Свидетели...

      Вчера вышли с соседкой, пройтись немного перед сном, а то и сна не будет, смотрим, а на крылечке детки сидят, Ирины, вдовы, с третьего этажа.
     – Вы чего, ребята, сидите тут, на ночь глядя?
     – Дома холодно, – отвечает старший мальчик, Артур, – скучно тоже.
     – Так на улице ещё холоднее, – говорю ему, – и сестричка твоя замерзает. Она маленькая, ей тепло нужно. А мама где?
     – Мама теперь каждый день ходит туда, где все молятся.
     – Да ты что! Паша, – это я к соседке, – это что, она в религию эту самую ударилась. А дети, значит, побоку?!
     – Помилуй Бог! Что ты?
     – Что я? На часах уже десять вечера, детям в это время нужно молочка испить, да на покой.
    Смотрю я на этих цыпляток, старшему-то хоть лет шесть, а девочке Нелечке четыре годика. Вот я и решила:
    – А пошли ко мне, чайку попьём.
Ребята лёгкие на подъём, попрощалась я с Пашей, веду к себе, благо совсем рядышком на первом этаже.
    – Заходите, заходите, не стесняйтесь, да бросьте ноги вытирать, тут не дворец у меня.
    Пошла ставить чайник на кухню, достала печеньице, хлебчик мажу, один бутерброд  сыром накрыла, другой – колбаской. Так, бедные, навалились, раскраснелись оба, любо-дорого смотреть. Минут через двадцать соседка моя, с которой мы гуляли, стучится.
   – Сима, а мамка их не ищет?
   – Кто ж её знает?  К нам не стучала, не спрашивала, ты, Паша, молчи. Пусть поищет, верующая наша. И с чего бы это нашло на неё?
   – Может, как муж помер, так она и не оклемалась до сих пор?
   – Ой, скажешь тоже. Муж… Одно название. Шабашник да пьнчужка.
   – Всё не одна. Деткам отец нужен. А ты гляди – спать хотят. Что делать будем?
   – Положу спать куда-нибудь, жалко деток. А ты выйди на минутку, посмотри, не ищет ли она их.
Через минут десять вернулась Паша.
    – Не ищет. И дома у неё свет не горит. Давай укладывать будем, может, мне одного взять?
    – Нет, лучше пусть вместе останутся у меня. Сейчас диван раздвину, а у меня в спальне кровать моя. Вот и устроимся. Ну и мать, зараза эдакая!
Часов в двенадцать ночи в двери мне поцарапалась эта мамаша драгоценная. Я халат накинула, дверь открыла, на кухню повела. Присела и давай шипеть:
    – И не думай будить детей. Спят хорошо. Кто ж деток будит? А ты бы ещё позже притащилась.
    – Да не гуляла же я, – оправдывается.
    – Лучше бы гуляла. Куда в такое время человека носит. Не бездетная, мать всё же.
    – Там служба сегодня такая… А я Артура как-то взяла с собой, так он весь извёлся, всё на улицу выбегал, «не буду тут ни за что!» А мне что делать?
    – Тебе работать надо, детей нужно растить. Какие службы ещё? Охмурили дурочку…
     Так и ушла она тогда, а детки у меня остались до утра. И что делать?
Пришла Паша, рассказывает, что вечером Ирина стала бегать, искать ребят, ходит, покрикивает: «Артур, Неля!»  А она, Паша, значит, спать не могла, вышла на улицу и сказала ей, где дети. Вот Ирина и заявилась ко мне. Интересно, что  с утра не зашла. Что она делает? Спит? А может, на работу пошла? Она в магазине работает, а там хозяин строгий, что-то не так, выгонит к чертям, желающих пригреться в магазине достаточно, поближе к харчам. Я ребятишек подняла, умылись, опять накормила, чем Бог послал. А дальше решила – пойду к Ирине этой драгоценной и накричу.  Я, мол, твоих детей не усыновляла. Ночью болталась где-то, так хоть утром пришла бы пораньше… Поплелась с этой мыслью на третий этаж, звоню, стучу – тихо. Тут уж я всполошилась. Вернулась домой, телевизор ребяткам включила, пошла к Паше, всё же вдвоём решать такие вопросы легче.
    – Паша, что делать, дети встали, поели. Мамаша не идёт, сама я пошла наверх, дома тихо, свет не горит, стучу, звоню, не открывает.
    – Стой! Аж страшно. Я сейчас оденусь и магазин сбегаю. А ты к детям иди. Вдруг она там, они же рано открываются, в восемь утра.
    – Давай. А потом – ко мне. Если что, полицию вызываем. А вдруг она там что-то себе сделала…
    – Ой, скажешь такое! Она себе что-то плохое сделает? Как раз!
Паша оделась, пошла в магазин, я спустилась вниз, подождала немного. Паша бежит. Нет, говорит, её в магазине, хозяин сказал, что уволилась она.
    – Ничего себе! А чем деток кормить будет, раз уволилась?
    – Задача нам с тобой. Давай так, подождём чуток, а там пойдём к социальным работникам, в полицию, в конце концов. А может, я дождусь её, пойду вроде по-хорошему поговорить, как ты думаешь, Пашенька?
Через час примерно опять пошла я к Ирине, а у самой досада, злость, но сдерживаюсь. Застала. Предложила поговорить.
   – Дети у меня. Ты, говорят, уволилась, чем кормить собираешься деток?
   – Вы извините, тётя Сима, – это она мне, – я так думаю, что Бог даст день, даст и пищу.
   – Вот это новость! Я уже два дня деток твоих кормлю, значит, я вроде Бог? – А у меня злость кипит, выхода не находит, держусь еле-еле, но пока портить отношения не хочу, стараюсь сдерживаться. – И что ты дальше делать собираешься? Может, мне в социальный отдел пойти, чтобы детей куда-нибудь определили?
   – Нет, спасибо вам, тётя Сима, пока не надо. Если хотите посмотреть, куда я хожу, давайте пойдём, сегодня в двенадцать часов будет занятие. А? Посмотрите, может, и вам понравится. Там люди добрые, отзывчивые, друг другу готовы помочь. Пойдёмте со мной!
    Смотрю я на неё, так бы и врезала между глаз, но пока молчу, думаю, уж я пойду, наведу там шороху. Зашла к Паше, попросила посидеть с ребятами, а сама в половине двенадцатого уже на третьем этаже, у Ирины.
Собрались мы с ней. Она мне говорит, что платок на голову надеть нужно, а я сроду платков не носила, так беретики, шапочки. Она мне свой предлагает. Попробую, осень на дворе, холодает, не помешает платок. Поехали мы с ней…
Остановок пять проехали трамваем, а там такой домина отгрохан, глянула вверх, купола маленькие золотом горят, но никаких крестов ни на куполах, ни на входе… Что за место, думаю. Какой-то мужик встречает у входа, кланяется нашей Ирине, и ко мне с поклоном. Поздоровались, значит. Люди подходят, и не только женщины, несколько мужичков тоже есть. «Погляжу, послушаю, что там мёдом намазано». Стали все кланяться, руки то вверх поднимают по команде, то в стороны разводят. А мне чудно, странно и как-то противно стало.
Тут учитель их, который команды отдаёт, так ласково ко мне обращается, подходит поближе:
    – Как, милостивая государыня, вас зовут?
    – Серафима я, не государыня, а просто баба шестидесятилетняя.
    – Ох, голубушка. Имя-то ваше не простое. Серафим – ангел Божий, вот и у вас душа ангельская. Ну, смотрите, как все, и вы так делайте, ручки вверх…
А я стою, никуда «ручки» не поднимаю. Люди поклоны бьют, наша Ирина не отстаёт, туда же – на коленки становится. А я оглядываюсь, удивляюсь, сколько их тут, и мужики какие-то странные, тихие, вроде тронутые.
    Вдруг этот главный громко так говорит:
   – Вы бы вышли на улицу, госпожа, Серафима, дорогая, это я к вам обращаюсь. Это не ваше место, я не могу так работать с людьми, выйдите, будьте добры…
Тут на меня все зашикали, один молодой, видимо, служка, пошёл открывать мне ворота, чтобы убиралась я поскорее, а смотрят-то злобно, так бы и съели живьём, вот тебе, думаю, и добрые, отзывчивые люди. Вышла я за ворота, с досады плюнула, прохожего спросила, что там, в этом доме огромном. А он говорит, что «Свидетели Иеговы» и смеётся. Господи! Какие свидетели, свидетели – это те, кто что-то видел, а эти? Что они видели, где? Когда?
     Поехала я домой, не дожидаться же соседку, там дети с Пашей скучают…
А дальше-то Ирина не велела мне к её детям подходить. В тебя, говорит, дьявол вселился. Нельзя детям с тобой быть. Ещё полгода прошло кое-как, младшую в садик водила Ирина, а старший до школы дома маялся.
    А потом продала наша Ирина квартиру, вместо двух комнаток теперь у неё одна осталась. Правда, в нашем же доме, на пятом этаже. Какие-то мужчины, видимо, из той же компании, которые себя величают «Свидетели Иеговы», приехали на машине, помогли Ирине переехать в меньшую квартиру. Я со своим дьяволом не была туда допущена, а Паша как-то зашла, пригласила её Ирина посидеть с детками.
Не пришлось нам с Пашей никуда идти, никому ничего не рассказывали, переживаем себе тихо, не привыкли докладывать, сообщать, «куда следует». А тут сами воспитатели детского садика пошли в социальный отдел. Сказали, что мать переехала в меньшую квартиру, за ней долги, за садик в последнее время не платила, ребёнка редко приводит, что-то, мол, там не так…
     Приехали две женщины, а с ними представитель полиции, открыла Ирина, осмотрели комнату, о чём там они там говорили, о работе ли, о долгах, не знаем мы, только вскоре машину подогнали, деток одели, вывели, повели к машине. Артурчик оглянулся, смотрю, плачет, я ему рукой помахала: «не бойся», –  кричу. А мамаша даже не вышла из комнаты…
    Вечером мы с Пашей собрались, поплакали от души… Вот тебе и Бог даст день, даст и пищу… Бедные детки!