2. Петербургский квадрат. Трапеция

2.Трапеция

Кусочек суши, о котором идет речь, на плане Санкт-Петербурга представляет собой неправильный четырехугольник, ограниченный на севере, северо-востоке – течением реки Фонтанки от Аничкова моста до Ломоносовского, на западе, юго-западе – левобережной частью Чернышева переулка и Разъезжей улицей, до ее пересечения с Коломенской, на юге, юго-востоке – Пушкинской и Коломенской, до пересечения ее с Разъезжей, на севере, северо-востоке – участком Невского проспекта, нечетной его и несолнечной стороны.

В начале исследования у меня был соблазн назвать эту фигуру  петербургским «неквадратным квадратом». Но она, скорее, представляет собой трапецию, отсюда и название. Автор счел, что «трапеция» предпочтительнее, она  вольнее  «квадрата», который ассоциируется с загоном и плацем, резервацией и зоной, с «черным квадратом» Малевича.

Обойти эти владения по периметру медленным шагом, нигде не останавливаясь, можно (мой результат) за 40-60 минут. Обитающий где-то поблизости от геометрического центра фэнсиона, который приходится на перекресток Ямской улицы  и Кузнечного переулка, может дойти, не торопясь, но и не мешкая, до любой его точки за время, не превышающее 15-20 минут (обычная прогулочная, то есть, самая естественная, дистанция горожанина).

Кстати уже условимся о названиях – они меняются во времени, и по мне, так, каждый фэнсионер волен выбрать то, что больше подходит для его  языка,  шага, пульса.

Семь основных улиц  Трапеции – это семь ее опций, семь головоломок:

Набережная Фонтанки –  Квартал Двойников.

Троицкая (Рубинштейна) – улица-Маскарад.

Владимирская  улица–  Святыня и Бъсы. Противостояние двух составляющих русской души,  вечный бой российской сакральности с сатанинским войском.

Николаевская (Марата) – улица-Иллюзион, пристанище иллюзионистов всех мастей.

Невский проспект – улица встреч и даров, Перекрестки Мира.

Загородный проспект – Сады Стихов.

Разъезжая – улица Потерь и Разлада.

Пушкинская – улица Несчастной Любви.

С переименованием Троицкой в «Рубинштейна» я еще могу смириться, хотя выходит несколько смешно – словно великий музыкант, живший здесь, взял улицу замуж, и урожденная Троицкая стала называться по фамилии супруга.

Чернышев переулок – память о графе Чернышеве, который мостил здесь дороги, осушал болота, выстроил мост через Фонтанку – исчез с петербургских карт, вместо него, к очередному юбилею великого помора, явилась улица Ломоносова. Почему бы не оставить в покое старые лиственничные (крепче бетона) сваи под Фонтанкой, и не дать имя Михайлы Васильевича какому-нибудь широкому броду окраины, дабы прочнее застолбить ее на питерской (зыбуче-призрачной) почве?

То же относится и к Лештукову переулку – придворный лейб-медик трех венценосных особ выселен из родных пенатов вовсе понапрасну. Его дух здесь витает, он мистический патриарх этих мест (восприемник ребенка у купели). А поэт Джамбул – пусть придаст лиричности, или хотя бы, восточной экзотики панельным (кирпично-монолитным) джунглям.

Советская страсть к переименованиям известна. Улица  Ивановская (Иван – сакральное имя русских, их самоназвание) нынче числится Социалистической, а соседняя Кабинетская (крестница министров России) известна под партийным псевдонимом «улица Правды».

«И даже паспорт ее лгал»… Ежели увидишь клетку с оленем, на которой написано: «бегемот» – не верь глазам своим… «Зашли не в тот переулок, дома не нашли и в гости не попали – поворачивай взад, ребята,…»

Но переименованиями грешили и до большевиков. Из каких государственных соображений переулок со вкусным названием Хлебный сделался Дмитровским?

Район «Пеньки» примерно в то же самое время был повышен в звании, став улицей Разъезжей. Хотя мне лично деревенские «Пеньки» нравится больше.

Графский, женившийся было на Марии Ульяновой, теперь пребывает в разводе.

Бывшая языческая Грязная омылась в струях иорданских и предстала Николаевской (в честь Николая-угодника, он же Санта-Клаус, а также царя Николая I).

Новой (когда она стала уж неновой) присвоили имя Пушкина. По прошению царско-сельских лицеистов, что особенно важно.

Болотная (с кикиморами) улица вырвалась из патриархальных трясин и эмансипировалась, назвавшись Ямской. Тут уж ключ другой: птица-тройка, ухарь-ямщик, «куда же ты несешься, Русь… Дай ответ! – не дает ответа…

А когда Федор Михайлович Достоевский поселился на ней, это тоже был знак, смена вех. Улица, приняв его имя, стала другой. И живущие на ней не могут не ощущать себя, хоть в малой степени, захваченными магнитным полем Достоевского, что сказывается в их биографиях. Судьба говорит с нами на языке обстоятельств нашей жизни.

Интересно, что окончательное прозвание и судьбу она получила, миновав стадию Гребецкой –  переплыв в лодке на другой берег. Знать, такая ее доля.

Такова Роза ветров города, где просвистал все щели и закоулки не Зефир широт блаженных, но суровый Аквилон.

Но вот даме-улице, в девичестве Николаевской, не к лицу имя кровавое Марата, оно расхолаживает поклонников, с ним красотка подурнела. Да еще эта пересаженная в живую плоть архитектуры «стекляшка», вставной глаз квартала – советские образцово-показательные бани (на месте снесенной Троицкой церковки, миниатюрной, расписной, как игрушка). В фольклоре революционные термы немедленно окрестили «Ванным отделением m-le Шарлотты Корде».

Но и здесь торжествует мистическая топография – во-первых, на Разъезжей квартировал лицейский учитель Пушкина, эмигрант Марат де Будри, родной, между прочим, брат изверга.

Во-вторых, акт отречения от родового имени связан с темой зеркальности, «вывернутости наизнанку» Петербурга: французская революция, как известно, началась с Коммуны, а кончилась буржуазной республикой, русская – с точностью до наоборот.

В «колыбели трех революций» подменили младенца; православный царь Николай мутировал в иноземного анти-царя. Оборотень не единственный на здешних берегах.

Хорошо еще, что на милые имечки маленьких улиц и переулков: Свечной, Кузнечный, Поварской; Колокольная, Стремянная, Большая и Малая Московские – власти всех исторических эпох не покусились, видимо, посчитали ничтожными и оставили без рассмотрения.

«Петелька» переулочков, вьющаяся по-над землей тропка фэнсиона: Графский, Щербаков, Чернышев, Свечной, Хлебный, Поварской, Кузнечный.  «Дорога, не скажу, куда»…

Еще странность – нет в Петербурге улиц, названных в честь Блока и Ахматовой, Мусоргского и Шостаковича, Бунина и Набокова, Дидло и Петипа, Павловой и Шаляпина, Дягилева и Нижинского, Мандельштама и Гумилева (жителей и гостей нашего фэнсиона) – это было бы так уместно.

Фэнсион это хрустальная граненая пробка флакона петербургского искусства.

Четырехугольная, с кисточкой, шапочка магистра его наук.

Трапециевидный шлейф парадного, придворного платья столицы.

Неправильной формы кристалл в Золотом Кольце Александра I (круге ежедневных царевых прогулок в «лакированной карете»: Дворцовая набережная – Летний сад – Фонтанка – Невский – Дворцовая набережная).

Маленькая трапеция, словно пряжка, пропускает сквозь себя цветную воздушную – шаль, вуаль – петербургской (фантомной) реальности…