Устинова пустынь

Здесь не умирает никто. Некому умирать. Господь забыл о нескольких старожилах хутора Колодезный. А они забыли о своих годах. Так и коротают дни в старых домах. Домов на хуторе около трёх десятков. Самый новый поставлен еще при Хрущеве. Тогда хутор составлял целую колхозную бригаду. Была кузница, конюшня, молочная ферма, водопровод.
Мамай прошел . Только пустыри на месте былой жизни, да заброшенные дома. Утром выхожу после снегопада на улицу - все в белом.Как в мертвецкой, как в раю. К обеду побежал в соседнее Боровое на почту - и страшно стало. Ни от одной калитки не откинут снег - нету следов жизни. Да и откуда ей быть - остались тут за тёмными окнами человек двенадцать насельников без возраста.
Через хутор коленом изгибается атодорога Новый Оскол - Бирюч. Самый куток района, почти никто не ездит. За день пробажал школьный автобус в Боровое, да прошмыгнула тентованная "Газель".
Тишина такая, что слышен шум Усердца у моста. Выше хутора, на пруду - лёд горбом. Бить лунки хозяин-частник не разрешает, но под дальним крутым берегом видна тёмная фигурка рыбака. Я иду совсем пустым рукавом Колодезнеого - Баптистовым хутором. Здесь снежный саван плотно укрыл все: коробки пустых домов, проваленные крыши, обрушенные сараи, самоё дорогу. След - только мой, чувствую себя сталкером.
Рисую по снежной странице дугу, и оказываюсь на другом краю Колодезного. Здесь , на высоком лбище, хуторской погост. Та же нетронутая белизна. Хожу между крестами. С них на меня смотрят хуторяне поры моего детства. Иногда встреча похожа на ожог. И этот умер! А мы с ним ещё на лыжах катались с крутых горок.
Странное дело, но умерашие на стороне хуторяне покоятся здесь. Родовая пуповина не отпускает. Подхожу к могиле, где лежу я.
Ну, не я, понятно, а мой умерший во младенчестве брат,оставивший мне своё имя. Сколько раз читал надпись на кресте - столько раз чувствую себя виноватым. Не думаю об этом, но всегда здесь ревностно следу за пятачком земли рядом. Моё место.
Вид с кладбища - миллион на миллион. Излучина речки, и в обе стороны распахнуты просторы с несколькими селами, двумя церквами, телевышкой. Лежать здесь будет - одно удовольствие.
Внизу, на хуторе, замечаю движение. Это на подворье дагестанцев, что обосновались здесь, ближе к краю. Странное дело - на ту концовку хутора всегда была разбитая дорога. Низина, почти луг. Сколько хуторяне просили провести туда асфальт - все впусте. А этим летом хозяин-дагестанец выдавал замуж дочку. Так что вы думаете? Нагнали техники, в один день и дорогу провели, и перед домом щедрого горца выложили среди бурьянов громадную асфальтовую плешь. Гулял весь Кавказ.
Я опускаюсь на хутор. У автобусной остановки встречаю школьный автобус, бегущий на Боровое. скрипят тормоза, дергается створка двери, выпускает стайку ребятишек. Смуглые, щебечут на непонятном языке.
Это теперь коренное население моего хутора.
А я иду к нашему дому. Тут живет отец. Последний участник Великой Отечественной войны на всю округу. Наш домик - едва ли не единственный , обихоженный и имеющий вид жилого. Вхожу в тёмный с улицы полумрак комнаты. Сизый квадрат экрана телевизора. Отец , в телогрейке и валенках, смотрит новости. Ему девяносто, а стержень в нём солдатский. До сих пор спину не гнет, а память - дай Бог всякому. Отец по утрам Гимн слушает стоя. Всю жизнь, с перерывом на войну, работал он тут, в колхозе. На парадном пиджаке у него рядом с фронтовыми наградами прикролот знак "Победитель социалистического соревнования в 1976 году".
Отец говорит, что сварил борщ, что борщ на плитке. Он шуршит вчерашней районкой "Вперед", которую выписывает лет пятьдесят. Читает исключительно некрологи. Надеется, что умерли еще не все его ровесники. Сейчас расстроен, найдя знкомое имя. Меня сердито напутствует:
- Тут захаживают чечны, деньги хорошие дают. Хату не продавай! ..Там грабарка за крыльцом. Сходи - тётку Маню откопай, три дня уж не видно. И счетчики у ней спиши - она просила. Я потом буду плать на почте - за неё отдам.
Беру лопату, иду к соседке. Это - через три пустых подворья. Начинаю прямо от дороги. Снег уже осел, потяжелел. Трудненько махать лопатой на хуторе, где не умирает никто.