Ночные гости

Бандеровцы пришли ночью. Пришли вслед за сумерками. Красные лучи опускающегося за горизонт солнца окутали собой окрестности. А в местах, где линию горизонта не скрывали строения они падали на чёрную землю. Красное солнце и чёрная земля образовывали вечерний союз, кроваво-траурный как флаг УПА.

Юрьич пришёл с работы и сразу же обратил внимание на это, явно экстремистское, сочетание цветов. Хотя работой, в первоначальном смысле этого слова, ежедневное времяпрепровождение Юрьича можно было назвать только с очень большой натяжкой. Скорее это был непрекращающийся симпозиум слесарей и фрезеровщиков, проводившейся в подсобке слесарного цеха бывшего ремонтно-механического завода. Это был этакий политический клуб по интересам среди тех, кто родился в те годы, когда Брежнев был только единожды героем Советского Союза. Юрьич встал на покосившемся крыльце своего пожухлого шлаколитого дома. Он пристально всматривался в закат и курил в затяг. Он сдвинул ладонью хэбэшную, просоленную трудовым потом кепку на затылок, обнажив при этом широкий морщинистый лоб. «Не к добру это. Точно не к добру» - сказал он себе под нос и бросил докуренную до самого фильтра сигарету на тропинку, выстеленную вынесенной два года назад с завода, резиновой лентой. Закрыв за собой дверь Юрьич зашёл в дом.

Синий отблеск экрана играл в отражении зеркал стенки доставшейся Юрьичу от отца, а тому в свою очередь от руководства завода в день выхода на пенсию. Блюдца и фужеры, стоявшие на полках стенки, отражали звуки, доносившиеся из динамиков телевизора. Юрьич был крайне сосредоточен, он внимал сводкам с фронтов Новороссии. Желваки на лице играли при виде украинских карателей, проносившихся по улицам городов, сидя на броне под номерными флагами картельных батальонов. На одном из БТРов белым по зеленому красовалось слово «Марина», почему-то на русском языке. Юрьич сразу же представил себе эту светловолосую девушку-ополченку, которую изнасиловали и закопали живьём приспешники украинской хунты в плодородной земле Донбасса. «Мрази! - вскричал Юрьич, - Убили, и ещё имя на технике написали!» На крик прибежала полнотелая жена. Женщина держала в руках широкую тарелку с цельной, вареной картошкой.

Худшие ожидания Юрьича начали сбываться. Вместе с появлением жены в доме погасло электричество. Комната наполнилась тишиной и запахом варёной картошки. На улице послышалось гудение машин. Юрьич подошел к окну ведя за собой, за кисть, жену. Женщина осторожно ступал вслед за мужем, по-прежнему держа в руках картошку. Юрьич осторожно отодвинул штору и всмотрелся в ночную тишину. Ничего не было видно. Лишь, ночь и тишина. Тишина, в которой казалось, слышались голоса людей кричащих что-то на суржике. Страх побежал по жилам и Юрьич с трудом сглотнул слюну. Он знал что, дома нет младенцев, а значит, картелям здесь нечего делать и скорее всего, если это их голоса, они поищут тот дом, где есть младенцы на ужин.

Юрьич сел на диван и жена рядом с ним. Он медленно брал горячий картофель руками и ел его в ожидании стука в дверь. Никто не стучал и пёс Рашпиль не подавал голоса, а значит чужие не подходили к калитке дома. Ожидание расправы сменилось сном.

Никто не пришёл. Лишь рассвет выходного дня. Юрьич потёр затёкшую ото сна шею. Спалось неудобно, давно он не спал сидя на диване, да ещё и в обнимку с женой. Юрьич открыл дверь на улицу и осторожно посмотрел в образовавшийся проём. Следов боёв и разрушений за исключением обыденной для города разрухи видно не было. Он смелее открыл дверь настежь. Серой не пахло, но что-то было не так как всегда. Рашпиль не встречал хозяина. Юрьич подбежал к будке. У неё лежала цепь и свёрнутый в кольцо потёртый ошейник. «Ну, точно каратели заходили, - пробурчал Юрьич, - Ушёл. Точно с ними ушёл» Он никогда не доверял полностью этому псу. Он всегда казался ему свидомым. Его самостийность бесила Юрьича, но он терпел его, как и нелюбимую жену и работу. Юрьич любил только Родину. Вспомнив о Родине, он побежал включать телевизор, чтобы из новостей узнать, куда из города ушёл отряд карателей, в хвосте которого плёлся пёс предатель.