Мой друг Тарзан

  В середине прошлого века я был участником освоения целинных и залежных земель.
Прочёл это и ужаснулся. Почему-то вспомнилась война 1812 года. Неужели это я пишу о себе? Неужели я такой древний старик, или может быть я ошибся в расчётах? Нет, всё правильно. Это было в 1955 году, а мне тогда не исполнилось и пяти. Моих родителей направили на целину по комсомольским путёвкам. Я, естественно, поехал с ними. Самой популярной песней того времени была песня о целинниках, и я что есть силы пел и к месту, и не к месту: Едут новосёлы по земле сибирской…Правда, направили нас в среднюю Азию, а не в Сибирь. Местечко возле которого мы жили называлось станция Урсатьевская, но по молодости лет, плохо выговаривая слова, я гордо произносил: станция Усратьевская! И не понимал, с чего это взрослые так веселятся?
  Детей, кроме меня, в нашем палаточном городке не было, и в одиночестве, целыми днями, гонял я по пескам черепах и скорпионов. Но больше всего мне нравилась местная пыль лежавшая в дорожной колее как рыхлый, воздушный, проникающий сквозь пальцы цемент. В послеобеденный зной, когда в раскалённом песке можно было печь яйца, эта пыль была просто тёплой и в ней приятно тонули ноги. Она лежала толстым, сантиметров в пять слоем и когда нога погружалась в неё между пальцами взметались четыре маленьких фонтанчика. По форме они напоминали гриб ядерного взрыва, только совсем крохотного и совсем не страшного. Я мог долго топать по этой пыли, вернее топать-то как раз и нельзя было. Надо было в момент касания резко надавливать, иначе пыль поднималась клубами вокруг всей ступни.
  В нашем палаточном городке стоял единственный щитовой деревянный домик – управление стройки, где моя мама работала секретарём-машинисткой.  Нам, как единственной семье имеющей ребёнка, начальник стройки разрешил жить у него в кабинете. Днём там кипела работа, но наступал вечер и кабинет превращался в уютное, как мне казалось, жильё. У стены стоял здоровенный кожаный диван покрытый чернильными пятнами, со стола убирались чернильница и остальные письменные принадлежности, в коридоре натягивались верёвки и вешалось для просушки бельё. И вот уже нет и в помине конторы, а есть шикарная по тем меркам квартира. Отец чем-то занят во дворе, мать у крыльца стирает в тазу бельё, а я в комнате, которая час назад была кабинетом катаю в кузове игрушечного  грузовика крохотного живого черепашонка.
  Странно, с чего это вдруг мать вешала бельё в коридоре, а не во дворе, где оно сохло бы мигом? – думаю я царапая эти строки и вспоминаю -  всё правильно. На улице она сушила бельё только в безветрие. Но стоило подуть лёгкому ветерку, как эта самая, столь любимая мною пыль окрашивала бельё в серый цвет. А ведь бывали ещё и пыльные бури. Я перенёс одну такую за тот год, что мы прожили на целине. Ветер дул с такой силой, что в конторе камушком, поднятым ветром разбило стекло и под окном намело целый песчаный сугроб.
  Я слышу знакомый голос во дворе и выбегаю на крыльцо. Это мой друг Тарзан, молодой, лет восемнадцати – двадцати грек, зашёл за мной после работы. Недалеко от нашего палаточного городка расположилась колония греков, и Тарзан подружился со мной, таскал мне всякие сладости и вообще, мы с ним были друзьями.
  Здорово Юриваныч! Поедешь со мной? Дядя Володя уже освободился и ждёт нас у столовой.
Юриваныч, означало Юрий Иванович – так меня звали лет с трёх за мои толстые, румяные щёки, за привычку держать руки за спиной и за важную походку.
  И вот, мы мчимся втроём по степи поднимая за собой клубы пыли, которую медленно сносит в сторону и она не спеша оседает на траву и неяркие полевые цветы. Тарзан не отрываясь смотрит вперёд, дядя Володя (шофёр самосвала) присматривает за ним, время от времени делая замечания, а я, сидя у окна, глазею по сторонам. И каждый из нас чересчур усердствует. Потому что дороги, как таковой просто нет, Тарзан ведёт машину вполне уверенно и замечания дядя Володя делает так, для порядка, да и мне вертеть головой во все стороны не обязательно – кругом однообразная, покрытая мелкими цветочками степь.
Тарзан учился на шофёра, а так как инструкторов не было, обучал его дядя Володя - опытный работяга.
  Но вот впереди показался большак – накатанная, широкая, грунтовая дорога и дядя Володя сам сел за руль. Движение было меньше чем днём, но всё же довольно оживлённое. Мы покатили к нашему городку с лёгким сердцем, полностью откатав что намечали, да и бензина в баке оставалось немного. Уже возле самого городка нас обогнал самосвал с кирпичом. Он видимо торопился куда то, но дорога здесь была поуже и обогнав нас он пристроился в хвост последней машины замаячив перед нами своим грязным, измазанным извёсткой задним бортом. Между шинами левого заднего колеса мелькала застрявшая там половинка кирпича.
  Через некоторое время основная группа машин повернула налево, на асфальтовое шоссе ведущее к станции Урсатьевская и дальше к городу Янгиеру, а впередиидущий самосвал и мы поехали прямо, к палаточному городку. Оказавшись на пустой дороге он сразу же прибавил ход, а мы припустились за ним.
  Я не понял как всё произошло, только вдруг раздался треск, в кабине брызнуло, и дядя Володя как-то жалобно вскрикнув стал валиться головой и плечом на Тарзана. Наша машина перепрыгнув через неглубокий кювет пошла вправо, по дуге, убыстряя ход и мелко трясясь на ухабах. Я ухватившись за что-то мёртвой хваткой видел как Тарзан придерживая одной рукой поникшего дядю Володю другой яростно дёргает рычаг переключения передач, одновременно пытаясь ногой столкнуть с педали газа ногу дяди Володи.
  Испугался я позже, когда мы остановились, и я увидел кровь, а понял что произошло ещё позже. Когда тот самосвал, что был впереди нас увеличил ход, колёса закрутились быстрее и осколок кирпича, вырванный центробежной силой из колёсного плена, угодил дяде Володе прямо в лоб, пробив при этом стекло.
  Мы остановились метрах в тридцати от дороги, а передняя машина, видимо не заметив ничего из-за пыли, укатила вперёд и скоро исчезла из виду. Секунду стояла тишина, а потом Тарзан произнёс скороговоркой: Юриваныч, ты только не пугайся, а подержи дядю Володю. Он осторожно положил голову дяди Володи ко мне на колени. И вот тут-то, как раз, я и испугался. Я начал шмыгать носом собираясь заплакать, но Тарзан опередил меня сказав: Э…(он поцокал языком) Мы так не договаривались, и если хочешь и дальше со мной кататься, то не реви, а помогай. Он стащил с себя майку, свернул её в несколько раз, и аккуратно положив на рану прошептал: Держи её нежно, а то дяде Володе будет больно.
  После этого Тарзан взобрался на водительское сиденье и потихонечку тронул с места. На кочках голова дяди Володи покачивалась, и я с ужасом видел, как его кровь капает мне на колени. Выбравшись на большак мы повернули не к палаточному городку, а к Янгиеру и включив фары и беспрерывно сигналя понеслись в город.
  Подъезжая к больнице, я уже чувствовал, что сижу в липкой луже, а когда врачи вытащили дядю Володю из кабины и я глянул на сиденье, я разразился таким рёвом, что один из врачей вернулся узнать, правда ли что у нас только один раненый. Какая-то  сердобольная нянечка увела меня в умывальник, раздела, умыла и застирала не засохшую ещё кровь. Пока я завёрнутый в полотенце сох сам и ждал пока высохнет моя одежда, Тарзан вымыл сиденье в кабине, так что к приезду начальника, вызванного на происшествие, мы имели вполне приличный вид. Единственное что нас удручало, это то, как мы будем добираться до дому, ведь был уже вечер, а автобус до палаточного городка не ходил. Ох и влетит нам… повторяли мы поочерёдно с Тарзаном имея в виду моих родителей. Мы уже знали что рана у дяди Володи не опасная и что с ним всё будет нормально. Поэтому объяснение с моей матерью представлялось нам главной проблемой.
  Оставить машину без присмотра мы не могли и поэтому ждали что скажет начальник который в это время беседовал с пришедшем в себя дядей Володей. Истомлённые ожиданием и отчаявшиеся добраться домой засветло, мы вытянулись перед начальником вышедшим из больницы ожидая что он нам скажет.
Ну что носы повесили, герои? - строго спросил он. Я промолчал, а Тарзан стал объяснять, что ему надо и меня доставить родителям, и машину сторожить, потому что дядя Володя сам ещё не может поехать в гараж, а одну, без присмотра, машину не оставишь. Он горестно развёл руками, но в этот момент начальник широко улыбнулся, и сказал: Зачем же её оставлять? Забирай своего друга, садись в машину и вези его домой. Родителям я уже позвонил, хорошо что живут в управлении, но всё равно они волнуются.
  -Но у меня же нет прав! – в отчаянии воскликнул Тарзан.
  -Сегодня машину оставишь у себя возле дома – не слушая его продолжал начальник – а завтра к восьми будь у меня в кабинете, оформишься на работу и поедем в город, в ГАИ, сдавать на права, я замолвлю там за тебя словечко. Мне Владимир Петрович всё рассказал и просил, что бы на время его болезни его замещал именно ты. Ну а поправится он, – мы придумаем что-нибудь. А вообще, вы ребятки молодцы.
  Мы ехали с Тарзаном обратно и молчали. Каждый думал о своём. Тарзан думал: Хорошо что дядя Володя поправится и что его учёба так неожиданно подошла к концу и завтра он уже будет настоящим шофёром. А я, вспоминая сегодняшний день думал: Хорошо что дядя Володя поправится и что мне сегодня не влетит из-за позднего возвращения домой, потому что начальник предупредил моих родителей. Мы оба были счастливы.

Октябрь. 02 г.