджаг сырф
ашыглар йашайырдылар. Шяргин та гядим замандан шериййятя хёрмят бяслямясинин аламяти олараг йерли
феодаллар онлары вергидян азад этмишдиляр.
Бу кяндлярдян бири да Даш кянд иди.
Бу кянд сакинляринин ади кяндли олмадыгларыны мюяййян этмяк учюн онлара бирджя дяфя бахмаг кифайят
иди. Онларын кишиляри узун сач бурахырлар вя ипяк кафтанлар гейирляр. Гадынлары ися гямгин бахышларла
кишиляринин далынджа гедиб мусиги алятлярини дашыйардылар. Ашыглары хейран-хейран динлямяк учюн Даш кянд
Шушадан гялмиш дёвлятли мюсялманлар вя эрмянилярля долу иди. Тамашачы кютляси кяндин асас
мейданчасында топлашмышды. Мейданын ортасында ися бир-бириля амансыз дёйюшя хазыр олан ики игид ашыг
дайанмышды. Онлар бурунларыны чякяряк – бир-бирляриня нифрятля бахырдылар. Асян кюляк онларын сачларыны
йеллядирди. Ашыглардан бири гышгырыб деди: - Сянин палтарындан тязяк ийи гялир, сифятин донуз сифятиня
бянзяйир, истедадын ан назик тюкдян да назикдир вя сяня бир аз пул версяляр озюн хаггында тяхгирямиз
шер йазарсан”.
О бири ашыг аджыглы-аджыглы сясини уджалдараг деди:
- Сянин палтарын тялхяк либасына бянзяйир, сясин да хядимаганын сясини хатырладыр. Мяним истедадым
йохдурса, сянин да шаирлийин йохдур. Сян анджаг мяним долу сюфрямдян атылан тёртёкюнтюлярля
йашайырсан.
Ашыглар гет-гедя гызышараг бир-бирлярини ийняли сёзлярля тяхгир эдирдиляр.
Няхайят мейдана аг сачлы нурани бир годжа гялди. О, ашыглар арасындакы йарышма учюн ики мёвзу элан
этди:
Мёвзулардан бири “Араз узяриндя ай”, дигяри ися “Ага Мяхяммяд шахын олюмю” иди.
Ашыглар башларыны гёйя чевириб шерлярини охумага башладылар. Онлар охуйурдулар кий, Ага Мяхяммяд шах
кишилик гюджюню йенидян гайтармаг учюн Тифлися, кюкюрдлю ванналар гябул этмяк учюн гедир. Она
кюкюртлю ванналар да кёмяк этмяйяндя Хядим ага шяхяри йерля-йексан этмиш вя бютюн гадын вя кишиляри
вяхшиджясиня олдюртмюшдю. Лакин дала гайыдан заман тале ону Гарабага тялясдирди. О, оз чадырында
йатдыгы йердя хянджярля олдюрюлмюшдю. Бёйюк шах хяйатдан хеч бир хязз алмадан олдюрюлдю. О, хярб
йюрюшляри заманы аджлыга дёзмюш, гара чёряк йейяряк, айран ичиб йашамышды. О, сайсыз-хесабсыз олкяляри
фятх этмишди, амма сяхрадакы дилянчиляр гядяр йохсул олмушду. Хядим агаМяхяммяд беля адам иди.
Ашыглар бютюн бунлары аруз вязни услубунда охуйурдулар. Онларын бири ан гёзял гадынларын йашадыгы
олкядя Хядимаганын ишгянджяляриня дягиглийи иля тясвир эдир, о бириси ися бу гадынларын эдам сяхнясини
тяфяррюаты иля тясвир эдирди. Тамашачылар мямнун олмушдулар. Ашыгларын алынларындан мунджуг ирилийиндя
тяр дяняляри ахырды. Бирдян мюлайим сяси олан ашыг сяслянди: “Араз узяриндяки Ай кимя бянзяйир.”
Аджыглы ашыг онун сёзюню касяряк: “Сянин севгилинин джамалына” деди.
Мюлайим сяси олан ашыг диллянди: “Бу Айын ишыгы мюлайимдир”.
- Хейир, - дейя аджыглы ашыг джаваб верди. - Бу Ай шяхид олмуш джянгавяр бир дёйюшчюнюн галханына
бянзяйир”.
Бу бянзятмядя биринджилийи алдя этмяк учюн ашыглар йорулуб бири-бирини тагятдян салырдылар. Сонра онларын
хяр икиси айры-айрылыгда Айын гёзяллийиндян, дюзянликдя бир Бакирянин сач хёркюсю кими долана-долана
асян кюляйя, Араз чайынын суларында акс олунан Айа Бахан севгилилярдян шяргиляр охуйурдулар.
Бянзятмялярин сонунда аджыглы галиб элан эдилди вя хоша гялмяз бир гюлюшля рягибинин сазыны мюкафат
олараг алиндян алды. Сазын чанагы агзына гядяр пулларла долдуруларкян гашгабагыны саллайыб атрафа бахырды.
- Гялябяня гёря севинирсянми. - дейя сорушдум. О нифрятля йеря тюпюрдю вя деди: – Ага, буна
гялябями дейярляр. Харададыр о кечмиш йарышмалар. Йюз ил бундан габаг беля йарышмаларын сонунда
галиб гялян мяглубун башыны чапа билярди. О заманлар сянятя хёрмят бёйюк иди. Инди назик урякли
олмушуг. Инди кимся бир гошма учюн ганыны фяда этмир.
- Инди сян бу дийарын ан йахшы ашыгысан.
- Йох – деди вя онун гёзляриндя дярин бир кядяр гёрюндю. - Мян анджаг бир сяняткарам. асл ашыг
дейилям.
Бяс асл ашыг ня демякдир.
Аджыглы ашыг диллянди: - ”Рамазан айында” асрарянгиз бир геджя вардыр. Она Гядир геджяси дейирляр. Бу
геджядя тябият бир саатлыга йатыр. Чайларда сулар ахмыр, джинляр, шейтанлар хязинялярин кешийиндя дурмурлар.
Чямянлярдя отларын артдыгыны вя агаджларын данышдыгыны эшитмяк олур. Чайлардан су пяриляри йюксялир вя о
геджядя дюнйайа гялян адамлар алим вя шаир олурлар. Гядир геджясиндя ашыг гяряк бютюн шаирлярин хямиси
олан Илйас пейгямбяри чагырсын. Пейгямбяр дюз вахтында пейда олур вя оз джамындан ашыга су вериб
дейир: - Бу гюндян этибарян сян асл ашыгсан вя йер узюндя хяр шейи мяним гёзляримля гёряджяксян.
Буна наил олан ашыг хяр унсюря хаким олур: бютюн инсанлар вя хейванлар, кюлякляр вя дянизляр онун
сясиня баш айир, чюнки онун сясиндя артыг пейгямбярин гюдряти вя гюджю вардыр.
Аджыглы ашыг йеря отурду, узюню алляри арасына алды вя бирдян биря хёнкюр-хёнкюр агламага башлады.
- Амма Гядир геджясинин хансы геджя олдугуну вя бу геджянин хансы саатында йатмаг лазым олдугуну
артыг хеч ким билмир. Буна гёря да бу дюнйада асл ашыг галмайыб.
Дюнйада тянха галмыш аджыглы ашыг айага дуруб гямгин вя гарадинмяз халда Гарабагын йашыл джяннятини
бир сяхра джанавары кими тярк этди.
Алты.
Иса булагы оз йатагында шырылтыйла ахырды. Онун атрафындакы агаджлар йоргун мюгяддясляр кими башларыны
гёйя галдырмышдылар. Джянуба догру чобан йайлагларыны хатырладан йам-йашыл отлаглар уфюгя догру узаныб
гедирди. Шуша тяпялярин ардында галмышды. Шяргдя ися Гарабаг тарлалары Азярбайджанын тозлу чёлляри ичиндя
гёздян итирди. Зярдюшт атяшляринин гызгын няфяси, чёл кюлякляринин ганадларында дюзянлийи сюпюрюрдю.
Атрафымыздакы горунан мешядя ан кичиджик йарпаг беля тярпянмирди. Гядим зяманялярин илахяляри
буралары тярк эдиб гетмиш олсалар да фюсункарлыглары санки хяля да галмышды. Бизим тонгалын атяши да бу
мюгяддяс йерля ахд-пейман олсун дейя йандырылмыш нечя-нечя оджаглардан чох гериляря галмышды.
Рянгарянг халылар даиряви шякилдя тонгалын атрафына сярилмишди. Халыларын устюндя мян кеф чякян
гюрджюлярля бир йердя отурмушдум. Оджагын атрафындакы халыларын узяриндя кюпяляр долусу шяраб, джюрбяджюр
мейвяляр, уст-устя галанмыш тярявяз, пендир, сябзяляр дюзюлмюшдю. Булаг бойунджа Сасанди адланан
сяййах ашыглар отурмушдулар. Онларын алляриндяки алятлярин адлары эля мусигини хатырладырды: даиря, чинури,
тара, диплипито.
Онлар фарси усулда бир байаты вя лирик бир мяхяббят махнысы охумага башладылар. Бу махныны экзотик
тасири артырмаг учюн гюрджюляр арзу этмишдиляр. Агяр латын дили мюаллимимиз бурада олсайды, мямлякят
яняняляринин бир хиссясиня чеврилмиш бу айлянджяни “Дийонисиос алями” адландырарды. Няхайят орадакы
курортун шян гонагларыны Шуша йахынлыгындакы мешядя тяшкил олунмуш геджя зийафятиня дявят эдян
Кипиани аиляси гялиб чыхды.
Гаршымда Нинонун атасы отурмушду. О, зийафят мярасиминин шяртляриня уйгун олараг тамада ролуну ифа
эдирди. Онун парлаг гёзляри, гырмызымтыл сифяти вя гапгара узун быглары вар иди. Кипиани алиндяки гядяхи
мяним шяряфимя галдырыб ичди. Мян ички ичмядийим халда гядяхими галдырыб бир гуртум ичдим. Башга
вахт олсайды ичмяздим, амма мяджлися тамадалыг эдян Нинонун атасы шяраб ичмяйи тяляб эдяндя,
ичмямяк нязакятсизлик оларды.
Ушаглар булагдан су гятирдиляр. Бу судан ичян адам кефи истядийи гядяр йейиб ичя билярди вя артыг
йемякдян да зярря гядяр нарахатчылыг хисси этмязди. Чюнки Иса булагынын суйу да Гарабагын сайсыз-
хесабсыз мёджюзяляриндян бири иди. Оджагын шёлялянян ишыгында Нинонун анасынын профилини гёрдюм. Онун
сярт бир профили варды. О, аринин йанында отурмушду, онун гёзляри гюлюрдю. Бу гёзляр ня вахтса сехркар
Медейанын Аргоно Йасонла таныш олдугу Рион обасындакы Мингреллийанын йаратдыгы гёзляр иди.
Тамада гядяхини галдырды: “Ичяк мёхтярям Дадианинин саглыгына!”
Ушаг бахышлы бир годжа она тяшяккюр этди. Бунунла да учюнджю дёвря башланды. Хяря оз гядяхини бир
няфяся бошалтды. Анджаг сярхош оланы йох иди. Гюрджюляр сюфря башында оланда урякдян няшялянмяйи
севирляр. Амма онларын агыллары Иса булагынын суйу кими тямиз вя шяффаф галырды.
Мешяликдя кеф мяджлиси дюзялдян тякджя биз дейилдик. Мешя сайсыз-хесабсыз оджагларын ишыгына гярг
олмушду. Чюнки бютюн шушалылар хяр хяфтя мюхтялиф булагларын башына йыгылырлар. Кеф мяджлисляри сяхяр
ачылана гядяр давам эдирди. Мюсялманларла Христианлар мюгяддяс мешяджийин бютляри хатырладан
агаджларынын кёлгяси алтында шянлянирдиляр.
Мян, йанымда отуран Нинойа бахдым. О, агсачлы Дидиани иля сёхбят эдирди. Бу да адят вя анянянин бир
яламяти иди: годжалара хёрмят, джаванлара мяхяббят...
Дидиани диллянди:
- Сиз гяряк бир фюрсят тапыб, мяним Зугдиди йай маликанамя гялясиниз. Маликаням Рион чайынын
гырагындадыр. Бир заманлар бура Медеанын кёляляринин гойун йунлары иля гызыл тозларыны йудуглары йер иди.
Али хан, сиз да гялин. Сиз Мингрелийанын балта дяймямиш тропик мешялярини вя гядим агаджларыны
гёрярсиниз.
- Мямнуниййятля, мёхтярям Дидиани, гялярям, амма агаджлары гёрмяк учюн йох, сизя гёря гялярям.
- Няйя гёря агаджларын алейхинясиниз. Мяним учюн агаджлар Камил хяйатын тяджяссюмюдюр.
Нино сёхбятя гарышды:
- али хан хяйалятлярдян горхан ушаглар кими агаджлардан горхур.
- эля дейил джаным, - дедим. Анджаг сизин учюн агаджлар ня гядяр азиздирся, мяним учюн да бир о гядяр
чёлляр азиздир. Мёхтярям Дадиани, агаджларын олдугу дюнйа мяни карыхдырыр. Бу дюнйа вахимя, джин вя
шейтанларла долудур. Устялик мешялярин ичи гаранлыгдыр. Гюняшин шюалары агаджларын кёлгясиндя йох олур.
Мешялярин гаранлыглары мяни сыхыр, будагларын хышылтыларыны эшидяндя ися гялбимя хюзн чёкюр. Мян, садя
шейлярдян хошланырам: кюляклярдян, гумлардан вя дашлардан. Чёл бир гылындж зярбяси кими садядир.
Мешяляр ися Гордий дюйюню кими долашыгдыр. Долашыг, джянджялли мясяля. Мян мешянин ичиня гирдийим заман чашыб йолуму там итирирям, мёхтярям Дидиани.
Дидиани фикирли-фикирли мяня бахыб деди:
- Сиздя чёл адамынын руху вар. Гёрюнюр, инсанлары бёлмяк учюн йалныз бир догру усул вардыр: инсанлары
мешя адамларына вя чёл адамларына бёлмяк лазымдыр. Шяргин ичкисиз сярхошлугу чёлдян гялир. Чёллярдя
исти кюляклярля гызмар гум инсанлары сярхош эдир. Орада хяйат садя вя проблемсиздир. Мешяляр ися мин
бир суалларла долудур. Чёл ися кимсядян бир шей истямяз, кимсяйя, бир шей вермяз вя хеч бир шей да вядд
этмяз. Лакин рухун атяши мешядяки одундан гялир. Чёл адамынын, йяни гёзляримля гёря билдийим тяк бир
юзю вардыр. О, тяк бир хягигят таныйыр, о тяк хягигят да онун гялбини долдурур. Мешя адамынын ися мин
бир сифяти вардыр. Тяяссюбкешляр чёлдян, йарадыджылар ися мешялярдян гялирляр. Бялкя да Шярг вя Гярб
арасындакы асас фярг да эля будур.
Адлы-санлы эрмяни сюлалясиндян олан гёмбул Мялик Начарарйан:
- Биз эрмянилярля гюрджюляр эля бу сябябдян мешяляри севирик – дейя сёхбятя гарышды. Домба гёзляри вя
галын кол кими гашлары олан бу адам философлуг этмяйя вя ичкийя артыг дяряджядя мейл гёстярирди.
Начарарйан гядяхини мяним шяряфимя галдырараг бяркдян деди:
- али хан, даглардан гарталлар, мешялярдян да пялянгляр чыхыр, бяс чёллярдян ня чыхыр.
- Асланлар вя джянгавярляр! - дейя джаваб вердим. Нино разы халда чоджугджасына ал чалды.
Шишлярин узяриндя нар кими гызармыш кабаблар пайланырды. Гядяхляр дяфялярля долуб бошалырды. Гюрджю
шянлийинин сядасы мешяни бюрюмюшдю. Дидиани Начарарйанла няйи ися мюзакиря эдирдиляр. Нино да
фюрсятдян истифадя эдиб суаледиджи бахышыны мяня зилляди. Мян разылыг ишаряси олараг башымы тярпятдим.
Артыг гаранлыг чёкмюшдю. Оджаг ишыгында кефлянмиш адамлар джинляри, йа да гулдурлары андырырдылар. Хеч
ким бизя фикир вермирди. Айага дуруб йаваш-йаваш булаг тяряфя гетдим. Айиляряк овуджумла суйу гётюрюб
ичдим. Булагдан су ичмяк адама чох хош гялирди. Бир хейли орада дайаныб суйун устюня дюшян
улдузларын аксини сейр этдим. Архамда айаг сясляри эшидилди. Гуру бир будаг кичик бир айагын алтында
шаггылдады... Алими узатдым, Нино алими дярхал тутду. Биз ал-аля вериб мешянин дяринликляриня гетдик.
Оджагын башындан айрылмамыш мешянин дяринликляриня гетмяк дюзгюн бир хярякят дейилди. Нино баладжа
бир чямянликдя отурду. Сонра мяни да озюня догру чякди. Хямишя шян вя шад олан Гарабагда да джидди
вя сярт адятляр вар иди. Мустафа киши мяня дяхшят ичиндя данышмышды кий, он сяккиз ил бундан габаг
Гарабагда бир аилядя сядагят позулмуш вя бунун нятиджясиндя да о гюндян бяри мейвя агаджлары
мяхсулларыны азалтмышлар.
Биз бири-биримизя бахырдыг. Ай ишыгында Нинонун сифяти солгун гёрюнюрдю. “Принсес” дейя она мюраджият
этдим. Нино чяпяки мяня бахды. Артыг ийирми дёрд саат иди кий, о, принсес олмушдур. Атасынын кнйаз
рютбясиня лайиг олдугуну исбат эдиб, Петербургдакы Чара гябул этдиря билмяси ися ийирми дёрд ил
чякмишди. Бу гюн сяхяр Петербургдан Нинонун атасына телеграм гялмишди. Нинонун атасы итирдийи
анасыны йенидян тапмыш бир ушаг кими севинирди. О, хамымызы геджя зийафятиня дявят этди.
- ”Принсес”, - дейя мян тякрар этдим.Сонра Нинонун узюню алляримин арасына алдым. О хеч бир
мюгавимят гёстярмирди. Ола билсин кий, Кахетийа шярабыны чох ичмишди вя йахуд да ону сярхош эдян мешя
вя ай ишыгы иди. Мян ону опдюм. Онун овуджларынын ичляри йумшаг вяилыг иди. Биз йумшаг йосунларын
юстюндя узанмышдыг. Нино мяним узюмя бахырды. Онун сифяти назилмиш вя джиддиляшмишди. Ай ишыгында
онун бядяни сарымтыл агиг дашы кими парылдайырды. Мян онун уряк дёйюнтюсюню эшидирдим. Онун
дизляри асирди, гёзляриндян йаш гялирди. Гёзляриндян гялян йашларыны додагларымла силдим вя ням
йанагларыны гурутдум.
Нино айага галхды. Онун сусмагы йалныз дахилиндяки мюяммалы хисслярдян иди. Мяним Ниномун он
йедди йашы хяля тязяджя тамам олмушду. О, мюгяддяс Кралича Тамара литсейиня тязяджя гедирди. Нино
дилляниб деди кий, “Алихан мяня эля гялир кий, сяни севирям. Хятта инди принсес олдугум халда да сяни
севирям”.
- Бялкя принсеслийин артыг узун чякмяйяджяк - дейя джаваб вердим.
Нино сёзюмю баша дюшмяди карыхмыш халда деди:
- Сян ня демяк истяйирсян. Йяни чар атамын принсеслик унваныны биздян гери ми аладжаг.
- Сян аря гедян кими о унваны итиряджяксян. Амма ханлыг унваны да чох гёзял бир унвандыр.
Нино аллярини бойнунун ардында чарпазлашдырды, башыны гери атыб гяхгяхя иля гюлдю:
- Хан, бялкя эля Хан ханымы. Хан ханымлары учюн бир унван йохдур. умумиййятля, сянин гярибя бир
эвлянмя тяклифи иряли сюрмяк усулун вар, – агяр буну нязярдя тутурсанса...
- Мян буну нязярдя тутурам.
- Нино узюмю тумарлады вя онун бармаглары сачларымын ичярисиндя итди:
- айяр бирдян бяли десям, онда сян омрюнюн сонуна гядяр Шуша йахынлыгындакы мешяни хош хатиря кими
йадда сахлайаджаг вя агаджларла сюлх баглайаджагсан.
- Мяня эля гялир кий, эдярям хяр халда.
- Тойдан сонракы сяйахятимизи кечирмяк учюн Техрандакы амингиля гедярик, мян да орада хюсуси
нязарят алтында олан Шахяншахын хярямханасыны зийарят эдяджяйям. Орадакы шишман гадынларла чай ичиб
сёхбят этмяли оладжагам.
- Башга.
- Ондан сонра да мян чёлляри гязя биляджяйям, чюнки орада мяня баха биляджяк бир инс-джинс олмайаджаг.
- Йох, Нино, сян чёлляри гязиб бахмайаджагсан, чюнки хошуна гялмяйяджяк.
Нино аллярини узадыб богазымдан тутду вя бурнуну алныма йапышдырыб деди:
- али хан, бялкя эля догрудан да сяня аря гетдим. Амма хеч фикирляшмисянми кий, биз мешя вя чёллярдян
башга ня кими ангалляр гаршымыза чыхаджаг.
- Хансы ангалляр.
- аввяла мяним бир мюсялмана аря гетдийим учюн атам вя анам кядярляриндян оляджякляр. Сонра сянин
атан сяня лянят охуйуб тяляб эдяджяк кий, мян мюсялманчылыгы гябул эдим. Буну да гябул этсям бу
дяфя чар бабамыз, христиан дининя сатгынлыг этдийимя гёря мяни Сибиря сюргюн эдяджяк: Сяни да тяхрик
этдийин учюн мяня гошаджаг.
Мян гюля-гюля джаваб вердим:
- Сонра да биз, Шимал дянизинин ортасында, бир буз дагынын узяриндя отураджагыг. Ири аг айылар да гялиб бизи
тикя-тикя эдиб йейяджякляр. Йох, Нино, зянн этдийин гядяр да пис олмайаджаг. Сян мюсялманчылыгы гябул
этмялисян, валидейнлярин да кядярляниб олмяйяджякляр. Тойдан сонракы сяйахятимизи да йахшы кечирмяк
учюн Парися вя Берлиня гедярик кий, сян оралары гязяркян Буи де Булонун мешясиня вя Берлинин мяшхур
хейванханасына тамаша эдярсян.
- Инди ня дейирсян. Нино тяяджджюбля мяня бахыб джаваб верди:
Мяни чох истяйирсян, она гёря да йох демирям. Амма хя демяйя да хяля вахт вар. Горхма гачасы
дейилям. Мяктяби гуртаран кими валидейнляримизля данышарыг. Анджаг, сяндян хахиш эдирям кий, мяни
гачырмага сяй гёстярмя. Билирям буну сиз да неджя эдирляр. Бир гюн гяфилдян гялиб мяни атын тяркиня
атырсыныз вя дага гачырарсыныз. Нятиджядя да Кипианиляр аиляси иля гюджлю ган давасы башланыр.
Нино бирдян-биря шух вя дяджял бир гыза чеврилмишди. Онун вюджудунда эля бил хяр шей гюлюрдю: узю,
алляри, айаглары, бядяни... О бир агаджа сёйкяниб, мяни ашагыдан йухарыйа кими сюздю. Мян онун
габагында дурмушдум. Нино агаджын кёлгясиндя, овчуларын горхусундан мешялярдя гизлянян горхмуш
бир джейрана бянзяйирди.
- Гедяк, - дейя Нино диллянди.
Биз мешянин ичиндян кечиб бёйюк тонгалын йанына гайытдыг. Йолда бирдян-биря Нинонун аглына ня ися
гялди. О, йериндяджя дайанды башыны галдырыб Айа бахмага башлады.
Бяс бизим гяляджяк ушагларымыз хансы диня мянсуб оладжаглар. - дейя тяшвишля сорушду.
- Мян да гейри-мюяййян бир шякилдя дедим кий, “ан йахшы вя тямиз диня мянсуб оладжаглар”.
Нино инамсызлыгла мяня бахды вя бир мюддят сусуб фикря гетди. Сонра гямли халда:
- Мян сянин учюн чох йашлы дейилямми. Мяним бу йахынларда он йедди йашым тамам оладжаг. Сянин
гяляджяк хяйат йолдашынын инди он ики йашы олмалы иди.
Мян ону сакитляшдирдим. Йох, омяним учюн гятиййян чох йашлы дейилди. О хяддян артыг агыллы вя
хийлягяр иди. Бир гяндж гызын агыллы вя хийлягяр олмасы хягигятян йахшы шей идими. Мяня эля гялирди кий, биз
шярглиляр вахтындан чох тез хядди-булуга чатырыг, годжалырыг вя агыллашырыг. Бунунла беля бязян хамымызын
сяфех вя садялёвх олдугумуз гянаятиня гялирям. Аслиндя ня дюшюнмяк лазым иди, билмирдим.
Агаджлар, Нино, узагдан ишыгы гялян оджаглар мяни чашдырмышды. Амма хамыдан чох мян озюм озюмю
чашдырмышдым. Бялкя да мян Кахетийа шярабындан чох ичиб, бир сяхра гулдуру кими мяхяббятин сакит
багчасында бир сярсяри кими долашырдым.
Албяття Нинонун бир чёл адамынын гурбаны олдугу барядя дюшюнмямяйиня амин идим. О озюню чох
сакит апарырды.
Биз йенидян Иса булагына гайыданда Нинонун гёз йашларындан, гюлюшляриндян вя инджя джошгунлугундан
асяр аламят галмамышды. Бизим гейбя чыхыб йенидян гайытмагымызы хеч ким сезмямишди. Мян оджагын
гырагында отурдум вя бирдянхисс этдим кий, сусузлугдан додагларым гуруйур. Мян Иса булагынын
суйундан бир истякан долдуруб ичдим. Истяканы сюфряйя гойаркян Мялик Начарйанла бахышларымыз
растлашды. О, мяня достджасына, гайгы иля вя бир азджа химайяткарджасына бахырды.
Йедди.
Дамдакы дивана узаныб мяхяббят хяйалына далмышдым. Мяним мяхяббятим башгаларынын
мяхяббятиндян тямамиля фяргли иди. Мян Нинойа булаг башында, шялаляляр йанында йох, Николай
кючясиндя мяктябя гедяркян раст гялмишдим. Эля она гёря да Мяним мяхяббятим бабаларымын,
атамын вя амимин мяхяббят мяджаряляриндян чох фяргли иди. Шярглилярин мяхяббят хекайятляри булаг
башында вя йахуд сясли-кюйлю шялалялярин йанында башларды. Гызлар чийинляриня сяхянг алыб хяр ахшам устю
булаг башына гедярдиляр. Джаван огланлар да булаг башына йахын бир йердя дёвря вуруб отурардылар. Онлар
йанларындан кечян гызлара хеч гёзуджу да бахмадан вурушмалардан вя сойгунчулардан бяхс эдян
сёхбятляр эдярдиляр.Гызлар сяхянглярини булаг суйу иля долдуруб тялясмядян йаваш-йаваш эвляриня
гайыдардылар. Агзына гядяр су иля долдурулмуш сяхянгляр чох агыр олур. Бу долу сяхянгляри апараркян
бюдрямямяк учюн гызлар орпяклярини дала атыб, адябля гёзлярини йеря зилляйярдиляр.
Хяр ахшамюстю гызлар булаг башына гедярдиляр. Огланлар да хяр ахшамюстю мейданын бир гушясиндя
отурардылар. Шяргдя мяхяббят мяджарясы беля башлайарды.
Тясадюфян гызлардан бири гёзлярини галдырыб огланлара нязяр саларды. Огланлар йеня буна ахямиййят
вермязди. агяр хямин гыз тякрарян булаг башына гайыдырса, огланлардан бири башыны галдырыб гёйя
бахарды. Бязян онун бахышы гызын бахышы иля растлашырды. Булаг башында ики гянджин бахышлары бир нечя дяфя
растлашырдыса, хамы баша дюшярди кий, мяхяббят мяджарясы башлайыб.
Галан шейляр артыг су кими ахыб гедярди. Эшг атяшиня дюшмюш джаван оглан махнылар охуйараг атрафы
долашмага башларды. Огланын йахын гохумлары ися гыз эви иля башлыг мясялясини гётюр-гой эдярдиляр.
Мюдрикляр да тязя эвлянмяк истяйянляри нечя джянгавяр дюнйайа гятиряджяклярини хесаблайардылар. Хяр шей
габагджадан хазырланыб гярарлашдырыларды.
Бяс мяним булагым харада галды. Ханы Нинонун узюндяки орпяк. Гярибядир. Гадыны орпяк алтындан
гёрмяк мюмкюн дейил, амма танымаг олур: онларын вярдишини, дюшюнджясини, арзуларыны билмяк олурду.
Ёрпяк гызларын гёзлярини, бурнуну вя агзыны баглайыр, гялбини, рухуну ися йох. Шярг гадынларынын гялби
чадрасыз гадынларын гялбиндян фяргли иди. Чюнки, чадрасыз гадынларын гёзлярини, бурунларыны, додагларыны
гёрмяк олур. Амма бу гёзлярин ардындан кечянляри хеч бир заман биля билмязсиниз. Хятта ону чох
йахшы таныдыгынызы зянн этсяниз беля.
Мян Нинону севирям, амма о йеня да мяни чашдырыр, хейрятя вя шюбхяйя салырды. Кючядя озгя кишиляр
она бахдыглары заман о бундан хошланырды. Халбуки, йетишмиш бир шяргли гызы беля шейлярдян диксинярди.
О мяни опюрдю. Мян да онун гычларыны сыгаллайырдым. Халбуки биз хяля хеч нишанлы да дейилдик. Нино
ешг вя мяхяббят хаггында олан китаблары охудугу заман адяти узря хюлйалара далырды вя хясрятля ичин-
ичин йанырды. Ондан сорушанда кий, ахы сян няйин хясрятини чякирсян. О, башыны ашагы салыб “хеч озюм да
билмирям” дейя джаваб верирди. Зяннимджя, Нинодакы бу хасиййят онун аввалляр Русийада олмасындан
иряли гялир. Атасы Нинону хямишя озю иля Петербурга апарарды. Рус гадынларынын неджя чылгын олдугларыны
хамы билир. Онларын гёзляри эхтирасла долу олур, арляриня вяфасызлыг эдиб, башгалары иля гязирляр. Она гёря
да чох надир халларда онларын икидян артыг ушаглары оларды. Танры онлары да беля джязаландырырды. Бунунла
беля мян Нинону йеня да севирдим. Онун гёзлярини, сясини, гюлюшюню, данышыг вя дюшюнджя тярзини
севирдим. Мян онунла эвляняджяйям. Онун хяйалпяряст олмагына бахмайараг, о да бютюн гюрджю
гадынлары кими йахшы бир хяйат йолдашы оладжаг. Иншаллах.
Диванын узяриндя о бири тяряфя чеврилдим. Бютюн бу дюшюнджяляр мяни йорурду. Гёзлярими йумуб
гяляджяйи, йяни Нинону хяйалымда дюшюнмяк мяня даха хош иди. Чюнки бизим гяляджяйимиз, той
гюнюмюздян, Нино мяним арвадым олан гюндян башлайаджагды.
О гюн чох хяйяджанлы бир гюн оладжаг. О гюн мяня Нинону гёрмяйя иджазя вермяйяджякляр. Дейиляня
гёря той гюню бяйля гялинин бирликдя гёзя гёрюнмясиндян пис шей йохдур. Тяпядян дырнага гядяр
силахланмыш достларым атлара миниб Нинону эвляриндян апараджаглар. Онун узюндя орпяк оладжаг. О,
йалныз бирджя гюн шяргин адятиня баш аймяли оладжаг.
Имам суаллар веряджяк, мяним достларым да салонун бир кюнджюндя дайаныб имамын суалларыны
гёзляйяджякляр. Имам вердийи суалларын джавабларыны сорушаркян достларым анд-аман эдяджякляр кий, мян
игтидарсыз дейилям. Адят вя аняняляр буну тяляб эдирди. Чюнки хяр бир адамын дюшмянляри вар. Бу
дюшмянляр той гюню хянджярлярини гынларындан сыйырыр, узлярини гюн батан тяряфя йёнялдиб “Анисани,
банисани, мамаверли, каниани” дейя пычылдайардылар. Йяни, “о бу иши элямяз, о, бу иши элямяз”.
Амма, Аллаха шюкюр кий, йахшы достларым варды. Илйас бяй да инсаны бу джюр джадугярлярдян горуйан
дуаларын хамысыны йахшы билирди.
Тойдан сонра биз дярхал айрылмалыйыг. Нино оз ряфигяляринин, мян да оз достларымын йанына гедяджяйям.
Гянджлийимизин вида гюнюню хяр икимиз айры-айрылыгда гейд эдирик.
Бяс сонра.
Гёзлярими бир анлыга ачыб, дамдакы диваны вя багдакы агаджлары гёрюрям. Гёзлярими тякрарян йумурам
кий, ондан сонра няляр оладжагыны даха йахшы гёря билим. Чюнки той гюню инсанын хяйатында ан ваджиб вя
лазымлы бир гюндюрся, эйни заманда да хямин гюн чох агыр вя чятин бир гюндюр. Той геджясиндя гялин
отагына гирмяк асан иш дейилди. Узун коридора ачылан хяр гапынын агзында узляриня маска кечирмиш
адамлар дурурлар. Анджаг онларын овуджларына пул гойулдугдан сонра онлар йолдан чякилирляр. Хош ниййятли
достлар да гялин отагына бир хоруз, бир пишик вя йахуд башга бир гёзлянилмяз шейляр гойуб гедярдиляр.
Отага гирдийин заман мютляг отагын хяр тяряфиня нязяр салмаг лазым иди. Чюнки, бязи халларда
чарпайынын алтында ифритя бир гадын гизлянирди. О да пул гопармадан гялин отагыны тярк этмязди.
Няхайят отагда тяк галырам. Гапы ачылыр, Нино ичяри гирир. Инди тойун ан гюджлю хиссяси башлайыр. Нино
гюлюмсяйяряк, дявят эдиджи бахышларла мяня бахыр. О, бядяниня кечи дярисиндян тикилмиш чох дар бир
корсет гейинмишди. Корсет габаг тяряфдян ич-ичя тикилмиш багларла дюйюнлянмишдир. Корсетин дюйюнляри
чох мюряккяб дюйюнлярдир. О дюйюнлярин хамысыны мян озюм ачмалыйам. Нинонун бу ишдя мяня
кёмяк этмясиня изн верилмирди.. Корсетин дюйюнляри хягигятян сон дяряджядя мюряккябдир, лакин онлары
хянджяримля кясиб ачмаг мяня бёйюк шяряфсизлик гятирярди. Киши гяряк озюня сахиб олдугуну гёстярсин.
Чюнки сяхяри гюн онун ряфигяляри гялиб ачылмамыш дюйюнляри гёрмяк истяйирляр. Вай о бядбяхтин халына
кий, дюймяляри оз алляри иля ачдыгыны сюбут эдя билмир. -Бу сябяб гюлюш мёвзусуна чеврилирди вя бютюн
шяхяр ондан данышырды.
Той геджясиндя, той эви гарышга йувасына бянзяйирди. Достлар вя гохумлар коридорларда, дамда вя хятта
кючядя дуруб дюйюнлярин ачылмасыны гёзляйирдиляр. Дюйюнлярин ачылмасынын узун вахт апармасы онларда
сябирсизлик йарадырды. Онлар гялин отагынын гапысыны дёйюрляр, пишик кими мийолдайырлар вя няхайят
дюйюнлярин ачылмыш олдугуну эшидян достлар севиндждян эля о дягигя хавайа атяш ачмага башлайырлар.
Онлар эшийя чыхыб гаравул чякмяйя башлайырлар кий, мянимля Нинону йалныз истядикляри вахт эвдян бураха
билсинляр.
Бяли, бу той гейри ади той оладжагдыр. Ата-бабаларымызын адят вя аняняляри асасында.
Диванда узандыгым йердя йатыб йухуйа галмышам. Гёзлярими ачанда гёрдюм кий, гочум йердя отуруб,
узун хянджяри иля дырнагларыны тямизляйир. Онун гялишиндян хеч хябярим олмамышды.
Тянбял-тянбял асняйяряк сорушдум:
- Тязя ня хябярляр вар, гардаш.
Гочу да зяхля тёкян сяси иля джаваб верди:
- эля бир шей олмайыб, ага. Гоншулугда гадынлар далашыблар, бир эшшяк да горхуйа дюшюб ипини гопарыб
чайа гачыб, хяля да орададыр...
Гочу бир аз сусду, хянджяри гынына сохду вя лагейдликля сёзюня давам этди:
- Чар бир чох Авропа кралларына гаршы мюхарибя элан этди.
Ня. Ня мюхарибя.
Мян йеримдян сычрадым вя башымы галдырыб гёзлярими она зиллядим. Тямамиля ади бир мюхарибя. Сян ня
данышырсан. Чар кимляря мюхарибя элан эдиб.
- Авропанын бир чох кралларына гаршы онлар о гядярдиляр кий, адлары йадымда галмайыб. Амма Мустафа киши
онларын хамысынын адларыны гейд эдиб.
- Тез ону бура чагыр!
Мяним бу мясяля иля бу гядяр марагланмагыма тяяджджюб эдян гочум башыны йыргалады вя отагдан чыхыб
гетди. Бир аз кечяндян сонра о эв сахиби иля бирликдя гери гайытды.
Мустафа киши о анда озюню даха чох билян бир инсан гёрдюйю учюн истехза иля гюлюрдю. Хягигятян чар
мюхарибя элан этмишди. Буну бютюн шяхяр билирди. Йалныз мян йатыб йухуйа галдыгым учюн хяр шейдян
бихябяр идим. Хяр халда, чар мюдриклийини нюмайиш этдириб беля хярякятя гярар вермишди.
- Ахы, чар кимя гаршы мюхарибя элан эдиб. - дейя багырдым. Мустафа киши алини джибиня салды вя джибиндян
бир азик кагыз парчасычыхартды. О, богазыны арытлады вя сон дяряджя гюрурла, лакин чох бёйюк чятинликля
охумага башлады: “Чар, Алман Кайзериня, Австрийа императоруна, Баварийа Кралына, Пруссийа Кралына,
Саксонийа Кралына, Маджарыстан Кралына вя даха бир чох лордлара, принсляря мюхарибя элан эдиб.
- Ага, ахы, сяня аввялджядян демишдим кий, адлары вя унванлары йадда сахламаг олмур – дейя гочум
утанджаг халда диллянди. Мустафа киши да кагыз парчасыны гатлады вя данышмага давам этди:
- Бютюн бунларын аксиня олараг “Бёйюк Османлы дёвлятинин Хялифя вя алахязрят Султаны бешинджи
Мяхмяд Ряшид, эляджя да Иран шахяншахы хязрятляри Султан ахмядшах бяйан эдибляр кий, онлар бундан
сонракы ачыгламайа гядяр бу мюхарибяйя гатылмайаджаглар. Беляликля бу мюхарибя кафирлярин оз
араларында оладжаг мюхарибядир. Мяхяммяд али мясджидинин имамы беля фикирдядир кий, мюхарибядя
алманлар галиб гяляджякляр...”
Мустафа киши сёзлярини тамамлайа билмяди. Шяхярин хяр тяряфиндя бирдян-биря чалынмага башлайан кился
зянгляринин сясляри шяхяри бюрюдю. Мян кючяйя гачдым.
Гызмар август айынын сямасы шяхярин устюндя хярякятсиз вязиййятдя галмышды. Узагларда гёрюнян мави
даглар этинасыз шахидляри андырырды. Кился зянгляринин сясляри да бу даглардакы гайалара дяйиб акс-сяда
верирди. Кючяляр адамларла долу иди. Хяйяджанлы вя чашыб галмыш сифятляр килсялярля мясджидлярин минаря вя
гюнбязляриня тамаша эдирдиляр. Хава тозла долмушду. Инсанлар хяйяджан ичиндя идиляр. Килсялярин бюрджляри
лал-динмяз бир тяхдид кими башымызын узяриндя уджалырды. Кился зянгляринин сяси кясилди. Энли вя алван
палтар геймиш кёк бир имам йахынлыгымыздакы мясджидин минарясиня чыхды. О, аллярини агзынын ики йанына
гойараг гямгин бир сясля: “намаза гялин, намаза гялин” - дейя мёминляри ибадятя чагырды.
Мян тёвляйя гачдым. Гочум атымы йяхярляди. Аты миниб, уркмюш бахышларла мяня йол ачан джамаатын
ичиндян дёрдналла чапдым. Ат гулаглырыны шяклямишди. Шяхярдян кянара чыхандан сонра иланвари бир
джыгырын энли золагы гаршымда ачылыб узанды. Мян Гарабаг задяганларынын эвляринин габагындан кюляк
кими кечдим. Садя кянд задяганлары мяня тяяджджюбля бахыр ал эляйиб гышгырырдылар:
- али хан, сянартыг дёйюшями гошулурсан.
Ашагыдакы дяряйя нязяр салдым. Орада хамар дамы олан бир баладжа эв багын ортасында йерляширди. Эвя
баха-баха ат минмяйин бютюн гайдаларыны унутмушдум. Аты чылгынджасына дик бир учурумдан ашагы
сюрдюм. Эв гет-гедя бёйюк гёрюнюрдю. Онун архасындакы даглар, сяма, шяхяр, чар вя бютюн дюнйа
йоха чыхмага башлады. Даланы дёняряк бага гирдим. Эвдян аталятли бир хидмятчи чыхды вя олю гёзлярини
мяня зилляйиб деди:
- Задяган аиляси уч саат бундан габаг эви тярк эдиб.
Гейри-иради олараг алимдя хянджярин дястяйиндян йапышдым.
Нёкяр йана чякилди вя деди:
- Принсес Нино, джянаб али хан Ширванширя бир мяктуб гёндяриб. О, алини пенджяйинин ич джибиня салды.
Атдан дюшюб дама чыхан пиллякяндя отурдум. Сябирсизликля Нинонун гёндярдийи атирли мяктубуну ачыб
охумага башладым. Нино мяктубу ушаг кими ири хярфлярля йазмышды: “Азизим али хан! Мюхарибя
башлайана гядяр Бакыйа гайытмалы олдуг. Сяня хябяр вермяйя вахтым олмады. Мяндян инджимя.
Асбиляшмя. Аглайырам вя сяни севирям. Йай мёвсюмю хисс эдилмядян баша чатды. Тяджили архамджа гял.
Сяни гёзляйирям вя хясрятини чякирям. Йол бойунджа йалныз сяни дюшюняджяйям. Атам мюхарибянин чох
йахын заманда сона йетяджяйиня вя бизим тяряфин гялябя чаладжагына инаныр. Мяним ися бу гарышыглыг
ичиндя халым чох писдир. Сяндян хахиш эдирям Шуша базарына гедиб мяня орадан бир халы аласан. Ону
алмага вахтым олмады. Халынын узяриндя рянгарянг кичик ат башынын нахышы олсун. Опюрям сяни. Бакыда
хава чох исти олмалыдыр”.
Сянин Нинон”.
Мяктубу гатладым. Аслиндя хяр шей оз гайдасында иди. Йалныз мян гайдада дейилдим. Мян, али хан
Ширваншир, озюмя йарашан бир гайдада шяхяр бялядиййя ряисинин йанына гедиб ону мюхарибя мюнасибятиля
тябрик этмяк йахуд Шуша мясджидляринин бириня гедиб, чар ордусунун зяфяри учюн дуа эдиб хейир – дуа
алмаг авязиня, дялиганлыгла атыма миниб дяряйя чапдым.
Мян дама чыхан нярдиванын бир пиллясиндя отуруб ирялийя бахмага башладым. Мян хягигятян озюмю
сяфех кими апардым. Когда в стране объявлена война, человек не должен первым делом сломя голову мчаться к своей любимой или сидеть и читать надушенные письма. Но война шла не в нашей стране, а там, в России, и какое нам с Нино было до этого дело. Все-таки в душе моей просыпалась какая-то злость. Я злился и на старого Кипиани, который так поспешно вернулся домой в Баку, и на войну, и на лицей святой царицы Тамары, где девушек не учат, как им следует вести себя, а, прежде всего, на Нино, которая, ничего не сообщив мне, уехала, в то время как я, позабыв о своих обязанностях, о долге и звании, мчался, чтобы увидеть ее.
Я несколько раз перечитал письмо. Потом вдруг выхватил кинжал. Движение руки, мгновенный блеск клинка, и кинжал с глухим стуком вонзился в ствол дерева.
Слуга подошел к дереву, выдернул кинжал из ствола, с видом знатока осмотрел его со всех сторон, одобрительно кивнул и, возвращая мне, со страхом сказал:
- Это настоящая кубачинская сталь, и руке вашей силы не занимать.
Я вскочил на коня и, не спеша, направился в город. Вдали блестели под солнцем купола Шуши. Вся моя злоба прошла, она ушла в ствол дерева. Нино поступила верно. Эта девушка уважает своих родителей, и из нее получится хорошая жена. Мне было стыдно, я ехал, низко, опустив голову и глотая дорожную пыль. Багровое солнце клонилось к западу.
Неожиданное конское ржание заставило меня вздрогнуть и поднять голову. На мгновение я позабыл и Нино, и вообще весь мир. Я увидел маленькую лошадку с узкой небольшой головой, гордым взглядом, худым телом и тонкими, как у балерины, ногами. В седле сидел пожилой человек с вислыми усами и большим, с горбинкой носом. Это был помещик, живущий по соседству, князь Медиков. Застыв на месте, я, не веря своим глазам, любовался его конем. Мгновенно мне вспомнились рассказы о коне святого Сары бека, которых я наслушался, пока жил в Шуше.
"Это гнедой конь. Во всем Карабахе таких коней двенадцать голов. За ними строже, чем за женщинами в гареме султана".
И вот теперь этот легендарный конь стоял передо мной.
- Куда вы направляетесь, князь.
- На войну, сынок.
- Какой у вас прекрасный конь, князь!
- Да, я вижу, ты восхищен. Лишь у нескольких человек есть такие гнедые.
В глазах князя заблестели слезы гордости и волнения.
- Его сердце весит всего три килограмма. Если намочить его круп, он блестит, как золотое кольцо. Этот конь еще не видел дневного света. Сегодня, когда его вывели на воздух, лучи солнца осветили его глаза, и они заблестели, как забивший из-под земли родник. Так блестят глаза человека, добывающего огонь. Этот конь потомок коня Сары бека. Я его еще никому не показывал. Князь Меликов сел на этого коня, лишь когда царь призвал его на войну.
Он величественно попрощался и продолжал путь. Тихо позвякивала его сабля. В стране, действительно, началась война.
Домой я добрался уже затемно. Сообщение о войне взбудоражило город. Аристократы напились, бродили пьяные по улицам и стреляли в воздух. - Прольется кровь, - кричали они, - кровь будет литься рекой, мы прославим тебя, Карабах!
Дома меня ждала телеграмма. "Немедленно возвращайся домой. Отец".
- Собирайся, - сказал я гочу, - завтра едем домой.
Я вышел на улицу, наблюдая за происходящим в городе. Что-то тревожило меня, но что, я не мог понять. Я поднял голову и долго смотрел в небо, пытаясь угадать будущее.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
- Скажи, Али хан, а кто наши союзники. - спросил меня гочу.
Мы спускались вниз по извилистым улицам Шуши. Гочу, простой деревенский парень, был неутомим, он выискивал самые неожиданные вопросы на политические темы и задавал их мне.
В нашей стране люди средних классов чаще говорят о религии, политике или торговле. Война же охватывала все эти три сферы. О ней можно было говорить сколько угодно, когда угодно и где угодно - в пути, дома, в чайхане - везде. Это была тема, на которую никогда нельзя было наговориться.
- Наши союзники, гочу, это японский император, индийский король, английский король, сербский царь, король Бельгии и президент Французской республики.
Гочу недовольно поджал губы.
- Но ведь французский президент - человек гражданский, как же он сможет выйти на поле битвы и командовать сражением.
- Не знаю. Может быть, он пошлет на войну кого-нибудь из своих генералов.
- Человек должен сам участвовать в войне, а не поручать это другому. Иначе это ненастоящая война.
Он внимательно вгляделся в спину нашего возчика и тоном знатока сказал:
- Правда, царь - человек невысокий и худой, а король Гийом - напротив, широкоплечий и сильный. Он победит царя в первом же бою.
Этот простодушный человек верил, что на войне цари верхом на конях встречаются лицом к лицу и именно так начинается сражение. Переубедить его было невозможно.
- После того, как Гийом победит царя, должен выйти царевич. А царевич еще маленький и больной. У Гийома же, напротив, шестеро здоровых и сильных сыновей.
Я пытался как-то уменьшить его пессимизм.
- Но Гийом может биться только правой рукой, потому что его левая рука парализована.
- Да ну, это не имеет никакого значения. Левая рука ему нужна только для того, чтобы держать поводья коня. А для сражения левая рука не нужна.
Он немного помолчал, задумчиво морща лоб, а потом вдруг спросил:
- А правду говорят, что императору Францу-Иосифу сто лет.
- Я точно не знаю. Но он очень старый.
- Ужасно, - промолвил гочу, - такой старый человек должен будет сесть в седло, обнажить меч.
- Ему не придется делать этого.
- Как это не придется. Придется. Между ним и сербским королем кровная месть. Сейчас они кровные враги, и император Франц-Иосиф должен отомстить за убийство эрцгерцога. Будь это один из наших крестьян, может быть, дело и кончилось бы денежным расчетом. Отдал бы сто коров и дом - на том и поладили бы. Но ни один царь не должен прощать пролитой крови, иначе все так и будут прощать, и кровная месть совсем исчезнет. А если не будет кровной мести, страна погибнет.
Гочу был прав. Что бы ни говорили европейцы, но кровная месть служит для поддержания порядка в стране и сохранения полезных традиций. Конечно, старые и мудрые люди советуют за пролитую кровь брать в качестве возмещения денежную компенсацию. Но полностью отменять основу кровной мести нельзя. Ведь чем тогда закончится первое же кровопролитие.
Человечество разделено на семьи, между которыми существует определенное равновесие, поддерживаемое волей Аллаха и силой духа мужчин. Если же это равновесие насильственно нарушается, то семья, которая пошла против воли Аллаха, должна принести в жертву одного из своих членов. Таким образом, нарушенное равновесие будет восстановлено. Конечно, исполнить кровную месть не такое уж легкое дело. Бывает, что пуля мстителя летит мимо или людей гибнет, больше, чем следовало бы. Тогда кровная вражда продолжается. Но основа кровной мести верна и чиста.
Гочу отлично понимал, что я хочу сказать, и согласно кивал головой: да, столетний император, который садится на коня, чтобы совершить кровную месть, умный и справедливый человек.
- Но скажи, Али хан, если император и сербский король хотят свести друг с другом счеты, при чем же здесь другие короли.
Вопрос был очень трудным. Признаюсь, я тоже не мог найти на него ответа...
- Вот, смотри, - начал я, - наш царь и сербский король веруют в одного и того же бога, поэтому наш царь и помогает ему. А король Гийом и другие воюющие с нами государи, по-моему, родственники Франца-Иосифа. Английский король - родня царю. Вот так все и переплетено, как в цепочке.
Но мой ответ не удовлетворил гочу. Потому что японский император верует в совершенно другого бога, чем наш царь, а тот загадочный гражданский человек, который правил во Франции, не мог быть родственником ни одному из государей. К тому же, по мнению гочу, во Франции вообще ни в какого бога не верили. Поэтому она и называется республикой.
Все эти вопросы были для меня темным лесом. Я старался давать на них уклончивые, неопределенные ответы, и, наконец, сам перешел в наступление, спросив, намеревается ли мой храбрый гочу идти на войну.
Он мечтательно посмотрел на свое оружие.
- Да, - ответил, - конечно, я пойду воевать.
- А ты знаешь, что можешь не идти на войну. Ведь мы, мусульмане, освобождены от воинской повинности.
- Ну и что, я все равно хочу идти на войну. - И вдруг этот простодушный гочу стал очень разговорчивым. - Война - прекрасная штука, сказал он, - я могу обойти весь мир, услышать, как воет ветер на Западе и увидеть слезы на глазах врагов. Если я пойду на войну, мне дадут коня и винтовку, и я буду скакать с друзьями по завоеванным нами селам. А вернувшись с войны, привезу много денег, и все будут восхищаться моей удалью. Если же я погибну, то погибну, как мужчина, на поле битвы. Люди будут говорить обо мне только хорошее, а мой сын или отец станут пользоваться почетом. Да, война - прекрасная вещь. Каждый мужчина хоть раз в жизни должен побывать на войне.
Он говорил без передышки и с большим воодушевлением, представляя, как будет разить врагов, какие привезет трофеи. Глаза его сверкали, смуглое лицо напоминало героев "Шахнамэ".
Я завидовал ему. Этот простой человек точно знал, как ему следует поступать. Я же... слишком долго проучился в императорской гимназии. Вместе с учением я впитал и свойственные русскому характеру нерешительность и склонность к мечтаниям.
Вокзал был переполнен: женщины, старики, дети, крестьяне из Грузии, кочевники из Закатал.
Куда они едут. Что толкает их к путешествию. Мне кажется, они и сами не знали этого. Одни часами сидели, не двигаясь с места, другие штурмовали нужные им поезда.
У входа в зал ожидания горько плакал старик в драном тулупе. Он был родом из Ленкорани, и ему казалось, что дом его разрушен, а дети - погибли.
- Но Иран не воюет с нами, - сказал я, чтобы утешить его. Старик безнадежно посмотрел на меня.
- Нет, сынок, - ответил он, качая головой, - слишком долго иранский меч ржавел в ножнах. Теперь они обнажили его. К нам хлынут беженцы, войска шаха разрушат наши дома, потому что мы живем в империи кяфиров. За это иранский лев превратит нашу страну в пепелище. Юношей наших угонят в неволю, девушек - превратят в игрушки для забав.
И старик заплакал еще горше.
Тут появился гочу и, расталкивая людей, стал прокладывать мне дорогу к нашему поезду. Тупоносый локомотив был похож на злого дракона из детских сказок. Эти уродливые черные машины вдоль и поперек исполосовали гладь нашей степи.
Мы заперлись в купе. Правда, для этого пришлось немного приплатить проводнику, но зато нам никто не мешал, и мы могли ехать спокойно.
Гочу свободно уселся, поджав по-турецки ноги. На бархатной обивке дивана было вышито "ЗЖД" - "Закавказская железная дорога".
Наконец поезд тронулся. За окном плыла степь, погруженная в желтую сонную тишину. Лишь изредка ее гладь нарушали лысые вершины невысоких холмов.
Я опустил окно вагона и высунул голову. Откуда-то издалека с невидимых морей дул поверх холмов прохладный ветер. Скалы пылали жаром. Ветер тихо, по-змеиному, шевелил низкие кусты. Вдалеке по пескам шел караван. Верблюды испуганно оглядывались на наш поезд. Их было около сотни, может быть, даже больше. У каждого на шее висел колокольчик. Они мерно позвякивали в ритм движению, и так же ритмично покачивали головами верблюды. В музыке этой симфонии кочевья караван сливался в единое тело... Стоит неверно ступить одному из верблюдов, тут же нарушается гармония, звона. Услышав, что колокольчик звучит не так, верблюд начинает нервничать и успокаивается, лишь когда гармония звона восстанавливается.
Серое однообразие мягких песков наводило на мысли о вечности. Почему поезд увозит меня отсюда. Я принадлежу этим пескам, верблюдам, людям, ведущим караваны по этим пескам! Отчего же я не поднял руку, не потянул рычаг стоп-крана. Назад! Обратно! Я не хочу ехать в ту сторону. Я хочу вернуться! Этот однообразный звон колокольчиков каравана вечности доносит до меня отзвуки иных миров.
Что мне до мира, лежащего по ту сторону горной цепи. Какое мне дело до тамошних войн, городов, царей, людей, их забот и радостей, их грязи и чистоты. В нас иная чистота и иная грязь, иной ритм и иной облик. Поезд может увозить меня на Запад, но мыслями и душой я принадлежу Востоку.
Я долго смотрел назад, туда, где остался медленно, невозмутимо идущий своей дорогой караван, слушал глубокую тишину, и покой воцарялся в моей душе. На мою родину не посягал враг. Никто не захватывал Закавказья.
Гочу хочет ехать на войну. Он имеет на это право. Он будет сражаться за царя. Мой гочу охвачен жаждой приключений. Как и все правоверные мусульмане, он хочет видеть, как будут литься кровь и слезы его врагов.
Я тоже всем своим существом рвусь на войну. Мне хочется вдохнуть воздух жаркой схватки, увидеть дымы костров над огромным полем битвы. Какое прекрасное слово - война! В нем мужество и мощь.
Но пока мое место здесь. Я должен готовиться к тому дню, когда враг вступит на нашу землю, в наш город. Пусть сейчас на войну едут те, кто гонится за славой, но в стране должно остаться достаточное количество мужчин, чтоб разгромить врага. В душе моей живет непонятная тревога. Неважно, кто победит в этой войне, я предчувствую приближение страшной катастрофы, и она будет ужасней сотен захватнических походов царя. Существует невидимая сила, которая хочет вырвать из рук погонщика узду каравана и увести верблюдов на другие пастбища, повернуть их на другой путь. Но этими путями может идти Запад. Это не мой путь. Вот почему я остаюсь в своем доме, на своей земле. Лишь когда эта невидимая сила поднимется против моего мира, я обнажу свой меч.
Принятое решение всегда приносит успокоение.
Я отошел от окна и сел на место. В Баку, наверное, будут болтать, что я остаюсь дома из-за черных глаз прекрасной Нино. Пусть говорят. Может быть, в этом и есть доля истины. Ведь в этих черных глазах заключена для меня родная земля, зов родины, которую чужеземцы пытаются увести на чуждый ей путь.
Я остаюсь. Остаюсь, чтоб защитить мою родину от рук того невидимого чужеземца.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Баку расслабленно и лениво дремал под жаркими лучами августовского солнца. Все тем же было его древнее, изборожденное морщинами лицо. Многие русские исчезли из города. Они отправились на поля сражений воевать за царя и отечество. Полицейские ходили по домам, выискивая немцев и австрийцев. Цены на нефть подскочили, чему бакинцы были очень рады. Военные сводки могли читать только постоянные посетители чайханы. Война шла где-то далеко, на другой планете. Незнакомо и чуждо звучали названия захваченных или оставленных городов. На первых страницах газет красовались лица улыбающихся и уверенных в победе генералов.
Я не поехал в Москву поступать в институт. Не хотел оставлять родину во время войны. В конце концов, образование никуда не денется. Многие с презрением поглядывали на меня за отказ идти на войну. Однако когда я с нашей крыши смотрел на пестрые купола старого города, то понимал, что никакой призыв царя не в силах будет оторвать меня от родной земли, родных крепостных стен.
Отец изумленно и встревожено спрашивал:
- Ты в самом деле не хочешь идти на войну. Ты, Али хан Ширваншир.
- Да, отец, не хочу.
- Многие наши предки погибли на полях сражений. Это естественная смерть для мужчин нашего рода.
- Знаю, отец. Я тоже сложу голову на поле битвы, но не сейчас и не так далеко.
- Славная смерть лучше бесславной жизни.
- Я не живу бесславно. Но в этой войне я ни перед кем не ответствен и никому не должен.
Отец с недоверием смотрел на меня. Неужели его сын трус. В сотый раз он пересказывал мне историю нашей семьи.
- Еще во времена Надир шаха за иранскую империю сражались пять Ширванширов. Четверо из них погибли в сражениях во время индийского похода, и только один вернулся из Дели с богатыми трофеями. Он купил себе поместья, построил дворцы и жил еще долго после смерти этого жестокого шаха. Но в войне против Шахрур Гусейн хана этот мой предок перешел на сторону коварного шахзаде Ага Мухаммед Гаджара. Он со своими восьмью сыновьями участвовал в походах Ага Мухаммеда на Занд, Хорасан, Грузию. Из его сыновей остались в живых только трое, и после восшествия Ага Мухаммеда на престол сыновья служили в его свите. Когда Ага Мухаммед был убит, шатры Ширванширов стояли в шушинском лагере. Преемник Ага Мухаммеда - Фатали, человек мягкий и добрый, подарил Ширванширам поместья в Ширване, Мазандаране, Гилане и Азербайджане. Но за это девять Ширванширов сложили головы на полях сражений. Три брата стали наместниками шахиншаха в Ширване. Потом пришли русские. Ибрагим хан Ширваншир оборонял Баку, и его героическая смерть под Гянджой прибавила славы роду Ширванширов. После заключения Туркменчайского мирного договора владения, знамена и поля сражений Ширванширов разделились на две части. Те из Ширванширов, кто остался в Иране во время правления Мухаммед шаха, а позже при Насреддин шахе, сражались против туркменов и афганцев, где и сложили головы, Оказавшиеся же в России Ширванширы принимали участие в Крымской войне, сражались против турков, были на русско-японской войне. Они геройски погибали, а у нас взамен их жизней есть имения, ордена, и сыновья наши сдают экзамены, хоть и не могут отличить гериндиума от гериндивума.
- Наша страна опять воюет, - сказал в заключение отец, - а ты, Али хан Ширваншир, трусишь, прячешься за милосердными законами нашего государя. Что смысла в словах, если ты не впитал в кровь свою традиции нашей семьи! О героизме наших предков ты должен был узнавать не из мертвых, пыльных, пожелтевших книг, ты должен был ощутить его в своей крови.
Отец огорченно умолк. Он не понимал меня и потому презирал. Действительно ли его сын трусил. Идет война, а его сын не рвется в бой, не жаждет увидеть слезы врагов. Плох его сын, испорчен!
Я сидел на ковре, облокотившись на мягкую подушку.
- Ты обещал исполнить три моих желания, - шутливо сказал я, - первым было поехать летом в Карабах. Теперь же слушай второе: дай мне обнажить меч, когда я сам сочту нужным сделать это. Это никогда не поздно будет сделать. Мирные дни закончились, и надолго. Мой меч еще потребуется нашей родине.
- Хорошо, - сказал отец и больше никогда не говорил со мной о войне. Лишь иногда он издали внимательно смотрел на меня. Кто знает, может быть, его сын не так уж и испорчен.
Я пошел в мечеть Тезе пир и поговорил с муллой. Он тотчас понял меня и, облачившись в торжественные одежды, явился к нам домой. Он долго беседовал с отцом наедине. Мулла утверждал, что согласно Корану эта война не имеет для мусульман никакого значения, и для большей убедительности приводил высказывания пророков. С тех пор в нашем доме воцарились мир и покой.
Но это было только в нашем доме. Жажда сражений охватила большую часть молодежи, ни у кого не хватало рассудительности остаться в стороне.
Я иногда заходил к своим друзьям. Вот и сегодня от ворот Цицианишвили я свернул направо, на улицу Ашума, вышел на улицу Святой Ольги, перешел на другую сторону и постучался к старому Зейнал аге.
Ильяс бек сидел за столом и читал какое-то военное наставление. Рядом с ним, весь сморщившись от напряжения и с выражением ужаса на лице, сидел самый глупый ученик в нашей гимназии - Мухаммед Гейдар, которого война лишила остатков разума. Он поспешил бросить гимназию и теперь, как и Ильяс бек, жил лишь одной мечтой увидеть на своих плечах офицерские погоны. Оба теперь готовились к экзаменам на офицерский чин.
- Задачей армии и флота является защита царя и отечества от внешних и внутренних врагов, - уныло бормотал Мухаммед Гейдар.
Увидев книгу в руках этого несчастного, я решил подвергнуть его экзамену.
- Уважаемый Мухаммед Гейдар, скажите, пожалуйста, кто такие внешние враги.
Он поморщил лоб, подумал и выпалил:
- Это немцы и австрийцы.
- Ошибся, дорогой, - засмеялся я и прочитал ему из его книги: "Внешний враг - это военные подразделения, которые перешли наши границы с целью развязать войну".
Потом я обернулся к Ильяс беку.
- Что есть выстрел.
- Выстрел - это выбрасывание пули из ствола с помощью пороховых газов, - как автомат выпалил он.
Эта игра в вопросы и ответы продолжалась довольно долго. Просто поразительно - как сложно уничтожить противника по всем правилам науки и насколько поверхностно относятся к этому вопросу у нас на родине. А потом возбужденные Мухаммед Гейдар и Ильяс бек стали рассказывать о предстоящих военных операциях. Причем основную роль здесь играли прекрасные незнакомки, которых друзья целыми и невредимыми находили в развалинах захваченных городов. После часа мечтаний они пришли к выводу, что каждый солдат должен носить в своем ранце карту. После этого они обратили ко мне свои благосклонные взгляды.
- Когда я стану офицером, - проговорил Мухаммед Гейдар, - ты должен будешь уступать мне дорогу на улице и оказывать всяческое уважение.
- К тому времени, когда ты станешь офицером, Россия давно проиграет войну, и немцы займут Москву.
Это мое кощунственное заявление отнюдь не возмутило будущих героев. Потому что их, как и меня, совершенно не волновало, кто будет победителем в этой войне. Между нами и фронтом лежала одна шестая часть суши. Немцы не смогут захватить такую огромную территорию. Даже если это им и удастся, то какая им разница - вместо одного христианского, государя нами будет управлять другой. Все дело только в этом. Да, для Ильяс бека война была всего лишь приключением. А для Мухаммеда Гейдара возможностью славно закончить свое образование и посвятить себя достойному мужчины занятию.
Конечно, из каждого из них вышел бы отличный офицер. Потому что храбрости и героизма нашему народу не занимать. Но для чего. Во имя чего. Ни Ильяс бек, ни Мухаммед Гейдар не задавались этим вопросом. А все мои предупреждения были бесполезны: в них обоих проснулась восточная кровожадность. И успокоить ее уже было невозможно. Поэтому они с недоверием относились как к моим словам, так и ко мне самому. Почувствовав это, я ушел.
Узкими улочками я спустился к бульвару. Свинцово-зеленые волны лизали гранитные берега. В порту стояло военное судно. Я сел на скамейку и долго наблюдал за тем, как небольшое парусное суденышко борется с сильным морским ветром. Владельцем этого суденышка был бакинец. На таком судне я легко и спокойно мог бы дойти до Ирана, до древней и мирной Астары - морских ворот огромного и зеленого государства шаха, обители любви древних поэтов, напоминающей мне о героизме Рустам Зала, об ароматных розовых садах тегеранских дворцов. Рустам Зал-герой поэмы Фирдоуси "Шахнамэ". Иран - прекрасная и живописная страна.
Я несколько раз прошелся из конца в конец бульвара. Я никогда не приходил к Нино, чтоб увидеться с ней. Это противоречило бы правилам хорошего тона. Но, может быть, учитывая нынешнюю войну, старый Кипиани закроет глаза на некоторую вольность моего поведения. После долгих раздумий я набрал полную грудь воздуха и поднялся по ступенькам большого четырехэтажного дома. На втором этаже на дверях сияла латунная табличка "Князь Кипиани". Прислуга в белом переднике открыла дверь и присела в реверансе. Я отдал ей свою папаху, несмотря на то, что по обычаям Востока гость не должен снимать папаху. Но я был знаком и с европейскими обычаями. Князь с семьей сидели в зале и пили чай. Это был круглый зал, уставленный обитой красным бархатом мебелью. По углам в кадках стояли пальмы. Меня удивили стены, на которых не было ни ковров, ни масляной краски. Они были просто-напросто заклеены разрисованной бумагой. Княжеская семья пила английский чай из больших красивых чашек. На столе лежали сухари и бисквиты. Я поцеловал руку княгине. Рука пахла сухарями, бисквитом и духами. Князь пожал мне руку, а Нино, потупив глаза, протянула мне три пальчика.
Я сел. Мне тоже подали чай.
- Значит, Али хан, вы твердо решили не идти на военную службу. любезно осведомился князь.
- Да, князь, пока я не намерен делать этого.
Княгиня поставила чашку на стол.
- На вашем месте я вступила бы в один из комитетов помощи.
- Дело в том, что у меня совсем нет свободного времени. Боюсь, что смогу принести родине слишком мало пользы.
- Чем вы заняты. - удивился князь.
- Управлением нашего имения, князь.
Я попал в самую точку. Эту фразу я вычитал в каком-то английском романе. Когда какой-нибудь благородный лорд бездельничал, считалось, что он занят управлением своего имения. После этих слов я заслужил благосклонность старшего поколения семьи Кипиани, и Нино получила разрешение пойти вечером со мной в оперу. Я еще раз поцеловал ручку княгини, договорился зайти за Нино в половине восьмого и откланялся.
Нино пошла проводить меня до двери, и, когда прислуга подала мне папаху, моя любимая покраснела, опустила голову и чарующе нежно оказала на ломаном азербайджанском языке:
- Я очень рада, что ты остаешься в городе. Честное слово, очень рада. Но скажи мне, Али хан, ты, в самом деле, боишься войны. Ведь мужчины так любят воевать! Если тебя ранят, я буду любить даже твои раны.
Настал мой черед краснеть. Я крепко сжал ее руку и спокойно сказал:
- Я ничего не боюсь, Нино. Придет время, и ты будешь лечить и мои раны. А до тех пор можешь считать, меня трусом.
Нино посмотрела на меня с недоумением. Я пошел домой, раскопал какой-то старый учебник химии, и разорвал его на мелкие кусочки.
Затем я выпил настоящий иранский чай и заказал ложу в опере.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Резкий и яркий свет множества электрических ламп слепит глаза. С позолоченных гипсовых статуй в ложах спадает красный бархат. Лысины в зале сверкают, как звезды на ночном небосклоне. Спины и плечи женщин обнажены. Темный провал оркестровой ямы отделяет сцену от зала. Шепот, шелест программок, хлопанье женских вееров - все сливается в единый гул: через несколько минут в бакинском городском оперном театре должна начаться опера "Евгений Онегин".
Нино сидит рядом со мной. Как только в зале гаснут люстры, я обнимаю ее за плечи. Нино чуть отклоняет голову, и кажется, что она целиком поглощена музыкой. Налюбовавшись ее нежным профилем, я перевожу взгляд на сидящих в первых рядах. В третьем ряду, где-то между левым глазом и кончиком носа Нино в ритм музыке покачивается голова толстого человека с выпученными, как у барана, глазами и лбом философа. Это шушинский аристократ Мелик Нахарарян.
- Смотри, там Нахарарян, - шепчу я Нино.
- На сцену смотри, варвар, а не по сторонам, - шепотом отвечает она, но, тем не менее, косит глазами в сторону Нахараряна.
Тот оборачивается и дружески кивает.
В антракте мы встретились в буфете, куда я пошел купить Нино пару шоколадок. Нахарарян увязался за мной и зашел к нам в ложу.
- Сколько вам лет, Нахарарян. - спросил я его.
- Тридцать, - ответил он.
- Тридцать.! - удивленно воскликнула Нино. - Значит, скоро мы не увидим вас в городе.
-Но почему, княжна.
- Потому что всех мужчин вашего возраста призывают в армию.
Нахарарян захохотал. Его толстый живот при этом забавно подпрыгивал, а глаза, казалось, вот-вот выскочат из орбит.
- Очень жаль, княжна, но я не смогу пойти на войну. Врачи обнаружили у меня неизлечимое воспаление придаточных пазух, поэтому я вынужден остаться дома.
Название болезни звучало странно и напоминало какую-то желудочную. Нино удивленно выпучила глаза.
- А эта болезнь опасная. - с состраданием спросила она.
- Все зависит от самого человека. С помощью хорошего врача не каждая болезнь может стать опасной.
Нино была удивлена и рассержена.
Мелик Нахарарян происходил из одной из самых уважаемых семей Карабаха. Его отец был генералом. Сам же Мелик был здоровым, как медведь, холостяком.
Когда он покидал ложу, я пригласил его на ужин после оперы, и он принял приглашение
Поднялся занавес. Головка Нино опустилась мне на плечо. А когда зазвучал знаменитый вальс Чайковского, она подняла на меня глаза и прошептала:
- По сравнению с Нахараряном ты чуть ли не герой. По крайней мере, у тебя нет воспаления придаточных пазух.
- У армян просто больше фантазии, чем у мусульман - попытался я вступиться за Нахараряна.
Ленский громко пел под дулом онегинского пистолета, и до самой его смерти, неизбежность которой были предсказаны либретто и музыкой, головка Нино лежала на моем плече.
Это была большая победа, и ее следовало отметить.
Нахарарян ждал нас у выхода театра. На фоне фаэтона Ширванширов его автомобиль выглядел очень по-европейски.
Мы ехали по темным ночным улицам города, мимо гимназии, и лицея, которые ночью производили не столь унылое впечатление. Албяття, хярхансы бир олкядя мюхарибя гетдийи заман севгили биринджи нёвбядя,
севгилисинин йанына гэтмялидир, даха отуруб атир ийи сачан мяктублар йазмамалыдыр. Амма мюхарибя
бизим олкядя гетмирди, мюхарибя Русийада иди. Бунун мяня вя Нинойа чох аз дяхли вар иди. Буна
бахмайараг ичимдя гюджлю бир хирс вар иди. Мян тяджили эвиня гайыдан йашлы Кипианийя вя мюгяддяс Кралича
Тамара литсейиня хирслянмишдим. Чюнки онлар мюхарибя заманы гызлара озлярини неджя апармагы ойрядя
бильмямишдиляр. Хяр шейдян аввял ися ад-санымы унудараг озюмю Нинойа тез чатдырмаг учюн
тялясмяйимя бахмайараг онун хябярсиз чыхыб гэтмясиня гязяблянмишдим. Мяктубу тякрарян бир нечя
дяфя охудум. Бирдян хянджярими сыйырдым. Алими галдырыб ани бир сурятдя ону габага атдым. Хянджярин
тийяси выйылтылы бир сясля хавада учараг парылдады вя гаршымыздакы агаджын гёвдясиня санджылды.
Нёкяр агаджа йанашыб, хянджяри агаджын гёвдясиндян чякиб чыхарды. О, башы чыхан бир адам кими хянджярин
хяр тяряфиня бахыб мяня гайтарды вя бир аз горху иля деди:
- ”Халис Кюбячи поладыдыр, голунуз да гюввятли голдур”.
Мян ата миниб йаваш-йаваш эвя тяряф гетдим. Узагда шяхярин гюнбязляри гёрюнюрдю. Артыг хирсим
сойумушду. О агаджын гёвдясиня санджылыб галмышды.
Нино йердян гёйя гядяр хаглыйды. О, валидейнляриня хёрмят эдян бир гыздыр. Хяджалят чякдийим учюн
башымы ашагы салыб атымы сюрмяйя давам этдим. Кючяляр тоз-торпаг ичиндя иди. Гюняш да гызарыб Гярбдя
батырды.
Бирдян бир ат кишнямяси мяни диксиндирди. Башымы галдырдым вя хейрятдян агзым ачыла галды. Бир анлыга
Нинону да, бютюн дюнйаны да унутдум. Баладжа башы, мягрур бахышы, арыг гёвдяси вя балет ряггасясинин
айаглары кими назик айаглары олан бир ат дурмушду гаршымда. Гюняшин шюалары алтында атын ал гырмызы
дяриси парпар сайрышырды. Атын белиндя ися саллаг быгы, айри бурунлу бир годжа киши отурмушду. Бу,
гоншулугда йашайан Кнйаз Меликов иди. Мян гёзляримя инанмамыш кими хейранлыгла ата бахырдым.
Мян Шушайа илк гялдийим гюнлярдя джамаат мюгяддяс Сары бяйин гырмызы-гызылы рянгдя олан мяшхур джинс
аряб атларындан мяня данышмышдылар.
Бу кяхяр атды. Бютюн Гарабагда бу атдан анджаг он икиси вардыр. Онлары султанын хяряминдяки гадынлары
горуйан кими горуйурдулар. О гырмызы-гызылы мёджюзя инди гёзляримин онюндя дурурду.
- Йолунуз харадыр, кнйаз. - дейя сорушдум.
- Мюхарибяйя, оглум.
- Ня гёзял атдыр, Кнйаз!
- Хя, гёрюрям валех олмусан! Бу джюр кяхяр атыны гёрмюш оланлар бармагла сайыладжаг гядяр аздыр.
Кнйазын гёзляри долду:
- Атын йалныз уряйи уч кило агырлыгындадыр. Онун узяриня су тёкяндя бядяни гызыл узюк кими парлайыр. О
хяля гюняш ишыгыны гёрмямишдир. Бу гюн ону тёвлясиндян чыхарданда гюняшин шюасы онун гёзляриня
дюшдю. Онун гёзляри гайалар арасындан йени фышгырмыш бир булаг кими парылдайырды. Оду кяшф эдян
инсанын гёзляри да илк алову гёрдюйю заман хяр халда беля парлайыб. Бу кяхяр Сары бяйин атынын
джинсиндяндир. Мян ону бу гюня гядяр хеч кимя гёстярьмямишдим. Йалныз чар хязрятляри мюхарибя элан
этдийи заман бу мёджюзяли кяхяр ата кнйаз Меликов минярди.
О, гюрурла мяним иля саголлашды. Гылынджыны хяфифджя шыггылдадыб атыны сюрдю.
Олкядя догрудан да мюхарибя башламышды. Эвя гялиб чатанда хава гаралмышды. Мюхарибя чылгынлыгы
шяхяри шёвгя гятирмишди. Йерли задяганлар сярхош вязиййятдя сяс-кюйля кючялярдя вя мейданларда атларыны
чапа-чапа хавайа гюлля атырдылар.
- Ган ахаджаг, ган – дейя гышгырырдылар. - Ган су йериня, ахаджаг эй Гарабаг, сянин адын дюнйайа
йайыладжаг, адына шан-шёвкят гяляджяк.
Эвдя мяни бир телеграм гёзляйирди: “Дярхал эвя гайыт. Атан”.
Гочуйа:
- ашйаларымызы йагышдыр, - дейя амр этдим, сабах йола чыхырыг.
Кючяйя чыхараг шяхярдяки хярдж-мярджлийи сейр этдим. Мяни ня ися нарахат эдирди, амма сябябини
билмирдим.
Башымы галдырыб улдузлара бахдым вя хейли вахт дюшюнюб фикря гетдим.
Сяккиз.
Али хан, де гёрюм бизим достларымыз кимлярдир.” - дейя гочум мяндян сорушду.
Биз Шушанын доламандж йохушлу йоллары иля ашагы энирдик. Садя кяндли баласы олан гочум мюхарибя вя
сийасят сахясиня аид беля гярибя суаллары бири-биринин ардынджа вермякдян йорулмурду. Олкямиздя орта
тябягядян олан адамларын сёхбят этмяйя уч мёвзусу вар иди: дин, сийасят вя тиджарят. Мюхарибя бютюн
бу сахяляри ахатя эдирди. Мюхарибядян истядийин заман, истядийин йердя вя истядийи гядяр даныша
билярдин. Чюнки бу мёвзуну динлямякдян хеч ким йорулмаг билмирди.
- Гочум – дедим. Бизим достларымыз Йапонийа императору, хиндистан Кралы, Ингилтяря кралы, Сербийа
кралы, Белчика Кралы вя Франса республикасынын президентидир.
Гочу бу сёхбятдян наразы халда додагларыны бюздю:
- Франса республикасынын президенти ахы сивил бир адамдыр. О неджя дёйюш мейданына гедиб, мюхарибя
апара биляр.
- Билмирям, бялкя оз йериня генералларындан бирини гёндяряджяк.
- Адам гяряк мюхарибяни озю апарсын, башгасынын умидиня гоймасын. Йохса, мюхарибянин сону хеч да
хейирли олмаз.
Гочу йоргун бахышларла файтончумузу сюзюб, сяриштяли адам кими данышмага башлады:
- Чар баладжабой, джылыз бир адамдыр. Кайзер Гилйом ися аксиня, ири гёвдяли вя гюджлюдюр. О, эля илк
дёйюшдя чарын охдясиндян гяляджяк.
Бу садялёвх гочум эля билирди кий, мюхарибяни башламаг учюн ики дюшмян олкяляринин хёкмдарлары
атларына миняряк онлары бир-бирляринин узярляриня сюряджякляр вя мюхарибя да беля башлайаджагдыр. Аслиндя
мюхарибянин беля башламадыгыны сёйляйяряк ону инандырмага чалышмаг мянасыз иди. Кайзер Гилйом чары
вуруб йыхандан сонра шахзадя мейдана чыхмалыдыр. Шахзадя ися чох гяндж, устялик да хястядир. Халбуки,
гилйомун аслан кими алты саглам вя голу гюввятли огланлары вардыр.
Мян онун бядбинлийини совушдурмага чалышдым:
- Гилйом анджаг саг али иля вуруша биляр, чюнки онун сол голу шикястдир.
- эх, бунун хеч бир ахямиййяти йохдур. Сол ал она йалныз атын йюйянини тутмаг учюн лазым оладжагдыр.
Вурушмаг учюн ися она саг ал лазымдыр,
Гочум дярин дюшюнджяляря далдыгы учюн алнында джизгиляр амяля гялмишди. О бирдян-биря сорушду:
- Кайзер Франс Йозефин догрудан мы йюз йашы вар.
- Дягиг дейя билмярям. Амма чох годжа олдугу шюбхясиздир.
- О йашда бир годжанын атына миниб гылынджыны чякяряк вурушмасы дяхшятдир – дейя гочум диллянди.
- Аллах онун йардымчысы олсун.
- Амма, онун вурушмасына люзум йохдур.
Неджя йяни люзум йохдур.
- Она гёря кий, онунла Сербийа Кралы арасында ган давасы вардыр. Инди онлар бир-бирляриля ган
дюшмянляридирляр. Кайзер Франс Йозеф да оз вялияхдинин тёкюлян ганынын интигамыны алмалыдыр. Бизим
кяндлилярдян бири олсайды, йягин кий, йюз беш инякля бир эв вериб ган пулуну одяйя билярди. Амма Кафзер
тёкюлян ганы багышлайа билмязди. Агяр хамы тёкюлян ганы багышламалы олсайды, ондан сонра ган давасы
тезликля арадан галхарды. Ган давасы да олмаса, олкя тяняззюл эдяр.
Гочум хаглы иди. Авропалылар ня дейирляр десинляр, ган давасы дёвлят гурулушунун вя инсан давранышынын
ан онямли тямялини тяшкил эдирди. Албяття, йашлы вя мюдрик кишиляр алавя ган тёкюлмямяси учюн йалварыб
йахарырдылар кий, ахыдылан ганын авязиндя бёйюк мигдарда пул алыб онлары багышласынлар. Амма тёкюлян
ган давасынын асасыны мюхафизя этмяк лазымдыр. Акс тягдирдя тёкюлян ганларын сону харайа чатарды.
Бяшяриййят миллятляря дейил аиляляря бёлюнмюшдю. Аиляляр арасында ися Аллахын буйуругуна вя кишилярин
гюджлю инамына асасланан бир мювазинят варды. Кобуд зоракылыг нятиджясиндя бу мювазинят позуларса.
Аллахын буйуругуна гаршы гедян аиля да бир узвюню гурбан вермялидир. Бу йолла да мювазинят бярпа
олунур. Анджаг, ган гисасыны йериня йетирмяк бир аз чятин ишдир. Чох вахт гисас алан адамын гюлляси хядяфя
дяймир, йа да онун гюлляси лазым оландан даха чох адам олдюрюр. Ондан сонра ган давасы давам эдир.
Ган гисасынын асасы ися догру вя айдындыр. Гочум мяни чох йахшы баша дюшюрдю вя разылыг иля башыны
йыргалайырды. Оз вялияхдинин тёкюлян ганынын интигамыны алмаг учюн йюз йашы олан Кайзер Йозеф атына
миниб давайа хазырланмасы гёзял вя адалятли бир хярякят иди.
- али хан, агяр Кайзер иля Сербийа кралы ган устюндя дёйюшмяк истяйирлярся, башга хёкмдарлар бу ишя
нийя гарышырлар. - дейя гочум диллянди.
Бу суал чох чятин суал иди, озюм да бу суала джаваб тапа билмяздим...- Бурайа бах, - дейя сёзя башладым,
-бизим чар да Сербийа Кралынын сядждя этдийи Танрыйа итаят эдир, эля она гёря да чара кёмяк эдирди.
Мяним фикримджя Кайзер Гилйомла дигяр дюшмян краллар вя императорлар гохумдурлар. Ингилтяря кралы
чарла гохумдур. Беляликля, хяр шей зянджир кими бири-бириля баглы олур.
Мяним джавабым гочуму гане этмяди. Чюнки Йапонийа императору чарын Танрысындан тамамиля фяргли
олан бир Танрыйа итаят эдирди. Франсада хёкмдарлыг эдян о мюяммалы мюлки шяхсин ися хеч бир
хёкмдарларла гохумлугу олмайаджагына гочум амин иди. Бунлар хяля бир йана, гочумун фикринджя,
Франсада танры дейилян бир варлыг да йох иди. Демяли франсызлар аллахсызды. Она гёря да, о олкяйя
республика дейилир.
Бютюн бунлар мяня да гаранлыг иди. Гочума гейри-мюяййян бир шякилдя джаваблар вериб сорушдум кий,
гёрясян мяним игид гочум мюхарибяйя гедяджякдирми. Гочум хюлйалы бахышларла силахларына бахды.
- Бяли, - дейя джаваб верди – тябии кий, мян мюхарибяйя гедяджяйям. Амма билирсян кий, мян мюхарибяйя
гэтмяйя да билярям. Чюнки биз мюсялманлар хярби хидмятдян азадыг. Анджаг она бахмайараг мян
йеня да мюхарибяйя гетмяк истяйирям, – дейя садялёвх гочум бирдян-биря хяйяджана гялди. - Мюхарибя
йахшы шейди. Мюхарибянин сайясиндя чох сяйахят этмяк вя узаг дийарлара гетмяк мюмкюн оладжагды.
Гярбдя кюляклярин выйылтысыны эшидяджяк вя дюшмянлярин тёкдюкляри гёз йашларыны гёря биляджяйям.
Мюхарибяйя гетсям мяня бир ат вя бир тюфянг веряджякляр. Мян силах достларымла бирликдя тутдугумуз
кяндлярин ичярисиндян бёйюк рух йюксяклийи иля кечяджяйик. Мюхарибядян гайыданда ися озюмля чохлу
пул гятиряджяйям, гяхряман олдугум учюн хамы мяним гяхряманлыгымы байрам эдяджяк. Агяр хялак
олсам, асл киши кими дёйюш мейданында гяхряманджасына хялак оладжагам. О заман да хамы мяним
гяхряманджасына хялак олмагымдан данышаджаг, оглума вя атама бёйюк хёрмят гёстяряджякляр. Кимя
гаршы олурса-олсун мюхарибя йахшы шейдир. Киши гяряк омрюндя хеч олмаса бир дяфя мюхарибяйя гетсин.
Гочум дурмадан шёвгля данышырды. О, дюшмянляриня вураджагы йаралардан данышыр вя хятта хяйалында
артыг хярби гянимятлярини да гёрюрдю. Онун гёзляри гетдикджя артан эхтирасдан парлайырды, гарайаныз
сифяти ися илахи “Шахнамя” асяринин сяхифяляриндяки афсаняви джянгавярляринин симасыны хатырладырды.
Мян хягигятян она гибтя эдирдим, чюнки о ня эдяджяйини дягиг билян садя бир адамды. Мян ися
гяляджяйя хяйалпярястлик вя гярарсызлыгла бахырдым. Мян рус император гимназийасында охудугум заман
тяляб олунандан да артыг охумушдум. Русларын хяйалпяряслийи мяня да кечмишди.
Гялиб Дямир йол стансийасына чатдыг. Гюрджюстандан олан гадынларла, ушаглар, годжалар вя Загаталадан
гялмиш кёчяриляр стансийанын бинасына долмушдулар. Онларын харадан гялиб вя харайа гетмяк
истядиклярини билян йох иди. Эля бил буну хеч озляри да билмирдиляр. Онлар палчыг топалары кими динмяз-
сёйлямяз йердя отурурдулар, йа да кий, хансы истигамятя гэтмясиндян асылы олмайараг гялян гатарлара
хюджум эдиб вагонлара долушурдулар. Айниндя гойун дярисиндян джырыг кюрк олан бир годжа гёзлямя
залынын гапысында отуруб хёнкюр-хёнкюр аглайырды. О, Иран сярхядиндяки Лянкяран шяхяриндян иди. Она
эля гялирди кий, онун эви йаныб йерля йексан олмуш, ушаглары да олмюшляр. Она дедим кий, Иран бизимля
мюхарибя апармыр. О, умидсиз халда мяня бахыб деди: “Йох, ага Иранын гылынджы узун иллярди кий,
пасланмышды. Инди ися о гылынджы йенидян итиляйибляр. Геджяляр бизя басгын эдяджякляр, Шахсевянляр да
эвляримизи йерля-йексан эдяджякляр, чюнки биз кафирляр империйасында йашайырыг. Иран асланы олкямизи
харабазара чевиряджяк. Гызларымыз кёля, огланларымыз да Иран шахпярястляринин ойунджагы оладжаг”.Годжанын
мянасыз фярйадлары давам эдирди. Гочум гарышыглыгда джамааты итяляйя-итяляйя вагона минмяк учюн йол
ачырды. Чох бёйюк азиййятдян сонра няхайят вагона миня билдик. Кондуктора пул веряндян сонра о
бизя бир купе ачды. Биз да сакитляшиб отурдуг. Локомотивин кют симасы Нух аййамындан галма аждаханы
хатырладырды. Сяхрамызын фонунда онун гара йыртыджы бир гёрюнюшю варды.
Гочум узяриндя гызылы сапла тохунмуш “З.Ж.Д.” хярфляри олан мяхмяр дёшякчянин устюндя отурду.
Гатар агыр-агыр хярякятля чёл мянзяряляринин ичиндян кечмяйя башлады. Та узаглара гядяр узанан
сапсары гумлар, йумшаг вя йуварлаг тяпяляр, кюляклярдян вя гюняш шюаларындан чатламыш гайалыглар ишыг
сачырдылар.
Вагонун пянджярясини ачыб байыра бахдым. Гызмар гум тяпяляринин устюндян, чох-чох узагларда олан
дяниз тяряфдян сярин кюляк асирди. Чылпаг гайалар гыпгырмызы гёз кими кёзярирди. Сяхранын атрафыны
бюрюйян тозлу коллар илансайагы тярпяширди.
Сонра сяхрада бир карван гёрюндю. Карвандакы йюздян чох бир вя ики хёргюджлю ирили-кичикли дявялярин
хамысы уркяк бахышларыны гатара зиллямишдиляр. Хяр дявянин бойнунда зынгыров вар иди. Онлар айагларыны
горхаг аддымларла зынгыровларын сясляринин ахянгиня уйгун олараг атыр, башларыны да она уйгун сурятдя
йеллядирдиляр. Дявянин бири бюдряся вя йа аддымыны сяхв гойса зынгыровун бирининсясидярхалкясилир.
Дявяляринхамысы буну хисс эдир вя онлар нарахат олмага башлайырлар.
- ----------------------------------------------------
ЗЖД – Загафгазскайа железнайа дорога.
--------------------------------------------
Карванда йалныз ахянг бярпа олунандан сонра дявяляр сакитляшир. Чёлюн гызгын хюлйаларындан догмуш
вя эйни хямирдян йарадылмыш дявя чёлюн символудур.
Дявя карваны агыр-агыр гюн чыхан тяряфдян узаглашараг, бир хяйал аляминдя йох олурду. Гатар ися гюн
батан истигамятиня гедирди. Мян орайа, дявяляря, онлары апаран адамлара вя гумлу сяхрайа мянсубам!
Мян гатары сахламаг учюн ня сябябдянся алими галдырыб эхтийат айляджини дартмадым. Чюнки мян артыг
о истигамятя гетмяк истямирдим. Гатар Гярбя тяряф гедя биляр, амма мян бютюн гялбимля, бютюн
рухумла Шяргя мянсубам.
Купенин пянджярясини ачыб, башымы байыра чыхартдым. Карван артыг узагларда галмышды. Онун архасынджа
бахдым там бир сюкут чёкмюшдю. Мяним олкямдя хеч бир дюшмян йох иди. Загафгазийа чёллярини хеч
ким тяхдид этмирди. Гочум мюхарибяйя гетмяк истяйирди. Онун учюн дурум башгайды. Чюнки о, чар
учюн да вурушар, гярб учюн да. Гочум оз маджяра пярястлийинин асириди. О, бязин асийалылар кими
дюшмянляринин ган ахытмасыны вя онларын гёз йашларыны гёрмяк истяйирди. Мян да мюхарибяйя гетмяк
истяйирдим: Бютюн варлыгым ганлы бир мюхарибянин гятирдийи хюриййятин хясрятини чякирди. Ичим геджяляр
дёйюш мейданындан уджалан тюстюляри гёрмяк арзулары иля долу иди. Мюхарибя – ан гёзял сёздюр. Онда
кишилик вя гюдрят хисс олунур. Хяр халда мян бурада галмалыйам кий, дюшмянин олкямизя айаг басдыгы
гюня озюмю онлара гаршы хазырлайым. Гой бу мюхарибяйя ловгалар гетсинляр. Амма олкямиздя кифайят
гядяр адам галмалыдыр кий, дюшмяни дяф этмяк мюмкюн олсун. Йеня да ичимдя богуг бир хисс варды.
Хисс эдирям кий, бу мюхарибядя ким галиб гялирся-гялсин, бизим учюн чарын истила йюрюшляриндян да бёйюк
бир тяхлюкя мейдана чыхар. Гёзя гёрюнмяз бир гюввя карванын ипини сарбанын алиндян алыр вя ону зорла
йад отлаглара, йад йоллара дёндярмяк истяйир. Бу йоллар ися, анджаг гярбин йоллары ола биляр. Мян о йолла
гетмяк истямирям. Она гёря да мян мюхарибяйя гэтмяйиб вятянимдя галмаг истяйирям. Анджаг о
гёзягёрюнмяз гюввя мяним дюнйама гаршы галхарса, йалныз о заман мян гылынджымы гынындан
сыйыраджагам.
Отурдугум йердя рахат дюшюнюрдюм. Инсан дюшюндюйюню ахыра чатдыранда рахат олур. Ола биляр
джамаат сёз йайаджаг кий, мян Нинонун гара гёзляриндян айрыла билмядийим учюн мюхарибяйя гэтмяйиб
эвдя галырам. Гой десинляр. Ола биляр кий, буну дейянляр бялкя да хаглыдырлар. Амма онлар ону да
билсинляр кий, бу гара гёзляр мяним учюн вятян торпагыдыр, йаделлилярин йад йола дартыб апармаг истядийи
вятян овладынын нидасыдыр. Мян да галырам кий, ана вятяними гёзягёрюнмяз йаделли дюшмянлярдян
горуйум.
Гёзлярим гочума саташды. О ширин йуху ичиндя хор-хор хорулдайырды.
Доггуз.
Бакы шяхяр август гюняшинин алтында сюст дюшмюшдю. Онун гядим, гырыш тутмуш сифяти хеч дяйишмямишди.
Русларын чоху шяхярдян гейбя чыхмышдылар. Онлар оз чарлары вя вятянляри угрунда джябхяйя гетмишдиляр.
Полис бир-бир эвляри гязиб алманларла австрийалылары ахтарырды. Нефтин гиймяти артмышды. Шяхяр гала
диварларынын ичиндя вя байырында йашайан адамларын кефляри саз, хяйатларындан да мямнун идиляр.
Мюхарибя барядя мялуматлары йалныз чайханаларын даими мюштяриляри эшидя билирдиляр. Мюхарибя санки
чох узагларда, башга бир планетдя гедирди. Мюхарибядя фятх эдилян вя йахуд итирилян шяхярлярля
гясябялярин адлары чох узагдан эшидилир вя гулагларда йад кими сяслянирди. Бютюн гязетлярин биринджи
сяхифяляриндя мюхтялиф генералларын шякилляри чап эдилирди. Бу генераллар бир дост кими озляриндян разы
халда, зяфяря архайын кими тясвир олунурдулар. Мюхарибя гедя-гедя вятяними тярк этмяк истямирдим.
Эля она гёря да Москвайа гедиб хариджи дилляр институтуна дахил олмадым. Бир да тяхсил гачмырды ха.
Мюхарибяйя гэтмядийим учюн бир чохлары мяня нифрят эдирди.
Лакин мян эвимизин дамындан кёхня шяхярин рянгарянг гюббялярини сейр эдян заман дярк эдирдим кий,
чарын хеч бир чагырышы мяни догма гала диварларындан айыра билмяз.
Мяним давранышым атамы карыхдырмышды. О, тяшвишля мяндян сорушду:
- Сян, али хан Ширваншир, догрудан да мюхарибяйя гетмяк истямирсян.
- Бяли, ата гетмяк истямирям.
- адждадларымызын чоху дёйюш мейданында хялак олублар. Бу бизим аилядя тябии бир халдыр.
- Билирям, ата. Мян да дёйюш мейданында джан веряджяйям, амма инди йох, эля узаг джябхялярдя да йох.
-Шяряфсиз йашамагданса, шяряфли олмяк даха йахшыдыр.
- Мян шяряфсиз йашамырам. Бу мюхарибя мяни марагдандырмыр.
Атам шюбхяли-шюбхяли мяня бахды. Йохса овлад йетишдирирям дейя о горхаг овладмы йетишдирмишди.
Йюзюнджю дяфя о, мяня аилямизин тарихчясини тякрарян нягл этмяйя башлады: хяля Надир шахын хакимиййяти
дёврюндя беш Ширваншир Гюмюш Аслан олкяси угрунда неджя вурушдугларыны данышды. Онлардан дёрдю
Хиндистана йюрюш вахты дёйюш мейданында хялак олмушду. Йалныз бири Дехлидян бол гянимятля
гайытмышды. О, сонралар маликаняляр алмыш вя сарайлар тикдирмишди да. Горхулу хёкмдарын дёврюндян
да саг-саламат чыхмышды. Амма Шахрух Хюсейн хана гаршы вурушдугу заман адждадым гяддар Гаджар
шахзадяси Ага Мяхяммядин тяряфиня кечмишди. Ондан сонра о адам сяккиз оглу иля бирликдя Ага
Мяхяммядин Зянд, Хорасан вя Гюрджюстан йюрюшляриндя иштирак эдиб. Онун сяккиз оглундан учю саг
галмышды. Онлар да бу бёйюк Хядим шах оландан сонра да она гуллуг этмякдя давам эдирдиляр. Ага
Мяхяммяд олдюрюлдюйю геджя о уч гардашын чадырлары Шахын Шушадакы гяраргахында гурулу галмышды.
Ага Мяхяммядин вариси Фятяли ханын онлара Ширванда, Мазандаранда, Гиланда вя Азярбайджанда бяхш
этдийи тасяррюфатларла, маликаняляр Ширванширляр няслинин доггуз игидинин ганларынын бахасына баша
гялмишди. Бу уч гардаш шахяншахын варис джанишинляри кими Ширванда хёкмдарлыг эдирдиляр. Сонра руслар
гялдиляр. Ибрахим хан Ширваншир о вахт Бакыны мюдафия эдирди. Онун Гянджя йахынлыгында
гяхряманджасына шяхид олмасы Ширванширляр няслиня шан, шяряф гятирмишди. Йалныз Тюркмянчай сюлх
мюгавилясиндян сонра Ширванширлярин арасына айрылыг дюшмюшдю. Няслимизин узвляри Мяхяммяд шахла
Нясряддин шахын хакимиййятляри заманы тюркмянлярля афганлара гаршы дёйюшлярдя вурушуб хялак
олдулар. Няслимизин руслар тяряфиндя олан узвляри да чарын Крым мюхарибясиндя, тюркляря гаршы
дёйюшлярдя вя Рус-йапон мюхарибясиндя дёйюшюб хялак олурдулар. Няслимизин шан вя шяряфля дашыдыгы
сайсыз-хесабсыз орденляр, нишанлар беляджя газанылмышды. Огулларымыз Гериндиум вя Гериндивйум
арасындакы фярги билмядикляри халда, беля имтаханлары вермяйя гадир идиляр.
Атам сёзюня йекун вуруб деди:
- олкядя йеня мюхарибядир, амма сян али хан, чарын илтифатлы бир фярманынын ардында гизляниб горхаглыг
эдирсян. Няслимизин тарихчяси сянин ганына йеримяйибся, ня десям да файдасы йохдур. Сян
адждадларымызын гяхряманлыгларыны тоз басмыш китабларын сяхифяляриндя йох, гялбиндя вя ган
дамарларында охумалы идин.
Атам гямгин халда сусду. О, мяни баша дюшмядийи учюн мяня нифрят эдирди. Онун оглу догруданмы
горхаг иди. олкядя мюхарибядир, амма онун оглу дёйюшя джан атмыр. Дюшмянин ганына сусамыр,
онларын диз чёкдюйюню вя агладыгларыны гёрмяк истямирди. Йох, онун оглу корланыб, йолдан чыхыб!
Мян халчанын устюндя бардаш гуруб отурмушдум. Йумшаг йастыга сёйкяниб зарафатла дедим: “Мяня
демишдин кий, уч шей эдя билярсян. Биринджиси илк йазымы Гарабагда кечирмякди. Икинджиси, мян оз гылынджымы
анджаг озюм истядийим заман гынындан сыйыраджам. Бу ишин да чох гедж оладжагыны дюшюнмюрям.
Йанылмырамса сюлх гюнляри узун заман учюн гуртарыб. Бизим вятянимизин мяним гылынджыма даха сонра
эхтийаджы оладжаг.
Атам, йахшы дейиб сусду вя бир даха мюхарибядян сёз салмады. Йалныз хярдянбир сорушуджу бахышларла гёз
уджу мяня бахарды. Бялкя оглу хяля корланмайыб, ким билир.
Бу арадан Тязя Пир мясджидиня гедиб, оранын имамы иля сёхбят этдим. Имам дярхал мяни баша дюшдю. О
йарашыглы либасыны гейиб эвимизя гялди. Имам атамла бир отага гириб орада бир хейли сёхбят этдиляр. Узун
сюрян сёхбят аснасында имам атама демишди кий, Гурани Кяримя асасян бу мюхарибянин мюсялман иля
хеч бир алагяси йохдур. О, оз сёзлярини тясдиг этмяк учюн пейгямбярин бир чох кяламыны да атама
сёйлямишди. Ондан сонра бизим эвимиздя сакитлик хёкм сюрмяйя башлады. Эвимизя барышыг вя амин-
аманлыг гялди.
Амма бу сакитлик йалныз бизим эвдя иди. Гянджляримиздя дёйюш хявяси йаранмышды. Бундан кянарда
галмаг да хяр адамын иши дейилди. Бязян достларыма баш чякмяйя гедирдим. Бу гюн да мян Сисанишвили
дарвазасындан кечиб, сага Хашым кючясиня дёндюм. Сонра да мюгяддяс Олга кючясиндян кечиб,
Зейнал аганын эвиня гетдим.
Илйас бяй масанын архасында отуруб хярбийя аид олан асярляри охуйурду. Онун йанында гашлары чатылмыш
вя сифятиня дяхшят чёкмюш, мяктябдя ан ахмаг шагирд олан Мяммяд Хейдяр чёмбялиб отурмушду.
Мюхарибя ону агыллы башлы сарсытмышды. О да элм оджагыны тялясик атыб Илйас бяй кими йалныз чийинляриндя
гызылы сапла ишлянмиш забит пагонларынын варлыгыны хисс этмяк арзусу иля йашайырды. Она гёря да онларын хяр
икиси забитлик мяктябиня дахил олмаг учюн инадкарджасына имтахана хазырлашырдылар. Отага гиряндя
Мяммяд Хейдярин мяйус мырылтысыны эшитдим: “Орду вя донанманын вязифяси чары вя вятяни хариджи вя
дахили дюшмянлярдян горумагдыр”.
Мян бу заваллынын алиндян китабы гётюрюб, ону имтахан этмяйя башладым:
- Мёхтярям Мяммяд Хейдяр, мяня сёйляйя билярсянми кий, хариджи дюшмян дедийин кимдир.
О, алныны гырышдырыб чох дярин фикря гетди. Сонра бирдян партлады. “Алманлар вя Австрийалылар”.
Тямамиля йанылырсан азиз достум, - дейя гюлдюм. Сонра гялябя газанмыш бир инсан кими китабдан
охудум:
“Хариджи дюшмян термини, мюхарибя этмяк мягсядиля бизим сярхядляримизи ашан вя йа ашмаг тяхлюкясини
йарадан хяр нёв хярби хиссядир”.
Сонра узюмю Илйас бяйя чевирдим:
- Сян мяня дейя билярсянми “Атяш ня демякдир.”
Илйас бяй бир автомат кими джаваб верди: “Атяш, барыт газынын кёмяйи иля гюллянин люлядян чыхмасына
дейилир”.
Бу суал-джаваб ойуну бир мюддят давам этди. Биз элмин бютюн гайдаларына риайят эдиб дюшмяни мяхв
этмяйин ня гядяр чятин олдугуна вя бу сянятя бизим олкядя хяля да чох сятхи амял эдилдийиня хейрят
эдирдик.
Сонра Мяммяд Хейдярля Илйас бяй севинджиндян вядждя гялиб гяляджяк хярби амялиййатлардан данышмага
башладылар. Дюз бир саатлыг хюлйапярястликдян сонра хяр икиси беля нятиджяйя гялдиляр кий, хяр бир асгяр оз
хяритясини арха чантасында дашымалыдыр. Буну дейяндян сонра онлар мярхямятли бахышларыны мяня
зиллядиляр.
Мяммяд Хейдяр сёзя башлады:
- Мян забит олдугум заман, сян гяряк кючядя гедяркян мяня йол верясян вя мяня бёйюк хёрмят
гёстярясян. Чюнки мян джясур ганымла сянин тянбял гёвдяни мюдафия эдяджяйям.
- Сян забит олана гядяр мюхарибя чохдан сона чатмыш оладжаг, алманлар да Москваны тутаджаглар.
Мяним бу гянаятим гяляджяк ики гяхряманымын кефлярини хеч да позмады. Чюнки мюхарибядя кимин
галиб чыхаджагы мяним кими онлары да марагландырмырды. Бизимля дёйюш мейданы арасында дюнйанын
алтыда бири гядяр бёйюк бир мясафя вар иди. Алманлар бу гядяр уджсуз-буджагсыз йери тута билмяздиляр.
Агяр алманлар лап бу гядяр йери тутсайдылар да, бизим учюн фярги йох иди. Чюнки бир христиан хёкмдарын
йериня о бири христиан бизя хёкмранлыг эдяджяйди. Илйас бяй учюн мюхарибя бир мяджаря иди. Мяммяд
Хейдяр учюн ися мяктяб хяйатыны шяряфли бир шякилдя баша вуруб, озюня бир киши сяняти сечмяк фюрсяти иди.
Албяття онларын хяр икисиндян йахшы джябхя забити чыхарды. Мян буна амин идим. Чюнки халгымызда
игидлик вя джясарят кифайят гядярди. Амма ня файда. Бу суалы ня Илйас бяй вя ня да Мяммяд Хейдяр бир
кяря да олсун сорушмурдулар. Мяним хябярдарлыгларымын хамысы там боша чыхды. Чюнки онларын хяр
икисиндя Шярглилярин ган ичярлийи хявяси ойанмышды. Ону сёндюрмяк артыг мюмкюн дейилди.
Бу сябябдян да онлар мяним сёзляримя вя озюмя этинасызлыг гёстяряндян сонра мян, Зейнал аганын
евини тярк этдим. Мяхялляни кечиб сахил багына гялдим. Гургушун рянгли Хязяр дянизинин дузлу сулары
сахилдяки гранит дашлары йалайырды. Лиманда бир хярби гями дурмушду. Сахилдя отуруб кичик далгаларда
игидджясиня чарпышан баладжа йелкянли гямиляря тамаша этдим. Мян онларын бириня миниб рахатджа Иран
шахынын йашыл дийарынын дарвазасы олан гядим Астара лиманына гедя билярдим. Бу дийар, классик иран
шаирляринин сон дяряджя гёзял йазылмыш рубаилярини, Рюстям Залын гяхряманлыгларыны, Техран сарайларынын
атирли гызылгюл багчаларыны мяня хатырладырды. Иран гейри ади бир хяйал дийары иди.
Мян бир нечя дяфя сахил багыны о баш бу баша гяздим. Ниногиля гедиб орада онунла гёрюшмяк мяня
хяля бир аз гярибя гялирди. Чюнки беля тягдирдя давраныш гайдаларына гаршы зидд оладжагдым. Амма,
мюхарибяни нязяря алараг бялкя да годжа Кипиани бу хярякятимя да гёз йумарды. Чох дюшюндюкдян
сонра, няхайят дяриндян няфяс алыб, дёрд мяртябяли бинанын пиллякянляри иля йухары галхдым. Бинанын
икинджи мяртябясиндяки гириш гапысынын узяриндя “Кнйаз Кипиани” сёзляри йазылмыш бюрюндж бир лёвхя варды.
Гапынын зянгини басдым. Аг орлюклю бир хидмятчи гыз гапыны ачды вя реверанс этди. Папагымы она
вердим. Шяргин адятиня гёря, гонаг папагыны чыхартмамалыдыр. Амма Авропалыларын мяджлисиндя хансы
шякилдя хярякят этмяйин гайдаларыны билирдим.
Кнйаз Кипианинин аиляси бёйюк гонаг отагында отуруб чай ичирдиляр. Гонаг отагындакы мебелин узюня
гырмызы ипяк парча чякилмиш, кюнджлярдя палма агаджлары вя дибчяклярдя чичякляр дурурду. Диварлара ися
садяджя нахышлы дивар кагызлары чякилмишди. Кипианиаилясинин узвляри бязякли ири финджанларда сюдлю ингилис чайы
ичирдиляр.Масанын устюндя сухары вя ингилис усулу иля хазырланмыш бисквит гойулмушду. Нинонун анасынын
алини опдюм. Онун алиндян сухары, бисквит вя атир ийи гялирди. Кнйаз мяня ал верди. Нино гизлинджячай
финджанынын ичиня бахараг уч бармагыны мяня узатды.
Мян айляшяндян сонра, мяня да чай гятирдиляр. Али хан демяли гяти гярара гялмисиниз кий, мюхарибяйя
гэтмяйяджяксиниз, дейя кнйаз зарафатла сорушду.
- Бяли, кнйаз мянджя хялялик вахты чатмайыб. Нинонун анасы финджаны масанын устюня гойуб диллянди.
- Сизин йериниздя олсайдым, бары мюхарибя гейрятляриня йардым гайясийля гурулмуш комитялярин бириня
юзв олардым. Хеч олмаса бу вя йа башга шякилдя бир униформа геймяк фюрсятини алдя эдя билярдиниз.
- Бу йахшы фикирдир, мян да беля эдяджяйям, - дейя кнйаз сёзюня давам этди:
- Дюз дейирсиниз, кнйаз. Амма иш бурасындадыр кий, бош вахтым о гядяр аздыр кий, горхурам ана вятян
мяндян чох аз файда гёрсюн.
Кнйаз тяяджджюбля узюмя бахыб сорушду:
- Бяс сиз бош вахтларында ня иля мяшгул олурсунуз.
- Маликанямизин идаря эдилмяси иля мяшгулам, кнйаз.
Бу джаваб йериня дюшдю. Бу джюмляни мян бир ингилис йазычысынын романында вя йа башга бир йердя
охумушдум. Агяр бир алиджянаб лордун иши-гюджю йохдурса, демяли о, оз маликанясини идаря этмякля
мяшгулдур. Бу джюмляни ишлятдийим учюн кнйаз аилясинин рягбятини газандым. Бир нечя бу джюр джюмляляр
ишлядяндян сонра Кипианиляр аиляси мяня бёйюк бир нязакят гёстяряряк о ахшам Нинону операйа
апармага иджазя вердиляр. Мян йеня да Нинонун анасынын алини опдюм, баш айдим вя хятта “р” хярфини
петербурглулар кими тяляффюз эдя-эдя данышдым. Ахшам саат сяккизин йарысында гялиб Нинону операйа
апараджагыма сёз вердим.
Нино мяни гапыйа гядяр отюрдю. Папагымы хидмятчи гызын алиндян алдыгым заман о, гызарыб башыны ашагы
дикди, сонра Нино хейран эдиджи бир ширинликля позуг Азярбайджан ляхджяси иля деди: “Шяхярдя галдыгын учюн
чох севинджяк олдум али хан”, Сян догруданмы мюхарибяйя гетмякдян горхурсан. Ахы кишиляр
мюхарибядян хошланырлар. Сян мюхарибяйя гедиб йаралансан да йараларыны беля севяджяйям”.
Мян Нинонун алини тутуб сыхдым вя сакит тярздя дедим кий, “Мян хеч нядян горхмурам, бир гюн
гяляджяк сян мяним йараларымы сарыйаджагсан. О гюня кими мяни горхаг хесаб эдя билярсян”. Нино ня
демяк истядийими анламадан чашгын-чашгын мяня бахды.
Ондан айрыландан сонра эвя гетдим вя хирсимдян кёхня бир кимйа китабыны джырыг-джырыг эдиб йеря
чырпдым. Бир аз хирсим сойуйандан сонра бир финджан Иран чайы ичдим вя операйа зянг эдиб бир ложа сифариш
этдим.
Он.
- Тез гёзлярини багла, алляринля гулагларыны тут вя дюшюнджяляриня гярг ол. Техрандакы о геджяни
хатырлайырсанмы.
Дашдан тикилмиш бёйюк бир зийафят салону вар иди, ири салонун гириш гапысы узяриндя Нясряддин Шахын
шяряфли ады хякк эдилмишди. Салонун ортасындакы дёрдкюндж сяхнянин атрафында отурмуш, айаг устя
дурмуш вя узанмыш вязиййятдя олан ляйагятли кишиляр, дяджял ушаглар вя вядждя гялмиш гянджлярля долу иди.
Онлар хязряти Хюсейнин Кярбяла мюсибятини гёстярян шябехя тамаша эдирдиляр. Салонда ишыг чох зяиф
йанырды. Сяхнядя саггаллы бир мяляк хязряти Хюсейня тясялли верирди. Залым хялифя Йезид, сюварилярини
сяхрайа гёндярир кий, хязряти Хюсейнин башыны кясиб она гятирсинляр. Наля вя шювян сяслярини гылынджларын
джингилтиси кясир. Али, Фатма вя инсанлыгын илк гадыны олан Хявва сяхнядя гязишиб узун рюбаи дюзюмлярини
охуйурдулар. Хязряти Хюсейнин башыны гызыл бир синидя гятириб Хялифяйя верирляр. Тамашачылар титряйир вя
аглашырлар. Бир имам джяргяляри гязиб, аглайан тамашачыларын гёз йашларыны памбыгла баладжа бир шюшяйя
йыгырды. О, гёзйашларында сон дяряджя овсунлу бир гюввятин олдугуна инанырды. Мёминин инамы артдыгджа
шябехин тасири да гюджлянирди. Энли бир тахта лёвхяси сяхра декорасийасы вязифясини гёрюрдю. Сандыг
хялифянин лял-джявахирятля бязядилмиш тахтыны, бир нечя агадж дирякляр джяннят багыны вя саггаллы бир киши да
хязряти Пейгямбярин гызыны тясвир эдирди.
- Инди ися гёзлярини ач, аллярини гулагларындан гётюр вя атрафына бах!
Сайсыз-хесабсыз электрик лампаларынын кяскин вя парлаг ишыгы гёз гамашдырырды. Ложалар гипсдян
дюзялдилмиш вя узяриндя гызыл суйу чякилмиш илахя фигурлары иля бязядилмишди. Онларын устю гырмызы
мяхмярля ортюлмюшдю. Тамаша салонундакы кишилярин даз башлары геджяляр гёй гюббясиндя гёрюнян
улдузлар кими парылдайырды. Бязи гадынларын ися кюрякляри вя голлары чылпаг олдугундан салонда хяйяджан
йаранырды. Тамашачылары сяхнядян гаранлыг бир учурум айырырды. Бу гаранлыг учурумда утанджаг кими
гёрюнян мусигичиляр отуруб алляриндяки мусиги алятлярини кёкляйирдиляр. Театрын салонунда пычылтыларын
сяси, програм вярягляринин хышылтысы вя йелпиклярин тыггылтылары бир-бириня гарышмышды. Бир нечя дягигядян
сонра Бакы шяхяр опера театрында “Йевгени Онегин” тамашасы башланмалы иди.
Нино йанымда отурмушду. Онун зяриф симасы мяня тяряф йёнялмишди. Онун додаглары ням, гёзляри
гуру иди. О гядяр да данышган дейилди. Ишыглар сёнян кими голуму Нинонун чийинляриня гойдум. Нино
башыны йана чякди, эля бил кий, бютюн фикри Чайковскинин мусигисиндя иди. Йевгени Онегин шаханя
гёрюнюшю олан костйуму иля сяхнядя гязир, Татйана да арийасыны охуйурду.
Мян операны хямишя драм театрындан устюн тутардым. Чюнки операдакы хадисяляр, драмдакылара
нисбятян бясит иди вя чоху да аввялджядян бялли иди. Драм театрында ися сяхнядяки хадисяляри адам неджя
олса да билирди. Мусиги гурултулу олмадыгы заман операйа хеч бир этиразым йохду. Лакин драмда олуб
битян гармагарышыг, гярибя хадисяляри излямяйя чох заман хяддян артыг вахт сярф эдирдим. Салонда
гаранлыгдыр. Мян гёзлярими йумдугум заман гоншуларым рухумун бир мусиги океанынын овсунлу
дяринликляриня батдыгыны дюшюнюрдюляр.
Бу дяфя гёзлярими йуммадым. Нинонун зяриф профили архасында партерин биринджи джяргяляриндя отуранлары
нязярдян кечирирдим. Учюнджю джяргянин ортасында гойун гёзлю вя философ алынлы бир кёк адам отурмушду.
Бу, Шушанын задяган эрмяниляриндян олан Мялик Начарарйан иди.
Бах, Начарарйан орададыр – дейя Нинонун гулагына пычылдадым.
Ай барбар, сяхняйя бах, атрафа йох, - дейя Нино пычылты иля джаваб верди, амма буна бахмайараг озю да
гёз уджу кёк эрмяни тяряфя бахды.
Начарарйан отурдугу йердя башыны чевириб достджасына салам верди. Тяняффюсдя Нинойа шоколад алмаг
учюн буфетя гетдим. Буфетин гаршысында Начарарйанла гаршылашдым. Сонра тосгун бир аз да кечял олан
Начарарйан ложамыза гялиб отурду. “Начарарйан нечя йашыныз вар”, - дейя ондан сорушдум. О, “отуз”
дейя джаваб верди.
Начарарйанын джавабы Нинонун диггятини джялб этди вя хейрятляндирди: “Демяли, бундан сонра сизи
шяхярдя гёря билмяйяджяйик”.
- Няйя гёря, принсес.
- Чюнки сизин йашыныз да оланлары асгярлийя чагырмышлар.
Начарарйан бяркдян гюлдю, онун гёзляри аз гала хядягясиндян чыхаджаг иди вя шишман гарны атлана-
атлана деди:
- Тяяссюфляр олсун кий, принсес, мян мюхарибяйя гедя билмярям. Хяким мяндя сагалмаз бир бёйряк
хястялийи тапыб, эля буна гёря да мян асгярлийя гэтмяйиб эвдя галмалыйам.
Хястялийин ады гярибя сяслянирди.
Нино тяяджджюбдян гёзлярини бярялтди вя урякйананлыгла сорушду:
- Бу хястялик тяхлюкялидирми.
- Бу инсанын озюндян асылыдыр. Ишини билян хякимин кёмяйи иля хеч бир хястялик тяхлюкяли ола билмяз.
Нино хейрятлянмишди вя хям да гязяблянмишди.
Мялик Начарарйан Гарабагын ан нюфузлу аилясиня мянсубду. Онун атасы генерал иди, озю да айы кими
саглам вя зырпы иди. Устялик эвли да дейилди.
Пярдя галханда Нино башыны чийнимя гойду. Чайковскинин мяшхур валсы чалынмага башлананда ися Нино
гёзлярини мяня дикиб пычылдады:
- Сян Начарарйанла мюгайисядя аз гала гяхрямансан. Хеч олмаса сяндя ады долашыг олан хястялик
йохдур.
Гяхряман Ленски тенор сясийля охуйа-охуйа Йевгени Онегинин тапанджасынын люляси габагына чыхыб,
габагджадан програмлашдырылмыш сурятдя олдюрюляня гядяр беля Нино башыны мяним чийнимдян
галдырмады.
Начарарйан бизи операнын гиришиндя гёзляйирди. Онун автомобили вар иди. Автомобиля миниб шяхяримизин
гаранлыг дар кючяляриндян, гимназийанын вя литсейин габагындан кечдик. Автомобиль остановился у каменных ступенек городского клуба.
Нино было не совсем безопасно появляться здесь, так как она еще училась в лицее. Но, с другой стороны, в обществе господ Ширваншира и Нахараряна княжна Кипиани могла и нарушить правила лицея святой Тамары.
Мы прошли на ярко освещенную террасу, выходящую в темноту Губернаторского сада. Отсюда были видны звезды, мягко светящееся море и маяки Наргена.
Зазвенели бокалы. Нино и Нахарарян пили шампанское. Они пили вдвоем, потому что ничто в мире, даже прекрасные глаза Нино, не могли бы заставить меня прикоснуться к спиртному на глазах всего города. Поэтому я, как обычно, пил апельсиновый сок. Наконец оркестр из шести музыкантов решил порадовать нас антрактом. Воспользовавшись этим, Нахарарян очень серьезно и задумчиво сказал:
- Вот сидим мы здесь, вместе, представители трех самых больших народов Кавказа, - грузинка, мусульманин и армянин. Все мы трое рождены под одним небом, живем на одной земле. Между нами есть разница, но мы едины, как Троица. Мы одновременно являемся и европейцами, и азиатами, вобрали в себя и Запад, и Восток. И обоим отдаем мы свое богатство.
- Мне всегда казалось, - заговорила Нино, - что кавказцев всегда отличала воинственность. А вот сейчас я сижу рядом с двумя кавказцами, которые совершенно не хотят воевать.
Нахарарян взглянул на нее.
- Княжна, - мягко сказал он, - мы оба хотим воевать, но не друг против друга. Мы отделены от русских высокой стеной Кавказских гор. Если русские победят, наша земля перейдет в их полное владение. Мы будем лишены наших святынь, языка, национальных особенностей. И вместо того, чтобы выполнять роль моста между Европой и Азией, станем просто подобием тех и других. Нет уж, кто воюет за царя, воюет против Кавказа.
- Иранцы и турки грабят нашу страну, шах разорил восток, а султан запад, - проговорила Нино, и казалось, ее устами говорят мудрецы из лицея святой царицы Тамары. - Сколько девушек взяли они наложницами в гаремы! Русские не по собственной воле пришли сюда. Их позвали мы. Грузинский царь Георгий XII добровольно сдался русскому царю. Разве вы не слышали знаменитых слов: "Мы берем на себя оборону грузинского царства не для того, чтоб увеличить нашу и без того огромную империю".
Конечно, мы знали эти слова. Восемь лет подряд нам вдалбливали эти слова из манифеста Александра I, изданного более ста лет назад. "Мы берем на себя оборону грузинского царства...". Эти слова выбиты в бронзе в центре Тифлиса.
Нино не так уж не права. В те времена гаремы Востока были полны кавказскими женщинами, а улицы кавказских городов - убитыми христианами. Я мог бы сказать Нино в ответ: "Я - мусульманин, вы - христиане. Аллах отдал вас в наши руки", но счел за благо промолчать. Мне было любопытно, что ответит ей Нахарарян.
- Дело в том, княжна, - сказал он, - что человек, обладающий способностью мыслить политически, должен иметь мужество даже для того, чтобы совершить несправедливый или необъективный поступок. Я согласен с вами, что мир на нашу землю пришел вместе с русскими. Но сейчас мы, народы Кавказа, и без помощи русских можем сохранить этот мир. Теперь же русские утверждают, что они защищают нас друг от друга. Поэтому сюда направлены русские воинские части, русские чиновники и русский губернатор. Но посудите сами, княжна, должны ли вы опасаться меня. Или нужно ли спасать меня от Али хана. Разве мы не сидели вместе на пестрых коврах у шушинских родников за дружеской беседой. Да и Иран, сейчас уже не так опасен, чтобы кавказские народы боялись его. Наш враг на севере и он уверяет нас, что мы маленькие дети, которых нужно охранять друг от друга. А мы давно вышли из детского возраста.
- Так вы поэтому не идете на войну. - вставила тут Нино.
Выпитое шампанское сделало Нахараряна разговорчивым.
- Не только поэтому, - ответил он. - Я к тому же еще и лентяй и сибарит, люблю спокойную жизнь. Во-первых, я обижен на русских за то, что они конфисковали имущество армянской церкви. Во-вторых, лучше сидеть здесь, на террасе клуба, чем гнить в окопах. Моя семья пользуется достаточным уважением. А я - человек, любящий комфорт.
- Я думаю немного иначе, - сказал я, - я не любитель комфорта, а войну люблю. Но конкретно эта война мне не нравится.
Нахарарян отпил вина и взглянул на меня.
- Вы еще молоды, мой друг.
Он говорил много, но все его слова звучали умно. К тому времени, когда мы собрались уходить, Нино, кажется, уже поверила в правоту Нахараряна. Он повез нас домой на своей машине и по дороге не переставал разглагольствовать.
- Этот замечательный город - ворота в Европу. Если бы Россия не была такой отсталой, мы давно стали бы европейской страной.
Тут я вспомнил наши веселые дни в гимназии и засмеялся. Ведь наш преподаватель географии тоже хотел, чтобы наш город стал европейским.
Был прекрасный вечер. Мы прощались. Нахарарян отвернулся и глядел на море, я поцеловал глаза и руки Нино. Потом Нахарарян подвез меня к воротам Цицианишвили... Дальше на автомобиле не проедешь. Там, за крепостными стенами, начиналась Азия.
- Вы собираетесь пожениться с Нино. - спросил Нахарарян, прощаясь.
- Если Бог даст.
- Друг мой, вам придется преодолеть слишком много трудностей. Если понадобится помощь, я всегда к вашим услугам. Я хочу, чтобы вы стали первой семьей, которая свяжет наши народы узами родства. Мы должны объединиться, быть одним целым.
Я с признательностью пожал ему руку. Значит, в самом деле, и среди армян есть достойные люди. Это открытие ошеломило меня.
Домой я вернулся усталый. Слуга сидел на полу, поджав ноги, и что-то читал. Я взглянул на книгу. По страницам вилась изящная вязь арабских букв Корана. Слуга встал и поклонился. Я взял у него Священную книгу и начал читать: "О, вы, кто верует! Знайте, вино, азартные игры и рисунки отвратительны и суть, порождения сатаны. Держитесь подальше от них и, быть может, вы обретете счастье. Это сатана хочет отвратить вас от веры и поклонения Аллаху".
Какой-то сладковатый аромат шел со страниц книги. Тихо шелестела тонкая цветная матовая бумага. Серьезны и поучительны были слова Аллаха, переплетенные в мягкую кожу. Я вернул книгу слуге. У себя в комнате я вытянулся на широком, мягком диване и закрыл глаза, как делал всегда, когда мне надо было, как следует подумать и все разложить по местам. Шампанское, Онегин на балу, прозрачные бараньи глаза Нахараряна, нежные губы Нино, орды врагов, которые, перейдя горы, ринулись на нас, чтобы захватить наш город все это закружилось перед моими глазами.
С улицы доносилась какая-то монотонная песня. Это был влюбленный Ашум. Он был очень стар, и никто уже не знал, кого он так страстно любил. Люди прозвали его Меджнуном. По ночам он бродил по улицам города, потом садился на каком-нибудь углу и до самого утра плакал и пел о своей любви, о своей боли.
Однообразие его песен навевало сон. Я отвернулся к стене и крепко уснул.
Жизнь пока была прекрасной.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
У палки два конца, и оба одинаковые. Перевернешь ее, а ничего не изменится.
Так же и со мной, я все тот же, что месяц или год назад. Идет все та же война, все те же генералы одерживают победы или терпят поражения. Только вот люди, которые еще совсем недавно называли меня трусом, теперь при встрече стыдливо опускают глаза. Друзья и знакомые вдруг оценили по достоинству мой необыкновенный ум, и даже отец смотрит на меня с гордостью. А ведь ничего не изменилось.
Сегодня по городу поползли слухи, что султан Великой Османской империи Его величество Мехмет Рашид решил объявить войну христианскому миру. Его победоносная армия успешно наступает с востока, чтобы освободить мусульман от гнета России и Англии. Объявлена священная война - джихад, и над дворцом халифа развевается зеленое знамя Пророка.
Именно эта новость и сделала меня героем. Пораженные моей проницательностью, друзья признали, что я был прав, когда отказался идти на войну - ведь ни один мусульманин никогда не сражался против султана. А турки придут в Баку, и наш народ воссоединится с турецким, возникнет единое сообщество братьев по вере.
Восторги друзей я принимал молча. Умный человек должен быть безразличен к похвалам и брани. Друзья же раскладывали перед собой карты города и принимались обсуждать ситуацию, оживленно споря - с какой стороны турки войдут в Баку. Их разногласия разрешил я, сказав, что, откуда бы турки ни подошли, в город они войдут только через Арменикенд. Это вызвало новый взрыв восторга у моих друзей,
Потребовалась всего лишь одна ночь для того, чтобы в людях произошли коренные изменения. Ни один мусульманин уже не хватался за оружие и, не рвался сражаться за Россию. Зейнал ага выложил кучу денег, чтобы оставить в бакинском гарнизоне Ильяс бека, внезапно утратившего боевой пыл. Бедняга Ильяс бек! Он сдал экзамены на офицерский чин незадолго до вступления Турции в войну. В этом не было ничего удивительного. Поразительным было, каким непостижимым образом умудрился сдать экзамен и Мухаммед Гейдар.
Теперь оба лейтенанта проводили все дни в казарме и завидовали мне, не присягавшему на верность царю. У этих бедолаг обратного пути не было. Но ведь никто не заставлял их принимать присягу. Они сделали это совершенно добровольно, и, измени они ей теперь, я первый не подал бы им руки.
В последнее время я стал очень хмурым, задумчивым. Что-то мучило меня, а конкретного решения найти я не мог. Иногда по ночам уходил из дома и быстрыми шагами направлялся к небольшой мечети, рядом с которой в стареньком домике жил мой одноклассник Сеид Мустафа. Его отец был имамом этой мечети, а дедушка - известным в священном городе Мешхеде ученым. Сам Сеид Мустафа был человеком глубоко религиозным и постоянно носил зеленый пояс. Пять раз в день он совершал намаз, а в день ашура до крови бичевал себя цепями. Ашура - десятый день месяца мухаррам (первого месяца мусульманского лунного календаря), день смерти имама Гусейна в Кербала. Нино считала его фанатиком и ненавидела. Я же любил в Сеиде Мустафе чистоту и четкость взглядов, позволяющие ему отличать добро от зла, истину от лжи.
В этот вечер Сеид Мустафа встретил меня с грустной улыбкой мудреца.
- Ты слышал, Али хан, богач Ягуб оглы купил двенадцать ящиков шампанского, чтобы распить их с турецким офицером, который первым войдет в Баку. Подумать только! Шампанское! Вино в честь правоверных воинов-мусульман!
Я пожал плечами.
- А чему ты удивляешься, Сеид. Люди совсем потеряли голову!
- Если Аллах на кого-то разгневается, - сердито ответил Сеид, - то сведет его с пути истинного. - Он вскочил и взволнованно расхаживал по комнате. Губы его дрожали. - Вчера восемь человек бежали из города, чтобы вступить в армию султана. Восемь человек! Есть у них голова на плечах, я тебя спрашиваю, Али хан.
- Думаю, в голове у них пусто, как в животе голодного осла, осторожно ответил я, не до конца понимая, что же так возмутило моего друга.
А Сеид все более распалялся.
- Подумать только! Шииты воюют на стороне суннитского халифа! А разве не Езид пролил кровь внука Пророка. Разве не Муавийя казнил имама Али. И кто же истинный наследник Пророка. Халиф или незримый Имам Вечности, в чьих жилах течет кровь Пророка. Вот уже сколько столетий шииты в трауре. У нас с этими отступниками чаще вспыхивали войны, чем с христианами. Здесь - шииты, там - сунниты, и между нами нет ничего общего! Давно ли султан Селим уничтожил сорок тысяч шиитов. И что же теперь. Шииты идут сражаться под знаменами халифа, истребившего наследников Пророка. Неужели все забыто. И гибель сторонников истинной веры, и тайное убийство имамов. В этом шиитском городе люди с восторгом ждут прихода суннитов и уничтожения нашей религии. Ведь чего хочет Турция.! Энвер подошел уже к Урмие. Иран будет расчленен, религия погибнет. О, святой Али, явись со своим огненным мечом! Явись, о святой Али, и покарай этих отступников! О святой Али!..
Сеид Мустафа был охвачен религиозным экстазом. Он неистово бил себя в грудь, по щекам его текли слезы. Я был потрясен. Где же истина. Верно, турки - сунниты, однако, несмотря на это, я всем сердцем ждал вступления в город войск Энвера. Так что же. Напрасно, значит, была пролита кровь наших шехидов - безвинно погибших мучеников.
- Сеид, - проговорил я, - но ведь турки - наши братья. У нас один язык, в наших жилах течет одна и та же туранская кровь. Может быть, поэтому достойней погибнуть под знаменами халифа.
Сеид Мустафа вытер слезы.
- В моих жилах течет кровь пророка Магомета, - спокойно и с достоинством ответил он. - Ты говоришь, туранская кровь. Мне кажется, ты забыл, чему нас учили в гимназии. Кто живет сейчас на Алтае. Кем заселены просторы Сибири. Такими же тюрками, как и мы. Они говорят на нашем языке, в их жилах течет та же кровь. Но Аллах не дал им истинной веры, они до сих пор поклоняются своим идолам: богине воды - Су-Тенгри, богине неба Теб-Тенгри. А если в один прекрасный день якуты или алтайцы наберутся сил и пойдут на нас войной, мы, шииты, должны будем радоваться победам этих идолопоклонников только потому, что они одной с нами крови.
- Что же нам остается, Сеид! Иранский меч заржавел. А если мы пойдем против турков, получится, что мы помогаем царю. Неужели во имя Магомета мы должны защищать царский крест от полумесяца халифа. Что нам делать, Сеид.
- Что делать. Я и сам не знаю этого, Али хан.
Я смущённо умолк.
Чадила керосиновая лампа, слабо освещающая пёстрые узоры маленького коврика для намаза. Вытканные на нем яркие цветы делали коврик, похожим на небольшую лужайку, которую можно свернуть и взять с собой в путешествие.
Легко Сеиду осуждать грехи людей. Мирская жизнь была для него лишь временной необходимостью. Пройдет лет двадцать, он станет муллой в мечети имама Рзы, войдет в число мешхедских мудрецов, незримо, но ощутимо влияющих на судьбу Ирана. Уже сейчас он смотрел на мир глазами человека, понимающего, что он постарел, и смирившегося с этим. Но пусть даже он снова сделает Иран великим и могучим, это не помешало бы ему оставаться по-прежнему непримиримым в вопросах веры, быть твердо убежденным в том, что лучше погибнуть, чем погрязнуть в греховности мирских наслаждений. Вот почему Сеид молчал, не зная, что ответить. За это я и любил его - одинокого стража истинной веры.
- Наша судьба в руках Аллаха, Сеид, - сказал я. - Пусть он сам ведет нас по пути истины. Но я пришел сегодня, чтобы поговорить о другом.
Медленно перебирая янтарные четки, Сеид глядел на свои покрашенные хной ногти. Потом закрыл глаза, отчего его рябое лицо стало еще шире, и проговорил:
- Знаю, Али хан, ты хочешь жениться.
Я удивленно вскочил на ноги. В мои намерения входило обсудить с ним возможность создания военно-политической организации молодых шиитов, а он заговорил со мной, как мулла, уже готовый женить меня.
- Да откуда ты знаешь, что я собираюсь жениться. И какое это может иметь отношение к тебе.
- Желание я прочитал в твоих глазах, и хоть небольшое, но все-таки имею к этому отношение, потому что я - твой друг. Ты хочешь жениться на христианке Нино, которая меня терпеть не может, верно.
- Верно, Мустафа. И что же ты на это скажешь.
Мустафа поднял на меня серьезные умные, глаза.
- Я говорю: "Да". Мужчина должен жениться, и очень хорошо, когда он женится на женщине, которую любит. Неважно - нравится он женщине или нет. Умный мужчина не станет добиваться благосклонности женщины. Женщина - это поле, а мужчина - сеятель. Разве должно поле любить крестьянина. Нет. Достаточно и того, что крестьянин любит землю. Женись. Но помни, что женщина всего лишь поле, и не больше того.
- По-твоему выходит, что у женщины нет ни разума, ни души. - спросил я.
- И ты еще спрашиваешь об этом. - проговорил он, с сожалением глядя на меня. - Конечно. В них нет ни ума, ни души. Да и зачем они женщине. Ей достаточно быть плодовитой и рожать много детей. Не забывай, Али хан, по шариату свидетельство одного мужчины перевешивает свидетельство трех женщин.
Я ждал, что Сеид будет возражать против моей женитьбы на христианке Нино, которая к тому же не любит его, и поэтому немного нервничал. Его слова успокоили меня. Это был ответ воистину откровенного и умного человека
- Значит, тебя не волнует, что она христианка. - с облегчением спросил я. - Может быть, ей следует принять ислам.
- А зачем. - удивился он. - Существо, лишенное души и разума, не может иметь и веры. Женщина в загробной жизни не попадает ни рай, ни ад. Она после смерти исчезает, растворяется. Но сыновья, которых она родит, должны стать шиитами.
Я кивнул в знак согласия.
Сеид Мустафа подошел к книжной полке, взял запылившуюся книгу. "История династии сельджуков" - успел прочитать я прежде, чем он распахнул ее.
- Вот, на двести седьмой странице. "В 637 году хиджры в своем дворце Гебадийе скончался султан Аладдин Кейгубад. После него на трон взошел Гиясаддин Кейхосров. Этот падишах женился на некоей грузинке, и любовь его к ней была столь велика, что повелел он на монетах чеканить свой профиль вместе с изображением этой христианки. Однажды мудрецы и святые люди явились к султану и сказали: "Султан не должен нарушать шариата. Это грех". "Аллах поставил меня повелевать вами, - с гневом ответил султан. - А ваше дело - подчиняться мне...". Мудрецы ушли в глубокой печали. Однако Аллах открыл глаза султану на всю греховность его поступков, и султан вновь призвал к себе мудрецов. "Я не хочу нарушать священных законов, - сказал он, - потому что Аллах возложил исполнение их на меня. А посему повелеваю отныне чеканить на монетах изображение льва, сжимающего в передней лапе меч, - это буду я. А солнце, сияющее над моей головой, - моя любимая жена". С тех пор на гербе Ирана лев и солнце. А знатоки утверждают, что нет в мире женщин красивее грузинок".
Сеид Мустафа захлопнул книгу.
- Видишь, - сказал он, с улыбкой посмотрев на меня, - ты повторяешь то, что сделал некогда Кейхосров. Ни один закон не запрещает этого. Грузинки - одно из благ, завещанных Пророком правоверным. Пророк сказал в Коране: "Иди и возьми ее".
Его жесткое лицо вдруг смягчилось. Маленькие умные глазки засияли. Сеид Мустафа был счастлив тем, что благодаря Священной книге смог разрешить маленькую проблему двадцатого века. Весь его облик говорил: пусть знают неверные, где записана истина!
Я обнял его, поцеловал и с легким сердцем отправился домой. На пустынных ночных улицах шаги мои звучали уверенно и твердо. Теперь я нашел поддержку в Священной книге, у старого султана и всезнающего Мустафы.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
Степь - ворота в таинственный и непостижимый мир. Мой конь мчится, оставляя за собой облако пыли. Подо мной мягкое, словно набитое пухом, казацкое седло. Терские казаки спят, подложив эти седла под голову, и даже стоят на них. Все свое, имущество - каравай хлеба, бутылку вина, украденные в кабардинских селах золотые монеты - казаки возят в мешках, притороченных к седлу. Но мой мешок пуст.
Степной ветер свистит в ушах. Конь уносит меня в вечность этих серых песков. Мягкая кабардинская епанча защищает меня от ветра. Воины и разбойники придумали епанчу специально для походов и грабежей. Ее в один миг можно превратить и в палатку, в нее можно и завернуть награбленное добро. А как легко с ее помощью похищать девушек - закутанные в епанчу, они сидят тихо, как птички в клетке.
Я скачу к воротам Боз Гурд, стоящим недалеко от Баку, прямо в степи еще с незапамятных времен. Это две скалы, возвышающиеся посреди бескрайнего океана песка. Древние предания рассказывают, что праматерь тюркских народов Боз Гурд провела османцев через этот каменный проход к зеленым анатолийским лугам.
У этих скал в полнолуние собираются шакалы и степные волки и, задрав к небу морды, воют, как собаки, чующие покойника. Быть может, в Луне они видят покойника. Поразительно в собаках это чутье на смерть. Они начинают выть, когда человек еще жив, словно предчувствуют, что смертный час его близок. А ведь собаки одной породы с волками, которых Энвер паша привел на Кавказ. Как и мы, подданные Российской империи...
Я несся по бескрайней степи. Рядом, не отставая от меня, скакал отец. Он сидел в седле, низко склонившись к самой гриве коня, и походил на мифических кентавров.
- Сафар хан! - хрипло крикнул я. - Сафар хан, мне надо поговорить с тобой.
По имени я называл отца только в исключительных случаях.
- Говори на скаку, сынок. Когда всадник сливается с конем, и говорить легче.
Не издевается ли отец надо мной. Я стал немилосердно хлестать коня плеткой. Отец удивленно поднял брови, легким движением послал своего коня вперед. Мы снова оказались рядом.
- Слушаю, сынок, что ты хотел сказать.
В его голосе мне послышалась насмешка.
- Я хочу жениться, Сафар хан.
Наступило долгое молчание. Только ветер бил в лицо и свистел в ушах.
- Я построю тебе дом на берегу моря, - ответил, наконец, Сафар хан. Я приглядел одно замечательное местечко. А летом будешь жить в Мардакяне. Первенца назовем Ибрагимом, в честь прадеда. Если захочешь, подарю тебе и автомобиль. Впрочем, это бесполезная игрушка. У нас нет для него дорог. Лучше построим конюшню.
Он замолчал. Мы уже миновали ворота Боз Гурд и скакали теперь к морю, в направлении поселка Баилов.
- Мне поискать тебе невесту или ты уже присмотрел себе кого-нибудь. голос отца звучал словно издали. - Нынешние молодые люди сами находят себе невест.
- Я хочу жениться на Нино Кипиани.
Ни единый мускул не дрогнул на лице отца. Его правая рука по-прежнему сжимала поводья.
- На Нино Кипиани, - повторил он. - У Нино Кипиани узкие бедра. Хотя, по-моему, у всех грузинок узкие бедра, но, несмотря на это, они рожают здоровых детей.
- Отец! - возмущенно воскликнул я.
Отец с улыбкой посмотрел на меня.
- Ты еще очень молод, Али хан. Для девушек хорошая фигура важнее знания языков, - сказал он и с абсолютным равнодушием спросил: - Когда ты хочешь жениться.
- Осенью, когда Нино окончит лицей.
- Отлично! Значит, ребенок родится в будущем году, в мае. Май счастливый месяц.
- Но, отец!
Казалось, отец издевается надо мной. Ведь я женюсь на Нино не из-за стройности ее талии или знания языков. Я женюсь, потому что люблю ее.
Отец снова улыбнулся. Потом натянул поводья и сказал:
- Степь пустынна. Давай где-нибудь остановимся и перекусим. Я проголодался. Вот прямо здесь и отдохнем немного.
Мы соскочили с коней. Отец достал из мешка хлеб и сыр. Отломив половину хлеба, он протянул его мне, но я не был голоден. Полулежа на песке, отец неторопливо ел, задумчиво глядя вдаль. Вдруг лицо его стало серьезным.
- Ты очень правильно делаешь, что женишься. Я женился трижды, но мои жены мерли, как осенние мухи. И вот теперь, как ты знаешь, я холост. Но если женишься ты, может быть, женюсь и я. Твоя Нино - христианка. Не позволяй ей приносить в твой дом чужую веру. Пусть ходит по воскресеньям в церковь, но священников чтобы в доме не было. Женщины - сосуд очень хрупкий, это надо помнить. Не бей ее, когда она будет беременна. Но не забывай, что хозяин в доме - ты, а она должна быть лишь твоей тенью. Ты знаешь - мусульманам разрешается держать четырех жен одновременно. Но будет лучше, если ты удовлетворишься одной. Конечно, если Нино окажется бесплодной, тогда - другое дело. Не изменяй жене. Она имеет право на каждую каплю твоего семени. Прелюбодей проклят во веки веков. Будь с ней терпелив. Женщины, как дети, только хитрее и злее. Это очень важно помнить. Делай ей много подарков, но если она что-нибудь посоветует, обязательно поступи наоборот.
- Но, отец, я же люблю ее!
- Вообще-то муж не должен любить свою жену, - проговорил отец, качая головой. - Мужчина должен любить родину, любить войну. Некоторые любят красивые ковры, редкое оружие. Конечно, бывают случаи, когда мужчина любит женщину. Ты и сам знаешь о любви Меджнуна к Лейли, читал газели Хафиза. Он ведь всю жизнь писал о любви. Впрочем, знающие люди говорят, что Хафиз не спал ни с одной женщиной. А Меджнун был самым обычным сумасшедшим. Поверь мне: мужчина должен оберегать женщину, а не любить ее. Таково повеление Аллаха.
Отец умолк. Я тоже молчал. Может быть, он прав. Не любовь должна быть для мужчины главным. Отцу лучше знать об этом.
Он неожиданно прервал молчание и засмеялся.
- Ладно, завтра я пойду к князю Кипиани и обсужу с ним этот вопрос. Или мир настолько изменился, что теперь молодые люди сами ходят свататься.
- Я сам поговорю с Кипиани, - поспешно сказал я.
Мы снова сели на коней и поскакали к Баилову. Скоро показался уродливый темный лес нефтяных вышек. Биби-Эйбат - район Баку, где находятся нефтяные промыслы. Его воздух пропитан смрадом нефти. У фонтанирующих скважин стояли рабочие с черными от нефти руками. Она стекала с их пальцев и капала на землю. Со стороны баиловской тюрьмы раздались выстрелы.
- Кого-то расстреляли. - крикнул я.
Но нет, в этот день в баиловской тюрьме никого не расстреливали. Выстрелы доносились из казарм бакинского гарнизона. Там солдат обучали военному делу.
- Хочешь навестить друзей. - спросил отец.
Я утвердительно кивнул, и мы направили коней к учебному плацу казарм. Ильяс бек и Мухаммед Гейдар проводили занятия в своих ротах. По их лицам ручьем струился пот.
- Напра-во! Нале-во!
Мухаммед Гейдар выглядел ужасно серьезным. Ильяс бек же напоминал покорную чужой воле марионетку. Они подошли к нам, поздоровались.
- Ну как, нравится вам военная служба. - спросил я. Ильяс бек промолчал.
- Как бы там ни было, - это получше гимназии, - хмуро сказал Мухаммед Гейдар.
- У нас сейчас новый полковой командир, - сообщил Ильяс бек. Шушинец, князь Меликов.
- Меликов. Не тот ли это Меликов, владелец знаменитого гнедого.
- Он самый. Легенды об этом коне ходят по всему гарнизону.
Мы помолчали. На плацу лежал толстый слой песка. Ильяс бек тоскливо посмотрел в сторону ворот. В его глазах была зависть.
- Ты, кажется, завидуешь Али хану. - сказал отец, положив руки ему на плечи. - Не завидуй. Он, кажется, намерен расстаться со своей свободой.
Ильяс бек рассмеялся:
- И верно, ведь ты собираешься жениться на Нино, не так ли.
- Самое время, - оживился Мухаммед Гейдар, - довольно бездельничать. Теперь ты узнаешь, почем фунт лиха. - В голосе его слышалось злорадство, но слова звучали слишком наивно.
Что могли знать о жизни Мухаммед Гейдар и его жена, не высовывающая носа из-под чадры.
Я попрощался с ними, и мы с отцом вернулись домой. Азиатские дома бывают прохладны. По ночам ты словно окунаешься в свежесть родниковой воды. А днем кажется, что попал в холодную баню. Я лежал на диване, когда зазвонил телефон.
- Умираю от жары и математики, Али хан, - услышал я голос Нино. Приди же, помоги мне.
А через десять минут Нино уже протягивала мне свои тонкие ручки. Нежные пальчики были в чернилах. Я расцеловал каждое чернильное пятнышко.
- Нино, я говорил с отцом. Он согласен.
Нино трепетала и смеялась, застенчиво поглядывая в сторону комнаты. Лицо ее разрумянилось. Она вплотную приблизилась ко мне и прошептала:
- Я боюсь, Али хан, очень боюсь!
- Чего ты боишься. Неужели экзаменов.
- Нет, - сказала она и отвернулась, устремив взгляд на море, а потом в притворном ужасе схватилась за голову:
- Ах, Али хан из города Икс в город Игрек едет поезд со скоростью пятьдесят километров в час...
Словно гора свалилась с плеч, и я, счастливый, уткнулся в ее тетради.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
Густой туман с моря окутал город, и оттого свет фонарей на перекрестках зыбок и еле различим.
Я нервно расхаживаю вдоль берега. Сквозь пелену тумана почти не видно прохожих. Равнодушными или испуганными силуэтами они возникают передо мной и вновь растворяются в плотной серости.
Я споткнулся о широкую доску, валявшуюся на дороге, и упал на какого-то амбала. Он что-то жевал, судя по всему, анашу и, уставившись бессмысленным взглядом в пространство, пребывал в настоящий момент в глубоком забытье. С досадой треснув его по спине кулаком, я пошел дальше.
В окнах домов мерцал свет. Я закрыл глаза и опять споткнулся о брошенную на дороге бутылку. Передо мной тут же возникло испуганное звоном стекла лицо какого-то иранца.
Из тумана выплыл чей-то толстый живот, и я услышал приветливый голос:
- Добрый вечер, Али хан.
Я поднял голову и увидел улыбающегося Нахараряна. "Проклятье!" подумал я и хотел уже бежать, но Нахарарян крепко держал меня за руку.
- Вам не по себе, друг мой. Побудьте лучше со мной.
Его голос источал умиротворение и благожелательность. Вдруг страшная усталость навалилась на меня. Я покрылся холодным потом, и, казалось, вот-вот лишусь сил.
- Пойдемте-ка в ресторан Филипосянца, - предложил Нахарарян.
Я согласился. Мне было уже все равно, что происходит со мной.
Мы пошли по Барятинской к большому ресторану. Нахарарян продолжал держать меня за руку.
Расположившись в мягком кресле, он сочувственно сказал:
- Это горячность, Али хан, обычная кавказская горячность. Результат этой проклятой жары. Или чего-то другого. Может, есть другая причина, заставляющая вас бежать без оглядки.
Мягкие кресла ресторана, стены, обитые красным шелком, - все навевало уют и покой. Геджяляр бу ики тяхсил оджагынын
гёркями инсана хош тасир багышлайырды. Биз шяхяр клубунун мярмяр пиллякянляри гаршысында дайандыг.
Нинону бурайа гятирмяк олдугджа тяхлюкяли иди, чюнки о хяля литсейдя охуйурду. Нино, Ширваншир вя
Начарарйанадлы джянабларын мюшайиятиндядирся, демяли принсес Кипиани мюгяддяс Кралича Тамара
литсейинин гайдаларыны позулмасында нарахат олмайа билярди.
Биз гур ишыглы гениш балкона кечдик. Клубун балкону геджя гаранлыгына гярг олмуш Губернатор багына
чыхырды. Мян улдузлары, ишыг сачан дянизи вя Наргин адасынын майакларыны сейр этдим.
Гядяхлярин джингилтили сяси гялди. Нино вя Начарарйан шампан шярабы ичирдиляр. Чюнки дюнйада хеч бир
шей, хятта Нинонун гёзляри беля мяни оз догма шяхяримдя джамаатын гёзю габагында спиртли ички ичмяйя
мяджбур эдя билмязди. Эля бу сябябдян да мян хямишя олдугу кими портагал суйу ичирдим. Алты
няфярдян ибарят олан оркестр няхайят фасиля эдян вахт, Начарарйан джидди вя дюшюнджяли бир тярздя деди:
- Будур, Гафгазын уч бёйюк халгынын нюмайяндяляри олан биз бир йердя отурмушуг: Бир гюрджю гызы, бир
мюсялман вя бир да эрмяни. Учюмюз да эйни сяма алтында догулмуш, эйни торпаг устюндя йашайырыг.
Арамызда фярг вардыр, амма йеня да эйни, Мярйям, хязряти Иса вя ДЖябраил учлюйю кими бирик. Эйни
заманда биз авропалыйыг вя хям да асийалы. Гярбдян да алырыг, Шяргдян да. Амма хяр икисиня да мал-
дёвлят веририк.
Нино сёзя башлады:
- Мян хямишя эля зянн эдирдим кий, Гафгазлыларын ан ваджиб хюсусиййятляри дава этмякдир. Лакин инди мян
хеч бир дёйюшмяк истямяйян ики гафгазлынын арасында отурмушам.
Начарарйан хош сифятля она бахыб деди:
- Хейр, аслиндя хяр икимиз да дёйюшмяк истяйирик, принсес, амма бири-биримизя гаршы йох. Бизи руслардан
сылдырым бир даг айырыр. Бу даг Гафгаз дагларыдыр. Агяр бу мюхарибядя руслар галиб гялярлярся, олкямиз
там мянада руслашаджаг. Биз ибадятханаларымыздан, дилимиздян вя милли хюсусиййяляримиздян мяхрум
оладжагыг. Биз Авропа вя Асийа арасында кёрпю ролуну ойнамаг авязиндя, хяр икисинин мялязи оладжагыг.
Йох, ким чар учюн вурушарса, о Гафгазлылара гаршы вурушур демякдир.
Нино мюгяддяс Тамара литсейиндя дярсликлярдян ойряндийини тякрарлады: “Иранлылар вя тюркляр олкямизи
чапыб талайырлар. Шах шярги йерля-йексан этмишдир, Султан да гярби. Ня гядяр гыз гул эдиляряк узаг
дийарларын хярямханаларына апарылды. Руслар ися бурайа оз разылыглары иля гяльмямишляр. Биз онлары
чагырмышыг. Гюрджю кралы он икинджи Георгий кёнюллю олараг чара тяслим олуб. Мягяр чарын дедийи сёзлярля таныш
дейилсинизми: “Биз гюрджю краллыгынын мюдафиясини онсуз да уджсуз-буджагсыз олан империйамызы бёйютмяк
учюн узяримизя гётюрмюрюк”.
Албяття, биз бу сёзляри эшитмишдик. Чар биринджи Александрын йюз ил бундан габаг хаггымызда чыхартдыгы
манифести дюз сяккиз ил охудугумуз мяктябдя башымыза йеритмяйя чалышмышлар. “Биз гюрджю краллыгынын
мюдафиясини онсуз да уджсуз-буджагсыз олан империйамызы даха артыг бёйютмяк учюн...” сёзляри Тифлисин
мяркязи кючясиндя вурулан бюрюндж бир лёвхянин узяриндя хякк эдилмишди.
Нино хагсыз дейилди. О заманлар Шярг хярямханалары мюхарибялярдя йахаланмыш Гафгаз гадынлары иля,
Гафгаз шяхярляринин кючяляри ися христиан джясядляри иля долу иди. Мян Нинойа джаваб вериб дейя билярдим
кий, “Мян мюсялманам, сиз ися христиан. Аллах да сизи бизя гянимят бяхш эдиб”. Лакин сусмага устюнлюк
вердим вя Начарарйанын джавабыны гёзлядим.
О деди:
- Бахын, принсес, сийаси дюшюнджяси олан адамын бязян хагсызлыг, хятта адалятсизлик эдяджяк гядяр джясарят
гёстярмяси да лазымдыр. Бяли разыйам, олкямизя сюлх русларла бирликдя гялди. Лакин биз Гафгазлылар бу
сюлхю инди русларын кёмяйи олмадан да горуйуб сахлайа билярик. Руслар бизи бири-биримиздян
горумаларынын гяряклийини иряли сюряряк бурайа рус хярби хиссяляри, рус чиновникляри вя рус губернатору
гёндярибляр. Инди, принсес, озюнюз дейин, сиз озюнюзю мяндян горумалысынызмы. Мяним да али хандан
горунмам лазымдырмы. Бу йахын кечмишдя биз Шушанын йахынлыгындакы Иса булагынын башында алван
халчаларын устюндя отуруб достджасына сёхбят этмирдикми. Иран артыг бизимля дюшмян дейилдир кий, Гафгаз
халглары ондан горхмалы олсунлар. Инди дюшмянимиз шималда отуруб вя бизи инандырмага чалышыр кий, биз
бири-биримиздян мюдафия олунмалы ушагларыг. Анджаг бизляр артыг чохдандыр кий, ушаглыгы архада гойуб,
ушаглыг йашындан чыхмышыг.
- Демяли она гёря мюхарибяйя гетмирсиниз. - дейя Нино сорушду.
Начарарйан хяддян артыг шампан шярабы ичмишди. “Йох, сябяб тякджя буна гёря дейил” - дейя сёз башлады.
Мян хям да тянбялям, озю да рахат йашамагы севирям. Эрмяни килсясинин амлакыны руслар мюсадиря
этдикляри учюн онлардан кюсмюшям. Сонра да кий, клубун балконунда отурмаг, атяш хяттиндяки
сянгярлярдя чюрюмякдян йахшыдыр. Бизим аилямиз мяшхурлашмаг учюн кифайят гядяр чалышыб вурушмушду.
Мян озюм ися кеф ахлийям.
- Мян бу мёвзуйа тамам башга нёгтяйи нязярля бахырам, - дедим. Мян кеф ахли дейилям,
мюхарибядян да хошум гялир. Амма мяхз бу мюхарибядян хошум гялмир.
Начарарйан шяраб ичя-ичя мяня бахыб деди:
“Сиз хяля гянджсиниз, достум, она гёря” - деди вя шампан бадясини тякрар галдырыб сёхбятиня давам этди.
Биз дуруб эвя гэтмяйя хазырлашанда Нино артыг дейясян Начарарйанын хаглы олдугуна тяхминян
инанмышды. Начарарйанын автомобилиня миндик. Йолда Начарарйан йеня да диллянди:
- Бу гейри ади шяхяр Авропанын дарвазасыдыр. Агяр Русийа беля геридя галмасайды, олкямиз чохдан
Авропа олкясиня чеврилярди.
- Мян джографийа дярсляриндяки хош гюнляри йада салыб урякдян гяхгяхя чякдим. Чюнки джографийа
мюаллимимиз да шяхяримизи Авропайа дахил этмяк истяйирди.
О гюн чох хош бир ахшам кечирдик. Видалашанда мян Нинонун гёзляриндян вя алляриндян опдюм.
Начарарйан ися башыны дянизя тяряф чевириб дянизи сейр эдирди. Сонра да Начарарйан мяни автомобили иля
Сисианашвили дарвазасына тяряф апарды. Автомобил орадан даха ирялийя гедя билмязди. Чюнки гала
диварларынын арха тяряфи Асийа иди.
Начарарйан мяним иля видалашан заман сорушду:
- Нино иля эвляняджяксинизми.
- Иншаллах, гисмят олса.
- Достум, онунла эвлянмяк учюн бир чох чятинликлярин охдясиндян гялмяли оладжагсан. Агяр кёмяйя
эхтийаджыныз олса, гуллугунузда хазырам. Мян истяйирям кий, сиз башга-башга динляря мянсуб олсаныз да
халгымызы гохумлуг алагяляри иля баглайан илк аиляни гурасыныз. Мян беля эвлянмяляря урякдян
тяряфдарам. Биз ал-аля вериб мёвгэляримизи мюдафия этмялийик. Бирляшмялийик вя бир олмалыйыг.
Сямимиййятля онун алини сыхдым. Демяли хягигятян да ляйагятли вя виджданлы эрмяниляр да вар имиш. Кяшф
этдийим бу йенилик сон дяряджя инсаны дюшюнмяйя мяджбур эдирди.
Йоргун халда эвя гялдим. Хидмятчи йердя бардаш гуруб китаб охуйурду. Алиндяки китаба бир нязяр
салдым: Гурани Кяримин сяхифяляри инджя йазыларла долу иди. Хилдмятчи айага галхараг мяни саламлады.
Алиндяки мюгяддяс китабы онун алиндян алыб охумага башладым: “Эй мёминляр, унутмайын кий, шяраб
ичмяк, гумар ойнамаг вя джанлынын рясмини чякмяк гадаган эдилмишдир вя бунлар шейтан амалляридир.
Бунлардан узаг гачын кий, бялкя хошбяхтлийя наил оласаныз. Шейтан сизи Аллахын дюшюнджясиндян вя
ибадятиндян дёндярмяк истяйир”.
Гуранын сяхифяляриндян атрафа хош бир гоху гялирди. Инджя сарымтыл рянгли вярягляр хышылдайырды. Аллахын ики
дяри ортюклю джилд арасына алынмыш кяламлары джидди вя ойюдвериджи иди. Гураны хидмятчинин озюня
гайтардым, сонра йухары отагыма галхдым. Диван гениш вя йумшаг иди. Хямишяки адятим узря дярин
дюшюнмяк вя хяр шейи йахшы гёрмяк учюн гёзлярими йумдум. Шампан шярабы, бал сяхнясиндяки Йевгени
Онегин, Начарарйанын ачыг рянгли гойун гёзляри, Нинонун зяриф додаглары вя шяхяримизи зябт этмяк
учюн даг тяряфиндян шяхяр диварларыны ашан сайсыз-хесабсыз дюшмян дястяляри гёзюмюн габагында
джанланды.
Кючядян бир махны сяси гялди. Бу, ашиг олмуш Хашым киши иди. О, чох йашлы иди вя хеч ким онун хансы эшг
учюн кядярляндийини билмирди. Джамаат она “мяджнун” - эшг хястяси адыны вермишди. Геджяляр шяхярин
гаранлыг кючяляриндя сяргярдан долашыр, даланларын бириндя йеря отурур вя сяхяр ачылана гядяр аглайа-
аглайа оз эшгиндян шяргиляр охуйарды.
Онун охудуглары ахянгли адама йуху гятирирди. Узюмю дивара чевириб дярин йухуйа гетдим.
Хяйат хяля да чох гёзял иди.
Он бирь.
Чомагын ики башы вар. Бир башы йухары, о бири да ашагы башдыр. Чомагын ортасындан тутуб чевирсян йухары
баш ашагыда, ашагы баш да йухарыда олур. Чомагын озюндя ися хеч бир шей дяйишмир.
Мяним вязиййятим да эля бу джюр иди. Мян бир ай вя йахуд бир ил бундан габагки адам идим.
Годжа дюнйада эйни мюхарибя гедир, эйни генераллар йа галиб гялир, йа да мяглуб олурдулар. Амма бир аз
аввял мяня горхаг дейянляр, инди мянимля кючядя гаршылашдыглары заман хяджалят чякдикляриндян
гёзлярини йеря зилляйирляр. Достларымла гохумларым вахты иля мюхарибяйя гэтмямяйимя гярарымы веряряк
чох агыллыджа давранмыш олдугуму сёйляйирляр, атам да мяня ифтихарла бахырды. Лакин чомагда хеч бир шей
дяйишмямишди.
Бир гюн шяхярдя хябяр йайылыр кий, Бёйюк Османлы Императорлугунун султаны алахязрят Мехмят Ряшид
кафирляр дюнйасына гаршы мюхарибя элан этмяк гярарына гялиб, Султанын мюзяффяр гошунлары мюсялманлары
Русийанын вя Ингилтярянин бойундуругундан гуртармаг учюн шяргя вя гярбя ирялиляйирди. Бунунла да
Джихад – мюгяддяс мюхарибя элан эдилмиш вя хялифянин сарайынын устюндя да Пейгямбярин йашыл байрагы
далгаланырмыш. Бу хябяр мянимгяхрямана чеврилмяйимя сябяб олду. Достларым гялиб мяним
узаггёрянлийимя сядждя эдирдиляр. Чюнки, мюхарибяйя гэтмямякдя хаглы идим. Мюсялман хеч бир вахт
Султана гаршы вурушмамалыдыр. Тюркляр ися Бакыйа гяляджякляр вя Тюрклярля бирляшдийимиз заман да
халгымыз бёйюк бир мюсялман дёвляти мейдана гятиряджякди.
Мян сусурдум. Достларымын мяни тярифлямяляриня джаваб вермядян башымы ашагы салыб онлары
динляйирдим. Аглы башында олан адам тярифя да, нифрятя да сойугганлы олмалыдыр. Достларым хяритяляри
ачыб вязиййяти мюзакиря эдирдиляр.
Тюрклярин шяхярин хансы тяряфиндян Бакыйа гиряджякляри барядя достларым бири-бириля мюбахися эдирдиляр.
Мюбахисяни сахламаг учюн, дедим кий, тюркляр Бакыйа хансы тяряфдян гялирлярся гялсинляр, анджаг онлар
мютляг шяхяря эрмяникянд тяряфдян гиряджякляр. Бу сёздян сонра достларым мяня хейранлыгла бахыб, бир
даха зякамы вя узаггёрянлийими тярифлядиляр. Инсанларын тябияти бир геджя ичиндя кёкюндян дяйишди. О
гюндян сонра артыг хеч бир мюсялман силаха сарылмага галхмады. Зейнал ага да бёйюк мигдарда пул
гойуб бирдян-биря дёйюшмяк хявясини итирян Илйас бяйи Бакы гарнизонунда сахлайа билди. Илйас бяй
Османлы султаны мюхарибя элан этмяздян бир аз габаг забитлик имтаханындан кечмишди. Мяммяд
Хейдяр да имтахан вериб забит олмага мювяффяг олмушду. Инди хяр икиси лейтенант рютбясийля
казармада отуруб, чара сядагят андыны ичмяйян мяня гибтя эдирдиляр. Онларын герийя дёнюш йолу артыг
йох иди. Онлары забит олмага хеч ким мяджбур этмямишди. Онлар буну кёнюллю этмишдиляр вя чара
сядагят андыны ичмишдиляр. Агяр онлар бу анды позсайдылар онлара арха чевирян илк инсан эля мян озюм
оладжагдым.
О гюнлярдя мян чох гарадинмяз олмушдум. Геджяляр хярдянбир эвдян чыхыб, ити аддымларла
йахынлыгдакы кичик мясджидя гедярдим. Мясджидин йанында кёхня бир эв вар иди. Бу эвдя мяним кёхня
мяктяб йолдашым Сейид Мустафа йашайырды. Сейид Мустафа Пейгямбярин садиг гулу иди. Онун баладжа
бадамы гёзляри вя чопур сифяти вар иди. О, мянсуб олдугу рютбянин йашыл гуршагыны тахырды. Онун атасы
баладжа мясджидин имамы иди. Бабасы ися мюгяддяс Мяшхяд шяхяриндя Имам Рзанын тюрбясиндя танынмыш
бир алим иди. Сейид Мустафа диндар иди. О, гюндя уч дяфя намаз гылырды. Исанын дюшмянини айаглары
алтында азмяк мягсядиля аллахсыз хялифя Йезидин адыны пянджясиня йазмышды. Сейид Мустафа Мяхяррям
айынын онунджу гюнюня дюшян ашурада ган фышгырана гядяр синя вурарды. Нино онун дин угрунда аглыны
итирмиш олдугуну хесаб этдийи учюн она нифрят эдирди. Халбуки мян онун тямиз вя ачыг дюнйа
гёрюшляриня гёря Сейид Мустафаны севирдим. О, хейри шярдян, хаггы да нахагдан хамыдан йахшы сечя
билирди.
Сейид Мустафа мяни мюдрик бир адамын шян гюлюшю иля гаршылайыб деди:
- али хан, эшитмисян. Дёвлятли Йагуб оглу он ики йешик шампан шярабы алыб кий, онлары шяхяря гирян илк тюрк
забити иля ичсин. Али хан, шампан шярабы анладынмы. Мюсялман Джихад дёйюшчюляринин шяряфиня шампан
шярабы!
Чийинлярими дартыб дедим:
- Нийя тяяджджюблянирсян, ай Сейид. Инсанлар агылларыны итирибляр.
Сейид аджыгла деди:
- Аллах гязябляндийи адамы йолундан аздырар.
Сейид йериндян атылды. Онун додаглары асирди:
- Дюнян сяккиз адам асгярликдян гачыб кий, Султанын ордусунда хидмят этсин. Сяккиз адам! али хан
анлайырсанмы. Де гёрюм, бу сяккиз няфяр ня этдиклярини баша дюшюрлярми.
- Хяр халда гуш бейинли адамлардыр: - дейя эхтийатла джаваб вердим. Буна бахмайараг, уряйим Анвяр
Паша ордуларынын шяхяримизя гиряджяйи аны гёрмяк истяйирди.
- Бир ишя бах, али хан, деди:
- Шияляр сюнни Хялифянин тяряфиндя вурушурлар. Мягяр Йезид Пейгямбяр нявясинин ганыны
тёкмямишдирми. Мягяр Мюавийя хязряти алини гятля йетирмядими. Бяс Пейгямбярин вариси кимдир.
Хялифями, йохса дамарларында Пейгямбяр ганы ахан гёзягёрюнмяз абядиййят Имамы. Йюз иллярдян
бяридир кий, шия кютляси йас сахлайыр, бизимля кафирлярдян да бетяр олан бу дёнюкляр арасында ган ахыр.
Бурада шия, орада сюнни вя онларын арасында хеч бир кёрпю йохдур.
Султан Салимин гырх мин шияни гылындждан кечирдийи гюндян хеч да чох кечмямишдир. Бяс инди. Шияляр
Пейгямбярин варисини мяхв эдян хялифя учюн вурушурлар. Мягяр хяр шей, мёминлярин ганы, Имамларын
сирли олюмляри йаддан чыхмышдыр. Бурада шия шяхяриндя инсанлар отуруб сюннилярин гялмясини вя динимизи
мяхв этмясини хясрятля гёзляйирляр. Ахы Тюркийя ня истяйир.! Анвяр Урмийайа кими ирялилямишдир. Иран
парчаланаджаг, дин мяхв оладжаг. Йа али, од сачан гылынджынла гял! Гял, йа али, бу дёнюклярин джязасыны вер!
Йа али, йа али...!
Сейид Мустафанын йанагларындан гёз йашлары ахырды. О, йумругу иля синясиня вурурду. Мян сарсылмыш
халда она бахырдым. Няйин хагг вя няйин ися нахаг олдугуну артыг билмирдим. Дюздюр, тюркляр
сюннидирляр. Амма буна бахмайараг, уряйим, Анвяр Пашанын ордусунун шяхяримизя гиряджяйи аны
гёрмяк истяйирди.
Ахы бу ня демякди. Шяхидляримизин ганы мягяр бош йеря ахыб.
Сейид, - дедим, - тюркляр да бизим тайфадандыр. Икимиз эйни дилдя данышырыг. Икимизин да дамарларында
туран ганы ахыр. Бялкя да она гёря Хялифянин айпаралы байрагынын алтында олмяк даха асандыр.
Сейид Мустафа гёзлярини силди. Сакит вя гюрурла деди:
- Мяним дамарларымда Мяхяммяд Пейгямбярин ганы ахыр. Туран ганымы дейирсян. Мяня эля гялир
кий, мяктябдя ойряндиклярини бир аз унудурсан. Гет Алтай дагларына, хятта даха узаглара, гет Сибир
хюдудларына кими, бах гёр орада кимляр йашайыр. Бизим дилимиздя данышан, бизим ганымыздан олан,
бизим кими тюркляр. Амма Аллах онлары йолундан аздырмыш вя онлар бютпяряст галмышлар. Озляри да даша,
торпага, бютляря ситайиш эдирляр. Су илахияси сайылан Су-Тенгрийя, сяма илахяси олан Теб-Тенгрийя сядждя
эдирляр. агяр гюнлярин бириндя ораларда йашайан йакутлар вя йахуд алтайлылар гюввятляниб бизя гаршы
мюхарибя элан эдярлярся, онда биз шияляр, эйни гана малик олдугумуз учюн бу бютпярястлярин
гялябясиня севинмялийик.
- эля ися ня этмялийик, Сейид. - дейя сорушдум. - Иранын гылынджы пасланыб. Тюркляря гаршы вурушсаг чара
кёмяк этмиш оларыг. Мягяр Мяхяммяд Пейгямбярин ады иля биз чарын хачыны хялифянин айпаралы
байрагына гаршы мюдафия этмялийик. Ахы ня этмялийик, Сейид.
Сейид Мустафа сонсуз бир кядяря бюрюнмюшдю. О, мяня бахыб деди:
- али хан, сорушурсан кий, ня этмялийик. Буну мян озюм да билмирям.
Сейид Мустафа дяхшятли изтираб ичиндя иди.
Мян пярт халда сусдум. Сейидин отагындакы баладжа нефт лампасы хис эляйяряк йанырды. Лампанын сарымтыл
зяиф ишыгы намаз халчасынын рянгарянг нахышларыны ишыгландырырды. Бу намаз халчасы гатланыб йола гётюрюля
биляджяк гярибя бир бохчаны хатырладырды. Сейид Мустафа да бу дюнйайа бир сяйахят долайысыйла гялмиш
кимийди. Затян башгаларынын гюнахларыны пислямяк Сейид учюн чох асан иди. Он ил, ийирми ил кечяджяк вя
Мяшхяддя гёзя гёрюнмядян вя хисс эдилмядян Иранын талейини идаря эдян мюдриклярин бири Имам
Рзанын тюрбясиндя имамлыг эдяджякдир. Онун гёзляри артыг индидян годжалдыгындан хябярдар олан бир
годжанын гёзлярини хатырладырды. Агяр о, Иранын йенидян бёйюк вя гюдрятли бир дёвлят олмасына гятириб
чыхартсайды да, йеня хагг вя дин мясяляляриндя зярря гядяр гюзяштя гэтмязди. О, гюнаха батыб
дюнйанын немятляриндян хязз алмагданса, мяхв олмагын догру олдугуна инанырды. Сейид она гёря
сусур вя ня эдяджяйини билмирди. Хягиги хагг вя дин астанасында тянха кешикчи олан Сейид Мустафаны
мян эля буна гёря чох истяйирдим.
Сёхбятин мёвзусуну дяйишдирмяк учюн дедим:
- Сейид, талехимиз джянаби Аллахын алиндядир. Гой Аллах бизи догру йолдан айырмасын. Анджаг мян бу гюн
сянинля о мёвзуда дейил, бам-башга шей хаггында данышмаг истяйирям.
Сейид Мустафа хыналы алляриня бахды. О, кяхряба тясбехини чевирмякля мяшгул иди. Башыны галдырыб
гюлюмсяди. Онун чопур сифяти эля бил бир аз да энлиляшди: “Дярдини билирям, али хан. Эвлянмяк
истяйирсян” - деди. Озюмю итирмиш бир халда йеримдян сычрадым. Мян Сейид Мустафа иля шия хярби-сийаси
гянджлик тяшкилаты гурмаг мясялясини мюзакиря этмяк ниййятиндя идим. Амма Сейид, артыг индидян
мяним никахымы кясмяйя хазыр олан молла кими данышырды.
- Ахы, сян мяним эвлянмяк истядийими харадан билирсян. Бир да кий, эвлянмяк истямяйимин сяня ня дяхли
вар.
- Сянин ниййятини гёзляриндян охуйурам. Сян мяним достум олдугун учюн да эвлянмяк истяйинин бир
аз да олса мяня дяхли вар. Сян мяндян хошу гялмяйян христиан Нино иля эвлянмяк истяйирсян. Элядир
ми.
- Дюздюр, Мустафа. Бяс сян ня дейирсян буна.
Сейид Мустафа ити вя агыллы бахышларыны мяня дикиб деди:
- Мян сяня “хя” дейирям, али хан. Киши эвляниб йува гурмалыдыр. Озю да ан ваджиб одур кий, бяйяндийин
гызла эвлянясян. Гадынын кишидян хошу гялмяси ваджиб дейилдир. Агыллы киши гадынын илтифатыны газанмага сяй
гёстярмяз.
Гадын бир тарладыр, киши да акинчи. Мягяр тарланын хёкмян акинчини севмясиня люзум вармы. Йох, чюнки
акинчинин торпагы, тарланы севмяси кифайятдир. Эвлян. Амма хеч бир заман йаддан чыхартма кий, гадын
йалныз вяйалныз садяджя бир тарладыр.
- Демяли, сян беля фикирдясян кий, гадынын руху да, зякасы да йохдур. - дейя ондан сорушдум.
Сейид Мустафа джаныйананлыгла мяня бахыб деди:
- Буну хяля сорушурсан да, али хан. Тябии кий, бунларын хеч бири онларда йохдур. Бунлар ахы она няйя
лазымдыр. Гадынын бакиря олмасы вя чохлу ушаг догмасы она йетяр.
Шярият дейир кий, бир кишинин шахидлийи уч гадынын шахидлийиндян даха мягбулдур. Буну йаддан чыхартма,
Али хан. Мян хяйяджанла отуруб гёзляйирдим кий, диндар Сейид Мустафа зяхляси гедян бир христиан гызы иля
эвлянмяк истядийимя гёря мяня лянятляр йагдырмага башлайаджаг. Лакин онун джавабы мяни сакитляшдирди.
Бу джаваб онун ачыг вя агыллы инсан олдугуну бир даха исбат эдирди.
Йавашджа ондан сорушдум:
- Демяли Нинонун христиан олмасына этиразын йохдур. Бялкя мюсялман олмасы шяртдир.
- Нийя шярт олсун. - дейя Сейид Мустафа сорушду. Зякасы вя руху олмайан бир мяхлугун дини, иманы да
олмаз. Гадын гисминя ня джяннятдя, ня да джяхяннямдя йер вар. Гадын гисми оляндян сонра дагылыб
хечя дёнюр. Унутма кий, ондан олан огланлар, албяття шия олмалыдырлар.
Башымы разы халда йыргаладым.
Сейид Мустафа айага дуруб китаб ряфиня йахынлашды. Онун меймун алляриня бянзяйян узун алляри
юстюню тоз басмыш бир китабы ряфдян гётюрдю. Китабын джилдиня нязяр салдым. Орада фарсджа “Чейнаби
Тяварих ал сялджуг” сёзляри йазылмышды. Йяни Сялджуг сюлалясинин тарихи.
Сейид китабы ачды вя деди:
- Будур, сяхифя ики йуз едди.
Сонра йюксяк сясля охумага башлады.
- Хиджри алты йуз отуз йеддинджи илдя Султан аляддин Кейгубад Гябадиййя сарайында вяфат этди. Онун йериня Сялджуг
тахтына Гийасяддин Кейхосров кечди. Чох кечмядян Гийасяддин Кейхосров бир гюрджю принсеси иля
эвлянди. Онун гюрджю гызына мяхяббяти о гядяр гюджлю иди кий, сиккялярин узяриндя оз шякли иля йанашы,
арвадынын да шяклини вурмагы амр этди. Бир гюн алимлярля дин хадимляри султанын йанына гялиб дейирляр:
“Султанын шяриятя гаршы чыхмасы дюзгюн дейилдир. Онун бу амяли гюнах ишлятмякдян ибарятдир”.
Гюдрятли хёкмдар Гийасяддин бу сёзляри эшидиб гязябля джаваб верди: “Джянаби Аллах мяни сизя хёкмдар
тяйин эдиб. Сизин вязифяниз да итаят этмякдир”. Алимлярля дин хадимляри хёкмдарын сёзляриндян сонра
гедиб кядяря гярг олдулар. Лакин Аллах султан Гийасяддин Кейхосровун гёзлярини ачды вя о, алимляри
йанына чагыртдырыб онлара баша салды кий, - ”Мян мюгяддяс ганунлары позмаг истямирям, чюнки онлара
риайят этмяк вязифясини Аллах мяним бойнума гойуб. Эля буна гёря да амр эдирям: узун йалы олан вя
саг пянджясиндя гылындж тутан аслан мяням. Башымын узяриндя парылдайан гюняш да чох севдийим
гадындыр. Дедиклярим да сизин учюн ганундур”. О замандан бяри аслан вя гюняш Иранын символудур.
Агыллы кишиляр ися дейирляр кий, “гюрджю гадынларындан гёзял гадын йохдур”.
Сейид Мустафа китабы баглады вя узюмя бахыб гюлюмсяди. Гёрюрсян да, вахты иля Кейхосровун этдийини
инди сян эдирсян. Хеч бир ганун буну гадаган этмир. Гюрджю гадынлары да Пейгямбярин диндар
мёминляриня вяд этдийи гянимятин бир хиссясидир. Пейгямбяр Гуранда дейир: “Гедин онлары алын”.
Сейид Мустафанын дярдли сифяти бирдян-биря йумшалды. Онун мунджуг кими баладжа гёзляри ишыгланды. О,
ийирминджи асрин баладжа бир тяряддюдюню мюгяддяс Гурани Кяримин кяламы васитясиля арадан галдырдыгы
учюн озюню хошбяхт сайырды. Онун бютюн вюджуду бяйан эдиб дейирди: гой, кафирляр асл тяряггинин
харада олдугуну билсинляр!
Онун отагындан чыхыб, эвя тяряф гетдим. Гаранлыг кючялярдя мятин аддымларла аддымлайырдым. Чюнки
архам-мюгяддяс Гурани Кярим, Султан Гийасяддин Кейхосров вя биликли Сейид Мустафа иди.
Он ики.
Чёл сирли вя анлашылмаз бир дюнйанын дарвазасына бянзяйир. Атымын налларынын алтындан тоз вя хырдаджа
дашлар атрафа сяпялянирди. Алтымдакы Терек казакларынын йяхяри йумшаг иди, эля бил онун ичини йонгарла
долдурмушдулар. Терек казаклары бу йяхярин устюндя йатыр, узаныр, вя хям да айаг устюндя
дайанырдылар. Казакын вары да, йоху да бу йяхярдян асылан хейбянин ичиндя олур: – бир кёмбя чёряк, бир
шюшя араг вя Габардин кяндляриндян огурладыгы гызыл сиккяляр. Мяним ися хейбям бош иди. Чёл
кюляйинин выйылтысы ичиндя атымы чапырдым. Гюджлю кюляйин гопардыгы тозанагдан гёз-гёзю гёрмюрдю.
Чийнимдяки йумшаг Габардин йапынджысы мяни кюлякдян горуйурду. Гулдурлар вя джянгавярляр бу
гейим нёвюню сойгунчулуг вя гязинти учюн ихтира этмишдиляр. Йапынджыдан ня гюн ишыглары вя ня да
йагмыр дамджылары кечябилирди. Бу гарайапынджыны бир ан ичярисиндя чадыра чевирмяк вя ону бюкюб басгын
заманы огурланмыш шейляри онун гатлары ичиндя гизлятмяк да мюмкюндюр. Гачырылмыш гызлар ися
тутугушу гяфясдя отуран кими йапынджынын ичиндя бюзюшюб динмяз отурардылар.
Мян атымы гурд дарвазасына догру сюрдюм. Бакы йахынлыгындакы чёллюйюн там ортасында йерляшян бу
дарвазаны лап гядим заманларын бахадырлары дюзялтмишляр. Бу дарваза, гум океанынын ортасында уджалан
кюлякдян кобудлашмыш ики боз гайадан ибарят иди. Тюрклярин адждады сайылан Боз гурд о заман Османлы
тюркляринин габагына дюшяряк, онлары бу дарвазадан кечирдиб, Анадолунун йашыл йамаджларына апармышлар.
Айлы геджялярдя чаггаллар вя чёл гурдлары гайалыгларын башында йыгышыб джясяд гёрмюш кёпякляр кими
улайырдылар. Онларын джясяд ийи барядя анлашылмаз вя гейри-ади бир хиссиййатлары вардыр. Онларын нязяриндя
Ай да бир джясяддир. Хяр хансы бирэвдя олюм йатагында йатан адам варса, итляр башлайырдылар улашмага.
Онлар джясяд ийини хяля адам олюм йатагында олан заман хисс эдирляр.Бу итляр чёл гурдларынын джинсиндян
вя няслиндяндирляр.
Чёлюн уджсуз-буджагсыз бошлугундаатымы сюрюрдюм. Йанымда да атам атынын белиндя отуруб эйни сюрятля
ирялиляйирди.
– Сяфяр хан! – дейя атамы сяслядим. Сясим богуг чыхырды. Атамы чох надир халларда оз ады иля чагырардым.
– Сяфяр хан, сянинля данышмаг истяйирям.
– Атам чапа-чапа мяня чатыб, “даныш оглум” деди. Атлылар хямахянгликля бирляшяндя данышмаг даха
асан олур.
Гёрясян атам мяни аля салырды. Онун гашлары чатылмышды.
– Буйур, оглум, ня дейирсян. – Онун сяси мяня истехзалы гёрюндю.
– эвлянмяк истяйирям, Сяфяр хан.
Арайа узун бир сюкут чёкдю. Кюляйин выйылтысы ися кясилмирди. Атын наллары алтындан чыхан хырдаджа дашлар,
тозла гарышыб атрафа сяпялянирди.
Няхайят атамын сяси эшидилди:
– Мян сяня дяниз гырагында имарят тикдиряджяйям. Гёзял бир йер таныйырам. Бялкя имарятин хяйятиндя
бир тёвля да тикдирмяли олдум. Йай айларында Мярдяканда да гала билярсян. Биринджи оглунун адыны ися
адждадымызын шяряфиня Ибрахим гоймалысан. Истясян сяня бир автомобил да алыб веря билярям. Амма
автомобил учюн йарарлы йолларымыз йохдур. Джинс атлар сахламаг учюн тёвля даха йахшыдыр.
Йеня сюкут чёкдю. Гурд дарвазасы артыг архада галмышды.
Атларымызы дянизя тяряф, Байыл гясябясиня тяряф сюрюрдюк. Атамын сяси эля бил узагдан гялирмиш кими
эшидилирди. О деди:
– Мян гяряк ахтарыб сяня лайигли гёзял бир гыз тапым, йохса сян озюн тапмаг истяйирсян. Сон заманлар
гянджлярин чоху гызлары озляри ахтарыб тапырлар.
– Мян Нино Кипиани иля эвлянмяк истяйирям.
Атамын симасында хеч ня дяйишмяди. О саг али иля атын йюйянини тутмушду.
– Нино Кипиани иля. – дейя о сёзя башлады. – Нино Кипианинин инджя бели вар. Мяня эля гялир кий, бютюн
гюрджю гызлары инджябелдирляр. Лакин буна бахмайараг онлар саглам ушаглар догурлар.
– Ахы, ата! – дейя хирсляндим.
Анджагхеч озюм да билмирдим кий. няйя гёря хирслянмишям. Атам мяня кянардан бахараг
гюлюмсяйирди.
– Сян хяля чох гянджсян, али хан. Гадынын бели онун хариджи дилляр билмяйиндян даха чох онямлидир.
Сонра атам ачыг бир лагейдликля сорушду.
– Ня вахт эвлянмяк истяйирсян.
– Пайызда, Нино мяктяби битиряндя.
– Чох гёзял. Демялиушаг гялян май айында дюнйайа гяляджяк. Май айы чох хошбяхт айдыр.
– Ата!
Мяни даха анлашылмаз бир хирс бюрюдю. Мяня эля гялирди кий, атам мяни лага гойур. Мян Нино иля онун
белиня гёря вя йахуд хариджи дилляри билдийиндян отрю эвлянмирям. Ону севдийим учюн эвлянирям.
Атам гюлюмсяйирди. Сонра атыны сахлайыб деди:
- Чёл уджсуз-буджагсыз вя бомбошдур. Хансы тяпянин йанында олурса-олсун, фярги йохдур, отуруб чёряк
йейяк. Аджмышам. Эля бурада да бир аз динджяляк.
Атлардан дюшдюк. Атам йяхяриня асылмыш хейбясиндян тяндир чёряйи иля пендир чыхартды вя йарысыны мяня
узатды. Мян ися адж дейилдим. Гумун устюндя узанмышыг, атам йейир вя узаглара бахырды. Бирдян онун
сифяти джиддиляшди, дирсякляниб озюню дюзялтди. Сонра бардаш гуруб отурду:
- Чох йахшы эдирсян кий, эвлянмяк истяйирсян. Мян уч дяфя эвлянмишям. Амма арвадларым пайыз милчяйи
кими олюб гедирдиляр. Инди ися билдийин кими эвли да дейилям. Амма сян эвлянсян, бялкя мян да
эвляндим. Сянин Нинон христиан гызыдыр. Онун эвимизя озгя динини гятирмясиня имкан вермя. Базар
гюнляри ону килсяйя гёндяря билярсян, амма эвиня гяряк кешиш айагы дяймясин. Гадын тез сынан инджя
габа бянзяйир. Буну билмяк сяня ваджибдир. Хямиля олдугу вахт она ал галдырма, эхтийат эля. Амма хеч
вахт йадындан чыхартма кий, эвин агасы сянсян, о да сянин кёлгяндяйашамалыдыр. Билирсян кий, хяр бир
мюсялмана дёрд гадына гядяр эвлянмяк иджазя верилир. Амма бир гадынла кифайятлянсян даха йахшы олар.
Агяр Нинонун ушагы олмаса, о башга мясялядир. Арвадына сядагятсизлик элямя. Онунла сябирли ол.
Гадынлар ушаг кимидирляр, амма ушаглардан фяргли олараг онлар даха хийлягяр вя даха йаман олурлар.
Буну да билмялисян, бу чох ваджиб мясялядир. Истядийин вахт она чохлу хядиййяляр гятир, ипяк вя даш –
гаш вер.
- Ата, мян ону севирям.
О башыны йыргалады:
– умумиййятля киши гяряк арвады севмясин. Киши вятянини, мюхарибяни севяр. Бязи кишиляр дягёзял
халчалары вя йахуд надир силахлары севирляр. Анджаг кишинин гадыны севмясиня раст гялмяк олур. Лейли вя
Мяджнунун диллярдя азбяр олан эшгиндян вя йахуд Хафизин гязалляриндян хябярин вармы. Хафиз бютюн
омрю бойу эшги – мяхяббяти тяряннюм эдиб. Амма бязи агыллы адамлар дейирляр кий, Хафиз омрюндя бир
гадынла беля йатмайыб. Мяджнун исяямялли – башлы дяли иди. Инан мяня оглум. Киши гадыны горумалыдыр,
она бахмалыдыр, амма севмяк гадынын вязифясидир. Аллахын буйругу белядир.
Мян она джаваб вермяйиб сусмагы устюн тутдум. Атам да динмяз отурду. Бялкя да о хаглы иди. Кишинин
хяйатында мяхяббят ан ваджиб, ан мюхюм шей дейил. Мян хяля хяйатда атамын тяджрюбя вя билдийинин
зирвясиня чатмамышдым.
Атам бирдян-биря гюляряк деди: “Йахшы, мян сабах Кнйаз Кипианининйанына гедиб, мясяляни онунла
данышарам. Йохса дюнйа дяйишиб, артыг гянджляр озляри инди гыза элчи гедирляр.
– Кипианлилярля мян озюм гедиб данышаджагам, – дейя тялясик джаваб вердим.
Атлараминиб Байыла тяряф сюрдюк. Бир аз кечяндян сонра Бибихейбятин нефт вышкалары гёрюндю. Гара нефт
буруглары эйбяджяр гёрюнюшлю гаранлыг бир мешяни хатырладырды. Атрафы нефт гохусу бюрюмюшдю.
Алляриндян нефт дамджылайан фяхляляр, нефт фышгыран буругун йанында дайанмышдылар. Байыл хябсханасынын
йанындан кечяндя бирдян-биря гюлля сяси эшитдик. “Кими гюлляляйирляр.” – дейя мян сорушдум.
– Йох, бу дяфя Байыл хябсханасында хеч кими гюллялямирдирляр. Гюлля сясляри Байыл гарнизонунун
казармасындан гялирди. Орада асгярляря мюхарибя талимини ойрядирдиляр.
– Достларыны гёрмяк истяйирсянми. – дейя атам сорушду. Башымла она “бяли” ишаряси этдим. Атларымызы
казарманын талим мейданчасына сюрдюк. Илйас бяйля Мяммяд Хейдяр оз хиссяляриндяки асгярляря талим
кечирдиляр. Онларын алынларындан тяр сюзюлюрдю.
Мяммяд Хейдярин сифятиндя чох джидди бир ифадя варды. Илйас бяй ися башга бир няфяр тяряфиндян идаря
едилян инджя бир ойунджагы андырырды. Хяр икиси бизя йахынлашыб салам вердиляр.
– “Хярби хидмят неджядир, хошунуза гялирми. – дейя сорушдум.
Илйас бяй джаваб вермяди...
Мяммяд Хейдяр да гашгабагыны тёкюб деди кий, хяр халдамяктябдян йахшыдыр.
Илйас бяй да диллянди.
– Алайымыза йени бир командан гялир. Шушалыдыр, ады Кнйаз Меликовдур.
– Меликов. О кяхяр аты олан Меликов дейилми.
– Бяли, озюдюр кий, вар. Индидян бютюн гарнизон о атдан афсаняляр данышыр.
Бир мюддят арамыза сюкут чёкдю. Казарманын кечид мейданыны гаты тоз тябягяси ортмюшдю. Илйас бяй
гысгандж вя сыхынтылыбахышларла асгярляр тяряфя бахырды. Атам алини онун чийниня гойду:
– Дейясян, али хана хясяд апарырсан кий, о азаддыр. Пахыллыг элямя, чюнки о, да оз разылыгы иля азадлыгыны
алдян вермяк ниййятиндядир.
Илйас бяй хейрятя дюшмюш халда узун-узады гюлдю: “Бяли, амма о азадлыгыны Нинойа верир” – деди:
Мяммяд Хейдяр да суал вериджи бахышларла башыны галдырыб деди:
– эвлянмяйинин артыг вахтыдыр.
Мяммяд Хейдяр аиляви иди. Арвады чадра ортюрдю. Онун адыны ня мян билирдим, ня да Илйас бяй. О,
мяни башдан айага диггятля сюздю, сонра алныны гырышдырыб деди:
– “Инди хяйатын аслиндя ня демяк олдугуну анлайаджагсан”.
Бу сёзляр Мяммяд Хейдярин дилиндя чох садялёвхджясиня сяслянирди. Ахы Мяммяд Хейдярля онун
чадралы арвады хяйат хаггында ня биля билярдиляр.
Хяр икисинин аллярини сыхыб казарманы тярк этдик.
Эвя гайыдыб диванда узандым. Асийалыларын эвляри даима сярин олур. Геджяляр отаглар булаг суйу тяк сярин
олур. Гюндюзляр ися эвя гиряндя эля бил кий, сойуг хамама гирирсян.
Бирдян телефон зянг чалды. Нинонун сяси гялди: “Истидян, бир да рийазиййатын алиндян олюрям, али хан.
Гял мяня кёмяк эля”.
Он дягигядян сонра артыг Нино инджя аллярини мяня узадырды. Онун гялям кими инджя бармаглары
мюряккябябулашмышды.
Мян мюряккяб лякяляря булашмыш бу бармаглары опдюм.
– Нино, атамла данышдым. О, разыдыр.
Нино титряк вязиййятдя гюлюрдю. Утанджаглыгла эвиня гёз гяздирди. Онун йанаглары гызармышды. О, мяня
йахынлашды, мян онун ириляшмиш гёз бябяклярини гёрюрдюм. Сонра пычылдайа-пычылдайа:
– али хан, горхурам, чох горхурам. – деди:
– Имтахандан мы горхурсан, Нино.
“Йох” дейиб гёзлярини дянизя тяряф зилляди. Сонра бармагларыны сачларынын арасына салыб деди:
– али хан, бир гатар саатда он километр сюрятля “А” шяхяриндян “Б” шяхяриня гедир...”
Юряйим ачылды вя севинджяк олуб онун рийазиййат китабларыны вяряглямяйя башладым.
Он учь.
Сых бир думан дяниз тяряфдян гялиб шяхяри бюрюйюрдю. Тинлярдя йанан фянярляр зяиф ишыг йайырды.
Хирсдян вурнухан адам кими сахил бойунджа гязмяйя башладым. Думан эля сых иди кий, инсанларын
юзлярини беля гёрмяк олмурду. Гаршыма чыхан адамлар йа этинасыз вя йахуд даюркмюш кими гёрюнюб
гейб олурдулар. Йола атылмыш бир тахта тириня илишиб, чёмбялмиш бир лиман хамбалынын устюня йыхылдым.
Онун мянасыз бахышлары чох – чох узаглара зиллянмишди. Хамбалын галын додаглары тярпянирди. О, хаш –
хаш чейняйирди вя артыг дярин, няшяли хяйаллар ичиндя иди. Йумругуму онун кюряйиня андяриб йолума
давам этдим. Лиманын атрафындакы биналарын пянджяряляриндян гялян ишыглар сайрышырды. Ишыгдан гёзлярим
гамашды. Бирдян йеря атылмыш шюшя парчаларына айагларымы басдым. Онларын джингилтисинин сясиндян
вахимяйя дюшмюш бир адамын сифяти гёрюндю. Думанын ичиндя бу кёк адамын гарны мяни дяхшятя
гятирди. Мян йолумла гедяркян онун гарнына тохундум. Онун гарны йумшаг вя пийли иди. Бирдян
мехрибан бир сяс эшитдим: “Ахшамыныз хейир, али хан”. Башымы галдырыб бахдыгда Начарарйаны гёрдюм.О,
гюля – гюля узюмя бахырды. “ Лянят шейтана”, дейягышгырыб йолуму давам этмяк истядим. Лакин о,
мяним голумдан бярк – бярк тутуб деди:
– Сизи пяришан гёрюрям, достум. Истяйирсиниз галын мянимля”.
Онун сяси шяфгятля сяслянирди. Бирдян биря озюмю чох йоргун хисс этдим. Мяни сойуг тяр басмышды,
артыг тагятим йох иди. Начарарйан: “гял гедяк Филипосйансын ресторанына” деди: - ”Олар” дейя башымла
ишаря этдим. Мяним учюн артыг хеч бир фярги йох иди. Начарарйан алимдян тутуб мяни Барйатинск
кючясиндяки бёйюк бир ресторана апарды. Ресторанынйумшаг мебелляри вар иди. Диварларына да гырмызы
ипяк парчалар чякилмишди.
Йумшаг креслоларда отурдугдан сонра Начарарйан хямдярд бир адамын адасы иля деди:
– Бу дялиликдир, нядир али хан, Гафгаз дялилийи. Бялкя да бу бюркюдяндир. Йа да бамбашга бир шейдян
амяля гялиб. Сизин башынызы гётюрюб гачмага вадар эдян башга сябяблярми вар. Я глотнул горячего чая и принялся рассказывать, как позвонил сегодня старому Кипиани, как Нино тайком выскользнула из дома, как я целовал руку княгине, пожимал руку князю, как рассказывал старику о доходах нашей семьи, как потом на чистом русском языке, которому позавидовал бы даже царь, попросил руки княжны Нино.
- А потом. Говорите, дорогой, - в голосе Нахараряна звучал искренний интерес.
- Потом. Ну, слушайте. - И, подражая грузинскому акценту князя, я повторил сказанное им: - Уважаемый Али хан! Сын мой! Поверьте, я не мечтал бы о лучшем муже для своей дочери. Любая женщина почла бы за счастье стать женой такого человека, как вы! Но ведь Нино еще слишком молода. Что может знать о любви эта девочка. Она еще учится. Не перенимать же нам обычаи индусов отдавать дочерей замуж еще детьми! При этом не следует забывать и о разнице в вероисповедании, воспитании, происхождении, общественном положении. Я говорю это для вашего же добра. Думаю, и ваш батюшка согласился бы со мной. Но оставим даже все это. Разве не видите, какие страшные времена наступили. Кто знает, чем все это кончится! Я тоже желаю Нино счастья. Знаю, она уверена, что любит вас. Я не хочу мешать ее счастью. Поэтому хочу предложить: давайте дождемся конца войны. Вы оба станете старше и, если все еще будете любить друг друга, тогда опять вернемся к нашему разговору.
- И что же вы теперь собираетесь делать, хан. - спросил Нахарарян.
- Похищу Нино и увезу ее в Иран. Я не потерплю такого позора. Подумать только: отказать потомку рода Ширванширов! Да о чем он думает, этот Кипиани! Нахарарян, я считаю себя оскорбленным. Род Ширванширов древнее Кипиани. Во времена Ага Мухаммед Гаджара мы покорили всю Грузию. В те времена любой Кипиани с радостью отдал бы свою дочь за Ширваншира. Он мне говорит о разнице в вероисповедании! Что он хочет этим сказать. Что ислам хуже христианства. А моя честь. Да надо мной родной отец смеяться станет. "Посмотрите, - скажет, - христианин отказался отдать ему дочь в жены!". Мы, мусульмане, старые волки. Еще сто лет тому назад...
Злоба душила меня, мешала говорить. Я умолк. И без того я наговорил слишком много.
Нахарарян ведь тоже христианин, и мои слова могли оскорбить его. К счастью, этого не случилось.
- Я понимаю причину вашего гнева, Али хан. Но ведь он не отказал вам. Смешно, конечно, ждать конца войны. Кипиани просто не хочет понять, что его дочь уже выросла. Я ничего не имею против похищения Нино. Это старый испытанный способ, полностью соответствующий нашим обычаям. Но это не единственный путь. Кто-то должен объяснить князю культурное, политическое значение брака. После этого он, наверное, даст свое согласие.
- Кто же сделает это.
- Как это кто. Я! - воскликнул Нахарарян, ударяя себя в грудь.
- Будьте спокойны, Али хан, доверьте это дело мне.
Я удивленно посмотрел на него. Интересно, что на уме у этого армянина. Может быть, накануне входа в город турок хочет завязать более тесные связи с мусульманами. Мне до этого не было никакого дела. Во всяком случае, он предлагает мне союз. И я крепко пожал ему руку.
- Я обо всем извещу вас. Вы ничего не предпринимайте и, главное, не похищайте пока девушку. Прибегнем к этому в самом крайнем случае.
Вдруг мне почему-то показалось, что я могу положиться на этого толстяка. Я поднялся, обнял его на прощание и вышел из ресторана. Не успел я выйти на улицу, как кто-то окликнул меня. Я оглянулся и увидел старого друга отца, Сулеймана ага, который, как оказалось, тоже сидел в ресторане.
- Подумать только! - воскликнул он, опустив тяжелую руку мне на плечо. - Потомок рода Ширванширов обнимается с армянином!
Я испуганно замер, но Сулеймана ага уже не было, он исчез, растворился в уличном тумане. Хорошо, что я не сказал отцу, зачем ходил сегодня к Кипиани. Скажу, что еще не говорил с князем о женитьбе. .
"Глупо так ненавидеть армян", - думал я, входя в дом.
Все последующие дни я не отходил от телефона. Даже не ожидал, что моя жизнь будет настолько связана с этой черной коробкой... Из дома я никуда не выходил, а на вопросы отца, почему я не иду говорить с родителями Нино о женитьбе, отвечал что-то невнятное. Время от времени я вздрагивал от телефонного звонка и выслушивал доклады Нино, больше напоминающие отчеты с полей сражения:
- Али, это ты. Слушай, Нахарарян сидит с мамой и беседует о стихах моего прадедушки Илико Чавчавадзе.
Чуть позже она снова звонила:
- Али, слышишь. Нахарарян утверждает, что иранская культура оказала огромное влияние на Руставели и царицу Тамару.
Очередной звонок.
- Али хан! Нахарарян пьет с папой чай. Только что он сказал, что тайна этого города в непостижимом родстве рас и народов.
Еще через полчаса:
- Какая умница этот Нахарарян!
Я засмеялся и повесил трубку. Так текли дни за днями. Нахарарян проводил все время в доме Кипиани: ел, пил, болтал. Он даже гулял с Кипиани, давая последнему то невыполнимые, а то и дельные советы. Я по телефону получал информацию обо всех хитростях армянина.
- Нахарарян рассказывает, что родилась новая Луна. Он говорит, что власть золота над человеком - это результат поклонения Луне народов древнего Кавказа и Ирана. Али хан, я уже не могу слышать этот бред. Приходи в сад.
Мы встретились на нашем месте у крепостной стены. Нино торопливо передала мне самые последние сообщения. Мать умоляет ее не связывать свою жизнь с диким мусульманином, а отец полушутя уверяет Нино, что я обязательно заточу ее в гарем. На что моя маленькая Нино, смеясь, но совершенно серьезно предупредила родителей:
- А вы не боитесь. Что вы будете делать, если он похитит меня.
Я погладил ее по головке. Мою Нино я знал хорошо - она всегда добивалась задуманного.
- Война эта может продолжаться еще десять лет. Ужасно, что родители заставляют нас так долго ждать.
- Ты, действительно, так любишь меня, Нино.
- Мы не сможем прожить друг без друга, - проговорила она, и губки ее задрожали. - Мои родители все осложняют. Но по-ихнему не выйдет, я не отступлюсь от своего. Люблю ли я тебя. Да, я вправду люблю тебя. Но ни в коем случае не похищай меня!
Она умолкла, ведь не может человек говорить и целоваться одновременно. Потом она упорхнула домой, и снова посыпались ее рапорты по телефону:
- Нахарарян говорит, что получил письмо от двоюродного брата из Тифлиса. Говорит, что царский наместник на Кавказе приветствует смешанные браки. Наместник считает это одним из путей сближения Востока с западной культурой. Ты понимаешь, к чему он клонит.
Ничего я не понимал. Я лениво сидел дома и молчал. Пришла моя двоюродная сестра Айше и рассказала, что за последние три дня Нино по пяти предметам получила "неудовлетворительно". Айше, естественно, во всем обвинила меня. Оказывается, вместо заботы о нашем будущем я должен тревожиться об учебе Нино. Потом мы сели с Айше за нарды, я проиграл, и довольная Айше обещала помочь Нино в учебе.
Снова телефонный звонок.
- Это ты. Они вот уже сколько времени говорят о политике и экономике. Нахарарян говорит, что завидует мусульманам, которым удалось вложить свое состояние в иранские имения. Кто знает, что будет с этой Россией. Может, все полетит в тартарары. А в Иране землю могут покупать только мусульмане. Говорит, точно знает, что половина Гилана принадлежит Ширванширам. Учитывая назревающий в России переворот, иметь земли за границей - значит, обеспечить свое будущее. Это произвело на родителей большое впечатление. Мама теперь говорит, что и среди мусульман встречаются люди с внутренней культурой.
Два дня спустя после этого разговора армянский шахматист выиграл свою партию. Зазвонил телефон, и Нино, то смеясь, то плача, сообщила:
- Отец с матерью благословляют нас. Аминь!
- Пусть твой отец сам позвонит мне. Он оскорбил меня.
Именно так все и произошло. Голос князя звучал елейно, мягко. Когда с тобой говорят таким образом, трудно отвечать грубостью.
- Вы не могли бы придти к нам Али хан.
Я помчался к ним. Княгиня расплакалась и поцеловала меня. Князь был одет торжественно, и настроение у него было отличное. Он тоже говорил о браке, семейной жизни, но слова его отличались от тех, что говорил мне отец. - Брак, - говорил князь, - основан на взаимном доверии и заботе супругов друг о друге. Муж и жена должны всегда советоваться друг с другом и быть опорой друг другу. Должны помнить, что оба - люди свободные и совершенно равноправные.
В свою очередь я заверил князя, что никогда не буду заставлять Нино носить чадру и не заведу гарема.
Тут вошла Нино, и я коснулся ее лба невинным поцелуем. Нино втянула голову в плечи и напоминала беспомощную птичку.
- Но пока никто не должен знать об этом, - сказал князь. - Пусть Нино сначала окончит лицей, а уж потом огласим вашу помолвку. Дочь моя, обратился он к Нино, - учись хорошо. Если ты срежешься на экзаменах, придется ждать еще год.
- Будь покоен, папа, - ответила Нино, вздернув свои точеные, словно вычерченные карандашом брови, - я успешно выдержу оба испытания - и в лицее, и в семейной жизни. И в том, и в другом мне поможет Али хан.
У подъезда Нино меня ждал в машине Нахарарян. Его слегка навыкате глаза выжидающе смотрели на меня.
- Нахарарян, - обратился я к нему, - я твой должник. Что подарить тебе. Хочешь деревню в Дагестане. Или иранский орден. Может быть, тебя устроит апельсиновый сад в Энзели.
- Ничего, - воскликнул он, хлопнув меня по плечу. - Мне ничего не надо. Я счастлив, что смог повернуть колесо судьбы на верную стезю. Этого мне достаточно.
Я с благодарностью взглянул на него. Мы выехали за город и направились в сторону Биби-Эйбатской бухты. Грязные, черные машины вгрызались в землю, высасывая ее соки. Наблюдая эту картину, я подумал, что семейство Нобелей завершает свое дело по изменению нашего пейзажа с той же страстностью, с какой Нахарарян старался ради меня. Значительная часть моря уже была засыпана землей и слилась с сушей. Теперь эта территория не принадлежала морю. Она навсегда была отторгнута у него, но и землей не стала.
На противоположном конце участка кто-то открыл чайхану. Мы сели там и заказали чай. Это был лучший в мире чай, крепкий, как алкоголь. Опьяненный его ароматом, Нахарарян рассказывал об истреблении армян в Малой Азии и ожидающемся вторжении турок в Карабах.
- Не бойтесь, - сказал я, - если турки войдут в Баку, я спрячу вас у себя дома.
- Я ничего не боюсь, - ответил Нахарарян.
Далеко в море над Наргеном зажглись звезды. На землю опускалась вечерняя тишина!
- Море и берег, как мужа и жену, объединяет борьба противоположностей.
Это сказал я или Нахарарян. Я ничего не помнил. Нахарарян привез меня домой.
- Князь Кипиани благодарит семью Ширванширов за оказанную честь. Нино - моя невеста. Сходи завтра к ним и реши остальные вопросы.
Я был усталым и счастливым.
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
Летели недели, месяцы. Много событий произошло в мире, в нашей стране и у нас дома. Ночи стали длиннее, листья с деревьев Губернаторского сада осыпались и шуршали под ногами. С мутного неба лил мутный дождь. Выпал первый снежок, отдавший город во власть зимы.
А потом ночи опять стали короче.
Из степи в город мерным шагом стали приходить караваны верблюдов. Их желтая шерсть была усыпана песком, а глаза по-прежнему устремлены в даль вечности. Они тащили пушки, были обвешаны винтовками и ящиками с продовольствием. Все это были трофеи, захваченные в жестоком сражении. По улицам в ободранном сером обмундировании шли колонны пленных турков. Их вели в порт, откуда пароходом переправляли на Нарген, где пленные умирали от дизентерии, голода и тоски по родине. Некоторым удавалось бежать, они гибли в солончаковых пустынях Ирана или свинцовых волнах Каспия.
Война, которая, казалось шла очень далеко, совершенно неожиданно добралась и до нас. С севера прибывали эшелоны с солдатами, с запада поезда с ранеными. Царь сместил своего дядю с поста главнокомандующего и принял командование армией на себя.
Дядя царя был теперь наместником на Кавказе. Черной, грозной тенью он навис над нашей родиной. Великий князь Николай Николаевич! Его длинная худая рука тянулась к самой Анатолии. Он вымещал свою ярость и зло на племянника, посылая дивизии в жестокие набеги. Гнев великого князя, перевалив заснеженные горы и пустынные степи, простирался до Багдада, Трабзона и Стамбула. Люди прозвали его "длинный Николай" и с ужасом рассказывали о его зверствах и поистине безумной жажде кровавых сражений. В войну уже было втянуто много стран. Фронт растянулся от Афганистана до Северного моря, а в газетах мелькали имена королей, полководцев, государств, как трупные мухи, облепившие тела павших героев.
Снова наступило лето. Знойное солнце сжигало город. Асфальт плавился под ногами прохожих.
Я проводил дни в чайхане или в кафе с друзьями. Многие отвернулись от меня из-за дружбы с Нахараряном. Дивизия Ильяс бека все еще стояла в городе, и по-прежнему солдаты занимались строевой подготовкой на пыльном плацу. Зрители, как и раньше, заполняли залы оперы, театров, кинематографов.
Событий было много, но нигде - ни в мире, ни на родине, ни дома ничего не изменилось.
Нино, изнемогая под бременем экзаменов, прибегала ко мне, и я гладил ее нежные прохладные ладони.
Страх затаился в глубине ее глаз. Айше рассказывала мне, что преподаватель, проявляя благосклонность к невесте, Ширваншира, ставил ей в журнале сплошные "удовлетворительно". Когда мы с Нино гуляли по улицам, ее одноклассницы с любопытством посматривали в нашу сторону. Мы ходили в клуб, в театр, на танцевальные вечера, но очень редко нам удавалось оставаться вдвоем. Нас плотной стеной окружали друзья. Мы всегда оказывались в обществе Ильяс бека, Мухаммеда Гейдара, Нахараряна и даже набожного Сеида Мустафы. Мои друзья никак не могли поладить Нахараряном. Стоило толстому и богатому Нахараряну выпить шампанского и завести речь о взаимной любви кавказских народов, как Мухаммед Гейдар тут же мрачнел.
- Господин Нахарарян, - не выдержал он как-то, - мне ваша забота кажется неуместной. Потому что после войны в живых останется очень мало армян.
- Но Нахарарян будет в числе выживших! - воскликнула Нино.
Нахарарян молча пил шампанское. До меня доходили слухи, что он собирался все свое состояние перевести в швейцарский банк. Но меня это не касалось. Я только попросил Мухаммеда Гейдара быть с Нахараряном полюбезней.
- Я ненавижу армян, - хмуро сказал он.
Наконец наступило время экзаменов, и в экзаменационном зале лицея святой Тамары Нино прибегая к математическим формулам, цитатам из классиков и историческим датам доказала свою зрелость. В трудный момент она пускала в ход очарование огромных грузинских глаз.
После выпускного бала я проводил потерявшую от счастья голову Нино домой.
- Теперь вы жених и невеста, - сказал старый Кипиани. - Собирайтесь, Али хан, поедем в Тифлис. Я должен представить вас нашему роду.
Итак, мы отправилась в Тифлис.
Город напоминал густой лес, где каждое дерево имело свое имя: дяди, племянники, тети, племянницы. В этой чаще мудрено было не заблудиться. Имена звучали звонко, как удары топором по старому дубу: Орбелиани, Чавчавадзе, Церетели, Амилахвари, Абашидзе!
В саду Дидубе семья Орбелиани давала званый обед. Грузинская зурна играла кахетинскую боевую песню "Мравалявери", хевсурскую "Лило", приехавший из Кутаиси двоюродный брат Абашидзе пел песню имеретинских горцев "Мгали Делия". Обед перешел в ужин, который продолжался всю ночь. Когда из-за гор появились первые лучи солнца, музыканты заиграли гимн "Восстань, о царица Тамара, Грузия рыдает о тебе".
Я безмолвно сидел рядом с Нино.
Несколько молодых кузенов танцевали грузинский танец с саблями. В рассветных сумерках картина выглядела нереально и напоминала неинтересный театральный номер. Я прислушался к разговору своих соседей по столу.
- Один из Церетели защищал Тифлис от Чингиз хана.
- Вы знаете, без сомнения, род Чавчавадзе гораздо древнее царского рода Багратиони.
- Откуда пошел род Орбелиани. Как это откуда. Первый Орбелиани пришел три тысячи лет назад из Китая. Он был сыном китайского императора. До сих пор в роду Орбелиани рождаются люди с раскосыми глазами.
Я осторожно взглянул на них. Что значили всего несколько поколений Ширванширов, появившихся на свет до меня, в сравнении с этими древними родами.
- Не расстраивайся, Али хан, - утешила меня Нино. - Мои дяди происходят из древних и знатных родов. Но ты подумай, где были их предки, когда твои покоряли Тифлис.
Я ничего не ответил, но слова Нино придали мне бодрости: уже сейчас, в кругу своей семьи Нино причисляла себя к семье Ширванширов. Как же мне не радоваться этому. Я с благодарностью взглянул на нее.
Жидким пламенем обжигало красное кахетинское. Я нерешительно поднял бокал и произнес тост в честь рода Орбелиани. Незнакомая мне старушка наклонилась и прошептала:
- Пейте спокойно, Али хан. Это вино, дарованное богом. Об этом теперь мало кто знает. Все остальные вина от дьявола.
В город мы вернулись на рассвете. Я хотел ехать в гостиницу, но то ли кузен, то ли дядя, я не разобрал, воспротивился этому.
- Вчера вы были гостем Орбелиани, сегодня прошу вас быть моим гостем. Завтракать будем в Тургвино. А днем посидим немного с друзьями.
Я оказался пленником грузинских князей. Так пролетела неделя - мы пили алазанское и кахетинское, ели шашлыки и овечий сыр. Кузены четко сменяли друг друга на страже грузинского гостеприимства. Но они-то сменяли друг друга, а мы с Нино переходили из рук в руки. Стойкость и выносливость Нино приводили меня в восторг. К концу недели она была свежа, как утренняя роса. Глаза ее улыбались, а ротик без устали болтал с кузинами и тетушками. Только по чуть охрипшему голосу можно было догадаться, что она день и ночь танцевала, ела, пила и совсем не спала.
На восьмой день рано утром в моей комнате появились кузены Сандро, Додико, Вамех и Coco. Я в ужасе натянул одеяло на голову. Но они были непреклонны.
- Али хан, сегодня вы гость семьи Шакели. Мы проводим вас в их имение в Годжори.
Я угрюмо ответил, что сегодня не в состоянии быть чьим-либо гостем. Я молил их открыть сегодня передо мной врата рая и пусть сам архангел Михаил с огненным мечом введет меня в рай, потому что я гибну во имя благого дела.
Но мои слова не возымели никакого действия. Они переглянулись, безжалостно расхохотались и сказали:
- Серные ванны.
- Серные ванны, - повторил я. - Серные ванны. Но ведь они в аду, а я прошусь в рай.
- Нет, - заверили меня мои родственники, - серные ванны именно то, что тебе необходимо.
Я постарался встать. Голова была словно налита свинцом. Руки и ноги онемели, и я их не чувствовал. Из зеркала на меня смотрело уродливое бледное лицо.
"Так мне и надо, - думал я про себя. - Жидкое пламя, кахетинское вино. Будто не знал, что мусульманину пить нельзя".
- Мы сообщим Нино, - сказал Вамех, - и поедем в Годжори часа через четыре, когда ты придешь в себя.
Вамех вышел из комнаты, и я слышал, как он говорит по телефону:
- Али хан неожиданно заболел. Сейчас полечим его серными ваннами, и часа через четыре все будет в порядке. Княжна Нино с семьей могут отправляться в путь прямо сейчас. Мы приедем позже. Нет, ничего опасного. Просто немного нездоровится. Вот и все.
Я еле держался на ногах. Голова кружилась. Как же грузинское гостеприимство отличалось от спокойных, благопристойных приемов, которые оказывал нам в Тегеране дядя. В Тегеране пьют крепкий чай и ведут размеренные беседы о поэзии, науках. Здесь же пьют вино, танцуют и веселятся. Неужели это врата в Европу. Нет, конечно, нет. Это наш край, просто он отличается от остальных азиатских стран. Да, здесь тоже ворота, только куда они ведут. Быть может, к мудрости, воплощенной в детском веселье, беззаботных танцах. Я не знаю этого.
Измученный вконец, шатаясь, я спустился по лестнице, и мы сели в фаэтон.
- В баню, - скомандовал Сандро извозчику, тот хлестнул коней, и мы, проехав через Мейдан, остановились у большого дома с куполами.
У ворот стоял страшно худой, полуголый мужчина. Он был погружен в меланхолическую прострацию и совершенно не замечал нас.
- Гамарджоба, Мекиссе! - поздоровался с ним Сандро.
Человек вздрогнул, поклонился нам.
- Гамарджоба, Гавади, - ответил он. - Здравствуй, князь!
Нас провели в большой и сильно натопленный зал Бейбутова, где на каменном полу лежали голые люди. Мы тоже разделись и прошли во второй зал. Здесь в полу были прорезаны четырехугольные колодцы, наполненные серными водами.
- Когда-то в глубокой древности некий падишах выпускает в небо своего сокола. Тот набрасывается на тетерева. Падишах ждет, а сокол все не возвращается. Тогда он начинает искать свою птицу и забредает в небольшой лесок. А в этом лесу бьет серный источник. Видит падишах, что и сокол, и тетерев тонут в воде. Как увидел падишах этот источник, сразу решил основать на этом месте Тифлис. Тетеревиная баня здесь, а вместо леса теперь стоит Тифлис. С серы Тифлис начался, серой он и кончится.
Комната была полна пара. Удушливо пахло тухлыми яйцами. Тела моих спутников блестели от пота. Я массировал грудь, и сера проникала мне в поры. В памяти мелькали имена полководцев, завоевывавших этот город. Джаладдин Хорезмский, сын Чингиз хана Чагатай, Тимур. Все они, опьянев от крови, смывали в серной воде тяжесть пролитой ими крови.
- Довольно, Али хан, выходи, - прервал мои размышления голос Сандро. Я осторожно вылез из серной воды и распростерся без сил на каменном полу в соседней комнате.
- Мекиссе! - крикнул Сандро.
Появился тот самый Мекиссе, который встречал нас у входа в баню. Был он совершенно голым, с чалмой на гладко выбритой голове. Я перевернулся на живот, Мекиссе вспрыгнул на меня и принялся топтать с мастерством заправского танцора. Вдоволь наплясавшись, он вонзил мне в спину свои острые пальцы, стал выкручивать руки и проделывал это с таким усердием, что я слышал, как хрустят мои кости. Кузены стояли рядом и давали советы:
- Помассируй ему суставы еще раз, Мекиссе! Ему очень нездоровится.
- Спину потопчи еще немного. Вот так, хорошо. А теперь хорошенько разомни левый бок.
Как ни странно, но я не ощущал никакой боли. Мне было очень хорошо. Массажист явно не зря старался, я чувствовал, как мои мышцы опять наливаются силой.
- Довольно! - сказал, наконец, Мекиссе.
Я с трудом поднялся, ощущая приятную ломоту во всем теле.
Потом мы опять прошли во второй зал, где я погрузил ноющее тело в холодный серный источник. У меня на миг перехватило дыхание. Но почти тут же по телу разлилась приятная расслабленность.
Я вылез из ванной, обернулся в простыню и вернулся в первый зал. Кузены и Мекиссе выжидающе посмотрели на меня.
Без тени смущения я заявил, что зверски голоден.
- Он выздоровел! - воскликнули в один голос кузены. - Немедленно подать арбуз, сыр, зелень и вино!
Лечение было окончено.
Всю усталость и слабость как рукой сняло, аромат сочной, алой мякоти холодного арбуза перебил запах серы. Кузены налегали на "Напереули".
- Ты видишь!.. - воскликнул Додико, но продолжать не стал. Впрочем, этого и не требовалось. Его "Ты видишь!.." вобрало в себя и гордость за тбилисские серные ванны, и заботу о гостях, пострадавших от грузинского гостеприимства, и опеку Додико над оказавшимся столь слабым родственником-мусульманином.
К нашему столу, подсаживались все новые и новые люди. Полуголые соседи с бутылками вина, которые они держали бережно, но крепко, как оружие: князья, их кредиторы, слуги, бездельники, интеллигенты, поэты, помещики все собрались за одним столом. Это напоминало уже не баню, а скорее клуб или кофейню, собрание смешных голых людей, в глазах которых сиял беззаботный смех.
- Османы идут, - говорил какой-то толстяк с маленькими глазками-пуговками. - Великому князю не взять Стамбула. Я слышал, что немецкие генералы привезли в Стамбул такую пушку, что если выстрелить из нее, снаряд долетает до самого Тифлиса.
- Вы ошибаетесь, князь, - возразил ему другой. - Такой пушки еще не создали. Ее только проектируют. Но даже если и создадут, из нее нельзя будет обстреливать Тифлис. Все карты у немцев фальшивые, потому что их составляли русские. Представляете, русские еще задолго до войны составили карты и переправили их немцам. Русские карты! Да разве у русских могут быть правильные карты.!
Кто-то в углу тяжело вздохнул. Я оглянулся и увидел седого старика с орлиным носом.
- Бедная Грузия! - старик опять вздохнул. - Мы оказались меж двух огней. Победят османы - конец потомкам Тамары. А победят русские - великий князь своей железной лапой задушит нас. Уже сейчас наши лучшие сыны гибнут на войне. Тех же, кто выживет, задушат либо османы, либо великий князь, либо кто-то третий, какая-нибудь машина или американцы. Мы в безвыходном положении. Наш боевой дух гаснет. Пришел конец государству царицы Тамары. Посмотрите, до чего мы дошли: наши солдаты малы ростом и слабы, урожай плохой, вино кислое.
Старик в третий раз тяжело вздохнул и умолк. Мы тоже молчали, подавленные его словами.
- Они убили Багратиона, - послышался вдруг испуганный, хриплый шепот. - Русские отомстили ему за то, что он похитил царскую племянницу. Царь специально назначил его командующим иреванским полком и отправил на войну. Багратион сражался как лев, но погиб, сраженный восемнадцатью пулями.
Кузены пили вино, а я сидел, поджав под себя ноги, и думал о том, что род Багратиони один из древнейших княжеских родов в христианском мире. Седой старик был прав - Грузия действительно была меж двух огней.
- У него остался сын, Теймураз Багратион, - сказал, кто-то. - Вот, кто наш истинный царь. Его спрятали и охраняют.
Вновь воцарилось молчание. Подошел Мекиссе и встал рядом, прислонившись к стене.
- У нас прекрасная страна, - зевая, сказал Додико. - Здесь есть и серные источники, и Тифлис, и война, и кахетинское. Вы поглядите только, как прекрасна Алазань, когда она течет по равнине. Хоть и гибнет Грузия, но быть грузином - прекрасно. Все, что вы тут говорите, ничего, кроме безнадежности, не рождает. Скажите мне, когда в стране царицы Тамары было иначе. Никогда. И, несмотря на это, реки текут, сады расцветают, а народ наш танцует и веселится. Наша Грузия прекрасна и останется прекрасной, несмотря на всю безнадежность.
Закончив свою короткую речь, этот стройный, красивый юноша, потомок певцов и героев, поднялся.
- Слава Богу, что у нас есть еще такие юноши, - отозвался седобородый старик, сидящий в углу.
- Али хан, - прошептал, наклоняясь ко мне Вамех, - не забудь, сегодня ты в Годжори, гость семьи Шакели.
Мы вышли из бани, сели в фаэтон. Извозчик хлестнул коней.
- Шакели - древний дворянский род... - начал Вамех, и мне стоило большого труда сдержать смех.
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
Мы с Нино сидели в кафе "Мефистофель" на Головинской. Прямо перед нами возвышалась гора Давида. На вершине стоял монастырь.
Родня решила сегодня дать нам передышку.
Нино задумчиво смотрела на монастырь, и я знал, о чем она думает. Там, на горе, была могила, которую мы собирались навестить. В ней покоится прах Александра Грибоедова, поэта и царского посланника. На надгробии выбита эпитафия: "Ум и дела твои бессмертны в памяти русской, но для чего пережила тебя любовь моя.".
Ее звали Нино Чавчавадзе. Именно Нино. Ей было шестнадцать лет, когда она стала женой посла и поэта Грибоедова. Нино, которая сидела сейчас рядом, доводилась ей внучатой племянницей по материнской линии.
Той Нино было семнадцать лет, когда тегеранцы с криками: "О, святой Али!" окружили дом русского посланника. А у посланника был только маленький кинжал и всего один пистолет. Какой-то кузнец с улицы Зул-ли-Султан тяжелым кистенем размозжил ему грудь. Разорванное на куски тело посланника было выброшено на пустырь. Голову обглодали собаки. Вот и все, что осталось от поэта и посланника. Фатали шах Гаджар был очень доволен. Был счастлив и его наследник - Аббас Мирза. Мудрец и фанатик, старик Меши ага получил от шаха щедрую награду, а одному из Ширванширов шах пожаловал имение в Гилане.
Но все это происходило сто лет назад. А сейчас я, потомок Ширванширов, сижу в Тифлисе в кафе "Мефистофель" с Нино, правнучкой жены Грибоедова.
- Послушай, Нино, а ведь мы с тобой должны быть кровными врагами, сказал я, кивая в сторону монастыря. - Ты тоже поставишь мне когда-нибудь такое надгробье.
- Может быть, - отвечала Нино. - Впрочем, это будет зависеть от твоего поведения. Будешь вести себя хорошо, поставлю.
Она допила свой кофе и поднялась.
- Пойдем, погуляем по городу.
Нино питала к Тифлису какую-то нежную, почти материнскую любовь. По Головинской мы двинулись к узким улочкам старого города, зашли в Сионскую церковь. Внутри церкви было очень темно и сыро. Над алтарем висел крест, сколоченный из виноградной лозы. Эту лозу принесла святая Нино во время своего первого паломничества в Святую землю.
Нино опустилась у алтаря на колени, перекрестившись, подняла голову к иконе, на которой была изображена ее святая покровительница. Исти чайымы гуртум –
гуртум ичяряк; Кипианигиля телефонла зянг эдяряк о гюн онлардан гёрюш учюн иджазя алдыгымы, Нинонун
айагларынын уджунда, горху ичиндя эвдян гизлинджя чыхдыгыны, принсесин алини опдюйюмю, кнйаз Кипианинин
алини сыхдыгымы, кёкю чох гядимляря гедян няслимиздян, хабеля принсес Нино иля эвлянмяк истядийими
тямиз рус дилиндя неджя баша салдыгымы Начарарйана нягл этдим.
“Чох йахшы, бяс сонра неджя олду.”
Бу ахвалатлар Начарарйаны хягигятян чох марагландырмышды.
– Сонрасы неджя олуб гулаг асын, дейим.
– Мян кнйаз Кипианинин хярякятлярини йамсылайыб, онун рус дилиндя азаджыг гюрджю ляхджяси иля мяня неджя
мюраджият этдийини нягл этдим: “Азиз оглум, мёхтярям али хан. Инанын кий, мян гызым Нино учюн
сиздян даха йахшы бир адам тясяввюр да билмирям. Сизин хасиййятиниздя олан бир адамла эвлянмяк хяр
бир гадын учюн хошбяхтликдир. Амма Нинонун йашыны нязяря алмаг лазымдыр. Ахы, о хяля мяктябя
гедир. Бу ушагын мяхяббят хаггында ня анлайышы ола биляр. Хяр халда биз хиндлилярин ушаг йашларында
эвлянмяк адятини тякрарламайаджагыг. Бир да кий, хяр икиниз айры-айры динляря мянсубсунуз вя йетишмя
тярзляриниз да бири-бириниздян чох фярглидир. Буну мян сизин йахшылыгыныз учюн дейирям. Атанызын да
мяним кими дюшюнмякдя олдугуна аминям. Хяр шейи гойаг бир йана, гёрмюрсюнюз ня зяманядир,
дяхшятли мюхарибя шяраитиндя йашайырыг. Ким билир сабах ня оладжаг! Мян да гызым Нинонун
хошбяхтлийини истяйирям. Билирям кий, о сизи севир. Мян онун хошбяхтлийиня мане олмаг истямирям. Амма
бир шейи демяк истяйирям: гялин мюхарибянин гуртармагыны гёзляйяк. О вахт икиниз да даха бёйюмюш
оладжагсыныз. Агяр онда да бир-биринизи бу гюнкю гядяр севсяниз, сянинля бир даха гёрюшярик”.
– Бяс инди ня фикирдясиниз, али хан. – дейя Начарарйан сорушду.
– Мян Нинону гачырдыб Ирана апараджагам. Бу рюсвайчылыга мян дёзя билмярям. Сян ишя бир бах,
Ширваншир няслиндян бири олан али хана йох джавабы верилсин. Бу хярякятиля кнйаз Кипиани гёрян ня
фикирляшир. Мян озюмю тяхгир олунмуш хесаб эдирям. Ширванширляр нясли Кипианиляр няслиндян даха чох
гядимдир. Ага Мяхяммяд шах Гаджар дёврюндя Ширванширляр бютюн Гюрджюстаны йерля-йексан этмишдиляр.
О вахтлар олса иди Кипианиляр оз гызларыны бёйюк севинджля Ширванширлярин огулларына верярдиляр. Сонра о,
дини фярглярдян данышды: Бунунла да Кипианинин ня демяк истядийини баша дюшмядим. Мягяр Ислам дини
христиан дининдян ашагы диндир. Бяс мяним шяряфим ня оладжаг. Инди атам мяня истехза иля гюлюб
дейяджяк кий, бир ишя бах ха, бир христиан оз гызыны мяня вермякдян имтина эдир!
Биз мюсялманлар дишляри тёкюлмюш джанаварларыг. Йюз ил бундан габаг олсайды...
Гязябимдян сясим кясилди. Сусдум. Аслиня галса, онсуз да хяддиндян артыг данышмышдым.
Начарарйан да христиан иди. О да озюню тяхгир олунмуш хесаб этсяйди хаглы оларды. Амма озюню о йеря
гоймады.
– Гязябинизи баша дюшюрям, али хан, – дейя Начарарйан диллянди. Лакин кнйаз Кипиани сизя йох демяйиб
ахы. Тябии кий, мюхарибянин сонуна кими гёзлямяк, албяття гюлюндждюр. Кипиани садяджя гызынын артыг
бёйюмюш олдугуну баша дюшмяк истямир. Гызы гачыртмага джяхд гёстярмяйиня сёзюм йохдур. Гыз
гачыртма кёхня, сынагдан чыхмыш йолдур, бизимадятляримизя да уйгундур. Амма бу сон чыхыш йолу
дейилдир. Гяряк бири кнйаз Кипианинин йанына гедиб бу никахыннеджя дейим, мядяни вя сийаси
яхямиййятини она изах этсин. Ондан сонра онун йола гяляджяйиня аминям.
– Бяс бу иши кимя тапшырмаг олар.
Эля буну дейян кими Начарарйан алини синясиня вуруб бяркдян багырды:
– Неджя йяни кимя, мяня! Архайын олун, али хан, бу иши мяня этибар эдин.
Тяяджджюбля она бахдым. Гёрясян бу эрмянинин мягсяди нядир кий, омяним шяхси ишимя икинджи дяфядир кий,
гарышыр. Бялкя тюрклярин Гафгаза догруирялилямякдя олдугларыны гёрдюйю учюн о, мюсялманларла йахын
ялагя йаратмага чалышырды. Йохса, о догрудан да Гафгаз халгларынын иттифагыны гурмаг ниййятиндядир.
Ким билир. Мяня хеч бир фярги йох иди. Хяр халда о мяним мюттяфигим иди.
Алими Начарарйана узатдым. О, алими мёхкям сыхыб деди:
– Сизи хяр шейдян хябярдар эдяджяйям. Амма Нинону гачыртмаг учюн джяхд гёстярмяйя тялясмяйин.
Агяр башга чаря галмазса о заман буна ал атарсыныз.
Айага галхдым. Бирдян-биря мяндя эля хисс ойанды кий, бу йекягарын адама бел багламаг олар. Мян
ону гуджаглайараг ресторандан чыхдым. Эля айагымы кючяйя гоймушдум кий, кимся тялясик озюню мяня
чатдырды. Архайа дёнюб баханда озюню мяня чатдыран адамы таныдым. О, атамын кёхня досту
Сюлейман Ага иди. Биз ресторанда оларкян о да орада иди. Сюлейман Ага агыр алини чийнимя гойуб деди:
“Айыб олсун сяня, али хан! Ширваншир няслинин овлады да эрмянини гуджаглайармы.” Чашгынлыгдан агзым
ачыла галды. Лакин Сюлейман ага геджянин думанында гейб олду. Йолума давам этдим. Йахшы кий,
Кипианигиля бу гюн няйя гёря гетдийими атама демямишям. Ачары чыхардыб гапыны ачмаг истяйяркян
башымы йыргалайыб оз-озюмя дюшюндюм: “Мюсялманларын эрмяниляря гаршы беля нифрят хисси
бяслямясигёрясян харадандыр.
Бу ахвалатдан сонра гюнюм телефон апаратынын йанында кечирди. Бу ири дястякли йёндямсиз гара рянгли
апарата бирдян-биря, хеч аглыма гялмяйяджяк дяряджядя эля багланмышдым кий, эвдян байыра да чыхмаг
истямирдим. Атам сорушанда кий, нийя гедиб Нино иля эвлянмяк истядийини онун валидейнляриня
билдирмирсян. Мян она додагалты анлашылмаз бир сёз дейирдим. Бу аснада масанын узяриндяки телефонун
дяхшятли сяси мяни диксиндирди. Дястяйи галдырдым, Нино дёйюш мейданындан мялумат верирди:
“Али, сянсян. Гулаг ас. Начарарйан анамла отуруб, улу бабам шаир Илико Чавчавадзенин шерляриндян
данышыр”. Бир аз сонра: “Али, эшидирсян мяни. Начарарйан, шаир Шота Руставелийя вя кралича Тамарайа Иран
мядяниййятинин бёйюк тасири олдугуну сёйляйир”. Бир аз сонра да:
“Али хан, Начарарйан атамла чай ичир. Эля индиджя о, деди кий, бу шяхярин сирри ондакы ирглярин вя
миллятлярин анлашылмаз бирлийиндян, йахынлыгындан иряли гялир.
Йарым саатдан сонра телефон апаратынын дястяйиндян йеня Нинонун сяси эшидилир. “Начарарйан лап агыл
дярйасы имиш”. О, дейир кий, “Гафгазда барыш ичиндя йашайан бир ирг варса, о да бу иргин догулдугу йер
Бакыдыр”. Гяхгяхя иля гюлюб телефонун дястяйини йериня гойдум.
Гюнляр бу джюр бири-биринин ардынджа кечиб гедирди. Начарарйан Кипианигилин эвиндян ал чякмирди:онларын
евиндя йейир, ичир гюнюню бу эвдя кечирирди. О, хятта онларла гязмяйя чыхыр вя онлара мистик, бязян да
ямяли мясляхятляр верирди. Мян телефон хятти васитясиля эрмяни хийлягярлийини хейрятля изляйирдим:
“Начарарйан йер узюндяки илк пулун Ай шяклиндя дюзялдийини сёйляйир. Он дёрд геджялик, ай шякилли гызыл
сиккяляр вя онларын инсан узяриндяки тасири Гафгазлылар вя Иранлыларын гядим заманларда Айа ситайиш
этмяляринин нятиджясидир. Али хан артыг бу бош сёхбятляря гулаг аса билмирям. Губернатор багына гял”.
Губернатор багына гедиб, кёхня гала диварларынын йанында гёрюшдюк. Нино тялясик гыса джюмлялярля
мяня сон мялуматлары бёйюк хяйяджанла данышды. Анасы дад-аман эдяряк Нинойа нясихят эдиб кий, о оз
гяндж хяйатыны гялмя бир мюсялмана этибар этмясин. Атасы ися зарафат эдяряк хябярдарлыг эдиб кий, гуйа
мян Нинону хярямханайа гёндяряджяйям.
Гяндж Нино ися гяхгяхя иля гюлмюш вя эйни заманда джидди шякилдя валидейнляриня хябярдарлыг эдиб
демишди:
“Хяля гёзляйин...Али хан мяни гачырарса, о заман нейляйяджяксиниз.”
Онун сачларыны тумарладым. Мян оз Ниному йахшы таныйырдым. Нино истядийини билмяся беля, хямишя
арзусуна наил олурду.
Нино дейиня-дейиня деди:
– Бу мюхарибя он ил давам эдя биляр. Валидейнлярин биздян узун бир заман гёзлямяйимизи истямяляри
дяхшятдир.
– Нино, мяни догрудан да беля севирсян.
Онун додаглары титряди:
– Биз бири-биримиздян айры йашайа билмярик. Мяним валидейнлярим иши сон дяряджя чятинляшдирирляр. Амма
мян фикримдян дёнмяйяджяйям, сорушурсан кий, догрудан да севирсян. Хя, сяни хягигятян севирям.
Амма мяни гётюрюб гачсан, вай сянин халына!
Нино сусду. Сонра огрунджа арадан чыхыб эвляриня гетди вя телефон ойуну тязядян башлады:
– “Али хан, Начарарйан дейир кий, онун амиси оглу Тифлисдян она мяктуб йазыб билдирир кий, чарын
Гафгаздакы джанишини гарышыг никахлара тяряфдардыр. Джанишин буну, Шяргин Гярб мядяниййятиня
говушмасынын бир усулу хесаб эдир. Онун ня демяк истядийини баша дюшюрсянми, али хан.”
– Йох, мян артыг хеч биршей баша дюшмюрдюм. Мян садяджя тянбял-тянбял эвдя отуруб мюмкюн гядяр
аз данышырдым. Нино иля бир синифдя охуйан халам гызы Аишя йаныма гялиб, хябяр верди кий, Нино сон уч
гюндя бир нечя дярсдян “гейри-кафи” гиймят алмышды. Албяття, Аишя бунун гюнахыны мяним устюмя
атырды. Мян гяляджяйин гайгысына галмагданса, гяряк Нинонун эв тапшырыгларына диггятими артырайдым.
Аишянин габагында хяджалят чякирдим. Сонра халам гызы иля нярд ойнадыг. Аишя ойуну удду вя гедяндя
Нинонун дярсляриня кёмяк эдяджяйиня мяня сёз верди.
Йеня телефон зянг чалды: “Сянсян али хан, бир нечя саатдыр кий, сийасят вя тасяррюфат ишляриндян данышырлар.
Начарарйан дейир кий, пулларыны Ирандаки маликаняляря сярбяст гойа билдикляри учюн мюсялманлара гибтя
эдир. Ким билир, Русийанын башына няляр гяляджяк. Бялкя хяр шей дагыладжаг. Иранда ися анджаг мюсялманлар
торпаг ала билярляр. О, Гиланын йарысынын Ширванширляр аилясиня мянсуб олдугуну билдирир. Русийа да
гопаджаг хяр хансы бир хянгамяйя гаршы ан мюкяммял гарант, башга олкялярдя торпаг сахиби олмагдыр.
Бу гяляджяйи тяминат алтына алыр. Начарарйанын бу сёзляри валидейнляримя мисилсиз тасир гёстяриб. Анам бир
чох мюсялманларын хягигятян чох мядяни олдугларыны сёйляйир.
Бу сёхбятин устюндян ики гюн кечяндян сонра телефон зянг чалды. Телефонда севинджиндян гюлян вя
аглайан Нино мяня хябяр верди кий:
– Анамла, атам бизя хейир-дуа вердиляр. Аллаха чох шюкюр.
– Нино, гой аввялджя сянин атан мяня зянг элясин. Чюнки илк гялишимдя о мяни тяхгир эдиб. Эля да олду.
Кнйаз мяня зянг чалды. Кнйазын сяси мюлайим вя мярхямятли иди: “Гызымын гялбиндякиляри охумага
чалышдым. Гызымын сизя гаршы олан хиссляри дахилян мюгяддясдир. Бу дурумда онун йолуну кясмяк
гюнах оларды. Бизя гялин, али хан!”
Гетдим онларын эвляриня, Нинонун анасы мяни гёрюб опдю вя аглады. Кнйаз Кипиани байрамсайагы
гейинмишди. О да никахдан, ар-арвадлыгдан данышды. Амма онун фикирляри атамынкындян фяргли иди.
Кнйазын фикринджя, никах гаршылыглы этимад вя гаршылыглы гайгыйа асасланыр. ар иля арвад хямишя
мясляхятляшмяли вя ишдя бири-бирляриня кёмяк этмялидирляр. Онлар хямишя йадда сахламалыдырлар кий, икиси
да азад рухлу вя бярабяр хюгуглу инсанлардыр.
Нинону хеч бир заман чадра геймяйя мяджбур этмяйяджяйимя вя хярямханада сахламага джяхд
гёстярмяйяджяйимя даир онлара сёз вердим. Нино ичяри гирди вя мян онун алнындан опдюм. Башыны
чийинляри арасында гизлятмяйя чалышан Нино кёмяк истяйян кичиджик бир гуша бянзяйирди.
Кнйаз да алавя эдиб деди:
– Амма бу ишдян хеч кимин гятиййян хябяри олмамалыдыр. Аввялджя Нино мяктяби битирмялидир, сонра
ися бу иши хамыйа билдирярик. Гызым, чалыш йахшы оху. Агяр имтахандан кясилсян, даха бир ил гёзлямяли
оладжагсан.
Нино гялям кими олан гашларыны галдырды: “Архайын ол, ата. Мян хяр ики имтахандан мювяффягиййятля
чыхаджам:хям мяктябдя, хям да аилядя. Хяр ики халда али хан мяня кёмяк эдяджякдир”.
Онларын эвиндян байыра чыхдыгым заман гёрдюм кий, Начарарйан машынын йанында дайаныб мяни
гёзляйир. Онун домба гёзляри мяня зиллянмишди.
– Начарарйан, – дейя сясляндим – сяня ня истяйирсян хядийя эдим: Дагыстанда бир кянд, вя йахуд бир
Иран ордени. Бялкя анзялидя портагал баглары истяйирсян.
О, алини чийнимя гойуб деди:
– Онларын хеч бирини истямирям. Талейин тякярини дюз йола чякя билдийим учюн хошбяхтям. Бу мяним
учюн кифайятдир.
Миннятдарлыгла онун узюня бахдым. Шяхярдян чыхыб Биби-хейбят кёрфязиня тяряф гетдик. Чиркли гара
машынлар нефт хопмуш торпага ишгянджя этмякля мяшгул идиляр. Начарарйан мяня неджя джанфяшанлыг
эдирдися, Нобел компанийасы эйни джошгунлугла олкянин тябии мянзярясини дяйишдирмяк ишини баша
чатдырырды. Дянизин бёйюк бир гисми торпагла долдурулараг гурудулмуш вя сахиля бирляшдирилмишди. Ишини
билянлярдян бир няфяр торпагла долдурулмуш йени аразинин узяриндя кичик бир чайхана ачмышды. Биз орада
отуруб Чин чайы ичдик. Алкогол кими сярт олан бу чай дюнйанын ан няфис чайы иди. Чайын гёзял атриндян
мяст олан Начарарйан Гарабага хюджуму гёзлянилян тюрклярдян вя Анадолудатюрклярля эрмяниляр
арасындакы гыргынлардан данышырды.
– Горхма, – дедим. Агяр тюркляр Бакыйа гялярлярся, сяни эвимдя гизлядярям.
Начарарйан джаваб верди кий, о хеч нядян горхмур.
Наргин адасынын архасында улдузлар парылдашырды. Сахиля дилсиз бир сюкут чёкмюшдю: “Дянизля сахил даими
мюдаризядя абяди бирляшян арля арвад кими иди”. Буну гёрясян мянми дедим, йохса Начарарйан. Артыг
йадымда дейилди. Начарарйан мяни эвимизя гятирди. Атамын йанына гедиб дедим: “Кнйаз Кипиани
Ширванширляр аилясинин она гёстярдийи хёрмят учюн миннятдарлыгыны билдирир. Нино артыг мяним
нишанлымдыр. Сабах онларагедин вя галан мясяляляри да хялл эдин.
Мян чох йоргун вя чох хошбяхт идим.
Он дёрьд.
Гюнляр хяфтяляря, хяфтяляр да айлара гарышыб гедирди. Бу заман арзиндя дюнйада, олкямиздя вя эвимиздя
чох шейляр баш вермишди. Геджяляр да узанмышды. Агаджлардан тёкюлян саралмыш йарпаглар Губернатор
багынын джыгырларыны ортмюшдю. Пайыз йагмурлары уфюгю гаралтмышды. Дянизин узяриндя назик буз лайлары
узюрдю вя онлар сахилдяки гайалыглара дяйиб парчаланырды. Гюнлярин бириндя кючяляр агаппаг гарла
ортюлдю вя бир мюддят гыш хёкм сюрдю. Сонра геджяляр йеня да гысалмага башлады.
Сяхрадан шяхяря агыр аддымларла йюклю дявяляр гялмяйя башлады. Дявялярин сары тюкляри гума, торпага
булашмыш вя абядиййятя бахан гёзляри хяля да узаглара зиллянмишди. Дявяляр гюлля вя силах долу сандыглар
дашыйырдылар. Бунларын хамысы бёйюк бир дёйюшдя аля кечирилмиш хярби гянимят иди. Тюрк асирляри да джыр-
джындыра чеврилмиш боз рянгли униформаларында кючялярдян кечирдиляр. Онлар дяниз сахилиня тяряф
гедирдиляр. Орада асирляри кичик гямиляря долдуруб Наргин адасына апарырдылар. Асирляр бу адада
дизентерийа хястялийиндян, аджлыгдан вя вятян хясрятиндян мяхв олурдулар. Гачмага мювяффяг оланлар
Иранын дуз басмыш сяхраларында вя йахуд да Хязяр дянизинин боз рянгли далгаларында джан верирдиляр.
Мюхарибя чох узагларда гедирди. Амма инди гёзлянилмядян мюхарибя гялиб лап йахына чатмышды. Биз
ону йахындан хисс эдя билирдик.
Шималдан асгярлярля, Гярбдян ися йаралыларла долу гатарлар гялирди. Чар оз амисини командан
вязифясиндян кянар эдиб, ордуйа озю ряхбярлик этмяйя башламышды.
Чарын амиси инди Гафгазын хёкмдары иди. Онун гаранлыг вя горхундж кёлгяси вятянимизин узяриня
чёкмюшдю. Бёйюк кнйаз Николай Николайевичин узун вя арыг алляри Анадолунун мяркязиня гядяр
узанырды. О, чара гаршы бяслядийи гязябини ордуларынын амансыз вя вяхшиджясиня хюджумлары иля сойудурду.
Бёйюк кнйазын гязяби иля гурлайан орду гарлы даглары вя гумлу сяхралары ашараг Багдад, Трабзон вя
Истанбула гядяр узаныб гедирди. Джамаат она “узун Николай” лягябини вермишди. Онун вяхши
чылгынлыгындан, гязябя гялмиш мюхарибя гудурганлыгындан хамы вахимя иля данышырды. Мюхарибяйя бир
чох олкяляр гошулмушдулар. Джябхя афганыстандан Шимал дянизиня кими узанырды. Мюхтялиф
хёкмдарларын, дёвлятлярин вя сяркярдялярин адлары, джябхядя джан вермиш гяхряманларын джясядляриня
гонмуш зяхярли милчякляр кими гязетлярин сяхифялярини долдурурду.
Йеня йай гялди. Гызмар гюняш сяхярин башына од йагдырырды. Кючялярдякиасфалт адамын айаглары алтында
арийирди. Шяргдя вя хям да Гярбдя зяфярляр байрам эдилирди.
Мян вахтымы чайханаларда, кафелярдя, достларымын йанында вя эвимдя кечирирдим. Эрмяни Начарарйанла
достлуг этдийимя гёря бир чохлары мяндян уз дёндярмишдиляр. Илйас бяйин алайы хяля да шяхярдя иди.
Онлар казарманын тозлу хяйятиндя хярби талим кечирдиляр. Опера, театр вя кинотеатрлар мюхарибядян
габаг олдугу кими тамашачыларын узюня ачыг иди. Чох шейляр баш вермишди, амма олкямиздя вя эвимиздя
хеч бир шей дяйишмямишди.
Имтаханларын йюкю алтында инилдяйян Нино йаныма гялян заман онун гёзляриндя дярин бир горху вар
иди. Халам гызы Аишя мюаллимлярин Ширванширин нишанлысына мярхямят гёстяриб синиф журналына бир-биринин
ардынджа “кафи” гиймятляр йаздыгларыны хябяр верди. Нино иля бирликдя кючядя гязян заман онун мяктяб
ряфигяляри бёйюк бир марагла архамызджа бахыб, бизи гёздян итяня гядяр изляйирдиляр. Биз шяхяр клубуна,
театрлара вя рягс геджяляриня гедирдик.
Анджаг надир халларда тяк галырдыг. Достларымыз бизи хейирхахлыгла кечилмяз бир гала дивары кими ахатя
эдирдиляр. Илйас бяй, Мяммяд Хейдяр, Начарарйан вя хятта диндар Сейид Мустафа беля бизи мюшайият
эдирдиляр. Онларын оз араларында сёзляри бир-бириля тутмурду. Кёк вя зянгин олан Начарарйан шампан
шярабы ичиб, Гафгаз халглары арасындакы гаршылыглы мяхяббятдян данышдыгы заман Мяммяд Хейдярин
ахвалы позулду вя дёзмяйиб деди: “Джянаб Начарарйан, мяня эля гялир кий, гайгыкешлийиниз йерсиздир.
Чюнки мюхарибядян сонра онсуз да джюзи мигдарда эрмяниляр саг галмыш оладжаглар”.
Нино йериндян атылыб сяслянди:
– Амма Начарарйан саг галан кишилярдян бири оладжагдыр.
Начарарйан сёхбятя гарышмайыб, шампан шярабы ичмякдя давам эдирди. Мяним эшитдийимя гёря о,
бютюн пулларыны Исвеч банкларына кечирмяк ниййятиндядир. Мян Мяммяд Хейдярдян Начарарйанла бир
аз мехрибан олмагы хахиш этдим. О, гаш-габагыны саллайыб деди: “Хеч билмирям ня сябябдян эрмяниляря
нифрят эдирям”.
Бу ахвалатын устюндян гюнляр, хяфтяляр, айлар кечди. Няхайят, имтахан гюню гялди, Нино мюгяддяс
кралича Тамара литсейинин имтахан залында дайаныб рийази тянликлярин хялл эдилмясиндя, классик асярлярдян
игтибаслар вя тарихи рягямляр васитясиля камиллийини сюбута йетирди вя мязун олду.
Бурахылыш геджясиндян сонра севинджиндян озюня йер тапа билмяйян Нинону эвляриня гятиряндян сонра
годжа Кипиани деди:
– Инди сиз нишанлысыныз. Хазырлашын али хан, Тифлися гедирик. Сизи аилямизля таныш этмяк истяйирям. Беляликля,
биз Гюрджюстанын пайтахты Тифлися йола дюшдюк.
Тифлис сых бир мешяни хатырладырды. Бу мешядя хяр бир агаджын оз ады варды. Хяр бир агадж о бирисинин йа
амиси, йа амиоглусу, йа дайыоглусу, йа халасы, йа да халасы гызы иди. Бу шяхярдя йолу тапмаг, азмаг инсан
учюн о гядяр да асан иш дейилди. Адлар кёхня палыда вурулмуш балта сясикими адамын гулагында
джингилдяйирди:
Орбелиани, Чавчавадзе, Серетели, Амилахари, Абашидзе шяхярин кянарында Дидубе багында зийафят верирди.
Чалгычылар гюрджю зурнасында кахетийалыларын дёйюш хавасы олан “Мравалйавер”и вя чылгын хевсурларын “Лило”
рягс хаваларыны чалдылар. Гутаисидян гялян Абашидзе фамилли ами оглу Иверийа дагынын махнысы олан
“Мгали Делийа”ны охуду. Бир амиоглу да “Давлур” рягсини ойнады. Зийафят бютюн геджя давам этди.
Гюняш дагларын архасындан йаваш-йаваш ишыг сачмага башлайанда мусигичиляр химн чалмага башладылар:
“Дур, эй кралича Тамара, Гюрджюстан сянин учюн аглайыр”. Мян динмяз-сёйлямязНинонун йанында
отурмушдум. Бирдян биря габагымызда хянджяр вя гылынджлар парлады.
Сюбх ала гаранлыгында бир дястя ами огланларынын ифа этдикляри гюрджю хянджяр рягси марагсыз бир сяхня
ойунуну хатырладырды.
Йанымда отуранларын сёхбятляриня гулаг асырдым: Онлар кечмиш йюз илликлярдян бу гюнюмюзя гядяр
узаныб гялян йангылардан данышырдылар: Саакадзе командасында олан Серетели няслинин бир нюмайяндяси
Тифлиси Чингиз хандан мюдафия эдиб.
Йягин хябяриниз вар кий, Чавчавадзэляр нясли, Крал няслиндян олан Багратионлардан даха чох гядимдир.
Биринджи Орбелиани ким иди вя харадан гялмишди. Неджя йяни харадан. О, уч мин ил бундан габаг Чиндян
гялмишди. Чин императорунун огулларындан бири иди. Орбелиани няслиндян олан бязиляри инди да
гыйыггёздюрляр.
Утанджаг-утанджаг атрафа гёз гяздирдим. Бютюн бу кёклюлярин габагында мяндян аввял абядиййятя
говушан Ширванширляр кимляр, иди.
Нино мяня тясялли верди: “Сян бунлара фикир вермя, али хан. Мяним амилярим чох гядим вя адлы-санлы
нясилдяндир. Амма бир фикирляш. Сянин улу бабаларын Тифлиси фятх этдикляри заман, бяс онларын адждадлары
харада идиляр.
Хеч бир шей демядим, амма гюрурландым. Нино эляиндидян, оз гохум-аграбасынын ичярисиндя озюню
Ширваншир арвады хесаб эдирди. Мян миннятдарлыгла она бахдым. Фяряхлянмяйясян ня эдясян!
Гырмызы Кахетийа шярабы дуру атяш кими иди. Мян тяряддюдля гядяхими галдырыб Орбелиани аилясинин
шяряфиня саглыг дедим. Йашлы бир гадын башыны мяня тяряф айиб деди: “Бу шяраб сафдыр, чюнки танры она
няфяс вермишдир. Архайын ичин, али хан. Буну чох аз адам билир. О бири мястликлярин хамысы шейтандан
гялир”.
Биз шяхяря гайыдан вахт хава тамам ишыгланмышды. Отелимя гетмяк истяйирдим. Лакин амиоглу иди, йа да
ами иди, билмядим, о мяни сахлайыб деди:
– Кечян геджя сиз Орбелиани аилясинин гонагы идиниз, бу гюн ися мяним гонагымсыныз. Сяхяр йемяйини
“Пургвинода” эдяджяйик. Гюнорта да достларымызла биргя нахар эдяджяйик.
Мян гюрджю гонагпярвярлийинин асири олмушдум. Бир хяфтям эля бу минвалла зийафятлярдя кечмишди: Хяр
гюн Алазан вя Кахетийа шяраблары, кабаблар вя мотал пендирляри вя с. Амиоглулар гюрджю
гонагпярвярлийинин кешийини чякян асгярляр кими бир-бирини авяз эдирдиляр. Дяйишян онлар иди,
дяйишмядян йериндя галан ися мянимля Нино иди. Нинонун сябриня мяяттял галмышдым. Хяфтянин
ахырында о, хяля да бахар шехи кими гюмрах иди. Нинонун гёзляри гюлюр, додаглары да амиоглуларла,
халаларла, бибилярля вя онларын гызлары иля сёхбят этмякдян йорулмаг билмирди. Онун геджя, гюндюз рягс
этмиш, шяраб ичмиш вя гёзюня йуху гетмямиш олдугуну садяджя сясиндяки баладжа хырылты билдирирди.
Сяккизинджи гюнюн сабахы Сандро, Додико, Вамеч вя Сосо адлы гохумлар йатдыгым отага гялдиляр. Мян
горхмуш халда йорганы башыма чякдим. Лакин онлар залымджасына башладылар сёзя:
– али хан, бу гюн сиз Чакелилярин гонагысыныз. Сизи онун Гаджоридяки маликанясиня апараджайыг.
Гаш-габагымы саллайыб дедим кий, мян бу гюн хеч кимин гонагы дейилям. Гой бу гюн мян йазыг
шяхидин узюня джяннят гапылары ачылсын вя мялаикя Микайыл аловлу гылынджы иля мяни джяннятя салсын, чюнки
мян хош амял йолундахялак олмушам.
Сёзлярим онлара хеч бир тасир элямяди. Онлар бир-биринин узюня бахыб бяркдян мярхямятсизджясиня
гяхгяхя чякдиляр. Сонра да бир кялмя сёз дедиляр: “Кюкюрд суйу ваннасы”.
“Кюкюрд суйу ваннасы” дейя тякрар этдим. Ня кюкюрд суйу ваннасы, о анджаг джяхяннямдя олур.
Халбуки мян джяннятя гедирям.
Гохумлар дедиляр кий, йох, эля ан йахшысы кюкюрд суйудур. Чалышдым кий, айага дурум. Башым гургушун
кими агырлашмышды. Ал-айагым кейимишди, онлары эля бил хеч да хисс этмирдим. Гюзгюйя бахаркян орада
парлаглыгыны итирмиш гёзлярля, рянги гачмыш бир сифят гёрдюм.
Оз-озюмя дейиня-дейиня: “Мяня беля йахшыдыр. Хягигятян Кахетийа шярабы майе атяши имиш. Бяс
билмирдин кий, мюсялман шяраб ичмяз”.
Вамедж мяня мюраджият эдиб деди:
– Биз Нинойа хябяр верярик. Дёрд саатдан сонра Гаджорийя гедяджяйик. О вахта гядяр сян да озюня
гялярсян.
Вамедж эшийя чыхды. Мян онун телефонла данышдыгыны эшидирдим: “Али хан бирдян-биря кефсизлямишди. Инди
ону кюкюрдлю хамамлара апарыб, кюкюрд суйу иля мюалиджя эдярляр. Принсес Нинойа сёйляйин кий, аиляси иля
бирликдя эля инди Гаджорийя йола дюшсюнляр. Биз да бир аз сонра гялярик. Али ханын хястялийи тяхлюкяли дейил.
Садяджя озюню о гядяр да йахшы хисс этмир”.
Гюджля айага дурдум. Башым гиджяллянирди. Гюрджю гонагпярвярлийи Техранда амимин сакит вя алиджянаб
гонаг гябулундан тамамиля фяргли иди. Амимин эвиндя отуруб тюнд чай ичирсян, шерлярдян вя билдийин
элмлярдян данышырсан. Халбуки бурада шяраб ичирляр, рягс эдирляр, шяргиляр сёйляйирляр вя дейиб-гюлюрляр:
бу зийафятдяки гонаглар узю йола олдуглары кими, хям да сярт сифятли идиляр. Бу имишми Авропанын гапысы.
Йох, тябии кий, йох. Бу олкя Асийанын дигяр хиссяляриндян фярглянирди. Бура дарваза олмагына дарвазадыр,
амма бу дарвазанын гапысы харайа ачылыр. Бялкя да ушаг севинджиндя, гайгысыз ушаг ойунларында тяджяссюм
тапан бир мюдриклийя апарырды, бу дарваза! Билмирдим. Билдийим шей о иди кий, чох йоргунам. Пиллякянля
йыргалана-йыргалана ашагы дюшдюм. Файтона миндик.
“Кюкюрдлю хамамлара! – дейя Сандро файтончуйа чыгырды. Файтончу атлары гамчылады вя шяхярин Мейдан
мяхяллясиндян кечиб, гюмбязли бёйюк бир бинанын габагында дайандыг. Бинанын гапысынын агзында
джанлыдан чох скелети андыран йарычылпаг бир киши дайаныб, бизи гёзляйирди. Бу киши эля хяйала гетмишди кий,
гёзляри ачыг ола-ола бизи гёрмюрдю.
“Гамарджоба, Мекиссе” дейя Сандро она мюраджият этди. Гапыдакы киши диксиняряк озюня гялиб баш айди
вя деди: “Гамарджоба, Тевади, Салам кнйаз”. Сонра да о, гапыны ачыб бизи бинанын ири салонуна апарды.
Салон чох бёйюк вя исти иди. Даш дёшямяляринин узяриндя чылпаг адамлар узанмышдылар. Биз палтарларымызы
сойундуг вя коридордан кечиб икинджи отага гирдик. Отагын дёшямясиндя квадрат бичимли бёйюк дяликляр
вар иди. О дяликляр бухарланан исти кюкюрдлю суларла долу иди.
Сандронун сяси эля бил чох узагдан гялирди: “Чох гядим заманларда бир крал ова чыхмышды. О, ов
гушуну бир мешя хорузунун устюня шыгыдыр. Крал ов гушунун ову иля бирликдя гери дёнмясини хейли
гёзляйир. Лакин ня ов гушу, ня да мешя хорузу гери гайыдыр. Няхайят, крал башлайыр онлары ахтармага.
Ахтара-ахтара гялиб чыхыр баладжа бир мешялийя. Бу мешяликдя кюкюрдлю су ахырды. Крал ов гушунун да,
мешя хорузунун да кюкюрдлю чайда богулуб олдюйюню гёрюр. Крал кюкюрдлю сулары гёрдюкдян сонра
эля хямин йерин йанында Тифлис шяхяринин тямял дашыны гойур. Инди сянин дедийиня гёря, мешя хорузу
хамамы бурададыр. О баладжа мешялик да шяхярин Мейдан мяхяллясиндя йерляширмиш.
Гюмбязли бинанын ичи кюкюрд бухары иля долмушду. Исти хамамы кюкюрд ийи бюрюмюшдю. Эля бил лах
йумуртанын ийи иди. Гохумларын бядяни тярдян парылдайырды. Алими кёксюмя сюртяряк овушдурдум,
кюкюрд бядянимя йерийирди. Мян бу шяхяри фятх этдикдян сонра кюкюрдлю хамамларда чимян бютюн
джянгавярляри вя фатехляри хатырладым. Джялаляддин Харязми, Топал Теймуру вя Чингиз ханын оглу
Джыгатайы. Тёкдюкляри гандан сярхош олмуш бу шяхсляр, сонра кюкюрд суйуна гириб ганлы агырлыгы йуйуб
йюнгюлляшмишдиляр.
– Бясди али хан, чых байыра.
Гохумумун сяси мяни хяйалдан айылтды. Йаваш-йаваш кюкюрдлю судан чыхдым, йандакы отага кечиб
тагятсиз халда даш дёшямянин устюня сярилдим.
– Мекиссе! – дейя Сандро чыгырды.
Бизи бурайа гятирян Мекиссе гялди. Сонрадан онун хамамчы олдугунуёйряндик. О, чылчылпаг иди вя
улгюджля гырхылмыш башына чалма гоймушду. Сян демя, кисячи да о эля озю иди. Мян узю устя узандым,
Мекиссе кюряйимя сычрады. О, халы устюндя рягс эдян ряггас кими кюряйими мяхарятля тапдалайырды.
Бундан сонра онун бармаглары биз кими атимя батырды. Голларымы эля бурурду кий, сюмюкляримин
хырчылтысыны эшидирдим. Гохумларым йанымда дуруб она мясляхят верирдиляр.
– Мекиссе, бир да онун кюряйиня атыл. Хя, бах беля йахшыдыр. Инди онун сол тяряфини амялли башлы овхала.
Бу масаждан сонра йюнгюлляшмишдим. Агаппаг сабун кёпюйюнюн ичиндя узанмышдым. Кисячинин амяйи
хядяр гетмямишди. Хисс эдирдим кий, бядянимин бютюн азяляляриня гюдж гайыдыр.
“Бясдир” – дейя Мекиссе диллянди. Мян озюмю гюджля галдырдым. Йандакы отага кечиб икинджи ховузун
сойуг кюкюрдлю суйуна гирдим. Бирдян-биря сойуг суйун ичиня гиряндя бир ан няфясим тутулду. Бир
аздан сонра азялялярим йумшалмага башлады. Аг бир гятфяйя бюрюнюб дала гайытдым. Гохумларымла
Мекиссе умид долу гёзлярля мяня бахырдылар. Мян чох джидди бир тярздя дедим кий, “аджмышам” вя бардаш
гуруб отурдум.
Гохумларым “о сагалыб” дейя биргя сясляндиляр вя “тез гарпыз, пендир, хийар, гёйярти, чёряк вя шяраб
гятирин!” дедиляр.
Мюалиджям гуртармышды.
Биз хамамын гириш салонунда отуруб, йемяк-ичмякля мяшгул олдуг. Бютюн йоргунлугум вя зяифлийим
кечиб гетмишди. Буз кими гарпызын гыпгырмызы ширин дилими бядянимдяки кюкюрд ийисини апармышды.
Гохумларым да аг “Напарейли” шярабыны гуртум-гуртум ичирдиляр. “Гёрюрсян да!” дейя Додико сёзя
башлады, амма сёзюню битирмяди. Чюнки бу бирджя “гёрюрсян да” сёзю хяр шейи ифадя эдирди. Олкяляринин
кюкюрдлю су ваннасындан дуйулан гюрур, гюрджю гонагпярвярлийиндян “зийан гёрмюш” гонаглара гайгы
хисси вя Додиконун мюсялман гохумунун зяифлийиндян отрю бойнуна гётюрдюйю мясулиййят хисси бу
бир кялмя иля ифадя олунурду.
Зийафят сюфрямизя чохлу адам гошулурду. Чылпаг гоншуларымыз шяраб шюшялярини алляриндя силах кими
тутуб сюфрямизя йахын гялирдиляр. Кнйазлар, онларын бордж верянляри, асан варланмагйолуну ахтаран
адамлар, билиджи кишиляр, шаирляр вя даг йерляриндян гялян мюлк сахибляри... гюрджю бярабярлийинин шян бир
символухалында гялиб бизимля бир сюфря башында отурдулар. Бу артыг хамам дейилди, даха чох клуб,
гяхвяхана вя йахуд да чылпаг, гюлмяли адамларын, гайгысыз, гюляр гёзляри олан инсанларын йыгынджагы иди.
Баладжа гёзлю кёк бир киши сёзя башлады:
– Османлылар гялирляр. Эшитдийимя гёря бир алман генералы эля бир топ гятириб кий, ону атанда мярми дюз
гялиб Тифлисдяки Сион мябядиня дяйя биляр.
– Сиз йанылырсыныз, кнйаз, – дейябашгасы джаваб верди.
– Бу топу хяля дюзялтмяйибляр. Ону дюзялтмяйи планлашдырыблар. Агяр топ хазыр олса беля, онунла Тифлиси
вурмаг олмаз.Алманларын алиндя олан бютюн хяритяляр йанлышдыр. Чюнки онлары хяля мюхарибядян аввял
руслар хазырлайыб алманлара отюрмюшляр.
Кюндждян бири дяриндян ах чякди. Башымы чевириб баханда, аг саггаллы, гартал бурунлу годжа бир кишини
гёрдюм. Годжа дяриндян ах чякяряк сёзя башлады:
– Заваллы Гюрджюстан! Биз одла су арасында галмышыг. Мюхарибядя алманлар гялябя чалсалар, Тамара
мямлякятинин ахыры чатаджаг. Руслар мюхарибядя галиб чыхсалар, бяс ня оладжаг. О заман солуг сифятли чар
оз истяйиня наил оладжаг, амма бёйюк кнйазын бармаглары хиртдяйимизи даха бярк сыхаджагдыр. Эля инди ан
игид гянджляримиз мюхарибя мейданларында хялак олурлар. Саг галанлары ися йа бёйюк кнйаз вя йахуд
башга бир дюшмян богаджаг. Биз чыхылмаз бир вязиййятядюшмюшюк. Бизим дёйюш рухумуз бирдян-биря
сёнюб гедяджяк. Тамара мямлякятинин ахыры чатыб. Бизим гюнюмюзя бахын: дёйюшчюляримиз баладжа бой
вя зяиф, мяхсулларымыз пис, шярабларымыз да турш.
Годжа агыр няфяс алараг сусду. Биз да сусмушдуг. Бирдян богуг бир пычылтысяси эшидилди:
– Онлар Багратиону олдюрдюляр. Чарын гардашы гызыны гётюрюб гачдыгы учюн руслар ондан интигам алдылар.
Чарын озю ону Иряван алайынынкоманданы тяйин эдиб джябхяйя йоллады. Багратион да аслан кими дёйюшдю,
амма он сяккиз гюлля иля вурулуб олдюрюлдю.
Гохумларым шяраб ичирдиляр. Мян да бардаш гуруб, гёзлярими йеря зилляйяряк Багратиону дюшюнюрдюм.
Багратионун аиляси христиан аляминин ан гядим кнйаз нясли иди.
Саггаллы годжа хаглы иди. Гюрджюстан хягигятян да одла су арасында галмышды.
Сюфря атрафында отуранларын бири диллянди:
– Багратионун бир оглу галыб – Теймураз Багратион, асл кралдыр кий, вар. Она хялял тохунмасын дейя бир
няфяр ону гизлядиб горуйур. Арайа йеня сюкут чёкдю. Мекиссе кюряйини дивара сёйкяйиб озюню дининя
хяср этмиш бир пейгямбяр адасы иля дайанмышды.
Додико сюкуту позуб, асняйяряк деди:
– Бизим олкямиз гейри-ади гёзял бир олкядир. Тифлис шяхяри вя онун кюкюрдлю хамамлары, Кахетийа
шяраблары! Хяля бир дюзянлийин ортасындан шырылты иля ахан Алазан чайына бахын. Гюрджюстан мяхв олурса
беля, гюрджю олмаг харюгуладя бир шейдир. Сизин бурада этдийиниз сёхбятляр умидсизлик йарадыр. Амма
дейин гёрюм, Тамара мямлякятиндя бундан йахшы гюнляр гёрян олубдуму. Хеч вахт, эля хямишя беля
олуб. Буна бахмайараг йеня да чайларымыз шырылты иля ахыр, баглары бёйюйюр, халгымыз да чалыб-ойнайыр.
Бютюн умидсизлийя бахмайараг, бизим Гюрджюстанымыз гёзялдир вя гёзял олараг да галаджаг.
Бу гядди-гамятли Додико сёзюню гуртарыб айага дурду. Мяхмяр кими йумшаг дяриси олан бу джаван
оглан мюгянни вя гяхряманлар няслиндян иди.
Кюндждя отуран агсаггаллы годжа хошбяхтджясиня гюлюмсяйиб деди:
– Шюкюрляр олсун кий, беля дялиганлыларымыз вар, олмагда да давам эдяджяк.
Вамедж мяня тяряф айиляряк пычылдады: “Али хан, унутма кий, бу гюн сян Гаджоридя Шакелилярин
гонагысан”.
Хамымыз галхыб гейиндик вя байыра чыхдыг. Файтончу гамчыны шаппылдатды. Вамедж да: “Шакелиляр гядим
задяган няслиндяндирляр...” дейиб сёзя башлайанда мян урякдян гяхгяхя чякиб гюлдюм.
Он беш.
Нино иля Головински проспектиндяки “Мефистофел” кафесиндя отурмушдуг. Мюгяддяс Давуд дагы вя
онун тяпясиндяки гядим монастыр гаршымызда уджалырды. Гохумларымыз бизя бир гюнлюк истирахят
вермишдиляр. Нино монастыра бахырды. Мян онун ня барядя дюшюндюйюню билирдим. Бизим зийарят этмиш
олдугумуз Давуд дагында бир мязар варды. Бу мязарда танынмыш шаир вя алахязрят чарын назири
Александр Грибойедов йатырды. Онун мязар дашынын узяриндя арвады Нино тяряфиндян ашагыдакы сёзляр
йазылмышды:
“Сянин аглын вя амаллярин унудулмаздыр, амма ня учюн Нинонун мяхяббяти сянин омрюндян узун
йашады.”
Нино. Бяли, Нино. О Нино Чавчавадзе иди. Танынмыш шаир вя чарын назири олан Грибойедов Нино иля
эвляняндя, Нинонун он алты йашы варды. Нино Чавчавадзе мяним йанымда отуран Нинонун бёйюк
халасы иди. Техранда джамаат рус назиринин эвини мюхасиряйя алан заман Нинонун он йедди йашы вар иди.
Джамаат орадакы гарышыглыгын ичиндян “Йа али! Йа али!”- дейя гышгырырдылар. Назир Грибойедовун баладжа
бир хянджяри вя бир тапанчасы вар иди. Джамаат эвя зорла гирдикдян сонра Зилли Султан кючясиндян олан бир
дямирчи алиндяки ири кюрз иля назири вуруб онун синясини парчаламышды. Назирин мейитини чёллюйя
атмышдылар. Онун башыны ися итляр парчаламышды. Шаир вя чарын назириндян галан бу олмушду. Иран шахы
Фятяли шах Гаджар бу гыргындан чох разы галмышды. Онун вялияхди Аббас Мирзя да чох хошбяхт иди. Бу
гарышыглыгы хяйата кечирянлярдян бири олан фанатик годжа Мяшяди Ага шахдан чохлу мюкафат алмышды.
Бёйюк амим Ширванширя да шах Гиланда бир маликаня багышламышды.
Бютюн бунлар йюз ил бундан габаг баш вермишди. Инди ися мян Ширваншир няслинин овлады, Грибойедовун
арвадынын йахын гохуму олан Нино иля бирликдя Тифлисдя “Мефистофел” кафесиндя отурмушуг.
Башымла Давуд дагыны Нинойа гёстяриб дедим:
“Сян да мяним мязарымын дашына бу гядяр гёзял сёзляр йаздыраджагсанмы.”
– Бялкя да, - дейя Нино джаваб верди. Анджаг бу сянин давранышындан асылыдыр.Озюню йахшы апарсан,
йаздырарам.
Нино гяхвясини ахыра кими ичди.
– Дур гедяк шяхяри гязяк, – деди.
– Айага дурдум. Бир ушаг анасыны севян кими, Нино да бу шяхяри эля севирди. Биз Головински проспекти
иля кёхня шяхярин дар кючяляриня тяряф гетдик. Сион килсясиня чатанда Нино дайанды. Биз килсяйя гирдик.
Килсянин ичи гаранлыг вя рютубятли иди. Ичяридя, узюм тяняйиндян дюзялдилмиш бир хач асылмышды.
Гюрджюстана нур гятирян мюгяддяс Нино бир узюм тяняйини илк дяфя зийарят этдийи гярбдян гятирмишди.
Нино кюрсюнюн онюндя хач чякиб, башыны галдырды вя йухарыда асылмыш мюгяддяс химайячинин рясминя бахды.
- Прости меня, святая Нино, - шептали ее губы.
В тусклом свете, сочащемся через окна, я увидел на глазах Нино слезы.
- Пойдем, - сказал я, и Нино покорно пошла за мной.
Мы молча бродили по городу.
- А скажи-ка, какой это грех должна отпустить тебе святая Нино. задал я, наконец, не дававший мне покоя вопрос.
- Тебя, Али хан.
Голос ее прозвучал грустно и устало. Судя по всему, гулять с Нино по Тифлису - не такое уж веселое занятие.
- А почему меня.
Мы шли уже по площади. Люди сидели за столиками кафе, вынесенными прямо на улицу. Слышался звук зурны. Внизу пенилась Кура.
Взгляд Нино был устремлен в даль, так, словно в этой дали она пыталась отыскать себя.
- Тебя, - повторила она, - и тебя, и все, что было.
Я понял, что она хотела сказать, но все-таки переспросил:
- Что ты сказала.
Нино остановилась.
- Пройдись по Тифлису. Пройдись и внимательно посмотри. Увидишь ли ты хоть одну женщину в чадре. Нет. Ощущается ли здесь азиатский дух. Нет. Здесь совершенно иной мир. Улицы здесь широки, а сердца людей чисты. Только здесь, в Тифлисе, я становлюсь собой. Здесь уже не встретишь фанатичных дураков, вроде Сеида Мустафы, болванов, вроде Мухаммеда Гейдара.
- Эта страна, Нино, находится между молотом и наковальней.
Каблучки туфелек Нино звонко стучали по камням древних мостовых.
- В том-то все и дело! - воскликнула она. - Поэтому Тамерлан семь раз разрушал Тифлис. Поэтому на нас нападали турки, иранцы, арабы, монголы. Они разрушили Грузию, растоптали ее, убили, но им не удалось овладеть ею в полном смысле этого слова. Святая Нино принесла сюда виноградную лозу с Запада, и потому мы относимся к Европе, а не к Азии. Мы - не азиаты. Мы страна, расположенная на востоке Европы. Неужели ты не чувствуешь этого.
Нино шла, все убыстряя шаг, на ее по-детски гладком лбу появились морщинки.
- Хочешь, я скажу тебе, почему, благодаря чему, твоя Нино смогла появиться на свет. Благодаря тому, что мы оказали достойное сопротивление всем, кто хотел покорить нас, - Тамерлану, Чингиз хану, шаху Аббасу, шаху Тахмасибу, шаху Исмаилу... Сегодня ты пришел сюда безоружным, без огромных слонов, армии, но и ты из рода кровавых шахов, ты - их наследник. Неужели моим дочерям или внучкам придется носить чадру, а как только будет наточен иранский меч, мои сыновья и внуки в сотый раз разрушат Тифлис. Ах, Али хан, нам обоим следовало бы принадлежать Западу...
Я взял ее пальчики в свою ладонь.
- Что мне сделать для тебя, Нино.
- Ах, Али хан, - повторила она. - Я очень глупая. Мне хочется, чтобы ты полюбил широкие улицы и зеленые леса, хочется, чтобы ты не цеплялся за прогнившие стены Азии, а лучше понял жизнь. Я боюсь, что лет через десять ты превратишься в набожного лицемера и в один прекрасный день, сидя в своем гиланском имении, скажешь мне: "Нино, ты - всего лишь поле". Вот скажи: за что ты любишь меня.
Да, в Тифлисе Нино стала совершенно иной. Казалось, ее пьянит сам влажный куринский воздух.
- За что я люблю тебя. Я люблю тебя, Нино, люблю твои глаза, твой голос, твои аромат, походку. Чего же еще ты хочешь. Я люблю тебя всей душой. Пойми же, любовь всюду одна и та же - что в Грузии, что в Иране. Вот здесь, на этом самом месте ваш великий поэт Руставели слагал любовные песни царице Тамаре. А его стихи так похожи на иранские рубаи! Пойми же, без Руставели нет Грузии, а без Ирана нет Руставели.
- Ты говоришь, именно здесь. - задумчиво проговорила Нино. - Здесь же жил и великий поэт Саят Нова, написавший замечательные любовные стихи. Шах отрубил ему голову за то, что он в своих стихах воспевал любовь грузин.
У Нино сегодня было очень плохое настроение, с ней трудно было говорить. Она прощалась со своей родиной и, как каждый человек, в момент прощания остро ощущала любовь к ней.
- Али хан, - со вздохом заговорила она опять, - ты любишь мои глаза, нос, лоб - всю меня, но при этом забываешь об одном. Любишь ли ты мою душу.
- Да, - измученно ответил я, - я люблю и твою душу.
Удивительно, мне смешно было слушать проповеди Сеида Мустафы об отсутствии души у женщины, почему же тогда меня так, рассердил вопрос Нино. Да и что такое - женская душа. Женщину должно радовать, если мужчину не интересует, что таится в глубине ее души.
-А ты за что любишь меня, Нино.
И вдруг Нино по-детски расплакалась прямо посреди улицы.
- Прости меня, Али хан. Я люблю тебя, просто тебя. Люблю такого, какой ты есть. Я только боюсь мира, в котором ты живешь. Я, наверное, сошла с ума: говорю с женихом - и ругаю его за походы Чингиз хана! Прости свою Нино, Али хан. Ведь это глупо - взваливать на тебя ответственность за то, что мусульмане убивали грузин. Но ведь твоя Нино- частичка ненавистной тебе Европы, и здесь, в Тифлисе, я ощущаю это с особенной силой. Мы с тобой любим друг друга, но мне по сердцу леса и луга, ты же любишь горы, камни, песок, потому что ты - сын степи. Вот почему я боюсь тебя, твоей любви, твоего мира.
Я был растерян, не мог понять ее.
- Ну и дальше. - спросил я.
- Дальше. - Нино вытерла слезы и засмеялась, кокетливо склонив головку. - Ты хочешь знать, что будет дальше. А ничего! Через три месяца мы поженимся. Чего же еще ты хочешь.
В этом была вся Нино. От слез она могла перейти к смеху, от любви - к ненависти. Она простила мне все походы Чингиз хана и опять любила меня.
Схватив за руку, Нино потащила меня через мост к узким, извилистым улочкам базара. Так она просила у меня прощения.
В Тифлисе с его европейским обликом базар был единственным уголком Азии. Толстые армяне и персы, торгующие коврами, демонстрировали покупателям все многоцветье иранских сокровищниц. Полки лавок ломились под тяжестью медной и бронзовой посуды с выгравированными мудрыми изречениями. Какая-то молодая голубоглазая уроженка Курдистана гадала прохожим и, казалось, сама поражалась тому, как много она знает. У винных лавок толпились бездельники, поглощенные серьезными дискуссиями о Боге и мире.
В этой пестроте базара растаяла вся грусть Нино. На узких базарных улочках пересекались пути азербайджанских и армянских купцов, курдских гадальщиц, персидских поваров, осетинских священников, русских, арабов, ингушей, индусов. В многоголосом, многоязыком гуле базара нам удалось лишь разобрать:
- Когда мои предки уводили в плен в Вавилон твоих предков...
Конец фразы потонул в громком смехе слушателей. Смеялась и Нино, она смеялась над евреями, ассирийцами, над этим базаром, над слезами, пролитыми на тифлисские мостовые.
Мы пошли дальше и скоро опять очутились на Головинской, у кафе "Мефистофель".
- Зайдем. - нерешительно предложил я.
- Нет. Давай отметим наше примирение посещением монастыря святого Давида.
Мы свернули к фуникулеру, сели в красный вагончик, который медленно повез нас на гору Давида. По мере того, как город постепенно уплывал вниз, Нино рассказывала мне историю постройки этого знаменитого монастыря.
- Когда-то давным-давно на этой горе жил святой Давид. А в городе жила царевна, которая любила одного князя. Но князь бросил царевну, когда у нее должен был родиться ребенок. Разъяренный царь потребовал, чтобы дочь назвала ему имя совратителя. Не желая выдавать своего возлюбленного, царевна сказала, что отец ее ребенка - святой Давид. Царь приказал привести святого во дворец. Давида привели к царю, и царевна при нем повторила, что он и есть отец ребенка. Тогда святой Давид коснулся своим посохом царевны и произошло чудо. Из чрева ее послышался детский голос, который назвал имя истинного отца. Более того, по заклятию Давида царевна родила вместо ребенка камень, из которого забил источник святого Давида. Теперь бесплодные женщины совершают в этом источнике омовение, чтобы исцелиться от своего недуга. - Нино помолчала, а потом задумчиво добавила: - Как хорошо, Али хан, что святой Давид умер, а его посох бесследно исчез.
Мы были уже на вершине горы.
- А ты не хочешь пройти к источнику. - спросил я.
- Нет, Али хан, у нас впереди еще целый год.
Мы стояли у стен монастыря и смотрели вниз, на город. Кура была окутана голубым туманом. Купола церквей одинокими силуэтами возвышались в океане камня. Город был окружен зеленым кольцом дач. Вдалеке высился Метехский замок. Когда-то здесь жили грузинские цари, теперь же содержатся кавказцы, осмелившиеся выражать недовольство политикой русской империи. Нино старалась не смотреть на этот замок. Кажется, эта картина поколебала ее верноподданнические чувства.
- Из твоей родни кто-нибудь сидит в Метехе. - спросил я.
- Нет, но по закону тебе следовало бы находиться там. Пойдем, Али хан. - Куда.
- На могилу Грибоедова.
Мы обогнули монастырскую стену и подошли к старому, заброшенному надгробью.
"Ум и дела твои бессмертны в памяти русской, но для чего пережила тебя любовь моя."
В Тифлисе есть поверье: если девушка приложит камушек к надгробью, и он прилипнет, значит, девушка еще в этом году выйдет замуж.
Нино подобрала гальку, прижала ее к надгробью, но камень не удержался и скатился нам под ноги. Нино глубоко вздохнула.
Я посмотрел на ее расстроенное лицо и рассмеялся.
- Видишь. И это всего за три месяца до свадьбы! Значит, прав был наш Пророк: "Не веруй в мертвых идолов".
- Верно, - ответила Нино и замолчала.
Мы вернулись к фуникулеру.
- А что мы будем делать после войны. - спросила Нино.
- После войны. То же, что и сейчас. Гулять по городу, ходить в гости к друзьям, ездить в Карабах, воспитывать наших детей. Что может быть лучше.
- Я хотела бы хоть раз съездить в Европу.
- Непременно. В Париж, Берлин. Причем на всю зиму.
- Да, да, на всю зиму.
- Нино, тебе не нравится наш город. Хочешь, переедем жить в Тифлис.
- Спасибо, Али хан, ты очень заботлив. Будем жить в Баку.
- По-моему, нет в мире города лучше Баку.
- Я знаю, ты скучаешь. Постоянно тоскуешь о древней Крепости и душеспасительных разговорах с Сеидом Мустафой. Ну что ж, я люблю тебя. Оставайся таким, какой ты есть.
- Я люблю свою родину, Нино, люблю каждый камушек, каждую песчинку.
- Знаю, Али. Это удивительно - так любить Баку. Для приезжих - это всего лишь жаркий, пыльный, воняющий нефтью город.
- Правильно, потому что они чужие...
Нино положила руку мне на плечо и коснулась губами щеки:
- А мы с тобой не чужие и чужими никогда не будем. Ты будешь всегда любить меня, Али хан, да.
- Конечно, Нино.
Фуникулер спустился в город. Крепко обнявшись, мы вышли на Головинскую. По левую сторону был разбит уютный садик, обнесенный тонкой ажурной, решеткой. Ворота были заперты. Над воротами сверкал позолотой императорский двуглавый орел. Под ним, как высеченные из камня, стояли двое часовых, потому что сад был частью резиденции великого князя Николая Николаевича.
- Погляди! - сказала Нино, внезапно остановившись и показывая на сад.
По аллее прогуливался высокий худой мужчина с седой головой. Мужчина оглянулся и посмотрел в нашу сторону. Глаза великого князя были полны холодной задумчивости, губы плотно сжаты. Отсюда, из-за деревьев, он казался огромным диким зверем.
- Как, по-твоему, Али хан, о чем он думает.
- Скорее всего, о царской короне.
- Она очень пойдет его седым волосам. Что же он будет делать.
- Наверное, свергнет царя.
- Пойдем, Али хан, я боюсь.
- Ты не должен плохо говорить о царе и великом князе, - сказала Нино, когда мы отошли. - Они защищают нас от турков.
- Твоя родина между молотом и наковальней.
- Моя родина. А твоя.
- Мы в другом положении. Нас не зажали в тиски. Мы лежим на наковальне, а молот в руках великого князя. За то мы и ненавидим его.
- Все вы бредите Энвер пашой. Какая глупость! Ты не дождешься прихода Энвера. Великий князь разобьет его!
- Аллах велик, и это ведомо только ему, - спокойно ответил я.
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
Армия великого князя стояла в Трабзоне. Захватив Эрзурум, русские войска перешли Курдистанские горы и двигались на Багдад. Они уже взяли Тегеран, Тебриз и даже священный Мешхед. Над Турцией и Ираном нависла зловещая тень Николая Николаевича. Как-то во время встречи с грузинской аристократией великий князь сказал:
- Согласно воле государя я не успокоюсь, пока слава золотого византийского креста не воссияет над куполами Айя-Софии.
Положение в мусульманских странах было сложным. В Баку лишь гочу и амбалы продолжали еще верить в мощь турок и победоносный меч Энвера. Ирана уже не существовало, а в скором времени то же ожидало и Турцию.
Отец был хмур. Он теперь часто куда-то уходил, а если был дома, то читал сводки с театра военных действий в газетах, либо, склонившись над картой, шепотом повторял названия оставленных городов, и потом часами неподвижно сидел, перебирая четки.
Мои же дни проходили в ювелирных, цветочных или книжных лавках, где я покупал подарки для Нино. С ней я забывал о войне, великом князе, нависшей над мусульманскими странами угрозе.
- Будь вечером дома, - попросил меня как-то отец, - к нам придут люди, чтобы обсудить кое-какие серьезные проблемы.
Отец проговорил все это со смущенным видом и смотрел куда-то в сторону.
Я все понял.
- Ведь ты, кажется, взял с меня клятву никогда не заниматься политикой. - насмешливо сказал я.
- Тревожиться за судьбу своего народа - не значит заниматься политикой. Бывают времена, когда боль за судьбу народа становится главным в жизни человека.
Именно в этот вечер мы с Нино собирались в оперу. В Баку гастролировал Шаляпин, и Нино уже несколько дней пребывала в радостном ожидании. Надо было что-то придумать.
Я позвонил Ильяс беку.
- Ты не мог бы пойти сегодня с Нино в театр. Билеты есть, а пойти я никак не могу.
- О чем ты говоришь, Али хан! - удрученно воскликнул Ильяс бек. - Я не принадлежу сам себе. Сегодня ночью мы с Мухаммед Гейдаром дежурим в казарме!
Тогда я позвонил Сеиду Мустафе.
- Ничего не выйдет, - ответил он. - Именно сегодня я должен встретиться с верховным муллой Гаджи Максудом. Он всего на несколько дней приехал из Ирана.
Я позвонил Нахараряну. Он немного смущен:
- А почему вы не идете, Али хан.
- У нас сегодня собираются гости.
- Чтобы обсудить, как уничтожить всех армян, не так ли. Конечно, я не должен ходить в театры, когда мой народ истекает кровью, но для чего тогда друзья. Кроме того, Шаляпин поет просто превосходно.
Наконец-то! Все-таки настоящие друзья познаются в беде. Я объяснился с Нино и остался дома.
Гости начали сходиться с семи часов.
К половине восьмого в нашем зале, устланном красными коврами и османскими подушками, находился уже миллиард рублей. Точнее, здесь собрались люди, состояние которых оценивалось в общей сложности в миллиард рублей. Их было всего несколько человек, и я давно был знаком с ними.
Первым явился отец Ильяс бека - Зейнал ага, сутулый старик с мутными, влажными глазами. Он сел на мягкую тахту, положил рядом трость, потом отщипнул кусок турецкой халвы и стал медленно жевать ее.
За ним пришли два брата - Али Асадулла и Мирза Асадулла, сыновья покойного Шамси, оставившего своим наследникам десять-двенадцать миллионов. Шамси дал своим детям образование, благодаря которому унаследовавшие отцовскую хватку братья, значительно увеличили его состояние. Больше всего на свете Мирза Асадулла ценил деньги, ум и покой. Али Асадулла был полной противоположностью брату. Он, казалось, был создан из негасимого огня Зороастра, обожал борьбу, риск, опасности. По слухам, Али Асадулла был непременным участником многих кровавых событий, происходивших у нас.
Сидевший рядом с ним угрюмый Буньятзаде риска не любил. Он любил женщин, в этой компании, Буньятзаде был единственным, кто имел четырех жен. Жены его постоянно устраивали между собой жестокие побоища, это огорчало Буньятзаде, но справиться с собой он никак не мог. На вопрос, сколько у него детей, Буньятзаде угрюмо отвечал:
- Пятнадцать, или восемнадцать. Ну откуда мне, бедному, знать.
Такой же ответ он давал, когда, интересовались размерами его состояния.
В противоположном углу зала сидел Юсиф оглы, пылавший к Буньятзаде черной завистью. У, Юсиф оглы была всего одна жена, да и та страшная уродина. В день свадьбы она сказала ему:
- Имей в виду, если вздумаешь гулять, я всем твоим женщинам отрежу уши, носы и вырежу груди, А что я сделаю с тобой - страшно даже подумать,
Зная скандальный характер семьи, из которой он взял жену, тихий и скромный по характеру Юсиф оглы понимал, что это не пустые угрозы, и утешался коллекционированием картин.
В половине восьмого в зал вошел худощавый мужчина небольшого роста. Его тонкие пальцы на маленьких ручках были покрашены хной. При появлении этого человека все присутствующие в зале встали и поклонились, выражая тем самым сочувствие горю, постигшему его. Несколько лет назад он потерял своего единственного сына Исмаила. В память о сыне старик построил на Николаевской роскошный особняк, на фасаде которого большими буквами было выбито "Исмаил". Этот особняк он передал исламскому благотворительному обществу. На наше собрание он был приглашен лишь потому, что обладал двумястами миллионов рублей. Мы не могли считать его мусульманином, так как он был сторонником отступника Баба, казненного Насреддин шахом. Баб (1819-1850) - глава мусульманской секты, расстрелянный при Насреддин шахе за стремление осуществить общественно-политические реформы. Мало кто из нас мог точно сказать, чего добивался Баб, зато все хорошо знали, что Насреддин шах приказал загонять под ногти бабидам раскаленные иглы, сжигать их на кострах, забивать до смерти плетьми. Людей порядочных подобным наказаниям, конечно же, никто подвергать не стал бы. Имя этого старика было Ага Муса Наги.
В восемь часов все приглашенные были в сборе. Эти нефтяные магнаты пили чай, закусывали сладостями и вели мирную беседу о процветании своих промыслов, о лошадях, дачах, деньгах, проигранных за карточными столами. Этого требовал обычай, и согласно ему до девяти часов все разговоры вертелись только вокруг подобных тем. Ровно в девять слуги убрали чай, сладости, плотно закрыли двери, и отец сказал:
- Сын Шамси Асадуллы - Мирза Асадулла хочет поделиться с нами некоторыми мыслями о судьбе нашего народа. Давайте выслушаем его.
Мирза Асадулла поднял красивое задумчивое лицо.
- Если великий князь победит, - медленно заговорил он, - то на свете не останется ни одного исламского государства. А это послужит лишь усилению царя. Нас он, конечно, не тронет, потому что у нас есть деньги. Но все мечети и школы прикажет закрыть, нам будет запрещено говорить на родном языке, иностранцев здесь станет больше, чем нас, и некому будет уже защитить мусульман. Вне всякого сомнения, любая, даже самая маленькая победа Энвера послужила бы нашей пользе. Но сможем ли мы помочь ему в этом деле. Нет. По моему мнению, не сможем. Да, у нас есть деньги, но у царя их больше. У нас люди, но у царя их больше. Так что же мы, можем сделать. Быть может, нам следует собрать денег, людей и снарядить полк для царской армии. Тогда после войны его гнет будет не столь силен. Что вы думаете об этом. Видите ли иной выход.
Мирза Асадулла замолчал. Слово взял его брат.
- Ты хочешь помочь царю. Но кто знает, может быть, после войны и царя не будет.
- Пусть даже царя свергнут, в стране все равно останется много русских. Братья умолкли.
- Никто не может знать, что записано в книге наших судеб, - вступил в разговор Зейнал ага. 0н говорил тихо, словно из последних сил. - Даже если будет захвачен Стамбул, это нельзя будет считать победой великого князя. Потому что ключи нашего счастья не в Стамбуле. Они на Западе. Пусть они называются немцами, там все равно победят - турки. Русские захватили Трабзон, а турки - Варшаву. Вы говорите о русских. Да осталось ли в них что-нибудь русское. Я слышал, что царем правит какой-то мужик Распутин, который царицу называет "мамой". Есть даже великий князь, который хочет свергнуть царя. А другие ждут конца войны, чтобы начать бунт. Одним словом, после этой войны все будет по-другому.
- Да, - поддержал его усатый толстяк, - да, после войны все будет иначе.
Это был адвокат Фатали хан Хойский. Мы знали его как человека, который везде и всегда защищал права народа, его честь и достоинство.
- Да, ситуация изменится, - продолжал Фатали хан. - Но именно поэтому мы не должны искать ничьей благосклонности. Кто бы ни победил в этой войне, он будет ослаблен, раны его заживут еще не скоро. Мы же будем сильны и поэтому сможем тогда уже не просить, а требовать. Мы - страна исламская, шиитская, и от царского ли двора или османского будем требовать одного и того же: полной независимости во всех вопросах. И чем слабее станут эти сильные государства после войны, тем ближе будем мы к свободе. А свобода увеличит могущество наших еще не растраченных сил, денег и нефти. Надо помнить, что не мы зависим от мира, а мир - от нас. В этом зале собрано состояние в миллиард рублей. Ждать! Какое прекрасное слово! Ждать исхода войны, кто победит - русские или турки. Потому что победитель будет искать нашей благосклонности - ведь, в наших руках нефть. А что же нам делать до тех пор. Строить во имя нашей веры госпитали, сиротские дома, дома призрения, чтобы люди не могли обвинить нас в равнодушии!
Я молча сидел в углу, весь кипя от злобы. Али Асадулла подошел ко мне, сел рядом и спросил:
- А вы что думаете об этом, Али хан. - И, не дожидаясь ответа, наклонился ко мне и зашептал: - Разве плохо было бы избавиться от всех русских, которые живут у нас. Да и не только русских, но и всех чужих, всех, кто говорит на другом языке, у кого другая вера, кто думает не так, как мы. По сути дела мы все хотим этого, но только я осмеливаюсь говорить об этом вслух. Что же будете теперь. Мне все равно, пусть правит Фатали хан. Хотелось бы, конечно, чтобы к власти пришел Энвер, но ничего, пусть будет Фатали хан. Главное - под корень вырезать всех чужих.
И столько нежной тоски прозвучало в словах "под корень вырезать", будто он говорил о любви, а лицо засияло при этом хитрой улыбкой. Я промолчал. Наступила очередь бабида Ага Муса Наги. Он поднял голову, и его маленькие, глубоко посаженые глазки заблестели.
- Я человек старый, - начал он, - и все, что я здесь вижу и слышу, глубоко печалит меня. Русские хотят уничтожить турков, турки - армян, армяне - нас, а мы - русских. Не знаю, хорошо это или плохо. Мы выслушали Зейнал ага, Мирзу, Али, Фатали хана, Я разделяю их тревоги о школах, родном языке, больницах и свободе. Все это очень хорошо. Но кому нужны школы, если в них будут учить всякой ерунде. Кому нужны больницы, где будут лечить тело, забывая о душе. Наши души рвутся к Аллаху. Конечно, каждый народ думает, что у него свой Бог. Но я думаю, что Аллах, говорящий устами всех пророков, - един. Оттого я верую в Иисуса, Моисея, Конфуция, Будду, Магомета. Все мы - творения Аллаха и, пройдя сквозь Баб, вновь вернемся к нему. Баб - ворота. В данном случае имеется в виду и Баб - руководитель и идеолог движения. Об этом мы должны сказать народу. Надо объяснить, что нет ни белого, ни черного, потому что в черном таится белое, а в белом заключено черное. Я думаю, надо делать так, чтоб никому не был причинен вред, потому что мы представляем собой частицу людей и частица нас заключена в каждом человеке.
Мы были растеряны. Так вот, значит, в чем суть учения этого отступника Баба.
Я услышал рядом чей-то всхлип, оглянулся и застыл от изумления: слезы лились из глаз Али Асадуллы.
- Какие прекрасные слова! - проговорил он сквозь рыдания. - Как вы правы! Какое это счастье - слушать вас! О Создатель! Если б все люди могли так замечательно рассуждать!
Он вытер слезы, еще несколько раз всхлипнул, а потом спокойно продолжал:
- Глубокоуважаемый друг! Нет никаких сомнений в том, что рука Аллаха сильней и могущественней всех! Однако, о, мудрейший друг мой, нет никакого сомнения в том, что нельзя всегда и во всем надеяться на милость Создателя. Мы лишь смиренные рабы его, и коль нет милосердия, нам следует самим искать пути устранения трудностей.
На мой взгляд, Али Асадулла был прав и когда говорил это, и когда притворно плакал незадолго до этого. Я взглянул на Мирзу, пораженный, он с гордостью смотрел на брата.
Наконец гости поднялись, с достоинством раскланялись и разошлись. Зал опустел и теперь производил тягостное впечатление. Мне стало одиноко.
- Пойду в казармы, - сказал я слуге. - Сегодня там дежурит Ильяс бек.
Пройдя мимо дома Нино, я спустился к набережной и направился к казарме. Окно комнаты дежурных было освещено. Ильяс бек и Мухаммед Гейдар играли в нарды. Целиком поглощенные игрой, они молча кивнули мне. Закончив партию, Ильяс бек отшвырнул кости в угол и расстегнул ворот мундира.
- Ну, как прошло совещание. - спросил он. - Асадулла, наверное, снова клялся, что перережет всех русских.
- Да, что-то в этом роде он и говорил. Какие новости с фронта.
- Фронта. - По тону Ильяс бека чувствовалось, что эта война ему уже осточертела. - Немцы заняли всю Польшу. Великий князь застрял где-то в снегах, хотя по другим сведениям, он уже захватил Багдад. Турки, может быть, захватят Египет. Откуда мне знать. Мне все на свете надоело.
- И ничего не надоело, - поднял голову Мухаммед Гейдар. - У нас есть кони, есть люди, мы кое-что смыслим в оружии. Что же еще нужно мужчине. Иногда мне хочется перемахнуть гору, оказаться в окопах и лицом к лицу встретиться с врагом. Он должен быть сильным и пахнуть потом.
- Тогда почему ты не просишься на фронт. - спросил я.
Мухаммед Гейдар грустно посмотрел на меня.
- Я не из тех, кто стреляет в мусульман. Пусть они будут даже суннитами. Здесь все должно быть иначе.
Мне стало жаль этого широкоплечего, сильного и простодушного парня, который жаждал военных подвигов.
- А что же такое случилось с нашей страной. - Он замолчал, поморщился, и сам ответил: - Что случилось с нашей страной. Мы должны были бы строить мечети, поливать землю. Нашей земле нужна влага. Что же хорошего в том, что каждый, кто приходит в нашу страну, называет нас дураками. Пусть мы дураки, но это наше дело. Дальше. Мне кажется, нам следовало бы развести большой костер и сжечь все нефтяные промыслы. Прекрасная была бы картина, и мы опять стали бы бедными. Тогда бы мы никому не были нужны, и эти приезжие отстали бы от нас. А вместо нефтяных вышек я построил бы прекрасную мечеть с голубым куполом. И еще я хотел бы привезти быков, распахать землю и посадить на месте нефтяных промыслов пшеницу.
Высказав свои воззрения на будущее, Мухаммед Гейдар умолк.
- А потом. - расхохотался Ильяс бек. - Потом запретим читать и писать, будем жить при свечах и выбирать в падишахи самых глупых.
Мухаммед Гейдар пропустил насмешку мимо ушей.
- Было бы неплохо. В старину дураков было еще больше. Но они копали не нефтяные скважины, а оросительные каналы, и не чужие грабили нас; а мы их. И счастливых людей в старину было гораздо больше.
Мне так понравились его слова, что захотелось обнять и расцеловать этого простого парня, который говорит то, что думает.
Вдруг кто-то резко постучал в окно. Я вскочил и выглянул наружу. На меня уставилось смуглое, изрытое оспинами лицо. Я подбежал к двери и впустил взволнованного Сеида Мустафу. Его эммаме съехала с головы, по лицу густо струился пот. Эммамэ-оловной убор духовных лиц. Зеленый пояс развязался, одежда покрылась пылью. Он упал на стул и, задыхаясь, проговорил:
- Полчаса назад Нахарарян похитил Нино. Они сейчас на мардакянской дороге.
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
Мухаммед Гейдар вскочил с места. Глазки его сузились.
- Я седлаю коней! - крикнул он, выбегая за дверь.
Мои щеки пылали. Кровь стучала в висках. В голове гудело. Казалось, какая-то невидимая сила обрушила мне на голову страшный удар. Откуда-то, словно сквозь сон, до меня доносился голос Ильяс бека:
- Возьми себя в руки, Али хан, возьми себя в руки. Пока мы их не поймаем, держи себя в руках, а потом можешь делать, что хочешь.
Он стоял передо мной, повязывая мне пояс с висящим на нем кавказским кинжалом. Лицо Ильяс бека было бледно.
- Держи, - он сунул мне в руки пистолет. - Будь спокоен, Али хан. Береги себя для мардакянской дороги.
Я непроизвольно опустил пистолет в карман. Надо мной склонилось рябое лицо Сеида Мустафы. Сначала я видел лишь, как шевелятся его губы, потом услышал прерывистый шепот:
- Я вышел из дома, чтобы встретиться с муллой Гаджи Максудом. Он остановился в доме рядом с театром. В одиннадцать я от него ушел. Прохожу мимо театра, а там как раз закончился этот безбожный концерт. Вижу, Нино садится в машину Нахараряна. Но машина с места не трогается. Они сидят и о чем-то говорят. Мне что-то не понравилось выражение лица Нахараряна. Подхожу ближе, слышу, Нино говорит: "Нет, я его люблю". А Нахарарян в твет: "Я вас люблю сильней. От этой страны скоро камня на камне не останется. Я должен вырвать вас из когтей Азии!" Нино говорит: "Нет, отвезите меня домой". Нахарарян завел мотор. Я прыгнул сзади на машину. Они подъехали к дому Кипиани. Но из машины не вышли, все разговаривали. Я видел, как Нино плакала. Вдруг Нахарарян обнял ее и поцеловал, а потом закричал: "Вы не должны стать добычей этих дикарей!" И снова стал что-то шептать ей. Я только расслышал фразу: "Ко мне домой, в Мардакяны! Мы обвенчаемся в Москве, а потом уедем в Швецию". Я увидел, как Нино оттолкнула его. Мотор завелся, и они уехали. Что я мог сделать. Бросился, чтобы... Сонра о, “мюгяддяс Нино, мяни багышла” – дейя пычылдады.
Кился пянджяряляриндян ичяри дюшян ишыгда мян онун гёзляринин йашлы олдугуну гёрдюм.
– Гял бурадан гедяк, – дедим. Нино итаяткарджасына килсядян чыхды. Динмяз-сёйлямяз кючяляри гяздик.
Няхайят мян дилляндим:
– Де гёрюм, мюгяддяс Нино сянин хансы гюнахларыны багышламалыдыр.
– Сяни, али хан.
Онун сяси гямгин вя йоргун иди. Тифлис кючяляриндя Нино иля бирликдя гязмяк хаталы бир хярякят иди.
– Ня учюн.
Биз артыг мейдана чатмышдыг. Гюрджюляркафелярдя, эля кючянин ортасында отурмушдулар. Хараданса зурна
сяси гялирди. Лап ашагыларда ися Кюр чайы кёпюкляня-кёпюкляня ахырды. Нино чох узаглара бахырды. Эля бил
кий, о, узагларда оз кечмишини ахтарырды.
– Ня дюшюнюрсян, – дейя сорушдум.
– Сяни вя бютюн олуб кечянляри, – дейя Нино джаваб верди.
Мян онун ня демяк истядийини баша дюшдюм. Лакин йеня да ондан сорушдум:
– Ня дедин.
Нино дайаныб сёзя башлады:
– Гет Тифлиси гяз вя шяхяря диггятля бах. Бу шяхярдя хеч чадралы гадын гёряджяксянми. Йох. Бурада хеч
Асийа шяхярляринин хавасы дуйулурму. Йох, бу шяхяр башга бир дюнйадыр. Кючяляри энли, инсанлары ися ачыг
гялблидир. али хан мян Тифлисдя олдугум заманлар озюмю агыллы бир инсан кими хисс эдирям. Чюнки
бурада Сейид Мустафа кими сарсаглара вя Мяммяд Хейдяр кими башыбошлара раст гяля билмязсян.
Бурада хяйат рахат вя шяндир.
Лакин бу олкя чякиджля зиндан арасындадыр, Нино.
Нино баладжа айаглары иля даш дёшямянин узяриндя атлана-атлана йерийяряк сёхбятиня давам этди: “Бах эля
сябяб да будур. Топал Теймур Тифлиси йедди дяфя йерля-йексан эдиб, сонра ися тюркляр, иранлылар, арябляр
вя монголлар да олкямизя йюрюшляр этмишляр. Онлар Гюрджюстаны харабаханайа чевирмишляр, инсанлары гятля
йетирмишдиляр, лакин хеч бир заман она сахиб ола бильмямишдиляр. Мюгяддяс Нино бурайа узюм
тяняклярини Гярбдян гятирмишди. Демяли биз да Гярбя мянсубуг. Бизим олкя Асийайа аид дейил, биз да
Асийалы дейилик. Биз Авропанын шяргиндя йерляшян бир олкяйик. Мягяр сян бурада буну хисс этмирсян.”
Нинонун гашлары чатылмыш вя аддымларыны тез-тез атмага башламышды. Онун ушаг алны бюзюшмюшдю:
“Билирсян, сянин Нинон няйя гёря бу гюн бурдадыр. Гял сяня баша салым: она гёря кий, биз Топал
Теймура, Чингиз хана, Шах Тяхмасибя вя Шах Исмайыла мятанятля мюгавимят гёстярмишик. Бах эля
буна гёря да мян варам. Инди ися сян гылынджларын, хяр шейи азиб кечян филлярин, атрафында джянгавярлярин
олмадан Тифлися гялмисян. Халбуки сян алляри гана булашмыш шахларын няслиндянсян. Гяляджякдя мяним
гызларым чадра ортяджякляр вя Иранын гылынджы йеня да ити олан заман мяним огулларым вя нявялярим Тифлиси
бялкя да йюзюнджю дяфя йерля-йексан эдяджякляр. Ах, али хан, биз гяряк икимиз да Гярбя мянсуб
олайдыг”.
Онун алини алимя алдым: “Нино, сянин учюн ня истяйирсян, эдим.”
– эх, али хан, – мян чох ахмаг гызам, – дейя Нино джаваб верди.
Мян истяйирям кий, сян энли кючяляри, гениш булварлары олан вя йашыл мешяляри севясян. Мян истяйирям кий,
сян Асийанын чюрюк диварларына йапышыб галмайасан, хяйаты йахшы баша дюшясян. Мян горхурам кий, он
илдян сонра сян мёминляшиб, хийлягяр бир адама чеврилясян. Сонра да Гиландакы маликаняндя отуруб
гюнлярин бир гюню мяня дейясян кий: “Нино, сян йалныз бир тарласан”. Инди де гёрюм, мяни ня учюн
севирсян.
Тифлис Нинону чашдырмышды. Нино эля бил Кюрюн сахилинин нямли хавасында сярхош олмушду.
– Дейирсян сяни ня учюн севирям, Нино. Мян сянин гёзлярини, сянин сясини, сянин атрини вя сянин йеришини
севирям. Даха бундан артыг ня истяйирсян. Севдийим анджаг сянсян. Баша дюш кий, мяхяббят дейилян шей
Гюрджюстанда неджядирся, эля Иранда да о джюрдюр. Сизин бёйюк шаириниз Руставели мин ил бундан габаг
бизим дурдугумуз йердя кралича Тамарайа мяхяббят шерлярини охуйурду. Онун шерляри Иран рюбаиляриня
бянзяйир.
Нино дюшюняряк деди:
– Бизим дурдугумуз йердя дейирсян. Бялкя да эля бёйюк мяхяббят шаири Сайат Нова да бу йердя
дайанмышды. Амма гюрджюлярин мяхяббятини шерляриндя тяряннюм этдийи учюн шах онун башыны
вурдуртмушду.
Бу гюн мяним Ниномун кефи йох иди. Чюнки о, вятяни иля видалашырды. Нино вятяниня олан дярин эшгини
аввялки вахтлардан даха чох хисс эдирди. О, ах чякиб сёзя башлады:
– али хан, сян мяним гёзлярими, бурнуму, сачларымы севирсян, лакин сян бир шейи йаддан чыхарырсан. О
да мяним рухумду. Инди де гёряк, сян мяним рухуму да севирсянми.
Мян йоргун халда джаваб вердим кий, бяли, мян сянин рухуну да севирям. Гярибядир: Сейид Мустафа
дейяндя кий, “гадынларда рух йохдур” мян она гюлюрдюм. Амма инди Нино онун рухуну севдийими
билдирмяйи мяндян тяляб эдир. Ахы бу гадын руху ня дейилян шейдир. Гадын севинмялидир кий, киши онун
рухунун дяринлийиндя оланлары билмяк истямир.
– Бяс сян мяни ня учюн севирсян, Нино.
Нино бирдян-биря, эля кючянин ортасында агламага башлады. Йанагларындан сюзюлян ири йаш дамлалары ону
баладжа бир ушага дёндярмишди.
– али хан, багышла мяни. Мян сяни севирям, садяджя сяни, олдугун кими. Амма сянин йашадыгын алям
мяни горхудур. Али хан, мян дялийям. Сян ишя бах кий, кючянин ортасында нишанлымла дайаныб, Чингиз
ханын бютюн хярби йюрюшляринин гюнахыны сянин устюня атырам. Оз Нинону багышла, али хан. Чингиз
ханын хярби йюрюшляриндя гюрджюлярин мюсялманлар тяряфиндян олдюрюлмясинин мясулиййятини сянин
юстюня атмаг да ахмаглыгдыр. Анджаг баша дюш кий, мян сянин Нинон, нифрят этдийин Авропанын кичиджик
бир парчасыйам вя буну бурада, Тифлисдя аввялки вахтлардан даха чох хисс эдирям. Мян сяни севирям,
сян да мяни севирсян. Лакин мян мешяляри вя чямянликляри севирям, сян ися даглары, дашлары вя чёлляри
севирсян. Чюнки сян чёл овладысан. Она гёря да сянин мяхяббятиндян, сянин аляминдян горхурам.
Чашыб галмышдым, онун сёзлярини баша дюшмюрдюм:
“Хя, сонра.” – дейя сорушдум.
“Сонра” – дейя Нино гёзляринин йашыны силиб, йеня гюлмяйя башлады вя башыны йан тяряфя айиб деди:
“Сонра ня оладжаг. уч айдан сонра эвлянмялийик, даха бундан артыг ня истяйирсян кий.”
Нино агламагы да, гюлмяйи да, севмяйи вя нифрят этмяйи да баджарырды.
О, Чингиз ханын бютюн йюрюшлярини мяня багышлады вя йеня да мяни севмяйиндя давам этди. Нино
алимдян тутараг мяни дарта-дарта “Вери” кёрпюсюндян кечирдиб, базарын айри-юйрю дар кючяляриня
апарды. Бу Ниносайагы узр истямяк иди. Бу базар Тифлисин Авропа формасында олан йеганя Шярг базары
иди. Халы таджирляриндян эрмяниляр вя фарслар орада Иран хязинясинин рянгарянг зийнятлярини джамаатын
габагына тёкмюшдюляр. Устюндя мюдрик сёзляр хякк эдилмиш мис вя бюрюндж ашйалар дюканларын ряфлярини
долдурурду. Мави гёзлю бир кюрд гызы фала бахырды. Хяр кичик чайхананын габагында Тифлисин сайсыз-
хесабсыз авара вя тянбалляри йыгышыб дюнйа мясяляляри барядя бош-бош сёхбятляр эдирдиляр. Шяхярдя
мюхтялиф дилдя данышанларын сяси гулагларымызда джингилдяйирди. Нинонун кядяри базарын мин бир рянгли
гармагарышыглыгында итиб гетмишди. Иранлы ашпазлар, эрмяни сяййар сатыджылары, кюрд фалчылары, осетин кешишляри,
азярбайджанлылар, руслар, арябляр, ингушлар, хиндлиляр – Асийанын бютюн халглары Тифлис базарынын дар
йолларында гёрюшюрдюляр. Таджирляр бир чямбяр тяшкил эдяряк дайанмышдылар. Бир Ассурийалы, бир йяхуди иля
мюбахися эдирди. Биз йалныз бу сёзляри эшидя билдик: “Мяним адждадларым сянин адждадларыны Бабил
асарятиня апаранда...”
Атрафда дуранлардан гяхгяхя гопду. Нино да йяхудиляря, ассурийалылара, гармагарышыг базара, Тифлисин
даш кючяляриня тёкдюйю гёз йашларына гюлюрдю.
Йолумуза давам этдик. Бир нечя аддым атандан сонра бир даха Головински проспектиндяки “Мефистофел”
кафесинин габагына чыхдыг.
– Ичяри гиряк ми. – дейя тяряддюдля сорушдум. Аслиндя ися, ня этмяк истядийими хеч озюм да
билмирдим.
– Йох, барышмагымызын шяряфиня гял мюгяддяс Давуд дагындакы монастыра гедяк.
Йан кючяйя дёнюб фуникулйора тяряф гетдик. Бир аздан сонра миндийимиз гырмызы рянгли кичик вагон
йаваш-йаваш Давуд дагына галхмага башлады. Нино дагын тяпясиндяки дилляр азбяри олмуш мяшхур
монастырын йаранмасы тарихчясини мяня данышмага башлады:
“Бир чох илляр бундан габаг бу дагда мюгяддяс Давуд йашайырмыш. Шяхярдя ися бир крал гызы вармыш. О
гыз бир кнйаз иля эшгбазлыг эдиб, онунла гюнах иш тутурмуш. Бир гюн кнйаз гызы атыр. Гыз да хямиля имиш.
Бу хадисядян хябяр тутмуш крал чох гязяблянмиш вя гызыны башдан чыхаран адамын кимлийини
сорушмушду. Гыз севгилисинин адыны демяйя горхдугуна гёря онун йериня мюгяддяс Давудун адыны
чякир. Хирсиндян гязябя гялмиш крал амр эдир кий, Давуду онун сарайына гятирсинляр. Давуду сарайа
гятиряндян сонра крал оз гызыны да орайа чагыртдырыр. Кралын гызы атасынын габагында да дедиклярини тякрар
эдир. Мюгяддяс Давуд да алиндяки хасасыны гызын гарнына тохундурур вя о заман бирдян мёджюзя
йараныр. Гызын гарнындакы ушагын сяси гялир вя сяс асл гюнахкарын адыны чякир. О заман мюгяддяс
Давуд аллярин гёйя галдырараг дуа этмиш вя гыз овлад йериня даш догмушду. Инди хямин дашын дибиндян
мюгяддяс Давуд булагынын суйу фышгырмага башлайыб. Ушагы олмайан гадынлар ися бу булагын суйунда
чимирляр кий, ушаглары олсун”.
Нино дюшюнджяли тярздя алавя этди: “Али хан, инди мюгяддяс Давуд олмюш вя онун сехрли асасы гейб
олмушду”.
Нино монастырын йаранма тарихчясини битирдийи вахт, биз артыг дагын башына чатмышдыг.
– Нино, булаг башына гетмяк истяйирсянми. – дейя сорушдум.
– Хейр, али хан, бир ил да гёзлясям, хяр халда йахшы олар.
Биз, монастырын атрафыны хяр тяряфдян ахатя этмиш диварларынын йанында дуруб, шяхяря бахырдыг. Кюр
чайынын сахили мави думан ичиндя иди. Эвлярин дамларындан гёрюнян килсялярин гюббяляри тянха адалары
хатырладырды. Шяхярин шяргиндя вя гярбиндя тифлислилярин динджялдикляри баглар узанырды. Узагларда гапгара
гёрюнян Метех галасы уджалырды. Бир заманлар гюрджю кралларына мяскян олмуш бу гала, инди чар
императорлугу сийасятиня гарышмаг джясарятини гёстярмиш Гафгазлылары бу галада сахлайырлар. Нино башыны
йана тяряф чевирди. Дейясян бу мяшхур ишгянджя галасыны гёрян Нинода чара олан сядагят сарсылмышды.
– Сянин гохумларындан Метех галасында йатан вармы, Нино. – дейя сорушдум.
– Йох, амма сянин гохумларындан орада йатан олмалыдыр. Али хан, гедяк.
– Хара гедяк, Нино.
– Грибойедовун мязарыны зийарят эдяк.
Монастыр диварыны дёнюб, бахымсызлыг уджбатындан кёхнялиб пис вязиййятя дюшмюш бир мязар дашына
йахынлашдыг. Онун узяриндя “Сянин аглын вя амаллярин унудулмаздыр, амма ня учюн Нинонун
мяхяббяти сянин омрюндян узун йашады.” сёзляри хякк эдилмишди.
Нино айилиб йердян бир чынгыл гётюрдю. О, чынгылы гябир дашына вуруб алини чякди. Чынгыл йеря дюшдю вя
айагларымызын алтына йуварланды. Нино дяриндян ах чякди. Бу кёхня Тифлисин хюрафаты иди: агяр бир гыз
чынгылы ням мязар дашына вурурса вя чынгыл бир анлыга орайа йапышыб галырса, демяли хямин ил гыз аря
гедяджякдир. Нинонун ися дашы йеря дюшмюшдю.
Нинонун пярт олмуш сифятиня бахыб гюлдюм:
– “Гёрюрсян да, эвлянмяйимиздян уч ай габаг беля шей баш верир! Демяли, бизим Пейгямбяримиз дюз
демишдир кий, “Ёлю дашлара инам этмя”.
Нино “хаглысан” дейиб сусду.
Биз йенидян фуникулйор тяряфя гетдик.
– Мюхарибя сона йетяндян сонра ня эдяджяйик. – дейя Нино сорушду.
Мюхарибя сона йетяндян сонра Бакынын кючяляриндя вя мейданларында гязмяйя чыхаджагыг,
достларымызын эвляриня гонаг гедяджяйик, Гарабага сяйахят эдяджяйик, гяляджяк ушагларымызы бёйюдяджяйик.
Бундан йахшы ня ола биляр.
– Мян гедиб Авропаны гязмяк истярдим.
– Парися, Берлиня, харайа истясян, орайа да гедярик. Бир гыш узуну гязярик хариджи олкяляри. Нино, йохса,
артыг бизим вятянимизи севмирсян. Истясян Тифлисдя да йашайа билярик.
-Тяшяккюр эдирям, али хан, сян мяним гайгыма чох галырсан. Биз эля Бакыда галаджагыг.
-Нино мянджя дюнйада Бакыдан йахшы йер йохдур.
-Йяни, о гядяр башга шяхярляр гёрмюсян кий.
-Хейр, гёрмямишям. Анджаг истясян, сянинля бирликдя дюнйа гязинтисиня чыхыб бютюн шяхярляри гёрярям.
– О заман гетдийимиз хяр йердя йеня да Бакынын кёхня диварларыны вя Сейид Мустафа иля сёхбятлярини
йада салараг мямлякят хясряти чякяджяксян. Ня ися, бу сёхбятлярин устюндян кечяк. Чюнки мян сяни
севирям.
Хаглысан, Нино, мян оз вятянимизи, онун хяр дашыны, сяхрасындакы хяр гум дянясини да севирям.
– Билирям, али хан, бурада гярибя бир шей йохдур. Аджнябиляр учюн бизим шяхяримиз садяджя исти, тозлу вя
нефтя булашмыш сыхыджы бир шяхярдир.
– Бу аджнябиляр бизим шяхяри танымадыглары учюн беля дюшюнюрляр.
– Нино алини чийнимя гойду. Онун додаглары йанагыма тохунду:
“Биз ися йад аджнябилярдян дейилик вя хеч бир заман да йад олмайаджагыг. Мяни даима севяджяксянми, али
хан.”
– Гийамятядяк, Нино.
Машынымыз шяхярдяки дураджага чатмышды. Йеня Головински проспекти иля гедирдик. Фягят бу сяфяр бир-
биримизя сарылмышдыг. Сол тяряфимиздя назик бурма дямир бармаглыгларла даиряйя алынмыш бёйюк парк
узанырды. Паркын баглы гапысынын габагында ики асгяр нёвбя чякирди. Онлар даш хейкял кими гуруйуб
дурмушдулар. Гапынын устюндя рус чарлыгыны тямсил эдян гызыл суйуна салынмыш гартал асылмышды. Бу парк
Гафгаз джанишини, бёйюк кнйаз Николай Николайевичин сарайы иди. Нино бирдян дайанды. “Бурайа бах” –
дейя паркы гёстярди. Паркын хяр ики тяряфиндя хюндюр шам агаджлары вар иди. Орада узун бойлу, арыг, аг
сачлы бир киши гязиширди. О узюню чевирян кими дяли бахышлы гёзляриндян бёйюк кнйазы таныдым. Онун узю
узунсов, додаглары да гысылмышды. Шам агаджларынын кёлгясиндя бёйюк кнйаз вяхши бир хейвана
бянзяйирди.
– али хан, гёрясян о ня дюшюнюр. – хяр халда чарын таджыны, Нино.
Тадж онун чал сачларына йахшы йарашар. Бяс о ня эдяджякдир.
– Дейирляр кий, о чары тахтындан девиряджякдир.
– Гял, али хан, бурадан гедяк мян горхурам.
Биз назик дямир бурма бармаглыгларла даиряйя алынмыш гёзял паркдан узаглашдыг.
– али хан, – дейя Нино диллянди, сян чарын вя бёйюк кнйазын алейхиня о гядяр да пис шейляр
данышмамалысан, онлар бизи тюрклярдян горуйурлар.
– Сянин вятянин чякиджля зиндан арасындадыр.
– Мяним вятяним. Бяс сянин вятянинин вязиййяти даха йахшыдыр.
– Бизим вязиййятимиз даха башгадыр. Биз мянгянядя дейилик.
– Биз зинданын устюндя узанмышыг, бёйюк кнйаз да чякиджи алиндя тутуб. Она гёря да она нифрят эдирик.
– Сиз Анвяр пашаны севирсиниз. Бу агылсыз бир шейдир. Онун шяхяримизя гялишини хеч бир вахт
гёрмяйяджяксиниз. Бёйюк кнйаз гялябя чаладжаг.
– Аллах бёйюкдюр вя орасыны анджаг аллах билир, – дейя эхтийатлы джаваб вердим.
Он алты.
Бёйюк кнйазын гошунлары Трабзона гирмиш, арзуруму алмыш, Кюрдюстан дагларыны ашыб Багдад
истигамятиндя ирялиляйирдиляр. Бёйюк кнйазын гошунлары Техрана, Тябризя вя хятта мюгяддяс Мяшхядя
беля сохулмушдулар. Артыг Тюркийянин вя Иранын йарысы узяриндя Николай Николайевичин зяхмли кабусу
долашырды. Бёйюк кнйаз гюрджю задяганларынын топлантыларынын бириндя беля демишди:
“Чарын амриня табе олараг мян, Истанбулдакы Айа Софйанын гюббяси узяриндя гызыл Бизанс хачынын оз
шан, шёхрятиля парламайаджагына гядяр рахатлыг тапа билмяйяджяйям”.
Хилал байраглы олкялярин вязиййяти йахшы дейилди. Шяхярдя Османлы императорлугунун гюдрятиндян вя
Анвяр пашанын мюзяффяр гылынджындан данышан гочуларла, хамбаллар галмышдылар. Иран кими бир олкя артыг
мёвджуд дейилди, бир аз сонра Тюркийя адында бир олкя да галмайаджагды.
Атам йаман гарадинмяз олмушду, о, чох заман эвдя олмурду. О, бязян мюхарибя бюллетенлярини
охуйур вя хяритяляря бахырды. Алдян гедян шяхярлярин адларыны пычылты иля чякирди. Сонра да алиндя тясбех
саатларла данышмадан бир йердя отурурду. Мян ися зяргярханалары, чичяк дюканларыны вя китаб
магазаларыны дурмадан гязиб Нинойа гиймятли хядиййяляр алырдым. Бу ишляри гёрдюйюм заман
мюхарибя бёйюк кнйаз вя тяхлюкя алтында олан хилал байрагы бир нечя саатлыга зехнимдян чыхыб йайынырды.
Бир гюн атам деди: “Ахшам эвдя ол, али хан. Бизя бязи адамлар гяляджяк вя бязи мясяляляр барядя сёхбят
едяджяйик”.
О бир аз пярт иди. Башыны йана чевиряркян, вязиййяти анладым вя истехза иля дедим:
Ата, мягяр мян сяня анд ичмямишдим кий, мян хеч вахт сийасятля мяшгул олмайаджагам.
– оз халгынын талейи иля марагланмаг вя онун гейдиня галмаг, сийасятля мяшгул олмаг демяк дейилдир.
Али хан, эля вахтлар олур кий, халгын талейини дюшюнмяк вя онун гейдиня галмаг бир вязифяйя чеврилир.
О ахшам Нинону операйа апармаг учюн аввялджядян хазырлыг гёрмюшдюм.
Бакыйа махир сянят устасы Шалйапин гялмишди. Нино нечя гюн иди кий, бу тамашайа бахмага хазырлашырды.
Ишим олдугу учюн телефонун дястяйини гётюрюб Илйас бяйя зянг этдим: “Илйас бяй, бу гюн мяним ваджиб
ишим вар. Нинону мяним йеримя операйа апара билярсянми. Билетляри аввялджядян алмышам”.
Хяттин о башындан дилхор бир сяс гялди: “Ня данышырсан али хан. Ахшамлар сярбяст олмадыгымы
билмирсянми. Бу геджя мян Мяммяд Хейдярля казармада нёвбятчийям”.
Сонра Сейид Мустафайа зянг этдим.
– Гедя билмярям, – деди,чюнки,бу ахшам хёрмятли имам Хаджы Магсуд иля гёрюшюм вар. О, Ирандан
йалныз ики-уч гюнлюйя гялиб.
Ахырда Начарарйана зянг этмяли олдум. Онун сясиндя бёйюк чашгынлыг ифадяси хисс олунурду: “Йахшы,
сян ня учюн операйа гетмяк истямирсян, али хан.” – дейя сорушду.
– эвдя гонагларымыз вар – дедим.
– Сянин хахишиня вя бу геджя операда Шалйапин иштирак этдийиня гёря гедярям.
Чох шюкюр! Дарда олан адама кёмяклик эдян хяйатда хягиги достдур.
Нинойа зянг эдиб, гяля билмяйяджяйими вя ону операйа Начарарйанын мюшайият эдяджяйини сёйлядим вя
операйа гэтмяйиб эвдя галдым.
Дюз саат йеддидя гёзлядийимиз гонаглар гялмяйя башладылар. Вар дёвляти бир милйарды ашан гонагларымыз,
гырмызы халчалар вя гуш тюкюндян олан османлы дёшякчяляри сярилмиш бёйюк залымыза топлашмышдылар.
Гонагларын сайы чох дейилди. Мян онларын хамысыны нечя илляр иди кий, таныйырдым.
Илйас бяйин атасы Зейнал ага биринджи гялмишди. Онун бели бюкюлмюш, сулу гёзляри думанлашмышды. Зейнал
ага диванда отуруб, хасасыны йанына гойду вя бир тикя тюрк халвасындан гётюрюб йаваш-йаваш йемяйя
башлады. Ондан сонра ики гардаш, али асядулла вя Мирзя асядулла бизя гялдиляр. Онларын мярхум аталары
Шямси бяй он ики милйон пул гойуб гетмишди. Гардашлара аталарынын зякасы да айрыджа мирас галмышды.
Онлар устялик йазыб-охумагы ойрянмишдиляр. Она гёря да онлар атадан галан милйонларын сайыны гат-гат
артырмышдылар.
Мирзя асядулла пулу, агыллы инсанлары вя сакитлийи севярди. Гардашы али асядулла ися Зярдюшт атяши кими иди.
О тюкянмяз алова бянзяйирди. Дурмадан хярякятдя иди. Онун вурушмагдан вя сяргюзяштдян хошу
гялирди.
Хяр йердя онун гиришдийи вурушмаларда тёкдюйю ганлы хадисялярдян сёхбят эдилирди. Онун йанында
отуран гарагабаг Бунйатзадя сяргюзяшти севмязди, амма эшгдян чох хошланарды. Арамызда дёрд арвады
олан йеганя адам о иди. Онун арвадлары бир-бириляри иля амансызджасына далашардылар. Онлара гёря
Бунйатзадя хяджалят чякирди, амма оз тябиятиня гаршы хеч ня эдя билмирди. Ондан нечя ушагы олдугуну
сорушанда, даима гямли-гямли джаваб верирди: “Билмирям он бешдир вя йахуд он сяккиз. Ахы мян йазыг
буну харадан билим.” ондан милйонларын сайыны сорушанда да о, эйни джавабы верярди.
Залын о бири кюнджюндя отуран Йусиф оглу Бунйадзадяйя пахыллыг вя бир аз гысганджлыгла бахырды. Йусиф
оглунун бирджя арвады вар иди, дейиляня гёря о да эйбяджярин бири иди. Онун арвады хяля тойлары олан гюн
она демишди: “Агяр сян хяйанят эдиб башга гадынлара бахсан, мян о гадынларын аввялджя гулагларыны,
сонра бурунларыны вя дёшлярини кясяджяйям. Сяня ня эдяджяйими ися демяк истямирям” бу гадын давакар
бир аилянин гызы иди. Заваллы Йусиф оглу арвадынын хядя-горхусундан чякиняряк сагына-солуна бахмаз,
рясм топламагла мяшгул оларды.
Саат сяккизин йарысында залымыза баладжабой вя арыг бир киши гирди. Онун инджя бармагларынын дырнаглары
хыналы иди. О гапыдан ичяри гиряндя хамымыз йеримиздян галхыб она башсаглыгы вердик. Чюнки она
бядбяхтлик уз вермишди. Бир нечя вахт бундан габаг онун йеганя оглу Исмайыл вяфат этмишди. Киши
оглунун хатирясиня Николай кючясиндя джах-джялаллы бир имарят тикдирмишди. Бинанын уз тяряфиндя пар-пар
парылдайан ири гызыл хярфлярля “Исмайыл” сёзю йазылмышды. Киши бу бинанын Ислам хейриййя джямиййятиня
верилмясини вясиййят этмишди. О кишинин ады Ага Муса Нагы иди вя ики йюз милйон маната сахиб олдугу
учюн бизим дястямизя дахил ола билмишди. Чюнки Ага Муса артыг мюсялман дейилди. О, Нясряддин шахын
эдам этдирдийи Мюртяд Бабын кафир тяригятиня мянсуб иди. Бабын ня истядийини арамызда йалныз бир
нечяси билирди. Амма хамымыз йахшы билирдик кий, Нясряддин шах Бахаилярин дырнагынын алтына йаныб
кёзярмиш биз батыртдырыр, онлары дири-дири тонгалларда йандыртдырыр вя гамчы иля оляня гядяр дёйдюрюрдю.
Бу джюр агыр джязалара мяруз галан бир тяригят инсанлара хёкмян чох шейтаны шейляр ойрятмяйя
чалышмалыйды.
Саат сяккиздя гонагларын хамысы эвимизин бёйюк залында топлашмышдылар. Нефт шахзадяляри залда отуруб
чай ичирдиляр, ширниййят йейирдиляр вя дурмадан инкишаф эдян ишляриндян, эвляриндян, атларындан,
багларындан, гумарханадакы йашыл махуд ортюклю масаларын устюндя удуздуглары пуллардан
данышырдылар. Онлар адятя садиг галыб саат доггуза гядяр бютюн данышыгларыны йекунлашдырдылар. Саат дюз
доггузда нёкярляр гялиб сюфряни йыгышдырдылар вя залын гапысыны баглайандан сонра атам “Шямси
Асядулланын оглу Мирзя асдулланын халгымызын талейи барядя бязи фикирляри вар. Гялин ону динляйяк”
дейяряк топлантыны ачды.
Мирзя асядулла о гёзял, хюлйалы башыны галдырыб данышмага башлады: “Бу мюхарибяни Бёйюк Кнйаз
ударса, артыг хяритядя бир дяня да олсун Ислам олкяси галмайаджаг, чарын узяримизя эняджяк голу даха чох
гюджляняджяк. Чар бу геджя бурада топланмыш олан бизляря албяття кий, тохунмайаджаг, чюнки бизляр
пуллуйуг. Амма мясджидляримизи, мяктябляримизи бир-бир баглайаджаг вя ана дилимиздя данышмагымызы да
гадаган эдяджякдир. Вятянимизи аджнябиляр идаря этмяйя башлайаджаглар. Чюнки, Мяхяммяд Хюммятини
горуйаджаг кимся галмамыш оладжаг. Агяр мюхарибяни Анвяр Паша ударса, вязиййятимиз йахшы оладжагдыр.
Амма бу ишдя биз она кёмяк гёстяря билярикми. Мяним фикримджя йох, кёмяк эдя билмярик. Бяли, биз
пуллуйуг, амма чар биздян да пуллудур. Бяс биз бу вязиййятдя ня этмялийик. Агяр биз пулумузун бир
гисмини вя халгымыздан ибарят алай йарадараг ону силахландырыб чара версяк, бялкя мюхарибядян сонра
бизля мюлайим ряфтар эдяр. Сиз ня фикирдясиниз. Бялкя бунун башга чыхыш йолу вардыр.
Онун гардашы али сёз алыб деди:
– Чарын голу даха чох гюджляняджяк дейирсян. Ким билир, бялкя мюхарибядян сонра чарын хеч голу да
галмайаджаг.
Амма, чар гется да, олкямиздя чохлу рус галаджаг. Гардашым, онларын сайы азала да биляр.
– Онларын хамысыны гырыб тёкмяк олмаз, али.
Сонра годжалыб тагятдян дюшмюш Зейнал ага сёз алыб донуг бир сясля данышмага башлады:
– Китабда йазыланы хеч ким билмир. Бёйюк кнйаз Истанбулу алса беля, онун гялябяси гялябя сайыла
билмяз. Чюнки бизим хошбяхтлийимизин ачары Истанбулда дейил, ачар Гярбдядир. Гярб джябхясиндя ися
тюркляр галиб гяляджякляр. Руслар Трабзону, тюркляр да Варшаваны алыблар. Руслардан данышырсыныз. Онларда
хеч руслуг галыбдымы. Эшитмишям кий, Распутин адында бир кяндли чара хёкмранлыг эдир, онун гызларыны
сыгаллайыр, чарын арвадына да “Мама” дейир. Чары тахтындан йыхмаг истяйян кнйазлар да вардыр. Хятта
юсйан элямяйя хазырлашанлар да вардыр. Мюхарибядян сонра хяр шей кёкюндян дяйишяджяк. Хеч бир шей
кёхнядяки кими олмайаджаг.
Узун быглары вя парылдайан гёзляри олан бир кёк адам сёз алыб деди: “Бяли, бу мюхарибядян сонра
хягигятян хяр шей кёкюндян дяйишяджяк”.
Бунлары сёйляйян, пешяси вякил олан, Хойлу Фятяли хан иди. Биз онун даима халг ишинин гайгысыны вя
гейрятини чякян бир адам олдугуну билирдик.
Фятяли хан джиддиляшиб сёзюня давам этди:
– Хяр шейин дяйишяджяйи учюн биз хеч кимдян лютфкарлыг дилямяли дейилик. Бу мюхарибядя ким галиб
гялирся-гялсин, онун дёйюшлярдя алдыгы йаралар чох оладжаг вя о зяифляйяджяк. Биз ися зяиф дюшмяйяджяйик,
йаралыларымыз олмайаджаг, дилянмяк эхтийаджыны дуймайаджагыг вя гур сясля тяляб этмяк гюджюня сахиб
оладжагыг. Бизим олкямиз мюсялман олкясидир. Биз Османлылардан ня гёзляйирикся, Романовлардан да
эйни шейи тяляб эдирик. Бизи хяр сахядя марагландыран мюстягилликдир. Мюхарибядян сонра бу гюджлю
дёвлятляр ня гядяр зяиф дюшсяляр, биз о гядяр азадлыга йахынлашаджагыг. Бу азадлыг бизя итирилмиш
гюдрятимиздян, пулумуздан вя нефтимиздян гяляджяк. Эля буна гёря да унутмайын кий, бизим дюнйайа
йох, дюнйанын бизя эхтийаджы оладжагдыр.
Залда бир милйард манат топламыш гонагларымызы бу сёзляр сон дяряджя мямнун этмишди. Инди гёзлямяк
вя кимин галиб гяляджяйини гёрмяк лазымдыр: русларынмы, йохса тюркляринми. Бизим нефтимиз варды,
мюхарибядян галиб чыхан да бизя йалварыб лютфкарлыг диляйяджяк. Бяс о вахта гядяр биз ня этмялийик.
Хястяханалар, ушаг багчалары, корлара мяхсус клиникалар тикдирмялийик. Хагг Дини угрунда вурушанлара
сыгынаджаг вермялийик. Эля этмялийик кий. бизи агидясизликдя гюнахландырмасынлар.
Мян ися динмяз-сёйлямяз бир кюндждя отурмушдум. Али асядулла залын о башындан гялиб йанымда
отурду: “Бу барядя сиз ня фикирдясиниз, али хан.” – дейя мяндян сорушду. Али асядулла мяним
джавабымы гёзлямядян башыны мяня тяряф айиб, пычылты иля данышмага башлады: “Олкямиздякирусларын
хамысыны тямизлямяк йахшы олмаздымы. Тякджя руслары йох, бизим дилимиздя данышмайан, бизим
динимиздян олмайан, вя биздян фяргли дюшюнян бютюн аджнябиляри тямизлясяк даха йахшы олмаздымы.
Аслиндя биз хамымыз буну истяйирик, амма бу дюшюнджяни ачыг сёйлямяйя джясарят тапан тяк мяням.
Бяс бундан сонра ня оладжаг. Мяня суал верирсинизся, шяхсян мян Анвяр Пашайа устюнлюк верярдим.
Амма олкямизи Фятяли хан да идаря эдя биляр. Башлыджа мясяля ися одур кий, олкямиздян аджнябиляри
тямизлямялийик.
О, “тямизлямялийик” сёзюню эля нязакятля вя йумшаг бир тонла деди кий, эля бил эшг элан эдирди. О,
хийлягярджясиня гюлюмсяйирди. Мян она джаваб вермядим.
Инди нёвбя Бяхаи Ага Муса Нагынын иди. О данышмага башлайанда онун баладжа, ичяри батмыш гёзляри
парылдайырды:
– Мян йашлы бир адамам, – дейя сёзя башлады. – Гёрдюклярим, эшитдиклярим мяни чох кядярляндирир.
Руслар тюркляри олдюрюрляр, тюркляр эрмянилярля вурушурлар. Эрмяниляр ися бизим кёкюмюзю кясмяйя джан
атырлар. Инди биз да олкямиздян руслары тямизлямяйя чалышырыг. Бунун йахшы олуб-олмадыгыны билмирям.
Биз Зейнал аганын, Мирзя асядулланын, али асядулланын, Фятяли ханын халгымызын талейи барядя фикирлярини
динлядик. Мян онларын мяктябляримизин, ана дилимизин, хястяханаларымызын вя азадлыгымызын сон дяряджя
гайгысына галдыгларыны билирям. Бу пис шей дейил! Амма орада йалныз бош шейляр тядрик эдилирся, о мяктяб
кимя вя няйя лазымдыр. Бядяни мюалиджя эдиб, руху йаддан чыхардан хястяхананын ня файдасы вардыр.
Бизим рухумуз танрыйа догру гетмяк истяйир. Дюздюр, хяр бир миллят озюня мяхсус бир танрысы олдугуна
инаныр. Лакин мяним фикримджя кечмиш нечя-нечя улуларын дилийля десяк, озюню бизя танытмыш олан Аллах
бирдир. Буна гёря да мян эйни заманда хям Хязряти Исайа, Мусайа, Конфусийя, Буддайа вя хям да
Мяхяммяд Пейгямбяря инанырам. Биз хамымыз бир Аллахдан тёрянмишик вя Баб* йолуйла онун йанына
дёняджяйик. Бурада он доггуз асрин гырхынджы илляриндя шиялик асасында йаранмыш дини тяригятин баниси Баб нязярдя тутулур. Буну халга билдирмяк лазымдыр кий, ня гара вар, ня да аг. Чюнки гарада аг, агда да гара
вардыр. Она гёря да мясляхят гёрюрям: гялин эля бир иш гёрмяйяк кий, дюнйада кимсяйя зяряр дяйсин.
Чюнки бизим хяр биримиз хяр рухун бир парчасыйыг вя хяр рух да бизим бир парчамыздыр.
Биз пярт халда отурмушдуг. Демяли Бабын кафир идейасы бу имиш. Йанымда киминся бяркдян хычгырдыгыны
эшитдим. Башымы чевириб бахдым вя тяяджджюбляндийимдян гуруйуб галдым:
Али асядулланын сифятиндян гёз йашлары сел кими ахырды.
Али асядулла хычгыра-хычгыра деди:
– Ах, ня гядяр сиз хаглысыныз! Сизя гулаг асмаг бёйюк хошбяхтликдир. Эй улу Танрым Ага Муса, бютюн
инсанлар бу гядяр дярин билийя малик олсайдылар, дярдимиз олмазды.
Сонра о гёз йашларыны силиб, дярин бир кёкс отюрдю вя сакитляшмиш бир шякилдя сёхбятиня давам этди:
- эй дярин хёрмят бяслядийимиз достум! Хеч бир шюбхя йохдур кий, Танрынын голу хамымызын голундан
гюввятли вя гюдрятлидир. Лакин эй, мюдриклик дярйасы олан достум, бу да хягигятдир кий, инсан Кюлл-
Ихтийарын илтифат рухуна хямишя бел баглайа билмяз вя бел да багламамалыдыр. Биз хамымыз инсаныг, биз
гяряк озюмюз бютюн чятинликляримизи арадан галдырмаг йолларыны ахтарыб тапаг.
Али асядулланын усталыгла сёйлядийи кялмяляр, чох агыллы кялмяляр иди. Онун гёз йашлары ахытмасы да агыллы
бир ойун иди. Мян алинин гардашы Мирзяйя бахдым. Мирзя мат-мяяттял, ифтихар хиссиля гардашына бахырды.
Няхайят гонаглар айага дурдулар. Мехрибанджасына бир-бирляриня “Саламат галын, додагларыныздан
тябяссюм аскик олмасын” дейиб айрылдылар.
Топланты сона чатды. Хяря оз эвиня гетди. Саат он бирин йарысы иди. Эвимизин гонаг залы, бош иди вя адама
агыр тасир багышлайырды. Мяни тянхалыг хисси бюрюдю. Хидмятчийя: “Мян казармайа гедирям. Илйас бяй бу
геджя нёвбятчидир” дейиб эвдян чыхдым.
Ниногилин эвинин йанындан кечиб дяниз кянары иля бёйюк казармайатяряф йолландым. Казарманын
нёвбятчи отагынын пянджярясиндян ишыг гялирди. Илйас бяйля Мяммяд Хейдяр нярд ойнайырдылар. Нёвбятчи
отагына гирдим. Онлар сяслярини чыхартмадан башлары иля мяня салам вердиляр. Няхайят, нярд ойуну баша
чатды. Илйас бяй нярдин зярини кюнджя атды вя йахасыны дюймяляди. Сонра “топланты неджя кечди.” дейя
сорушду.
– али асядулла олкямиздян бютюн руслары тямизляйяджяйиня йеня анд ичдими.
– Бяли, тяхминян эля деди. Бяс сиздя мюхарибядян ня хябяр вар.
Илйас бяй, мюхарибядян тянгя гялмиш бир адам кими джаваб верди:
– Мюхарибяни дейирсян. Алманлар Полшаны тутублар. Бёйюк кнйаз дейиляня гёря гарлы йолларда батыб
галыб вя йа да Багдады зябт эдиб. Тюркляр да бялкя Мисири тутдулар. Ким билир. Бу дюнйа йаман джан
сыхыджы олуб.
Мяммяд Хейдяр сачлары азджа кясилмиш башыны галдырыб деди:
– Хеч да джан сыхыджы дейил. Бизим атларымыз вя асгярляримиз вар, силах ишлятмяйи да билирик. Кишийя бундан
башга ня лазымдыр. Бязян истяйирям кий, даглары ашым, сянгярлярдя отуруб габагымда дюшмян гёрюм.
Дюшмян дедийинин гюджлю азяляляри олмалыдыр, бядяни да тяр гохумалыдыр.
– Онда ня учюн джябхяйя кёнюллю гетмирсян. – дейя сорушдум.
Мяммяд Хейдяр кядярля мяня бахыб деди:
– Мян эля кишилярдян дейилям кий, дин гардашларым тюркляря атяш ачым.
Мян нявазишля она бахдым. Бу энликюрякли, гюджлю, садялёвх сифятли гяндж бурада отуруб, дёйюш
хясрятиндян аз гала партлайырды.
Мяммяд Хейдяр отурдугу йердян мяхзун-мяхзун диллянди:
– Мян джябхяйя гетмяк истяйирям, амма гетмирям.
– Бяс бизим мямлякятимиздя няляр этмялийик, – дейя сорушдум.
О сусду вя алныны гырышдырды, хейли вахт кечяндян сонра, деди:
Биз гяряк мясджидляр тикяйдик, торпага су веряйдик. Торпагымыз суйа мёхтадждыр. Сонра онларла
аджнябилярин олкямизя гялиб икидя бир бизя ахмагдемяляри йахшы иш дейил. Мяня эля гялир кий, бёйюк бир
тонгал галайыб бютюн нефт буругларыны йандырмаг йахшы оларды. О заман гёзял бир мянзяря амяля
гялярди вя биз йеня да касыб вязиййятимизя гайыдардыг. Биз о заман хеч кимя лазым олмаздыг вя
аджнябиляр да йахамыздан ал чякярдиляр. Мян нефт буругларынын йериня, мави рянгли гёзял мясджид
тикдирярдим. Бир да истяйярдим кий, бу гюн нефт чыхан сахялярдя да тахыл акяйдиляр. Мяммяд Хейдяр
дюшюнджяляринин хяйалына долараг сусду. Илйас бяй гяхгяхя чякиб гюлдю. Бяс сонра. - Сонра да охумагы
вя йазмагы гадаган этмяли, электрик авязиня шам ишыгындан истифадя этмяли вя олкямиздяки ан сяфех
адамы да падшах сечмялийик, хя.!
Мяммяд Хейдяр бу истехзайа мяхял гоймады:
– Кечмиш заманда индикиндян даха чох сяфех адамлар вар иди. Амма о сяфех адамлар нефт буруглары
йериня су каналлары тикирдиляр вя индикиндян фяргли олараг биз аджнябиляри сойурдуг, онлар бизи йох.
Кечмишдя хошбяхт инсанлар да индикиндян даха чох иди.
Онун дедийи сёзлярэля хошума гялди кий, истядим бу бяситадамы гуджаглайыб опюм.
Лакин бирдян-биря кимся гапыны хяйяджанла дёймяйя башлады. Мян тез йеримдян сычрадым вя гапыны ачыб
байыра бахдым. Сейид Мустафа хяйяджанлы халда ичяри гирди. Онун аммамясинин сарыгы сёкюлмюш, уджу
тярдян парлайан гашларынын узяриня дюшмюшдю. Йашыл гуршагы ачылмышды, боз рянгли фяси ися тоз ичиндя иди.
О, рянги гачмыш халда кюрсюйя чёкдю вя ляхляйя-ляхляйя деди:
– Начарарйан йарым саат бундан габаг Нинону гачыртды. Инди онлар Мярдякан йолундадырлар.
Он йедди.
Мяммяд Хейдяр йериндян сычрады. Онун гёзляри лап баладжалашмышды. “Мян атлары йяхярляйярям!” дейиб
байыра гачды. Сифятим йанырды. Ган гиджгахыма вурурду, башымда бир гурулту варды. Эля бил гёзягёрюнмяз
бир гюввя дяйянякля башыма зярбя вурурду. Илйас бяйин сяси эля бил чох узаглардан гялирди: “Озюню
итирмя, али хан, сябирли ол. Онлары йахалайаджагыг. О вахта гядяр озюню аля ал”.
Илйас бяй габагымда дурмушду. Онун инджя сифяти сон дяряджя солмушду. Устюндя Гафгаз хянджяри олан
кямяри белимя баглады. Сонра “гётюр” дейиб алимя да бир тапанча верди:
– Йеня дейирям, сябирли ол, али хан – деди – гязябини Мярдякан йолуна сахла.
Ня этдийими билмядян тапанчаны джибимя гойдум. Сейид Мустафанын чопур сифяти мяня тяряф дёндю.
Мян онун галын додагларынын гымылдандыгыны гёрдюм вя сёйлядийи гырыг-гырыг джюмлялярини эшитдим:
“Эвдян чыхдым кий, гедиб молла Хаджы Магсудла гёрюшюм. Онун галдыгы эв операнын йанындадыр. “Саат
он бирдя Молла Магсудун эвиндян чыхыб операнын йанындан кечирдим. Тамаша сона чатмышды. Бирдян
гёрдюм кий, Нино Начарарйанла автомашына минирляр. Амма машын йериндян тярпянмяди. Онлар
машынын ичиндя бир-бириля данышырдылар. Начарарйанын сифятинин ифадяси хеч хошума гялмяди. Гаранлыгда
онлара йахынлашыб данышыгларына гулаг асмага башладым. Нино “олмаз” дейирди, “мян ону севирям”.
Начарарйан да джаваб верирди кий, “мян сяни ондан да чох севирям” дейирди. Бу олкянин дашы даш устюндя
галмайаджаг! Мян сяни Асийанын алиндян алыб гачырдаджагам. Нино джаваб верди кий, “йох, мяни эвимизя
апар”. Начарарйан мотору ишя салды. Мян машынын архасына атылдым. Автомашын Кипианигилин эвиня
йахынлашды. Йолдакы данышыгларыны эшидя билмядим. Нино аглайырды. Начарарйан бирдян Нинону
гуджаглайыб узюндян опдю. “Сян бу вяхши инсанларын алиня дюшмямялисян” – дейя Начарарйан сяслянди.
Сонра пычылты иля няся деди. Мян йалныз онун ахырда дедийи сёзю эшидя билдим: “Мяним Мярдякандакы
эвимя гедирик. Биз Москвайа гедиб кябин кясдирярик, орадан да Исвечя гедярик”. Мян гёрдюм кий, Нино
ону итяляди. Начарарйан машыны ишя салды вя онлар гетдиляр. О заман автомашынын архасында асылдыгым
йердян атланыб вар гюджюмля гачдым кий...
Но то ли он не договорил, то ли я не мог больше слушать его. Тут двери распахнулись настежь, и Мухаммед Гейдар крикнул:
- Кони готовы!
Мы бросились на плац. В свете луны я увидел оседланных коней, они тихо ржали, перебирая копытами.
- Возьми этого! - крикнул Мухаммед Гейдар, бросая мне поводья одного из них.
Я взглянул на коня и обмер - это был знаменитый гнедой, принадлежащий командиру полка Меликову.
- Командир будет в ярости, - поморщился Мухаммед Гейдар. - До сих пор никто посторонний не садился на его коня. Но он летит, как молния. Не жалей коня. На нем ты их быстро догонишь.
Я вскочил в седло, хлестнул легендарного коня плеткой. Гнедой взвился на дыбы и одним прыжком вынес меня с плаца.
Пылая ненавистью, ни о чем не думая, я несся вдоль берега, то и дело нахлестывая коня. Мимо стремительно мелькали дома, пучки искр вырывались из-под копыт гнедого. Не зная, на ком выместить злобу, я натянул повод. Конь снова взвился на дыбы и понесся еще резвей. Вот и последний домик остался позади. Предо мной лежали залитые лунным светом поля и узкая мардакянская дорога. По обе стороны тянулись бахчи. Освещенные луной дыни напоминали золотые самородки. Конь мчался во весь опор. Я сидел, низко склонившись почти к самой шее коня.
Вот значит как! И вдруг все словно ожило у меня перед глазами... Я увидел, как они разговаривают, слышал каждое их слово. Теперь мне все было понятно. План Нахараряна был прост и реален: Энвер ведет войну в Малой Азии. Трон царя зашатался. В армии великого князя есть армянский батальон. Если фронт будет прорван, османские войска хлынут в Армению, Карабах и Баку. Нахарарян прекрасно сознавал, чем это может кончиться. Поэтому он перевел в Швеции все свое золото.
Я отчетливо представил себе сцену в ложе оперного театра и их разговор:
- Княжна, ничто не объединяет Восток с Западом, даже любовь.
Нино молчит. Она слушает.
- Все мы, кому угрожает османский меч, должны объединиться, протянуть руки друг другу. Мы - посланцы Европы в Азии. Я люблю вас, княжна. Мы достойны друг друга. Жить в Стокгольме легко. Стокгольм - это Европа, Запад.
Нино молчит...
- Эта страна будет разрушена до основания. Вы должны сами определить свою судьбу, Нино. Кончится война, и мы переедем в Лондон, будем приняты при дворе. Европейцы должны сами определять свою судьбу. Я очень уважаю Али хана, но он - варвар, вечный раб степи.
Я издал звериный вой и в бешенстве хлестнул коня плеткой. Так воют степные волки, задрав морды к луне, протяжно и печально. Весь ночной мрак вобрал в себя этот вой. В горле саднило. Почему я так вою под луной здесь, на мардакянской дороге. Нельзя растрачивать ярость, я должен сохранить ее для встречи с ними. Ветер хлестал мне в лицо. Слезились глаза. Но это все ветер! Только из-за него льются у меня слезы! Я не плачу. Не плачу, хоть и понял: ничто больше не объединяет Восток с Западом, даже любовь. О, эти коварные сияющие грузинские глазки! Да, я дитя степей, рожден тюркской серой волчицей. Как Нахарарян все хорошо продумал: "Обвенчаемся в Москве, уедем в Стокгольм". Подумать только! Отель в Стокгольме. Теплая белоснежная постель. И еще вилла в Лондоне.
Я в ярости еще ниже пригибаюсь к коню и вдруг неожиданно для себя вонзаюсь зубами в конскую шею. Солоноватая кровь наполняет рот. Вилла. У Нахараряна есть вилла в Мардакянах. Прямо посреди фруктового сада. Все состоятельные жители Баку построили себе здесь виллы. Вилла Нахараряна стоит на самом берегу. Из белого мрамора, с колоннами в античном стиле. Я был как-то на этой вилле. Видел там роскошную кровать красного дерева, застеленную белоснежным бельем, как в стокгольмских отелях.
Я совершенно уверен, что Нахарарян не станет всю ночь заниматься пустой болтовней. Конечно, он сделает свое дело... Это несомненно... Перед моими глазами отчетливо встали и эта кровать, и грузинские глаза, в которых под пеленой страха таилось сладострастие.
Я еще яростней вонзил зубы в шею коня. Скорее, скорее! Спеши! Но не теряй самообладания, Али хан, сдерживай свою злость!
Какая узкая дорога!
И вдруг я начал громко смеяться. Какое счастье, что мы в Азии! Какое великое счастье, что мы в дикой, отсталой, нецивилизованной Азии! Где нет никаких дорог, а есть лишь узкие тропинки, годные только для карабахских гнедых! Разве может автомобиль развить на такой дороге большую скорость.
Желтые лица дынь по краям дороги были обращены ко мне. Они будто хотели сказать мне: "Дороги плохие, эти дороги не для английских автомобилей. Они созданы для тех, кто скачет на карабахских гнедых".
Выдержит ли конь. Перед глазами встало лицо Меликова. Тогда в Шуше он обнажил свою саблю и воскликнул: "Я сяду на этого коня только тогда, когда царь призовет меня на военную, службу". Будь, что будет, мне все равно. Пусть хоть разорвется от плача сердце старого карабахца! Что мне за дело! Я снова хлестнул коня.
Наконец вдали за кустами я услышал тихое гудение мотора. Потом различил слабый свет. Автомобиль! Это они! Осторожно преодолевая ухабы и выбоины, машина медленно, продвигалась вперед. Европейская машина, которой трудно на азиатских дорогах. Я еще раз хлестнул коня. Уже можно было различить сидящего за рулем Нахараряна. И... Нино! Она сидела, съежившись в уголке.
Неужели они не слышат конского топота.
Неужели Нахарарян не прислушивается к ночной тишине.
Судя по всему, здесь, на мардакянской дороге, он чувствует себя очень уверенно в европейском автомобиле. Надо остановить этот лакированный ящик. Остановить прямо здесь!
Я выхватил пистолет. Ну, дорогой бельгиец, настал твой черед, Покажи, на что ты способен! Выстрел! Узкий язык пламени на мгновение разорвал ночной мрак. Отлично, бельгиец! Прекрасный выстрел! Точно в цель!
Автомобиль присел на левое колесо. Хвала Аллаху, лакированный ящик остановился!
Отбросив ставший ненужным пистолет, я подскакал к автомобилю, распахнул дверцу и в упор посмотрел на сидящих в нем беглецов.
Потрясенная происходящим Нино сидела с неподвижно застывшим, безжизненным, как маска, лицом. Ее била крупная дрожь.
Лицо Нахараряна было искажено от страха, дрожащие пальцы тянулись к пистолету. Ага, значит, он не так уж уверенно чувствует себя в своем европейском автомобиле. На его толстом пальце сверкал тяжелый перстень с бриллиантом.
Ну, давай, Али хан! Теперь ты можешь дать волю своей ярости. Не дай выстрелить этой дрожащей от страха туше! Кинжал обнажен! Как упоительно просвистел он в воздухе!
Где я научился так бросать его. В Иране. В Шуше. Нигде! Я унаследовал это от своих предков Ширванширов, совершавших походы в Индию, покорявших Дели.
Нахарарян издал неожиданный для мужчины тонкий визг. Пальцы его выронили пистолет, из локтя брызнул фонтанчик крови.
Какое великое счастье - пролить на мардакянской дороге кровь своего врага! Издали донесся стук копыт.
Видно, его услышал и Нахарарян. Проворно выскочив из машины, он одним прыжком исчез в кустах. Я подобрал кинжал и бросился за ним. Колючие ветки хлестали по лицу, царапали руки, под ногами хрустели сухие листья. Где-то совсем недалеко слышалось тяжелое дыхание Нахараряна. Как загнанный зверь, он несся, не разбирая дороги.
Стокгольмского отеля захотел.! Жди, будет тебе отель! Никогда больше твои мерзкие толстые губы не коснутся Нино!
Ага! Вот он! Убегает, продирается через кусты. Он уже на бахче, бежит в сторону моря. Где мой пистолет. Ах да, я бросил его около машины!
Колючки в кровь раздирают мне руки. Наконец-то бахча!
Бледная, как лицо покойника, луна. Круглые дыни лежат, подставив ее холодным лучам свои глупые толстые морды. Я наступаю на одну из них, и она с хрустом лопается.
Нет, Нахарарян, ты не вывезешь своего золота в Швецию!
Вот он!
Я хватаю его за плечо и разворачиваю к себе! Лицо его пылает ненавистью. Как у вора, застигнутого на месте преступления.
Первый удар пришелся мне в челюсть. Еще один- в грудь!
Бей, Нахарарян, в Европе ты научился боксировать!
У меня потемнело в глазах. На миг прервалось дыхание!
Я - всего лишь азиат, Нахарарян, меня не учили бить ниже пояса.
Я - степной волк, и ярость лишь придает мне силы.
Я бросился на него, обхватил его тяжелую тушу поперек, как бревно, и швырнул на землю. Мои колени уперлись в круглый живот, пальцы сдавили горло. Он попытался достать меня кулаками. Рыча, мы покатились по земле. Нахараряну удалось подмять меня, его руки сдавили мне горло. Искаженное ненавистью лицо побагровело от напряжения. Рот перекосился. Я. ударил его ногами в живот и почувствовал, как каблуки сапог погрузились в это жирное тело. Он попробовал вырваться из моих рук. В разорванной на груди рубашке белело его открытое горло. С глухим рыком я вонзил в него зубы.
Да, Нахарарян, да! Так деремся мы, азиаты! Мы не бьем ниже пояса, а по-волчьи вонзаем зубы в горло врагу!
Я ощущал, как дрожат под зубами его напрягшиеся жилы. Вдруг его рука заскользила вдоль моего пояса. Кинжал! Мой кинжал! Нахарарян тянется к нему. Как же я мог в пылу борьбы, позабыть о нем. В тот же миг лезвие блеснуло перед моим лицом, и я ощутил острый удар в бок. Но, к счастью, клинок скользнул по ребрам.
Какая у меня, оказывается, теплая кровь!
Я вырвал у него клинок. Теперь Нахарарян был подо мной. Голова его запрокинута. Еще одна глупая толстая дыня, уставившаяся на бледную, как лицо покойника, луну.
Я занес над ним кинжал и услышал тонкий, пронзительный, полный животного страха крик. Казалось, его лицо превратилось в один сплошной рот.
Стокгольмского отеля захотел. Получай, свинья! Получай, глупая дыня!
Чего я жду. Почему не убиваю его.
- Бей, Али хан, бей! - услышал я голос позади. Это кричал Мухаммед Гейдар.
- Бей прямо в сердце! Сверху вниз!
Крик Нахараряна оборвался. Не знаю, долог ли он, тот миг между жизнью и смертью, но сейчас мне хотелось еще немного продлить его и еще раз насладиться полным предсмертного ужаса воплем врага.
Я опять взмахнул кинжалом и изо всех сил вонзил его Нахараряну в сердце. Его тело конвульсивно дернулось и застыло.
Я медленно поднялся, ощущая огромную усталость. Одежда моя была залита кровью. Моей. Его. Теперь уже это не имело никакого значения.
- Молодец, Али хан! - воскликнул сияющий Мухаммед Гейдар. - Ты настоящий мужчина!
Ныла рана в боку. С помощью поддерживающего меня под локоть Мухаммеда Гейдара я вернулся на дорогу, туда, где сверкал под луной черный лакированный ящик, принадлежавший Нахараряну, где ждали меня еще двое моих друзей, державших под уздцы четырех коней.
Ильяс бек пожал мне руку. Сеид Мустафа слегка приподнял зеленую эммаме. Он крепко обнимал за талию сидящую впереди него Нино.
- Что делать с женщиной. Ты сам убьешь ее или поручишь сделать это мне.
Сеид Мустафа проговорил эти слова спокойно, голос его звучал тихо, а глаза были полузакрыты, словно он дремал.
Нино не проронила ни звука.
- Давай, Али хан, - сказал Мухаммед Гейдар, протягивая мне кинжал.
Я взглянул в белое, как мел, лицо Ильяс бека. Он кивнул.
- Труп мы бросим в море!
Я медленно приближался к Нино и видел, как постепенно расширяются от ужаса ее глаза...
...На переменах она, плача, прибегала к нам с учебниками под мышкой. А один раз я сидел под ее партой и шепотом подсказывал:
- Карл Великий короновался в Аахене в восьмисотом году...
Почему она молчит сейчас. Почему не плачет, как тогда. Или незнание года коронации Карла Великого более тяжкий грех, чем...
Я прижался щекой к шее коня и устало взглянул на Нино. Наши взгляды встретились, но ее глаза по-прежнему молчали. Она сидела на коне Сеида Мустафы, устремив взгляд на кинжал, и была в этот миг прекрасна.
Лучшая в мире кровь - грузинская!
Самые красивые губы - у грузинок!
Но эти губы целовали Нахараряна! И Нахарарян, мечтавший увезти свое золото в Швецию, целовал их!
- Ильяс бек, я ранен. Отвези княжну Нино домой. Ночью холодно. Укрой чем-нибудь княжну. Запомни, Ильяс бек, если хоть один волос упадет с головы Нино, я убью тебя. Ты слышишь, Ильяс бек. Я твердо обещаю это тебе. Мухаммед Гейдар, Сеид Мустафа, я очень ослабел. Помогите мне. Отвезите меня домой. Я истекаю кровью.
Я вцепился в гриву карабахского гнедого, Мухаммед Гейдар помог мне сесть в седло. Ильяс бек подошел к Нино, бережно поднял ее на руки и усадил в мягкое казацкое седло. Нино безучастно позволила ему сделать это. Ильяс бек набросил на плечи Нино свой китель, потом обернулся ко мне и кивнул на прощанье. Лицо его все еще было бледным.
Я долго смотрел им вслед.
- Ты герой, Али хан! - воскликнул Мухаммед Гейдар, вскакивая на коня. - Ты дрался, как герой, и поступил так, как должен был поступить.
- Ее жизнь была в твоих руках, - проговорил, склонив голову, Сеид Мустафа. - Ты мог убить ее, а мог и помиловать. Шариатом допустимо и то, и другое.
И Сеид Мустафа мечтательно рассмеялся, Мухаммед Гейдар вложил поводья мне в руки.
Мы молча поскакали по ночной дороге. Впереди ласково светили огни Баку.
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
С уступа, нависшего над глубокой пропастью, открывается суровая, но величественная картина: мрачные скалы без малейшего признака растительности, словно некий титан разбросал здесь в беспорядке огромные камни.
А вдоль края пропасти - будто кто-то подвесил их здесь - лепятся один к другому, убегая вверх по скалам, убогие домишки, и плоская крыша одного служит двором другого.
Внизу, на дне пропасти звенит ручей. В чистом, прозрачном воздухе сверкают под лучами солнца скалы. Между ними вьется, теряясь где-то внизу, узкая тропинка.
Это дагестанский аул.
Внутри домика полумрак, на пол брошена плотная циновка. Две деревянные балки подпирают выступающий снаружи козырек крыши.
В бездонном небе застыл, распластав крылья, орел.
Я лежал на небольшом дворике-крыше и с наслаждением посасывал янтарный мундштук кальяна. Чья-то рука заботливо подмешала в табак анашу. Легкий ветерок уносит сизый табачный дым и холодит покрытое испариной лицо. Виски мои холодны, как лед. Клубы дыма плывут в воздухе, образуя удивительные фигуры, чье-то лицо выплывает со дна пропасти, кружась и множась, оно приближается, и я узнаю его - это Рустам 3ал с ковра, висящего в моей комнате в Баку.
Давно ли я лежал там, укутанный теплым одеялом. Болела рана. Я слышал звуки шагов, тихие голоса за стеной. До меня донесся голос отца.
- Прошу простить меня, господин комиссар, - говорил он, - но я сам не знаю, где сейчас мой сын. Думаю, он убежал в Иран и в настоящее время скрывается у своего дяди. Искренне сожалею, господин комиссар.
- Против вашего сына, - рокотал в ответ бас комиссара полиции, возбуждено уголовное дело. Он обвиняется в убийстве. Уже подписан ордер на его арест. Мы отыщем и арестуем его пусть даже в Иране.
- Я могу только приветствовать это, потому что не сомневаюсь - мой сын невиновен, и любой суд оправдает его. Убийство насильника никогда не считалось преступлением. И кроме того...
В соседней комнате воцарилась тишина, и мне показалось, что я слышу шелест новеньких купюр.
- Конечно, конечно, - зарокотал опять комиссар. - Ох, уж эта молодежь! Горячие головы! Чуть что - сразу за кинжал. Я - лицо официальное, но как отец прекрасно вас понимаю. Вашему сыну не следует больше появляться в Баку. А приказ о его аресте я все же вынужден буду переслать в Иран.
Затем послышался звук удаляющихся шагов и снова тишина...
Изящные буквы на ковре переплетались, создавая загадочный лабиринт. Я попробовал проследить взглядом за причудливой линией, которая, изгибаясь, образовывала букву "нун", но опять почувствовал приступ головокружения и потерял сознание.
Продолжалось это недолго. Сознание постепенно возвращалось ко мне, и я видел склонившиеся надо мной незнакомые лица, слышал шепот, но не мог различить слов.
Когда же сознание окончательно прояснилось, я увидел улыбающихся Ильяс бека и Мухаммеда Гейдара. Оба они были в мундирах. Я с трудом поднялся и сел в постели.
- Вот, зашли попрощаться. Отправляемся на фронт.
- Как.
Ильяс бек грустно поправил ремень и начал рассказ:
- В ту ночь я доставил княжну Нино домой. Всю дорогу она не проронила ни слова. Я сдал княжну родителям и отправился в казармы. А через несколько часов все стало известно. На Меликова страшно было смотреть. Он заперся в своем кабинете и пил. На коня своего даже смотреть не стал, а вечером вообще приказал пристрелить его. Наутро он подал рапорт с просьбой отправить его на фронт. Отцу пришлось как следует похлопотать за нас, но добился он только того, что дело не было передано в военный трибунал. Потом пришел приказ о переводе нас в действующую армию. Причём на передовую.
- Простите меня, друзья. Это я во всем виноват!
Но друзья в один голос запротестовали:
- Нет, нет, ты - герой. Ты вел себя, как мужчина. Мы гордимся тобой.
- А как Нино. Вы видели ее.
Ильяс бек и Мухаммед Гейдар помрачнели.
- Нет, не видели.
Ответ прозвучал очень сухо, и я не стал больше говорить об этом.
- Не тревожься за нас, - улыбнувшись, сказал Ильяс бек. - Мы как-нибудь устроимся и на передовой.
Мы рассмеялись, обнялись на прощание, и друзья ушли.
Я снова почувствовал подступающую слабость и упал на подушки. "Бедные мои друзья! - думал я, блуждая взглядом по рисунку на ковре. - У них из-за меня неприятности..."
Липкое полузабытье опять затянуло меня. Как в тумане, возникало перед моими глазами то смеющееся, то печальное лицо Нино. Чьи-то руки тормошили меня.
- Надо дать ему анашу, - сказал кто-то на персидском. - Очень помогает при душевных муках.
В губы мне вложили янтарный мундштук, я вновь погрузился в полудрему и откуда-то издали слышал чей-то голос:
- Почтенный хан, я потрясен обрушившимся на нас несчастьем. Сейчас я хочу только одного - чтобы наши дети поженились как можно скорей.
- Но, дорогой князь, Али хан не может сейчас жениться. Он - кровник. Ведь Нахараряны объявили нас кровными врагами. Жизнь моего сына ежеминутно подвергается смертельной опасности, поэтому я отправил Али хана в Иран. В настоящее время он никак не может жениться на вашей дочери.
- Я умоляю вас, Сафар хан, неужели мы не сумеем защитить наших детей. Они могут уехать отсюда хоть в Индию, хоть в Испанию. Поймите, Сафар хан, честь моей дочери запятнана, и лишь брак может спасти ее доброе имя.
- Но ваша светлость, разве Али хан запятнал честь вашей дочери. К тому же вы всегда найдете для княжны жениха среди русских или армян.
- Хан, мы могли бы представить это просто как невинную прогулку, и никто бы ничего не заподозрил. Ваш сын поспешил. Он слишком погорячился и должен исправить свою ошибку.
- Как бы там ни было, Али хан - кровник, он не может жениться.
- Но, Сафар хан, поймите меня, я ведь тоже отец...
Голоса умолкли. Наступило долгое, тягостное молчание. Я глядел на крупинки анаши, напоминающие муравьев.
Наконец, пришел день, когда с меня сняли повязки. Я осторожно коснулся рубца. Это первая рана, нанесенная мне врагом. Я поднялся с постели и, все еще ощущая слабость в ногах, медленно прошелся по комнате. Слуги почтительно стояли в стороне, готовые в любой момент броситься мне на помощь.
Дверь распахнулась, и в комнату вошел отец. Слуги тотчас вышли.
Я серьезно поглядел на него, ожидая, что он скажет.
- К нам каждый день приходят из полиции, - сказал он после некоторого молчания. - И, кстати, не только они разыскивают тебя. За тобой охотятся все Нахараряны. Пятеро из них уже уехали в Иран. Да, чуть не забыл, - отец усмехнулся, - Меликовы тоже объявили тебя своим кровным врагом. Из-за гнедого. А друзей твоих отправили на фронт. - Он еще немного помолчал и добавил: - Я расставил вокруг дома двадцать человек охраны.
Я стоял, опустив голову, не произнося ни слова. Рука отца легла мне на плечо.
- Я горжусь тобой, Али хан, горжусь. - Голос отца звучал ласково. - На твоем месте я поступил бы так же.
- Ты доволен мной, отец.
- Я очень доволен тобой, - ответил он, потом обнял меня и, глядя прямо в глаза, спросил: - Но объясни мне, почему ты не убил ее.
- Не знаю, отец... Я был слишком измучен.
- Лучше бы ты убил ее. Впрочем, теперь уже поздно говорить, об этом. Но я тебя не корю за это. Мы все, вся семья гордимся тобой.
- Что же теперь будет, отец.
Он прошелся по комнате и со вздохом сказал:
- Здесь ты, конечно, оставаться не можешь. И в Иран тебе ехать нельзя. Тебя разыскивают полиция и две могущественные семьи. Будет лучше, если ты уедешь в Дагестан. Поживешь в каком-нибудь глухом ауле, где тебя никто не найдет. Ни полиция, ни армяне не посмеют сунуть туда нос.
- И до каких пор я останусь там.
- Ты пробудешь там долго, Али хан. До тех пор, пока полиция не закроет дело, а враждующие семьи помирятся со мной. Я навещу тебя.
Той же ночью в сопровождении надежной охраны я отправился в путь...
Здесь, в доме Кази Муллы я находился под надежным покровительством дагестанского гостеприимства. Жители аула знали, что я - кровник, и это придавало мне в их глазах ореол героя и мученика. Я был окружен незримой, но постоянной заботой хозяина дома и его домочадцев. Кто-то следил за тем, чтобы в моем кальяне табак всегда был смешан с анашой.
Курил я много, уносясь в волнах призрачных видений. Стараясь отвлечь меня, Кази Мулла без умолку болтал.
- Не засыпай, Али хан! Послушай, что я расскажу тебе. Ты знаешь историю Андалала.
- Андалала. - вяло повторил я.
- Да ты хоть знаешь, что такое Андалал. Знаешь ли ты, что шестьсот лет тому назад Андалал был большим и сильным селом. Правил здесь очень добрый, умный и храбрый хан. Но разве народ когда-нибудь ценит свое счастье. Не понравилось людям, что у них такой мягкий и добрый правитель, пришли они к хану и сказали: "Ты надоел нам, убирайся отсюда!" Горько стала хану слышать эти несправедливые слова, заплакал он, потом простился с родными, сел на коня и отправился в Иран. Там он поступил на службу к шаху и, благодаря своему уму, смог в скором времени достичь высокого положения. Шах очень ценил его советы и всегда прислушивался к ним. Хан же стал великим полководцем, покорил для шахской короны много земель. Но, несмотря на все почести и богатство, он не мог забыть несправедливости андалалцев, и обида на Андалал не унималась в его сердце. После долгих размышлений он решил уговорить шаха совершить поход на Андалал, чтобы смести его с лица земли.
"Правитель Андалала богат золотом и несметными сокровищами, - сказал он шаху. - Если мы возьмем эту деревню, все богатство поступит в шахскую казну".
Шаху это предложение понравилось, он снарядил войско, сам встал во главе его, и двинулись они на Дагестан. Вот подошли иранцы к Андалалу, разбили у подножья гор лагерь и потребовали, чтобы жители села сдались.
"Вас больше, но вы - в долине, - отвечали им андалалцы, - а нас хоть и меньше, но мы на горе. Но сильней и вас, и нас - Аллах в небесах. На все его воля. Мы без боя не сдадимся".
На защиту своей деревни встал весь народ - и мужчины, и женщины, и дети. А в первых рядах обороняющихся сражались сыновья того самого хана. Храбро бились иранцы, но родная земля придавала андалалцам сил, опрокинули они противника, иранцы дрогнули, побежали. Впереди всех бежал доблестный шах, замыкал отступающее войско хан, который привел врагов.
Прошли годы. Хан старел, все сильней мучили его угрызения совести, и все сильней тянуло его в родную деревню, хотелось ему увидеть напоследок Андалал, покаяться перед земляками. Оставил он свой тегеранский дворец, приехал в Андалал. Но никто из андалалцев не захотел иметь дела с предателем. Бродил хан от дома к дому, но нигде не встретил ни сочувствия, ни понимания. Пришел тогда он к кази и говорит: "Я вернулся на родину, чтобы искупить свою вину. Пусть люди судят меня по законам предков".
Приказал кази созвать всех жителей деревни, связали хану руки, и кази объявил приговор:
"Этот человек совершил преступление, и по законам наших предков он должен быть похоронен заживо. Что вы скажете на это."
"Да будет так!" - закричали люди.
Но кази был человеком справедливым.
"Хочешь ли ты сказать что-нибудь в свое оправдание." - спросил он хана.
"Нет, - ответил тот. - Я виноват и готов принять смерть. Это очень хорошо, что в Андалале так свято чтут законы предков. Только почему же тогда вы забыли о другом законе, который гласит, что сын, поднявший меч на отца, должен быть казнен на его могиле. Разве не сражались против меня мои сыновья. Я требую справедливости. По закону и они должны быть казнены".
Услышали люди эти слова и зарыдали. И вместе со всеми плакал кази, потому что хоть и были сыновья хана самыми уважаемыми в Андалале людьми, но закон - есть закон, и он должен быть исполнен.
"Да будет так, - горестно воскликнул кази, и предатель Андалала был похоронен заживо, а гордость деревни - его доблестные сыновья обезглавлены на могиле отца..."
- Какая длинная и глупая сказка, - проговорил я недовольным голосом. Этот твой хан жил шестьсот лет тому назад, и к тому же был подлецом. Лучше расскажи что-нибудь поинтересней.
Кази Мулла обиделся.
- А ты слышал про имама Шамиля. - сердито засопев, спросил он. - Я многое могу рассказать о нем. Это было недавно, всего пятьдесят лет назад. В те времена наш народ был счастлив. Мы не пили вина, не знали, что такое табак. Воров у нас почти не было, а если случалась кража, вору отрубали правую руку. Так мы и жили до тех пор, пока в наши горы не пришли русские. Когда они захватили Дагестан, имаму Шамилю явился Пророк и повелел объявить захватчикам газават. Под знамена Шамиля встал весь Кавказ, в том числе и наши чеченцы. Но русские были сильнее нас. Они убивали наших мужчин, сжигали села, вытаптывали поля. Отправились тогда наши старейшины к имаму просить его освободить чеченцев от клятвы. Но вместо имама они встретились с его матерью - Ханум, женщиной очень доброй, мягкосердечной.
"Я обо всем расскажу имаму, - пообещала Ханум. - Он должен освободить чеченцев от их клятвы".
Ханум была достойной, уважаемой женщиной, а имам - хорошим сыном. Но когда она передала имаму просьбу чеченцев, тот ответил:
"Коран велит казнить предателей. Но Коран запрещает также неповиновение родителям, отказ в их просьбе. Я не знаю, как мне поступить. Я должен молить Аллаха наставить меня на путь истинный".
Три дня и три ночи провел имам в молитвах, а потом вышел к народу и объявил:
"Люди, слушайте волю Аллаха. Первый же человек, который заговорит со мной о предательстве, должен быть наказан плетьми. Первой об этом заговорила моя мать, и она будет наказана за это ста ударами плетью".
Солдаты увели Ханум, сорвали с нее чадру, бросили на ступени мечети. Но едва на ее плечи обрушился первый удар, Шамиль упал на колени и воскликнул:
"Закон Всевышнего нерушим. Никто не в силах отменить его. Но Коран дозволяет детям принять наказание за грехи родителей. - С этими словами имам сорвал с себя одежду, лег на ступени и приказал палачу: - Бей меня, и если я почувствую, что ты бьешь в полсилы, то велю отрубить тебе голову, не будь я Шамилем".
Девяносто девять ударов плетью получил Шамиль. Он лежал, истекая кровью, кожа на спине была разодрана в клочья. Народ в ужасе смотрел на своего имама, но никто отныне не осмеливался и помыслить о предательстве. Вот как мы жили пятьдесят лет назад, и народ наш был тогда счастлив.
Я молчал. Орла в небе уже не было видно. Смеркалось. На минарете маленькой мечети появился муэдзин. Кази Мулла расстелил коврики для намаза, и мы помолились, обратившись лицами к Мекке. Удивительно, до чего молитвы на арабском языке похожи на старинные боевые песни.
- Ступай, Кази Мулла. Ты - настоящий друг. А теперь дай мне поспать.
Он недоверчиво посмотрел на меня. Потом, пыхтя и охая, поворошил анашу в кальяне, вышел из комнаты. Я слышал, как он сказал соседу:
- Он очень болен!
- В Дагестане никто долго не болеет, - ответил сосед.
Я лежал на крыше и смотрел в пропасть.
Ну что, Нахарарян, как поживают твои золотые слитки в Швеции.
Я закрыл глаза.
Почему Нино молчит. Почему она молчит.
ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
Мелко семеня, гуськом идут по деревне женщины и дети. На их лицах написаны усталость и напряжение. Они пришли издалека. В руках - торбы, они бережно прижимают их к груди, как драгоценнейшую ношу. В этих торбах земля, которую они накопали очень далеко отсюда, и навоз. За это богатство они отдали овец, серебро, ткани. Здесь, в горах, земля, принесенная из долины, взрастит пшеницу и накормит людей.
На небольших террасах скал отведены участки для посева, которые обносятся прочными кирпичными заборами. Иначе ураганные ветры и снежные лавины сметут тонкий слой земли. При особо сильных ветрах женщины укрывают землю одеялами. Поля здесь обычно небольшие, шага три в длину и четыре - в ширину. Сюда весной аккуратно засевается зерно. Летом же, когда наступает пора жатвы, мужчины еще затемно уходят в горы, долго молятся перед началом работы, а потом, обвязавшись прочными канатами, бережно срезают редкие колосья. Из перемолотых зерен женщины испекут гладкие, длинные чуреки, и в первый чурек, в благодарность земле за дарованное ею благо, они запекут серебряную монету.
Я шел вдоль забора одного из таких полей, когда навстречу мне вышел мужчина в широкой овечьей папахе. Он толкал перед собой двухколесную арбу, издававшую немилосердный, похожий на детский плач скрип. Звук этот был пронзительным и разносился далеко по горам.
- Брат мой, - сказал я ему. - Я выпишу из Баку мазут. Надо смазать колеса твоей арбы.
Крестьянин в ответ усмехнулся.
- А зачем. Человек я простой, скрываться мне незачем. Любой может услышать приближение моей арбы. Для чего мне смазывать ее колеса. Так делают только абреки.
- Абреки.
- Ну да, абреки, беглецы, те, кто не могут жить среди людей.
- А разве много еще абреков.
- Достаточно. Все они - грабители и убийцы. Только одни делают это для блага народа, а другие - ради собственной выгоды. Но каждый абрек обязательно приносит страшную клятву.
- Что это за клятва.
Крестьянин оставил арбу, сел под забором, достал из хурджуна соленый овечий сыр, отломил, протянул кусок мне. Из сыра торчал застрявший там черный овечий волос. О, сёзюню ахыра кими дейя билмяди, билмирям, бялкя да мян она ахыра кими гулаг асмамышам.
Мяммяд Хейдяр гапыны тайбатай ачыб ичяри гирди: “Атлар хазырдыр!” – дейябагырды. Биз тялясик
мейданчайа гачдыг. Ай ишыгында кишняйян вя наллары иля йаваш-йаваш йери эшяляйян йяхярли атлары гёрдюм.
Мяммяд Хейдяр атын биринин йюйянини мяня узадыб: “Тут буну, бу сянин” деди. Мян ата баханда
хейрятимдян йеримдя гуруйуб галдым. Бу ат, алай команданы Мяликовун Гарабагда ад чыхармыш
кяхяр аты иди. Мяммяд Хейдяр уз-гёзюню туршутду:
– Командан хябяр тутса, озюндян чыхаджаг. Чюнки бу аты индийя кими озгя адам минмяйиб. Бу ат
илдырым кими чапыр. Она хейифин гялмясин. Сян онлара анджаг бу атла чата билярсян.
Мян джялд атын йяхяриня сычрадым. Гамчыны бу мёджюзяли атын архасына вурдум. Ат бир сычрайышла мяни
казарманын хяйятиндян байыра чыхартды. Гачанлары излямяк учюн мян аты дяниз сахили иля сюрдюм. Ичим
нифрят вя хирсля долу иди. Хяр шейи йаддан чыхартмышдым. Аты тез-тез гамчылайырдым. Атын налларындан
гыгылджым чыхырды. Шяхяр эвляри бир-бир архамда галырды. Гязябим гет-гедя артырды. Хирсимдян атын
йюйянини дартдым. Ат дик дурду. Сонра йеня дёрдналлы учмага башлады. Няхайят, ай ишыгы дюшмюш
тарлалары вя Мярдякана гедян дар йолу гёрдюм. Хава сярин иди. Геджянин сярин хавасы асяблярими бир аз
сакитляшдирирди.
Йолун сагында вя солунда гарпыз, йемиш бостанлары узанырды. Ай ишыгында йумру гарпызлар ири гызыл
халгалар кими парылдайырды, йемишляр ися гызыл кюлчяляря охшайырды. Ат дёрдайаг чапырды. Адамын хеч руху
да инджимирди. Мюмкюн олдугу гядяр озюмю атын бойнуна йахын аймишдим. Узюм онун сары йалына
тохунурду. Бирдян биря хяр шей гёзляримин габагында джанланды...
Мян онларын данышдыглары хяр сёзю санки эшидирдим. Мян инди хяр шейи лап йахшы баша дюшюрдюм. Инди
дярк эдирдим кий, Начарарйанын планы садя вя реал бир пландыр: Анвяр паша Анадолуда вурушур. Чарын
тахты лахламага башламышды. Бёйюк кнйазын ордусунда эрмяни баталйону вар. Джябхя чёкдюйю тягдирдя,
Османлы ордусу Эрмянистана, Гарабага вя Бакыйа ахыб гяляджякди. Начарарйан бунун ня нятиджя
веряджяйини йахшы баша дюшян бир адамды. Она гёря да Начарарйан сайсыз-хесабсыз гызыл кюлчялярини Исвечя
гёндярирди. Гафгаз халгларынын гардашлыгларындан артыг хеч ня галмамышды. О геджя операдакы ложа
гёзляримин габагында джанланды. Начарарйан вя Нино ложада отуруб сёхбят эдирляр:
– Принсес, Шярг иля Гярб арасында хеч бир кёрпю ола билмяз, хятта мяхяббят кёрпюсю беля йохдур.
Нино сусараг Начарарйанын дедиклярини динляйирди.
– Османлы гылынджынын тяхлюкяси алтында олан бизляр гяряк ал-аля вериб бирляшяк. Биз Авропанын Асийадакы
элчилярийик. Принсес, мян сяни севирям. Биз бир-биримизя лайигик. Стокхолмда хяйат бизим учюн чох рахат
оладжаг. Стокхолм Авропадыр, Гярбдир.
Бу сёзляр гулагымда эля джингилдяйирди кий, эля бил мян да ложада онларын йанында отурмушдум:
– Османлы ордусу гялярся, бу олкянин дашы даш устя галмайаджаг.
Начарарйан сёзюню тамамлайараг деди:
– Талехинизин неджя оладжагыны шяхсян озюнюз мюяййян этмялисиниз, Нино. Мюхарибядян сонра Лондона
кёчярик. Бизи сарайда гябул эдяджякляр. Ахы Авропалы озю оз талейини мюяййян этмяйи баджармалыдыр. Мян
да али хана хёрмят эдирям, анджаг о, сяхранын абяди гулу олан бир барбардыр.
Бу сёзляр хяйалымда сясляняндя аты гамчыладым. Мяндян вяхши бир багырты чыхды. Чёл гурдлары айы
гёряндя беля улайырлар. Мян да гурдлар кими сюрякли вя кядярли бир тярздя улайырдым. Гышгырмагдан
богазым агрыйырды. Ахы ай ишыгы дюшмюш Мярдякан йолунда нийя гышгырырам. Гязябими сонрайа
сахламалыйам. Кяскин кюляк гамчы кими узюмя вурурду. Гёзляримдян йаш гялирди. Йох, йох мян
агламырам. Гёз йашларыма сябяб башга шей дейил, анджаг кюлякдир. Мян хятта Шярг вя Гярб арасында
кёрпюнюн, эляджя да мяхяббят кёрпюсюнюн олмадыгыны бирдян-биря анласам да агламырам. Ах, о
хийлягяр, гюлюмсяйян гюрджю гёзляри! Бяли, мян чёл овладыйам, тюрклярин боз гурдундан тёрянмишям.
Гёр Начарарйан хяр шейи неджя усталыгла планлашдырмышды: “Москвада кябин кясдириб, сонра да Стокхолма
гетмяк”. Сян бир буна бах, Стокхолмда бир отел. Тямиз, исти вя агаппаг йорган-дёшяк. Лондонда да
бир вилла. Хирсимдян башымы атын бойнуна йахын айирям. Бирдян гейри-иради олараг атын бойнуну
дишлядим. Агзым дузлу ган дады иля долду. Вилла. Начарарйанын Мярдякандакы мейвя багларынын ичиндя
бир вилласы варды. Бакынын бютюн варлыларынын да бурада виллалары вар иди. Начарарйанын вилласы аг
мярмярдян тикилиб, Рома услубунда сютунлары олан вя дянизин гырагында йерляшян бир вилла иди.Гёрясян,
автомашын иля Гарабаг аты хансы сюрятля гедя билярляр. Начарарйанын вилласыны гёрмюшдюм. Гырмызы
агадждан дюзялдилмиш энли бир чарпайысы вардыр. О чарпайынын устюня Стокхолм отелиндя олдугу кими
агаппаг дёшяк агы сярилмишди.
Билирям, о бютюн геджяни отуруб Нинойа философлуг этмяйяджяк.
О анджаг оз ишини гёряджяк...
Начарарйанын чарпайысы гёзляримин габагында иди.О чарпайы вя шяхвятля долу, горху пярдяси алтында
гизлянмиш о гёзял гюрджю гёзляри гёзюмюн габагында джанланды. Бу дяфя атын бойнуну бярк-бярк
дишлядим. О гёзял ат дёрдналла чапырды. Тяляс, тез тяляс! озюню итирмя, али хан, онлары йахалайана кими
гязябини ичиндя сахла!
Мярдякана гедян бу йол ня дар йол имиш. Бирдян-биря гяхгяхя чякиб гюлмяйя башладым. Ня бёйюк
хошбяхтликдир кий, биз Асийада йашайырыг, геридя галмыш, сивилизасийадан узаг олан Асийада.Гарабаг атлары
учюн йарарлы джыгырлары олан Асийада! Гёрясян бу дар йолларда автомобил бёйюк сюрятля гедя биляр, йа
Гарабагын кяхяр атлары. Гярбдя истехсал олунмуш автомобилляр учюн бизим гениш вя рахат йолларымыз
йохдур.
Йолун гырагындакы бостанлардан гарпыз вя йемишляр эля бил мяня бахырдылар. Эля бил онларын сифятляри вар
иди вя онлар дил ачыб дейирдиляр: “Бу йоллар хариджи автомобилляр учюн дейилдир. Бу йоллар Гарабаг атларыны
чапанлар учюндюр”.
Гёрясян бу ат сюрятя таб гятиря биляджякми. Хеч санмырдым. Бу анда кнйаз Меликовун сифяти гялди
дурду гёзляримин габагында. О, Шушадакы гюняшли гюнлярин бириндя гылынджыны шаггылдадыб демишди:
“Йалныз чар хязрятляри мюхарибя элан этдикляри заман мян бу мёджюзяли аты миняджяйям”. Эх, ня олурса
олсун, истяйирся гой, о годжа Гарабаглынын аты учюн агламагдан лап уряйи партлайыб олсюн, мяня ня вар.
Ата даха ики гамчы вуруб фит чалараг хаваны йардым. Йолун кянарлары йабаны коллугларла долу иди.
Няхайят, узагдан автомобил моторунун сясини эшитдим. Инди ики бёйюк фаранын кяля-кётюр йоллара ишыг
сачдыгыны гёрдюм. Бу автомобилин сачдыгы ишыг иди. Асийанын йарарсыз йолларында Авропа автомобили
сяндяляйя-сяндяляйя гедирди. Ата даха бир гамчы вурдугдан сонра, артыг автомобилин сюканы архасында
отуран Начарарйаны гёрдюм. Нино ися бюзюшюб бир кюндждя отурмушду. Ахы, ня учюн онлар атын
налларынын сясини эшитмирдиляр.
Мягяр Начарарйан геджя сюкутунда кянардан гялян сяси эшитмирди. Хяр халда Начарарйан Мярдякан
йолунда сюрдюйю Авропа автомобилиндя озюню архайын хисс эдирди. Мян алими тапанчайа атдым. Гял
мярифятини гёстяр Белчика малы, инди нёвбя сяниндир оз-озюмя дейиб тапанчанын тятийини сыхдым. Атылан
гюллянин ишыгы ани олараг гаранлыгы йарды. Автомобилин сол арха тякяри бошалыб айилди. Чапыб машына
йахынлашдым. Ган бейнимя вурду. Тапанчаны кянара тулладым. Артыг ня этдийими билмирдим. Горхудан
гёзляри тяпясиня чыхмыш ики сифят мяня бахырды. Начарарйан титряк алини тапанчайа узадыр. Аха, демяли о,
Авропа автомобилиндя о гядяр да архайын дейилди. Онун ири вя кёк бармагларынын бириндя ири брилйантлы
узюйюню гёрдюм. Тез, джялд ол, али хан! Инди бютюн гязябини бюрузя веря билярсян! Хянджяри чякдим.
Йох, бу титряк ал атяш ача билмяз. Хянджяр хош бир ахянгля хавада выйылдады. Мян беля хянджяр атмагы
харада ойрянмишдим. Ирандамы. Йохса Шушадамы. Хяр хансы бир йердя! Бу габилиййят бизим
адждадларымыздан мяня мирас галмышды. Хиндистана йюрюш эдиб, Дехлини дизя чёкдюрян илк Ширванширдян
мяня мирас галмышдыр. Гёзлянилмядян тяяджджюблю бир гышгырыг сяси гялди. Начарарйанын биляйиндян ган
фышгырырды. Мярдякан йолунда дюшмянин ганыны гёрмяк ня бёйюк хошбяхтликдир. Тапанча онун алиндян
йеря дюшдю. Сонра ири бир джямдяк автомобилдян чыхыб, йерля сюрюнмяйя башлады. Йолу кечяряк, йол
кянарындакы йабаны коллугларын ичиндя итди. Хянджяри гётюрюб гынына гойдум.
Нино автомобилин йумшаг отураджагында гуруйуб галмышды. Онунсифятиндя ан кичик ифадя беля йох иди.
О, дашдан йонулмуш хейкял кими хярякятсиз иди. Узагдан нал сясляри гялирди. Тез коллуга тулландым.
Тиканлы коллугларда джызылмыш алляримдян ган ахырды. Гуру будаглар да аллярими кясирди. Гуру хязалляр
айагларымын алтында хышылдайырды.
Орадан бир аз кянарда говулан вяхши бир хейванын – Начарарйанын сяси гялирди. Буна бах, Стокхолмда
отел! Ай гёрдюн ха, о отели! Галын, кобуд додагларын ай дяйди ха Нинонун йанагларына. Инди ону
гёрюрям. Начарарйан бюдряйир, ири кёк алляри иля сых коллуглары йармага чалышырды. О коллуглары кечяндян
сонра бостанларын ичиндян дяниз сахилиня догру гачырды. О алчагы гёрян кими тапанчам йадыма дюшдю.
Ханы мяним тапанчам. Аха, йадыма дюшдю. Тапанчаны автомобилин йанында тулламышдым. Мян да
йабаны коллугларын ичиндян кечяряк, онун далынджа гачмага башладым. Коллугларын тиканларындан джызылмыш
аллярим ганамышды. Будур, бостана чатдым. Бостанда гёрдюйюм илк гарпыз мяня йумру, кёк вя сарсаг
бир адамы хатырладырды. Онун устюндян кечдим. Гарпыз айагымын алтында партлайыб тикя-тикя олду.
Йюйюрюб бостаны кечдим. Айын солгун шюасы гарпыз вя йемиш бостанына зяиф ишыг салырды.
Эй Начарарйан, бил кий, гызыл кюлчяляри Исвечя апара билмяйяджяксян!
Инди, бирдян Начарарйанын чийниндян йапышдым. О, узюню чевирди вя кётюк кими гаршымда дурду.
Гёзляриндян гёрюнюрдю кий, о ифша олунмушду. Артыг мян онун ким вя ня олдугуну билирям. Онун
биринджи йумругу чянямя дяйди. Икинджи йумругу ися дёшюмя илишди:
Начарарйан, сян бокс вурушмасыны Авропада ойрянмисян. Башым гиджяллянди. Бир санийялик няфясим
тутулду. Мян анджаг Асийалыйам, Начарарйан. Мяня гуршагдан ашагы йумруг вурмаг сянятини хеч вахт
ойрятмямишляр.
Мян бир чёл гурду кими гязябдян йалныз гызыша билирям – дейиб Начарарйанын устюня атылдым. Онун
гёвдясиндян йапышдым. Эля бил агадж кётюйюню голларым арасына алмышдым. Айагларымла онун йекя
гарныны сыхыб, алляримля да йогун бойнундан йапышдым. Начарарйан Авропада ойряндийи бютюн вурушма
гайдаларыны унудараг мяни вяхши кими йумругламага башлады. Ашагы айилдим вя бирликдя йеря йыхылдыг.
Йердя фырланырдыг. Бирдян мян онун алтына дюшдюм. Онун хиртдяйимя кечирдийи бармаглары мяни
богмага башлады. Начарарйанын зядялянмиш сифятинин бир тяряфи айилмишди. Айагларымла онун пийли
гарнына вурурдум. Бир анлыга алимдян чыханда онун йахасынын джырылдыгыны гёрдюм. Бирдян дишляримля
онун аг йогун богазындан йапышдым. Бяли, Начарарйан, биз Асийалылар беля вурушуруг! Гуршагдан ашагы
вурмуруг! Боз гурд кими йапышырыг дюшмянин богазындан. Онун дамарларынын дёйюнтюсюню хисс
эдирдим.
Начарарйан алини мяним белимдяки хянджяримя узадырды. Дёйюшюн гызгын чагында белимдяки хянджяри
тамамиля йадымдан чыхартмышдым. Хянджярин тийяси гёзюмюн габагында парлады. Габыргамда бир агры
хисс этдим. Гёр ня гядяр ганым исти имиш. Хянджярин уджу габыргаларымын устюндян сюрюшдю. Онун
богазыны бурахыб, йаралы алиндян хянджяри гапдым. Инди о, мяним алтымдадыр, узю да айа тяряф бахырды.
Хянджяри хавайа галдырдым. О башыны дала атыб назик сяси иля гышгырмага башлады. Онун бютюн сифяти
дяхшятдян, горхудан ачылмыш агыздан ибарят иди.
Ахы нийя вурмурам. Няйи гёзляйирям. Архамдан бир сяс гялди: “Гябярд ону, али хан, гябярд!”
Бу Мяммяд Хейдярин сяси иди:
– Хянджяри уряйинин башына эндир вя гирдийи йердян ашага догру чяк.
Мян олюм нёгтясинин харада олдугуну билирям. Амма бир ан гёзляйиб, дюшмянимин фярйад сясини бир
даха эшитмяк истяйирям.
Сонра хянджяри галдырдым. Азялялярим артыг гярилмишди. Хянджяри дюшмянин дюз уряйинин башына эндирдим.
О, архасы устя чапалайыб джан верирди. Йаваш-йаваш айага дурдум. Палтарым гана булашмышды. Кимин ганы
иди бу. Мяним, йохса онун. Инди бунун хеч бир фярги йох иди. Мяммяд Хейдяр дишлярини гыджайыб деди:
“Али хан, мян сяня омрюм бойу хёрмят эдяджяйям”.
Габыргам агрыйырды. Мяммяд Хейдяр голума гирди. Коллугун ичиндян чыхыб Мярдякана гедян дар
йолда дурмуш, бёйюк бир гутунун йанына гялдик. Орада дёрд ат вя ики атлы дайанмышды. Илйас бяй мяня
аль вериб саламлашды. Сейид Мустафа йашыл аммамясини бир аз йухары галдырды. О, атынын тяркиндя Нинону
отуздуруб бярк-бярк тутмушду. Нино сусурду.
Сейид Мустафа йумшаг бир сясля:
– Арвадла ня эдяджяксян. Ону хянджярля сян олдюряджяксян, йохса мян олдюрюм. – дейя диллянди.
Мяммяд Хейдяр мяня тяряф хянджяр узадыб: – олдюр ону, али хан – деди. Мян Илйас бяйя бахырдым.
Онун узю тябашир кими агармышды: – “Биз джясяди дянизя атарыг” – деди.
Нинойа йахынлашырам. Онун гёзляри горхудан бёйюмюшдю...
Бёйюк тяняффюс вахты о, алиндя мяктяб чантасы гёзляриндян да йаш сел кими аха-аха кючяни кечяряк
бизим мяктябимизя гялярди. Бир дяфя имтахан вахты партасынын алтында гизляниб, пычылты иля она дейирдим:
“Бёйюк Карлын башына сяккиз йузунджю илдя Ахендя тадж гойулмушду”.
Няйя гёря Нино сусур. Ня учюн Нино о заман бёйюк тяняффюсдя йардым истямяк учюн йаныма гялиб
гёз йашларыны ахыдыб агладыгы кими агламыр. Бёйюк Карлын башына ня заман тадж гойулдугуну билмядийи
учюн онун тягсири йох иди. Мян онун миндийи атын бойнуну гуджаглайыб Нинонун узюня бахдым.
Бахышларымыз растлашды. Ай ишыгында гёзлярини алимдяки хянджяря дикмиш, Сейид Мустафанын атынын
йяхяриндя отуран Нино ня гядяр гёзял иди. Дюнйанын ан гёзял ганы гюрджю ганыдыр. Гюрджю додаглары да
гёзялдир. Амма онлары Исвечя гызыл кюлчялярини гачырмаг истяйян Начарарйан опмюшдюр!
– Илйас бяй, мян йаралыйам. Принсес Нинону эвляриня апар. Хава сойугдур, Нинонун чийниня бир шей
саларсан. Илйас бяй, эшидирсян, агяр принсес Нино саг-саламат эвиня чатмаса сяни олдюряджяйям. Эшитдин.
Илйас бяй, бу мяним гяти сёзюмдюр. Мяммяд Хейдяр, Сейид Мустафа озюмю халсыз хисс эдирям. Мяни
эвя апарын. Эвя гядяр мяня йардым эдин. Ган итирдийимдян тагятдян дюшюб зяифлямишям.
Гарабаг атынын йалындан йапышдым. Мяммяд Хейдярин кёмяйи иля атыма миндим. Илйас бяй Нинойа
йахынлашды, гайгы иля ону оз йумшаг йяхяриня отуртду. Нино мюгавимят гёстярмирди... Илйас бяй
пенджяйини чыхардыб нявазишля Нинонун чийниня салды. Онун рянги хяля да солгун иди. Илйас бяй башыны
мяня тяряф чевириб саголлашды. Билирям, Илйас бяй Нинону саг-саламат апарыб эвиня чатдыраджаг. Илйас бяйля
Нино биздян узаглашдылар.
Мяммяд Хейдяр атынын йяхяриня атылды: “Али хан, сян гяхрямансан. Аслан кими дёйюшдюн, вязифяни да
йериня йетирдин”.
Сейид Мустафа ися башыны ашагы салыб деди: “Али хан, онун хяйаты сянин алиндядир. Сян ону олдюря да
билярсян, истясян багышлайа да билярсян шярият хяр икисиня иджазя верир”.
Сейид Мустафа фикирли-фикирли гюлюмсяйирди. Мяммяд Хейдяр атын йюйянини мяня верди.
Биз Бакынын назлы-назлы сайрышан ишыгларына догру динмяз-сёйлямяз атларымызы геджя йолу иля сюрмяйя
башладыг.
Он сяккиз.
Учурумун кянарындакы даш бир эйванда гярибя бир мянзяря ачылырды: кюляклярин дёйяджлядийи гуру сары
гайалар. Ири, кяля-кётюр дашлар габа халда бир-биринин устюня гойулараг дивар халына гятирилмишди. Бир-
бирляриня йапышмыш дёрд буджаг шяклиндя олан садя комалар сылдырым гайалара сёйкянмишди. Бир команын
дамы, о бири кома учюн хяйят ролуну ойнайырды. Учурумун дюз дибиндян шырылты иля чай ахырды. Ачыг
айдын хавада гайалар парылдайырды. Бу гайалыгларын арасы иля ашагы энян даш джыгыр дибиня йахынлашдыгджа
гёздян итирди. Бура аулдур, Дагыстанын бир кяндидир. Команын ичи гаранлыгдыр, йеря килимляр дёшяниб.
Команын дамыны байырдан ики диряк сахлайырды. Гёйюн дяринликляриндя ганадларыны бютёв ачмыш бир
гартал эля бил дашдан дюзялмишди.
Мян баладжа дам-хяйятдя узанмышдым. Агзымда сулу гялйанын кяхряба мюштюйю додагларымын
арасында иди. Мян бу гялйанын тюстюсюню джийярляримя чякирдим. Гиджгахым буз кими сойуг иди. Зяиф
кюляк гялйанын тюстюсюню атрафа йайырды. Киминся “гайгыкеш” али тютюнюмюн ичиня няшя атмышды.
Айагларымын йанында ачылан учурумун дяринликляриня бахырам вя думанлыгда долашан сифятляри гёрюрям.
Таныш сималар гаршымда пейда олурлар. Онлар Бакыдакы отагымын диварыны бязяйян халчадакы Рюстям
Залоглунун сурятини хатырладырды. Бир нечя гюн бундан аввял мян галын ипякли йоргана бюрюнюб о
отагда узанмышдым. Габыргаларым агрыйырды. О бири отагдан аддым сясляри гялирди. Кимся йавашджа
данышырды. Гулаг асдым! Сяслярин тону йаваш-йаваш йюксялирди. Бу атамын сяси иди: “Узрь истяйирям, джянаб
полис ряиси, оглумун харада олдугуну хеч мян озюм да билмирям. Беля гюман эдирям кий, о Ирана,
амисинин йанына гедиб. Чох тяяссюф эдирям, джянаб полис ряиси”.
Полис ряисинин сяси гур вя гязябли гялирди:
– Сизин оглунуза гаршы адам олдюрмяк барядя джинайят иши галдырылыб. Онун хябс эдилмясиня даир артыг
ямр да хазырдыр. Биз ону хятта Иранда беля тапыб хябс эдяджяйик.
Мян буну анджаг алгышлайардым. Шюбхям йох иди кий, онун иши хяр хансы бир мяхкямя хюзуруна
чыхарыларса мяним оглум хямин мяхкямядя бяраят газанаджагды. Чюнки, хадисялярин инкишафы иля
ялагядар башгасынын хярякятиня джаваб олараг джанини вуруб олдюрмяк джинайят дейилдир. Бундан башга...
Мян тязя пулларын хышылтысыны эшитдим, бялкя да мяня эля гялирди. Сонра сюкут чёкдю вя йеня да полис
ряисинин сяси гялди:
– Ах, ня дейим бу дялиганлы джаванлара. Бир шей олан кими белляриндяки хянджяря ал атырлар. Мян дёвлят
адамыйам. Тябии кий, сизи да баша дюшюрям. Дялиганлы оглунуз шяхярдя гёрюнмямялидир. Хябси барядяки
хёкмю ися Ирана гёндярмялийям.
Аддымлар узаглашыр. Йеня да дярин бир сюкут чёкюр. Халчанын узяриндяки зяриф хярфляр лабиринтя
бянзяйирди. Хярфлярин джизгисини излямяйя башладым. Хятт йарашыглы бир тярздя “нун” хярфиндя бирляширди...
Башым гиджяллянирди. Танымадыгым сималар айилиб узюмя бахырдылар вя додагларында анлашылмаз сёзляр
дейирдиляр. Сонра йатагымдан дуруб чарпайымда отурдум вя гёрдюм кий, Илйас бяйля, Мяммяд Хейдяр
гаршымда дурублар. Икиси да гюлюмсяйирди вя онлар дёйюш палтары геймишдиляр.
– Гялмишик сянинля видалашаг. Бизи джябхяйя гёндярирляр.
– Нийя.
Илйас бяй патрондашыны дартды:
– Мян Нинону эвиня апардым. Бютюн йол бойу бир кялмя да олсун сёйлямяди. Сонра да атымы
казармайа сюрдюм. Бир нечя саатдан сонра хамы хяр шейи билирди. Алай команданы Меликов кабинетини
баглайыб, сярхош олана гядяр ички ичди. О, кяхяр атыны бир даха гёрмяк истямирди. Ахшам ися атынын
вурулмасы барядя амр этди. Сонра да джябхяйя кёнюллю гэтмяйя хазыр олдугуну билдирди. Атам хейли пул
хярджляйиб хярби трибунала верилмямизи габаглады. Амма бундан артыг хеч ня эдя билмяди. Бизи да
джябхяйя гёндярмяйя гярар вердиляр. Озю да джябхянин он хяттиня.
– Мяни багышлайын. Бунларын хамысы мяним гюнахымдыр.
Хяр икиси гяти этираз этдиляр:
– Йох, йох, сян асл гяхрямансан. Сян киши кими хярякят этдин.
Биз сянинля фяхр эдирик.
– Нинону гёрмюсюнюзмю.
Икиси да пярт халда:
– Йох, Нинону гёрмямишик.
Джаваб чох сойуг сяслянди.
Биз гуджаглашдыг.
– Биздян нарахат олма. Джябхядя озюмюзя бир йер тападжайыг.
Гюлюшдюк, опюшдюк. Сонра гапы архадан багланды.
Башымы йастыга гойуб гёзлярими гырмызы рянгли халчанын нахышларына зиллядим. Йазыг достларым! Бу мяним
гюнахымдыр. Гёзлярим ачыг ола-ола гярибя хяйаллара далмышдым. Хяр шей гёзляримин габагындан чякилиб
йох олурду. Нинонун гах гюлян, гах да джиддиляшян сифятидуманлар ичиндя гёрюнюрдю. Йад алляр мяним
вюджудуматохунурду. Кимся фарсджа деди: “Она хаш-хаш вермяк лазымдыр. Видждан азабына гаршы чох
кёмяк эдир”
Бири кяхряба мюштюйю агзыма гойду вя бу гёзю ачыг, хяйаллардан айыларкян гулагыма сяс гялди:
– Мёхтярям хан, мян сарсылмышам. Бу ня фаджиядир башымыза гялди. Мян истяйирям кий, гызым сизин
оглунузун йанына гетсин. Онлар дярхал эвлянмялидирляр”.
– Мёхтярям кнйаз, али хан эвляня билмяз. Сон хадисядян сонра али хан артыг ганлыдыр. Инди
Начарарйан аиляси иля арамызда ган давасы вар. Мян оглуму Ирана гёндярмишям. Онун хяйатынын хяр
аны тяхлюкя алтындадыр.
Оглум али хан,сизин гызыныза ар ола билмяз.
– Сяфяр хан, чох риджа эдирям, ушагларымызы горумаг лазымдыр. Онлар бурадан Хиндистана вя йахуд
Испанийайа чыхыб гэтмялидирляр. Мяним гызымыннамусу лякяляниб. Онун намусуну анджаг никах хилас
едя биляр”.
– Мёхтярям кнйаз, бу али ханын тягсири дейилдир. Сонра да гызыныз агяр истярся онун учюн бир рус вя
йахуд бир эрмяни кюрякян беля тапыла биляр. Мян буна аминям.
– Амма чох хахиш эдирям. Гызым зярярсиз, мясум бир геджя гязинтисиня чыхмышды, десям хеч кяс буна
инанмаз. Эля боганаг хавада ким беля гязинтийя чыха биляр. Оглунуз бу иши гёрмякдя тялясиб. Она
гаршы сюрюлян иттихам тямамян сяхвдир. Оглунуз бу сяхви дюзялтмялидир”.
– Орасыны дюшюнюрюк, кнйаз. Лакин ня олурса олсун, али хан артыг ганлыдыр. Онун учюн о, эвляня
билмяз.
– Сяфяр хан, мяним да бир ата олдугуму унутмайын. Сясляр кясилди. Хяр йери йенидян бир сяссизлик
бюрюдю.
Няхайят, йараларымын саргыларыны ачдылар. Бядянимдя илк шяряфли нишаня олан йара йеримя тохундум.
Сонра айага дурдум. Тяряддюдля аддым атараг отагын ичиндя йеримяйя башладым. Нёкярляр уркмюш
бахышларла мяня бахырдылар. Отагын гапысы ачылды. Атам ичяри гирди. Гялбим шиддятля чырпынмага башлады.
Нёкярляр отагдан чыхдылар.
Атам бир мюддят сусду. О, отагда гязишмяйя башлады. Сонра йериндя дайаныб деди:
– Хяр гюн эвимизя полис гялир. Полисдян башга Начарарйанлар аиляси хяр йердя сяни ахтарыр. Онларын беш
няфяри артыг Ирана гетмишляр. Мян эви горумаг учюн эвин атрафына силахланмыш ийирми няфяр адам
гоймушам. Хя, йадымдан чыхмамыш дейим кий, Меликовлар да истифадя этдийин кяхяр атындан отрю сяни
ган дюшмяни элан эдибляр.
Достларыны да джябхяйя гёндярмяйя наил олдулар.
Мян джаваб вермядян башымы ашагы аймишдим. Атам йаныма гялиб алини чийнимя гойду вя мехрибанлыгла
деди:
– Мян сянинля фяхр эдирям, али хан. Мян сянин йериндя олса идим, эля мян да эйни шейи эдярдим.
– Ата, сян разысанмы.
– озю да хядсиз дяряджядя разыйам, – дейя атам джаваб верди вя мяни гуджаглайыб дюз гёзляримин ичиня
баха-баха сорушду:
– Гызы няйя гёря олдюрмядин.
– Билмирям, ата. Мян йоргун идим.
– Ону да олдюрсяйдин, чох йахшы оларды. Инди артыг гедждир. Мян сяни бунун учюнтягсирляндирмирям.
Бютюн аилямиз сянинля сон дяряджя фяхр эдир.
– Бяс бунун ахыры ня оладжаг, ата.
– Атам, фикирли-фикирлиняфяс аларагйенидян отагда гязишмяйя башлады.Сонра хяйяджанла ах чякиб деди:
– Сян бурада гала билмязсян. Ирана да гедя билмязсян. Полис вя ики нюфузлу аиля сяни ахтарырлар. Ан
йахшысы будур кий, Дагыстана гедясян. Орадакы аулларын бириня гедярсян, сяни хеч ким тапа билмяз.
Чюнки, ня бир эрмяни вя ня да полис няфяри джюрятедиб орайа гедя билмяз.
– Бяс ня вахтадяк орада галмалыйам, ата.
– Орада узун бир вахта гядяр галмалысан, али хан. О вахта гядяр кий, полис баш верян хадисяни унутсун
вя дюшмян аиляляр бизимля барышсын. Мян сяня ара бир баш чякяджяйям.
О геджя йола дюшдюм. Аввялджя Махаджгалайа, орадан да даглара йолландым. Узун йаллары олан баладжабой
атларын белиндя дар даг йоллары иля йухары дырмашырдыг. Хядяфимиз дяхшятли бир учурумун башындакы уджгар
бир аул иди.
Инди мян бурада, Дагыстан гонагпярвярлийинин этибарлы химайясиндя идим. Джамаат мяня ганлы кими
бахырдылар. Зяриф алляр тютюнюня няшя гарышдырырдылар. Мян чох чякирдим. Хяйаллар ичиндя узяряк
сусурдум. Ганадынын алтында химайя тапдыгым адам-атамын досту Газы Моллаиди. О, мяня гайгы
гёстярирди. Газы Молла дурмадан данышырды, вя онун дедийи сёзляр гёзляримин габагында джанланан
хяйяджанлы хяйалларымы дагыдырды.
– озюню хяйаллара сюрюклямя, али хан! Мяня гулаг ас. Сян Андалалын ахвалатыны хеч эшитмисянми.
Билирсянми, Андалал нядир. Алты йюз ил бундан габаг Андалал гёзял бир кянд иди. Бёйюк гялбли, агыллы вя
джясур бир хан оранын хёкмдары иди. Лакин халг онун бу гядяр сяхавятиня дёзя билмирди. Буна гёря да
бир гюн джамаат хёкмдарын хюзуруна гялиб дедиляр: “Биз сянин алиндян артыг безмишик, чых гет
олкямиздян”. Хёкмдар бу сёзляри эшидиб хёнкюр-хёнкюр аглады, йахын адамлары иля видалашыб атына
минди вя чох узаглара, Ирана гетди. Орада о, бёйюк бир адам олду. Шах ону озюня мюшавир этди. О, бир
чох олкяляри вя шяхярляри фятх этди. Лакин Андалал халгына гаршы гялбиндяки кини сахлайырды. Она гёря да о
дейирди кий, “Андалал вадисиндя чохлу гызыл вя даш-гаш долу чох зянгин хязиняляр вар, биз ораны фятх
этмялийик”.
Шах бёйюк бир орду иля Дагыстана йола дюшдю. О заман Андалал халгы, “сиз сайджа чохсунуз, амма
дагларын атякляриндясиниз. Бизим сайымыз ися сизинкиндян чох аздыр, анджаг биз дагын башындайыг. Лакин
биздян йухарыда да джянаби Аллах вар. О бянзяри олмайан Танры хамымыздан гюджлюдюр” дедиляр.
Беляликля, Андалал халгы дёйюшя гиришди. Дёйюшдя кишиляр, гадынларвя ушаглар иштирак эдирдиляр. Он
джябхядя ися Андалал хёкмдарынын Ирана гедяркян кянддя галмыш огуллары вурушурдулар. Дёйюшдя
Иранлылар мяглуб олдулар. Илк гачанлардан бири шах олду. Ахырда гачан ися шахы Андалала гятирян оранын
хёкмдары олду.
Бу хадисянин устюндян он ил кечди. Хёкмдар йашланды вя вятян учюн хясрят чякмяйя башлайыр. О,
Техрандакы сарайыны тярк эдиб атына минир вя вятяниня йола дюшюр. Лакин кяндиня гялдийи заман, джамаат
дюшмян ордусуну Андалала гятирян хаини таныйыр. Онлар онун узюня тюпюрюрляр вя гапыларыны онун
сифятиня баглайырлар. Хёкмдарбютюн гюню аты иля кяндин ичиндя долашыр, амма озюня бир дост тапа
билмир. Няхайят, о, газынын йанына гедир вя она “Мян вахты иля этдийим гюнахымын джязасыны чякмяк
учюн вятянимя гялмишям. Мяни мюхакимя эт. Шяриятимизя уйгун олараг хёкм эт” деди. Газы да
атрафындакылара амр этди кий, онун ал-айагыны багласынлар вя сонра бяйан эдиб гярарыны билдирди:
“Адждадларымызын ганунунаасасян бу адам дири-дири басдырылмалыдыр”. Сонра ися газы адамлара мюраджият
эдяряк сорушур: “Ай джамаат, бяйан эдилмиш гярара сиз ня дейирсиниз. Джамаат да “Гой эля олсун!” дейя
гышгырдылар. Лакин газы адалятли адам олдугу учюн ондан сорушур: “Озюню мюдафия этмяк учюн ня дейя
билярсян.” Хёкмдар она джаваб веряряк дейир: “Хеч бир шей дейя билмярям, мян
гюнахкарам”. Адждадларымызын ганунларына беля хёрмятля амял эдилмяси йахшы шейдир. Лакин
адждадларымызын эйни заманда башга бир гануну да вардыр. Бу ганунда дейилир кий, атасына гаршы вурушан
огул олдюрюлмялидир. Мян да о гануна асасланараг оз аталыг хаггымы тяляб эдирям. Огулларым мяня
гаршы вурушдулар, эля она гёря да онларын башлары мяним мязарымын устюндя вурулмалыдыр. Газы “Гой
беля олсун” дейя хёкм эдир. Ондан сонра ися газы джамаат иля бирликдя аглайыр. Чюнки хёкмдарын
огуллары бёйюк хёрмятя малик идиляр, джамаат онлары чох севирди.
Лакин ганун ганундур, о йериня йетирилмяли иди. Беляликля, хаин хёкмдар дири-дири басдырылды вя олкянин
ан джянгавяр дёйюшчюляри олан хёкмдарын огулларынын башлары аталарынын мязары устюндя вурулду.
– Бу джансыхыджы бир ахвалатдыр – дейя донгулданыб сорушдум: – Бундан йахшы ахвалат тапмадын кий,
данышасан. Сянин сёйлядийин ахвалатдакы гяхряман алты йюз ил бундан габаг олюб, озю да хаин олуб.
Газы Молла бурнуну чякди, агыр бир няфяс алыб сорушду:
– Шейх Шамилдян хябярин вармы. Мян Шейх Шамил хаггында хяр шейи билирям. Алли ил бундан габаг Шейх
Шамил буранын хёкмдары иди. Шейх Шамилин хёкмранлыгы дёврюндя халг чох хошбяхт иди, ня шяраб ичян
вар иди вя ня да сигара чякян. Хяр хансы бир огру йахаландыгы заман онун саг али биляйиндян кясилирди.
Амма демяк олар кий, хеч огру да йох иди. Бу хошбяхт гюнляр руслар гяляня кими давам этди. Руслар
гялдийи заман ися пейгямбяр афяндимиз Шейх Шамиля вяхй гялди вя Газават мюхарибя апармагы амр
этди.
Бютюн даг халглары ахд-пейман иля Шейх Шамилин мюттяфиги идиляр. Чечен халгы онларын арасында иди.
Лакин руслар гюджлю идиляр. Онлар чеченляри горхутмага башладылар. Онларын кяндлярини йандырыр вя
тарлаларыны мяхв эдирдиляр. О заман чечен кёчяриляринин мюдрикляри Даргойа Шейх Шамилинимарятиня
гялирляр. Лакин онлар Шейх Шамилин хюзуруна гялдикляри заман орайа ня ниййятля гялмиш олдугларыны
сёйлямяйя джясарят этмямишляр. Она гёря да онлар Шейх Шамилин анасы Ханымын йанына гедиб онунла
гёрюшюрляр. Ханым уряйи йумшаг гадын иди. О, чеченлярин башларына гятирилян азаб-азиййятляри динлядийи
заман кядяриндян агламага башламышды: “Мян Шейхя дейярям, о, сизи ахддян азад этмялидир”. Ханым
бёйюк нюфуза малик иди. Шейх да анасына даима хейирли бир овлад олмушду. Бир дяфя Шейх Шамил демишди
кий, “анасына дярд гятирян овлада лянят олсун”. Ханым Шейх Шамилячеченлярин дярдиндян данышанда,
“Гуран хяйаняти гадаган эдир” – дейя Шейх сёйлямишди. Анджаг Гуран овладын анайа гаршы чыхмасыны вя
онун сёзюню йеря салмагыны да гадаган эдир. Мяним мюдриклийим, идракым бу мюшкюлатдан чыхмаг
учюн кифайят дейилдир. Мян ибадят эдиб, орудж тутаджагам кий, Аллах мяня дюз йол гёстярсин. Шейх уч гюн,
уч геджя орудж тутур. Сонра халгын гаршысына чыхыб дейир: Аллах мяня илхам верди вя буйурду кий, “хяйанят
барядя мянимля данышан илк адам йюз шаллага мяхкум олунмалыдыр”. Мянимля хяйанятдян илк дяфя
бяхс эдян, мяним анам Ханым олуб. Мян ону йюз шаллаг джязасына мяхкум эдирям.
Ханымы мейдана гятирирляр. Дёйюшчюляр онун чадрасыны башындан дартырлар, сонра ону мясджидин
пилляканларына йыхыб шаллагларыны хавайа галдырырлар. Шейхин анасына биринджи шаллаг вурулан кими, Шамил диз
устя йыхылыб хёнкюр-хёнкюр аглайыр вя имдад эдиб дейир: “ДЖянаб Аллахын ганунларына гаршы чыхмаг
олмаз. Хеч ким о ганунлары дяйишдиря билмяз, хятта мян да дяйишдиря билмярям. Лакин Гуран бир шейя
иджазя верир. Овладлар валидейнляринин джязасыны оз узярляриня гётюря билярляр. Она гёря да анамын
джязасынын галан хиссясини мян устюмя гётюрюрям. Сонра Шейх Шамил джюббясини чыхартды вя халгын гёзляри
габагында мясджидин пиллякянляриня узаныб чыгырыр: “Шейх олмагыма бахмайын, агяр мян хисс этсям кий,
шаллагы вар гюджюнюзля вурмурсунуз, башынызы вурдураджайам”. Шейхя дохсан доггуз шаллаг вурулур.
Шаллагын вурулмасы сона чатанда Шейхин бядяни ган ичиндя иди. Онун дяриси парча-парча олмушду. Озю
да пиллякянлярин узяриня сярилиб галмышды. Халг бу мянзяряни гёряндя дяхшятя гялир. О гюндян сонра
бир даха кимся хяйанят кялмясини агзына алмага джясарят этмир. Алли ил бундан габаг дагларымызда идаря
юсулу бу джюр иди. Халг да чох хошбяхт иди.
Мян сусмушдум. Сямадакы гартал узаглашыб гёздян итмишди. Гаранлыг чёкюрдю. Баладжа мясджидин
минарясиндя молла гёрюндю. Газы Молла намаз халчаларыны ачыб йеря сярди. Биз узюмюзю гибляйя
чевиряряк ахшам намазыны гылдыг. Намаз дуалары кёхня дёйюш шяргилярини хатырладырды. – Артыг гедя
билярсян Газы Молла – дедим – сян хягигятян мяним достумсан. Мян йатмаг истяйирям.
Газы Молла шюбхяйля мяня бахды. Сонра кёксюню дяриндян отюряряк тянбякимя няшя гырынтыларыны
гарышдырды. Отагдан чыхдыгы заман онун гоншуйа сёйлядиклярини эшитдим: “Ганлы чох хястядир!”
Гоншу да она джаваб верди: “Дагыстанда хеч ким узун мюддят хястя олмур”, дейя джаваб верди.
Он доггуз.
Сифятляриндян гяргинлик вя йоргунлуг йаган гадынлар вя ушаглар кяндин ичиндян кечирдиляр. алляриндя
торпаг вя пейинля долу торбалар вар иди. Онлар чох гиймятли йюклярини бир дяфиня сандыгы кими алляриндя
бярк-бярк тутуб асяби халда дашыйырдылар. Чюнки, бу торпагы онлар чох узаг вадилярдян гятирирдиляр,
авязиндя ися гюмюш сиккяляр вя ал дязгахларында тохунмуш гумашлар вермишдиляр. Онлар истяйирдиляр кий,
баха гиймятя сатын алынмыш бу гиймятли торпагы чылпаг гайалардакы шоран торпаглара сяпсинляр вя ахалини
йашатмаг учюн бу йохсул сахяляр тахыл версин.
Бу сахяляри беджярмяк учюн кишиляр белляриня кяндир баглайыб ишляйирдиляр. Онлар бу гайалыгларда сялигя иля
тохум сяпирдиляр. Кюляк вя торпаг сюрюшмяляриндян гяляджяк тарлалары горумаг учюн, тарлаларын йухары
тяряфиндя чий кярпидждян хасар хёрюрдюляр. Дагыстанын кобуд, чылпаг гайалыгларынын ортасындакы тарлалар
бу джюр йаранырды. Бу тарлаларын эни уч аддым, узунлугу ися дёрд аддым иди. Кишиляр ала-гаранлыгдан
тарлалара гедирдиляр. Онлар бярякятли торпагларда ишлямяйя башламаздан аввял хейли дуа эдирдиляр, анджаг
бундан сонра айилиб ишлямяйя башлайырдылар. Кюляк асяндя ися гадынлар тарлаларыны горумаг учюн
эвляриндян адйаллар гятириб торпагын устюня сярярдиляр. Онлар сюнбюлляри габармыш алляри иля сыгаллайыр,
сейряк битян сюнбюлляри кичик орагларла бичирдиляр. Сонра ися тахылы уйюдюб узун, йасты чёрякляр
биширирдиляр. Бу даш-кясякли гайалардакы торпагын гёстярдийи мёджюзяйя миннятдарлыг аламяти олараг илк
биширдикляри чёряйин ичиня сиккя гойардылар.
Мян баладжа бир тарланын хасары бойунджа йерийирдим. Йухарыда, гайалыгларын устюндя гойунлар бюдряйя-
бюдряйя йерийирдиляр. Башында аг вя энли геджя папагы олан бир кяндли ики тякярли арабасы иля гаршыма чыхды.
Онун арабасынын тякярляринин сяси кёрпялярин чыгыртысыны андырырды. Бу сяси лап узаглардан да эшитмяк
оларды.
– Гардаш, дедим – Бакыдакы достларымдан бириня мяктуб йазаджагам кий, сянин арабанын тякярляринин
охларыны йагламаг учюн сяня бир аз йаг гёндярсин.
Кяндли гюлюмсюндю:
– эх, гардаш, мян ади бир адамам вя ня учюн озюмю гизлятмяйя чалышмалыйам. Ики тякярли арабамын
гялишини хамы эшитсин дейя, онун тякярляринин охларыны йагламырам. Бу иши йалныз абрекляр эдир.
– Абрекляр.
– Бяли, абрекляр, иджмадан говуланлар.
– Бу тяряфлярдя абрекляр чохдурму.
– Кифайят гядярдир. Онлар гулдур вя гатилдирляр. Абреклярин бязиляри буну халгын хейри учюн бязиляри ися
оз мянфяятляри учюн эдирляр, амма хяр шейдян аввял абреклярин чох мюдхиш бир анд ичмяляри шяртдир.
– О неджя анддыр.
Кяндли арабасыны дайандырыб йеря дюшдю. О, тарласынын хасарына сёйкянди, хурджунундан бир парча дузлу
гойун пендири чыхарыб узун бармаглары иля ону парчалады, йарысыны да мяня верди. Мотал пендирин ичиндя
гара гойун тюкляри вар иди. Кяндлинин вердийи пендири мян да йедим.
- Так значит, ты не знаешь о клятве абреков. - начал крестьянин. Абрек в полночь приходит тайком в мечеть и произносит там такие слова: "Клянусь этим святым для меня местом, что отныне я - человек, отвергнутый людьми. Клянусь беспощадно убивать людей. Клянусь отнимать у людей все, что дорого их сердцам, чести и достоинству, клянусь убивать младенцев на груди матерей, жечь дома бедняков, приносить горе туда, где до сих пор царила радость. Если же я изменю своей клятве, если во мне заговорят любовь или жалость, пусть мне никогда не увидеть могил своих предков, да не утолит моей жажды вода, а голода - хлеб, да останется мой труп непогребенным и шелудивая собака осквернит его".
Крестьянин произносил эти слова серьезным и торжественным голосом, обратив лицо к небу, и глаза его были, как небо, голубыми и бездонными.
- Вот как клянутся абреки, - проговорил он после недолгого молчания.
- Каким же надо быть человеком, чтобы приносить такую клятву.
- Каким человеком, ты спрашиваешь. Человеком, совершившим самое страшное преступление.
Мы расстались, и я направился домой, томимый беспощадным солнцем и еще больше - бурей вопросов, вызванных разговором с крестьянином. Его спокойный голос, мерно произносящий эти страшные слова клятвы, все еще звучал в моих ушах.
Кто я такой. Не тот ли самый абрек, отвергнутый обществом и вынужденный скрываться в горах. Может быть, и мне прокрасться темной ночью в мечеть и принести там страшную клятву абреков.
Подойдя к дому, я увидел у ворот трех коней под седлом. Сбруя одного из них была отделана серебром. Во дворе сидел толстый парень. На поясе его поблёскивал кинжал в позолоченных ножнах. При виде меня парень заулыбался, и я сразу узнал его. Это был Арслан ага, сын богатого нефтепромышленника. Мы учились с ним в одной гимназии, но Арслан ага был младше меня, и поэтому знакомы мы были мало. Однако сейчас я обнял его, как родного. Арслан ага покраснел от удовольствия.
- Вот, проезжал тут со слугами, дай, думаю, заверну по пути к тебе, смущенно пробормотал он.
Я дружески похлопал его по плечу.
- Будь моим гостем, Арслан ага. Закатим пир в честь нашей встречи. Кази Мулла! Готовь угощение, у меня гость из Баку!
Уже полчаса спустя Арслан ага сидел напротив меня и с аппетитом уписывал шашлык,
- Я очень рад видеть вас, Али хан. Вы, как герой, живете в далеком селе, скрываясь от кровных врагов. Можете быть спокойны, я никому не скажу, где вы находитесь.
Я мог быть спокоен. Весь Баку будет знать, где я нахожусь.
- Мне Сеид Мустафа сказал, где я могу вас найти. А потом оказалось, что эта деревня как раз стоит на моем пути. Поэтому Сеид попросил меня передать вам привет.
- А куда вы едете, Арслан ага.
- В Кисловодск, на воды. Двое слуг сопровождают меня.
- Вот оно как! - засмеялся я.
Он ответил мне невиннейшей улыбкой.
- Скажите мне тогда, Арслан ага, почему же вы не поехали прямо поездом.
- Клянусь Аллахом, хотелось немного подышать горным воздухом. Поэтому я в Махачкале сошел с поезда и направился прямиком в Кисловодск.
- Но, кажется, дорога на Кисловодск в трех днях пути отсюда.
Арслан ага с притворным огорчением посмотрел на меня.
- В самом деле. Эх, значит, меня неверно информировали. Но я все равно рад, хоть вас навестил.
Этот дурачок проделал такую дорогу, чтобы увидеть меня и рассказать потом об этом дома. Если это действительно так, значит, я стал в Баку очень популярной личностью.
Я налил ему вина. Он большими, жадными глотками осушил бокал, а потом простодушно спросил:
- А скажите, Али хан, за это время вы никого больше не убили. Прошу, умоляю вас, скажите правду. Клянусь Аллахом, я никому не расскажу.
- Как это не убил. Убил, человек двадцать-тридцать.
-Нет, ради Аллаха, скажите правду!
Он пил, а я все подливал ему, подливал.
- А вы женитесь на Нино. В городе все только об этом и говорят. Говорят, вы все еще любите ее.
Он от всего сердца расхохотался и снова потянулся к бокалу.
- Знаете, мы все так удивились. Целыми днями только об этом и говорили.
- Не может быть! А что в Баку нового.
- В Баку. Ничего. Начали издавать новую газету. Рабочие бастуют. Учителя в гимназии говорили, что вы всегда были таким жестоким. Но скажите, как вы узнали обо всем.
- Дорогой Арслан, друг мой, довольно вопросов. Теперь моя очередь. Вы видели Нино. А кого-нибудь из Нахарарянов. Что делают Кипиани.
Бедняга чуть не подавился куском мяса.
- Клянусь Аллахом, не знаю, ничего не знаю. Я никого не видел. Потому, что очень редко выходил на улицу.
- Почему, друг мой. Вы болели.
- Да, да, - радостно подтвердил он. - Болел. Причем очень сильно. Я заразился дифтерией. Представьте себе, мне делали по пять уколов в день.
- Против дифтерии.
- Да.
- Пейте, Арслан ага. Вино полезно для здоровья.
Он выпил.
- Друг мой, - проговорил я, склоняясь над ним, - скажите, когда вы в последний раз говорили правду.
Он поднял на меня прозрачно-невинный взгляд.
- В гимназии, - совершенно искренне сознался вдруг он, - когда отвечал, сколько будет трижды три.
Этот простак был пьян в стельку. Я решил воспользоваться этим и устроил ему форменный допрос. Вино было сладким, Арслан ага - еще очень молодым, и мне ничего не стоило выпытать у него, что приехал он ко мне из любопытства, что никогда дифтерией не болел и в курсе всех бакинских сплетен.
- Нахараряны хотят убить тебя, но выжидают удобного случая. Они не спешат... Я иногда заходил к Кипиани. Нино долго болела. Потом ее возили в Тифлис. Сейчас она вернулась. Я видел ее на балу у губернатора. Знаешь, она пила вино, как воду, и беспрерывно смеялась. А танцевала только с русскими. Родители хотят отправить ее в Москву, а она не хочет. Каждый день гуляет по городу, и все русские влюблены в нее... Ильяс бек награжден орденом. Мухаммед Гейдар тоже ранен... У Нахарарянов сгорела вилла. Ходили слухи, будто ее подожгли твои друзья... Да, еще... Нино купила собаку и каждый день беспощадно избивает ее. Никто не знает, как она назвала эту собаку. Одни говорят - Али хан, другие - Нахарарян. А мне кажется, что она зовет собаку Сеид Мустафа... Видел и твоего отца. Он сказал, что изобьет меня, если я буду продолжать сплетничать... Кипиани купили дом в Тифлисе. Может быть, переселятся туда насовсем.
Я с сожалением посмотрел на него.
- Что же из тебя выйдет, Арслан ага.
Он пьяно взглянул на меня и ответил:
- Падишах.
- Что.
- Я хочу стать падишахом в какой-нибудь прекрасной стране. Хочу, чтоб у меня было много солдат.
- А потом.
- Потом хочу умереть.
- Почему.
- Хочу уничтожить свое царство и умереть!
Я засмеялся, и это, кажется, его обидело.
- Подлецы, засадили меня на три дня в карцер.
- Где. В гимназии.
- Да, и знаешь, за что. За то, что я написал статью в новую газету. А статья была о жестоком обращении с учениками в гимназии. Клянусь Аллахом, такой поднялся переполох!
- Эх, Арслан ага, разве станет порядочный человек писать статьи в газетах.
- Станет. Увидишь, я вернусь и напишу статью о тебе. Только имени не назову, потому что, во-первых, не люблю называть имен, а во-вторых, я твой друг. А статью назову так: "Бегство от кровного врага, или о Достойных сожаления обычаях в нашей стране".
Он допил бутылку, а потом повалился на тюфяк и тут же уснул мертвым сном. В комнату вошел его слуга и укоризненно посмотрел на меня. Его взгляд словно говорил: "Ну, не стыдно ли, Али хан, спаивать такого благовоспитанного мальчика."
Я вышел из комнаты. До чего же омерзителен этот Арслан ага! Во всяком случае, половина из того, что он мне наговорил, - наглая ложь. С чего бы это Нино стала избивать бедную собаку. Интересно, как же она ее назвала.
Спустившись по сельской дороге, вниз, я присел на камень. Со всех сторон меня окружали угрюмо, нависавшие скалы. Что хранят они в своих морщинах. Прошлое. Людские страсти. Звезды в ночном небе напоминали огни Баку. В моих зрачках отражались тысячи лучей, идущих из бесконечности. Час ли, два ли просидел я так, устремив взгляд в небеса.
"Значит, она танцует с русскими.!"
И вдруг во мне проснулось острое желание вернуться в город и завершить кошмар той роковой ночи.
Мимо с шуршанием пробежала ящерица. Я поймал ее и ощутил, как бьется в моей ладони ее охваченное ужасом смерти сердце. Я осторожно погладил ее холодную кожу. Поднес к лицу и вгляделся в выпученные от страха глазки. Древний зверек с огрубевшей от старости кожей походил на оживший вдруг камень.
- Избить тебя, Нино.- спросил я, обращаясь к ящерице, и вспомнил рассказ Арслана ага о собаке Нино. - Только... как же может человек избить ящерицу.
Вдруг зверек на мгновение открыл пасть. Оттуда высунулся и тут же снова исчез раздвоенный язычок. Я засмеялся. Язычок был нежный и тонкий. Я разжал ладонь, и ящерица мгновенно исчезла во тьме между камнями.
Когда я вернулся домой, Арслан ага еще спал. Голова его покоилась на коленях заботливого слуги.
Я поднялся на крышу и до самого утреннего намаза курил анашу.
ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ
Не знаю, как это произошло, но в один прекрасный день я проснулся и увидел стоящую передо мной Нино.
- Однако ты здесь обленился, Али хан, - сказала она, присаживаясь на край тюфяка, - к тому же храпишь во сне, это тебе не идет.
- Это из-за анаши, - хмуро ответил я, еще плохо соображая, что происходит.
Нино покачала головой.
- Тогда прекрати курить ее.
- Как ты можешь избивать свою собаку, бессердечная.
- Собаку. А! Я держу ее за хвост левой рукой, а правой так хлещу, что...
- А как ты называешь ее при этом.
- Килиманджаро, - спокойно ответила Нино.
Я протер глаза, и вдруг все отчетливо предстало передо мной: Нахарарян, карабахский гнедой, залитая лунным светом мардакянская дорога, сидящая на коне Сеида Нино.
Нино! Только теперь я окончательно проснулся.
- Нино!- воскликнул я и вскочил на ноги. - Как ты здесь очутилась.
- Арслан ага рассказывает по всему городу, что ты хочешь убить меня. Я услышала это и тут же приехала сюда.
В ее глазах стояли слезы.
- Если б ты знал, как я соскучилась по тебе, Али хан.
Мои пальцы тонули в ее густых волосах, губы приникли к ее губам, они дрогнули, раскрылись, одурманивая, лишая рассудка.
Я бросил ее на постель, одним движением сорвав с нее платье, бесконечно долго ласкал ее, упиваясь нежностью и ароматом ее кожи. Нино взволнованно дышала, глядя мне в глаза. Ее маленькие груди трепетали в моих ладонях. Я крепко сжал Нино в объятиях. Она обвила мою шею тонкими руками и застонала. Мы лежали, плотно прижавшись друг к другу, и я ощущал каждое ребрышко ее худенького тела.
- Нино! - прошептал я, пряча лицо на ее груди.
Казалось, какая-то таинственная, непостижимая сила заключалась в этом слове. Стоило мне произнести его и реальность куда-то отступила, остались лишь большие грузинские глаза, полные слез, и все - страх, радость, любопытство и мгновенная острая боль - отразилось в них.
Нино не заплакала. Лишь, будто устыдившись своей наготы, натянула на себя одеяло, прижалась ко мне лицом. Осторожно, словно боясь испугать ее, я поднял одеяло и лег рядом. Нино порывисто прижалась ко мне, и была в этом порыве жажда земли, истосковавшейся по дождю.
...Время остановилось...
...Мы лежали друг подле друга, измученные и счастливые.
- Теперь я возвращаюсь домой, - сказала вдруг Нино, - потому что вижу, ты совсем не собираешься убивать меня.
- Ты приехала сюда одна.
- Нет, меня привез Сеид Мустафа. Он сказал, что привезет меня к тебе, но если я буду мучить тебя, то сам меня убьет. Вот он, сидит во дворе с пистолетом в руке. Можешь позвать его, если я тебя разочаровала.
Но я не стал звать Сеида Мустафу, а вместо этого поцеловал Нино.
- Ты для этого приехала сюда.
- Нет, - просто сказала она.
- Тогда объясни мне кое-что.
- Что.
- Почему в ту ночь, сидя на коне Сеида, ты не произнесла ни слова.
- Из гордости.
- А сейчас почему ты здесь.
- Тоже из гордости...
Я взял ее руку и стал нежно перебирать тонкие пальчики.
- А Нахарарян.
- Нахарарян. - тихо переспросила Нино. - Не думай, что он увез меня против моей воли. Я знала, что делала, и считала, что поступаю правильно. Потом я поняла, что ошиблась, но это не снимает с меня вины. Во всем была виновата я, и я должна была умереть. Вот почему я тогда молчала, поэтому и сейчас я приехала сюда. Теперь ты знаешь все.
Я благодарно поцеловал ее теплую ладонь. Нино говорила правду, хоть и знала, что эта правда может ей дорого обойтись.
Она встала, грустно, словно прощаясь, обвела взглядом комнату.
- Теперь я вернусь домой, - проговорила она. - Тебе совсем не обязательно жениться на мне, - напряженно улыбаясь, добавила она, - я уезжаю в Москву.
Я подошел к двери, приотворил одну створку. Сеид Мустафа все так же сидел, поджав ноги, и поигрывал пистолетом. Талию, его обтягивал неизменный зеленый пояс.
- Сеид, - громко сказал я, - позови сюда муллу и одного свидетеля. Через час я женюсь.
- Муллу звать ни к чему, - отозвался мой друг, - я сам женю вас, у меня есть такое право. Нужны будут только два свидетеля.
Я закрыл дверь. Нино сидела на кровати, рассыпав по плечам густые черные волосы.
- Подумай, что ты делаешь, Али хан, - смеясь, сказала она. - Ты женишься на распутной женщине.
Я лег рядом с ней, и мы крепко обнялись.
- Ты, в самом деле, хочешь жениться на мне. - прошептала она.
- Да, если ты согласишься стать моей женой... Потому что я теперь кровник, и враги ищут меня.
- Знаю. Но сюда они не доберутся. Давай останемся здесь.
- Что ты говоришь, Нино. Ты хочешь остаться здесь. В этой дыре, без дома, без услуг.
- Да, - отвечала она. - Я хочу остаться здесь. И ты должен оставаться здесь. Я стану вести хозяйство, печь хлеб и буду тебе хорошей женой.
- А не соскучишься.
- Нет, - ответила Нино. - Ведь мы будем спать под одним одеялом.
В дверь постучали. Я оделся. Нино накинула мой халат. В комнату вошел Сеид Мустафа в сопровождении двух свидетелей. Сеид уселся на пол, достал из-за пояса бронзовую чернильницу, на крышке которой было выгравировано: "Лишь путем, указанным Аллахом". Положив на левую ладонь лист бумаги. Сеид обмакнул в чернила камышовое перо и красивым, торжественным шрифтом вывел: "Во имя Аллаха всемилостивого и милосердного". Потом он обратил лицо ко мне.
- Ага, как ваше имя.
- Али хан, сын Сафар хана из рода Ширванширов.
- Какого вы вероисповедания.
- Я - мусульманин. Принадлежу к шиитской секте имама Джафара.
- Каково ваше желание.
- Я хочу жениться на этой женщине.
-- Ханум, как ваше имя.
- Я - княжна Нино Кипиани.
- Какого вы вероисповедания.
- Я принадлежу к греко-православной церкви.
- Каково ваше желание.
- Я хочу стать женой этого мужчины.
- Вы намерены сохранить свою веру или желаете принять веру супруга.
Нино мгновение колебалась, потом подняла голову и гордо и решительно ответила:
- Я намерена сохранить свою веру.
Сеид записал ее ответ. Бумага ловко скользила в его ладони, покрываясь затейливой вязью арабских букв. Наш брачный договор был готов. - Подпишитесь, - велел Сеид.
Я поставил свою подпись.
- Какое имя мне следует написать. - спросила Нино.
- Новое.
Она крепко сжала перо и уверенно вывела: "Нино ханум Ширваншир". Затем наступила очередь свидетелей, после чего Сеид Мустафа вытащил свою печать и приложил ее к договору. "Раб божий Хафиз Сеид Мустафа Мешеди".
Он подал документ мне, потом обнял меня и прошептал на персидском:
- Али хан, я - плохой человек. Но Арслан ага сказал, что ты в горах погибнешь без Нино. Я не мог допустить этого. Это было бы грехом. И Нино умоляла меня привезти ее сюда. Если то, что она говорила, правда, люби ее. Если нет, мы завтра же убьем ее.
- Она, конечно же, солгала, Сеид Мустафа, но пусть живет, не будем убивать ее.
Сеид растерянно взглянул на меня и засмеялся.
А через час мы торжественно выбросили в пропасть мой кальян. На этом завершилась наша свадебная церемония.
Так, совершенно неожиданно для меня жизнь снова заблистала всеми своими красками. Она была прекрасна. Прекрасней, чем когда бы то ни было.
Когда я шел по улице, и встречные улыбались мне, я улыбался им в ответ, потому что был счастлив. Чувствовал я себя превосходно, и мне хотелось всю оставшуюся жизнь провести на нашей крыше вдвоем с Нино.
Моя жена разгуливала по дому в красных дагестанских шальварах и ничем не отличалась от остальных женщин аула. Глядя на нее, никто бы не подумал, что эта женщина привыкла жить, думать и поступать иначе. В деревне не принято было держать слуг, поэтому и Нино наотрез отказалась от прислуги. Она готовила обед, болтала с соседками, а потом пересказывала мне все деревенские сплетни.
Я же проводил дни на охоте, возвращался домой с добычей и ел только то, что готовила мне Нино.
Дни наши протекали так: рано утром я наблюдал, как Нино, босая, с кувшином в руке шла за водой. Потом она возвращалась, осторожно ступая босыми ступнями по острым камням, и несла на правом плече кувшин, обвив его тонкой рукой. До сих пор она всего только раз споткнулась, выронив кувшин, после чего долго плакала, переживая свой позор, а соседские женщины утешали ее.
Так каждое утро вместе с остальными женщинами деревни Нино ходила за водой. Они гуськом поднимались в гору, и я издали видел босые ступни Нино. Она напряженно смотрела только вперед. Я тоже смотрел куда угодно, только не ей в лицо. Нино хорошо усвоила законы горцев. А один из этих законов гласил: женщина при посторонних никоим образом не должна выявлять свою любовь.
Нино входила в полутемный домик, закрывала дверь, подавала мне воды умыться, потом приносила хлеб, сыр, мед, и мы как истинные сельские жители ели все это руками. Мы сидели на полу - Нино очень быстро научилась сидеть по-турецки. После еды она облизывала пальцы, сверкая жемчужно-белыми зубками.
- По здешним обычаям, - говорила она потом, - теперь я должна вымыть тебе ноги. Но так как мы здесь одни, и на реку ходила я, вымой лучше ты мне. Я погружал в воду эти маленькие, забавные игрушки, которые она называла своими ногами, она по-детски шлепала ступнями, и вода брызгала мне в лицо. Потом мы поднимались на крышу. Я садился на тюфяк, Нино вытягивалась у моих ног. Иногда она мурлыкала какую-нибудь песенку, иногда же молчала, обратив ко мне свой лик мадонны. По ночам она спала, свернувшись в клубок, как маленький зверек.
- Али хан, ты счастлив. - спросила она однажды.
- Очень. А ты. Не хочешь вернуться в Баку.
- Нет, - серьезно ответила она. - Я хочу доказать, что могу служить своему мужу и делать все, что делают азиатские женщины.
Когда керосиновая лампа гасла, Нино ложилась подле меня и, глядя в темноту, начинала разговаривать сама с собой. Ее волновало многое: столько ли чеснока надо было положить в жаркое из баранины. Была ли любовная связь у Руставели с царицей Тамарой. Что она здесь будет делать, если у нее внезапно разболятся зубы. За что вчера соседка била мужа веником.
- Сколько в жизни тайн, - шептала она, засыпая.
А по ночам она вдруг садилась в постели, трогала меня за локоть, гордо и хвастливо заявляла: "Я - Нино!" и снова засыпала, а я укрывал одеялом ее нежные плечи. "Ты достойна лучшей жизни, Нино", - думал я.
Как-то я поехал в расположенный неподалеку городок Гунзах. Купил там керосиновую лампу, лютню, шелковый платок для Нино и граммофон... При виде граммофона Нино запрыгала от радости.
К сожаление, в Гунзахе нашлись всего две пластинки. На одной был записан танец горцев, а на другой - ария из "Аиды". Мы слушали их целыми днями и заслушали до того, что обе мелодии слились для нас в одно целое.
Изредка приходили вести из Баку. Родители Нино умоляли нас уехать в одну из цивилизованных стран, грозя в противном случае лишить своего благословения. Один раз приехал отец Нино. Увидев жилище своей дочери, князь пришел в ужас.
- О боже, что это такое. Немедленно уезжайте отсюда! Нино заболеет в этой глуши!
- Я еще никогда не была такой здоровой, как сейчас, отец, - ответила Нино. - Мы не можем уехать отсюда. Ведь я не хочу остаться вдовой.
- Но есть же и другие страны, куда Нахараряны не смогут добраться. Например, Испания...
- А как можно попасть в Испанию, батюшка.
- Через Швецию.
- Я не хочу никуда ехать через Швецию, - отрезала Нино.
Князь уехал ни с чем. Каждый месяц он присылал белье, сдобные булочки, книги. Все, кроме книг, Нино раздавала людям в деревне.
Однажды к нам приехал и мой отец. Нино встретила его с застенчивой улыбкой. Так, будучи еще лицеисткой, она улыбалась при посторонних.
- Ты готовишь обед.
- Да.
- И воду носишь.
- Да.
- Я устал с дороги, можешь вымыть мне ноги.
Нино тут же принесла тазик и вымыла отцу ноги.
- Спасибо, - сказал отец и, вытащив из кармана ожерелье из розового жемчуга, надел Нино на шею. Потом он стал есть.
- Али хан, - сказал отец после еды, - у тебя хорошая жена, но плохая кухарка. Я пришлю тебе кухарку из Баку.
- Прошу вас, не делайте этого, - воскликнула Нино, - я хочу сама прислуживать мужу.
Отец рассмеялся, а потом прислал Нино из Баку бриллиантовые сережки.
Жизнь в деревне была спокойной. Лишь однажды Кази Мулла прибежал к нам с важным сообщением, что на краю деревни поймали неизвестного человека. Говорят, этот, человек армянин, и к тому же вооружен. Вся деревня сбежалась поглазеть на пойманного. Я был здесь гостем, и моя смерть легла бы несмываемым позором на каждого жителя деревни. Мне тоже захотелось взглянуть на пойманного. Да, это был армянин, но никто не мог бы со всей определенностью утверждать, принадлежал ли неизвестный к роду Нахарарянов. Совет старейшин деревня принял решение избить этого человека и изгнать его из села. Если он из рода Нахарарянов, то расскажет и другим о том, что с ним здесь, произошло. Если же он не имеет к Нахарарянам, никакого отношения, тогда Аллах, видя добрые намерения крестьян, простит им этот грех.
Где-то на другой планете шла война, ни мы о ней никаких известий не имели. Горы были полны легенд о временах Шамиля. Время от времени друзья присылали газеты, но я их не читал.
- Ты еще не забыл, что идет война. - спросила меня как-то Нино.
- В самом деле, - рассмеялся я, - чуть было не забыл. Прекрасней жизни и представить было невозможно. Это был подарок Аллаха Али хану.
А потом я получил письмо. Его доставил какой-то человек, прискакавший на взмыленном коне. На конверте было написано: "Али хану от Арслан ага".
- Что ему надо. - удивилась Нино.
- Вам много писем, но они еще идут, - сказал посыльный, - Арслан ага щедро заплатил мне за то, чтобы эту новость вы узнали от него первого.
"Кончилась наша сельская идиллия", - подумал я, распечатывая конверт. "Во имя Аллаха милостивого и милосердного!
Здравствуй, Али хан!
Как ты живешь. Как твои кони, вино, бараны и люди, с которыми ты живешь. Я живу хорошо, и с моими конями, вином и людьми, слава Аллаху, все благополучно.
Хочу сообщить тебе, что в нашем городе произошло важное событие. Заключенные вышли из тюрьмы и разгуливают теперь по улицам. Знаю, ты спросишь: а как же полиция. Так знай же, что теперь полицейские сидят на месте бывших заключенных. В тюрьме у моря. А солдаты. Никаких солдат нет. Представляю, ты сейчас качаешь головой и думаешь - как же допускает подобное губернатор. Так вот. К твоему сведению - наш мудрейший губернатор вчера бежал из города. Надоело ему управлять этими болванами, вот он и сбежал. После него осталась только пара штанов и старая кокарда.
А вот теперь ты, наверное, смеешься, Али хан, и думаешь, что я вру. Как это ни удивительно, мой друг, но на этот раз я говорю чистую правду. Тогда ты, наверное, спросишь - почему же в таком случае царь не присылает в город новых полицейских и нового губернатора. Так знай же - царя больше не существует.
Я еще не знаю, как все это называется, но вчера мы поколотили директора гимназии, и нам никто не мешал делать это.
Я - твой друг, Али хан и поэтому, зная, что многие будут писать тебе, хочу сообщить об этом первым. Все Нахараряны сбежали, а полиции больше не существует. Желаю тебе здоровья и счастья.
Твой друг и раб Арслан ага".
Я поднял голову и посмотрел на побледневшую Нино.
- Али хан, путь свободен, - дрогнувшим голосом проговорила она.
- Мы возвращаемся домой, домой! - возбужденно повторяла она, сияя от счастья, а потом бросилась мне на шею и разрыдалась.
- Да, конечно, Нино, мы возвращаемся...
Я был счастлив не меньше моей жены, но к этому счастью примешивался оттенок грусти.
Скалы высились вдали во всем своем великолепии. Пчелиные соты домиков. Невысокий минарет, стоявший посреди деревни, как молчаливое предостережение. Наша сельская идиллия подошла к концу...
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ
На лицах людей радость и страх. Улицы пестрят транспарантами с бессмысленными лозунгами. Вчерашние базарные торговки теперь митингуют на каждом перекрестке, требуя свободы рабам. Фронт развален. Великий князь исчез, город наводнили солдаты в драных шинелях. По ночам слышалась перестрелка, а днем - грабили магазины.
Нино внимательно изучала атлас.
- Я ищу спокойную страну, - говорила она, водя пальцем по карте.
- Может, уедем в Москву или Петербург. - насмешливо спросил я.
Она в ответ презрительно передернула плечами и ткнула пальцем в Норвегию.
- Конечно, это тихая страна, - задумчиво проговорила она, - но как мы можем туда добраться.
И Нино тяжело вздохнула.
- Да, туда нам не добраться. А как насчет Америки.
- В океане полно подводных лодок, - язвительно заметил я.
- Индия, Испания, Китай, Япония.
- Там или воюют, или это слишком далеко.
- Мы в западне, Али хан!
- Ты все верно поняла, Нино. Пытаться куда-то бежать не имеет смысла. Мы должны оставаться здесь и стараться обеспечить порядок до прихода турков.
- Ну почему я вышла замуж за героя, - с притворным негодованием воскликнула Нино. - Господи, митинги! Если так будет продолжаться и дальше, я сбегу к твоему дяде в Иран.
- Так долго продолжаться не может, - ответил я и ушел.
В зале Исламского благотворительного общества шло собрание. Выступали те же самые господа, которые некогда у нас дома так пеклись о судьбе народа.
В дверях я столкнулся с Ильяс беком. После отречения царя от престола они с Мухаммедом Гейдаром вернулись с фронта домой. Война явно пошла на пользу моим друзьям, теперь это были люди, повидавшие ад, и, судя по всему, увиденное оставило в их душах глубокий след.
- Мы должны что-то предпринять, - сказал мне Ильяс бек. - Враг стоит у самого города.
- Да, нам следует защищаться.
- Нет, нам следует атаковать!
С этими словами Ильяс бек взошел на трибуну.
- Мусульмане! - воскликнул он. - Я хочу еще раз объяснить вам, какая ситуация сложилась в городе. С началом революции фронт развалился. Русские с оружием в руках стоят у города, полные решимости начать грабежи. В настоящее время в Баку всего одно мусульманское войсковое соединение. Это наша добровольческая "Дикая Дивизия". Но мы уступаем русским и в численности, и в вооружении. Вторая войсковая часть, расквартированная в городе, - это боевые подразделения армянской националистической партии "Дашнакцутюн". Лидеры этой партии - Лалай и Андроник заключили с нами соглашение. Они создают ополчение из армянского населения Баку и направляют его в Карабах и Армению для защиты этих земель. Мы дали согласие на создание этого ополчения и его поход в Армению. Взамен этого армяне готовы объединиться с нами и предъявить русским ультиматум. Мы требуем, чтобы русская армия и беженцы впредь не проходили через наш город. Если русские отклонят наши требования, мы в союзе с армянами будем в состоянии добиться своего военным путем. Мусульмане, записывайтесь в "Дикую дивизию" и беритесь за оружие! Враг у ворот города!
Я внимательно слушал Ильяс бека. От его речи пахло войной и кровью.
Вот уже несколько недель, как во дворе казармы я учился стрелять из пулемета, и сейчас представлялась возможность применить свои знания на деле.
Мухаммед Гейдар стоял рядом со мной и поигрывал своим патронташем. Я наклонился и прошептал ему:
- После собрания зайдите с Ильяс беком ко мне. Сеид Мустафа тоже будет у нас. Надо обсудить ситуацию.
Он кивнул в ответ. Услышав, что у нас будут гости, Нино, как истинная хозяйка, принялась заваривать чай, и к приходу моих друзей все было готово.
Они явились при полном вооружении. Даже на зеленом поясе Сеида Мустафы висел кинжал.
Странное, необъяснимое спокойствие владело нами. Город накануне сражения казался строгим, хмурым и потому чужим. Правда, те же самые люди все еще торговали на улицах или просто прогуливались, но теперь в их движениях, поступках, жестах ощущался какой-то нереальный, кошмарный оттенок. Они словно понимали, что эти их будничные занятия в скором времени будут казаться совершенно бессмысленными.
- У вас достаточно оружия. - спросил Ильяс бек.
- Пять винтовок, восемь пистолетов, один пулемет и боеприпасы к ним. Кроме того, в доме есть подвал, где можно будет укрыть женщин и детей.
- Я в подвал не пойду, - твердо сказала Нино. - Я тоже буду защищать свой дом.
В голосе Нино звучала обида.
- Мы будем стрелять, Нино, а вы - перевязывать раненых, - спокойно ответил Мухаммед Гейдар.
Нино опустила глаза, пытаясь скрыть от посторонних бушевавшую в них ярость.
- О, Господи, улицы города станут полем сражения, - глухим голосом проговорила она, - театр превратится в штаб... Скоро пройтись по Николаевской станет трудней, чем уехать в Китай! А для того, чтобы попасть в лицей святой Тамары, придется либо изменить мировоззрение, либо же вступить в бой с целой армией. Я уже вижу, как вы ползете по Губернаторскому саду и устанавливаете пулемет у бассейна, где мы когда-то встречались с Али ханом... Как все стало странно!
- Боя не будет, - уверенно сказал Ильяс бек. - Русские примут наш ультиматум.
Мухаммед Гейдар горько рассмеялся.
- Совсем забыл: по дороге сюда я встретил Асадуллу. Он сказал мне, что русские не приняли нашего ультиматума. Они требуют, чтобы мы сдали оружие. Я лично своего оружия сдавать не намерен.
- Для нас и наших союзников-армян это означает сражение, - сказал Ильяс бек.
Нино молчала, отвернувшись к окну. Сеид Мустафа растерянно поправил свою эммаме.
- О Аллах, Аллах! Я никогда не был в, бою. И я не так умен, как Али хан. Но я хорошо знаю шариат. Мусульманин в бою не должен рассчитывать на верность христиан. Вообще, дурно полагаться на кого-либо. Так гласит шариат, и такова жизнь.
– Демяли, абреклярин андындан хябярин йохдур. Абрекляр геджя йарысы гизлинджя мясджидя гялиб беля анд
ичирляр: “хёрмят этдийим бу мюгяддяс йердя анд ичирям кий, бу гюндян этибарян мян сюргюн олунмуш
кими йашайаджагам. Инсан ганы тёкяджяйям вя хеч кимя ряхм этмяйяджяйям. Мян хамыйа гяним
оладжагам. Анд ичирям кий, инсанларын севдикляри, виджданларына вя намусларына мягбул ня варса, хамысыны
огурлайаджагам. Сюдямяр кёрпяляри хянджярля дограйаджагам. Ан фагыр дилянчинин беля дахмасына од
вуруб йандыраджагам. Инсанларын узю гюлдюйю хяр йеря кядяр гятиряджяйям. агяр бу андымы йериня
йетирмясям, гой мяня адждадларымын мязарыны бир даха гёрмяк нясиб олмасын, су сусузлугуму, чёряк
аджлыгымы йатырмасын, джясядим тозлу йолларын устюндя сярилиб галсын вя кючя итляри гялиб джясядими
мурдарласынлар”.
Кяндлинин сясинин тону чох джидди иди, онун узю гюняшя тяряф иди, гёзляри йашыл вя бахышлары дярин иди.
– Бяли, дейя кяндли диллянди, – абреклярин анды белядир.
– Бяс бу анды ичянляр кимлярдир.
– Чох хагсызлыга мяруз галан адамлар. – дейиб сусду.
Мян да эвя йолландым. Аулун дёрдкюндж дахмалары куба бянзяйирди. Гюняшин гызмар шюалары тяпямизи
деширди. Бялкя, мян озюм да бу вяхши даглара сюргюн эдилмиш бир абрекям. Йохса мян да Дагыстан
гулдурлары кими геджя йарысы мясджидя гедиб анд ичмялийям. Кяндлинин абрек анды хаггында сёйлядийи
кялмяляр хяля да гулагларымда джингилдяйирди. Сонра команын габагында йяхярли уч йад атлы гёрдюм.
Атлардан биринин йюйяни гюмюшдян иди. Команын дамында ися кямяриндя гызыл хянджяри олан он алты
йашларында кёк бир оглан отурмушду. О мяня ал эляйяряк гюлдю. Бу гяндж вахты иля бизимля бир мяктябдя
охуйан Арслан ага иди. Онун атасынын зянгин нефт гуйулары вар иди. Арслан аганын сяххяти йахшы олмадыгы
учюн о, мюалиджяйя тез-тез Кисловодска гедярди. О мяндян чох баладжа олдугу учюн ону йахшы
танымырдым. Лакин бурада, дагын башындакы кянддя ону хярарятля бир гардаш кими гуджагладым. О,
гюрурдан гызарды вя деди: “Нёкярляримля кяндин йанындан кечирдим вя гярара гялдим кий, сяня бир баш
чяким”.
Алими достджасына онун чийниня гойдум.
– Гонагым ол, Арслан ага. Бу геджя шяхяримиз шяряфиня зийафят вериляджяк.
Сонра узюмю дахмайа тяряф тутуб сясляндим:
– Газы Молла, зийафят сюфрясини хазырла: Бакыдан гонагын гялиб.
Йарым саатдан сонра Арслан ага хасирин устюндя отуруб гойун атиндян кабаб йейиб шянлянирди.
– Сяни гёрмяйимя чох шадам, али хан. Сян бир гяхряман кими бу узаг кянддя йашайыб, озюню ган
дюшмяниндян горуйурсан. Амма архайын ола билярсян. Мян сянин олдугун йери хеч кимя
демяйяджяйям.
Мян бу барядя хеч нарахат дейилдим. Чюнки Бакыда мяним харада олдугуму хамы билирди.
– Мяни неджя тапдын.
– Сянин йерини мяня Сейид Мустафа деди. Сонра айдын олду кий, сянин галдыгын кянд эля мяним йолумун
устюндядир. Сейид Мустафа сяня салам гёндярди.
– Йахшы, инди сянин йолун хансы тяряфядир, Арслан ага.
– Кисловодска гедирям. Бу ики нёкярлярим да мянимля гедяджякляр.
– Беля де! – дейя гюлюмсядим. О, да сон дяряджя мясумджасына мяня бахырды.
– Арслан ага, де гёрюм Кисловодска нийя гатарла гетмирсян.
– Валлах, бир аз даг хавасы алмаг истядим. Махачгалада гатардан дюшюб атлара миниб кясмя йолла
Кисловодска гедяджяйик. О, агзыны ширин кёкя иля долдуруб ляззятля йейирди.
– Амма, Кисловодска кясмя йол дейясян бурадан уч гюнлюк йол мясафяси узаглыгындадыр.
Арслан ага тяяссюфлянирмиш кими джаваб верди:
– Догруданмы. Демяк мяня йанлыш мялумат верибляр. Амма йеня севинирям кий, хеч олмаса сизя баш
чякя билдим.
Бу гяндж, хяр халда йолуну гясдян бу гядяр узаг салыб кий, Бакыйа гайыдандан сонра мяни гёрдюйюню
эвдя даныша билсин. Демяли Бакыда шёхрятим хейли йайылыб.
Арслан аганын стяканына шяраб тёкдюм. О бёйюк гуртумларла шярабы ичди. Бир аз кечяндян сонра
садялёвхлюкля мяндян сорушду:
– али хан, дейин гёрюм о гюндян бу гюня гядяр башга бир адамы олдюрмюсянми, йалварырам, мяня
дюзюню дейин. Анд ичирям, хеч кимя демярям.
– Бяли, олдюрмюшям, озю да бир чох адамы.
– Сян аллах дюзюню дейирсян.
О кейфлянмишди вя хяля да ичмяйиня давам эдирди. Мян да онун стяканыны дурмадан шярабла
долдурурдум. “Бяс Нино иля эвляняджяксянми.” – дейя сорушду, шяхярдя джамаат бу барядя дейир кий, сян
ону хяля да севирсян.
О, кейфли халда гяхгяхя чякиб гюлдю вя шяраб ичмяйиня давам этди. Билирсян, биз хамымыз озюмюзю эля
итирмишдик кий, эля бютюн гюню сёхбятимиз бу барядя гедирди.
– Догрудан. Бяс Бакыда ня хябяр вар, Арслан ага.
– Бакыдамы. Хеч ня. Тязя бир гязет бурахмага башлайыблар.
Фяхляляр тятил эляйирляр. Мюаллимляримиз хярдян бир сизин затян чох сюрятля парлайан бир тялябя
олдугунузу сёйляйирляр. Аллах эшгиня де гёрюм Нинонун гачырылдыгыны неджя ойряндин.
– азиз гардашым Арслан, гёзял достум, артыг бясдир суаллар вердин. Инди нёвбя мянимдир Де гёрюм
Нинону хеч гёрмюсянми. Бяс Начарарйангилдян неджя, бир кимсяйя раст гялмисянми. Кипианиляр
нейляйирляр. Бу барядя ня дейирляр. Заваллы Арслан аганын агзындакы лохма аз галды кий, богазында галсын.
– Валлах, хеч бир хябярим йохдур. Хеч кими гёрмямишям. Чюнки кючяйя надир халларда чыхырам.
– Няйя гёря достум. Хястя дейилдин кий.
– Хя, бярк хястялянмишдим. Дифтерийайа тутулмушдум. Тясяввюр эдин кий, гюндя уч дяфя дярман гябул
эдирдим.
– Дифтерийайа гаршы.
– Бяли.
– Ичмяйини давам эт, Арслан ага. Шяраб сагламлыг учюн чох йахшыдыр.
Ичди. Сонра она тяряф айилиб сорушдум:
– азиз достум, де гёрюм, ахырынджы дяфя ня заман дюз сёз данышмысан.
О, мясум гёзляри иля мяня бахды вя сямими тярздя деди: “Мяктябдя, уч дяфя учюн нечя олдугуну
билдийим замандан”.
Дадлы шяраб бу садялёвх гянджи тамам сярхош этмишди. Онун суалларыма аз-чох догру джаваб веряджяйи
вахты чатмышды. Эля она гёря да ону диндирмяйя башладым. О кяндя анджаг мараг мягсяди иля гялмиш
олдугуну, дифтерийа хястялийиня тутулмадыгыны вя Бакыда гедян бютюн деди-годулары дяринлийиня гядяр
билдийини этираф этди. Сонра о, озюня мяхсус бир формада чярянчилик эдяряк: “Начарарйанлар сяни
олдюрмяк истяйирляр” деди. “Лакин онлар алверишли бир фюрсяти гёзляйирляр. Бир-ики дяфя Кипианиляри зийарят
этмяйя гетдим. Узун заман иди кий, Нино хястялянмишди. Сонра ону Тифлися апардылар. Инди о, гери
гайыдыб. Нинону шяхяр клубунда кечирилян балда гёрдюм. Билирсян...”
– О шярабы су кими ичир вя дурмадан гяхгяхялярля гюлюрдю.
– О, анджаг рус забитляри иля рягс эдирди. Валидейнляри ону Москвайа гёндярмяк истяйирляр, амма о
гетмяк истямир. Нино хяр гюн шяхяря чыхыр вя бютюн руслар она вурулублар. Илйас бяйя орден верилиб,
Мяммяд Хейдяр да джябхядя йараланыб. Начарарйанларын вилласы йаныб кюл олду. Дейирляр кий, вилланы
сянин достларын йандырыблар.
– Даха башга ня хябяр вар.
– Хя, бир да, Нино кичик бир ит алыб. Хяр гюн ону амансызджасына дёйюр. Итя ня ад гойдугуну хеч ким
билмир. Бязи адамлар Нинонун ону али хан, башгалары ися Начарарйан дейя чагырдыгларыны сёйляйирляр.
Анджаг мяня эля гялир кий, Нино итини Сейид Мустафа дейя чагырыр. Сянин атаны да гёрмюшям. О мяня
деди кий, агяр йеня да деди-годуйла мяшгул олсан сяни дёйяджяйям. Кипианиляр Тифлисдя эв алыблар. Бялкя
бирдяфялик кёчюб орада йерляшдиляр.
Арслан ага, чох йаланчы бир мялуматдыр.
– Бяс сян ня оладжагсан, Арслан ага.
– О сярхош бахышлары иля мяня бахыб деди: “Крал оладжагам”.
– Ня оладжагсан.
– Мян гёзял бир олкянин кралы олмаг истяйирям. Истяйирям кий, чохлу сюварим олсун.
– Сонра ня истяйирсян.
– олмяк истяйирям.
– Ня учюн.
– Кралы оладжагым олкяни фятх эдяркян олмяк истяйирям!
Мян гяхгяхя чякиб гюлдюм. Дейясян о, бундан инджиди.
– Йарамазлар мяни уч гюнлюйя карантиня гойдулар.
– Харада, мяктябдя.
– Хя, озю да билирсян нийя. Чюнки йеня гязет учюн мягаля йазмышдым. Мягалямдя орта мяктяб
шагирдляри иля гяддар ряфтар эдилдийи барядя йазмышдым. Валлах, эля гийамят гопмушду кий!
– Ай Арслан ага, адам хяр гязетя мягаля йазмаз
– Йазар, гёрярсян, шяхяря гайыданда сянин хаггында да йазаджагам. Анджаг сянин адыны йазмайаджагам.
Чюнки ад чякмякдян хошум гялмир. Ахы, хям да кий, сянин достунам. Беля бир шей йазаджагам: “Ган
давасындан гачыш... Олкямизин пис бир адяти”.
О, шюшядя галан шярабы ахыра гядяр ичди, сонра килимин устюня узаныб йухуйа гетди. Онун нёкяри ичяри
гирди вя наразылыгда узюмя бахды. Эля бил бахышы иля дейирди: “Айыб олсун сизя, али хан, бу заваллы ушагы бу
гядяр ичирдярлярми.”
Галхыб геджянин гаранлыгында байыра чыхдым. Сян бу йарамаз джавана, Арслан агайа бах! Хяр халда,
шюбхясиз кий, дедикляринин йарысы уйдурмайды. Няйя гёря Нино итини хяр гюн дёймялийди. Аллах билир кий, о
итиня ня ад гоймушду!
Кянд йолу иля ашагы эниб тарлаларын гырагында отурдум. Гайалар айын гаранлыгында йухарыдан мяня
аджыглы-аджыглы бахырдылар. Гёрясян онлар кечмиши ми, йохса инсанларын хяйалларындан кечянляри ми
хатырлайырдылар. Гаранлыг сямадакы улдузлар Бакынын ишыгларыны хатырладырды.
Сонсузлугдан гялян минлярля шюа мяним гёз бябяйимдя аксини тапырды. Беляджя бир саат, бялкя да даха
чох отурдугум йердя сяманы сейр этдим. “Демяли Нино рус забитляри иля рягс эдир” дейя дюшюндюм.
Бирдян биря о хяйалятлярля долу геджяни ахыра чатдырмаг учюн Бакыйа гайытмаг истядим. Бир кяртянкяля
хышылты иля йанымдан кечяндя ону тутдум. Онун гяфлят горхусуна бюрюнмюш уряйи овуджумун ичиндя
чырпынырды. Мян онун сойуг бядянини сыгалладым. Онун баладжа гёзляри горхудан мяня бахырды. Ону
йухары галдырыб диггятля бахдым. Дяриси солмуш бу мяхлуг гядимдян галмыш, устю гурумуш бир дярийля
ортюлмюш джанлы бир дашы хатырладырды.
Кяртянкяляйя “Нино” дейя мюраджият этдим вя Нинонун итини йадыма салдым. “Нино сяни дёйюм.”
Амма... адам кяртянкяляни неджя дёйя биляр.
Бирдян кяртянкяля агзыны ачды. Агзындан ити дили байыра чыхды вя дярхал гери чякилди. Мян гяхгяхя чякиб
гюлдюм. Онун дили кичик вя чевик иди. Овджуму ачдым вя кяртянкяля гаранлыгда, дашларын арасында йох
олду.
Айага галхыб комайа гайытдым. Арслан ага хяля да йердя сярилиб йатырды. Онун башы сядагятли нёкяринин
дизляри устюндя иди.
Дама чыхдым намаз вахтына гядяр бир папирос чякдим.
Ийирми.
Хеч озюм да билмирям кий, бу неджя олду. Бир гюн ойаныб гаршымда Нинону гёрдюм.
– Йаман тянбял олмусан, али хан, – дейя Нино диллянди.
Сонра ися дёшяйимин гырагында отурду.
– устялик йатанда да хорулдайырсан, бу да хеч сяня йарашмыр.
Айага галхыб тярс-тярс она бахдым: “Хорулдамаг тютюнюмя гатылан няшядяндир” дедим.
Нино башы иля сёзлярими тясдигляди:
– эля ися няшя чякмяйи гяряк бурахасан.
– Ай сяфех, де гёрюм алдыгын о йазыг ити нийя дёйюрсян.
Итими, сол алимля онун гуйругундан йапышырам, саг алимля да кюряйиня вура-вура ону дёйюрям.
– Бяс итиня ня ад гоймусан.
Нино мюлайим бир сясля:
– Ону Килиманджаро дейя чагырырам.
Гёзлярими овушдурдум вя бирдян хяр шей гёзляримин габагында джанланды: Начарарйан, Гарабаг аты, ай
ишыгы иля айдынлашмыш йол вя Сейидин тяркиндяки Нино.
“Нино!” дейя багырараг йеримдян атылдым: “Бурайа неджя гяля билдин”.
Арслан ага, мяни олдюрмяк истядийини шяхярдя хамыйа данышыб. Эля она гёря да бурайа гялдим.
Онун гёзляри йашла долу иди.
– Сянин учюн эля дарыхмышам кий, али хан, хеч инанмазсан.
Алим Нинонун сачларына тохунду. Ону гуджаглайыб опдюм, додаглары ачылды. Додагларынын хяраряти
мяни мяст эйляди.
Нинону дёшяйя узандырдым вя айниндяки ипяк палтарыны чыхартдым. Онун бядяни йумшаг вя атирли иди.
Нино о гядяр арыг иди кий, онун габыргалары гёрюнюрдю. Ону гуджагыма алыб эля бярк сыхдым кий, агрыдан
зарыды. “Нино” дедим. Бу кялмянин санки сехрли гюдряти варды. Бу кялмянин сехри иля реал ня вардыса,
гейбя чыхды. Бу реаллыгдан йалныз икийашармыш ири гюрджю гёзляри вя хяр шейи – горхуну, ляззяти, марагы вя
хошбяхтлийи бирдян-биря йахшы йандыран агрыны акс этдирян гёзляр галмышды. Нино хеч агламады, фярйад да
гопармады. Нино бирдян-биря йорганы галдырыб, онун алтына гирди вя сифятини синямя дайайараг гизлятди.
Онун зяриф бядянинин хяр бир хярякяти йагыша сусамыш торпагын имдадыны хатырладырды.
Йорганы хяфифджя айаг уджума догру чякдим.
Бир мюддят сяссиз, йоргун вя хошбяхт халда узандыгымыз йердя галдыг. Бирдян Нино диллянди:
– Инди мян эвимизя гайыдаджагам. Артыг сянин мяни олдюрмяйяджяйини анладым.
– Бурайатякми гялмисян, Нино.
– Йох, мяни бурайа Сейид Мустафа гятирди. О мяни бурайа гятиряркян деди кий, сяни али ханын йанына
апарырам. Амма ону инджитсян, сяни олдюрярям. Одур ха, Сейид Мустафа байырда отуруб, алиндя да
тапанча, агяр сяни мяйус этмишямся, ону ичяри чагыра билярсян.
Мян ону чагырмадым. Авязиндя Нинону опдюм.
– эля бунун учюн бурайа гялмисян.
– Йох, – дейя Нино дюзюню деди.
– эля ися сёйля гёрюм, ня учюн бурайа гялмисян.
– Няйи сёйляйим. – дейя Нино диллянди.
– О геджя Сейид Мустафанын атынын тяркиндя Бакыйа дёняркян нийя сусурдун.
– Гюрурумдан.
– Бяс инди ня учюн бурадасан.
О да гюрурумдан...
Онун алини алимя алыб, чяхрайы гюл рянгли бармагларыны ойнатдым.
– Бяс Начарарйанмясялясини неджя изах эдяджяксян. – дедим.
Нино йавашджа деди:
– Хеч фикирляшмя кий, о мяни зорла гачырдырды. Мян эля хярякят этмякля да догру этдийимя инанырдым.
Лакин йанылмышдым. Гюнах мяндя иди вя мян олмяли идим. Онун учюн данышмайыб сусурдум... Эля бу
сябябдян да бурайа гялмишям. Инди хяр шейи артыг ойряндинми.
Онун исти овуджунун ичини опдюм. Хягигят онун озю учюн чох тяхлюкяли бир шей олдугу халда О,
ачыгыны данышырды. Сонра Нино айага дурду, отага нязяр салды, гямгин халда деди:
– Инди мян эвимизя гайыдырам. Сян мянимля эвлянмяли дейилсян.
Мян Москвайа гедирям.
Мян гапыйа йахынлашыб, гапынын бир тайыны ахыра гядяр ачдым. Чопур достум Сейид Мустафа силахы алиндя
гапынын байыр тяряфиндя бардаш гуруб отурмушду. Онун йашыл гуршагы да белиндя иди.
– Сейид – дедим – гет бир молла вя бир шахид чагыр. Бир саата эвлянирям.
Сейид джаваб верди:
– Молла чагырмайаджагам. Йалныз ики шахид гятиряджяйям. Кябини да мян озюм кясяджяйям. Мяним буна
сялахиййятим чатыр.
Гапыны багладым. Нино чарпайыда отурмушду. Онун гара сачлар чийинляриня тёкюлмюшдю. О гюлдю:
– Бир фикирляш ня эдирсян, али хан. Сян позгун бир гызла эвлянирсян.
Мян онун йанына узандым.
– Сян догрудан да мянимля эвлянмяк истяйирсян. – дейя Нино сорушду.
– агяр мяни арлийя гябул эдярсянся...Билирсян кий, ганлыйам, дюшмянлярим мяни ахтарырлар.
– Билирям, амма онлар бурайа гялиб чыхмазлар. Гял эля биз да бурада галаг.
– Нино, сян хягигятян бурада мяним йанымда галмаг истяйирсян. Бу даг кяндиндя, бу касыб комада,
евсиз, нёкярсиз.
– Бяли, – дейя Нино джаваб верди. Мян бурада галмаг истяйирям, чюнки сянин бурада галмагын ваджибдир.
Мян эв ишлярини гёрярям, чёряк биширярям вя сяня йахшы арвад оларам.
– Бяс бурада дарыхмайаджагсан.
– Йох, ахы неджя дарыха билярям кий,... сянинля бир йорганын алтында йатаджайыг.
Кимся гапыны дёйдю. Палтарымы гейдим. Нино да пижамамы айниня гейди. Башында тязя аммамя олан
Сейид Мустафа ичяри гирди. Онун далынджа да ики шахид. Сонра Сейид йердя отурду, гуршагындан бир
гялямдан чыхартды. Гялямданын устюндя “Йалныз аллах йолунда” сёзляри йазылмышды. О, бир кагыз гётюрюб
сол овуджунда тутду. Сонра гамыш гялями мюряккябя батырды. Зяриф бир хятля йазмагабашлады:
“Бисмиллахюл – ряхманюр-ряхим”. Сонра мяня узюню тутуб сорушду:
– Ага, адыныз нядир.
– али хан Ширваншир. Ширваншир няслиндян олан Сяфяр ханын оглу али хан.
– Дининиз.
– Мюсялманам алхямдюлиллах.
– Истяйиниз нядир.
– Истяйим бу гадынла эвлянмякдир.
– Ханым, сизин адыныз нядир.
– Принсес Нино Кипиани.
– Дининиз.
– Рум Ортодокс килсясиня мянсубам.
– Сизин истяйиниз нядир.
– Бу адамын арвады олмаг истяйирям.
– Дининизи сахламаг фикриндясиниз, йохса аринизин дининя кечмяк истяйирсиниз.
Нино бир анлыга тяряддюд этди, сонра башыны галдырыб, гюрур вя гятиййятля деди:
– Мян оз диними сахламаг ниййятиндяйям.
Сейид джясарятля йазырды. Кагыз онун овджунун ичиндян сюрюшюр вя кагызын узяри йаваш-йаваш чох гёзял
аряб кялмяляриля долурду. Кябин кагызы хазыр иди.
– Инди сиз имзалайын – дейя Сейид диллянди.
Имзамы кагызын алтына атдым.
Инди мян хансы фамили йазмалыйам. – дейя Нино сорушду.
– Тязя фамили.
Нино бир алля гялями мёхкям сыхыб йазды: “Нино ханым Ширваншир”.
Сонра шахидляр да имзаларыны гойдулар. Сейид Мустафа узяриндя оз ады хякк олунмуш мёхюрюню
чыхардыб кагыза басды. Зяриф куфи хятти иля орада бу сёзляр хякк олунмушду: “Кюлл-Ихтийарын гулу Хафиз
Сейид Мустафа Мяшхяди”.
Сейид кябин сянядини мяня узатды. Сонра мяни гуджаглайыб фарсджа деди: “Али хан, мян йахшы адам
дейилям”. Лакин Арслан ага дедики, сян Ниносуз бу дагларда алдян гедярсян вя аййаш оларсан. Бу да
гюнахдыр. Нино йалварды кий, ону да бурайа гятирим. агяр Нинонун дедикляри хягигятдирся, ону
севмялисян. Хягигят дейился, эля сабах ону олдюряк.
– Онун дедикляри хягигят дейил, амма ону олдюрмяйяджяйик, гой йашасын.
Сейид Мустафа чашгын бир бахышла мяня бахды. Сонра отага гёз гяздириб гях-гяхя иля гюлдю.
Бир саатдан сонра сулу гялйан тянтяня иля учурумдан ашагы атылды. Бютюн той мярасимимиз бундан
ибарят олду.
Гёзлянилмядян хяйат бирдян-биря йенидян гёзялляшмяйя башлады. Мян кючядян кечяндя кянд джамааты
мяня бахыб гюлюмсяйирди. Мян да онлара гюлюмсяйяряк джаваб верирдим. Чюнки хошбяхт идим. Озюмю
мисилсиз дяряджядя йахшы хисс эдирдим. Истярдим кий, бютюн омрюмю баладжа айаглары олан, парлаг гырмызы
рянгли Дагыстан шалвары геймиш Нино иля бирликдя бурада кечирдим.
Нино озюню аулдакы хяйата уйгунлашдырмышды. Нино аулдакы бютюн гадынлардан фяргли олараг башга джюр
йашамагы, башга джюр дюшюнмяйи вя башга джюр давранмагы баджаран бир гадын олдугуну кимся хисс
этмирди. Кянддя хеч кимин эв хидмятчиси олмадыгы учюн, Нино да хидмятчи тутмагдан гятиййятля
имтина эдирди. Нино йемяк биширирди, гоншулугдакы гадынларла лаггырты вурур вя кяндин бютюн деди-
годуларыны да бир-бир мяня данышарды. Мян ися ата миниб ова чыхыр, овладыгым хейванлары эвя гятирир вя
Нинонун биширдийи бютюн гярибя йемякляри йейирдим.
Бизим гюндяликхяйатымыз беля кечирди: сяхяр тездян мян Нинонун айагйалын вя алиндя бош бир бёйюк
сяхянг булага су гятирмяйя гэтмясини сейр эдирдим. Сяхянги долдурдугдан сонра о йалын айагларыны
кяля-кётюр дашларын устюня эхтийатда гойа-гойа гери гайыдырды. Сяхянги саг чийниня галдырыб, зяриф алляри
иля онун дястяйиндян бярк-бярк йапышырды. Нино йалныз бир дяфя бюдряйиб йыхылмышды, сяхянг да алиндян
чыхыб йуварлана-йуварлана ашагы дюшмюшдю. О заман бу рюсвайчылыга дёзмяйян Нино аджы гёз йашлары
тёкюрдю. Гоншулугдакы гадынлар она тясялли верирдиляр. Бу хадисядян сонра Нино су гятирмяк учюн хяр
гюн кяндин гадынлары иля бирликдя булага гедирди. Онлар газ йериши иля йамаджлардан йухары дырманырдылар.
Мян узагдан Нинонун йалын айагларыны гёрюрдюм. Нино джидди бахышларла ирялийя бахырды. Беля вахтларда
о мяня бахмазды, мян да бахышларымы онун йанындан башга тяряфляря чевирирдим. О даглыларын
ганунуну йахшы гаврамышды.Ганун ися бу иди кий, гадын хеч бир вяджхля башга адамларын йанында оз
мяхяббятини бирузя вермямялидир. Нино гаранлыг комайа гирир, гапыны ортюр, сяхянги йеря гойур вя
мяня бир парч су верирди. Сонра кюндждян чёряк, пендир вя бал чыхарыб гятирирди вя биз да кянд джамааты
кими йемяйи ал иля йейярдик. Нино йердя бардаш гуруб отурмагы да ойрянмишди.Йемяйимизи йейиб
гуртардыгдан сонраНино бармагларыны йалайараг агаппаг дишлярини гёстярярди. Сонра дейярди:
Бурадакы аняняйя гёря, инди мян сянин айагларыны йумалыйам. Лакин биз тяк олдугумуза гёря вя мян
да булага гедиб су гятирдийимя гёря, сян мяним айагларымы йумалысан.
Мян онун айаг адландырдыгы кичиджик, гюлмяли ойунджаглары суйа гойурдум. Нино ушаг кими айагларыны
ойнадыр, узюмя су зярряляри сычрадырды. Сонра да дама чыхыб орада отурурдуг. Нино бязян пясдян
махны охуйарды, бязян да Мадоннайа бянзяр сифятини мяня чевириб сусарды. Мян ися Мадоннанын
сифятиня бахмагдан хеч йорулмурдум. Хяр геджя баладжа бир хейван кими бюзюшюб йатарды.
Бир дяфя Нино мяндян сорушду:
– али хан, хошбяхтсянми.
– Чох хошбяхтям. Бяс сян Бакыйа гайытмаг истяйирсянми.
– Йох! – дейя джидди джаваб верди – мян гёстярмяк истяйирям кий, бютюн Асийа гадынларынын баджардыгыны
мян да баджарырам, оз аримя да гуллуг эдя билирям.
Нефт лампасыны сёндюрдюйюмюз заман Нино йатага узаныр, гаранлыгын дяринликляриня бахараг онямли
мясяляляр барядя дюшюнюрдю: гёрясян гойун гызартмасына бу гядяр сарымсаг тёкмяк лазым иди, йа йох.
Гёрясян шаир Руставели иля кралича Тамара арасында бир мяхяббят алагяси варды, йохса, йох. Кянддя
йашайан заман бирдян диш агрысы тутса, кянддя ня эдяджям вя няйя гёря дюнян гоншудакы арвад арини
сюпюргя иля амансызджасына дёйюрдю.
Нино дярдли-дярдли “Хяйат мёджюзялярля долудур” дейиб йатарды. Геджяляр ойанар, дирсяйимя тохунар,
сонра да сон дяряджя гюрур вя ловгалыгла: “мян Нинойам” дейиб йеня йатарды. Мян онун инджя
чийинлярини йорганла ортярдим.
“Нино – дейя фикирляширдим – сян хягигятян Дагыстанын кяндиндяки хяйатдан даха йахшы йерлярдя
йашамага лайиг адамсан”.
Бир гюн йахынлыгымыздакы Гунзах гясябясиня гетмишдим. Герийя гайыданда нефт лампасы, граммофон
вя бир адяд да ипяк шарф гятирдим... Нино граммофону гёрдюкдя гёзляри кяллясиня чыхды. Амма чох
тяяссюф кий, бютюн Гунзахда анджаг ики граммофон валы вар иди. Онлардан бири даглы рягси, икинджиси ися
“Аида” операсындан бир арийа иди. Биз бу валларын ахянгляри арасындакы фярги билмяйинджяйя гядяр онлары
далбадал гойуб гулаг асырдыг.
Бакыдан арабир хябяр гялирди. Нинонун валидейнляри бизя йалварырдылар кий, бир мядяни олкяйя гедиб орада
йашайаг, йохса бизя лянят охуйаджаглар. Нинонун атасы бирджя дяфя йанымыза гялди. Гызынын комада
йашадыгыны гёрдюйю заман кнйаз озюндян чыхды.
– Аллах эшгиня, бураны тярк эдин. Бу йабаны йердя Нино хягигятян хястяляня биляр.
Нино джаваб верди кий: – Ата, мян хеч вахт индики кими саглам олмамышам. Биз бурадан хеч йана гедя
билмярик. Мян бу йашда дул галмаг истямирям.
– Ахы, дюнйада битяряф олкяляр вар, мясялян Испанийа. Начарарйанлардан хеч бири орада сизя илишя билмяз.
– Бяс Испанийайа неджя гедя билярик, Ата.
– Исвеч йолу иля.
Нино гязябля джаваб верди кий, мян Исвеч йолу иля хеч йана гетмяк истямирям.
Кнйаз Бакыйа гайытды. О, хяр ай бизя алт палтарлары, ширниййат вя китаблар гёндярирди. Нино да китаблары
сахлайыр, галан шейляри ися кянд джамаатына хядиййя верярди.
Бир гюн атам йанымыза гялди. Нино ону утанджаг бир тябяссюмля гаршылады.
– Йемякляри сянми биширирсян. – дейя атам сорушду.
– Бяли, мян биширирям.
– Суйу да сян дашыйырсан.
– Бяли, мян дашыйырам.
– Йолдан йоргун гялмишям, мяним айагларымы йуйа билярсянми.
Нино дярхал гедиб су вя ляйяни гятириб атамын айагларыны йуду. Атам: “Тяшяккюр эдирям” дейиб
джибиндян чяхрайы мирваридян дюзюлмюш бир бойунбагы чыхардыб Нинонун бойнуна тахды. Сонра
Нинонун хазырламыш олдугу сюфряйя отуруб онун биширдийи йемяйи йеди вя гярарыны билдирди: “Али хан,
сяня лайиг бир арвадын вар, йалныз онун ашпазлыгы писдир. Сяня Бакыдан бир ашпаз гёндяряджяйям”.
Нино гышгырыб деди:
– Сиздян хахиш эдирям гёндярмяйин – деди – мян аримя озюм гуллуг этмяк истяйирям.
Атам гюлдю вя шяхяря гайыдан кими Нинойа брилйант гашлы бир джют сырга гёндярди.
Кяндимиздя хяйат сон дяряджя сакит иди. Йалныз бир дяфя Газы Моллабёйюк бир хябярля йанымыза гялиб
деди кий, кяндин кянарында силахлы бир намялум шяхс йахаланыб. Дейирляр кий, бу намялум шяхс эрмяни
имиш. Кянддя хай-кюй гопду... Чюнки йахаланан адамын хядяфи олан мян, кяндин гонагы идим.
Мяним олюмюм бурадакы хяр бир кяндлинин шяряф вя хейсиййятиня вурулмуш силинмяз бир лякя ола
билярди. Байыра чыхдым кий, гедим о адамы гёрюм. Хягигятян бу адам эрмяни иди. Лакин онун
Начарарйан няслиндян олуб-олмадыгыны сёйлямяк чятин иди. Кяндин агсаггаллары топлашыб
мясляхятляширлярвя беля гярара гялирляр кий, о адама бир нечя мёхкям шаллаг вуруб кянддян говсунлар.
Агяр о Начарарйанларын няслиндяндирся, гедиб о бириляриня хябяр веряджяк. Йох, агяр о нясилдян дейился,
онда аллах кяндлилярин хош ниййятини гёрюб, онларын гюнахыны багышлайаджаг.
Харадаса, башга бир планетдя мюхарибя гедирди. Бизим бундан хябяримиз йох иди. Дагларымыз Шамил
дёврюнюн афсаняляри иля долу иди. Мюхарибя хябярляри бизя хеч гялиб чатмырды. Достларымыз вахташыры бизя
гязет гёндярирдиляр, лакин мян гялян гязетляри охумадан бир кянара атырдым. Нино бир дяфя сорушду:
– Йадындан чыхмайыб кий, мюхарибя хяля да давам эдир.
Мян гюля-гюля джаваб вердим:
– Нино, догрусуну дейим кий, мюхарибяни тамам йадымдан чыхармышдым. Дюзю, кечмишля гяляджяк
арасында бясит бир ара олса беля, мяним учюн о анларда йашадыгымдан даха гёзял бир хяйат ола билмязди.
Бу, али хан Ширванширя олан Танрынын хядиййяси иди.
Эля бу вахт тяр ичиндя олан атын устюндя бир няфяр бизя мяктуб гятирди. Мяктуб ня атамдан, ня да
Сейид Мустафадан иди. Мяктубун устюндя “Арслан агадан али хана” сёзляри йазылмышды. Нино тяяджджюбля
сорушду:
– О биздян ня истяйя биляр.
Атлы деди кий, сизя чохлу мяктуб гёндярибляр, онлар йолдадырлар. Арслан ага мяня чохлу пул верди кий, бу
хябяри сиз биринджи олараг ондан эшидясиниз. “Аулдакы хяйатымыз сона чатыр” дейя дюшюнюб мяктубу
ачдым: Сонра мяктубу охумага башладым:
“Сизи танры адындан саламлайырам, али хан, неджясиниз. Атларыныз, шярабыныз, гойунларыныз вя бирликдя
йашадыгыныз инсанлар неджядирляр. Мяни сорушсаныз, мян йахшыйам, атларым, шярабларым вя атрафымдакылар
да йахшыдыр. Хябярин олсун дейя билдирирям кий, шяхяримиздя бёйюк хадися баш вериб. Мяхбуслар
хябсханадан бурахылыблар, инди онлар шяхяримизин кючяляриндя гязиширляр. Билирям, инди сорушаджагсан кий,
бяс полисляр харададырлар. Амма бил кий, дюняня гядяр хёкумят нюмайяндяляри олан полисляр инди дяниз
гырагындакы зиндандадырлар. Бяс асгярляр. Артыг асгяр-филан да йохдур. Билирям, достум, инди башыны
йелляйиб дейяджяксян кий, бяс бизим губернатор бу ишляря неджя йол верир. Агах ол кий, бизим агыллы
губернаторумуз йарарсыз адамлары идаря этмякдян йорулуб, дюнян шяхяримиздян гачмышдыр. Ондан
анджаг бир дяст шалвар вя бир кёхня кокарды галыб. Йягин кий, мяня гюлюрсян, фикирляширсян кий, йалан
данышырам. Инан достум, мян йалан данышмырам. Билирям, инди озюн-озюня суал вериб дейяджяксян кий,
бяс няйя гёря чар шяхяримизя орду бирликляри вя йени губернатор гёндярмир. Хябярин олсун кий, артыг чар
мёвджуд дейил. Умумиййятля инди хеч бир шей мёвджуд дейил. Хяля билмирям бу шейляря ня ад верирляр,
лакин дюнян мяктябин баш мюаллимини дёйдюк вя хеч ким бизя мане олмады. Мян сянин достунам,
Али хан. Она гёря да бютюн бунлары сяня илк дяфя хябяр верян мян олмаг истяйирям. Бютюн
Начарарйанлар олкяляриня гачыблар. Шяхярдя да даха полис мёвджуд дейил. Саг-саламат галын, али хан.
Сянин достун вя гулун Арслан ага”.
Башымы галдырдым. Нинонун рянги гачмышды. О, титряк сясля диллянди:
– али хан, йол ачыгдыр. Биз эвя гайыдырыг, эвя!
Гюджлю севиндждян вядждя гялян Нино бу сёзляри тякрар эдирди. О, бойнума сарылыб “гедирик” дейя хычгыра-
хычгыра агламага башлады. О, йалын айагларыны аулдакы тозлу хяйятя дёйяджлямяйя башлады.
– Хя, элядир Нино, тябии кий, биз эвимизя гайыдырыг.
Мян хям севинирдим вя хям да кядярлянирдим. Сарымтыл гаралы даглар бютюн гёзяллийи вя джазибядарлыгы
иля узагда парылдайырды.
Учурумун узяриня сохулмуш ары йуваларыны андыран кичик комалара бахдым, сонра узюмю мёминляри
ибадятя чагыран кичик минаряйя чевирдим.
О гюн аул хяйатынын сон гюню иди.
Ийирми бирь.
Инсанларын сифятиндя горху вя севиндж хисси бир-бириня гарышдыгы айдын хисс олунурду. Кючялярин бу
башындан о башына кими узанан гызылы рянгли гиймятли кагызларда мянасыз шюарлар йазылмышды. Базарда алвер
эдян гадынлар тинлярдя топланыб Америка Хиндуларына вя Африка зянджиляриня азадлыг верилмясини тяляб
эдирдиляр. Мюхарибянин гедиши тярсиня дёнмюшдю. Бёйюк кнйаз гейбя чыхмышды вя джырым-джындыр, уст-
башдан тёкюлмюш, ичиндя халдан дюшмюш асгяр галыглары шяхярин кючяляриндя сяргярдан долашырдылар.
Геджяляр атышма сясляри эшидилир, гюндюзляр ися гарышыглыг йараданлар дюканлары гарят эдирдиляр.
Нино айилиб атласа бахырды. “Мян мюхарибя олмайан бир олкя ахтарырам” дейя Нино бармагыны
рянгарянг бязи сярхяд джизгиляринин узяриндя гяздирирди.
Мян да истехза иля дедим:
“Бялкя Москвайа вя йахуд да Петербурга гедяк.” дедим.
Нино чийинлярини чякди. Нино бирдян бармагыны Норвечин узяриндя сахлады.
– албяття, о олкянин барыш ичиндя олдугуна аминям. Амма орайа неджя гедя билярик.
Нино кёксюню отюрдю.
– Йох, орайа гедя билмярик. Бяс Америкайа ня дейирсян.
– Атлантик океан дюшмянин суалты гайыглары иля долудур, – дедим. Бяс Хиндистан, Испанийа, Чин,
Йапонийа.
– Ораларда да йа мюхарибя гедир, йа да оралара гедиб чыха билмярик.
– али хан, демяли биз тяляйя дюшмюшюк.
– Дюз баша дюшмюсян, Нино. Инди гачмагын хеч бир мянасы йохдур. Инди биз хеч олмаса тюркляр гяляня
кими шяхяр ахлинин саглам агыллы вя тямкинли олмасынын йолларыны ахтармалыйыг.
Нино наразы халда диллянди:
– Ахы нийя мян гяхрямана аря гетмишям! Мян шюарлары, нитгляри севмирям. Агяр бу ишляр беля давам
едярся, Ирандакы сянин аминин йанына гачаджагам.
– Беля давам эдя билмяз, – дейиб эви тярк этдим.
Ислам хейриййя джямиййятинин бинасында бир топланты варды. Бир нечя ай бундан габаг атамын эвиндя
халгымызын агибятиня бёйюк гайгы гёстярян алиджянаб адамлар орада дейилдиляр. Бинанын салонуна голу
гюввятли джаванлар долушмушдулар. Гапыда Илйас бяйя раст гялдим. Илйас бяй Мяммяд Хейдярля бирликдя
джябхядян гайытмышдылар. Чарын оз тахтыны тярк этмясини эшидиб шяхяря гялмишдиляр. Мюхарибядя
гёрдюклярини гийамятя гядяр урякляриндя дашыйаджаг адамлара бянзяйирдиляр.
– али хан – дейя Илйас бяй мяня мюраджият этди – биз хярякят этмялийик. Дюшмян шяхярин гапысында
дайаныб
– Бяли, биз озюмюзю мюдафия этмялийик.
– Йох, бизим хюджума кечмяйимиз лазымдыр.
Илйас бяй бу сёзляри дейиб хитабят кюрсюсюня галхды вя амираня бир сясля данышмага башлады: “Хёрмятли
мюсялманлар! Мян бир даха шяхяримизин вязиййятини сизя изах этмяк истяйирям.
Ингилаб башланандан бяри джябхя дагылыр. Рус ордусундан гачмыш алляри силахлы фярариляр сойгунчулуга
хазыр вязиййятдя Бакынын атрафында дайаныблар. Шяхярдя йалныз бир мюсялман хярби хиссяси вардыр. Бу
хисся да “Вяхши дивизийа”нын кёнюллюляриндян ибарятдир. Биз хям сайджа вя хям да хярби сурсат
бахымындан рус ордусундан зяифик. Шяхяримиздяки икинджи хярби хисся ися “Дашнаксютйун” адлы эрмяни
миллятчи партийасынын хярби дястяляридир. Бу партийанын лидерляри олан Степан Лалайев вя Андроник
Озанйан бизимля тямас йаратмышлар. Онлар Гарабагы вя эрмянистаны мюдафия этмяк учюн шяхярин
эрмяни сакинляриндян ибарят орду дюзялдирдиляр. Биз бу ордунун йарадылмасы, эляджя да онун эрмянистан
тяряфя йюрюш этмяси барясиндяки планы тясвиб этмишик. Бу сябябдян да эрмяниляр бизимля бирляшиб руслара
ултиматум вермяйя разыдырлар. Биз тяляб эдирик кий, рус асгярляри вя гачгынлары бир да бизим шяхяримиздян
кечмясинляр. Руслар бизим тялябимизи рядд этсяляр, биз эрмянилярля иттифагда оз тялябляримизи хярби йолла
йериня йетирмяк игтидарындайыг. Мюсялманлар, “Вяхши дивизийа”йа йазылын вя силаха сарылын. Дюшмян гапы
агзындадыр”.
Мян гулаг асырдым. Бу нитгдян мюхарибя вя ган ийи гялирди. Артыг нечя гюн иди кий, казарманын
хяйятиндя пулемйотдан неджя истифадя этмяйи ойрянирдим. Инди бу йени билгини лазымлы йердя тятбиг
этмяк оларды. Мяммяд Хейдяр йанымда дайаныб патрондашлары иля ойнайырды, айилиб онун гулагына
дедим: “Топлантыдан сонра Илйас бяйля бизя гялин. Сейид Мустафа да биздя оладжаг. Биз вязиййяти
мюзакиря этмялийик”.
Мяммяд Хейдяр башы иля “гялярик” ишарятини эдиб гетди. Достлары чох кечмядян гялдиляр. Онлар силахлы
идиляр. Хяття Сейид Мустафа беля йашыл гуршагынын алтына бир хянджяр тахмышды. Нино бир эвдар гадын кими
тялясик чай хазырлады. Ичимиздя анлашылмаз бир сакитлик вар иди. Мюхарибя аряфясиндя шяхяр сыхынтылы вя йад
гёрюнюрдю. Хяля да кючялярдя инсанлар гязиширдиляр, ишя гедирдиляр вя базарларда алвер эдирдиляр. Амма
онларын хярякятляриндя гейри-реал джяхятляри сезмяк олурду. Эля бил онлар хяйатын гюндялик вярдишляринин
тезликля мянасызлыга чевриляджяйини индидян баша дюшюрдюляр.
– эвиниздя кифайят гядяр силахыныз вармы. – дейя Илйас бяй сорушду.
– Беш тюфянг, сяккиз тапанча, бир пулемйот вя дёйюш сурсатымыз вар.
– Бундан башга эвиниздя гадынларла ушагларын сыгынаджагы учюн зирзяминиз вармы.
Нино бирдян башыны галдырды вя гятиййятля деди:
– Мян зирзямийя гэтмяйяджяйям. Мян эвими мюдафия эдяджяйям. Онун сяси чох сярт вя гяти иди.
Мяммяд Хейдяр чох сакит тярздя деди:
– Нино, биз силах тятбиг эдяджяйик, агяр йаралансаг, сиз да йараларымызы сарыйарсыныз.
Нино башыны ашагы айди. Онун сяси тутулмуш гёрюнюрдю: “Аман Аллах, шяхяримизин кючяляри дёйюш
мейданына, театрымызын бинасы да баш гяраргаха чевриляджяк. Бир аздан сонра ися, Николай кючясиня
гетмяк Чиня гетмякдян да чятин оладжаг. Мюгяддяс Тамара литсейиня гетмяк учюн йа дюнйагёрюшюню
дяйишмяк вя йахуд бир ордуну мяглуб этмяк лазым оладжагдыр. Губернатор багына гарны устя сюрюня-
сюрюня гэтмяйинизи вя вахты иля али ханла гёрюшдюйюм ховузун йанында пулемйот гуруладжагыны
хяйалымда джанландырдым. Биз чох гярибя бир шяхярдя йашайырыг”.
Сонра Илйас бяй сёзя башлады:
– Шяхярин ичиндя дёйюш олмайаджагына аминям. Руслар бизим ултиматуму гябул эдяджякляр.
Мяммяд Хейдяр аджыглы-аджыглы гюлюб деди:
– Сизя демяйи йаддан чыхартдым, бурайа гяляндя йолда асядуллаха раст гялдим. О, деди кий, руслар
ултиматуму рядд эдибляр. Онлар тяляб эдирляр кий, биз силахларымызы тяслим эдяк. Мян силахымы онлара
вермяйяджяйям.
Илйас бяй деди:
– Бу бизим эрмяни мюттяфигляримиз учюн мюхарибя демякдир.
Нино сусурду, онун сифяти пянджяряйя тяряф чеврилмишди. Сейид Мустафа аммамясини дюзялдиб деди:
– Аллах, Аллах! Мян джябхядя олмамышам. Али хан гядяр да агыллы дейилям. Лакин шяраити йахшы билирям.
Мюхарибя заманы мюсялманлар кафирлярин сядагятиня бел баглайарса, о мюхарибядян хейир гялмяз.
Аслиндя, башгасына бел багламагын озю пис шейдир. Шярият беля буйурур, хяйат да белядир. Кто командует армянскими отрядами. Степа Лалай! Вы же прекрасно знаете, кто это такой. В 1905 году мусульмане убили его родителей, и я не верю, что он может это забыть. Я вообще не верю, что армяне будут воевать на нашей стороне против русских. Ведь кто такие эти русские. Жалкие оборванцы, анархисты, бандиты. И руководит ими тоже армянин - Степан Шаумян. А армянские националисты скорей договорятся с армянскими анархистами, чем с азербайджанскими националистами. Все это ясно, как Коран.
- Сеид, - возразила Нино, - если победят русские, то не поздоровится ни Лалаю, ни Андронику.
Мухаммед Гейдар расхохотался.
- Простите меня, - сказал он потом в ответ на наши удивленные взгляды, - только я сейчас подумал: а что будет с армянами, если победим мы. Если турки войдут в Армению, мы же не станем защищать ее...
- К чему сейчас говорить об этом! - рассердился Ильяс бек. - Это даже не подлежит обсуждению. Армянский вопрос будет решен легко и просто: батальоны Лалая уйдут в Армению. Вместе с солдатами уйдут и их семьи. Таким образом, в Баку через год не останется армян. У них будет свое государство, а у нас - свое. Мы будем жить, как соседи...
- Ильяс бек, - не выдержал я. - Сеид совершенно прав. Не забывайте о голосе крови. Степа Лалай должен быть последним подлецом, чтобы забыть о родителях, убитых мусульманами, и не попытаться отомстить за них.
- Или же он должен быть политиком, Али хан. Он должен быть человеком, который подавит в себе чувство мести, чтобы спасти свой народ от уничтожения. Если он человек умный, то перейдет на нашу сторону. Это принесет пользу и ему самому, и его народу.
Мы проспорили, до темноты.
- Будьте, кем хотите, - вмешалась, наконец, Нино, - будьте политиками, будьте - простыми людьми. Я прошу лишь об одном: возвращайтесь через неделю живыми и здоровыми. Потому что если в городе начнутся бои...
Она не договорила.
Ночью Нино легла рядом со мной, и я видел, что она не спит. Она лежала, устремив взгляд в окно, ее влажные губы были слегка приоткрыты. Я обнял ее. Она повернулась ко мне и прошептала:
- Ты тоже будешь воевать, Али хан.
- Конечно, Нино.
- Конечно, ты будешь воевать, - повторила она, потом, ни слова не говоря, обхватила мое лицо руками, прижалась ко мне всем телом, и, широко раскрыв глаза, подставила губы. Льнущее ко мне тело было охвачено страстью. Нино все жарче прижималась ко мне, и в ее объятиях ощущались желание и страх. На лице лежал отсвет какого-то иного мира, куда дорогу знала лишь она.
Запрокинув голову, она крепко стиснула в ладонях мое лицо и совсем тихо прошептала:
- Я назову ребенка Али.
Потом опять замолчала и снова устремила в окно тревожный и задумчивый взгляд.
В бледном свете луны старинный минарет был похож на тонкую красивую чинару. Мрачной грозной громадой лежали тени крепостных стен. Откуда-то издали доносился звон металла - кто-то точил свой кинжал. Это был уже голос завтрашнего дня, предвестник нашего будущего.
Вдруг зазвонил телефон. Я поднялся, подошел в темноте к телефону и снял трубку. Звонил Ильяс бек.
- Армяне заключили союз с русскими. Они требуют полного разоружения мусульман. Срок до трех часов завтрашнего дня. Мы их условий, конечно же, не примем. Ты с пулеметом займешь позицию на крепостной стене, по левую сторону от ворот Цицианишвили. Я пришлю к тебе еще двадцать человек. Подготовь все для защиты ворот.
Я повесил трубку, Нино сидела на кровати и вопросительно смотрела на меня. Я взял кинжал и проверил его лезвие.
- Что произошло, Али хан.
- Враг у крепостных ворот.
Я оделся и позвал слуг. Это были сильные, высокие, широкоплечие люди. Я раздал им винтовки и прошел в комнату отца. Он стоял перед зеркалом, и слуга чистил ему черкеску.
- Где твоя позиция, Али хан.
- У ворот Цицианишвили.
- Очень хорошо. Я буду в штабе, в зале Исламского благотворительного общества. - Он нацепил на пояс саблю и, разгладив усы, продолжал. - Будь смелым, Али хан. Действуй решительно. Враги не должны попасть в крепость. Если они займут площадь перед воротами, перекрой им дорогу пулеметным огнем. Асадулла приведет крестьян и на Николаевской атакует противника с тыла. - Он положил в карман пистолет и устало добавил: - В восемь уходит последний корабль в Иран, Нино обязательно должна уплыть на нем. Потому что если победят русские, они обесчестят всех женщин.
Я вернулся к себе. Нино говорила по телефону.
- Нет, мама, я остаюсь здесь. Нет, нет, никакой опасности нет. Спасибо, папа, не беспокойся, продуктов у нас достаточно. Да, спасибо. Только прошу, оставьте меня в покое. Отстаньте от меня! Нет, не приду! Повторяю, не хочу приходить, не приду! - крикнула она и бросила трубку.
- Ты права, Нино, - сказал я. - Потому что у отца ты не будешь в безопасности. В восемь в Иран уходит последний пароход. Собирайся.
Ее лицо залилось краской.
- Ты гонишь меня, Али хан.
Еще ни разу я не видел Нино такой.
- В Тегеране ты будешь в безопасности, Нино. Если мы потерпим поражение, они обесчестят всех женщин.
Она взглянула мне в лицо и твердо сказала:
- Никто не сможет обесчестить меня! Будь спокоен, Али хан.
- Уезжай в Иран, Нино. Еще не поздно.
- Довольно об этом, Али, - серьезно ответила она. - Я очень боюсь. Боюсь врагов, боюсь предстоящего боя, всех ужасов, которые ожидают нас впереди. Но все-таки я остаюсь здесь. Я знаю, что не смогу помочь тебе, но хочу быть рядом. Я должна остаться здесь, вот и все.
Я радостно поцеловал ее в глаза. Нино хоть и спорила со мной, но все-таки была хорошей женой.
Я вышел из дома, когда еще только начинало светать. На улицах царил хаос, пыль стояла столбом.
Мои слуги залегли у каменных бойниц на крепостной стене. Тридцать человек, присланных Ильяс 6eком, заняли позиции со стороны опустевшей Думской площади. Их загорелые, усатые лица были серьезны. Они лежали молча, полные спокойного достоинства. Вокруг все затихло. Лишь вестовые пробегали по крепостным стенам, принося очередной приказ из штаба. Где-то там, теперь уже далеко от нас представители духовенства и аксакалы пытались в последний момент совершить чудо и добиться мирного исхода.
Взошло солнце. Я оглянулся на свой дом и увидел сидевшую на крыше Нино. Лицо ее было обращено к солнцу.
Днем она принесла нам еду и вплоть до самого ухода стояла молча, как тень, с ужасом глядя по сторонам.
В час дня с минарета прозвучал заунывный и торжественный голос Сеида Мустафы, призывающий мусульман к молитве. Пропев азан, Сеид, волоча за собой винтовку, пришел к нам. На поясе его висел Коран.
Я выглянул по ту сторону крепостной стены на Думскую площадь. Тишина, лишь густой столб пыли и несколько спешащих перепуганных прохожих. Какая-то женщина в чадре, бранясь, бежала за выскочившими на площадь мальчишками.
Один... Два... Три...
Бой часов на здании городской управы разорвал тишину.
И с последним ударом распахнулись ворота в иной мир, стоявший у порога нашего города.
Зазвучали первые выстрелы...
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ
Ночь была безлунной. Парусная лодка медленно покачивалась на волнах. Горько-соленые брызги летели в лодку. В ночной темноте черный парус трепетал, как крыло гигантской птицы.
Я лежал на мокром дне лодки, завернувшись в бурку. Рулевой с широким безбородым лицом равнодушно смотрел на звезды. Я поднял голову и коснулся человека, лежавшего рядом и тоже укутавшегося в бурку.
- Сеид Мустафа. - спросил я. - Ты здесь.
Сеид повернулся ко мне.
- Лежи спокойно, Али хан, я здесь, - ответил он.
На его щеках блестели слезы. Я резко поднялся и сел.
- Мухаммед Гейдар погиб, - сказал я. - Я видел его тело на Николаевской. Они отрезали ему нос и уши.
Сеид приблизил ко мне лицо.
- Русские вошли со стороны Баилова и заняли бульвар. Ты убивал всех, кто пытался войти на Думскую площадь.
- Да, - кивнул я, - а потом появился Асадулла и приказал наступать. Мы пошли в атаку почти безоружные, с одними лишь штыками и кинжалами. А ты читал заупокойную молитву.
- А ты. Ты разил их налево и направо. Кстати, знаешь, кто стоял на углу у дома Ашума. Нахараряны. Всей семьей. И все они убиты.
- И все они убиты, - повторил я. - На крыше дома Ашума я поставил восемь пулеметов. Мы контролировали все вокруг...
Сеид Мустафа потер лоб. Лицо его было черным, словно вымазано сажей. Он перебирал четки, их красные камни походили на алые капли крови на ладони Сеида.
- Там весь день строчил пулемет. Кто-то сообщил о твоей гибели. Нино тоже слышала это, но не поверила, не заплакала. Она отказалась спрятаться в подвале. Ушла в свою комнату и молча сидела там. А пулеметы все строчили. Потом Нино вдруг закрыла лицо руками и закричала: "Довольно, я больше не хочу, не хочу!" Но пулеметы не умолкали. И так продолжалось до восьми вечера. Потом кончились боеприпасы. Но русские этого не знали. Они думали, что мы готовим для них западню... И Муса Наги погиб... Лалай задушил его...
Я молчал. Рулевой все так же продолжал смотреть на звезды. Легкий ветерок играл его шелковой рубашкой.
- Я слышал, - продолжал Сеид, - что ты участвовал в рукопашной у ворот Цицианишвили. Сам я не видел этого, потому что был на другом конце крепостной стены.
- Да, я был в рукопашной. Заколол какого-то толстяка. Был весь в его крови. Говорят, убили и мою двоюродную сестру Айше.
Море было тихим. Смоляной дух шел от лодки. Она была безымянна, эта лодка, как и берега Кызылкумов.
- Трупы, которые стаскивали в мечеть, мы складывали один на другой, снова заговорил Сеид. - Потом мы обнажили кинжалы и тоже пошли в бой. Почти все погибли. Мне же Аллах смерти не дал. Ильяс бек тоже жив. Он скрывается в деревне. Ты знаешь, ваш дом полностью разграблен. Ничего не осталось: ни мебели, ни посуды - все унесли. Остались лишь голые стены.
Все мое тело было одной сплошной болью. Я закрыл глаза и снова увидел залитый нефтью биби-эйбатский берег, сложенные на телеге трупы. Нино с узелком в руках. Потом появилась эта лодка. Светил маяк на Наргене. В ночной тьме город исчез из вида. Лишь суровыми часовыми возвышались нефтяные вышки...
И вот теперь я лежу на дне лодки, укутавшись в бурку, и грудь мою терзает невыносимая боль. Я поднял голову и посмотрел в исхудавшее бледное лицо Нино.
Рядом с рулевым сидел отец. Они о чем-то говорили, и до меня доносились обрывки их разговора.
- Так ты говоришь, что в оазисе Чарджоу люди могут менять цвет глаз по своему желанию.
- Это истинная правда, хан. Лишь в одном месте на свете люди могут делать это - в оазисе Чарджоу. Там был святой пророк...
Я коснулся холодной руки Нино и почувствовал, как дрожат ее пальцы.
- Подумать только, - сказал я, - отец разговаривает о чудесах оазиса Джарджоу! Каким же надо быть твердым человеком, чтобы с таким спокойствием выдержать такой удар.
- Я бы так не смогла. Ты знаешь, даже пыль на улицах была красной от крови.
Нино спрятала лицо в ладонях и тихо заплакала. Плечи ее дрожали. Я сел рядом с ней и вдруг вспомнил площадь у крепостной стены, распростершееся на Николаевской тело Мухаммеда Гейдара, залитый кровью пиджак убитого мной толстяка.
Страдания остаются на долю живых.
- Так ты говоришь, на Челекене водятся змеи. - донесся издали голос отца. Челекен - полуостров на восточном побережье Каспия.
- Да, хан, очень большие ядовитые змеи. Однако до сих пор никто этих змей собственными глазами не видел. Один святой, живущий в мервском оазисе, рассказывал, что...
Я больше не в силах был слушать это.
- Отец, Азия погибла, - сказал я, подходя к рулю, - наши друзья пали на поле боя, мы лишились дома. Гнев Аллаха обрушился на нас, а ты говоришь о челекенских змеях.
Лицо отца осталось по-прежнему спокойным. Он прислонился к мачте и взглянул на меня.
- Азия не погибла, - проговорил он после долгого молчания. Изменились лишь ее границы, причем изменились навечно. Теперь Баку уже принадлежит Европе, и это не случайно. Ведь в Баку не осталось больше азиатов.
- Но ведь три дня я защищал Азию пулеметом, кинжалом.
- Ты - герой, Али хан. Но впрочем, что такое храбрость. Европейцы тоже храбры. Ты и те, кто сражались вместе с тобой, уже не азиаты. Во мне нет ненависти к Европе. Она мне безразлична. В тебе же заключена частица Европы. Ты учился в русской гимназии, знаешь латынь, и жена у тебя европейка. И после этого ты все еще продолжаешь считать себя азиатом. Ведь даже в случае твоей победы ты волей-неволей ввел бы в Баку европейский образ жизни. Какая разница, - кто проложит у нас в стране автомобильные дороги, построит фабрики - мы или русские. Иначе и быть не могло. Утопить своего врага в крови еще не значит быть истинным азиатом.
- А что значит - быть истинным азиатом.
- Ты, Али хан, наполовину европеец. Потому и задаешь этот вопрос. И совершенно бессмысленно что-то объяснять тебе, потому что тебя может убедить только то, что ты увидишь собственными глазами. Сейчас ты подавлен. Поражение мучит тебя, и ты не скрываешь своей боли.
Отец умолк и закрыл глаза. Подобно многим старикам в Иране и Баку, он, кроме реального мира, смог создать в своей душе иной мир, мир, в котором он обрел себе недоступное для остальных убежище. Живущий в том мире человек мог похоронить своих друзей и в то же время спокойно рассуждать с рулевым о чудесах чарджоуского оазиса. Я знал о существовании этого мира, но пути к нему еще не смог найти. Меня прочными цепями сковывала печальная реальность.
Отныне я перестал быть азиатом. Никто меня этим не попрекал, но, казалось, все об этом знали. Я стал чужаком, и теперь мне оставалось лишь мечтать вновь обрести себе приют в волшебном мире Азии.
Я стоял у паруса, глядя на море. Мухаммед Гейдар погиб. Айше убита, наш дом разграблен, и вот теперь на этом маленьком паруснике я плыву в Иран, где царит великий покой.
Нино подошла ко мне.
- Что мы будем делать в Иране. - промолвила она, опустив голову.
- Отдыхать, Нино.
- Как хорошо - отдохнуть. Я ужасно хочу спать, Али хан, так бы и проспала целый месяц, может, даже год. Хочу спать в саду под зелеными деревьями. И чтобы не было стрельбы.
- Ты плывешь именно в такую страну. Иран спит уже тысячу лет, там стреляют только в крайних случаях.
Мы сели на скамейку, и Нино тут же уснула. А я смотрел на Сеида, на капли крови на его руках. Он молился. Сеид знал дорогу в тот таинственный мир, который начинается в конце реальной жизни.
Там, за горизонтом, откуда всходило солнце, лежал Иран.
Потом, сидя на дне лодки, мы ели сушеную рыбу и уже ощущали дыхание Ирана. Рулевой беседовал с отцом и смотрел на меня с таким безразличием, что...
К исходу четвертого дня пути на горизонте появилась желтоватая полоска, похожая на облачко. Но это было не облачко. Перед нами лежал Иран. Полоска все увеличивалась, я уже различал домики, порт.
Мы прибыли в Энзели, бросили якорь у старого, прогнившего причала. К нам подошел какой-то мужчина в долгополом мундире и бухарской папахе. На эмблеме папахи были изображены лев, поднявшийся на задние лапы, и заходящее солнце.
За чиновником поспешили двое полицейских в драных мундирах.
- Дорогие гости, я приветствую вас, как первые лучи солнца приветствуют новорожденного ребенка. Есть ли у вас документы. торжественно проговорил чиновник.
- Мы - Ширванширы, - отвечал отец.
- Не имеет, ли счастье Асад-ас-Салтане Ширваншир, Лев Империи, пред которым всегда распахнуты алмазные двери дворца шаха, быть вашим родственником.
- Да, это мой брат.
Мы вышли из лодки и пошли, сопровождаемые чиновником.
- Асад-ас-Салтане ожидал вашего прибытия. Присланная им машина сильней льва, быстрей марала, прекрасней орла, крепче скалы.
Мы повернули за угол и увидели старенький "Форд" со многими заплатками на шинах. Казалось, машина вот-вот развалится. Когда мы сели в машину, "Форд" задрожал. Но водитель величественно смотрел вдаль, словно управлял он, по меньшей мере, океанским кораблем. Только после получасовых усилий ему удалось завести автомобиль, и по тегеранской дороге мы направились в Решт.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
От Энзели, Решта, дорог и придорожных деревень веяло духом степи. Время от времени на горизонте возникали Аби-Езид, Шейтан-сую - миражи пустыни, жаждущей воды. Призраки иранской степи. Дорога на Решт шла вдоль иссохшего, пошедшего трещинами берега реки. Иранские реки обычно пересыхают, лишь изредка можно встретить заброшенные пруды, небольшие озерца. Суровые и надменные, словно древние титаны, скалы бросали тень на эту иссушенную землю.
Издали послышался перезвон колокольчиков каравана. Верблюды размеренным, медленным шагом поднимались на крутой холм. Впереди с посохом в руке шел погонщик. За ним - люди в черных одеждах. Чувствовалось, что животным трудно идти в гору, и они делают это из последних сил. С боков верблюдов свисали тяжелые тюки. Что в них. Исфаганские ткани. Гиланская шерсть.
Машина замедлила ход, а потом остановилась. Верблюды медленно прошли мимо нас, и тогда мы увидели: в тюках - трупы. Сто или двести обернутых в черную ткань трупов. Через степи и горы по ровной глади солончаков, мимо зеленых приморских оазисов несли верблюды свой страшный груз. Им предстоит долгий путь на запад. На турецкой границе чиновники в красных фесках проверят тюки, а затем караван продолжит свой путь к куполам священной Кербалаи. Там у гробницы имама Гусейна заботливые руки уложат их в могилы, где они обретут покой, пока трубный глас не возвестит наступление судного дня.
- Помолитесь за нас у гробницы имама! - крикнули мы и, прикрыв ладонями глаза, поклонились.
- Мы сами нуждаемся в молитвах, - ответил погонщик
И караван медленно уплыл вдаль, подобно призраку великой степи Аби-Езиду...
Улицы Решта. Деревянные и глиняные домики закрывают горизонт. Город пропитан дыханием тысячелетий. Невозможно охватить одним взглядом маленькие домишки, узкие улочки. Удручающее однообразие серого цвета, изредка нарушаемое черным. В городе все маленькое, в этом, наверное, сказалась покорность судьбе. Лишь изредка то там, то здесь выплывают голубые купола мечетей.
Мужчины здесь бреют головы и носят круглые, похожие на тыквы, папахи. Их непроницаемые лица напоминают застывшие мумии.
Все утопает в пыли и грязи. Но дело не в том, что иранцы испытывают непреодолимую тягу к пыли и грязи, а просто люди хотят сохранить все, как есть. Ведь каждый иранец знает, что все, в конечном итоге, обращается в прах.
Мы отдыхали в небольшой чайхане. Изнутри тянуло запахом анаши. Присутствующие неодобрительно косились на Нино.
В углу чайханы стоял дервиш в лохмотьях, с длинными нечесаными космами волос. Из его разинутого рта стекала струйка слюны. В руках дервиш держал медную пиалу, в которую собирал подаяние. Его взгляд блуждал по лицам, но, казалось, он никого не видит, словно все его существо, все силы, сознание направлены на то, чтоб услышать зов иной жизни, и он ждал от нее знамения. Вдруг он подпрыгнул на месте и вскричал:
- Глядите, глядите, солнце всходит с запада!
В дверях показался посыльный наместника.
- Его превосходительство дал приказ поставить здесь стражника для охраны этой обнаженной дамы, - доложил он, приблизившись к нам.
Речь шла, разумеется, о сидевшей без чадры Нино. Моя жена, не понимавшая по-персидски, даже бровью не повела.
Ночевали мы в доме наместника, а наутро приставленная к нам охрана уже ожидала нас в седлах. Они сопровождали нас до самого Тегерана, охраняя не только Нино, но и всех нас от возможного нападения бандитов, которыми кишел Иран.
Автомобиль медленно продвигался по вьющейся змеей степной дороге. Восемьдесят километров, семьдесят, шестьдесят. Все меньше и меньше оставалось нам до цели. Уже были видны купола городских ворот Тегерана. Чем ближе подъезжали мы к городу, тем отчетливей различались украшенные цветной глазурью ворота с выбитыми на них арабской вязью мудрыми изречениями. Казалось, это сам Дьявол устремил на нас взгляд своих черных глаз.
В пыли у городских ворот, выставив напоказ ужасающие струпья на полуголых телах, сидели нищие, дервиши, паломники, обернувшие тела в живописное тряпье. Протягивая к нам исхудавшие руки с тонкими пальцами, они бормотали стихи о красоте и величии столицы шаха, но голоса их звучали печально. Когда-то и они возлагали на этот город надежды, которым не суждено было сбыться.
Узкими улочками мы выехали на площадь Топ-мейданы, проехали площадь и затем мимо алмазных ворот шахского дворца выбрались на широкую дорогу, ведущую в пригород Тегерана - поселок Шамиран.
Шамиранский дворец встретил нас распахнутыми настежь воротами. Из сада веяло благоуханием роз, голубая глазурь на камнях дышала прохладой. Пройдя через сад, мимо фонтана, мы вошли во дворец. В полутемной комнате с плотно задернутыми портьерами на окнах было так холодно, что, казалось, ты погрузился в ручей. Мы с Нино упали на мягкую постель и забылись в глубоком, бездонном сне.
Мы спали, просыпались, пребывая в сладкой полудреме, и опять засыпали. Какое бесконечное спокойствие царило в этой комнате с наглухо закрытыми окнами, отгородившими нас от остального мира, до которого нам не было никакого дела! Низкий диван и пол были завалены бесчисленными подушками, тюфячками. Сквозь пелену сна до нас доносились трели соловья, и упоительный покой вливался в наши души. Вдалеке ото всех опасностей, от захваченной врагами бакинской крепости, дремали мы в этом большом и тихом доме. Казалось, время остановилось. Иногда Нино вздыхала и полусонная прижималась щекой к моей груди. Я обнимал ее и снова засыпал, опьяненный сладким, волнующим ароматом иранских гаремов, которым были пропитаны мягкие подушки. Мною владела бесконечная лень. Я мог часами лежать и мучиться оттого, что у меня чешется кончик носа, я же никак не почешу его. Потом нос сам по себе переставал чесаться, и я опять утопал в сладком липком сне.
Вдруг Нино проснулась, подняла голову и сказала:
- Али хан, я ужасно голодна.
Мы вышли в сад. В центре его бил фонтан, обсаженный по краям розовыми кустами. Тянули к небу свои стройные тела кипарисы. Павлины, распустив пестрые веера хвостов, неподвижно глядели на заходящее солнце. Вдали белела снежная вершина Демавенда.
Я хлопнул в ладоши. Ко мне тут же подбежал толстощекий евнух. За ним спешила старуха с ковриком и подушками. Нам постелили в тени одного из кипарисов, евнух подал воду и тазик. А потом перед нами появились вкуснейшие иранские блюда.
- Лучше есть руками, чем слышать пулеметные очереди, - проговорила Нино и потянулась левой рукой к блюду с пловом, от которого поднимался ароматный пар.
Я заметил, как наблюдавший за нами слуга скорчил презрительную мину и отвернулся. Пришлось мне объяснить Нино, что в Иране плов берут тремя пальцами правой руки. Впервые после нашего бегства из Баку Нино засмеялась, и тогда я окончательно понял, что мы в полнейшей безопасности. До чего же хорошо жить в Шамиранском дворце в Иране, стране великих поэтов и мудрецов!
- А где твой дядя Асад-ас-Салтане. - спросила вдруг Нино. - Где весь его гарем.
- Дядя, наверное, в городском дворце. И три его жены с ним. А что же касается гарема, так ведь этот сад и этот дом - все это и есть гарем.
Нино засмеялась.
- Значит, ты все-таки привез меня в гарем. Я должна была предположить, что именно этим все и кончится.
К нам приблизился худой старик и с почтением спросил, не хотим ли мы услышать его пение. Мы отказались от этого заманчивого предложения. Служанки убрали остатки еды, свернули и унесли коврик.
- Кто эти люди, Али хан.
- Прислуга, охрана...
- О господи, сколько же здесь слуг.
Я подозвал евнуха и задал ему тот же вопрос.
Евнух погрузился в глубокую задумчивость, беззвучно зашевелил губами, считая в уме, потом наконец сообщил, что в гареме двадцать восемь слуг.
- Сколько же здесь живет женщин.
- Сколько хан пожелает. Правда, сейчас здесь всего одна женщина, та, что сидит рядом с тобой. Но места здесь вполне достаточно. Асад-ас-Салтане с женами в городе. Здесь твой гарем.
Он сел рядом и продолжал:
- Меня зовут Яхья Кули. Я буду оберегать твою честь, хан. Умею писать, читать, считать. Я управляю этим домом и решаю все вопросы, связанные с женщинами. Ты можешь вполне положиться на меня. Я вижу - эта женщина не получила должного воспитания. Но не беда, я преподам ей уроки нравственности и достойного поведения. Укажите мне только дни, когда она бывает нездорова, я запишу, чтоб не забыть. Мне непременно надо знать это, чтобы судить, насколько она капризна. Я лично искупаю и побрею ее. Вижу, у нее под мышками растут волосы. Поразительно, до чего в некоторых странах не придают значения воспитанию женщин. Я завтра же выкрашу ее ноги хной и проверю ей рот, прежде чем она ляжет в постель.
- О господи, а это зачем.
- Если у женщин больные зубы, то изо рта у них идет дурной запах. Я должен проверить ей зубы и понюхать дыхание.
- О чем он там болтает. - спросила Нино.
- Этот чудак предлагает свои услуги в качестве зубного врача, ответил я, чувствуя, что оказался в дурацком положении. - Яхья Кули, обратился я к евнуху, - судя по всему, ты - человек опытный в делах культурного обхождения... Но моя жена беременна, и с ней надо быть осторожным. Поэтому давай отложим воспитание до того времени, когда родится ребенок.
Я говорил это, чувствуя, как мои щеки заливает румянец. Хоть Нино и в самом деле была беременна, тем не менее, я лгал.
- Это очень разумно, хан, - промолвил евнух. - От беременных женщин не знаешь, чего ожидать. Да, пока не забыл, есть одно средство, чтобы у вас родился мальчик. - С этими словами он оглядел худенькую фигурку Нино. - Мне кажется, пару месяцев еще можно подождать.
На веранде поднялся какой-то переполох. Я видел, как евнухи и служанки бурно жестикулируют. Яхья Кули вышел выяснить, в чем дело, и, вернувшись, торжественно доложил:
- Хан, тебя явился приветствовать почтенный ученый Хафиз Сеид Мустафа Мешхеди. Я не осмелился бы беспокоить вас в гареме. Однако Сеид - ученый человек, из рода Пророка. Он ждет вас на мужской половине.
Услышав имя Сеида, Нино подняла голову.
- Сеид Мустафа. - переспросила она. - Пусть идет сюда, выпьет с нами чаю.
Честь и достоинство рода Ширванширов были спасены лишь благодаря незнанию евнухом русского языка. Никому в голову не могло бы прийти, что жена хана намерена принять в гареме постороннего мужчину.
- Нино, - смущенно проговорил я, - дело в том, что Сеид не сможет прийти сюда. Ведь здесь гарем.
- В самом деле. Какой странный обычай. Давай тогда примем его во дворе.
- Боюсь, Нино, что... Как бы тебе объяснить... Понимаешь, в Иране все иначе. Ведь Сеид - мужчина.
У Нино от удивления глаза на лоб полезли.
- То есть ты хочешь сказать, что я не имею права видеться с Сеидом. Сеидом, который привез меня в Дагестан.
- Боюсь, что да, Нино, хотя бы на первых порах...
- Ну, хорошо, - холодно сказала она. - А теперь уходи отсюда.
Вконец расстроенный, я отправился в библиотеку, где меня ожидал Сеид. Нам подали чай, и Сеид стал рассказывать, что собирается до изгнания русских из Баку пожить в Мешхеде у своего знаменитого дяди. Я счел эту мысль вполне разумной. Как человек воспитанный, Сеид ничего не стал спрашивать о Нино, даже не упомянул ее имени.
Но вдруг дверь распахнулась, и Нино собственной персоной возникла на пороге.
- Добрый вечер, Сеид.
Голос ее был спокоен, но в нем ощущалось напряжение. Сеид Мустафа чуть не подпрыгнул от неожиданности. На его рябом лице появился неописуемый ужас.
- Не хотите ли еще чаю, Сеид. - любезно предложила Нино.
Сеид все еще не мог прийти в себя.
Из коридора доносился беспокойный топот ног. Теперь уже не было никакого сомнения в том, что честь рода Ширванширов навеки запятнана.
- Я пулеметов не испугалась, - со злой усмешкой произнесла Нино, чеканя каждое слово, - а евнуха твоего и подавно бояться не намерена.
Вечер мы провели втроем. Что ни говори, а Сеид был очень, ну просто очень воспитанным человеком.
Когда мы расходились спать, ко мне с удрученным видом подошел евнух.
- Ага, я знаю, что заслуживаю наказания. Мне не следовало спускать с нее глаз. Но кто же мог подумать, что эта женщина настолько невоспитанна. Я виноват во всем, ага.
На его толстом лице было написано самое искреннее раскаяние...
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
До чего удивительна жизнь! Слыша перестрелку на залитом нефтью берегу Биби-Эйбата, я был уверен, что никогда больше не буду счастлив. Но всего лишь месяц в благоухающем розами Шамиранском дворце наполнил мою душу ощущением бесконечного покоя. Я чувствовал себя человеком, вновь обретшим свою родину.
В город я ездил редко, навещал родных, друзей или же в сопровождении слуг бродил по лабиринтам тегеранского базара, любовался там розами, разглядывал ковры, шали, шелка, перебирал изделия ювелиров, покупал отделанные золотом кувшины, изящные древние украшения, сафьяновые подушки, изысканные духи. Все это было для Нино.
Тяжелые серебряные туманы с прощальным звоном перетекали из моего кошелька в карманы иранских купцов, слуги сгибались под тяжестью этой восточной роскоши, а я продолжал свою прогулку. Туман - денежная единица в Иране. В маленькой лавочке на углу продавали Коран в сафьяновом переплете и прелестные миниатюры: на одной была изображена сидящая под кипарисом девушка, рядом с ней стоял принц, на второй - шахская охота и стремительно убегающая от охотников лань. И вновь слышался звон туманов.
Неподалеку от меня на низкой скамейке сидели два купца. Один из них доставал из широкого кармана серебряный туман и передавал его второму. Тот внимательно разглядывал монету, пробовал ее на зуб, взвешивал на маленьких весах и опускал в свой большой мешок. И так сто, тысячу, а может быть, и десять тысяч раз, до тех пор, пока долг не будет возвращен полностью. Это торговля! Святое дело! Ведь и Пророк тоже был купцом!
Все на базаре было смешано и перепутано, как в настоящем лабиринте. Рядом с купцами сидел, листая книгу, какой-то древний старец с лицом, столь густо испещренным морщинами, что издали оно напоминало скалу. Но были в этом лице благость и доброта. Длинными, тонкими пальцами он бережно перелистывал пожелтевшие, истлевшие страницы, с которых веяло ароматом ширазских цветников, доносилось пение иранских соловьев, виделись прекрасные глаза с длинными ресницами.
Шепот, гомон, крики сливались в единый гул - голос базара. Кто-то совсем рядом громко расхваливал розовую воду, розовое масло.
Вот старинный ковер очень нежной расцветки. Нино любит такие. Я начал торговаться с купцом и, наконец, велел измученным слугам:
- Отвезите все это в Шамиран. Я приеду позже.
Слуги исчезли в толпе, а я направился в маленькую чайхану, расположенную тут же на базаре. Двери чайханы были настолько низкими, что мне пришлось нагнуться, чтобы войти в переполненное людьми помещение. Посреди чайханы сидел рыжебородый мужчина и, закрыв глаза, пел газель Хафиза. Слушатели громко вздыхали, не скрывая удовольствия. Эрмяни хярби дястяляриня кимляр ряхбярлик эдир. Степан Лалай! Ону таныйырсыныз. Мян хеч джюря инана билмирям кий,
эрмяниляр бизимля бирликдя руслара гаршы вурушсунлар. Ахы гаршымыздакы бу руслар кимлярдир. Джыр-Джындыр
ичиндя олан бир сюрю анархистляр вя гулдур дястяляри. Онларын башчыларынын ады Степан Шаумйандыр. О да
эрмянидир. Эрмяни анархистляри иля эрмяни миллятчиляри, мюсялман миллятчиляри иля эрмяни
миллятчиляриндян тез бирляшярляр. Хяр шей Гуранын хягигяти кими айдындыр.
Сейид – дейя Нино сёзя башлады. Бурада бир мянтиг да вардыр. Агяр Руслар галиб гялярся, хяр халда
Степан Лалай иля Андраникя йахшы мюнасибят бяслямяйяджякляр.
Мяммяд Хейдяр бирдян-биря гаггылты иля гюлюб деди:
– Достлар, мяни багышлайын, узр истяйирям дюшюнюрям кий, агяр биз мюхарибядя галиб гялсяк эрмянилярин
вязиййяти неджя оладжаг. Агяр тюркляр эрмянистана гирсяляр, биз онларын олкясини мюдафия этмяйяджяйик.
– Илйас бяй бярк хирсляняряк деди:
– Беля сёзляр данышмайын, хятта аглыныза беля гятирмяйин. Эрмяни мясяляси чох асан вя садя йолла хялл
эдилэджяк. Лалайын ряхбярлик этдийи баталйонларын дёйюшчюляри эрмянистана гедяджяк. Дёйюшчюлярля
бирликдя онларын аиляляри да чыхыб гедяджякляр. Беляликля, бир илин арзиндя Бакыда эрмяни галмайаджаг.
Онлар оз олкяляринин сахиби оладжаглар, биз да оз олкямизин сахиби оладжагыг. Ондан сонра да биз садяджя
ики гоншу халг олараг омюр сюряджяйик.
Мян сёз алараг дедим:
– Илйас бяй, Сейид Мустафа хеч да хагсыз дейил. Бир сийасятчи олмалыдыр, али хан. йяни эля бир адам
олмалыдыр кий, халгыны гыргындан хилас этмяк наминя оз гялбиндяки шяхси интигам хиссини богсун. Агяр
онун аглы башындадырса, озюнюн вя халгынын мянафейи учюн бизим тяряфимиздя оларды.
Биз гаранлыг дюшяня гядяр оз арамызда мюбахися этдик. Сонра Нино сёзя башлады:
– Истяр сийасятчи вя истярся да садя бир инсан олун, лакин бир шей истяйирям кий, бир хяфтядян сонра иншаллах
саг-саламат бурайа гайыдасыныз.
Агяр шяхярдя мюхарибя башлайарса...
Нино сёзюню ахыра чатдыра билмяди, сусду.
Геджя о мяним йаныма узанды, амма йухулайа билмяди. Агзы азаджыг ачыг, додаглары ням иди. Нино
гёзлярини пянджяряйя зилляйиб сусурду. Мян ону гуджагладым. О, узюню мяня тяряф чевириб сорушду: “Али
хан, сян да дёйюшя гатыладжагсанмы.”
Албяття, Нино.
О да: “Албяття вурушаджагсан” – дейя тякрар этди.
Бирдян о башымы алляри арасына алыб, кёксюня сыхды, гёзлярини гениш ачараг, динмязджя мяни опдю. Ону
чылгын бир эхтирас бюрюмюшдю. Мяни шяхвятля вя горху ичярисиндя озюня тяряф чякди. Онун симасында эля
бил бамбашга бир дюнйанын ифадяси вар иди. Бирдян башымы гёзляриня йахынлашдырыб хяфиф сясля диллянди.
– Оглумуза “Али ады веряджяйям” дейиб йеня сусду. Сонра тярлямиш гёзляри пянджяряйя тяряф зиллянди.
Гядим минарянин нарын вя зяриф гурулушу айын солгун ишыгына гярг олмушду. Гядим гала диварлары ися
архасына гаранлыг вя горхундж бир кёлгя салмышды. Узаглардан дямирин дямиря сюртюлмясиндян чыхан бир
сяс эшидилди.
Кимся хянджярини итиляйирди вя эля бил о гяляджякдян хябяр верирди. Бу вахт телефон зянг чалды.
Йеримдян дурдум вя гаранлыгда йаваш-йаваш йерийиб телефонун дястяйини гётюрдюм. Дястякдян Илйас
бяйин сяси гялди:
– эрмяниляр русларла бирляшдиляр. Онлар бютюн мюсялманларын сабах саат учя гядяр тярксилах эдилмясини
тяляб эдирляр. Тябии кий, биз буну рядд эдирик. Сян пулемйоту гётюрюб гала диварларындакы Сисианашвили
дарвазасынын солунда мёвге тутарсан. Сянин охдяня отуз няфяр гёндяряджяйям. Дарвазаны мюдафия
этмяк учюн бютюн хазырлыглары эдярсян.
Телефонун дястяйини йериня гойдум. Нино чарпайыда отуруб, гёзлярини мяня зиллямишди. Мян хянджяри
гётюрюб тийясини йохладым.
– Ня олуб, али хан.
– Дюшмян галанын агзында дуруб, Нино.
Палтарымы гейиниб хидмятчиляри сяслядим. Онлар гялдиляр. Онларын хамысы энли кюрякли, гюджлю вя
хюндюрбойлу идиляр. Хярясиня бир тюфянг вердим, сонра ашагы эниб атамын отагына гетдим. О, гюзгюнюн
габагында дайанмышды, хидмятчилярдян бири да онун чяркяз пенджяйини шотка иля тямизляйирди.
– Харада мёвге тутаджагсан, али хан.
– Сисианашвили дарвазасында.
– Лап йахшы. Мян Ислам хейриййя джямиййятинин салонунда, гяраргахда оладжагам.
Онун гылынджы шаггылдады вя быгларыны сыгаллайыб сёзюня давам этди: – Мятин ол, али хан. Дюшмянляр гала
диварларыны ашмамалыдырлар. Онлар дарваза габагындакы мейданы тутсалар, пулемйотла онлара атяш ачыб
габагларыны ал. Асядуллах атраф кяндлярдян кяндлиляри топламага гетди. Кяндлиляр да дюшмяня Николай
кючясиндяки архадан хюджума кечяджякляр.
О, тапанчасыны джибиня гойду вя йоргун халда мяня бахыб деди:
– Ирана ахырынджы гями саат сяккиздя гедир. Нино мютляг о гями иля гэтмялидир. Чюнки руслар галиб
гялсяляр, бютюн гадынларын намусуну лякяляйяджякляр.
Мян отагыма гетдим. Нино телефонла данышырды.
– Йох, ана, мян бурда галырам. Йох, йох, бурада хеч бир тяхлюкя йохдур. Саг ол, ата, нарахат олма,
бизим кифайят гядяр арзагымыз вар. Тяшяккюр эдирям. Амма чох хахиш эдирям кий, озюнюзю узмяйин.
Йох, гялмяйяджяйям, йеня да тякрар эдирям, гялмяк истямирям – дейиб телефонун дястяйини йериня
гойду.
Мян бу сёхбятя гулаг асырдым. Нино сон сёзляри хычгыра-хычгыра деди:
– Нино, сян хаглысан, – дедим – чюнки атангилдя да амин-аманлыг олмайаджагдыр. Сон гями Ирана саат
сяккиздя гедир. Ашйаларыны йыг.
Онун сифяти гыпгырмызы олду.
– Сян мяни бурадан говурсан, али хан.
Мян Нинону индийядяк беля гязябли гёрмямишдим.
– Нино, сян Техранда амин-аманлыгда йашайаджагсан. Дюшмян галиб гялся, онлар бютюн гадынларын
намусуну лякяляйяджякляр.
Нино башыны галдырыб гятиййятля деди:
– Мяним намусума хеч ким тохуна билмяз! Архайын ол, али.
– Хяля ня гядяр вахт вар, Ирана гет, Нино.
Нино джидди тярздя деди:
– Бясдир, али хан. Мян дюшмяндян, мюхарибялярдян вя бизи гёзляйян бютюн дяхшятли шейлярдян
горхурам. Буна бахмайараг мян бурада галырам. Дюздюр, сяня кёмяйим дяймяйяджяк, амма мян
сяниням. Мян бурада галмалыйам, вяссалам.
Эля да олду. Нинонун гёзляриндян опдюм. Фяхр эдирдим кий, беля арвадым вар. Хярдян мяня сёз
гайтарса да, Нино йахшы бир хяйат йолдашы иди.
Мян эвдян чыхдым. Сяхяр ачылырды. Хавада тоз гохусу варды. Гала диварынын устюня чыхдым.
Хидмятчилярим алляриндя тюфянгляри хазыр вязиййятдя дайанмышдылар.
Илйас бяйин гёндярдийи отуз няфяр адам да бомбош галмыш Дума мейданынын гёзятчилийини эдирдиляр.
Гапгара быглары, гарабяниз олан бу адамлар сяссиз вя асяби халда идиляр. Кичик люляли пулемйот бир русун
фындыг бурнуну андырырды. Атраф сюкут ичиндя иди. Гяраргахла алагя сахлайан адамлар сяссизджя гала
диварынын устюндя ора-бура гедиб гыса хябярляр гятирирдиляр. Руханилярля агсаггаллар сон анда барыш
мёджюзясиня наил олмага чалышырдылар.
Гюн чыхды. Чеврилиб гаршы тяряфдяки эвимя бахдым. Нино дамда отурмушду.
Гюнорта Нино йанымыза гялди, о бизя йемяк-ичмяк гятирмишди. Уркмюш халда гёзлярини пулемйота
зилляди... Мян ону зорла эвя гёндяряня кими сяссиз-сямирсиз кёлгядя дуруб атрафа бахырды. Саат бир иди.
Сейид Мустафа минаряйя чыхыб кядярли вя джидди бир сясля азан верди. Сонра йанымыза гялди. О, тюфянги
архасынджа сюрюйюрдю. Онун гуршагында Гуран варды.
Мян гала диварынын байырында Дума мейданындан иряли бахдым. Йалныз горхудан тялясян бир нечя кишини
гачан гёрдюм. Чадралы бир гадын дейиня-дейиня мейданда ойнайан ушагларынын далынджа гачырды.
Бир, ики, уч. Бялядиййя бинасындакы саатын сяси сюкуту позду. Бу сяс санки бамбашга бир дюнйанын
гапыларыны ачырмыш кими шяхярин атраф мяхялляляриндян илк силах сясляри иди.
Ийирми ики.
О геджя ай гёрюнмюрдю. Йелкянли гайыг Хязяр дянизинин донуг сулары далгалары узяри иля йелляня-йелляня
узюрдю. Аджы вя дузлу су кёпюкляри узюмюзя сяпялянирди. Гайыгын башымызын устюндяки гапгара йелкяни
геджя вахты няхянг бир гушун ганадларыны андырырды.
Мян гойун дярисиндян олан кюркя бюрюнюб гайыгын гёйяртясиндя узанмышдым. Сюканчымыз гирдя вя
саггалсыз сифятини лагейдликля улдузлара тяряф чевириб бахырды. Башымы галдырдым вя алим гойун дярисинин
гыврым тюкляриня тохунду. “Сейид Мустафа.” дейя сясляндим.
Чопур Мустафа башыны мяня тяряф айди. О, алиндя дяняляри гырмызы олан тясбехини чевирирди... Эля бил
бармаглары ган дамлалары иля ойнайырды.
Сейид Мустафа:
– Нарахат олма, али хан, мян бурадайам. “Сян рахат йат” – деди.
Онун гёзлярини йашлы гёрюб, дуруб отурдум.
– Мяммяд Хейдяр хялак олду – дедим. – Онун джясядини Николай кючясиндя гёрдюм. Бурну иля
гулагларыны кясмишдиляр.
Сейид узюню мян тяряфя чевирди:
– Руслар Байыл тяряфдян гялиб булвары мюхасиряйя алдылар. Сян онлары Дума мейданындан говуб,
чыхарданда онлар булвар тяряфя гачырдылар.
Йадыма дюшдю:
– Сонра да асядуллах гялди вя хюджум амрини верди. Биз сюнгю вя хянджярля хюджума кечдик. Биз хюджума
кечяркян сян йасин сурясини охуйурдун.
– Бяс сян. Сян да дюшмянляринин ганыны ичирдин. Билирсянми Хашым эвинин даланында кимляр бизи
гёзляйирди. Бютюн Начарарйанлар нясли. Онлар хамысы гырылды.
Хамысы гырылды, – дейя тякрар этдим. Мян Хашым эвинин дамында сяккиз пулемйот аля кечирдим. Биз
бютюн мяхялляйя хаким олдуг...
Сейид Мустафа алныны овушдурду. Эля бил онун узюня кюл уфюрмюшдюляр: “Эвин дамында бютюн гюню
пулемйот атяши давам этди. Кимся сянин олмюш олдугуну сёйляди. Нино да буну эшитди, анджаг хеч бир
шей демяди. О, отагында отуруб сусурду. Пулемйотлар да атяш ачмагда давам эдирдиляр. Нино бирдян-
биря алляри иля узюню тутду вя “Гуртарын артыг, гуртарын” – дейя чыгырды. Амма пулемйотчулар оз
ишляриндя идиляр. Сонра хярби сурсатымыз гуртарды. Анджаг дюшмян буну билмирди. Атяш кясиляндя, дюшмян
эля зянн эдирди кий, бу бир тялядир. Муса Хаджы да олдю. Лалай ону алляри иля богуб олдюрдю... Даха
демяйя бир сёз йохдур”.
Мян сусурдум. Сюканчымыз хяля да улдузлара бахырды. Йюнгюл дяниз кюляйи онун рянгарянг ипяк
либасыны йеллядирди.
Сейид сёзюня давам эдиб деди:
– Сянин Сисианашвили дарвазасы йанындакы албяйаха вурушунда олдугуну эшитдим. Мян шяхсян бу хадисяни
гёрмядим, чюнки гала диварларынын о бири башында идим.
– Дюздюр, мян албяйаха – вурушунда олдум. Орада гара мешиндян пенджяк геймиш бир джямдяк вар иди.
Мян ону хянджяримля дялдим. О, гана бойанды. Мяним халам гызы Аишяни да олдюрдюляр.
Дяниз сакит иди. Гайыгын гёвдясиндян гятран ийи гялирди. Гайыг, Гызылгум сяхрасынын сахилляри кими адсыз
иди.
Сейид йавашджа данышырды: – Мясджидляримизин мёминляри иля гялян мейитляри уст-устя галадыг. Сонра да
хянджяримизи сийириб дюшмянин устюня джумдуг. Бу дёйюшдя чох адам хялак олду. Лакин мяни Аллах
гоймады олюм. Илйас бяй да сагдыр. О кянддя гизлянир. Хеч билирсян сизин эвинизи неджя талан этдиляр.
Эвиниздя хеч бир шей галмады: ня бир халы, ня мебел вя ня да габ-гаджаг. Хяр шейи сойуб апардылар. Йалныз
лют диварлар галды.
Гёзлярими йумдум. Бютюн бядяним эля бил йахыб йандырыджы бир агрыдан ибарят иди. Бибихейбятин хам
нефтля исланмыш сахилиндя мейитлярля долу арабалар вя алиндя бир баглама тутмуш Нино гёзляримин
габагына гялди. Наргин адасындан гюллядян фянярин ишыгы гялирди. Шяхяр геджянин зюлмят гаранлыгында
гярг олмушду. Гапгара нефт буруглары гямгин сифятли хябсхана гаровулчуларыны хатырладырды...
Инди да бурада, кюркя бюрюнюб гайыгын гёйяртясиндя узанмышам вя дёзюлмяз бир агры синями
йандырырды. Башымы галдырдым. Гайыгын баладжа бир кюнджюндя Нино узанмышды. Онун сифяти чох солгун
иди. Сойуг алини алимя алдым вя бармагларынын йавашджа титряйишини хисс этдим.
Архамыздакы гайыгын сюканчысы йанында атам отурмушду. Онларын сёхбятляри гырыг-гырыг гулагыма
чатырды. Мянасыз шейляр данышырдылар.
Атам дейирди:
Демяли сиз хягигятян инанырсыныз кий, Джярджо вахясиндя инсанлар оз истякляри иля гёзляринин рянгини
дяйишдиря билирляр. Сюканчы да буна джаваб вериб деди кий, бяли али хан, дюнйанын йалныз бир йериндя
инсанлар гёзляринин рянгини дяйишдиря билирляр. О йер да – Джярджо вахясидир. Вахты иля мюгяддяс бир киши
бу барядя габагджадан хябяр вермяк габилиййятиндя олмушду.
Мян Нинойа мюраджиятля дедим:
– Нино, атам Джярджо вахясинин мёджюзяси барядя сёхбят эдир. Хяр халда дюнйанын дярдляриня таб
гятирмяк учюн инсан гяряк беля олсун.
Нино джаваб верди:
– Йох али хан, мян беля эдя билмярям. Мян беля этмяйи баджармырам. Али хан, билирсян, кючянин
тозлары да гандан гыпгырмызы олмушду.
О узюню алляринин ичиня алды вя ичин-ичин агламага башлады. Онун чийинляри асирди...
Мян онун йанында отурдум вя бёйюк гала диварынын байырындакы Дума мейданыны, Мяммяд
Хейдярин Николай кючясиндя сярилмиш мейитини, бирдян-биря гырмызы рянгя бойанан гара мешин пенджяйи
хатырладым. Хяйатда саг галмаг инсана изтираб верирди.
Чох узаглардан атамын сяси гялди: Дейирсян Чялякян адасында чохлу иланлар вар.
– Бяли, хан, хям да хяддиндян артыг узун вя зяхярли иланлар... Анджаг индийя кими о иланлары хеч кяс гёзю
иля гёрмяйиб. Йалныз Мярв вахясиндя йашайан мюгяддяс бир киши нягл эйляди мяня...
Мян бу данышыга дёзмяйиб, сюкана йахынлашдым вя дедим:
– Ата, Асийа мяхв олуб, достларымыз дёйюш мейданында хялак олублар, биз да дидяргин дюшмюшюк. Биз
Аллахын гязябиня гялмишик, сян ися бурада отуруб Чялякян адасындакы иланлардан данышырсан.
Атамын сифятиндяки ифадя дяйишмяди. О гайыгдакы кичик йелкян диряйиня сёйкяниб, узун заман узюмя
бахды:
– Оглум, Асийа мяхв олмайыб. Онун йалныз сярхядляри дяйишилиб. Бакы артыг Авропа олуб, бу тясадюфи
дейил. Чюнки Бакыда артыг асийалы галмамышдыр.
– Ата, мян уч гюн, уч геджя Асийаны пулемйот, сюнгю вя хянджяримля мюдафия этмишям.
– Сян джясурсан, али хан, Лакин, джясарят дедийин нядир. Авропалылар да джясурдур. Сян вя сянинля бирликдя
дёйюшянлярин хамысы артыг асийалы дейилсиниз. Мян Авропайа нифрят этмирям. Садяджя она гаршы этинасызам.
Авропанын бир тикясини сян озюндя дашыйырсан. Сян рус мяктябиндя охумусан, латынджаны ойрянмисян,
арвадын да авропалыдыр. Сян озюня хяля да асийалы дейирсян. Сян мюхарибядя галиб гялсяйдин, Авропа
хяйат тярзини сян озюн Бакыйа гятиряджякдин. Бизим учюн ня фярги вар, олкямиздя завод вя фабрикляри
кимляр тикяджяк – биз вя йахуд руслар. Ишляр о дурумда давам эдиб гедя билмязди. Сайсыз-хесабсыз
дюшмяни мяхв эдиб гана сусамаг йахшы асийалы олмаг демяк дейил.
– Бяс ня заман йахшы асийалы сайылмаг олар.
– Сян йары авропалысан, али хан. Она гёря да бу суалы верирсян. Ону сяня изах эдя билмярям, чюнки сян
хяйатда йалныз ади гёзля гёрюнян шейляри гёрюрсян... Сян анджаг йеря бахырсан. Бах, буна гёря
басылмагымыз сяни агрыдыр вя сян агрыдыгыны бюрузя верирсян.
Атам сусду. Бахышлары донуг бир ифадя алмышды. О бизим хягиги дюнйамыздакы шейлярдян даха артыгыны
билирди.
О бакылы вя иранлы годжалары кими башга бир дюнйадан ичярисиня чякиля биляджяйи, орада кимсянин озюня
гиришя билмяйяджяйи, хюджум этмяйяджяйи бамбашга бир дюнйадан хябярдар иди. Халбуки мян бу инсанын
достларыны басдырдыгдан сонра бир йелкянли гайыгын сюканчысы иля Джярджо вахясинин мёджюзяси барядя бяхс
эдилэджяк алямдян да хябярсиз идим. Мян да бу алямин гапысыны дёйдюм, амма мяни орайа гябул
этмядиляр. Демяли мян артыг асийалы дейилдим. Буну хеч ким мяня ирад тутмурду, амма дейясян
буну хамы билирди. Мян бу арада бир аджнябийя чеврилмишдим.
Лакин йеня оз эвимдя олмага, Асийанын хяйал аляминя джан атырдым.
Гайыгдан дянизин гапгара гюзгю кими парылдайан суйуна бахырдым. Мяммяд Хейдяр олдю, Аишя хялак
олду, эвимиз талан эдилди. Мян ися баладжа бир йелкянли гайыгла Шахын дийарына, бёйюк сакитлийин хёкм
сюрдюйю Ирана гедирям.
Бирдян Нино гялиб йанымда дурду вя Иранда биз ня эдяджяйик. – дейя сорушду.
– Динджяляджяйик, Нино – дедим.
– элядир, истирахят эдяджяйик дейилми. Мян да йатмаг истяйирям али хан. Бир ай, бир ил йатмаг истяйирям.
Йашыл агаджлары олан бир багчада йатмаг истяйирям. Амма орада мюхарибя, атяш сясляри олмамалыдыр.
– Сян эля беля бир олкяйя гедирсян. Иран мин илдир йатыр вя чох надир халларда орада атяш сясляри эшидилир.
Биз кичик гёйяртяйя чыхдыг. Нино о саат йухуйа гетди. Мян ися Сейидин силуйетиня вя онун бармагларынын
хярлянян ган дамласыны андыран тясбех дяняляриня бахараг узун заман узандыгым йердя ойаг галдым.
Сейид дуа эдирди. О, гизли дюнйайа, хягиги хяйатын сона чатдыгы йердя башлайан дюнйайа йахшы бяляд иди.
Гюняшин догдугу уфюгюн архасында Иран йерляширди. Гайыгын дёшямясиндя отуруб балыг йейирдик, су
ичяркян Иранын артыг няфясини дуймага башламышдыг. Тякинен гябилясиндян олан йеганя аджняби сюканчы
атамла сёхбят эдир вя ади бир ашйайа бахан кими мяня этинасызлыгла бахырды.
Дёрдюнджю гюнюн ахшамы уфюгда сарымтыл бир золаг гёрюндю. Бу золаг булуду андырырды, хягигятдя ися
гёрюнян Иран сахилляри иди. Мян комалары вя чох касыб бир лиманы гёрдюм. Бу шахын анзялидяки лиманы
иди. Биз кёхня вя тахталары чюрюмюш лимана йахынлашыб лёвбяримизи атдыг. Узун джюббяли бир киши бизя
йахынлашды. Онун папагынын узяриндя габаг пянджясиндян бирини галдырмыш шир вя доган гюняш рямзи
олан Иран герби парылдайырды. Мямурун архасынджа уст-башы тёкюлмюш ики лиман полис няфярляри гялирди.
Онлардан биринджиси ири, йумру гёзляри иля бизя бахды вя деди:
– Ушаг догулдугу гюн гюняшин илк шюаларыны неджя саламлайырса мян да сизи эляджя саламлайаджайам.
Кимлийинизи исбат этмяк учюн йанынызда сянядляриниз вармы.
Атам джаваб верди кий, “биз Ширванширик”.
– Шах хязрятляринин алмаз гапысынын озляриня ачдыглары асяд-ас Сялтяня Ширваншир дамарларында сизинкийля
эйни ганымы дашыйыр.
– Бяли, о мяним гардашымдыр.
Биз гайыгдан дюшдюк. О адам бизи мюшайият эдирди. Анбарын йанына чатанда деди: “Ясяд-ас-Сялтяне”
билирди кий, сиз гяляджяксиниз. Онун гёндярдийи машын ширдян гюджлю, джейрандан ити, гарталдан гёзял, гайалар
юзяриндя гурулмуш галадан мёхкямдир.
Биз тини дёндюк вя онун тярифлядийи машыны гёрдюк. Харадаса дагылмаг узря олан бир “форд” машыны йол
юстюндя дурмушду. Онун кёхня резин шинляри бир нечя йердян йаманмышды. Машына миндик, мотор
титряйяряк ишлямяйя башлады. Сюрюджю, океандакы няхянг сярнишин гямисинин капитаны кими гёзлярини
узаглара дикмишди. Йарым саатдан сонра биз Ряшт йолу иля Техрана гедирдик.
Ийирми уч.
Янзяли, Ряшт йолларындан сяхра няфяси иля гызмыш кючяляр ... Уфюгдя “Аби-Йезид” шейтан суйу заман-
заман бир хяйалят кими парлайырды. Ряштя гедян бёйюк йол чай кянарындан кечирди. Чайын озюндя ися су
йох иди. Онун йатагы гызмар гюняш алтында джадар-джадар олуб. Джамур йатагына чеврилмишди. Адятян Иран
чайларында су олмур, анджаг орада су йыгынтыларындан амяля гялмя палчыглы гёлмячяляря тясадюф этмяк
олурду. Бу гёлмячялярин гупгуру сахилляриндя гумлар узяриня кёлгяляр салан азямятли гайалар дурурду.
Бу гайалар ибтидаи дёврдян галмыш азман гайалары хатырладырды. Узагдан бир карванын зынгыров сясляри
гялирди. Сюрюджюмюз машынын сюрятини азалтды-биз сылдырым даг силсиляляринин атякляриндя дявялярин агыр
йеришля гетдиклярини гёрдюк. Алиндя аса тутмуш сарбан карванын лап габагында гедирди. Онун архасынджа
да башдан айагадяк гара гейимли адамлар гедирдиляр. асяби дявяляр ися йолларыны этинасызлыгла давам
эдирдиляр. Онлар аддымларыны атдыгджа бойунларындан асылан зынгыровларын сясляри йюксялирди. Дявялярин
белляриндян узун кисяляр асылмышды. Бу кисялярдякиляр гёрясян Исфахан парчаларымы йа да гилан йуну иди.
Сюрюджюмюз машыны сахлады. Дявялярин белляриндяки йюк гара кяфянляря бюкюлмюш мейитляр иди. Онларын
сайы ики йюзя гядяр иди. Дявяляр агыр йеришля йанымыздан отюб кечирдиляр. Бу карван даглардан, дузлу
сяхраларын гёз гамашдыран хамар сятхиндян вя сайсыз-хесабсыз вахяляри кечяряк йюк дашыйырдылар. Бу
дявяляр чох узагда олан тюрк сярхядиня чатдыгда диз чёкяджякляр. Башларында гырмызы фяс олан
комрюкчюляр йюкляри йохладыгдан сонра, карван йенидян йола дюзялиб, мюгяддяс Кярбяла шяхяринин
гюнбязиня гядяр мясафяни гят эдяджякди. Карван Имам Хюсейнин мягбярясиня чатыб йеня дайанмалы
иди. Орада дявяляря йюклянмиш мейитляр гайгыкеш аллярля хазырланмыш мязарларда дяфн эдиляджяк вя
гийамят гюню шейпур сяси онлары абядиййят йухусундан ойадана кими онлар Кярбяла гумларынын алтында
рахатлыг тападжаглар.
Алляримизля гёзляримизи баглайараг онларын гаршысында эхтирамла сядждя этдик. Бяркдян гышгырыб дедик кий,
“Имамын мязарында бизим учюн да дуа эдин”. Сарбан да джаваб вериб деди кий, “биз озюмюз да бир дуайа
мёхтаджыг”.
Карван йеня йолуна давам этди. О, бёйюк сяхранын хяйаляти олан Аби Йезид кими сакитджясиня
узаглашырды.
Биз Ряштин кючяляриндян кечирдик. Тахта вя палчыгдан тикилмиш комалар уфюгюн габагыны кясмишди.
Бурада биз кечян йюзилликлярин няфясини ачыг-сачыг дуйурдуг. Бирджя бахышла палчыг эвляри вя дар кючяляри
нязярдян кечирмяк олурду. Бурада хяр шей эйни рянгдя иди. Шяхярдя хяр шей баладжа иди. Анджаг
хярдянбир комаларын арасындан баш галдыран бир мясджид гёрдюкдя адам сарсылырды.
Кишиляр улгюджля гырхылмыш башларына габагы андыран йуварлаг шапкалар гоймушдулар. Онларын сифятляри да
адама маскалары хатырладырды.
Хяр йер тоз, торпаг, натямизлик ичиндя иди. Бу о демяк дейил кий, иранлылар тоз, торпаг ичиндя олмагы
хошлайырлар. Онлар садяджя хяр шейи неджя варса, эля да сахламаг истяйирдиляр. Чюнки хяр бир иранлы,
няхайятдя хяр шейин тоза чевриляджяйини зянн эдирдиляр.
Биз баладжа бир чайханада отуруб истирахят этдик. Отагдан няшя ийи гялирди. Кишиляр гёзлярини Нинойа
зиллямишдиляр. Кюндждя сачлары дагыныг, агзы ачыг, додагларындан тюпюрджяк ахан вя алиндя нахышлы мис
пийаля тутан бир дярвиш дайанмышды. О, хамыйа бахырдыса да, хеч кими гёрмюрдю. Эля бил о вар гюджюню,
бютюн вюджуд вя шюуруну гёзя гёрюнмяйян варлыгын сясиня йёнялтмишди вя о гёзя гёрюнмяйян
варлыгдан ишаря гёзляйирди. Бирдян биря о йериндян сычрайыб багырды:
– Бахын, гюняш гярбдян йюксялир; мян ону гёрюрям.
Шяхярин валиси тяряфиндян гёндярилмиш нюмайяндя чайхананын гапысында гёрюндю:
– алахязрят амр эдиб кий, бу чылпаг гадынын мюхафизяси учюн бурада кешикчи гойулсун. О, чадрасыз
Нинону нязяря алырды. Нинонун халы дяйишмяди, чюнки о, фарсджа баша дюшмюрдю.
Геджяни шяхяр валисинин эвиндя кечиртдик. Сяхяр тездян кешикчиляримиз атлары йяхярлядиляр. Чаршаб
ортмяйян Нино чылпаг сайылдыгы учюн вя эляджя да олкяни бюрюмюш гулдурлардан горунмаг учюн
кешикчиляр бизи Техрана кими мюшаият этмяли идиляр.
Машын йаваш-йаваш ирялиляйирди. Кёхнядян галмыш йолларла Гязвини кечирик. Шах Шахпур ордуларыны бурада
топламышды. Сяфявиляр, сянятчиляр, сянятчилярин хейирхахлары вя мюгяддясляри бурада мяджлис гурардылар.
Йюз-йюзялли километр йол гетдим. Йол илан кими гыврылырды. Няхайят узаг Дямавяндин гарлы тяпясиндян
Техран гапысынын дёрд гюлляси эхтишамла йюксялирди. Гапы рянгарянг йумшаг чинилярля бязядилмишди.
Гапынын узяриндя зяриф аряб йазылары иля хякк эдилмиш кяламлар эля бил шейтан гёзляри кими мяня бахырды.
Бёйюк гапынын алтында тоз-торпаг ичиндя бядянлярини йара басмыш дилянчиляр вя пяришан дярвишляр
отурмушдулар. Онлар инджя бармаглы арыг аллярини бизя узадараг хёкмдарлара лайиг Техран шяхяринин
гёзяллийи вя азямяти хаггында шерляр охуйурдулар, амма онларын сясляри гямгин вя кядярли иди. Онлар бу
минбир гюббяли шяхяря нечя илляр бундан аввял бёйюк умидля гялмишдиляр. Лакин онларын умидляри пуча
чыхмышды.
Баладжа машын айри-юйрю дар кючялярдян, Топ мейданындан вя шах сарайынын Алмас дарвазасы йанындан
кечиб шяхярин о бири тяряфиня, Техранын йахынлыгындакы Шамиран гясябясиня гедян гениш йола чыхыр.
Шамиран сарай багчасынын гапылары тайбатай ачылмышды. Гапыдан ичяри гирдикдя гызыл гюлюн атири бизи вурду.
Биз багчадакы фявварялярин йанындан кечиб сарайа гирлик. Пянджяряляри пярдялярля ортюлмюш гаранлыг отаг,
булаг суйу кими сярин иди. Нино вя мян башымызы йумшаг балышлара гойуб ширин йухуйа гетдик.
Биз йатдыг, ойандыг, мюргюлядик, йухулар гёрдюк вя йенидян йатдыг. Пянджяряляри пярдялярля ортюлмюш
бу сярин отагда йатмаг хяддиндян артыг хош иди. Сайсыз-хесабсыз дёшякляр, йастыглар вя халылар алчаг
диванын вя дёшямянин устюню ортмюшдюляр. Йухулу-йухулу бюлбюллярин джяхджяхини эшидирдик. Адамы
гейри-ади бир хисс бюрюйюрдю. Биз бютюн тяхлюкялярдян, Бакынын алдян дюшмюш гала диварларындан чох
узагларда, бёйюк бир сакит эвдя мюргюляйирдик. Вахт сяссиз-сямирсиз кечирди. Нино хярдянбир дярин бир
ах чякир, йухулу галхыр, сонра башыны мяним синямя гойуб йенидян йухуйа гедирди. Мян ися Иран
хярямханасынын джазибядар атри гялян йумшаг йастыгына башымы гойуб йатырдым. Мяни дяхшятли бир
тянбяллик бюрюмюшдю. Бурнум гашындыгы заман ону гашымаг учюн алими галдырмага беля тянбяллик
эдирдик. Няхайят бурнумун гашынтысы оз-озюня дайанды вя мян йенидян йухуйа гетдим.
Нино бирдян ойанды вя башыны галдырыб деди:
– али хан, аджындан олюрям.
Биз багчайа чыхдыг. Фявварялярин атрафыны гызыл гюлляр бюрюмюшдю. Сярв агаджлары гёйя уджалырды. Рянгарянг
ганадларыны йелпиндж кими ачмыш товуз гушу батмагда олан гюняши, сейр эдирди. Узагларда Демавянд
дагы уджалырды. Мян ал чалдым. Шиш сифятли бир хярям хидмятчиси тез йанымыза гялди. Онун далынджа да
алиндя халча вя йастыг тутан йашлы бир гадын гялирди. Биз бир сярв агаджынын кёлгясиндя отуруб сюфря ачдыг.
Хярям хидмятчиси су вя ляйян гятирди. Сонра йеря сярилмиш халынын узяриня Иран мятбяхинин ан лазиз
йемякляри иля долдурулду.
Пулемйотун шыггылтысыны эшитмякдянся хёряйи алля йемяк йахшыдыр, дейян Нино сол алини бугланан плова
узатды. Хядимагасы горхундж бир ифадяйля она бахды. Агасынын утанмасына шахид олмасын дейя хидмятчи
юзюню йана чевирди.
Мян Нинойа, Иранда пловун саг алин уч бармагы иля неджя йейилдийини ойрятдим. Бакыны тярк этдийимиз
гюндян бяри илк дяфя олараг Нино гюлдю. Инди мян да артыг озюмю сакит хисс эдирдим. Шах олкясиндя,
Шамиран сарайында, диндар шаирлярин вя мюдриклярин дийарында хяйат чох гёзял иди.
Нино бирдян сорушду:
– Бяс сянин амин асяд-ас Сялтяня иля онун хярямханасы харададыр.
– Хяр халда, шяхярдяки сарайдады. Уч арвады да онун йанында олмалыдыр. Хярямхананы сорушурсан. Бу
багча вя атрафындакы отаглар эля хярямханадыр да!
Нино гюлдю:
– Демяли, мяни хярямханайа гятирмисян, элями. Мян билирдим кий, аввял-ахыр беля оладжаг.
Бу заман икинджи бир хярям хидмятчиси гялди. Бу хидмятчи бядянджя арыг вя бир годжа иди. О, бизя
йахынлашыб сорушду кий, бизим учюн махны охусун йа йох. Биз истямядийимизи билдирдик. Уч гыз гялиб
халчалары бюкдюляр. аввялки годжа хидмятчи да гялиб сюфрядян артыг галан йемякляри йыгышдырыб апарды.
Баладжа бир оглан да товуз гушуна йем верирди.
– али хан, бу адамлар кимдирляр.
– Хидмятчиляр.
– Гёрясян ня гядяр хидмятчи вар бурада.!
Мян буну билмядийим учюн хидмятчини чагырыб ондан сорушдум. О бир гядяр фикирляшяндян сонра деди
кий, Хярямханайа ийирми сяккиз гуллугчу хидмят эдир.
– Бяс бурада нечя арвад йашайыр.
– Хал-хазырда анджаг бири, о да сянин йанында отуран гадындыр. Амма бурада кифайят гядяр йер вардыр.
Ясяд-ас-Сялтяня арвадлары иля бирликдя шяхярдя йашайыр. Бу инди сянин хярямханандыр.
Сонра о отуруб сёзюня давам этди:
Мяним адым Йяхйа Гулудур. Мян сянин намусунун кешикчисийям, хан. Мян йазмагы, охумагы вя
хесабламагы билирям. Эви идаря этмяйи вя гадынларла алагядар бютюн мясялялярдян башым чыхыр. Мяня
бел баглайа билярсян. Йанынызда отуран гадынын аджняби олдугу бяллидир. Амма мян она йаваш-йаваш
ахлаг вя ряфтар гайдаларыны ойрядя билярям. Мян гёрюрям кий, онун голтугларынын алты тюклюдюр. Бязи
олкялярдя гадынларын тярбийясиня сон дяряджя этинасызлыг эдирляр. Сабах онун дырнагларына хяна
гойаджагам вя йатмаздан аввял онун агзыны да мюайиня эдярям.
– Ай Аллах, даха бунлар няйя лазымдыр.
– Чюрюк дишляри олан гадынларын агзындан пис ийи гялир. Мян онун дишляриня бахыб, няфясини ийлямялийям.
– Бу адам орада ня бошбогазлыг эдир. – дейя Нино сорушду.
– О диш хякими кими оз хидмятини тяклиф эдир. Аджаиб бир типя охшайыр.
Гярибя бир вязиййятя дюшмюшдюм. Сонра хярям хидмятчисиня дедим:
– Йяхйа гулу, гёрюрям сян мядяниййятя аид олан бютюн мясялялярдян хябяри олан сяриштяли бир
адамсан. Лакин, мяним арвадым хямилядир вя ондан мугайат олмаг лазымдыр. Эля бу сябябдян да,
кёрпя дюнйайа гялянядяк тярбийя мясялялярини тяхиря салырыг.
Буну дейяркян утандыгымдан йанагларымын гызардыгыны хисс эдирдим. Нино хягигятян хямиля иди,
амма буна бахмайараг мян йеня йалан данышырдым.
Хярям хидмятчиси джаваб верди:
– Сиз чох агыллы хярякят эдирсиниз, хан. Хямиля гадынлар анлашылмаз олурлар. Йери гялмишкян дейим кий,
догуладжаг ушагын оглан олмасыны тямин этмяк учюн бир аладж вар. – О, буну дейиб Нинонун зяриф
вюджудуну нязярдян кечирдиб алавя этди:
– Мяня эля гялир кий, онун учюн хяля бир-ики ай вахты вар.
Эйвандан чохлу айаг сясляри гялди. Хидмятчиляр вя гадынлар бир-бирляриня гярибя ишаряляр этдиляр. Йяхйа
Гулу эшийя чыхды вя дярхал чох гайгылы халда гери гайытды.
– Хан, мёхтярям Сейид Мустафа хязрятляри сяни саламламаг истяйир.
Хярямханада сизи нарахат этмяйя джюрят этмяздим, амма Сейид да Пейгямбяр няслиня мянсуб элмли
бир адамдыр. О, сизи Бёйюк Салонда гёзляйир. “Сейид” сёзюню эшидян кими Нино башыны галдырды:
– Сейид Мустафанымы дейирсиниз. Дейин гялсин, хамымыз бирликдя чай ичярик.
Мян чашгын вя бир аз да утанджаг халда дедим:
– Сейид бурайа гяля билмяз, Нино. Бура хярямханадыр.
– Ах, буранын ня гярибя адятляри вар. Онда онунла кянарда гёрюшярик.
– Нино, горхурам кий... Сяня неджя баша салым... Билирсян да Иранда бир чох шейляр бизим олкямиздякиндян
фярглидир. Сейид ахы кишидир.
Тяяджджюбдян Нинонун гёзляри бярялди.
– Йяни демяк истяйирсян кий, мяни Бакыдан Дагыстана апаран Сейид Мустафа бурайа гяля билмяз.
– Хя, Нино, горхурам... Хеч олмаса мюяййян вахт кечяня гядяр...
Нино бирдян биря сойуг бир тярзля “йахшы” – деди. “Инди ися чых гет”.
Азаб чякя-чякя байыра чыхыб гетдим, сонра да Сейидля бёйюк китабханада отуруб чай ичирдим. Сейид
Мустафа дейирди кий, Бакы кафирлярин алиндян азад олунана кими Мяшхядя гедиб орада мяшхур амисинин
йанында галмаг истяйир. Дедим кий, бу чох йахшы дюшюнюлмюш фикирдир, Сейид чох нязакятли бир адам иди.
О, Нинону хеч сорушмурду вя бир дяфя да олсун онун адыны беля чякмяди. Гяфлятян гапы ачылды.
– Ахшамыныз хейр олсун, Сейид.
Нинонун сяси богуг иди.
Сейид Мустафа йериндян хоппанды. Онун чопур сифятиндя дяхшят ифадяси вар иди.
Нино халчанын устюндяки дёшякдя отурду: – Бир стякан да чай ичярсинизми, Сейид.
Эшикдя тялашла гялиб гедян адамларын айаг сясляри гялирди. Ширваншир эвинин нюфузу бирдяфялик йеря
вурулмушду. Сейид йалныз бир нечя дягигядян сонра озюня гялди. Нино гашгабагыны саллайыб гюлдю:
– Мян пулемйотдан горхмамышам, сянин уч, беш, хярям хидмятчиляриндян ми горхаджайдым – деди.
Беляликля биз хамымыз, ахшама кими бир йердя галдыг. Чюнки Сейид садяджя инджя бир киши дейил иди, эйни
заманда да чох анлайышлы бир инсан иди.
О геджя йатмаздан аввял хярям хидмятчиси алчалмыш бир адам кими мяня йахынлашыб деди:
– Ага, мяним джязамы вериниз. Мян арвадынызы гёзюмдян гоймалы дейилдим. Лакин онун бу дяряджядя
чылгын вя бу гядяр йабаны оладжагы кимин алгына гяля билярди. Бу мяним гюнахым, диггятсизлийимдир ага.
Озюню сон дяряджя гюнахкар сайан бир инсанын ифадяси варды онун гирдя сифятиндя.
Ийирми дёрьд.
Гярибядир! Бибихейбятин нефт хопмуш сахилиндя сон гюлля сясини эшидян заман эля билирдим кий, мян бир
даха озюмю хошбяхт хисс этмяйяджяйям. Лакин Шамиран сарайынын гюл гохулу багчасында дёрд хяфтя
ичярисиндя озюмю вятянимдя олдугум кими тамамян рахат хисс эдирдим.
Шяхяря чох надир халларда гедярдим. Шяхярдя достлара баш чякярдим вя йахуд хидмятчиляримин
мюшайияти иля Техран базарынын гармагарышыг йолларында долашыб алыш-вериш эдян адамлары сейр эдярдим.
Няхянг чятиря бянзяр гюббяли бир дамын алтында дар кючяляр, гаранлыг дёнгялярдя гюндюзляр беля
йанан лампалар, чадыра бянзяр дюканлар узанырды. Базарда вахтымы гызыл гюлляр, халчалар, баш ортюкляри,
ипяк ашйалар вя зинят шейлярини ахтармагла, кечирирдим. Онларын арасында гызылла ишлянмиш гюйюмляр, чох
гядим бойунбаглары, билярзикляр, тумадж балышлар вя сечмя атриййатлар тапыб алырдым. Алдыгым шейляря
уйгун Иран таджирляринин джибляриня бёйюк гюмюш тюмянлярим ахырды. Хидмятчилярим Шяргин гейри ади джах-
джялалларыны дашыйыб апарырдылар. Бунларын хамысы Нино учюн иди.
Хидмятчилярин кюрякляри йюкюн алтында ики гат олурду. Мян ися бязи шейляри алмаг учюн хяля да базарда
гязиширдим. Базарын бир тининдя тумадж джилдли Гурани Кярим вя миниатюр рясмляр сатылырды: биринджи рясмдя
сярв агаджынын алтында бадам гёзлю бир Шахзадя вя онун йанында отурмуш бир гыз, икинджи рясмдя ися ова
чыхмыш падшах, хавада учан бир низя вя гачмагда олан бир джейран тясвир олунурду. Йеня да гюмюш
тюмянляр джингилдямяйя башлады. Бир аз ирялидя ики таджир алчаг кюрсюдя отурмушдулар. Онлардан бири
джибиндян бир гюмюш тюмян чыхардыб о бирисиня верир. О да тюмяни диггятля гёздян кечирир, дишляринин
арасында сыхыб дишляйир, баладжа бир тярязийя гойуб чякир вя ири бир торбайа гойурду. Таджир борджуну там
ёдяйяня гядяр алини йюз, мин, бялкя да он мин дяфя торбайа салыб чыхардырды. Хярякятляриндян вя
юзюнюн ифадясиндян ляйагятли адама охшайырды. Бу тиджарятдир! Ахы Пейгямбяримизин озю да таджир
олмушдур.
Базар лабиринти хатырладырды. Хямин ики таджирин дюканы йанында мюдрик бир годжа киши отуруб габагындакы
китабын сяхифялярини вярягляйирди. Годжанын сифяти йосун басмыш гядим гайа йазыларыны йада салырды. Узун
инджя бармаглары онун илтифатлы вя ряхмдил олдугуна дялалят эдирди. Китабын саралмыш вярягляриндян Шираз
гюлляринин атри, Иран бюлбюлляринин джях-джяхи, шян нягмялярин сяси, бадам гёзлярин, узун киприклярин
хяйали тясвири дуйулурду. Годжанын инджя бармаглары бу гядим китабын сяхифялярини эхтийатла вярягляйирди.
Базар сяс-кюйлю адамларла долу иди. Чох гядим вя зяриф рянгляри олан бир Кирман халчасыны гёрюб сахиби
иля гиймят данышмага башладым. Узяриндя багча нахышлары олан халчалардан Нинонун хошу гялирди.
Базарда бириси гызылгюл суйу вя гызылгюл йагы сатырды.
Хидмятчиляр алдян дюшмюш халда йанымда дайанмышдылар. Бунларын хамысыны тез Шимрана апарын. Мян
сонра гяляджяйям.
Хидмятчиляр издихамын ичиня гириб, гёздян итдиляр. Бир нечя аддым габага атыб чайхананын алчаг
гапысындан башымы ашагы айяряк ичяри кечирям. Чайхана агзына гядяр адамла долу иди. Чайхананын
ортасында гырмызы саггаллы бир киши отурмушду. Гёзлярини йары гапамыш бу киши Хафизин бир гязялини
охуйурду. Динляйиджиляр овсунлашмыш кими дяриндян кёкс отюрюр вя гязялдян ляззят алдыгларыны
гизлятмирдиляр.
Закончив стихи, мужчина развернул газету и стал читать вслух:
- В Америке изобретен прибор, с помощью которого речь человека можно услышать во всем мире. Наш великий повелитель шахиншах Султан Ахмед Шах Багешах, чье сияние ярче солнечных лучей, руки достают до самого Марса, а трон - выше мира, принял в своем дворце послов английского короля. В Испании родился ребенок о трех головах и о четырех ногах. Народ считает это плохим предзнаменованием.
Сидящие вокруг изумленно качали головами.
Потом рыжебородый сложил газету и снова запел. На этот раз он пел о богатыре Рустаме и его сыне Зохрабе. Персонажи поэмы Фирдоуси "Шахнаме". Я не прислушивался к его пению. Я смотрел на золотистый, дымящийся чай и думал о том, что всё идет не совсем так, как должно было быть.
Я в Иране живу во дворце и своей жизнью доволен. Нино живет в том же дворце, но она всем этим совершенно не довольна. В Дагестане она добровольно приняла все тяготы. Здесь же никак не могла смириться с иранским образом жизни. Она хотела бродить вместе со мной по Тегерану, хотя прекрасно знала, что это жестоко преследуется полицией. Полицейские требования были строги: жена не имеет права выходить к гостям, гулять с мужем. Нино умоляла меня показать ей Тегеран и обижалась, когда я пытался отговорить ее от этого желания.
- Нино, - втолковывал я ей, - я бы с удовольствием показал тебе город, но пойми, я не могу взять тебя с собой.
В ответ я видел укор в ее больших черных глазах.
Ну, как мне еще объяснить ей, что жена хана действительно не может расхаживать по улицам без чадры. Я купил ей самую дорогую чадру.
- Погляди, Нино, какая красивая вещь, - говорил я, - как хорошо укрывает она женское лицо от солнца и пыли. Клянусь Аллахом, я сам бы с удовольствием носил такую чадру.
- Женщине ни к чему закрывать лицо, Али хан, - с грустной улыбкой отвечала она. - Я буду презирать себя, если накроюсь чадрой.
Тогда я показал ей распоряжение полиции. Нино разорвала его на маленькие клочки. Я заказал для нее закрытую со всех сторон карету с занавесками на окнах. В этой карете мы стали выезжать в город. Как-то, проезжая по Топ-мейданы, она в окно кареты увидела моего отца и во что бы то ни стало захотела поздороваться с ним. Ценой неимоверных усилий мне удалось удержать ее. Разразился бурный скандал. И вот теперь, чтобы как-то утешить ее, я скупил полбазара...
Так размышлял я в одиночестве, глядя на стоящий передо мной стакан чая.
Нино изнывала от скуки, но я ничего не мог сделать. Ей захотелось встречаться с женами европейцев, живущих в Тегеране. Этого я допустить не мог - жена хана не должна общаться с женами неверных. Они начнут сочувствовать Нино, влачащей гаремное существование, и это только усугубит ее состояние...
Недавно она гостила у моих тетушек и вернулась оттуда в ужасе.
- Али хан, - кричала она, - они выспрашивали, по сколько раз в день ты одаряешь меня своей любовью. Мужья наговорили им, что ты все свое время проводишь со мной, и они не могут себе представить, что можно заниматься чем-то иным. И еще они дали мне снадобье против джинов и посоветовали носить амулет от сглаза. Утверждали, что это спасет меня от всех врагов. А твоя тетя Султан ханум уверяла, что мой молодой муж должен скучать, имея всего одну жену... И всех очень интересовало, как это я добиваюсь, что ты не ходишь к мальчикам-танцовщикам. А твоя двоюродная сестра Суата все выспрашивала, успел ли ты заразиться дурной болезнью или нет. Они в один голос твердили, что мне остается только завидовать. Ты слышишь это.
Я как мог старался утешить ее, а она забилась в угол, как обиженный ребенок, и долго не могла прийти в себя. Глаза ее были полны невыразимой тоской...
Чай совсем остыл, но я продолжал сидеть в чайхане, чтобы показать этим людям, что не провожу все свои дни в гареме. Здесь неодобрительно отнеслись бы к мужчине, настолько привязанному к своей жене. Если уж родня начала насмехаться надо мной... Мужчина должен отдавать жене лишь часть своего времени. Остальным временем он распоряжается по своему усмотрению. Но ведь я - единственная отдушина для Нино, я для неё и газета, и театр, и кофейни, и друг, и, кроме всего этого, муж. Потому я и не могу оставить ее одну, потому я и готов скупить для нее в подарок весь базар. К тому же сегодня дядя дает в честь отца большой прием, на котором будет присутствовать даже один из сыновей шаха, а Нино вынуждена будет оставаться дома в обществе евнуха, жаждущего заняться ее воспитанием.
Вернувшись в Шамиран, я нашел Нино сидящей на ковре и задумчиво перебиравшей мои покупки. Она спокойно и нежно поцеловала меня. Вошел слуга, поставил поднос с шербетом. Я заметил, с каким неодобрением он взглянул на лежащие перед Нино подарки: муж не должен так ублажать свою жену!
И тогда я вдруг почувствовал глубокую безнадежность...
Жизнь в Иране начинается по ночам. Ночью и люди живей, и мысли легче, и разговоры проще. Днем на все ложится тяжкий груз жары, пыли, грязи. Ночью же Иран словно преображается. Это совершенно иной мир, какого я не видел ни в Баку, ни в Дагестане, ни в Грузии. Этот исполненный благородства мир вызывал во мне восхищение.
Ровно в восемь к нашему дому подъехали кареты дяди. Одна - для меня, другая - для отца. Этого требовали нормы приличия. Перед каждой каретой стояло трое слуг с фонарями на высоких шестах. Это были скороходы, которым надлежало бежать впереди карет и освещать нам дорогу. Еще в молодости скороходам вырезали селезенку, и они были предназначены лишь для одного сопровождать кареты, грозно крича:
"Берегись!.."
И хотя по дороге нам никто не встретился, скороходы добросовестно исполняли свою обязанность. Дорога шла по узким улочкам вдоль седых глиняных стен, за которыми прятались казармы или маленькие домики, дворцы или конторы. Высокие заборы скрывают жизнь Ирана от глаз любопытных.
Залитые лунным светом купола базарных лавок походили на воздушные шары, собранные здесь чьей-то невидимой рукой.
Наши кареты остановились перед массивными бронзовыми воротами. Они торжественно распахнулись, и мы въехали во двор. Как-то я приезжал сюда один, и тогда здесь стоял всего лишь старенький привратник в драной одежде. Сегодня ворота были украшены гирляндами живых цветов, большие фонари освещали двор, а наши кареты поклонами встретили восемь слуг.
Широкий двор был разделен на две части невысоким забором. Во внутренней части располагался гарем. Там журчали фонтаны, заливались соловьи. На мужской половине двора был лишь простой прямоугольный бассейн с золотыми рыбками.
Мы вышли из карет. Дядя приветствовал нас у дверей церемонным поклоном и проводил в дом. Мы оказались в просторном зале с позолоченными колоннами, стены были облицованы деревянными панелями, украшенными затейливой резьбой.
Зал уже был полон гостей. В центре восседал горбоносый человек с совершенно седой головой и густыми пучками бровей. Это и был его высочество шахзаде. При нашем появлении все встали. Мы поздоровались сначала с шахзаде, потом с остальными и сели на мягкие тюфячки. Гости последовали нашему примеру. Около минуты мы так посидели, затем поднялись, вновь раскланялись друг с другом, после чего опять сели и погрузились в торжественное молчание. Слуги подали ароматный чай в голубых чашечках, корзины с фруктами. Первым нарушил молчание его высочество.
- Я много путешествовал, побывал во множестве стран, - проговорил он. - Но нигде не ел огурцов или персиков вкусней иранских.
С этими словами он взял ломтик огурца, посолил и медленно, с задумчивым видом съел его.
- Ваше высочество изволит быть совершенно правым, - отозвался дядя. Я тоже был в Европе и поражался - до чего же у них мелкие фрукты.
- Я всегда с радостью возвращаюсь в Иран, - вступил в разговор посол иранского шаха в одной из европейских стран. - Нет в мире ничего такого, чему могли бы позавидовать мы, иранцы. Весь остальной мир сплошь населен варварами.
- Быть может, еще некоторые индусы... - задумчиво заметил шахзаде. Много лет назад я путешествовал по Индии и встречался там с очень благородными людьми, получившими хорошее воспитание и своим культурным уровнем ничем нам не уступающими. Впрочем, хоть в чем-нибудь, но их варварство должно было проявиться. Мне довелось обедать с одним индийским аристократом, и представьте себе, он ел листья салата!
Гости изобразили на лицах полнейший ужас. Какой-то мулла в широкой эммаме, со ввалившимися щеками тихим, усталым голосом проговорил:
- Иранцев отличает от остальных то, что лишь мы можем по достоинству оценить красоту.
- Вы совершенно правы, - согласился дядя. - Я, например, прекрасную газель предпочту грохочущей фабрике и готов забыть, что Абу Сеил, который создал первые рубаи в нашей литературе, был неверным.
Дядя откашлялся и нараспев прочитал одну из рубай.
- Поразительно, поразительно! - воскликнул мулла. - Сколько гармонии! - и повторил последнюю строку рубаи.
Мулла поднялся, взял серебряный с узким горлышком кувшин для омовения и тихо вышел из зала. Отсутствовал он недолго. Вернувшись, поставил осторожно кувшин и сел на место.
- Ваше высочество, - обратился к шахзаде отец, - верно ли говорят, что наш премьер-министр Восуг-ад-Довле намерен заключить новый договор с Англией.
- Вам лучше спросить об этом Асада-ас-Салтане, - засмеялся шахзаде. Впрочем, это уже не является государственной тайной.
-- Да, - подтвердил дядя, - это будет очень выгодный договор. Потому что отныне варвары станут нашими рабами.
- Почему.
- Вы ведь знаете, что англичане любят работать, а мы - наслаждаться прекрасным. Они любят сражения, а мы - покой. Это и позволило нам прийти к соглашению. Теперь нам не придется заботиться, о безопасности наших, границ. Англия берет на себя защиту Ирана. Англичане проложат дороги, построят дома, а вдобавок еще и заплатят нам. Потому что понимают, в какой степени мировая культура в долгу перед Ираном.
- Вы верите, что Англия будет защищать нас во имя нашей культуры. недоверчиво спросил сидевший рядом с дядей его сын Бахрам хан Ширваншир. Может быть, они делают все это во имя нашей нефти.
- Для светоча мира и культура, и нефть равно достойны защиты, холодно отвечал дядя. - Но мы не можем быть солдатами!
Тут в разговор вступил я.
- Почему не можем. Я, например, сражался за свой народ и уверен, что и впредь буду сражаться за него.
Асад-ас-Салтане бросил на меня недовольный взгляд. Его высочество поставил чашку и важно проговорил:
- А я не знал, что среди Ширванширов есть и солдаты.
- Али хан, ваше высочество, был не солдатом, а офицером.
- Это не имеет значения, Асад-ас-Салтане, - сказал шахзаде и насмешливо добавил: - Ишь ты, офицер!
Я прикусил язык. Проклятье, совершенно вылетело из памяти, что в глазах правоверного иранца быть солдатом - дело недостойное.
На моей стороне был, кажется, только Бахрам хан. И то, наверное, только потому, что еще молод. Сидевший рядом с шахзаде господин Мушир-ад-Довле, занимающий высокий правительственный пост, втолковывал моему двоюродному брату, что Иран находится под защитой Аллаха и для того, чтобы блистать, ему не нужны мечи. В прошлом сыны Ирана уже доказали свою отвагу.
- В сокровищнице шахиншаха хранится модель земного шара, отлитая из чистого золота, - сказал он, заканчивая свои наставления. - Каждое государство на этой модели отмечено отдельным драгоценным камнем. Лишь территория Ирана выложена алмазами. Это больше, чем символ. Это признанная всем миром истина.
Я вспомнил иностранных солдат, оккупировавших страну, и полицейских в драных мундирах, которых видел в Энзели. Это Азия! Азия, которая из страха стать европейской сложила оружие перед Европой! Шахзаде презирает воинскую службу. И это наследник шаха, совершившего некогда, при участии моих предков, победоносный поход на Тифлис. Иран в те времена был гордой страной, и иранцы умели владеть оружием. Как все изменилось и обмельчало! Теперь шахзаде поэзию предпочитает пулемету. Может быть, потому, что он лучше разбирается в поэзии. И шахзаде, и мой дядя уже стары. Иран умирал, но умирал изысканно. Мне вспомнился Омар Хайям:
День и ночь - шахматная доска,
Там судьба играет с человеком.
Его возвысив, объявит "шах" и "мат",
И на место поставит благополучно.
Увлекшись своими мыслями, я не заметил, что прочитал эти стихи вслух. Лицо шахзаде просияло.
- Значит, вы стали солдатом случайно. Почему же не говорите об этом. Вижу, вы человек образованный. Стали бы вы военным, если б вам пришлось самому избрать свою судьбу.
- Ваше высочество интересуется, каким бы стал мой выбор. Я выбрал бы четыре вещи: рубиновые губки, музыку, мудрые изречения и еще красное вино.
Это знаменитое стихотворение Дагиги, которое я вовремя догадался вставить, вернуло мне благосклонность собравшихся. Даже мулла с ввалившимися щеками доброжелательно улыбнулся мне.
В полночь распахнулись двери столовой, и мы проследовали туда. На коврах была расстелена огромная скатерть, уставленная большими кусками белого лаваша, множеством больших и мелких тарелок. В середине стоял большой медный поднос с пловом. По углам комнаты неподвижно стояли слуги с фонарями в руках. Мы расселись, мулла прочитал краткую молитву, после чего все приступили к трапезе.
Еда - это единственное занятие, при котором иранцу положено спешить. Со мной рядом сидел Бахрам хан. Он ел мало.
- Тебе нравится Иран.
- Да, очень.
- Ты долго будешь здесь.
- Пока турки не возьмут Баку.
- Я завидую тебе, Али хан.
В его голосе прозвучало восхищение.
- Ты стрелял из пулемета, видел слезы врага. Иранский же меч заржавел. Мы восхищаемся написанными тысячу лет назад стихами Фирдоуси, можем сразу отличить Дагиги от Рудаки. Но никто из нас не умеет ни строить автомобильных дорог, ни командовать полком.
Автомобильные дороги... Я вспомнил залитую лунным светом мардакянскую дорогу. Это хорошо, что в Азии не умеют строить автомобильных дорог. Иначе карабахский гнедой ни за что не догнал бы европейский автомобиль.
- Зачем вам нужны автомобильные дороги, Бахрам хан.
- Чтобы перевозить на грузовиках солдат, хоть министр и считает что нам солдаты ни к чему. Нет, нам нужны солдаты. Нам нужны пулеметы, школы, больницы, упорядоченная система налогов, новые законы и такие люди, как ты. Меньше всего нам нужны старые стихи с их нытьем. Есть новые песни и новые стихи. Ты слышал о поэте Ашрафе из Гилана. - Бахрам хан наклонился ко мне и стал читать:
Страдания и горе царствуют на родине.
Восстань и иди за гробом Ирана.
Юность Ирана погибла в погребальной процессии.
Луна, поля, горы и долины залиты ее кровью.
- Если бы шахзаде услышал эти стихи, он назвал бы их "отвратительными строками" и заявил, что они оскорбляют его поэтический вкус
- Есть еще одно стихотворение. Его написал Мирза Ага хан, - увлеченно продолжал Бахрам хан. - Вот послушай:
Да хранит Аллах Иран от владычества неверных,
Да не войдет иранская невеста в дом русского жениха.
Да не украсят прекрасные иранские женщины
Собрание английских лордов.
- Неплохо, - сказал я и засмеялся. Иранская молодежь явно отличалась от старого поколения отсутствием поэтического вкуса. - Однако скажи мне, Бахрам хан, чего ты добиваешься.
Я спросил это и почувствовал, как Бахрам хан весь сжался, нервно заерзал, удобней устраиваясь на светло-красном ковре.
- Ты был когда-нибудь на Сипех-мейдане. - начал он. - Там стоят сто пушек, их дула направлены во все стороны света: на север, на юг, на восток и на запад. Но пушки эти старые, ржавые. А ведь, кроме этих бесполезных, запылившихся пушек, доставшихся нам в наследство от прошлых поколений, у Ирана нет другой артиллерии. Ты знаешь, что Иран не имеет ни одного военного укрепления, что у нас нет военных кораблей, а вся наша армия состоит из русских казаков, английских оккупационных войск и четырехсот человек дворцовой стражи. Ты взгляни на своего дядю, посмотри на шахзаде, на всех остальных государственных мужей. Мутные глаза, дряблые руки! Они одряхлели и проржавели, как пушки на Сипех-мейдане! Их время прошло, они должны уступить свое место. Наше будущее слишком долго находилось в усталых, одряхлевших руках всяких шахзаде и поэтов. Довольно! Иран напоминает протянутую за милостыней руку старого нищего. Я хочу превратить эту дряхлую ладонь в крепкий молодой кулак. Оставайся с нами, Али хан. Я слышал о тебе кое-что, знаю, как ты с пулеметом в руках защищал бакинскую крепость, знаю, что ты перегрыз горло врагу. В Иране надо будет защищать нечто большее, чем старую крепость, и в твоем распоряжении будет оружие помощнее пулемета. Это лучше, чем проводить дни в гареме или любоваться прелестями базара.
Я задумчиво молчал. Тегеран! Один из древнейших городов мира. Вавилоняне называли его Рога-Рей - город царей. Пыль древних преданий, дворцы с поблекшей, осыпавшейся позолотой. Покосившиеся колонны Алмас-сарая, выцветшие узоры древних ковров и тихая гармония древних рубай - все это - прошлое Ирана, его настоящее, будущее встало перед моими глазами!
- Бахрам хан, - сказал я, наконец. - Предположим, ты добьешься своего, проложишь асфальтовые дороги, построишь военные укрепления, пошлешь самых худших поэтов учиться в современные школы. Не погубит ли все это дух Азии.
Он улыбнулся в ответ.
- Дух Азии. Мы построим на Топ-мейдане большой дом. Соберем туда флаги с мечетей, рукописи поэтов, миниатюры, мальчиков, развращенных пороками нашей морали, - ведь все это тоже дух Азии. А на фасаде этого дома мы красивыми буквами напишем - "Музей". Его высочество шахзаде мы назначим директором музея, а твоего дядю Асада-ас-Салтане - охранником. Ну что, поможешь нам в строительстве такого музея.
- Мне надо подумать, Бахрам хан.
Обед окончился. Гости разбились на отдельные группы и тихо беседовали.
Я вышел на открытую веранду и с удовольствием вдохнул свежий воздух, напоенный ароматом роз. Где-то вдали за глиняными куполами базара, невидимый в ночной темноте стоял шамиранский дворец, и там, среди ковров и подушек ждала меня Нино. А может быть, она спит, чуть приоткрыв губки, и глаза ее покраснели от слез. Мне стало грустно. Я готов скупить все драгоценности базара и бросить их к ее ногам, лишь бы вновь увидеть эти глаза смеющимися.
Иран! Неужели я должен остаться здесь среди евнухов и шахзаде, дервишей и шутов. Остаться, чтобы прокладывать асфальтовые дороги создавать армию. Втащить в Азию еще частицу Европы.
И вдруг я отчетливо осознал, что для меня нет на свете ничего роднее и дороже смеющихся глаз Нино. Когда эти глаза улыбались в последний раз. В Баку у крепости. Как давно это было!
Я почувствовал звериную тоску по Баку, его пыльным крепостным стенам, солнцу, заходящему за горизонт. Я явственно услышал, как у ворот Боз Гурда воют шакалы, задрав к луне морды. Ветер принес на бакинские пустоши песок степей. Песчаный берег покрыт пятнами нефти. У Девичьей башни громко расхваливают свой товар торговцы. Николаевская улица ведет к лицею святой Тамары. Во дворе лицея под деревьями стоит Нино с тетрадями под мышкой и восторженно смотрит на меня.
Но внезапно куда-то исчез аромат иранских роз. Я звал Родину, как дитя зовет свою мать, и понял вдруг, что этой Родины больше не существует. Я ощущал чистый, степной воздух Баку, слабый запах моря, запах песка и нефти. Я ни за что на свете не должен был покидать его. Этот город дарован мне Аллахом! Как собака к своей конуре, я прочной цепью привязан к его древней природе.
Я взглянул в небо. Звезды, далекие и крупные, как драгоценные камни в шахской короне. Никогда еще не ощущал я такого одиночества. Я принадлежу Баку, его старой крепости, у стен которой сияли улыбкой глаза Нино.
Мне на плечо легла рука Бахрам хана.
- Ты, кажется, задумался. Ну как, обдумал мое предложение. Хочешь строить здание нового Ирана.
- Бахрам хан, брат мой, я завидую тебе. Лишь потерявший Родину постигает ей цену. Я не могу строить новый Иран. Мой кинжал наточен о камни бакинской крепости.
- Меджнун, - промолвил он, грустно поглядев на меня.
Но Бахрам хан понял меня. Наверное, потому что мы были с ним одной крови.
Я вернулся в зал. Гости прощались с отбывающим шахзаде. Я увидел его худую руку, длинные пальцы с крашеными ногтями. Нет! Нет! Я приехал сюда не для того, чтобы охранять в величественном музее стихи Фирдоуси, любовные послании Хафиза, мудрые изречения Саади.
Кланяясь шахзаде, я взглянул в его глаза. В них была задумчивая печаль. Он знал о надвигающейся угрозе.
По дороге в Шамиран я думал о заржавевших пушках на площади, усталых глазах шахзаде и покорности Нино.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ
С маленькими цветными флажками в руках я сидел перед расстеленной на диване картой. Краски на ней были яркими, и от них рябило в глазах. Причем названия городов, рек, гор были напечатаны тесно, налезали одно на другое, так что ничего невозможно было разобрать. Не меньше ошибок было и в лежавшей рядом газете. Приходилось постоянно сопоставлять и сравнивать названия, чтобы доискаться до истины.
Я воткнул зеленый флажок рядом с названием "Елизаветполь (Гянджа)", причем последние пять букв уже залезали на Зангулдагские горы. В газете сообщалось, что некий адвокат из Хоя - Фатали хан объявил Гянджу свободной Азербайджанской Республикой. Зеленые флажки восточней Гянджи обозначали территорию, занятую турецкими войсками, которые Энвер направил для освобождения нашей страны. Справа к Агдашу приближались полки Нури паши. Слева войска Мурсал паши заняли уже илисуйские равнины. В центре сражались азербайджанские добровольческие отряды. Кольцо турецких войск все тесней сжималось вокруг оккупированного русскими Баку. Стоит лишь чуть тронуть зеленые флажки, и они вытеснят красный, обозначающий Баку.
Яхья Кули стоял у меня за спиной и внимательно следил за моими манипуляциями. Судя по всему, эта игра с флажками казалась ему заклинаниями могущественного колдуна. Во всяком случае, он был уверен, что, передвигая флажки, я призываю на помощь сверхъестественные силы, которые должны спасти Баку из рук неверных.
Он очень не хотел мешать моим занятиям, но долг был для него превыше всего.
- Хан, вы знаете, что со мной произошло. Я хотел покрасить хной ногти Нино ханум. Купил самую дорогую хну, чтобы высохла сразу же, как намажешь. А Нино ханум вышвырнула миску и к тому же расцарапала мне лицо. Утром я подвел ее к окну, - монотонным, деловым тоном продолжал он свой доклад, осторожно взял ее за голову и попросил открыть рот. Ведь мой долг, хан, проверить, здоровы ли у нее зубы. Но ханум отпрыгнула в сторону и влепила мне пощечину. Не больно, конечно, однако... Хан, прости своего слугу, но я не решаюсь побрить волосы на ее теле. Это очень странная женщина. Она не носит амулет от сглаза, отказывается пить лекарства, полезные для беременных... Так что, если родится девочка, хан, вините в этом не меня, а Нино ханум. В нее вселился какой-то злой дух, стоит мне прикоснуться к ней, как она начинает дрожать. Я знаю одну старуху в мечети Абдул Азиза, она смыслит кое-что в изгнании духов. Думаю, ее стоило бы пригласить сюда. Посуди сам, хан, Нино ханум умывается ледяной водой, хотя от этого портится кожа. Зубы она чистит такой жесткой щеткой, что десны ее кровоточат, вместо того, чтобы, как все люди, мыть их указательным пальцем правой руки, предварительно окунув его в ароматную пасту. Честное слово, в нее вселился злой дух.
Подобные доклады мне приходилось выслушивать чуть ли не каждый день, поэтому я уже привык к ним и не обращал внимания. Яхья Кули чувствовал ответственность за моего будущего ребенка. Во время докладов глаза его сияли радостным чувством исполненного долга.
Нино вела с ним упорную, но безуспешную войну. Она швыряла в него подушками, прогуливалась по окружающей дом стене без чадры, выбрасывала в окно амулеты от сглаза и развешивала по стенам портреты своей грузинской родни. Яхья Кули с грустью и тревогой докладывал мне об этом.
По вечерам Нино удобней устраивалась на диване и начинала составлять план завтрашнего сражения. Она задумчиво потирала подбородок и советовалась со мной.
- Как ты думаешь, Али хан, что мне сделать завтра. Выплеснуть ему в лицо воду и бросить на него кошку. Нет, нет, я сделаю так. Каждое утро я буду делать гимнастику у фонтана и заставлю его делать ее вместе со мной. Он что-то слишком растолстел. Или еще лучше: я просто защекочу его до смерти. Я слышала, что от щекотки можно умереть, а он ужасно боится щекотки.
До глубокой ночи разрабатывала Нино планы мести, а утром встревоженный евнух докладывал мне:
- Али хан, Нино ханум стоит в бассейне и делает руками и ногами странные движения. Я боюсь за нее, хан. Она наклоняется вперед, потом откидывается назад, как будто у нее совсем нет костей. Может быть, она так молится неизвестному идолу. Она и от меня требует, чтобы я повторял эти движения. Но, хан, я - правоверный мусульманин и могу поклоняться одному лишь Аллаху.
Увольнять Яхья Кули не было смысла. На его место пришел бы другой. Дом без евнуха считался неполноценным. Кроме того, без Яхья Кули некому было бы заботиться о женщинах в доме, вести хозяйство, заниматься денежными вопросами. Если и есть человек, не имеющий страстей и не берущий взяток, то это - евнух.
Поэтому я молчал, целиком поглощенный окружающими Баку зелеными флажками...
Евнух тихо кашлянул, чтобы привлечь мое внимание.
- Мне пригласить старуху из мечети Абдул Азиза или нет.
- Для чего, Яхья Кули.
- Чтобы изгнать злого духа из тела Нино ханум
Я вздохнул. Вряд ли старая колдунья из мечети Абдул Азиза справится с европейскими демонами.
- В этом нет никакой необходимости, Яхья Кули. Я сам умею изгонять духов. Когда надо будет, я все сделаю. Но сейчас вся моя сила зависит от этих маленьких флажков.
В глазах евнуха появились страх и любопытство.
- Когда зеленые флажки вытеснят красный, твоя родина будет свободной. Так, Али хан.
- Да, Яхья Кули, это так.
- Почему же тогда ты прямо сейчас не сдвинешь зеленые флажки.
- Я не могу сделать этого, Яхья Кули, это не в моих силах.
Он с глубоким сочувствием взглянул на меня.
- Ты должен молить Аллаха, чтоб он дал тебе сил. На будущей неделе начинается мухаррем. Если ты в этот месяц обратишься к Аллаху, он непременно даст тебе сил.
Нино дома не было. В Тегеран приехали ее родители, и теперь она часами пропадала у них. Там, на квартире, которую снимал князь, она встречалась с другими европейцами. Я знал об этом, но не протестовал, потому что мне было жалко Нино.
Слуга стоял в ожидании моих приказаний. Я вспомнил, что в Тегеран ненадолго приехал из Мешхеда Сеид Мустафа. Мы редко встречались с ним, потому что Сеид проводил теперь свои дни в мечетях или вел глубокомысленные беседы с ободранными дервишами.
- Яхья Кули, сходи к Сеиду Мустафе. Он живет при мечети Сипехлезар. Попроси его оказать мне честь и почтить своим присутствием.
Слуга ушел, и я снова остался один.
Я действительно был бессилен поставить зеленый флажок в той точке на карте, которая обозначала Баку. На моей родине турецкие батальоны и объединившиеся с ними добровольческие отряды, поднявшие знамя нового Азербайджана, сражались с врагом. Я знал и об этом знамени, и о численности войск, и о местах сражений. В числе азербайджанских добровольцев был и Ильяс бек. Я тоже рвался в сражение, мечтал вдохнуть свежий ветер свободы. Но путь на фронт был для меня закрыт. Границы охранялись английскими и русскими войсками. Мост над Араксом, связывающий Иран с полем боя, был перекрыт колючей проволокой, пулеметами и войсками.
А Иран жил, подобно улитке, спрятавшись в раковине своего благоденствия. И ни один человек не мог проникнуть отсюда в тот, считающийся зараженным мир, где шли бои, свистели пули и где людям было не до поэзии. Напротив, из Баку в Иран хлынул поток беженцев.
Был среди них и по-детски суетливый болтун Арслан ага. В Тегеране он проводил свои дни в чайхане, писал статьи, где победы турков сравнивал с победоносными походами Александра Македонского. Одна из его статей была запрещена, так как слишком пылкие восхваления Александра, разгромившего некогда персидскую армию, цензор счел оскорбительными для Ирана. После этого случая Арслан ага возомнил себя человеком, пострадавшим за свои убеждения.
Как-то он зашел и ко мне, стал во всех деталях живописать мой героизм при обороне Баку. Получалось, что легионы врагов проходили торжественным строем под дулом моего пулемета только для того, чтобы иметь счастье быть сраженными моими пулями. Сам он во время боев отсиживался в подвале какой-то типографии и писал патриотические воззвания, которые нигде не были распространены. Он прочитал их мне и принялся выспрашивать - какие чувства испытывает человек, встретившийся лицом к лицу с врагом.
Я набил ему рот сладостями и выставил вон. Он ушел, оставив новенькую, пахнущую типографской краской тетрадь, чтобы я записывал туда свои героические воспоминания.
Я задумчиво перелистал эту тетрадь, вспоминая грустное лицо Нино, думая о своей запутанной, непонятной жизни, и взялся за перо. Я, конечно, не собирался описывать ощущения героя, сражающегося с врагом. Я хотел описать нашу с Нино жизнь, убившую радость в глазах моей жены, рассказать о пути, который привел нас в благоухающий розами сад шамиранского дворца. Я стал приводить в порядок записи, которые вел еще в гимназии, постепенно втягивался в работу, и наша прошлая жизнь день за днем вставала перед моими глазами.
От работы меня оторвал Сеид Мустафа. Он наклонился, прижимаясь щекой к моему плечу.
- Я запутался в этой жизни, Сеид, - сказал я, - потерял нить. Путь на фронт закрыт. Нино больше не смеется, я же вместо крови проливаю чернила. Что мне делать, Сеид Мустафа.
Мой друг спокойно и внимательно посмотрел на меня. Одет он был в черный костюм, лицо его вытянулось, и вся худая фигура, казалось, согнулась под бременем некоей тайны.
- Одними руками ты ничего не добьешься, Али хан, - сказал он, садясь. - Но ведь человеку даны не только руки. Взгляни на мою одежду, и ты поймешь, что я хочу сказать. Над людьми властвует сила Всевышнего. Прикоснись к этой тайне, и ты обретешь силу.
- Я не понимаю тебя, Сеид. Мой дух измучен, я ищу выход во мраке, который окружает меня.
- Все оттого, что ты видишь лишь рабов божьих, но забываешь о Всевышнем, властвующим над этими рабами. Внук Пророка, преследуемый врагами веры, погиб в Кербалае в 680 году. Он был спасителем, знающим тайну. Его кровью окрасил Всевышний восходящее и заходящее солнце. Сонра хямин киши гязетдян хябярляри охумага башлады: “Америкада эля бир джихаз иджад эдилиб кий,
сёйлянилян сёзю бютюн дюнйайа эшитдирир. Парылтысы гюняш шяфягиндян гюджлю, али марса чатан, тахты
дюнйадан уджа олан хёкмдарымыз шахяншах Султан ахмяд, Шах Бакешах сарайында Ингилтярядя
хакимиййятдя олан кралын элчилярини гябул этмишдир.
Динляйиджиляр хейрятля она гулаг асырдылар. Сонра гырмызы саггаллы киши гязети бюкюб, йеня махны охумага
башлады. Махны бу дяфя джянгавяр зал оглу Рюстямдян вя онун оглу Зёхрабдан бяхс эдирди. Мян
гёзлярими исти мяхмяри чайа зилляйиб, фикирляширдим кий, ишляр лазым олан тярздя гетмир.
Мян Ирандайам, сарайда йашайырам, хяйатымдан да разыйам. Нино да мянимля эйни сарайда йашайыр,
анджаг хяйатындан тамамиля наразыдыр. О, Дагыстанда даглы хяйатынын бютюн азаб-азиййятиня гатлашырды.
Бурада ися дябдябяли Иран хяйат тярзинин ахлаг гайдаларына уймаг истямирди. Полис гадынларла кишилярин
кючялярдя йан-йана гэтмялярини гадаган этмиш олдугу халда, Нино мянимля бирликдя кючяйя чыхыб
гязмяк истяйирди. Хягигятян бу олкядя арля арвад бирликдя ня гонаг гябул эдя билярди вя ня да бир
йердя гязмяйя чыха билярди. Нино мяня йалварырды кий, шяхяри она гёстярим. Ону фикриндян дёндярмяйя
чалышан заман ися Нино гязяблянирди. Нинойа дейирям кий, бёйюк мямнуниййятля шяхяри сяня
гёстярярдим, амма сяни шяхяря апара билмярям, мяни дюз баша дюш.
Онун ири гара гёзляриндя наразылыг хиссини охумаг олурду. Ахы ону неджя баша салым кий, ханын арвады
чадрасыз кючялярдя гязя билмяз. Она ан бахалы чадра алмышам. Нино, бах гёр чадра ня гяшянгдир. Чадра
гадынын узюню гюняшдян вя тоздан горуйур. Валлах, мян да бёйюк мямнуниййятля чадра ортмяк
истярдим.
Нино кядярля гюлюмсяйир вя чадраны гырага гойуб дейирди.
– узюню ортмяк гадын учюн ляйагятсизликдир, алихан. Агяр чадра ортсям, мян озюм-озюмя омрюм
бойунджа нифрят эдярям.
Она полисин бу барядяки амрини гёстярдим. Нино ону джырыб атды. Ону шяхярдя гяздирмяк учюн хяр йери
гапалы, шюшяляриня да пярдя чякилмиш карета сифариш вердим.
Сонра да Нино иля каретайа миниб шяхяри гяздик. Топ мейданындан кечяркян Нино атамы гёрдю вя
истяди она салам версин. Бу бир дяхшят иди. Онун кёнлюню алмаг учюн базарын йарысыны сатын алмаг
гярякди...
Инди да бурада отуруб финджанымын ичиня бахырам.
Нино дарыхдыгындан мяхв олуб гедирди, мян ися она хеч бир йардым эдя билмирям. О Техрандакы
Авропалыларын арвадлары вя гызлары иля таныш олмаг истяйир. Амма буна йол вермяк олмаз. Чюнки бир Хан
арвадынын кафирлярин арвадлары иля таныш олуб достлуг этмяси хош гаршыланмайаджаг. Онлар Нино иля достлуг
едярлярся Нинонун хярямхана хяйатына неджя таб гятирмясиня о гядяр аджыйаджаглар кий, няхайят о
догрудан да бу мяшяггятя дёзя билмяйяджяк!..
Бир нечя гюн аввял Нино, хала вя бибилярими гёрмяйя гетмишди вя орадан дяхшят ичиндя гайытмышды.
Нино эвя гялян кими гышгырыб деди:
Али хан, онлар билмяк истяйирдиляр кий, сян гюндя нечя дяфя оз мяхяббятинля мяни хошбяхт эдирсян.
Онлар арляриндян эшидибляр кий, сян бютюн вахтыны мянимля кечирирсян. Онлар мяня джинлярдян горунмаг
учюн бир дярман вердиляр вя мясляхят гёрдюляр кий, гёзмунджугу тахым. Бунлар мяни мютляг
дюшмяндян горуйаджаг. Сонра, сянин бибин Султан ханым сорушду кий, беля джаван арин тяк бир арвады
олмасы йягин кий, ону дарыхдырыр. Сонра да хамысы сяни огланлардан неджя узаг тута билдийими ойрянмяк
истядиляр. Халам гызы Суат хяр хансы бир зёхряви хястялийя тутулмуш олуб, олмадыгымы билмяк истяйирди.
Онлар иддиа эдирдиляр кий, мяня гибтя этмяк лазымдыр. Эшидирсянми.
Баджардыгым гядяр она тясялли вердим. О, уркмюш бир ушаг кими кюнджя гысылыб дяхшят ичиндя мяня
бахырды. Нино хейли вахт иди кий, озюня гяля билмирди.
Чайым лап сойумушду. Чайханада отурмушдум кий, джамаат мяним бютюн гюнюмюн хярямханада
кечмядийинин шахиди олсун. Чюнки бурада кишинин даим арвадынын йанында олмасына йахшы бахмырлар.
Гохумларым артыг мяни аля салмага башламышдылар. Бурада йалныз мюяййян вахтларыны гадына сярф
этмялисян. Галан вахтын сахиби ися кишидир. Халбуки Нинонун йеганя тясяллиси мяням, онун гязети да,
театры да, гяхвяханасы да, дост-танышы да, бунлардан башга онун ари да мяням. Эля она гёря да ону тяк
гойа билмирям.
Бютюн базары она хядиййя алырам. Чюнки бу ахшам амим атамын шяряфиня бёйюк бир зийафят вермялидир.
Шахзадялярдян бири да бу мяджлися гяляджяк. Нино ися эвдя, ону Сарай хямярляринин анянялярини тярбийя
этмяйя чалышан хярям хидмятчисинин йанында галмалы иди.
Базары тярк эдиб, автомашынла Шимрана йолландым. Нино дярин дюшюнджяляр ичиндя башдан баша халылар
дёшянмиш салонда отуруб сырга, голбаг, ипяк шаллар вя атриййат йыгынына бахырды. О тез тялясик нязакятля
мяни опдю. Хярям хидмятчиси сойуг шярбят гятирди вя наразы халда хядиййяляря бахыб деди:
– Киши арвадынын назыны бу дяряджядя чякмямялидир!..
Иранлынын хяйаты геджя башлайыр. Гюндюз хяйаты ися исти вя тозлу кечир. Буна гёря да чох джан сыхыджыдыр.
Лакин геджя олдугда инсанлар йенидян джанланыр, дюшюнджяляр сярбястляшир вя сёхбят асанлашыр. Геджяляр
гярибя Иран алиджянаблыгы ойаныр кий, бу алиджянаблыг Бакыдакы, Дагыстандакы вя Гюрджюстандакы алямдян
чох фярглянир вя мян бу хяйат тярзиня хейран олмушам.
Амимин кареталары саат сяккиздя эвимизин габагында дайанды. Онларын бири атам учюн бири да мяним
учюн иди. Усул гайдалары беля тяляб эдирди. Хяр каретанын габагында алляриндя фяняр тутмуш уч няфяр
пиш-хидмят дурурду. Фянярлярин ишыгы онларын узюня дюшюрдю. Бу хябярдарчылар хяля ушаг икян онларын
белляриндя джяррахиййя амялиййаты апарыб далагыны кясиб чыхардырлар. Беляляринин омрю бойу йеганя
вязифяси, кареталарын габагларынджа гачыб, джидди бир сясля “Хябярдар!” дейя чыгырмаг олурду.
Кючялярдя адам гёрюнмюрдю. Анджаг буна бахмайараг хидмятчиляр эйни ахянгля “Хябярдар!” дейя
джыгырырдылар. Биз дар кючялярдян, сону гёрюнмяйян боз рянгли диварларын габагларындан кечирдик. Бу
диварларын архасында ися казармалар, сарайлар, йахуд идаряляр йерляширди. Кючя тяряфя бахан кярпидждян
тикилмиш боз рянгли диварлар Иран мехрямиййятлярини гизлядирди.
Базарын йуварлаг гюнбязляри ай ишыгында санки гёзягёрюнмяз бир ал тяряфиндян топланмыш сайсыз-хесабсыз
балонлары хатырладырды. Биз, галын бир хасарда бюрюндждян сялигя иля дюзялдилмиш дарваза гаршысында
дайандыг. Дарваза ачылды вя биз багчайа гирдик.
Мян бу эвя тяк гялдийим заманлар, дарвазанын габагында кёхня палтар геймиш бир годжа дайанарды. Бу
гюн ися сарайын габагы чичяклярдян дюзялдилмиш хёрюкляр вя ири фянярлярля бязядилмишди. Кареталарымыз
сарайа чатыб дурдугда бир сырада дайанмыш сяккиз адам бизя баш айди. Бу бёйюк хяйят баладжа хасарла ики
йеря бёлюнмюшдю. Ичяри тяряфдя хярямхана йерляширди. Орада фявваряляр фышгырыр, бюлбюлляр охуйурду.
Кишиляря аид олан хяйятдя ися гызыл балыглар узян дёрд буджаг бир ховуз вар иди.
Биз каретадан дюшдюк. Бизи гаршыламаг учюн амим гапыйа йахынлашды. Онун баладжа али узюню ортмюшдю.
О, тязим этди вя бизи эвя апарды. Сютунлары гызыл суйу иля ишлянмиш вя дивар тахталары оймалы нахышларла
бязядилмиш бёйюк салон адамла долу иди. Адамларын башларында мюхтялиф баш гейимляри вар иди: бухара
папаглары, аммамяляр. Либаслар да инджя гара гумаш парчадан иди. Там ортада ири айри бурунлу, сачлары
агармыш вя гашлары гуш ганадларыны андыран йашлы бир киши отурмушду. Бу, алахязрят шахзадя иди. Биз ичяри
гиряндя хамы айага галхды. Аввялджя шахзадяни, сонра да о бирилярини саламладыгдан сонра йумшаг
дёшякджялярин устюндя айляшдик. Бир-ики дягигя динмяз отурдуг. Сонра хамымыз бирдян йерляримиздян
галхыб, йенидян бир-биримизя баш айяряк бир-биримизи саламладыг. Няхайят, бирдяфялик йерляримиздя
отурдуг вя сюкута гярг олдуг. Хидмятчиляр мави финжанларда атирли чай гятирдиляр. Мейвя иля долу
сябятляр алдян-аля гязирди. Няхайят сакитлийи алахязрят шахзадя позду. О, деди:
– Мян чох дийарларда сяйахят этмишям вя бир чох гёзял олкяляр гёрмюшям. Амма Ирандакы гядяр
ляззятли хийар вя шафталыны хеч бир йердя йемямишям.
О, бир хийар гётюрюб сойду, устюня дуз сяпди вя йаваш-йаваш йемяйя башлады. Онун гёзляри кядярли иди.
Бу дяфя амим сёзя башлады:
– алахязрятимиз хаглыдыр. Мян да Авропада олмушам вя кафирлярин мейвяляринин чох баладжа олдугуна
тяяджджюб галмышдым.
Авропа олкяляринин бириндя Иран падшахлыгыны тямсил эдян кюбар бир зат дилляниб деди:
– Мян хямишя Ирана гайыдан заман билин кий, ня гядяр мямнун олурам. Дюнйада эля шей йохдур кий,
биз Иранлылар она гибтя эдяк. Дюнйадакы инсанлары Иранлылар вя Барбарлар дейя ики йеря айырсаг зярря гядяр
хята этмярик.
Шахзадя алавя этди:
– Билирсиниз, Иранлыларла бярабяр бялкя бир нечя хиндлини да бурайа алавя этмяк олар. Бир нечя ил бундан
габаг мян Хиндистанда олдугум заман, орада да бизим сявиййямизя чатмыш бир нечя адамлар гёрдюм.
Таныдыгым бир алиджянаб хиндли чох кечмядян йеня Барбар олдугуну билдирди. О, мяни эвиня йемяйя
дявят этди. Онунла бир сюфрядя отурмушдум. Тясяввюр эдин кий, о кахынын йарпагыны йейирди.
Гонаглары дяхшят бюрюдю. Йанаглары солмуш, башында ири аммамяси олан бир молла йоргун сясля деди:
– Иранлыларла гейри-иранлылар арасындакы фярг будур.
Дюнйада гёзяллийи хягигятян тягдир эдян йеганя инсанлар бизлярик.
Амим онунла разылашды:
– Дюз дейирсиниз. Мясялян, мян харада олурамса олум сяс-кюйлю фабрикдян даха чох гёзял бир гязяля
юстюнлюк верирям. ан гёзял шер тярзи олан рюбаиляри илк дяфя бизим шер адябиййатымыза гятирян абу
Сейидин кафирлийини багышлайырам.
Амим богазыны арытлады вя охумага башлады.
“Та медрессе ве минаре виран нешхуд
Ин кар календари бисаман нешхуд
Та иман кафр ве кафт иман нешхуд
Йек бенде хакикатан мусулман нешхуд”.
Фярсджадан хярфи тярджюмя:
Ня вахта гядяр кий, мядряся вя минаря виран олмайыб
Бу гяляндярлик иши ганун-гайдайа дюшмяз.
Неджя кий, кюфр иман, иман ися кюфр олмайыб
Хеч бир бяндя хягигятян мюсялман дейил.
– Дяхшятдир, дяхшят. Сян бу ахянгя бир бах! – дейя молла шерин сон мисрасыны тякрар этди: “Йек бенде
хакикатан мусулман нешхуд”.
Молла айага дурду вя зяриф люляси олан гюмюш афтафаны гётюрюб, сяндяляйяряк отагдан чыхды. Бир аздан
сонра о, гери гайыдыб афтафаны йеря гойду.
Бу арада атам сёзя башлады:
– алахязрят, бу дюздюрмю кий, бизим баш назиримиз Восуг-ад-Девлен Ингилтяря иля йени бир мюгавиля
багламаг истяйир.
Шахзадя гюлюмсяди:
– Буну сиз асяд-ас-Сялтянядян сорушмалысыныз. Бу мясяля артыг дёвлят сирри дейил.
Амим онун сёзюню тясдиг этди:
– Бяли, бу чох йахшы бир мюгавилядир. Чюнки бу гюндян сонра Барбарлар артыг бизим кюлямиз оладжаглар.
– Ня учюн.
– Билирсиниз, ингилисляр чалышмагы, биз ися гёзяллик ичиндя йашамагы севирик. Онлар дёйюшю, биз ися амин-
аманлыгы севирик. Эля она гёря да биз онларла сазишя гялдик. Бундан сонра сярхядляримизин
тяхлюкясизлийинин гейдиня галмага люзум галмайаджагдыр. Ингилтяря Иранын мюдафиясини бойнуна
гётюрюр. Онлар йолларымызы тикяджякляр, биналар инша эдяджякляр вя устялик бизя хяля пул да веряджякляр.
Чюнки Ингилтяря, дюнйайа хяр миллятдян чох мядяниййят гятирянин биз олдугумузу чох йахшы билир.
Амимин йанында дайанан йахын гохумум Бяхрям хан Ширваншир башыны галдырыб деди:
– Сиз инанырсыныз кий, Ингилтяря бизи мядяниййятимизя гёря мюдафия эдир. Бялкя бу ишляр нефтимиздян
отрюдюр.
Амим лагейд шякилдя джаваб верди:
– Мядяниййят да, нефт да дюнйайа нур сачмаг учюндюр, хяр икисинин горунмага эхтийаджлары вардыр.
Лакин биздян йахшы асгяр чыхмаз.
Бу дяфя суал вермяк нёвбяси мяня чатды:
– Нийя чыхмаз. Мясялян, мян халгымыз угрунда вурушмушам вя гяляджякдя да онун угрунда вуруша
хазырам.
Ясяд-ас-Сялтяня наразы халда мяня бахды. О чай финджаныны йеря гойуб ловгалана-ловгалана деди:
– Мян хеч билмирдим кий, Ширванширляр арасында да вуруша хазыр олан асгярляр вардыр.
– Йох, алахязрят, али хан хягигятян асгяр дейил, о забитдир.
Шахзадя:
– Онларын арасында фярг йохдур – дейиб истехза иля тякрар этди: “Сян бир забитя бах!”
Мян данышмайыб сусдум. Тамамиля йаддан чыхармышдым кий, хяр хансы бир иранлынын нязяриндя асгяр
олмаг ляйагятли иш дейил.
Орада оланларын арасында тякджя йахын гохумум Бяхрам хан Ширваншир, дейясян башга фикирдя иди. О
хяля гяндж иди. Шахзадянин йанында отуран йюксяк рютбя сахиби олан Мушир-ад-Девле иди. О Бяхрам
хана нясихят эдяряк дейирди кий, Аллахын горудугу Иранын бу дюнйада парламаг учюн артыг гылынджа
эхтийаджы йохдур. Онун огуллары кечмишдя оз джясарятлярини сюбут этмишдиляр.
О нясихятиня йекун вуруб деди:
– Шахиншахын хязинясиндя саф гызылдан йер кюрясинин модели вар. Орада бютюн олкяляр мюхтялиф
джявахиратларла ортюлмюшдюр. Йалныз Иран аразиси ан тямиз вя ан парлаг брилйантларла ортюлюб. Бу
символдан башга даха бир чох шейляр ифадя эдир. Бу хягигятдир.
Мян олкядя кёк салмыш аджняби асгярлярини вя анзялидяки джыр-джындыр геймиш, айагйалын полисляри, йадыма
салдым. Бу иди Асийа. Авропалы олмаг горхусундан силахларыны Авропанын айаглары алтына атан Асийа!
Шахзадя асгярлик пешясиня нифрят эдирди. Халбуки о озю вахты иля адждадларымын иштиракы иля Тифлиси фятх
эдянлярин арасында олмушду. О заманлар Иран башыны уджа тутуб силахлардан истифадя этмяйи баджарырды.
Лакин инди зяманя дяйишиб. Шахзадя шери пулемйотдан устюн тутур. Бялкя да она гёря кий, онун шердян
башы даха йахшы чыхырды. Артыг Шахзадя да, амим да йашлашмышдылар. Иран джан верирди, амма чох зяриф бир
шякилдя джан верирди. Бирдян биря омяр Хяййамын бир рюбаиси йадыма дюшдю:
Шахмат тахтасыдыр геджяйля гюндюз
Орда ойун ойнар инсанла фяляк
Ону галдырараг дейяр “шах” вя “мат”
Сонра оз йериня гойар саламат.
Шер хярфи тярджюмя олунмушдур.
Дярин дюшюнджяляря далдыгымдан, рюбаини йюксяк сясля охумуш олдугуму бильмямишям. Шахзадянин
гашгабагы ачылды.
– Демяли, сян тясадюфян асгяр олмусан. Бяс буну мяня нийя демирсян. Гёрюрям охумуш адамсан.
Талейини озюн сечяси олсайдын, догруданмы, асгяр олмагы истярдин. Мян Шахзадяйя догру айилдим.
Дейирсиниз о тягдирдя няйи сечярдим. Мян садяджя дёрд шейи сечярдим: йагут додаглары, мусигини,
мюдрик кяламлары вя гырмызы шярабы.
Дагигинин мяшхур рюбаиси мяня бютюн гонагларын эхтирамыны газандырды. Хятта йанаглары батыг молла
беля зяриф бир тярздя гюлюмсяди.
Йемяк салонунун гапылары ачылыб, биз ичяри гирдийимиз заман геджя йарысы иди. Халыларын устюня бёйюк бир
сюфря сярилмишди. Сюфрянин там ортасында бёйюк бир мяджмяйидя плов гойулмушду. Сюфрянин устюня ири аг
лавашлар дюзюлмюшдю. Сайсыз-хесабсыз баладжа вя бёйюк бошгаблар сюфрянин устюню долдурмушду. Салонун
кюнджляриндя хейкял кими хярякятсиз халда дуран хидмятчилярин алляриндяки фянярлярдян атрафа ишыг
сачылырды. Биз сюфрянин атрафында айляшдик вя сюфрядяки мюхтялиф йемякляри нёвбя иля бошгабымыза гойуб
йемяйя башладыг. Орадакы аняняляря гёря йемяйимизи тез-тез йейирдик, чюнки иранлынын хяйатда йеганя
тялясик этдийи шей, онун йейин йемясидир. Молла гыса бир дуа охуду.
Гохумум Бяхрам хан йанымда отурмушду. О, чох аз йейирди вя тяяджджюбля мяня тяряф бахырды:
– Иран сянин хошуна гялирми.
– Бяли, хям да чох.
– Бурада ня гядяр галаджагсан.
– Тюркляр Бакыны тутана гядяр.
– Мян сяня гибтя эдирям, али хан.
Онун сяси хейранлыг ифадясийля долу иди. О, лаваш парчасы гётюрюб бюкдю вя ичини исти пловла долдурду.
– Сян пулемйотун архасында отурдун вя дюшмянляринин гёзляриндяки йашы гёрдюн. Иранын гылынджы ися
пасланыб. Биз мин ил бундан габаг Фирдовсинин йаздыгы шерлярдян вядждя гялирик. Дагигинин бир рюбаисийля
Рудакинин бир рюбаисини дярхал бир-бириндян сечя билирик.
Лакин автомобил йолуну неджя тикмяйи вя йахуд алайа команданлыг этмяйи билмирик.
“Автомобил йоллары” сёзюню эшидяндя Мярдякан йолунда Начарарйаны говдугум геджяни вя ай ишыгы
алтындакы бостанлары йадыма салдым. Ня йахшы кий, Асийада автомобил йолларыны салмагы хеч ким
баджармырды. Йохса, Гарабаг аты Авропа автомобилини хеч вахт отя билмязди.
– Автомобил йоллары няйинизя лазымдыр, Бяхрам хан.
– асгярляри дашымаг учюн йюк автомашынларындан истифадя эдяджяйик. Бизим дёвлят адамларымыз асгярляря
эхтийаджы олмадыгыны иддиа эдирляр. Хягигятдя ися бизим асгярляря эхтийаджымыз вар. Бизим пулемйотлара,
мяктябляря, хястяханалара, низама салынмыш верги системиня, йени ганунлара вя сянин кими инсанлара
эхтийаджымыз вар. Бизя ан аз лазым олан шей Иранын налялярини акс этдирян кёхня шерлярдир. Лакин башга
махны вя шерляр да мёвджуддур. Гиланлы шаир ашряфин шериндян хябярин вармы.
Бяхрам хан айилиб хяфиф бир сясля шерин бир бейтини, мяня охуду: “Кядяр вя алям вятянин башынын устюню
алмышдыр. Галхын айага вя Иранын табутунун далынджа гедин. Бу йолда Иран гянджлийи хялак олмушдур. Ай,
тарлалар, тяпяляр вя дяряляр онларын ганына бойанмышдыр”.
Шахзадя бу шери эшитсяйди, ону “ийряндж мисралар” адландырарды вя дейярди кий, онун шер зёвгю тяхгир
едилмишдир. Бяхрам хан инадкарлыгла: “Башга бир гёзял шердя вар” деди. О шери Мирзя Ага хан адында бир
шаир йазмышды. Инди гулаг ас: “Гой Аллах Ираны кафир дюшмянлярдян горусун: Иран гялинляринин тябии
гёзяллийи хеч бир заман ингилис лордларынын мяджлисляриня гисмят олмасын”.
– Пис дейил – дейяряк гюлдюм. Чюнки Иран гянджлийи, кёхня нясилдян пис шерляр йазмаг иля фярглянирди.
– Амма, Бяхрам хан, бир де гёрюм, сян няйя наил олмаг истяйирсян.
Бяхрам хан, солмуш гырмызы халчанын устюндя гяргин вязиййятдя отуруб сёзя башлады:
– Сипях мейданында хеч олмусан. Орада люляляри пасланмыш йюз дяня топ гойулуб вя онларын да
люляляри дёрд йана йёнялиб: гярбя, шяргя, шимала вя джянуба. Хеч билирсянми кий, годжа Иранда йеганя
силахлар паслы топлардан ибарятдир. Бу олкядя бир дяня да олсун хярб гямиси вя рус казаклары, гырмызы
униформалы ингилис асгярляри вя сарайын кешийини чякян алайына мянсуб дёрд йюз няфяр бахадурдан башга
бир няфяр да олсун Иран асгяри йохдур. Сян аминя, Шахзадяйя вя шахяня рютбяляря малик олан
дигярляриня бир бах. Онларын гёзляри суланмыш, гюджсюз алляри титряйирди. Онлар да Сипях мейданындакы
топлар кими кёхнялиб, пасланмышлар. Артыг бир о гядяр омюрляри да галмайыб. Она гёря да вахтдыр, онлар
гери чякилмядиляр. Вятянимиз узун иллярдир кий, бу шахзадялярин вя шаирлярин йоргун вя тагятдян дюшмюш
алляриндя галыб.
Бясдир! Иран годжа бир дилянчинин ачылмыш овджуна бянзяйир. Мян истяйирям кий, бу годжа овудж бу элин
мёхкям бир гяндж йумругуна чеврилсин.
– Бурада гал, али хан. Сянин хаггында хейли шейляр эшитмишям: сянин пулемйот далында отуруб Бакынын
кёхня гала диварларыны горудугуну, геджя вахты Ай ишыгында оз дюшмянинин хюлгумуну дишляринля
юздюйюню эшитмишям. Бурада ися кёхня галадан башга даха чох шейи мюдафия этмяк лазымдыр. Бунун
учюн сянин сярянджамында пулемйотдан даха гюджлю силах оладжагдыр. Бу, сяхярдян ахшама гядяр
хярямханада отурмагдан вя йахуд Техран базарынын гёзялликляриня тамаша этмякдян даха йахшы дейил
ми.
Джаваб вермядим, дярин дюшюнджяляр ичиндя идим. Техран! Дюнйанын ан гядим шяхяри. Бабил сакинляри
она Рога-Рей ады вермишдиляр. Рога-Рей кралларын шяхяри иди. Тоз олмуш афсаняляр, гядим сарайларын
рянги солмуш гызыллары, Алмас сарайынын бурма сютунлары, гядим халчаларын солгун нахышлары вя мюдрик
рубаилярин эхмаллы ритмляри... Иранын кечмиши, индиси вя гяляджяйи мяним гёзляримин габагында дурурду.
– Бяхрам хан – дедим – агяр оз мягсядиня чатсан, асфалт йоллар салсан, ан пис охуйан шагирдляри мюасир
мяктябляря гёндярсян, бяс онда Асийанын руху харада оладжаг.
Бяхрам гюлдю:
– Асийанын рухуну дейирсян. Топ мейданынын гуртараджагында биз ири бир бина инша этдиряджяйик. Асийанын
руху олан мясджид байрагларыны, шаирлярин ал йазмаларыны, миниатюр рясмляри вя шяхвят йолунда ахлагы
позулмуш оглан ушагларыны о бинайа йыгаджагыг. Чюнки бунларын хамысы Асийанын рухуна аиддир. Бинанын
ён тяряфиндя да гёзял Куфи хятти иля “Музей” сёзю йазыладжаг. Асяд-ас-сялтяня амини да музейин идаря
эдяни вя алахязрят шахзадя да музей мюдири ола билярляр.
Бу бинаны инша этмякдя бизя йардым этмяк истяйярсянми.
Мян фикирляшярям, Бяхрам хан.
Йемяк сона йэтди. Инди гонаглар дагыныг груп халында отуруб сёхбят эдирдиляр. Айага дуруб ачыг
эйвана чыхдым. Хава сярин вя тямиз иди. Багчадан Иран гюлляринин няфис гохулары гялирди. Йеря отурдум
вя тясбехими чевиря-чевиря гёзлярими геджянин дяринликляриня зиллядим. Базарын кярпидждян хёрюлмюш
гюббяляринин о тайында Шимран сарайы йерляширди. Орада йастыг вя халчаларын ичиндя мяним Нином
йатырды. Бялкя да азаджыг ачыг додаглары вя гёз йашларындан ням олмуш гёз гапаглары шишмишди. Мяни
дярин бир кядяр бюрюдю. Нинонун гёзлярини бир даха гюляр гёрмяк учюн базарын бютюн лял-джявахираты
чатмазды.
Иран! Мян бурада, хярям хидмятчиляри вя шахзадяляр, дярвиш вя тялхякляр ичярисиндя галмалыйаммы.
Галыб асфалт йоллар салмалы, орду гурмалы, Авропанын бир азаджыг да олса Асийанын ичярисиня дартыб
гятирмялийям ми.
Мян бирдян-биря хисс этдим кий, дюнйада хеч бир шей мяня Нинонун гюляр гёзляри гядяр гиймятли вя азиз
дейилдир. Бу гёзляр ахырынджы дяфя ня вахт гюлюб. Ня вахтса Бакыда, гала диварларынын йанында. Мяни
бирдян дяхшятли бир вятян хясряти бюрюдю. Тоз басмыш гала диварларыны вя Наргин адасынын архасында
батан гюняш гялиб гёзляримин онюндя дурду. Гурд гапысынын алтында башларыны айа тяряф галдырыб улайан
чаггаллары гёрдюм. Бакы йахынлыгындакы дюзляри сяхрадан гялян гум ортмюшдю. Сахил бойунджа нефтя
хопмуш торпаглар узанырды. Гыз галасынын йанында алверчиляр сёвдяляширдиляр. Николай кючясиндяки йол
мюгяддяс Тамара литсейиня апарырды. Литсейин хяйятиндяки агаджларын биринин алтында Нино дайанмышды.
Онун алиндя дярс китабы, долу вя ири гёзляри хейрятля мяня бахырды. Иран гюлляринин атри гяфлятян йоха
чыхды.
Атрафымы Бакынын тяртямиз чёл хавасы вя хяфиф бир дяниз, гум вя нефт гохусу бюрюдю. Ушаг анасыны
чагыран кими мян да вятяними сясляйирдим. Амма сонра артыг о вятянин мёвджуд олмадыгыны хатырладым.
Танрынын мяни дюнйайа гятирдийи бу шяхяри хеч заман тярк этмяли дейилдим. Бир ит оз комасына баглы
олдугу кими мян да кёхня шяхяр гала диварларына баглыйам.
Башымы гёйя чевириб сямайя бахдым:
Иранын улдузлары шахын таджындакы лял-джавахират кими ири вя узаг иди. Мян бу шяхярдя гярибчилик хиссини
индики гядяр хеч бир заман дуймамышдым. Мян гала диварларынын кёлгясиндя Нинонун гёзляринин мяня
гюлюмсядийи Бакыйа мянсубам.
Бяхрам хан алини чийнимя гойду:
– али хан, дейясян хяйала далмысан. Де гёрюм, мяним дедийим сёзляри гётюр-гой этдинми. Йени Иранын
бинасыны гурмага йардым, этмяк истяйирсянми.
– ами оглум Бяхрам хан, мян сяня гибтя эдирям. Ана Вятянин ня демяк олдугуну йалныз башга бир
олкяйя сыгынмыш адам дярк эдя билир. Мян Иран олкясини йенидян гура билмярям. Мяним хянджярим
Бакынын гала диварларынын дашында итилянмишдир.
О, кядярля мяня бахды вя деди: “Мяджнун”. Арябджя олан бу сёз хям ашиг вя хям да сярсям демякдир.
Бяхрам ханын дамарларында ахан ган эйниля мяним ганымдан олдугу учюн сиррими баша дюшмюшдю.
Айага галхдым. Бёйюк салонда дявят олунмуш мёхтярям гонаглар йола дюшян Шахзадяйя баш айирдиляр.
Шахзадянин узун бармагларыны вя хыналы дырнагларыны гёрдюм.
Йох, йох! Мян бурайа Фирдовсинин шерлярини, Хафизин эшгнамялярини вя Сядинин мюдрик кяламларыны
сёйлямяк учюн гяльмямишям.
Салона гирдим вя шахзадянин габагында айилиб алини опдюм. Онун гёзляри кядярли вя фикри дагыныг иди,
чюнки гаршыда дуран тяхлюкядян хябярдар иди. Салондан чыхдым, автомашына миниб Шимрана йолландым.
Йолда пасланмыш топларын дурдугу мейдан, Шахзадянин йоргун бахышлары вя Нинонун итаяткарлыгы хеч
джюря йадымдан чыхмайырды.
Ийирми беш.
Хяритя узяриндяки парлаг вя гармагарышыг рянгляр бир-бириня гарышмышды. Шяхярлярин, дагларын вя чайларын
адларыны охумаг мюмкюн дейилди. Хяритя диванын устюня сярилмишди. Мян да алимдя баладжа рянгбярянг
байраглар тутмушдум. Алимдя бир гязет да вар иди.Орада да шяхярлярин, дагларын вя чайларын адлары
хяритядяки кими сяхв йазылмышды. Онларын хяр икисини диггятля изляйиб, гязетдяки сяхвлярихяритядяки
гарышыг адларла уйгунлашдырмага чалышырдым. “Йелизаветпол/Гянджя” сёзю йазылан йерин йанындакы бир
даирянин ичиня кичик бир йашыл рянгли байраг гойдум. Лакин адын сон беш хярфи Зонгулдаг дагларынын
юзяриня басылмышды. Гязетин йаздыгына гёря, Хой шяхяриндян олан вякил Фятяли хан Гянджядя азад
Азярбайджан Джюмхуриййятини элан этмишдир. Хяритядя Гянджянин шяргиндяки сандждыгым баладжа йашыл
байраглар Анвяр пашанын гёндярдийи ордунун мёвгэлярини гёстярирди. Сагдан Нури пашанын алайлары
Агдаш шяхяриня йахынлашырдылар. Солда Мюрсял паша Илису вадилярини ишгал этмишди. Орада ися Йени
Азярбайджан Джюмхуриййяти кёнюллюляринин табурлдары вурушурдулар. Инди хяритя тамамиля анлашылыр вя
охуна билян бир хала дюшмюшдю. Рус ишгалындакы Бакынын атрафына чякилян Тюрк Чямбяри йаваш-йаваш
гапанырды. Баладжа йашыл байраглары бир азаджыг да тярпятсян, дюшмяни гёстярян гырмызы байраг Бакыны ифадя
эдян гатмагарышыг нёгтядян сыхышдырылыб чыхарыларды.
Хярям хидмятчиси Йяхйа Гулу архамда сяссизджя дуруб, мяним хяритя узяриндя ойнадыгым гярибя
ойунуму чох марагла изляйирди. Баладжа байрагларын рянгарянг бёйюк кагыз узяриндя хярякят этмяси
дейясян она, гюдрятли бир сехрбазын агласыгмаз овсунлары кими гялирди. Бялкя да, о беля фикирдя иди кий,
вятяними кафирлярдян хилас этмяк учюн Бакыны тямсил эдян гырмызы лякянин узяриня йашыл байраглары
санджмагла сямави гюджляри йардыма чагырманын йетярли оладжагына инанырды.
Йяхйа Гулу мяним бу сирли ойунума мане олмаг истямирди, йалныз вязифясини йериня йетиряряк джидди бир
тонла мяня мялумат вермяйя башлады:
Ай хан, гёр башыма ня ойун гялиб. Нино ханымын дырнагларыны хына иля бойамаг учюн она ан бахалы
хына алмышдым. Онун дырнагларыны хына иля бойамаг истядийим заман, Нино хына чанагыны девирди.
Сяхяр тездян ону пянджярянин габагына апардым, башыны йавашджаалляриминарасынаалыб,истядимки, агзыны
ачсын. Ай хан, ахы онун агзында чюрюк диши олуб олмадыгыны вя няфясиндян ийи гялиб гялмядийини
йохламаг мяним вязифя борджумдур. Лакин буна акс олараг ханымыныз башыны кобудджа герийя чякяряк,
саг алини галдырыб вар гюввясийля мяня бир силля вурду. Силля о гядяр да агрытмады, амма гюрурум чох
гырылды. Нёкяринизи багышлайын, хан. Амма мян онун бядяниндяки тюкляри гырхмага джясарят этмирям.
О, хягигятян гярибя бир ханымдыр. О, голбагы тахмыр, гарнында дашыдыгы ушагы горумаг учюн да хеч бир
тядбир гёрмюр. Догуладжаг ушаг агяр гыз оларса, мяни йох, эй хан, Нино ханымы мязяммятляйярсян.
Хяр халда, онун ичиндя, пис бир рух вар кий, она тохунан кими башлайыр титрямяйя. абдюл Гасым
мясджидин йахынлыгында бир годжа гары таныйырам. Пис рухлары говмагда онун бярабяри йохдур. Мяня эля
гялир кий, о гарыны бурайа чагырсаг йахшы олар. Бир фикирляшин, ханымын дяриси позулсун дейя, о сяхярляр
узюню буз кими сойуг су иля йуйур. О, дишлярини хамы кими саг алинин шяхадят бармагы иля йумаг
авязиня, дишлярини кобуд бир фырча иля эля йуйур кий, дишляринин атляри ганайыр. Ону беля давранмага анджаг
бядяня гирмиш мурдар рухлар мяджбур эдя биляр.
Мян онун дедийи сёзляря хеч гулаг асмырдым. Демяк олар кий, о хяр гюн эвимя гялиб бири-бириня
охшайан мялуматлары мяня чатдырырды. Онун гёзляри гайгы хисси иля долу иди. О намуслу бир адам кими
садяджя вязифясини йериня йетирмяк истяйирди. Чюнки о, гяляджяк ушагым учюн мясулиййят дашыдыгыны хисс
эдирди.
Нино онунла угурсуз, амма инадкар бир мюбаризя апарырды. О, йастыглары Йяхйа Гулунун устюня
туллайыр, эвин атрафындакы багча диварынын устюня чыхыб орада чадрасыз гязир вя отагын диварларына гюрджю
гохумларынын фоташякиллярини вурурду. Йяхйа Гулу бютюн бунлары мяня гямгин халда вя бёйюк тялашла
хябяр верирди. Нино ися ахшамлар диванда отуруб эртяси гюн учюн саваш планыны хазырлайырды.
О, фикирли халда чянясини овхалайа-овхалайа “ня дейирсян, али хан, сабах ня эдим.” дейя сорушду. Геджя
онун узюня азаджыг су му фышгырдым, йохса сабах сяхяр онун устюня пишик ми атым. Йох, мян ня
атаджагымы хяля кий, билмирям. Мян хяр гюн фявварянин йанында гимнастика иля мяшгул оладжагам, сонра
ону да гимнастика этмяйя мяджбур эдяджяйям, чюнки о чох кёкялмяйя башлайыб.
Нино горхундж интигам планлары хазырлайырды. О, йухуйа гедяня гядяр онларын узяриндя ишляйирди. Эртяси
гюн хярям хидмятчиси дяхшят ичиндя гялиб мяня деди:
“Али хан, Нино ханым фявварянин йанында дуруб, голлары вя айаглары иля чох гярибя хярякятляр эдир.
Горхурам, ага. О, бядянини гах габага, гах да архайа эля айир кий, эля бил бядяни сюмюксюздюр. О,
истяйир кий, мян да онун этдийи хярякятляри тякрар эдим. Амма хан, мян мёмин мюсялманам вя йалныз
Аллахын гаршысында айилиб алнымы йеря гойурам. Ханымын сюмюкляри вя рухунун гяляджяйи учюн чох
горхурам.
Хярям хидмятчисини говмаг хеч бир шейи хялл этмяйяджякди. Чюнки онун йериня башгасы гяляджякди.
Хярям хидмятчиси олмайан эв, эв сайылмырды. Эвин тасяррюфат ишини кимся апара билмязди, эв ишини гёрян
гадынлара вя пулун хесабатына нязарят кимся эдя билмязди. Бунлары йалныз хярям хидмятчиляри эдярдиляр.
Онлар арзу дейилян шейляри дуймадыглары учюн, онларын рюшвятля сатын алмаг да мюмкюн дейилди.
Буна гёря да мян сусурдум вя бютюн диггятими Бакынын атрафыны бюрюйян бир сыра кичик йашыл
байраглара вермишдим...
Хярям хидмятчиси йавашджа оскюрюб деди:
– абдюл-Гасым мясджидинин йахынлыгында отуран гадынын эвя чагыртдырым, гялсин ми.
– Ня учюн, Йяхйа Гулу.
– Нино ханымын бядяниня гирмиш мурдар рухлары чыхартмаг учюн.
Мян дярин бир ах чякдим. Чюнки абдюл-Гасым мясджидинин йанында отуран мюдрик гадын Нинонун
бядяниня гирмиш Авропа рухларыны чыхарда биляджяк игтидарда оладжагыны санмырдым.
– Буна эхтийадж йохдур, Йяхйа Гулу. Мян озюм да пис рухлары бядяндян чыхарда билирям. Вахты
гяляндя мян хяр шейи гайдайа саладжагам. Амма инди бютюн гюджюмю бу баладжа йашыл байрагларын
юзяриня топламагым лазым гялир.
Хидмятчинин гёзляриндя горху вя мараг хисси ойанды:
– Йашыл байраглар гырмызылары сыхышдырдыгы заман сянин вятянин азад оладжаг. Элядирми али хан.
– Бяли элядир, Йяхйа Гулу.
– Бяс нийя йашыл байраглары гётюрюб эля инди оз йериня санджмырсан.
– Бу мюмкюн дейил, Йяхйа Гулу, чюнки буна мяним гюджюм чатмыр.
О дярин бир гайгыкешликля мяня бахды:
– Аллаха дуа этмялисян кий, сяня гюдж версин. Гялян хяфтя мяхяррямлик башлайыр. Мяхяррям айында ня
диляйиниз варса ону Аллахдан истяйин, о, мютляг сяня гярякли гюджю веряр.
Мян хяритяни бюкдюм. Йоргун вя чашгын идим. Хидмятчинин бошбогазлыгына узун заман дёзмяк
мюмкюн дейилди.
Нино эвдя дейилди. Онун валидейнляри Техрана гялмишдиляр. Нино инди танынмыш кнйаз аилясинин кирайя
этдийи эвдя саатларла галырды. Орада о, башга авропалыларла гёрюшюрдю. Буну да мяндян гизлямяйя
чалышырды. Амма бундан мяним хябярим вар иди. Мян садяджя сусурдум, чюнки она аджыйырдым.
Хидмятчим фарагат дуруб мяним амрими гёзляйирди. Бир нечя гюнлюйя Техрана гялмиш достум Сейид
Мустафа йадыма дюшдю. Ону надир халларда гёрюрдюм, чюнки о, бютюн гюнлярини мясджидлярдя,
мюгяддяслярин мязарлары устюндя вя джыр-джындыр ичиндя олан дярвишлярля мараглы сёхбятляр этмякля
кечирирди.
Няхайят диляндим.
– Йяхйа Гулу, Сейид Мустафанын йанына гедярсян. О, Сипяхлисар мясджидиндя галыр. Ондан хахиш эт кий,
илтифат эдиб бурайа тяшриф гятирсин.
Хидмятчи гетди. Мян эвдя йалгыз галдым. Хягигятян да йашыл байраглары Бакыйа санджмаг учюн мяним
гюджюм чатмырды. Харадаса, вятянимин чёлляриндя тюрк баталйонлары вя онларла бирликдя да Азярбайджанын
йени байрагы алтында кёнюллюлярдян ибарят йаранмыш хярби хиссяляр дюшмянля вурушурдулар. Мяним бу
йени байрагдан, кёнюллю гошунларын сайындан вя онларын харада вурушдугларындан хябярим вар иди. Илйас
бяй да кёнюллюлярин джяргясиндя вурушурду. Мян да бу дёйюшдя онунла бирликдя иштирак эдиб сабахын
эркян чагында вуруш мейданларына атылмага джан атырдым. Лакин джябхяйя гедян йол баглы иди. Рус вя
ингилис хярби хиссяляри сярхядляри тутмушдулар. Ираны мюхарибя мейданы иля баглайан Араз чайы узяриндяки
гениш кёрпюйя ися тиканлы мяфтилляр чякилмишди. Кёрпю пулемйот вя асгярлярин мюхасирясиндя иди.
Иран ися габыгына сыгынмыш Илбиз кими оз дургунлугу ичиня чякилмишди. Дёйюш гедян, микроблу аразийя ня
бир адамын, ня бир сичанын вя ня да бир гушун кечмясиня изин верилмяйирди. Бунун аксиня олараг
Бакыдан Ирана чохлу гачгын гялирди. Чярянчи Арслан ага да онларын арасында иди. О, чайханаларда олур
тюрклярин гялябясини Бёйюк Исгяндярин мюзяффяр йюрюшляри иля мюгайися эдяряк мягаляляр йазырды. Онун
йаздыгы мягалялярдян бирини гадаган этмишдиляр: чюнки сензура Исгяндяри тярифляйя-тярифляйя гёйляря
чыхараркян, онун бир заманлар Исгяндяр тяряфиндян фятх эдилмиш Ирана гаршы гизли, чиркин хярякят кими
баша дюшмюшдю. Бу ахвалатдан сонра Арслан ага озюню агидяси угрунда шяхид олан бир шяхс кими
гялямя верирди. О, бир гюн мяни гёрмяйя гялди вя мяним Бакыны мюдафия эдяркян гёстярдийим
гяхряманлыгларын ан кичик тяфяррюатынадяк тясвир эдирди. Онун фикринджя гуйа дюшмян регионлары йалныз
мяним гюллямдян олмяк учюн, архасында отурдугум пулемйотун габагында йюрюшля кечиблярмиш.
Онун озю ися дёйюш заманы бир мятбяянин зирзямисиндя гизляниб, халгы хяйяджана гятирян атяшли
мюраджиятнамяляр хазырлайырмыш. О, мюраджиятнамяляр хеч бир йердя охунмамышды. О, бунлары мяня
охуду вя хахиш этди кий, бир гяхряманын албяйаха вурушда дуйдугу хиссляри она данышым.
Она ширниййат йэдирдиб, гапыйа гядяр отюрдюм. О, мятбяя бойасынын ийи гялян, гаты ачылмамыш бир
дяфтяри отагымда гойуб гетди кий, албяйаха дёйюшюндя бир гяхряманын кечиртдийи хиссляри орайа йазым.
Дяфтярин аг вярягляриня баханда, Нинонун кядярли бахышларыны йада салыб, гармагарышыг хяйатымы
дюшюняряк гялями аля алдым. Амма бир гяхряманын албяйаха дёйюшдя няляр дуйдугуну йазмаг
ниййятиндя дейилдим. Аксиня, бизи – Нино иля мяни Шамиран сарайынын атир сачан багчасына гятириб
чыхардан вя онун гёзляриндян севинджи йох эдян йолу джызмаг учюн гялямя ал атдым.
Багчада отуруб Иранын гамыш гялями иля йазымы йазмага башладым. Хяля мяктяб илляриндя йазмага
башладыгым хатиряляримин дагыныг гейдлярини сялигяйя салырдым. Бютюн кечмишим гёзляримин габагында
джанланды. Сейид Мустафа отагыма гириб, чопур сифятини чийнимя тохундурана кими кечмишин хяйалына
далмышдым.
– Сейид, – дедим – мяним хяйатым гармагарышыг хала дюшюб. Джябхя йолу баглыдыр. Нино гюлмясини
унудуб, мян да ган йериня мюряккяб ахыдырам. Ахы ня этмялийям, Сейид Мустафа.
Достум сакит вя бёйюк марагла мяня бахды. Онун айниндя гара либас вар иди, озю да арыгламышды. Арыг
вюджуду эля бил сирли бир йюкюн алтында бюкюлмюшдю. О, айляшиб деди:
– алляринля хеч бир шей эдя билмязсян, али хан. Лакин инсанын алляриндя даха артыг шейляр вардыр. Мяним
либасыма бах, ня демяк истяйяджяйими баша дюшяджяксян. Инсанлар узяриндяки гюввя гёзягёрюнмязин
алиндядир. О сирря бир дяфя тохун, гюдряти сяня кечяджякдир.
– Сяни баша дюшмюрям, Сейид. Рухум азаб ичиндядир вя мян бу гаранлыг зюлмятдян чыхыш йолу
ахтарырам.
– Чюнки сян узюню бяндяляря тутмусан, али хан. Бяндяляри идаря эдян гёзягёрюнмязи ися йаддан
чыхардырсан. Хиджрятин алты йуз сяксянинджы илиндя дин дюшмянляри тяряфиндян тягиб эдилян Пейгямбярин нявяси Хюсейн
Кярбялада шяхид эдилди. Дюнйанын хиласкары, сирр сахиби, кюлли-ихтийар олан о доган вя батан гюняши онун
ганы иля бойады. Шиитской общиной руководили двенадцать имамов: первым из них был Гусейн, а последним Незримый Имам Сахиб-аз-Заман, скрывающийся и по сей день. Этот незримый имам проявляется во всех своих делах, но, несмотря на это, он остается невидимым. Я вижу его в восходящем солнце, в зерне, в бушующем море. Его голос слышится мне в пулеметной очереди, в стонах женщин, в вое ветра. И Всевышний говорит мне: будущее шиитов - печаль! Траур по Гусейну, погибшему в Кербалайской пустыне, частица этого будущего. И ежегодно один месяц мы отдаем этой печали, этому трауру. Это месяц мухаррем, в который несчастный оплакивает свое горе. На десятый день мухаррема шиит обретает уготованное ему Всевышним, ибо это день гибели мучеников. Муки, принятые младенцем Гусейном, должны принять на себя люди благочестивые. Взявший на себя хотя бы малую толику тех мук приобщается к частице божественного милосердия. Вот потому-то и бичуют себя цепями правоверные мусульмане. Лишь через эти муки заблудшим откроется сладостный путь к милосердию и свободе.
- Сеид, - раздраженно сказал я, - я спрашиваю тебя, как мне вернуть счастье в мой дом, потому что душа моя объята страхом. А ты мне пересказываешь написанное во всех учебниках. Так что же, мне ходить по мечетям и хлестать себя цепью. Я - человек верующий и исполняю все требования религии. Я так же, как и ты, верую в тайну Всевышнего, но я не верю, что путь к моему счастью лежит через скорбь по святому Гусейну.
- А я верю в это, Али хан. Ты спрашиваешь меня о пути, я указал его тебе. Другого пути я не знаю. Ильяс бек проливает кровь на гянджинском фронте. Ты туда попасть не можешь. А потому пролей свою кровь на десятый день мухаррема, пролей ее во имя Всевышнего, который требует от тебя этой жертвы. Но молчи, не говори, что эта священная жертва будет бессмысленной. Все имеет смысл в этом мире скорби. В мухаррем и ты, как и сражающийся в Гяндже Ильяс бек, вступишь в сражение за родину.
Я молчал.
Карета с зашторенными окнами въехала во двор. Ворота в сад гарема распахнулись, и тут Сеид Мустафа неожиданно поднялся и сказал, что очень спешит.
- Приходи завтра ко мне в мечеть Сипехлезар. Продолжим наш разговор там.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ
В гареме нашлись замечательные нарды с инкрустированной перламутром доской и шашками из слоновой кости. Я научил Нино играть в нарды, и с тех пор мы играли на туманы, серьги, поцелуи или имя будущего ребенка. Нино проигрывала, расплачивалась со мной и снова бросала кости. Глаза ее азартно блестели, а пальцы прикасались к шашкам так, словно они были сделаны не из слоновой кости, а из драгоценных камней.
Мы играли с ней, лежа на диване. Выдав мне проигранные восемь туманов серебром, Нино вздохнула.
- Ты разоришь меня, Али хан.
С этими словами она захлопнула доску, вытянулась, положив голову мне на колени, и устремила задумчивый взгляд в потолок. Сегодня день сложился удачно, и Нино, вкусив сладость мести, теперь блаженствовала. А дело обстояло так.
С утра в доме поднялся переполох, за дверью послышались стоны, а потом в комнату, морщась от боли, вошел злейший враг Нино - Яхья Кули. Одна щека его опухла.
- Зуб болит, - жалобно сказал он.
Глаза Нино зажглись торжеством победы. Она подвела слугу к окну, заставила его открыть рот и нахмурилась, озабоченно качая головой. Потом взяла суровую нитку, завязала один конец на дуплистом зубе Яхья Кули, а другой - привязала к дверной ручке.
- Вот так, - проговорила она и резко захлопнула дверь.
Яхья Кули испустил истошный вопль, глядя на болтающийся на нитке вырванный зуб.
- Скажите ему, Али хан, что так бывает, когда человек моет зубы указательным пальцем правой руки.
Я слово в слово перевел все слуге. Яхья Кули наклонился и поднял зуб.
Но жажда мести Нино еще не была удовлетворена полностью.
- Ты ему скажи, что он еще не вылечился. Пусть пойдет, ляжет в постель и шесть часов держит на зубе что-нибудь горячее. Кроме того, ему неделю нельзя есть сладкого.
Яхья Кули с опущенной головой вышел из комнаты, довольный, что избавился от боли.
- Стыдись, Нино, - сказал я, - ты отняла у бедняги его последнюю радость.
- Так ему и надо, - злорадно сказала Нино и принесла нарды. Ей хоть как-то удалось компенсировать горечь испытанных унижений...
И вот теперь Нино лежала на диване, поглаживая ладошкой мне щеку.
- Али, когда же освободят Баку.
- Наверное, недели через две.
- Целых четырнадцать дней, - вздохнула она. - Целых четырнадцать дней. Я очень соскучилась по Баку и мечтаю, чтобы турки поскорее взяли его. Знаешь, все изменилось. Ты здесь прекрасно чувствуешь себя, а меня каждый день унижают.
- Унижают. Как.
- Они все обращаются со мной так, будто я очень ценная и хрупкая вещь. Какова моя ценность, я точно сказать не могу, но я не хрупкая и, тем более, не вещь. Ты помнишь Дагестан. Там все было совсем иначе. Нет, мне здесь не нравится. Если Баку не освободят в ближайшее время, давай уедем куда-нибудь в другое место. Я не знаю поэтов, которыми здесь гордятся, но знаю, что в день ашура люди здесь бичуют себя цепями и вонзают кинжалы себе в головы. Сегодня все европейцы уезжают из города, чтобы не быть свидетелями этого зрелища. Я ненавижу все это. Я ощущаю себя жертвой некоей злой силы, которая в любой момент может обрушиться на меня.
Ее нежное лицо было обращено ко мне. Взгляд был как никогда глубок и непостижим. Зрачки расширились.
- Ты боишься, Нино.
- Чего. - с искренним удивлением спросила она.
- Некоторые женщины боятся родов.
Лицо ее стало серьезным.
- Нет, я не боюсь. Я боюсь только мышей, крокодилов, экзаменов и евнухов. Но никак не родов. Тогда я и зимой должна была бы бояться насморка.
Я коснулся губами ее прохладных век. Нино встала, зачесала волосы назад.
- Я еду к родителям, Али хан.
Я знал, что на маленькой вилле, где живут Кипиани, полностью нарушаются все законы гарема, однако не мог запретить Нино встречаться с родителями. Сегодня князь принимал своих грузинских друзей и западных дипломатов. Нино будет пить там чай, есть английские сладости и говорить с голландским консулом о Рубенсе и проблемах женщин Востока.
Она уехала. Я смотрел, как карета с зашторенными окнами выехала со двора.
Оставшись один, я вновь стал размышлять о зеленых флажках на карте, пограничных пунктах, закрывших мне путь на родину.
В комнате царил полумрак. Мягкие диванные подушки хранили аромат духов Нино. Я лежал на ковре и, перебирая четки, смотрел на блестевшего на стене иранского льва со сверкающим мечом в лапе. Сознание собственного бессилия и слабости удручало меня. Мне было стыдно прятаться в тени иранского льва, когда мой народ проливает кровь в полях под Гянджой. Я тоже ощущал себя ценной, заботливо оберегаемой хрупкой вещью. Мне, Ширванширу, в будущем было предназначено получить пышный придворный титул и изысканным языком классиков говорить о своих нежных чувствах. Но ведь в этот самый миг мой народ проливает кровь на полях сражений. Безнадежность повергала меня в отчаяние. Со стены скалил зубы иранский лев. Пограничный мост на Араксе был закрыт, а здесь, на иранской земле, не было путей к душе Нино.
Я зло рванул четки, нитка порвалась, и желтые камешки рассыпались по полу.
Откуда-то издали донесся слабый звук горна. Он звучал страшно и зачаровывающе, как предостережение Всевышнего. Я подошел к окну. Пыльная улица плыла в летнем зное. Солнце висело прямо над шамиранским дворцом. Барабаны били все ближе.
- Шахсей!.. Вахсей!.. - вторили им тысячи голосов. - Шах, Гусейн!.. Вах, Гусейн!
На углу появилась толпа. Впереди развевались три огромных шитых золотом знамени. На одном из них было вышито имя Али - посланца Аллаха на земле. На втором знамени из черного бархата была изображена опускающаяся левая рука. Это была рука Фатьмы, дочери Пророка. На третьем же знамени было написано лишь одно слово - "Гусейн", имя внука Пророка, Жертвы и Спасителя.
Толпа медленно текла по улице. В первых рядах шли правоверные мусульмане в черных траурных одеяниях с обнаженными спинами. В руках они держали тяжелые цепи, которыми бичевали себя, "смывая" грехи. В ритм ударов барабана они опускали цепи на свои кровоточащие спины. Вслед за ними в полукруг шли широкоплечие мужчины. Они делали два шага вперед, потом отступали на шаг и снова - два шага вперед.
- Шахсей!.. Вахсей!.. - глухо вскрикивали они, и при каждом вскрике обрушивали могучие кулаки на волосатую грудь.
Следом шли сеиды - люди из рода Пророка. Их талии были перевязаны зелеными поясами. За сеидами в белых саванах шли жертвы мухаррема с обритыми головами и кинжалами в руках. На их лицах было написано суровое отчуждение, словно они были посланцами иного мира.
- Шахсей!.. Вахсей!..
Сверкая в воздухе, кинжалы опускались на бритые головы. Одежда была залита кровью. У одного закружилась голова, и товарищи вывели его из толпы. На губах его блуждала счастливая улыбка.
Я все еще стоял у окна, ощущая в себе неведомое дотоле чувство. Крики с улицы отзывались в моей душе неким предупреждением, наполняя ее жаждой самопожертвования. На пыльной улице были бисером рассыпаны капли крови. Звуки горна зачаровывали, звали к спасению. В них заключалась тайна Всевышнего, врата печали, открывающие путь к спасению.
Я сжал губы и крепко стиснул ручку окна. Передо мной проплыло знамя Гусейна, я увидел руку Фатьмы, и предметы стали терять свою реальность.
Вновь раздался грохот барабана, он отозвался в моей душе диким ревом. В то же мгновение я превратился в частицу этой толпы. Я оказался в полукруге широкоплечих мужчин, и мои кулаки тяжелыми молотами обрушивались на обнаженную грудь. Потом я ощутил прохладу полутемной мечети, услышал стон Имама. Кто-то вручил мне тяжелую цепь, и я почувствовал обжигающую боль на спине. Текли часы. Передо мной возникла просторная площадь, и тот же дикий рев, слившийся с радостным "Шахсей!.. Вахсей!..", вырвался из моей груди. Вдруг откуда-то появился дервиш с изможденным лицом, выступающими под иссохшей кожей ребрами. Лица людей в толпе сияли верой. Люди пели. По площади провели коня с окровавленной попоной на спине. Это был конь младенца Гусейна. Дервиш кричал во все горло. Отшвырнув медную палку, он бросился под ноги коню. У меня кружилась голова. Молоты кулаков обрушивались на обнаженную грудь.
- Шахсей!.. Вахсей!.. - ревела в экстазе толпа.
Рядом со мной утащили парня в залитой кровью белой одежде. Хлынувшее издали море факелов подхватило и понесло меня за собой. Я обнаружил, что сижу во дворе какой-то мечети, окруженный рыдающими людьми в высоких круглых папахах. Кто-то запел марсийе по младенцу Гусейну. Заупокойная молитва, плач. По голосу поющего чувствовалось, что его мучает боль.
Я поднялся. Толпа текла в обратную сторону. Ночь была прохладной. Мы подошли к зданию, где заседало правительство. Оно было убрано черными флагами. Многотысячная толпа с факелами напоминала реку, в которой отражаются звезды. На перекрестках стояли женщины в чадре. Мы прошли мимо консульства, охраняемого часовыми.
Повсюду на крышах домов толпились зеваки. По Топ-мейданы, мимо молящейся толпы, прошел караван верблюдов. Вновь в небо взметнулись крики, стоны, женщины повалились на землю, лунный свет освещал их обнажившиеся ноги. На троне, установленном на горбу верблюда, восседала семья Младенца. За ним на черном коне везли убийцу Младенца - халифа Езида. Град камней полетел в него. Он соскочил с коня и укрылся в выставочном зале Насреддин шаха, где завтра будет показана мистерия о Младенце.
Над алмазными воротами шахского дворца тоже развевались черные флаги. Часовые в траурных одеждах стояли, склонив головы. Шаха во дворце не было, он находился в своей летней резиденции в Багешахе. Толпа свернула на улицу Ала-ад-Довле, и я неожиданно остался один на внезапно потемневшей и обезлюдевшей Топ-мейданы. На меня равнодушно смотрели ржавые дула пушек.
Тело ныло от боли. Казалось, я был наказан тысячью ударами палок. Я коснулся бока и нащупал там сгусток запекшейся крови. У меня закружилась голова. Перейдя площадь, я без сил опустился в пустой фаэтон. Извозчик с пониманием и заботой посмотрел на меня и тоном знатока сказал:
- Найди немного голубиного помета, смешай его с растительным маслом и смажь раны. Очень помогает.
Я вытянулся на сидении и крикнул:
- В Шамиран, к дому Ширваншира!
Извозчик взмахнул кнутом. Фаэтон трясло на разбитых дорогах, и извозчик время от времени оглядывался на меня.
- Кажется, вы очень набожный человек, - с восхищением проговорил он, в следующий раз помолитесь и за меня. У самого времени не хватает, приходится много работать. Мое имя Зохраб Юсиф.
Бессильно уронив руки на колени, Нино сидела на диване и плакала навзрыд. Нежные губы ее отчаянно дрожали, на лице обозначились горькие складки. Капли чистейших слез скатывались с ресниц и бежали по щекам. Ее хрупкое тело вздрагивало от рыданий. Она плакала молча, не произнося ни слова, не вытирая слез, лишь губы ее мелко дрожали, как осенние листья на ветру. Я стоял перед ней, полный желания разделить ее горе, взял в руки ее холодные, безжизненные и ставшие такими чужими ладошки, поцеловал в соленые от слез глаза. Она понимающе и задумчиво взглянула на меня.
- Нино, что с тобой, Нино.
Она вздрогнула, поднесла руку ко рту, а когда снова опустила, на ладони были видны следы зубов.
- Али хан, я ненавижу тебя! - с ужасом выкрикнула она.
- Ты больна, Нино.
- Нет, я тебя ненавижу!
Она прикусила нижнюю губу и стала похожей на обиженного ребенка.
- Да что же случилось.
- Я тебя ненавижу! - повторила она, с отвращением глядя на мою изодранную одежду, исполосованные плечи.
- Что я такого сделал.
- Наконец-то, ты показал мне свое истинное лицо, Али хан, - медленно, без выражения, словно погруженная в задумчивость, произнесла она. - Я была у родителей. Мы пили чай, и голландский консул пригласил нас к себе. Он живет на Топ-мейданы. Консул хотел, чтобы мы увидели варварские обычаи Востока. Мы стояли у окна, и вся толпа проходила перед нами. Я слышала звуки горна, видела эти обезумевшие лица. "Буйное помешательство", - сказал консул и закрыл окно, потому что с улицы пахло потом и грязью. И вдруг до нас донеслись дикие крики. Выглянув, мы увидели, как какой-то дервиш в лохмотьях бросился под ноги коню. А потом... потом консул протянул руку и удивленно сказал: "Это он..." Консул не договорил. Я посмотрела, куда он показывал, и увидела в этой толпе человека, который бил себя кулаками в грудь, хлестал цепью. Этим человеком был ты, Али хан! Я готова была провалиться от стыда сквозь землю. Оказывается, я жена потерявшего рассудок фанатика. Я следила за каждым твоим движением и чувствовала, что консул с жалостью смотрит на меня. Потом мы, кажется, пили чай, ужинали - я уже ничего не помню. С трудом досидела до конца. Передо мной вдруг явственно раскрылась пропасть, разделяющая нас. Младенец Гусейн убил наше счастье, Али хан. Ты для меня навсегда останешься частью той дикой толпы, и никогда уже я не смогу взглянуть на тебя иными глазами.
Она умолкла.
Пытаясь обрести родину и покой во Всевышнем, я причинил Нино муку.
- Что же теперь будет, Нино.
- Не знаю. Мы больше не сможем быть счастливы. Я хочу уехать отсюда. Куда угодно, лишь бы не видеть того обезумевшего человека с Топ-мейданы, туда, где я смогу вновь посмотреть тебе в глаза. Отпусти меня, Али хан, разреши уехать.
- Куда, Нино.
- Ах, не знаю, - вздохнула она и коснулась ран на моем теле. - Почему ты сделал это.
- Ради тебя, Нино, но ты не поймешь этого.
- Нет! - безнадежно ответила она. - Я хочу уехать отсюда. Я устала, Али хан, Азия отвратительна.
- Ты любишь меня.
- Да, - неуверенно ответила она и уронила руки на колени.
Я поднял Нино на руки и отнес в спальню. Там раздел ее, уложил в постель. Она испуганно лепетала что-то невнятное.
- Нино, потерпи еще пару недель, потом мы уедем в Баку.
Она устало кивнула головой и закрыла глаза. Полусонная взяла мою руку и прижала ее к груди. Я долго сидел рядом с ней, ощущая биение ее сердца. Потом тоже разделся и лег рядом с ней. Тело её было теплым, она по-детски свернулась калачиком на левом боку, поджав колени и спрятав голову под одеяло.
Утром она вскочила рано, перепрыгнула через меня и убежала умываться. Она мылась долго, звонко плескала водой и не впускала меня... Выйдя из ванны, Нино старалась не встречаться со мной взглядом. В руках ее была чашечка бальзама. С видом человека, ощущающего свою вину, она смазала мне спину бальзамом.
- Тебе следовало бы избить меня, Али хан, - ласково сказала она.
- Я не смог бы сделать этого, весь день я избивал себя и очень утомился.
Отложив бальзам, она взяла поданный слугой чай. Пила она торопливо, смущенно отвернувшись к окну. Потом вдруг внимательно взглянула мне прямо в глаза и проговорила:
- Все это не имеет значения, Али хан. Я все равно ненавижу тебя и буду ненавидеть, пока мы в Иране. С этим я ничего поделать не смогу.
Мы встали, вышли в сад, уселись у фонтана, мимо нас важно прошествовал павлин. Во двор мужской половины дворца с грохотом въехала карета отца. Вдруг Нино наклонила головку и застенчиво сказала:
- Однако я могла бы сыграть в нарды с человеком, которого ненавижу.
Я принес нарды, и мы, растерянные и смущенные, принялись за игру... Потом легли, свесившись над бассейном и глядя на свои отражения в воде. Нино опустила руку в прозрачную воду, и легкая рябь смыла наши отражения. - Не переживай, Али хан. Я не ненавижу тебя. Я ненавижу эту чужую страну и чужих людей. Как только мы окажемся дома, все пройдет. Как только...
Она погрузила лицо в воду, несколько мгновений полежала так, потом подняла голову. Вода стекала по щекам и подбородку.
- У нас обязательно родится сын, но придется ждать еще семь месяцев.
Нино произнесла это твердо, и вид у нее при этом был очень гордый. Я вытер ей лицо и поцеловал в прохладные щеки. Нино засмеялась. Теперь наша судьба зависела от полков, которые по выжженным знойным солнцем Азербайджана степям шли к окруженному нефтяными вышками, захваченному врагом древнему Баку.
Вдалеке снова послышался звук трубы святого Гусейна. Я поспешно увел Нино в дом и закрыл окна. Потом принес граммофон, поставил пластинку, и оглушительный бас запел арию из "Фауста". Это была самая громкая пластинка в доме. Нино испуганно обняла меня, а бас Мефистофеля заглушал слабые звуки горна и долетавшие до нас из далекой древности крики:
- Шахсей!.. Вахсей!..
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ
В первые дни иранской осени армия Энвера заняла Баку. Об этом говорили всюду - на 6азарах, в чайхане, в кабинетах министров. Последние русские защитники города, изодранные и голодные, появились в иранских и туркестанских портах. Они рассказывали о белом полумесяце, изгнавшем из древней крепости города красное знамя. Арслан ага заполонил тегеранские газеты статьями о легендарном взятии Баку турками. Мой дядя Асад-ас-Салтане, ненавидя турок и одновременно желая услужить англичанам, закрыл эти газеты. Отец был на приеме у премьер-министра, и тот после некоторых колебаний дал разрешение на восстановление судоходства между Баку и Ираном. Мы выехали в Энзели, и там пароход "Насреддин" принял на борт группу беженцев, желающих вернуться на освобожденную родину.
В бакинском порту стояли бравые солдаты в меховых шапках. Ильяс бек обнажил саблю, салютуя кораблю, турецкий майор произнес торжественную речь, стараясь слить мягкий турецкий говор с жестким азербайджанским.
Мы приехали в наш разоренный, разграбленный дом, и Нино целыми днями с удовольствием исполняла роль домохозяйки. Она яростно спорила со слесарями, ходила по мебельным магазинам и с серьезным видом измеряла нашу комнату. Ее тайные переговоры с архитектором завершились тем, что в один прекрасный день наш дом наполнился голосами рабочих, запахами краски, досок и штукатурки.
Нино же царствовала в этом переполохе и была счастлива осознанием своей ответственности.
Ей была предоставлена полная свобода в выборе мебели, обоев, в обстановке дома.
Вечерами она немного смущенно и в то же время, сияя от радости, докладывала:
- Али хан, не сердись на Нино. Вместо дивана я заказала кровать, настоящую кровать, обои будут светлыми, а на пол мы постелим ковры. Детская будет покрашена в белый цвет. Здесь все будет не так, как в иранском гареме.
Нино обнимала меня и ласкалась щекой. Явно она испытывала угрызения совести.
Устлать пол коврами и в то же время обедать по-европейски за столом казалось мне мало совместимым, однако я не спорил, предоставив Нино полную свободу действий. В моем распоряжении оставались только крыша и открывающийся оттуда вид на степь. Впрочем, в планы Нино входила и перестройка крыши.
Дом был полон известью, пылью, криками. А я сидел с отцом на крыше и, как Нино, виновато наклонив голову, пытался достать нос кончиком языка. Отец насмешливо улыбался.
- Ничего не поделаешь, Али хан. Домашние хлопоты - дело женское. Нино достойно вела себя в Иране, хоть это было и трудно. Теперь твой черед. Не забывай того, что я говорил тебе - Баку теперь принадлежит Европе. Причем, это навсегда! Прохладный полумрак закрытых комнат, яркие ковры на стенах это для Ирана.
- А как же ты, отец.
- Я тоже принадлежу Ирану. Подожду, пока у тебя родится ребенок, взгляну на него и уеду в Иран. Буду жить в нашем шамиранском доме и ждать, когда и там появятся белые обои и кровать.
- Я должен оставаться здесь, отец.
Он понимающе кивнул мне.
- Знаю. Ты любишь этот город, а Нино - Европу. Мне же не нравятся ни новый флаг, ни новый шум города, ни царящий здесь дух безбожия.
Отец тихо опустил голову и стал похож на своего брата Асада-ас-Салтане.
- Я - постарел, Али хан. Мне нет дела до новшеств. А ты должен остаться здесь. Ты молод и храбр, ты нужен Азербайджану.
Я бродил по вечерним улицам города. На перекрестках дежурили турецкие патрули. Вид у них был суровый, а в глазах ни единой мысли.
Я разговорился с офицерами, и они стали рассказывать мне о стамбульских мечетях, о летних вечерах в Татлысу. Над старым зданием губернской управы развевалось знамя нового правительства, в здании гимназии заседал парламент. Казалось, старый город вступил в новую полосу жизни. Премьер-министром стал адвокат Фатали хан. Брат Асадуллы - Мирза Асадулла получил портфель министра иностранных дел. Я был захвачен неведомым мне до сих пор сознанием государственной независимости и чувствовал, что люблю и новый государственный герб, мундиры, должности и законы. Впервые я ощутил себя хозяином собственной страны. Русские смущенно проходили мимо меня, и даже бывшие преподаватели почтительно здоровались со мной.
Вечерами в местном клубе пели народные песни, играли национальную музыку, и все могли сидеть, не снимая папах. Мы с Ильяс беком пригласили турецких офицеров, вернувшихся с фронта и вновь уходящих туда. Они рассказывали об окружении Багдада, о переходе через Синайскую пустыню. Им довелось повидать пески Ливии, размытые дороги Галиции, снежные вьюги в горах Армении. Презрев требование Пророка, турецкие офицеры пили шампанское, говорили об Энвере и Туранской империи, которая объединит всех, в ком течет тюркская кровь.
Я упивался их рассказами, потому что все вокруг казалось мне прекрасным и незабываемым сном. В день официального парада на улицах Баку играла музыка. Энвер паша ехал верхом впереди войск и салютовал новому знамени. Его грудь была вся в орденах.
Гордость и удовлетворение переполняли нас. Позабыв о непримиримой вражде между суннитами и шиитами, мы готовы были целовать руки паше и умереть во имя османского халифа.
Только Сеид Мустафа стоял в стороне, и его лицо пылало ненавистью. Среди множества звезд и полумесяцев на груди паши он разглядел лишь болгарский крест. Этот символ чужой веры на груди мусульманина приводил Сеида в ярость.
После военного парада Ильяс бек, Сеид и я уселись на скамейке на бульваре. С осенних деревьев осыпались листья, а мои друзья обсуждали Конституцию нового правительства. После боев под Гянджой из разговоров с молодыми турецкими офицерами Ильяс бек пришел к твердому выводу, что только срочное проведение реформ европейского типа может спасти страну от новой русской агрессии.
- Если мы построим укрепления, - увлеченно говорил Ильяс бек, проведем в жизнь реформы и построим дороги, это не помешает нам остаться правоверными мусульманами.
Сеид нахмурился, глаза его были усталыми.
- Ильяс бек, - спокойно сказал он, - почему бы тебе ни сказать, что человек может даже пить вино, есть свинину, но при этом все равно останется правоверным мусульманином. Ведь европейцы давно доказали, что вино полезно для здоровья, а свинина очень питательна. Конечно, человек может остаться правоверным мусульманином, однако архангел, стоящий у райских врат, не захочет поверить в это.
Ильяс бек засмеялся.
- Между просвещением и свининой большая разница.
- Зато нет никакой разницы между употреблением свинины и пьянством. Я внимательно слушал спор.
- Сеид, - спросил вдруг я, - а можно ли спать на кровати, есть с помощью вилки и ножа и оставаться при этом истинным мусульманином.
Сеид улыбнулся.
- Ты всегда будешь правоверным мусульманином. Я видел тебя во время мухаррема.
Я умолк.
- А это правда, что ты перестроил свой дом на европейский манер, с современной мебелью и светлыми обоями. - спросил Ильяс бек, поправляя офицерскую папаху на голове.
- Да, Ильяс бек, правда.
- Прекрасно, - с воодушевлением произнес он, - Баку теперь стал столицей. Сюда будут приезжать иностранные послы. Нам нужны будут дома, где мы сможем их принимать, нужны будут женщины, умеющие поддерживать беседу с женами дипломатов. У тебя, Али хан, есть такая жена и скоро будет подходящий дом. Ты должен поступить на службу в министерство иностранных дел.
Я засмеялся.
- Ильяс бек, ты так распоряжаешься моей женой, моим домом, мной самим, как будто мы лошади, которые должны выступать на международных соревнованиях. Неужели ты думаешь, что я заново перестраиваю свой дом во имя наших успехов на международной арене.
- Так должно быть, - твердо сказал Ильяс бек, и я вдруг понял, что он прав: все, что у нас есть, мы должны отдать во имя того нового государства, которое собираемся строить на бедной, иссушенной знойным солнцем земле Азербайджана.
Когда я вернулся домой и заявил Нино, что не имею ничего против паркетного пола, европейских картин на стенах, она радостно засмеялась, и ее глазки засверкали, как некогда в лесу у родника Пехачпур.
В те дни я часто брал коня и скакал в степь. Сидел там на мягком песке, наблюдая, как скатывается на запад ярко-красное солнце.
Мимо шли турецкие войска. Лица офицеров были почему-то печальны и озабочены. Происходящее в нашей стране заглушило далёкий грохот пушек мировой войны. Но там, на фронте, очень плохо складывались дела у союзников турок - болгар.
- Фронт прорван. Удержать его невозможно, - говорили турки и уже не пили шампанское.
До нас доходили очень скупые сведения. Но то, что мы узнавали, удручало до чрезвычайности. Сутулый сухой старик - министр военно-морского флота Великой Османской империи Гусейн Рауф бей - поднялся в порту Мудрос на борт английского броненосца "Агамемнон", имея полномочия подписать договор о перемирии. Склонившись над столом, он поставил свою подпись под договором, и тогда слезы навернулись на глаза турок, властвовавших в нашем городе.
В последний раз прозвучала на бакинских улицах песня о Туранской империи, но теперь она звучала, как погребальный плач. Командующий в лайковых перчатках проехал на коне перед строем солдат с замершими лицами, священное знамя Османского дома было спущено, барабаны пробили дробь, и командующий поднес руку ко лбу, оставляя нам память о стамбульских мечетях, великолепии дворцов на Босфоре, халифе и поясе Пророка.
Когда три дня спустя за Наргеном появились первые английские корабли с оккупационными частями, я стоял на берегу. У английского генерала были голубые глаза, тонкие усики и большие, сильные руки. Город наводнили новозеландцы, канадцы и австралийцы. Британский флаг развевался рядом с нашим, и тогда Фатали хан пригласил меня прийти к нему в министерство.
Он сидел в мягком кресле, устремив на меня острый взгляд.
- Али хан, почему вы до сих пор не состоите на государственной службе.
Я и сам не знал этого. Глядя на разложенные у него на столе карты и ощущая угрызения совести, я ответил:
- Фатали хан, я всем сердцем люблю Родину и готов выполнить любой ваш приказ.
- Я слышал, у вас большие способности к иностранным языкам, сколько времени вам потребуется, чтобы выучить английский.
Я смущенно улыбнулся.
- Мне не надо учить английский, я его давно знаю.
Он откинул голову на спинку кресла, немного помолчал и вдруг спросил: - А как живет Нино.
Я удивился тому, что премьер-министр вопреки всем правилам интересуется моей женой.
- Благодарю, ваше превосходительство, хорошо.
- Она тоже знает английский.
- Да.
Он снова умолк, покручивая густые усы.
- Фатали хан, - спокойно проговорил я, - я знаю, к чему вы клоните. Мой дом через неделю будет готов. У Нино в гардеробе достаточно платьев. Мы говорим на английском, а счет за шампанское я оплачу сам.
Премьер-министр засмеялся. На глазах его выступили слезы.
- Простите меня, Али хан. Я не хотел оскорбить вас. Мы нуждаемся в таких людях, как вы. Наша страна бедна людьми, происходящими из древнего рода, имеющими жен-европеек, свой дом и говорящими на английском. У меня, например, не хватало средств выучить английский, не говоря уже о том, чтобы иметь жену-европейку и дом, поставленный на европейскую ногу. Шия иджмасына он ики Имам хёкмранлыг этмишдир: биринджиси Хюсейн иди, ахырынджысы да хяля
бу гюн да гизлиндян шия джямиййятини идаря эдян Сахиб-аз-Заман гёзя гёрюнмяз Имамдыр. Бу гизли
Имам бютюн амалляриня захир олур, амма буна бахмайараг о, йеня да гёзягёрюнмяз олараг галыр.
Мян ону доган гюняшдя, тохумларын мёджюзясиндя, фыртыналы дяниздя гёрюрям. Онун сясини
пулемйотун шаггылтысында, гадынларын налясиндя вя асян кюляклярдя эшидирям. Гёзягёрюнмяз буйуруб
дейир кий: Кярбяла чёлляриндя Хюсейнин ахыдылмыш ганы учюн йас сахлайын. Она гёря да хяр илин бир айы
Хюсейня матям тутулур. Бу ай Мяхяррям айыдыр. Дярди олан бу кядярли айла агламалыдыр. Мяхяррям
айынын онунджу гюнюндя шиялярин агибяти хягигятя чеврилир. Чюнки о гюн шяхидин олюм гюнюдюр... О гюн
Хюсейнин оз узяриня гётюрдюйю дярд йюкю, диндарларын бойнуна гойулмалыдыр. Ким бу дярдин бир
хиссясини оз узяриня гётюрярся, онун шяфаятиня наил оладжагдыр. Бах, эля буна гёря да диндарлар
мяхяррям айында синя дёйюрляр, чюнки бу дюнйанын дярдляри иля чыхылмаз вязиййятя дюшянляр озлярини
шаллаглайаркян вя синялярини дёймякля чякдикляри агрылар сайясиндя гуртулуш севинджини тапырлар. Бах, эля
будур Мяхяррямин сирри.
Мян йоргун вя асяби халда сорушдум:
– Сейид, мян эвимя хошбяхтлийи йенидян неджя гайтара биляджяйими сорушурам, чюнки дярин бир дяхшят
ичиндяйям. Сян ися мяня мяктябдя охуйаркян ойряндийимиз дин дярсляриндяки мюдрик кяламлары тякрар
эдирсян. Демяк истяйирсян кий, мясджидляря гедиб зянджирля синя дёйюм. Мян диндар бир мюсялманам вя
дини вязифяляри да йериня йетирирям. Мян да гёзягёрюнмязин сирриня инанырам, али хан. Лакин мяним
хошбяхтлийимя гедян йолун хязряти Хюсейнин шябихиндян кечдийиня инанмырам. Сян мяндян
хошбяхтлийя гедян йолу сорушдун, мян да сяня ону гёстярдим. Мян башга йол танымырам. Илйас бяй
Гянджя джябхясиндя ган тёкюр. Сянин ися Гянджяйя гэтмяйя имканын йохдур. Она гёря да, Мяхяррям
айынын онунджу гюнюндя сяндян буну тяляб эдян гёзягёрюнмяз учюн сян да оз ганыны тёкмялисян.
Йох, сус. Демя кий, бу мюгяддяс гурбанлыг мянасыздыр. Бу кядяр дюнйасында хеч бир шей мянасыз
дейил. Мяхяррям айында сян да Гянджядя вурушан Илйас бяй кими вятян угрунда дёйюшя гириш.
Мян сусдум. Пянджяряляри пярдя иля ортюлмюш карет хяйятя гирди. Шюшялярин тутгунлугундан Нинонун
сифятини гюджля гёрмяк олурду. Хярямхана багчасынын гапысы ачылды вя Сейид Мустафа гяфлятян дуруб
гетмяк учюн хазырлашды.
– Сабах Сипахлышар мясджидиня гялярсян. Сёхбятимизи орада давам этдирярик – деди.
Ийирьми алты.
Мян Нино иля диванда отуруб нярд ойнайырдыг. Нярдтахта сядяфля ишлянмишди, онун дашлары ися фил
сюмюйюндян гайырылмышды. Бу Иран ойунуну ойнамагы Нинойа мян ойрятмишдим. Эля о замандан бяри
биз тюмяня, опюшя вя гяляджяк ушагларымызын адларына дурмадан зяр атырдыг. Нино удузурду, борджуну
верирди вя йенидян зяр атырды. Онун гёзляри хяйяджандан парылдайырды, Нино бармаглары иля фил
сюмюйюндян дюзялдилмиш дашлары эля гётюрюрдю кий, эля бил онлар гиймятли инджи иди.
Нино бир аз аввял удуздугу сяккиз тюмяни мяним габагыма чякди:
“Али хан, сян мяни мяхв эдяджяксян” – деди.
Сонра Нино нярдтахтаны баглады вя башыны мяним дизимин устюня гойуб, дюшюнджяли халда гёзлярини
тавана зилляди вя хяйала далды. Бу гюн, чох гёзял гюн иди, чюнки Нино интигамыны алдыгы учюн озюню
хошбяхт хисс эдирди. Ахвалат ися беля олмушду:
Сяхяр тездян эвимизи ах-наля вя хёнкюртю сясляри бюрюмяйя башлады. Нинонун дюшмяни олан Йяхйа
Гулу йанагы шишмиш вя уз-гёзю бюзюшмюш халда ичяри гирди. О, интихар этмяк истяйян бир адам кими:
“Дишим агрыйыр” деди. Нинонун гёзляриндя бир зяфяр парылтысы йаныб сёндю. О, хидмятчини пянджярянин
габагына апарды, онун агзыны ачыб бахды вя гашгабагыны тёкдю. Сонра тяшвишля башыны йыргалады. Мёхкям
бир сап гётюрюб Йяхйа Гулунун ичи чюрюмюш дишиня баглады. Сапын о бири уджуну ися ачыг гапынын
дястяйиня баглады. Сонра “хазыр ол” дейиб гапыйа тяряф гачды вя гапыны вар гюджю иля баглады. Дяхшятли бир
гышгырыг чыхды вя хидмятчи йеря сярилиб, гапынын инджя дястяйиндян асылмыш дишиня баха-баха галды.
-али хан, она де кий, адам дишлярини саг алинин шяхадят бармагы иля йуйанда, нятиджя беля олур.
Мян Нинонун дедиклярини кялмя-кялмя тярджюмя этдим. Йяхйа Гулу хеч бир шей демядян айилиб чыхан
дишини йердян гётюрдю. Лакин Нинонун интигам хисси хяля да сойумамышды.
-али хан, она де кий, о хяля сагалмайыб. Гой гедиб йорган дёшяйя гирсин вя йанагына исти дясмал гойсун.
Исти дясмал онун йанагында алты саат галмалыдыр. Бундан башга да о бир хяфтя ширин шей йемямялидир.
Йяхйа Гулу рахатланса да, асябляри позулмуш халда отагдан чыхды.
Нино, этдикляриндян утанмалысан. Йазыгын севинджини да алиндян алдын.
Нино даш уряклиликля:
-О оз пайыны алды дейиб йеня да нярд-тахтаны гятирди. Ойуну удузду, сонра адалят бир даха оз йерини
тапды.
Сонра Нино мяня бахды, чянями бармаглары иля сыгаллайыб сорушду.
-али хан, Бакы ня вахт хюрриййятиня говушаджаг.
-Йягин кий, ики хяфтянин арзиндя.
Нино ах чякиб деди:
Демяли он дёрд гюн галыб. Билясян кий, Бакы учюн ня гядяр дарыхмышам вя тюрклярин да шяхяримизя
йюрюшюню гёзлямякдян сябрим тюкяниб. Сян бурада озюню рахат хисс этдийин халда, мяним шяряфим хяр
гюн алчалдылыр.
-Бу ня демякдир беля.
-Бурада хамы мянимля гиймятли вя кёвряк бир ашйа парчасы кими ряфтар эдир. Ня гядяр гиймятли
олдугуму дягиг дейя билмярям, амма мян ня тез сынанам вя ня да ашйа парчасыйам. Дагыстаны
хатырлайырсанмы. Орада хяйат тамамиля бамбашга иди. Йох, бура мяним хеч хошума гялмяди. агяр
Бакы тезликля азад эдилмяся, биз гяряк башга йеря кёчюб гедяк. Бу олкянин фяхр этдийи шаирляря даир хеч
бир шей билмирям, амма билирям кий, Ашура гюнюндя инсанлар синялярини дырнаглары иля джырмаглайыр,
башларыны хянджярля йарырлар вя кюрякляриня зянджир вурурлар. Бунлары гёрмяк истямяйян бир чох авропалылар
бу гюн шяхяри тярк эдирляр. Мян бютюн бунлара нифрят эдирям. Мян озюмю хяр ан мяня хюджум эдя
биляджяк бир озбашыналыгын гурбаны кими хисс эдирям.
-Нино зяриф сифятини мяня тяряф чевирди. Онун гёзляри аввялки вахтларындакындан даха дярин вя
анлашылмаз иди. Гёз бябякляри бёйюмюшдю. Онун хямилялийини йалныз гёзляриндян билмяк олурду.
-Горхурсан, Нино.
-Нядян горхмалыйам. - Онун сяси хягигятян тяяджджюблю сяслянирди.
-Бязи гадынлар бундан горхурлар.
Нино джиддийятля:
-Йох мян горхмурам – деди.
-Мян сичовуллардан, тимсахлардан, имтаханлардан вя хярям хидмятчиляриндян горхурам. Лакин сян
дедийин шейдян горхмурам. Ондан горхмагданса гышын сойугундан горхмагым даха йахшыдыр.
Мян онун гёзляриндян опдюм. О, айага дурду вя сачларыны дарайыб деди:
-Мян валидейнлярими зийарят эдяджяйям, али хан.
Кипианигилин йашадыгы виллада хярямхана ганунларынын олмадыгыны билдийим учюн, разылыг вердим. Кнйаз
бу гюн гюрджю достлары иля Авропалы дипломатлары гябул эдирди. Нино орада чай ичиб, ингилис ширниййаты
йейяджяк вя Холландийа консулу иля Рембрандт вя Шярг гадынлары барядя сёхбят эдяджяк. Нино гетди,
шюшяляри джилаланмыш каретанын хяйятдян чыхдыгыны гёрдюм.
Мян эвдя тяк галыб, рянгбярянг хяритядяки баладжа йашыл байраглары вя мяни вятянимдян айыран бир нечя
сярхяд мянтягяляри барядя дюшюнмяйя башладым.
Диванын устюндяки йумшаг йастыглардан Нинонун атринин ийи гялирди. Узаныб тясбехими чевирмяйя
башладым. Диванда сол айагы иля гылындж тутан Иранын гюмюш Асланы парлайырды. Мян башымы галдырыб она
бахдым. Бирдян мяни бёйюк бир халсызлыг вя умидсизлик хисси бюрюдю. Халгын Гянджя чёлляриндя ган
ахытдыгы бир заманда мяним бурада гюмюш Асланын кёлгясиндя отуруб, кейф чякмяйимдян хяджил
олурдум. Мян озюм да бурада гиймятли вя гайгы иля горунан зяриф бир ашйа идим.
Бир Ширванширин агибяти бир заман дябдябяли сарай рютбяси алмаг, ан инджя хисслярини классикджясиня
мяджлислярдя ифадя этмяк иди.
Дивардакы гюмюш Аслан мяня дишлярини агардырды. Араз чайы узяриндяки сярхяд кёрпюсю багланмыш иди.
Иран торпагындан Нинонун рухуна йоллар да мёвджуд дейилди.
Мян асяби халда тясбехи чевирмяйя башладым. Бу анда тясбехин сапы гырылды вя кяхряба мунджуглар йеря
сяпялянди.
Узагдан шейпур сяси гялирди. Бу сяс, гёзягёрюнмязин хябярдарлыгы гядяр горхундж вя джазибядар иди.
Пянджяряйя йахынлашдым. Гюняшин сон шюалары алтында тозлу йолларын донуг бир парылтысы вар иди. Гюняш дюз
Шамиран сарайынын тяпясиндя дайанмышды. Тябилин сяси йаваш-йаваш йахынлашырды. Онун сясини йюзлярля,
минлярля адамларын тякрар этдийи “Шахсей... Вахсей. Шах Хюсейн... Вай Хюсейн” сёзляри мюшайият эдирди.
Дёнгяни дёняндя гаршымдакы йолда бир издихам гёрюндю. Гызылла ишлянмиш уч няхянг байраг, гюввятли
аллярдя дашынараг издихамын башы узяриндя далгаланырды. Байрагларын биринин узяриндя бёйюк гызыл
хярфлярля Аллахын йер узюндяки истякли бяндяси алинин ады йазылмышды. Икинджи байрагын гара мяхмяр
парчасы узяриндя сол алин шякли чякилмишди.
Бу, Пейгямбярин гызы Хязряти Фатимянин али иди. Учюнджю байрагда ися бёйюк хярфлярля йалныз бир сёз
йазылмышды: “Хюсейн”, Пейгямбярин нявяси, вариси, шяхид Хюсейн.
Издихам агыр аддымларла кючядян кечирди. Издихамын габагында гара матям либасы геймиш, кюрякляри
чылпаг вя алляриндя агыр зянджирляр тутмуш, гюнахларыны тёвбя эдян диндарлар гедирдиляр. Тябилин ахянгиня
уйгун олараг онлар аллярини галдырыр вя зянджирляр онларын ганайан чийинлярини золаг-золаг эдирди. Онларын
далынджа бир йарым даиря шяклиндя ики аддым иряли бир аддым гери атан энли кюрякли кишиляр гедирдиляр.
Онларын йол бойунджа богуг сясля “Шахсей... Вахсей” чыгыртылары кючяни бюрюмюшдю вя хяр чыгырты сяси
гяляндя онлар йумруглары иля бяркдян чылпаг тюклю синяляриня вурурдулар. Онларын ардынджа белляриня
йашыл гуршаг багламыш вя Пейгямбяр няслиндян олан сейидляр гедирдиляр. Далларынджа аг кяфяня бюрюнмюш,
башлары гырхылмыш вя алляриндя узун хянджярляр тутмуш Мяхяррям шяхидляри гялирди. Онларын симасы гязябли
иди, эля бил онлар башга бир дюнйайа гярг олмушдулар. “Шахсей... Вахсей...” Хянджярляр гёйя галдырылыб,
гырхылмыш кялляляря эндирилирди. Шяхидлярин бюрюнмюш кяфянляри ган ичиндя иди. Шяхидлярин биринин башы
гиджялляниб йеря йыхылды. Онун йанында гедян достлары додагларында илахи бир тябяссюм олан адамы
издихамын ичиндян чыхартдылар.
Мян пянджярянин габагында дурмушдум. Бирдян биря, индийядяк мяня мялум олмайан бир хисс мяни
джайнагына алды. Бу хисс мяним рухумда хябярдарлыг кими сяслянирди вя фядакарлыг арзусу ичими
долдурурду. Мян кючядяки тозларын устюня тёкюлмюш ган дамлаларыны гёрдюм. Шейпурун джазибядар сяси
ися инсанлары гуртулуша чагырыш кими сясляйирди. О ан гялмишди: Гёзюгёрюнмязин сирри, хиласа апаран
кядярин дарвазасы бу иди. Мян додагларымы сыхдым. Хюсейнин байрагыны дашыйанлар габагымдан
кечдиляр. О бири байрагда Хязряти Фатимянин алинин шяклини гёрдюм вя бютюн ашкар олан шейляр
гёзляримин габагындан чякилди.
Тябилин сёнюк сясини йеня эшитдим вя бу сяс ичимдя вяхши бир гышгырыга чеврилди. Мян да бир ан ичярисиндя
издихамын бир хиссясиня чеврилдим. Мян энли кюрякли адамларла эйни гайдада ирялилямяйя башладым вя
мяним ири йумругларым чылпаг синямя зярбя эндирирди. Бир аз сонра йары гаранлыг олан бир мясджидин
сяринлийини хисс этдим вя Имамын наля чалан азаныны эшитдим.
Бири мяня галын бир зянджир верди вя мян кюряйимдя гизилтили бир агры хисс этдим. Бир нечя саат кечди.
Габагымда гениш бир мейдан варды. Инди агзымдан вяхши вя севиндж долу харай чыхды: “Шахсей...
Вахсей...”.
Юзю азилмиш бир дярвиш гялиб дурду гаршымда. Бюрюшмюш дярисинин алтындан онун габыргалары гёрюнюрдю.
Издихамда иштирак эдян минлярджя адамларын гёзляриндя бир инадчылыг ифадя олунурду.
Мейданын гаршы тяряфиндя, шяхид Хюсейнин атыны тямсил эдян, йяхяри гана булашмыш бир ат хярякят
эдирди. Узю азилиб алдян дюшмюш дярвиш вар гюджю иля гышгырырды. О, мис финджаныны гырага туллады вя озюню
атын айаглары алтына атды. Башым гиджяллянди. Чылпаг синямя ири йумруглар зярбя эндирирди. “Шахсей...
Вахсей...” – дейя багырырдылар. Аг либасы гана батмыш бир джаваны йанымдан сюрюйюб апардылар. Узаглардан
сайсыз-хесабсыз мяшалляр гёрюнюрдю. Мян бир мясджидин хяйятиндя отурмушдум. Атрафымдакы адамларын
башларында хюндюр фясляр варды. Онларын гёзляриндян йаш ахырды. Онлардан бири шяхид Хюсейн барядя
мярсийя охумага башлады. Лакин гяхяр ону богдугу учюн мярсийяни ахыра гядяр охуйа билмяди. Айага
дурдум. Издихам сел кими герийя ахмага башлады. Геджя сярин иди. Биз хёкумят бинасынын габагындан
кечдик. Диряклярдя гара байраглар далгаланырды. Сону гёрюнмяйян мяшял издихамы улдузларын акс
олундугу чайы хатырладырды. Эвлярин дамлары адамларда долу иди. Чадралы адамлар тинлярдян бахырдылар.
Консуллугун гапыларында тюфянгляриня сюнгю кечирмиш асгярляр хазыр вязиййятдя дайанмышдылар.
Топ мейданында ибадят эдян издихамын йанындан дявя карваны кечди. Аглайанларын фярйад сясляри
уджалды, гадынлар йеря сярилдиляр вя онларын айаглары солгун ай ишыгында ачыг гёрюнюрдю. Дявялярин белиндя
гурулмуш тахт-ряванда шяхид Хюсейнин аиляси отурмушду.
Онларын ардынджа узюня нигаб тахмыш, шяхид Хюсейнин гатили олан залым Хялифя Йезид гара атда гедирди.
Мейдандан атылан дашлар хялифянин нигабына дяйирди. Йезид атыны бярк сюрмяйя башлады вя тялясик гачыб
Нясряддин шахын сярги салонунун хяйятиндя гизлянди. Эртяси гюн орада Хюсейн барядя шябех олмалы иди.
Шах сарайынын Алмас верандасына гялдик... Орада да гара байраглар асылмышды. Сарайын кешийиндя дуран
бахадурлар да матям либасы гейиб, башларыны аймишдиляр. Шах сарайында йох иди. О, Багешахдакы йай
сарайында иди. Издихам ала-ад-Дёвля кючясиня ахышды. Бирдян-биря мян гаранлыга гярг олмуш Топ
мейданында тяк галдым. Пасланмыш топларын люляляри лагейдликля мяня бахырдылар. Бядяним мин гырмандж
зярбяси йемиш адамын бядяни кими агрыдан гизилдяйирди. Алими белимя вурдум вя белимдя лахталанмыш
ган изинин олдугуну хисс этдим.
Башым гиджяллянирди. Бир аз озюмя гялян кими мейданы кечиб бир бош файтона йахынлашдым. Файтончу
вязиййятими гёрюб гайгыкешликля мяня деди: “Бир аз гёйярчин няджиси тап, ону битки йагы иля гарышдыр вя
йараларына сюрт. Чох кёмяк эдир”.
Йоргун халда файтона миниб отураджагынын архасына йайылдым.
-Шамирана, Ширванширлярин эвиня сюр! – дедим.
Файтончу гырманджы галдырды. О, файтону айри-юйрю, бярбад йолларла сюрдю вя арабир архасына дёнюб
мяня бахырды. Сонра файтончу хейрят долу сясля деди:
-Сиз мёмин адама охшайырсыныз. Сиздян чох хахиш эдирям гялян дяфя мяним учюн дуа эдин. Чюнки
мяним дуа этмяйя вахтым йохдур, ишлямяйим лазымдыр. Адым Зёхраб Йусифдир.
Нинонун гёзляриндян йаш сел кими ахырды. О, диванда отуруб аллярини гойнуна гойараг, сифятини
гизлятмядян аглайырды. Онун алт додагы ашагы дюшмюш, агзы ися ачыг иди. Йанаглары иля бурну арасында
дярин гырышлар гёрюнюрдю. О, хычгырдыгджа онун баладжа бядяни титряйирди. Нино бир кялмя беля сёйлямирди.
Лакин онун киприкляриндян гялян парлаг йаш дяняляри йанагына тёкюлюб сифятиня йайылырды. Мян онун
кядяриня шярик олмуш халда Нинонун габагында дайанмышдым. О, тярпянмирди, гёзляринин йашыны
силмирди, додаглары ися пайыз йарпагы кими асирди. Онун аллярини овуджларымын ичиня алдым. Алляри сойуг
джансыз вя кичилмиш иди. Онун йашлы гёзляриндян опдюм вя о, фикирли шякилдя мяня бахды.
-Нино, - дейя гышгырдым. Нино сяня ня олуб.
О, алини агзына апарды, санки агзыны багламаг истяйирди. Лакин алини ашагы саланда, алинин устюндя диш
йерляри ашкар гёрюнюрдю.
-али хан, мян сяня нифрят эдирям.
Онун сясиндя дярин бир дяхшят хисс олунурду.
-Нино, сян хястялянмисян.
-Йох, мян сяня нифрят эдирям.
О, алт додагыны дишляринин арасында сыхды. Онун гёзляри инджимиш бир ушагын гёзляриня бянзяйирди. Нино,
тикя-тикя олмуш палтарыма, золаг-золаг олмуш ганлы чийинляримя вахимя иля бахырды.
-Нино, ня олуб ахы.
-Мян сяня нифрят эдирям.
О, диванын кюнджюня гысылды, балдырларыны озюня догру гатлайараг чянясини дизляриня дайады. Онун гёз
йашлары бир анлыга дайанды. О, гямли гёзляриля бир йабанчыйа бахан кими мяня бахды. Де гёрюм ня
етмишям, Нино.
О, ахянгсиз, хяйала далмыш тярздя данышмага башлады:
-Сян мяня уряйини ачыб гёстярдин, али хан. Мян валидейнляримин эвиндя идим. Биз чай ичирдик, бир ара
Холландийа консулу бизи Топ мейданындакы эвиня дявят этди. О, Шяргин барбар дини мярасимлярини бизя
гёстярмяк истяйирди. Биз пянджярянин габагында дайаныб йанымыздан кечян тяяссюбкешлярин далгасыны сейр
этмяйя башладыг. Мян шейпур сясини эшитдим вя вяхшиляшмиш сифятляри гёрдюм. Уряйим буланды. Консул
“ишгянджя чылгынлыгы” дейиб пянджяряни баглады, чюнки байырдан тяр вя чирк ийи гялирди. Биз бирдян-биря вяхши
гышгырыглар эшитдик. Тез эшийя бахдыг вя орада джыр-джындыр ичиндя олан бир дярвишин озюню атын айаглары
алтына атдыгыны гёрдюк. Вя сонра... Сонра консул алини узадыб тяяджджюбля деди: “Бу, о....” лакин о,
джюмлясини битирмяди. Мян онун ишаря этдийи йеря бахдым. Издихамын ичиндя синя дёйян вя зянджирля
кюряклярини золаг-золаг эдян бир йерлини гёрдюм. О йерли сян идин, али хан! Мян фанатик бир барбарын
арвады олдугум учюн утаныб йеря гирдим. Мян сянин бютюн хярякятлярини изляйирдим вя консулун
аджыйан бахышларыны хисс эдирдим. Ондан сонра отуруб чай ичдик вя йахуд йемяк йедик – дягиг йадымда
галмайыб. Мян гюдж-бяла иля озюмю орада сахладым, чюнки бизи айыран учурум гяфлятян гялиб гёзляримин
габагында дурду. Али хан гяндж Хюсейн бизим хошбяхтлийимизи мяхв этди. Мян сяни фанатик барбарларын
арасында гёрюрям вя хеч вахт сяня башга гёзля баха билмяйяджяйям.
О, сусду вя кядярли тёврдя отурду. Нино азаб чякирди, чюнки мян оз вятяними вя динджлийими
гёзягёрюнмяздя тапмаг истяйирдим.
-Инди ня оладжаг, Нино.
-Билмирям. Биз артыг хошбяхт ола билмяйяджяйик. Мян бурадан чыхыб узаглара гетмяк истяйирям. Эля бир
йеря гэтмялийям кий, Топ мейданындакы дялини бир да гёрмяйим вя тякрарян сянин узюню гёрмяйим.
Али хан, бурах мяни чыхым гедим.
-Сян харайа гедяджяксян, Нино.
-Эх билмирям - деди вя онун бармаглары кюряйимдяки йаралара тохунду.
-Ахы сян ня учюн беля элядин.
-Сяня гёря, Нино, амма сян буну баша дюшмязсян.
-Йох, - дейя хяйяджанлы шякилдя Нино джаваб верди –мян бурадан о гядяр йорулмушам кий, чыхыб гетмяк
истяйирям. Бу чиркин Асийа мяня азаб верир.
-Мяни севирсянми.
О, тяряддюдля: “хя” дейя джаваб верди вя аллярини дизляринин устюня гойду. Мян ону гуджагыма алыб
йатаг отагына апардым. Ону сойундуруб йериня гойдум, О, дярин бир горху ичиндя гармагарышыг шейляр
сёйляйирди.
-Нино, - дедим, бир-ики хяфтя дёз, ондан сонра Бакыйа эвимизя гедяджяйик. О, йоргун халда башыны
тярпятди вя гёзлярини йумду.
Йухуйа даларкян алими гётюрюб синясиня басды. Узун заман онун йанында отуруб овуджумун ичийля
онун гялбинин дёйюнтюсюню динлядим. Сонра мян да сойунуб онун йанына узандым. Онун бядяни
исти иди. О, ушаг кими сол бёйрю устюндя, дизлярини бюкюб, башыны йорганын алтына салыб йатмышды.
Эртяси гюн Нино сяхяр эркяндян дурду. Устюмдян хоппаныб, хамамханайа догру гетди. Орада суйу
шыппылдада-шыппылдада йуйунурду, лакин мяним орайа гирмяйимя изин вермяди... Орадан чыхандан сонра
гёзлярини мяним бахышларымдан гачырдырды. Онун алиндя мялхямля долу бир габ вар иди. О, тягсирини
баша дюшян адам кими мялхями кюряйимдяки йаралара сюртдю. Сонра нязакятля деди:
-Сян озюню йох, мяни дёймяли идин, али хан.
-Баджармаздым, чюнки бютюн гюню озюм-озюмю дёймюшдюм, артыг гюджюм галмамышды.
О, мялхям габыны кянара гойду. Хидмятчи чай гятирди. Нино тялашла чайыны ичирди вя пярт халда багчайа
бахырды. Сонра бирдян-биря гёзляримин ичиня бахыб деди:
-Бунун мянасы йохдур, али хан. Мян сяня нифрят эдирям вя Иранда галдыгым мюддятдя да нифрят
едяджяйям. Ня эдим, мян буну тяргидя билмярям. Биз айага дурдуг. Багчайа кечиб фявварянин
йанында отурдуг. Товуз гушу йелляня-йелляня габагымыздан кечди. Сонра атамын карети гурулту иля
хяйятя гириб, эвин кишиляря аид олан тяряфиня йанашды. Нино башыны йана айди вя уркякджясиня деди:
-Мян, нифрят этдийим бир адамла да нярд ойнайа билярям.
Гедиб нярдтахтаны гятирдим вя биз пярт вя чашгын халда нярд ойнамага башладыг. Сонра ховуза айилиб,
ховуздакы суда аксимизя тамаша этдик. Нино алини суйа салды вя аксимиз баладжа далгаларда позулуб гетди.
-Кядярлянмя, али хан. Мян сяня нифрят этмирям. Мян бу йад олкяйя вя онун гярибя адамларына нифрят
эдирям. Эля кий, эвимизя чатдыг, хяр шей сюрятля кечиб гедяджяк.
О, сифятини суйун устюня гойду вя бир мюддят беля сахладыгдан сонра башыны галдырды. Су дамлалары
онун йанагындан вя чянясиндян сюзюлюрдю.
-али хан, аминям кий, ушагымыз оглан оладжаг, лакин о вахта хяля йедди ай галыб – дейя Нино сёзюню
битирди. Онун узюндя гурур ифадяси вар иди. Мян онун узюню силдим вя сойуг йанагларыны опдюм. О да
гюлдю.
Инди бизим талейимиз Азярбайджанын гызмар гюняш алтында йанан дюзянлийиндян кечиб, нефт гюлляляринин
ахатясиндя вя дюшмянин ишгалы алтында вя ишгянджяляря мяруз галан Бакыйа тяряф ирялиляйян алайлардан асылы
иди.
Узаглардан йеня мюгяддяс шейпур сяси гялирди. Мян Нинонун алини тутуб, ону тез эвин ичиня апардым.
Сонра граммофону гятириб Гунонун “Фауст” операсындан бир арийа чалдырдым. Бу, ан уджа сясли вал иди.
Нино горху ичиндя мяня сарыларкян, мефистофелин гёдрятли бас сяси узаглардан гялян шейпурун сёнюк
сясини вя “Шахсей-Вахсей” сяслярини батырырды.
Ийирьми йедди.
Анвяр пашанын ордусу пайызын илк гюнляриндя Бакыйа йюрюш эдиб ораны тутду. Бу хябяр базарлара,
чайханалара вя назирликляря йайылды. Шяхярдяки сон рус мюдафиячиляри адж-йалавадж Бакыдан гачыб дянизи
ашмыш, Иран вя Тюркюстана гетмишдиляр. Шяхярин гядим галасынын узяриндя аг хилаллы гырмызы Тюрк байрагы
мюзяффяраня далгаланырды. Арслан Ага тюрклярин Бакыйа гирмясиня даир афсаняви шякилдя Техран
гязетляриндя йазылар чап этдирмишди. Амим асяд-ас-Сялтяня ися тюркляря нифрят этдийи учюн вя эйни
заманда бунунла ингилислярин гылыгына гирмяк истядийи учюн Техран гязетляриндя чыхан йазылары гадаган
этди. Атам баш назирин йанына гетди вя баш назир бир аз тяряддюддян сонра Бакы иля Иран арасындакы гями
рабитясинин йенидян бярпа эдилмясиня иджазя верди. Биз анзялийя гетдик вя орада “Нясряддин” гямиси иля,
азад эдилмиш вятянляри олан Бакыйа гайытмаг истяйян йюзлярля гачгынлары гямийя миндириб шяхяримизя
йола дюшдюк.
Бакы лиманы башларына хюндюр хяз папаг гоймуш асгярлярля долу иди. Илйас бяй гылынджыны сыйырыб гямини
саламлады вя бир тюрк майору да хяфиф Истанбул тюркджясини мюмкюн гядяр бизим Тюрк ляхджясиня
уйгунлашдырыб тянтяняли бир нитг сёйляди. Биз эвимизя гялдийимиз заман ону тямамян дагылмыш вя гарят
едилмиш халда гёрдюк. Нино гюнлярля, хяфтялярля сяхярдян ахшама гядяр эвдар гадын ролуну ифа эдирди.
О, дюлгярлярля мюбахися эдир, гюнлярля мебел дюканларыны гязир вя дярин дюшюнджяляр ичиндя гашларыны
чатараг отагларымызын узунлугунун вя энинин олчюлярини чыхардырды. Нино мемарларла гизли данышыглар
апардыгдан сонра, гюнлярин бир гюню эвдя фяхлялярин сяс кюйюню, бойа, тахта вя суваг ийи хисс этдим.
Бютюн бу гюндялик сяс-кюйлю гармагарышыглыгын мяркязиндя Нино дурурду. О, озюню бу ишляри
тямамян билян бир адам кими апарырды. Чюнки мебел, онларын гойулушу вя дивар кагызларынын сечилмяси
ишиндя она сярбястлик вермишдим.
Ахшамлар ися чякиня-чякиня, лакин эйни заманда севиндж хисси иля гюн арзиндя гёрюлян ишлярдян мяня
мялумат верирди:
-али хан, мяня аджыгын тутмасын. Мян диван йериня асл чарпайы сифариш вермишям. Дивар кагызлары ачыг
рянгли оладжаг, дёшямяйя да халчалар салынаджаг. Ушаг отагына ися аг бойа вуруладжагдыр. Хяр шей Иран
хярямханасындан тямамян фяргли оладжагдыр.
Нино голларыны бойнума долады вя узюню йанагыма сюртдю, чюнки о видждан азабы чякирди. Сонра башыны
йана чевирди, назик дилини агзындан чыхардыб додагларынын узяриндя гяздирди вя дилини бурнунун уджуна
дяйдирмяйя чалышды. Нино имтахан заманы, хякимя мюайиняйя гедяндя, йахуд дяфн мярасиминдя
иштирак эдяндя хямишя беля эдярди. Мян он мяхяррям геджясини йадыма салдым вя халчалары айаг алтына
салмаг, эляджя да авропасайагы маса архасында отурмаг мяня агыр гялся да, Нинойа бу ишлярдя там
сярбястлик вердим. Мяним охдямдя ися дамдан башга бир шей галмырды. Чюнки Нино дамы йенидян
гурмагы планлашдырырмамышды.
Ахянг тозу вя фяхлялярин сяс-кюйю эви долдурмушду. Мян ися атамла эвин дамында отуруб, башымы
йана чевиряряк гюнахкар адам кими дилими Нино кими чыхардыб додагларымын узяриндя гяздирдим.
Атам чох нязакятля:
-Эх, дюнйанын ишляри белядир, али хан. Йуваны диши гуш гурар. Шяртляр хеч да асан олмадыгы халда Нино
озюню Иранда йахшы апарды. Инди нёвбя сяниндир, али хан. Сяня дедийим сёзляри йадындан чыхарма: Артыг
Бакы авропалашыб. Озю да хямишялик!
Эвлярин сяринлийи вя диварлардан асылан рянгарянг халчалар Ирана аиддир.
-Бяс сян ня эдяджяксян, ата.
-Мян да Ирана аидям вя сянин ушагынын догумуну гёрян кими Ирана гедяджяйям. Мян Шамирандакы
евимиздя йашайыб, орада аг дивар кагызларынын вя диван йериня чарпайыларын гялишини гёзляйяджяйям.
-Мяним ися бурада галмагым мясляхятдир, Ата.
Атам “Бяли” дейяряк джидди бир шякилдя башыны тярпятди.
-Билирям. Сян бу шяхяри севирсян, Нино да Авропаны севир. Лакин мянйени байрагымызы севмядим.
Шяхярин сяс-кюйю вя шяхярдяки Аллахсызлыг хавасы да хошума гялмяди.
О сакитджя башыны ашагы салды вя бу анда гардашы асяд-ас-Сялтяняйя бянзяди.
-Мян артыг йашлыйам, али хан. Бютюн бу йениликляря, дёзюмюм йохдур. Сян ися гянджсян вя джясурсан,
сянин бурада галмагын лазымдыр. Азярбайджан олкясинин сяня эхтийаджы вар.
* * *
Алагаранлыгда шяхяримизин кючяляриндя гязиширдим. Сярт бахышлы тюрк патруллары тинлярдя кешик чякирдиляр.
Мян тюрк забитляри иля сёхбят этдим. Онлар мяня Истанбулун мясджидляриндян, Татлы-Судакы йай
геджяляриндян сёхбят этдиляр. Кёхня губернатор бинасынын узяриндя йени Азярбайджан дёвлятинин байрагы
далгаланырды. Парламент да мяктяб бинасында йерляширди. Кёхня шяхяр эля бир йени бир хяйата гядям
гоймушду. Вякил Фятяли хан баш назир тяйин олунмушду. О, ганунлар чыхардыр, гёстяришляр вя амрляр
верирди. Шяхярдян руслары тямизлямяк истяйян Шямси асядуллайевин оглу Мирзя асядулла хариджи ишляр
назири тяйин олунмушду. О, кянар олкялярля мюгавиляляр баглайырды. Индийя гядяр адят этмядийим
дёвлят мюстягиллийи хисси мяни да бюрюмюшдю. Мян йени дёвлят гербини, йени униформалары вя йени
ганунлары севмяйя башладым. Хяйатымда илк дяфя иди кий, мян озюмю оз вятянимин сахиби хисс эдирдим.
Руслар утанджаг халда йанымдан кечир кечмиш мюаллимлярим да мяни хёрмятля саламлайырдылар.
Шяхяр клубунда милли мусиги чалыныр вя халг махнылары охунурду. Йени клуб гайдаларына гёря, клуба
гялян хяр кяс папагыны чыхартмадан орада отура билярди. Илйас бяйля мян джябхядян гайыдан вя йа
джябхяйя гетмякдя олан тюрк забитлярини тябрик эдирдик. Тюрк забитляри бизя Багдад мюхасирясиндян вя
Сина чёлюндяки хярби йюрюшлярдян сёхбят эдирдиляр. Онлар Ливийа чёлляриня, Галисийанын палчыглы йолларына
вя эрмянистан дагларынын гарлы тяпяляриня бяляд идиляр. Мюсялманлыгын гадаган этдийи гануна мяхял
гоймадан тюрк забитляри шампан шярабы ичир, Анвяр пашадан вя дамарларында тюрк ганы ахан бютюн
инсанлары бир байраг алтында бирляшдиряджяк Туран императорлугундан данышырдылар. Мян онларын
сёхбятляриня бёйюк хейрят вя хявясля гулаг асырдым, чюнки бютюн бу валехедиджи мянзяря гёзял вя
унудулмаз бир йуху гядяр джазибядар иди. Бёйюк рясми кечид гюню хярби оркестрляр мусиги сядалары
алтында шяхярин кючяляриндян кечирдиляр. Синяси орден вя медалларла долу олан Анвяр Паша ат белиндя
отуруб хярби хиссянин асгярляри гаршысында чыхыш эдиб йени байрагымызы саламлады. Гюрур вя разылыг хисси
бизи бюрюмюшдю. Биз сюннилярля шияляр арасындакы бютюн фяргляри унудуб Анвяр Пашанын зяриф аллярини
опмяйя вя Османлы хялифяси йолунда олмяйя хазыр идик. Йалныз Сейид Мустафа гарышыглыгдан узаг бир
кюнджя чякилмишди. Онун симасында гязяб вя нифрят хиссляри охунурду. О, Анвяр Пашанын синясини
бязяйян улдузлар вя айпаралар арасында хачлы болгар медалыны да гёрмюшдю. Йабанчы бир динин
символуну бир мюсялманын синясиндя гёрмяк Сейид Мустафаны чох гязябляндирмишди.
Хярби кечиддян сонра Илйас бяй, Сейид Мустафа вя мян булварда отурмушдуг. Агаджлардан пайыз хязяли
тёкюлюрдю. Достларым йени дёвлятин асас ганунлары хаггында мюбахися эдирдиляр. Гянджя йахынлыгындакы
хярби дёйюшлярдян, гяндж тюрк забитляри иля этдийи данышыглардан вя озюнюн мюхарибя тяджрюбяляриндян
Илйас бяй беля гярара гялмишди кий, вятянимизи русларын йени ишгалындан горумаг учюн олкямиздя тяджили
олараг авропасайагы ислахатлар кечирилмялидир.
Илйас бяй деди:
-Мян дейирям кий, олкядя галалар тиксяк, йоллар салсаг вя реформалар апарсаг да, йеня мюсялман олараг
гала билярик.
Сейид гашгабагыны тёкдю, онун гёзляриндян йоргунлуг тёкюлюрдю.
О, сойугганлыгла деди:
-Бир аддым да иряли гет, Илйас бяй. Де кий, адам шяраб ичся да, донуз ати йеся да, йеня йахшы мюсялман
олараг гала биляр. Чюнки авропалылар чохдан кяшф эдибляр кий, шяраб инсанын сагламлыгы учюн хейирлидир,
донуз ати да гидалыдыр. Албяття, инсан бютюн бу сайдыгларыны эдиб йеня да бир мюсялман олараг гала
билир, амма джяннятин гапысында дуран баш мялаикя буна инанмаг истямяйяджяк.
Илйас бяй гюлдю:
-Талим иля донуз ати йемяк арасында бёйюк фярг вар, эля дейилми.– деди.
-Лакин донуз ати йемякля шяраб ичмяк арасында фярг йохдур. Тюрк забитляри ачыг-айдын шяраб ичирляр,
онларын униформаларында да хачлы нишанлар вар.
Достларымын мюбахисясини динляйирдим. Бирдян Сейид дейя мюраджиятля сорушдум.
-Чарпайыда йатмагла вя йемяк йейяркян чянгял бычаг ишлятмякля, йеня да мюсялман олараг галмаг
олармы.
Сейид нявазишля гюлдю:
-Сян хямишя йахшы бир мюсялман олараг галаджагсан. Мян сяни Техранда Мяхяррям гюнюндя
гёрмюшям.
Мян джаваб вермядим. Илйас бяй хярби папагыны дюзялтди:
-Сян эвини мюасир мебеллярля вя ачыг рянгли дивар кагызлары иля бязяйиб Авропасайагы шякля салмаг
истяйирсян, догрудурму.
-Бяли, Илйас бяй, догрудур.
О, гятиййятля деди:
-Бу чох гёзял гярардыр. Бакы артыг олкямизин пайтахтыдыр. Олкямизя аджняби сяфирляр гяляджяк. Онлары
гябул этмяк учюн эвляря вя дипломатларын ханымлары иля сёхбят эдя билян ханымлара эхтийаджымыз вардыр.
Али хан,сянин арзуладыгымыз формада беля бир арвадын вар вя тезликля сяня мюнасиб эвин да хазыр
оладжагдыр. Сян хариджи ишляр назирлийиндя ишлямялисян.
Мян гюлдюм.
-Илйас бяй, сян мяним арвадым вя озюмля эля данышырсан кий, эля бил биз бейнялхалг анлашма мейданында
йарыша хазырланмыш атларыг. Йохса, эля фикирляширсян кий, мян оз эвими бизим бейнялхалг мянафеляримиз
наминя йенидян дюзялтдирмишям.
-аслиндя беля олмалыдыр – дейя Илйас бяй фикрини гяти шякилдя ифадя этди. Онун хягигятян йердян гёйя
гядяр хаглы олдугуну хисс этдим. Хягигятян хяр кяс Азярбайджанын йохсул вя гызмар гюняшдян йанмыш
торпагларында гурмаг истядийимиз бу йени дёвлятя хидмят этмялидир.
Мян эвя гетдим. Нино йеря паркет дёшянмясиня, диварлара йаглы бойа чякилмясиня вя рясм таблоларынын
дивардан асылмасына хеч бир этираз этмядийими гёрюб урякдян гюлдю вя онун гёзляри бир вахт Иса
булагындакы мешя золагында кечирдийимиз геджя олдугу кими парылдады.
* * *
Бу вахтлар мян атла чёля тез-тез гедирдим. Орада йумшаг гумун узяриня узаныб саатларла гюняшин
гярбдя батмасыны изляйирдим. Тюрк гошунлары йанымдан кечиб гедирдиляр. Тюрк забитляринин сифятини гям
вя хяйяджан бюрюмюшдю. Йени дёвлятимизин сяс-кюйю дюнйа мюхарибясинин узагларда атылан топ сяслярини
батырмышды. Лакин чох-чох узагларда тюрклярля мюттяфиг олан болгарларын гошунлары дюшмянин хюджумлары
гаршысында гери чякилмяйя башламышдылар.
Тюркляр: “Джябхя йарылмышдыр” дейирдиляр. Ону йенидян бярпа этмяк гейри-мюмкюндюр. Онлар артыг
шампан шярабы ичмирдиляр.
Джябхядян хярдян бир хябяр гялирди. Хябяр гяляндя да илдырым кими тасир гёстярирди. Чох узагларда
Мондрос адланан бир лиманда бели бюкюлмюш бир адам Ингилтярянин “Агамемнон” адлы хярби гямисиня
чыхмышды. Бу бели бюкюлмюш адам Османлы императорлугунун донанма назири олан Хюсейн Рауфбяй
иди. О, атяшин дайандырылмасына даир мюгавиля багламаг барядя хялифядян вякалят алмышды. Рауф бяй
масанын узяриня айилди вя бир кагыз парчасына имзасыны гойду. Бу ан шяхяримизин хакими олан Анвяр
пашанын гёзляри йашла долду.
Туран империйасынын маршы бир даха Бакынын кючяляриндя эшидилди. Амма бу дяфя бу марш эля бил
матям маршы кими сяслянирди.
Анвяр паша ан шаханя униформаларыны вя аг алджяклярини гейиб атынын йяхяриндя дик отурараг, хярби
хиссялярин габагындан кечирди. Тюрк забит вя асгярляринин сифятляриндя хеч бир ифадя йох иди. Османлы
байрагы бюкюлдю, тябилляр вурулду вя Анвяр паша аг алджякли алини галдырараг асгярлярини саламлады. Хярби
хиссяляр шяхярдян чыхырдылар вя онлар Истанбул мясджидляринин, Босфор богазындакы гёзял сарайларын, хялифя
олан арыг кишинин вя онун айниндяки Пейгямбяр джюббясинин хяйали мянзярясини йаддашымызда гойуб
гедирдиляр.
Бир нечя гюн сонра сахилдя дайанмышдым. Бу анда Наргин адасынын архасындан ингилис ишгал гошунларыны
гятирян илк гямиляр гёрюнмяйя башлады. Ингилис гошунларынын команданы олан генералын мави
гёзляри,назик быглары, энли вя гюджлю алляри вар иди. Йени Зеландийалылар, канадалылар вя Австрийалылар
шяхяримизя ахышырдылар. Инди шяхяримизин хяр йериндя бизим олкямизин байраглары йанында ингилис
байраглары да далгаланырды.
Бир гюн баш назир Фятяли хан Хойски телефон эдиб, хахиш этди кий, онун назирлийиня галим. Эртяси гюн онун
йанына гетдим. Отагына гирдийим заман о, одлу бахышларыны мяня зилляди:
-али хан, ня учюн сиз индийя гядяр дёвлят вязифясиндя дейилсиниз.
-Мян озюм да буну билмирям.
Онун масасынын устюндяки хяритяйя бахыб, видждан азабы чякя-чякя дедим.
-Фятяли хан, мян бютюн варлыгымла вятянимя баглыйам.
Амринизя хазырам.
-Эшитмишям кий, сиздя хариджи дилляри ойрянмяк истедады вардыр. Ингилис дилини нечя вахта ойряня билярсиниз.
Мян бир аз чашгынлыгла гюлдюм.
-Фятяли хан, мяним ингилис дилини ойрянмямя люзум йохдур, чюнки ингилис дилини билирям.
Фятяли хан ири башыны креслонун архасына сёйкяйиб хеч бир шей демяди. Сонра бирдян сорушду:
-Нино неджядир.
Баш назирин мяним арвадымын неджя олмасыны сорушмасы мяни тяяджджюбляндирди.
-Чох саг олун, алахязрят, арвадым йахшыдыр.
-О да ингилис дилини билирми.
-Бяли, билир.
О, энли быгларыны тумарлайараг йеня да сусду.
Мян сакит тярздя дедим:
-Фятяли хан, ня истядийинизи билирям. Мяним эвим бир-ики хяфтяйя хазыр оладжаг. Нинонун шифонериндя
чохлу ахшам гейимляри вардыр. Икимиз да ингилисджя билирик вя няхайят эвимиздя ичиляджяк шампан
шярабларынын пулуну да озюм одяйярям.
Баш назир быгларынын алтындан гюлюмсяди вя онун гёзляри йашарды:
-Багышлайын мяни, али хан. Мян сизи тяхгир этмяк истямирдим. Бизим сизин кими адамлара бёйюк
эхтийаджымыз вар. Ханымы авропалы олан, сойлу бир аилядян чыхан, ингилиджя билян вя эви да зийафятляря уйгун
ола биляджяк адамлар олкямиздя чох дейил. Мясялян мяним ингилис дилини ойрянмяйя хеч вахт пулум вя
вахтым олмайыб, хяля гала кий, эвим, йахуд авропалы бир арвадым олсун.
Он выглядел усталым.
- С этого дня вы назначаетесь атташе западноевропейского отдела, сказал он, взяв ручку. - Ступайте к министру иностранных дел Асадулле. Он расскажет, в чем будут заключаться ваши обязанности. И... И... только не обижайтесь... не могли бы вы закончить ремонт вашего дома через пять дней. Мне очень неловко обращаться к вам с подобной просьбой.
- Слушаюсь, ваше превосходительство! - твердо ответил я и вышел из кабинета, унося в душе чувство, будто я намеренно обманул своего старого и верного друга.
Дома я застал Нино, перемазанную шпаклевкой и краской. Она стояла на стремянке и вбивала в стену гвоздь, на котором должна была висеть картина. Наверное, она очень удивилась бы, узнав, что, вбивая этот гвоздь, оказывает Родине важную услугу. Поэтому я не стал говорить ей этого, а лишь поцеловал ее измазанные пальчики и одобрил предложение купить ледник для хранения иностранных вин.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ
"Есть ли у вас тетя. - Нет, у меня нет тети, но мой слуга сломал правую ногу".
"Вам понравилось путешествие. - Да, путешествие мне понравилось, но по вечерам я предпочитаю есть только фрукты".
Упражнения в учебнике английского языка были ужасно глупыми. Нино захлопнула учебник.
- По-моему, мы достаточно знаем английский, чтобы выиграть сражение. Ты мне лучше скажи, тебе приходилось когда-нибудь пить виски.
- Нино! - в ужасе воскликнул я. - Ты говоришь прямо как в этом учебнике!
- Извини, Али хан, наверное, я не так понимаю служение Родине, поэтому болтаю глупости. А кто будет у нас сегодня. - с притворной покорностью спросила она.
Я стал перечислять ей имена английских дипломатов и офицеров, приглашенных на сегодня к нам. Нино слушала меня, гордо подняв головку. Она прекрасно знала, что ни один министр или генерал в Азербайджане не имеет того, что есть у ее мужа - интеллигентную жену, получившую западное воспитание, знающую английский, да еще к тому же и из княжеского рода.
- Я пробовала виски, - с отвращением на лице сказала она, - горькая, противная вещь. Его потому и смешивают с содовой.
Я обнял свою жену, и она радостно посмотрела на меня.
- Удивительная у нас жизнь, Али хан. То ты держал меня в гареме, а теперь я служу развитию культуры нашей Родины.
Мы спустились в гостиную. Отлично вымуштрованные слуги стояли у стен, по которым были развешаны пейзажи, изображения животных. По углам - мягкие кресла, на столе - цветы.
- Помнишь, Али хан, как я прислуживала тебе, нося в ауле воду.
- А что тебе нравится больше.
Раздался звонок в дверь. Губы Нино напряглись и нервно дрогнули, но это оказались всего лишь родители Нино и Ильяс бек, одетый в парадный мундир. Он медленно оглядел комнату и покачал головой.
- Мне тоже следует жениться, Али хан. Не знаешь, у Нино случайно нет двоюродной сестры.
Мы с Нино стояли в дверях и пожимали сильные руки англичан. Офицеры были невысокими и краснолицыми. Их голубоглазые женщины носили перчатки, вежливо смеялись, с любопытством оглядываясь по сторонам. Судя по всему, они ожидали, что им будут прислуживать евнухи, а полуобнаженные танцовщицы исполнят танец живота.
У Нино перехватило дыхание, когда какой-то молодой лейтенант наполнил рюмку виски и, не разбавляя его содовой, залпом выпил. В гостиной было шумно, вопросы сыпались потоком, и диалоги очень напоминали упражнения из учебника английского языка.
- Давно вы замужем, миссис Ширваншир.
- Скоро два года... Да, в свадебное путешествие мы поехали в Иран... Мой муж обожает лошадей... Нет, в поло он не играет... Вам нравится наш город.
- Да, я так рада, что увидела Баку.
- Ну что вы! Ведь мы не дикари! В Азербайджане давно уже нет многоженства. А про гаремы я только в романах читала.
Нино взглянула на меня, от еле сдерживаемой улыбки у нее подрагивал кончик носа. Какая-то майорша спросила, была ли Нино хоть раз в опере. Нино скромно потупила глазки и ответила:
- Да, была, и еще я умею читать и писать. - С этими словами она предложила посрамленной майорше сэндвич.
Молодые англичане - дипломаты, офицеры - расшаркивались перед Нино, их руки словно ненароком касались ее пальчиков, а взгляды блуждали по обнаженным плечам.
Я отвернулся. Мирза Асадулла стоял в углу, спокойно покуривая сигару. Свою жену он никогда и ни при каких условиях не вывел бы на обозрение стольких мужчин. Нино же была грузинкой, христианкой, а, следовательно, по мнению Асадуллы, создана для того, чтобы выставлять свои руки, плечи чужим взглядам.
Гнев и обида душили меня. Долетавшие до меня обрывки разговора казались мне неприличными и оскорбительными. Я опустил глаза, чтобы не видеть, как эти чужие мужчины обступили Нино в противоположном углу.
- Благодарю, - вдруг услышал я ее хриплый голос, - вы очень любезны.
Я взглянул на нее и увидел, как она вся залилась румянцем, а на лице ее написан ужас. Она подошла ко мне, взяла под руку, словно ища опоры, и тихо проговорила:
- Али хан, ты теперь понимаешь, что я испытывала в Тегеране, выдерживая натиск твоих тетушек и сестер. Что мне делать с этими мужчинами. Я не хочу, чтобы они так смотрели на меня.
Сказав это, Нино отошла к майорше, и я услышал ее голос:
- Вы непременно должны хоть раз побывать в нашем театре. Сейчас Шекспира переводят на азербайджанский язык. На следующей неделе должна быть премьера "Гамлета".
Я вытер пот со лба и вспомнил о суровых законах гостеприимства. "Если гость даже отрежет голову твоему сыну и явится с ней в твой дом, ты должен принять его, накормить и почитать, как гостя". Так гласит древняя заповедь. Правило мудрое, но до чего же трудно иногда выполнить его.
- У вас прекрасная супруга и замечательный дом, Али хан! - воскликнул один из лейтенантов, и муки мои возросли стократ.
Этот офицер, наверное, очень удивился бы, узнав, что не получил пощечины только из политических соображений. Подумать только, какой-то щенок позволяет себе громко, при всех обсуждать достоинства моей жены! Рука моя, державшая рюмку коньяка, дрожала, и несколько капель пролились на пол.
Я подошел к седоусому дипломату, сидящему в углу, и предложил ему сладостей. У него были желтые зубы и толстые, короткие пальцы.
- У вас истинно европейский дом, Али хан, - проговорил он на чистом персидском языке.
- Я живу по обычаям своей страны.
Он внимательно посмотрел на меня.
- Есть большая разница между культурами Ирана и Азербайджана.
- Несомненно. Мы опередили Иран лет на сто. Следует учесть, что у нас хорошо развита промышленность и есть железные дороги. К сожалению, русские затормозили наше культурное развитие. У нас мало врачей и учителей. Я слышал, что наше правительство собирается отправить способных молодых людей в Европу, чтобы восстановить все утерянное за время российского господства.
Я предложил ему виски, старик отказался.
- Я двадцать лет прослужил консулом в Иране. Мучительно было видеть, как исчезает древняя культура, как современный Восток пытается подражать западной цивилизации, как они попирают традиции своих предков. Впрочем, возможно, вы правы. Образ жизни - это личное дело каждого. Как бы там ни было, я должен признать, что ваша страна вполне созрела, чтобы стать такой же независимой, как, к примеру, республики Центральной Америки. Мне кажется, наше правительство вскорости признает государственную независимость Азербайджана.
В противоположном углу зала Асадулла разговаривал с родителями Нино и Ильяс беком.
- О чем говорил старик. - спросил Асадулла, когда я подошел и ним.
- Он считает меня безумцем, но Англия скоро признает наш суверенитет. Мирза Асадулла облегченно вздохнул.
- Вы отнюдь не безумец, Али хан.
- Благодарю, господин министр, но, боюсь, я, в самом деле, безумец.
Он пожал мне руку, поклонился гостям и ушел. В дверях он задержался, чтобы поцеловать руку Нино, и я увидел, как Нино с таинственной улыбкой на губах что-то шепчет ему. Асадулла, соглашаясь, кивнул головой.
Гости разошлись в полночь. Гостиная пропиталась запахом виски и табачного дыма. Ощущая огромную усталость и облегчение, мы поднялись по лестнице, вошли в спальню, и тут нас с Нино охватило удивительное детское желание шалить. Нино зашвырнула куда-то в угол свои бальные туфельки, прыгнула на кровать, скрипя пружинами. Ее нижняя губка потянулась к кончику носа. В эту минуту моя жена была похожа на маленькую обезьянку. Она надула щеки и ткнула в них пальцами. Со звонким хлопком воздух вырвался из ее губ.
- Ну что, спаситель Отечества, ты доволен. - кричала Нино, подпрыгивая на кровати.
Она соскочила на пол, подбежала к зеркалу и с удивлением стала разглядывать себя.
- Нино ханум Ширваншир - азербайджанская Жанна д'Арк. Ну, майорша, здорово я провела тебя - ах, я в жизни не видела евнуха!
Она со смехом захлопала в ладоши.
На Нино было светлое, свободное в талии платье. С нежных мочек ушей свисали длинные серьги. В свете лампы тускло поблескивали жемчужины ожерелья. Руки были по-девичьи нежны и красивы. Черные волосы спадали до самой поясницы Что-то новое появилось в красоте стоящей перед зеркалом Нино, и эта новизна казалась мне очаровательной.
Я приблизился к ней, европейская княжна с сияющими от счастья глазами поклонилась мне. Я обнял ее, и мне показалось, что эту женщину я обнимаю впервые. У нее была нежная и ароматная кожа, меж полураскрытых губ сверкали жемчуга зубов.
Мы впервые сели на край нашей кровати. Я обнимал европейскую женщину, ее длинные пушистые ресницы щекотали мои щеки, глаза были полны восторга. Никогда еще я не испытывал подобного восторга. Я взял ее за подбородок и приподнял головку, любуясь мягкими чертами лица, влажными, полураскрытыми губками, сверкающими из-под полуприкрытых век глазами.
Я погладил ее спину, и Нино бессильно обмякла в моих объятиях. Мы позабыли обо всем на свете - и о ее вечернем платье, и о европейской кровати - полуобнаженная Нино лежала передо мной на глиняном полу в дагестанском ауле. Я крепко сжимал ее плечи...
И вдруг оказалось, что мы с ней, одетые, лежим под великолепной европейской кроватью на светлом германском ковре. Нино была неподвижна, я ощущал лишь ее слабое дыхание, мысли мои снова смешались, и я перестал думать и о старом англичанине, и о молодых офицерах, и о будущем нашей республики.
Потом мы лежали друг подле друга и глядели в висящее над нами зеркало.
- Платье совсем измялось, - сказала вдруг Нино, и в ее голосе слышалось счастье.
Мы сели. Нино опустила голову мне на колени.
- Интересно, что сказала бы на это майорша. Она, наверное, спросила бы: разве Али хан не знает, для чего существует кровать.
Она поднялась.
- Не будет ли господин атташе любезен соблюсти дипломатический протокол, принятый во всем мире, раздеться и занять место на брачном ложе. Полусонный, я, ворча, встал, разделся, швырнул куда-то одежду и лег между двумя простынями рядом с Нино. Так мы и заснули.
***
Шли недели. Мы снова принимали гостей, они пили виски и хвалили наш дом. Грузинское гостеприимство Нино не знало границ, она танцевала с молодыми лейтенантами, чинно беседовала со старыми чиновниками о подагре, рассказывала англичанам о царице Тамаре, и те были уверены, что великая царица царствовала и в Азербайджане.
Я проводил дни в своем просторном кабинете в министерстве, готовил проекты дипломатических нот, читал зарубежную корреспонденцию, а в свободные минуты любовался из окна видом на море.
Постоянно веселая и беззаботная Нино приходила ко мне. К моему удивлению, она подружилась с министром иностранных дел Асадуллой, ухаживала за ним, когда он приходил к нам, рассуждала с ним о нравах общества. Иногда же они сидели в углу и о чем-то таинственно шептались.
- Чего ты хочешь от Мирзы. - спросил я как-то.
Она улыбнулась.
- Я хочу стать первой женщиной - заведующей протокольным отделом министерства иностранных дел.
Мой стол был завален письмами, сообщениями, призывами. Создание нового государственного устройства шло полным ходом, и мне доставляло особое удовольствие вскрывать конверты с нашим новым государственным гербом.
Около полудня курьер принес мне стопку газет. Я раскрыл правительственную газету и на третьей странице обнаружил свое имя, напечатанное крупным шрифтом. Ниже следовал текст:
"Атташе министерства иностранных дел Али хан Ширваншир назначен на новый пост в парижском консульстве".
Далее шла статья, восхваляющая мои достоинства. По стилю статьи нетрудно было догадаться, что написал ее ни кто иной, как Арслан ага.
Я ринулся в кабинет министра, резко распахнул дверь.
- Мирза Асадулла, что это значит. - воскликнул я.
Он засмеялся.
- Это сюрприз для вас, друг мой! Я обещал это вашей супруге. Париж это лучшее место для вас с Нино.
Гнев душил меня. Я скомкал газету и, отшвырнув ее в угол, закричал:
- Нет такого закона, Мирза, который заставил бы меня на долгие годы покинуть Родину!
Мирза Асадулла был изумлен.
- Чего вы хотите, Али хан. Это самая почетная должность в министерстве иностранных дел. Вы достойны ее.
- Но я не хочу уезжать в Париж, и если меня будут принуждать к этому, подам в отставку. Я ненавижу чужой мир, ненавижу чужие улицы, чужих людей, чужие обычаи. Но вам, Мирза, никогда не понять этого.
Он спокойно кивнул.
- Что ж, если вы настаиваете, то можете оставаться здесь.
Я бросился домой, задыхаясь, взбежал по лестнице.
- Нино, - крикнул я, - я не могу допустить этого, не могу, пойми!
Нино побледнела, я увидел, как задрожали ее руки.
- Но почему, Али хан.
- Пойми меня правильно, Нино. Я люблю эту плоскую крышу над головой, люблю степь, люблю море. Я люблю этот город, старую крепость, мечети в узких улочках, я буду задыхаться без всего этого, как рыба, выброшенная на сушу.
Она на мгновение закрыла глаза, потом бессильно прошептала:
- Жаль...
Я сел, взял в ладони ее руки.
- В Париже я буду несчастен, как ты в Иране. В чужом окружении я буду тонуть, как в водовороте. Вспомни шамиранский дворец, гарем. Ты не смогла вынести Азию, я не смогу выжить в Европе. Давай же останемся здесь, в Баку, ведь здесь так незаметно переплелись Европа и Азия. Не смогу я уехать в Париж. Там нет ни мечети, ни крепости, ни Сеида Мустафы. Мне необходимо дышать воздухом Азии, чтобы выносить эту орду иностранцев, нахлынувших в Баку. Ты возненавидела меня во время мухаррема, я буду ненавидеть тебя в Париже. Не сразу же, но после какого-нибудь карнавала или бала, куда ты потащишь меня, я начну ненавидеть этот чужой мир и тебя. Поэтому я должен оставаться здесь. Я здесь родился и здесь хочу умереть.
Нино молча слушала меня. Когда я кончил говорить, она наклонилась ко мне, погладила мои волосы:
- Прости свою Нино, Али хан. Я была дурой. Не знаю, почему мне показалось, что ты легко можешь привыкнуть ко всему, к любому месту. Мы остаемся. Не будем больше говорить о Париже.
И она нежно поцеловала меня.
- Наверное, нелегко быть женой такого человека, как я.
- Нет, Али хан, нет...
Она коснулась пальцами моих щек. Моя Нино была сильной женщиной. Я знал, что сейчас убил ее самую заветную мечту.
- Когда у нас родится ребенок, - сказал я, сажая ее к себе на колени, - мы поедем в Париж, Лондон, Берлин, Рим. Мы ведь еще не были в свадебном путешествии. Проведем лето там, где тебе больше понравится. И каждое лето мы будем ездить в Европу, ведь я - не тиран. Но мой дом должен быть на земле, которой я принадлежу. Потому что я - сын нашей степи, нашего города и солнца.
- Да, - согласилась Нино, - и к тому же ты - хороший сын, о Европе забыто. Но твой ребенок не должен быть сыном ни степи, ни песков. Пусть это будет дитя только Али и Нино. Да.
- Да, - сказал я, давая тем самым согласие быть отцом европейца.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ
- У твоей матери были очень тяжелые роды, Али хан. Но ведь в то время не принято было приглашать к своим женам европейских врачей.
Мы сидели с отцом на крыше, и голос его звучал грустно:
- Когда у твоей матери усилились схватки, мы дали ей выпить толченые бирюзу и алмаз. Но это не очень помогло ей. Чтобы ты стал набожным и храбрым, мы повесили твою отрезанную пуповину на восточной стене между саблей и Кораном. Потом ты носил ее на шее, как талисман, и ни разу не заболел. А в три года ты сорвал этот амулет с шеи и выбросил, вот с тех пор и начались твои болезни. Сначала, чтобы отогнать их от тебя, мы ставили в твоей комнате вино, сладости, раскрасили петуха и пустили в твою комнату. Но ты продолжал болеть. Потом нашли какого-то знахаря, живущего в горах. Он привел с собой корову. Корову закололи, знахарь распорол ей брюхо, вытащил кишки, а тебя положил в брюхо. Через три часа тебя достали оттуда, ты был весь красным. Но все болезни, как рукой сняло.
Из дома доносились глухие, протяжные стоны. Я сидел неподвижно, и не слышал ничего, кроме этих стонов. Они становились все громче и всё отчаянней.
- Сейчас она проклинает тебя, - спокойно промолвил отец. - Все женщины во время родов проклинают своих мужей. В старину после родов закалывали барана, и женщина кропила его кровью постель мужа и ребенка, чтобы изгнать из дома злых духов, которых она призывала во время родов на голову мужа.
- Сколько это может продлиться, отец.
- Часов пять, шесть, может, десять. У Нино узкий таз.
Он умолк. Может быть, вспомнил мою маму, которая умерла при родах. Потом он неожиданно поднялся.
- Подойди сюда.
Мы разулись и опустились на колени на коврики для намаза. Сложили руки - правую поверх левой - и отец сказал:
- Сейчас мы можем помочь ей только этим, но молитва важней любого врача.
С этими словами отец поклонился и начал молиться по-арабски:
- Бисми-ллахи-еррахмани-рахим. Во имя Аллаха милостивого и милосердного.
Кланяясь на коврике, я повторял за ним слова молитвы:
- Альхамду-лиллахи-раби-л-алемин-ар-рахмани-рахим-малики-яумидин. Слава Аллаху, Господу миров, милостивому, милосердному, держащему в своем распоряжении день суда.
Я закрыл лицо руками. Стоны Нино продолжали доноситься до, моего слуха, но теперь они уже не действовали на меня. Мои губы сами собой шептали аяты Корана:
- Ийяка-на-буду-ваийяка-настаин. Тебе поклоняемся, и у тебя просим помощи.
Ладони мои бессильно опустились на колени, и я в полнейшей прострации слушал шепот отца:
- Ихдинас сирата-лмустагим сирата-ллазина-анаммта-алаихим. Веди нас путем прямым, путем тех, которых ты облагодетельствовал.
Красные узоры на коврике сливались в одно целое. Я приник лицом к ковру:
- Гаира-лмагдуми-алаихим-вала-ззалвн. Не тех, которые под гнетом, не тех, которые блуждают.
Мы лежали, распростершись пред ликом Всевышнего, и повторяли на языке арабских бедуинов молитвы, которые некогда в Мекке Аллах вложил в уста Пророка.
Крики Нино стихли. Я сидел на ковре, перебирал четки и шептал про себя тридцать три имени Всевышнего.
Кто-то коснулся моего плеча. Я поднял голову, увидел чье-то улыбающееся лицо. Человек что-то говорил мне, но я не слышал его слов. Отец тоже смотрел на меня. Я встал и медленно спустился по ступенькам.
Занавески в комнате Нино были задернуты. Я подошел к кровати. Нино лежала бледная, вся в слезах. Она молча улыбнулась мне, а потом на чистом азербайджанском языке, на котором она почти не говорила, прошептала:
- Девочка, Али хан, очень красивая девочка. Я так счастлива.
Я сжал ее ледяные руки. Нино закрыла глаза.
- Не позволяйте ей спать, Али хан, она должна некоторое время бодрствовать.
Я коснулся пальцем пересохших губ Нино, она бессильно посмотрела на меня. Женщина в белом переднике протянула мне сверток, в котором лежала маленькая, сморщенная куколка. У нее были маленькие пальчики и большие бессмысленные глаза. Куколка плакала, широко раскрыв ротик.
- Ты только погляди, какая она красавица, - сказала Нино, играя ее пальчиками.
Я взял сверток. Куколка уже заснула, и ее сморщенное личико было очень серьезным.
- Назовем ее Тамарой. - прошептала Нино.
Я согласился, потому что это имя носили и христианки, и мусульманки.
Кто-то вывел меня из комнаты. Взгляды всех были устремлены на меня. Мы с отцом вышли во двор.
- Возьмем коней и поскачем за город, - предложил отец. - Нино скоро уже сможет уснуть.
Мы вскочили на коней и галопом понеслись меж песчаных холмов. Отец что-то говорил, и до меня с трудом дошло, что он пытается утешить меня. Не знаю, почему он решил, что я нуждаюсь в утешении, я был чрезвычайно горд, что у меня родилась эта сонная, задумчивая девочка с бессмысленными глазами.
***
Снова потекли дни, одинаковые, как камешки на четках. Нино подносила Куколку к груди, тихо напевала ей по ночам грузинские песни и, глядя на это свое маленькое, сморщенное подобие, задумчиво качала головой. Со мной она обращалась пренебрежительно, даже жестоко, потому что я был мужчиной, существом, неспособным перепеленать ребенка.
Я проводил дни в министерстве. Иногда Нино вдруг звонила ко мне и сообщала об очередном чрезвычайно важном событии:
- Али хан, Куколка засмеялась и потянулась ручкой к солнцу.
- У нас очень умная Куколка, Али хан, я показала ей стеклянный шарик, и она долго разглядывала его.
- Послушай, Али хан, Куколка что-то рисует пальчиком у себя по животику. Она, наверное, будет очень талантливой.
В то время как наша Куколка рисовала что-то у себя на животике и играла со стеклянным шариком, большие дяди в далекой Европе играли с границами, армиями и государствами. Я перечитал лежащую у меня на столе информацию и посмотрел на карту, испещренную зыбкими границами сегодняшнего мира. Таинственные люди с труднопроизносимыми именами заседали в Версале и решали будущее Востока. Лишь прибывший из Анкары светловолосый генерал осмелился оказать победителям безнадежное сопротивление. Наша родина Азербайджан - была признана европейскими странами суверенным государством.
Когда Ильяс бек узнал, что английские оккупационные войска уходят из Азербайджана, его восторгам не было конца. Мне пришлось приложить немало усилий, чтобы остудить его пыл.
- Теперь мы совершенно свободны, - говорил Ильяс бек, - на нашей земле не осталось ни одного иностранного солдата.
Я подвел его к карте.
- Взгляни, Ильяс бек, Турция и Иран были нашим естественным укрытием, но сейчас они обессилели. Мы повисли в пустоте, и на нас надвигаются сто шестьдесят миллионов русских, жаждущих нашей нефти. Пока здесь были англичане, ни один русский - будь он белым или красным - не осмелился бы перейти нашу границу. Но как только англичане уйдут, здесь останемся только мы с тобой, да еще пара полков, которые мы сможем собрать.
Ильяс бек беззаботно замотал головой.
- Ну, о чем ты говоришь! У нас есть дипломаты, чтобы заключить с русскими мирные договоры. Перед армией стоят другие задачи. - Он указал на наши южные границы. - Армия должна отправиться вот сюда, на границу с Арменией. Там вспыхнул бунт. Уже есть приказ министра обороны генерала Мехмандара.
Англичане ушли из города. Празднично украшенными улицами ушли и наши войска, направляясь к границе с Арменией, а на границе с Россией, в Яламе остались только пограничники и несколько чиновников. Мы в министерстве готовили проекты договоров как с красными, так и с белыми, а мой отец уезжал в Иран.
Мы с Нино прощались с ним в порту. Отец грустно смотрел на нас и не спрашивал, собираемся ли мы ехать за ним.
- Что ты будешь делать в Иране.
- Может быть, женюсь, - рассеянно отвечал он, целуя нас. - Я буду навещать вас. Не переживайте, если это государство погибнет, у меня есть несколько имений в Мазандаране.
Отец взошел по трапу, потом долго стоял на палубе, глядя на нас, на крепость, на величественную Девичью башню, на город, на степь...
В Баку было знойно, занавески на окнах в министерстве были полуопущены.
Прибыли послы из России. У них были неприятные, хитрые лица. Они равнодушно и торопливо подписали уйму документов, договоров, статей, примечаний, поправок и уехали.
Улицы тонули в песке и пыли. Ветер играл обрывками бумаг. Мои тесть и теща уехали на лето в Грузию.
А границу в Яламе по-прежнему охраняли несколько пограничников.
- Асадулла, - сказал я министру, - в Яламе по ту сторону границы стоят тридцать тысяч красных.
- Наше дело - заключить договоры, - зло сказал он. - Остальное в руках Аллаха.
Я вышел на улицу. У входа в парламент стояли часовые, их начищенные штыки ярко блестели под солнцем. В самом парламенте яростно спорили депутаты от различных партий. Русские рабочие грозили начать новую забастовку, если не будут разрешены поставки нефти в Россию.
Люди собирались в чайханах, читали газеты, играли в нарды. Дети возились в раскаленной пыли. Казалось, небо низвергало на нас потоки пламени.
- Вставайте к молитве! Вставайте к молитве! Лучше молиться, чем спать - доносилось с минарета.
Я не спал, а просто лежал с закрытыми глазами. Мысли все время возвращались к тридцати тысячам солдат, стоящих на границе в Яламе.
- Очень жарко, Нино, - сказал я, - наша Куколка еще не привыкла к такой жаре. Ты ведь тоже любишь деревья, тень, воду. Поехала бы на лето к родителям в Грузию.
- Нет, - серьезно отвечала Нино, - я не хочу уезжать.
Я не стал настаивать, а Нино сидела задумчивая и хмурая.
- Мы должны уехать все вместе, Али хан, в городе очень жарко. Ведь у тебя есть в Гяндже имение, там сад, виноградник, давай уедем туда. Ведь там твоя родина, и Куколка наша будет в прохладе.
Против этого нечего было возразить. Мы собрались и уехали. Наш вагон украшал новый герб Азербайджана.
От железнодорожной станции в Гянджу вела широкая, пыльная дорога. Пересохшая река разделяла мусульманские и христианские кварталы города. Я показал Нино могилу моего прадеда Ибрагима, погибшего сто лет назад от русской пули.
Мы приехали в имение.
Ленивые, разомлевшие от жары буйволы лежали в воде. Пахло молоком, виноград созрел, и его ягоды стали крупными, как глаза буйволов. Головы крестьян были выбриты на макушке, а спереди волосы разделены пробором. В глубине сада стоял небольшой домик с деревянной верандой.
Куколка заулыбалась, увидев лошадей, собак, кур.
Мы навели в доме порядок и зажили там. Я на несколько недель позабыл о министерстве, договорах и Яламе.
Мы лежали на лужайке. Нино жевала горькую травинку, и ее загоревшее под солнцем лицо было спокойно и безмятежно, как небо над Гянджой.
- Али хан, эта Куколка моя. В следующий раз будет мальчик, и ты возьмешь его себе.
И она стала обстоятельно планировать будущее Куколки. В это будущее входили теннис, Оксфорд, французский и английский языки... Короче, весь европейский набор...
Я молчал, потому что Куколка была еще очень мала, а под Яламой стояли тридцать тысяч красных. Мы веселились на лужайке и обедали, расстелив ковры, под деревьями. Неподалеку от лежащих буйволов Нино купалась. Проходившие мимо крестьяне в маленьких круглых папахах, кланялись своему хану и приносили нам полные корзины персиков, яблок и винограда. Мы не читали газет, не получали писем, мир ограничился пределами нашего имения, и мы были почти так же счастливы, как в Дагестане.
В один из жарких летних вечеров мы сидели в комнате. Издали послышался стук копыт. Я вышел на террасу и в человеке в черной черкеске узнал Ильяс бека. Он соскочил с коня. Я радостно протянул ему руки, но он не ответил на мое приветствие. В свете лампы лицо его было бледным, щеки ввалились.
- Русские заняли Баку, - проговорил он.
Я кивнул, словно давно знал это.
- Как это случилось, Ильяс бек. - спросила стоявшая у меня за спиной Нино.
- Ночью из Яламы пришли эшелоны с русскими солдатами. Они окружили город, и парламент сдался. Все министры, не успевшие бежать, арестованы, парламент распущен. Русские рабочие перешли на сторону своих земляков. В Баку у нас не оказалось ни одного солдата. Все находились на границе с Арменией. Я собираюсь организовать добровольческий партизанский отряд.
Я оглянулся. Нино ушла в комнату, слуги впрягли коней в карету. Нино собирала вещи и о чем-то говорила по-грузински с Куколкой. Потом мы ехали полем. Ильяс бек - верхом рядом с нами.
Вдали были видны огни Гянджи. На мгновение прошлое и настоящее слились в моем сознании. Я увидел бледного, серьезного Ильяс бека с кинжалом на поясе на мардакянской бахче, спокойную и гордую Нино.
В Гянджу мы приехали глубокой ночью. На улицах было беспокойно, людно. На мосту, разделяющем армянские и азербайджанские кварталы, стояли солдаты с оружием наизготовку.
На балконе правительственного здания в свете факелов развевался флаг Азербайджанской Демократической Республики.
ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ
Усталые солдаты отдыхали во дворе самой большой в Гяндже мечети. Где-то у реки строчил пулемет.
Я сидел, прислонившись к стене, слушал этот отвратительный треск и думал о том, что Азербайджанская Республика доживает свои последние дни. Передо мной была миска супа, на коленях лежала тетрадь, куда я торопливо записывал происходящее.
Что произошло за это время. Что происходило в эти восемь дней с тех пор, как мы с Нино остановились в маленьком номере гянджинской гостиницы.
- Сумасшедший, ты совсем потерял голову, - говорил Ильяс бек.
Было три часа ночи. В соседней комнате спала Нино.
- Сумасшедший, - повторил он и принялся расхаживать по комнате.
Я сидел за столом, и мне было совершенно безразлично, что думает Ильяс бек.
- Я остаюсь здесь, - снова сказал я. - Придут добровольческие отряды, и мы будем сражаться. Я не собираюсь бежать со своей Родины. О, йоргун гёрюнюрдю. Гялями гётюрюб деди:
-Бу гюндян этибарян сиз, Хариджи Ишляр Назирлийиндя Гярби Авропа шёбясинин атташеси тяйин олунурсунуз.
Хариджи Ишляр назири асядулланын йанына гедин. О, сизя вязифяниз хаггында изахат веряджяк. Вя... хахиш
эдирям инджимяйин... Эвиниз беш гюня хазыр оладжагмы. Бу суалла сизя мюраджият этдийим учюн хягигятян
утанырам.
-Олду, алахязрят! - дейя мян гяти джаваб вердим. Мяня эля гялди кий,кёхня, гювяндийим бир достума
хяйанят эдяряк, ону тярк эдирям.
Орадан чыхандан сонра эвя гетдим. Нинонун алляри бойа ичиндяйди. О, йаглы бойалы бир таблону
дивардан асмаг учюн нярдивана чыхыб дивара мых вурурду. Агяр Нинойа десайдим кий, бу мыхы вурмагла
вятяня хидмят эдирсян, о, шюбхясиз кий, чох тяяджджюблянярди. Она гёря да буну она демядим. Садяджя
онун чиркли бармагларыны опдюм вя хариджи шяраблары сойутмаг учюн бир сойудуджу алынмасына изин
вердим.
Ийирьми сяккиз.
-Сизин халаныз вармы.
-Йох, мяним халам йохдур, амма гуллугчум саг айагыны сындырыб. Гязмякдян хошунуз гялирми. Бяли
гязмякдян хошум гялир, амма мян ахшамлар йалныз мейвя йемяйя устюнлюк верирям.
Ингилис дили дярслийинин тапшырыглары чох ахмаг сяслянирди. Нино китабы ортдю.
-Мяня эля гялир кий, мюхарибядян галиб чыхмаг учюн ингилис дилини кифайят гядяр билирик. Амма, де
гёрюм, хеч омрюндя виски ичмисянми.
Дяхшятля чыгырдым.
-Нино, сян бу дярслийин лап мюяллифи кими данышырсан.
-Багышла, али хан, вятянимизя хидмят этмяк арзумузу йанлыш баша дюшдюйюм учюн беля бир ахмаг сёз
данышдым. Де гёрюм, бу ахшам бизя кимляр гяляджяк.
Нинонун сясиндя сюни бир этинасызлыг хисс олунурду.
Мян, бу ахшам эвимизя тяшриф буйураджаг ингилис мямурлары иля забитляринин адларыны садаладым. Нино
гюрурланараг гёзлярини габага зиллямишди. О, чох йахшы билирди кий, Азярбайджанын хеч бир назири вя генералы,
онун аринин сахиб олдугуна малик дейилдир: аринин зийалы, Гярб адятляриня бяляд, ингилис дилини билян вя
кнйаз аилясиндян олан арвады варды.
Нино гашгабагыны саллайыб деди:
-Мян вискинин дадына бахдым, онун аджы вя ийряндж дады вар. Она гёря да онун ичиня сода атмадан
ичмирляр.
Мян алими онун чийниня гойдум. О, разылыг хисси иля гёзлярини мяня тяряф чевирди:
-Гярибя бир хяйат кечиририк, али хан. Бир дяфя мяни апарыб хярямханайа салдын, инди ися олкямизин
мядяни инкишафына хидмят эдян бир ашйа ролуну ойнайырам.
Биз ашагы гябул салонуна эндик. Йахшы талим кечмиш гуллугчулар диварлара сёйкяниб сёхбят эдирдиляр.
Диварларда да мянзяря вя хейван рясмляри чякилмиш таблолар асылмышды. Кюнджлярдя йумшаг креслолар
гойулмушду, масанын устюню да чичякляр бязяйирди. Йадындадырмы, али хан, Дагыстандакы аулда
вадидян бардагла су дашыйараг сяня гуллуг эдярдим.
-Хансы хидмят даха чох хошуна гялир.
Нинонун гёзляри сюзюлдю, санки хяйала гетди. Джаваб вермяди. Бу анда гапынын зянги чалынды вя
Нинонун додаглары хяйяджандан титрямяйя башлады. Илк гялянляр Нинонун валидейнляри идиляр. Онларла
бирликдя рясми кечид формасы геймиш Илйас бяй да гялмишди. Илйас бяй салону гязди, хяр шейи гёздян
кечирди, сонра башыны йыргалайыб деди:
-Мян да эвлянмялийям, али хан. Гёрясян Нинонун халасы гызы вармы.
Нино иля мян эв сахибляри кими гапыда дуруб мюсафирляри гаршылайырдыг. Биз чохлу ингилис алляри сыхырдыг.
Ингилис забитляри хюндюрбойлу вя гырмызы сифятли идиляр. Узун алджяк геймиш ханымлар ися мавигёзлюйдюляр.
Онлар мярхямятля гюлюр вя марагла атрафа бахырдылар. Бялкя да, онлар гёзляйирдиляр кий,хярям
хидмятчиляри онлара гуллуг эдяджяк вя йарылют гызлар онларын габагында рягс эдяджякляр. Халбуки онларын
авязиндя йахшы талим кечмиш гуллугчулар пейда олдулар. Амря хазыр олан бу гуллугчулар йемякляри
масанын устюня сол тяряфдян гойурдулар. Диварларда йамйашыл чямянликлярин вя йарыш атларынын рясмляри
асылмышды.
Гяндж бир забит гядяхини агзына кими виски иля долдуруб, ичиня сода тёкмядян бир няфяся башына чякиб
бошалтдыгыны гёрян Нинонун няфяси тутулан кими олду. Салону сяс-кюй бюрюмюшдю. Верилян суал вя
джавабларын аксяриййяти ингилис дили дярсликляринин тапшырыглары кими чох ахмаг сяслянирди: “Чохдан
эвлисиниз, ханым Ширваншир.” “Демяк олар кий, ики илдир” “Бяли, той сяйахятими кечирмяк учюн Ирана
гетмишдик”, – “Яримин ат сюрмякдян хошу гялир”. – “Йох. арим поло ойнамыр” “Шяхяримиз хошуна
гялирми.” “Бяли бураны гёрмяйимя мямнунам, амма чох хахиш эдярим. Бизляр вяхши дейилик”
“Азярбайджанда артыг чохдандыр кий, чох арвадлылыг гадаган эдилмишдир”. “Хярям агалар барясиндя ися мян
анджаг романларда охумушам”. Нино масанын гаршы тяряфиндян узюмя бахды вя гюлмяйини гюджля
сахладыгы учюн онун чяхрайы бурун дяликляри пярялянирди. Бир майор арвады Нинодан сорушду кий,
хяйатынызда хеч операйа гетмисинизми. Нино чох нязакятля джаваб верди кий, бяли гетмишям, охумагы вя
йазмагы да билирям.
Нино она суал верян ханыма бисквит долу габы узадаркян илк раунду удмушду.
Гяндж ингилисляр, мямур вя забитляр Нинойа баш айирдиляр. Онларын алляри Нинонун инджя бармагларына
тохунурду, бахышлары ися Нинонун чылпаг кюряйиня саташырды.
Узюмю йана чевирдим. Асядулла кюндждя дайаныб архайын тярздя сигара чякирди. О, оз арвадыны хеч
заман йад адамларын бахышларына тяслим этмязди. Амма Нино хям гюрджю, хям да христиан иди.
Асядулланын фикринджя Нино аллярини, гёзлярини вя чылпаг кюряйини онларла йад кишилярин бахышларына тяслим
этмяк учюн йаранмышды.
Мяни гязяб вя хяджалят бюрюдю. Гулагыма чатан гырыг-гырыг сёзляр хяйасыз вя тяхгиредиджи сяслянирди.
Мян гёзлярими йеря дикдим. Нино салонун о бири башында йадларын ортасында дурмушду.
Бирдян биря о, богуг бир сясля “Чох саг олун” деди: “Саг олун сиз чох нязакятлисиниз”.
Башымы галдырдым вя онун гыпгырмызы олмуш сифятини, вахимя бюрюмюш халыны гёрдюм. О, салонун о бири
башындан гялиб габагымда дайанды. О, алини голума салды, эля бил озюня арха ахтарырды.
Сонра йавашджа деди:
- али хан, инди сянин вязиййятин, о вахт Техранда халаларын вя халагызларынла гёрюшяндя мяним
дюшдюйюм вязиййятя охшайыр. Бу гядяр киши иля мян ня эдим. Мян онларын мяня беля бахмаларыны
истямирям.
Нино бу сёзляри дейиб мяндян араланды вя майор арвадынын алиндян тутду. Мян онун майор арвадына
дедийи сёзляри эшитдим: “Сиз мютляг бир дяфя бизим йерли театра гялмялисиниз. Хазырда Шекспири Азярбайджан
дилиня тярджюмя эдирляр. Гялян хяфтя “Хамлет”ин илк тамашасы оладжаг”.
Алнымдакы тяри силдим вя гонагпярвярлийин сярт гайда-ганунларыны йада салдым. Кёхня бир мясялдя
дейилирди, “агяр гонаг сянин оглунун башыны кясиб ону алиндя тутараг эвиня гирся, ону гябул этмяли,
йэдиртмяли вя гонаг кими она эхтирам гёстярмялисян”. Агыллы адятдир. Амма она амял этмяк чох агыр
олур.
Гядяхляри виски вя конйакла долдуруб гонаглара пайладым. Забитляр сигара чякирдиляр, виски ичирдиляр.
Онларын айагларыны галдырыб масаларын узяриня гоймаларыны гёзлядийимиз халда, буну забитлярин хеч бири
этмяди.
Гяндж бир забит мяним азабымы даха да артырыб деди:
- Чох гёзял ханымыныз вя гёзял эвиниз вардыр, али хан. Сийаси сябябляря гёря бу сёзлярин устюндян гяндж
бир забит шапалаг йемядийини билсяйди, хяр халда чох хейрятлянярди. Сян бир ишя бах: бир кафир кёпяк ачыг-
ашкар мяним арвадымын гёзяллийиндян сёхбят этмяйя джюрят эдирди. Онун гядяхини конйакла
долдурдугум заман аллярим асирди вя бир нечя дамджы да йеря тёкюлдю.
Аг быглы вя смокинг пенджяйинин алтындан аг кёйняк геймиш йашлы бир ингилис мямуру кюндждя
отурмушду. Она бисквит вердим. Онун дишляри узун вя сапсары иди, бармаглары ися гёдяк иди.
О, тямиз фарс дилиндя мяня мюраджият этди:
- эвиниз асл Авропа эвидир, али хан.
-Мян олкямиздяки адят узря йашайырам.
О, диггятля мяня бахды:
-Мяня беля гялир кий, Иран иля Азярбайджан арасында мядяни бахымдан бёйюк фярг вар.
-Бяли, биз Ирандан йюз ил ирялидяйик. Унутмайын кий, бизим бёйюк сянайемиз вя дямир йолумуз вардыр.
Амма тяяссюф кий, рус идарячиляри бизим мядяни инкишафымызы сыхышдырмышлар. Биздя лазыми гядяр хяким вя
мюаллимляримиз йохдур. Эшитдийимя гёря, хёкумятимиз бир сыра габилиййятли гянджляримизи Авропайа
гёндярмяйи нязярдя тутмушдур.
Бир хейли онунла сёхбят этдим вя сонра она виски вермяк истядим.
Лакин о, ичкидян имтина эдиб деди:
-Мян ийирми ил Иранда консул олмушам. Кёклю Шярг мядяниййятинин дагылыб гэтмямясини, бу гюнкю
мюасир шярглилярин бизим сивилизасийаны тяглид этмялярини вя оз адждадларынын аняняляриня хёрмят
этмямялярини гёрмяк хягигятян инсана чох азаб верир. Лакин, бялкя да онлар хаглыдырлар. Чюнки хяйат
тярзи хяр кясин оз шяхси ишидир. Амма ня олурса олсун этираф этмялийям кий, сизин олкяниз, мясялян,
Мяркязи Америка республикалары гядяр мюстягил олмаг учюн йетишмишдир. Мяним фикримджя, бизим
хёкумятимиз Азярбайджанын дёвлят мюстягиллийини тезликля таныйаджагдыр.
Салонун о бири башында Нинонун задяган валидейнляринин вя Илйас бяйин ахатясиндя хариджи ишляр назири
Асядулла дайанмышды. Мян тялясик онларын йанларына гетдим. Асядулла тез сорушду:
-О, годжа сяня ня дейирди.
-О деди кий, мян сяфехям, амма Ингилтярянин бизим мюстягиллийимизи тезликля таныйаджагыны сёйляди.
Мирзя асядулла рахат бир няфяс алды.
-Сиз хеч сяфех дейилсиниз, али хан.
-Тяшяккюр эдирям, джянаб назир, мяня эля гялирди кий, догрудан да сяфехям.
О, алими сыхараг гэтмяйя хазырлашырды. Гапыда Нинонун алини опяркян, Нино асрарянгиз бир шякилдя
гюлюмсяйяряк она ня ися пычылдайырды. Мирзя асядулла да онун дедиклярини башы иля тясдиг эдирди...
Гонаглар геджя йарысы дагылышдылар. Бёйюк салона тютюн вя алкогол гохусу чёкмюшдю. Хяр икимиз йоргун,
лакин мямнун халда пиллякянлярля йухары галхыб, йатаг отагына кечдик. Бирдян гярибя бир дяджяллик хисси
бюрюдю бизи. Нино айагындакы айаггабыларыны бир кюнджя вызылдатды, сонра чарпайынын устюня хоппаныб
йеллянмяйя башлады. О, алт додагларыны салладыб, бурнуну гырышдырды. Бу анда о, баладжа меймуна
бянзяйирди. Нино ордларыны шиширтди, сонра хяр ики шяхадят бармагларыны ордларына вурду. Онун
додагларынын арасындан сяс чыхды.
-Де гёрюм, мяни йени олкянин хиласкары ролунда неджя гёрюрсян. – дейя Нино бяркдян сясляняряк
чарпайынын устюндя хоппаныб дюшдю. Сонра гюзгюнюн габагына гачды, озюню хейран бахышларла сюзюб
деди:
-Нино ханым Ширваншир – Азярбайджанын Жанна д`Аркы. Минбашы арвадларыны овсунлайыр вя хяйатында хеч
хядимагасы гёрмямиш кими давраныр.
О, гюлюр вя ал чалырды. Нинонун айниндя ачыг рянгли йахасы деколте ахшам палтары вар иди. Онун инджя
гулагларындан узун сыргалар асылмышды. Мирвари бойунбагысы лампа ишыгында ишылдайырды. Онун голлары гыз
голларытяк инджя вя гёзял иди. Гара сачлары да чийинляриня тёкюлюрдю. Гюзгюнюн габагында дайанмыш
Нинонун мяним учюн йени олан бу гёзяллийи валехедиджи иди.
Мян бир-ики аддым атыб она йахынлашдым вя авропалы принсесин хошбяхтликдян парлайан гёзляриня бахдым.
Сонра ону гуджагладым вя мяня эля гялди кий, ону омрюмдя илк дяфя иди кий, багрыма басырдым.
Онунйумшаг вя атирли дяриси вар иди, додаглары арасындан гёрюнян дишляри ися аг мирвари дяняляри кими
парлайырды. Биз илк дяфя олараг чарпайынын узяриндя отурдуг. Авропалы бир гадыны голларымын арасына
алдым. Нино тез гёзлярини гырпды. Онун узун вя зяриф кирпикляри йанагыма дяйирди. Онун гёзляриндя
нявазиш долу бир бахыш вар иди. Мян онлары хеч бир заман хисс этмямишдим.
Нинонун чянясини овуджумун ичиня алыб башыны галдырдым. Йумшаг йумру сифятиня, нямли сусамыш
додагларына вя йары баглы гюрджю киприкляринин ардындакы хюлйалы гёзляриня бахдым. Нинонун бойнунун
ардыны сыгалладым. Онун сифяти джошгунлуг вя шёвгля долу иди. Бирдян онун геджя палтары да, авропасайагы
чарпайысы да гёзляримин онюндян силинди. Мян онун Дагыстандакы аулда гил дёшямянин узяриня сярилмиш
енсиз килимин устюндяки дёшякдя узанмасыны гёзляримин габагына гятирдим. Мян онун чийинлярини
гуджагламышдым вя бирдян айылыб гёрдюм кий, икимиз да палтарда, мягрур Авропа чарпайысынын айаглары
алтында, ачыг рянгли Кирман халчасынын устюндя узанмышыг. Йумшаг халчанын узяриндя кюряйи устя йатан
Нинонун узюня бахдым. Онун няфяс алмасыны, сонра да йашлы ингилиси, джаван забитляри вя республикамызын
агибятини тамамян унутмушдум.
Бир аз сонра биз кюряйи устя, йан-йана узаныб башымызын устюндяки бёйюк гюзгюйя бахырдыг. “Палтарым
корланды” дейя Нино бирдян диллянди, онун сясиндян хошбяхтлик йагырды. Сонра халчанын устюндя
отурдуг. Нино башыны дизимя гойуб йюксяк сясля деди: “Инди биз майорун арвады гёрсяйди ня дейярди.
Дейярди кий, мяйяр али хан билмир кий, чарпайы ня учюндюр.”
Няхайят о, айага дурду вя кичиджик айагы иля дизимя бир тяпик илишдирди:
-Джянаб атташе хязрятляри, лютф эдиб, дипломатийа дюнйасынын умуми гайда-ганунларына риайят эдяряк,
сойунуб никах йатагындакы йерини тута билярми.
Йухулу вязиййятдя дейиня-дейиня айага галхдым, палтарымы сойунуб гырага атдым вя йорганын алтына
гириб Нинонун йанында узандым. Беляджя биз йухуйа гетдик.
Гюнляр, хяфтяляр кечди. Гонаглар гялир, виски ичяряк эвимиздян хейранлыгла данышырдылар. Нинонун гюрджю
гонагпярвярлийи тюкянмяк билмирди.
О джаван забитлярля рягс эдир, йашлы минбашыларла подагра хястялийиндян данышырды. Нино ингилис
ханымларына кралича Тамарынын дёврюня аид хекайяляр данышыр вя онларда эля тяяссюрат йарадырды кий, гуйа
бу кралича Азярбайджана да хёкмранлыг этмишди. Мян ися назирликдя, бёйюк бир кабинетдя тяк
отурурдум, дипломатик ноталарын лайихялярини джызыр, хариджи олкялярдяки тямсилчиляримизин мялуматларыны
охуйурдум вя бош вахтларымда пянджярядян дянизи сейр эдирдим.
Нино севиндж вя шадлыг ичиндя иди, эля бил онун хеч бир гайгысы йох иди. О, Хариджи Ишляр Назири Мирзя
Асядулла иля дост олмага башламышды. Мирзя асядулла бизи зийарят этдийи заман Нино она гайгы гёстярир,
она Авропа джямиййятиндя неджя давранмаг лазым олдугу барядя агыллы мясляхятляр верирди. Бязян да
онлары эвимизин бир гушясиндя, асрарянгиз шякилдя пычылдашан гёрюрдюм.
Бир гюн Нинойа “Мирзя асядулладан ня истярйирсян.” - дейя сорушанда Нино гюлюмсяйяряккизах этди кий,
Хариджи Ишляр Назирлийиндя протокол шёбясинин илк гадын мюдири олмаг арзусундайам.
Масамын устю мяктублар, мялуматлар вя бяйанатларла долу иди. Йени дёвлятин ишляри там сюрятля гедирди.
Узяриндя бизим йени гербимизин рясми олан мяктублары ачмаг адама зёвг верирди.
Бир гюн курйер мяня гязетляри гятиряндя гюнортайа аз галмышды.Хёкумят гязетини ачдым вя гязетин
учюнджю сяхифясиндя адымын бёйюк йаглы хярфлярля йазылдыгыны гёрдюм. Адымын алтында бунлар йазылмышды:
“Хариджи ишляр назирлийинин атташеси али хан Ширваншир Парис консуллугуна тяйин эдилир”.
Бу гыса йазыдан сонра ися мяним гёзял джяхятлярими садалайан узун бир мягаля гялирди. Бу мягалянин
Арслан аганын гяляминдян чыхдыгыны баша дюшмяк чох да чятин дейилди.
Йеримдян сычрадым, отагдан чыхыб назирин кабинетиня тяряф гетдим. Кабинетин гапысыны ачыб ичяри гирдим:
-Мирзя асядулла, бу ня демякдир. - дедим.
О, гюлюмсяди:
-Достум, сизин учюн гёзлянилмядян бир сюрприз этмяк истядим. Бу барядя ханымыныза сёз вермишдим.
Нино иля сиз Парисдя бизим идеал тямсилчиляримиз оладжагсыныз. Орада асил йеринизи тападжагсыныз.
Дяхшятли асябилик ичиндя гязети бир кюнджя тулладым. Мирзя асядулла нитги тутулмуш кими мяня бахыб
деди: али хан, идарямиздя ишляйянлярин бир чоху хариджи олкяляря ишлямяйя тяйин эдилсяляр чох шад оларлар.
-Мирзя, вятяни узун илляр тярк этмяйя мяджбур эдя билян ганун мёвджуд дейил.
О, хейрятля мяня бахырды:
-али хан, ня истяйирсиниз. Хариджи ишляр назирлийиндя бу джюр вязифя ан шяряфли вязифядир. Сиз бу вязифяйя чох
йарашырсыныз.
-Амма, мян Парися гетмяк истямирям, зорла гёндяряси олсаныз истефайа чыхаджагам – дедим.
Мян йад кючяляря, йад инсанлара, йад адятляря вя Гярб дюнйасы дейилян алямя нифрят эдирям. Анджаг сиз
мяним бу нифрятими баша дюшмязсиниз, Мирзя!
Асядулла нязакятля башыны булады, “амма, тякид эдирсинизся, бурада да гала билярсиниз” - деди.
Тялясик эвя гетдим. Пиллякянляри тянгняфяс чыхыб салона гирдим:
-Нино, мян бу иши гёря билмярям, баша дюш мяни – дедим.
Нинонун рянги гачды, алляри титрямяйя башлады:
-Нийя, али хан.
-Нино, хахиш эдирям, мяни дюз баша дюш. Мян башымын устюндяки хамар дамы, бу чёлю вя бу дянизи
севирям. Мян бу шяхяри, кёхня гала диварларыны вя дар йоллардакы мясджидляри севирям. Мян Шяргдян
узаглашанда судан чыхмыш балыг кими олурам.
Нино бир анлыга гёзлярини йумду.
-Чох тяяссюф эдирям деди. Сяси о гядяр гямли, о гядяр кимсясиз бир инсанын тонуна бюрюнмюшдю кий,
гялбими паралады.
Отуруб Нинонун алини овуджларымын ичиня алдым.
-Нино, биз Парися гэтмяли олсаг, сян Техранда пяришан олдугун кими, мян да Парисдя пяришан оладжагам.
Мян озюмю орада йад бир гасыргайа, бурулгана тяслим олмуш кими хисс эдяджяйям. Шамирандакы
хярямхананы йадына сал. Сян Асийайа дёзя билмядийин кими, мян да Авропайа дёзя билмяйяджяйям. Гял
эля бурада, Асийа иля Авропанын хисс эдилмяйян шякилдя бир-бириня гарышдыгы Бакыда галаг. Мян Парися
гедя билмярям. Чюнки орада ня мясджид вар, ня кёхня гала диварлары вя ня да Сейид Мустафа. Мян
заман-заман Асийанын руху иля гидаланмалыйам кий,бизим олкямизя гялян бютюн аджнябиляря дёзя билим.
Сян мяня мяхяррямликдя нифрят этдийин кими, мян да сяня Парисдя нифрят эдяджяйям. Ня олурса-олсун
мян вятянимдя галаджагам. Мян бу олкядя анадан олмушам, бурада да олмяк истяйирям.
Мян бунлары дедикджя Нино сусурду. Сёзюмю гуртаран кими о, мяня тяряф айилди вя алляри иля сачларымы
сыгаллады:
-Озь Нинону багышла, али хан. Мян чох бёйюк ахмаглыг этмишям. Билмирям няйя гёря фикирляшдим кий,
сян асанджа хяр шейя, хяр йеря алыша билярсян. Биз бурада галырыг, бир даха Парис барядя сёхбят этмяйяк.
Сян Асийалы шяхярини мюхафизя эт, мян да авропалы эвими.
О, мяни мехрибанлыгла опдю.
-Нино, мяним кими адама арвад олмаг чох чятиндир.
-Йох, али хан, хеч да чятин дейил.
О, бармаглары иля узюмю сыгаллады. Мяним Нином хягигятян чох мехрибан гадынды.
Мян билирдим кий, онун хяйатынын ан гёзял хюлйасыны йоха чыхармышам. “Нино” дедим, – кёрпямиз
догулдугу заман сянинля бирликдя Парися, Лондона, Берлиня, Ромайа гедярик. Ахы биз хяля той
сяйахятиня чыхмамышыг. О сяйахятдя сянин харадан хошун гялся, бютюн йайы орада галарыг. Ондан сонра
да хяр ил Авропайа гедярик. Амма эвимин вятянимдя олмасыны истяйирям, чюнки мян чёлюмюзюн,
шяхяримизин вя гюняшимизин овладыйам.
-Бяли, деди Нино. – озю да сян чох йахшы овладысан, биз Авропаны унутмалыйыг. Лакин гарнымда
дашыдыгым балам ня чёлюн, ня да гумун овлады олмалыдыр. Бу ушаг садяджя, али иля Нинонун овлады
оладжаг. Разысан.
-Бяли, разыйам – дедим. Бунунла мян, бир авропалынын атасы олмага разылыг верирям...
Ийирми доггуз.
Сянин догулмагын чох чятин олмушду, али хан. О заманлар биз хямиля гадынларымызын йанына авропалы
хякимляр чагырмаздыг.
Атамла эвимизин дамында отурмушдуг. О, гямгин сясля йавашджадан данышырды: Ананын догум санджылары
чох горхундж бир хал алдыгы заман биз она фирузя вя алмас тозу верирдик. Лакин бу тозларын она кёмяйи
олмады. Няхайят сян дюнйайа гялдийин заман мёмин вя джясур оласан дейя, биз сянин гёбяк багыны эвин
гюндоганына бахан диварындан гылынджла Гуранын арасындан асдыг. Сонра сян ону иллярля бир талисман
кими бойнунда гяздирдин вя хястялийин ня олдугуну билмядин. Лакин, сян уч йашына чатдыгын заман
бойнундакы гёбяк багыны чыхардыб атдын вя о гюндян этибарян тез-тез хястялянмяйя башладын. Хястялийи
сяндян узаглашдырмаг учюн аввялджя отагына шяраб вя ширниййат гойдуг. Бир хорузу рянгляйиб отагына
бурахдыг, амма хястялик йеня да сяндян ал чякмяди. Сонра даглардан бир мюдрик адам гялди вя озю иля
бир иняк гятирди. Биз иняйи кясдик вя мюдрик адам онун гарныны йарыб багырсагларыны чыхартды. Сяни
гётюрюб иняйин гарнына салды. Уч саатдан сонра сяни орадан чыхарданда, бядянин гыпгырмызы иди. О
гюндян этибарян сян бир даха хястялянмядин.
Эвин ичиндян богуг вя сюрякли наля сясляри гялирди. Мян йеримдя хярякятсиз отурмушдум вя бютюн
вюджудум о сяся табе олмушду. Наля сясляри бир даха тякрар олду, лакин бу дяфя даха узун вя аджы бир
сясля. Атам сакиттярздя деди:
-Бах инди о сяня лянятляр йагдырыр. Хяр бир гадын догуш вахты оз ариня лянятляр йагдырыр. Гядим
заманларда гадын догушдан сонра бир гоч гурбан эдярди. Доган заман йагдырдыгы лянятлярин тасирини
эвдян чыхармаг учюн, гочун ганыны ари иля ушагынын йатагына чиляйярди.
-Бу санджы ня гядяр сюря биляр, ата.
Беш, алты, бялкя да он саат.
Сонра атам сусду. Бялкя да оз арвадыны, мяни дюнйайа гятиряркян вяфат эдян анамы йадына салды. Атам
бирдян айага галхды. Мяня “гял” деди. Биз дамын ортасында сярилмиш гырмызы намаз халчаларына тяряф
гетдик. Халчаларын баш тяряфи Мяккяйя, мюгяддяс Кябяйя бахырды. Башмагларымызы чыхардыб, халчанын
юстюндя отурдуг. Саг алимизи сол алимизин устюня гойдуг. Атам деди:
-Дуа этмякдян башга алимиздян хеч бир шей гялмяз, лакин дуанын гюджю, хякимлярин гюджюндян даха
юстюндюр.
Атам айилди вя дуанын арябджя сёзлярини сёйлямяйя башлады. Бисмиллахяр-ряхманиряхим (Мярхямятли вя
Ряхимли Аллахын ады иля).
Мян да сёзляри тякрар этдим. Бир аз сонра намаз халчасынын устюндя диз устя чёкюб сядждя эдяряк алнымы
йеря вурдум:
-алхямдюлиллахи рябилалямин арряхмани-ряхим малики йаумиддин (Дюнйанын, Гийамятин Рябби, ан
мярхямятли, ан ряхимли Аллаха хямд олсун).
Халчанын устюндя намаза давам эдирдим вя аллярим узюмю гапамышды. Нинонун гышгырыгы гет-гедя
артырды, лакин артыг онун тасириндян узаг идим. Додагларым намаз сурялярини механики бир шякилдя тякрар
эдирди:
-Иййака-нябуду вя иййака-настаин (Сяня эхтирам эдирик вя сяндян мярхямят диляйирик...)
Аллярим инди дизлярим устюндя иди. Атрафа там сакитлик чёкмюшдю. Мян атамын пычылтысыны эшидирдим:
Ихдинасиратал мюстягим, сиратал лазиня анамта вя алейхим (Бизи дюз йолла, сянин мярхямят
гёстярдикляринин йолу иля апар).
Намаз халчасынын устюндя сядждя эдяряк узюмю йеря гойдум.
Намаз халчасынын узяриндяки гырмызы нахышлар гёзляримин габагында гарышмышды:
Гейрил мягзуби алайхим валандалин (Гязябиня гялмяйянляр вя сяхв йолла апармадыгларын...)
Беляджя Ряббин хюзурунда тозун ичиндя намазымызы гылдыг. Намаз сурялярини дёня-дёня тякрар этдик.
Няхайят намазы битириб халчанын узяриндя бардаш гуруб отурдуг. Ряббин отуз уч адыны пычылдайа-
пычылдайа тясбехи чевирмяйя башладым. Кимся чийнимя тохунду. Башымы галдырыб, киминся гюляр узюню
гёрдюм. Лакин дедийи сёзляри баша дюшмядим. Айага галхдым. Атамын мяня йёнялян бахышларыны хисс
едиб, йаваш-йаваш пиллякянлярля ашагы дюшдюм.
Нинонун отагындакы пянджярялярин пярдялярини ортмюшдюляр. Йатагын баш тяряфиня кечдим. Нинонун
гёзляри йашла долу иди. Йанаглары солмушду. О, гюлюмсяйирди. Нино садя Азярбайджан дилиндя деди:
-Гызымыз олду, али хан, чох гёзял бир гыз. О гядяр бяхтийарам кий!
Онун сойуг аллярини овуджларымын ичиня алдым. Нино гёзлярини йумду. Кимся арха тяряфимдян деди кий,
Али хан онун йухуйа далмасына иджазя вермяйин, мян онун гурумуш додагларыны сыгалладым. Нино
тагятдян дюшмюш халда узюмя бахды. Аг онлюк тахмыш бир гадын чарпайыйа йахынлашды. О, мяня бир
гундаг узатды. Ону алыб бахдыгым заман кичиджик бармаглары вя бёйюк ифадясиз бахышлы гёзляри олан бир
джанлы “ойунджаг” гёрдюм. “Ойунджаг” агзыны ачыб аглайырды.
- Гёр ня гядяр гёзял бир гыздыр – дейя Нино “ойунджагын” хярякятлярини тяглид эдяряк бармагларыны ачды.
Алими галдырдым вя горха-горха гундага тохундум, лакин “ойунджаг” артыг йатмышды вя онун бюрюшмюш
сифяти чох джидди иди.
Нино пычылты иля: “Онун адыны литсейин шяряфиня Тамара гойарыг” – деди. Мян разылыгла башымы тярпятдим,
чюнки Тамара ады чох гёзял бир аддыр. О хям христианларда вя хям да мюсялманларда тясадюф эдилир.
Кимся алимдян тутуб мяни отагдан чыхартды. Байырда бахышлар мяня зиллянмишди. Биз атамла хяйятя
чыхдыг. Атам: – “Гял атларымыза миниб чёля гедяк” – деди. Нинонун бир аздан йатмасына иджазя
веряджякляр.
Атларымыза миндик вя онлары чылгынджасына дёрдналла чапараг сарыгум тяпяляринин арасындан кечяряк бир-
биримизи отдюк. Атам мяня ня ися дейирди, лакин онун дедиклярини баша дюшя билмирдим. Сонра баша
дюшдюмки, о, мяня тясялли вермяйя чалышырды. Билмирдим нийя, чюнки ифадясиз ири гёзляри олан бир гызын
атасы олдугум учюн сон дяряджя мягрур идим.
Гюнляр тясбехин инджи дяняляри кими кечиб гедирди. Нино “ойунджагыны” даима кёксюня басараг дашыйыр,
геджяляри ися она гюрджю махнылары охуйурду. О, мянимля сойуг ряфтар эдирди, чюнки мян ушагы бялямяйя
гадир олмайан бир киши идим. Мян бютюн гюню назирликдя отуруб говлугларын ичиндя эшялянирдим. Бир да
гёрюрдюн кий, Нино мярхямятя гялиб мяня зянг эдир вя ингилаби хярякатлардан мяни хябярдар эдирди:
-али хан, “ойунджагымыз” гюлдю вя алини гюняш тяряфя узатды, “чох шейтан ойунджагдыр”, али хан.
Масамын устюндякисон мялуматы охудум вя шюбхяли сярхядлярин джызылдыгы хяритяляря бахдым. Адлары
чятин тяляффюз эдилян асрарянгиз адамлар Версалда отуруб, Шяргин агибятини хялл эдирдиляр. Йалныз бир
няфяр, Анкарадан гялмиш сарышын, мави гёзлю тюрк генералы галиб дёвлятляря умидсиз мюгавимят
гёстярмяйя джюрят гёстярирди. Вятянимиз Азярбайджан артыг Авропа дёвлятляри тяряфиндян мюстягил бир
дёвлят кими танынды. Ингилис алайларынын артыг суверен бир республика олан олкямизин торпагларындан
тямамян чыхыб гэтмяляриня даир хябярдян джуша гялян Илйас бяйин хярарятини сойутмаг учюн чох сяй
этмяли олдум.
-Демяк абяди азадлыг, – дейя Илйас бяй севинджля сяслянди. Артыг вятянимизин торпаглары узяриндя
йабанчы гюввяляр олмайаджаг.
Бура бах, Илйас бяй – дейяряк ону хяритянин йанына чагырараг дедим:
-Бизим джянуб мюттяфигляримизин Тюркийя вя Иран олмасы ваджибдир, лакин инди онларын хяр икиси да
зяифлямишдир. Инди биз хавада галмыш вязиййятдяйик. Шималдан нефтимизи сусамыш йюз алтмыш милйон рус
хяр гюн бизя гаршы тязйигини артырыр. Ня гядяр кий, ингилисляр бурададырлар, хеч бир рус сярхядляримизи
кечмяйя джюрят эдя билмяз. агяр ингилисляр чыхыб гетсяляр, вятянимизи мюдафия этмяк учюн бир сян
галырсан, бир да мян вя бир нечя алай.
Илйас бяй гайгысызлыгла башыны йыргалады:
-ашши, сян ня данышырсан! Русларла достлуг анлашмалары йаратмаг вя сюлх мюгавиляляри багламаг учюн
бизим дипломатларымыз вар. Ордунун гёряджяк ишляри башгадыр.
О, хяритядя олкямизин джянуб сярхядини гёстяриб сёзюня давам этди:
-Бах, орду бурайа эрмянистан сярхядиня гэтмялидир. О бёлгядя вязиййят гарышыб. Хярби назир генерал
Мехмандаров артыг хярякят амрини вериб.
Дипломатийанын йалныз хярбчиляр тяряфиндян амялли башлы химайя олундугу заман мяна кясб этдийиня
ону инандырмаг абяс иди.
Чох кечмядян ингилис алайлары шяхяри тярк этмяйя башладылар. Кючяляр байрамсайагы бязядилмишди.
Гошунларымыз эрмянистан сярхядиня тяряф хярякят эдирди. Русийа-Азярбайджан сярхядиндяки стансийамыз
Йаламада йалныз сярхяд кешикчиляри вя бир нечя мямур галмышды. Назирликдя ися биз хям агларла вя хям
да гырмызы мямурларла мюгавиляляр хазырламага чалышырдыг. Атам Ирана гайыдырды. Нино вя мян ону
лимана апардыг. О, кядярля бизя бахды. Онун далынджа гетмяк истяйиб-истямядийимизи биздян сорушмады.
-Иранда ня эдяджяксян, ата.
-Ола билсин эвляняджяйям...
О, фикри дагыныг халда бизи опдю вя дюшюнджяли-дюшюнджяли деди:
-Арабир сизи гёрмяйя гялярям. Шайяд бу дёвлят йыхыласы олса, гям йемяйин, мяним Мазандаранда бир
нечя маликаням вар.
О, гямийя минди вя гёйяртядя дайаныб, узун мюддят бизя, ичяри шяхярин гала диварларына, няхянг Гыз
галасына, шяхяря вя узун-узады чёлляря бахды.
Шяхярдя хава чох исти иди. Назирлийин пянджяряляриндяки пярдяляр йары ортюлю иди. Сифятляриндя джансыхыджы
ифадяляри олан рус тямсилчиляри гялдиляр. Онлар сайсыз-хесабсыз мюгавиляляри, маддяляри вя мюяййян
гейдляри лагейдликля вя тялясик имзалайыб гетдиляр.
Шяхяримизин кючялярини тоз вя гум бюрюмюшдю. Кюляк кагыз тикялярини гёйя совурурду. Нинонун
валидейнляри йайда динджялмяк учюн Гюрджюстана гетмишдиляр.
Йаламада ися аввялки кими бир нечя сярхяд кешикчиси вя бир нечя няфяр мямур галмышды.
Бир гюн назиря узюмю тутуб дедим:
-асядулла, Йаламанын гаршысында отуз мин няфяр рус гошуну мёвге тутмуш вязиййятдядир.
О, гашларыны чатараг билирям – деди:
– Мюгавиляляри имзаламагдан башга хеч бир шей эляйяси дурумда дейилик. Галан хяр шей ися Аллахын
ялиндядир.
Кючяйя чыхдым. Сюнгюляри пар-пар парылдайан бир нечя асгяр парламент бинасынын гапысында кешик
чякирди.
Парламентин иджласында мюхтялиф сийаси партийалар бир-бирлярини йейирдиляр. Шяхярин кянар мяхялляляриндя
йашайан рус фяхляляри хёкумяти хядяляйирдиляр кий, агяр онлар Русийайа нефт ихраджына иджазя вермясяляр
тятиля башлайаджаглар.
Чайханалар гязет охуйан вя нярд ойнайан кишилярля долу иди. Ушаглар гызмар тозун ичиндя ойнайырдылар.
Шяхяря эля бил гёйдян од йагырды. Минарялярдян азан сяси гялирди: Намаза гедин! Намаза гедин! Ибадят
йатмагдан хейирлидир!
Мян йатмырдым, гёзлярими йумуб халчанын устюндя узанмышдым. Сярхяд стансийасы олан Йаламанын
гаршысында тяхдид эдян отуз мин рус асгяри гёзляримин габагындан чякилмирди.
-Нино, - дедим. - Хава чох истидир. “Ойунджагымыз” да бу джюр истийя вярдиш этмяйиб. Сян да кий, агаджлары,
кёлгяли йерляри вя шырылты иля ахан сулары севирсян. Йай вахты Гюрджюстана, валидейнляринин йанына гетмяк
истямяздинми.
-Йох, - дейя Нино джидди джаваб верди.
Мян она башга бир сёз демядим. Лакин Нино фикирли-фикирли гашгабагыны тёкдю.
-Биз бирликдя чыхыб гэтмялийик, али хан. Шяхяр чох истидир. Ахы сянин Гянджядяки маликанян баг-
бахчаларла ахатя олунмушдур. Гял гедяк орайа. Ора сянин йурдундур, “ойунджагымыз” да кёлгядя йатыб
йухулайа биляр.
Мян буна этираз эдя билмяздим. Эртяси гюн гатарла йола дюшдюк. Вагонумуз Азярбайджанын йени дёвлят
герби иля бязянмишди.
Гянджя дямир йолу стансийасындан узун, гениш вя тозлу бир йол бизи шяхяря апарырды. Кился вя мясджидляр
йасты эвлярля ахатядя иди. Шяхярин мюсялман вя эрмяни мяхяллялярини бири-бириндян суйу чякилмиш бир
чай айырырды. Мян Нинойа йюз ил бундан габаг адждадым Ибрахим ханын рус гюлляси иля вурулуб, джан
вермиш олдугу дашы гёстярдим.
Маликанямизин байырындакы гёлмячядя тянбял джамышлар узанмышдылар. Суйун ичиндя йалныз онларын башы
гёрюнюрдю. Хавада сюд гохусу варды, узюм салхымларынын гиляляри ися иняк гёзляри бойда иди. Кяндлиляр
башларынын ортасыны улгюджля гырхдырмышдылар. Онларын башларынын саг вя сол тяряфляриндяки узун сачлары
габага даранмышды.
Агаджларын ахатясиндя ися тахта эйванлы баладжа бир эв варды. “Ойунджагымыз” атлары, итляри вя тойуглары
гёряндя гюлюмсяди.
Биз эви сялигяйя салыб, бурада йерляшдик. Мян бир нечя хяфтялик назирлийи, мюгавиляляри вя сярхяд
стансийасы олан Йаламаны йаддан чыхартдым.
Биз чямянликдя узаныб йатырдыг. Нино да чямянин аджы саплагларыны чейняйиб атырды. Онун гюняшдян
гаралмыш сифяти Гянджя сямасы кими айдын вя сакитлик ичиндяйди. Онун ийирми йашы вар иди. Она шяргли
зёвгю иля бахылсайды, чох инджя гурулушлу иди.
-али хан, бу “ойунджаг” мянимдир. Гялян дяфя оглан оладжаг, ону сян гётюрярсян, тяпя-тяпя
гяздирярсян. Сонра “ойунджагын” гяляджяйи учюн ан инджяликляриня гядяр планлар джызмага башлады. Планда
теннис, Оксфорд, франсыз вя ингилис дилляри... даха няляр йохду. Там Авропа нюмуняси...
Мян хеч бир шей демядим. Чюнки “ойунджагымыз” лап баладжа иди вя Йаламада отуз мин рус асгяри
дайанмышды. Биз чямянликдя бёйюк агаджларын кёлгясиндя халча сяриб йемяк йейярдик. Нино, джамышларын
узандыглары гёлмячялярдян бир аз аралыдакы чайда чимирди. Башларында баладжа йумру папаглары олан
кяндлиляр бизя гялир, ханларына баш айир вя сябятлярдя шафталы, алма, узюм гятирирдиляр. Биз хеч бир гязет
охумурдуг, мяктуб да алмырдыг. Дюнйа бизим учюн маликанямизин сярхядиндя гуртарырды. Бура аз
гала Дагыстан гядяр гёзял иди.
Исти йай гюнляринин бириндя биз отагымызда отурмушдуг, бирдян биря узагдан дёрдналла гялян бир атын
налларынын сясини эшитдик. О дягигя эйвана чыхдым. Гара чяркяз либасы геймиш арыг бир адам атдан йеря
хоппанды. “Илйас бяй” дейя чыгырдым вя ону гаршыламаг учюн алими узатдым. О, саламымы алмады. О,
нефт лампасынын ишыгында дайанмышды, сифяти агармыш, йанаглары да чухура дюшмюшдю.
О тялаш ичиндя “Руслар Бакыйа гирдиляр” деди. Мян башымы тярпятдим, эля бил бу ахвалат мяня чохдан
бялли иди. Нино архамда дайанмышды. О, йавашджа сорушду:
-Илйас бяй, де гёряк, бу неджя олду.
Геджя Йаламадан рус асгярляри иля долу гатарлар гялдиляр. Онлар шяхяри мюхасиряйя алдылар вя парламент
тяслим олду. Гача билмяйян бютюн назирляр хябс олундулар вя мяджлис да дагыдылды. Рус фяхляляри оз
хямвятянляринин тяряфиня кечдиляр. Бакыда бир няфяр да олсун асгяримиз йох иди. Ордумуз ися
Эрмянистан иля сярхядя итирдикляри мёвгэлярдя дурмушдулар. Мян кёнюллю партизан дястяси йаратмаг
истяйирям.
Мян гери дёндюм. Нино отагда иди. Хидмятчиляр да атлары арабайа гошурдулар. Нино бир йандан ашйалары
йыгыр, бир йандан да оз ана дилиндя “ойунджагла” ня ися данышырды. Сонра арабайа миниб тарлаларын ичиндян
кечдик. Илйас бяй йанымызджа атла гедирди. Узагда Гянджянин ишыглары гёрюнюрдю вя бир анлыга кечмишля
индики заманын бири-бириня гайнашдыгыны хисс эдян кими олдум.Мярдякан йолундакы гарпыз
бостанларында белиндя хянджяр, узю солгун вя джидди Илйас бяй, сакит гюрурла дайанмыш Нино гялиб
гёзляримин габагында джанланды.
Гянджяйя геджя йарысы чатдыг. Кючяляр нарахат, хяйяджанлы адамларла долу иди. Эрмяни мяхяллясини
мюсялман мяхяллясиндян айыран кёрпюдя атяш ачмага хазыр олан асгярляр дайанмышдылар. Мяшаллярдян
хёкумят бинасынын узяриндяки йени Азярбайджан байрагына ишыг сачырды.
Отуз.
Гянджянин бёйюк мясджидинин дивары йанында отурмушдум. Мясджидин хяйятиндя йоргун халда узанмыш
асгярляря гёз гяздирдим. Чай тяряфдян гялян пулемйотларын сясляри мясджидин хяйятиндя да эшидилирди.
Азярбайджан Демократик Джюмхуриййятинин бир нечя гюнлюк омрю галмышды.
Сонра хяйятин бир кюнджюндя отуруб, кечмишин абядиляшдирмяли анларыны бир даха тез-тялясик тялашлы
сятирлярля дяфтяримя гейд эдирдим.
Сяккиз гюн бундан габаг Гянджядя кичик отелдя галдыгымыз заман мян Илйас бяйя мюраджият эдиб
дедим:
-Илйас бяй, мян бурада галырам.
-Сян дялисян, аглыны итирмисян, – дейя Илйас бяй джаваб верди.
Геджя саат уч иди. Нино йан отагда йатырды.
“Сян дялисян, аглыны итирмисян” дейя Илйас бяй дедийи сёзляри тякрар этди вя отагда гязишмяйя башлады.
Мян масанын баш тяряфиндя отурмушдум вя Илйас бяйин дюшюнджяляриня ахямиййят вермирдим.
“Мян бурада галырам” тякрарян дедим. Кёнюллю партизан дястяляри гяляджякляр. Биз дёйюшяджяйик. Мян,
оз вятянимдян хеч йана гачмайаджагам.
Мян эля бил йухуда данышырдым.
Ильяс бек остановился передо мной, грустно и зло взглянул на меня.
- Али хан, мы вместе учились в гимназии и на больших переменах вместе дрались с русскими. Я был рядом с тобой, когда ты догонял машину Нахараряна. Я отвозил Нино домой, и я стоял рядом с тобой у ворот Цицианишвили. Но теперь ты должен уехать. Ради Нино, ради себя и ради нашей Родины, которой ты еще будешь нужен.
- Если ты остаешься здесь, Ильяс бек, то остаюсь и я.
- Я остаюсь потому, что я - одинок, потому что я умею командовать солдатами, и у меня есть опыт уличных боев. Уезжай в Иран, Али хан.
- Я не могу уехать ни в Иран, ни в Европу.
Я подошел к окну. Во дворе горели факелы, доносился лязг металла.
- Али хан, наша республика не продержится и восьми дней.
Я безразлично кивнул. Под окном прошли люди с оружием в руках. Из соседней комнаты послышался шум, я оглянулся и увидел стоявшую в дверях Нино.
- Через два часа последний поезд на Тифлис, - сказал я жене.
- Да, Али хан, мы едем.
- Нет, едешь ты с Куколкой. Я приеду позже. Пока мне надо остаться здесь. А ты должна уехать. Сейчас все совсем иначе, чем было в Баку. Ситуация совершенно другая, ты не можешь оставаться здесь, Нино, теперь у тебя есть ребенок.
Я говорил что-то еще. Отсветы факелов играли на стене, блики падали на лицо Ильяс бека, стоявшего в углу, опустив голову.
Нино уже окончательно проснулась. Она тихо подошла к окну, выглянула на улицу, потом обернулась к Ильяс беку. Ильяс бек отвернулся. Нино вышла на середину комнаты, склонила голову набок.
- А как же Куколка. - спросила она. - У нас ребенок, ты не хочешь ехать с нами.
- Я не могу ехать, Нино.
- Твой прадед погиб на гянджинском мосту. Я помню это еще из экзаменов по истории.
И вдруг, застонав, как раненый зверь, Нино опустилась на пол. Глаза ее были сухими, тело била крупная дрожь. Ильяс бек выбежал из комнаты.
- Я приеду к вам, Нино. Очень скоро, всего через восемь дней.
Нино продолжала стонать. Люди за окном пели гимн гибнущей республики.
Вдруг Нино замолчала. Она долго смотрела на меня, потом поднялась. Я взял чемодан, запеленатую Куколку, и мы тихо спустились по ступенькам гостиницы. Ильяс бек ждал нас в машине. Через толпу мы с трудом проехали к вокзалу.
- Потерпи три-четыре дня, Нино, - сказал Ильяс бек, - всего три-четыре дня, и Али хан будет с вами...
Нино спокойно кивнула.
- Знаю. Мы поживем сначала в Тифлисе, а потом уедем в Париж. У нас будет домик с садом, и вторым родится мальчик.
- Да, Нино, все будет именно так...
Я старался говорить спокойно и уверенно. Глядя вдаль, Нино стиснула мне руку.
Медленно скользя по извивающимся, как змеи, рельсам, из темноты выполз похожий на зловещее чудовище поезд.
Нино торопливо поцеловала меня.
- Всего хорошего, Али хан. Через три дня встретимся.
- Конечно, Нино, а потом уедем в Париж.
Она улыбнулась, я не мог шевельнуться, словно мои сапоги приросли к перрону. Ильяс бек проводил Нино в вагон. Она выглянула из окна, похожая на испуганную, потерявшую гнездо маленькую птичку. Поезд тронулся. Нино махнула мне рукой.
Ильяс бек на ходу спрыгнул с подножки вагона.
Мы возвращались в город, и я думал о доживающей последние дни республике.
Светало. Город был подобен арсеналу. В Гянджу подтянулись крестьяне, привозя с собой припрятанные пулеметы, боеприпасы. С армянской стороны изредка доносились выстрелы. Та часть города уже принадлежала России.
В Гяндже появился человек с густыми бровями, орлиным носом и глубоко запавшими глазами. Это был шахзаде Мансур Мирза Гаджар. Никто не знал, кто он и откуда приехал. Он происходил из рода Гаджаров, и на его папахе сиял серебряный иранский лев. Человек этот, считавший себя потомком Ага Мухаммеда, взял командование на себя.
Батальоны русских приближались к Гяндже, город был полон беженцами из Баку. Они рассказывали о расстреле министров, аресте депутатов парламента, трупах, выброшенных в море с привязанными к ногам ядрами.
- Мечеть Тезе Пир превращена в клуб, русские избили Сеида Мустафу, собравшегося молиться на крепостной стене. Они связали ему руки и сунули в рот кусок свинины. Ему удалось бежать в Мешхед к дяде. А его отца русские расстреляли.
Все это рассказывал мне Арслан ага, наблюдавший, как я раздаю оружие.
- Али хан, я тоже хочу воевать.
- Ты. Ах, ты перемазанный чернилами поросенок, ты тоже хочешь воевать.
- Я не поросенок, Али хан. И я, как все вы, люблю свою родину. Мой отец убежал в Тифлис. Дай мне винтовку.
Лицо его было серьезным, он смотрел на меня, взволнованно хлопая глазами.
Я дал ему винтовку и включил в свою команду, позиции которой были у моста. Улицы по ту сторону моста уже были заняты русскими.
В знойный полдень мы сошлись в рукопашной. Перед моими глазами мелькали широкоскулые, плоские лица, треугольные штыки. Дикая ярость обуяла меня.
- Вперед! - кричал кто-то.
Воздух был пропитан запахами пота и крови. Я взмахнул прикладом и почувствовал, как пуля царапнула мне плечо. Со всей силой я опустил приклад на чью-то голову. Череп раскололся, мозг брызнул наружу, смешиваясь с пылью, я выхватил кинжал и бросился на нового противника. Когда тот упал, я краем глаза заметил, как Арслан ага вонзает кинжал в глаз своего противника.
Издали послышались сигналы трубы. Мы залегли на углу и принялись беспорядочно обстреливать армянские кварталы. Ночью мы переползли по мосту обратно в нашу часть города. Обмотанный пулеметными лентами Ильяс бек сидел на мосту и чистил пулемет.
Мы устроились во дворе мечети. В ночном небе светили звезды, Ильяс бек рассказывал, как в детстве он купался в море, попал в водоворот и чуть не утонул. Потом мы похлебали супа, съели несколько персиков. Арслан ага тоже был с нами, ему в бою выбили зубы, и разбитая десна кровоточила.
- Я боюсь, Али хан, я страшный трус.
- Тогда оставь оружие, пройди полем к Пуле и плыви в Грузию.
- Я не могу сделать этого, я хочу драться, я, хоть и трус, но родину люблю не меньше остальных.
Я ничего не ответил.
Начинался очередной рассвет. Издали доносилась артиллерийская канонада. На минарете мечети стояли шахзаде Гаджар и Ильяс бек. В руках Ильяс бека был бинокль. Над минаретом развевался флаг. Издали слышались звуки трубы. Кто-то затянул песню о туранском государстве.
- Я кое-что слышал, - послышался чей-то голос неподалеку от меня. Лицо говорившего было бледным, как у покойника, глаза задумчивы. - В Иране появился некто по имени Рза. Он командует армией, и они побеждают. И Кямал в Анкаре тоже собрал армию. Мы деремся не зря. Нам на помощь идут двадцать пять тысяч человек.
- Не двадцать пять тысяч, - сказал я, - а двести пятьдесят миллионов, весь мусульманский мир спешит помочь нам. Но одному Аллаху известно, успеют ли они.
Я поднялся и пошел к мосту. Лег за пулемет, и лента, как четки, заскользила меж моих пальцев. Арслан ага подавал мне ленту. Он был бледен, но улыбался. Со стороны русских началось какое-то движение, мой пулемет строчил без передышки. С той стороны заиграли призыв к атаке. Из глубины армянских кварталов послышался марш Буденного.
Я поднял голову. Передо мной лежала широкая, пересохшая река. Русские, пригибаясь, перебегали площадь, стреляя на ходу. Пули со свистом вонзались в опоры моста. Я отвечал им плотным огнем. Русские падали, как игрушечные солдатики, но взамен убитых появлялись все новые и новые. Их были тысячи, и мой одинокий пулемет был бессилен на гянджинском мосту.
Арслан ага по-детски вскрикнул и застонал. Я бросил взгляд в его сторону. Он лежал, распростершись, и струйка крови стекала из уголка его раскрытых губ. Я снова стиснул гашетку пулемета, поливая русских огнем. Труба опять заиграла атаку.
Моя папаха улетела в реку - то ли пуля снесла ее, то ли порыв ветра.
Я рванул гимнастерку на груди. Теперь между мной и противником было только тело Арслана ага. Значит, можно быть трусом, но умереть за родину, как герой.
Трубы на том берегу заиграли отбой. Мой пулемет смолк. Взмокший от пота, голодный, я сидел на мосту и ждал, когда меня сменят. Пришла смена. Они подняли тело Арслана ага и положили его перед пулеметом, как прикрытие. Я вернулся в город.
* * *
И вот я сижу во дворе мечети, помешивая ложкой свой суп. У входа в мечеть стоит шахзаде Мансур, рядом Ильяс бек с картой. Я нечеловечески устал. Через несколько часов надо снова идти к мосту, и я знаю, что Азербайджанская Республика продержится всего еще несколько дней...
Довольно. Хочется спать. Я буду спать, пока труба вновь не призовет меня к мосту, где сто лет назад за свободу своего народа отдал жизнь мой прадед Ибрагим хан Ширваншир.
"Али хан Ширваншир погиб в 5 часов 15 минут на гянджинском мосту. Его тело упало в пересохшую реку, пронзенное восемью пулями. В его кармане найдена тетрадь. Если на то будет воля Аллаха, я доставлю эту тетрадь его жене. На рассвете, незадолго до наступления русских, мы похоронили его во дворе мечети. Наша республика погибла, как погиб Али хан Ширваншир. Ротмистр Ильяс бек, сын Зейнала ага из поселка Бинагады". Илйас бяй габагымда дайаныб, кядярля тярс-тярс узюмя бахды:
-али хан, мян сянинля бир йердя мяктябя гетмишик вя бёйюк тяняффюслярдя рус ушаглары иля далашмышыг.
Сян Начарарйанын машынынын архасынджа дюшдюйюн заман, мян сянин ардынджа чапырдым. О геджя Нинону
атымын йяхяриня отурдуб эвиня мян апармышдым. Сисианашвили дарвазасынын йанында башы позуг рус
асгярляриня гаршы бир йердя вурушмушуг. Амма инди сян бурадан чыхыб гэтмялисян. Нинонун вя озюнюн
йахшылыгы учюн вя бялкя да бир даха сяня эхтийаджы оладжаг вятянин наминя бурадан гэтмялисян.
-Илйас бяй, сян бурада галырсанса, мян да галырам.
-Мян бурада она гёря галырам кий, дюнйада хеч кимим йохдур, тякям. Мян бурада галырам она гёря
кий, мян забитям, асгярляри дёйюшя апармагы баджарырам вя ики вуруш кечирмишям. Бу ики вурушда бёйюк
тяджрюбя топламышам. Одур кий, инадлыг элямя али хан, Ирана гет.
Ирана да, Авропайа да гедя билмярям.
Мян пянджяряйя йахынлашдым. Байырда мяшалляр йаныр вя хяр тяряфдян силах шаггылдамалары эшидилирди.
-али хан, Джюмхуриййятимизин хеч сяккиз гюнлюк да омрю галмайыб. Мян лагейдликля башымы тярпятдим.
Кючядян алляри силахлы адамлар кечирдиляр. Йан отагда айаг сяси эшидиб узюмю о тяряфя чевирдим. Нино
гёзляри йухулу-йухулу гапыда дурмушду.
-Нино, - дедим,– Тифлися ахырынджы гатар ики саатдан сонра гедир.
-Бяли, биз гедирик, али хан.
-Йох, сян ушагла гедирсян. Мян ися сонра гяляджяйям. Мяним хяля кий, бурада галмагым гярякдир.
Амма сянин гэтмяйин ваджибдир. Инди Бакыда вязиййят кечян дяфя олдугу кими дейил. Вязиййят тамамиля
башга джюрдюр. Она гёря да сян бурада гала билмязсян. Нино, инди сянин кёрпян вар.
Кючялярдя мяшалляр йанырды. Илйас бяй да башыны ашагы салыб отагын кюнджюндя дайанмышды.
Бирдян Нинонун гёзляриндян йуху силинди. О, йаваш-йаваш пянджяряйя тяряф гедиб, байыра бахды. Сонра
Илйас бяйя тяряф бахды вя отагын ортасына гялиб, башыны ашагы айди.
-Бяс ойунджаг. - деди. Бизим кёрпямиз вар, бизимля гетмяк истямирсян.
Гедя билмирям, Нино.
-Сянин улу бабан Гянджя кёрпюсюндя шяхид олмушду. Мян буну тарих имтаханындан билирям.
Нино гяфлятян джан верян йаралы бир хейван кими наля чякиб йеря сярилди. Онун гёзляри гупгуру иди, лакин
бядяни тир-тир титряйирди. О, фярйад эдяркян, Илйас бяй отагда дайанмайыб эшийя атылды.
-Нино, мян бир нечя гюндян сонра сизин далынызджа гяляджяйимя сёз верирям. Нино хяля да фярйад ичиндя
иди. Кючялярдя джамаат джан верян джюмхуриййятин джошгун химнини охуйурдулар.
Нино бирдян сусду вя гёзлярини мяня зилляди. Сонра айага дурду. Мян чамаданы гётюрдюм.
Гундагдакы “ойунджаг” гуджагымда иди. Биз эвин пиллякянляриндян сяссиз-сямирсиз ашагы эндик. Илйас бяй
машында бизи гёзляйирди. Биз, адамларла долу олан кючялярдян кечяряк дямир йол стансийасына гетдик.
-Уч, дёрд гюн дёз, - дейя Илйас бяй Нинонун сакитляшдирирди. Йалныз уч-дёрд гюн. Ондан сонра али хан
йеня да йанынызда оладжаг.
Нино сакитджя “билирям” – деди. Биз аввял Тифлисдя галаджайыг, сонра да Парися гедяджяйик. Бизим багчалы бир
эвимиз оладжаг, икинджи ушагымыз да оглан оладжаг.
-Бяли, Нино, бах эля бу беля да оладжаг...
Мяним сясим айдын вя инамлы иди. Нино алими сыхды, сонра бахышларыны узаглара чевирди.
Дямир йол релсляри узун иланлара бянзяйирди. Гатар гаранлыгларын ичиндян аждаха кими чыхараг перона
йахынлашды.
Нино мяни тялясик опдю.
-Саламат гал, али хан. Уч гюндян сонра гёрюшярик.
-албяття, Нино орада гёрюшярик, сонра орадан да Парися гедяджяйик.
Нино гюлюмсяди. Мян перонда дайанмышдым. Эля бил гапгара асфалта мыхланмыш кими йеримдян
тярпяня билмирдим. Илйас бяй онлары вагона апарды. Нино купенин пянджярясиндян байыра бахырды. Нино
хюркмюш баладжа бир гуш кими сакит иди. Гатар йаваш-йаваш хярякят этдийи заман Нино ал эляди. Илйас бяй
да гатардан йеря хоппанды.
-Биз шяхяря гайытдыг. Мян бир нечя гюн омрю галан республикамыз барядя фикирляширдим.
Сяхяр ачылырды. Атраф кяндлярдян кянд сакинляри гизли сахладыглары пулемйотлары вя башга хярби сурсатлары
ёзляри иля гятирирдиляр. Шяхяр силах анбарына бянзяйирди. Чайын о бири тяряфиндя йерляшян эрмяни
мяхяллясиндян ара-бир гюлля сяси эшидилирди. Чайын о тайы артыг Русийа торпагы иди. Гырмызы сювари дястяляри
сел кими олкяни бюрюмюшдюляр.
Шяхярдя бирдян-биря галын гашлы, гартал бурунлу вя гёзляри чухура дюшмюш бир адам пейда олду. Бу
шахзадя Мансур Мирзя Гаджар иди. Бу адамын ким олдугуну вя харадан гялдийини хеч ким билмирди. О,
Иран тахтыны алиндя тутан Гаджарлар сюлалясиндян иди вя онун папагынын габагында бир гюмюш Аслан герби
парылдайырды. Озюню бёйюк Ага Мяхяммядин вариси хесаб эдян бу адам ряхбярлийи алиня алды. Рус
алайлары Гянджяйя догру ахмага башламышды. Шяхяр Бакыдан гялян гачгынларла долу иди. Онлар назирлярин
гюллялянмясиндян, парламент депутатларынын хябся алынмасындан вя адамларын белляриня даш багланыб
Хязяр дянизинин ан дярин йерляриня атылмасындан данышырдылар.
Тязя Пир мясджидини инди клуба чевирибляр. Гала диварлары йанында намаз гылмаг истяйян Сейид Мустафаны
рус асгярляри дёйдюляр. Сонра онун голларыны баглайыб агзына донуз ати дюртюбляр. Бундан сонра Сейид
Мустафа Ирана, Мяшхяддяки амисинин йанына гачмага мювяффяг олду. Онун атасыны руслар
олдюрмюшдюляр.
Бу хябяри гятирян Арслан Ага мяним габагымда дайаныб пайладыгым силахлара бахырды.
-али хан, мян да сизинля бирликдя вурушмаг истяйирям.
-Сян. Ай мюряккябя булашмыш донуз чошгасы, сян да вурушмаг истяйирсян.
-Мян донуз баласы дейилям, али хан. Мян да хамы кими оз вятяними севирям. Атам Тифлися гачды.
Мяня да бир силах вер.
Онун сифяти джидди иди, гёзлярини дёйя-дёйя узюмя бахырды. Она бир нечя силах вердим. О, мяним
команданлыгым алтында кёрпюнюн башында вурушан дястяйя гошулду. Рус асгярляри кёрпюнюн о
тайындакы кючяляри тутурдулар. Биз гюняшин гызмар истисиндя албяйаха дёйюшюня гиришдик. Гаршымда энли
сифятляри вя парылдайан учкюндж сюнгюляри гёрдюм. Бирдян биря мяни вяхши бир гязяб бюрюдю.
Сюнгюляримизи кямяримизин сявиййясиня эндирдик. Ганла тяр бир-бириня гарышмышды. Маузеримин
дястяйиндян тутуб люляйини йухары галдыранда бир гюлля чийними сыйырды. Атдыгым гюллянин зярбясиндян бир
рус асгяринин кялляси партлады. Онун бейнинин парчалары кючянин тозуна тёкюлдю. Хянджярими сыйырыб бир
асгярин устюня джумаркян, Арслан Аганын бир рус асгяринин гёзюня хянджяр сохдугуну гёрдюм.
Узаглардан шейпурчуларын сясляри гялирди. Биз бир кючянин тининдя йеря узаныб, эрмяни эвлярини селлямя
атяшя тутурдуг. Геджяляр сюрюня-сюрюня кёрпюнюн устюндян шяхяря гайыдырдыг. Устюня патрондаш
тахмыш Илйас бяй кёрпюдя отуруб пулемйотун йерини мюяййян эдирди.
Биз мясджидин хяйятиня гетдик. Илйас бяй улдузларын ишыгында ушаг икян дянизя чиммяйя гэтмясиндян,
орада узяркян бурулгана дюшюб аз гала батмагындан вя сон дягигялярдя неджя хилас олдугундан мяня
данышды. Онун данышдыгларындан сонра шорба ичдик, сонра да шафталы йедик. Арслан Ага да йанымызда
отурмушду. Онун тёкюлмюш дишляринин йериндян ган сызырды. Геджя бир мюддят тир-тир асяряк йаныма
сохулду.
-Горхурам, али хан. Мян чох горхагам.
-Эля ися силахы йеря гой, отлаглардан кечиб Пула чайына чатарсан вя чайы кечиб Гюрджюстана йолланарсан.
-Мян буну эдя билмярям, чюнки мян да о бириляр кими вятяними севирям.
Мян она даха бир шей демядим. Сюбх ачылана йахын узагдан топ сясляри гялмяйя башлады. Илйас бяй
алиндя дурбин мясджидин минарясиндя Гаджарлар няслиндян олан шахзадя Мансурун йанында дайанмышды.
Минарядя дёвлят байрагы далгаланырды вя ким ися Туран дёвлятинин химнини охумага башлады.
Сифяти мейит сифяти кими агармыш, гёзляри хяйаллы бир няфяр адам деди: “Эшитмишям кий, Иранда Рза адлы бир
няфяр пейда олуб. О, минлярля хярбчиляри башына топлайыб онлара команданлыг эдир. Анкарада да
Мустафа Камал атрафында бёйюк бир орду топлайыб. Биз абяс йеря вурушмуруг. Ийирми беш мин асгяр
бизим кёмяйимизя гялир”.
-Йох, - дедим. Ийирми беш мин няфяр йох, ики йюз алли милйон няфяр адам, бютюн дюнйа мюсялманлары
бизим харайымыза гялирляр. Амма онларын вахтында бурайа гялиб-гялмямялярини анджаг Аллах билир.
Мян кёрпюйя тяряф гедиб пулемйотун архасына кечдим. Сонра гюлляляр бармагларымын арасындан тясбех
дяняляри кими сюрюшмяйя башлады. Арслан Ага да йанымда отуруб пулемйотума гюлля долдурурду.
Онун рянги гачмышды, лакин гюлюмсяйирди. Русларын тяряфиндя хярякят хисс олунан кими мяним
пулемйотум фасилясиз шаггылдайырды. Гаршы тяряфдя хюджум шейпуру чалынды. Харадаса о йанда, эрмяни
эвляринин архасында Будйонны маршынын сяси гялди. Башымы галдырыб ашагы баханда кёрпюнюн алтында
гурумуш вя сусузлугдан чатламыш чай йатагыны гёрдюм. Рус асгярляри мейданчаны кечяряк, ашагы айилиб,
нишан алыр вя атяш ачырдылар. Онларын атдыглары гюлляляр кёрпюйя дяйирди. Мян бу хюджума гызгын бир атяшля
джаваб вердим. Рус асгярляри ойунджаг кими йеря сярилирдиляр. Лакин, кялляси устя чай сахилиндяки тозларын
устюня йуварланан асгярляри йениляри иля авяз эдирдиляр. Онларын сайы минлярджя иди. Тянха галмыш
пулемйотун шаггылтысы Гянджя кёрпюсюндя чох зяиф сяслянирди.
Бирдян Арслан Ага баладжа ушаг кими наля чякиб гышгырды. Олдугум йердян онун тяряфиня бахдым. О,
кёрпюнюн устюндя узюгуйлу сярилиб галмышды, онун агзындан ган гялирди. Мян тякрар пулемйотун
дюймясини басдым. Гюлляляр рус асгярляринин башына йагыш кими йагырды. Шейпур сяси онлары йенидян
хюджума галдырды.
Папагым чайа дюшдю: бялкя она гюлля дяймишди, бялкя да асян кюляк ону башымдан учурмушду.
Мян бир анда пенджяйимля кёйняйимин йахасыны ачдым.
Дюшмянля мяним арамда йалныз Арслан Аганын мейити дурмушду. Демяли, инсан горхаг олса да вятяни
угрунда гяхряманджасына вурушараг оля билярмиш.
Гаршы тяряфдя шейпур сясляри асгярляри гери чагырырды. Пулемйоту сусдурдум вя мян тяр ичиндя, кёрпюнюн
юстюндя отуруб, авяз эдилмями гёзляйирдим. Онлар гялдиляр. Йёндямсиз вя агыр адамлар Арслан Аганын
мейитини сипяр кими пулемйотун габагына гойдулар...
Инди мян бурада, мясджид диварынын кёлгясиндя отуруб, гашыгла шорбаны ичирдим. Мясджид хяйятинин
гиришиндя шахзадя Мансур дайанмышды, Илйас бяй да айилиб хяритяйя бахырды. Бакынын Бинягяди гясябясиндян олан Зейнал Аганын оглу, ротмистр Илйас бяй. Бир нечя саатдан сонра мян
йенидян кёрпюнюн устюндя дайаныб мёвге тутмалы идим. Билирдим кий, Азярбайджан Джюмхуриййятини
йалныз бир-нечя гюнлюк омрю галыб...
Мян улу бабам Ибрахим хан Ширванширин халгын азадлыгы угрунда джаныны вердийи сахиля шейпур сяси
йенидян чагыранадяк йатмаг истяйирям.
“Али хан Ширваншир алтыйа он беш дягигя ишлямиш Гянджя кёрпюсюндя, пулемйот архасында тутдугу
мёвгейиндя хялак олду. Онун мейити кёрпюдян гурумуш чайын йатагына дюшмюшдю. Бядянини сяккиз
гюлля дялик-дешик этмишди. Джибиндян хатиря дяфтяри чыхды. Аллах имкан верся, бу дяфтяри онун арвадына
чатдыраджагам. Биз сяхяр эркян, рус гошунлары сонунджу хюджума кечмяздян бир аз аввял ону мясджидин
хяйятиндя дяфн этдик. Джюмхуриййятимизин омрю али хан Ширванширин омрю кими сона чатды”.
Али вя Нино
© Copyright: Владислав Калабин, 2015
Свидетельство о публикации №215011802049
Свидетельство о публикации №215011802049
Рецензии