Труба

Ярослав Валентинович это тихое загороднее местечко любил. Любил с давних незапамятных времён, ещё школьных. Когда за год до армии поставил себе цель призваться в десант. Случилось это после фильма «В зоне особого внимания», на который он ходил раз пять, не меньше. Влюбился в главного героя, в тревожную военную жизнь, а к воздушно-десантным войскам заочно прикипел сердцем.
Был у Ярика в запасе год, за который ему надлежало окрепнуть физически и духом.  Установил он строгий распорядок: бегать ранним утром к дальней улице, а оттуда на окраину – в царство природы, тишины и чистого воздуха. Там, в зарослях клёна облюбовал и дивную полянку с плотным зелёным ограждением: небольшую, от глаз сокрытую. Между двух крепких стволов сразу же наметил турник, для чего сделал расчёт и попросил отца сварить железную перекладину. Перекладина вышла длинная, с рогатульками по концам, он специально так задумал, чтобы труба прочно ложилась в разветвления и не елозила.

Бегал Ярик на свою поляну каждое утро, подтягивался, крутил кое-какие несложные финты – выход силой, подъём с переворотом...
Как давно это было! Город с тех пор вырос, подался на бывшие свои окраины. Кленовая посадка, вдоль которой когда-то наматывал он километры, у горожан теперь почти под носом. А самого Ярика уже Ярославом Валентиновичем зовут, как-никак сорок пять лет стукнуло. Высокий элегантный мужчина - при аккуратной серебристой бородке, с доброжелательным светлым лицом. И  не располнел особо, только плотности в теле добавилось. 

Жизнь его за эти годы потрепала, да впрочем, как и всю страну: научный институт, где он старшим научным сотрудником работал, в девяностых годах ловкие начальники обернули в ничто, в торговую лавочку - отправив людей на вольные хлеба. Победствовал Ярослав достаточно, но сгруппировался, выжил. Даже на ноги встал: своя скромная фирма у него сейчас – компьютерный сервис и ремонт.   Квартиру недавно купил, в новостройках, откуда до его любимой полянки – рукой подать. Нет-нет, а он по настроению на турничок заглянет, мышцы размять, да и вообще… молодость вспомнить.

Полянка его давно не секрет – любители шашлыков и уединённых мест сюда толпами прут. Кучи мусора после них каждый раз: пивной пластик, бумага, бутылки. Гулять-веселиться, стекло колотить - могут, а убрать за собой – ни в жизнь! Ярослав Валентинович, когда взирал на рукотворную помойку, выругивался: «Не люди пошли - свиньи!» Взрослого и сдержанного человека трясло от того, что уже вошло для многих в обыденность – выскочить на природу, нагадить и оставить после себя всё как есть.  Вроде, закон сейчас такой: кому надо – тот пусть и убирает… Ему, например, надо! Надо чтобы полянка чистой была, и чтобы всякого сброда здесь меньше шарилось.

В связи с этим Ярослав Валентинович подумывал об одной странной вещи: прошедший двадцатый век донельзя сократил количество мест на Земле, где не ступала нога человека – первозданные уголки во времена его детства выискивали всё с большим трудом и посвящали этим поискам интереснейшие телепередачи. Зато сейчас, когда на дворе век двадцать первый, таких мест опять оказывается в достатке. Поскольку тот вселенский мусор, которым загадили природу, лишь об одном говорит: уже не человек по земле ступает, а двуногое животное.

Преодолевая брезгливость, он собирал остатки чужого пиршества в какой-нибудь пакет и уносил далеко в контейнер. Одно утешало – старая перекладина была на месте и ещё служила. Ярослав Валентинович частенько подпрыгивал, хватался, закрывал глаза. Порою улетал в то далёкое прошлое, когда было ему семнадцать лет... Он здесь в молодые годы не только до солёного пота выкладывался, как любой юноша в объятиях тишины предавался мечтам. Мечтал о будущем – и чего только не воображалось ему светлого и большого: как попадёт служить в десант… как затем поступит в институт… что будет у него с девушкой любовь…

Однажды Ярослав Валентинович поймал себя на мысли, что любимая полянка будоражит в нём исключительно воспоминания. Загадывать о будущем не то, что желание отсутствует, фантазия даже не включается.  Истёрлись о суровую реальность радужные фантазии, истончали, прекратили своё эфемерное существование. Ведь для них, если по-научному выразиться,  объективные предпосылки нужны. А действительность сейчас такова, что  только погань всякая видится, в различных вариациях. Конечно, день сегодняшний терпим, и даже свои достоинства несомненные имеет, но вот «завтра» какое сложится?..

Огороженная бетонным забором территория, куда Ярослав Валентинович заглянул по делу, напоминала муравейник. На солидном куске земли, прежде бывшего заводским, «столовалась» куча разных арендаторов: начиная от мелких мастерских, ворота которых были коряво исписаны названиями и телефонами, и заканчивая пунктом приёма металлолома: довольно большой площадкой - под шиферным навесом, в надёжном кольце сетки-рабицы. Сновали грязно одетые рабочие, всякого калибра автомобили, фиолетовыми всполохами искрила сварка, грубые мужские голоса прорывались сквозь металлический звон и стук.

Нужный Ярославу Валентиновичу человек отсутствовал, и он стал его ожидать, прохаживаясь неподалёку. Бросил взгляд на кучу металлолома за воротами и скребнуло по душе: увидел блестящую, ещё в смазке, огромную шестерню – видимо, с какого-то серьёзного привода. А может, с карьерного самосвала. Вот и на! - технологически сложная деталь по своему предназначению уже не пойдёт, ей теперь дорога в никуда.

Ох, эти приёмные пункты! Сюда несут, везут, тащат любой малозначащий предмет, независимо от того, новый он или уже своё отслужил; свой, собственный, законно приобретённый или нагло украденный. Одно сдатчиков интересует – чтоб рублей взамен отслюнявили.
Что угодно поместится здесь на весы, а потом бесследно исчезнет.  Исчезнет как по волшебству, словно в прорву! «Чёрные дыры» - настоящее этим приёмным пунктам название. Начни в какой-нибудь глухой, отдалённый пункт всю железную дорогу свозить - от Москвы до Владивостока, так и она целиком исчезнет в алчной ненасытной пасти! Исчезнет как миленькая. Со всеми тысячами стальных километров, миллионами тонн…

Жалко, нет пунктов разного рода тварей принимать, тех самых, что сами созидать ничего не умеют и не желают, а только построенное рушат да по цене лома продают. Спрятались они за человеческим обличьем, и по причине маскировки среди нормальных людей отлично существуют. А если по уму рассудить - хоть бы инопланетяне какие прилетели, организовали заготовку этих нелюдей. Так и население бы живо откликнулось - бесплатно сдавать б поволокли!
Пока они торжествуют. Тащат всё, что плохо лежит... А по их мнению всё плохо лежит! На его даче два нержавеющих бачка - из стиралок - «плохо» лежали… Алюминиевый подлокотник в новом лифте – тоже «плохо». На него престарелые люди опирались, тяжелую сумку всегда можно было подвесить. Да и элементарную красоту вещь олицетворяла: идеально ровный, с матовым прекрасным блеском. Только последний дикарь мог безжалостно его выдрать!..

Вздымая пыль, к приёмному пункту резво въехала легковушка – зелёного цвета Жигули, «копеечка», ещё старой советской сборки. Годы жестоко слизали с некогда дефицитной машины лоск и элегантность - бока изобиловали вмятинами и облупленной краской, низ кузова замысловатыми узорами проела ржавчина. Хромированные бампера, бывшие в своё время изящным и строгим украшением - что сзади, что спереди отсутствовали. На каком честном слове «копейка» до сих пор ездила, сказать было трудно, поскольку по виду и по времени отработала эта бедняжка на своих многочисленных хозяев не одну, а целых три жизни.

Из-за руля вылез долговязый нечесаный паренёк в «Адидасе» китайского пошива. Такие костюмы - из электризующейся трескучей синтетики, к спорту не имеют никакого отношения, зато бомжи их любят и всякие кадры с непонятным жизненным назначением – так определял этот контингент Ярослав Валентинович.
Сколько лет наезднику из дремучей «копейки» заключить было трудно – двадцать пять наверняка перешагнул, хотя кто знает?  Печать примитива, серости, чрезмерной искуренности, овладевая лицом, подталкивает его обгонять фактический возраст. И отстранённость мутных глаз, когда-то может, и наигранная, но сейчас уже естественно сросшаяся с нутром и пронизанная свойством чего-то отжившего, упокойного – тоже работала на этот обгон.

Парень открыл заднюю дверь, багажник, и Ярослав Валентинович увидел, что и внутри мало чего осталось от прежней «копейки» - сидений нет, всё забито железным хламом. Парень взялся разгружать машину: выкинул на землю обрезки водопроводных труб, крышку газовой плиты, коротенькую, в три звена батарею отопления, ещё что-то тяжелое…

Ярослав Валентинович пристальней оглядел парня и поймал себя на мысли, что вот к этому конкретному субъекту слово «парень» употреблять стыдно. Он с настоящими парнями рос, в десанте бок о бок служил. А это натуральный… гопник - так их, кажется, называют. Своеобразный социальный слой, биомасса, которая из пункта «сборки» с грехом пополам вышла, а пункта назначения никогда не достигнет – растечётся по обочинам, сгинет в кюветах. Потому как собственное жизненное предназначение этой биомассе глубоко до лампочки.

Парень вымётывал из машины железо, а его мутные, стекленелые глаза оставались безучастными. Оживление изредка охватывало лишь одну часть лица - подбородок, отвисающий ровной и длинной «трапецией-лопаткой». Лопатка то опускалась бессознательно вниз, будто исчезала сила её держащая, то – когда владелец спохватывался, старательно подтягивалась вверх, впрочем, всё равно не до конца - оставляя рот в полураскрытом неприглядном состоянии.

Не имея желания за всем этим наблюдать, Ярослав Валентинович было отвернулся, но вдруг увидел в руках парня знакомую трубу - с рогатульками по краям, чуть полированную в двух местах. Сомнений быть не могло – это его турничок!
«Э-э! А ну-ка стой!» – вырвалось у Ярослав Валентиновича. Вырвалось громко и требовательно. 
- Чего? – наездник «копейки» нехотя повернул голову.
- Где взял трубу-то?
Взамен парень лишь огрызнулся: «Тебе какая разница?», а чрезмерно любопытствующий мужчина был удостоен грозного напористого взгляда, каким смотрят на досадную помеху.

Ярослав Валентинович эту дерзкую манеру молодых знал – в любой ситуации чувствовать себя рычащим многотонным бульдозером. Никого не слушать, ни во что не вникать, а сносить, всё, что на пути валяется - особенно вот такое «старьё». Наверняка этот гопник, «подвалившего» к нему мужика про себя старым козлом обозвал, а то и хлёстче - матерками покрыл сверху донизу. Мода сейчас в этом поколении расцвела: всё, что чуть их самих старше, в ненужную труху записывать.
При этом Ярослава Валентиновича всегда удивляла одна вещь – ну ладно, не воспитали вас родители старших уважать – это вопрос отдельный, но что там за мозги такие, если они полагают, что для них двадцать лет разницы по особому расписанию будут длиться - вечно?

- Раз спрашиваю, значит, есть! - он вплотную шагнул к хозяину «копейки».
- Мне по барабану твоя разница! – мутные глаза парня слали Ярославу Валентиновичу открытый вызов, а подбородок-«лопатка» с презрением передёрнулся вверх-вниз. Решив, что точка им поставлена окончательная и что разбазаривать дальше своё внимание ни к чему, парень поволок металл к воротам.
Ярослав Валентинович резким движением схватил трубу и вырвал. Парень опешил. Заготовленная для таких случаев брань страшно зудила ему язык, но он сдержался – от мужчины исходила реальная физическая сила. К тому же, увесистая труба в руках недоброжелателя – аргумент более чем отрезвляющий.

Чтобы оправдаться перед самим собой, парень всё же зло проговорил:
- Полегче, дядя! Не краденое! Законом уже учёные.
На выручку своему клиенту заторопился приёмщик – мужчина лет пятидесяти, в чёрных штанах, истрёпанном сером свитере.
- Давай без фокусов! – замахал он строго рукой.
«Кажется, тот ещё выпивоха! – отметил про себя Ярослав Валентинович, когда лицо мужчины предстало перед ним во всей красе: красное, губчатое, с нагромождениями шершавых борозд на лбу. – Тоже две категории имеют в жизни суть: килограммы да рубли!»

Он готов был и приёмщику дать отпор, если тот слишком настойчиво полезет. Приёмщик в драку не полез, но язык у него оказался подвешен ловчее, нежели Ярослав Валентинович мог предполагать.
- Мы краденое не принимаем! – мужчина напыщенно потеребил у свитера рваную горловину. - У нас презумпция порядочности.
- Чего? – в удивлении переспросил Ярослав Валентинович.
- Чего… Мы сдатчиков держим за людей порядочных! Вот чего... и бумаги заполняем – акт: металл исключительно бытового назначения.
- Порядочные люди, значит, у вас в клиентах?! Вот этот турник, - Ярослав Валентинович потряс трубой, - мне двадцать пять лет назад отец делал!

Приёмщик нисколько не смутился, даже наоборот, с демонстрацией какой-то весёлости присвистнул:
- Вот так повод! Двадцать пять лет назад мы все вместе коммунизм делали… а его… тю-тю… приватизировали… отдельно взятые личности! Такой заворот сообразили с делением… и вычитанием.

Моральная поддержка вернула парню из «копейки» боевитость.
- Ты, дядя, выкупай свою железяку, если дорога! – оскалился он, а приёмщику уже сказал с панибратством: - Парфёныч, по чём товарисчу трубу эту зарядишь? Очень он её хочет!
Издёвку в свой адрес Ярослав Валентинович долго не осмысливал. А точнее, совсем не осмысливал: эти слова будто выключили в нём человеческую составляющую, с которой он хоть и против совести, но научился расставаться. Подал голос зверь, который помогал ему выживать все эти паскудные годы…
От удара под дых парень на секунду выкатил удивлённые глаза, а потом с гримасой боли согнулся вниз.

- Да что ж ты! Из-за железки… - сказал приёмщик с укоризной.
- Железка не при чём, - поправил его Ярослав Валентинович. – За языком пусть следит. Не с собакой разговаривает.
- Есть сейчас в молодых такое, - вдруг просто согласился приёмщик, – не имеют желания фильтровать базар.
- Ну вот, пусть учится.

Парень хрюкнул, кашлянул, вращая дико глазами, но чуть придя в себя, прохрипел сквозь кашель: «счас узнаешь!» Он потянулся за сотовым – наверняка вызывать подмогу, но Ярослав Валентинович перехватил руку на болевой приём, твёрдо нажал - лицо парня оказалось возле земли, а телефон упал в пыль.  Парень, извиваясь под захватом, было зашёлся в угрозах, но возрастающая сила укротила его негодование.
- Следующий раз на лекарства будешь свой металлолом сдавать! Понял?
Приёмщик опять возжелал стать миротворцем:
- Ну, отпусти, отпусти… что ты так?
Ярослав Валентинович ослабил хват – парень больше не дёргался, лишь брызгал слюнями.
- Ладно-ладно! – кинулся успокаивать того приёмщик. – Давай, тащи всё, кроме трубы!

Злополучную рогатую трубу приёмщик сам поднял с земли и поинтересовался:
 - Со двора что ли дюзнули?
- В посадке.
- Видишь, в посадке. По посадкам давно всё общее. Законы рынка.
- Законы рынка – брать, где не клал? Видно же, для дела соорудили! Что перекладина это.
- Ну… сторожи тогда в посадке круглый год!.. – волна недовольства словно опять окатила приёмщика, и Ярославу Валентиновичу ни фраза, ни мгновенная перемена тона не понравились. Что за попытки говорить ни о чём?
- Может, всё-таки с другой стороны посмотреть? Чужое не трожь?

- С другой?.. Народец у нас зело шустрый, сам видишь – палец в рот… - приёмщик предполагал добавить, что в Росси вместе с пальцем отхватывают пол-руки, но неожиданно замолчал, напрягая странно борозделый лоб. 
Хитрая улыбка вдруг озарила его лицо: - Яроша… а никак это ты?..
Ярослав Валентинович впился взглядом в собеседника.
- Тьфу, ты!.. Александр Парфёныч!
- Оне-с! – преисполнился тот удовольствия, что и его узнали.
- И за каким чёртом ты здесь? С образованием, с мозгами?..  – поддавшись напору радости, уже совсем другим голосом вопросил  Ярослав Валентинович и осёкся: пожалуй, не от хорошей жизни в этом месте давний товарищ оказался, что спрашивать?

Парень из «копейки» сообразил, что приёмщик и его враг признали кого-то друг в друге, нахмурился злее прежнего. Этого только не хватало, чтобы единственный союзник перескочил в стан врага!
- Ты, давай, волком не смотри! - крикнул ему Парфёныч. – У тебя ума только и хватает где чего умыкнуть, а человек такие штучки в своё время изобретал!..  Регистр Корабельникова!.. Слыхал?.. Да откуда?!

Замечание, что его обидчик когда-то чего-то там важное изобретал, на парня должным образом не подействовало. Но приёмщик, которого охватило оживление, теперь своего регулярного сдатчика не жалел:
- Я тебя за такого человека могу послать трубу обратно на место ставить!.. Понял? И денег шиш получишь, пока…
- Ладно, - вмешался Ярослав Валентинович, - заплати ему, пусть едет! Сам поставлю.

Парень сунул деньги и, не оборачиваясь, направился к машине. Мотор «копейки» обидчиво взвыл от перегазовки, и по воле своего хозяина немедленно передал эту жгучую обиду колёсам. Те с визгом прокрутились на месте, и лишь спустя секунду вынесли машину из облака пыли.

- Заело голубчика! – с некоторым удовлетворением протянул Парфёныч.
- Бампера заднего нет, - глянул вслед машине Ярослав Валентинович, –  видно, тоже на металл сдал… Как они жить собираются?
– Вот так и живут: увидел что ценное – спёр!.. И сюда приволок. Народ теперь в такие условия поставлен, – лицо приёмщика выразило озабоченность неладным порядком, впрочем, озабоченность изображалась недолго. Тут же приёмщик показал рукой на деревянный сарайчик с окном. - Давай, давай ко мне в сторожку!
- Лучше скажи, почему ты здесь оказался?
- А разве плохо?.. Эффективный менеджер по приёму металла! – Парфёныч опять легко переменил вид: теперь он захотел каким-то образом совместить в себе солидность и шутовство.

- Да уж эффективный! – без особой радости усмехнулся Ярослав Валентинович. - На улице после вас шаром покати. Куска проволоки не отыскать. Куёте деньжата!
- Кому как - сам понимаешь, – лицо Парфёныча приняло обычный вид. - Здесь, конечно, прозябание... Вот если вверх ступенек на пять, там да… ребятки бабки куют!
- Гопники твои ребята. Хоть на три ступеньки вверх смотри, хоть на десять. Сутью  своей гопники – как вот этот! - Ярослав Валентинович кивнул на следы уехавшего автомобиля. - Только этот в засаленных трениках да на ржавой «копейке», а те в деловых костюмах, при галстуках. Сидят по офисам, кожаные кресла у них, тачки крутые! Верно?
- Осуждаешь?.. Ну, осуждать легче всего.

- Вот как? – поднял брови Ярослав Валентинович. – Это ж когда тебе столь простая истина открылась? Социализму в своё время спуску не давал: и то не так, и это! «Общая собственность – закономерный путь к разрухе!» Помнишь?
- Что вспоминать? - грехи молодости, - сознался приёмщик. - Искренние и пылкие.
- По пылкости своей теперь ржавую кучу и охраняешь. Вместо лаборатории. И железяками тут в лоб получаешь! - Ярослав Валентинович разглядел у Парфёныча возле уха ещё не затянувшийся шрам. - Верно?
Укол что о прошлом, что о железяке в лоб отозвался очень болезненно: приёмщик с оскорбившимся видом дёрнул плечами и решил ничего не говорить в ответ. Но Ярослав Валентинович чувствовал – давний коллега его правоту не оспаривает. Удержаться от «добавки» он не смог.

- Так у тебя не только рабочее место было. Перспектива!.. Нет, зудело крушить и ломать! Всё смели – ни себе, ни потомкам!.. Вот молодёжи сейчас что делать? Как кормиться? Вчера дачи и лифты обнесли. Ну, сегодня ещё моя труба в глухом месте подвернулась, а завтра что?
- Что-что? – у приёмщика начала резко закипать злость. – Мы не пропали и они не пропадут!
- Мы не пропали, потому что для меня эта труба – на всю жизнь перекладина! А не источник пяти рублей! Потому, что мне сызмальства стишок в голову вдолбили – «Что такое хорошо и что такое плохо»!.. Разницу понимаешь?
Приёмщик молчал, но Ярославу Валентиновичу показалось, что тот молчит не вследствие того, что согласен, а потому что своей пропитой головой долго ищет зацепку эти слова опровергнуть - по своей старой, так и не искоренённой привычке.

Ярослав Валентинович вдруг увидел, что говорить с коллегой былых времён смысла нет, поскольку спор меж ними - полнейший пустоцвет. Как и прежде. Вопреки тому, что жизнь к их разным точкам зрения нарисовала яркие, доходчивые иллюстрации.
- Ладно, я в общем-то тороплюсь, - сказал он, протягивая руку.
Через несколько шагов приёмщик его окликнул, и Ярослав Валентинович посмотрел назад без энтузиазма. Коллега по ушедшему в небытиё институту стоял смиренный и грустный. 
- Слышал, песня сейчас есть какая-то… «никто ни в чём не виноват»…
- Нет. А что?
- Про нас это… про страну… никто ни в чём не виноват, понимаешь?.. Так всё само вышло…
Ярослав Валентинович махнул рукой и пошёл прочь.