Венценосный Государь Николай II. глава 29

XXIX

   Гапон тоже не терял времени даром. Он, как и эсеры, агитировал рабочих в своей части города, но его агитация не была такой откровенно антиправительственной. Он не ругал Царя, и не настраивал народ против него. Напротив, в его речах была вера в царскую волю и милость. Но, возможно, это была всего лишь хитрость, так как он прекрасно знал, на что ведет народ, и понимал, чем все это может и должно закончиться, и какие настроения будут господствовать среди рабочих после окончания всех этих событий.
   Но даже при всем видимом мирном настроении в речах Гапон проявлялась его истинная сущность. Его тайная ненависть к Государю все равно прорывалась наружу.
   - Товарищи и братья! – взывал он к народу. – Сегодня состоится событие, о котором простой рабочий люд не мог и мечтать. Сегодня Государь впервые примет делегацию рабочих, которая предъявит ему петицию с требованием об улучшении жизни рабочего класса. Если Царь любит свой народ, то он непременно выйдет к нам навстречу, и исполнит просимое. Если же он откажется это сделать, и не выйдет к рабочему люду, то это будет означать, что у нас нет Царя. А посему тогда будут дозволены любые меры и методы борьбы, как с самим Царем, так и с его режимом. Его отказ будет означать, что такой Царь нам не нужен, и он уже не будет иметь права называться нашим Царем. Он будет преступником, как перед народом, так и в глазах народа. Великий момент наступает для нас. Не горюйте, если будут жертвы не на полях Маньчжурии, а здесь, на улицах Петербурга. Пролитая кровь сделает обновление России. Ура, товарищи!
   Рабочие дружно поддержали слова Гапона, из которых уже явственно следовало, что именно тот затевает. Ненависть к Царю уже настолько откровенно звучала в его голосе, что здравомыслящий человек сразу мог бы заподозрить, что Гапону вовсе и не нужно было того, чтобы Царь вышел к народу, и принял петицию, которая, собственно, и писалась-то для отвода глаз.
   К десяти часам Гапону пришла в голову мысль, что было бы хорошо придать шествию религиозный характер. А для этого было бы лучше всего изобразить крестный ход.
   Гапон мысленно обругал себя за то, что эта мысль не пришла ему раньше в голову. Но ничего, еще было не поздно. Совсем неподалеку отсюда находилась часовня, можно послать туда людей для того, чтобы взять хоругви и иконы. Да, это прекрасная мысль. Рабочие понесут их впереди шествия, распевая церковные песнопения, а он, отец Георгий, будет руководить этим крестным ходом.
   Отличная мысль. Тогда, если и произойдет стычка с войсками, можно будет с чистой совестью заявить во всеуслышание, что Царь приказал разогнать крестный ход.
   - Мне нужно несколько человек, - обратился Гапон к рабочим. – Кто хочет послужить на благо народу, и совершить богоугодное дело?
   Вперед, нерешительно, выдвинулось несколько человек.
   - А что нужно делать? – спросил один из них.
   - Идите в ближайшую часовню, и возьмите оттуда хоругви и священные образа.
   - А нам разве дадут? – с сомнением произнес другой рабочий.
   - Если вам попытаются воспрепятствовать, то скажите, что вам повелел отец Георгий, то есть я. 
   Однако рабочий продолжал сомневаться, с подозрением глядя на Гапона.
   - Ну, что же вы стоите? Идите.
   Рабочие, перешептываясь между собой, стали пробиваться сквозь толпу. Сделать это было непросто. Толпа росла, прибывала, и становилась все плотнее. Прошло довольно много времени, прежде чем рабочие, основательно помятые, сумели выбраться наружу. Они быстро направились к часовне.
   Войдя внутрь, они увидели около аналоя священника. Тот повернул голову к дверям, и на его лице появилось выражение опасения. Ему не понравился вид этих рабочих, и подсознательно он почувствовал, что те пришли сюда не для того, чтобы помолиться. И, хотя в поведении рабочих не было ничего агрессивного, священник настороженно смотрел на них, не решаясь заговорить  первым.
   Рабочие бегло огляделись по сторонам, и решительно направились к батюшке. Тот собрал все свое самообладание, чтобы не отступить назад, тем более что за его спиной находился алтарь.
   - Чем я могу вам помочь, милостивые государи? – твердым голосом спросил он, когда рабочие подошли к нему.
   - Нас послал отец Георгий, - выпалил один из рабочих.
   - Какой отец Георгий? – спросил батюшка.
   - Как какой? – слегка опешил рабочий. – Отец Георгий Гапон. Вы что же, разве не знаете, что сейчас должно состояться шествие к Зимнему дворцу?
   - И что же? – Выражение лица священника не изменилось.
   - Как что же? Отец Георгий послал нас к вам, чтобы вы дали нам хоругви и образа.  Для крестного хода.
   Священник покачал головой.
   - Отец Георгий мне не указ, - сказал он.
   - Но как же крестный ход? – вопрошали рабочие.
   - Ни о каком крестном ходе я ничего не знаю, - продолжал стоять на своем батюшка.
   Рабочие растерянно переглянулись.
   - Но… как же?
   - Крестный ход должен быть санкционирован властями и епархией. А я ничего об этом не слышал, и без разрешения свыше не могу вам ничего дать, и ничего позволить.
   Рабочие продолжали растерянно смотреть на батюшку.
   - Но, отец Георгий… - снова начал один из них. 
   - Я еще раз повторяю, что отец Георгий мне не указ, - перебил священник. – К тому же, он  запрещен в служении, поэтому все его действия не законны, и не имеют никакого отношения к церковной епархии.
   На лицах рабочих растерянность сменилась враждебностью. Они явно не ожидали такого отказа. Их возмутило и то, что батюшка так непочтительно отозвался об отце Георгии.
   - Выходит, не дадите? – с угрозой в голосе спросил один из рабочих.
   - Не дам, - твердо сказал батюшка. – И не нужно мне угрожать. Я всего лишь исполняю свои обязанности, и не собираюсь нарушать постановление владыки. Ни о каком крестном ходе заявлено не было.
   Рабочие продолжали чего-то ждать.
   - И не надо на меня так смотреть, - добавил священник. – Я вам все сказал, и больше мне прибавить нечего.
   Рабочие, нахмурившись, и опустив головы, направились к выходу из часовни.
   Батюшка смотрел им вслед. Подсознательно он ощущал, что это еще далеко не конец. Что-то должно  было последовать за этим, и у него были дурные предчувствия. Он всем своим нутром чувствовал, что над Петербургом сгущаются невидимые тучи. Какая-то квинтэссенция зла сгущалась в атмосфере, и это зло угрожало всей России.
   Рабочие возвратились к Гапону. С трудом протолкнувшись сквозь толпу, они предстали перед революционным батюшкой.
   Увидев, что рабочие вернулись к нему с пустыми руками, Гапон помрачнел.
   - Что случилось? Почему вы вернулись без хоругвей и икон?
   - Местный священник отказался выдать их нам, - доложил один из рабочих.
   И они рассказали Гапону о том, что произошло.
   Тот, выслушав, помрачнел еще больше. Его губы сжались в тонкую линию, а глаза гневно сверкнули. Прежде чем он успел что-либо ответить, к нему на ухо склонился Рутенберг.
   - Мы должны добиться своего, - сказал он. – Не может какой-то там служитель мелкой церквушки помешать нам.
   Гапон сдвинул  брови. Он и сам был того же мнения.
   - Нужно послать людей, и взять хоругви силой, - продолжал советовать Рутенберг.
   Гапон вскинул голову.
   - Мне нужно сто человек, чтобы пойти и взять хоругви, - громко сказал он, обращаясь к народу.
   Рутенберг испытал мимолетное удовлетворение: Гапон послушался его совета.
   - Есть желающие?
   Рутенберг быстро отрядил сто человек, из которых более десятка были эсерами.
   Отряд, подстрекаемый революционерами, направился к часовне. Благодаря стараниям провокаторов, общий настрой теперь уже был агрессивным.
   Священник, стоявший в дверях часовни, еще издали увидел приближающуюся толпу, и понял, что сейчас должно будет произойти насилие. Почувствовав, как в его душе зарождается страх, он медленно попятился вглубь часовни.
   А толпа приближалась. На лицах людей была написана решимость, а у некоторых даже ярость. Впереди толпы шли несколько эсеров, которые подбадривали остальных, и выкрикивали революционные лозунги.
   Перепуганный батюшка попытался закрыть двери, но было уже поздно. Революционеры поднимались по ступенькам.
   Едва священник взялся за щеколду, как шедшие впереди навалились на двери. Не в силах сдержать натиск превосходящих сил, батюшка отступил. Двери распахнулись.
   Возникший на пороге эсер победоносно взглянул на священника. От этого взгляда тот попятился назад еще дальше. Поняв, что священник боится, революционер ухмыльнулся.
   - Ну что, - обратился он к батюшке. – Так это ты не хотел нам давать хоругви?
   Священник молчал. Следом за первым революционером, в часовню стали входить другие люди.
   - Не хочешь давать рабочему классу хоругви для поклонения Царю? – Революционер наступал на священника, тесня его вглубь часовни. Остальные рассыпались по всему помещению, приглядываясь к образам.
   - Что-то голос у тебя уже не такой громкий, а, батюшка?
   Священник поднял правую руку, и осенил себя крестным знаменем.
   - Гляди-ка, батюшка Бога решил призвать, - насмешливо проговорил эсер. – А Бог-то, батюшка, с простым народом, а не с попами. Бог-то с нами, на нашей стороне. Иначе бы нас здесь не было. Верно?
   - То, что вы делаете, это насилие и вандализм, - приобрел дар речи священник.
   - Насилие? – повторил  революционер, повышая голос, и продолжая наступать на священника. – Не вам говорить о насилии. Вы всю жизнь грабили простой народ, наживались на людском горе, пили все соки простого трудового народа. А теперь, когда пришло время послужить для его блага, вы на попят.
   - Если вы так враждебно относитесь к церкви, зачем вам хоругви? – спросил батюшка.
   Этот вопрос привел революционера в ярость. Он обернулся к остальным, и приказал:
   - Берите образа!
   Революционеры бросились к иконам.
   - Какие брать-то?
   - Какая разница, главное, чтобы были побольше. Вон, богородицу берите.
   Революционеры схватили большую икону Божьей матери.
   - Не сметь! – закричал батюшка. – Я вам запрещаю!
   - Да твой запрет для нас не страшнее вот этого! – Эсер щелкнул пальцами. – У нас свой есть батюшка – отец Георгий.
   - Да неужто вы не понимаете, безумные, на что вы себя обрекаете? Ведь Господь с вас за это спросит!
   - А ты нас своим Господом не пугай, - осклабился эсер. – Нам отец Георгий все простит. Потому что мы стараемся ради народного блага. Верно?
   Последние слова были обращены к революционерам, толпящимся за его спиной.
   - Верно, верно! – подхватили те.
   - Ну вот, так что не стращай нас.
   Революционеры сняли со стен еще несколько образов. Один из них провел рукой по окладу иконы, которую держал в руках.
   - Ух ты, золото! – воскликнул он, и злобно сверкнул на батюшку глазами. – Уж больно нынче вы, священники, в золоте ходите. Ну ничего, Бог-то он все видит.
   - Где хоругви? – спросил эсер, обращаясь к батюшке.
   Тот лишь насупился, но ничего не ответил. Эсер схватил его за рясу, и притянул к себе.
   - Где хоругви? – угрожающе повторил он. – Ты учти, нам некогда здесь с тобой лясы точить. Так где?
   Батюшка ответил.
   - Принесите хоругви, - приказал эсер.
   Несколько человек бросились исполнять приказ.
   - Ну вот, - удовлетворенно проговорил эсер. – Стоило ли артачиться?
   Он неожиданно улыбнулся, и дружески потряс священника за плечо.
   - Да не переживай ты так. Мы не разбойники с большой дороги. Нас тоже батюшка ведет. И за иконы не волнуйся. На благое дело берем. Как-никак на поклон к Царю идем. После шествия непременно вернем в целости и сохранности.
   Толпа революционеров направилась к выходу, смеясь, и отпуская грязные шутки.