Глава вторая. Доктор Доронин

               
Главный врач ЦРБ Александр Яковлевич, который мне напоминал больше председателя колхоза, а то и литературного персонажа из «Мёртвых душ» Собакевича, чем врача, обрадовался моему внезапному и внеплановому приезду, что не спросил даже, есть ли у меня какое направление к ним, а сразу вызвал по телефону к себе заведующую неврологическим отделением и по со-вместительству нештатного главного районного специалиста Антонину Васильевну, уже немолодую крашеную шатенку, но бодрую женщину в очках с большими диоптриями. Он так не располагал меня к нормальной беседе, что я даже не стал ему рассказывать, что приехал только что из Москвы, что был в министерстве на перераспределении, где меня снова направили во Владимир, а в Муром приехал по собственной инициативе. Да он ни о чем и не спрашивал. А беседовать с кем бы ни было, которому эта беседа не интересна, у меня не было никакого желания. Если б я об этом только  заикнулся, то, наверняка, поставил его в тупиковое положение, и ему пришлось бы согласовывать это дело с Трухновым, пока тот ещё не уехал из города во Владимир. Тут до меня стало доходить, что приехал я в Муром, кажется, напрасно. Ну что ж, посмотрю, что будет дальше. Как говорится, поживём- увидим.  Заведующая отделением явилась быстро, но выглядела несколько растерянно и уставшей, как после лыж-ного кросса или ночного дежурства, поскольку не знала, по какому поводу её вызвали к главному врачу, но быстро при-шла в себя, узнав истинную причину.  Она тоже не скрывала радости, что, наконец, появился невропатолог, которого долго ждали, да к тому ещё совсем молодой человек, а не девушка, с которой одни «заморочки» и прихоти. Когда же она узнала, что из меня нужно ещё готовить специалиста и предстоит пройти интернатуру, заметно разочаровалась. Но «главный» несколько разрядил ситуацию, сказав мне на прощание:
- Ну что ж, доктор Доронин! Поздравляю вас с прибытием на Муромскую землю! Желаю успехов на врачебном поприще! Как говорится, ни пуха ни пера!
-К черту! - успел ответить я, выходя из маленького, тесного кабинета главврача.
А когда на следующий день завотделением Антонина представляла меня начмеду Василию Александровичу уже в самом отделении, который пришел на плановый общий обход больных, тот, глядя на мой внешний вид, всех успокоил, сказав; «Да его учить не надо. Это невропатолог от природы. Один взгляд только чего стоит. Только такого невропатолога я себе и представляю». Так началась моя трудовая врачебная деятельность, а точнее сказать,  интернатура по месту предстоящей работы и как бы седьмой год учебы. Интернатуру проходил я в неврологическом отделении ЦРБ, которое находилось в неприметном одноэтажном тесном «спецкорпусе» из красного кирпича старой постройки, где, помимо нашего отделения на тридцать коек, находились ещё глазное и ушное отделения с одной небольшой операционной на оба отделения. В первый же день по договорённости с главврачом в общежитии строителей, что по улице Куйбышева, мне дали комнату на четвёртом этаже. В комнате имеются минимальные удобства, есть даже умывальник и туалет. Одно плохо, редко когда бывает холодная вода. О горячей воде и думать на приходится, вообще не предусмотрена, зато имеются не-большая кухня на две газовые плиты на весь этаж и душевая на первом этаже одна на всех. Так что об удобствах в привычном понимании вообще можно позабыть. Хорошо ещё, что эти «удобства» не во дворе. Между двумя корпусами общежитий  находилась столовая, которая по выходным чаще почему-то не работала. Совсем недалеко, почти напротив общежития, располагался  городской парк и Дом Культуры  строителей. В общем, при желании и от скуки  культурно отдыхать можно, и где с ребёнком погулять, тоже есть, куда пойти молодым родителям.  По вечерам, и только по выходным, оттуда доносилась музыка, созывавшая всю молодёжь в округе на танцы. Иногда захажи-вал в парк и я. Мне одному было скучно, а громкая музыка так и звала на улицу, в парк, отвлекая от повседневности. В общем, как мог, коротал время в ожидании, когда приедет жена с ребёнком. Но их долго почему-то не было. Скорее всего, ей не очень-то хотелось приезжать в незнакомый к тому же провинциальный городок после столицы, так как из такого же подобного городка Тульской губернии она однажды уже уезжала.   
В общежитии была своя обыденная жизнь. По праздникам в красном уголке на первом этаже устраивались вечера с танцами, которые в основном предназначались для «холостяков», составлявших абсолютное большинство, проживавших в общаге. Меня тоже считали таковым, и часто приглашали на танцы. Особенно в этом была заинтересована «старшая» по этажу, молодая, активная, симпатичная и незамужняя дивчина, которая лично заходила ко мне и напоминала о проводимом мероприятии на первом этаже. Я так понимал, ей непременно надо было в самое ближайшее время выскочить замуж, иначе из этого общежития ей никогда не выбраться. Вот и была в состоянии активного по-иска  подходящего молодого человека, наверняка рассчитывая, что я хожу в «холостяках».  Но меня туда не тянуло, и я всякий раз находил причины, чтобы вежливо отказаться. Но чтобы не скучать, мне приходилось много читать специальной медицинской литературы и много работать в больнице, ведь через год  предстояло сдавать экзамен  по избранной специальности. Многим только ка-жется, что год это очень много и слишком далеко и многое ещё можно успеть сделать, на самом деле для занятого человека это одно мгновение. Так что надо бы успеть. Со временем я не считался, оставался в больнице сверхположенного, пока не разберусь с «непонятными» больными. Иногда приходил в общежитие уставшим, но всегда с чем-то новым. Если оказывалось, что больной был мне не совсем понятен, уточнял и сравнивал такой случай с литературой, перелистывал учебники, которые в боль-шинстве своём были написаны  моими учителями. Наутро я приходил на работу с уточнённым диагнозом, и чувствовал себя более уверенным в вопросах диагностики и удовле-творённым, так как посоветоваться, в общем-то, мне было не с кем. Многому в практическом плане учился при общении с завотделением Антониной Васильевной, опыта ей не занимать, всякое видела за свою долгую практику. У таких старших  товарищей не зазорно и поучиться. Меня удивляло, что несмотря на то, что она давно перешагнула бальзаковский возраст и приближалась к «пенсиону», и не очень-то хорошо видела, а ещё хуже слышала, в работе была шустрой и неплохо соображала. Но, как бы то ни было, возраст своё берёт, и не за горами то время, когда надо уходить и уступать место более молодым и перспективным. Таков закон жизни. Старые клетки живого организма рано или поздно отмирают, а новые приходят на смену. Но достойной замены из числа тех, с кем она работала, я не видел. Это было, конечно, моё мнение, мнение молодого специалиста. Что у неё на уме? Это не могло не вызывать уважение к ней как врачу в том смысле, что она на порядок выше остальных, но одновременно вызывало неприязнь, что она не готовила себе достойную замену, когда сама уйдёт на пенсию, что рано или поздно произойдёт. Выходит, после меня хоть потоп? Я всегда думал несколько иначе, потому что так быть не должно. Преемственность должна передаваться другому более молодому и  более успешному и талантливому поколению, но совершенствоваться с учетом научно-технического прогресса. Но в провинции на всё свои понятия, свои представления и свой ритм жизни. И с этим ничего не поделаешь. Тем не менее что-то новое внёс и сам. В отделении появились  новые лекарства, о которых раньше врачи не имели представлений, новые подходы к лечению, в результате сроки лечения пациентов сокращались, по крайней мере у меня. Здесь нужно внести некую ясность. В те восьмидесятые годы мировая наука,  как ни странно, имела  своё пространство и время, точнее говоря на языке физики, свою скорость. Известно ученым мужам, что научная информация поступала в Москву через месяц, в столицы союзных республик доходила в течение года, дальше в провинцию только от трёх до пяти лет. Поэтому не было ничего удивительного, что врачи из периферии не мог-ли знать новейших препаратов или чего-то нового в лечении того или иного заболевания, к тому же наука не стоит на месте. Достаточно вспомнить, что «зеленоватые» халаты хирурги на периферии стали использовать лет через пять после столицы, а настойку йода при операциях используют до сих пор по истечении десятков лет, как от неё отказались в столице. Поэтому неудивительно, что в провинции свои причуды в здравоохранении, кроме консерватизма и застоя, да и психология врачей несколько иная.  Как интерн я вёл две палаты, в каждой по пять-семь человек, кроме того, в поликлинике на полставки вёл приём больных. В общем, загружен был на полную катушку при зарплате в девяносто-сто рублей. Это уже кое-что для вчерашнего студента. Со стипендией, конечно, не сравнить, и, казалось, вполне достаточно для начинающего специалиста, но это унизительно мало для врача в принципе. С каждым днём я набирался опыта, и день для меня проходил не зря. Меня больше привлекала работа в стационаре. В поликлинике рутина, однообразие, дефицит времени и некогда подумать. В стационаре всё по-другому. В один из понедельников с утра провожу врачебный обход своих больных, вхожу в палату «радикулитчиков» и сразу обращаю внимание на «новенького» молодого человека, поступившего  за выходной по «скорой». Из-под одеяла видна была только его голова. Мне сразу «не понравился» он как пациент. Осматривая только первого от двери больного, не сдержал своего любопытства  и спросил новенького:
-А вы-то с чем?- спросил я так потому, что интуиция подсказывала, что больной попал  сюда не по профилю своего заболевания.
-С поясницей, - ответил он. - Радикулит.
«Очень странно», - подумал я, и стал осматривать всех подряд слева направо «почасовой», но мысль вертелась вокруг «новенького» молодого человека. Мне не нравились его заострённые черты лица, мрачный взгляд, ничего не выражающий, только тоску нагоняющий. Осмотрел подряд  ещё четырёх больных. Наконец очередь дошла до него. Сначала я с ним побеседовал, задал несколько вопросов относительно жалоб и самочувствия, затем приступил к самому осмотру. На моё удивление данных за «радикулит» я действительно не находил, их просто не было. Значит, интуиция меня не подвела. А ведь больного смотрела «скорая», доставившего его в больницу, затем был осмотрен дежурным врачом приёмного покоя с немалым опытом, направивший с диагнозом «радикулит». Я попросил дежурную сестру срочно вызвать лаборантку и сделать все анализы больному по Цито. Всё моё внимание переключилось на «новеньком» пациенте, с остальными проблем не было, так как с ними разобрался ещё до «выходных». Мне не терпелось поскорее с ним разобраться. В ординаторской взял историю его болезни. Оказывается, больной направлен в стационар участковым терапевтом с диагнозом «люмбаго». Выходит, мужчину осматривали три врача и у всех один и тот же диагноз. На удивление завидное единогласие! И на каком основании ставили «радикулит», мне совсем непонятно?   Хотя, что ещё может поставить терапевт? А может, я чего-то не понимаю по молодости? Через два часа, наконец, принесли  анализы больного. Смотрю, в моче много белка, а в крови показатели хуже некуда, СОЭ за сорок. Меня это не очень удивило, я ведь предполагал что-то в этом роде с первых минут как увидел больного. «Радикулита» с такой кровью не бывает, как и не бывает «полубеременных». Теперь только я утвердился в своём мнении, и более осознанно и целенаправленно стал искать другую болезнь. Во всяком случае больной очень серьёзный и «тяжёлый», но не моего профиля. Медлить нельзя. Вызываю уролога Ивана Макаровича Даниленко на консультацию, ему под сорок с «гаком». В то время он был единственным урологом на весь город, да к тому же с десятилетнем стажем, что немаловажно, так что в любом случае он в авторитете, и не только для меня. Врачей со стажем более десяти лет я считал большими специалистами и относился к ним с большим уважением. Тот, после проведённой урографии, своей патологии не находит, о чем аккуратно и подробно расписал в истории болезни. Я спросил у старшего коллеги по возрасту и по опыту работы Ивана Макарыча Даниленко с хохляцкими замашками и та-кой же самоуверенностью, как может при такой «положительной» моче и крови всё быть в порядке? Не получив вразумительного ответа, я поставил перед завотделением Антониной вопрос о назначении консилиума врачей, так как был уверен, что больной лежит в отделении не по профилю своему заболеванию.  Антонина Васильевна, завотделением, отнеслась к этому более чем прохладно, и не очень спешила это делать, а решила осмотреть больного прежде сама, что, в общем, правильно, но когда сама ничего не понимала в диагнозе, а анализы действительно вызывали сомнения, наконец, согласилась созвать консилиум. На следующий день во второй половине дня уважаемый конси-лиум  врачей собрался в палате у моего больного.  Собрались все главные специалисты ЦРБ вместе с начмедом Василием Александровичем, хирургом по специальности, но с каждым годом, стремительно терявшим свою квалификацию в связи с занимаемой должностью. Я стоял в стороне и только наблюдал, как главные специалисты города решают судьбу пациента. Это первый такой консилиум,  на котором я присутствовал, и мне была непонятна моя роль, как лечащего врача, если меня ни о чем не спрашивали и мнением моим не интересовались, вроде как меня и нет . Но мне же интересно, поэтому я и не в обиде. Присутствую и наблюдаю, и на «ус наматываю». Больного врачи крутили, вертели, листали историю его болезни, в которой, кроме моих записей и анализов, ничего и не было. У всех на лицах одно недоумение и полное замешательство. Тут и я не сдержался и  вмешался, уверенно сказав,  как лечащий врач, что неврологической патологии у него нет, а стало быть больного необходимо перевести в другое, может, хирургическое с урологическими койками отделение, в какое именно, не знаю. В тот же день молодого человека перевели в хирургию с неясным диагнозом. С меня словно сняли тяжелый груз, но любопытства ради судьбой больного продолжал интересоваться, ведь всю эту «заваруху» организовал никто иной, как я. Несколько дней больного лечили обезболивающими средствами вплоть до наркотиков, что приносило временное незначительное облегчение. Однако диагноз оставался  неясным, улучшений никаких не наступало и больного, наконец, решили отправить в областную больницу для обследования и уточнения диагноза. Давно бы пора, если сами ничего понять не могут.  Однако всем на удивление через три дня больного вернули обратно с диагнозом «гипернефрома, злокачественная неоперабельная опухоль надпочечника, лечение симпто-матическое». Если говорить коротко и иными словами, больной неоперабельный. По существу, отправили больного умирать домой. Вот и верь после этого врачам. А если б я не обратил внимания на больного и не поднял весь этот шум, больной «благополучно» умер бы в моей палате с невыясненным диагнозом. Тогда заведующей Антонине неприятностей по работе не избежать и за смертность в отделении, а ещё больше за низкую профессиональность. Да и мне, как интерну и лечащему врачу, упрёков не миновать от той же Антонины. Конечно, в морге патологоанатом диагноз поставил бы точный и без областной больницы. Когда больной умирает в неврологическом отделении от инсульта, это можно понять и как-то оправдаться, мол, позд-но доставили, случай особый и т.д. и т.п. Но если больной умирают с невыясненным непрофильным  заболеванием, это уже большой непорядок, и говорит о низких профессиональных качествах врачей на всех этапах госпитализации и обследования больного. Из всего этого я сделал вывод и получил первый урок. Кажется, эта фраза принадлежит литературному герою Базарову;«Я ничьих мнений не разделяю. Я имею свои». Мне думается, так и должен поступать хороший, думающий доктор, который всё время сомневается и всегда в поиске истины. К сожалению, большинство врачей к такой категории не относятся, но в обществе о врачах судят именно по такому бездарному большинству. Далеко за примером ходить не надо. В нашем отделении работала старшим ординатором закадычная под-руга завотделением Антонины, уже немолодая по возрасту, но молодая как врач, некая «старая дева» Екатерина Анатольевна. До института лет пятнадцать проработала медсестрой, затем с великим трудом окончила где-то в Сибири вечернее отделение института, куда принимают по мере подачи заявления, фактически без вступительных экзаменов. Как учатся на «вечернем», да ещё где-то в Омске, Томске или на Колыме, я-то знаю не понаслышке,  при-ходилось иметь с ними дело и раньше. Ну, какой из такой медсестры со стажем пятнадцать-двадцать лет и со сестринскими мозгами может выйти доктор? Это же не серьёзно и смешно. Как говорится, «Было бы смешно, если б не было так грустно», особенно для пациентов.  Если умом не блистала с детства, то откуда ему вдруг взяться, когда уже за сорок, но тем не менее была амбициозной, отличалась бестактностью и грубостью не только к медперсоналу, но, что самое невероятное и непростительное, к своим пациентам. Спрашивается, чего тебе делать в медицине с таким скверным  характером и с такими куриными мозгами, пошла лучше бы в ветеринарию к этим живодёрам, там хоть «клиенты» не жалуются, хотя и огрызаются, впрочем, могут и покусать при грубом к ним отношении и неуважении. Одним словом, как была медсестрой, так и осталась, только амбиций после института стало больше и материальные потребности несоизмеримо возросли. На работе она занималась не столько больными, сколько решением своих домашних бытовых проблем через больных с ответственными должностями. В последующем много жалоб приходилось мне выслушивать от больных в её адрес, да и заведующая была о них в курсе, только делала вид, что ничего не замечала и всячески покрывала. Почти всем своим больным в стационаре  без всяких на то оснований она в навязчивой форме предлагала сделать спинальную пункцию, то, что в народе называют «проколом». Больные, естест-венно, шарахались от неё куда подальше, советовались с другими более квалифицированными  врачами, которые не видели оснований в подобной процедуре, но каким -то образом повлиять и что-то изменить не могли. Она же как- никак старший ординатор. Если её послушать, то созда-валось такое впечатление, что она владеет такой далеко небезразличной для больных манипуляцией в совершенстве. Так ничего подобного. Наковыряет иглой область поясницы до изнеможения больного, а пункцию до конца так и не сделает, результат  нулевой.  Заканчивать  ею начатую процедуру по свойски приходилось чаще подруге Антонине  или мне. Ну, если этому так и  не научилась, то зачем так настойчиво  предлагать  это больным, чтобы только запугать бедных больных и казаться значимой в их перепуганных глазах, и, таким образом, набить себе цену? Мало того, сво-его мнения в вопросах диагностики и лечения она не имела. Если получалось так, что приходилось выставлять диагноз самой, не успев ещё ни с кем  из врачей про-консультироваться, то под тремя вопросами. Часто просила коллег посмотреть непонятного для неё больного. Как-то в отделении, когда заведующая была в отпуске, она смотрела вновь поступившего непонятного больного с каким-то незнакомым мне врачом. Я сначала думал, что она специально пригласила консультанта из области, не просить же помощи у меня интерна или у того доктора, кто сидит на приёме в поликлинике, по статусу не положено. Тогда я мало кого знал из врачей. Как потом оказалось, это был врач из посёлка Вербовский, что недалеко от Мурома, который мало того что считался «посредственным» невропатологом, да ещё слыл большим пьяницей, что администрация МСЧ, в которой он трудился, не знала как его уволить.  А что делать временно исполнявшей обязанности завотделением, если больше не к кому обратиться, а подруга Антонина в отпуске. Во всяком случае она подстраховалась и, в случае леталь-ного исхода, всегда сошлётся на «консультанта». Однажды, когда я был  ещё интерном, она уговорила и меня съездить с ней на вызов к больной для страховки, поскольку никого другого просто не было из врачей. После осмотра больной наши  представления о диагнозе были диаметрально противоположны. Я понял, что она в неврологии, как говорится, «ни в зуб ногой». Только позднее я узнал, что она как год назад сама после интернатуры. Стало быть я не ошибся в её  квалификации.
 Как-то сижу я в ординаторской и пишу после «обхода» дневники в истории болезни. За другим столом у окна и ближе к телефону сидела старший ординатор Екатерина Анатольевна. Ей так хотелось, чтобы её так величали, как будто в отделении есть ещё и младший ординатор, и занималась тем же, что и я, то есть «писаниной». Время от времени она позванивает по своим личным делам; что, где, когда и почем. Ей бы поучаствовать в телепередаче «Что, где, когда?», а не с больными возиться. Но там, в том клубе, ребята уж больно шустрые и умные, тягаться с ними не-возможно. К таким её звонкам на рабочем месте я уже привык. Обычное дело у женщин. Что с них  взять? Но бывают звонки и по делу. Как раз позвонил врач приёмного покоя и просил, чтобы та, старший ординатор, посмотрела больную только что доставленную «скорой» из деревни, и якобы с радикулитом. Она не отказалась принять и осмотреть больную, но попросила, чтобы больную привели к ней в ординаторскую, то есть больной, страдающей от боли в пояснице, которая еле передвигается, нужно было ещё добраться на своих двоих или ещё  каким-то образом из одного корпуса через больничный двор в другой, да на чет-вёртый этаж, вместо того чтобы самой «прогуляться» и подойти в приёмный покой, как делают это в подобных случаях заведующая и я. Вскоре в ординаторской появилась полная лет сорока пяти женщина в рабочей одежде колхозницы. Врач, уложив больную на кушетку, принялась её осматривать. Я продолжал заниматься своими делами, но изредка ради любопытства краем глаза посматривал за больной в момент её осмотра другим врачом, так сказать, старшим ординатором, набираясь опыта. Что поделать, профессиональное любопытство. Хотя предварительный банальный диагноз, с которым направили больную, интереса не представлял. Но дай бог каждому врачу такое любопытст-во. Я же интерн, интересно мне, даже этот банальный случай. Взял направление фельдшера «скорой» с диагнозом «люмбаго» и обозрел его. Врач приёмного покоя с диагнозом «скорой» согласился. Интересно, что скажет узкий специалист, профессионал, старший ординатор неврологического отделения ЦРБ. Я так полагал, что после интернатуры я у них буду за младшего ординатора, если существует старший, пространство ведь не терпит пустоты. «Блестящая» карьера меня ждёт впереди»,- подумал я. Вот «позавидовали» бы мне мои однокурсники- ныне аспиранты и ординаторы в Москве с будущими  учеными степенями, узнав про мои стремительные «успехи» в далёкой провинции. Закончив осмотр больной, ординатор уверенно произнесла: «Да, радикулит... самый настоящий... Будем оформлять к нам в отделение». Важно и решительно подошла к моему столу, уверенно взяла у меня со стола направление и завизировала его: «госпитализировать». Это она делала с большим удовольствием и размахом в буквальном смысле, а также важностью своего положения, да и почерк у неё был таким размашистым, что в строке вмеща-лось всего два-три слова. Она же старший ординатор, имеет право в отсутствии заведующей принимать решения. Я продолжал писать, заниматься своим делом, и вдруг она обращается ко мне как к интерну, которому,  как она считала, можно иногда что-то поручать, чтоб самой ничего не делать.
-Вячеслав Михайлович, не в службу, а в дружбу. У меня сейчас местком... Оформи историю на неё.
«Быстро ты что-то в местком попала, - подумал я, -если всего лишь год как сама после интернатуры, да и по работе как специалист себя никак не зарекомендовала. Если только с учетом возраста и партийности? Если с мозгами не всё в порядке, то партбилет тогда для чего. И всё же какой я наивный человек. Как раз таким и нужен партбилет в виде брони, а ещё больше для карьеры».
-Историю писать не буду, - наотрез отказался я.
-Почему?- С некоторым недопониманием, обидой и удивле-нием спросила старший ординатор Екатерина Анатольевна.
-Очень просто. Во-первых, своей «писанины» хватает.
«Надо же, - подумал я, -у меня в отделении всего полставки, а  она на полную ставку. Через полтора часа я должен бежать в поликлинику, а она в сорока минутах ходьбы у завода РИП. Это кому должно быть некогда. Своё бы успеть».
-Во-вторых, с каким диагнозом? - спрашивал и не соглашался я, мотивируя свой отказ неопределённостью диагноза.
-Естественно, с радикулитом, - уверенно повторяет она.
-Именно потому, что «неестественно», и не буду. Радикулита у неё нет.
-Как нет? А что же? - Всё ещё не понимала, а потому и упорствовала старший ординатор.
-Больная не нашего профиля. Что именно, не знаю, я же её не смотрел, -как могу объясняю ей твердолобой.- Нужно обследование у гинеколога или уролога. Там всё и  прояснится.
Это её вконец вывело из себя. Обращаться ко мне больше не стала, что-то фыркнула в мою сторону и принялась сама писать историю, вновь поступившей пациентки. А что ей оставалось делать. Вообще я считаю правильным, если взялся за одно дело, доведи его до логического конца, а не перепоручать кому-то другому. А то получится в случае летального исхода, что и спросить вроде не с кого; один начинал, другой вёл больного, третий заканчивал, а четвёртому посмертный эпикриз писать. Кому тогда отвечать перед прокурором? Чтобы не терять с ней напрасно время и нервы в дискуссиях и, наконец, поставить точку в возникшем разногласии, я вышел из ординаторской и на-правился в  кабинет  завотделением, к её подруге Антонине. Она тоже в этот момент  была занята «творческим» процессом со своими историями  болезни. Вообще-то, я редко когда заходил к ней, поскольку не было никакой производственной необходимости и все вопросы я решал сам, поэтому она немного была удивлена моим появлением. Я рассказал ей, что в ординаторской находится больная, доставленная  по «скорой», что осмотрена Екатериной Анатольевной, которую я лично не смотрел, а историю болезни она попросила написать мне, от чего я категорически отказался, так как с диагнозом её не согласен, и что больную следовало бы госпитализировать в другое отделение.
-Уважаемый, Вячеслав Михайлович, как вы можете быть не согласны, если, как только что сами сказали, больную не осматривали? Ничего не понимаю.
- А что тут понимать. Потому и не согласен, что сам не видел. По-моему, всё логично.
Антонина сразу не знала что и сказать, они ведь подружки. Заведующая была опытным специалистом и понимала, если я, молодой да прыткий, отказался, значит,  неспроста.
–Ну, хорошо, - сказала она. -Давайте посмотрим вместе.
-Это правильное решение. Я бы сказал даже мудрое, - поддержал я её, зная, как она любит похвалу, от кого бы она не исходила.
Несмотря на имеющиеся недостатки как личности, конфликты в коллективе гасить она могла. Мы направились в ординаторскую вместе, чтобы ещё раз уже вместе осмотреть больную. Заходим в ординаторскую, а у кушетки уже стоит тазик у изголовья больной. У больной женщины после грубого осмотра ординатором появилась рвота. Тут, как говорится, и дураку стало всё понятно без дополнительного осмотра, что с диагнозом явно  ошиблись. По телефону вызвали дежурного врача из «приёмного покоя», который подсунул эту больную, толком не разобравшись, а я спустился этажом ниже за урологом, единственным специалистом на тот момент в городе, зная наперёд, что без него не обойтись. Уролог Даниленко, уже зная меня молодого да прыткого по предыдущему громкому случаю, и уже без сомнений веря, что я подаю большие надежды в своём деле, не стал упорствовать и  пришел в ординаторскую почти вслед за мной.  Он осмотрел пациентку, привезённую с деревни, без лишних слов и ненужных эмоций провёл обзорную урографию, после чего  забрал её в своё отделение, чтоб не оказаться в глупом по-ложении как в  прошлый раз. Таким образом, проблема рассосалась. Урологу, можно сказать, повезло. У больной оказался огромный камень  в почке, так что ему было что добавить к своей коллекции. Они это обожают, хлебом не корми, как камушки собирать, чтоб потом хвастаться перед коллегами.
-Вячеслав Михайлович, с меня коньяк, - выходя из неловкого для себя положения, обратилась ко мне Екатерина. -Это сколько ж я тебе уже должна?- как бы пыталась  вспомнить она предыдущие похожие случаи, когда мне приходилось круто менять диагнозы.
Поскольку воспитанием особым она никогда  не отличалась, поэтому ко всем, кроме главврача, обращалась на «ты».
-Понятий не имею, не считал,- говорю без всякого зла.- Я не употребляю. Важно ни сколько должна, а помнить за что.
В данном случае трудно было ошибиться, будь у врача хорошая общая врачебная подготовка и своё мнение, и не было бы ненужного упрямства и немотивированных амбиций. Такому доктору, если  его, конечно, можно так назвать, трудно бывает доказать его явную ошибку. Как-то в отделении умер её больной. Ну, то, что в её палатах умирало больше, чем у других, никого особо не удивляло. Подруга  Антонина прикрывала её, делая скидку, что она как год после интернатуры и только набирается опыта и ума, хотя с амбициями у неё явно досрочный перебор. Однако в её-то возрасте это выглядит как-то не логично. Как лечащий врач, она отправила его в морг на вскрытие с диагнозом субдуральная гематома головного мозга. То, что больной умер от такой гематомы, совсем неудивительно. Звучит вроде солидно, но сам диагноз в таком виде безграмотный и требует уточнения. Спрашивается, где же элементарная логика? Если у больного действительно была внутричерепная гематома, то почему пациента вовремя не передали нейрохирургам, а дождались, когда он умрёт. Если человек умирает, значит, должна быть на то серьёзная причина. Но какое было возмущение с её стороны, когда патологоанатом на вскрытии никакой гематомы  мозга  не обнаружил. Всем врачам известно, что диагноз такого специалиста самый точный и обсуждению не подлежит. Не зря судмедэксперты, как и патологоанатомы, любят каждый раз говорить одну и ту же крылатую фразу: «вскрытие покажет». Вот вскрытие и показало, а оно беспристрастно. Не зря полевые хирурги во время войны больше всего боялись вердикта патологоанатомов.  Для любого отделения больницы это большой минус в работе, как ещё одно расхождение в диагностике, и, как следствие, показатель низкой профессиональной подготовки  врача. На что ле-чащий врач Екатерина отреагировала в свойственной только ей манере; «плохо искали». Иными словами, патологоанатом оказался не на высоте, а она, как всегда, права, не могла же ошибиться. И это вместо того, чтобы признать свою ошибку и сделать соответствующие выводы. Такого врача, без наличия критики и тормозов, научить  чему-либо уже невозможно. И нечего зеркало винить, коль у самого рожица кривая. Это и в самом деле похоже на юмор в коротких штанишках. Брак в работе всегда плохо. За брак на производстве рабочий или даже целый коллектив лишается прогрессивки, премий. В медицине пока до этого, увы, не дошли, хотя за брак во врачебной деятельности меры наказания должны быть гораздо строже, потому что на карту поставлено здоровье и жизнь человека, а не железки с гай-ками да болтами. Может тогда в медицинские институты поступали действительно обдуманно, по призванию, на основе конкурса, а не гнались за количеством абитуриентов, а потом и выпускников. Да и из медсестёр с двадцатилетним стажем делать врачей большая глупость, так как это всегда заведомый брак.  В данном случае нельзя не согласиться с главным теоретиком коммунизма В. Ульяновым-Лениным: «лучше меньше, да лучше». А какова ситуация на самом деле в этой сфере? По числу врачей на душу населения страна Советов занимала чуть ли не первое место в мире, а в системе ВОЗ при ООН по здравоохранению своего населения стояло только на 54 месте. Куда это годится? При всём притом зарплата врача не только мизерная, но и донельзя позорная. Мало того, да ещё принцип уравниловки «всем сестрам по серьгам» никуда не делся.  Абсолютно ненор-мально, когда у «начинающего» и врача с большим опытом работы, зарплата, практически, одна и та же, когда талантливый и перспективный специалист за свою высококвалифицированную деятельность получает столько, как и бездарный, случайный проходимец в медицине. И, наконец, почему такие вопросы возникают у меня, начинающего врача, а не у наших министров здравоохранения, которые сменяют друг друга с удивительной быстротой, и это притом, что каждый, от участкового врача до министра, должен заниматься своим делом на своём посту. Тогда и порядка в этой систему будет больше.
Через месяц приехала супруга с дочерью. Ей уже больше трёх месяцев. Назвали Наташей, так хотелось мне. Забот, конечно, прибавилось, да и ночами иногда приходилось «дежурить» рядом с коляской, а потом и с кроваткой. Дочь бывала крикливой и очень крикливой до не могу, особенно когда мать уходила  в магазин или на рынок и я оставался с ней один; и в коляске качаешь, и на руках носишь, и песни поёшь, но ничего не помогает. Всё одно кричит, да ещё как. Однажды даже у меня нервы не выдержали, выбросил её в «пакете» на сдвоенную кровать, как ненужную вещь, только после этого вроде притихла. Надо же так довести «папашу»... Каким чувством такие дети признают только мать? Непонятно. Не каждому дано это терпеть, у многих нервы не выдерживают. И что ей не хватало? Мне кажется, это потому, что с самого начала она не привыкла к соске. Ведь у других как? Чуть ребёнок закричал, дай ему соску в рот и он замолчал. У меня другой случай. В первые дни между естественными кормлениями, которые проходят в определённые часы, мы впервые пробовали дать ей соску, но она тут же выплюнула, и больше не давали. Видать, быстро не по возрасту распознала обман. Не выдержав местных бытовых условий в общежитии, через полтора месяца супруга молча собралась, и уехала к себе на родину в Ефремов, надеясь, что в «отчем» доме станет полегче, там во всяком случае есть все для этого условия. А в общаге часто не бывало даже холодной воды, да и кухня одна на весь этаж, к тому же в противоположном конце длинного коридора. Кому это понравится? Понять её можно, поэтому удерживать не стал. Может так и лучше для ребёнка. Однако через пару месяцев снова вернулась с ребёнком. У мачехи жены никогда не было своих детей, и, очевидно, с появлением грудного ребёнка спокойная и  беззаботная жизнь для неё закончилась. Скорее всего, поэтому Татьяна была вынуждена снова  вернуться  в Муром. Маленькой дочери было уже полгода. Снова начались бессонные ночи и семейные недоразумения. Как-то в конце рабочей  недели с самого утра, стоя у кровати, на которой сидела дочь, мы с супругой обсуждали планы  на предстоящие выходные. Во время беседы я обронил фразу; «сегодня у нас пятница, неплохо бы...». Вдруг совершенно неожиданно мы услышали, что слово «пятница» кто-то повторил посторонним детским голоском. Я даже не придал этому значение, так как принял это за слуховой артефакт будто мне показалось, тем более что рядом других людей не было. Мы только удивлённо переглянулись с Татьяной, так ничего и не поняв, продолжили разговор на бытовые темы. На ребёнка в этот момент даже не посмотрели. Дочке было всего полгода и только недавно она стала сидеть, и в таком возрасте дети вообще не говорят, а только мычат, потому нам и в голову такое не пришло. Во время продолжения разговора я снова напомнил о пятнице, и снова совершенно внятно услышал слово «пятница». На этот раз у нас не было сомнений, что это исходило от ребёнка. Попугая рядом и близко не было.
-Ты слышала? Она сказала «пятница». Это невероятно в та-ком возрасте, -сказал я, на внезапно появившимся душевном порыве. -Это феномен!
-Слышала. Она дважды сказала «пятница»,- не сдержалась Татьяна и взяла дочь на руки, пытаясь несколько раз как бы подбросить дочь кверху от избытка материнских эмоций и поздравить её с первыми словами.
Дальше мы просили её повторить или ещё что-то сказать, но было всё тщетно. Это был лишь порыв, какой-то феномен для такого возраста. Не зря же она ещё раньше отказалась от соски, когда большинство детей привыкают к ней и после года. Через месяц супруга снова уехала к себе на родину с дочерью. Её ничего здесь не устраивало. Ну что ж, уехала так уехала, жизнь-то продолжается. Не очень-то я расстроился, тем более что на работе было много дел и скучать не приходилось.
Для себя я ничего не готовил; не умел  и негде. Часто посещал столовую при общежитии. Однажды в выходной день, когда столовая не работала, а я был голодным как дворовая собака, заглянул в ресторан «Муром», что на главной в городе улице Московской. Заказал фирменное блюдо, салат «столичный», а официантка, женщина, которой под сорок, предложила коктейль, от которого неудобно было отказаться, а то подумает, что «деревня» какая-то явилась и на нём «копейки» не заработаешь. Чего уж там, коль в ресторан пришел впервые, если так принято, то и отказаться как-то неудобно. Психология официанток понятна, поскорее споить клиента, тем более новенького, случайно заглянувшего на «огонёк», поднять ему градус настроения, глядишь, и чаевых больше подкинет. Однако сразу после «сомнительного» коктейля, черт бы его побрал, мне стало дурно; бросило в жар и в пот, закружилась голова. Видать, предприимчивая официантка что-то «нахимичила» со своей буфетчицей, а может потому, что пришел я на голодный желудок. А может потому, что этот коктейль я потягивал через трубку, вместо того чтобы выпить одним залпом как водку, хотя логики в этом тоже нет. Зачем тогда принесли бокал с трубкой.  Напуганные официантки хотели даже вызвать «скорую», настолько мне было плохо, но я отговорил их. Это в ресторане меня никто не знал, потому что оказался впервые, а на «скорой» все свои, я там подра-батываю. Ещё разговоры пойдут всякие по городу. Попросил нашатыря, поскольку состояние было близким к обморочному. Мне было уже не до еды, так и ушёл несолоно хлебавши, то есть голодным. Больше в этом заведении я никогда не появлялся. По всей вероятности, выработался стойкий пищевой рефлекс по Павлову. Да и мудрость иногда полезно вспомнить: «Лучше быть голодным, но  здоровым, чем сытым да больным». А есть ещё одна мудрость в связи с этим: « Держи живот в голоде, голову в холоде, а ноги в тепле». Тогда и болеть не придётся.
По вечерам, когда делать было нечего, и в общежитии друзь-ями ещё не обзавёлся, и по телевизору ни черта хорошего не намечалось, а из соседнего парка звучала танцевальная музыка, приглашавшая всех на танцы, я ходил в парк слушать танцевальные мелодии. Друзей и подруг пока тоже не было, а без них, конечно, скучно. Так и коротал время перед сном, вспоминая про крохотную крикливую и не в меру сообразительную дочь. Иногда во сне я даже «приезжал» в Ефремов к дочери. Видимо, скучал по ребёнку.
Совсем иначе я чувствую себя на работе; ни минуты покоя, да и голодным никогда не будешь, медсёстры всегда покормят, поэтому не торопился домой, особенно когда снова остался один. Я не мог спокойно уйти, если мне не был понятен какой-то больной. Врачи постепенно признавали во мне настоящего профессионала, хотя сам таковым себя не считал, до этого ещё очень далеко, если, конечно, таковым когда-то и стану. Врачи из других отделений всё чаще приглашали не старшего ординатора Екатерину, а  меня проконсультировать своих непонятных пациентов, и я никогда им не отказывал в этом. Как-то участковый терапевт попросил посмотреть на дому одного молодого человека якобы с «радикулитом». Я пришёл вечером после работы, так как другого времени у меня не бывало, и где меня явно не ждали. Скорее всего, участковый врач не предупредила их о моём визите, поскольку сама не знала, когда это будет. Так что я застал больного «ходячим» на ногах. Ему так легче. Больные сами лучше найдут более удобное для себя положение, чем это может порекомендовать врач. Это первое, на что было обращено моё внимание. Это очень важный симптом для любознательного доктора. Диагноз «радикулит» можно сразу исключить. Но я бы сказал по-другому; «я милого узнаю по походке». У многих болезней своя индивидуальная походка. Также обратил внимание на выражение его лица. Оно было страдальческим с бледно-сероватым оттенком, отрешённым, ушедшим вглубь своей болезни, скудным на эмоции. Выглядел он старше своих тридцати пяти лет, а работал парень личным водителем директора самого крупного в городе градообразующего завода ЗИО Николая Григорьевича Лаврентьева, которого к тому времени я не знал, хотя в городе его знали очень многие. Пока больной укладывался по моей просьбе в постель, что было для него не очень приятно и дискомфортно, выяснилось, что больше всего его беспокоит боль в пояснице и общая слабость. После неврологического осмотра я убедился, что у него не было даже симптомов натяжения, характерных для любого радикулита, что больной больше терапевтического профиля, чем моего. И почему участковый терапевт не разобрался с таким -то стажем работы? Объяснять больному и его родственникам, что  у него «моей» болезни нет, и что больному следует вновь обращаться к участковому врачу, не имело смысла, хотя, если подходить формально, так следовало и поступить. Поступил бы по принципу; «баба с возу, кобыле легче», и все дела, никаких забот. Рабочий день закончился, и слава богу. Больному до «лампочки», какого специалиста у него болезнь; «вы врачи и что-то решайте». Самонадеянный участковый врач даже с десятилетним опытом работы, но с провинциальными женскими мозгами думает со своих позиций по-своему: невропатолог ещё совсем молодой, ещё интерн, можно сказать, даже ещё не специалист, неопытный, что даже не видит очевидного элементарного «радикулита», и будет продолжать лечить больного как «радикулитчика». Такова логика «посредственного» провинциального врача общего профиля. Но почему из-за такой логики должен страдать пациент? Пока врачи будут выяснять чей больной, дорогое время будет упущено. Поэтому до утра на ночь я назначил ему, снимающие боль таблетки, следуя элемен-тарной логики, оставил направление на госпитализацию в нервное отделение на тот случай, если не станет лучше. Давая больному направление на госпитализацию в своё отделение, я прекрасно понимал, что его лучше и правильнее положить в другое, хотя бы в терапевтическое отделение до выяснения диагноза, но я не имею права туда направлять, а участковый врач не может направить в «терапию», потому что не знает, с каким диагнозом его отправить даже под вопросом, дабы не выглядеть профаном в глазах коллег в случае  ошибки, так сказать, блюдёт «честь мундира». Вот такая получается загогулина. Как говорил классик юмора А. Райкин, получается «рек-бус», «крок-ссворд». Утром, как я и предполагал, молодой человек, проведя ночь, не сомкнув глаз от боли в пояснице,  пришел сдаваться на милость врачам. Его с моим направлением, естественно, госпитализировали ко мне в палату. В первую очередь меня интересовали анализы крови и диастаза мочи. Уж очень больной мне «не нравился», а кроме того, чтобы передать  его терапевтам, нужны веские аргументы вместе с достоверными фактами, так чтоб было и очевидно, и вероятно, и больного не отшвырнули. Не дожидаясь результатов анализов, и зная, что больной ночами не спит от нестерпимых болей в пояснице, я назначил на свой страх и  риск, в порядке исключения, наркотики. Нельзя же экономить на больных, тем более что это единственное, что ему временно помогало. К сожалению, по невнимательности дежурного медперсонала, анализы были готовы только через неделю, и всё это время приходилось назначать больному наркотики, которые в любой момент могли быть отменены заведующей.  Такого безобразия в отделении я ещё не видел. Тем не менее, не дожидаясь анализов, даже не зная на каком основании, на второй день в истории болезни с определённой мерой ответственности и с чувством известного сожаления, я сделал краткое заключение о диагнозе; «рак поджелудочной железы». Врач стационара обязан в течение трёх дней вы-ставить хотя бы предварительный диагноз. Дай бог, чтоб мой диагноз оказался ошибочным. Это тот редкий случай, когда такая ошибка не испортит врачу настроение, по крайней мере мне. И дело совсем не в падении авторитета, которого в то время у меня, конечно, ещё не было. Откуда ему взяться. Его зарабатывают годами. Во всяком случае я мог обосновать назначение сильных наркотических средств перед заведующей Антониной. Завотделением с моим диагнозом категорически не соглашалась, считала перебо-ром и гипердиагностикой, и потому наркотики каждый раз отменяла, в чем я и не сомневался. «Зачем связываться с наркотиками, если они на особом учете, а за каждую использованную ампулу нужно ещё отсчитываться. Уж лучше от греха подальше. Так спокойней. К тому же диагноз ещё не уточнённый и не мною выставленный»,- так думала Антонина. Тем не менее я снова их назначал по гуманным соображениям. Может парню жить-то осталось  совсем ничего, а кому-то лекарств жалко. Неужели при «развитом» социализме, как об этом любил говорить Генсек Л.Брежнев на склоне своих лет, наше государство так обнищало, что надо экономить на больных?  Так оно и получалось; я сегодня  назначаю необходимое лекарство, она завтра его отменяет. В общем, я пошел на принцип «кто кого». В конце концов лечащий врач я. Если уж на то пошло, пусть забирают у меня больных. Мне, как интерну, достаточно и поликлиники. Приглашать онколога, как и терапевтов, без анализов нет смысла. Не пойдут. Где же анализы, черт побе-ри! Пришлось отругать своих медсестёр за невнимательное отношение к своим прямым обязанностям, за нерасторопность, хотя такими вопросами, как трудовая дисциплина и культура воспитания, должна заниматься заведующая отделением Антонина. Видать, в этом направлении в отделении недоработка, так сказать, слабое звено. Но если она сама такая рассеянная и с памятью не всё нормально, чему она обязана быстро наступающему склерозу, тогда с кого спрашивать. Слава богу, наконец, при-несли анализы. Кровь, к сожалению, ничего хорошего не предвещала. Уже  только  после этого пришла консультант- онколог Серёгина, единственный специалист на весь город. Я поставил перед ней вопрос о переводе больного в онкоотделение, поскольку в своём диагнозе уже не сомневался. Онколог с этим  не торопилась, хотя в истории болезни под вопросом всё же поставила «рак желудка», назначив на следующий день рентген желудка. Однако рентген желудка ничего не выявил и консультант от своего диагноза отказалась, так и не переведя его к себе. Меня удивила логика врача-консультанта. Я же вызывал её, чтобы она исключила рак поджелудочной железы, а не желудка. В общем, дело заходило в тупик, но о переводе больного я всё-таки настоял. Всем стало ясно, что больной для нашего отделения непрофильный. И это уже неплохо, во всяком случае для меня. Через пару дней молодого человека из онкоотделения перевели в урологию. А ещё через две недели обследования урологи развели руками от недопонимания и решили проконсультировать неясного, и с каждым днём тяжелевшего, и ослабленного  больного в областной больнице, где обследовав в амбулаторных условиях, консилиум врачей сделал заключение, что у больного «рак поджелудочной железы, неоперабельная форма», и отпра-вили по месту жительства, где через месяц он умер. Штука, что ни говори, весьма неприятная для всех. Сколько врачей ошиблись в процессе диагностики только одного пациента, а какой-то интерн оказался прав. Бывает же такое. Парадокс! Я совсем не имею в виду себя, мол, какой я или он, или она, умница, а вообще, в принципе... Что это? Простое везение для него или только интуиция? Нам врачам нужно учиться признавать свои и исправлять чужие ошибки.
 Время шло с невероятной быстротой. Я крутился, как белка в колесе. И, видать, не напрасно. Зато меня стали признавать как знающего врача, стали уважать, и не только врачи с па-циентами.
К нам в отделение один  раз в неделю приходила блондинка с короткой стрижкой, медсестричка Тоня, для оформления больничных  листов нашим больным. Сидела она со своими бумагами всегда в ординаторской по соседству со мной. Привлекательная и статная дамочка для мужских глаз, должен я заметить. Обручального кольца на ней не было, но все знали, что она была замужем и воспитывала маленького пацанчика. Так что с ней, кроме работы, ни  о чем другом не поговоришь, и казалась недоступной, хотя с докторами была словоохотлива и часто шутила с улыбкой на лице. Слово за слово и мы в течение месяца ради шутки как-то подружились. Когда Тоня появлялась у нас в отделении, у меня в крови, по всей вероятности, на фоне окружавшей меня «посредственности» поднимался уровень адреналина, как и повышалось настроение, да и у неё появлялась улыбка и светились голубые глаза. Она мне больше напоминала арти-стку кино Галину Польских с такой же короткой белокурой прической, не худенькой, с круглым лицом, приятной улыбкой и ямками на щеках. Однажды мы даже договорились встретиться после работы неподалёку от больницы, вроде как назначили свидание, но в шутливой форме, всё одно работу заканчивали в одно время. Жила она недалеко от ЦРБ, сразу через дорогу, напротив  больницы. Разговорились, поговорили о жизни. Выяснилось, что у неё с мужем что-то не ладилось, живёт с ним, снимая угол недалеко от больницы, а ребёнок ходит в садик, в  матери-альном плане не «очень». В общем, есть причины для постоянных конфликтов в семье. Каждой женщине, а тем более молодой матери, хочется иметь своё нормальное жильё, достаток в жизни, и самой хорошо выглядеть. Это естественно. Мне было хорошо с ней, тем более что я, практически, был холостяком, а супругу, в общем-то, никогда не любил и не скрывал этого, а потому морально считал себя свободным, чтобы проводить с ней иногда время и не врать. Несколько раз она была у меня в общежитии, где неплохо мы проводили время. Не могли же мы светиться, прогуливаясь по городу и ходить по кинотеатрам как школьники. Лишние сплетни ей, замужней да с ребёнком, тоже ни к чему.  Как-то раз Тоня пригласила меня к себе, когда у неё никого не было, а спустя некоторое время и с мужем познакомила. Он не знал о наших с ней отношениях. Иногда по праздникам все втроём собирались у меня в общаге и весело проводили время. Однажды, так уж получилось, а может это и не было простой случайностью, мы с ней поездом отравились в Москву. На вокзале её провожал  муж, который, похоже, «объелся груш». Ес-тественно, мы с ней оказались в одном общем вагоне. Я поехал от скуки, она- прошвырнуться по магазинам, что-то прикупить, немного развлечься. Тогда многие ездили в столицу за продуктами и шмотками. Поскольку в Москве у неё из родни никого не было и сама в столице оказалась впервые, мы решили остановиться в моём общежитии на Пироговке, где в моей комнате ещё жил друг Шафик, которого я когда-то подселил к себе. Моя блондинка понравилась Шафику, и он быстро принял решение  оставить её на ночь у себя, особенно не спрашивая меня и Тоню. Это у них такие собственнические представления о женщинах, когда мнение «слабого» пола их не интересует. А мне предложил подселиться к какому-то своему другу арабу. «Наш» бы человек сделал для редких гостей всё иначе. Моя медсестричка была категорически против затеи моего друга Шафика, о чем поведала мне, тем более что впервые увидела иностранца. Не устраивал такой вариант и меня, так как Антонина мне самому нравилась, зачем тогда я с ней приехал и привёл в это общежитие. Конечно, Шафик глупость спорол, не подумав, что проживает в Советском Союзе, а не в своей Иордании.  В общем, пришлось ночевать всем втроём в бывшей моей комнате. Кровать Шафика, как только я выехал из общаги, стояла, как и раньше, у окна, а мою он вынес в другую половину комнаты  ближе к входной двери, где и спала Антонина. Посредине комнаты, то есть между кроватями, стоял широкий шкаф, который делил комнату как бы на прихожую и собственно спальню. Я разместился на полу рядом с ней на матрасе. Такую сценку мы разыграли для Шафика. На самом деле мы только и думали, когда окажемся в одной постели, что и произошло глубокой ночью. Что мы зря приехали в Москву? А до этого мы целый день ходили по магазинам, и я в основном в качестве гида. Потом, когда я получил квартиру и приехала из Ефремова жена, мы  с Антониной виделись только на работе, но оставались очень неравнодушными друг к другу, и по-прежнему симпатизировали в пределах разумного, живя приятными воспоминаниями. Через год она поступила в медучилище и оказалась в моей группе, так что виделись чаще, но только на занятиях.  В отличие от других студентов по моему предмету ей заметно было легче. И это она, ко-нечно, чувствовала. Но прежних отношений с ней больше никогда не было. У неё подрастал сын, и надо было придерживаться семьи, тем более что разводиться она пока не собиралась, да и я ещё не был разведён. После училища она уже работала медсестрой в ЦРБ в хирургическом отделении, и уже не была той девочкой Тоней, и стала более привлекательной для мужчин, но виделись мы с ней редко, когда сам дежурил по больнице и наши дежурства совпадали. Но прежних отношений уже никогда не было. Через несколько лет в городе, рядом с рынком и горисполко-мом, я случайно встретился с её мужем, высоким худым блондином с грустными глазами. Я не сразу его узнал, и первые секунды даже не мог вспомнить с кем говорю. Мало ли у меня знакомых среди больных, и каждому встречному хочется потолковать о своей «болячке». Он остановил меня и минут десять рассказывал про свою жену, которую два года назад убил маньяк. Историю эту обсуждал весь город тогда, но о ком шла речь конкретно, я не  сразу понял, как до сих пор не представлял с кем беседую. Не доходило до меня и сейчас, только в самом конце разговора, минут через пятнадцать скучной для меня беседы, я всё понял. Наверно, не хотел в это верить. Представляю, как ему не повезло, и как он переживал потерю жены, часто уходя в длительный  запой, хотя и жили они как кошка с собакой. Эту жуткую историю он поведал мне, когда в городе пошли слухи, что того самого маньяка совсем недавно освободили досрочно из мест лишения свободы по отбытии  наказания. А тогда маньяк, мужчина средних лет, ничем непримечательной внешности, подкараулил двух замужних подруг медсестёр, решивших отдохнуть от ревнивых мужей, и позагорать на другом берегу Оки рядом с кустарниками, вдали от посторонних, и спокойно, хладнокровно не спеша топором отрубил им головы, сначала одной, еще лежавшей лицом вниз и ничего не подозревавшей, находясь в состоянии лёг-кого сна, а потом и другой, которая, видя весь этот ужас, от испуга пыталась убежать, но так и не смогла. В течение нескольких дней он приходил и измывался над трупами девушек, будучи уверенным, что здесь их никто не найдёт. Но на третий день маньяка поймали сотрудники уголовного розыска на месте преступления, устроив засаду, в которой провели пару дней, зная, что убийцу всегда тянет на место преступления. Как говорили его родственники, именно в эти дни он приходил к концу дня домой усталым, но довольным, усаживался за пианино и играл классическую музыку Моцарта, Бетховена, Баха. Ну, как такого пай-мальчика, «маменькиного» сыночка, не пожалеть и не любить. Чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не плакало. Вот так и вырастили «монстра», маньяка-душегуба на свою легко- мысленную голову. Слепая любовь мамаши позволяла этому маньяку дурачить её на протяжении нескольких лет. Она же считала его успешным, одарённым музыкантом. И немалая в этом заслуга её самой, отправившей сыночка в музыкальную школу в своё время.
 А между тем основное время интернатуры, которое я должен был провести в Муроме, заканчивалось, и я прихожу к неутешительному определённому выводу, что здесь в Муроме ничему не научился и время было потрачено впустую. ЦРБ не может служить учебной базой для прохождения интернатуры, что было для меня не ново. Не тот уровень. А значит, зря приехал в этот Муром, хоть и на Оке, и рядом село Карачарово- родина Ильи Муромца. Прошло полгода как я в этом древнем городе на Оке, откуда родом «отец» телевидения В. Зворыкин. Несмотря даже на это, я чувствовал себя в состоянии психологического ступора и физического дискомфорта от той повседневности, свойственной малым городам. Мне было «душно», мне чего-то не хватало.
Наступила долгожданная весна.  Наконец в марте был командирован во Владимир для продолжения интернатуры по другим дисциплинам. Там, на базе областной клинической больницы, я должен пройти месячные циклы по нейрохирургии и психиатрии. Спрашивается,  и стоило «забор» городить, чтобы изначально проходить интернатуру в Муроме, если в любом случае по двум очень важным дисциплинам необходимо пройти практику во Владимире. Не вижу логики. Оказавшись во Владимире, прежде всего зашел к главному врачу областной больницы Кирюхину. Представился ему, объяснил причину своего приезда из Мурома, и тот без особых расспросов, ничем не интересуясь, направил меня в общежитие, которое находилось здесь же на территории загородной больницы в «Заречье». Только комендант определила меня в комнату на четверых на третьем этаже, как тут же в холле первого этажа я встречаю однокурсника-очкарика со скудными волосами на голове Алексея, с которым учились на одном потоке и на лекциях часто сидели рядом. Он проходил интернатуру по терапии с самого начала как приехал по распределению с августа месяца прошлого года. У него в отличие от меня при приезде во Владимир проблем не было. Он основательный и пока что безнадёжный холостяк,  и поэтому его тогда  оставили во Владимире.  Приятно, конечно, было встретить кого-то из родного института. Разговорились тут же в холле, где и встретились. Выяснилось, что из нашей Альма-Матер работают здесь Смирнов Евгений с супругой и еще несколько человек в интернатуре. Оказывается, из всех приехавших во Владимир, я один оказался  в глубинке, и больше по своему желанию, да себе в ущерб. Вот нашелся патриот «хренов», когда все кругом только о себе и думают, и всем  всё до «фени». Остальные мои «однокашники» остались в областном центре. Правильно говорят, рыба ищет, где глубже, а человек - где лучше.  Вот и задумаешься после этого, а на кой мне этот Муром с дремучими лесами?  Думаю, что Евгений с супругой приехали тогда чуть пораньше меня, и поэтому для них нашли место в общежи-тии в порядке исключения, поскольку общежитие, в общем-то, предназначено для «холостяков». Как говорится в народе, «кто смел, тот и съел». Но главное в другом. Смирнов ведь приехал в качестве готового травматолога на работу после ординатуры, а не в интернатуру как я.  Вскоре Е.Смирнов стал заведующим травматологическим отделением областной больницы, то есть главным травматологом области. К тому же выяснилась любопытная и невероятная история, которую поведал мне однокурсник Алексей. Оказывается, с августа месяца в этом общежитии  в течение двух месяцев держали комнату для одной молодой семьи по личному распоряжению заведующего облздравотделом  Б.М. Трухнова, а тому звонили якобы из министерства. В обще-житии об этом все знали, думали, что ждут «сыночка» какого-то большого начальника из Москвы. Приезжала в общагу даже начальница кадров, дабы  удостовериться всё ли подготовлено к приезду врача, которого она и отправила на перераспределение по своей глупости. Видимо, ей тогда влетело от шефа, как и ему от минздрава. Время шло, но так никого не до ждались. Все подумали, что доктор передумал ехать во Владимир.
-Теперь понимаю, кого ждали. Ты и в институте был боль-шим начальником, - говорит приятель-коллега Алексей с некоторым почтением к моей персоне, от которого многое зависело, и с некой грустью, что всё теперь позади, и о каникулах можно позабыть навсегда.
-Да, это ждали меня. Я действительно был в министерстве, высказал всё, что хотел в адрес облздрава, но не мог предположить, что они на самом деле так оперативно сработают. Конечно, надо было приехать сюда. Поленился делать крюк по пути в Муром.
-А я думал, ты остался в институте на кафедре, -говорит Алексей.
-Что мне там делать? Предлагали ординатуру у Чазова. Отказался. А когда на досуге подумал и надумал, уже поздно. Сейчас, факт, жалею.
-Ещё бы не жалеть! У тебя была уникальная возможность попасть к самому академику Чазову! Да... Ты совершил великую глупость. Всё-таки Главное Четвёртое управление. Там такие перспективы! Мне, к сожалению, ничего не предлагали, кроме Владимира. А Владимир по сравнению с  ординатурой у Чазова -ссылка, сто первый километр.
-Увы... И не одну... Это я уже начинаю понимать. Если Владимир ссылка, то что означает тогда Муром?
-Михалыч, ты заходи вечерком, потолкуем. Четвёртый этаж,120 комната.
В нейрохирургии меня встретили без особого энтузиазма. Для них я балласт. Они не знали, что со мной делать и куда меня девать. Заведующая нейрохирургическим отделением Роза Александровна Ройзман своё уже, можно сказать, «отработала»,  собиралась на пенсию и готовила себе замену. Её протеже был молодой перспективный нейрохирург Климов Владимир Иванович. Об этом все в больнице уже знали, поэтому и вёл он себя соот-ветствующим образом, да и выглядел он вполне солидно по сравнению с другими докторами, благодаря своему росту и внушительной комплекции. Не секрет, что многие студенты, поступившие в мединституты, видят себя не иначе как великими хирургами, особенно те, которые из «деревенских». Это ещё детская романтика на фоне эйфории. А каждый перешедший на третий курс, мнит себя уже врачом. Я тоже видел себя будущим Пироговым. Мечтать неплохо. Каждый солдат мечтает стать генералом, но далеко не каждый им становится. Из всех дисциплин хирургия нра-вилась мне больше, да и оценки на экзаменах по этому предмету были выше, чем по другим дисциплинам, что только подтверждало мои намерения в выборе специализации. В каждой дисциплине отмечаются свои причуды. В хирургии - пришел, разрезал, увидел, хоть что-то понял; у терапевтов - больной знает свою болезнь, но не может её сформулировать, врач хотел бы сказать, да не знает что, у невропатолога- врач и рад поделиться с пациентом о его состоянии, да не могут найти  с ним общий язык, в психиатрии -ни врач ни пациент  не понимают друг друга, а порой трудно понять, кто из них кто. В медицине проходит стихийный  естественный кадровый  отбор. В хирургию идут врачи с особым складом характера,  люди мужественные и решительные, может, поэтому среди них  и в коллективах, где они трудятся, меньше сплетен, ругани, склок. На одной своей лекции  известный в Москве терапевт, профессор В. Смоленский,  ни то спрашивал нас, ни то утверждал; «Знаете, почему женщины больше любят хирургов? Я вижу, как девушки сразу оживились при одном только упоминании о хирургах. Они решительны, напористы, определённы, конкретны, и так далее, чего нельзя сказать о других врачах. Мало что ещё... Вот поэтому и любят. Да и по моему виду не скажешь, что я хотел стать хирургом». Профессор В. Смоленский действительно не выглядел солидным мужчиной;  ниже среднего роста, ближе к «полтиннику»,  худощав, шустрый, с  выраженными залысинами, в прошлом брюнет  с чересчур выраженным интеллектом, но с мягким женским характером и розовыми пятнами на щеках на бледном лице. Такое создавалось впечатление, что в аудитории он  каждый раз появился  с улицы, где всегда мороз. Профессор был с характером, считался консультантом Кремлёвской больницы, но в силу своей национальности имел немало недругов, и отсюда  притеснения по службе. Вскоре его перевели на  заведование менее значимой кафедры в субординатуру, а на его место назначили контр-адмирала, профессора В. Комарова, переведённого из Ленинградской военно-медицинской академии, где когда-то учился ректор института профессор М. Кузин, скорее всего, однокашники по академии. Он же по совместительству  стал главным военным врачом в Министерстве  Обороны, а по существу, министром здравоохранения в армии и на флоте. Иногда я видел его в адмиральской форме на Пироговке недалеко от клиники.
Работа в нейрохирургии понравилась больше всего из всей интернатуры. Эти специфичные запахи в операционной, особая аура, стерильность. Больные поступают в отделение тяжелые, сложные, часто непонятные. В отделении я, естественно, не оперировал и даже не ассистировал. Первое время даже в операционную не входил, да меня туда и не приглашали. Операционная - святое место в отделении, и чем меньше там будет посторонних, тем лучше. Моя задача состояла только в том, чтобы познакомиться с новыми методиками нейрохирургического обследования больных с объёмными процессами мозга. Правда, ничего нового для себя в этом плане не увидел. Что нового я мог узнать и увидеть в областной больнице после столицы, да ещё  в кли-нике и на кафедре  у профессора И.М. Иргера, главного кремлёвского консультанта по этой части?  Поэтому институт никогда не отправлял своих выпускников в интернатуру за пределы столицы. Это было бы нелогично и бессмысленно. Знания интерна надо повышать и закреплять практически, а не преднамеренно снижать уровень познаний в провинции. Мы в таком положении оказались впервые в порядке эксперимента. Всё это приходилось видеть в своём институте на кафедре у профессора Иргера- известного  советского нейрохирурга, ученика академика Н. Бурденко. Мне запомнились его живые демонстративные лекции в живой беседе с пациентом. Безусловно, это был свое-образный, оригинальный, блестящий нейрохирург, но, как часто бывает с талантами, с ершистым характером. Ему ничего не стоило буквально ворваться в операционную, где в присутствии студентов оперирует доцент, ударить его по рукам, как провинившегося ребёнка, если тот делал что-то не так или долго задерживал свои руки по локоть во вскрытом черепе. «Бедные» доценты и ассистенты боялись лишний раз встретиться с ним, и особенно в  операционной. Завкафедрой нейрохирургии, профессор Иргер, ругал всегда за дело и на него никто не обижался, считая за большую честь работать рядом с таким человеком и шефом. Он умел принимать оптимальные  решения в трудных ситуациях. Во время войны, когда он был молодым, и подающим большие надежды, нейрохирургом, и был в команде академика Н. Бурденко, нередко оказывалось, что больным во время операции не хватало донорской крови, и медики, в том числе и хирурги, тут же  на месте становились донорами, как выход из создавшего положения. Конечно, это не решало проблемы, а делу сильно мешало. Не может же врач после сдачи крови ещё часами простаивать у операционного стола, да и хирургов не хватало, а операции шли одна за другой. Время было такое, всё делалось на энтузиазме в ущерб здоровью врачей. Если эту практику не прекратить, то через некоторое время оперировать будет некому. На таком бессмысленном энтузиазме и «коньки» можно отбросить. Это же так понятно. И тогда принципиальный молодой доктор Иргер решил эту практику прекратить и предложил другие варианты решения этой проблемы, против которых не мог возразить даже шеф Бурденко, главный хирург советской армии, в жизни скупой на похвалы, а тут поддержал молодого коллегу. Если молодые хирурги считали для себя самым главным операционный период, то профессор обращал их внимание  на послеоперационный период, ведь смертность бывает чаще после, казалось, удачной операции. И это правда. Как тут не вспомнить  историю, произошедшую сразу через неделю после моего прихода в НХО. Завотделением Ройзман Роза Александровна проводила плановый общий обход больных с группой ле-чащих врачей. Присоединился к её свите и я. Все подошли к кровати с виду  абсолютно здоровому человеку тридцати пяти лет от роду, спортсмену тяжелоатлету, директору спортивной школы в пригороде Владимира. Она объяснила докторам, что у больного спинальная опухоль и завтра предстоит операция, и поинтересовалась у молодого с десятилетним стажем лечащего врача пациента, всё ли для этого готово. Тот, ординатор Анатолий Дименков, доложил, что больной находится в отделении неделю, полностью обследован, состояние его удовлетворительное,  готов на операцию, и согласие на операцию получено. В общем, всё как обычно  в штатном режиме. Меня же пациент заинтересовал своим диагнозом и молодым возрастом, и когда все покинули палату, я остался и осмотрел спортсмена как начинающий невропатолог, хотя это громко сказано и рановато. Мне до него, как говорят на Украине, «як до Киева рачки». Я только учился им стать, потому  как таковым  ещё себя не считал. Так ради спортивного интереса и любопытства заинтересовался пациентом, не так часто встречается такая патология, тем более у молодых людей. После беглого осмотра  пациента, мне показалось, что я нашел что-то такое, что и трудно сразу объяснить, возникло какое-то противоречие и несуразность  в клинике. О своих сомнениях поделился с завотделением Розой Александ-ровной, а мог, конечно, и промолчать. Кто я такой в глазах заведующей? Тем не менее она меня терпеливо выслушала, сочла всё услышанное фантазией молодого начинающего специалиста, кто бы сомневался, хоть и заслуживающего похвалы, но чтоб вежливо отвязаться от меня, посоветовала рассказать это лечащему врачу больного Анатолию Дименкову. Думаю, моё мнение никого не интересовало. Меня же смущал уровень самой спинальной опухоли и некая рассеянная органическая микросимптоматика, которая не вкладывалась только в спинальную опухоль. Как бы там чего-нибудь другого не оказалось. На следующий день по плану больной был удачно  оперирован хирургами Климовым и Дименковым. Операция длилась долго и закончилась, кажется, успешно, если больной не умер сразу на операционном столе. Однако на третий день больной на удивление всем умер. У всех врачей НХО был настоящий шок. От чего? Почему? Было досадно: столько простояли у операционного стола, столько затрачено сил и нервов, и всё оказалось напрасно. На вскрытие в морг пошли все сотрудники отделения, кроме меня. Какое же было удивление, когда патологоанатом показал присутствующим докторам, какой огромный метастаз оказался в печени умершего больного. Тогда все врачи, и особенно заведующая Ройзман, вспомнили, о чем их пытался предупредить  начинающий любопытный врач-интерн. Был ли резон такого больного оперировать? Конечно, нет. Без операции он бы прожил ещё месяц-другой. Хоть бы напоследок с роднёй пожил, да простился. С тех пор ко мне стали прислушиваться и даже признавать как специалиста. Стали интересоваться моим мнением, а также чаще приглашать в операционную для того, чтобы я хотя бы проводил спинномозговую пункцию больным перед самой операцией с целью удаления  ликвора и снятия черепного давления, что позволяло хирургу гораздо легче оперировать на самом мозге. В любом случае убрать черепное давление- непременное условие предстоящей операции на головном мозге. Что неплохо «набил» руку на этих спинальных пункциях, так «спасибо» надо сказать будущему завотделением Климову Владимир Ивановичу, который меня в операционную и приглашал. К концу моего цикла мы с коллективом отделения нейрохирургии даже сдружились. Предстояло нелёгкое расставание. А в первые дни моего появления я был для них балластом. Вот так бывает, как в той поговорке; «Встречают по одёжке, провожают по уму».
- В последний день моего пребывания в этом отделении, мы вместе с лечащим врачом умершего спортсмена Анатолием вышли на лестничную площадку перекурить. Он курил «ЛМ», я, как обычно, «Яву». Там, во время бессмысленного для врачей табакокурения, мы разговорились о житье-бытье. Он  поведал мне, что в связи с тем что у него обнаружилась язва двенадцатиперстной кишки, собирается оставить работу нейрохирурга и перейти совсем на другую более спокойную работу. Похвалил меня как хорошего и перспективного невропатолога,  а так как у меня ещё есть задатки от хирурга, предложил мне после окончания интернатуры  согласиться поработать вместо него нейрохирургом, то есть переехать во Владимир и поработать в НХО. Обстоятельства складывались для него таким образом, что  чем скорее он найдёт себе достойную замену, тем раньше перейдёт на другое место.  Неожиданное предложение манило и отталкивало меня по разным причинам. На тот момент главным для меня был, конечно, квартирный вопрос. Я знал, что в Муроме получу квартиру сразу, как только приеду после окончания  интернатуры, а во Владимире -как минимум лет так через пять. А снова жить в общежитии, да ещё с семьёй, уже как-то несолидно. Вот, пожалуй, основная причина,  почему я не дал своего  согла-сия даже в ущерб своей карьере. Чего не сделаешь ради семьи, хотя постфактум немного пожалел. Конечно, я бы согласился, не раздумывая, если б не был женат. Выходит, моя женитьба мне поперёк горла на всю оставшуюся жизнь. Вот  невезуха так невезуха. Бывают  же счастливые браки, и не только на небесах. Да, видать, не для меня. Но в другом случае я бы во Владимире не оказался, а остался бы в Москве. Похоже, как ни крути, а для меня необдуманная  поспешная женитьба, как кость в горле, еще оставалась на долгие годы и существенно мешало моей карьере. Через несколько лет Анатолий стал заведующим облздравотделом во Владимире, и согласись я в тот раз на его предложение, мой квартирный вопрос он решил бы гораздо быстрее. Это факт. Ну, кто же знал. Он мне всех карт не раскрыл тогда. Следующий цикл провёл в психбольнице на Фрунзенской.  Во Владимире два интересных заведения и оба закрытого типа; Владимирский «Централ» и областная психбольница. Их многое объединяет, и прежде всего схожий «особый режим», и во многих случаях общая клиентура. Трудно назвать камеру или палату, в которых находятся больше сорока человек. Такое впечатление, что все находятся на старом Павелецком вокзале, только вместо скамеек казённые железные койки. Уследить за всеми больными сложно. Поэтому на второй день, когда я проходил через такую палату, чтоб войти в кабинет к заведующему отделением, на меня сзади набросился один не такой уж «тихопомешанный» пациент-верзила, и мог запросто причинить мне немало неприятностей. Он догнал меня сзади и размахнулся правой рукой. В этот момент я быстро, но спокойно  повернулся к нему и он в таком положении застыл. Это напомнило мне детскую игру в «замри». Тут подбежали санитары, заломили ему руки за спину и увели с глаз долой. Если б я проявил к нему агрессию, его реакция была бы непредсказуема. Его остановило моё спокойствие и хладнокровие. Вообще в таких заведениях  нужно быть крайне  внимательным и осторожным, и никогда не относиться к ним как  «психам», а быть на равных. Эта областная больница имеет свою удивительную реальную и вместе с тем неправдоподобную «историю болезни». Ещё каких-то пару лет  назад главным врачом её в течение многих лет был человек, не имевший врачебного диплома и не имевшего к медицине никакого отношения. В это трудно поверить, но было именно так. Конечно, у него был диплом, но чужой. Сразу после войны ему, молодому и предприимчивому, и нечестному на руку повару по специальности, удалось заполучить чужой врачебный диплом, а уж как его использовать по назначению он уже представлял, тем более что какое-то образование типа кулинарного техникума у него было. Таким образом, повар по специальности  устроился сначала врачом в псих-больницу, а потом, благодаря своим появившимся связям, и умению таланта организатора, чего  у него, конечно, не отнять, стал главврачом  крупной психиатрической больницы. Как удалось всё это провернуть ему и всех завести в заблуждение? Для этого опять-таки нужен «талант». Естественно, для этой цели психбольница подходила больше всего, так как действительно трудно сразу распознать, насколько врач эрудирован в этой области медицины, поскольку ни врач, ни пациент никогда не могут найти общей темы для разговоров. На это и рассчитывал по-вар с врачебным дипломом. Для этого нужен большой талант и умение рисковать, зная наверняка,  что, возможно, когда-нибудь эта афера всё равно раскроется. Его основной жизненный принцип: «кто не рискует, тот не пьёт шампанского». Всё обкомовское начальство было в его руках, как он считал, поэтому беспокоиться ему было нечего, этого диплома на его век хватит, главное, продержаться бы до пенсии. Он вовремя и предусмотри-тельно знал, кому подарить мебельный или кухонный гарнитур, а кому набор хрусталя. И всё за казенный счет, за счёт больницы. А как говорится, на халяву и язвенник  выпить не откажется. Кому в голову придёт проверять такого «хозяйственника» с такими большими связями. «Наверху» ценили его как крепкого хозяйственника и организатора. Он умел ладить с людьми, и особенно с начальством, умел воздействовать и убеждать больных своим внешним видом, в смысле габаритами и «крепким» словом, которое нет-нет, да и вылетит из старого жаргона кулинара. Но на научных конференциях под различными предлогами «главный» не присутствовал, всячески избегал подобного рода собрания.  У него было всё, что хотел, но, как видно, чего-то для солидности  недоставало. «Друзья» из столицы под «этим делом», в смысле коньяка, посоветовали ему написать кандидатскую, так, на всякий случай, для укрепления авторитета среди врачей. «А почему и нет?- решил он. -Что нам стоит дом построить, нарисуем, будем жить». И поручил он своим молодым и перспективным врачам, видя в них простачков, подготовить анализ статистического  материала за несколько лет по работе 10-го отделения больницы, самого буйного и закрытого из всех остальных. И те добросовестно, безвозмездно за «спасибо» его подготовили, не совсем понимая, что подготовили ему кандидатскую диссертацию. А потом смекнули. С какой это стати они «горбатились» на какого-то дядю, абсолютно бездарного врача, хоть и главного, если и сами могут каждый в отдельности спокойно защититься по кандидатской диссертации на базе собранной информации. Вот тут-то и нашла коса на камень. На этом и погорел главврач в полном соответствии со своей фамилией. И фамилия у него была под стать подходящая и очень даже интересная, судьбаностная - Горелов. Для того чтобы чувствовать себя уверенным и отвести от себя всякие сомнительные разговоры, он съездил на встречу выпускников якобы своего института, о чем узнал из объявлений в газете, и специально сфотографировался со «своей» группой. Попробуй разберись, кто есть кто через пятнадцать лет, да ещё хорошо «поддавшие». Эта фотогра-фия с выпускниками вместе с ним несколько лет висела в красном уголке больницы, являвшимся конференц-залом, где часто проходили врачебные конференции. И все верили в это. Ну, разве какой-то тёха додумается до этого? А он всех обвёл вокруг пальца. Однако молодые  да сообразительные доктора заподозрили что-то неладное в этом предложении и стали «копать» под него, а имея уже некоторый компромат, обратились в прокуратуру для выяснения, тот ли он человек, за которого себя выдаёт.  После войны тогда по стране много  всякого жулья и аферистов ходило с чужими документами, в том числе и бывшие предатели народа-полицаи. Со своими сомнениями и подозрениями они обратились в прокуратуру, да не в областную, где всё у него «схвачено», а прямо в Москву. Вот тут всё и началось. Результаты проверки оказались ошеломляющими. Уголовное дело, заведённое на липового главврача крупной областной психбольницы,  стало  настоящей сенсацией в масштабе всей страны, осо-бенно для «пишущей братии». Что называется, жадность фраера сгубила. Заработал тогда по этому делу псевдоврач Горелов десять лет колонии строгого режима с конфискацией имущества. Об этом подробно было рассказано  в большой статье в «Известиях», как только я вернулся в Муром.
Что касается самой практики в этой психбольнице, то подоб-ных пациентов я ещё насмотрелся в своём институте в психиатрической клинике на улице Россолимо. Особенно мне запомнился один мой такой «подопечный» пациент. При нём всегда  имелась записная книжка, карандаш, бумага, конверт. Предпочитал он уединение, много читал, делал пометки в записной книжке. Выходило так, что к концу дня он писал по несколько писем. Адресатами деловых писем были АН СССР, различные министерства и ведомства. При первом знакомстве с ним ничего особенного и необык-новенного не отмечалось; мужчина средних лет, немного полноват, с умным выражением лица, далеко непростой, располагает к себе, разговорчив, эрудирован, с учительской внешностью. В своё время закончил академию имени Жуковского, но почему-то последние двадцать лет безвыездно находится в любимой «психушке». Пациент неплохо знаком с международным положением, знает знаменитых спортсменов. При первом знакомстве с ним задаешься вопросом, «зачем он здесь и так долго?». Но когда беседа касается его личности, а она у него раздвоена оконча-тельно и на всю оставшуюся жизнь, то становится понятно почему.
-Николай Иванович,- обращаюсь я к нему, зная, что он окон-чил военную академию имени Жуковского, - в каком вы воин-ском звании?
-Генералиссимус, -не задумываясь, разве что на секунду, чтобы удивиться странному моему вопросу, отвечает он. -Вы так неуверенно  спрашиваете, дорогой доктор, как будто сомневаетесь.
-Вам показалось,- поспешил его успокоить я, иначе беседа могла прерваться, так и не начавшись. - Вы же без погон, поэтому есть некоторые сомнения... К тому же, судя по энциклопедии, в мире таких не более трёх-четырёх, а именно: Сталин, Меньшиков, Чан Кай Ши, конечно, Суворов.
-Как вас, доктор, величать?- спросил он.
-Вячеслав, - говорю я.
-Так вот, Вячеслав. У вас устаревшие данные, - поспешил поправить он.
-Возможно. А что вы делали в день Победы?- не давал я ему опомниться своими вопросами.
-Принимал парад на Красной площади, что ж ещё можно бы-ло делать в такой ответственный для страны  день, - совершенно серьёзно говорит собеседник.
«А что ж на самом деле генералиссимусу делать в такой день, если не стоять на трибуне Мавзолея и не принимать парад Победы,- подумал я. - Вполне логично».
-Но парад принимал Жуков и Сталин, -уточняю я.
-Совершенно верно. Сначала Сталин с Жуковым. Потом его срочно вызвали и он поручил мне. Что здесь удивительного?- недоумевал он.
Я едва сдерживаю смех, но продолжаю беседу.
-А как у вас, Николай Иванович, финансовая сторона?
-Эх, доктор. Неудобно даже говорить. Трудновато в послед-нее время, -скромничает он.
-Но всё же. Не скромничайте,- настаиваю я.
-Тысяч восемьсот, наверно, осталось, так сказать, на черный день...
У меня, как у студента, возникает естественная ассоциация на  такую огромных сумму. Тут я сразу вспомнил свою скромную стипендию в сорок пять рублей. Действительно «скромничает». «Ну, и шутник этот генералиссимус»,- подумал я.
-Да вы почти миллионер,- пытаюсь  подыграть и сделать ему приятное.
-Не смейтесь доктор, едва хватает, - искренне признаётся он.
-Вы ведь долго не работаете, откуда такие большие деньги? - поинтересовался я.
-Это вы правильно заметили. Государственный хлеб даром не ем, можете не сомневаться. Много работаю, получаю гонорар.
- Гонорар? За что?
-Вы наверно знаете о ТУ -104,Ту-124.
-Кто же их не знает, - поддакиваю ему.
- Это мои самолёты.
-В каком смысле? Вы хотите сказать, что генеральный конструктор А. Туполев здесь не при делах?
-Ворует идеи этот «нехороший» человек Туполев,- с обидой в душе говорит он.
-Каким же образом этот «нехороший человек» крадёт ваши идеи, если вы находитесь в таком закрытом заведении, и так долго?
-О, это очень просто. Для талантливого инженера проще простого. Меня часто показывают молодым врачам вроде вас, приходиться откровенно делиться с ними мыслями, идеями. Сегодня рассказал  им, а через месяц -два читаешь в газете про ТУ-124. Как бы вы к этому отнеслись?
-Это всё очень интересно. Может ещё есть другие источники? –интересуюсь я, принимая всё как бы всерьёз, и не ставя его в тупик контраргументом, хотя бы в том плане, что за два-три месяца такие самолёты не построишь при всём желании.
-Конечно. К примеру, разработка стратегических планов бомбардировки  Вьетнама. Я ведь генералиссимус. Вместе с генштабом, конечно.
-Да, но мы помогаем Вьетнаму. Бомбят американцы, -пытаюсь запутать его.
-Есть два Вьетнама. Кроме того, если знаете, в Москве на улице Россолимо, где мы сейчас находимся, есть здание института профболезней.
-Знаю, был там,-соглашаюсь с ним.- Неплохое сооружение. Сейчас это клиника  академика  Тареева. Я вижу, вы в курсе всего, что творится вокруг вашего заведения.
-Ещё бы не быть в курсе. Спасибо за комплимент. Так вот,  она построена по моему проекту. Я хотел, чтобы там лечились психбольные.
- Ну что ж, благородная задача. Теперь всё проясняется. А как у вас на любовном фронте, а то всё о делах да о делах? -попытался задеть его интимную сторону жизни, заранее предполагая сюрпризы в этом направлении.
-Вы, я вижу, неплохой психолог, знаете, о чем спрашивать. Увы, совсем плохо, должен признаться. У нас с Англией, как вы очевидно знаете, в последнее время отношения заметно ухудшились, -говорит он на полном серьёзе.
-Да, там сейчас этот премьер... Кажется, Гарольд Макмилан. Не очень с нами дружит, хотя не так давно посещал Москву, встречался с Никитой Хрущёвым и А.Громыко.
-Вот вы тоже, вижу, в курсе. А раньше мы  часто встречались. Как Елизавета приезжает в Москву, мне из Мида сразу сообщают. Она такая баловница... Должен вам доложить.
-Вы имеете в виду саму Королеву Англии? - не сдержался я  от такой ошеломляющей новости, чтобы не спросить. Я бы точно был бы в шоке от услышанного, если б не представлял, с кем беседую.
- А то кого ещё? Другой Лизы у меня не было. Вы что удивлены?
-Как вам сказать... Более чем... Немного... И где же проходи-ли ваши рандеву?
-Где же ещё в нашем-то положении, конечно, в посольстве Англии.
В таком плане с ним можно было говорить очень долго.  Если б  его собеседником был не врач, а простой обыватель, то, наверняка, принимал всё за чистую монету. На самом деле суть болезни была ясна. Этот человек безнадёжно и тяжело психически болен шизофренией, и его очень было жаль, особенно оттого,  что ничем ему невозможно было помочь.
В общежитии часто приходилось видеть того новоиспеченного  молодого психиатра Александра с электрички Москва-Владимир, с которым мы в первый день приезда во Владимир случайно оказались в одном номере в гостинице «Нерль». Говорят, он половину медсестёр в «общаге» «перещупал». Кто бы сомневался. На него, брюнета с ухоженными прямыми и прилизанными волосами, это похоже. Я ещё в электричке понял, какой он обольститель дамских сердец, и как редко он расстаётся с зеркалом. Но то, что он выглядел экстравагантно, ухоженным, этого у него не отнять. Ему бы в актёры податься, да ловеласов играть. Вот легкомысленные девчата из числа медсестёр и липли к нему, как пчелы на мёд. Ещё бы; красавец, да к тому же доктор.  Однако, как о специалисте у меня были большие сомнения относительно его. Нельзя преуспевать сразу в нескольких направлениях, преуспевая в одном, нельзя достичь успеха в другом. Как говорится, «не везёт мне в карты, повезёт в любви». И диалектика такова, когда ум так редко уживается с красотой. Не может бог одному дать всё, а другому ничего.
Работая в нейрохирургическом отделении, я тоже познако-мился с очень симпатичной, совсем молодой брюнеткой, год как после училища, медсестричкой Людмилой. Мы с ней в первый же день на «пятиминутке» в ординаторской присмотрелись,  а на следующий вечер договорились пойти в кино. Она тоже жила в этом общежитии, но этажом ниже меня. Мне с ней, наверно,  было бы хорошо, и я понимал, как таким медсестрам хочется «охомутать» какого-нибудь доктора, но мне не хотелось вводить её в заблуждение и тем более огорчать, так как она действительно нравилась очень мне, а потому долго держать её в неведении не мог, и признался, что я женат, что есть даже ребёнок, чем немного огорчил её такую чистую, неизбалованную и очень даже красивую. Я мог «дурачить» её и дальше, не зная, к чему и как далеко это может завести, но она мне очень нравилась, и если б я не был женат, я бы влюбился в неё по самые уши и, скорее всего, женился. Она мне подходила по всем параметрам. А когда любишь по-настоящему, то никак не хочется оказаться в её глазах подлецом в конечном счете. А за то, что я ею слегка увлекся,  она меня, надеюсь, простит. Я же не тот психиатр из электрички, у которого не только с психикой, но и с нравственностью не всё в порядке. Но лучше уж сразу всё оборвать, пока ничем не связан, чем потом с мучениями расставаться и сделать её несчастной. Мне чертовски не хотелось, чтобы потом в слезах она пела в подушку известную песенку: «Сладку ягоду рвали вместе, горьку ягоду- я одна».  И потом зачем ей молодой и красивой пусть даже разведённый, но с алиментами, муженёк. А ради неё я бы запросто развёлся, тем более что мои семейные отношения трещали по всем швам. Если б она только сказала, что готова подождать, пока не закончится у меня интернатура, и я разведусь... Она, скорее всего, была бы любимой и верной мне подругой в жизни.
Иногда на выходные я приезжал в Муром и сам не знаю для чего, вероятно от скуки, и время «убить» в выходные дни. Друзей у меня не было ни в Муроме, ни здесь во Владимире. В комнате со мной жили ещё три интерна- стоматолога, двое из них на выходные куда-то уезжали, может, по домам. У третьего, более серьёзного и степенного из них Игоря, был магнитофон, который никогда не умолкал до самой ночи. И записи были современные, больше была музыка, чем песни. С Игорем мы более  или менее подружились, к тому же наши кровати стояли недалеко напротив, у самого окна. По воскресеньям  под вечер ходили с Игорем в ресторан «Нерль», а чаще, уже я один ходил в парк, где Успенский Собор, смотреть на танцы через железную ограду. Мне это напоминало зверинец в зоопарке или «обезьянник» в милиции. За свою жизнь на такие танцы я никогда не ходил. На танцы приезжала половина девушек из нашего общежития, в основном медсёстры. А что им ещё делать по выходным в своей общаге, если выскочить замуж не терпится? В самом общежитии никаких развлекательных мероприятий не проводилось, а потому было скучно жить. И, конечно, все убегали на танцы, поскольку парк находился в трёх остановках троллейбусом от общежития. У каждого свои заботы, и развлекались, кто как мог. Не сидеть же всеми вечерами с учебниками в руках. Так проходило в основном моё личное свободное время.
Как-то в конце недели и сосед Игорь не пришел после рабо-ты ночевать, но вместо него и соседей пришли их старшие коллеги по работе, так называемые старшие товарищи-стоматологи, у которых молодёжь проходит интернатуру.  Да явились не одни, а с двумя девицами, каждый со своей пассией. Эти «товарищи» -коллеги настолько обнаглели, что попросили меня переночевать где-нибудь в другом месте, чтоб не мешал им провести весело время и «оторваться» по полной программе. С этой целью они и Игоря сбагрили непонятно куда. Совсем рехнулись и обнаглели эти стоматологи, предлагая мне такое. Что-то похожее у меня было в общежитии на Пироговке, когда я послал одного негра с «нашей» девицей куда-то очень далеко, кажется, в Мадагаскар. Может он туда до сих пор идёт, если я правильно его сориентировал. Хотел этих стоматологов тоже куда-нибудь послать  подальше, но сосед Игорь, видимо, договорился с ними, что даже ключ свой передал им, возможно, чем-то обязан. Они для него начальство, и он от них зависим. Ради соседа Игоря я их и пустил, хоть для меня они никто и совсем посторонние. В общем, выгнать их не мог по некоторым соображениям, и сам уйти никуда не желал, да и некуда было. Лёг я пораньше, чтоб им не мешать, а уши на всякий случай заткнул ватой, поскольку догадывался, что пришли они на ночь не для того чтобы квартетом петь в караоки. Они всю ночь «кутили». Конечно, как уши ватой не затыкал, а спать мне они здорово мешали. Это они по пьянке, по-видимому, думали, что я уснул и мне не мешают. Я же не мог понять, спал ли вообще. Когда всё же проснулся среди ночи, спросонья почувствовал рядом с собой одну из них, более молодую и посимпатичней. Она сидела на моей постели. «Вот тебе раз, и мне «привалило», -подумал я, - в виде компенсации за причинённый моральный ущерб». Не стал её расспрашивать, почему она не со своим партнёром. Тот только здорово похрапывал во сне. Наверно, она посочувствовала мне, что всё это время мне пришлось терпеть, а партнёра, с которым пришла, надолго не хватило, чего нельзя сказать о его друге по работе. Другой, что напротив моей кровати и на месте Игоря, был весьма активный с подругой, также, как и сама партнёрша. Всю ночь как мартовская кошка она стонала «бедная» от удовольствия.  Как при этом можно уснуть, находясь в полутораметрах от них? Под утро мы с «незнакомкой», пока её партнёр ещё спал, договорились, что в воскресенье, то есть через день, мы с соседом Игорем приедем к ней в гости. Предварительно соседа я очень расхвалил как серьёзного и порядочного парня. Она тоже будет не одна, а с подружкой, только с другой. Когда я передал приглашение дам Игорю на следующий день, он сначала согласился, чтоб меня не огорчать сразу, а когда наступило время ехать, отказался, тем самым немного подвёл меня и поставил в неловкое положение перед девчатами. Сам, конечно, я не поехал, их же там двое, и что им скажу. Я вообще не сомневался в поря-дочности Игоря. Мы ведь оба были всё же женаты, и должны вести себя в рамках приличия, и блюсти моральный кодекс строителя коммунизма, хотя у меня дома всё на грани развода, а он и не собирался разводиться, а случайные связи ему ни к чему. Жаль, дамы наверняка ждали, готовились, строили планы. Да нам и гулять было, в общем-то, некогда, хотя в самом общежитии было немало красоток - медсестёр, которые не прочь были с нами дружить и проводить время. Нам приходилось много заниматься, читать специальную медицинскую литературу, монографии, и готовиться к последнему экзамену в своей жизни. А поскольку мы «женатики», то и девицы нам с Игорем вроде как ни к чему. Соседом по коридору был  приятель из Киржача Михаил Белый, хотя на самом деле симпатичный брюнет, который тоже не выпускал из рук учебника по неврологии, одним словом, коллега по интернатуре. Для него, как и для меня, подготовка к экзамену была на первом месте вроде тех лётчиков, для которых «первым делом самолёты, ну, а девушки…». Мы с ним не состязались как соперники, а задавая друг другу заковыристые вопросы, самоутверждались, проверяли себя на прочность и готовили себя к предстоящему экзамену. А там вопросы могут быть самыми непредсказуемыми. Время в областной больнице пролетело, таким образом, очень быстро и с большой пользой, не сравнить с тем, что было в Муроме, где и посоветоваться мне было не с кем. На календаре уже конец мая. Наступил момент истины, пора экзамена, того единственного и самого главного. И снова облздраотдел, третий этаж в здании облисполкома. Здесь собралось много врачей-интернов со всей области, и снова волнения как у студентов. Курировал интернатуру по Владимирской об-ласти  Ивановский медицинский институт, поэтому экзамены у интернов принимали доценты и ассистенты этого института. Из кабинета заведующего облздравотделом, где заседала экзаменационная комиссия, молодые врачи-интерны выскакивали через каждые пять минут в прекрасном настроении. Всех других, ещё не сдавших экзамен, это успокаивало. Все понимали, что экзамена как такового вроде нет, а была простая формальность, короткая милая, дружеская беседа с наилучшими пожеланиями на избранном поприще. Какой же может быть экзамен за пять минут. Так, приятное собеседование. Приятно было смотреть со стороны, как молодые врачи выходили из кабинета уже другими, уверенными, весёлыми,  раскованными и счастливыми. На эту волну настроился и я, и даже перестал от волнения ходить по коридору туда-сюда. Приятно было, что нас уже не считали «школярами». Поэтому я нисколько не волновался, когда пригласили в кабинет меня. Я спокойно вошел  в просторный  длинный кабинет.  За длинным полированным столом по обе его стороны сидело человек десять, преимущественно женщины. Председательствовала тоже женщина, и сидела отдельно от других по центру стола. Подсаживаюсь я с противоположного конца стола, напротив председателя, что у самой входной двери, так сказать, лицом к лицу, глаза в глаза. За мной, сразу за моей спиной, не спеша усаживается главный невропатолог области Владимир Иванович. В его кажущемся спокойствии, нельзя не заметить волнения, ведь,  по существу, и он сдаёт «свой» экзамен. Он несёт личную ответственность за подготовку врачей- невропатологов. С ним мы обменялись только взглядами, не обронив ни единого слова, да и лично знаком с ним особо не был.  Во всяком  случае тыл обеспечен, и мне спокойно. Может в трудную минуту незаметно подскажет. Я окончательно успокаиваюсь. Жду вопросов. Уж пять минут, как все остальные передо мной коллеги, выдержу. По моим наблюдениям больше не задерживают, всё-таки «коллеги», издеваться не станут. Итак, полный вперёд! Первой нарушила молчание, как и полагается, председательст-вующая, она же и заместитель завоблздравотделом.
-А это у нас доктор - невропатолог Доронин Вячеслав Михайлович,-начала она представлять меня комиссии неторопливо и важно, взвешивая каждое своё слово,-  который за год, судя по отчету, проработал двадцать три монографии. К тому же коллега Доронин выпускник Первого Московского орденов Ленина и Трудового Красного Знамени  медицинского института имени И. Сеченова. Все мы хорошо знаем и понимаем, какой это институт. Это особый, наш головной институт в подготовке врачебных кадров в стране. Кроме того, доктор, кажется, идёт на заведование отделением в Киржаче. Поэтому с него и спрос особый. Пожалуйста, у кого какие  вопросы к доктору.
То, что о моём институте лестно отозвались, меня совсем не взбодрило, а, скорее, наоборот, напрягло. А её фраза «особый спрос», выглядела ничем иным, как психической атакой. К тому же она что-то напутала с Киржачом, поскольку туда планировался мой приятель Михаил Белый, а не я. Он же приехал из Киржача, где с неврологами просто  беда. Никто не хочет ехать в эту дыру. Если уж Муром деревня, то Киржач уж точно аул. Преамбула экзамена настораживала меня не на шутку. Сейчас начнётся самое плохое. «Нужно до предела сконцентрироваться, собраться с мыслями и не уронить честь мундира. К тому же придётся отдуваться за заведование приятеля Михаила», - подумал я. Вопросов было действительно немало, почти от каждого присутствующего за столом. Экзекуция продолжалась минут двадцать, а может, и того больше. Когда на все вопросы были получены исчерпывающие ответы и, казалось, можно бы поставить точку в беседе, доцент-невропатолог, мужчина с избыточным весом, задумал устроить мне хитроумную ловушку, и с этой целью дал мне «вводную».
-В городе на дому внезапно заболел мужчина лет сорока пя-ти, -говорит он не торопясь.- При осмотре вы находите, что у него инсульт с горметоническим синдромом. Специализированное отделение недалеко, дороги неплохие, асфальтированы. Спецсантранспорт в вашем полном распоряжении. Итак, ваши действия, коллега, - закончил он свой вопрос, и с удовольствием всем своим мощным торсом откинулся на спинку стула, ожидая нужного ему и остальным эффекта.
Доцент был уверен в себе, в каверзном вопросе с подвохом, зная подготовку своих студентов, и их слабые места по данному предмету, и ждал нужного эффекта, для него, разумеется, «отрицательного», в угоду председательствующей, как она того просила в намёках в самом начале. Ключевая фраза в вопросе доцента «горметонический синдром». Зная, что это означает, не представляет труда и правильно ответить. Доцент, хоть и пожилой, и полный, потому и не профессор, что не мог себе представить, что задаёт эту задачку не своему студенту из Иваново, который, наверняка, об этом слышит впервые, не просто выпускнику Первого Московского медицинского имени И. Сеченова, а студенту, которому повезло сдавать госэкзамен по этому предмету самому главному невропатологу страны, профессору В. Михееву, которого доцент никогда не видел в живую, а  только знал по литературе и его учебнику по этому предмету, но ещё медику, хорошо знающему работу скорой помощи, где и не то видели. Я ждал подвоха, и почему-то вспомнил  КВН и тридцать секунд на обдумывание. Именно через это время ответ был готов. Мне почему-то захотелось ответить в манере КВН.
-Сажусь в санитарный транспорт и по хорошей асфальтированной дороге уезжаю, - со скрытым юмором отвечаю доценту.
-Куда? - удивлённо поинтересовался тот.
-За попом, может ещё успеет его  «отпеть».Это всё, что я могу сделать в данной ситуации для больного.
Все врачи не специалисты удивились такому неординарному, остроумному ответу, не понимая его смысла, но доцент- невропатолог не скрывал своего удивления от услышанного с некой долей огорчения, поскольку того эффекта, на который с большой долей он рассчитывал, явно не получилось. Но истина дороже всего, даже для доцента.
-Коротко, остроумно, с юмором, но главное, правильно, - констатировал доцент.- Должен признаться, даже не рассчитывал на такой ответ. Прекрасно! Даже немного развеселил.
Названный доцентом синдром при инсульте, означает прорыв крови в желудочки головного мозга и, увы, все такие случаи заканчиваются летальным исходом, что бы врачи ни делали. Врач в подобных случаях действительно не нужен.
-Ну, я же говорила, что у нас доктор особый. Мы получили большое удовлетворение от такого собеседования. На другое и не рассчитывали, -подвела резюме председательствующая. -Вот что значит Первый медицинский, наша знаменитая «Сеченовка». Вот такие специалисты нам очень нужны. Их-то у нас и не хватает в области.
Я,  наконец, с облегчением вздохнул, понимая, что на этом все вопросы исчерпаны и марку Альма-Матер не уронил. Обычно врачи передо мной, покидая  кабинет, ещё не знали, что получили за свой ответ, и только минут через пять после совещания, придя снова в кабинет, им сообщали результат. Я же, не выходя из кабинета, в порядке исключения получил  сразу «отлично». Я понял, что «ивановцы» тоже, пользуясь случаем, настойчиво зондировали московскую школу подготовки специалистов, и убедились, выставив «отлично». Если бы я сказал этому пожилому доценту, что год назад я сдавал госэкзамен главному невропатологу страны, вряд ли он отважился задавать мне подобные примитивные вопросы. В конце дня нас, уже стопроцентных врачей специалистов, пригласил к себе заведующий облздравотделом Борис Маркович Трухнов, который поздравил с завершением учебного процесса, вручил долгожданные корочки об окончании интернатуры. С этой минуты мы действительно стали врачами специалистами. После официальной части все невропатологи вместе с главным специалистом области Владимиром  Ивановичем отправились отметить это важное для каждого из нас событие в ресторан «Нерль». Наутро все «новоиспеченные» и уже полноценные врачи разъехались кто куда, а я в Муром. Через полтора месяца получил квартиру в новой девятиэтажке на улице Московской. Правда, квартира однокомнатная меня не устраивала, поскольку нас трое, но руководство ЦРБ понимало, что это не то, что надо, и клятвенно заверило меня, что через год решит этот вопрос, ссылаясь на проблему с жильём в целом по городу. Если уж обосновываться в городе, так надолго, а предстоящий обмен квартирами, а когда это произойдёт неизвестно, вселял у меня неуверенность. Оставалось только верить администрации и ждать. Конечно, хоть в такой квартире гораздо лучше, чем в «общаге», тем более что в самом общежитии на меня имели большой «зуб» и рады были, что от меня, наконец, избавились. Дело в том, что последний раз, когда я приезжал из Владимира на выходные, то, очевидно, когда снова уезжал, забыл закрыть кран, так как в тот момент, как это часто бывало и раньше, не было воды в кране. Когда, возможно,  вода через неделю появилась, меня, естественно, на месте не было и, говорят, затопило три этажа. Но это если следовать элементарной  логике при определённых обстоятельствах. В действительности, может совсем и не я не закрыл кран, а уборщица, которая раз в неделю заходила убираться. Но разве она признается? Наверняка её бы  за это с работы уволили. А я, честно говоря, не помню, но очень сомне-ваюсь, что это я виноват. Если в кране не было воды и он был открыт, то всегда слышен шум воздуха, а его, когда я уез-жал, не было, иначе я бы непременно его прикрыл, к тому же утром я умывался и вода была, что говорит о том, что у меня стопроцентное алиби.
После моего возвращения из Владимира снова приехала жена с ребёнком. Опять начались скандалы и недоразумения. Ещё совсем некстати в общежитие приехала тёща, видимо,  по просьбе супруги, и тоже подлила «масло в огонь». Здорово поссорились тогда. Я больше молчал, чего с женщинами спорить, особенно когда я их обеих терпеть не мог. В порыве гнева тёща даже потребовала, что б я вернул ей деньги за холодильник, который мы купили на её деньги когда-то на свадьбу. Надо же вспомнила... Вот тебе и родня... Нашла «подходящий» момент не в самый подходящий для моих финансовых возможностей. Тем не менее пришлось принципиально вернуть половину той суммы, так как сам холодильник оставался за супругой. Это, во-первых. А во-вторых, чтоб больше не иметь с ней никаких дел на будущее. Вскоре после всего этого мы переехали в новую квартиру. Я думал, хоть на новом месте в более комфортных условиях она успокоится и займётся своими непосредственными делами, и не станет ссылаться на отсутствие горячей воды, чтоб снова уехать в свой родной, загазованный от химзаводов, Ефремов. Дочь определили в садик, супруга подыскивала себе работу на заводе, и тоже не без моей помощи, так как меня уже знали директора основных заводов в городе, да и моя поликлиника обслуживала все эти заводы. Активную и конкретную помощь в этом оказал зав-поликлиникой Александр Александрович Осипов.  Первый раз отвести дочь в садик я не решился, знал, как это тяжело. Пришлось её в первый день лишь забирать из садика. Думал, что это для меня станет полегче. Куда там?! Картина оказалась не проще и не лучшей, и не менее мучительной. Как только дочка увидела и узнала меня на расстоянии, когда я появился у стеклянной двери, она тут же сорвалась с места и  бегом бросилась ко мне в объятия с крупными слезами. Привыкнуть к садику ей было нелегко, как и многим другим в таком возрасте. Работать я стал в небольшой поликлинике №2 от ЦРБ, которая обслуживала четыре крупных завода в районе завода РИП, а на полставки совмещал в нервном отделении. С октября взял ещё медучилище, где первый год вёл латынь и ВМП. Конечно, мне было проще и интересней преподавать мой предмет, но он был занят пожилым и известным в городе невропатологом Эмануэлем. Не станут же из-за меня, молодого и никому неизвестного специалиста, ссориться с уважаемым пожилым врачом. В общем, всюду как будто успевал. Вышестоящее начальство меня уважало, как  поликлиническое в лице Александра Александровича, так и ЦРБ. Ещё до получения квартиры главврач по особому «теневому» списку выделил мне холодильник вроде как молодому специалисту. А чуть позднее предоставил мне и квартиру. Конечно, он ничего просто так не делал. Рано или поздно он использует меня в своих корыстных целях, не за красивые же глаза он так поступает. Тогда холодильники были в страшном дефиците и в свободной продаже не были, несмотря на то, что  изготовлялись они  в самом городе на ЗИО. Но тогда я жил в общежитии и, практически, один, и мне было не холодильников. А чтоб не пропадал, я переписал его на старшего водителя «скорой помощи» с большим стажем работы в этой системе, и действительно нуждающимся в таком холодильнике. В это время я подрабатывал в пределах полставки на «скорой» и был со всеми в хороших отношениях. По поводу квартиры тоже не всё так благополучно получилось. Вместо двухкомнатной, как положено по закону, дали «однушку», которая позднее сыграла роль семейной «бомбы» замедленного действия. Так что не всякие непродуманные, пусть даже добрые, позывы заканчиваются благополучно.
Несмотря на большую занятость, по выходным я находил время и для отдыха. Природа в Муроме на редкость чудная. Знаменитые муромские леса, в которых полно всевозможных грибов и ягод, полноводная Ока с перекинутым через неё незавидным и ненадёжным понтонным мостом, соединяющим две соседние области Владимирскую и Горьковскую, обворожительное и неповторимое озеро Свято в сосновом лесу на другой стороне Оки, вокруг которого разместились заводские турбазы городских предприятий. Вода в озере идеальной, и рыба есть. Уха выходила  отменная. Скоро у меня появилось немало друзей из числа бывших пациентов, с некоторыми дружили семьями. Почти все выходные, если я не дежурил в больнице, за нами приезжали  на «Жигулях» и мы всей семьёй отправлялись на природу, и каждый раз на новые места. В общем, отдыхали превосходно. Усталые, но довольные возвращались мы всегда с темнотой. День рождения дочери отмечали каждый  год. Тогда ей исполнилось два года. Мне очень хотелось порадовать её в тот день. Но как и чем, даже не представлял. Что такому ребёнку в таком возрасте нужно кроме куклы? И хотя денег на тот момент особо не было, и пришлось занять, чтоб хватило хотя бы наполовину подарка, всё же решил купить с рук не первой свежести автомобиль «Запорожец» первого выпуска для выездов за город. Не всё же ездить на чужих «Жигулях» и быть от кого-то зависимым. Наташка, дочь моя, была просто счастлива, подолгу не отходила от машины, для неё это была большая «игрушка». Хотя кто-то из друзей подарил ей в эти дни трёхколёсный велосипед. Если к «Запорожцу», стоявшему на площадке перед домом, подходили соседские  ребятишки даже старше по возрасту и трогали от любопытства руками, она браво отгоняла их и приговаривала; «не трогай машину. Это не твоя. Это машина моего папы». Со стороны это выглядело довольно смешно и забавно, потому что ей тогда было «от горшка два вершка».Зато на природу теперь выезжали своим транспортом и почаще, а главное, больше ни от кого не зависели в этом плане. Вот только бы поскорее рассчитаться мне с этим «странным» продавцом. Бывшему владельцу  автомобиля в самом начале написал расписку, что остальную часть денег, а это меньше половины всей суммы, отдам в течение трёх-четырёх месяцев, как договаривались предварительно. Но не всем эта «покупка» оказалась в радость.  Жена в связи с такой покупкой стала устраивать скандалы больше прежнего по каждому поводу и без него. Отношения порою становились невозможными. Мало того, что она и так раздражала меня с первых дней женитьбы, поскольку никогда её не любил, так она еще отличалась отсутствием пунктуальности, безответственностью и бесхо-зяйственностью. Ну и подсунул мне бог такую супругу на мою голову! Чем только я его прогневил? Да и я тоже хорош, оказался чересчур жалостливым с моей-то коммунисти-ческой моралью и атеизмом. Может поэтому он и наказал меня. Правильнее всё же было послать её куда подальше при первом же с ней знакомстве. В то время я ещё совмещал в медучилище, и после основной работы, после небольшого перерыва, отдохнув дома, должен был отправиться в училище читать студентам лекцию. Тут перед уходом с работы  позвонила супруга и попросила меня заехать в садик и забрать дочь. Я согласился, но предупредил, что в пять у меня училище и чтобы к половине пятого она была дома как штык, иначе ребёнка не с кем будет оставить дома. Что же здесь непонятно? Однако время было без двадцати пять, а её всё нет. Что делать? Не отменять же лекцию, да и телефона у меня не было, чтобы позвонить в училище и предупредить, что задержусь или вовсе отменить лекцию, что было бы крайне нежелательно. Хорошо, что моя машина  была на «ходу» и стояла у подъезда по причине отсутствия гаража. Я быстренько собрал маленькую дочь, взял её что называется в охапку,  усадил на переднее кресло автомобиля, чтоб была в поле зрения, и поехал в училище. Я рассчитывал, что в учительской её на кого-нибудь оставлю, а сам в сокращенном варианте  проведу занятие. Но не тут-то было. Ребёнок не привык к чужим людям и заплакал, чуть до истерики дело не дошло. Пришлось взять дочь на руки и пойти с ней в аудиторию. Вот было оживление среди студентов при виде такой необычной картины, где в группе одни девушки. Многие же в училище думали, что я не женат. А тут явился с дочкой. Вид студентов, которые были все в белых халатах, напугал её ещё больше. Дети же с рождения не любят врачей и их белые халаты. А тут их вон сколько собралось. Как я об этом сразу не подумал? В общем, всей группой минут пять, кто как мог, успокаивали маленькую напуганную и всю в слезах  девочку. Только когда её взяли две девушки с первого стола и она была рядом со мной на расстоянии вытянутой руки, ситуация разрядилась и я приступил к занятиям. Это была самая трудная и неспокойная для меня лекция за всё время в училище, по-тому что всё внимание студентов было обращено не на меня и на излагаемый материал, а на мою дочку, которая внешне так сильно напоминала меня в детстве. Конечно, обо всём этом, и как она меня подвела «под монастырь», рассказал супруге в определённом «ключе» и на повышенных эмоциях. Она совсем не переживала и даже не извинилась, что всё так вышло, просто забыла, о чем мы договаривались. Где тогда её носило, и что могло быть более важным, чем дочь? Да я другого и не ожидал. Жила супруга одним днём, о завтрашнем дне не думала.  А все её чувства сводились только к деньгам. Получал я относительно немало, ещё бы, работая в трёх местах. Часть денег оставлял себе на мелкие расходы, в том числе на курево, бензин. Пытался, конечно, бросить курить, что для медика крайне важно. А, во-вторых, это для семейного бюджета было бы экономно, да и здоровью на пользу. Кто бы в этом сомневался. Да куда там  при таких семейных скандалах. Но ей не давали покоя и эти рубли на мелкие расходы, всё «пилила», намекая, что денег не хватает. Тогда я подумал; «отдам зарплату до «копейки» в качестве эксперимента», может, так будет лучше? Однажды так и поступил, но скоро пожалел. За неделю до следующей получки денег в семье не оказалось вовсе, и пришлось мне впервые в жизни занять десятку у коллег и растянуть её на неделю. Это было так неловко как отцу семейства, и ещё больше неприятно перед коллегами. О чем могут подумать? И какой в том смысл, что работаю на две ставки? Стало очевидным, что такая практика себя не оправдала. Пора с этим кончать. Её капризам больше не уступал, на поводу у неё больше не хотелось быть. В конце концов, кто в доме хозяин. Доверия  к ней не стало, да, скорее всего, и никогда не было, как и любви. Если обоим так плохо вместе с самого начала, то зачем оставаться вместе и продолжать это самоистязание, которое обоим только во вред. Об этом я предупреждал её с самого начала, не послушалась. Чтобы излечить болезнь, нужно устранить причину этой хвори. Чтобы устранить все эти недоразумения и неприятности, нужно развестись. Тогда у меня впервые появилась мысль о разводе, как о  реальной  проблеме. Но я очень привык к маленькой дочери. Как быть? Оказывается, жизнь не такая простая штука. Утром приходилось, несмотря ни на что, всё забывать и идти на работу к своим пациентам в хорошем настроении. Врачу в плохом расположении духа на работе лучше не показываться. Его настроение моментально переда-ётся пациентам и воспринимается ими по-разному. В моей палате лежала пациентка средних лет, учитель по профессии, с диагнозом церебральный арахноидит, неврастения. На поправку она шла медленно, но верно. Довести курс её лечения я не мог, так как выехал на несколько дней в командировку во Владимир. Обе мои палаты вместе с больной учительницей перешла к старшему ординатору Екатерине, той самой «старой деве». У неё редко когда было хорошее настроение. А тут и вовсе не до веселья, добавились «чужие» больные, к тому же без дополнительной оплаты, да и от самой учительницы презента не дождёшься в силу её мизерной зарплаты. Откуда быть хорошему настроению? В первый же день своего кураторства на обходе больных она подошла к моей больной учительнице с видом профессорши, пролистала в её присутствии историю болезни, затем осмотрела саму больную и говорит: «Дела у вас серьёзные, хуже некуда. Я нахожу, что у вас опухоль в голове. Давайте будем пунктировать. Тянуть больше нельзя, а то плохо кончится». После таких слов больная потеряла дар речи, ничего не могла сказать, а через несколько дней почти потеряла зрение, из-за чего не могла самостоятельно ходить, разве только в сопровождении посторонних лиц. Не раз добрым словом она вспоминала своего молодого ле-чащего врача.  Уж такого он никогда бы не сказал, даже если бы были на то основания. Такие разные врачи, и по-разному воспитаны. И потом почему у двух врачей вдруг разные мнения по поводу её болезни? Значит, кто-то из них не прав? Вот так может ранить необдуманное «авторитетное» слово врача. Самое страшное, что так называемый врач и потом не поняла этого. А такой врач уже не может быть врачом в обычном смысле, если не понимает простой истины, что слово не только лечит, но и калечит. Вернувшись из командировки, свою пациентку я просто не узнал: ходит только в сопровождении своей сестры, говорит только шепотом. Я понял, что у неё наступила стойкая истерическая реакция, которая очень трудно поддаётся коррекции. Пришлось учительницу отправить на инвалидность на несколько лет. Конечно, никакой опухоли в голове у неё не было. Да если б и была, разве можно говорить больной с такой расстроенной психикой и неуравновешенной нервной системой. Дальше ею занимались психиатры. Как говорится в Библии, вначале было «слово». Словом можно вылечить, но словом можно и убить. Удивляло и то, что заведующая отделением Антонина Васильевна, подруга этого врача, зная о её бестактности, безграмотности, и не имевшей никаких понятий о врачебной деонтологии,  никак не реагировала. Какая же ты заведующая отделением, если не принимаешь никаких мер воздействия на врача, от которого больным только вред. Или приятельские отношения на первом месте, а пациенты для них постольку поскольку? А как же Гиппократ? Как бы на это отреагировал Светило и учитель всех докторов? В конце концов, где же клятва Гиппократа? Я не мог сначала понять, что сближало этих столь разных по интеллекту людей кроме того, что по праздникам всегда собирались вместе за одним столом с бокалом вина и, сплетничая, разбирали всех коллег по косточкам, особенно часто вспоминая нехорошими словами того же Эмануэля, слава которого не давала им обеим покоя. А загадка  разгадывалась постепенно.
В то время все врачи независимо от своей специализации дежурили в ночное время в ЦРБ, с чем я никак не мог примириться с самого начала, потому что это противоречило элементарной логике. Не может окулист или ЛОР врач заниматься ургентной терапией, на то он и называется узким специалистом, да и зарплата у них поменьше, чем у тех же терапевтов вопреки всякой логике, которые в основном являются участковыми врачами. Как-то прихожу на очередное такое дежурство, а в приёмном покое меня уже с нетерпением ждал, сдающий дежурство врач-психиатр, и передаёт мне больного, доставленного ещё час назад по «скорой» после попытки суицида. Со слов дежурного врача-психиатра, больной не его профиля, что меня очень удивило и озадачило. Если больной не твоего профиля, то почему за целый час не разобрался с ним как дежурный врач, подключив других врачей, и не определил больного в нужное отделение, а ждал, когда подойдёт другой узкий специалист-невропатолог, между которыми особой разницы и нет. Мне было непонятно; больного буквально «вытащили» из петли, и не его профиля. Очень странно. Впрочем, я уже стал понимать и перестал удивляться и тем более возмущаться, что ни один психиатр не признает пациента «своим», пока не увидит его уже безнадёжно повесившимся или умышленно бросившимся под поезд или другой транспорт с летальным исходом, поэтому в диагнозе врача-психиатра усомнился и не стал его переубеждать в обратном, напрасно теряя с ним  время. Абсолютно не имеет смысла устраивать дебаты, тем более что он единственный такой врач в городе, с большим опытом и старше меня лет на десять, а я всего-навсего интерн, или доктор на «подхвате». Психически здоровый человек в петлю добровольно не полезет. Это всем известно даже не специалисту, что у такого клиента поехала «крыша». Стал с больным разбираться сам как мог. Его беспокоили боли в крестце и периодические приступообразные нестерпимые для больного, и совершенно непонятные для меня, боли в животе. Как только у пациента появились боли в животе, я сразу пригласил дежурного хирурга. Тот осмотрел больного, ничего  своего не обнаружил, о чём в истории болезни сделал соответствующую лаконичную категоричную запись. Мало того, своё заключение врач по невнима-тельности сделал не на второй странице, сразу после моих записей, как это следовало ожидать, а на четвёртой. Молодой хирург перепутал по ошибке страницы. Ничего особенного, так иногда бывает, когда торопишься, особенно в ночное дежурство, когда находишься в полудремотном состоянии и нарушен биоритм организма. В принципе от перемены мест слагаемых сумма не меняется. Важен смысл. Эту путаницу я, конечно, видел, но значения не придал, важна суть. А суть состояла в том, что, по мнению хирурга, пациент хирургически «здоров».  А вот куда девать больного с таким сомнительным анамнезом и непонятными болями  в животе, совсем непонятно. Психиатр не увидел в нём своего пациента, хирург исключил картину острого живота, что могло показаться вначале. Что же может поделать дежурный врач, да ещё узкий специалист, к тому же интерн? Времени на обдумывание у меня не было. Пользуясь своим положе-нием дежурного врача и невропатолога, я рискнул направить пожилого,  но не старого человека в нервное отделение, в свою палату на обследование с неопределённым диагнозом, наперёд зная негативную реакцию заведующей отделением Антонины. А что мог сделать  на моём месте другой дежурный врач, к примеру, гинеколог? Отправить мужчину с явно ненормальной психикой в гинекологию? Так что я ещё оказался в более выгодном положении. Учитывая выраженную депрессию, которая явилась причиной суицида, и на которую психиатр почему-то не обратил должного внимания, я сразу назначил антидепрессантную терапию, с тем чтобы хотя бы в моей палате, пока я буду заниматься его обследованием, он не предпримет ещё одной и последней попытки суицида. Не могу же я обеспечить ему индивидуальный сестринский пост. Такое в ЦРБ не предусмотрено. Всё шло спокойно. Правда, в тот же вечер, ближе к ночи, уже в отделении через несколько часов у больного снова повторилась картина «острого» живота. В связи с чем я снова вызвал дежурного хирурга в момент приступа, дабы потом не сказал, что вызвали напрасно и у больного опять ничего не было как в прошлый раз. И, как ни странно, опять «ничего» с его стороны не оказалось. Вот незадача? Не может же сам больной симулировать такие боли, которые подвели его к петли? Должно же быть хоть какое -то объяснение этому феномену.  При всём желании такие боли появиться не могут. Может они психогенного происхождения? Лекарства, назначенные больному из группы антидепрессантов, были новыми и, как я понимал, ещё неизвестными в провинции, и завотделением, дабы не утруждать себя лишними заморочками, вместо того чтобы поинтересоваться у меня, что это за лекарства, просто на обходе «моих» больных без меня отменила их, не пре-дупредив меня об этом как лечащего врача, проявив, таким образом, не только отсутствие какой-то элементарной корректности, но и врачебной этике и деонтологии. Для провинции это обычное поведение, которое включается в понятие культуры. Однако, несмотря на все наши врачебные разногласия, проходит неделя. Однажды я прихожу на работу чуть пораньше самой Антонины, а дежурная медсестра Нина с перепуганным видом докладывает, что уже в течение часа в отделении нет моего больного, того, который после суицида, и, кажется, куда -то пропал.
-А таблетки антидепрессанты вчера давали? - спрашиваю у неё.
-Второй день не даём. Антонина Васильевна отменила всё ваше лечение. Они для нас такие новые и трудновыговариваемые.
«Ну вот, это как раз то, чего я больше всего боялся»,-подумал я.
-Хорошо искали? Может, в туалете?- не придавая особого значения докладу сестры, пытаюсь как-то успокоить её, трясущуюся от страха, иметь большие неприятности от Антонины.
-Может пойти поискать на территории больницы? -предложила она в отчаянии.
-Можете не искать, - спокойно почему-то говорю ей.- Где-то уже висит. Посмотрите, цела ли его простынь?
-Ну, что вы такое говорите, Вячеслав Михайлович? -испугалась девушка, и быстро направилась в палату, внезапно исчезнувшего пациента, взглянуть, цела ли простынь на самом деле.
Простынь оказалась разорванной с явным и существенным её дефицитом. Сомнений больше не было, и намерения больного были вполне понятны. Тут подошла и заведующая отделением Антонина Васильевна. Узнав о ЧП, она всерьёз забеспокоилась, забегала. «Завела» себя до истерики, потом не оставила в покое и остальных. В считанные минуты всё отделение она привела в движение. Быстро организовала всех сотрудников и ходячих больных на поиски пропавшего пациента по всей территории больницы, и особенно на стройке нового корпуса. Сам я тоже  не сидел в ординаторской, а направился вдоль больничного забора. «Может, где и висит» - подумал я. Но больной, как в воду канул. Вообще подобные психбольные изобретательны при выборе места суицида, с кондачка ничего не совершают, а стало быть, нужно искать укромные нелюдные места. Пока искали пропавшего больного, другие уже сообщили в милицию о пропаже человека. Надо бы, конечно, сообщить о ЧП главврачу, но Антонина не решалась, боялась, иначе главврач с его крутым характером ей голову «снесёт». Все сотрудники нервного отделения были на взводе вплоть до паники, ждали хоть каких-то новостей. Может ещё обойдётся. Может по ошибке он зашел в другое отделение, что иногда случается у психбольных. Однако через полчаса позвонили из милиции и сообщили, что рядом с территорией больницы недавно сняли с забора труп мужчины, одетый в больничную одежду. По всем приметам это был наш больной. Случай из ряда вон выходящий и очень неприятный. Что не говори,ЧП местного значения. Через час Антонину и меня вызывал главврач ЦРБ Александр Яковлевич. Собственно говоря, меня никто не вызывал. Это Антонина за компанию потащила меня к «главному», чтобы не так страшно ей было, ссылаясь, что я лечащий врач этого больного, а она здесь постольку поскольку, как будто не знает, что в отделении за всё отвечает она, и спрос только с неё. Однако в этом случае она, видите ли, вспомнила, что я лечащий врач, а как, не советуясь со мной, отменять мои назначения, то можно и проигнорировать. Так обычно поступают непорядочные люди, когда нужно спасать свою шкуру. В уголовном мире таких называют «редиской».Снаружи у редиски красный цвет, а внутри, оказывается, белый. Да и до сих пор она не понимала, что всё случилось только по её вине. Вот бабья логика! И стала «история болезни», судя по всему, не впервые для заведующей, переписываться по-новому как ей было выгодно. Подгонялись дни консультаций, появлялись новые записи, корректировалось лечение, и всё, естественно, моей рукой под диктовку перепуганной Антонины. Одним словом, от старой истории болезни не осталось «живого» места. По наивности я полагал, что это необходимо для дела, для репутации отделения, но потом выяснилось, что она спасала свой авторитет и насиженное кресло под ней, а точнее, то «место», на котором сидит, и ради этого она готова на всё. Вот с такой липовой историей мы вошли в кабинет «главного». Перед этим по привычке Антонина от волнения приняла две таблетки элениума. Для больного подобные таблетки пожалела, самой сгодятся. Она принимала элениум всякий раз, когда её вызывал главврач. По хорошему поводу он бы вызывать не стал, и откуда ему такому поводу взяться в этом отделении, да ещё с «посредственным» старшим ординатором. Заведующая отделением хорошо знала крутой нрав Александра Яковлевича и втайне вместе со своим ординатором и подругой ненавидели его всеми своими фибрами. Внешне он на самом деле мало напоминал интеллигентного человека и тем более врача. Вряд ли за свою врачебную деятельность  он кого-то вылечил, всё искал в медицине место потеплее, чтобы не усердствовать понапрасну с его больной ногой, раненой шальным осколком во время войны.  Ему было, скорее, под шестьдесят, чем за пятьдесят, ниже среднего роста, округлый, плотного крепкого сложения с заметным неуправляемым и уже «запущенным» животом, вышедшим из-под контроля, говорящим о пристрастии к пиву и коньяку, слегка прихрамывал на правую ногу после фронтового ранения. Физиономия его всегда была чем-то недовольна, никогда искренне не смеялся, но быстро преображался при виде красивой и привлекательной женщины в своём окружении. В нём мало что напоминало доброго интеллигентного врача. Думаю, что коньяк и женщины-его большая слабость. Интересно, каким он был, как выглядел, когда поступал в институт, и где он учился? Скорее всего, он поступал на вечернее отделение на льготных условиях в провинциальном Иваново. На улице такого встретишь, если не знаешь, и примешь за какого-то бухгалтера из сельской конторы. Тем не менее, оказывается, он уважаемый человек в городе, инвалид войны, заслуженный врач РСФСР, пользовался у городского начальства немалым авторитетом. В городском парке, у клуба «Строитель», есть аллея, высаженная почетными гражданами города. Растёт там и дерево почетного гражданина города Александра Яковлевича, хотя непонятно за какие такие заслуги, разве что за случайное ранение во время войны, да использование служебного положения в корыстных целях, который обеспечил себя всевозможными льготами, в том числе и группой инвалидности, по такому пустяковому ранению. Вот что значит быть у руля. Если уж давать высокое звание «заслуженный» врачу, который никого за всю свою трудовую деятельность не вылечил, а только за его «умелое» руководство городским здравоохранением, то вызывает только удивление, как он умудрился в свою бытность построить родильный дом  на месте бывшего городского кладбища, чтобы через несколько лет от него полностью отказаться, как несоответствующее санитарно-гигиеническим нормам, потому что место, выбранное для строительства такого специфичного лечебного учреждения, было постоянным источником внутрибольничной стрепто-стафилоккоковой инфекции на протяжении нескольких лет, вследствие чего пострадало немало «родильниц» и новорождённых города и района.Что уж говорить о невосполнимых материальных затратах из городского бюджета на строительство такого роддома. И за такие мнимые «заслуги» нужно давать такие высокие звания? Что на бывших кладбищах нельзя строить больницы и жилые дома, знает каждый санитарный врач. Понадобились немалые дополнительные бюджетные средства, чтобы построить новый роддом на территории самой ЦРБ, но уже при другом главвраче. А что нельзя было до этого додуматься вначале. А чего стоит поликлиника№2 от ЦРБ, обслуживающая сразу четыре близлежащих завода, которая призвана обслуживать десятки тысяч рабочих и служащих, или половину населения города. Мало того, что само помещение малогабаритно и масса неудобств в работе медиков, так ещё проблемы с врачебными кадрами никак не решаются. Кто же пойдёт в такую не престижную поликлинику из врачей работать, да за мизерную оплату. Вот и получается, что кроме трёх-четырёх терапевтов, ни одного узкого специалиста на всю поликлинику. И, наконец, почему от какого-то нерадивого, но «заслуженного» чиновника от здравоохранения, должны страдать «работяги», за счет которых формируется бюджет города. Такая поликлиника вполне соответствует статусу при сельской участковой больнице. А кто этим должен был заниматься, если не горздрав? Напрашивается само собой вопрос, каким образом и за какие такие заслуги присваиваются такие высокие звания. Я думаю, что не обошлось здесь без Трухнова, заведующего облздравом, потому что с местной властью местный главврач вечно конфликтовал и был не в почете. А с Трухновым был на короткой ноге, поскольку  тот умел «встречать» областное начальство по полной программе с ночевкой где-нибудь на турбазе в районе озера Свято. Вряд ли кого он когда-нибудь вылечил, но руководителем был деловым, независимым, но грубоватым. В выражениях с врачами, не говоря уже об остальных сотрудниках ЦРБ, не стеснялся, но не был злопамятным и быстро отходил, а иначе с кем же придётся работать, если все обиженные врачи разбегутся кто куда. Он понимал, что кадры надо беречь и лелеять, не обделял своим мужским вниманием пышных медсестёр. Тем не менее среди врачей «главный» пользовался большим авторитетом как хозяйственник, и тем, что слов на ветер не бросал. Если  уж пообещал кому квартиру, можно не сомневаться, он её получит. В самом горисполкоме его даже побаивались из-за вечного квартирного вопроса, но разговаривали в администрации с ним на равных. Кто же с медициной станет спорить? При выбивании квартир не обходилось у него без того, чтобы не стукнуть кулаком по столу у председателя горисполкома, и на повышенных тонах, в меру своей деревенской воспитанности, убеждал, как важно для дела удержать в городе того или иного врача. К его напористому характеру, лишенного чувства юмора, привыкли и всегда шли навстречу, не дожидаясь, когда он «выйдет» из себя. Говорили, что при одном его только  появлении у входа в горисполком, все ответственные работники, связанные с квартирным вопросом, увидев его в окно из своих кабинетов, исчезали врассыпную, как при команде ГО «воздух - воздух». Тем более побаивалась его и Антонина Васильевна. Потому и принимала она успокоительные таблетки перед тем как войти к нему в кабинет. Начал он как всегда с криков. У него была такая дурацкая манера, сначала нагнать страх на собеседника, потом всё-таки выслушать, что он скажет в своё оправдание, но всё равно остаться при своём мнении, так что оправдываться не было никакого смысла. В истории болезни «повесившегося» больного, он нашел тактические ошибки по ведению самой «истории», и другие всякие «закавыки» в ней. Не осталось без внимания и запись, сделанная ошибочно не на той странице дежурным хирургом, а отсюда вопрос, почему не вызвали его в первый же день, хотя, если внимательно почитать, то придраться к действиям молодого дежурного врача, коим волей случая оказался я, было очень трудно. Но какой же это главврач, если ничего не найдёт из того, в чем можно упрекнуть лечащего доктора, хотя на самом деле дежурного хирурга вызвали в тот же час и ни один раз, когда были на то основания. Может, и нареканий было меньше, если б дежурный хирург догадался под своей записью в истории болезни  выставить хотя бы время своего осмотра, как это делают врачи, когда больные находятся в агонии. Поэтому было высказано немало упрёков в наш адрес. И всё больше почему-то в мой адрес как лечащему врачу. Собственно говоря, какой из меня лечащий врач, если я всего лишь начинающий интерн. Я не оправдывался. Не стану же я объяснять, что вся история болезни от начала до конца фальсифицирована, что ничего подобного могло не произойти, если бы заведующая отделением Антонина по незнанию не отменила бы мои назначения, и почему целую неделю она как заведующая не разобралась с непонятным больным, и много ещё «почему». В моём положении интерна предпочтительно молчать и не пререкаться. Я подумал, что как заведующая отделением, как врач первой категории, она квалифицировано объяснит главврачу в чем дело, но она молчала, считая себя безгрешной, и смотрела через свои очки с очень большими диоптриями на меня умоляющим взглядом, предпочитая  ничего не говорить самой, и, главное, чтоб я лишнего не наговорил. И мне ничего не оставалось, как начинающему врачу, а самое главное, как мужчине, как принять весь удар на себя. В войну на фронте бытовал такой термин, как «принимаю огонь на себя». Что-то подобное было в этот раз. Я же интерн. Только учусь. Всё равно мне ничего не будет. В противном случае ей пришлось бы получить выговор по работе, или даже проститься с заведованием, что для неё смерти подобно. Выговор она, конечно, получила. Я не очень был огорчен такой разборкой. Скорее, наоборот. Как начинающий специалист, я убедился в свой правоте. Самое главное я получил ответ на давно занимавший меня вопрос, что же могло так крепко связывать Антонину, считавшуюся в городе неплохим специалистом, и старшего ординатора с её примитивностью, таких далёких по профпригодности и интеллекту людей. В моих глазах заведующая потеряла всякое уважение не только как специалист, но прежде всего как человек и, как выяснилось, непорядочный человек. С таким, как говорят в армии, в разведку не пойдёшь. Чем больше работал рядом с ней, тем всё яснее вырисовывался её псевдоавторитет. На её бы месте молодого да неопытного специалиста,  будь он даже трижды виноват в чем–либо,  я бы взял под свою защиту и служил на первых порах ему громоотводом.  Все с чего начинают, и не всегда удачно. Ведь то, что она занимается со мной как с интерном, не означало, что делает она это из благородных побуждений и на общественных началах. За эту дополнительную нагрузку она получает прибавку к зарплате, а потому должна стоять за меня горой. Хотя, если признаться, на меня она время особо и не  тратила, разве  что какую монографию  из своей домашней библиотеки даст по-читать. Но, по-видимому, не всем дано богом быть порядочным человеком. Многих должность и положение портит. За те десять лет, что она заведует отделением, где не избежать всевозможных соблазнов, Антонина Васильевна изменилась до неузнаваемости, и всё только в худшую сторону. Она поняла, что больными можно манипулировать как ей захочется и с выгодой для себя. Антонина и как врач меня окончательно разочаровала. По моим понятиям порядочный человек и хороший врач, занимающий определённую должность и имеющий авторитет в своём коллективе, может в определённых условиях позволить взять вину своего подопечного коллеги на себя и вывести его из-под удара, рискуя навлечь на себя гнев вышестоящего начальства, непорядочный человек, «посредственный» врач и карьерист такого себе позволить не может, он непременно предаст. Так и в нашем случае. А посему я решил держаться от них подальше, а то с ними ещё влипнешь в другую, ещё похлеще историю, тем более что основная работа у меня была в поликлинике, а не в стационаре.
Людей в поликлинике полно, что ни больной, то история, иногда удивительная и не сразу понятная. Помню, в первые месяцы моей врачебной карьеры ко мне на приём обратилась очень странная молодая женщина, почти девушка, по всей вероятности, учительница начальных классов. Первые минуты общения я не мог найти с ней рабочий контакт, не мог понять, собственно, зачем она пришла на приём, и что ей нужно от меня. В её беглых безумных глазах я ничего не мог прочесть, кроме безотчетного страха и безумия. Когда она поняла, что  я действительно её не понимаю, она взяла из моих рук ручку и стала писать непонятные мне математические формулы, да такие, что я отродясь никогда не видел в учебниках даже в институте. Наверняка при виде таких формул Альберт Эйнштейн от удивления не только язык высунул бы напоказ, но и ушами пошевелил. Сначала меня это забавляло, но когда я понял бессмыслицу этих формул и то, с какой напористостью и фанатичностью она пытается мне объяснить то, что мне никак не понять, до меня стало доходить, а не сумасшедшая ли передо мной сидит и голову мне морочит? Тогда я поинтересовался её семейным положением и с кем она проживает в настоящий момент. Только после этого  молодая женщина призналась, что на днях была выписана из роддома и родила мальчика. Так впервые в своей практике мной был выставлен диагноз «послеродовый психоз», о котором раньше только слышал на лекции по курсу психиатрии. Конечно, такую мамашу следует временно изолировать от ребёнка и передать психиатрам,  иначе она выбросит его из балкона, а то и придушит от любви. Что и было вовремя сделано, её передали  психиатру. Это тот редкий случай, когда на диагноз выходят совершенно неожиданно. Но чаще бывает и по-другому. В тот же период моей врачебной деятельности, когда я делал первые шаги на этом поприще, моя молодая коллега врач-терапевт, совсем еще недавно,  как и я, интерн, направила ко мне на консультацию больного мужчину  средних лет с диагнозом; «подозрение на нарушение мозгового кровообращения». И направила не то чтобы  на консультацию, а на дальнейшее лечение у невропатолога, так как была уверена в своей правоте, полагая, что её диагноз не подлежит сомнению. Причем такой диагноз она выставила впервые в своей практике, и даже не сомневалась в правоте, что очень странно. Такая самоуверенность характерна для многих начинающих врачей, и только с годами, с опытом, хороший врач с ней постепенно расстаётся, а «посредственный» врач всё больше её приобретает и закрепляет за собой. При осмотре сорокапятилетнего мужчины, сотрудника ИТР завода РИП, никаких явных данных за инсульт я не находил, или я ничего не понимаю, во всяком случае меньше самого терапевта. В клинике, кроме замедленной и невнятной речи, лёгкой дизартрии и общего недомогания, больше ничего. Мне спокойно можно было бы отправить его снова к терапевту на дообследование, поскольку у него не было даже ЭКГ, а на кардиограмму могли направлять только терапевты и кардиологи. Меня же смущало только общее самочувствие пациента. Я понимал как ему тяжело, и вряд ли оттого, что стал хуже говорить. Налицо явное несоответствие общего состояния больного со скудной неврологической клиникой. Тут что-то другое, пока мне не совсем ясно. Как бы то ни было, хотя диагноз мне был непонятным, я направил больного в стационар неврологического отделения с заведомо несуществующим диагнозом; «ОНМК» или острое нарушение мозгового кровообращения, понимая наперёд, как много неприятных слов в свой адрес придётся выслушать от Антонины, которая так и ждёт, где я «проколюсь» и допущу врачебную ошибку в плане моей некомпетентности. Если бы я в направлении написал диагноз попроще, больного отправили бы домой, в чем я нисколько не сомневался. Не отправлять же такого неясного и «тяжёлого» больного с моим диагнозом домой умирать, на что я и рассчитывал, когда писал направление. Иногда лучше немного соврать и преувеличить диагноз, если это во благо самому больному, но ни в коем случае недооценить тяжесть его состояния и впоследствии потерять больного. И хорошо, что так поступил. Через три дня позвонила мне Антонина Васильевна в поликлинику, в которой я работал первый год после интернатуры, и с раздражением на повышенных тонах «выговорила» в определённом негативном ключе, кого, мол, я только направил в отделение; больного с трансмуральным инфарктом миокарда, а  надо  было направить такого больного в кардиологию. Вот глупая баба. А то без неё не знаю, что с инфарктом следует госпитализировать в кардиологию, если бы мы знали, с чем имеем дело на тот момент. Ей в стационаре, конечно, проще разобраться с больным, и время не ограничено, и анализы, и ЭКГ рядом, как и консультанты из соседних отделений. А у меня в поликлинике ничего такого нет и посоветоваться не с кем. Антонина, от стремления хоть в чем-то меня «ужалить», не поняла самого главного. Именно благодаря действиям молодого ещё неопытного врача, тем более узкого специалиста,  его врачебной внимательности и сообразительности, кто бы он ни был, и своевременной госпитализации в больницу, в какое отделение не имеет принципиального значения, молодой ещё мужчина в расцвете сил остался жив. А кому принадлежит эта жизнь, кто её вернул, это уже другой вопрос. Что может быть дороже жизни? Из всего нужно делать выводы. В данном случае видна явная ошибка, самоуверенность и невнимательность молодого терапевта. Сделай она то, что обязана сделать как терапевт в рамках минимального обследования в поликлинических условиях, а именно; измерить артериальное давление, внимательно выслушать сердце и сделать ЭКГ,  ошибки могло и не быть. Я не стал ничего говорить молодой коллеге об этом недоразумении, чтоб не поставить её в неловкое положение, а она, что удивительно, даже не поинтересовалась дальнейшей непростой судьбой своего пациента. Меня это поразило больше всего. Видимо, она не очень представляла, что такое обратная связь по Анохину. Откуда ей знать об этом, если училась в Иваново. Поди-ка, и об академике Анохине ничего не слышала в своём институте. А что касается самой диагностики в данном конкретном случае, то, как говорится, из-за двух деревьев леса не разглядела. Ей достаточно было только услышать про невнятную речь пациента, как и неверный диагноз появился, ничем неподкреплённый. А такие «скороспелые» диагнозы, как правило, ошибочны. И это печально для доктора. В качестве примера можно вспомнить невнятную речь Генсека Л.Брежнева в последние годы его правления, причиной которой был приём транквилизаторов. В узких кругах все знали, что Л.Брежнев с возрастом  страдал бессонницей и злоупотреблял снотворными.
В медицине мелочей не бывает, и  об этом надо было знать и помнить начинающему врачу вообще, и моей коллеге терапевту в частности. Отдельно взятый симптом, это ещё не диагноз. Как поётся в одной незамысловатой  песенке  Колмановского «одна снежинка ещё не снег, одна дождинка ещё не дождь».
Однажды, работая в заводской поликлинике, так её называют сами жители в округе, я, уже заканчивая приём больных, выглянул в коридор, чтоб убедиться, что больше никого ко мне нет, и мог спокойно уйти по своим делам. И там действительно никого не было, кроме одного мужчины, прогуливавшего по  узкому коридору туда-сюда. Мало ли кто там прогуливается в ожидании родственника или просто друга. Через пару минут, уже сняв халат, я выходил из кабинета, так как мне надо было торопиться в училище на лекцию к студентам. Вдруг подходит ко мне этот мужчина средних лет  интеллигентной внешности  в солидном костюме и говорит, что  ждёт своей очереди ко мне на приём. А у меня со временем ни одной лишней минуты, и так задержался из-за больных, «тянул» приём до последнего. Конечно, больной был недоволен, когда узнал, что приём закончен,  и услышав от врача банальное  «приходите завтра». В коридоре этот вопрос мы не стали выяснять и вдвоём вошли в кабинет. Он стал возмущаться, что его, директора завода, не приняли, а он как полчаса дожидался в коридоре. Для меня, в общем-то, всё равно директор или рядовой работник завода, но если б я действительно не опаздывал на лекцию, где меня ждали  тридцать студентов, к тому же моё время приёма заканчивалось, я бы, конечно, принял и его, и ещё может кого. Но я был в абсолютном цейтноте и перед выбором, то ли этого пациента принять и сорвать лекцию, и тем обрадовать студентов, то ли решить по-другому.
-Видите ли, уважаемый. Как вас величать?- спрашиваю его.
-Александр Петрович.
-Так вот, Александр Петрович. Я бы с удовольствием вас посмотрел, но время приёма моё закончилось, да и вашей амбулаторной карты на столе у меня нет, видимо, медсестра уже отправила всё в регистратуру, а может её и не было. Но самое главное, я спешу в училище на лекцию, где меня ждут студенты. Вы же понимаете, если я опоздаю на десять минут, они разбегутся от радости. Вы же, наверняка, были когда-то студентом. А мне ещё туда добираться, не знаю каким образом.
-И как мне быть?- спрашивает он.- И что вы предлагаете?
-Ну, какой толк в том, что я сейчас вас осмотрю за  пару минут?
-Мне этого не надо, -заявил директор, которого я никогда не видел и не  был с ним знаком.
-И мне этого не нужно. А давайте-ка, Александр Петрович, если вам не трудно,  приходите завтра в любое время. Я вас приму без всякой очереди, и займёмся повнимательней вашими болезнями ровно столько, сколько будет нужно без всяких ограничений во времени. Согласны?
-Как же не согласиться, если вы так убедительны, и я вас очень понимаю по поводу студентов.
-Вот и прекрасно, я побежал. Не обижайтесь, что так вышло. Всего хорошего, -сказал я, поспешив на выход.
-Надеюсь, ваши студенты не разбегутся и дождутся вас,- уже в доброжелательной интонации высказался он напоследок.
На следующий день я внимательно разобрался с больным, назначил ему необходимое лечение по поводу хронического радикулита, а в дальнейшем мы стали хорошими приятелями. Он действительно оказался коммерческим директором ЗиО. После своего скорого выздоровления он привёл и свою супругу подлечиться.  Мне с первых минут импонировало в нём то, что на приём ко мне его не привёл заведующий поликлиникой Александр Александрович, как в большинстве  своём поступают начальники рангом пониже, а обошелся без него и обратился ко мне на прямую. Наши приятельские отношения продолжались несколько лет, пока он не уехал в Донецк. Было время, когда я свой «Запорожец» ставил в его железном гараже у его дома по улице Московской, что совсем недалеко от моего дома. И это не редкость, когда бывшие мои  пациенты после выздоровления становятся хорошими друзьями.
В жизни часто одна неприятность следует за другой. Так и у меня: неприятности не только  на «передовой»,  но и  в «тылу». Почти сразу после того, как  мы, точнее я один, купили с рук старый горбатый «Запорожец» марки «консервная банка» на деньги, которые накопились у меня за полтора года моей усердной работы в трёх местах, моя благоверная жёнушка, ничего мне не сказав, подала  в суд на алименты  только потому, что мне предстояло по расписке выплатить долг за машину в течение максимум трёх-четырёх месяцев. А это почти половина стоимости автомобиля. Ну, какая порядочная жена может так поступить, если в обычной семье все крупные вещи покупаются вместе? У неё, видите ли, возникли сомнения, что она за это время перестанет получать от меня зарплату в полном размере. Как будто семья только и держалась на моей зарплате. Я не мог этому поверить. Мы ведь вместе ходили и выбирали эту машину, я отвозил её на работу, а дочь возил в садик туда и обратно. В конце концов черт с ней с этой мещанкой. Дальше ещё хуже и подлее.  Когда я пришел в суд к исполнителям узнать в чем дело, они мне показали её заявление, в котором она просит взыскать с меня алименты за весь прошедший год, ссылаясь на то, что никаких денег за год от меня не получала. От неуёмной жадности у неё разыгралось воображение и предвкушение,  как на мне можно заработать, написав  ложь в исковом  заявлении. Докатиться до того, чтоб так обнаглеть? Это выходило за все рамки приличия. Это уже чересчур. Она наивно полагала, что как она написала в заявлении, так оно и будет. Приблизительно такую я её и представлял в самом начале совместной жизни, и поэтому бог видел, как я  не хотел на ней жениться. Нутром чувствовал, что не следовало этого делать. И чего можно было ждать от «лимиты» с таким провинциальным воспитанием. Из-за этой дурацкой женитьбы у меня карьера сломалась, из Москвы уехал, а она, «дешёвка-лимита», еще любыми способами пыталась на мне заработать. А ведь я мог послать её куда подальше ещё тогда  в самом начале. Мало ли в стране матерей-одиночек, и живут себе припеваючи, а я бы остался в Москве с любимой женщиной, а может и женой, и при деле, давно бы «кандидатскую» защитил. Не то, что сейчас в провинции  у «разбитого» корыта оказался и без любимой, и, по существу, без семьи. Что она такая стерва, я не ожидал и, как ни странно, всякий раз жалел её, и только из тех принципов воспитания, что женщин обижать нельзя. Наступил момент истины, когда нужно окончательно, без эмоций, спокойно поставить точку в наших, и без того затянувшихся, отношениях. Хочется получать алименты, раз так уж вышло, пожалуйста. Но зачем же так врать безбожно и выставлять меня таким негодяем в глазах других. Бог такое не прощает. К тому же у лжи короткие ноги. О какой любви с её стороны с самого начала могла идти речь, если деньги были на первом месте и решали всё. Если я никогда её не любил, то и никогда не скрывал этого. С этим заявлением, которое мне вручила судебный исполнитель, тут же зашел к судье и объяснил ему ситуацию. Мне ещё повезло, что судьёй был мужчина лет сорока,  а не баба, которой за пятьдесят, или какой-то маразматик на склоне лет, которая бы и не слушала меня, так и не разобравшись, приняв всё на веру и сочувствуя истице. Женщина отстаивала бы «несчастную» и обманутую женщину, проявляя солидарность, и поэтому не могла быть объективной и справедливой. У них эмоции доминируют над рассудительностью. Таков склад ума и их физиология.
-Мало что может написать непорядочная и взбешённая  женщина, -сказал он сочувственно. -Если это так, то почему она не написала заявления год назад? А она, по всей вероятности, из тех, кто и дня не стала бы выжидать. Такие женщины в истерике ещё не то могут написать.
-Если бы это было так, она сначала предупредила, прежде чем писать такое заявление, -говорю я.
-Вы, доктор, наивный и доверчивый человек. Именно поэтому и не предупредила, что надеялась, что никто не станет проверять и всё пойдёт на самотёк, и что всё будет шито- крыто.
-Похоже, мне надо действительно разводиться, - говоря я.
-На вашем месте, между нами говоря, на такой я бы и не женился, -разоткровенничался судья.
-Если бы только знали, как вы правы. И как я этого не хотел. Пожалел идиотку на свою голову. Думал образумится, поймёт.
-Вот поэтому она вам и мстит,- резюмировал судья.
-Выходит, что так,- соглашаюсь я с ним.
Судья не без удовольствия сделал отметку на заявлении; «решение  действительно со дня подачи заявления». Хорошо, что судья оказался мужчиной, женщина бы изначально не стала бы вникать в суть вопроса и стала бы на сторону лживой супруги. И это несмотря на то, что вместе принимали решение о покупке автомобиля, и что почти каждый день её увозил на работу, а ребёнка в садик и обратно. Меня поражало, какой примитивной личностью надо быть, чтобы докатиться до этого и так низко пасть. Не зря же она трудилась на пивзаводе, сбежав из родного дома. И дёрнул меня черт согласиться  подработать на этом «дурацком» пивзаводе, лучше бы без копейки остался, но остался  богат душой, и то было бы легче, чем связался с этой неблагодарной «лимитой». Тогда я сказал ей, что лучше бы ты  сначала подала на развод, а потом эти заявления писала. Тогда было бы все логично и понятно, и без истерик.
-Если не подашь заявление на развод сама, это сделаю я в самое ближайшее время,- сказал я, предоставив, таким образом, ей возможность развестись якобы по её желанию, что для непорядочных женщин очень важно, поскольку в разводе они явно не заинтересованы.
Пусть утешит своё самолюбие, чтоб не называли её брошенной во второй или в третий раз. На этот раз моё решение было окончательным и не подлежало  обсуждению.
-И не подумаю,- ответила она.- Не дождёшься.
-Заговорила бы так со мной в первые дни знакомства, я бы не стал тебя жалеть. Работала бы на своём пивзаводе до конца дней своих, спиваясь потихоньку.
При таком неважном настроении,  при первой же возможности, я уехал в Москву ночным поездом. Я давно не был в столице. Что же меня туда тянуло? Конечно, ностальгия по прошлому, хотелось побывать в своём общежитии на Пироговке, встретиться с другом Шафиком, с которым проживали в одной комнате ни один год, а если повезёт, то увидеть Наталию, которую, кажется, ещё любил безответно. Тяжело любить одну, а быть женатым по принуждению на другой и нелюбимой. А всё из-за неё.
В Москве мне здорово повезло. Тут же встретил бывшую пассию у проходной своего бывшего общежития на Малой Пироговской. Встрече обрадовались взаимно. Вместе поднялись в гости к другу Шафику. Тот встретил меня как брата. Он поведал мне с некой  обидой, что однажды с друзьями, и тоже иностранцами, хотел приехать ко мне в гости во Владимир. А когда приехал, искали меня в областной больнице, в общежитии, но так и не нашли. О таком враче, оказывается, не знают и впервые слышат. Мне, конечно, было неудобно перед Шафиком. Не мог же я признаться ему, что обосновался не в самом Владимире, куда меня направили после института, а в Муроме, в ста сороках километрах от Владимира. Разве мог я представить, что он возьмёт и приедет, к тому же  Муром «закрытый» город для иностранцев и гораздо дальше от Москвы, чем Владимир. А как было бы здорово принимать у себя в гостях друга из Иордании Шафика Аль Бакри на  муромской земле. Наверно, весь город знал бы об этом. Шафик внешне и по своей раскованности, поведению и наглости здорово напоминал итальянца Андриано Челентано. Может, поэтому к нему и липли «бабы» всех мастей. В связи с этим я выразил своё сочувствие, что так вышло, и всё объяснил. Мы обо всём поговорили, затем он, понимая, что со временем у меня не очень, оставил нас одних с Наташей. Она была прекрасна, совсем уже не ребёнок, как тогда год назад, и я по-прежнему беззаветно и безответно любил её, ни на что не надеясь, хоть и был формально женат.
-Тебя можно поздравить. Женился,- говорит она, увидев на мне обручальное кольцо.
-Если только с дочкой,- с сожалением ответил я.
-Как зовут дочку?
-Наташей, в честь тебя.
-Ну, спасибо, хоть на этом.
-Как сама-то поживаешь?-спросил я.
-Скоро у нас в семье будет два доктора,- с удовольствием поведала она, поделившись своими хорошими новостями. - Отец и я. Он у меня доктор технических наук, а я по диплому. И совсем скоро у нас госэкзамены.
-Поздравляю твою семью с двумя докторами. И вообще я ничего не забыл. Всё помню. Целый год думал о тебе, и о том, когда увижу снова. А сколько раз ты ко мне во сне являлась, со счета сбился.  Ты здорово изменилась  и, конечно, в лучшую сторону, -говорю ей, как на духу.
Мои объяснения больше напоминали признание в любви.
-Плохо мне без тебя, Наташка. Женился по глупости, тебе что ли назло, а получилось, что только себе судьбу сломал. Сама знаешь после чего. Сейчас каюсь. Любил-то тебя одну.
-А ты когда-нибудь говорил о своей любви? Я что-то не при-помню.
-Я так любил, что не мог даже признаться себе, а с тобой обо всём забывал. Помнишь известную песенку из саратовских мест; «Я от себя любовь таю, а от него тем более». Ты  же из тех мест?
-Знаю. «Как рано он завёл семью, печальная история...». Как раз о тебе. Слава, пойми. Через месяц у нас распределение. Мне очень хочется остаться в Москве. Не возвращаться же в Загорск или в Саратовскую область в родной Энгельс.  Я не представляю себя вне Москвы. Я бы вышла за тебя замуж, если бы ты очень этого захотел. Я ведь тоже маюсь. Тебя давно уже нет в Москве, а мои всё о тебе спрашивают, на что-то надеются. Так и видят меня рядом с тобой. И что, по-твоему, я им должна сказать? Что ты уже давно женился… Вот слушаю их и молчу... А сказать нечего... Слёзы наворачиваются. Хоть бы одно письмо за это время написал.
-Но ты ведь сама виновата, что так получилось. Ты сказала, что у нас ничего не получится, и что ты встретила настоящую любовь в лице студента Владимира. Что мне оставалось делать?
-Только не напоминай мне о нём. Это была ужасная ошибка. Мало чего я тогда наговорила.
-Я и рад бы не напоминать, но разве это можно забыть, если и моя жизнь пошла наперекосяк из-за этого.  Неужели у тебя есть какие сомнения сейчас? Со «своими», увы, меня ты не  знакомила и в Загорск я не ездил, а мне они почему-то были небезразличны.
-Слава, если бы ты мог прописаться в Москве. Как было бы всё тогда легко и никаких проблем.
-Ты думаешь, это так просто? Не был бы женат, ещё что-то можно было придумать. Ну, почему ты мне раньше об этом не сказала, когда я учился ещё? Тогда у меня были большие возможности. Сейчас это, практически, невозможно, тем более за месяц. Жаль, конечно, что прописка для тебя на первом месте, хотя я тебя понимаю. И почему ты тогда связалась с Володей? Это выглядело как предательство.
-«С милым рай и в шалаше», - давно устаревшая поговорка, -изрекла она.
-А раньше ты думала иначе. Знаешь, Наташа, у меня есть такое странное желание, чтобы ты вышла замуж и вскоре, хотя бы через годок, развелась. Ну, как я. К тому же у меня уже всё на стадии развода. Вот тогда нам встретиться на равных, и я бы предложил тебе выйти за меня замуж. Вот было бы здорово! Тогда и о Москве можно было подумать всерьёз.
-Очень возможная вещь, - согласилась она, но произнесла это с какой-то грустью, с неким разочарованием, будто мы прощались навсегда.
Мне было очень жаль с ней расставаться, и у меня было предчувствие, что в этот раз навсегда. Если ей всё равно за кого выскочить замуж, была бы только у него прописка в Москве, значит, она не для меня, и любить меня по-настоящему никогда не сможет. Так стоит ли из-за «такой» убиваться, тем более что мои чувства с прошлыми уже не сравнить, хотя, должен признаться, выглядит она потрясающе, найти ей москвича проблем не составит. Я был уверен, что теперь у неё не было оснований задать мне тот вопрос, из-за которого мы окончательно поссорились тогда в общежитии. Если бы эта ситуация возникла  до нашего знакомства, то я бы воспринял спокойно, как и говорил ей, но это произошло при мне, в мою бытность, почему она и повезла его в Загорск знакомить с родителями. И что это, если не измена и предательство. А измены не прощаются. Вот в чем суть проблемы. Из общежития, распрощавшись с Наталией и Шафиком, я отправился на площадь трёх вокзалов и взял билет на Муром. Времени до моего поезда было ещё много, что  не знал куда себя деть, тогда вспомнил и позвонил аспирантке Марине, не торчать же мне на этом дурацком вокзале, как «казанская сирота», хоть и рядом с Казанским вокзалом. Всё-таки Москва-город моего студенчества на протяжении шести лет. Покидать Москву мне явно не хотелось, но и причин, чтобы остаться тоже не было. Узнав, что я в Москве и маюсь на вокзале, она впервые пригласила меня к себе на проспект Вернадского, где у неё квартира. У неё в новой «башне» на двенадцатом этаже была неплохая однокомнатная просторная квартира улучшенной планировки, всего полгода как получила. С её балкона хорошо смотрится просторная красивая панорама фрагмента столицы.  От меня слева  виден цирк на Вернадском, как его называют москвичи. Когда-то с другом Шафиком  мы были в нём первый и последний раз. Я не заметил и не ощутил в квартире Марины признаков присутствия мужского духа, что меня окончательно успокоило и появились некие надежды на приятную встречу, да и она была мне рада, чего даже не пыталась скрывать. Может потому, что не виделись два года? А первое знакомство и первые поцелуи ещё в памяти обоих. Я был голоден, как собака дворняга, в чем признался Марине по-свойски. Не мог же  я перекусить на вокзале, рискуя  отравиться в дороге. Никогда не следует забывать золотое правило умудрённых опытом врачей: лучше остаться голодным, но здоровым, чем быть сытым непонятно отчего и больным. Я намекнул Марине: «не знаю, как там питаются твои подопечные муравьи, а мужчине в «некоторых» случаях неплохо искушать чего-нибудь из мясного». Почему меня вдруг на мясо потянуло так некстати? А у неё в холодильнике, хоть шаром покати, буквально ни-че-го. Наверно, она дома редко бывает, не для кого готовить. Она тут же быстренько собралась и отправилась в магазин. Почему я не спросил о её родителях, да  и она словом не обмолвилась о них. Может они живут в другом районе Москвы, а может, совсем в другом провинциальном городке. Пока я задумался о разном и о своём, и том, как мне не хочется ехать в Муром, пришла Марина. Через полчаса в квартире чем-то жареным запахло, любимым запахом настоящего мужчины. Марина оказалась неплохой хозяйкой, и ко всему ещё гостеприимной и очень привлекательной женщиной. Я же помню, как года два назад мы обнимались и целовались прямо в подъезде у двери её подруги. Такое трудно забыть. Вот и сейчас всё вернулось, как будто и не расставались. С ней было хорошо и спокойно по-домашнему. Мы в равной степени почувствовали, как соскучились по настоящей большой любви. Почему мне в голову не пришло поинтересоваться у неё, ну, хотя бы прозондировать, как она отнесётся к моему предложению выйти за меня замуж? Может быть она и ждала от меня такого предложения? Всё же уже не девочка. Раньше было рановато, теперь вроде как поздновато в моём положении. Вот если бы она мне как-нибудь намекнула, я бы и отважился. А вдруг подумает, что я соглашусь только из-за прописки и её шикарной, совсем новой квартиры. Мне ужасно не хотелось, чтоб обо мне так она подумала. Она и без квартиры просто чудо. Всё-таки на первом плане должна быть любовь, а всё остальное приложится, если богу угодно. А если вначале будет это «всё остальное», то будут большие сомнения, а будет ли любовь на первом плане потом? Скорее всего, я думал и был уверен, что приеду к ней ещё ни  один раз и успею это сказать, раз уж у Наталии появились амбициозные и невыполнимые для меня условия и планы. Наверняка она выскочит за москвича с квартирой и пропиской. Может и мне следует так поступить? Жаль, во времени я был ограничен и уже с билетом на поезд на руках. Что мне нужно разводиться, это уже факт, дело  уже решённое и обжалованию не подлежит. Всё, баста! Мы так увлеклись с Мариной в постели, что если бы не такси, определённо на свой поезд непременно опоздал. Может, это было бы и к лучшему? И почему я только не остался до утра? Может и решили все вопросы относительно нашего будущего. Возможно,  причиной тому были «критические» для неё дни, что внесло свои коррективы.
В Муром приезжать мне на самом деле не хотелось, но меня ждала маленькая дочь и большая работа в трёх местах. В семье полный разлад, практически не общаемся, даже спал на раскладушке, как было это и раньше. Поэтому жду не дождусь дежурств по ЦРБ, там хоть нормально поспишь и в чистой  постели, да и голодным не будешь. Шли месяцы, я крутился, как белка в колесе. Всё ещё, как бы то ни было, несмотря ни на что, не могу забыть свою Наталию. Уж так она ко мне припеклась, что трудно и больно так сразу её забыть. Мне она часто ещё снилась, будто приезжаю к ней в общежитие, а у них сессия. Про неё она говорила в последний раз, когда виделись, поэтому врезалось в память. Я брожу по хорошо мне когда-то знакомому общежитию и не могу найти номер её комнаты, попадаю в какие-то незнакомые лабиринты, тупики. Всё напрасно.  Казалось, понастроили тут за год не пойми что. Так ни с чем и уезжаю, для того чтобы приехать снова через полгода. Приезжаю снова в свою общагу и опять та же картина; лабиринты, тупики, неразбериха, новые люди. Такой комнаты, в которой бывал десятки раз когда-то, не нахожу, номера комнат перепутаны, идут не по порядку, а спросить не у кого, и я никого уже не знаю, и меня уже не помнят, новые лица, новые люди. Такое предчувствие, что кто-то там потусторонний никак не хочет, чтоб мы встретились. Однажды мне повезло, я увидел Наталию на лестнице, поднимающейся наверх. Я стоял на лестничном проёме её четвёртого этажа. Она была в хорошем настроении и, кажется, счастливая. И была не одна, похоже, с тем Володей, о котором говорила. Общались они запросто, мне даже показалось по-семейному. Я ждал, что мы неизбежно как бы случайно встретимся, обменяемся хотя бы взглядами, когда они поднимутся на четвёртый этаж, но они почему-то исчезли у меня с поле зрения на третьем этаже словно их перенесло в параллельный мир. Так нам и не суждено было встретиться.  После этого она в моих снах больше не появлялась. Это были вещие сны. Так она уходила из моей жизни словно привидение, как фата-моргана.
Если б Антон Чехов был только писателем, то его фразу: «профессия врача- это подвиг» я воспринял как преувеличение. Однако А.Чехов был земским врачом и, судя по всему, неплохим доктором. И как с врачом, и коллегой с таким утверждением трудно не согласиться. Нет ничего ужаснее, чем изо дня в день видеть умирающих людей, выслушивать упрёки их родных, видеть их горькие слёзы и страдания, и в тоже время постоянно находиться под неусыпным оком прокурора, как бы находясь между наковальней и молотом. У врача сердце тоже не железное, и психика такая же ранимая, как и у других. Только «другие» об этом почему-то не хотят знать и понимать, а потому к врачам в этом плане нет никакого сочувствия. Возьму, к примеру, лишь один эпизод обычного рядового дежурства по ЦРБ. Сменившийся с ночи субботы на воскресенье врач, при сдаче дежурства обрадовал меня тем, что тяжелобольных в больнице на примете не было, и пожелал спокойного дежурства на ближайшие сутки. Так я и настроился. Занимался текущими делами, обычными для дежурного врача. То в «приёмный покой» кого-то «скорая» привезла и надо бежать, то пришло время  сходить на пищеблок снять «пробу» перед выдачей еды больным, то больной какой в ординаторскую заявится с глупыми вопросами, что не знаешь, как от него отвязаться. В общем, до  полуночи о каком-то покое мечтать не приходится.  После тихого часа  срочно вызвали в палату «инфарктников». У самой двери слева лежал беспокойный лет сорока пяти,  крепкого телосложения мужчина. У него было выражено психомоторное возбуждение. Жаловался на боли в груди, нехватку  воздуха, всё  предпринимал  попытки встать и куда-то бежать. Я с трудом удерживал его в постели, при этом  умудрялся выслушивать сердце, следить за пульсом и давлением, и всё впопыхах от волнения. Пульс слегка частил, давление стремительно падало. Молоденькая, но опытная дежурная сестра после моих указаний тут же ловко манипулировала  шприцами, несмотря на то, что больной вёл себя неадекватно, кричал и просил позвать дочь. Приглашать родных в такой момент совсем нежелательно, но всё-таки, поддавшись его умоляющей просьбе, и желая выполнить его быть может последнюю просьбу, я выглянул в коридор в надежде, что там под дверью стоит дочь, но там никого не было. Вижу, что больному настолько плохо, что совсем безнадёжно. Срочно кого-то из больных послал за врачом -реаниматологом. Сам пытаюсь провести непрямой массаж сердца, даю кислород из подушки, надеясь, что поможет.
-Доктор, это конец, -растерянно с испугом громко говорит он в утвердительном тоне.
-Не волнуйтесь, всё будет хорошо, -пытался я успокоить его, принимая его поведение за обычную истерику, и совершенно ещё не понимая, что  это настолько серьёзно и даже критично.
Меня тоже иногда коробит, когда врач или другой медработник в присутствии родственников больного за пять минут до его смерти успокаивает окружающих, и в первую очередь умирающего, что всё обойдётся  и  будет нормально, при этом, кроме контроля за пульсом, ничего и предложить не может. Отчего больному станет лучше, если врач ничего не может для этого сделать то ли от растерянности, то ли от незнания.
-Жена, дочь, дорогие мои, прощайте!- из последних сил выкрикивал больной, не слушая и не обращая на меня уже никакого внимания.
Он чувствовал, что ему осталось совсем чуть-чуть, ровно столько,  чтобы проститься навсегда с родными. Его сосед  по койке, коллега по болезни, подсказал мне, что его жена тоже лежит в этом отделении, в палате напротив, и у неё сейчас сидит его дочь. День был воскресный и дочь, девушка лет двадцати, пришла проведать своих родителей. Я попросил «ходячего» больного, пожилого мужчину, позвать дочь, пусть хоть простится с живым отцом. Хоть в этом я не должен отказать умирающему пациенту  и исполнить его последнюю просьбу как и полагается, хорошо понимая, что чтобы я не делал в плане реанимации, это будет только неэффективная имитация. Тем не менее другого больного я отправил за реаниматологом, хотя прекрасно осознавал, что рассчитывать на него уже не приходилось. Нельзя оставаться спокойным и равнодушным к раздиравшему душу голосу умирающего человека. По опыту на «скорой» я знал, как быстро такие пациенты уходят из жизни. Он был уже без движений, мало что понимал, но последние слова ещё можно было слышать в угасающем режиме; «прощайте... мои....жена....дочь..». Смерть наступила почти мгновенно. В палате, наконец, появился врач-анестезиолог и приступил к реанимационным действиям, которые были бутафорскими, и больше были показными для посторонних. Медсестра делала какие-то уколы, тоже понимая их бессмысленность. Однако всё было напрасно. В палату вбежала растерянная, напуганная дочь, бросилась прямо к отцу, обняв его своими руками за плечи, пытаясь приподнять, думая, что он ещё живой. «Папа, родненький, что ж ты наделал. Как же мы без тебя? Куда же врачи смотрели?»,-бросившись к отцу, нечеловеческим голосом  кричала девушка, впервые столкнувшись с большим личным горем. Мне понятны её слёзы и неуправляемое стрессовое состояние, и даже то, «куда смотрели врачи». Она чуть не набросилась на меня с кулаками, совсем не понимая того, что я здесь, по существу, случайный человек, всего лишь дежурный врач,  которому приходится один-два раза в месяц дежурить, не имея соответствующей спецподготовки в работе с инфарктными больными. За две минуты потерять родного человека-это  ужасно  несправедливо.  Всего полчаса назад она разговаривала с отцом. Говорили о скорой выписке, строили планы на будущее. И вдруг. Что должен сказать врач в таких случаях? Как он поведёт себя?  Сколько нужно самообладания, выдержки, силы воли и порядочности, чтоб не сорваться в такой критический  момент и направить свой врачебный авторитет и гуманизм на то, чтобы вместе с родственниками умершего разделить их горе. И это малозаметная сторона в повседневной деятельности врача. Может это и есть подвиг, о котором говорил А. Чехов?
Не обходится у нас и без курьёзов. Сижу как-то я в кабинете на приёме и входит уважаемая коллега, терапевт с высшей категорией и большим опытом работы, и просит помочь ей разобраться с непонятным молодым человеком, который сейчас находится у неё в кабинете.
-Вячеслав Михайлович, целый час пытаюсь разобраться с молодым человеком и ничего понять не могу. Решила обратиться к вам как хорошему специалисту. Помогите разобраться.
-Разве я могу вам, Надежда Степановна, отказать в таком пустяке. Давайте взглянем на этого непонятного молодого шутника вместе. Не диагностируемых больных, как вы знаете, не бывает.
Заходим вместе в её кабинет на этом же этаже. На кушетке спокойно лежит парень с нарочито прикрытыми глазами, на нас не обращает никакого внимания, говорить ни с кем не желает. Такая пассивность, инертность поведения, неадекватность молодого человека и интуиция,  подсказала мне, что речь идёт об отравлении психотропными препаратами.
-Сколько таблеток выпил?- уверенно спрашиваю у него, присаживаясь на стуле рядом с кушеткой с больным.
-Много, -не сразу и замедленно отвечает он.
-Каких таблеток?
-Не скажу. Всё равно уже не поможете.
-Помереть тоже не дадим, не получится. Так что нет смысла упрямиться. «Колись», -уверенно говорю я на их жаргоне.
-А что вы можете сделать,- поинтересовался парень, уверовав, что ему уже ничто не поможет, и со всеми, с кем надо, давно распрощался.
-Ну, как что?- философски стал рассуждать я, удобней закрепляясь на шатком стуле, чтоб случайно с него не упасть.- Что можно будет сделать в таких случаях? Для начала просифоним  в «хвост» и в «гриву». Малым не покажется. Ты же знаешь, как всё это делается? Ну, а что, прикажешь нам делать?
-Только это и умеете,- соглашается он.
-Ну, вот и разговорился, - подытожил я.
На несколько секунд он приоткрыл глаза, испугавшись, не начнём ли тут же его «сифонить». Лицо это я как будто где-то когда-то видел, но где и при каких обстоятельствах, не мог сразу вспомнить. На всякий случай осмотрел больного с головы до ног, мало ли что, может, ошибаюсь. «Органики» своей никакой не увидел. Пока осматривал парня,  мысль,  где же я видел эту физиономию, всё время вертелась в голове. И тут вдруг вспомнил. Месяца два назад этот «придурок» оказался под колёсами моего «Запорожца».Вот хохма! Это меня несколько взбодрило от малоприятных воспоминаний, зато приблизило к правильному диагнозу, что любому врачу приятно.
-А ты меня не помнишь? -спросил я молодого человека, который по-прежнему находился в прострации и не желал со мной разговаривать.
-С какой стати я должен помнить?- с раздражением спросил он
-Помнишь, не так давно на Московской у продовольственного магазина я тебя чуть не придавил на «Запорожце»?
-Тоже мне событие, чтобы помнить.  Мне, что твоя «консервная банка»,  что грузовик, - невозмутимо вдруг разговорился больной.
-Значит, припоминаешь. Это уже неплохо.
С больным всё было ясно, тем более что и я всё вспомнил. Это случилось в самом центре города, на Московской улице, как раз напротив большого гастронома,  во второй половине дня. Ехал я с опозданием на лекцию в медучилище. На проезжей части метров за сто от меня я увидел перед собой парня, сомневающегося и ещё не решившего, куда же ему податься. Так мне, по крайней мере казалось. Стоит он прямо посередине проезжей части дороги и смотрит внимательно в мою сторону. Я посигналил, не сбавляя скорости, мол, пора определиться туда или сюда. Реакции никакой с его стороны не последовало. Расстояние с «субъектом» быстро сокращалось; пятьдесят, двадцать метров. Он ни с места, стоит как часовой на посту у армейского склада. Сигналю более настойчиво- ноль внимания. «Наверно решил испытать меня на прочность, так сказать, пощекотать мне нервы,- подумал я. -У кого раньше сдадут нервы. Ну что ж, посмотрим». За два метра он в одно мгновение демонстративно на глазах у прохожих вдруг разлёгся поперёк  проезжей части с вытянутыми поверх головы руками и лицом к асфальту.  Я не представляю, как мне удалось притормозить вовремя. Сам я препятствия не ощутил, значит, кажется, не придавил. Со стороны лобового стекла тоже никого не видать. Что ж он, сквозь землю провалился? Жду, когда этот «придурок» поднимется. Я-то знаю, что он лежит под колёсами «железного» коня. Проходит долгая минута в ожидании, он не встаёт. Открываю дверцу и, не выходя из машины, чуть высунув голову, говорю:
-Ну что, парень, отдохнул? Теперь вставай, я тороплюсь по делам.
Смотрю, тот не спеша приподнимается, отходит чуть в сторону, вежливо, но без особого желания, уступает мне дорогу.
-С дороги-то уйди. Что не вышло?- говорю ему.
Жаль, не нашлось у меня на тот момент подходящего крепкого трёхэтажного афоризма. А так хотелось на прощание пару «ласковых» сказать этому «чудику». Другой бы на моём месте точно не сдержался, а то и морду ему набил. Кому хочется отвечать за «психа».
-Ничего, я другую подожду, - серьёзно ответил он.
-Ну, и черт с тобой,- выругался я, и тронул с места.
За мной выстроились десятки машин, образовалась «пробка» на дороге. Некоторые сигналили, не понимая, в чем дело. Один самый любопытный на  «Жигулях», обгоняя  сигналами, просил меня остановиться, став  впереди меня. Я остановился. Выходит владелец «копейки», средних лет мужчина, подходит ко мне и сочувственно говорит:
-Я всё видел. Ты ведь мог его задавить. Я уже думал -хана.
-Мог. Просто удачно затормозил. Это, кажется, «псих», - предположил я.
-Да такого «психа» не жалко, а водителю придётся отвечать.
-И то верно,- соглашаюсь я с неравнодушным водителем. Приехав в училище, прямо из ординаторской, я сразу позвонил по «02» в дежурную часть и посоветовал им убрать «придурка» с проезжей части, иначе могут быть большие неприятности.  Дежурный, то ли шутя, то ли всерьёз, ответил; «если ему так не терпится на тот свет, зачем мешать». Такой ответ дежурного по горотделу мне совсем не понравился. Это не его «ума дело» давать советы. Ответственный офицер «дежурной части» пренебрёг всеми инструкциями своего ведомства. Он в любом случае обязан был отреагировать адекватно, сделать соответствующую запись о поступившем сигнале, и выслать ДПС на место происшествия, так как то, что «учудил» молодой человек, и есть нарушение общественного порядка, тем более в общественном месте, в центре города и  на проезжей части дороги, которая является повышенным источником опасности для горожан. Что было с ним потом, я не знаю. Меня этот «недоумок» больше не интересовал, если им даже не заинтересовалась милиция. С тех пор прошло два месяца. Теперь лежит он на медицинской кушетке с очередными неадекватными проявлениями. Терапевту я  сказал, что у больного, кроме вялотекущей шизофрении, есть ещё токсикомания, и в данный момент он находится под наркотическим воздействием, так что говорить с ним не имеет смысла, но его в любом случае необходимо отправлять в психиатрическую больницу во Владимир от греха подальше через «скорую».
-Надо же, как вы быстро с ним, а мы потеряли целый час. Жаль, столько времени ушло впустую. Спасибо, доктор, - благодарила терапевт с высшей категорией, которая больше занималась писаниной и отчетностью, чем пациентами, но почему-то пользовалась определённым авторитетом у администрации.
Может у некоторых складывается такое впечатление, что я никогда не ошибаюсь в постановке диагноза, и всё у меня без сучка без задоринки на этом поприще. Это неверно, потому что такого не бывает по определению. Не ошибается только тот, кто не работает. Ошибки в работе врача неизбежны, особенно на первых порах, но дай бог иметь их поменьше с каждым годом. К сожалению, мне просто везло. Другой сказал бы, к счастью, а я, увы, по-другому не могу, понимая, что не к добру. Ошибки заставляют пытливого врача задуматься, проанализировать, прочитать справочник по теме  своей ошибки, найти подобные случаи в литературе, отыскать слабое звено при постановке диагноза и сделать выводы. Они стимулируют к работе «серые» клеточки. А так называемые «лёгкие» диагнозы, основанные только на интуиции, легко могут вскружить голову молодому доктору, и трудно представить, чем для него может закончиться, когда наступит черная полоса в его профессиональной деятельности, полоса невезения. Эта ситуация схожа с тем, как если бы выпустить на вольные хлеба в тайгу повзрослевшего, но не приспособленного к другой жизни, тигра, прожившего с рождения в неволе в клетке, так и не научившегося ни пищу добывать, ни себя защитить. За время своей врачебной деятельности я ошибался по- серьёзному,  кажется, в двух-трёх случаях. Очевидно, всё ещё впереди. Случилось это оба раза на приёме в поликлинике, где и со временем всегда туговато, и больных много. При такой ненормальной ситуации ошибки неизбежны. Конечно, они должны быть всё-таки чаще. Каждая ошибка надолго врезается в память и её, как правило, не повторяют. Отсюда, наверно, и пошло выражение «на ошибках учатся». Однако, лучше учиться всё-таки на чужих ошибках. Легко понять, почему мне приходится сожалеть о том, что пока у меня всё обходилось и благоприятствовало. Как будет дальше, трудно даже представить. Наверно  каждого врача где-то задевает, когда на его простой вопрос; «что вас беспокоит», больной, демонстрируя свои познания и осведомлённость, шпарит диагнозами, о которых сам не имеет никакого представления. Ещё хуже, когда он, не имея медицинского образования, вступает в полемику с врачом относительно теоретических концепций болевого синдрома или генеза той же гипертонии. Это, при дефиците врачебного времени в состоянии постоянного цейтнота, выводит врача в какой-то степени из душевного и профессионального равновесия и, естественно, отражается в сторону менее внимательного к нему осмотра. Больной ведь не понимает, что врачу по нормативам отпущено не более двенадцати минут на каждого пациента. О таких психологических моментах следует помнить и пациенту, и ещё в большей степени самому врачу. Именно здесь подстерегает вероятность коварной ошибки, если хотите,  козни старухи Шапокляк. Как-то смотрю одну пожилую «невротичку». Наперёд знаю, что у неё масса будет жалоб, которая намерена излагать их часами, собственно для этого и пришла, времени у неё хоть отбавляй, в любом случае без больничного не уйдёт. В связи с этим я задаю ей наводящие вопросы.
-Скажите, пожалуйста, что вас беспокоит больше всего?
-У меня радикулит. Болею давно, сейчас обострение, -говорит уверенно она.- Что могу ещё добавить.
 Вот так почти всегда. Я спрашиваю про жалобы,  а они выдают диагнозы, считая, что этим они помогают врачу.  Вроде всё просто и логично. Другому врачу вроде ничего другого и не надо, формально осмотрел, диагноз больная подсказала, назначил традиционное лечение по данному заболеванию, иногда по желанию самой  больной, как в данном случае,  и «будь здоров, не кашляй». Все остались довольны до поры до времени. Однако даже поверхностный неврологический осмотр этой сварливой больной не подтвердил этого заболевания, о чем пришлось ей сообщить. Больная, как и следовало ожидать, закатила настоящую истерику. Все эти годы врачи с большим опытом и стажем лечили радикулит, а тут вдруг, оказывается, его нет, куда же он пропал? Конечно, она была нетрудоспособная, и «больничный» ей выдал, но как больная, она для меня осталась терра инкогнито, большой загадкой. А загадки я люблю. В связи с этим я направил пациентку на ВВК, с тем чтобы показать её главному хирургу на всякий случай. Одна голова хорошо, а две лучше, особенно если это коллега постарше и с опытом. Ничего дурного и зазорного я не видел в том, что врач в интересах больного проконсультируется с коллегой, тем более по молодости. Истина рождается в споре.  Осмотрел больную главный хирург ЦРБ только через неделю, после чего она была госпитализирована в хирургическое отделение ЦРБ с неопределённым  диагнозом, где  лечили только от боли, ещё не имея представления о болезни. Пролежала больная в стационаре почти месяц, но  никаких изменений в её состоянии и никаких улучшений не отмечалось. Клинические проявления только нарастали и всё настойчивее давали о себе знать. Таких не ясных больных нужно смотреть в динамике, и особенно невропатологу. Такое в неврологии часто бывает, когда при первом осмотре в самом начале заболевания неврологическая картина нулевая или очень скудная, на которой диагноза не построишь, а через пару недель вполне сформированная. Больше всего это относится, например, к рассеянному склерозу с «хамелеонским» течением или к спинальной опухоли. Хорошо, что собрался консилиум врачей. Главный невропатолог, опыта которой не занимать, всё-таки человек предпенсионного возраста и соответствующим стажем, к этому времени находит скудную неврологическую симптоматику, позволявшей думать об опухоли спинного мозга. Проведённая диагностическая спинномозговая пункция диагноз спинальной опухоли подтвердила, в связи с чем больная была направлена на госпитализацию в нейрохирургическое отделение областной больницы, где успешно оперирована, так как опухоль оказалась доброкачественной. Этот случай запомнился мне надолго, и выводы, конечно, сделал для себя. Пациентка с неуравновешенной нервной системой своим неадекватным поведением провоцировала меня на «негатив», и я разобрался с ней лишь наполовину, доказав, что у неё нет самого «радикулита», в котором она почему-то была уверена, и с этим, наверняка, пришла к врачу, а поставить основной правильный диагноз, очевидно, на тот момент у меня не было необходимого опыта и знаний, и, что совсем не исключается, на тот момент вполне возможно, не было самой клиники, поскольку доброкачественная опухоль медленно растёт и долго себя ничем не проявляет, а иногда дебютирует под маской «радикулита».  И потом это было на первом году моей деятельности как врача, которому всё прощается авансом, так как только ума набирается. Всё познаётся в процессе,  в сравнении и с опытом. Трудно даже представить, чем бы это могло закончиться, если б я пошел у неё на поводу и назначил по её просьбе физиопроцедуры, которые привели бы, скорее всего, к перерождению доброкачественной в злокачественную опухоль. Увы, такое тоже бывает. Тогда мне как врачу грош цена в базарный день. В данном случае, если я и не помог больной, то уж во всяком случае «не навредил», что тоже согласуется с клятвой Гиппократа. Хотя трудно сказать, что я не помог больной, если благодаря мне, она была госпитализирована в стационар для дальнейшего обследования и успешного лечения.  В другом случае не мог сразу установить правильный диагноз из-за своей невнимательности и дефицита времени, что врачу в любом случае не-простительно. В тот день, собственно как и обычно, на приеме было много больных, а тут ещё без всякого и без очереди по «скорой» подвезли женщину из гинекологического отделения горбольницы, которая своим неадекватным поведением нарушила весь мой приём и вызвала ажиотаж среди моих больных, ожидающих своей очереди в коридоре. Всем же не терпится приняться в первую очередь. Кроме того, сама больная вела себя неадекватно, вызывающе, всё её раздражало, и всех она раздражала. Ей и это не так, и то не так. Одним словом, «истеричка», с которой трудно было найти контакт. «Не мой контингент, больше относится к епархии психиатров»,-подумал тогда я. При поверхностном осмотре скандальной пациентки, кроме махровой неврастении, ничего я не выставил. Только нервы всем потрепала и время на неё зря потратил. В общем, у меня после неё один «негатив» остался. Тем не менее в истории болезни, кроме диагноза, прописал адекватное лечение, имея в виду транквилизаторы, как мне тогда казалось. Не давала она покоя и в своём отделении. Однако, поскольку больной, несмотря на лечение транквилизаторами, не становилось лучше, и вела себя всё отвратительней, что медики не знали что с ней делать, через неделю к ней снова вызвали невропатолога, но уже из стационара Антонину Васильевну для повторной консультации, которая заподозрила менингит, в связи с чем больную перевели в нервное отделение. Здесь мнение неврологов несколько разошлось в ином плане. Как больную «тяжелую» и не очень ясную, обе пожилые дамы «спихнули» её ко мне в палату. Мол, там, в поликлинике, не разобрался, не было времени, теперь его будет достаточно, чтобы разобраться с больной. И я разобрался. По течению заболевания, по клинике, анализу крови и ликвору, отсутствию терапевтического эффекта от лечения, я выставил больной менингит туберкулёзного происхождения. Другие врачи, в том числе и заведующая Антонина, считали по-другому. Зная причину, можно правильно лечить. Это аксиома. Антонина настаивала на банальном менингите, я- на туберкулёзном. Ей очень не хотелось признавать, что в отделении находится «туберкулёзница». В результате специфического этиологического лечения больная не получала из-за врачебных недоразумений, а время было потеряно, хотя несколько спинномозговых пункций с введением антибиотиков всё же я успел сделать. Когда стало очевидным, что помочь ей уже нельзя, больную всё-таки отправили в туберкулёзную больницу в область, но было слишком поздно. Через три дня она умерла. В данном случае, скорее всего, что в день первичного осмотра мной пациентки в поликлинике, клиника менингита только созревала, и не было даже характерных жалоб, хотя бы той же постоянной мучительной головной боли, характерной при менингите, кроме повышенной раздражительности, нарушении сна при нормальной температуре. Менингит без повышения температуры тоже не бывает. Меня успокаивало лишь то, что больная лежит в стационаре, находится под врачебным  наблюдением, и при случае можно осмотреть её ещё раз в динамике через несколько дней. Так оно и вышло. Разумеется, ничто не может служить оправданием для врачей, что диагноз не был поставлен правильно и не вовремя. Это факт. Кстати сказать, туберкулёзный менингит очень трудно поддаётся  лечению, и я не знаю такого случая, чтобы  больные с подобным диагнозом выжили в условиях ЦРБ. Может лет через двадцать в этом плане всё изменится. Наука, слава богу, на месте не стоит.
Всем потенциальным автолюбителям рекомендую, прежде чем покупать автомобиль, желательно сначала приобрести гараж. Это логично и практично. У меня всё получилось наоборот. О гараже и думать не мог, поскольку автомобиль приобрёл спонтанно, совсем об этом не думая в ближайшей перспективе. Мой «Запорожец» всё время стоял на площадке перед моим подъездом и я наблюдал за ним из окна своего шестого этажа нового высотного дома, каких в городе на тот момент и было всего два. Летом один или с семьёй ездил за грибами. Все грибные места в округе были мне  знакомы. Если надо было собрать «лисичек», то ехал через понтонный мост на другую сторону Оки в направлении Навашино, если нужны были грибы «белые», то отправлялся в сторону Малышева или  Меленок. Конечно, я не заядлый «грибник», сами грибы, как продукт питания,  мало интересовали меня.
Важно было время проводить в лесу, а не в загазованном городе, то есть был важен  сам процесс, да  и выходной день незаметно пролетал. К тому же,  собранные грибы чаще пропадали зря, так как всё зависело от настроения супруги и наших с ней отношений. Моей «консервной банке» марки «Запорожец» часто доставалось. То бывший  хозяин- полудебил в один день втихаря в ночное время снял передний регистрационный номер, то в другой день также по-хулигански проколол сразу два колеса, и всё потому, что пытался получить с меня долг через две недели после продажи машины, вместо  трёх месяцев, как написано в расписке, ссылаясь на то, что решил внезапно уехать из этого города, хотя в действительности никуда не собирался переезжать. На то он и дебил, чтобы поступать неадекватно и придумывать глупые штучки, и «откалывать» дешевые номера. Это я понял немного позднее. Иначе я бы и не связывался с этим «придурком». Если для него это не имеет значения, то для меня было принципиально важно. От того, что он якобы собрался куда-то переезжать, деньги у меня раньше не появятся. К чему тогда пишут расписки, продумывая всё наперёд, если даже суд был бы на моей стороне в случае чего.  Не понимать и поступать так как он могут только дебилы. Поразительная логика. В то время как этот «чудак» под покровом темноты приходит к моему дому, прокалывает мне колёса и снимает номера с машины, его жена, видимо, не в курсе всего этого, пользуясь таким знакомством, просит меня посмотреть их полугодовалого ребёнка. Мне чертовски не хотелось этого делать, но молодой мамаше и ребёнку, по профессиональным соображениям и морали старика Гиппократа, отказать я не мог. Врач всегда должен оставаться врачом при любых обстоятельствах, для этого и присягу принимал. Пришлось ребёнка осматривать у них на  дому, хоть я не педиатр, причем совершенно бесплатно и в своё личное время. Я не детский врач, но то что у младенца олигофрения, не вызывало никаких сомнений, о чем вынужден был поставить молодую мамашу в известность, и от кого унаследовал,  тоже скрывать не стал. Конечно, от отца, этого «придурка». От кого же ещё? У него диагноз на лице отпечатан ещё с детства. Странно, почему об этом ему никто не говорил. Тем более что от такого «типа» ожидать можно чего угодно не только в быту, но и в трудовом коллективе. Однажды получилась очень забавная картина с этим «Запорожцем», и не без вмешательства этого «придурка». Утром я собрался на работу. Была великолепная погода, как и хорошее настроение. Спускаюсь  к машине, ничего не подозревая, сажусь в свой «лимузин» и выезжаю со двора на главную дорогу по улице Войкова  в направлении к ЦРБ. Проехав полсотни метров, что-то чувствую нелады с управлением, не пойму только в чем дело. Ещё вчера с «авто» всё было в порядке. По дороге замечаю приятеля, коллегу окулиста Леонида, шагающего по тротуару справа, и предлагаю ему, подавая сигналы, прокатиться со мной, так как ему по пути, туда же на работу, куда и мне. Он подсаживается, и мы едем дальше. Быстрее ехать не получается, как ни стараюсь, а хотелось продемонстрировать коллеге, что эта не такая уж плохая машина, как всем кажется, хоть и «горбатая». Наконец, мы заехали на территорию больницы, остановился я у спецкорпуса, где мы с Леонидом работаем только в разных отделениях, и осмотрелся. Какое было наше удивление, что мы доехали на двух колёсах, два других были спущены до основания. Настроение в один миг изменилось до  паршивого, полдня пришлось заниматься колёсами, а не больными. Чьих это рук дело, у меня не вызывало сомнений. Было даже желание вернуть эту «консервную банку» бывшему хозяину, но с дебилом разговаривать невозможно, нет смысла. Деньги-то он никогда не вернёт. В тот момент поставить мне автомобиль в более безопасное место было просто некуда. Так и оставлял на площадке под окном. Как-то три дня не подходил к машине, не было в этом необходимости, да и с погодой не везло, шли дожди. Из окна шестого этажа посмотрю, автомобиль вроде на месте, ну, и ладно. На четвёртый день, направляясь на работу, подхожу к машине посмотреть всё ли в порядке, и вижу, что дверца слева чуть приоткрыта. От любопытства я заглянул в салон,  а приёмника с приставкой нет. Это уже работа воришки. Градус настроения сразу понизился до критического уровня. Так что одни неприятности с этой машиной и одни убытки. Брать автомобиль без гаража большая ошибка, которая потом дорого обойдётся.  Ездить меня на «Запорожце» никто не учил. Сначала пробовал ездить по территории больницы по выходным методом проб и ошибок. Там в такие дни никто не мешал, и постороннего транспорта не бывало, редко когда «скорая» проедет мимо. Потом выезжал загород в сторону деревни Ковардиц в чистое поле, где вообще никого не бывает, и находилось  подобие автодрома. И только затем отважился ездить по городу. Однако чтобы почувствовать себя настоящим «водилой», нужно испытать себя в большом городе в реальной обстановке. И я рискнул отправиться в Москву на своём «Запорожце», несмотря ни на что. После столицы, поколесив по кольцевой и переулкам Москвы, уже ничего не должно быть страшного. Первоначально у меня было большое желание доехать до своего общежития на Пироговке и повидаться с другом Шафиком, узнать заодно, женился ли он на свой «Зухре». Но это оказалось невозможно. Для этого, как минимум, надо хорошо знать Москву. На одном из перекрёстков сделал поворот за такси, и тут же притормозил меня гаишник. Выясняется, что таксисту можно было повернуть в ту сторону, мне нельзя. Откуда мне про это знать? Гаишник со мной много не разговаривал, сделал хладнокровно по привычке прокол в водительском удостоверении и отпустил. После такого «прокола» уже не до Пироговки. Куда дальше? Надо выбираться из центра города, там кругом посты ГАИ. Выезжаю на кольцевую. Расстояния-то не Муромские, всего не учтёшь. Смотрю, стрелка на панели показывает, что бензин на исходе, а канистрой с бензином, как это делают опытные автолюбители,  обзавестись сразу не додумался. Где ближайшая автозаправка, тоже неизвестно. И спросить не у кого. Все спешат и ничего не знают. Господи, доехать только бы до первого поста ГАИ, наверняка, там подскажут. Впереди, в  метрах ста от себя, я заметил пост ГАИ и стал постепенно перестраиваться, и приближаться к «гаишнику». Как говорится, «на ловца и зверь бежит». Тот, видя, что я нарушаю движение и тем самым создаю угрозу аварийной ситуации на дороге, сам жезлом показывает, чтобы я остановился и свернул к нему для объяснений. Я остановился рядом с ним и, по выходе из машины, стал объяснять, что намеренно искал пост ГАИ для того, чтоб объяснить свою ситуацию с бензином и узнать, как проще доехать до ближайшей АЗС. Он в свою очередь, особо меня не слушая, предъявил претензии, что я создал своим неуклюжим маневрированием аварийную ситуацию на проезжей части и мне следует проколоть вторую дырку в удостоверении. «Два прокола в один день это уж слишком,- подумал я.-Вот так ситуация?! И зачем я только приехал в Москву на своём «диназаврике»?»  Мне пришлось сказать, что в Москве давно не был, а на автомобиле оказался первый раз в большом городе, что когда-то учился здесь, и чертовски захотелось вспомнить студенческие годы. Собственно, только для этого и приехал в столицу, ностальгия замучила, уверял я столичного гаишника из «деревенских». Едут же некоторые за туманом и за запахом тайги. Почему мне нельзя заглянуть в недавнее прошлое?  Мои доводы, кажется, подействовали на психику собеседника в форме.
-А чего в Москву-то приехали?- спрашивает упитанный гаишник, видимо, родом из деревенских.
-Да за этой самой ностальгией и приехал, -говорю ему, чтобы ничего он не понял и лишних вопросов больше не задавал.
-А вы что заканчивали в Москве? - вдруг спросил гаишник, мужчина средних лет со склонностью к полноте и выделявшимся  вперёд животом.
-Первый мед. имени Сеченова, -говорю ему, так отчаявшись, уже рассчитывая на неизбежный второй прокол, и намекая, что с техникой у меня не очень.
-Слыхал про такой институт. Известный. Это тот, что на Пироговке?
-Тот самый, -подтверждаю я.
-И какой вы врач? - всё допытывался человек с полосатой палкой в руке, как будто ему больше делать нечего на этом посту.
-Невропатолог, а что?- говорю ему.
-Что вы говорите? - вдруг заметно оживился гаишник. - Ну-ка, давайте-ка отойдём в сторонку. У меня к вам есть вопросы как к специалисту, если не возражаете, конечно.
-Это, пожалуйста, -я тоже вздохнул с облегчением, переводя разговор на другую тему в надежде, что всё обойдётся, по крайней мере без второго прокола.
-У меня проблемы с головой, -говорит гаишник. -Головные боли замучили...
«Ну, это я и так вижу»,- подумал я. Про его головные боли мы проговорили минут двадцать. Затем, дав ему немало полезных консультаций, мы по-дружески попрощались. Он показал жестами с полосатой палкой  в руке как удобней добраться до ближайшей заправки, но штраф, хоть и  небольшой, всё-таки  с меня содрал, будучи уверенным, что медицина у нас абсолютно бесплатная.  Конечно, это лучше, чем «прокол» в техталоне. И на том «спасибо». Из всех полезных рекомендаций, которые я дал доброму «гаишнику», я не сказал самого главного, а именно; «пить надо меньше, да заняться физкультурой по укреплению брюшного пресса, дабы свой живот не распускать за пределы разумного». Хорошо, что я  оказался в щекотливой ситуации доктором вообще, и нужным специалистом  в частности, а то второго «прокола» мне не избежать. С тех пор на личном транспорте в Москве я не появлялся. Ещё пару таких «проколов» в техталоне, и отправят меня на переподготовку с экзаменом. Мне это надо? Но каждое лето, будучи в отпуске, я подъезжал на своём «Запорожце» к Москве, останавливался за двести метров  от первого столичного поста ГАИ, у посадки оставлял  свой автомобиль, приходил на автобусную остановку, садился сначала в автобус до метро, а затем в метро до станции «Площадь Революции». После двух-трёх часов беготни по  Гуму и Цуму с покупками  возвращался в обратном порядке к своей «тачке» у поста ГАИ. К вечеру был уже дома в Муроме. Через полтора года «консервную банку» свою продал и взял тоже с рук, но более современный «Запорожец», у «горбатого» что-то с карбюратором было не в порядке, да и вид инвалидного транспорта, для меня уже несолидно. К этому времени один приятель, из числа моих бывших пациентов, временно предоставил свой небольшой сарайчик, который у него пустовал, под гараж недалеко от ЦРБ, куда с трудом вмещался мой автотранспорт, а гораздо позднее свой железный гараж предоставил мне приятель Александр Петрович, коммерческий директор завода. На нём иногда в летний период сразу после работы, не заезжая домой, я выезжал в лес на природу и снимал напряжение, и усталость. В машине предусмотрительно, так , на всякий случай, всегда была раскладушка и палатка. Однажды, также после работы, уехал в сторону Малышева к реке Ушна и обосновался в лесу неподалёку от пионерского лагеря. Не торопясь «разбил» двухместную палатку, провёл к ней свет от аккумулятора, разложил раскладушку и размечтался отдохнуть как Робинзон Крузо на необитаемом острове. Конечно, с кем-нибудь вдвоём было бы интересней провести ночь в лесу, но мне  хотелось  испытать себя на прочность, пересилить чувство страха, свойственное каждому нормальному человеку. Что ни говори, а переночевать в лесу одному не каждому дано. Но в палатке уснуть так и не смог. Ночью в лесу такая тишина, что падение сосновой шишки с большой высоты воспринимается  как нечто тревожное и опасное, а если ещё раздастся треск  сухого дерева от ветра, то, наверняка, покажется такое, как будто что-то  или кто-то подкрадывается: может дикий кабан или волчица голодная, а может, того хуже, скрывающийся от наказания вор- реци-дивист или, сбежавший  из армии, дезертир с автоматом Калашникова. У трусливого человека  фантазия в этом плане  богатая, к тому же  у страха глаза велики. Вообще, решил лучше и понадёжней будет, если я  переночую  в закрытой машине. Всё,  слава богу, обошлось. В следующий раз спать буду непременно в палатке, и может не один. А вообще с этим «Запорожцем», особенно с «консервной банкой», будь он неладным, одни неприятности. Может подвести в любой момент из-за несовершенного и примитивного карбюратора и быстро нагреваемого двигателя. Нередко бывало, что из-за него глох мотор на самой дороге, а то прямо на перекрёстке. Приходилось тут же снимать карбюратор, продувать, перебирать его по частям, снова собирать. Сначала на это уходило полчаса, затем, через месяц или два, наловчился и достаточно было пятнадцати минут. Однажды  в выходной поехал в Ковардицы. Это километров пять от Мурома. Туда  по воскресеньям в хорошую погоду  съезжалось немало горожан и местного населения. Отдыхающих привлекал Ковардицкий лес и пруд в самом лесу. Вода в пруду не ахти какая, но за неимением лучшего годилась и эта. Только не для меня. Я же знал, что в обычные дни сюда приезжают автолюбители из города специально мыть свои «авто». Как в такой воде можно купаться? В этот раз я остановился недалеко от берега среди деревьев. Знакомых не было, и я загорал, раздевшись до пояса, в гордом одиночестве, время от времени покуривая сигареты «Ява». После шести вечера многие стали разъезжаться по домам. Засобирался и я. Стал заводить двигатель,  а он  никак не заводился. Вроде и карбюратор перебрал и продул, но мотор не заводился. А народу в лесу становилось всё меньше и меньше. Что делать? Надо хотя бы выехать из самого леса ближе к трассе. Подошли двое мужчин и поинтересовались, не нужна ли помощь. Похоже, они знали меня, может из числа моих пациентов. Подошли они вовремя. Тоже пытались завести двигатель, но напрасно. Единственно, чем они могли помочь, так это выкатить автомобиль из леса на просёлочную дорогу, идущую параллельно трассе, за что им большое спасибо. Уже на просёлочной дороге и без них я снова попытался разобраться с карбюратором, но так ничего не получилось. Как назло и мимо уже мало кто проезжал по трассе, а была идея добраться до города на буксире. На улице уже смер-калось, через час-полтора будет темнеть. А до города километров пять. Было два варианта выхода из создавшегося положения. Либо смириться с этим и переночевать в самой машине посреди дороги, что совсем небезопасно, либо оставить транспорт на  дороге, а самому пешком  отправиться домой  и утром вернуться  на «Жигулях» друга Владимира, который меня и отбуксирует  домой. Оба варианта рискованны. Во втором случае может быть такое, что, когда утром мы приедем, «Запорожца» могло и не оказаться на месте или от него могли остаться только «рожки да ножки». И всё же я решил переночевать дома в чистой постели, а с автомобилем будь что будет. Когда утром мы с Владимиром выехали в сторону Ковардиц, он говорил, что от этого «Запорожца» и след простыл, мол, напрасно едем. Какое же было наше удивление, когда, подъезжая к месту назначения, нас ждал наш автомобиль в целостности и сохранности. Мы не стали снова выяснять причины неисправности, прицепили «Запорожец» к «Жигулёнку» и благополучно укатили в город. В этой истории меня больше всего  удивило то, что автомобиль  оказался на месте и его не разобрали на запчасти.
Моя супруга заочно училась в химико-технологическом институте в Москве. В её учебные дела я никогда не вникал. Помню, в одну сессию, когда она не работала, дал ей достаточно денег, чтобы  спокойно жить и сдавать  свою сессию в течение двух-трёх недель. Однако, через дней пять она вернулась; и сессию не сдала, и без денег. Я даже не допытывался, что произошло, поэтому неудивительно, что при таком отношении к учебе  некоторые курсы она повторяла. Такое у нас советское  заочное образование, что можно готовить специалистов, обучаясь десять лет вместо пяти. Нигде, ни в какой стране  мира такого не увидишь. Зато какие будут «специалисты» потом? Интересно, что за «специалисты» из таких вот «студентов» выходят? Кому выгодно такое количество специалистов в ущерб качеству? Та сессия осложнялась  ещё тем, что  накануне  надо было куда-то определить маленькую дочь. Вариантов  не было. Решено было отправить её к родителям жены в Ефремов. Наверно  для меня  было бы проще  посадить их в поезд, а там как-нибудь доберутся. Но ехать нужно в любом случае через Москву с пересадками на Павелецком вокзале, одним из худших вокзалов в столице на тот момент. Для ребёнка это очень тяжело. И я рискнул  предложить поехать в Ефремов на нашей машине, совсем не задумываясь о её техническом состоянии. Так и решили, рассчитывая сэкономить на билетах и на времени. Так как в «Запорожце»  охладительная система не ахти какая и мотор быстро  перегревается, решили выехать из Мурома в ночное время; прохладно и трасса свободная. Выехали в девять вечера. Начинало смеркаться. Проехали километров пять от города, как вдруг забарахлил приёмник в машине. А без него скучновато в дальней дороге. Пришлось съехать на обочину, выйти из машины и посмотреть, что там с наружной антенной приключилось. Без музыки  в такую даль отправляться тоже не интересно и скучно. Подёргал я антенну вверх-вниз, чуть удлинил. К счастью, ничего серьёзного не случилось и приёмник снова заработал. На волне «Маяка» звучала  трогательная лирическая  мелодия Марка Фрадкина  «Случайный вальс». Под эту мелодию со словами: «Хоть я с вами совсем не знаком  и далёко отсюда мой дом... Так скажите хоть слово, сам не знаю о чем...», очень приятно крутить «баранку», совсем не замечаешь, как мимо проскакивают километры. Но в данный момент, как только я  выехал на проезжую часть, почувствовал, что машина, как ретивая лошадь, вышла из-под контроля и не поддаётся  управлению, и тянет всё куда-то вправо. Такое у меня уже было, когда «оболтус», у которого  покупал автомобиль, проколол мне сразу два колеса.  Вот невезение. Не одно, так другое. Ещё из города, практически, не выехали, а одна неудача следует за другой. Видимо, какие-то потусторонние силы не хотели такого ночного путешествия и предупреждали о чем-то худшем.
-Неужели колесо?  - вслух произнёс я.
-Что, колесо спущено? - переспросила жена.
-Похоже, - почти не сомневаясь, соглашаюсь с ней, но уже в другом настроении.
Пришлось мне остановиться и прижаться к обочине.  Я внимательно обошёл вокруг машины. Так и есть. Правое заднее колесо спущено. Только этого мне и не хватало. Скорее всего, прокололся на этой обочине. У меня и так в левой передней шине торчала приличная грыжа из камеры. Считай, «запаски» уже у меня  нет, а впереди семьсот километров, и быстро перегревающийся двигатель. И надо же было остановиться мне именно в том месте, где нас поджидал коварный гвоздь. Говорят, женщина на корабле к несчастью. Похоже, и в моём «Запорожце» тоже. Любой бывалый шофер не рискнул бы дальше ехать на ночь глядя, но я же непрофессионал, последствий особых не предвижу, как-то не приходилось мне раньше бывать в подобных переделках. И потом возвращаться - плохая примета. Поставил «запаску» и «полный вперёд». Если наткнёмся на гвоздь, а это может случиться в любую минуту, ехать больше будет не на чем.  Что делать? Решили, как В. Чапаев, только вперёд. Позади Муром, Судогда, Владимир, Киржач. Дальше московская область. Каждый час приходилось останавливаться из-за перегрева мотора. «Мои» давно спят, да так сладко, что и самому захотелось. А времени три часа ночи. Часик можно покемарить. Проехав столицу, обнаружил, что грыжа на переднем колесе увеличилась до таких размеров, что ехать дальше просто нельзя, иначе так недалеко до аварии. По трассе как назло ни одной шиноремонтной мастерской. Такие у нас дороги в стране без сферы услуг; ни стоянок для отдыха, ни придорожных закусочных, ни пунктов медицинской помощи, ни ремонтных мастерских. Занялся устранением дефекта я сам, съехав на просторную обочину в тенёчек, рядом с лесополосой. Устранить грыжу полностью не получилось, но значительно уменьшил её в объёме. И это уже неплохо в создавшейся ситуации. Надолго ли? Я почувствовал большую усталость, поработав вместо автослесаря, теперь неплохо бы отдохнуть, да время подгоняло. Дочь продолжала спать как ни в чём не бывало. Выехали на Каширское шоссе. Половина пути уже позади, и на душе полегчало. Солнце стояло прямо над нами. Стало жарко. Мотор постоянно перегревался, из-за этого останавливаться теперь приходилось каждые полчаса. Это уже была не езда, а нервотрёпка. «Да, -вспомнил я, -поездом было бы спокойней и надёжней». Кто же знал. Выигрывая в одном, непременно проигрываем в другом. Закон противоречий и сохранения веществ. Очень хотелось пить. Чай, прихваченный с собой в термосе, давно закончился. Вдоль трассы ни колонки, ни колодца, ни закусочной, ни стоянки для отдыха. Одним словом, наши советско-русские дороги, никакого сервиса в пути. И как тут не вспомнить знаменитого русского писателя Н. Гоголя, вернее, о двух бедах в России. «Запорожец» не узнать. Всегда такой аккуратный и чистый,  сейчас он  выглядел,  как вшивая черепаха. Неловко было бы появиться в Ефремове перед роднёй супруги в таком грязном автомобиле. Слева от нас по движению показался небольшой водоём. Захотелось слегка помыть машину и заодно дать возможность отдохнуть двигателю. Освежив автомобиль и мотор, скоро выехали на Симферопольское шоссе. До Ефремова оставалось немногим более ста километров. Это уже ничто по сравнению с пройденным путём. Дочь крепко спала на заднем сидении. У развилки дорог мы не знали куда сворачивать. Никаких дорожных знаков, да и спросить не у кого.  Я-то впервые за рулём на этой трассе, а жена ничего не помнит, так как раньше она только автобусом добиралась в свой Ефремов, из которого мало что видно. Повернули  влево наобум. Через некоторое время супруга стала замечать, что дорога ей что-то незнакома. Похоже, свернули не туда. О чем раньше думала? Вот тебе и женщина на «корабле». Стал разворачиваться, но сделать это оказалось совсем нелегко. Дорога была узкой, а с обеих сторон её глубокий овраг, и так несколько километров наперёд. Надо было в любом случае развернуться в другую сторону, что оказалось совсем непросто. При попытке развернуться сходу, автомобиль стал поперёк дороги. Задние колёса постепенно спускались в овраг. Я нажал на все тормоза до упора, чтоб окончательно не сползти в овраг, тогда точно хана. Сижу, не шелохнувшись. Жене поручил осторожно выйти из машины, найти какой-нибудь булыжник и подложить под заднее или любое другое колесо. Как назло ничего подходящего на шоссе она не нашла. Положение катастрофическое. Медлить нельзя. Выскочить мне из машины и оставить спящую дочь одну, исключается. Вспомнил, что у «Запорожца» багажник спереди, в данный момент это единственное его преимущество, и тогда попросил супругу подойти к машине спереди, открыть капот и разыскать среди инструментов хотя бы молоток. Но она не знала даже как открывается багажник. Пришлось по ходу дела её обучать что к чему, но уже на повышенных тонах, так как каждая секунда дорога, а она элементарных вещей не знает, а ещё учится в «химико-технологическом» и тянется к высшему образованию. Капот всё никак не открывался. Стали оба нервничать, упрекать друг друга. Я же не могу двинуться с места. Наконец удалось открыть багажник,  и заветный спасительный молоток был в её руках. Подкладывать молоток под заднее колесо уже не было смысла, подложила под переднее с моей подсказки. Кажется, кое-как держимся. Ноги и руки затекли у меня от перенапряжения. Ребёнок продолжал беззаботно спать. Наконец с трудом развернулись в сторону Ефремова, откуда приближались к нам сплошные черные грозовые тучи, которых не обойти. Что ж мне так не везёт?! Одна беда не приходит одна. Получается точь -в- точь, как  у Д. Гранина  «Иду на грозу». Правильно говорят, женщина на корабле к несчастью, а такая, как моя  бестолковая супруга, к несчастью и в автомобиле, и причем вдвойне. Одна неприятность сменялась другой. Какие-то невидимые силы препятствовали моему продвижению в Ефремов. Ужасно хотелось пить. Чай у нас давно закончился. В дороге по пути заскочил в сельский продмаг, взял бутылку ситро «Дюшес». Пару глотков всё же пропустил, хотя всякий раз говорил себе: «ничего не бери в придорожных продуктовых, там всегда застарелый просроченный товар». Обнаглевшие продавщицы так и норовят избавиться от просроченного товара, всучив его случайному проезжему водителю, полагая, что, если даже и отравится, обратно не появится. Ситро было и вправду холодным и не первой свежести, потому продавщица и держала бутылку в холодильнике, чтоб не сразу обратили внимание на качество «газировки».  Вдруг непонятно откуда началась сильнейшая гроза. Часто сверкала молния, по страшному гремели раскаты грома, шел проливной дождь. Было даже страшновато, но меня беспокоила только дочь. Во время грозы находится в машине также опасно, особенно в движении, может так долбануть, что малым не покажется. Но куда деваться  на пустой трассе? Как маленькая Наталия поведёт себя? На удивление она была совершенно спокойна. Она как-то сказала мне; «когда ты за рулём, мне ничего не страшно». Это она сказала от недопонимания. Дочь думала, что в профессиональном плане я больше заядлый «водило», нежели врач. Однако, её доверие возлагало на меня дополнительную ответственность. Зато со мной что-то было нехорошо после этой бутылки. Я почувствовал необыкновенную слабость, озноб, головную боль, першение в горле, дискомфорт при глотании. Похоже, что у меня ангина, хотя раньше никогда ею не болел. Временами я вынужден останавливаться, откидывать кресло и принимать горизонтальное положение на несколько минут только для того, чтобы немного отдохнуть и снова продолжить движение вперёд. Я только думал, как бы не закружилась голова и не потерять сознание. До конечного пункта назначения оставалось ещё долгих девяносто километров. Нужно было торопиться, не теряя ни секунды.  Не хотелось вторую ночь подряд провести в дороге, да ещё под сопровождение грозы. Плохо, что жена, эта студентка-заочница, не умела водить автомобиль. А что она вообще может? В общем-то, ничего. Так что рассчитывать приходилось только на себя. Видимость на дороге из-за ливня значительно ухудшилась. По дороге редкий встречный транспорт мимо проезжал. Большинство машин, решив не рисковать, стояли с включенными фарами в ожидании окончания грозы. Видимость на дороге не превышала пяти метров. По всем канонам надо стоять и ждать, что и делали опытные «водилы». Я же не мог позволить такой роскоши. В любой момент я мог отключиться, а потому мы продолжали двигаться, да и мотор теперь не очень перегревался. Надо было использовать этот момент наиболее эффективно. Это было единственное преимущество в данной ситуации. Наконец с темнотой въехали в город.  Приехали к родителям жены совсем неожиданно, как снег на голову. Вместо приветствий я только спросил, где могу прилечь. Чувствовал себя скверно как никогда. Рот почти не открывался, глотать было больно, говорить не мог, нарастала дикая слабость, и знобило, как при малярии. «Скорую» беспокоить не стал, думал, что всё обойдётся. Но  в следующую ночь, в связи с ухудшением общего состояния здоровья и высокой температурой, пришлось её всё же вызвать. Сначала меня с диагнозом «паратонзиллярный абсцесс»  привезли в ЛОР отделение МСЧ завода «СК» имени Лебедева, основного и градообразующего химзавода в городе. Так я сам первоначально думал о таком диагнозе, и поэтому фельдшерица «скорой помощи» пошла у меня на поводу в отношении диагноза. В приёмном отделении посмотрел меня заспанный дежурный врач-терапевт, и с диагнозом «ангина» отправили в другой конец города, в инфекционное отделение ЦРБ. У меня оказалась самая ужасная из всех ангин, ангина Симановского, на фоне выраженной интоксикации. У меня была крайняя общая слабость от интоксикации и температуры, головокружение от низкого давления.  Шатало так, что меня вели под руки от санитарной машины до инфекционного корпуса. Первый раз в жизни мне кололи  пенициллин. Правда, на третий день от уколов я отказался, просил заменить таблетками. Как врачу мне пошли навстречу, заменили больные уколы на таблетки. За всё время однажды навестила меня Татьяна с тёщей. Через восемь дней всё было в порядке и я был выписан из больницы. И что меня дёрнуло приехать в этот Ефремов? Чтобы впервые заболеть ангиной? Всё-таки лучшего транспорта, чем железная дорога, ещё не придумали. Едешь себе без всяких забот в комфортных условиях, и чай принесут, и ресторан на колёсах рядом, да и туалет рядом и впечатлений полно.Что ещё надо!? Оставалось время поближе познакомиться с городом, который мне не понравился с самого начала. О том же говорили сами горожане; вонючий, загазованный, неприглядный городишко. Нет ни одного капитального здания, ни одного памятника архитектуры более или менее приличного, кроме гипсовых школьников в небольшом городском парке, как и у всех других провинциальных городках по всей стране. Мусорные свалки  по городу растут как грибы после дождя. Говорят, проводники поездов, проезжая мимо этого города, безошибочно, по одному только специфическому запаху химзаводов, угадывают, какой город проезжают. Никогда не жил бы в таком отвратительном городишке. Во многих провинциальных городах мне приходилось бывать, но хуже этого  я не видел. И это родина моей супруги. Неудивительно, что будущая супруга, как и многие другие её сверстницы, «сбежала» из родного города, хотя это была не единственная причина её «побега».  Стоило мне шесть лет прожить в столице, чтобы встретить непонятно кого из такого заштатного неприглядного городка. Один запах чего стоит, сплошная химия. Очевидно, поэтому она и подалась на «химика». Ещё бы, в таком маленьком городишке больше трёх крупных химзаводов. Да и в городе можно встретить немало уголовников, у которых   на лбу написано, кто  они такие. Куда как ни сюда обычно отправляют на «химию» многих осужденных. Довольно скоро город мне наскучил и я отправился в обратный путь. Спешить было уже некуда, и отвечать уже было не за кого. К тому же тесть, трудяга-мужик и учитель по труду, за это время,  пока я лежал в больнице, отремонтировал «запаску», а аварийное колесо с грыжей тоже привёл в порядок. В Москву я не заезжал умышленно, проехал мимо от греха подальше. Приключений с меня достаточно, как и одного прокола в техталоне. Да и торопиться  уже не было никакой необходимости. Проезжая Киржач, остановился у места гибели первого космонавта Юрия Гагарина и его друга, и напарника, командира авиационного полка, героя Советского Союза, полковника Владимира Серёгина, разбившихся в результате авиационной катастрофы при загадочных обстоятельствах в конце марта 1968года. Отдав должное героям страны, и почтив их память минутой молчания, я двинулся дальше. Проезжая мимо маленького поселения, надумал помыть машину и заодно водой из ведра охладить двигатель. Прихватив с собой резиновое ведро, вошел в один пустой дворик. Там никого не было, но бочка с дождевой  водой стояла переполненная. Создавалось такое впечатление, а не прошла ли здесь холера, и что все вымерли. И только я стал зачерпывать воду своим ведром,  как показались два цыганёнка, непонятно откуда появившиеся, словно из-под земли. Теперь понятно, куда я попал. Узнав, что я хочу, и для чего мне нужна вода, они спросили: «а монета будет?» Цыгане с детства без этого не могут, чтобы не клянчить денежку. Дал им по монете и направился к своей  машине. Неожиданно их стало намного больше, высыпали как из муравейника. Они окружили меня со всех сторон у автомобиля. Самому старшему из них лет двенадцать. Все такие наглые, так и тянут руки ко мне с растопыренными пальцами.
-Дядя, давай помою машину, -говорит  старший из них.
-Хочешь заработать? - спрашиваю его «черномазого».
-Ага.
-Что честно заработать хочешь, правильно делаешь. Вот за это держи монету.
Вручил ему серебристую совсем как новенькую монетку. Остальные тоже напористо тянули руки и нагло выпрашивали. Всё, что звенело в карманах, раздал. Смотрю, дело на этом не ограничивается, и я проехал на километр вперёд подальше от них. Там спокойно занялся своими делами. Не хотелось возвращаться в Муром на грязной машине. Попутчиков, которые «голосовали» по дороге, брать не любил. От них одни неприятности в дороге. И на бензин не заработаешь, и свободу теряешь, приспосабливаясь к их пожеланиям и капризам; то форточку следует прикрыть, а то сквозит, то хорошо бы в салоне не курить, а то мне ещё чего захочется, чего им не хочется. Независимость и свобода дороже всего. В общем, домой добрался благополучно без рандеву с «любимыми» гаишниками. Так закончилась моя Одиссея: «Муром-Москва-Ефремов» и обратно. Почти сразу после отпуска пришла путёвка на выездной месячный цикл усовершенствования во Владимир. Областной невропатолог Владимир Иванович хотел, чтобы на этот цикл приехал самый молодой из всех врачей в Муроме, коим я и был. Нашу заведующую Антонину Владимир Иванович, как и я, терпеть не мог, наверно было из-за чего,  как и были свои для того причины, поэтому сам в Муром, практически, не приезжал. Во Владимир на учебу поехал всё же я, как бы Антонине этого не хотелось. Видать, она хотела поехать сама на старости лет как бы в последний раз перед уходом на пенсию, или отправить свою подругу Екатерину, у которой не было никакой категории. Но получилось так, как получилось. Зря что ли говорят, «молодым везде у нас дорога». Лекции читали московские профессора из ЦИУ врачей; академик Петелин- завкафедрой, профессор Севастьянова, доценты Фокин, Смирнов. Проживал я в каком-то общежитии для офицеров недалеко от психбольницы, в районе улицы Фрунзенкой. По соседству, в одном больничном дворе, с психбольницей находилось неврологическое отделение областной больницы. На этой же территории в отдельном административном корпусе находился конференц-зал от психбольницы, в котором проходили все занятия и лекции. Это небольшое  одноэтажное  здание стояло особняком при входе на территорию больницы по Фрунзенской улице. Рядом с общежитием располагалась неплохая по меркам области столовая, тоже для военнослужащих. Там случайно встретился с сослуживцем по срочной службе рядовым Нестеренко. Он служил во взводе связи и  частенько обращался  в санчасть по поводу грибкового заболевания стоп. Сам он, оказывается, москвич, а во Владимире в командировке, как и я. Всегда приятно встретить на гражданке того,  с кем служил  в одной роте или в одном батальоне независимо от того,  был ты начальником для него или подчиненным. Армия никогда не забывается, и всегда есть о чем вспомнить молодые годы во время  службы в армии. Он  был удивлён и рад, что я всё-таки стал врачом, приглашал к себе в гости в Москву, гарантировал комнату в моё распоряжение на неопределённое время. Обменялись адресами. О том, что провёл время во Владимире, не пожалел. Много узнал нового, интересного. Почувствовал даже какую-то уверенность в профессиональном плане, а кроме того, и, пожалуй, это самое главное, хорошо отдохнул от всех, кого не хотелось подольше видеть. Это в первую очередь относиться к супруге,  а также пожилым  «дамам» из отделения.  Возвращался в Муром словно с курорта. На улице май месяц. Уже позади все майские праздники. Энергии и желания работать хоть отбавляй. В быту у меня всё как прежде. В отношении расширения квартиры ничего не слышно. Прошло почти четыре года  с тех пор вместо трёх, если следовать народной мудрости  «обещанного три года ждут». За это время, наконец, сменился бессменный и «непотопляемый» главный врач ЦРБ Александр Яковлевич. Он ушел на пенсию, но продолжал трудиться в оргметодотделе поближе к своей тайно любимой сотруднице. Он давно присмотрел, а может даже специально приберёг, для себя тёплое место рядом с пассией, которая через несколько лет, не без его помощи, становится главврачом, то есть, как бы поменялись местами. Значит, было за что. Хотя в его положении, пенсионеру и инвалиду ВОВ, пора бы потрудиться на своих «шести сотках» в свободном режиме. Вот на что способен служебный роман. А ещё говорят З.Фрейд в подобных делах  ни при чем. Я бы так не сказал, тем более что это касалось и сильных мира сего. Небезгрешными оказывались и диктаторы Ленин, Сталин, Гитлер  и Президенты США Кеннеди, Клинтон, принцы и премьеры, и даже Генсеки.  И всюду тот же Фрейд. Вот такие-то дела, что уж говорить о простых смертных.   С него, как и с нового главного врача, какой спрос, как с гуся вода. Один уже ничего не может, другой ещё ничего не может, кроме пустых обещаний. Говорили мне умные люди тогда, не соглашайся на «однокомнатную», если по закону положено две комнаты. Им бы только всунуть куда-нибудь человека, а там хоть трава не расти. А я им по своей наивности поверил. Всё же плохо быть нынче слишком порядочным и доверчивым, из-за этого всюду оказываешься в «дураках». Не зря же говорят; «простота, хуже воровства». Ужасная на Руси эта плебейская привычка верить вышестоящему по служебной лестнице. Так много от неё вреда.  В апреле дали на ЦРБ всего пять квартир, и все давно распределены. Меня снова обошли. Тут ещё супруга, будь она неладная, то и дело пилит как пила «Дружба»; «всем дают, только не тебе. Что толку от того, что ты, говорят, хороший врач». Вот наивная? Как будто не знает, что квартиры и всякие поощрения дают не лучшим врачам, а самым наглым, конфликтным и менее профессиональным, вроде той старой девы Екатерины из нервного отделения. Конечно, для формы сходил к  новому главврачу, думал, что-то путное услышу. Тот уверял и лишь оправдывался, что квартир выделили значительно меньше, чем предполагалось, и на это у города были свои веские причины. Два десятка квартир горисполком вынужден был отдал «мостовикам». Городу крайне было важно построить понтонный мост через Оку, соединяющий две соседние области. Зная важность для города объекта, они поставили  властям трудное условие: хотите мост-обеспечьте квартирами наших сотрудников. Городу пришлось пойти на это. Квартиры муромлянам урезали под самый корешок. Мост-то, конечно, неплохо, но слово своё надо держать при любых ситуациях. Квартиры всё же выделили в ограниченном количестве, только надо было их справедливо распределить. Сегодня мост явился причиной, завтра будет другой важный объект в городе сдаваться в эксплуатацию. Тем более со мной, как говорят космонавты, была ситуация нештатной, с какой стороны не посмотри. Я же приехал в Муром по зову сердца, а не по принудиловке, как все остальные. Такие поступки необходимо приветствовать. В подобной обстановке кто-то же должен сдержать слово. «Единожды солгавший, кто ж тебе поверит»,  гласит народная мудрость. Мне ничего не оставалось, как адекватно отреагировать на всю эту неразбериху, иначе вообще перестанут тебя замечать и сотрут в порошок, и написать заявление на увольнение, тем более что положенные три года  по закону, я отработал честно. Главврач явно не ожидал  такого от меня. Он вызвал  мою начальницу  Антонину Васильевну и убедительно просил её уговорить меня забрать заявление и зайти к нему для беседы, не понимая того, что она для меня давно уже не авторитет. Тем не менее две недели заведующая отделением Антонина уговаривала меня не делать этого и зайти к «главному». К «главному» на бессмысленные посиделки я, естественно, не пошел, чего впустую «торговаться» и зря время терять. Меня удивляло лишь одно, что все уговаривали не уезжать, но никто ничего не мог мне предложить по моей жилищной проблеме. А из-за неё у меня семейные неурядицы. Поняв, что меня никак не уговорить, ко мне на дом явилась председатель профкома ЦРБ, разумеется, не без ведома главврача, с тем, чтобы я вернул им квартиру. Ну, не идиотка эта предпрофкома?! Совсем крыша у них поехала, элементарных законов не знают. Во-первых, я четыре года за неё отработал. Во-вторых, куда я дену дочь с матерью, они ведь прописаны в этой квартире. Любой суд будет на её стороне. Не стал я дожидаться очередного отпуска, черт с ним. В последующие две недели уговорил написать  супругу заявление на развод, не мне же писать такое заявление, поскольку мне давно приходиться выплачивать позорные алименты на ребёнка, а от супружеской жизни, как я и предполагал с самого начала, давно и след простыл, потому что изначально не было любви, на которую рассчитывала супруга, исходя из поговорки  «стерпится - слюбится». Вот и не «стерпелось», и не «слюбилось». С какой неохотой я вынужден был жениться в силу сложившихся обстоятельств, ещё не понимая, как это отразится на моей карьере, и с каким трудом приходится разводиться, когда  осознаёшь, как бездарно прожиты эти годы, и дочери, из-за которой я женился на её матери, вроде теперь как бы у меня и нет. Я остался совершенно один и ни с чем. Из Москвы уехал, в ординатуру не попал, дочери нет, кандидатскую не написал, карьера не состоялась. Выходит, всё «коту под хвост». И всё из-за этой дуры из Ефремова. После развода я взял только то, что мне положено и досталось после раздела имущества: «Запорожец» и маленький к нему телевизор «электроника ВЛ-100» с раскладушкой в придачу, и ранним июньским утром выехал  в неизвестном направлении. Больше меня в этом городе ничто не удерживало. Меня никогда не покидала мысль когда-нибудь вернуться на малую родину в качестве врача. Я так и предполагал изначально, что после института обязательно вернусь на родину.  Там много знакомых,  друзей и, конечно, родители, которых  так редко вижу. По большому счету, кого же мне лечить, если не пожилых людей, которым я многим обязан, которые когда-то были помоложе и учили меня сначала в школе, потом в училище, и сейчас, оказавшись в почтенном возрасте, нуждаются в заботе и внимании, и, конечно, в лечении. Скорее всего, я обязан им тем, что стал врачом. Пора возвращать долги. Такова житейская логика; «где родился и учился, там и пригодился». Однако я понимал и то, что никто  меня там не ждёт с распростёртыми руками по прошествии стольких лет. В южных городах, особенно в тех, что рядом с морем, даже врачу устроиться на работу очень сложно. Укомплектованности  врачебными кадрами может позавидовать даже союзная столица, не говоря уже о Киеве. К тому же в этих местах очень живучи кумовство, взятки и связи. У меня ничего подобного не было. Друг Юрка, теперь Юрий Маркович, работал невропатологом в МСЧ завода, ему я как бы конкурент. Зато главным невропатологом в городе был по-прежнему мой давний знакомый Олег, но это было так давно, что, пожалуй, меня он и не помнит. Учитывая это обстоятельство, я решил поехать в свой родной Жданов, по-старому Мариуполь, а там как получится. Пришлось в дорогу прихватить с собой аквариум. Оставлять беззащитных рыбок бывшей жене равносильно  заживо их похоронить. Жалко  было рыбок. У меня всегда были «заморские» рыбки. Мне нравилось ходить на водоёмы и сачком вылавливать для них живой корм дафнии, следить за температурным режимом воды в аквариуме, ухаживать за ними. А кормить рыбок и ухаживать за ними - это не только целая наука, но и удовольствие.  Я мог часами сидеть и наблюдать за их непредсказуемым поведением, и любоваться ими. И таким образом психологически разгружаться от негативной повседневности. Рыбок в аквариуме было много и всяких. В этом мне помогал настоящий любитель этого дела и большой знаток в таких вопросах, мой бывший пациент, инвалид по зрению Николай, с которым мы дружили семьями. Удивительная вещь, видел он очень плохо, а красоту рыбок замечал в деталях. Супруга моя была против заведения самого аквариума и не любила рыбок, однако любила рыбу только на сковородке и поесть. Может у неё была на «заморских» рыбок   аллергия? Но разве можно не любить красоту? Десяток из лучших: скалярий, «золотых», малинезий, взял с собой, остальных, значительное большинство, отдал товарищу в надёжные руки. Так и уехал. Дорога оказалась дальней. Ехал две ночи и один день. Так долго ехал потому, что на «Запорожце»  в тридцать лошадиных сил и с ненадёжной системой охлаждения двигателя далеко не уедешь в летний период. На «Жигулях» было бы гораздо короче и комфортней. Никакой опытный водитель так далеко на таком транспорте как у меня ехать не рискнул бы, а меня что-то «дёрнуло» на подвиг. Особой усталости от путешествия в этот раз я не чувствовал, помогла предыдущая закалка и прежний опыт поездки в Ефремов,  и в Жданов приехал без приключений, если не считать некоторые потери в живой силе. От перегрева воды в аквариуме не выдержали и погибли красавцы скалярии. Остальные проявили чудеса неприхотливости и выносливости, и вели себя просто героически, почти как и я. Первым делом заехал к Игорю, другу детства,  с которым учились в одном классе.  Во дворе у него, по крайней мере  можно оставить  свой «Запорожец». К тому же у него тоже имелся свой «Запорожец», тот «горбатый» первого выпуска, какой был когда-то у меня, и тоже не первой свежести. Ему часто приходиться с ним возиться, копаться в моторе. Можно сказать, он на этом двигателе  «собаку съел», во всяком случае так он говорит.  Правда, вместо гаража у него сарай, и то не в очень хорошем состоянии. Свой чудо- «автомобиль» я припарковал в центре двора, ближе к его дому, под всеобщим обозрением, чтоб хулиганы не угнали. В самом же сарае стояла его «консервная банка»- «Запорожец» первого поколения. Игорь человек занятой, семейный, работал на заводе. Так что ему было не до меня. И я не был в обиде. На другой день проведал Юрия прямо на рабочем месте в поликлинике во время приёма больных. Пришлось подождать, пока у него шел приём больных. С одним его пациентом с непростым и непонятным диагнозом под занавес приёма разбирались уже вместе. После совместного осмотра больного, я высказал своё мнение и поставил свой диагноз, отличный от его, о котором он не имел представления. Пришлось ему всё растолковывать и малость просветить. Вот что значит учиться в разных ин-ститутах, другая подготовка. На то и столица, с периферией не сравнить, к тому же половину учебы он учился на санитарном факультете, да ещё в провинции. Откуда с такой подготовкой могут быть у него хорошие знания? Студентов, обучавшихся на  таком факультете, мы- лечебники в шутку называли «ассенизаторами». Вечером посидели у него дома в кругу семьи. В общем, недельку отдохнул, пора и честь знать, а не по гостям прогуливаться. Пора заняться своим трудоустройством, иначе месяц прогуляешь без работы и стаж может прерваться. Вся надежда у меня была на давнего знакомого Олега. Долго не раздумывая, я заглянул к нему в отделение неврологии ЦРБ. Он там заведует много лет, как сменил на этом посту своего отца. На Юге так принято передавать всё от отца к  сыну, особенно по врачебной линии или театральной. Вот он, Олег, на своём месте, грамотный  товарищ, с ним одно удовольствие поговорить о профессии. Когда-то мы с ним работали на «скорой» и хорошо знали друг друга. Для меня он был в большом авторитете, хотя иногда в  своих поступках был очень легкомысленным. Жданов город  небольшой, все друг друга знают, особенно если работают в одной системе. В отделении в это время ещё трудился его отец, пенсионер- сверхсрочник с большим стажем. Конечно,  папаша давно на пенсии и мало что соображал, но на работе ему рядом с сыном веселее, чем находиться дома и не у дел. Олег, как деловой человек, оказался в затруднительном и щекотливом положении. С одной стороны, вроде неплохо бы взять меня молодого перспективного специалиста со свежими взглядами московской школы на работу в интересах дела, с другой стороны, жалко отца лишать всякой работы и обречь, таким образом, на депрессию. Вот дилемма.
-Слава, если б я тебя не знал и разговаривать не стал на эту тему. У нас город южный, море рядом. Здесь свои устои, свои порядки. Чего я тебе говорю, сам прекрасно знаешь.
-Ещё бы,- соглашаюсь с ним.
-Ты поставил меня в трудное и щекотливое положение. Как бы ты поступил на моём месте? Кстати, как тебе удалось поступить в Первый «мед»?- забросал он меня своими вопросами, так как в своё время он и думать о таком не мог, настолько было это нереально даже для него.
-Если говорить кратко на второй вопрос, то и сам удивляюсь до сих пор. Всё-таки риск - благородное дело! В общем, просто повезло. А что относительно первого, то вопрос этот непростой, скорее, деликатный. Он не столько производственный, сколько семейный. Решай, как знаешь. Я совсем не обижусь. Но диалектика такова: «молодым везде у нас дорога, старикам везде у нас почет», - сказал я простую коммунистическую истину, вписанную в моральный кодекс строителя коммунизма.
-Это ты правильно говоришь, особенно с позиции коммунистов. Кстати, ты не коммунист?- поинтересовался почему-то он.
-Нет, как-то об этом и не думал, хотя и предлагали не раз...
-А я и не сомневаюсь. А мне даже не предлагали. Догадываешься почему?- спросил Олег.
-Национальный вопрос?
-Хоть ты меня понимаешь. Вячеслав, давай поступим таким образом. Ты два-три месяца где-нибудь перекантуйся поблизости от города, а я своего папашу за это время подготовлю психологически и отправлю на заслуженный отдых. Ему семьдесят пять лет. Пора на покой. Зачем людей смешить. Пятьдесят лет отработал, сам понимаешь, как трудно будет ему уходить. Ты прав, диалектика такова, как ты сказал, и тут ничего не изменишь. Могу посоветовать съездить в посёлок городского типа Карл-Либнехт, это не так далеко. Там, правда, есть невропатолог, но с тобой не сравнить, из терапевтов, а для деревни и такой сгодиться. Ну, ты меня понимаешь. Особенно не зарывайся, потяни время. Там ест такой главврач Мотин, я ему позвоню. Неплохой мужик, но самодур с диктаторскими замашками. Думаю, проблем не будет.
-И на том спасибо, -поблагодарил я старого приятеля и коллегу.
-Мне кажется, мы сработаемся, а то с этими бабами одни недоразумения, да и поговорить не с кем и не о чем. Ни одной светлой головы. Одни шмотки у них на уме.
На том мы и порешили в принципе. Это ещё не худший вариант, можно сказать мне ещё повезло. Олег в городе пользовался большим авторитетом как специалист, поэтому слов на ветер напрасно не бросал, и я ему поверил. Однако, на другой день на всякий случай, от нечего делать, заглянул к главному врачу ЦРБ. Он человек новый в этой должности, и его я совершенно не знал, может, придётся работать вместе, но первое впечатление  о нём сложилось неплохое. Одет он был по летнему модно, по южному варианту, интеллигент, приятный собеседник. Во всяком случае, наконец, матриархат в городском здравоохранении, который продолжался более тридцати лет, закончился, и главврачом стал «мужик». Это хоть какие-то перемены в консервативном, спокойном провинциальном городе. И уже неплохо. Он, внимательно меня выслушав, без всяких условий и чиновничьей волокиты, по-деловому предложил мне написать заявление на работу и оставить его у секретаря. Я, конечно, поинтересовался у «главного», в каком качестве хотят взять  меня. «Учитывая вашу преданность специальности, пока поработаете во ВТЭК председателем, а там посмотрим. Сейчас здесь у нас большие проблемы»,-спокойно говорит главврач, которому чуть больше сорока. Невропатологи действительно во многих регионах являются председателями ВТЭК, так заведено и это оправдано. «Ничего себе»,-подумал я, выходя в приёмную писать заявление. Никак не ожидал, что так запросто, легко, без всякого блата, можно устроиться на очень ответственную, а главное, прибыльную должность, да в таком морском южном курортном городке. Но я вдруг включил свои мозги, для чего-то они у меня всё-таки существуют? Работать с бумагами я-то не привык, почерк у меня отвратительный, писать не люблю, у меня не «бумажная» душа, и такая работа вызывает у меня тоску, депрессию и никакого удовлетворения. Что для меня важнее, сомнительное «прибыльное» дело, на котором рано или поздно можно «погореть» и отправиться на лесоповал, или моральное удовлетворение в работе? Всё же моё дело ставить диагнозы, решать трудные «задачки» и лечить больных. Для этого я учился в «медицинском» на врача, а не в «Плехановке» на «хозяйственника». И это у меня, кажется, неплохо получается, как «на передовой» на фронте во время войны. Как раньше в войну говорили некоторые офицеры; «Я, боевой офицер, отсиживаюсь в штабе, штаны протираю. Отправьте меня на передовую. Там моё место». Вот и я из тех, кому покой только снится. Потом я знаю, какая это скандальная должность во ВТЭКЕ. Слишком порядочного председателя быстро «изживут» свои же, поскольку не будет им «навара» от честной работы, непорядочного руководителя, взяточника, быстро «сдадут» прокуратуре, пострадавшие от поборов и неудовлетворённые больные.  Одним словом, будешь сидеть, как на пороховой бочке и не только в переносном смысле, но «сидеть» в буквальном смысле в местах не столь отдалённых. В любом случае твоя репутация будет подмочена, если ещё раньше не окажешься в колонии поселения, а то и на нарах. Да и главврач проговорился, сказав, «там у нас проблемы», и я представляю какие, не трудно догадаться, на какой почве эти проблемы во ВТЭКЕ. Это по любому не для меня, так что никакого заявления писать не стал. Да и с Олегом уже обо всём договорились. А договор дороже всяких денег. Так и ушёл я, мысленно поблагодарив главврача за понимание моих проблем и доверие. Жаль только не попрощался с ним. Но он меня поймёт. Каждый должен заниматься своим делом. Моё же предназначение в другом. В связи с этим я поехал своим транспортом в Донецк в облздравотдел, может там что путное подскажут, кроме посёлка Карл-Либнехта. Мне же Олег сказал месяца три где-нибудь перекантоваться. Начальник по кадрам, пожилой седовласый мужчина, выслушав внимательно меня,  предложил  поехать в шахтёрский городок Селидово, что в двух часах езды от Донецка, о котором я никогда не слышал. Возможно, в эту дыру я и не поехал, если б туда надо было добираться автобусом или поездом, а зная, наверняка, со слов начальника кадров, что с невропатологами там очень туго, да своим транспортом,  почему и нет, так, ради спортивного интереса прокатиться по степям Украины, тем более что вре-мя позволяло. Во второй половине дня ближе к обеду я был уже на месте в районном центре  Селидово, в ЦРБ. По пути встречались только степь да терриконы. В таких местах мне ещё не случалось бывать. Интересно всё, особенно шахтёрский пейзаж. Я вдруг представил, как по этим же украинским степям в «гражданскую» войну бесчинствовали банды батьки Махно, атамана Шкуро  и Петлюры, которые боролись против советской власти. Да, лихие были времена в донецких степях. А тут ещё  из приёмника автомобиля звучала  знакомая песня Н. Богословского «Вышел в степь Донецкую парень молодой» в исполнении Марка Бернеса. Как бы всё к одному в одно единое; степной пейзаж, мысли и трогательная песня. Немного за душу прихватило. Было желание оставить машину и пройтись по степи донецкой, может, даже босиком. Да  и все песни Богословского за душу берут любого, взять хотя бы его «Тёмную ночь». Встретили меня, как и полагается в глубокой провинции, дружелюбно и с неподдельным интересом. Такие специалисты им действительно нужны. В самом райцентре такой специалист тоже необходим, но с жильём для врачей не важно, поэтому главврач ЦРБ, дабы не разочаровать меня сходу, при мне позвонил другому главврачу в соседний городок, где, как там сказали, с нетерпением и удовольствием, что называется с оркестром, меня будут ждать, если я, конечно, не стану возражать туда приехать. Селидово это, конечно, деревня, но всё же районный центр, а мне предложили поехать ещё подальше вглубь провинции. Врачи объяснили, каким попутным транспортом я могу туда добраться, поскольку пригородный автобус ходит редко и не по расписанию. Когда я сказал им, что у меня свой транспорт и проблем в этом плане не будет, они, присутствующие доктора, затылки почесали от удивления. Такого у них ещё не случалось, чтоб врачи приезжали устраиваться на работу на своём личном транспорте в такую глушь. Километров пятнадцать езды  от Селидово на своём «диназаврике» типа «Запорожец» и я уже оказываюсь в другом маленьком шахтёрском городке Украинск, где единственным градообразующим предприятием является шахта «Украина». Все жители городка прямо или косвенно имели  к ней самое непосредственное  отношение. Сразу по прибытии переговорил с главврачом МСЧ этой шахты, который произвёл на меня неплохое  впечатление; чуть постарше меня, шатен, как и я, моего роста, интеллигент, без гонора, простой, приятной внешности. Как медицинское учреждение МСЧ тоже являлась  единственным в городе. Своего невропатолога у них не было  много лет, а без него одни проблемы, приходиться всех профильных больных отправлять в район своим или попутным транспортом, что создавало массу неприятностей и порождало немало жалоб от населения. Главный врач, как мне показалось, серьёзный, относительно молодой человек, заверил, что с квартирой для меня вопрос будет решен в ближайшие дни, хотя, по- видимому, понимал, что я не шибко рад, приехав к ним в рабочий шахтёрский посёлок. Однако торговаться я не стал. Больные всюду одинаковы, что у нас, что в Африке, были бы условия для работы. К работе приступил не откладывая, и без колебаний прямо на следующий день. Свой «Запорожец»  припарковал на территории больницы впритык к самому главному серому двухэтажному лечебному  корпусу, поскольку первые дни, пока  будет проходить ремонт в моей предстоящей квартире, мне предложили пожить здесь же в ординаторской единственного терапевтического отделения, располагавшегося на двух этажах. Кто знает, какие у них тут порядки. Потом только выяснилось, что мой транспорт неудачно припарковался, так как часто мешал, заезжавшей во двор к приёмному покою, карете «скорой помощи». В общем, пришлось оставлять свой «Запорожец» в больничном  гараже, чтоб никому не мешал на больничном дворе, ну, и чтоб не угнали. Целую неделю я жил в ординаторской терапевтического отделения. За это время в моей предполагаемой квартире делали косметический ремонт с побелкой и покраской. В ординаторской, конечно, жить не ахти как, но всё-таки подкармливали, да и на работу нельзя никак опоздать при всём желании, поэтому больше занимался больными. Хорошо, что у меня был свой маленький телевизор от автомобиля, иногда включал его по вечерам, чтоб знать последние новости из Москвы. Одной молодой милой и очень даже привлекательной  мамаше за это время даже случайно поставил очень редкий и серьёзный диагноз «сирингомиэлию», которой она болела несколько лет и ни один врач не мог определить, чем же она страдала всё это время, а в больнице лежала по поводу простуды, кажется, бронхита. На основную её болезнь местные врачи даже внимания не обращали, в упор не видели. Да и она, видя, что врачи понятий не имеют, перестала даже к ним по этому поводу обращаться. А у меня это получилось за пару минут и без напряга. Причем никто её ко мне не направлял на консультацию. Она сама заглянула ко мне в ординаторскую, когда я отдыхал после работы. «Когда ещё могу попасть к специалисту в Донецке, - думала молодая мамаша,- а тут он рядом, дверь ординаторской только открой. Такое упустить нельзя». Я сам обалдел, поставив редкий диагноз, даже не поверил, но в диагнозе не сомневался.  На всякий случай, мало ли что, отправил её в Донецк на консультацию  и там диагноз был подтверждён на все сто. Таким образом, больная впервые стала получать адекватное лечение, хотя и поздновато. Вот бы лет пять назад. Мне было жаль, что такая молодая и красивая мамаша с ребёнком, и с такой редкой неизлечимой болезнью. Через неделю получил  однокомнатную квартиру временно и без ордера, и со сломанным  непригодным наружным дверным замком. Из моих вещей только аквариум, раскладушка и маленький телевизор. Вроде как и дверного замка для этого не нужно, чем не проходной двор. Хорошо, что соседи оказались порядочными, а среди них была симпатичная девушка, да к тому же ещё незамужняя. О том, что скоро соседом у них будет доктор, они знали ещё раньше, когда в соседней квартире приступили к ремонту. Со временем пришлось потихоньку  что-то из мебели прикупать; журнальный столик, кресло. Что-то покупать существенное и  громоздкое типа дивана не хотелось, а вдруг через месяц уеду и куда всё это барахло дену. Начну распродажу? В общем , потихоньку обустраивался.
 Работал я на полторы ставки; полставки в терапевтическом отделении, где впервые появились неврологические койки по моей инициативе, остальное время в поликлинике. Хорошо, что эти здания были совсем рядом, в пяти минутах ходьбы. Завотделением был молодой врач из Донецка Владимир. Его супруга, высокая приятная брюнетка и тоже врач-инфекционист, трудилась в соседнем корпусе. Жили и работали они в этом городке лет пять, у них была неплохая своя квартира в «хрущёвке». На выходные дни они уезжали в Донецк к родителям. Приятная симпатичная пара, но пока без детей.  С Володей мы быстро подружились, так как  с ним были почти ровесники, да и симпатизировали друг к другу. Мои койки в его отделении придали МСЧ дополнительные очки. Уже не нужно было отправлять больных в нервное отделение ЦРБ за пятнадцать километров, да и желающих полечиться в  нашем стационаре прибавилось заметно, что существенно повлияло на перевыполнение плана по койко-дня м.Давно у них такого не наблюдалось, и всё связано с моим приходом. Родная младшая сестра Владимира Ирина лежала у него в палате якобы с гастритом непонятно на каких правах, если она не жила и не работала в этом городке. Очень красивая брюнетка и приятная во всех отношениях девушка, только ростом повыше меня, как и её брат. Все дни, когда я жил в ординаторской, а жил там целую неделю, она под любым предлогом на правах хозяйки, пользуясь отсутствием своего брата, от скуки приходила ко мне по вечерам в ординаторскую и проводила со мной психологические тесты. Видимо, сама собиралась учиться на психолога. Я позволял ей быть испытуемым. Через тесты она выявила, что у меня непростой,  своенравный, принципиальный характер, что я решительный, самостоятельный индивидуум, что, в общем, соответствовало действительности, да и физиономия моя говорила об этом, так как я редко когда улыбался и выглядел серьёзным, всегда помня о том, что «смех без причины- признак дурачинный». Мы с ней тоже подружились. Ей, очевидно, нравились мужчины с таким набором достоинств, иначе  она ко мне бы не заходила. Если б  Ирина  была моего роста или чуть ниже, очень может быть, что у меня с ней появились бы серьёзные чувства. В первые дни, когда я получил квартиру, она как-то легко в ней оказалась, скорее, сама напросилась, и мы в течение часа говорили о жизни. Видимо, она рассчитывала на что-то большее. Да и мне не хотелось начинать свою трудовую деятельность с любовных историй, да ещё с первой попавшей, хоть и красавицей, однако сестрой моего коллеги.
-Вячеслав Михайлович, я успела заметить, что вы музыкальный человек, всё время что-то напеваете, - сказала Ирина.
-Да, есть такая дурная привычка. Вот как пристанет одна какая-то песня или мелодия и не знаешь как от неё избавиться. Я ведь когда-то учился в «музыкалке». С тех пор... Может, поэтому...
-Ну, это не такая уж плохая привычка, если характеризует человека с хорошей стороны. А пошли в «медицинский»?
-Так получилось. Надо же куда-то пойти. А музыка так, для общего развития.
-Это здорово, когда врач с музыкальным образованием. Разносторонняя вы, оказывается, личность. И что ж вы всё напеваете?
- «Зачем вы, девочки, красивых любите. Одни страдания от той любви»,-стал потихоньку напевать знакомую всем песенку с намёком, какая она сама интересная девушка. -Вот ты пытаешься узнать про человека по психологическим тестам, а я по тем песням, которые он напевает про себя или поёт в компании.
-Это как же? Что-то новенькое в психологии,- вдруг взбодрилась она.
- Не знаю как там в психологии, а в жизни чаще так. Ну, например, пьющие и все алкаши в конце своего застолья чаще поют; «Шумел камыш, деревья гнулись». На большее не тянут. С этим спорить никто не станет.
-Согласна. Особенно после трёх стаканов.
-Вот именно... У воров и бандюганов есть одна-две песни; «Мурка» со словами: «... Кольца и браслеты, юбки и жакеты разве я тебе не добывал». Или более современное; «Владимирский «Централ», ветер северный». У педагогов своя песня «Школьные годы», у врачей своя.
-А что поют экономисты?
-У них своя песня, можно сказать их гимн; «Бухгалтер, милый мой бухгалтер».
-Действительно. А что поёт просто хороший и весёлый человек?
-А хороший человек поёт: «А я иду, шагаю по Москве. И я пройти ещё  смогу…». Потому что счастлив и ему всё до фени, и энергии у такого, хоть отбавляй.
-Как интересно. А влюблённый?
- «Эти глаза напротив, пусть пробегут года. Эти глаза напротив,  сразу и навсегда».
-Эти глаза напротив чайного цвета, -подпела мне Ирина.-  Это моя любимая песня, между прочим. А милиция что поёт?
-Ну, известно что. У ментов одна песня на все времена: «Наша служба и опасна и трудна...».
-Вы, Вячеслав, меня так заинтриговали, что не могу сдержаться, не задав ещё одного вопроса.
-Какого?- поинтересовался я.
-Интересно, а что поют сексуальные маньяки? Их сейчас по Союзу столько развелось...
-Эти «недоумки» не поют. Это извращенцы.  Они чаще  играют на скрипке или на пианино.
-И что играют?
-Как правило, классику: Бетховена, Баха, Чайковского.
-И как вы думаете, насколько это достоверно, и как это обосновать?- полюбопытствовала она.
-У кого что болит, тот про то и говорит,- резюмировал я на медицинской нотке.
-Логично. Действительно, всё это, конечно, интересно. Возьму этот музыкальный тест на вооружение. Назову такой тест феноменом доктора Доронина, если не возражаете. Вы умеете развлекать девушек, и время так быстро пролетело,- сказала она с некой грустью, посмотрев на  свои миниатюрные часики на левой руке.- Мне пора возвращаться, а то братец узнает и отправит к родителям в Донецк, а мне хочется долечиться и ещё отдохнуть.
Как ни странно, мне стало легче, когда она засобиралась в своё отделение и в свою палату.
Я понимал её, от скуки она не знала чем заняться, и готова была на всякие прихоти и забавы, включая флирт с молодыми людьми вроде меня, а мне-то работать с её братом. Нужно мне это? Хотя чернявые мне больше нравятся, чем блондинки. Если б мне вдруг пришлось выбирать между двумя известными красавицами Элизабет Тейлор и Мерлин Монро по чисто внешним данным, хотя бы во сне, я бы выбрал Тейлор, а потому, как они «прожигали» свои жизни и меняли мужиков как перчатки, по внутреннему их содержанию, то не выбрал бы никого. Обе они  шаловливые, беспутные и легкомысленные. Сколько из-за них пострадало хороших мужиков. А говорят, красота спасёт мир! Ничего подобного, скорее, наоборот. Здесь с Ф. Достоевским можно поспорить.
В первые дни приёма больных, когда я ещё не знал даже своих коллег, забегает как-то в кабинет  ко мне возбуждённая медичка в белом халате, пышная брюнетка бальзаковского возраста, и просит  срочно прибыть в рентгеновский кабинет посмотреть какого-то больного мужчину. Может у них в деревне так заведено, но я к этому не привык. Я же работаю не на «скорой помощи», где поступает вызов и «вперёд». Вообще я не привык к спешке и необдуманным поступкам, и всегда считал, что спешка нужна только при ловле блох. Я же не мог оставить своего больного и, не поняв в чем дело, бежать неизвестно куда и зачем только потому, что какая-то мадам в белом халате меня об этом попросила. Это так каждый станет меня дёргать по всем кабинетам, когда же мне тогда заниматься своими пациентами. Это не в моём стиле так работать. Попытался успокоить женщину, а заодно кое-что у неё уточнить. Из торопливого, сумбурного разговора, который больше проявлялся эмоциями, понял, что она окулист, а в рентгенкабинете приступ эпилепсии. Какая здесь связь? После этого она быстро исчезла, рассчитывая, что я тут же побегу за ней как мальчишка. Я продолжал заниматься своим больным, с тем чтобы закончить  с ним, а затем подойти в этот «тёмный» кабинет. Через пару минут снова врывается эта женщина  в белом халате и уже с моей медсестрой, приятной во всех отношениях блондинкой, уговаривают меня срочно подойти в рентгеновский кабинет, не раскрывая всех карт. Мне показалось, что они никогда не видели приступ эпилепсии. Иначе зачем такая спешка и ажиотаж. В этот раз я уже  вместе с ними вошел в кабинет. Там горел тусклый свет, окна зашторены плотными тёмными  занавесками, как и положено в таком специфичном кабинете. На полу в бессознательном состоянии лицом кверху с пеной у рта, и с подёргивавшейся головой и конечностями, лежал мужчина средних лет. На нём белый халат  с накинутым поверх защитным свинцовым фартуком. Не трудно было догадаться, что это врач-рентгенолог и, по всей вероятности, муж  той женщины в белом халате, которая забегала в мой кабинет и просила о помощи. А иначе зачем ей бегать в мой кабинет дважды и буквально умолять меня осмотреть больного. Вокруг больного собралась дюжина медиков всех рангов: кто со шприцем, кто с кислородной подушкой, а кто просто удерживал его за конечности, чтобы не так дёргался. Перепуганная окулист всем нашла дело. Оставалась только пригласить новенького  врача-невропатолога, который как неделю появился у них в поликлинике. Но никто на моё удивление не догадался сделать самое элементарное и первоочередное: снять с него тяжелый фартук, пропитанный свинцом, расстегнуть ворот рубашки, увеличить доступ к нему свежего воздуха, положить под голову что-нибудь помягче, вложить  между зубами подручный прочный материал и, наконец, открыть шторы и окна, как написано в учебнике по нервным болезням у профессора Михеева. Обо всём этом пришлось напомнить и дать необходимые команды  сразу, как только я вошел в рентгенкабинет и понял в чем дело. Все теперь забегали в нужном направлении и с пользой для пострадавшего. Медика с  кислородной  подушкой вместе с другими лишними людьми попросил удалиться по своим делам за их ненадобностью.
-Часом,  дня два назад не выпивал ваш муж?- спрашиваю я, у рядом стоявшей врача-окулиста, продолжая наблюдать со стороны, пока остальные не уйдут от больного.
-К нам приехали гости и  дня  два действительно приходилось. Вы правы, - признаётся, уже почти успокоившись, женщина, и добавила: -Вообще-то, он не выпивает.
-Всё понятно,- сказал сочувственно я, и подошел к лежачему в бессознательном состоянии больному. - Бывает и так, хотя в этом плане у каждого своя «норма».
Он был ещё без сознания. Я присел на корточки рядом с ним  справа от него, взял его за руку у запястья в поиске пульса. Смотрю, рядом тоже полусидя пристроилась незнакомая средних лет женщина в белом халате, как потом оказалось, она же заведующая поликлиникой, так сказать, основной терапевт в поликлинике, только что вышедшая из отпуска, и не была со мной ещё знакомой, и как будто тоже считает пульс и, что самое интересное, с моей стороны. Собственно, за пульсом больного я уже не следил, он меня вообще не интересовал, как говорится,  «он мне и даром не нужен». Меня одолевала  другая мысль, более занятная. Как можно двоим  на одной руке у одного того же человека в одно и тоже время прощупывать  пульс и при этом не мешать друг другу. Пока решал этот замысловатый кроссворд, смотрю, бог ты мой, её рука почему-то  находится на пульсе моей руки. От волнения даже такой опытный врач при таком неважном освещении вполне могла что-то   перепутать.
-Пульс нормальный, семьдесят два в минуту, - говорит терапевт.
-А почему он должен быть ненормальным? - отвечаю ей с некой насмешкой.
Не могу  же я признаться, что она говорит о моём пульсе. Ну, а  если  бы я к больному не подошел так близко и не взял хотя бы  его за руку, меня бы просто не поняли коллеги и все окружающие. Зачем тогда и вызывали. Ещё могли  подумать, что я вообще в этих вопросах не «фурычу» и всё это для меня также ново, как и для них. Тем не менее я довольно спокойно объяснил, что с врачом ничего страшного не произошло, и что через пару минут он придёт в себя, а самого его нужно перенести на кушетку, так как  ему надо немного поспать, оградив от посторонних. На этом моя миссия, как я считал, была закончена и я направился к своим больным продолжить свой приём. Получилось всё так, как и сказал, потому что подобные сцены приходилось видеть ни один десяток раз. Я вспомнил, что когда ещё будучи студентом четвёртого курса, проходя мимо Усачевского рынка в Москве, что неподалёку от своего общежития, увидел толпу людей, которая беспомощно стояла и наблюдала как один молодой человек не советского происхождения пытался оказывать медицинскую помощь случайному прохожему в момент приступа эпилепсии. Конечно, я, как медик, подошёл к группе любопытных зевак, чтоб поинтересоваться, наверняка, кому же там стало плохо. Этим молодым человеком, рискнувшим оказать помощь несчастному прохожему, оказался мой хороший знакомый Ахмед, студент из Кувейта, из одного потока и даже из одного общежития. Он всё делал старательно, как сам это понимал, но, к сожалению, совершенно неправильно, пытаясь делать больному искусственное дыхание. Пришлось тут же на месте объяснить ему что к чему. Похвально лишь  то, что он один из первых пришел на помощь. Какие выводы? Конечно, врач может переживать, волноваться за своих больных или нет. Это суть темперамента его характера и его право, но врач никогда ни при каких обстоятельствах не должен паниковать, понимая, как дедукция легко передаётся гипнабельным пациентам, его родным и окружающим. Паника идёт от неуверенности, неуверенность от незнания. В глазах сотрудников поликлиники я был героем дня, только и разговоров о новом докторе. К концу дня заявилась ко мне сама заведующая, чтобы получше познакомиться и выразить удовлетворение моей работой, особенно по части выдачи больничных листов. «Про ваши успехи я уже наслышана, будучи ещё в отпуске. Мне нравится ваш подход к делу. Мне нравится, что у нас появился молодой и такой опытный доктор, что бывает редко»,-сказала она. Кому не понравятся такие комплименты со стороны начальства, если они заслужены. Фортуна способствовала мне и в быту.
Дела житейские складывались как нельзя лучше. Наконец после небольшого косметического ремонта я перешел жить в квартиру. Потихоньку обзаводился мебелью. На работе ко мне быстро привыкли, а как специалиста и зауважали. Особенно после  случая, когда на осмотр для приёма на работу ко мне пришла совсем молодая девушка, видимо вчерашняя школьница, уже после нескольких других врачей, и только мне в голову пришло на основании желтизны склер глаз поставить ей диагноз: «болезнь Боткина?». Тут же отправил её на консультацию к инфекционисту, и больную срочно госпитализировали. Мой диагноз  полностью  подтвердился клиникой  и параклиникой. А единственным на  весь городок врачом- инфекционистом была супруга Владимира и, конечно, молва обо мне, как о хорошем докторе, пошла по всему посёлку с быстротой молнии. Городок Украинск совсем небольшой, все друг друга знают, а уж нового человека,  да ещё врача,  тем более. Но вот неза-дача. Есть две проблемы. Одна из них - отсутствие всякой перспективы, в карьере на горизонте ничего не предвидится. Вторая - проблема питания. В шахтёрском посёлке нет ни одного пункта общественного питания, что для командировочного или холостяка весьма  актуально. Пойти отдохнуть в таком городке некуда даже летом, одна скука. Правда, по выходным дням, когда не было дождя,  в небольшом парке на танцплощадке были танцы. Это единственное место, где собиралась местная молодёжь. Я заходил туда однажды, но мне ужасно не понравилось. Может, потому что был один и трезвый? Как же молодёжь отдыхает в зиму? Не представляю. Есть, правда, один небольшой кинотеатр,  и один и тот же фильм крутят две недели. Поэтому по выходным от скуки ездил в Донецк, так чтобы время убить, иногда прихватывал с собой Владимира вместе с сестрой и женой. У Володи был свой мотоцикл, но без коляски. Очевидно, на автомобиль «Запорожец» ещё не заработал, так что в Донецк по «выходным» обычно они отправлялись на нём втроём, уж не знаю как, благо что недалеко. Донецк произвёл на меня сильное впечатление; чистый, зелёный, с широкими просторными улицами и скверами. Много цветов в скверах. Можно сказать, город роз и каштанов. Много раз бывал я в этом городе ещё мальчишкой. Как он преобразился за эти годы,  превзошло все мои ожидания. Великолепная улица Артёма с его пышными скверами и цветными фонтанами, площадь Ленина  и театр им. Т. Шевченко. Наверно хорошо жить в таком городе. После Донецка не очень хочется возвращаться  обратно в свой городок.  А в таком городке как Украинск, как в деревне, все местные новости быстро узнают, и не только от соседей. Особо популярная врачебная тематика. Врачей перетирают как хотят; и в хвост, и в гриву и, похоже, не напрасно. Все знают, что получить больничный лист за деньги в местной МСЧ не проблема.  Все, кроме меня. Когда на приёме  мне открыто и уверенно по привычке суют десятку за «больничный»,такая у них такса, даже при моей небольшой зарплате в сто десять  рублей, меня выводило из равновесия. Это противоречило моим моральным принципам. После того, как я одного такого «больного» отказался осматривать и попросил удалиться, все быстро поняли, что с такими вопросами ко мне лучше не подходить.Эту принципиальность в выдаче больничных листков успела отметить заведующая поликлиникой, ещё будучи в отпуске,  абсолютно ещё меня не зная. Я же говорю, что все новости распространяются с быстротой молнии в этом посёлке. Однако, когда она вышла из отпуска, вежливо мне напомнила о специфике труда шахтёров, работающих под землёй, в том смысле, что если обычному рабочему и можно обойтись без  бюллетеня и блюсти принципиальность, то шахтёру лучше воздержаться идти в забой до полного выздоровления. Кто же с этим спорит. Зато с общепитом в городе было проблематично. Куда пойти одинокому холостяку и голодному горожанину перекусить, большой вопрос. Среди недели ещё можно пойти пообедать в столовую управления шахты, благо, что вход в неё с улицы и свободный. А как насчет ужина или перекусить в «выходной»? В единственном в городе буфете-закусочной, напоминающий прокуренный буфет при  вокзале, где можно было перекусить, интеллигентному человеку, которого все уже знали,  было как-то дискомфортно  до неприличия. Смазливая  по их понятиям уже далеко не первой свежести жгучая брюнетка - буфетчица в основном разливала бочковое пиво и открыто демонстрировала свою пышную, выдающуюся грудь, чем явно привлекала постояльцев и всю пьянь города. Для всех она была своя «Любаша». Однажды она была у меня на приёме с какой-то ерундой и пыталась произвести на меня лучшее впечатление, чем о ней думают остальные. Ну, а то, что она на разливе пива неплохо зарабатывала, это не было большим секретом.
По выходным дням в этом рабочем посёлке отдохнуть негде. Сразу за городом был небольшой пруд. Возможно, на этом месте когда-то была шахта,  уж больно подозрительно в низине этот пруд находится и по форме что-то овальное напоминал. Это,пожалуй, единственное место, где собирались все семьями, и детвора пряталась от жары в не очень чистой воде. Я единственный, кто приезжал сюда  на машине, но оставлял её подальше от людей, дабы никого не раздражать. В нескольких километрах от города находилась ГРЭС с большим водохранилищем. Вот там всё обстояло иначе. Вода в нём тёплая, чистая,  много рыбы. Её специально разводят в этом водоёме. Все, у кого имелся свой транспорт, съезжались  сюда со всей округи по «выходным» с ночевкой. Пару раз приезжал и я с новыми друзьями из числа молодых больничных шоферов. Тогда мало у кого был свой автомобиль, и потому даже мой «Запорожец» вызывал у некоторых, особенно у девчат, уважение вместе с владельцем, так что некоторые девушки на меня засматривались, не ведая  даже, кем я работаю, главное была бы «тачка». Вот такая нынче молодёжь с переоценкой ценностей. Одна совсем молоденькая и очень недурна собой  смазливая девица так увязалась, что пришлось с ней однажды отправиться с «ночевкой» на ГРЭС «порыбачить». Мне же не давала покоя одна шатенка из нашей бухгалтерии. При ней было всё, что притягивало легкомысленных мужчин; и обнадёживающий взгляд, и привлекательные формы, и сексуальность.  Вот если б она была свободной и незамужней, может и я за ней «приударил». Мне так и не удалось с ней пообщаться  за всё время моего пребывания в этом городке. Поговаривали, что за ней приударяет один «мент» из района, начальник  ОБХСС. По тем временам такой «мент» в районе большое начальство, такой принудит к любовным отношениям любую смазливую женщину, попадающую в сферу его деятельности. «Менты» этим часто пользовались, поскольку привыкли брать всё, что плохо лежит и на халяву, и не имеет значения где; в магазине, на рынке, на дорогах или в кабинетах. Они настолько обнаглели, что не стеснялись при случае использовать своё служебное положение в корыстных целях в открытую, потеряв всякую совесть. Это было похоже на правду, и она от него зависела в связи с этим. По этой причине мы с ней так никогда и не встретились наедине. Похоже, на выходные она тоже уезжала  в Донецк. Городок, в котором я оказался по воле случая, добывал  уголёк, жил  углем, и без него никак не обходился, тем более что газа в городе не было. В квартирах обычные деревенские печки, а значит топят углём. На центральное отопление никто не надеется, хотя оно и есть. Меня это обстоятельство сильно напрягало. Не за горами осень и зима. Представить себя несущим на четвёртый этаж  изо дня в день пару вёдер с углём и заниматься растопкой печи, я никак не мог. Центральное отопление в квартирах, конечно, имелось, но, видать, такое ненадёжное, что все предпочитали своё  печное.  И мне коллеги рекомендовали запасаться углём, чтоб не было потом проблем. Успокаивали меня тем, что сначала вроде и непривычно, а потом настолько привыкаешь, что  даже и не замечаешь. Но оставаться на зиму я даже не предполагал, так как максимум через три месяца, а то и раньше, я должен уехать в Жданов к Олегу. Договор дороже денег, и тем более что в этом я сам заинтересован. Как-то приехал я в райцентр  Селидово по делам на своей машине, а обратно, когда надумал возвращаться, никак. Стал на проезжей части недалеко от ЦРБ и всё, дальше ни с места, как тот осёл. Двигатель автомобиля не заводился и всё, и не к кому обратиться за помощью. Меня здесь никто не знал. Целый час, сидя в салоне «авто», ломал голову, что с ним делать и как доставить его домой в свой Украинск. Вспомнил, что я немало времени  когда-то работал на «скорой». Всё-таки «свои» люди, поймут и помогут.   Отыскал  эту «скорую помощь», которая находилась в очень не приспособленном помещении, и даже без своего двора, как в какой-то деревне «Разгуляево». Пришлось сказать, что я врач  из Украинска, когда-то работал на «скорой», что у меня не «фурычит» мой «Запорожец» и нуждается в скорой технической помощи с доставкой  по месту жительства. Я попросил их, если будет вызов в сторону Украинска, взять меня на буксир попутно.  Они вошли в моё положение и через полчаса,  прицепив  тросом к своему «уазику», доставили в Украинск, не дожидаясь попутного вызова. И это хорошо, что я врач, а так бы пришлось бросить машину на улице в чужом городке, да в ночное время на неопределённое время, что равносильно распрощаться с транспортом навсегда, так как на следующий день от него  и следа не осталось бы. Там  уже у себя мои шофера в больничном гараже за пару дней разобрались и завели двигатель. Поэтому я уже не думал, что когда-нибудь отправлюсь в Муром на своём транспорте, поскольку в последнее время то и дело возникали то одни, то другие поломки. Пришла пора на нём ставить «крест». Вот только бы добраться  благополучно хотя бы до Жданова, а там придумать как избавиться от него к «чертовой» матери. Дорожных приключений с меня достаточно. Пришла идея заочно снять автомобиль с учета в Муроме, с тем чтобы в любое время его продать на месте и поскорее от него избавиться. С этой целью снял номера машины и вместе с паспортом, чтоб не было никаких проблем, лекгомысленно отправил в Муром бывшей жене, надеясь, что она не сочтёт за большой труд, и сделает это не затягивая, и хотя бы через  две-три недели вышлет паспорт обратно по почте. Скорее всего, что  без моего документа и лично без меня с учета не снимут. Почему мне в голову не пришла идея сделать это через своего друга в Муроме Владимира, ему не привыкать по этой части, и было бы надёжнее.  Для большей надёжности отправил через неё же в ЖКО заявление по месту жительства о том, чтобы меня сняли с прописки, а квартиру переписали на неё. Не приезжать же  мне специально из-за этого так далеко, и не делить же мне через суд однокомнатную квартиру. Придёт время и она перейдёт к дочери в любом случае. В общем, с лёгкой руки и легкомысленно, особо не задумываясь, выходит,  подарил ей квартиру. Разделить однокомнатную квартиру через суд, конечно, можно, но сколько возни и времени понадобится. Так что проще так. К тому же поставил «бывшую» супругу в известность, где я нахожусь в данный момент, а то сдуру и жадности объявит меня во всесоюзный розыск, как на отпетого уголовника-рецидивиста. Ума для этого совсем не надо, хотя то что у неё есть, вполне для этого достаточно. Ответа долго не было, как и самого паспорта. Я даже стал волноваться.  Зря всё же я так поступил, лучше бы поручил другу. Пришлось написать другу Владимиру письмо, чтоб он на месте хотя бы узнал в чем там дело. Может приболели, а может выехали в свой Ефремов? Как выяснилось из письма друга, дома в Муроме никто не хворал, а дочь действительно находится  у бабушки в Тульской губернии. Теперь становилось совершенно понятно, что «бывшая» от всех освободилась и ей не до меня с ребёнком. Впрочем, исполнительный лист на алименты пришел быстро, даже не успел получить первую зарплату. Потрясающая женская логика с её необузданной алчностью. Ей  квартиру подарил без всяких условий и оговорок, а она только об алиментах и думает, хотя бы паспорт прислала. И на кой черт я только  доверил ей паспорт? Лучше бы написал доверенность на друга и он бы снял с учета, да и с квартирой явно поторопился ей передать, если у самого всё ещё неопределённо. По существу, я подарил ей квартиру, к которой она не имела отношения, поскольку однокомнатную квартиру я получил бы и без неё  как молодой специалист. Как часто бывает плохо порядочному человеку от его бескорыстных благородных поступков. Успокаивало только одно то, что с этой стервой, а по существу с дрянью и проходимкой, меня больше ничего не связывало. И в таком пустяке я усматривал для себя счастье. А люди на всём земном шарике всё задаются вопросом, что же такое счастье. Вот оно маленькое, но счастье. Кто-то из мудрых сказал, что «счастье это отсутствие несчастья». Для меня в данный момент пусть и так.  Поскорее бы только паспорт прислала, а то как бы не отправиться за ним самому в дальний путь. С самого приезда в Украинск я не скрывал, что приехал ненадолго, всего на несколько месяцев, по крайней мере до зимы, с тем, чтобы потом переехать на постоянное место работы в родной Жданов. Я совсем не думал, что ко мне так быстро привыкнут и расставание может быть нелёгким, но психологически, как порядочный врач и человек, уже всех потихоньку подготавливал, чтоб потом не было обид. В своём кабинете повесил на стене, сделанный своими руками, симпатичный основательный табель-календарь не без помощи той девицы из бухгалтерии,  в кармашке которого на 25 августа, то есть ещё за две недели, вложил записку о последнем моём рабочем дне. Так что никакой тайны из этого я не делал. Тем более что моя медсестра об этом позаботилась, используя сарафанное радио, хотя сама не хотела в это верить, а ещё хуже не хотелось ей после меня работать с другим доктором, тем более с женщиной. Моей медсестре было под тридцать лет, второй раз замужем, был ребёнок от первого брака. За второго мужчину вышла замуж с условием, если тот пойдёт работать непосредственно в шахту, иначе никак. В забое приличная зарплата, а у неё малый ребёнок, и сама ещё  хоть куда, в самом расцвете ягодка опять, в женихах отбоя не будет. Шахта была единственным местом в этом посёлке, где можно было прилично заработать и обеспечить семью. В этом городке все женщины так поступали, а моя медсестра была очень привлекательной блондинкой, так что имела право ставить условия «мужикам». К тому же в посёлке что с невестами, что с женихами, большой напряг. Выбирать особо не приходится. С одной стороны, мужики всегда в дефиците, а с другой стороны, а бы какого, женщинам,  а тем более девчатам, и даром не нужно.
Для окончательного решения и достаточно убедительного  повода для увольнения мне недоставало маленькой причины, исходящей от администрации. Скоро такую зацепку я нашел совершенно случайно, как говорится, «кто ищет, тот всегда  найдёт». Однажды зашел к секретарше главврача, собственно, даже не к ней, а к молодой уже знакомой шатенке из бухгалтерии с сексуальными глазами и такой же выдающейся привлекательной грудью, которую она наполовину ненавязчиво демонстрировала. Их комнаты соседствовали. Молоденькая секретарша-милашка, скорее всего, вчерашняя школьница, по простоте души своей тогда проговорилась, что «главный» посылал запрос на меня по моему прежнему месту работы, и что ему никак не верилось, как в такую глушь, в тьму тараканью, мог приехать доктор, окончивший московский медицинский институт, мол, сроду в этих местах таких не водилось, все врачи только из местного донецкого «разлива». «Что-то здесь не так, -думал главный.- Не стоит ли за этим с виду благородным и серьёзным доктором что-то более серьёзное и нехорошее в аморальном аспекте. И не стоит ли ожидать здесь какого «сюрприза»?». Представить такое, конечно, можно. Зря что ли он кандидат каких-то наук, почему и не пофантазировать. Однако, он был приятно удивлён и доволен, что все его сомнения развеялись как с белых яблонь дым, когда вскоре получил весьма положительную характеристику и сожаление  от моего прежнего начальства, что я уехал от них из-за квартиры, и были бы рады видеть «блудного сына» снова у себя в родных пенатах. Конечно, он и не думал знакомить меня с этим письмом, дабы не оказаться в глупом положении, наверняка зная, как оно может меня огорчить. Секретарша же, конечно, хотела меня обрадовать такой информацией и передать мнение «главного» по этому поводу из-за симпатии и сочувствия ко мне. Если б она только знала, какую службу мне сослужила. Так и хотелось её молодую неопытную и наивную расцеловать.  Мне как раз этого только и не хватало. Теперь у меня были развязаны руки, и этого было  достаточно, чтобы действовать наверняка и без оглядки. Меня на самом деле не хотели отпускать, но я сказал себе и  другим мою любимую фразу; «незаменимых людей не бывает». Это правда. И я надумал уехать, тем более что меня ждали в другом городе. Думаю, что ситуация повторяется. Может «главный» и получил удовлетворение, получив хвалебное письмо, но меня это шокировало.  Это и послужило причиной написать заявление на увольнение.  В конце августа, как по расписанию, после двух месяцев работы, несмотря на уговоры одуматься и не уезжать, я всё же решил уехать. А за что мне держаться в этом Украинске? За эту бесхозную чужую с печным отоплением квартиру, в которой я на птичьих правах, да ещё с бытовыми неурядицами? Тем более что меня ждал друг и коллега Олег. Подводить товарища для порядочного человека самое последнее дело. Накануне свой аквариум, с оставшимися в живых райскими рыбками, отвёз и подарил Владимиру, чем несказанно его обрадовал, так как он тоже занимался такими «заморскими» рыбками. В день отъезда я сходил в ЖКО, заплатил по своему счетчику и оставил у них ключ от квартиры, чтобы передали главврачу после моего отъезда. Меня только крайне удивило то, что по счетчику пришлось заплатить так много, будто жил я в этой квартире целый год. И это притом что, кроме двух лампочек в туалете и в комнате, которые включались иногда по необходимости, у меня ничего другого не было. Я, конечно, поинтересовался у этих работников ЖКО в чем дело и как могло так получиться. Оказалось, что в этой несчастливой и бесхозной квартире со сломанным замком до меня жили гастролёры-господа артисты, а до них обитал кто-то еще, но   никто, уезжая, по счетчику не платил. Вот я, как самый наивный и порядочный, за всех и заплатил по своей душевной простоте по бесхозному счетчику. Тоже  мне нашли мецената - дурачка. Ну, просто «деревня», кто кого надует. А куда же смотрит горэнерго, кто смотрит за счетчиками? А я хотел даже сменить  сломанный замок на новый с «секретом» за свой счет. Тем же вечером на моё несчастье, когда стало темнеть, пошел  сильный дождь. Хотел даже отложить свой отъезд, словно кто-то не хотел, чтобы я уезжал.  Может сестра Владимира? Вот если б та брюнетка из бухгалтерии, я ещё подумал бы уезжать ли мне вообще. Но решение принято. Что я рассчитался с работы, все, конечно, знали, но никто не знал, когда я надумал уезжать. Несмотря ни на что, под проливным дождём загрузил машину своими вещами; что разместил в салон, что в багажник,  а что покрупнее разложил сверху в багажник на крышу, и уехал в сторону морского города Мариуполь. Никто меня не провожал, да и не люблю я, признаться, эти проводы с последними напутствиями. Ночью трасса была почти пуста, да и двигатель благодаря дождю не перегревался, так что двигался я, можно сказать, на одном дыхании и без проблем.  На рассвете, когда проехал половину пути, и оказавшись в Красноармейском районе, я приостановился и прижался к обочине отдохнуть, так как устал без сна. Дождь дробью стучал по крыше автомобиля, хотя немного и приутих. Перекурил. Хотелось спать, всю ночь-то просидел за рулём в напряжении. Чтоб не уснуть, слушал музыку вперемешку с песнями В. Ободзинского и, конечно, мою любимую: «Эти глаза напротив, калейдоскоп огней». Чего-то выжидал, видимо, прекращения дождя и вдохновения двигаться дальше. Он ещё не кончился, но значительно поубавил. Я был готов продолжить свой путь. Завёл двигатель, включил первую скорость, но что за ерунда, никак сдвинуться с места не мог. Перепробовал все передние скорости поочерёдно, но ничего не получалось, вперёд ни на один сантиметр не сдвинулся. Включил ради интереса, так, на всякий случай, заднюю скорость. Удивительно, с ней всё в порядке. Ну, и дела! Как заколдовали. В чем дело? Кому-то так хочется, чтоб я вернулся в этот несчастный Украинск. Несмотря на это, в обратный путь ехать я уже не намерен, особенно задним ходом. Видать, поломка такова, что сам до неё не додумаюсь, если б даже полез под машину. Мне почему-то казалось, что причина именно там. Пришлось ждать несколько часов, когда на  трассе оживилось движение. Только после десяти утра остановились какие-то сочувствующие мне парни на стареньких «Жигулях» и поинтересовались моими проблемами. Я объяснил им, как мог, в двух словах: «заводится, но не едет». Они на удивление очень быстро смекнули, что дело в каком-то подшипнике и что именно он «полетел», и просили, если такой мне нужен, полчасика подождать. В нём тут дело или в чем-то другом, откуда мне не специалисту знать. И нужен ли мне он на самом деле? Приходиться на всё соглашаться. Да и другого у меня просто не было при таких-то обстоятельствах. К тому же трасса не такое место, где хорошо думается, а место полное неожиданностей, из которого надо поскорее убраться. Это подняло мне упавшее настроение, ну, хоть что-то есть. Главное теперь, где этот полетевший подшипник и как его заменить. Через некоторое время они действительно привезли  «нужную»,  по их мнению, деталь. Торговаться я не стал, главное, сгодился бы. И в нём ли всё дело? Вот был бы сейчас рядом мой закадычный друг Игорь, он бы помог. Но рассчитывать надо было только на себя. Парни исчезли, пожелав мне успехов. Ничего не понимая в технике, и готов верить первому встречному «знатоку», со всем соглашаясь, приобретаю сомнительную безделушку, но не знаю, каким  местом и образом её куда-то пристроить и сколько для этого потребуется времени. Мысль достать из багажника домкрат  и поднять машину, залезть  под неё и осмотреть днище, конечно, не приходит в голову. И при чем тут домкрат, если нужна смотровая яма.  Во-первых, дорога мокрая и грязная, и дождь не прекращается, а во-вторых, всё одно ничего не смыслю, и не такое уж трасса место, где можно спокойно под машиной пофилософствовать, в надежде на хорошую мыслю. Осмотрелся вокруг, где сам-то нахожусь. Прошел вперед две сотни метров, и  оказалось не зря. Мне ещё повезло. В полукилометре  от вынужденной остановки, впереди находилась автоколонна. Это уже что-то, а может,  даже моё спасение.  На её территории быстро отыскал главного инженера, мужчину лет сорока, интеллигентной внешности. Объяснил ему, кто я, и откуда, и куда направляюсь, и что случилось с моей машиной, и может ли он чем-либо помочь. Главный инженер к тому же оказался порядочным человеком, вошел в моё положение и разрешил заехать мне в бокс, и даже выделил человека, который осмотрит мой «Запорожец». Я был уверен, что уж в автоколонне, где одни бывалые шофера, мне помогут. Задним ходом я подкатил к железным воротам автоколонны. На самой территории предприятия уже собрались любопытные водители вокруг меня, и дружно затолкали машину на смотровую яму в бокс. Мне казалось, что с такой «подмогой», при таком  большом скоплении специалистов своего дела, с Запорожцем» быстро разберутся, и через час я продолжу движение домой. На это я и настроился. Но скоро выяснилось, что все оказались большими «знатоками» шоферского дела. Одно дело трепаться, а другое дело показать, каков ты в деле. Один пожилой «спец», находясь в смотровой яме, с пеной у рта доказывал, что у «Запорожца» полетел подшипник, другой такой «спец» уверял, что что-то случилось с сцеплением, третий- с коробкой  передач. Один за другим «специалисты» спускались в смотровую яму и что-то пытались покрутить, открутить, стукнуть молотком, сопровождая всякий раз  крепким матом, из-за того что ничего не получалось. Один  «придурок», не спрашивая меня, даже стал кувалдой выбивать подшипник в заднем мосту, будучи уверенным, что дело именно в нём. Скоро мне стало понятно, что от них, кроме вреда, никакой пользы ждать не придётся. Если есть более трёх разных причин, стало быть, среди них нет ни одной верной. В общем, мне ничего не оставалось, как прекратить ремонт и поблагодарить за сочувствие и желание помочь, и тем самым уберечь автомобиль от дальнейших рукотворных поломок. А поскольку была суббота и рабочая неделя заканчивалась, машину, с разрешения главного инженера, решено  было оставить в боксе до понедельника. Положение было безвыходным. Мне ничего не оставалось, как искать помощи у друга. Поэтому, не теряя напрасно время, сам на попутном транспорте уехал в Жданов в надежде уговорить друга решить эту проблему. Кто могут помочь в беде, если не друзья. В воскресенье утром уже из дома позвонил Игорю, ввёл его в курс дела, и через час уже на его горбатом «Запорожце», прихватив из его сарая  на всякий случай, чтоб уж наверняка, коробку передач и задний  мост в качестве запчастей, мы выехали  в направлении автоколонны, а это ни много  ни мало как половина пути от Украинска до Жданова. Не каждый друг на такое согласится. На месте решили голову напрасно  не ломать  над выяснением причин поломки и не тратить время впустую, а снять родной задний мост и заменить на другой. Всего-то и «делов». Когда сняли задний мост и присмотрелись что  к чему и отчего, то выяснилось, что всему причиной явилась потеря небольшой гайки, которая скрепляла коробку передач с задним мостом. Если б эти «раздолбаи» из «народных умельцев» не успели раздолбать какой-то подшипник в мосту, ничего,  кроме  того чтобы подобрать подходящую гайку и хорошо ввернуть её на место, делать не пришлось бы. За полтора часа работы, сменив коробку передач, мы были в полной боевой готовности. Однако перед самим отъездом  в родные края  выяснилось, что в баке почти нет бензина. На территории  автоколонны ни одной живой души, кроме одной женщины-охранника и собаки дворняги. За время ремонта Игорь проговорился, беседуя со сторожем, что я врач-невропатолог, и мы друзья детства. Женщина, перевалившая за бальзаковский возраст, тут же забросала меня вопросами и просьбами,  как и что ей может помочь при её больном позвоночнике-спондилёзе с артрозами. Пришлось женщину в своей сторожке осмотреть, дать необходимые рекомендации и выписать нужные  таблетки с уколами. Ну, а с бензином решили просто. Нам много не надо. Всего литров пять, дабы спокойно доехать до первой заправки. Здесь же у проходной на спецстоянке сотня различных машин выстроилась словно солдаты на плацу в несколько шеренг,  бери  и сливай с любой. Шланг и пятилитровая канистра нашлись в машине друга. Он же через шланг отсасывал бензин из бензобака первого попавшего грузовика. Так, наконец, мы на двух  «запорожцах» своим ходом, друг спереди, а  я за ним, не отрываясь далеко, выехали в сторону Жданова.  Вот с такими приключениями закончился мой неудачный переезд из шахтёрского Украинска в приморский  Жданов, город моего детства. Хорошо, что остались в нём закадычные друзья, и Игорь выручил меня без всякой корысти по первой просьбе. Так и должны поступать настоящие друзья. В знак благодарности я подарил ему в качестве презента новый ареометр для измерения плотности аккумулятора, который на Украине в большом дефиците. Денег он бы всё равно не взял, мы же кореши с детства. Этот случай технической диагностики привёл меня к размышлению об аналогии с врачебной диагностикой, когда пациента осматривают десяток специалистов и у каждого своё мнение и свой диагноз, но ни один из них в действительности не является правильным, а больному от этого не лучше. И тем не менее каждый из них, в меру своей некомпетентности, будет отстаивать свой вердикт с таким завидным упорством, что  заставляет призадуматься, все ли извилины у них на месте. Это подтвердило моё правило надеяться только на себя и обходиться без консультации с другими врачами, от которых одни недоразумения. Чтобы выйти на правильный диагноз нужно найти единственную к нему труднодоступную тро-пиночку, а чтобы ошибиться, есть десятки окольных лёгких, но ложных путей. Правильно выставленный диагноз на практике, это такой, когда в одном случае при соответствующем адекватном медикаментозном или хирургическом лечении больной полностью выздоравливает, а это означает, что болезнь исчезла или приостановила своё развитие, и в другом случае, если этот диагноз подтверждается на вскрытии в анатомическом театре. Другого алиби для оправданий не существует. Если иной твердолобый эскулап находит другие критерии для оправдания,  то что здесь можно сказать невеже, если он и есть невежа. В подобных случаях говорят: «Незачем зеркало винить, коль у самого рожица кривая». По решению министра Б. Петровского одну важную особу, супругу одного из первых лиц государства, смотрел консилиум из трёх известных ученых; двух академиков, один из них американец, другой советский ревматолог  Нестеров, и третьим был простой профессор из Первого московского медицинского института, завкафедрой, консультант кремлёвской больницы,  В. В. Смоленский. Студенты, в том числе и я, хорошо знали В. Смоленского, как профессора со своеобразным складом клинического  мышления. Он часто читал нам лекции. После тщательного осмотра  и обследования важной персоны появились три разных мнения и три диагноза. Кто прав? Крупнейшие уважаемые академики толковали о ревматизме с незначительными разногласиями. Скромное  мнение менее известного профессора о том, что у больной волчаночный нефрит, маститыми учеными воспринималось не всерьёз, и не подлежало даже обсуждению. Но каждый имеет право на своё мнение, другое дело совпадает ли оно с настоящим диагнозом. Вот в чем вопрос! А это покажет только время. Можно только догадываться,  каким  образом лечили пациентку после большого авторитетного международного консилиума. Через полтора года, несмотря на интенсивную антиревматическую терапию и симптоматическое лечение, предложенную весьма уважаемыми академиками, больная «благополучно» скончалась. На вскрытии трупа и при гистологическом исследовании видный советский патологоанатом  из 1-го московского мединститута, крупнейший специалист по волчанке, профессор  В. Серов, однозначно подтвердил, что больная страдала и умерла от волчаночного нефрита. Мнение профессора В. Серова в таких вопросах не подлежало сомнению, а среди специалистов даже не обсуждалось, иначе это могло выглядеть как невежество с их стороны. Как видим, право на ошибку имеют не только простые смертные врачи, но и академики с мировым именем. Важно только эти ошибки вовремя признавать и, быть может, хоть этим помочь больному, если, конечно, не будет поздно. Мне часто приходит на память высказывание замечательного советского кинорежиссера А. Довженко: «Двое смотрят вниз; один видит лужу, другой - звёзды, отраженные в ней». Хорошо, если б «довженковские» звёзды  почаще виделись  всеми врачами хотя бы во сне. Тогда наверняка о многих болезнях мы теперь узнавали по учебнику истории медицины. К великому огорчению, реальное положение в медицине далеко не совпадает  с  желаемым. Выдавать желаемое за действительное означало бы кривить душой. Далеко не каждому художнику или ученому светят отраженные звёзды. О врачах говорить даже не приходится. Редко когда встречается толковый врач в самом прямом смысле этого слова, во всяком случае «хороший»  в пределах города. Думаю, что моего знакомого Олега можно отнести к такой категории врачей. Это неудивительно. У него всё это по наследству, так сказать, с молоком матери, от родителей, которые в медицине суммарно более девяносто лет.
С момента приезда из шахтёрского городка прошло почти три недели и торопиться особо мне было некуда. За это время, которое я провёл  в добровольной «ссылке», Олег выполнил своё обещание, отправил своего батю на заслуженный отдых и предложил мне поработать у себя в отделении. В тот же день он представил меня главному врачу, и после  беседы и знакомства  с ним я  написал заявление о приёме на работу в ЦРБ в качестве ординатора в  неврологическом отделении. Конечно, он мог, как новичка и молодого специалиста, отправить меня в поликлинику на приёмы, и я бы не возражал на первых порах, но он рискнул взять в стационар, ближе к себе на перспективу как прагматик. Мало что в жизни случается. Слух о скором моём появлении на работе быстро  распространился по ЦРБ и в первую очередь по отделению. И это не бравада и не преувеличение. В это же самое время в маршрутном автобусе я случайно встретился с одной девицей-однокашницей по училищу и разговорились. Она, оказывается, тоже окончила мединститут, но только в Донецке, и с некоторых пор трудится невропатологом в неврологическом отделении. Вот уж никак от неё не ожидал, думал так и останется медсестрой. Видимо, родители у неё тоже врачи. Она и поведала мне, что меня уже медики ждут в отделении, а  больные ждут не дождутся нового доктора. Надо же как работает сарафанное радио, что я ещё не в курсе. Что значит провинция! Однако, чтобы не было недоразумений, я признался Олегу, теперь уже своему шефу, что не могу дождаться от бывшей супруги своего паспорта, а без него меня не оформят на работу. Тогда он посоветовал мне съездить к ней за паспортом, и мы определись в сроках, что неделю для этого вполне будет достаточно. И почему  только Олег при его житейском опыте и большом авторитете в городе не сказал мне; «Черт с ним с этим паспортом. Это такая мелочь. Поездка дороже обойдётся, чем сам паспорт. Да и время нужно для этого. Я позвоню в паспортный стол и выпишут новый советский «серпастый» паспорт. Вот делов -то? А в отдел кадров ЦРБ  звякну, проблем не будет. Так что денёк на размышление и выходи на работу». Я бы так и поступил, и никуда не поехал, а к работе приступил бы незамедлительно. Но я же не обмолвился ни словом о том, что мы с ней в разводе, тогда, возможно, он бы так и посоветовал поступить с паспортом, зная, насколько бывают коварны и мстительны покинутые и разведённые женщины. Скорее всего, мне так казалось, он не представлял,  что Муром это всё-таки далековато. В общем, решил с этим не тянуть и оправдать доверие приятеля. Я вообще не привык обманывать кого бы то ни было, а друзей тем более. Но сна-чала мне следовало прибыть в облздрав для получения формального направления на работу в ЦРБ по месту жительства и довести дело до конца, пока «патрон» не передумал. Как говорится, «Куй железо, пока горячо». Таков порядок. Для чего выехал на следующий день во второй половине дня своим транспортом, с тем чтобы переночевать в Украинске, а утром пораньше быть в самом Донецке, поскольку  от Украинска до Донецка меньше  сорока минут езды. Погода стояла великолепная, и хотя солнце давно пошло на закат, припекало по-прежнему. Ехал я по трассе с опущенными стёклами и с ветерком, и по пояс раздетым, даже без майки. Настолько было жарко и душно в машине. Проезжая мимо поста ГАИ, гаишник, скорее всего, «деревенщина», удивился моему «видочку», аж рот открыл. Хотел, видимо, остановить, но запоздал.  Так я лихо проскочил мимо его поста. По обе стороны трассы мелькали и манили посадки с абрикосами. Надо же! В Муроме абрикосы стоят так дорого, как арбузы, а здесь в посадке бери сколько хочешь и бесплатно.  Соблазн был велик. Вот что значит Украина- житница всего союза. Хоть что бросишь в землю и вырастит.  «Взял» руль чуть вправо и остановился у обочины. Прошелся по посадке, размялся. Абрикосы лопались от избытка сока. По привычке снял «пробу». Абрикосы годятся для употребления. Сорвал три десятка и поехал дальше, абрикосы сгодятся вместо воды в такую жару, хотя не мешало бы их всё-таки промыть водой. В Украинск приехал к вечеру и в плохом самочувствии. Кажется, малость прихворнул. Зря, видать, разделся в машине, наверно, здорово «продуло». Вначале я заехал на «свою» бывшую квартиру. Поинтересовался у соседей, не было ли случайно какой почты для меня. Увы, ничего. Затем заехал на территорию больницы. Заглянул в своё отделение, там меня ещё, похоже, помнили. Я сказал дежурной медсе-стре, что немного приболел. Попросил градусник, чтобы  замерить  температуру. Вообще-то температуры при простуде у меня почти не бывает.  А тут немного  знобило, выпил аспирин. Температура оказалась не очень высокой, если учесть, что обычно при простуде её у меня не бывает, но достаточной, чтобы чувствовать себя скверно. Этого мне только и не хватало. Вот уж некстати! Изначально я планировал заехать во двор МСЧ  и в машине переночевать, так чтоб никто и не видел, и не знал, что я приехал, но внезапная температура  и простуда внесли коррективы. Хотелось только одного- поскорее лечь в постель под тёплое одеяло и выпить таблетку аспирина. Главное, чтоб не было воспаления лёгких. Врача на этом этаже не было и дежурная медсестра, ещё не забыв меня, определила меня на кушетку в конце коридора у окна, отгородив меня ширмой. Если бы на месте оказался друг Владимир, которому я при отъезде по своей доброй душе подарил аквариум с экзотическими рыбками, он наверняка бы определил меня в ординаторскую и предложил хотя бы горячего чая с лимоном, а то и с коньком, как средство от простуды. А вот медсестра не догадалась, похоже, малость растерялась, да и я её что-то не помнил, может новенькая. Только прилёг, не успел ещё как следует отключиться от всего, как та же медсестра позвала меня к телефону в ординаторскую.
-Извините доктор, но вас к телефону. Он у нас на сестринском посту.
-Меня?- переспросил я от удивления.- С какой это стати. А кто?
Меня это очень удивило, и я сказал ей: «не напутала она чего?» Кто мне может звонить, если меня давно уже нет в этом городке?  «Кто бы это мог быть? Что значит деревня, - подумал я,- неужели  пронюхали, что я приехал? Кроме дежурной медсестры, больше  некому знать о моём приезде, без неё точно не обошлось. А я изначально хотел прибыть инкогнито». Не торопясь, подошёл на пост, взял трубку.
-Вячеслав Михайлович, добрый вечер. Очень рада вашему приезду, -слышу голос заведующей поликлиникой  и в данный момент и. о. главного врача МСЧ.- Какими судьбами? Неужели  снова к нам? Вот было бы здорово!
-Здравствуйте. Нет... Ехал мимо... Да вот приболел малость в дороге, видимо простыл. А вообще-то устраиваюсь  в Жданове, еду в облздрав за направлением. Так что к вам проездом,- объясняю ей.
«Служба информации успела донести. Конечно, дежурная медсестра не удержалась и позвонила начальству, не удержавшись от положительных эмоций, вдруг увидев меня. Лучше бы она созвонилась со своим непосредственным начальством Владимиром, завотделением», - промелькнуло у меня  в голове, пользы было бы больше.
-Жаль. А может это судьба, что вы оказались здесь? Давайте всё-таки утром встретимся в кабинете «главного», поговорим. Утро вечера мудренее. Выздоравливайте. Спокойной ночи.
-До свидания,- что мне оставалось сказать.
После такого неожиданного звонка я снова отправился на свою кушетку болеть до утра, чертовски от слабости и усталости меня тянуло ко сну. Странно, что врио главврача не поинтересовалась у сестры и у меня, куда меня определили на ночь. Если б дежурная сестра обмолвилась, что я лежу в коридоре на кушетке, она бы точно дала бы команду переправить меня как минимум в ординаторскую. Я понимал, что они искренне по-хорошему ко мне относятся, и очень сожалел, что от них тогда так быстро и неожиданно уехал, и как в действительности им нужен такой специалист, наверняка понимая, что в ближайшие несколько лет вряд ли к ним попадёт специалист данного профиля, а если и попадёт, то кто знает, каким он окажется, и будут ли ему рады в этом шахтёрском городке. Хотя наутро я чувствовал себя ещё разбитым и слабым, но приличия ради к главному врачу всё же заглянул. Она, врио главврача, Людмила Николаевна продолжила вчерашний непростой разговор. Стала уговаривать меня  передумать с поездкой в Донецк и остаться. И что «черт с ней, с вашей бывшей супругой и алиментами. Что здесь особенного, если у нас сам начальник шахты тоже алименты платит. Ради бога разводитесь, а невесту  мы найдём, можете быть уверены». И всё в таком духе. Про алименты  они узнали накануне моего отъезда ещё тогда, думали, что всё дело в них, когда пришел исполнительный лист в бухгалтерию МСЧ. Какая чепуха. Вот «преступление» всесоюзного масштаба?! Миллионы разведённых мужиков платят алименты и никто с большим удовольствием это не делают, хотя среди них немало порядочных людей. Взять хотя бы ихнего начальника шахты Владимира Григорьевича.  Я стоял на своём, не мог я подвести под «монастырь» своего приятеля Олега, который пожертвовал  своим отцом ради меня. Это дорогого стоит в наше время. Тут неожиданно зазвонил телефон. Она сняла трубку, перебросилась с кем -то несколькими фразами и передаёт мне трубку. Звонил, находившийся в это время в отпуске, главврач МСЧ Дмитрий Иванович, которого все уважали как делового и скромного руководителя. Надо же, завполиклиникой, оказывается, ещё с вечера доложила ему о моём приезде, вот и звонит он с утра. Главный  врач тоже просил меня остаться, обещал создать все условия и нормальную квартиру. Мне и жалко стало их,  и такое ощущение, что вот-вот соглашусь, несмотря на то, что в памяти ещё свежо, как тоскливо мне было находиться в этой глуши, где все друг друга знают, где очень плохо с общепитом, где нового жилья не строят, но подвести коллегу из Жданова просто не мог. Тысячи извинений с моей стороны. Не должны они не понять меня. На прощание она написала номера пяти своих рабочих и нерабочих телефонов, сказав, что будут рады видеть меня в любое время. Удивительная вещь. Проработал всего пару месяцев, а к коллективу стал чувствовать привязанность, да и они ко мне, по всей вероятности, также. Бывает же так. Так мы и расстались, теперь уже  навсегда. Снова приятное свидание с Донецком. Раньше он назывался Сталино в честь отца всех народов. На этот раз город выглядел по-осеннему золотисто. В скверах кружила багрово-рыжая листва, под ногами приятно  знакомое шуршание. Получив официальное направление на работу, я отправился в Жданов. Свой транспорт оставил во дворе у Игоря с надеждой, что он  за ним присмотрит, пока не будет меня, и тем же вечером московским поездом отправился в старинный город Ильи Муромца. Приехал в Муром в пятницу вечером. Очень хотелось по-отцовски обнять свою маленькую дочурку, но, к моему удивлению и большому сожалению, её дома не оказалось. Дочь была за сотни километров у дедушки с бабушкой в Тульской губернии, как и писал друг Володя. Без неё вроде и делать мне нечего в этом городе. Но я же приехал за паспортом, а не к бывшей супруге. Отдал «дорогой» и «бывшей» заработанные деньги, которые она спала и видела во сне и мечтала получить, оставив  себе только на обратный путь, а паспорт забрал в прежнем состоянии, без выписки. Да и мой автотранспорт так с учета и не сняла. И на кой черт только я его отсылал? Другая бы в момент меня выписала  из-за квартиры и выслала бы паспорт, чтоб я больше никогда не возвращался и не передумал в отношении квартиры. Я очень засомневался,  что она пыталась оформить и выслать его, ведь за такое время  можно не только с прописки сняться, но произвести квартирный обмен и выехать в неизвестном направлении. Квартира ещё формально числилась за мной, и я остался пока в ней до выяснения всех причин, хотя ужасно было неприятно и некомфортно от того, что вынужден так поступить, надеясь, что продлится это совсем недолго. В воскресенье утром слышу настойчивый сигнал автомобиля под окнами. Выглянул из окна шестого этажа, как когда-то раньше, а внизу  на площадке, где когда-то стоял мой «Запорожец», из «Жигулёнка» выходит мой приятель Володя и смотрит в сторону моих окон с заготовленной улыбкой, задрав голову кверху, рассчитывая на взаимопонимание хозяйки. Это кому же он так настойчиво сигналил? Когда-то, до моего отъезда из Мурома, он был другом семьи, дружили семьями. Я машинально махнул ему рукой вроде приветствия, а тот, явно рассчитывая на другое, от удивления  опешил, но всё-таки поднялся к нам. Улыбка сразу исчезла с его лица. «Что-то здесь не то,- подумал я.- Факт, приехал не случайно и, конечно, не ко мне, да и она сидела как на иголках, видать, ждала чего-то или кого-то». Однако виду я не подал. Парень он неплохой, не пил, не курил, старше меня на пять лет, работал сварщиком на крупном заводе,  в свободное время ходил в спортзал,  занимался штангой и был «накачан», так что выглядел по своему возрасту молодцевато как спортсмен. Может плохо знал, а может, и друзьями-то не были никогда? При своей рабоче-крестьянской внешности и деревенскими корнями он был себе на уме и, кажется, скрягой, и по-деревенски прижимист. В конфиденциальной беседе он поведал о том, что за моё отсутствие кто-то, не уточняя, кто именно, сделал моей бывшей супруге «предложение руки и сердца», и что однажды сосед по пьянке пытался её изнасиловать. Меня удивляла невероятная осведомлённость  его, если он живёт в другом конце города, на Казанке Соседа я хорошо знал. Он был директором нефтебазы. Мы с ним годами «приятельствовали» по соседски, как только вселись в этот дом, и он действительно нередко позволял себе напиваться до отключки и был неверным свой дорогой жене. Об этом все знали, в том числе и его жена. А вообще неплохой мужик. Если что и было похожее, на что намекал друг Владимир, то не без согласия её и только по большой пьянке. Как говорят в народе, «мужик не вскочит, если баба не захочет». Так что к нему никаких претензий у меня не было. Да меня это вообще не интересовало. Меня заинтриговало поведение самого друга; и что он всё о других, да о других. Только не мог внятно объяснить, чего он сам тут делает с утра, хотя мне это также было в принципе до «лампочки». Как выяснилось позднее, Владимир с моей «бывшей» ни один раз ездили на Святое озеро «позагорать», а в тот день тоже собрались на озеро, но всё у них расстроилось в связи с моим неожиданным приездом. Чем они на озере занимались кроме загара, можно только догадываться. Теперь стало понятно, почему она не отвечала на телеграмму, и почему так срочно отправила дочь в Ефремов. Ей было не до нас, у неё была своя бурная личная жизнь. Ну что ж, каждый имеет право на личную жизнь, как и каждый гражданин страны - кузнец своего счастья, как записано в моральном кодексе строителя коммунизма. В понедельник оформил свои дела за один час; и в ГАИ  снялся с учета, и с паспортом уладил.
Прогуливаясь по небольшому провинциальному городу, на улице Войкова  неподалёку от своего дома встретил коллегу и приятеля, главного окулиста ЦРБ Леонида Мотриченко, с которым давненько не виделись, и который поведал мне такую очень даже небезынтересную историю. Где-то через месяц после моего отъезда из города о моём внезапном «исчезновении» узнали в горисполкоме. Первый секретарь горкома партии  Макаренков был крайне удивлён и возмущён, когда ему доложили, что такой молодой и толковый врач, узкий специалист, вынужден был уехать из-за квартиры, ведь в квартирах ЦРБ никогда не отказывали, понимая, что врачей в городе не хватает и удержать  их без квартиры невозможно. Главврача ЦРБ Пресняка Владимира Ивановича вызвали на ковёр для объяснений, где серьёзно напомнили ему о партбилете, о долге коммуниста и руководителя, о недостаточной работе с врачебными кадрами. Причем речь шла не о врачах вообще, а конкретно обо мне. А о плохом и незаметном враче в городе вряд ли стали докладывать первому лицу города. В тот день главврач чуть не лишился своего кресла. После такой взбучки он, наконец, зашевелился, да так, что на следующий день состо-ялся медсовет ЦРБ. Первым вопросом, и быть может самым главным для главврача, на повестке был такой; «Кто знает, где сейчас находится наш невропатолог  Доронин?».  Вопрос был настолько странным и неожиданным, насколько и риторическим, что присутствующие врачи переглянулись от удивления, мол, сам увольнял, а нас спрашивает. Все молчали, словно в рот воды набрали, так как были не в курсе.
-Василий Александрович,- обратился он к начмеду. -Вы в одном доме, кажется, жили?
Тот покрутил головой, повёл плечами  и, наконец, ответил:
-«Запорожец» его под окнами больше не стоит, и уже давно. Наверно, уехал.
-Да. Жаль, конечно, что так вышло. Обращаюсь ко всем, уважаемые доктора, -сказал «главный»,- если кто из вас его увидит в городе, попросите, чтоб заглянул он ко мне. Зайди он сейчас, квартиру получил бы в самое ближайшее время. Так и передайте.
История эта, хоть и смахивает немного на анекдот, понравилась мне, но не взволновала, хотя квартирный вопрос оставался для меня актуальным, но уже в другом аспекте. Я же не мог сказать «бывшей», тем более с ребёнком, что она живёт в моей квартире, и было бы неплохо, если бы она из этой квартиры выписалась и уехала в свой родной и вонючий, загазованный Ефремов, то есть уехала туда, откуда приехала. Так было бы справедливо. К тому же квартиру дали мне однокомнатную без учета моего семейного положения, то есть без неё. Такую квартиру я получил бы и один без семьи. Два других врача невропатолога, та же Екатерина из ЦРБ  и Виктор Иванович из ВТЭКА, получили по квартире, хотя живут поодиночке и числятся неисправимыми холостяками, что, в общем-то, конечно, ненормально в их-то возрасте. Однако, это их личное дело каждого. Но она не из тех порядочных, которые так поступили  бы, и решит всё через суд. А суд, естественно, признает тот факт, что квартира принадлежит в такой же мере и ей с ребёнком. Таков закон. Вообще для врачей такой «главный» был «ни рыба ни мясо». За короткий срок, как он стал главврачом, его прозвали «обещалкиным». Врачи уходили от него пачками, кто уходил в ж.д. больницу, кто уезжал вообще. Ему не верили. И он ничего не мог поделать.
-Так ты, дорогой, зайди к нему, поговори,  с тебя не убудет,  поторгуйся. Ты ему сейчас вот как нужен, - посоветовал Леонид на прощанье, проделав жест ребром ладони поперёк горла. - Мы тоже думаем уехать в Донецк в самое ближайшее время по вашему примеру.
-Выходит, мой пример оказался заразителен, - говорю ему, судя из разговоров.
-Ещё как. Если ещё мы с женой уедем, то главному вообще капец.
-При случае загляну, -ответил неопределённо я.
К «главному» идти у меня не было никакого желания. Наступать на те же дурацкие грабли мне уже не хотелось. А вот проведать коллегу Эмануэля не удержался, тем более что времени у меня было достаточно до ночного поезда и дела все сделаны, да и находились мы с Леонидом совсем недалеко от поликлиники на улице Войкова. Я нашел Эмануэля в городской поликлинике, где он работал уже в качестве психиатра. После короткого обмена любезностями и новостями  он вдруг вспомнил;
-Да, между прочим, вас очень хотел видеть мой бывший шеф Леонид Михайлович.
Речь шла о главвраче железнодорожной больницы, у которого одно время Эмануэль был зав. неврологическим отделением.
-Недавно звонил мне насчет вас, -говорит он.
Что за напасть? Когда работал, никому не нужен был, уехал - все срочно хотят видеть, и всем я понадобился. Главврачом той больницы  был Хлыповка Леонид Михайлович. В этом  статусе он работал всего один год, до этого работал директором медучилища, где я совмещал, а он когда-то его и окончил. Так что ему я был знаком как специалист, да и Эмануэль, скорее всего, чересчур расхвалил меня. Как руководитель он был относительно молодой, ещё не избалован властью, и не имел достаточного опыта, но, возможно, в будущем перспективный руководитель. Как к человеку я относился к нему неплохо, хотя врачом он был весьма «посредственным», но после училища, как и я. Потому и работал на административных должностях, на что хороший специалист никогда не пойдёт. Так что с ним можно бы поработать вместе. Хорошему врачу поддержка главврача никогда не помешает в трудную минуту. Наша встреча состоялась через несколько дней в его кабинете. Из беседы я узнал, что с невропатологами у них действительно просто беда. Из трёх специалистов осталась, и то временно, одна пенсионерка, другой доктор ещё раньше перешел на административную работу, а третий, какой-то Новосёлов, проработавший на «железке» много лет и по совместительству подрабатывал ещё в горвоенкомате, находится в тяжелом состоянии после того, как на рыбалке его ударило молнией. Нарисовав печальную картину  с кадрами,  он предложил мне взять отделение на тридцать коек в свои руки.
-Эмануэль давно уговаривал меня перейти к вам, но у вас  с квартирами плохо, - сказал на это я. - Из-за этого я ушел из ЦРБ. Да и добираться к вам далековато и неудобно из города, без  общественного транспорта не обойтись. А с ним, как и со временем, будут одни проблемы, особенно зимой. Вы же представляете. Наши с вами дома на Московской почти рядом находятся, но за вами служебная машина заезжает, поэтому такой проблемы нет. Вот если б я в этом районе жил, на Казанке...
-Квартира будет, - уверял он.- Этот вопрос мы решим с первым секретарём горкома.
-Спасибо, конечно, за доверие, Леонид Михайлович, но вынужден отказаться. Меня ждут на Украине.  Отпросился на несколько дней, так уж получилось, приезжал в Муром, как ни странно, за паспортом. С супругой, наконец, развёлся. Теперь я свободный человек. Сегодня вечером  надеюсь уже выехать  и вернуться в  свои родные пенаты.
-На новом месте, как я полагаю, вы ещё ни одного дня не проработали, -правильно заметил он.
-Это так, но больные в стационаре уже предупреждены, что у них будет новый доктор, и они ждут меня с надеждой.
-Какие проблемы? Дайте телеграмму: «заболела дочь, вынужден остаться по семейным обстоятельствам. Или что-нибудь в этом роде»,- посоветовал главврач.
-Легко сказать... Одна беда, Леонид Михайлович. Врать не могу, подводить и предавать друзей тоже не научился, -говорю ему, давая понять о бессмысленности дальнейшей беседы, и добавил: -К тому же, там у меня стоит мой «Запорожец» без присмотра и не на «ходу». В любом случае нужно ехать. Я же отпросился только на неделю.
-Это редкие качества в наше время. Ну, кто вы такой и что собой представляете, я хорошо знаю, иначе не уговаривал сейчас. Ну, хорошо. Давайте договоримся так: в течение недели я решаю вопрос с квартирой, вы улаживаете с машиной и со своим начальством. Через неделю встречаемся здесь.
При таком напоре и подходе в принципе я согласился, но при одном условии, что к моему приезду вопрос с квартирой будет хотя бы решен в принципе, прекрасно понимая, что ни за неделю, ни за месяц квартиру никто не даст. Он же не главврач ЦРБ, у которого возможностей побольше, да и опыта руководителя маловато, чтобы ставить условия в городской администрации.  На том мы и порешили. Однако, несмотря на вполне определённые перспективы в родном городе и вновь появившиеся возможности в Муроме, что-то мне подсказывало, что торопиться с решением не следует. Честно признаться, эти путешествия по стране мне изрядно надоели. Курский вокзал столицы снится мне по ночам. Я не знал что делать, как поступить. Бывшая супруга, ещё на что-то надеясь и преследуя свои корыстные цели, не очень хотела моего окончательного отъезда и советовала остаться работать в ЦРБ, хотя бы потому, что, по крайней мере есть где жить, да и работа совсем рядом, а главное, алименты никуда не денутся и будет вовремя их получать. А там бог даст и всё образуется... В этом был свой резон, особенно для неё.  В том что на «железке» я получу квартиру в ближайшие два года маловероятно, а ездить туда на работу далековато, а зимой добираться просто кошмар.  В любом случае возникает шкурный вопрос, что делать с автомобилем? Ладно, если б стоял в гараже, а то во дворе без присмотра и черт знает где за сотни километров. В маленьком городе типа Мурома или Жданова как в деревне, что знают двое, через неделю будут знать все, чей это во дворе стоит бесхозный «Запорожец». О том,  что я в городе, по той же причине, рано или поздно  станет известно и главврачу ЦРБ. Нехорошо будет, если уеду, не поговорив с ним. Человеческие отношения при любом раскладе всё одно сохраняются у порядочных людей, несмотря на старые обиды. После некоторых раздумий к нему всё-таки заглянул на минутку. Моему внезапному появлению «главный» был неподдельно рад, пытался даже шутить.
-С возвращением «блудного» сына,-так он пытался приветствовать меня, когда я переступил порог  его кабинета.
-Визит вежливости, Владимир Иванович, не более. В принципе я уже устроился у себя на родине. Потянуло на Юг, ближе к морю. Как говорится, «где родился, там и пригодился». Я ведь из тех краёв.
-Вячеслав Михайлович, рад вас видеть, и скажу откровенно,- стал убеждать он.- Мы вас знаем как хорошего специалиста, и человек вы серьёзный, неплохой, не скандальный, коммуникабельный. Жалоб от больных на вас никогда не было, скорее, наоборот. Так что вы нам нужны. Пора бросить якорь, оставайтесь у нас. Насчет того, что уже устроились, не переживайте. Отправим телеграмму, что, дескать, передумал, изменились обстоятельства. Что-нибудь придумаем, не волнуйтесь об этом. Хоть вы там и родились, а как врача вас никто  там не знает, а мы знаем.
-Ну, это дело, Владимир Иванович, легко поправимо. Дело времени, особенно когда тебе доверяют, -попытался я убедить оппонента в обратном.- Так что 
в этом плане вы, возможно, правы. Но  мне очень не хотелось бы подвести главного невропатолога, с которым  обговорены все вопросы. Вы даже представить не можете, на какие жертвы он пошел ради меня.
-И что это за жертвы?- поинтересовался «главный» с долей скепсиса.
-Чтобы взять меня к себе, он вынужден был отправить  своего папашу- пенсионера на заслуженный отдых, - сказал я с большим уважением к своему будущему шефу. – Вы, наверно, знаете, как трудно найти работу врачу на Юге.
-Ну что ж, это благородно с его стороны, хотя пенсионеры должны, конечно, уступать молодым. А что относительно вас, то с квартирой тоже решим,- продолжал «главный», будто меня не слышал.- Вы ведь развелись, насколько мне известно, остались без квартиры. И как мужчина правильно поступили, и как отец, отказавшись от  неё в пользу ребёнка, даже благородно, - всё настойчиво и аргументировано уговаривал Владимир Иванович, используя всю свою скудную и неуклюжую дипломатию. - Пора остепениться. Мне из-за вас и так здорово влетело от городского начальства, теперь я понимаю хоть за что. Вы действительно хороший доктор и человек надёжный. Не вы единственный уехали из Мурома, но о них никто не вспоминает, скатертью им дорога...
-Ну, скажем, не из-за меня, а из-за вас вам и досталось, вроде как бумерангом обернулось. Об этом весь город говорит. Значит, есть за что.
-На счет бумеранга это вы правильно подметили. Вот видите, какую «славу» из-за вас я заслужил перед самой пенсией. Ну, хорошо, пусть так. Забудем,- соглашается он, давая понять, как неприятна для него эта тема, когда на волоске висела его карьера и дали ещё шанс доработать до пенсии.
-Побеждает в спорте не тот, кто первым сорвался и побежал, а тот, кто первым к финишу пришел,- изрёк я философски, сам того не ожидая.
-Вы абсолютно правы. И ваш намёк  «дотянуть» мне до пенсии тоже понятен. Никто из врачей со мной так откровенно ещё не говорил, а это означает, что ни с кем из них я в разведку не пошёл бы. А с вами пошёл бы.
-Ну, на счет разведки вы, конечно, замахнулись,- сказал я, заканчивая беседу. Вопрос, пошёл бы я с таким «деятелем» в разведку? Верь не тому, кто много говорит, а тому, кто больше молчит.
Тогда я прикинул: «где работать,  в принципе мне всё равно, а вот где реально смогу получить квартиру? Ведь в этом всё дело».  В родном Жданове лет через пять, если, конечно, второй раз женюсь. На «железке» в Муроме года через два-три, а в ЦРБ,  где меня все знают хорошо  как врача, похоже, в течение года, тем более после таких заверений главврача. Допустим, что соглашусь, но что делать с моим «Запорожцем»? А что с ним может случиться, если он стоит во дворе у друга под присмотром, а специально поехать за ним и приехать на нём в Муром абсолютно исключено, невозможно по техническим причинам из-за неисправности  и ненадёжности автомобиля. Пусть, пожалуй, лучше постоит у друга во дворе до следующего года. У половины москвичей машины стоят под окнами годами и ничего. Правда, в столице каждый день полсотни  «авто» угоняют и половину из них разбирают на запчасти, что потом никто никогда не находит. Но в провинции, в маленьких городах типа  Жданова, такой проблемы пока нет. Ну, в худшем случае обшмонают, по мелочевке что-нибудь прихватят, в конце концов покатаются и  оставят. Так что в этом плане беспокоиться не придётся. При таком раскладе из всех вариантов ЦРБ наиболее приемлема, если, конечно, «главный» не подведёт. Только исходя из этого, я дал со-гласие  с условием, что они отправят официальную телеграмму в ЦРБ Жданова, чтоб Олег меня не ждал, и с надеждой и верой, что  у «главного» хватит ума и совести не повторять своих прежних ошибок. Да и мне дважды на одни и те же грабли натыкаться никак не хотелось. Одним словом, поддался на уговоры главврача и остался. Работать стал  в основном в первой городской поликлинике, на полставки в стационаре и немного, как и раньше, в медучилище. Всюду оказался кстати и необходимым. Проработал я в таком режиме всю зиму и весну, а на горизонте никаких просветлений и разговоров о жилье. Видать, снова наступил на те же «грабли». Пора и честь знать. Да и «Запорожец» мой беспризорный нет-нет да напоминал о себе. Что там с ним? Железяка, а жалко, как живой организм, поди, скучает на чужбине без тёплых рук. Пополнив свои скромные финансы и не видя ближайшей перспективы в получении жилья, в начале июня я снова уволился, несмотря на возражения «главного», и уехал к себе на родину на этот раз окончательно и бесповоротно, вспомнив мудрые слова и убедившись, что так оно и есть; «Единожды солгавший, кто ж тебе поверит». Главврач «Пресняк» своего слова не сдержал, зато я от своих правил не отступил по принципу; «как уакнется, так и откликнется». На малой родине меня ждали, как и следовало ожидать за предательство, одни разочарования. Мой «Запорожец», слава богу, стоял на месте, но коврики  с сидений исчезли как и содержимое бардачка, в  котором среди всего прочего был и  неплохой фонендоскоп.  Дальше -хуже. Двигатель завёлся без особого труда, но из глушителя  валил черный дым, как из деревенской, давно нетопленой, избы и исходил ужасный шум из глушителя. Стало очевидным, что меня не только обворовали, но, чего больше всего боялся, и угоняли машину. Как я тогда не додумался снять аккумулятор и не занёс в дом к Игорю? И он тоже хорош, не подсказал. И почему он, друг детства, автолюбитель, не додумался сде-лать это потом, когда меня уже долго не было, и приближалась зима? Со своего горбатого «Запорожца», небось, на зиму аккумулятор убрал куда потеплее. Да и я слишком легкомысленно ко всему отнёсся. Но ведь я планировал  вернуться через несколько дней. А вышло несколько иначе в силу непредвиденных обстоятельств. В моё отсутствие соседние дворовые пацаны решили в «тёплой» компании покататься, не очень разбираясь в марках бензина, заправились самым дешевым, который годился только для паршивого мотоцикла или для трактора. Хорошо, что ещё машину поставили на прежнее место, а не бросили в лесу, иначе бы другие «автолюбители» разобрали бы на запчасти. Мне ничего не оставалось, как отложить все дела и заняться ремонтом двигателя с привлечением к этому процессу  Игоря. Вдвоём с ним, наверняка, разберёмся в чем дело, тем более что такой двигатель ему знаком, как он сам говорит, до винтика. Мнений в ходе ремонта появилось много,  как и помощников, но большинство «специалистов» связывало появление черного дыма с некачественным бензином. Это было понятно даже мне, профану в таких делах. А дикий шум в автомобиле можно объяснить тем, что полетел глушитель. В первую очередь надо было снять  и прочистить бензобак, чем я и занялся весь последующий день на задворках этого же двора, который служил хоздвором со всеми индивидуальными сараями и общественным туалетом, куда  мы с Игорем накануне  переместили «Запорожец» подальше от посторонних глаз. Друг работал на заводе недалеко от дома  и приходил ко мне в качестве  технического  консультанта  после работы, после шести вечера. Так что целыми днями на солнцепёке я ковырялся с машиной «практически» один. Бак я тщательно промыл, а «вонючий» и непригодный для автомобиля слитый бензин отдал соседу дяде Сергею на технические нужды. После чего бензобак залил родным 73-им бензином. После этого я  был уверен, что на этом ремонт и закончится. «Вот какой я молодец, - считал я, -в технике ни бум-бум, а справился сам. Стоить только захотеть! Не зря говорят; «терпение и труд-всё перетрут». Предвкушая душевное удовлетворение, что сам устранил причину, завёл двигатель. Однако дым валил по-прежнему под шумовой аккомпанемент. Значит, причина была не в бензине, а в чем-то   другом мне неизвестном. Если  никто ничего не мог понять, откуда и отчего прёт черный дым, стал соображать сам, хотя в моторах ничего не смыслю. Вскоре причину нашел методом исключения как  и в медицине. Перепробовал много вариантов. Наконец дошел до головки цилиндров. Третий цилиндр оказался без поршня. Снял поддон, а в нём перемолотый поршень, как пережаренные грибы на сковородке. Какой кошмар! По всей вероятности, мало что бензин был залит не тот, но и масла было значительно ниже уровня, на что эти гаврики- «малолетки» не обратили вни-мания. Положение оказалось очень серьёзным. Дел оказалось очень много, а неделя уже на исходе. В любом случае пора устраиваться на работу. Как всё не вовремя! В конце -то  концов, кто для кого должен работать: не я же для автомобиля, а он для меня, иначе на кой черт его изобрели, чтоб на него ишачить? Совсем скоро не только время станет меня поджимать, но и деньги. Хоть я и в родном городе, и друзья прежние, но рассчитывать как раньше на их помощь мне больше не приходилось. Это надо понимать. Все они обзавелись семьями, трудятся не покладая рук, полно своих забот, и им не до меня с моими проблемами. Кроме того, нужно заниматься двигателем. И так мой «Запорожец» всем во дворе глаза мозолит. Конечно, можно было с ремонтом машины и подождать до лучших времён, если б она стояла в гараже или в сарае под амбарным замком, а не в проходном  дворе без присмотра. У меня не было проблем, если б это случилось в Муроме, где все меня знают, так что мне достаточно было одного звонка, чтобы специалисты занялись ремонтом моего автомобиля. Совсем другое дело здесь в Жданове, где меня не было больше десяти лет, и для всех я чужой среди своих человек. По выходным  Игорь по старой дружбе в своём сарае то разбирал, то снова собирал мой мотор. Я понимал, как не хотелось ему этим заниматься. Во время сборки двигателя, поскольку ничем помочь не мог, я часто наблюдал со стороны, как это делается. Правда, толку от меня никакого, разве что для компании, чтоб ему скучно не было. Это же мне нужно, а не ему. Основная работа уже позади. Тогда шел дождь, и не только во дворе, но и в сарае типа гаража, в котором мы трудились. Крыша у него, как решето. Мы тоже немного намокли. Хотелось поскорее разделаться с мотором. Когда переворачивали наше «дитя» на столе, мне показалось, что из него выпал блестящий стальной цилиндр -толкатель.
-Игорь, по-моему, эта штука выскочила из головки, - говорю ему как бы между прочим, передавая поднятый с земли стальной цилиндрик.
-Славка, если ты в технике «баран», то лучше молчи. У меня таких штук по всему сараю, - злился он, выговаривая в мой адрес нелестные слова.
-Но чисто теоретически предположить, что такой цилиндр может выпасть, ты допускаешь? Их положено восемь и это легко проверить.
-Да, их восемь. В этом ты прав. И все они на месте. У меня никогда ничего  не падает пока.
-Ты в этом хорошо уверен? - спросил неоднозначно я с долей юмора.
-Рановато ещё. Пока ещё слава богу.
-Тогда страна и твоя супруга могут не беспокоиться и спать спокойно, -резюмировал я с юмором.
Мы засмеялись, отвели душу. Мы имели в виду совсем другое. Когда клапана не поддавались регулировке, я снова припомнил ему о выпавшем цилиндре, но доказывать Игорю что-либо пустой номер. Это ещё по школе я знаю. Об этом и слышать он не хотел. Вдвоём перетащили двигатель к машине и установили на своё место.Следующий этап-испытание собранного двигателя через пару дней. Решили эти дни от всего отдохнуть, настолько осточертел этот мотор. Машину, поскольку она не  на ходу, пришлось оставить на прежнем месте на задворках рядом с сараями и общим для двух соседних дворов туалетом. Место глуховатое, особенно по ночам. У одного сарая с голубями в будке жила небольшая тёмная старая дворняга, она редко лаяла,  и только на чужих, проходящих мимо через дворик. Своё она уже отлаяла  понапрасну, и с тех пор бегает с грыжей в животе, стала разборчивой и поумнела малость, но в любое время может сдохнуть от ущемлённой грыжи. Конечно, оставлять машину в таком глухом месте рискованно, но другого выхода не было. На ночь автомобиль я покрывал лёгким брезентом от посторонних глаз. Откровенно говоря, эти изнурительные самодеятельные ремонты чертовски надоели и я решил немного отдохнуть, «железки» всё равно никуда не денутся. Днём до обеда уезжал автобусом за десятки километров от города, интересовался  на всякий случай в местных больницах, как у них со специалистами моего профиля, и вообще, как с медициной на селе. Конечно, медицина там в очень запущенном состоянии, но почему-то меня тянуло туда, наверно время не знал куда деть. Заехал и в молодой городок шахтёров Углегорск, что недалеко от Артёмовска, заглянул в МСЧ шахты, поговорил с главным врачом. Хоть у них с врачами и полный комплект, но сама медицина далека от нормы, больше соответствует сельской участковой больнице, чему я не был удивлён. Деревня она и есть деревня. Кто же из хороших врачей туда поедет жить и трудиться. На другой день оказался в противоположном направлении от Углегорска в посёлке Яма, куда добирался по железной дороге. И куда меня только занесло? Там вообще хуже некуда. Меня интересовало состояние медицины в далёкой глубинке со странным названием «Яма».  Наверно ностальгия по далёкому прошлому прорвалась, да и время не знал куда девать от безделья, тем более что оба друга пропадают на работе до самого вечера. Однажды, после одного такого путешествия  по району, во второй половине дня ближе к вечеру заглянул к Игорю. У своего крыльца он мило разговаривал с одной молодой симпатичной девушкой. Он нас нехотя, без особого желания, как бы между прочим, познакомил. Её звали Ниной. Она оказалась соседкой Игоря по двору. Откуда она взялась, если я увидел её впервые? Я же тоже когда-то жил в этом дворе, но такую девицу раньше  не замечал. По два раза в день ходил мимо её окон в сторону общественного туалета и единственного дерева абрикосы, которое росло  напротив, в двух метрах от её окон. Скорее всего, она переехала к бабушке не так уж давно. А может, жила ещё здесь девчонкой, на которую я  даже не обращал внимания, и без меня превратилась в красавицу. Очень может быть. Девчонки очень быстро взрослеют, если их год-два не видишь, а тем более, если раньше даже не замечал. А тут прошло целых десять лет. Кто же не читал сказку Ганса Андерсена про «гадкого» утёнка. По их разговору было видно, что Игорь к ней неравнодушен, и совсем не упустил бы возможность провести с ней время где-нибудь в «укромном» местечке тэт-а-тэт. На все его полунамёки она только отшучивалась с невинной девственной  улыбкой на лице, не придавая этому никакого значения, чем ещё больше интриговала и привлекала к себе. Она же понимала, что с женатым лучше не связываться, тем более соседом, да и его ревнивую жену Ольгу хорошо знала. В разговоре выяснилось, что Нинуля внимательно наблюдала за нами из своего окна, которое  выходило на сарай её бабушки, когда мы с Игорем занимались ремонтом автомобиля,  поэтому заочно меня она немного знала, а может, ещё раньше видела. На следующий день я встретил  её одну, и за разговорами мы договорились до того, что ночью  я буду, по всей вероятности, спать в машине у неё под боком, слава богу ночи были тёплые и звёздные, и охранять её сон вроде того ангела- хранителя, и если у неё будет бессонница, я буду ждать её в любое время, чтобы вместе обозревать звёздное украинское небо. Это было сказано так налегке, с шуткой, и как бы между прочим, что я даже ни на что не рассчитывал всерьёз. А жила она с бабушкой буквально в двадцати метрах от сараев, где стояла моя машина под брезентом. На улице было по- летнему тепло и мне ужасно не хотелось ехать автобусом почти за город на улицу Петровского, где я жил с родителями. Где переночевать, мне было абсолютно всё равно, тем более что утром всё одно надо возвращаться в город и заниматься автомобилем. Когда стало смеркаться, я был уже на месте, то есть в машине. Небо было действительно звёздное, Большая Медведица высвечивала и зависала прямо над головой.  Поскольку брезент не снимал, создавалось впечатление, что в автомобиле никого нет, хотя в самом салоне горел свет и играл приёмник. Мне казалось, что Нина засомневалась, что я буду на месте, как договаривались, и приняла всё за шутку, за обычный трёп. Тем не менее часов в одиннадцать она подошла и постучала в окно автомобиля через покрывало. Я вышел из автомобиля и любезно приоткрыл дверку с приподнятым брезентом перед ней с противоположной стороны. Немного поговорили о том о сём, потом я достал из бардачка маленькую бутылочку коньяка  и предложил её осушить по случаю нашего знакомства и завершения ремонта двигателя. Поводы были столь убедительны, что отказаться выпить за них было трудно, к тому же это была не какая-то самогонка или водка, а хороший коньяк. Выпивали  по очереди по глоточку из горлышка. Скоро нас потянуло друг к другу поближе, потом совсем поближе до единого целого. В общем, мы так увлеклись, что не заметили, как кто-то подошел к машине и настойчиво спрашивал: «Кто здесь?». Я приоткрыл дверку, приподнял брезент и при лунном освещении увидел  знакомого Сашку - голубятника, соседа через стенку моей знакомой Нины. Это его дворняга мучается грыжей на «весь» живот. Наверно он услышал музыку, не пойми откуда, скорее, что из машины, и наверняка подумал, что в ней чужие.
-Саня, это я, Славка,- говорю спокойно ему.
А на улице темно-темно, только Луна отсвечивает. Сашку я знал много лет, хоть и выпивает частенько, и суп из голубей готовит, для этого и содержит их в большом количестве, но вполне порядочный семейный мужик, во дворе ни с кем не ругался даже по пьянке. Чего ему не спалось? Мне не раз приходилось наблюдать, как он по привычке безжалостно в один момент за разговорами отрывал головы у голубей, чтобы потом приготовить из них суп. Мне этого живодёрства не понять.
-А я подумал хулиганьё, - сказал он.
-Нет-нет, всё в порядке. Буду здесь до утра, не хочется ехать домой. Ночь-то какая звёздная, так и шепчет.
-А что ж вы один, без подруги в такую ночь?
-А где её взять?
 Скоро он ушел, так ничего и не понял. С подругой мы продолжили приятное общение, переместившись на заднее сидение. Теперь  нам уже никто не мешал. Где-то в час ночи она пошла домой, а то как бы  её бабуля не кинулась  искать. Потом  мы часто встречались с ней, и для Игоря не было это большой тайной. Однажды мои «старики» уехали на пару дней в другой город к родне и я пригласил Нину к себе  до утра. Мы  провели ночь прекрасно, не то, что тогда в тесной машине. Я пообещал подруге, что как только  «Запорожец» будет на ходу, она станет первой   пассажиркой, которую покатаю по всему городу, и куда только сама пожелает, хоть на край света.
Наконец для нас с Игорем наступил момент истины по итогам нашей ремонтной деятельности. Пришла пора «запускать» двигатель. Уговорили первого попавшего на улице водителя грузовика, чтобы прицепить к нему нашу «технику» после ремонта и  прокатить  «Запорожец» после долгого  простоя «вдоль по Питерской». Катались минут двадцать на буксире по второстепенной дороге нашей улицы с моим транспортом  туда-сюда и обратно. Но из этой затеи, к сожалению, ничего не получилось. Мотор в дороге чихнул  несколько раз на какое-то мгновение, как простуженный больной, вроде как и заработал, потом также на короткое время загремел, как булыжник в камнедробильном аппарате, и тут же основательно заглох. Стало понятно, что на собранном  Игорем двигателе, ничего не получается, и даже с места не сдвинешься самостоятельно. Стало быть, чтобы он ни говорил, двигатель собран неправильно. Практика-критерий истины. А хвастал, что в моторе всё до винтика знает. Может и в самом деле не зря я говорил о выпавшем цилиндре?  На следующий день пришлось подключать коллегу и друга Юрия. У него свой почти новый «Жигулёнок» и связи совсем другие, чем у «работяги»  Игоря.  На другой день Юрка прицепил «Запорожец» к своей «копейке» и доставил во двор в какую-то маленькую подпольную автомастерскую, как он сказал, к «большому специалисту по этой части». Этот специалист в бригаде из трёх человек  моим двигателем занимался целую неделю. Как и принято в подобных случаях, мастера ругали того «безрукого», и чтоб руки у того отсохли, кто собирал двигатель до них. Это ругали моего друга Игоря. Я, конечно, тоже был недоволен, но он сделал всё, что мог. Время шло. Всё это время я поил и кормил эту бригаду ремонтников. Наступил момент, когда заканчивались  у меня деньги. Пришлось срочно кое-что продать. Свою новую турпалатку на двоих продал по дешёвке Игорю, набор фужеров из хрусталя, подаренный мне бывшим директором  Гусь-Хрустального завода, и приставку к автоприёмнику, и тоже по дешёвке, отдал Юрке. Нужно  же чем-то расплачиваться за ремонт.  Пока машина была на ремонте и стояла  у них в гараже, я почти каждый день заходил к Игорю с надеждой, что ещё раз увижу Нину и выполню своё обещание прока-тить её по всему городу. Проходя мимо её окон в направлении к общественному туалету, в том месте, где совсем недавно стоял мой автомобиль, появилась довольно крупная серая, немного похожая на волчицу, собака. Её привязал к своему сараю дядя Серёжа, которому я слил весь свой ненужный бензин во время ремонта бензобака. Она всякий раз срывалась с диким лаем на каждого проходящего мимо, потому что для неё все были чужими, а она поставлена, точнее, привязана, чтоб охранять хозяйский сарай и его добро. Дворнягу можно понять, она честно отрабатывала свой хлеб. Сколько ещё времени пройдёт, пока она всех этих «чужих» станет принимать за «своих», как Сашкина собака с ущемлённой грыжей живота по соседству с голубями. Она ведь не бросается зря на кого попало. Два дня я проходил мимо и каждый раз, как впервые, она бросалась в мою сторону с озлобленным лаем, показывая свои острые здоровенные клыки. Казалось, если б она сорвалась с цепи, так и разорвала меня на части. Меня это немного раздражало, а вдруг и в самом деле с цепи сорвётся и набросится. Уж одной рваной штаниной точно не отде-лаешься. И какой идиот её тут привязал, и было бы что охранять? Скольким людям она нервы ещё попортит. Когда через несколько дней появился в третий раз и проходил  в том же направлении, я вдруг не услышал  обычного привычного  неприятного лая собаки, а вместо него доносились скулящие стоны, похожие на плач собаки. Я повнимательней посмотрел в ту сторону, чего раньше не делал, и увидел, что бедняга собака висит на метровом заборе, зацепившись ошейником за остриё штакетника. Её задние лапы едва касались земли. Собака скулила, дёргалась, но никак не могла выйти из этого опасного положения,  а ошейник с каждой минутой всё больше её  затягивал. Мне так жалко её стало, что я, не раздумывая за возможные последствия быть укушенным, подошел к ней, приподнял её двумя руками и освободил ошейник со штакетника. Я боялся,  что собака тут же бросится за мной вдогонку и порвёт мне как минимум  штанину, но  тем не менее я медленно без суеты ушел по своим делам в сторону общественного туалета, а там, что будет. Волчеподобная серая дворняга сидела спокойно и смотрела мне вслед, ещё не опомнившись от шока. Черед  день, когда проходил тем же двором мимо неё, на меня она  уже не лаяла и даже не сдвинулась с места, только сидя, как-то неуверенно слегка хвостом виляла по земле. Неужели дворняга понимала, что я спас ей жизнь?  То, что собаки помнят добро, я знал и раньше, но так чтоб вот так...
На душе у меня «кошки» скребут. Нехорошо получилось. Подвёл хороших людей; Олега Вайсмана здесь, Леонида Михайловича  в Муроме. И всему виной проклятый «Запорожец». Ну что ж, сам виноват. Никогда не следует покупать автомобиль с рук, это равносильно, что покупать «кота в мешке», мало что могут подсунуть.  Тем более что покупал «авто» у самого настоящего дебила, а потом вроде как обменял его «шило на мыло». Вот и работаешь теперь на него как Папа Карло. Единственное, что меня  не так уж беспокоило, и успокаивало в отношении Мурома,  так это то, что главврач на «железке», по всей вероятности, не выполнил условия по поводу квартиры, иначе обязательно меня нашел в ЦРБ еще тогда. Это ему по молодости и по не-опытности на новой для себя должности казалось, что с первым лицом города он может запросто решить квартирный вопрос. С квартирой я бы, конечно, переметнулся бы к нему, тем более в качестве завотделением. Пока занимался ремонтом автомобиля, по городу с быстротой молнии разнеслась ужасная новость. По слухам, сегодня в автодорожной катастрофе в ДТП, возвращаясь из загородной поездки ранним утром, разбился и погиб на месте известный в городе врач–невропатолог, хороший мой знакомый Олег Вайсман. Причем говорили не о конкретном человеке, а  только о каком-то невропатологе, которых в городе несколько. Поэтому звонили родственники моему товарищу Юрию из железной дороги, не с ним ли всё  это произошло. Кто-то даже вспомнил  обо мне. В общем, слухи прошлись по всем врачам- невропатологам города. Оказалось, однако, что случилось это с Олегом, с главным и лучшим специалистом города. На своих «Жигулях» первой модели, двигаясь на большой скорости, он не справился с управлением и врезался в дерево, рядом расположенной посадки, проходившей вдоль трассы. Он и его молодая спутница,  скорее всего,  любовница, к тому же  медсестра из той же ЦРБ, погибли на месте. Вот что значит настоящая лю-бовь, погибли в один час, хотя и по глупому. Случайная легкомысленная ранняя гибель врача Вайсмана большая утрата для города. Почти шестедят лет психоневрологичкая служба города держалась на династии Вайсманов. И, конечно, совсем несправедливо, когда сын уходит из жизни раньше своего отца. Даже представить не могу, какое горе свалилось на его старого и больного отца сразу же, как пришлось уйти на пенсию. В помещении Дома культуры «трестуглеразведка» в течение двух дней благодарные пациенты прощались с известным  врачом. Хоронили  Олега почти всем городом. На его могиле, прощаясь с «покойным», главврач города говорил, что «такого врача-специалиста городу не видать лет двадцать». У Олега был непростой,  трудный характер,  как у многих способных людей, имевших свою точку зрения, своё мнение, а потому не очень за-висимых от начальства.  Его подход к людям, к больным, тонкий юмор, деловая  жилка организатора, высокий профессионализм, вполне компенсировали его некоторые слабые места. Безгрешных людей не бывает, вопрос только в цене погрешности. Он был врачом по призванию, за что его и уважали. Мне было особенно жаль. Я ведь собирался после ремонта автомобиля наведаться к Олегу по поводу работы, предварительно попытавшись загладить свою вину перед ним за прошлый раз, в надежде, что моё новое начальство предупредило его в дипломатичной форме.  Теперь, как мне представляется, там начнётся такая борьба за отделение, что будет не до меня, соперники поведут себя, как пауки в стеклянной банке. Мои планы улетучивались, как паруса бригантины в синем тумане, отплывающей от пристани.  Конечно, я не мог не зайти к главврачу ЦРБ  в связи с этим, чтобы выразить своё соболезнование, так как мы были не только коллеги, но и хорошие знакомые, который из-за меня отправил своего отца на пенсию. В самой ЦРБ, дабы не отставать от жизни и идти в ногу со временем, за последнее время прошла некоторая реорганизация функциональных подразделений. Неврологическое отделение вывели за пределы города, в посёлок километров за двенадцать. По-моему, это очень неудачное решение руководства, поскольку  больных с инсультами  туда можно и не довезти, а эффективная медицинская помощь при данной сосудисто-мозговой патологии может быть только в том случае, если будет оказана своевременно, то есть через несколько минут после начала заболевания. Думаю, что такой позиции придерживался и Олег до самого последнего, и, таким образом, сдерживал этот процесс. И когда «главный», благодаря знакомству с Олегом, предложил мне поехать в этот посёлок поработать в этом отделении, уж не знаю в каком качестве, и поэтому вопросу я должен ещё говорить с местным главврачом, я воспринял это без особого энтузиазма. В том случае, если соглашусь работать в отделе-нии, то и жить, наверняка, придётся в этом же посёлке, не мотаться же туда-сюда изо дня в день. Трудно тогда представить, чтоб в перспективе квартиру я получу в городе. Даже если б я и обосновался в городе и каждый день надо было добираться автобусом на работу в посёлок, меня такое положение не устраивало, и особенно в зимний период. Как говорится, овчинка выделки не стоит. И стоило покинуть несколько городов, что б оказаться в такой же дыре на всю оставшуюся жизнь? Об этом ли я мечтал после учебы в Москве? Так что этот вариант меня явно не устраивал по любому. Когда-то Олег упоминал о небольшом городке под Артёмовском Карло-Либнехтовске, где есть нервное отделение, но нет нормального заведующего и просто хорошего, толкового врача, и что я мог там временно поработать, пока он будет готовить своего отца на пенсию. Тогда я почему-то подался не в Карло-Либнехт, а в Селидово по рекомендации облздравотдела. Машину свою, которая после ремонта могла «подвести» под «монастырь» в любое время, не знал куда девать, и пока рискнул оставить во дворе у Игоря. Сам же поехал прозондировать ситуацию в Карло-Либнехт. Посёлок только и знаменит своей соляной шахтой. Отсюда  «Артёмсоль» попадает в каждый дом по всему Союзу. Конечно, трудно такой посёлок называть городом, но на Украине это в порядке вещей. Каждая деревня норовит стать городом или посёлком городского типа. На месте, при встрече с главврачом городской больницы Иваном Петровичем Мотиным, я убедил его с моим «заведованием» отделением не торопиться, как об этом когда-то просил его Олег Вайсман. Нужно поработать, присмотреться, кто на что способен, да и врачи-невропатологи не будут в обиде на меня и не признают сразу «чужаком» и «блатным». А там время покажет. Может через неделю сам сбегу отсюда, а в статусе заведующего сделать это будет очень непросто. Всякое бывает в жизни. «Главный» знал и уважал Олега Вайсмана  и глубоко сочувствовал, когда узнал, что его больше нет в живых и что так глупо погиб в дтп. Совсем ещё недавно перед своей гибелью он звонил Мотину по поводу меня и рекомендовал на заведование. К тому же серьёзных оснований для снятия местного врача с должности завотде-лением,  как мне сначала показалось, не было. В первый же день пошли с «главным» в горисполком, где председателем несколько лет была женщина пожилого возраста, но бойкая, шустрая и властная. Благо, что всё в посёлке рядом. Решали, конечно, квартирный вопрос. Она взглянула для верности и формальности в мой паспорт и диплом.
-Ну что, будем брать? - обратилась она к Ивану Петровичу.
-Безусловно. Его рекомендовал Олег Генрихович, лично про-сил за него на заведование отделением. С этим у нас проблемы. Врачи есть, да нет хороших специалистов. Он плохого доктора не порекомендует.
-Вижу... Диплом из самой Москвы,- соглашается она.- Ну, раз такое дело, квартиру дадим. Вячеслав Михайлович, к ближайшему исполкому постарайтесь подготовить бумаги, - обратилась начальница ко мне.
-Бумаги все при мне, какие нужно? - спрашиваю её.
-Справки, что за вами нет построек на старом месте по БТИ. Отправьте  телеграмму. Так будет быстрее.
-Ну ладно, попробую. Правда, не знаю, что из этого получит-ся,- согласился я, и покинул кабинет председателя  горисполкома с чувством какого-то неудовлетворения и разочарования, понимая, что получить такую справку от БТИ в другом городе по телеграмме вещь немыслимая с советской-то бюрократией.
Главврач, пользуясь случаем,  ещё оставался по своим делам. В тот же день я занялся своим обустройством в местной и единственной небольшой гостинице, в которой из-за элементарного дискомфорта  с каждым прожитым днём всё больше и больше разочаровывался как в ней самой, так и в том, что приехал в эту глухомань. На следующий день приступил к своим непосредственным обязанностям,  работая и в поликлинике, и в стационаре на полставки, а также знакомился с коллегами по работе и медицинской документацией. Оба невропатолога, несмотря  на большую разницу между ними в возрасте и, соответственно, врачеб-ным стажем, приятного впечатления, увы, на меня  не произвели. Я бы отнёс их к сельскому уровню врачебной подготовки. Одна пожилая врач свою карьеру давно закончила и была на самом финише, только ждала, когда её «попросят» уйти вообще, а другой, из бывших терапевтов, он же завотделением, только её начинал, и был как бы на старте в статусе невропатолога, второй год как заведует отделением, а, стало быть, весьма амбициозен, так сказать, «из молодых да ранний».  Может я слишком утрирую ситуацию и самокритичен, может у деревенских врачей другие, более низкие критерии. Пожилую женщину врача ничто не волновало, давно своё отработала и была на пенсии, работала в меру своих сил и возможностей, коль других врачей не было. Завотделением  мужчина моего возраста, в недалёком прошлом терапевт, в «невропатологах» ходит второй год, его и специалистом трудно назвать, а встретил меня недружелюбно, с опаской. Так ведут себя все «посредственные», примитивные личности, боясь конкуренции. Вот почему Олег, когда рекомендовал меня, говорил, что там нет толкового врача. Оно сразу  видно.  По медицинской документации сразу выяснилось, что диспансеризация вообще не велась, записи в амбулаторных картах до неприличия краткие, а выдача больничных листков часто необоснованна. И как может быть обоснованной, если такие краткие и непонятные записи в амбулаторных  картах. Что случись, ни один прокурор не разберётся, а значит,  врача можно будет обвинить в чем угодно, и доказать обратное он не сможет. В общем, неврологическая служба запущена и не на должном про-фессиональном уровне. Видимо, контролировать эту службу некому. Думаю, и «главный» в этой части не в курсе, иначе бы всех разогнал. Работы, как видно, непочатый край. Принялся я за дело без раскачки. Вечером познакомился с городом, если так можно его назвать. На город как таковой он явно не тянул, не соответствовал   общепризнанным стандартам. Скорее, посёлок городского типа по-украински. Есть же горилка украинская, есть котлеты по-киевски, всё равно что, главное по-украински. Что уж говорить про сало. Дело не в том, как станет называться населённый пункт; город, городок, посёлок или село. Что это за город, если в единственной небольшой гостинице почти никогда не бывает даже холодной воды, никаких холодильников и телевизоров в номерах. В городе после дождя  грязи по колено, а служба порядка представлена одним участковым на несколько посёлков. Думаю, что стереть таким образом грань между городом и деревней, серьёзная ошибка. В таком сельском городке не удержать ни хорошего врача, ни учителя, потому что все сельские льготы автоматически с переименованием населённого пункта теряются. Скорее всего, с этим и связана вся эта пертурбация с переименованиями населённых пунктов, а не заботой о населении. Ради чего тогда сюда приезжать? Если только в ссылку? В моём представлении, пусть это будет хорошее добротное село со всеми атрибутами и льготами, и традициями,  нежели захудалый городок-призрак. Как деревенского парня  ни приодень, а городским он никогда не станет. Как прошлогоднюю Новогоднюю ёлку не наряжай новыми игрушками, а  хвойной и зелёной она уже не станет.  Как любил говорить большой шутник и большой артист Михаил Пуговкин в подобных ситуациях: «Закон моря!». Мало того что мне и так не по душе здесь, так ещё создаются дополнительные проблемы. Где я возьму справку из БТИ, которая бы подтверждала, что за мной нет никаких строений. Неужели это так важно? Кому она нужна по большому счёту? Вот если б мне собирались дать квартиру в Москве и нужна была справка из БТИ, тогда совсем другое дело.  Ну, если даже предположить, что там, в далёком Муроме, у меня оказался старый покосившийся сарай. Что из этого? Ну, стоит себе и стоит, может уже сгорел за это время или окончательно развалился. Разве это так важно, тем более что его нет у меня в природе. Вам нужен толковый врач или справка из конторы?  Снова ехать за сотни километров в Муром? Никогда. А пока я  вынужден пожить в гостинице, присмотреться что к чему. Опять-таки за вшивую гостиницу, в которой и туалет из-за частого отсутствия воды не работает, и душа нет по той же причине, берут, а точнее  «дерут», как в городе. Я бы сказал дорогова-то, а условий для нормального проживания в ней никаких. Та же холодная вода бывает редко в ограниченном количестве, и то рано утром.  Чуть проспал, особенно по выходным, остался без умывания и с нечищенными зубами, или запасайся водой впрок. Вот вам и долбанный «город». Лучше бы местному начальству разобраться с этой гостиницей, чем интересоваться «дурацкими» строениями за тысячу километров. Если уж заявил о себе на всю округу, значит, соответствуй во всём. Взялся за гуж, не говори, что не дюж. О горячей воде даже думать нечего, не в этой жизни. Никаких тебе радио с телевизором даже в холле, ни холо-дильника с душем. Да и общественной бани в посёлке нет. Так что после работы в гостиницу я не торопился, а в самом городе делать нечего. Скорее, поэтому  с самого начала я отнёсся к новому месту работы как на кратковременную вынужденную командировку. На основной территории больницы находилась небольшая поликлиника, хирургическое отделение, пищеблок, и совсем маленькое отдельное помещение администрации с бухгалтерией. Другие функциональные отделения располагались в двух километрах, почти на окраине посёлка. У меня три часа приёма в поликлинике и три часа в стационаре за два километра, что очень неудобно каждый день пешком в обе стороны по два километра топать, так как общественного транспорта, практически, не было внутри города. Скоро мне пришлось убедиться в непрофессиональности своих ближайших коллег. На третий день моей работы в поликлинике фельдшер скорой помощи заглянула в мой  кабинет и попросила посмотреть одного больного. Я подумал, что больной ожидает у двери моего кабинета, как это бывает в городской поликлинике, а  оказалось, его только что подвезли и лежит он в машине «скорой» на носилках без чувств. Видите ли, «скорая» не знает, что с ним  делать и куда  его девать. Пришлось мне залезть в салон «уазика», мельком осмотреть лежачего на носилках пожилого мужчину. Осмотреть больного в машине по нормальному не представлялось возможным. Наверно у них так заведено всё делать по- деревенски на «тяп-ляп», как говорят в деревне, «а бы як», а по-русски на «авось». Мужчина был обут, одет и, как мне показалось, в тяжелом состоянии: ни то пьян, ни то в состоянии близком к коме, поди, разбери без тщательного осмотра. Хотя бы артериальное давление замеряли перед тем, как врача приглашать. Если уж называться «скорой медицинской помощью», то нужно в этом плане хоть что-то сделать, а не ограничиваться одной лишь транспортировкой больного или пострадавшего из пункта «А» в пункт «Б», и переименовать эту контору в транспортное агентство. При осмотре на вопросы больной не отвечал, иногда стонал, практически, был в бессознателььном состоянии. Ну, какой это врачебный осмотр в замкнутом ограниченном пространстве и при таком неважном освещении. Примитивно, насколько позволяли условия, проверил, нет ли параличей. Всё выглядело очень сомнительно, тем более что анамнеза никакого. Вот попробуй разберись с таким пациентом при таком поверхностном осмотре, да в таких полевых условиях на колёсах. Мог бы врач- специалист в соседнем Артёмовске покинуть поликлинику и выйти во двор или на улицу и осматривать привезённого больного в салоне машины? Вряд ли. А здесь обычное дело. Одним словом, «деревня». Тем не менее опыт работы на «скорой» в Москве, плюс некоторые познания в этой области,  позволял мне  в направлении на госпитализацию в нервное отделение сформулировать такой предварительный диагноз: «Острое нарушение мозгового кровообращения, инсульт в системе вертебробазиллярной артерии с поражением ствола мозга на фоне церебрального склероза и гипертонии». Фельдшера «скорой» я предупредил, зная отвратительные дороги в посёлке, чтоб везли больного поаккуратнее, иначе больной в дороге  может умереть. От поликлиники до нервного отделения около двух километров  не очень хорошей дороги. Какие уж там реанимационные мероприятия? Хорошо бы довезли только живым. Часа через три, во время моего приёма в поликлинике, звонят врачи из отделения и через мою медсестру выражают возмущение и поругивают меня, новенького врача, за то, что в отделении и так нет мест, а тут всякую пьянь направляют. А звонил, как потом выяснилось, тот завотделением, который  второй год ходит в «невропатологах» и считает себя уже специалистом и непререкаемым авторитетом  в своей области.  Моя молодая медсестра с приёма оказалось бойкой, не из робкого десятка, и ответила тому, что моему доктору виднее, что делать. Завотделением не уступал в полемике, браво заявив в трубку: «Протрезвеет, отправим  домой». Через пару дней в ночное время, будучи дежурным по больнице, звонят мне из нервного отделения  и просят срочно дежурного врача, мол, у них умирает больной. На моих «золотых» два часа ночи. Вызываю «скорую» и еду к ним. А куда мне деваться. Больного я «нашел» в крайне тяжелом состоянии. Дежурной медсестре, после измерения давления больному, сказал, что конкретно следует  ввести немедленно и она  засуетилась. Затем  поговорил с дочерью больного, дежурившей  у него все эти дни. Только после беседы   с ней я понял,  что это тот самый больной, которого на днях  осматривал в машине «скорой». «Вот и протрезвел», -вспомнил недавний разговор  с его лечащим врачом по телефону. У сестры попросил историю болезни пациента. Меня интересовало с каким диагнозом он лежит и чем лечили эти два дня. Выяснилось, что кроме склероза и гипертонии, в диагнозе  ничего больше. Об алкогольном опьянении, на которое поначалу ссылался лечащий врач, не упоминается, стало быть его не было изначально, или пробу Раппопорта не проводили, а без неё и говорить об алкогольном опьянении не стоит. А кто же в таком тяжелейшем состоянии станет делать такую пробу. Представляю, как повёл бы себя молодой и амбициозный заведующий, если б действительно мужчина был выпивши. Тогда было бы на что ему сослаться при разговоре со мной. Он бы мне все уши прожужжал.  Значит, не разобрались с диагнозом с самого начала. И с выводами поспешили, явно поторопившись, названивая тогда в поликлинику, пытаясь упрекнуть меня в некомпетентности. Из назначенного  лечения одна магнезия, и ту, по словам дочери, не делали. Ни о каких «капельницах» и речи  не было, подобных записей в истории болезни не оказалось.  Ждали, когда же, наконец,  больной проспится и протрезвеет. Судя по записи в истории болезни, лечащий врач,  он же завотделением, был абсолютно  уверен, что перед ним всего-навсего «здоровый» пьяница, а раз так, то на него не обращали внимания не только медсёстры, но и санитарки. Лежит себе и лежит, никому не мешает. Режим прописан «свободный», а не строгий постельный, и больной с большим трудом выполнял его. Он всё же до конца верил врачам и никак не мог убедить их в обратном. Ночью дисциплинированный больной по «нужде» попытался подняться, поскольку режим ему прописан «свободный», но тут же замертво упал. Вскоре появились общие клонические судороги. А это уже «прогнозис пэссима». Делать мне, как врачу, в этом отделе-нии больше нечего. Что у больного обширное кровоизлияние в желудочки мозга, так называемый горметонический син-дром,  не вызывало у меня никаких сомнений. Как тут не вспомнить в связи с этим экзамен по окончании интернатуры, когда доцент невропатолог из Иваново спрашивал меня про этот синдром с трудным названием, думая, что я не в курсе о нём. Дежурную медсестру и дочь больного напоследок перед отъездом  предупредил, что в самое ближайшее время настанет летальный исход. Долго ждать не пришлось.  Через час мне позвонили и сообщили, что, после мной назначенных иньекций, судороги уменьшились, а ещё через час, что больной умер. В данном случае самоуверенным и не очень подготовленным специалистом была допущена грубейшая диагностическая ошибка, невероятная профанация и преступная халатность, что могло стать пово-дом прокуратуре привлечь врача к уголовной ответственности, и было бы поделом. А ведь диагноз был расписан мною точно как по нотам, на очень высоком профессиональном уровне, несмотря на те отвратительные условия, в которых пришлось осматривать больного. Пожалел я лишь о том, что не вызвал этого заведующего в ту невезучую для меня ночь.  Пусть посмотрел бы этот  «недотёпа»-горе специалист, как его больной умирает от склероза и «алкогольного опьянения». Но тогда мне было не до него. Через несколько дней  от греха подальше и от возможной административной ответственности заведующий поспешно отправился  в отпуск. До «главного» эта отвратительная история, скорее всего, не дошла, иначе он в порыве гнева освободил бы лечащего врача от занимаемой должности, назначив меня заведующим. Это следовало из элементарной логики и по моим понятиям. Хотя вызывало  удивление, как  в такой небольшой больнице, можно сказать, у всех на виду, больные мрут как мухи, а «главный» не понимает в чем дело, и у него не возникают никаких вопросов в этой связи. Чем же он тогда занимается, если главнее в его работе, чем анализ смертности в больнице, ни-чего не может быть. Сдаётся мне, что все подобные случае умышленно умалчиваются и гасятся на корню на всех уровнях, тем более что при больнице не было своего морга. Всех умерших на вскрытие отправляли  в морг ЦРБ соседнего  Артёмовска. А кому выгодно портить медицинскую статистику, тем более касающуюся смертности в стационаре.  За отбывшего в отпуск врача, осталась  пенсионерка, которая проработала в этой больнице всю жизнь. Именно поэтому я стал чаще появляться в отделении. В первый же день обошел своих и его больных, хотя, как правило, в таких случаях больные, ушедшего в отпуск заве-дующего отделением, переходят к временно исполняющему его обязанности. Но, видимо, по молодости я пожалел пенсионерку, приняв её больных на себя. Ей-то они в тягость и во вред здоровью, к тому же без дополнительной оплаты, а  мне вроде как развлечение. Моё внимание привлекла одна молодая здоровая, но «больная» женщина. Во время врачебного обхода  она преображалась в такой неестественно жалкий вид, что сразу бросалось в глаза любому постороннему, особенно врачу. Пряталась под одеяло, на голову прикладывала полотенце, а сверху ещё на свою «больную» голову две подушки вдобавок. Очевидно, ей так было комфортно, или она изображала психбольную преднамеренно. Вообще такое поведение характерно для больных, находящихся длительно в больнице Кащенко или в институте им. Сербского. Во время приёма пищи она самым наглым образом непременно просила, что бы еду приносили ей в палату. И всё это продолжалось при попустительстве лечащего врача, поспешившего отправиться в отпуск. Но как только врачебный обход прекращался и врачи уходили домой, она преображалась и становилась совершенно неузнаваемой и совсем другой. Эта «больная» бегала по отделению и по палатам как угорелая, будоражила больных сплетнями, а с медсёстрами выясняла, почему такой-то больной из соседней палаты отменили уколы, а назначили таблетки. Ну, вроде той Варвары, у которой чуть нос не оторвали. За месяц пребывания в стационаре своим поведением она изрядно надоела и больным, и медперсо-налу. Зав. отделением не знал что с ней делать, а отправить её на консультацию в соседний  Артёмовск к психиатру не додумался, да она бы и не поехала, больно ей это нужно. Лично её всё устраивало. Может он ещё и поэтому поспешно отправился в отпуск, дабы не видеть её перед глазами и избежать жалобы на свою персону от «ненормальной», переключив всё на пенсионерку. Она поставила его в тупиковое положение; и выписать она не позволит ему, иначе устроить ему скандал, и что дальше с ней делать, тоже не знает. Об этом я узнал чуть позднее, а при первом знакомстве осмотрел её внимательно, как никто до этого. Органической патологии  со стороны ЦНС не находил. Попытался убедить её, что серьёзных болезней у неё нет, а что и есть, то лечиться должна у психиатров и психотерапевтов. Как восприняла она моё утешение, очень удивило меня. В подобных ситуациях интеллигентные и нор-мальные пациенты обычно говорят; «и слава богу, доктор», и что-то в этом роде. Здесь же реакция была совершенно противоположная, неадекватная, как будто у неё забрали что-то важное и дорогое. За такую «положительную» информацию даже обиделась.  А как же иначе? Этой вполне здоровой женщине крайне важно было находиться в болезненном состоянии по своим личным соображениям с целью определённой выгоды. Такое поведение характерно для истероидного типа больных. С учетом всего в истории её болезни я  впервые выставил диагноз «истеро-невроз» с дальнейшим лечением у психиатра. Таковой стала она, может быть, сама того не желая. Помог ей в этом, как ни странно, и бывший лечащий врач, который сам совсем не знаком  с медицинской деонтологией. Совсем не разобравшись в характере головной боли, на которые жаловалась пациентка, он прямо высказал ей свои соображения и связал их с церебральным арахноидитом, то есть с воспалением мозговой оболочки. Конечно, такие размышления вслух у постели больных, во-первых, не от большого ума самого доктора, а во-вторых, категорически недопустимы. Женщине с легкоранимой психикой  этого оказалось достаточно, чтобы в буквальном смысле с «головой» уйти в болезнь. Обычно с  таким контингентом занимаются психиатры и психотерапевты, и в других медицинских учреждениях. Дюжину различных лекарств пришлось отменить такой больной и назначить одну-две таблетки, которые можно с успехом принимать амбулаторно. А ещё через неделю больную выписал из отделения, поскольку в этом отделении  ей делать было совсем нечего, а её присутствие и неадекватное  поведение отрицательно влияло на окружающих пациентов. Кроме этой «симулянтки» в отделении не первый раз находилась на лечении одна совсем молодая девушка с выраженными истерическими параличами кистей рук. Болеет она уже не первый год, и никаких сдвигов в лечении. Дали первую группу инвалидности, и на том всё закончилось. И неудивительно, потому что лечиться она должна в психиатрическом стационаре или в клинике неврозов в областном центре, а не в деревне, где нет даже психиатра. А в это отделение берут всех подряд, и не для того чтобы вылечить и действительно помочь девчонке, а выполнять койко-дни. С такими делами можно держать месяц и больше, делая вид, что лечат. Таковы представления и понятия городских профессионалов в подобных случаях, ну, а в деревнях свои представления на этот счет. Здоровье больных мало кого интересует. Если план по койко-дням систе-матически не будет выполняться, то бюджет больницы  со следующего  финансового года будет существенно сокращен, что, конечно, отразится на зарплате. Ну, а если больница окажется действительно нерентабельной,  её и вовсе прикроют, тем более что ЦРБ соседнего города находится в десяти километрах.  Заключительный диагноз «истеричке» оставил свой, и с ним согласилась исполнявшая обязанности завотделением. Остальные больные с облегчением вздохнули, единодушно сказали «слава богу», и сами быстро пошли на поправку. Казалось, всем стало только лучше. Да, видать, не всем. Не может такого быть, чтобы «ненормальная» пациентка могла спокойно покинуть больницу. «Не на ту напали, как бы ни так»,-думала  она. Сама же «выписанная» не унималась, была недовольна, так как считала, что её не долечили и рано выписали. Ещё бы, в прошлом году пролежала у того же врача  аж два месяца, столько, сколько ей самой  того хотелось. В связи с этим она написала жалобу на имя главврача Мотина, мол,  врачи её, дескать, не долечили и рано выписали. Такие «больные» в жизни ничего лучшего не умеют делать, как  писать жалобы и кляузы, их хлебом не корми, а только предоставь такую возможность. Иван Петрович, как санитарный врач по ди-плому, не лечебник, не привык докапываться  до сути дела или не мог, что, скорее всего. Все вопросы деонтологии  ему мало знакомы, на кой они санитарному врачу. Как руково-дитель, он четко понимал  и усвоил одно; раз жалоба  на врача, стало быть, больной прав, и с врачом надо что-то делать по принципу работников советской торговли: «покупатель всегда прав». Ему бы само раз продмагазином руководить, так нет, в медицину подался. Главврач был недалёким  человеком и неважным руководителем, с мнением коллег не считался, чуть что, не задумываясь, бросал собеседнику; «Я вас не держу, «понимаешь»… Можете написать заявление, держать не стану, «понима-ешь»... Он чувствовал себя полновластным хозяином, потому что пользовался бесконтрольной властью в своей вотчине. Ни главврач ЦРБ в Артёмовске, которому он непосредственно подчинялся, ни местный исполком тем более, для него не указ.  Это породило в нём показуху, очковтирательство, бюрократизм, превосходство  над другими рангом пониже, заискивание перед начальством и солдафонство. Для меня он  при первом знакомстве и не выглядел иным, многих я уже повидал руководителей на своём жизненном пути, колеся по стране, и отличить поря-дочного руководителя от неисправимого чиновника-карьериста научился.  Три года назад по первому впечатлению, которое он мог произвести, его перевели на серьёзное повышение в Артёмовск, что совсем рядом с Карло-Либнехтом. Вышестоящие товарищи из Донецка назначили его главным врачом ЦРБ, дескать, засиделся перспективный руководитель в своей деревне. «Встречать и провожать» большое областное начальство он мог, да и держал всех сотрудников в «ежовых» рукавицах, что никто перечить не смел, отсюда и первое впечатление о нём, как о крепком руководителе, на этом основании и перевели на повышение в город. На юге страны блат, кумовство и связи на первом месте. Наконец мечта карьериста сбылась. Это как раз тот масштаб и ему по плечу, считал он  и те, кто его тянул за уши по служебной лестнице. Вот где можно развернуться, глядишь, и через несколько лет показательной работы и в облздрав переведут. Так мечтал Иван Петрович в то время в своём новом кабинете в Артёмовске. За дело взялся ретиво, как говорится, никого не жалел и не жаловал, да и замашки остались прежними деревенскими, не очень понимая, что и масштабы уже не те, и врачи совсем другого воспитания и квалификации, чем те, что в его деревне.  То, что сходило ему с рук там в деревне, на новом месте не прошло. Врачи обратились  в облздрав и повыше, и не успев проявить всех своих способностей, и реализовать себя как руководитель «новой» формации, через два месяца  его с позором убрали. Иначе говоря, как «выдвинули», так и обратно «задвинули». Ушедшему со скандалом Мотину, ничего не оставалось, как вернуться в насиженное долгие годы гнездо, а может, даже теперь в ссылку по месту жительства.  Терять ему теперь больше нечего. Он ясно понимал, что на его карьере поставлен большой крест. Как говорят, «всяк сверчок знай свой шесток». Здесь ему некого было стесняться, дальше  Карл-Либнехта уже не пошлют. Жил «главный» в трёхстах метрах от больницы и тем не менее каждое утро вызывал за собой санитарный транспорт, хотя в его гараже стоит личная новенькая «Волга», но она больше для показухи, для статуса и для выезда раз в году во время отпуска к морю. И зачем «Волга» в такой деревне? Раве что за покупками съездить в Артёмовск  или в Донецк? Рабочий день для него начинался на пятнадцать минут  позднее остальных. Так он сам решил. А что, хозяин-барин. Ежедневно в восемь утра с немецкой точностью звонил телефон на его рабочем столе, но хозяина предусмотри-тельно в это время никогда не было. Он знал откуда звонок. Очевидно секретарше главврача ЦРБ  было вменено в обязанность проверять, приходит ли в своё время на работу упёртый «ссыльный» Иван Петрович, чтобы при случае документально упрекнуть его в недисциплинированности и в нарушении трудовой дисциплины, дабы избавиться от него окончательно, как от неуправляемого и взорвавшегося чи-новника и скандалиста. Он знал о таких звонках, но принципиально игнорировал своё начальство. Даже в дни «пятиминуток» или  конференций, когда все врачи по обыкновению  собирались в его кабинете  к восьми утра, он не менял свою прихоть задерживаться, и тем, его коллегам, приходилось это время находиться не на своём рабочем месте, а в ожидании шефа, выслушивая этот контрольный звонок «сверху», и ухмыляться в отсутствии шефа. Что с него взять самодура? Прав был Олег Вайсман, характеризуя Мотина, как самодура. Горбатого только  могила исправит.
Но вернёмся, однако, к жалобе истерички, так как это имеет самое прямое отношение к личности  Ивана Петровича. В кабинете на «пятиминутку», которая всегда проходила по понедельникам, собрались почти все врачи больницы. Присутствовала  и неудовлетворённая жалобщица, её специально пригласили в связи с её жалобой на врачей. Она ничего не говорила и её ни о чем не спрашивали. Главному врачу не терпелось в присутствии всех, и в первую очередь  для самой больной, унизить лечащего врача, исполнявшую обязанность заведующей отделением, пожилую женщину пенсионерку, и продемонстрировать свою  неограниченную власть. Он давно имел большой «зуб» на врача- пенсио-нерку, всё искал подходящего момента, чтобы её уволить. Сейчас же решил дать ей генеральный расчет. Обозвав её самыми непристойными в кругу врачей словами, «главный» потребовал от неё «заявление» и высказал пожелание больше не видеть её на территории  вверенной ему больницы. Врач, проработавшая в этой больнице более сорока лет, в свою защиту не смогла и рта открыть.  Все знали, если говорит «главный», никто не должен ему перечить. А ведь, по существу, этот санитарный врач на посту руководителя, не годится ей в подмётки. Мне было дико слышать от руководителя такую похабщину в адрес коллег, и странно, что не нашлось ни одного врача, попытавшегося сделать ему замечание и прекратить эту вакханалию. Это, в общем-то, понятно и объяснимо. В этом кабинете инакомыслие недопустимо. Не согласен с «главным», увольняйся. Никто не держит. Попробуй найти работу в другом месте, если как специалист ничего не стоишь. До чего же докатились и морально разложились в этом коллективе с таким руководителем? Тут же сидит врач-терапевт, пожилой мужчина, председатель месткома. Хоть бы слово сказал в защиту ветерана сельского здравоохранения. Тоже молчит, как рыба в аквариуме, наверно от страха и потери совести. По-видимому, забыл, кто его  выбирал и чьи интересы он должен защищать. Видать, все они у него  в зависимости, как и «карманный» местком. Сам этот спектакль предназначен для всех остальных, в том числе  и для меня. Мол, знай своё место, и кто здесь хозяин. Завтра на очереди в таком положении будет любой другой из них. Конечно, я человек новый в этом коллективе, не знал каковы местные порядки. Попробовал вмешаться по старой профсоюзной привычке, работая в профкоме института, мне-то терять нечего. В институте  по общественной линии мне то и дело приходилось защищать студентов от произвола  нерадивых и взорвавшихся преподавателей.
-Иван Петрович. Во-первых, надо полагать, больной больше здесь делать нечего... Хотя какая она «больная»... Она здоровее всех нас вместе взятых. И всё же… Жалобу разобрали, выводы сделали, рекомендации на ус намотали, - начал я, нарочно сделав паузу, пока больная не ушла.
-Да, так вы удовлетворены? - обращается  Иван Петрович  к больной молодой женщине, обнаглевшей больше некуда.
Можно было и не спрашивать: торжество написано на её ухмылявшемся лице. Своего она добилась, врача публично, как следует в таких случаях, унизили и  наказали.  При этом Мотина совсем не смущали вопросы деонтологии, коллегиальности и просто приличия.
-Во-вторых,- продолжил я после того, как дверь закрылась за  ней.- При чем тут исполняющая обязанности завотделением. Она потому и называется ВРИО, и с неё, как говорится, взятки гладки. Больной, после ухода в отпуск её лечащего врача, занимался я, и выписал из отделения тоже я. Как лечащий врач, могу  сказать, что у нашей больной ничего, кроме  махровой неврастении, нет, а лежит второй месяц, как после инсульта. Мало того, она  постоянно нарушала внутрибольничный режим, на что неоднократно жаловались дежурные сестры. О том, как намаялись  с ней больные  по палате, отдельный разговор. Только за одно это её можно было выписать. Между прочим, подобным больным стационар вообще не показан. Мало  того что ей самой лучше не станет, но и всем остальным  больным и сотрудникам от неё один негатив. Таково влияние истеричек на окружающих. Не мне вам об этом рассказывать. И это надо иметь в виду всему медперсоналу. Кроме того, в данном случае имеет место нерациональное использование койки. Или мы живём в другом государстве с другими представлениями о советском здравоохранении, где никаких норм не существует? Получается, с какой стороны не посмотри,  врачи действовали, в общем-то, грамотно, если не говорить о самом, отбывшем в отпуск, завотделением.
Последнюю заключительную фразу я произнёс  совсем не имея  в виду себя, а, скорее всего, в защиту уважаемой пенсионерки, ветерана труда, вроде того громоотвода, надеясь, что он изменит своё решение в отношении пенсионерки.
-Ближе к делу, понимаешь... Развёл тут ахинею, понимаешь, -начинал раскручивать себя главврач, обращаясь уже ко мне,  переводя «стрелки» своего гнева на меня.
Слово-зараза «понимаешь» тем чаще звучало в разговоре, как и жестикуляция руками, чем больше страха пытался нагнать он на собеседника.
-А я что, об урожае зерновых? Мы же не в правлении колхоза находимся. Я о деле, -продолжал я-. Допускаю, что диагноз одного врача  ещё не диагноз, но когда  с диагнозом согласны два специалиста, к  этому следует прислушаться. Девиз работников торговли о том, что «покупатель всегда прав», нельзя в буквальном смысле перенести в здравоохранение, и к жалобе всегда нужно относиться осторожно, ответственно и профессионально. Что касается конкретной жалобы  этой «истерички», то считаю её абсолютно необоснованной. Вот что хотел сказать  по этому поводу. Надеюсь, у вас тут со свободой слова всё в полном  порядке.
Я присел. Все молчат. В кабинете гробовая тишина. По-видимому, в этом кабинете так не принято разговаривать с «главным». В некотором замешательстве был и «главный», не знал что сказать. Приведя в пример работников торговли, где покупатель всегда прав, я как бы намекнул «главному», что ему бы лучше трудиться в этой области, далеко бы пошёл со своими методами организации производства.
-А ты тоже хорош, понимаешь,- продолжал Иван Петрович, переводя акцент своего неудовольствия на меня.- Я-то думал, разберёшься, понимаешь... К нам как приходят, так и уходят.
Тут и я с моим спокойным характером не выдержал, не люблю тупых руководителей, играющих на публику и живущих одним днём.
-Тоже нашли, чем напугать, - не сдержался я.
Он, наверно, полагал, что я из тех неудачливых врачей вроде тех, которые волей судьбы оказались в этой глухомани и собрались у него в кабинете, и которых нигде в другом месте, кроме подобной деревни, никто на работу не возьмёт. А манера «тыкать», разговаривая с коллегой, посчитал, как признак невоспитанности в раннем детстве, говоря иначе, педагогической  запущенности с малолетства.
-Неужели вы думаете, что меня в этой деревне что-то может удерживать? А в этот кабинет я больше не ходок по любому...
На «пятиминутках» я и в самом деле  больше  не появлялся, слово своё надо держать. Я ведь не завотделением, а обычный рядовой врач, чего мне с ним выяснять и скандалить. Первое время на все последующие совещания «главный»  вызывал меня по телефону, однако слово своё я сдерживал, в его кабинет с тех пор больше ни ногой. Он же игнорирует своё начальство в Артёмовске. А дурной пример ой как заразителен.
Так или иначе, а по закону две недели перед увольнением я обязан отработать, хотя желание моё было уволиться незамедлительно, как и выбраться из этого «гадюшника», в котором оказался по своей инициативе с подачи Олега Вайсмана. Среди врачей я был самым молодым, а к молодым известно как относятся у нас, особенно коллеги старшего поколения и, конечно,  в провинции, на периферии. Особо не скрывал своего превосходства ко мне один уже совсем немолодой врач-терапевт Михаил Абрамович. Он был невысокого роста,  рыжеволосый,  наполовину с сединой.  Всегда  задирал голову, чтобы казаться, в первую очередь, выше ростом,  а  заодно  гордым и значимым в глазах своей супруги Сары, которая работала в этой же поликлиники медсестрой. Врача он мало напоминал, интеллект не тот, манеры не те. В нём скорее просматривался администратор мелкого пошива, в лучшем случае завхоз больницы. Здесь же в поликлинике  работала фельдшером «скорой», точнее диспетчером, его супруга Сара. Так он всё возмущался по отношению ко мне за то, что я отправлял к нему, как к участковому терапевту, больных старушек со склерозом. А кому их лечить  как не участковому врачу, так сказать, семейному доктору, и заниматься лечением гипертонии и  профилактикой инфарктов и инсультов, не дожидаясь, когда они вдруг проявят себя во всей красе как последствие гипертонии. В этом и есть смысл профилактического здравоохранения. Может так продолжалось бы неизвестно как долго, если бы ни один любопытный и поучительный эпизод из врачебной практики. Однажды  открывается дверь моего кабинета и входит, здорово прихрамывая на правую ногу, пожилой худощавый мужчина лет пятидесяти с амбулаторной картой в руке. Походка, сразу  вижу, «не  наша», не моего профиля. Походки больных я-то давно изучил.
-А вы-то зачем сюда? -поинтересовался я у только что вошедшего больного, наперёд зная, что пациент явился не по адресу.
-Я от терапевта. Направил к вам на консультацию,- спокойно без обиды и возмущения отвечает мужчина.
-Ну, раз от терапевта... Проходите, садитесь, можно на кушетку, -предложил я больному, так как она стояла ближе к нему, сразу у двери.- Сейчас разберёмся, только вот закончу писать.
Пока я писал  в амбулаторной карте предыдущего больного, уже думал не о том, что  пишу, там всё автоматически само собой получается, а о вошедшем больном. «Неужели интуиция меня подвела? Зачем задаю такие глупые вопросы? И что за дурная привычка у меня ставить диагнозы  без осмотра, да ещё на расстоянии, лишь по первому взгляду? Тоже мне непризнанный гений человечества, специалист по бесконтактным диагнозам. Нашелся тут телепат хренов, тоже мне Вольф Мессинг. Походка, конечно, о многом говорит, но и ошибиться можно...».   Через пару минут освободился, подошел  к кушетке, на которой присел больной.
-Вижу, у вас правая нога беспокоит. Вы её щадите, когда входили в кабинет. Что еще  болит? - спрашиваю его.
-В основном нога,- говорит тот, скромничая, не зная, что и сказать.
-Ну-ка, прилягте, посмотрим.
Он неторопливо принял горизонтальное положение на спине так, как будто что-то ему мешало делать быстрее и более ловко, словно старик девяностолетний. В таком положении я осмотрел мужчину, проверил симптомы натяжения, характерные при радикулите. Однако никаких данных за радикулит,  или что-то в этом роде, я не нашел, а что именно с таким диагнозом направил терапевт, я нисколько не сомневался, чем больной несколько озадачил меня. Конечно, можно было отписаться и отправить его подальше на консультацию и обследование к хирургу или к другому терапевту с более раскрепощенными и свежими мозгами, чем у кого больной был до этого, но очень уж хотелось самому понять истину и докопаться в чем тут дело. Да и направить больного, собственно, было не к кому, всё одно не разберутся, разве что отправить в соседний Артёмовск на консультацию. Наверно там специалисты всё же получше. Но туда больным добраться одни проблемы, столько времени потерять, поди, на всё про всё день понадобится. Что могло вызвать такую дикую боль в ноге, что не даёт больному нормально передвигаться? Не диагностируемых болезней, как известно, не бывает, есть неквалифицированные врачи, которым не удаётся диагностировать эти болезни. Вспомним про отраженные «звёзды в луже» у А. Довженко. И виноваты не пациенты, среди которых много умных и сообразительных, они  и так без вины страдают, а те, не очень думающие, люди в белых халатах, которые в большинстве своём в медицине оказались случайно.
-Скажите честно, как на духу, между нами «мальчиками» по секрету. Предыдущий доктор вас осматривал или просто поговорил и направил сюда?-спросил я, чтобы кое -что уточнить для себя и не подставлять пациента.
-Поговорил, и к вам, - признается больной, сконфуженный  подобным, провоцирующим для него необычным вопросом. - Даже не смотрел. Говорит, и так всё ему понятно.
-Спасибо за правду. Вы мне здорово помогли. Ну, если не смотрел терапевт, давайте посмотрим мы за него. Пожалуйста, разденьтесь до пояса.
Мужчина стал неторопливо снимать рубашку. Он хотел это сделать с удовольствием и быстро, так как всю ночь не спал от боли и только ждал наступления утра, чтоб отправиться к врачу и показать все свои болячки, и только от этого почувствовать облегчение, но доктор даже не стал его ни слушать, ни тем более осматривать, от чего так плохо стало на душе, что вроде как его и за человека не считают, врач даже близко не подошёл к нему. А тут вдруг предложили раздеться, да в такой доброжелательной форме и с уважением. Я наблюдаю, как он это делает. Замечаю, что движения нарочито замедленные, стеснённые, правое плечо с лопаткой неестественно оттопырено. Так ведут больные, когда испытывают сильные боли в области суставов верхних конечностей или при «сучьем» вымени в подмышечной области.
-А ну-ка, будьте любезны, руки  поднимите кверху, - попросил я его.
Мужчина медленно с осторожностью их поднял, но не полностью, а только наполовину, выше при всём желании просто физически не мог. В подмышечных  впадинах  выпирали с величиной в кулак  лимфаузлы. «Вот это да!»- подумал я.
-И давно это у вас?-от удивления спросил я, обращая  его внимание на  подмышки.
-Кто ж его знает, может,  дней десять, -не зная, что сказать, прикидывал по времени он, как бы не соврать придирчивому, обходительному и не в меру любопытному молодому доктору.
-Если б болело, знал бы поточнее,- говорю я.
-Что правда, то правда, доктор, - признаётся больной. -Не шибко болит и ладно.
-В паху, наверно, то же самое, та же история? Можете одеваться.
-Так точно, -ответил он по-военному, как «старый» вояка. Откуда вы знаете? Вы же ещё не смотрели,- удивился собеседник, спуская брюки ниже паха, демонстрируя огромные паховые узлы с обеих сторон.
Я взглянул область паха. Там картина ещё похлеще. Вот и причина болевого синдрома в ноге. Он же пришел к врачу именно с этим, с болью в ноге.  Как обычно говорят на уроках геометрии в подобных случаях, «что и требовалось доказать». Сплошной плотный конгломерат в виде опухоли мёртвой хваткой, как удав, сдавливал в паху расположенный рядом сосудистонервный пучок  и вызывал ужасные нестерпимые боли в ноге, приводящие к хромоте. По моему разумению всё это было похоже на серьёзнейшее тяжелое и безнадёжное заболевание- лимфагрануломатоз. До этого случая мне приходилось видеть такое пару раз в клинике института.  Безусловно, меня возмутила позиция врача терапевта, который обязан был в любом случае осмотреть кожные покровы, лимфаузлы. Это его прямая обязанность, его прерогатива как врача-терапевта. Наверняка в амбулаторной карте записал стандартную фразу любого терапевта; «кожные покровы чистые, лимфаузлы не пальпируются». Как же можно писать то, чего не видел?! Я попросил больного накинуть на себя  одежду,  а свою  медсестру попросил пригласить врача из соседнего кабинета, от которого явился больной, зайти ко мне на минутку. Тот пришел быстро, видать, скучал без больных, а которые были, давно разогнал по другим кабинетам.
-Уважаемый коллега, Михаил Абрамович. С чем и с какой целью вы направили этого пациента на консультацию?- спросил его я, как только тот вошел в кабинет, даже не поздоровавшись.
-С радикулитом, с чем же ещё, -не задумываясь, отвечал доктор с гордо приподнятой головой.
-А вы его смотрели?
-Его беспокоит нога, чего там смотреть. Конечно, в пределах…разумных...
- Ну вы же терапевт, должны осматривать пациента  полностью с головы до ног, а не в пределах. Может, вы и зарплату получаете в пределах? Сразу скажу, «радикулитом» здесь даже «не пахнет».
-А чем же «пахнет»?- спросил он, совсем ещё не понимая, в какую историю влип по причине своей тупости, упрямства, самонадеянности и элементарной безграмотности.
Всё ещё не унимался и немного возмущался пожилой врач со стажем, ходивший гоголем по поликлинике, чувствуя присутствие где-то совсем рядом своей относительно молодой  незабвенной  и горячо любимой  супруги.
-Как принято говорить в подобных случаях, «дело пахнет керосином»,-говорю ему я с неким намёком на то, что он  здорово вляпался на этот раз.
Я попросил больного мужчину раскрыться, и тот снял с себя рубашку. Картина оказалась удручающая даже для Михаила Абрамовича. Всю  напыщенность врача как рукой сняло. Он был поражен, и очутился в полном замешательстве, весь засуетился, замешкался, в лице побагровел. Молча взял со стола его амбулаторную карту, не спросив меня, потом  не очень уверенно подскочил  к больному, не зная для чего, затем снова ко мне ни то извиняться, ни то оправдываться.
-Здесь похоже на это… Как его... На…, кажется, лейкоз,- говорит он как-то неуверенно и вполголоса.
-Возможно, - спокойно говорю я.
Я из всего понял, что он и названия такой болезни-то не знает.
-А вообще, Михаил Абрамович, больных надо смотреть повнимательней,- говорю ему напоследок.
Больного врач в спешке увёл с собой. После этого случая Михаил Абрамович  стал каждый раз  стучаться в мой кабинет и обхаживать меня как девицу, если ему нужна была моя консультация, чтобы снова не попасть впросак. Наверно он понял, что лучше всё-таки проконсультироваться у молодого да знающего врача, чем снова оказаться перед коллегами в глупейшем положении и слыть профаном. Не дай бог об этом узнает вездесущая Сара. Наконец-то он признал во мне  серьёзного, настоящего, хоть и молодого врача. А я в какой раз понял, какая большая сила таится в таланте, в знаниях, если эти знания в крепких и чистых руках, умной голове и, главное, направлены на благо другим, а не себе в корысть. Не зря говорят; «Знание-сила». Как по-том выяснилось, этот терапевт был таким же санитарным врачом, как и главный врач. Выходит, на таком фоне я не такой уж и талантливый, и успешный, и гордиться, в общем-то, мне нечем. В общем, я обычный рядовой доктор, каких в стране тысячи. Такое впечатление, что в этой, с позволения сказать, «городской» больнице, чтоб никому не было обидно, собрались все в прошлом  санитарные врачи, которых к врачеванию нельзя допускать на пушечный выстрел. Кто их принял на работу? Боже, с кем приходиться работать? Главврач, считавший себя, по-видимому, нереализованным хирургом от бога, используя своё служебное положение, иногда позволял оперировать больных: кому аппендикс удалить, кому ещё что-нибудь отрезать по настроению. Кто же знал из больных, что  у него диплом санитарного врача, и стоило ли доверять  такому липовому доктору своё здоровье. Услышал тогда я и в связи этим историю, напоминавшую анекдот. Года два назад, когда  Михаил Абрамович только приехал в эту больницу в качестве терапевта, после осмотра одного больного он выбежал как угорелый в коридор поликлиники, пробежал по всему коридору в другой конец, как «эстафету по сто», распахнув широко дверь диспетчера «скорой», где в это время  работала его любимая женушка, и громко сообщил ей: «Сара, я пневмонию поставил!». Может, по его мнению, и поставил такой диагноз впервые, только  подтверждение его нужно искать в рентгенкабинете, а не у супруги. Так что это ещё, как говорится, «бабка надвое сказала», была ли там действительно пневмония или только бронхит. Это прозвучало так,  как будто он вышел в открытый космос впервые без скафандра. Сара, конечно, была в «восторге» от услышанного. Это, скорее, напоминало ей признание в любви в далёкой молодости. Как сказали бы в Одессе, и как поётся в одной знакомой песенке, «Ну, что тебе сказать про Сахалин, на острове нормальная погода». Как говорится, комментарии здесь излишни.
Возможно, квартиру мне и дали бы в этом городишке, если б я предоставил необходимую справку из  БТИ,  но мне уже, как ни странно, не хотелось её получать, да и справки такой не было. Делать мне больше нечего как мотаться за ней черт знает куда и ради чего. Гостиница меня, естественно, не устраивала. Да что там гостиница!? Как-то после работы зашел в небольшой продовольственный магазин, что рядом с больницей. Похоже, он единственный на весь городок. Кому что, а ностальгия по яичнице одолевала меня. Захотелось взять десяток яиц, так уж размечтался хотя бы их сварить, поскольку приготовить  яичницу  в гостинице такой возможности не было. Принёс я купленные яйца в пакете, аккуратно и продумано  уложенные молодой продавщицей с наглыми и бесстыжими глазами, и рыжими крашеными волосами, и оставил на подоконнике до вечера. Через не-которое время почувствовал в номере ужасный запах «тухлятины». Сначала я не понял откуда исходит такой «аромат» на грани экстремальных  запахов больше похоже на сероводород. Как только  подошел к окну  и ещё ближе к пакету, всё понял. Хорошо, что в детстве любил играть в игру: «холодно, тепло, горячо». В этом месте было очень «горячо». Вот и секрет этого «секрета». Продавщица подсунула мне  тухлые яйца. Интересно, на что она глупая рассчитывала в единственном продовольственном магазине в таком посёлке? Наверняка приняла меня за заезжего из Артёмовска, которого больше никогда и не увидит. Не приедет же он из города с тухлыми яйцами снова с претензиями? Но на кой черт в таком случае «городскому» эти яйца? Их что нет в самом Артёмовске? Пакет с такой «начинкой» выставил за форточку, чтоб не так отвратительно  пахло в номере. Выбрасывать не стал, задумал эту сволочь - продавщицу наказать за умышленный обман, мошенничество и угрозу причинения вреда здоровью советским гражданам. Я же, наверняка, такой не один у неё. Во времена режима Берия-Сталина эту гражданку расстреляли  бы на месте, обвинив её в шпионаже в пользу иностранного государства и в умышленном отравлении советских людей, тем самым подрывая экономику страны изнутри. В общем, сошла бы за диверсантку, за «врага народа». Сейчас другие времена, и с такими нечистыми на руку элементами, пережитками прошлого, бороться надо по-другому.  На следующий день  приношу я этот пакет с яйца-ми  завмагу, мужчине пожилого возраста с седыми висками и беглыми глазами, как у многих легализованных ворюг со стажем, в прошлом не раз сидевших за экономические преступления.
-Я врач местной больницы, Доронин, -представился я.
-А кто же вас не знает, Вячеслав Михайлович. Столько хорошего о вас говорят... Городок небольшой, все врачи на виду, так что в курсе, -вдруг завмаг говорит мне на удивление, поскольку в этом магазине я впервые.
-Тем лучше, хотя я вижу, новости идут раньше меня самого. Я ведь всего пару месяцев здесь работаю.
-Что вы хотите, доктор. Деревня и есть деревня. На одном краю чихнёшь, на другом - «будьте здоровы» скажут, -разговорился завмаг.
-Похоже, что так. Так вот...Эти совершенно «замечательные» ароматизированные яйца я купил вчера в вашем  «замечательном»  магазине из рук молодой «замечательной» советской продавщицы.  Понюхайте, как они приятно пахнут, как «ночные» фиалки. Я хотел, чтобы ваша продавщица  приготовила  из них яичницу и при мне съела. Только и всего. Угощаю бесплатно, такая у меня прихоть. Вот  такой я добрый человек. Это всё же лучше, чем всё это я отправлю в районную СЭС и магазин прикроют на пару недель для выяснения причин.
Я оставляю пакет с тухлыми яйцами на его столе перед самым носом завмага, что б тот быстро всё оценил, ведь всё в этом магазине делается не без его ведома.
-Было бы любопытно понаблюдать за ней после этого, - добавил я.
Тухлый запах сероводорода быстро распространялся по  не-большому кабинету завмага.
-Извините, доктор. Произошло недоразумение. Это явное нарушение торговли. Можете быть уверены, продавщицу я примерно накажу.
-Примерно, это как?- уточняю я, сомневаясь в его намерениях.
-Мы уволим её,-заверил меня завмаг.-Таким в торговле не место.
Я не стал брать деньги за товар, за тухлые яйца, хотя они обязаны были возместить за возврат некачественного товара и без моего напоминания. Но «бывалый» директор так растерялся, что даже не предложил денежную компенсацию за порченный и возращённый товар, чтобы сгладить это недоразумение окончательно. Я ведь их подарил обычной советской продавщице, полномочной и поверенной представительнице советской торговли, «лучшей» торговле в мире. Через несколько дней после работы я пришел нарочно в магазин, чтобы проверить, работает ли провинившаяся девица. А куда ж она денется в такой деревне, да при такой системе? Оказывается, она также по-прежнему трудится, только в другом отделе. Как провинившуюся, её поставили теперь на «конфеты», таким образом, обеспечили ей, так сказать, «сладкую жизнь». К ней я, естественно, не подошел, а то ещё что-нибудь такое подсунет?! Вот такая у нас в стране  советская торговля с самыми честными в мире советскими продавцами. Не хуже и не лучше, чем наша советская медицина.
Как-то позвонил мне самый влиятельный человек в этом городке, реальный его хозяин, начальник управления треста по шахтам Николай Егорович  и просил убедительно как-нибудь зайти  к нему на работу. До этого  звонка  знаком с ним я не был,  и даже ничего  о нём не слышал. Откладывать не стал. В конце своего рабочего дня я всё же заглянул к нему в кабинет. Познакомились. Как деловой человек, наедине, без всяких свидетелей,  не теряя напрасно время, в двух словах он объяснил суть проблемы. Я тоже не стал терять зря время. После его осмотра  в  кабинете, понял, что у него большие проблемы с алкоголем. Конечно, я его хорошо понимал, приходиться бывать на всяких совещаниях с банкетами и пьянками. Попробуй не поддержать компанию, ещё примут за «чужака». У нас ведь многие считают, раз не «выпивает» в компании за каждый очередной тост, значит, человек ненадёжный, не «свой»  А так, влиятельный, деловой, нужный человек, реальный хозяин города. От одного его звонка зависело, получу я квартиру сегодня или завтра. Конечно, ему я помог, соблюдая конфиденциальность, но насчет квартирного вопроса даже не заикнулся в отличие от любого другого, которые непременно заикнулись бы, и, пользуясь моментом, решали свои шкурные вопросы. Скорее всего, потому, что к тому времени я окончательно и бесповоротно решил для себя  с этим городком не связываться и в ближайшее время уехать, а то так недолго и зачахнуть как профессионал со всеми «недоученными» и «переученными» врачами, и не дай бог уподобиться им. Больше всего меня поразило в этом посёлке то, что старая значительная часть его с добротными частными домами и приусадебными участками и садами находится в аварийном состоянии. Всех «частников» в срочном порядке переселили в стороне от опасной зоны в новые, выстроенные наспех, стандартные кирпичные пятиэтажки. Огромная жилая территория постепенно уходила под землю у всех на глазах. На это  «рукотворное»  зрелище смотреть спокойно невозможно. Неужели добыча такой дешевой соли важнее человеческого добротного жилья и людских судеб?  А каково было этим жильцам с добротными домами и приусадебными участками в срочном порядке сниматься с насиженных мест и переселяться в «скворечники»? Жалею я только о том, что  ни разу за всё время так и не спустился в саму соляную шахту, хотя главврач мне об этом намекал и выражал желание сопровождать меня. У него на столе стоял сувенир из соли, напоминающий изделие из хрусталя, как произведение искусства. Всё же надо бы было туда спуститься для интереса, глядишь, и у меня сувенир такой  оказался, память на всю жизнь. По-моему,там очень здорово, хотя и страшновато. На экскурсии туда людей нужно водить, красота зря пропадает, да и месткому шахты деньги лишние не помешали бы, глядишь, и шахтёры чаще по санаториям отдыхали и здоровье поправляли. Неужели об этом никто не подумал? Прошло много лет, когда от некогда мощной державы СССР ничего не осталось, а бывшие союзные республики приобрели самостоятельность и разбежались по своим «квартирам», как будто им вместе плохо жилось. Тогда  каждый стал выживать в одиночку кто как мог. Промышленные предприятия во многих странах бывшего Союза обанкротились, экономика рухнула. Соляную шахту тоже, наконец, стали использовать в коммерческих целях, чтобы вконец не обанкротиться; и симфонические оркестры стали глубоко под землёй иногда играть, и вокал звучать, благодаря особой акустики, и экскурсии стали постепенно организовывать. Одним словом, бизнес только зарождался. Самым большим событием для такого маленького городишко было, конечно, посещение этой шахты известной певицей, народной артисткой России А. Пугачёвой. Говорят, она облизывала стену шахты на вкус, убеждаясь, действительно ли она солёная, хотя некоторые журналисты усмотрели в этом намёк на её «интересное» положение как  женщины, которая не только поёт, но и которую  время от времени «тянет» на солёное. Как говорится, пела, пела и допелась. Кто его знает, может в этом и была доля правды. В этом не было ничего удивительного, если выходить замуж по пятому разу. Когда-то же должно этому случиться. В эти годы она совершала прощальное турне по бывшим союзным республикам, где её ещё хорошо помнили и неплохо принимали после развала страны. Очевидно,  для неё пришло время покидать сцену. Артисту такого масштаба важно вовремя покинуть сцену и запомниться публике, людям, для которых многие годы пела, на вершине своей творческой славы, а не на склоне своих лет и в полном забвении, когда, кроме сочувствия, других эмоций уже не вызывает. Достаточно вспомнить хотя бы двух красавиц советского кино Татьяну Самойлову и Наталию  Кустинскую, певицу Ольгу Воронец, которые блистали в молодости и были неузнаваемы и нищенствовали в одиночестве в  конце жизни.  У каждого актёра есть своя лебединая песня. Для  А. Пугачевой такой песней, как я понимаю, была «Осенние листья», если я, конечно, что-то понимаю в этом деле и в психологии актеров. Ни  одну песню она так чувственно, как в последний раз, не исполняла, находясь на вершине своей славы, будто подводила итог всей своей не только творческой, но и самой жизни, и жалела, похоже, лишь об одном, что в её жизни не получилось как в песне; «Осенние листья шумят и шумят в саду. Сильнее разлук тепло твоих рук. Мой верный, единственный друг». Мне кажется, когда она ещё совсем юной пела песню о «роботе», как о выдумке века, то не могла не обратить внимание на  удивительную песню  той поры с глубоким смыслом и большой любви, как «Осенние листья», которую она, наверняка, пела у себя на кухне не один раз, представляя того единственного и верного друга  на всю жизнь, и совсем  не догадывалась, что именно она, это песня, станет её лебединой песней через много-много лет. И это выглядит вполне естественно, и потому это многим любителям песни импонирует. Совсем противоположное ощущения возникает, когда певец, а тем более, народный артист, исполняет сорок лет подряд одну и ту же песню своей далёкой молодости, не понимая, что ему уже давно не двадцать лет, и смотрится в этом амплуа в  роли донжуана,  мягко говоря, смешно и грустно. Взять, к примеру, молодёжную песенку Аркадия Островского: «А у нас во дворе есть девчонка одна». Одно дело, когда её поёт пятнадцатилетний юноша в лице того же  И. Кобзона из Украины, и совсем другое отношение и другие ассоциации возникают, когда ему уже под восемьдесят, а он всё поёт «Я смотрю ей вслед, ничего  в ней нет, а я всё смотрю». Ну какие, кроме жалости и сочувствия, могут  появиться чувства, например, у молодёжной  аудитории. И чем не извращенец. А ему это не понять. Надо признать, что у каждого времени и поколения свои песни. Всё же правильно поступают те артисты, которые уходят со сцены вовремя; не на закате, а в зените своей славы. Такие артисты в памяти и молоды, и вечны. Взять того же Муслима Магомаева. Пусть уж «мэтры» шоу-бизнеса занимаются спонсорской деятельностью. У него это неплохо получается, больше бы в стране таких «мэтров» было. То, что они когда-то что-то и где-то там пели, через некоторое время бывшие поклонники артиста и обычные люди забудут, а вот их благотворительную деятельность будут помнить вечно из поколения в поколение.
Пока я работал бог знает где, Юрка нашел мне покупателя на машину. Отправляться на отремонтированном автомобиле системы «Запорожец»  обратно в Муром  исключено, в дороге может сломаться в любой момент. С ним я уже намаялся вдоволь. С меня довольно. Самое  разумное  от него поскорее  избавиться, тогда бы меня ничто не удерживало в этих краях. Главврач Мотин, кажется, понимал, что погорячился по отношению ко мне и всячески старался со мной помириться, ещё совсем не понимая, что я всерьёз намерен от них уехать. Он  интересовался при встрече со мной,  как продвигается мой квартирный вопрос, подводил меня к месту, где у них строятся гаражи, намекая, что в этом плане проблем не будет, наивно полагая, что этим можно меня удержать в этой дыре. Однако, я так был разочарован в коллективе больницы, в волюнтаризме главврача, в существующих здесь сомнительных порядках, в профессиональности врачей, в условиях проживания в гостинице, что никакая квартира с гаражом не могла повлиять на моё решение. А посему подал заявление на расчет не колеблясь. Но «главный» и не думал его подписывать до самого последнего дня, считал,  что это бравада с моей стороны и мой каприз, другие-то врачи и не думают уезжать, как бы он их не оскорблял и не унижал как личностей. Тоже, нашел с кем меня сравнивать, особенно, если с этим Абрамовичем.
За это время, пока я трудился в этом посёлке, с помощью Юрия  через  автомагазин удалось  продать свою машину с некоторым убытком для себя  и получить чек-счет вместо наличных. Это было условием посредника при продаже автомобиля в этом магазине. С деньгами у меня было туговато, и поэтому на следующий день после продажи «Запорожца» я снова уехал в Муром. Хоть квартира  юридически  мне не принадлежала, но там жила моя дочь. Если  б не она, поехал сразу в Москву по принципу, где учился, там и пригодился бы, тем более что почти в каждой больнице трудятся мои однокурсники. На «железку» в этот раз даже не обращался, сразу в ЦРБ.  Обычно в ЦРБ врача дважды на работу не принимали принципиально; «уехал, и скатертью дорога». Это было редкое исключение  для меня, и уже не первый раз. К тому же я стал заразительным примером  для других врачей. Через два месяца после моего отъезда из города уехали лучшие врачи: главный окулист Леонид с супругой, тоже врачом, и главный терапевт Александр  Крупенко,  и все почему-то махнули в сторону Донецка, видимо, там и учились. Оба были моими приятелями и коллегами, а главное, неплохими врачами каждый в своём деле. Небольшой опыт работы в провинции  позволял сделать вывод, что интересных  и способных врачей  на местах не любят. Уж больно они напоминают «белых ворон», и как с ними непросто сотрудничать. Александр Александрович, заведующий поликлиникой, в которой я когда-то начинал трудовую  деятельность, даже обиделся  на меня, что не вернулся  снова к нему. Некоторое время со мной даже не разговаривал. Ведь это он прислал положительную и лесную  характеристику по запросу из Украинска. Но, как говорится, «человек ищет, где лучше,  а рыба, где глубже». Мне, конечно, удобнее было ходить на работу в ЦРБ  десять минут  пешком не спеша, чем к нему в старую маленькую «риповскую» поликлинику, как в народе её прозвали из-за близости к «номерному» заводу,  пятнадцать минут автобусом. Мои пациенты были рады моему возвращению, и ходили ко мне по старой памяти и в поликлинику, и на дом, хотя у них давно был свой врач. Отказывать в приёме им я не мог, а на дому принимать не любил, так как дома нужно отдыхать, а не заниматься тем же. Тем более что больные  ждали от таких приёмов чего-то большего. И я их понимал. Пациенты всегда тянутся к хорошему врачу. Для меня все пациенты одинаковы, и не имело значения где я их смотрю, к тому же семейная обстановка у меня не способствовала таким «приёмам», поскольку юридически квартиросъёмщиком я уже не являлся и свои порядки устанавливать не имел права. Однако отказывать больным не позволял мне статус врача, и они, несмотря ни на что, иногда приходили ко мне на дом с кучей извинений. Вспоминаю в связи с этим забавный эпизод. Как-то приходит ко мне в воскресный день домой один молодой человек не по болезни, а по личному делу. В глухой деревне,  откуда он родом, заболел его отец, у которого случился инсульт. С медицинской помощью  в районе,  что уж говорить про глухую деревню, очень плохо, а найти  врача, тем более хорошего,  большая  проблема. А здесь нужен  не просто врач, а специалист  невропатолог. А где его взять во всей округе? Чего не сделаешь ради родного отца. К тяжело больному отцу пригласили заезжего врача-гастролёра, который, пользуясь тяжелым случаем и неосведомлённостью, как и безграмотностью сельского населения, предложил  лекарство от инсульта за очень большие деньги прямо  из своего кармана. Для родного больного  человека, а тем более отца, ничего, разумеется, не жалко, но всё должно быть в рамках разумного. У молодого человека, единственного его сына, получившего образование в городе, возникли некоторые сомнения  по этому поводу и относительно врача-гастролёра, в связи с  чем  он приехал в город, навёл справки, где можно найти толкового и порядочного  врача-невропатолога. Если язык до Киева доведёт, то найти меня в небольшом городе гораздо проще. Таким образом, он вышел на меня. У него был всего один,  но важный  для него  вопрос, который заключался в следующем: «Сколько стоит один флакон  аминалона в таблетках»? Это лекарство в то время я тоже назначал своим пациентам при инсульте  в восстановительном периоде  заболевания,  и поэтому хорошо знал цену этого лекарства. У него глаза стали квадратными  от неожиданно приятной новости, когда я сказал, что один такой флакон стоит всего 90 копеек, а  у него просили  за него  что–то около трёхсот рублей. Причем это лекарство свободно продавалось в аптеках города. За такие хорошие новости  через полчаса он вернулся ко мне с коньяком. Мне понадобилось немало усилий, чтобы не брать презент, ведь я его не заработал, но его уговоры оказались безупречными. Вот в таком маленьком для меня пустячке, оказывается, помог хорошим  людям. Когда я впервые приехал в Муром,  в городе работали десяток врачей невропатологов; кто во ВТЭК, кто на «железке», но большинство в самом городе, в ЦРБ с по-сёлком Вербовский, где своя МСЧ. Самым молодым из них был я. Наибольшим авторитетом пользовались двое; зав. отделением в ЦРБ Антонина Васильевна и заведующий  неврологическим отделением  из  железнодорожной больницы Владислав Яковлевич. Одно время они работали вместе  в ЦРБ, но из-за пальмы первенства так и  не сработались, и Владислав  Яковлевич, как настоящий джентльмен и менее скандальный человек, и более порядочный, чем коллега в юбке, вынужден был уйти на «железку». Был ещё один молодой способный, подающий надежды, врач Недошивин, которого я уже не застал, так как его «выжили», и он переехал во Владимир, но позднее встречался пару раз, когда он приезжал в Муром в ЦРБ в качестве консультанта к тяжелому и непонятному больному по поручению главного невропатолога области В. Дмитренко. Говорят, он начинал свою врачебную деятельность в заводской поликлинике, где начинал и я, будучи интерном. А из  стационара, а затем из города, его «выжила» всё та же заведующая отделением, без пяти минут пенсионерка, наполовину глухая и слепая старушенция Антонина. Наверно, не такой уж она была и тихоней и безвредной, как пыталась казаться. Не напрасно говорят, «скажи кто твой друг, и я скажу, кто ты». А лучшей подружкой у неё как раз была Екатерина. Теперь понятно, что их роднит и на какой почве. Сам Недошивин произвёл на меня неплохое впечатление как специалист, хотя и задавака, да и скромностью шибко не отличался, ну, а по «бабам» само собой. Да и сам он был видным мужчиной под метр восемьдесят ростом, рязанской внешности, смахивавший на С.Есенина. Но поговорить с ним на профессиональные темы мне было интересно. Его это  «заводило», что говорит о многом, в том числе и насколько он амбициозен. Через несколько лет в газете «Известия» я узнал, что врач Недошивин, уже будучи в Горьком после Владимира, спился и умер, так и не защитив кандидатскую диссертацию, затратив на неё много лет.  С Владиславом  Яковлевичем  я официально не был знаком долгое время, хотя работали в одной системе, но как о неплохом специалисте много слышал и от врачей, и от самих больных. Неожиданно для себя я сделал небезынтересный вывод: мои диагнозы не всегда совпадали  с диагнозами Антонины, но почти всегда с мнением  Эмануэля. Мне, как молодому специалисту,  это было приятно. Отрадно и то, что в городе работал действительно грамотный специалист, пишущий «кандидатскую», без всякой перспективы защитить её, к которому могли обращаться пациенты. Познакомились мы  с ним позднее в медицинском училище, где читали лекции  студентам. Как-то во время перерыва мы вышли в укромное местечко для  курящих и он говорит мне;
-Дорогой коллега, говорят, что в последнее время в физиокабинеты города  поступают направления от больных с двумя подписями, вашей и моей. Как вам это нравится?
-Понятий не имею, -удивлённо говорю я.-Первый раз слышу. И при чем тут я. И принимают?
-Ещё как. Я тоже не при чем. Но  это говорит только об одном. Ладно, я  уже человек немолодой, и как врача меня это не тешит, а  вы, можно сказать, только начинаете свою врачебную карьеру, и такое признание. Представляю, коллега, что будет лет через десять. Далеко пойдёте.
-Если не остановят, -пошутил я.
-Даже если и остановят. Талант всегда прорвётся, если он есть.
Направления в подобные кабинеты писались, конечно, медсёстрами или самими сообразительными больными, которым нужны были физиопроцедуры. Две такие известные подписи гарантировали пропуск в любой кабинет. И кому только в голову это пришло? Этот нюанс говорил о многом. Такой симптом тревожил районного невропатолога Антонину, которая всячески оберегала свой давно пошатнувшийся авторитет. Однажды она едко «отпустила» и посетовала своей подруге, старшему ординатору Екатерине, в мой адрес; «Попомни меня,  это второй Эмануэль в перспективе». Эта фраза о многом говорила, но прежде всего о том, как они вдвоём его ненавидели всеми своими фибрами, потому и «выжили» его из ЦРБ.  До Владислава Яковлевича мне,  конечно, тогда было  далековато, тем не менее  звучало как лесть. После знакомства с ним  мы довольно легко и быстро подружились. Это был приятный собеседник, редкий коллекционер марок и медицинских значков, большой эрудит, энциклопедист. На врачебные темы, чтоб чего-то кого-то обсуждать за врачебные ошибки,  нам и в голову не приходило, когда мы встречались. Такой порочной черты как зависть не было ни у него, ни у меня тем более. Это нас и объединяло. Уж больно скучное это занятие талдычить об одном и том же, когда в мире столько всего интересного помимо медицины. С ним мы быстро нашли общий язык. Иногда он приносил в училище для всеобщего обозрения великолепную коллекцию старинных денег и полный большой чемодан  медицинских значков. Наверно, это стоило немалых денег, а для него это просто хобби, детская забава. Бывало по воскресеньям рано утром  я заезжал  к нему на своём горбатом «Запорожце» и мы отправлялись через временный понтонный мост в сторону Навашино, в деревню Пенза. Он как настоящий грибник неплохо знал грибные места в этом районе. Грибы, как продукт питания, меня не очень интересовали, но сам процесс поиска  увлекал, и мне всегда на них везло, можно сказать, чутьё «грибника» было. Ну, а прогулки в незнакомом лесу это вообще что-то особенное и отдельный разговор. То на черепаху наткнёшься, то Уж рядом проползёт, то на дятла засмотришься и заслушаешься, как он на всю округу стучит. Из грибов мне больше нравились «лисички». Их легко было отыскивать. С одной стороны, они выдавали себя своим ярким желтым цветом на фоне зелёного ковра, а во-вторых, они растут семейными группами. Наткнёшься случайно на  один, а  присмотришься повнимательней, рядом найдёшь и всех остальных. Их оставлял себе, потому что с ними меньше было хлопот при приготовлении, остальные; подосиновики, подберёзовики,  белые, и другие грибы,  отдавал  коллеге. В его большой семье грибы обожали. Часа через три с пахучим трофеем мы встречались у  машины и завтракали. У него были отменные и очень аппетитные котлеты с чесноком. Владислав мог позволить себе пропустить  пару  рюмочек водочки, ну, как те, которые на «рыбалке», да за разговорами. Я, как человек за рулём, позволить этого не мог. Тогда за разговорами, за рюмкой «белого», он предложил мне своё место  заве-дующего нервным отделением на «железке», поскольку у самого была мысль переключиться на работу психиатром в диспансер. Что-то в последнее время появилась тенденция, когда  невропатологи повально стали переходить в психиатры. Может и правильно. У психиатров  большие льготы, и в этом был свой резон. У них в диспансере и зарплата побольше, и отпуск на две недели больше, а ответственности никакой, не то что у бедных невропатологов, у которых тяжелейшие больные в стационаре, ответственности хоть отбавляй, а зарплата- курам на смех ничтожна. Поэтому некоторые невропатологи подались в психдиспансер. Его предложение я принял к сведению и забыл. Это было до первого моего отъезда из Мурома. С тех пор прошло немало времени, может полгода. После моего возвращения мы работали  в одной поликлинике, только он уже в качестве психиатра. Он и поведал  мне о всех пертурбациях в ЦРБ, и ещё раз напомнил, что меня хотел видеть главврач  железнодорожной больницы Анатолий Михайлович. Однако у меня своей работы хоть отбавляй; поликлиника, стационар, медучилище. В общем, закрутился, как белка в колесе. На лекциях старался учить студентов клиническому  мышлению, анализу, наблюдательности и внимательности к больным, да и сам учился этому. Однажды поднимаюсь по лестнице к себе на второй этаж, обгоняю молодую симпатичную, раскудрявую девушку шатенку. Профессионально обратил внимание на её походку, которую врачи, чаще хирурги, между собой называют «рубль двадцать». Такая походка типична при заболевании тазобедренного сустава. Мысленно поставил ей диагноз:  «артрит левого тазобедренного сустава» и сразу потерял к ней всякий профессиональный интерес, решив, что больная не моего профиля и должна лечиться у хирурга. Но каково было  моё удивление, когда через час она появилась в моём кабинете. Первая моя реакция - «этого не может быть». Неужели я ошибся и поторопился с выводами?
Не успела она ещё дверь за собой закрыть, как я спросил:
-А вы у хирурга были?
-Только что от него и к вам, - говорит девушка.
-Ну что ж, давайте и мы посмотрим. Проходите к кушетке.
Я её, конечно, осмотрел, но вывод сделал однозначный- девушка серьёзно больна, и не по моей части. И почему хирург ничего своего не нашел? А как он может что-то найти, если даже не искал, то есть не обследовал. А как говорится, здоровых людей нет, есть лишь недообследованные. Я решил провести  срочное обследование вместо него. Не отправлять же снова к этому непутёвому хирургу, болтуну, да ещё как пять лет  пенсионеру, который только и занят тем, что месяцы считает до окончательного ухода, и  гадает, какова будет у него в конечном перерасчете эта долгожданная  пенсия с учетом выполненных им операций за последние годы, если они когда-либо были.  Я направил её на рентген тазобедренного сустава и на анализ крови по цито, чтобы в дальнейшем с доказательствами передать больную в руки другому хирургу. Убедить травматолога или хирурга, что больной его профиля без аргументов и фактов, практически,пустой номер. Такие твердолобые и самоуверенные эти хирурги, если они ещё и травматологи.  Через час приходят совсем неутешительные анализы крови с повышенным РОЭ - до тридцати, и приходит рентгенолог со снимками бедра. Обычно врач -рентгенолог ко мне раньше никогда не заходила со снимками, а тут, видать, случай особый, что самой было интересно и в чем-то засомневалась. Сопоставляем полученные данные вместе с коллегой и приходим к выводу, что у больной свежайший случай туберкулёза тазобедренного сустава, что в моей практике впервые. Мы не стали ставить в известность хирурга, который проявил максимум невнимательности и минимум профессионализма, и это ещё мягко сказано, дабы не ставить его в очень незавидное положение накануне  его оконча-тельного ухода на пенсию, хотя проучить, конечно, следовало, чтоб впредь не хвастался своим большим опытом и каким-то преимущественным положением перед другими врачами. Значит, не такой уж серьёзный у него этот «большой» опыт, если так оплошать по пустяковому случаю диагностики. Хирурги часто слишком не в меру самонадеянны и категоричны. Надо же отслеживать дальнейшую судьбу пациента, который только что был у тебя на приёме и были хоть какие-то сомнения в диагностике. А у него вместо сомнений одна самоуверенность и самолюбование. Вместо того чтобы мозгами пошевелить и усомниться, а вдруг, а что если... Он через каждый час  бегает на лестничную площадку, недалеко от кабинета, перекурить.  Так нет, он не сомневался, а был уверен, что этой больной у него делать нечего, а вот к невропатологу ей как раз по адресу. Сомневающийся врач- это и есть настоящий врач. Видимо, заканчивая свою трудовую деятельность, он этого так и понял. Да, девушке с ним явно не повезло. Мы сами санитарным транспортом отправили больную девчонку  в спецбольницу. Наш диагноз у специалистов не вызывал никаких сомнений. Вызывало у них лишь удивление, что больная с таким специфичным диагнозом направлена не хирургом или терапевтом,  а узким специалистом. Этот случай натолкнул меня на мысль, а не написать мне некое пособие для врачей, и вообще для любознательных, под названием: «Я милого узнаю по походке».Это могла быть интересная, забавная и познавательная работа сравни кандидатской диссертации с лёгким юмором, как и само название диссертации. Есть действительно немало заболеваний, которые проявляются только им свойственной походкой. Уверен, такая работа  читалась с большим интересом не только многими медиками, не в пример тем многим  сотням бесполезным диссертациям, которые никто не читает, и абсолютно не имеют никакого практического применения в здравоохране-нии, а может, просто переписываются из научных журналом. Кто станет проверять источники, на которые всегда ссылаются диссертанты. А данный случай лишний раз подтверждает, как по одной лишь походке можно поставить правильный диагноз. Помнится, в шестидесятые годы во времена хрущёвской оттепели, Никита  Хрущёв публично  раскритиковал ВАСХНИЛ за плохую подготовку научных кадров, приведя в пример одну кандидатскую диссертацию под названием «микроклимат в конюшне». Спрашивается, кому от такой диссертации в стране стало лучше жить и дышать, конюху или кобыле той конюшни? Тут Никита Сергеевич был прав, хотя в большой политике, как и в сельском хозяйстве, дров «наломал» немало. Достаточно вспомнить Карибский кризис, когда мир находился на грани войны с Америкой из-за какой-то Кубы. Где теперь эта Куба и где Россия? Большую глупость он сделал, передав Украине в честь 300-летия воссоединения Украины с Россией в 1954году полуостров Крым, не подумав, что когда-нибудь через десятки лет этот Крым станет «яблоком раздора» между двумя славянскими братскими народами, и в конце концов мирно или в конфликте полуостров Крым воссоединится снова с Россией, исправив историческую несправедливость. Вот и в медицине подобных диссертаций, о которых напоминал Никита, пруд пруди. Какой от них толк самому здравоохранению?  Чтоб не быть голословным, однако, вернёмся  от теории к практике. А то занесло меня  куда-то на научную стезю, да к этому малограмотному Никите, на которой чувствую себя неловко, да и «дурацкий» кандидатский минимум к тому же ещё не сдал, чтоб говорить серьёзно о кандидатской диссертации.  Моё дело находиться рядом с больными, это мой крест. А делать добрые дела совсем необязательно за вознаграждение  или за зарплату. Как-то иду я в выходной день к своему гаражу и встречаю, прихрамывающего на одну ногу, старого знакомого Михаила Рыбкина, которому за пятьдесят. Мы в трудные перестроечные времена каждый у себя на рабочем месте были председателями профкомов; он на ЗИО, я в МСЧ. И работали тесно несколько трудных лет  вместе очень дружно и продуктивно. Я поинтересовался, что у него с ногой, хотя ещё на расстоянии по походке диагноз ему уже поставил наперёд. Это профессионально, дурная привычка. Ведь с уходом на пенсию бывших врачей, как и бывших следователей и «оперов», не бывает.  Но он немного меня удивил, сказав, что уже полгода лечится у какого-то невропатолога по поводу  радикулита и остеохондроза, который сидит вместо меня и в моём кабинете, правда, без особого эффекта. Я тогда сказал ему, зная, кто там сейчас вместо меня из врачей, что, во-первых, он лечится у плохого врача, если лечение идёт так долго и неэффективно, а во-вторых, лечит не то заболевание, потому и нет улучшений.
-А что же у меня?- спросил от удивления Михаил.
-Точно сказать пока не могу в таких условиях, надо всё-таки осмотреть самому и сделать снимок правого тазобедренного сустава. Может ещё можно будет помочь, хотя, думаю, время потеряно. Полгода для «радикута» очень большой срок.
-Да я изначально и хотел попасть к вам на приём, но мне сказали, что уже в МСЧ не работаете и от вас осталась только фотография на стенде.
-Хорошо, что фотография, а не мокрое место,- пошутил я.- Ничего, это дело поправимо. Вас по старой памяти я посмотрю на дому в любой день после трёх.
Через неделю я его осмотрел на дому и убедился, что у приятеля запущенный деформирующий артроз тазобедренного сустава, что и предполагал при встрече. Хорошо, что не туберкулёз сустава. Но догадки догадками, а без рентгена не обойтись. Направил на рентген. После чего с моим диагнозом и рентгеновским снимком, а также с большим от меня приветом, отправил его на консультацию во Владимир к своему однокашнику по Альма-Матер, главному травматологу области Евгению Павловичу Смирнову, рассчитывая, что в данном случае непременно пойдёт речь о непростой и дорогостоящей операции по замене сустава. Заведующий. травматологическим отделением областной больницы Е. Смирнов с диагнозом согласился и поставил приятеля на очередь по замене сустава. Это не первый случай, когда я направлял больных к нему на консультацию по его профилю. Через полгода больной был успешно оперирован по «квоте». Вот таким образом, как говорится, на ходу, «не отходя от кассы»,  помог хорошему человеку только  за «спасибо», хотя подобная операция другому обошлась бы в тридцать-сорок тысяч рублей. Это ещё раз подтверждает, как важно врачу изучить особенности разновидностей  походки больных людей, что позволяет ставить диагнозы не только «на лестнице», как у А. Чехова, но и на улице. Что уж говорить о работе в стационаре? У постели больного нужно работать по максимуму, а не по минимуму, изображая из себя медицинское «светило». В нашей повседневной работе приходиться решать немало загадок, чтобы выйти на верный и единственный диагноз, но, к сожалению, бывают и ошибки, которые дорого обходятся людям. Однажды на приём приходит приятная интеллигентная супружеская пара. Женщине-блондинке чуть больше тридцати, ему под пятьдесят. А работал он военпредом на одном из «номерных» заводов города. На днях его выписали  из неврологического отделения ЦРБ, где находился на лечении в течение месяца якобы по поводу инсульта. Ко мне в поликлинику они пришли вместе для продления больничного листа. Конечно, мне, молодому начинающему врачу, было интересно такого пациента осмотреть повнимательней. Но, кроме повышенного артериального давления и незначительного снижения памяти, общей слабости и неважного настроения, ничего другого интересного для себя не нашел. Меня это удивило и насторожило. Больного, по-видимому, так хорошо лечили, что от инсульта, если он был на самом деле, ничего не осталось. Или я что-то не очень понимаю, или был слишком наивен? С чем же его лечили в стационаре и так долго? Но какие могли быть сомнения, если больного военпреда лечила сама заведующая отделением. Авторитетней врача в ЦРБ среди невропатологов на тот момент и не было. Она же главный нештатный районный специалист. Её заключение о диагнозе считали за истину другие неврологи, и тем более другие врачи. Так многие думали, пока она была заведующей. Изначально и я так считал. Зачастую у нас место красит человека, а не наоборот, как должно быть. Мне оставалось лишь продлить «больничный» на десять дней, рекомендовать  почаще контролировать давление и принимать ею назначенные таблетки. С тем они и ушли. Через десять дней снова приходят вместе. Такое впечатление, что без жены он уже никуда. Меня это обстоятельство насторожило ещё больше. Время идёт, а положительной динамики не наблюдается, не могу же я без конца продлевать больничный лист. Я поделился своими сомнениями с супругой военпреда и посоветовал ещё раз обратиться к своему терапевту, а ещё лучше к кардиологу, по поводу стабильной и нерегулируемой гипертонии. Супруга не проявила особого интереса по поводу его лечащего врача-терапевта и только поинтересовалась, нельзя ли им поехать на консультацию в областную больницу или в Москву. Мысль, конечно, не-плохая. Я понимал, какое недоверие у них появилось к своим врачам. А куда-либо ездить с таким высоким давлением я не рекомендовал, в дороге могло случиться самое неприятное. Опять продлил «больничный». А что мне оставалась делать, и дополнил гипотензивную терапию новыми лекарствами. Направить к любому терапевту больного с таким диагнозом очень непросто в смысле пользы для больного, пустая трата времени. С инсультами никто не хочет связываться и стараются от таких пациентов дистанцироваться и открещиваться, переправляя их по прямому назначению к неврологу. Через два-три дня вдруг узнаю, что наш, якобы «выздоравливающий» больной, по мнению врачей стационара, скоропостижно скончался. Мы не могли даже представить отчего? Ведь от инсульта, если он был, ничего не осталось? Ясность внёс как всегда патологоанатом. На вскрытии выяснилось, что мужчина всё это время, полтора месяца как заболел, ходил с обширным инфарктом миокарда. Это уму непостижимо! Больной месяц пролежал в стационаре с другим диагнозом и за всё это время не додумались сделать ЭКГ. Вот тебе и Антонина, главный нештатный невропатолог. А всё высматривает, где могу споткнуться я, молодой специалист. Жена умершего, естественно, подала в суд на врача, которая  лечила мужа целый месяц в нервном отделении по другому заболеванию, которого в принципе не было. Узнав про всё это, лечащий врач  Антонина Васильевна «слегла» в постель сама, и тоже как будто с инфарктом, и два месяца была на «больничном», пока не улеглись судебные страсти. Позднее в разговоре с кардиологом, её лечащим врачом, выяснилось, что объективных данных за инфаркт у Антонины и не было. Скорее всего, это был ход конём, дабы избежать вызовов в суд и избежать наказания, подсказанный её подругой и коллегой по отделению Екатериной, той ещё пронырой. Конечно, в провинции, в  небольших городах, где все знают друг друга, а судьи и врачи зачастую находятся в приятельских отношениях, зависят и выручают друг друга, и очень вероятно, что судья подсказал, как нужно Антонине себя вести, чтоб избежать суда. По большому счету, что врачу, что судье судьба умершего, его всё равно не воскресить, по «барабану», а приятельские отношения ещё не раз выручат друг друга. Поэтому так редко случается, когда в провинции на врача заводится уголовное дело.  Другая бы на её месте после такого профессионального провала ушла  с заведования и благодарила всевышнего, что не оказалась на скамье подсудимых, а то и  осуждённой, но только  не она с её необоснованным и неуёмным апломбом. Антонина Васильевна продолжала работать в том же качестве, как ни в чем не бывало. И совесть как-то её особенно не мучала.  Да и главврач особо не вмешивался, никаких мер к ней не применил, сочувствуя «больной»  и соблюдая честь мундира лечебного учреждения. Безусловно, это признак непорядочности с её стороны и, увы, не единственный. Это подтверждается ещё одним штрихом. Обычно для заведующего отделением не является проблемой получить высшую категорию. Это даже поощряется вышестоящим начальством. Ну, как же так, заведует отделением, вроде главный специалист в районе и без высшей категории. Но для неё это оказалось нереальным и несбыточной мечтой. Главный специалист области  Владимир Иванович  открыто недолюбливал её и, наверно знал за что, и поэтому в Муроме без крайней необходимости  никогда сам не появлялся, на что  были свои основания. Антонине Васильевне до пенсии оставалось два года, а у неё только первая категория, и причем давно. Она не могла понять и взять в толк; пока областным невропатологом будет Владимир Иванович, «высшей» ей не видать, как своих ушей. Могла бы и успокоиться на этом, если  мозги при себе, но которые с каждым годом всё скуднее и тупее, благодаря прогрессирующему склерозу. Она же думала, что всё дело в её беспартийности. Вот подруга её, хоть и помоложе, и только начинающая врач, давно партийная, ещё до института умудрилась вступить в члены КПСС, благодаря чему и в институт на вечернее отделение поступила в своё время с большой натяжкой, и в местком «проскочила» сразу после интернатуры, только вот с категорией никакой перспективы ей не светит из-за явного дефицита ума и сомнительной профгодности. В этом плане она и не рыпалась, хорошо понимая, что для неё это «глухой» номер. Другое дело Антонина, заведующая отделением, по интеллекту с подругой  не сравнить.  Под влиянием её партийной подруги, она на старости лет всё же в партию вступила, но заветную высшую категорию так и не получила. Получается, что всю свою сознательную жизнь ей партия была ни к чему, а в пенсионном возрасте, когда сама никому будет не нужна, вдруг понадобилась. Что это, если не использование партбилета в корыстных целях. И какой же она после этого коммунист? Что «патриотке» вдруг захотелось умереть коммунисткой вроде той комсомолки Зои Космодемьянской? Вспоминаю, как меня совсем молодого в армии замполит батальона  настойчиво агитировал вступить в партию. Наверно считал меня достойным. Только я так не думал. Для меня коммунист, что-то особое, святое, идейное. Рановато было мне вступать в партию, слишком молод, а потому считал себя недостойным. Через годы наступило прозрение и разочарование в этой партии. Слишком  многих увидел примазавшихся к партии карьеристов и подлецов в той же системе здравоохранения вроде этих подружек из неврологического отделения, но в основном из числа руководящих кадров, даже несмотря на то, что  процент партийности в этой сфере очень незначительный. Спрашивается, что порядочному врачу делать в такой партии, если сам вождь мирового пролетариата В. Ленин  ратовал за уничтожение интеллигенции как класса. А как много тёмного о Ленине мы ещё не знаем, и что на самом деле он собой представлял, если от жены Надежды бегал «налево» с коминтерновскими женщинами. Что уж говорить о И.Сталине и о культе личности. В такую партию мне уже не хотелось.
Прошел незаметно апрель, май и даже июль. Главврач, он, естественно, тоже коммунист, иначе и не был главврачом, согласно шестой статьи Конституции страны о руководящей роли партии, своего слова не сдержал. Квартирный вопрос так и не был решен, хотя его секретарша, жгучая брюнетка, молодая мать-одиночка и по совместительству его любовница,  квартиру получила. Вот  вам и использование служебного положения в корыстных целях. Что же у такого руководителя есть от настоящего коммуниста, если личные интересы  и инстинкты у него на первом месте? Интересно, что является более важным для ЦРБ и больных, и вообще для города; перспективный  врач- специалист или секретарша. Так вот этот коммунист думал иначе, чем я. И я после этого  стану коммунистом? Как бы ни так! Как там, у Есенина; «Задрав штаны, бежать за комсомолом»? Не дождётесь!
А у меня ситуация, что на работе, что в личной жизни такова, что впору хоть снова уезжай. И я, недолго раздумывая,  уехал в Москву попытаться найти работу. Москва  велика, всю не объездишь. Для начала заехал на родную Пироговку. Там в общежитии, где я когда-то жил, уже  несколько лет  работала  новая студенческая поликлиника, которая начиналась строиться ещё при мне. Поликлиника хоть и не слишком большая, но сравнить с прежней, которая также размещалась в этом общежитии,  но с другого крыла и на втором этаже, нельзя. Мне лично понравилась; тихо, просторно, спокойно, уютно, со вкусом, людей немного, никаких очередей. Мне казалось, что в такую поликлинику будет легче устроиться. К сожалению, главного врача поликлиники я встретил не в кабинете, как рассчитывал, где можно было бы спокойно побеседовать, а на выходе из помещения у парадной двери. Он куда-то торопился и наш разговор состоялся на улице, и был коротким, и непродуктивным. Я даже не успел сказать ему, что я учился в этом институте, что был председателем жилищной комиссии профкома и что к строительству новой поликлиники имею некоторое отношение. Я поинтересовался  только, нужен  ли им  врач- невропатолог, на что он ответил, что такой специалист им действительно нужен, если у него имеется «первая» категория. «Ничего себе «заявочки» для такой-то студенческой поликлиники и с такой мизерной зарплатой, а специалист должен быть с первой категорией. Почему не с высшей?»,-подумал я. Конечно, это является нарушением трудового законодательства, поскольку наличие или отсутствие категории не может быть непременным условием при поступлении на работу при наличии диплома. Это скажет любой юрист или профсоюзный деятель, каким я был когда-то в институте. Это же не НИИ, в котором трудятся одни кандидаты да доктора наук.  Категория это личное дело самого врача и приобретается в процессе работы, но у каждого маленького начинающего чиновника свои причуды и должны быть запасные лазейки для «своих» людей. Ему не важно, каким образом врач получил эту категорию; купил в подземке, дал взятку кому надо из квалификационной комиссии или, действительно, заслужил своим трудом. Я бы ещё мог понять и войти в положение этого малоопытного, только начинающего карьеру, главврача, которому впервые доверили руководить небольшим медицинским учреждением местного значения, но надо же иметь своё мнение и принимать правильное ре-шение с учетом на перспективу, таким образом, набирать себе очки для получения категории самому. Одно дело, когда к нему пришел врач предпенсионного возраста без категории и всякой перспективы на будущее, и совсем иная картина, когда приходит молодой, амбициозный, перспективный специалист, у которого всё впереди, и будет ещё не только первая, но и высшая категория, и заработает он её ни где-нибудь на стороне, а в этой поликлинике, отчего можно гордиться не одному ему, а и руководству. От таких доморощенных кадров у нормального руководителя, который к этому имел прямое отношение, пусть и небольшого коллектива, должно быть профессиональное удовлетворение как наставника молодёжи  хотя бы в этом, если, конечно, на другое не способен. У меня категории вообще не было  никакой. Как-то не задумывался, считал,  что она мне нужна. Ведь больным нужна не категория врача, а толковый грамотный врач. Вряд ли с этим кто может спорить. Тот из врачей, кто больше всего думает о своём «кошельке» преимущественно за счет больных, меньше всего о них  думает как врач. Думать в двух диаметрально противоположных направлениях невозможно. Я сомневаюсь, что в такую  совсем не престижную, к тому же студенческую поликлинику нужны врачи с высшей категорией. Безусловно, работать в такой  поликлинике не интересно хотя бы в смысле перспективы. Если бы и была  у меня первая категория, то в такой поликлинике через  пару лет её потеряешь наверняка от недостатка профессиональной практики, информации, и с таким непрагматичным  и тупо-ватым главврачом. Какие у студентов могут быть неврологические заболевания, если ещё на стадии «абитуры» таких неврологических больных отсеивают? Практики никакой. Но у меня выбора не было. В Москве нужно за что-то зацепиться, к тому же здесь сразу бы решился вопрос с жильём и пропиской в этом же общежитии. Только из этих соображений я направился в эту поликлинику. Мне жаль, что наш разговор с «главным» был накоротке и необстоятельный, и я понимал, что  он маленький человек,  и если ему позвонит кто-то повыше, он, главный врач, моментально изменит своё мнение и «возьмёт» под козырёк, поскольку его все начальники люди при больших погонах. Такими большими непосредственными начальниками для него были главврач института генерал Лялин и проректор по АХЧ полковник Назаров. Генерала с бритой головой я несколько раз видел в ректорате, когда учился, но знаком не был. Зато хорошо знал его сына с кафедры анатомии в бытность его ассистентом и преподавателем в моей группе. С проректором  по АХЧ  Н. Назаровым, полковником в отставке, мы хорошо знакомы. Тогда он только что после отставки и увольнения из армии был начальником хозчасти института и носил ещё военную форму с погонами полковника, а я был председателем жилищной комиссии профкома. Мы тогда в скверике у ректората, на «аллее жизни», его крепко прижали с Иваном Поповым по его неопытности в гражданских делах за превышение своих служебных полномочий. Понятно, что в армии профсоюзной организации не существует, а здесь, в крупнейшем столичном институте, всеми делами правит общественность, что было для него очень странным и непонятным. Но однажды к нему, начальнику хозяйственной части, полковнику Назарову, обратился иногородний подполковник, Герой Советского Союза, с просьбой поселить свою дочь, студентку второго курса, в общежитие в Измайлово. Тот даже не имел понятий о порядках в институте в этом вопросе. Он, Николай Васильевич, никогда ранее  не имел чести лично разговаривать с Героями союза, кроме, разумеется, своего шефа, проректора Гуреева, проявляя  братскую воинскую солидарность, то ли ещё каким-то образом, не смог устоять и отказать в таком, как он считал, пустяковом деле. Он ни с кем не посоветовавшись, наверняка, будучи уверенным, что его власти для этого достаточно, выдал за своей подписью студентке ордер на место в общежитии, чего ни при каких обстоятельствах не должен был этого делать, иначе можно было подумать, не обошлось ли здесь без дачи взятки должностному лицу, хотя превышение своих полномочий было тоже налицо. Это мог сделать только ректор института М.Кузин или профком. Его  непосредственный начальник, проректор по АХЧ Гуреев, не мог даже позволить такого, зная порядки в институте.  Конечно, комендант общежития в Измайлово Мария Ивановна  тут же  сообщила мне по телефону,мол, как быть и что ей делать с этим ордером. Я очень хорошо понимал полковника, как бывший военнослужащий. Но и порядки нарушать никому не позволено. Один раз дашь слабинку и простишь, дальше только хуже. Его пребывание в институте висело на волоске, если б мы дали ход этому делу. Он это стал понимать после нашей с ним разъяснительной беседы, просил извинения. Тогда же разговор у нас коснулся иностранных студентов, проживающих в общежитии, о том, как непросто с ними  иметь дело. Полковник  со всей солдафонской прямотой тогда сказал нам с Иваном: «Конечно, я не расист, но если б мне дали автомат Калашникова, всех этих  «черномазых» перестрелял». Вот такой рубаха-парень этот полковник Назаров Николай Васильевич. Наверно в армии он был крепким хозяйственником и командиром. Когда строительство поликлиники подходило к завершению, он  был уже про-ректором по АХЧ  вместо ушедшего на заслуженный отдых Героя Советского союза  М. Гуреева. Поликлиника находилась на Малой Пироговской рядом с Усачёвским рынком, а контора  проректора  на Большой Пироговке за ректоратом как раз на «аллее жизни». Это совсем рядом через  дворы, мимо наших двух общежитий, всего каких-то полкилометра. Но меня что-то сдерживало. И этот короткий путь, когда  солнце в самом зените и припекает, и застану ли на месте проректора, зная, как он не любит засиживаться в кабинетах. Не поленись тогда преодолеть эти полкилометра дворами и я уверен, что проблема трудоустройства  была бы решена «положительно». Николай Васильевич, недаром что рубаха-парень из «деревенских», хорошее долго помнит. Армия и армейская дружба многому учит. Хотя на тот момент  у меня не было категории, зато, по-видимому, уже был достаточный  профессионализм, чтобы не заниматься студентами. Меня хорошо знали в 118 поликлинике, где когда-то студентом подрабатывал на  «неотложке». Прошло время и я уже не тот, которому  всё равно где работать, и «неотложка» для меня уже пройденный этап. Похоже, из коротких штанишек я уже вырос, как их не натягивай. Так что с Пироговки, не очень -то и расстроившись, я сразу отправился на Ленинский проспект, где находился мне уже знакомый райздравотдел  Гагаринского района. Ещё на шестом курсе  я был здесь вместе со своим другом детства  и коллегой Юрием, который просил  меня поспособствовать  найти ему работу в Москве. Я тогда сказал ему, что самый простой и надёжный способ устроиться в столице это устроиться на «скорую» или на «неотложку», там всегда проблема с кадрами. После беседы  с руководителем здравоохранения Гагаринскго района Воробьёвым, он сказал Юрке, что если за него просит известный им человек и за него ручается, райздрав пойдёт навстречу и возьмёт его на работу в порядке исключения. Таким образом, вопрос с моим товарищем был решен в принципе. Оставалось ему привезти  некоторые документы с трудовой книжкой. Больше всего меня удивило и поразило  Юрия, что такой большой начальник,  знал меня по фамилии. Ещё год или два назад он подписывал приказ об объявлении мне благодарности за уникальный случай диагностики, когда я подрабатывал на «неотложке». Теперь я приехал к нему по своему делу. Я рассказал ему о том, как по глупости уехал из Москвы,  о том, как неудачно по глупости и вынужденно женился и развёлся, о хождениях по мукам по провинциальным городам и посёлкам. Он ни о чем меня не спрашивал, как будто сам прошёл через всё это, а посоветовал  прямо сейчас  поехать в одну крупную больницу и поговорить с главным врачом, который может решить все мои проблемы, в том числе и с жильём. Но я не представлял, где и как далеко эта больница находится, это же не маленький Жданов или Муром, к тому же остановился я в Москве на Павелецком вокзале, место не очень комфортное для ночевки. Останавливаться как раньше у хороших знакомых по улице Сталеваров мне почему-то не хотелось и далековато от центра, и, главное, лишний раз беспокоить их не хотелось. Больше мне негде было хоть на некоторое время остановиться. Про Марину из МГУ, которая жила на Вернадском, я совершенно позабыл за эти несколько лет, и у меня не было никаких её координат, если б и дом её нашел по памяти, да квартиру не помнил. Попробуй в таком большом доме найти человека, если не знаешь даже  ни фамилии, ни квартиры. А если за это время, пока мы не виделись, она замуж вышла? В какое неловкое положение  её поставлю? Если б я располагал временем и  местом проживания хотя бы на пару суток? Это бы изменило всю дальнейшую мою жизнь. Жаль, что в то время понятий не имели о сотовой связи, с такой связью тогда и Москва казалась бы  поменьше. Совсем некстати куда-то пропала моя записная книжка, где были все мои московские телефоны моих знакомых. Уверен, это дело рук моей «дорогой»  бывшей женушки, которой мои карманы не давали  покоя. День заканчивался и мне надо было уезжать. Вот если бы Воробьёв при мне позвонил главному врачу той больницы  по поводу меня конкретно, я бы не колеблясь, невзирая на все условности и препятствия,  отправился к нему на переговоры, сколько бы времени это не заняло и где бы не пришлось переночевать, пусть даже в «приёмном покое» этой больницы. В конце-то концов это нужно было мне, а не чужому дяди из райздрава. Конечно, надо было мне ехать, тем более что заручился такой  мощной поддержкой и всегда мог сослаться на него. Но как всегда мои дурацкие фантазии приводят к отрицательным последствиям. Мне бы поменьше думать, а ухватиться бы за «соломенку». А мне представилось, что главврач больницы меня взял на работу и временно предоставил маленькую  комнатушку на тер-ритории больницы  без прописки на правах беженца. Хотя не трудно представить, что главврач такой крупной больницы  наверняка имел возможности в своём районе, чтобы устроить меня в нормальное общежитие. Что мне ещё нужно на первых порах? Любимая работа да крыша над головой. Что тут поделать, сказывается моё провинциальное воспитание: никогда ни на кого не надейся и не доверяй, рассчитывай только на себя. В крайнем случае я мог поехать в свою почти родную 118-ю поликлинику, где меня, наверняка, ещё хорошо помнили, и переговорить с главврачом. Если я им был когда-то нужен как студент, то, как дипломированный специалист, тем более. Почему этого я не сделал? Скорее, оттого, что я напрочь забыл ближайшую от поликлиники станцию метро, а спросить было не у кого.  Гораздо позднее, в лихие  90 годы, во времена перестройки и политического хаоса мой знакомый заврайздравотделом, похоже, стал министром здравоохранения страны, и продержался на этом высоком  посту  несколько месяцев. Тогда премьеры менялись как перчатки, что уж говорить о министрах. Не воспользовавшись советом будущего министра съездить в больницу для переговоров, я снова вернулся в Муром. Я узнал, что бывшая супруга, пользуясь правом квартиросъёмщицы, задумала произвести обмен квартирами и собралась переехать в свой родной Ефремов Тульской области ближе к отцу. Какой же надо быть глупой, чтобы возвращаться в такой паршивый и вонючий городишко, из которого когда-то с позором сама уехала из-за неразделённой любви. Какое может быть будущее у её дочери в этом городе, куда отправляют на «химию» уголовников? Несмотря на то что эта затея мне совсем не нравилась, всё же с переездом им помочь обязан, хотя бы ради ребёнка. Обменивалась бывшая супруга квартирами с бывшей учительницей из Ефремова, пенсионеркой, выжившей из ума на старости лет. Кто ж в таком возрасте меняет место жительство, когда в самый раз пора ходить отмечаться на кладбище. Тогда я и мысли не допускал, что придётся  с Ефремовым знакомиться вплотную, но судьба внесла свои коррективы. Осенью 1978 года помог  им переехать в город, который мне чертовски не понравился ещё в первый  мой приезд. Квартира  в Ефремове  оказалась обычной «хрущёвкой», намного хуже, чем моя в Муроме, к тому же в  очень запущенном состоянии, протекали батареи, изношена вся сантехника, кухня на шесть метров, против девяти в Муроме. Так лохануться могла только безответственная и бесхозяйственная женщина. И ради чего? Что б только уехать из Мурома в свой загазованный и вонючий городок поближе к своей родне и от меня подальше, чтоб не передумал в отношении «подаренной» ей квартиры? Одинокая пенсионерка с признаками старческого маразма, проработавшая  всю свою сознательную жизнь в школе Тульской губернии, путём двойного обмена решила  последние годы дожить в Прибалтике, в одном из городков своего далёкого детства, как  она сама говорила. Я удивлялся, как можно было обменять квартиру улучшенной планировки в новом кирпичном высотном доме на стандартную «хрущёвку» в панельной пятиэтажке. Ну, хоть какие-то мозги надо всё же иметь? А она была рада и этому, только бы скорее уехать, поскольку квартира досталась ей, можно сказать, на халяву, чего же там думать. Зря что ли замуж выходила и родила дочь? Бывшая хозяйка квартиры  неоднократно обращалась в ЖКО по поводу  «прохудевших» батарей и  застарелой сантехники, но к пенсионерке так никто  не приходил. И это накануне отопительного сезона. Как же я мог, зная обо всём этом, спокойно уехать, оставив эти проблемы на бесхозяйственную мамашу моего ребёнка.  Пришлось самому заняться этими вопросами вплотную и несколько задержаться в городе. Как только в ЖКО узнали, что бабуля  собралась  уезжать, а в её квартире будет жить молодой врач с семьёй, через неделю батареи были заменены, а все сантехнические недостатки устранены. Видать, здорово она эту «контору» допекала своими жалобами, что спокойно  там вздохнули, узнав о её скором отбытии. Понимая, что на этом моя миссия заканчивалась, я уже собрался  было  уезжать, как Татьяна, уже бывшая супруга, поведала, что в городе, в котором она родилась, совсем плохо с врачами моей специальности. Бывший завневрологическим отделением ушел на пенсию и работать в отделении больше некому, и главврач МСЧ, узнав, конечно, от неё же,  просил меня зайти к нему поговорить на эту важную для них тему. Я подумал, что с меня не убудет, если с ним поговорю, тем более что  этому городу я немного обязан тем, что когда-то попал в инфекционное отделение с ужасной ангиной. При первой беседе с главным врачом МСЧ завода «СК» Павлом Сушковым выяснилось, что положение с невропатологами  у них действительно серьёзно и, в сущности, отделением на сорок коек заведовать некому. На мой вопрос относительно квартиры, тот обещал в течение года решить этот вопрос «положительно». Вроде всё складывалось для меня неплохо. Да, знакомая история... Сколько раз я уже слышал это от других таких же «главных», когда  у них не ладилось с врачами. Теперь никому не верил и ни на что не надеялся. На одни и те же грабли наступать больше не было никакого желания. Тем более что впечатления на меня «главный» не произвёл,  и мне показалось, что был он со мной не совсем откровенным и чего-то не договаривал. Дай бог, чтоб я ошибся. В общем, своего согласия  никакого я не давал. Только сказал, что мне нужно недельку на обдумывание. Если я так сказал, значит, у меня были некоторые сомнения. На том беседа и закончилась. Мне действительно не хотелось застревать в такой дыре. Я уже понимал, что собой представляют местные врачи, но я также чувствовал, что не могу  далеко  и так быстро уехать от дочери, к которой очень привык. Ей же не объяснишь, что мы с её мамашей развелись и не должны жить вместе. Если я сейчас уеду, то, пожалуй, навсегда, и дочери мне больше не видать как своих ушей. И это будет на моей совести. Всё сводилось к тому, что из-за ещё не родившейся дочери, я вынужден покинуть Москву вместе с карьерой, а теперь лишаюсь и дочери. Где же логика, и в чем тогда смысл, если из-за ещё не родившегося ребёнка, я отказался от ординатуры в столице?  Этим пользовалась бывшая супруга. Мне нужно было некоторое время на переосмысление  своего положения. Татьяна уговаривала, чтобы  я остался работать в городе, и не возражала, если на первое время поживу вместе с ними под одной крышей. И я «дурачок» остался в Муроме из жалости к ребёнку, тем более что, практически, находился в своей квартире. Дочери Наталии было четыре года,  и она всё понимала, да и мне было жалко её оставлять и тем самым выглядеть в её детских глазах подлецом. Сохранялась только видимость, что у нас нормальная дружная семья. На самом деле всё было иначе и всё было отдельно. А спал я, как и в Муроме,  на раскладушке; то на кухне, то в комнате. Для меня это было непринципиально и не важно. К спартанскому образу жизни мне не привыкать ещё с армии. В общем, решил я, что годик поработаю, если так нужен больным как врач, и руководству, как должностное лицо. Через неделю я явился  к главврачу, но тот на удивление оказался в отпуске. За него оставался  молодой ещё неопытный доктор-терапевт, абсолютно не имевший опыта в административной работе, по крайней мере так мне казалось. Принять кардинального решения по поводу меня  он не мог без главного врача, а тот, будучи уверенным, что на меня рассчитывать не следует, если взял неделю на обдумывание, по–видимому, ничего обо мне и не сообщил перед уходом в отпуск, и поэтому  предложил мне пока, до его возвращения из отпуска, поработать на ставку в поликлинике и на полставки в стационаре. Мне бы тут же само раз вежливо раскланяться, помахать рукой, и «будьте здоровы, живите богато, а я уезжаю до дому, до хаты». Это было бы правильное решение. Но у меня как всегда выплеснули эмоции, и всё из-за маленькой дочери.  Я не возражал, хотя был удивлён их нерасторопностью и нерешительностью. Похоже на то, что я не ошибался тогда в своих первых впечатлениях о «главном» при первом знакомстве. Я ведь мог на этом же этапе послать всех их подальше, больно мне это нужно застревать в такой «дыре», но хотелось всё же дождаться главврача, что он скажет. Мы же договаривались с ним, а не с этим, временно исполняющим обязанности и не имевшего никаких полномочий. Окончательное решение должен принять «главный» после своего возвращения из отпуска. У меня были свои веские основания возмущаться. Когда меня уговаривали поработать при первом разговоре, речь шла не о поликлинике, а о заведовании нервным отделением. Разница существенная. Иначе ни о каком сотрудничестве не могло быть и речи изначально. В поликлинику я мог бы устроиться без труда в любом областном центре. Поэтому эту поликлинику воспринял как временное явление. Заведующей этим лечебным заведением была  крупногабаритная, светловолосая, с большой копной на голове рыжих волос, властная, предпенсионного возраста, Евстратова Лариса Матвеевна. Несмотря на острейший  дефицит и потребность в таком специалисте как я, она  с первых дней невзлюбила меня,  хотя мне это было до лампочки. Лариса Матвеевна сразу распознала во мне «белую ворону». И это сразу, в чем я нисколько не сомневаюсь, после появления моей статьи в городской газете по поводу производственной гимнастики на крупных заводах, о которой давно позабыли и не слыхивали уже порядка десяти лет. Обосновывая её возобновление на производстве, я связывал с надеждой на снижение временной нетрудоспособности по такому частому заболеванию как «радикулит», которая существенно превышала все районные показатели по области. Казалось бы, руководство МСЧ, и прежде всего поликлиники, должно только приветствовать такую идею и каким-то образом снижать такие позорные для всей МСЧ показатели, включая и «производственную» гимнастику на предприятиях. Однако реакция завполиклиникой была на удивление обратной.  Буквально через неделю в грубоватой форме она поинтересовалась у меня, надолго ли я собираюсь задерживаться в её поликлинике. Я сказал честно, как на духу, что «нет», и век бы мне  не видеть ни поликлинику, ни её саму, и что думаю в ближайшее время перейти в стационар, как об этом договаривались с «главным», что было воспринято ею с нескрываемым удовлетворением. Интересная получается логика руководителя первичного звена здравоохранения. В поликлинике  больные который месяц не могут попасть на приём к невропатологу из-за отсутствия такового, а она ещё и выпендривается  при появлении нового врача, вместо того чтобы поскорее наладить приём к такому специалисту, создать для этого все условия и лелеять его. Собственно, этим и обязана заниматься заведующая в первую очередь.  Тем не менее, как бы ей того не хотелось, через месяц на общем профсоюзном собрании поликлиники меня единодушно, если не иметь в виду её один голос «против», избрали председателем профбюро поликлиники.  Коллектив увидел  во мне  не «белую ворону» как  она, а нового человека  со свежими идеями, и успевшего за короткое время себя зарекомендовать как неплохого специалиста. Ларисе Матвеевне пришлось смириться с этим обстоятельством, ведь получалось так, что она как бы против самого коллектива. Против коллектива ведь не попрёшь, или уходи сама в отставку. Теперь  без меня не решался ни один  вопрос в жизни немалого коллектива, в котором трудилось около сотни сотрудников. Поликлиника хоть и заводская, и обслуживала всего два крупных химзавода, но с «городской» не сравнить; более крупная, технически более обеспеченная, и порядка больше. Мой авторитет рос как на дрожжах, особенно в профессиональном плане. Где-то через месяц главбух МСЧ, женщина лет сорока пяти, привела ко мне на приём свою родную сестру, прослышав, что обо мне идёт молва как о неплохом враче. Так она настроила и сестру, которая в последнее время стала жаловаться на боли в пояснице. Они вдвоём, дамы бальзаковского возраста, надеялись, что по знакомству да без всякой очереди  кроме лечения, ещё и «больничный» получат. В общем, одна надежда на меня молодого и «перспективного». Но при беглом осмотре «блатной» пациентки своей болезни я не нашел, а стало быть, никакого лечения не назначил, и уж тем более не выдал больничный лист, чем, конечно, их полностью разочаровал. «Вот тебе и «хороший» доктор»,- подумали они вместе. Хотя, если бы меня об этом попросили, то, скорее всего, «больничный» я дал бы, но для этого надо было мне придумать соответствующий диагноз. А кто бы не дал главбуху или её сестре «больничный», если она зарплату начисляет, да и «главный», наверняка,  попросил бы об этом любого врача и никто не отказал бы.  Обе женщины явно были разочарованы во мне и в  бес-смысленном приёме; «ничего так и не выписал из лекарств, и с больничным листом пролетели, видать, напрасно доктора хвалили».
-И что же мне делать, куда обращаться?- спросила сестра главбуха, приятная  интеллигентная женщина, которой перевалило за сорок.- Идти к другому невропатологу в ЦРБ?
-Это ваше право. А вы, кстати, когда были последний раз у гинеколога? -поинтересовался я.- Думаю, что всё это у вас связано именно с этим.
-Лет пять. А что мне там делать? В этом плане у меня всё нормально, -уверенно заявила женщина.
-И всё же я настоятельно рекомендую в срочном порядке обратиться в женскую консультацию. Ваши боли в пояснице никак не связаны с нашими болезнями. А это означает, что они другого происхождения и, скорее всего,  по женской части.
Ушли обе сестры от меня явно неудовлетворённые и в некотором замешательстве, зря только время потеряли. Может, меня они и поругивали втихую, но я о них зато не забыл. Через пару дней, не изменяя своим принципам докопаться до истины, и не изменяя профессиональному любопытству, я позвонил главбуху и поинтересовался, чем же закончились «похождения» её сестры, и послушались ли моего совета обратиться к гинекологу.
-Тамара Петровна, здравствуйте. Доронин интересуется, чем у вас там  закончились хождения по «мукам»?
-Вячеслав Михайлович, хорошо, что позвонили. Так закрутилась, а то сама хотела позвонить. Добрый день. Вы, оказывается, не только хороший невропатолог, но и хороший гинеколог. Спасибо вам.
-Что-то не очень понятно,- спрашиваю её, чтобы уточнить,  что она имеет в виду под «хорошим гинекологом».
То ли меня хвалят, то ли наоборот, с подковыркой, мол, вляпался по самые что ни на есть и не мог поставить правильный диагноз.
-Дело в том, что в тот же день по вашей рекомендации мы отправились к гинекологу, как вы сказали, а на следующий день  сестру в экстренном порядке прооперировали. У неё оказалась огромная киста в малом тазу. Вот второй день как после операции. Не зря вас хвалят. Поэтому и говорю, что хороший гинеколог,- доложила она.
-Теперь понятно. Всего хорошего. Хорошо всё то, что хорошо заканчивается. Я уж подумал, что вы с сестрой на меня обиделись, что «больничный» не выдал. Пока. Скорейшего ей выздоровления.
Этот эпизод моментально стал достоянием всех сотрудников МСЧ, и я почувствовал, как стало меняться ко мне отношение со стороны других врачей, в том числе и самой заведующей поликлиникой Ларисы Матвеевны. Может, поэтому она негативно отнеслась ко мне в первые дни, не имея представления обо мне как о враче, почувствовав во мне потенциального соперника, так не хотелось делиться  своим авторитетом и властью. Теперь не обходилась без моих советов и консультаций и сама Лариса Матвеевна.
В стационаре тоже оказалось не так всё критично и однозначно, как пытался убеждать меня главврач при первой встрече. В отделении на сорок коек я вёл двадцать больных на полставки, остальные двадцать  коек  на ставку, а может даже на полторы, вела заведующая отделением, о которой мне раньше ничего не говорили. Странная арифметика: у меня на полставки столько больных, как у неё  на ставку. Мне она показалась замкнутой, забитой, к тому же в очках с большими диоптриями и допотопной оправой, скрытной и очень «посредственным» специалистом. Ничего удивительного. Мать двоих детей, озабочена семейными делами, ничего не успевает, ещё неизвестно где и как училась. Ей трудно было находить контакт как с сотрудниками  отделения, так и с больными, поэтому её не любили ни те, ни другие. Она не пользовалась у них авторитетом и сама была некоммуникабельной. С ней не о чем было поговорить, кроме семьи и больных. Это видно было невооруженным взглядом. Возможно,  поэтому все считали, что заведующей де факто как таковой у них нет и рассчитывали, что с моим приходом она подаст заявление об освобождение от занимаемой должности. Не может же женщина, имея хотя бы пару извилин в голове и пару малых детей на руках, этого не понимать, не дожидаясь, когда об этом ей скажут прямо в глаза.  Но она так прижилась и при-училась ничего не делать и ни за что не отвечать, и при этом получать зарплату, что  ни о каком «заявлении» даже не думала. Её всё в этой жизни устраивало. После прихода главврача Павла Николаевича из отпуска и в связи с моим появлением в МСЧ, картина, как ни странно,  никак не изменилась. Я не сомневался, что он немедленно займется моим делом.  Я бы так и поступил на его месте, если я человек порядочный, ответственный и обязательный. Это он меня уговаривал, а не я его упрашивал, во время первой с ним беседы по его же просьбе. Теперь дело за ним. Я же его не подвёл, пошел ему навстречу и остался в Ефремове, как бы того мне не хотелось. Каждый на что-то рассчитывал и  чего-то ожидал от этой встречи. Я бы никогда не явился в МСЧ, если б знал, что «главный» уйдёт в отпуск, и не стал бы ждать его возвращения, а давно бы уехал в другой нормальный город, где нет «химии». Моё первое впечатление  о «главном», как о нерешительном и слабовольном человеке, оправдывались на все сто, хотя ещё не понимал причин. Как потом выяснилось, Павел Николаевич до недавнего времени работал главврачом в  небольшой участковой сельской больнице. Там, в деревне Шилово, его все знали как хорошего пьяницу и, по местным меркам, неплохого терапевта, за неимением других. В той больнице и было всего два врача; он и его жена. Каждый больной хотел с ним выпить, а тот не мог никому отказывать. Так и говорили в деревне: «Так это Пашка там, в лесополосе, валяется в доску пьяный». Для всех селян он был своим «рубахой-парнем». Теперь многое проясняется, откуда он такой «слабохарактерный». И таких неблагонадёжных и слабовольных на почве алкоголизации мозгов выдвигали на руководящие должности почти повсюду в провинции. В самой деревне, чем собственно она и славилась, протекала быстротечная безымянная речка, единственная на весь Ефремовский район. Поэтому многие горожане в летний период на выходные стремились выехать в Шилово на природу ближе к реке. Там же находился пионерский лагерь и турбаза от завода «СК». Но деревня знаменита на всю округу  даже ни речкой и турбазой, а Шиловским хлебом. Белая буханка по внешнему виду больше напоминала  пасхальный кулич. Считалось, если ты был в Шилово и не привёз с собой две-три буханки хлеба, значит, ты не был в этой деревне. Он немного  больше стоил обычной буханки, которая в объёме значительно уступала, но зато по вкусовым качествам превышал во много раз. После трагической  гибели в дорожно-транспортном происшествии  очень известного в городе человека, главного врача МСЧ Рыжкова Юрия Николаевича и его семьи, никого лучшего на его место не нашли, как Пашку из деревни Шилово, обосновывая такое решение тем, что,  мол, засиделся человек на одном месте, вот и потихоньку спивается, пора «вытаскивать» его из  сельской глубинки. Вот такая логика идиотов!  Повысили в должности, может и пить перестанет, почувствовав большую ответственность. Такова железная логика его непосредственного начальника, главного врача ЦРБ Анатолия Александровича Литвина, который сам редко когда «просыхал», особенно, чем ближе к концу недели. На таких алкогольных связях держалась почти вся советская система здравоохранения в провинции по принципу; «ты- мне, я- тебе», «не пьёшь со мной, значит, не уважаешь». По этой тривиальной причине, которая ломает волю человека и делает его зависимым от начальства, Павлу Николаевичу не хватало решимости, а значит, силы воли, выполнить свои намерения, и освободить в интересах дела от заведования  абсолютно профнепригодную, но всё-таки жену главного архитектора города Полину Ивановну, который сам ничем не проявил себя в городе, и даже не построил ни одного сколько-нибудь заметного в архитектурном плане сооружения в городе. Потом пошли упорные слухи о их скором отбытии из города. Скорее всего, «главный» на это рассчитывал и ждал, что рано или поздно всё само по себе рассосётся. Судьба больных его мало интересовало, главное, соблюсти некую псевдопорядочность с начальством и поддерживать хорошие отношения с  важными людьми города. Тем не менее мне было жалко её, как мать двоих детей. Во всяком случае она не вмешивалась в мои дела, а я не мешал ей, а вся диагностика в отделении была на мне, хотя давалось это мне порой нелегко. Диагностировать, например, опухоль головного мозга на ранних стадиях очень непростая  задача даже для опытного  специалиста. Ещё до  моего заведования отделением у меня лежал  один больной сорока лет, с которым в течение недели я не мог толком  разобраться, и проконсультироваться было не с кем при наличии завотделением, если только ждать, когда приедет главный невропатолог области. Но при осмотре в динамике, обнаружив намёки на пирамидную недостаточность справа, я убедил хирургов взять больного к себе с диагнозом «объёмный процесс» головного мозга. Такой общий неопределённый диагноз выставляется, когда можно подразумевать под этим и опухоль, и кисту, и аневризму. Такой диагноз я поставил на основании скудной неврологической симптоматики и спинальной пункции, хотя при поступлении диагноз был попроще: «церебральный арахноидит». На тот момент ни про «Узи», ни про  «КТ» понятий не имели в провинции, и каждый доктор рассчитывал лишь на свои возможности, на везение и на свои «серые» клеточки. Больного взяли на операционный стол в тот же день и в моём присутствии. Я специально приехал в ЦРБ в другой конец города ради «спортивного» интереса.
-Вячеслав Михайлович,-спросил меня молодой хирург с нейрохирургическим уклоном,- что мы должны искать, и с какой стороны делать фрезевое отверстие?
-Конечно, слева, на стыке лобно-темено-височной областей,- уверенно сказал я, даже не задумываясь, так как скудный неврологический дефицит у пациента отмечался справа. - Скорее всего, это будет киста.
Хирурги приступили к операции, а я, чтобы не маячить и не мешать им, удалился в предоперационную, где не так пахнет эфиром. Через полчаса меня приглашают в операционную. Я, прикрывая лицо марлевой маской,  подхожу к операционному столу напротив хирурга.
-Коллега, «поздравляю» вас, вы ошиблись в диагнозе, - говорит хирург с некой иронией, намекая, что от ошибок никто не застрахован и каждый даже опытный врач имеет право на ошибку.-   Никакой кисты или опухоли не обнаружено. С вашего разрешения операцию будем заканчивать. Вы, доктор, не против?
-Ну, этого не может быть, - возразил я. - Опухоли там, скорее всего, действительно нет, а вот киста, наверняка, имеется.
-Мы провели полную ревизию, ничего не нашли,- убеждал молодой хирург.
-Значит, трепанацию провели не с той стороны, вопреки всякой логике. Я думаю, мы имеем дело с так называемым «синдромом дислокации». А это означает, что кисту следует искать на другой стороне. Так что операция продолжается, -говорю им.- Не всегда всё становится ясным в первой серии, а потому существует вторая серия фильма, где  раскрываются все карты. Помните сериал «Рабыня Изаура»? Когда Хуан Карло пытался её... Я доходчиво говорю?
-Такие фильмы мы сами любим. Особенно мексиканский сериал «Богатые тоже плачут»... Нам то что, но это дополнительная травма, лишняя дырка в голове. Может, не будем?
-Нет, братцы, давайте рискнём. Представьте, что сейчас всё зашьём, а киста всё-таки существует, но только с другой стороны. Мучения больного продолжатся до самой смерти, а диагноза так и не будет. И всё будет на нашей с вами совести.
-Ну, хорошо, убедили, если это так, -соглашается хирург.- Под вашу персональную ответственность.
-Валяй! Всё беру на себя, -дал добро я на продолжение операции.
Операция была продолжена и не напрасно. Как только провели трепанацию черепа с другой стороны, кисту нашли почти сразу. У всех медиков, занятых в операции, даже настроение поднялось  от полученного профессионального удовлетворения, и что время потратили не впустую.
-Вячеслав Михайлович, вы просто гений. Теперь вас действительно по-настоящему можно поздравить. С вами интересно было работать. Это хорошо, что вы здесь оказались, а так бы ушили рану с первого раза. А случай для нас, можно сказать, уникальный.  Вот и ваша «Рабыня Изаура» с Карлом Хуаном пригодилась. Неплохо бы, если б вы присутствовали на всех подобных операциях.
-Делать мне нечего, своих дел полно. Вам тоже спасибо, что поверили мне и сработали профессионально. Теперь мужик проживёт ещё столько, сколько уже прожил.
-Ему под сорок, -напомнил хирург.
-Значит, проживёт до восьмидесяти. Дай бог каждому столько прожить, не теряя памяти, и быть в здравом рассудке. Какая  у нас по стране средняя продолжительнось жизни для сильного пола?
-Кажется, пятьдесят пять лет,- говорит молодой хирург.
-Выходит, что мы ему добавили ещё четверть века. -Сделал вывод я.
После операции больной быстро пошел на поправку, а головные боли, которые мучили его последние полгода, постепенно исчезли. А могло быть совсем по-другому, если б хирурги ограничились первым этапом операции и не удалили кисту с противоположной стороны мозга с моей подсказки. Пока я набирался ума с больными, рос и мой авторитет.  Все быстро поняли, какая  большая разница между мной и заведующей отделением  в профессиональной подготовке. Больные  из её палат в массовом порядке просились перевести их в мои палаты, с чем я никогда не соглашался по этическим соображениям,  да и не мог, поскольку койками не распоряжался. Если я всех возьму на себя, то что останется заведующей. Говорили, что врач, обременённая семейными проблемами и понимая своё пошатнувшееся положение в отделении, в связи с моим появлением в нервном отделении, приходила домой вся в слезах, жаловалась мужу, что стало трудно ей работать, но найти в себе мужество написать заявление и освободиться от заведования никак не решалась. Вот уж эта бабья логика. И у самой ничего не получается, и уходить не хочет.
К тому же сама система местного здравоохранения показалась мне несовершенной и примитивной. То, к чему привыкают, уже не замечают и кажется нормой, а человеку со стороны, повидавшему немало на своём трудовом пути, всё кажется странным и вчерашним днём. В городе существуют два медицинских учреждения; ЦРБ и МСЧ градообразующего завода «СК». Медсанчасть имела почти все функциональные отделения, кроме хирургии с травматологией, которые были в ЦРБ. Во всех приличных городах завотделением является главным нештатным районным специалистом. Это вполне логично. Завотделением должен быть лучшим специалистом. И кому сдавать годовой отчет в области  за район как ни ему. Здесь же всё наоборот. Главный районный невропатолог должен быть в штате ЦРБ, где нет отделения. Где логика? Если с него как с козла молока: койками не ведает, информацией о работе стационара не владеет, какова ситуация в районе по этой части не знает. Да и как специалист «ни бэ, ни мэ, ни кукореку». Планировать больных на госпитализацию тоже не в его компетенции. Отсюда и плачевная ситуация; нервничают врачи, больные, родственники, и сплошные жалобы на службу в целом. Спрашивается, на кой лях такой районный специалист? Оказывается, только для того, чтобы сдавать годовой отчет в область. Но как он может отчитываться перед главным специалистом области, если ни на один вопрос не может вразумительно  ответить, поскольку не в курсе дел. Областного невропатолога Драпкина это, естественно, раздражало. Такого безобразия ни в одном другом городе по области нет.  Психиатрической службы в городе, а тем более наркологической, не существовало вообще. И это при таком росте алкоголизма в  самом городе, если даже каждый третий врач-мужчина- потенциальный алкоголик, включая и главврачей, что уж говорить о «деревенском» алкоголизме. И правильно говорят, рыба портится с головы. Оба главврача подвержены к злоупотреблению алкоголем. Долгие годы неврологическую службу представлял единственный врач-невропатолог, он же и заведующий отделением Михаил Прокопьевич, о котором главврач  Павел Николаевич очень лестно отзывался. В беседе со мной  при первом знакомстве, он называл его не иначе как местный «бог неврологии». Причем говорил на полном серьёзе, и лишь выражал сожаление, что он ушел на пенсию. Хотелось бы в это верить, люблю способных, талантливых людей. Жаль только, что он ушел на пенсию и поработать с ним не получится. Правда, возникали резонные вопросы. Стоило уйти ему на пенсию и от хвалёной неврологической службы, которую он представлял, ничего не осталось. Спрашивается, что это за такой специалист «от бога», если своими руками развалил всю неврологическую службу и ушёл на пенсию по принципу: «после меня, хоть потоп». Хороший специалист и порядочный человек такого не допустит. Всё в городском здравоохранении пущено на самотёк, а ведь до недавнего времени этот Михаил Прокопьевич руководил горздравом. Выходит, за что только он не брался, всё  у него из рук вон плохо. Какой же это «бог» неврологии? Здесь что-то не так. Алкоголизм в городе растёт с геометрической  прогрессией, а во всём районе ни одного нарколога. У кабинета невропатолога выстраиваются огромные очереди, нагрузка на врача узкого специалиста самопроизвольно увеличивается в два-три раза,  а зарплата остаётся прежней  нищенской и никаких доплат  и поощрений, а администрации на всё наплевать, никаких проблем не замечает и ничего не решает. Слишком много отмечалось неувязок  и несуразности  во всем. Жалоб от больных вроде серьёзных нет и славно. А куда идти жаловаться, если люди никому не верят. Это в каком каменном веке ещё нужно жить, чтобы так бедно существовать. И это при развитом социализме! Чего же ожидать при коммунизме, если он наступит? А Никита Хрущев с высокой трибуны Съезда партии твердил, что «нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме».   Куда я только попал? Первые несколько дней провёл приём больных точно так, как здесь работали годами. Из проведённого эксперимента сделал любопытные  выводы. То, что врачи работали на измор и получали  за это в пределах ставки, а, практически, бесплатно, понимали все, а то, что такие отвратительно организованные приёмы ничего хорошего не дают ни больным, ни врачам, понимали не все. Кроме того, выяснилось, что половина больных,  записанных на приём, в осмотре невропатологом не нуждались и вполне могли обойтись консультацией участковым терапевтом. Мне пришлось поставить дело так, что больные записывались ко мне на приём не по направлению регистратуры, где работают кто угодно, только не медицинские работники, которым всё равно куда направить больных, только б не маячили у регистратуры, а по направлению цеховых терапевтов или других узких специалистов. Очереди  сразу сократились вдвое, а позднее  их никогда не было. Это и есть нормальная организация труда, НОТ на производстве. От этого выиграли бы прежде всего больные. Раньше, чтоб попасть на приём к специалисту, больным приходилось терять целый день, а то и несколько дней. При новом раскладе и режиме работы  они принимались в течение получаса. Были введены талоны, и каждый приходил в своё время. У врачей появилась возможность без суеты и паники, без всяких очередей в коридоре, внимательно выслушивать и осматривать своих пациентов. Оставалось только одно, повысить врачам зарплату. Но эти вопросы уже к министерству.
Очень важно врачу расположить больного к доверительной беседе. Ещё великие  русские терапевты Захарьин и Мудров учили, как важно правильно собрать анамнез, ибо в нём  половина диагноза. Кроме того, появилась  возможность серьёзно наладить диспансеризацию, о которой особо не имели здесь представления, то есть заняться самым главным направлением советского здравоохранения-профилактикой. Уж кто не знает, что болезнь легче предупредить, чем её лечить. От всего увиденного,  мне казалось, я попал в дремучий лес, где редко просвечивает луч солнца. Но постепенно всё становилось на свои места. Тем не менее, как ни парадоксально, находились некоторые врачи, в том числе и сама заведующая поликлиникой, которым это не нравилось. Один терапевт так и сказал в мой адрес, а это, конечно, была молодая женщина: «не будьте  белой вороной, здесь тоже не «дураки» работают». А Лариса Матвеевна выразилась  и того хуже, несколько грубовато и не литературно, что и повторить не каждому дано. Но это не так важно. Однако, спустя месяц  по её докладной и по её просьбе, мне была объявлена благодарность от главного врача МСЧ за отлично организованную работу и хорошие производственные показатели за полугодие. Наконец психологический барьер в коллективе был преодолён. Врачи поняли, что работать можно  по-человечески и достойно, вот только бы зарплату добавили и премии были. Что касается с моим заведованием отделением, то я не рвался к этому, тем более что формально должность была занята женщиной, и просто уступить, как на то рассчитывал «главный», особого желания у неё не было. А ссориться ему с главным архитектором в силу своего деревенского прошлого он не желал, авось ещё сгодится, он же при горисполкоме, стало быть, власть. Она же, очевидно, понимала и раньше, что занимаемой должности не соответствовала, но снова пойти в поликлинику с её кошмарными приёмами, диспансеризацией и профосмотрами, для неё был бы просто сущий ад. Совсем иное дело отсидеться в стационаре и ничего не делать. Работать самостоятельно и думать она не умела, а без ушедшего на пенсию Михаила Прокопьевича обходиться уже не могла. А потому всех тяжелых и непонятных больных при поступлении в отделение она старалась «спихивать» в мои палаты. Персонал и больные почему-то ко мне обращались чаще, чем к ней как заведующей. В самой поликлинике дела мои шли неплохо, успевал заниматься ещё общественной работой. Нужно сказать, что с дисциплиной в поликлинике было не всё в порядке. В какой-то мере сама Лариса Матвеевна, как ни странно, этому сама и способствовала по только ей известным соображениям. Речь прежде всего шла о молодом хирурге Александре. Собственно, хирургом его трудно назвать, так как ещё не так давно он работал стоматологом в ЦРБ, но за регулярные пьянки на работе был уволен, и, таким образом, оказался в этой поликлинике и в другом качестве. Однако вредной привычки своей он не забыл. Частенько  с самого начала приёма, как только больные приносили ему первую бутылку водки, он тут же, не дожидаясь конца приёма, выпивал и «отключался». Такое могло быть в самом начале рабочего дня. Его медсестра только и успевала проводить его на кушетку в другую комнату, в «гипсовую», чтобы тот мог «проспаться» до конца смены. Заведующая, терапевт по специальности, вместо того чтобы принять административные меры к нарушителю трудовой дисциплины, особенно почему-то не возмущалась, садилась на его место и вела приём за хирурга. Если бы по каким-то причинам  вдруг не было бы невропатолога или гинеколога, она, нисколько не смущаясь, вела  бы приём за этих специалистов. Вот такая  добрая заведующая, мастер на все руки, главное, что б это не вышло за пределы поликлиники и не дошло до «главного». Сама того не понимая, она оказывала медвежью услугу. Какого качества можно ожидать от таких приёмов, если это сплошная профанация, халтура и очковтирательство. И в чем тут польза больным? Главное, чтоб всё было шито-крыто и не узнал бы главврач. Это был, конечно, вопиющий  непорядок, и об этом я ей напомнил однажды. Я сказал, что с таким алкоголиком не следует церемониться, поскольку об этом знает не только вся МСЧ, но и многие больные, и судят по нему о всей поликлинике, о всех врачах. Я мог понять, если бы речь шла о хорошем специалисте, но он к таковым никак не относился. Так что распрощаться с ним, как когда-то освободились от него в стоматологическом отделении поликлиники ЦРБ, было не жалко и справедливо, и другим в назидание. За месяц до своего ухода на пенсию, то есть менее чем через полгода как я пришел в эту поликлинику, у меня с ней  состоялся дружеский, но деловой разговор в её кабинете, которого я, конечно, не ожидал.
-Уважаемый, Вячеслав Михайлович! Я вам вот что хотела сказать... Мне до пенсии осталось совсем чуть-чуть. Долго думала, кого оставить после себя. Не хотелось бы доверить поликлинику легкомысленному человеку, чтоб потом самой стыдно не было. Хочется передать в надёжные руки. Так мне будет спокойно, и совесть моя будет чиста. Если чего-то сама не успела или не смогла сделать, то сделает это другой.
-Ну что ж, правильно рассуждаете, патриотично по крайней мере. Лариса Матвеевна, вам, специалисту широкого профиля, работать и работать ещё,- напомнил я ей, как она лихо управлялась за всех специалистов.
-Я ценю ваш юмор, но я совершенно серьёзно. Лучшей кандидатуры, чем ваша,  мне не представляется.
-А как же насчет «белой вороны»? - спрашиваю её в шутливой форме.
-Во-первых, первое впечатление всегда обманчиво,- философски ответила она, напомнив старую мудрость.
-С этим я согласен лишь частично. Я бы уточнил, что в половине случаев, -поддержал я её в принципе.
-Во-вторых, вы действительно доктор неординарный, грамотный, хоть и молодой. И за довольно- таки короткий срок много нового внедрили в работу поликлиники. Так что в определённом смысле это как комплимент в ваш адрес. В коллективе вас уважают, опыт у вас достаточный, хоть и молодой. А молодым у нас, как вы понимаете, везде дорога. Так что трудностей в работе не будет. Соглашайтесь.  Пенсионеры всё-таки должны уступать место молодым способным и талантливым.
-Вот если б все так рассуждали, не дожидаясь пенсионного возраста. Ну, а трудностей я не боюсь. Курьёз лишь в том, что часто мы их сами создаём. Вот в чем наша беда. Спасибо, конечно, за доверие, Лариса Матвеевна, за понимание проблемы, но меня никогда не тянуло на административную работу. Я специалист. Моё настоящее место у постели больного. Если бы мне предложили  возглавить МСЧ, я бы ещё задумался, а вот нервное отделение взял бы, не задумываясь. Там моё место. В моём понятии администратор в медицине, по крайней мере на районном уровне, это несостоявшийся специалист, больше хозяйственник. Вы меня понимаете. Вот Павел Николаевич на специалиста не тянет, а главврачом сойдёт, если нет другого. Да и вы врач общего профиля. Как говорится, «ни рыба ни мясо». Вы хоть кого-то вылечили? В общем, не специалист, а поликлиникой руководили почти двадцать лет.
-С вами трудно не согласиться в этой части. Странно, почему-то я думала иначе,- задумчиво отреагировала она на мой отказ занять её место.
-Нет, вы ошиблись. Я не карьерист. Таких я сам не уважаю, хуже того, терпеть не могу. Мне приходилось отказываться от более серьёзных предложений, чем поликлиника. А если серьёзно, пока и я, как председатель профбюро, не могу предложить кого-нибудь вместо вас. Так что, уважаемая Лариса Матвеевна, придётся лет пять вам ещё поработать в этой должности. Думаю, врачи не будут против, да и весь коллектив возражать не станет.
По странному совпадению у неё день рождения совпадал с моим. Через месяц коллектив МСЧ торжественно отмечал день рождения новоиспеченной пенсионерки Ларисы Матвеевны с большим застольем и размахом. На торжестве присутствовали все врачи МСЧ и начальство. Не забыли заодно поздравить и меня, поскольку у нас с ней  один день рождения. Честно говоря, на это я никак не рассчитывал. Для Ларисы Матвеевны всё продолжалось по-прежнему, как я и говорил. К моему удивлению я стал замечать, и не только я один, что меня часто путают с главврачом МСЧ. Мы действительно оба невысокого роста, чернявые, худощавы, с тихими голосами и с редкой улыбкой на лице, хотя и не лишены чувства юмора, любители анекдотов, да и черты  лица во многом схожие. Разница  разве что во вредных привычках; я немного курящий, а он нет, он пьющий иногда до чертиков, а я, практически, не употребляю. Он больше алкоголик, я больше трудоголик, если мне интересно заниматься своим делом. Когда в качестве дежурного врача по МСЧ  я заходил на пищеблок для снятия пробы, повара всегда перешептывались; «главврач» пришел. И их абсолютно не смущало то, что в журнале «снятия пробы» я расписывался как дежурный врач и своей фамилией. Технические работники  МСЧ  неоднократно обращались ко мне  со странными вопросами и просьбами, как то: где им взять гвоздей, стройматериалов в связи с ремонтом какого-то корпуса. Я поначалу совершенно не понимал в чем дело, приходилось отшучиваться, объяснять в общих чертах, говорить какую-то чепуху, только чтоб от меня отстали. Как потом выяснилось, по признанию самого Павла Николаевича, к нему тоже нередко обращались  по другим вопросам: как попасть на приём к нему, консультации на ходу как к невропатологу, что лучше принимать при радикулите. Однажды прихожу на пищеблок к раздаче завтрака в районе половине восьмого утра, где меня также принимают за «главного», на что я уже не реагирую, и вдруг,  откуда ни возьмись, ко мне под ноги, как шарик, подкатывается полненький рыжеватый  с коричневым окрасом малюсенький щеночек. У него зрение прорезалось всего три дня назад, поэтому он бегал за всем, что движется, как утята. Повариха не знала, что и сказать. Щенок на пищеблоке! Такое ЧП, да еще у главврача перед глазами!
-А это чудо, откуда здесь?- спросил я,  конечно, не повариху, а щенка, и поднял его на руки.
-Извините... Это я принесла, хочу подарить кому-нибудь из «наших». А хотите, возьмите себе.
-Прямо так сразу и взять?- спросил я как-то неуверенно.
-Ну конечно. Он к вам так и тянется,- уже успокоившись, продолжала говорить повариха, которой под сорок и далеко сама не худенькая, убедившись, что к щенкам я явно неравнодушен.
- Ну, это надо спросить у него самого,- сказал я спокойно.
Этот живой тёплый подвижный комочек я взял с собой в ординаторскую, когда покинул пищеблок. Он обошёл своей неуклюжей «морской» походкой и старательно обнюхал все углы ординаторской, и в каждом оставил по луже, наверняка  был уверен, что намечает своё будущее жильё. После работы домой возвращался я уже не один, а с маленьким четвероногим «дружком». Я назвал его «Шариком». Он был такой полный и округлённый, что, казалось, не бегал, а словно перекатывался, слегка покачиваясь в стороны. За неделю он  ко мне привязался, и я подарил его дочери. Она большую часть времени жила с дедом и бабушкой в другом таком же панельном доме, рядом через дорогу. Дочь была несказанно рада такому живому подарку, теперь было с кем ей общаться на равных, не то, что общаться со «стариками».
После развода и вынужденного приезда в Ефремов, отец бывшей супруги и её мачеха стали для меня совсем чужими, как и я для них, поэтому в дом к ним никогда не ходил, да и они видеть меня не испытывали никакого  желания. Мать брала дочь иногда на выходные. В это время мы с ней и общались. Что всё так быстро у нас развалится, я предвидел ещё с самого начала и не раз предупреждал Татьяну. А был бы её папаша умнее, то не стал бы в первый мой приезд в Ефремов  принуждать меня жениться на его легкомысленной дочери, позабыв старую поговорку; «Насильно мил не будешь». Глядишь, и  дочь его была бы счастлива с другим, а не маялась, как сейчас, пытаясь кусать свои локти от неразделённой любви.
На работе всё без перемен и в штатном режиме, если бы не один забавный эпизод. По «скорой» доставили в отделение и ко мне в палату относительно молодого больного с эпилепсией. По его специфичным наколкам на обеих руках не представляло особого труда  догадаться, что немало лет он провёл в местах не столь отдалённых, и не один раз. На третий день у него развился очередной приступ эпилепсии и приобрёл затянувшийся характер, так называемый «эпилептический статус». Это очень серьёзное состояние, которое в любой момент может закончиться летальным исходом. Ждать, чем закончится приступ и надеяться, что всё обойдётся, очень рискованно. Можно больного потерять. Казалось, что особенного, одним рецидивистом  станет меньше в городе, а милиции, как той кобыле, когда «баба с воза, кобыле легче». Но для врача, принимавшего присягу врача и клятву  Гиппократа, все больные одинаковы, кем бы они ни были. К тому же лишняя смертность в отделении мне совершенно не нужна. Все медикаментозные средства  в данном случае малоэффективны, пустая трата дорогого времени. Поэтому, не раздумывая, я принимаю решение  делать спинномозговую пункцию или, как у нас говорят в узких кругах, люмбальную пункцию, сокращенно Л.П. Это, как мне казалось, единственное, что может помочь. Надо рискнуть, а вдруг поможет, если по-другому никак.
Тут же в палате, в его постели, где о санитарно-гигиенических нормах и говорить не приходится, несмотря на продолжающиеся общие судороги и большой риск сломать иглу между позвонками, быстро проникаю иглой куда положено и удаляю две пробирки ликвора под высоким давлением. Дальше медсестра накладывает стерильную повязку на месте прокола. Всё в порядке, приступ через несколько минут купирован. В дальнейшем соблюдение  больным постельного режима в течение как минимум двух часов, а лучше суток. Больной уснул. Сестре напомнил, что повязку через пару часов можно снять, чтоб  больной об этом даже не знал. Если бы в отделении была дисциплина,  она бы так и сделала, но медсестра закрутилась, завертелась и о повязке забыла. Больной после сна приходит в себя и обнаруживает наклеенную повязку на своей пояснице. Что это значит для  тех, которые несколько лет и ни один раз побывали на «зоне», хорошо знают. Они там учатся  многим медицинским премудростям. Отреагировал он немедленно. «Если узнаю, кто  мне сделал этот прокол, прирежу. Троих уже прирезал, одним больше, одним меньше. Мне всё равно терять нечего,- сказал он в гневе соседям по палате. -Век воли не видать». Была пятница, впереди два дня выходных. В понедельник прихожу на работу, и мне докладывают, что тот припадочный «урка» за выходные распивал  спиртные напитки с соседями по палате, отмечал своё «воскрешение». В тот же день, пользуясь идеальным поводом, за нарушение режима  я его и выписал. Нечего мне здесь дисциплину разлагать и устанавливать «уголовные» порядки. В отделении все, что больные, что сотрудники, с облегчением вздохнули. Да и мне как-то спокойней стало. Через неделю, будучи в поликлинике на приёме, вдруг открывается дверь кабинета  и входит мой, выписанный за нарушение внутреннего распорядка, «пациент». Первое, что он сделал, в вежливой форме попросил  медсестру выйти из кабинета  и оставить нас одних. Сестра переглянулась со мной, и я кивком головы разрешил ей уйти и оставить нас одних. Как только сестра вышла, он неуверенно подошел к моему столу со словами:  «Доктор, я был не прав. Я хоть и алкаш, и «зэк» отпетый, но понял, что вы спасли мне жизнь. Спасибо. А  это вам  коньяк и конфеты. Если что не так, извините. Всем этим этикетам я не обучен».
-Нет-нет, уберите... Это совсем ни к чему,- пытался я возразить ему. -Это моя работа... Для меня вы все одинаковы, никакой разницы.
«Ещё чего не хватало, от уголовника принимать презент,- подумал я.-Пусть даже и за что».
-И не отказывайтесь, -просил он.- От души. Не обижайте нашего «брата». Первый раз слышу, чтобы доктор от презента отказывался. Это же от всего сердца, хоть и от недостойного пациента.
-Для нас все больные одинаково равны. Я обязан заниматься своим делом, если б даже зарплату не получал. Это вы напрасно.
-Только этого не говорите. Повидал я вашего «брата» на своём веку. Вы, конечно, совсем другое дело. Потому и пришёл с извинениями. Всего хорошего.
Бутылку коньяка и большой кулёк шоколадных конфет он аккуратно оставил на столе, а сам вышел из кабинета как нормальный, порядочный человек. Честно говоря, я ожидал  худшего, и был готов ко всему, от него можно было ожидать всё что угодно, тем более я был в курсе  его угроз в адрес лечащего врача. Малость ошибся. Выходит, что и у такой «братвы» не всё окончательно потеряно. Могу представить, как ему рецидивисту пришлось переломить свою психологию и надумать нанести визит своему лечащему врачу, разорившись на презент, прихватив с собой коньяк. Поди, ночами не спал, всё думал в какой форме принести свои извинения и чтоб доктора не напугать, и не обидеть. Что поделать, если врач должен работать не за страх, а по совести, невзирая на статус пациента. Врач не может быть ни прокурором, ни адвокатом, а может только выполнять роль третейского судьи и выносить, не всегда утешительные, диагнозы, сравни с приговорами с указанием сроков, кому и год ещё прожить, а кому и месяца многовато.
После Нового года я стал, наконец, заведующим нервным отделением. Собственно говоря, из-за этого, согласно предварительной договорённости, я и приехал в этот город. Главный архитектор, наконец-то, со всей своей семьёй уехал из города, да в самый для нас неподходящий момент. Положение в неврологической службе  стало катастрофическим. В отделении сорок коек, а я один, в поликлинике  вести неврологический приём просто некому. Нужно принимать срочные неординарные меры. Главврачу МСЧ, Пашке из деревни Шилово, всё до лампочки. В самом городе, кроме меня, ещё было четверо невропатологов; двое в ЦРБ- одна пенсионерка, другой помоложе- главный внештатный районный специалист по фамилии Сыч, третий- бывший завотделением, а ещё раньше завгорздравотделом Грунин, используя служебное положение и «непререкаемый» авторитет, как ему казалось, организовал в поликлинике МСЧ кабинет иглорефлексотерапии, обеспечив себе таким образом тёпленькое, спокойное место и прибыльное дело на всю оставшуюся жизнь пенсионера. Я считал, что при такой катастрофической ситуации в неврологической службе кабинет рефлексотерапии непозволительная роскошь, к тому же я не знал ни одного случая, чтобы он, «бог неврологии», кого-то по настоящему вылечил. От врача в таком возрасте, с поверхностными представлениями об ИРТ, и, не имея достаточного опыта в этом направлении медицины, ничего, кроме вреда, ждать не приходится, поэтому без халтуры и одурачивания больных здесь не обойтись. И проконтролировать такого доктора некому, потому что он в городе такой единственный.  Свои предложения  по этому поводу я изложил  главврачу МСЧ, который уговорил Михаила Прокопьевича временно оставить свою «практику» и на полставки временно, до лучших времён, поработать  в поликлинике как невролог. К сожалению, более лучших вариантов не предвиделось.
Писанина, конечно, меня одолевала, а тем более что мой почерк вызывал у многих раздражение. Я и сам иногда расшифровывал то, что  наспех написал.  Хорошо, что в Ефремове, в частности в МСЧ завода «СК», додумались установить для стационаров диктофонный центр, что является заслугой предыдущего главврача МСЧ, и все истории болезни выглядели аккуратными и легко читаемыми. Это сослужило «хорошую» службы и прокуратуре при расследовании уголовных дел, связанных с медициной, поскольку существенно облегчило разбирать почерки врачей. Во- первых, потому что у большинства врачей почерк хуже некуда, а во-вторых, медицинская терминология «следакам», как терра инкогнито, а то и «кость в горле». Теперь не нужно было выводить каждую букву и марать бумагу в истории болезни, достаточно взять телефонную трубку диктофонного центра и продиктовать всё, что хотел. Через час тебе девчонки занесут текст в печатном виде.  Это особенно важно для врачей с плохим почерком  вроде меня. Конечно, это заслуга предыдущего «главного» Юрия Рыжкова, кстати, невропатолога, увы, погибшего в дтп. Такого новшества не было ни в Муроме, откуда я уехал, ни на Украине, откуда я родом. А впервые я столкнулся с диктофонной связью при написании истории болезни  в клинике  министра Б. Петровского, когда учился на пятом курсе.  Как выход из создавшегося трудного положения, нужно кого-то из терапевтов срочно направить на учебу по неврологии, так как пенсионер в любое время мог написать заявление и окончательно уйти по состоянию здоровья. Создавшая ситуация не очень волновала и главного врача ЦРБ Анатолия Александровича Литвина, к которому нервное отделение напрямую не относилось. Единственный, кого  интересовало положение в городе, был главный невропатолог области Драпкин Владимир Иванович. Он нередко наведывался  в Ефремов по старой памяти. Бывший главный врач МСЧ Юрий Рыжков, невропатолог по специальности, был его хорошим другом. Поэтому положение дел в этом городе не могло его не волновать, как память и верность другу и коллеге. Однако самой неврологической службой он был явно недоволен. Помню, пригласил  меня к себе главврач ЦРБ Литвин и посетовал на то, что его внештатный районный специалист Сыч со второго захода не может сдать годовой отчет в области, и слёзно просил меня съездить в Тулу к главному невропатологу и сдать, наконец, этот годовой «чертов» отчет, так как он «тянет» весь район. «Ничего себе заявочки»,- подумал.- Я-то здесь с какого боку? Уж если установили такие правила игры, то играйте до конца по ним». Естественно, я напомнил ему о несуразности, когда завотделением, к сожалению, не является главным специалистом города, а с отчетами должен ездить районный специалист, и я здесь абсолютно не при чем, своих дел хватает. У меня сорок коек в отделении, а я целый день потрачу на поездку в Тулу «ни за понюх табака». А кто моих больных станет смотреть в этот день, главный нештатный? Надо мне это?  Тогда к трудному разговору подключилась его заместитель по  поликлинике, заведующая поликлиникой №1  Царькова, та ещё баба, тёртый калач, хитрая лиса, которая напрямую отвечала за «годовой отчет». Чего они только мне не обещали в своём кабинете, полчаса обрабатывали меня, пока  не согласился им помочь. На следующий день с отчетом выехал в Тулу. Там впервые познакомился с Драпкиным. Не знаю как я, но он произвёл на меня хорошее впечатление: рассудительный, культурный, интеллигентный, располагающий к дружеской беседе. Годовой отчет сдал  за пять минут, остальное время дружно беседовали на другие темы, в том числе  обсуждали организационные вопросы деятельности научного общества невропатологов области, о членских взносах. Мне показалось, он не скрывал своего удовлетворения, что, наконец, в Ефремове сменили заведующего отделением, и огорчало лишь то, что он не является районным невропатологом, с которым можно бы работать напрямую в тесном контакте.
В личной жизни, наконец, у меня произошли некоторые изменения. На днях я познакомился с очень приятной голубоглазой блондинкой. Мы как-то быстро нашли точки соприкосновения, и она мне понравилась. Познакомились с ней, конечно, в поликлинике, в других общественных местах я просто не бываю. А звали её Людмилой. Она была в разводе пару лет, но есть ребёнок пяти лет, что для меня, конечно, не лучший вариант. Её сын ходил в садик. Это мне не очень нравилось, своего одного ребёнка было достаточно. Чужие дети, что уж скрывать, особенно никому не нужны. Мы с ней взрослые люди и свиданий не назначали, тем более что молодой мамаше было не до свиданий, впрочем, как и мне. Уже через месяц  Людмила по своей душевной простоте, и пока я ещё не очухался и не передумал, как говорится, куй железо, пока горячо, предложила переехать  к ней жить, и я с этим не тянул и согласился, поскольку предложить самому в этом плане было нечего. Собрал чемодан и однажды вечером, когда бывшая жена была ещё на работе, переехал к ней. Это было лучше, чем жить под одной крышей с бывшей супругой и, по существу, чужим человеком, не общаться, и спать на раскладушке на кухне, и непонятно, каким образом ещё и питаться. Она жила в двухкомнатной квартире с маленьким сыном Игорем и взрослым братом Николаем. Брат её мне сразу не понравился. Он из числа тех, кто крепко «дружит» с бутылкой «белого». Её мать, хоть и жила отдельно, являлась квартиросъёмщицей этой квартиры. Сама Людмила была прописана в другом месте, где жила мать,  а проживала здесь с братом. Одним словом, меня тоже прописали по этой квартире, хотя об этом  я даже не просил, и первое время даже об этом не знал. Редко когда к ней приезжал из другого города бывший муж повидаться с сыном. Ничего плохого в этом я не видел. Отец он и есть отец, главное чтоб ребёнок не страдал и знал, что у него есть отец. В этом деле я не был помехой для них. Мне  непонятно было только в каком статусе я здесь проживал, так как постоянно чувствовал себя гостем или пассажиром, решившим переночевать на железнодорожном вокзале. Мне не нравилось, что её брат  отчасти живёт за мой счет и нигде не работал, а приходил домой частенько нетрезвым. И откуда  у него только деньги на выпивку? Может мать даёт или сестра выручает и даёт в долг? Так у них у самих в этом плане не ахти как. Первое время я на всё смотрел сквозь пальцы, а если  честно, у меня было столько много работы и так мало времени, что было не до таких житейских мелочей. Сделать обход сорока больных в стационаре хотя бы через день и приёмы в поликлинике на полставки, очень изматывали к концу дня и определяли то или иное настроение. К тому же, мне не дано права ошибаться  на работе, и это ко многому обязывало. Всегда быть в напряжении и никаких срывов в диалоге с пациентами. Корректность и ещё раз  корректность, чего бы это ни стоило. Таков мой девиз. А это порой не получается, и не последнюю роль в настроении имеет значение и «погода» в доме. Однажды засиделся я в ординаторской с этими историями болезни и входит старшая медсестра, которая с удивлением  сообщает, что в отделение принесли на носилках по «скорой» тяжелого больного. Меня это несколь-ко удивило, так как все больные обычно поступают через приёмный покой, в каком состоянии они бы не были, где я предварительно их осматриваю. Таков порядок. Мало ли кого туда могут доставить по «скорой»; и «тяжелого» больного, и пьяницу-дебошира. Но занесли -так занесли, не отправлять же больного в приёмный покой, тем более на носилках. Я направился к только что доставленному больному, из-под которого «скорая» пыталась забрать свои носилки и уехать. Когда я стал наскоро проводить осмотр пожилого мужчины, то понял, что он  минут десять-пятнадцать назад как богу душу отдал, то есть уже помер.
-Вы у нас грузчики в униформе или медицинские работники в белых халатах?- спрашиваю я полную белокурую фельдшерицу.
-Конечно, медики, -ответила она, не очень понимая вопроса.
-Тогда кого же вы привезли в нервное отделение?- спросил я не худенькую фельдшерицу с пышными формами со «скорой».
-Как кого? Больного с инсультом,- ответила она с ноткой возмущения.
-Боюсь вас разочаровать, но это уже не больной, как я понимаю, а труп без всякого инсульта.
-Быть такого не может! Мы его брали из дома живым, -стала оправдываться фельдшер, сама ничего не понимая.
-Что же вы?... Не можете отличить труп от больного? Увозите обратно туда, откуда взяли или в морг... У меня отделение, а не перевалочный пункт для трупов, и тем более не морг.
-И с чем я отправлю в морг?
-Это ваши проблемы. Я живым его не видел. В следующий раз всех больных оформляйте через приёмный покой, чтоб не было таких недоразумений впредь.
Вот так работает у нас «скорая помощь». Погрузили и доставили тяжело больного человека, вместо того чтобы в пути следования в больницу проводить реанимационные мероприятия. В чем же тогда смысл «скорой помощи»? В поликлинике дела обстоят не намного лучше, там всегда жди сюрпризов. Взять хотя бы ординарный случай из практики. Приходит на приём пожилой больной человек по фамилии Молоканов, фронтовик с орденами  и медалями  на груди, и на мой  сакраментальный вопрос «что вас беспокоит» сразу отвечает, что у него «радикулит», ему надо назначить прогревание и дать направление на физиопроцедуры, только и всего. Вот собственно  и всё, что от меня, как врача требуется, по мнению ветерана, чем поставил меня как специалиста в затруднительное и унизительное положение. Для того чтобы дать направление в этот физиокабинет, достаточно было бы посадить на моё место медсестру, и все проблемы будут решены. Пусть она бы в роли диспетчера направляла больных по их пожеланию, куда только им вздумается. Но я же врач, меня учили совсем  другому. Осмотрев пожилого и заслуженного фронтовика и не найдя веских оснований, чтобы удовлетворить его просьбу, я пришел к выводу, что с прогреванием следует немного подождать, и назначил пробное диагностическое лечение сроком на два-три дня в виде  медикаментозного лечения из группы анальгетиков. Через три дня ещё раз посмотрю пациента и дальше определимся с тактикой лечения. Так я думал, так ему и объяснил. Реакция больного последовала незамедлительно. Он возмущался, вредничал, ругался, был явно недоволен моими назначениями и рекомендациям. Мало того, сказал, что я «ещё молодой, ничего не понимаю». «Другое дело, Михаил Прокопьевич, -говорит он. -К нему как приду, он сразу  меня  направляет на физиолечение без лишних слов. Придётся  и сейчас к нему пойти, раз от вас никакого толку». Что я мог ему сказать в такой ситуации? Это право самого больного выбирать врача, исходя из того, что все они разные во всех отношениях. Так и ушел он расстроенным и недовольным. Да и мне настроение попортил малость к концу смены. Но мне не привыкать, врач на больного не должен обижаться. Тем более на ветерана войны с орденами и медалями на груди и никудышней травмированной психикой. Так нас учили. Ко мне на приём через три дня, как я просил, он, конечно, не явился, а направился в тот же день к «богу неврологии» Михаилу Прокопьевичу, и тот, у которого с тщеславием перебор, судя по всему, всегда в поисках лёгкой славы, ему без всякого осмотра по старой памяти назначил всё «по заявке» самого ветерана.  Прогревание в физиокабинет, пожалуйста, уколы внутримышечно, пожалуйста, ради бога. Что ему жалко уважить пожилого человека? Он ведь тоже фронтовик, может рядом по-соседски воевали на разных фронтах. Об этом скандальном ветеране я давно забыл, мало ли «таких» на приёме бывает у врача. А два месяца спустя меня пригласили проконсультировать больных  в урологическом отделении ЦРБ. В ординаторской я взял несколько историй болезни, кого предстояло осмотреть, и вошел в просторную, но тесную от больных палату, их там было человек десять. В палате запах стоял специфичный для урологии, спёртый, тяжелый и неприятный,отдающий мочевиной. Фамилия первой попавшейся на глаза истории болезни «Молоканов», мне показалась  знакомой. Я глазами слева направо «почасо-вой», как привык, прошелся по всем больным в палате, но знакомых лиц так и не увидел. Наверно ошибся. Вдруг слышу тихий голос совсем рядом со мной, у первой койки у самой двери, где я остановился, чтоб начать обход  своих больных «почасовой».
-Доктор, вы меня не узнаёте? Это я, Молоканов. Вы меня, конечно, не помните.
-Фамилия,  кажется, знакома, а вот… - Я посмотрел в его сторону  и тоже не признал.
-Не удивляйтесь, доктор. Это всё, что от меня осталось, - говорит он. -Тогда на приёме я не послушался вас и даже много неприятностей наговорил по глупости. Пошел к этому хвалёному пенсионеру Михаилу Проколовичу, и вот я здесь последние дни, а может, и часы, доживаю. Мне осталось совсем недолго, часто вспоминаю вас. Оказывается, и среди молодых встречаются хорошие врачи. Совесть, знаете, мучила. Хотел извиниться, и вот такой случай представился. Если можете, простите меня за  всё. Вы были правы.
-Доктор на больных не имеет права обижаться,- сказал я, поразившись, как он на самом деле  «сдал»  и изменился за это короткое время.
Больного я осмотрел. Не было никаких сомнений, что у него неоперабельный  рак четвёртой стадии предстательной железы. Об этом знал и сам больной.  От него остались кожа да кости. Именно тогда на приёме у меня возникла мысль о метастазе в позвоночник, и я настоятельно рекомендовал ему  подойти  через несколько дней, тогда картина  была бы мне очевидней. Мне очень жаль  несчастного участника войны, орденоносца, что так всё трагично получилось. А что касательно  нелестных слов в мой адрес о том, что «молодой и малограмотный», так меня это не очень волновало, тем более что врач на больного не должен обижаться. Время  рассудит и поставит всё на свои места. Так было, так есть, так и будет, к тому же больной попросил извинения. Но миф о Михаиле Прокопьевиче, как о «боге неврологии», который  он сам многие годы создавал вокруг собственной персоны, пользуясь абсолютной бесконтрольностью, поскольку других альтернативных  специалистов  в городе не было, улетучивался на моих глазах, как пары эфира в стеклянной банке. Что ни больной от него, то расхождение в диагнозе. Вот, пожалуйста, далеко ходить не надо. Только на днях с приёма направил он ко мне в стационар одного молодого человека с черепно-мозговой травмой и сотрясением головного мозга. Из анамнеза и при первом же моём осмотре в стационаре, данных за черепно-мозговую травму я не  нашел. Анамнез не тот, да и травмы головы как таковой не было. В общем, оказался менингит, да не совсем обычный. Разница в расхождении диагноза огромная, как говорится, на лицо. Но дело даже  не в этом. В этом случае  была  своя закавыка. И это уже профессионалу интересно. Время шло, а традиционное в таких случаях  медикаментозное лечение  менингита антибиотиками в течение недели не имело эффекта, температура не спадала, головные боли не стихали, состояние больного, мужчины средних лет, не улучшалось. Тогда случайно при перкуссии сосцевидного отростка справа за ушной раковиной, а это для больного оказалось болезненным, появилась у меня мысль об отогенной природе  менингита, в связи с чем  больного показал ЛОР врачу. Диагноз  именно такой природы менингита  теперь не вызывал сомнений. А это означало, что необходимо менять тактику лечения и без операции уже не обойтись. Таким образом, была сделана радикальная операция на сосцевидном отростке за ухом, там оказался гнойник-источник менингита. Только после этого, и благодаря большим дозам антибиотиков, нормализовалась температура, и больной  сразу пошел на поправку, а ещё через три недели он был выписан и вернулся к труду. Трудно даже представить, чем всё это бы закончилось, если бы я полностью доверился первоначальному диагнозу невропатолога из поликлиники, в прошлом главному специалисту, да ещё «богу неврологии». Хорошо, что у меня закрепилась  привычка со студенческих лет никому не верить, подвергать всё сомнению и надеяться только на себя. А вообще, скажу по секрету, Михаила Прокопьевича все в городе  называли  Михаилом Проколовичем. Это потому, что всем своим больным без всякой надобности он предлагал сделать эту спинномозговую пункцию, вроде той глупой Екатерины, старшего ординатора из Мурома. Такая тактика поведения у него была.  Сначала запугать больного и родственников до смерти, потом цену себе набить, мол, ка-кой он умный и как от него всё зависит, и даже жизнь пациента. А куда им бедным деваться, если он во всей округе один такой из врачей. На этом и зарабатывал себе на жизнь. А разве легко содержать двух домработниц на одну пенсию и подработку в таком большом доме, да при таком-то домашнем хозяйстве? Вся надежда была на халявную ИРТ. Вот где можно было бы подзаработать. Да тут непонятно откуда появился  молодой коллега, и все карты спутал, решил порядок навести в «чужом» огороде.  А между тем к этой процедуре следует относиться весьма осторожно и в исключительных случаях, особенно учитывая негативное отношение к ней людей. Однако, несмотря на явное стопроцентное к ней негативное отношение со стороны населения, в некоторых исключительных случаях она весьма эффективна. Вспоминаю случай, когда пункция сразу могла  вывести на правильный диагноз и начать правильное лечение. Завотделением травматологии ЦРБ Виктор Федорович, врач высшей категории, которого я уважал как неплохого специалиста в своём деле, попросил меня  проконсультировать одну молодую барышню у себя в отделении. Она лежала в отделении травматологии  непо-нятно с чем только потому, что её мамаша много лет работает  в этом отделении старшей медсестрой, и никто не знал, что с ней и куда её надо было определить изначально. Нужно понять состояние матери, когда с ребёнком случилась беда, пусть даже этому ребёнку двадцать лет и ходит в невестах, а может даже «невеста на выданье». Для матери ребёнок в любом возрасте дитя несмышлёное. По её настойчивой просьбе дочь уже осмотрели два невропатолога, которых она  лично знала, и которые  ра-ботали или жили рядом с ЦРБ. Один из них так называемый  районный специалист Владимир Иванович Сыч, так сказать, «главный» невропатолог на тот момент, за которого я ездил в область годовой отчет сдавать, а другой, «большой» специалист, бывший «главный»,  всё тот же Михаил Прокопьевич, который жил в своём большом доме совсем рядом с ЦРБ, сразу через дорогу, и имел двух домработниц; одну повариху, другую по уходу за домом и за домашней живностью. Обо всём этом он вовремя позаботился, когда был ещё заведующим гордравотделом. А заодно и инвалидность фронтовую не забыл себе оформить по пустяковому осколочному ранению в челюсть, отчего малость шепелявил. В общем, обеспечил себе беззаботную счастливую жизнь, прибирая всё к своим рукам. Вроде как оба «авторитета» по своему статусу. Все свои возможности и связи мамаша уже исчерпала. Однако оба специалиста после осмотра дочери  её сильно напугали, высказав  мнение, что у больной, по-видимому, опухоль головного мозга. Тем более что молодой и довольно симпатичной девушке лучше не становилось с каждым прожитым днём, к тому же любимой и единственной дочке своей матери. Что делать? Меня «мамаша» особо не знала, но как о заведуюшем неврологическим отделением, конечно, слышала, но напрямую просить не могла, поэтому была в полной растерянности и в отчаянии. «Но разве на этом медицина заканчивается в городе?»,-думала она. Тогда она обратилась к своему шефу, главному травматологу Виктору Фёдоровичу, и уже тот позвонил мне со своей просьбой. Конечно, я не мог  отказать своему коллеге, и в тот же день приехал к ним в травматологию в ЦРБ. Это была приятная  молодая  девушка, которой чуть больше двадцати лет, немного склонна к полноте, но ещё в рамках, без всяких излишеств и сохранением спортивной фигуры. Обращало внимание  не только ярко свежий шоколадный цвет  загара ранней весны, но и очень красивая фигура девушки при таком загаре. На конкурсе «мисс- города», если б такой проводился, она бы определённо заняла первое место и стала бы таковой. Я подробно, не  упуская мелочей, расспросил её, как всё случилось, помня всегда о русском профессоре Мудрове, который придавал большое значение правильно собранному анамнезу. Вскоре выяснилось, что заболела она остро в апреле месяце, в конце своего отдыха в Ялте во время игры в бадминтон, когда впервые почувствовала сильную, резкую головную боль и стало дурно, что даже сознание кратковременно потеряла. Не надо быть фантазёром, чтобы представить какую большую дозу солнечной радиации  получила неопытная, жадная до солнца, девушка из глубокой провинции, чтобы по возвращении домой в загазованный и вонючий Ефремов, своим ранним необыкновенным южным загаром  покорить всех своих поклонников; «Теперь все  они  штабелями  будут  валяться у  её прекрасных ног»,- так она думала, и хотела бы быть такой на самом деле. Да и время подходит замуж выходить. Вот только настоящего «принца» всё нет. Но за этим дело не станет при её-то красоте и фигуре. Поди, за ним и отправилась на юг так рано. В отношении своих прекрасных ног она не преувеличивала. Наверно слышала об этом тысячу раз от своих поклонников. Ножки у неё действительно  на редкость были  прекрасны, будто отточены на токарном станке, на что я вскользь тоже обратил внимание. Кажется, А. Пушкин в своё время сетовал, что трудно в России найти хотя бы пару красивых женских ног. Наверно он имел в виду именно такие ножки, как  у нашей пациентки. Кто же станет отрицать, каким ценителем женской красоты был А.С. Пушкин. Ещё тот «бабник» с корнями африканца. Так что наша дама, хоть из глубокой провинции, заслуживает особого внимания в определённом смысле. Это логика не только девушки из провинции. Легко представить, какие выкрутасы, кульбиты и разгибы приходится девушке из провинции выделывать во время игры в бадминтон или в теннис, особенно, если напарником является молодой человек из Питера или Москвы, с которым она недавно познакомилась на морском побережье. Сколько адреналина, сколько положительных эмоций в момент игры! Особенно достаётся голове, здесь  непривычная двойная нагрузка; с одной стороны, превышенной дозой  солнечной радиацией, с другой стороны, резкой статокинетической  перегрузкой в шейном отделе позвоночника. Сочетание  всех этих  неблагоприятных факторов  на фоне  резкого подъёма артериального давления за счет выброса адреналина, как следствие компрессии позвоночной артерии в шейных позвонках с одной стороны, и внутричерепного давления с другой, и привели к резкому ухудшению здоровья и потери сознания. Предрасполагающим фактором  бесспорно явилась её профессия. Она, как и Тоська  из кинофильма «Девчата», работала поварихой. На основании этих факторов и кли-нических проявлений можно легко предположить диагноз больной. Вот что значит правильно собранный анамнез, а хорошо собранный анамнез это уже половина диагноза. Так говорил великий русский терапевт Мудров. Дальше, как говорят, дело за малым. Оставалось лишь подтвердить его  неврологическим осмотром, чем я и занялся, хотя мне и  до осмотра было всё ясно. Мне думается, что предыдущие  мои коллеги-мужчины, да простит им  бог, что они ещё  не потеряли интерес к  красивым  девушкам при виде такой шикарной  красотки, позабыли для чего их пригласили к пациентке, и думали на уровне своих не лучших инстинктов, притупив активность «серых» клеток в своих, безвременно сглаженных, извилинах в черепной коробке. После осмотра  больной диагноз  был предельно ясен, по крайней мере для меня. Ничего, кроме  субарахноидального кровоизлияния  у девушки, слава богу, не было и, конечно, никаких опухолей головного мозга тем более. Такое кровоизлияние чаще бывает при травме головы, но реже случается и нетравматического происхождения. Да, некоторые опухоли действительно дебютируют приступом потери сознания. Но только не при таком анамнезе и не в этом случае. В данном же случае, учитывая молодой крепкий организм с его неуёмной энергией, прогноз  абсолютно благоприятный, хотя штука и неприятная в самом начале. В момент моего осмотра худшее для неё уже было позади.  Свой вердикт с подробным обоснованием я  записал в истории болезни. А мамаше больной высказал своё оптимистическое мнение и такой же прогноз, рассчитывая, что обнадёжу её и её дочь. Однако, чтобы  рассеять  все разночтения  и домыслы предыдущих коллег, необходима  люмбальная пункция. Это как раз тот случай, когда  она показана и крайне важна, как в плане диагностики, чтоб подтвердить мои предположения и исключить опухоль мозга, на которую уповали мои коллеги, так и в плане лечения, поскольку данная процедура быстро снижает черепное давление, а стало быть, предупреждает  возможные мозговые последствия.  Я был готов сделать её немедленно при согласии самой больной или матери. Но сразу такого согласия на пункцию от них я не получил, ещё чувствовалось шоковое состояние мамаши. А делать её без разрешения родственников в данном случае было просто некорректно, так как не было жизненных показаний и летального исхода не предвиделось. Вот если бы к пункции были особые показания, я бы её провёл без лишних разговоров с родственниками.«В крайнем случае,- подумал я,- если они надумают, то эту не такую уж сложную процедуру не хуже меня сделают сами травматологи, и уж тем более завотделением, врач с высшей категорией Виктор Фёдорович». И я спокойно уехал. Конечно, медсестре, да ещё в травматологическом отделении, положено знать, что такая пункция абсолютно безопасна, но будучи в паническом  состоянии от выводов предыдущих специалистов и ещё совершенно не понимая того, что я сказал ей в отношении благоприятного прогноза, она повела  себя как обыватель. В конце концов,  по настоянию мамаши, сомневаясь в моём вердикте, для большей уверенности больную отправили в нервное отделение областной клинической больницы с подозрением на опухоль мозга, не зря же два других врача говорили об опухоли. Похоже, сработала банальная психология провинциала, если два специалиста придерживаются одного мнения, то третий, к тому же моложе, хоть и завотделением с недавних пор, наверняка, ошибается. Об этом инциденте я скоро позабыл, с такими случаями приходится сталкиваться почти каждый день в своём отделении. Ох уж мне эти травматологи, без рентгена сказать ничего не могут. Им бы побольше «серых» клеток в черепной коробке хотелось пожелать. Помню, вызвали меня они по «скорой» среди ночи в своё отделение. К ним час назад привезли молодого парня «смертника», так называют пацанов, которые гоняют на мотоциклах и мопедах  в поисках приключений без прав, без шлемов и без всяких правил дорожного движения по ночам.
-Ну, что скажите?- спрашиваю я у дежурного травматолога.- Зачем вызывали среди ночи? Вы думаете, если вам тут не спится, то и мне?
-Как будто ничего страшного, больной в сознании, но говорит, что ноги не работают. Вызвал своего шефа, вот и думаем, что с ним делать. Заодно и вас вызвали,- докладывает молодой дежурный травматолог. -Собирается что-то вроде  консилиума.
-Пункцию сделали?- поинтересовался я.
-Нет.
-Чего ждёте? А говорите, что думаете. Надо было сделать, а уж потом вызывать меня. Приготовьте всё к пункции, а я пока осмотрю больного.
Парень лежал на перевязочном столе в нижнем белье на спине. Был контактен, но в нетрезвом состоянии, хотя двигать нижними конечностями действительно не мог, отсутствовала  болевая чувствительность  с уровня выше пупка и отсутствовали брюшные рефлексы. Это было похоже на серьёзную травму позвоночника. Скорее всего, у пострадавшего компрессионный перелом с ушибом спинного мозга. Попросил дежурного врача помочь повернуть пострадавшего на бок для проведения пункции. Когда больной оказался в положении на боку, даже визуально, не говоря уже о пальпации позвоночника, нельзя было не заметить  выраженную грубую деформацию в районе пятого- шестого грудных позвонков.
-Как же вы умудрились так осмотреть пациента, что не заметили такой грубой патологии и первопричины всему? - спросил я молодого дежурного врача.
-Виноват. Не догадался повернуть его на бок,- признался дежурный врач.
-И для этого посреди ночи вызвали меня, чтобы это сделал я?- учил я уму разуму неопытного коллегу.- Вот так всегда; один не сообразил, другой не знал, третий поленился, и в результате нет диагноза, или он есть, да неверный. А потом удивляются, почему у них больные мрут, как мухи. Думаю, теперь у вас не вызывает никаких сомнений, что в данном случае имеется компрессионный перелом шестого грудного позвонка с ушибом спинного мозга. Как вы понимаете, показана срочная операция, с чем вас и поздравляю. Работой, как я полагаю, обеспечены до утра. Нечего вам тут спать, да ещё деньги получать. Их надо зарабатывать честным способом». Это я к тому, что их шеф, уж не знаю каким образом, хотя догадываюсь, единственный из врачей в городе, кроме главврача МСЧ Сушкова, который заработал на «Жигули» ещё в деревне, имевший автомобиль «Жигули» первой модели, в то время как у меня едва на холодильник хватило, и только мечтал о  велосипеде. Говорят, он частенько отправлял зависимых от него больных в магазин за маленьким холодильником «Морозко», вроде как для нужд отделения и своего кабинета. Обычных домашних холодильников в продаже, практически, не было. Да, с таким «аппетитом» не заметишь, как отправишься на Колыму. Всё же лучше кататься на велике в городе или в деревне, чем ездить на лесоповале на колымаге на Колыме.
-Спасибо, конечно, за  урок, за заботу, за фронт работы на всю ночь, Вячеслав Михайлович. Теперь и у шефа будет работа на всю ночь. Как это у вас всё так просто получается, бах-бах и в дамках.
-Во-первых, в следующий раз хорошо подумайте, прежде чем меня вызывать посреди ночи. Во-вторых, поработайте с моё, поймёте. В- третьих, почаще играйте в шахматы или хотя бы в шашки. Там, что ни шаг, то мат, а главное серые клеточки того…., в тонусе содержатся.
Как- то лечился у меня в стационаре один пятидесятилетний  работник ИТР по поводу радикулита. Раньше неоднократно он обращался к небезызвестному Михаилу Прокопьевичу, но, видимо, без особого улучшения. Тот боль заглушит на некоторое время и снова рецидив. В общем, не стал больной к нему ходить и обратился ко мне. Через пару недель стационарного лечения мужчина был практически здоров, как никогда. В знак благодарности его жена принесла мне трёхлитровую банку с персиками и пол-литровую с грибами. Отказываться было неудобно. А в беседе напоследок он, сравнивая меня молодого специалиста и врача с большим стажем, имея в виду Михаила Проколыча, с грибами,  выразился таким образом, что хороший гриб можно найти, не заходя далеко в лес, а в самом лесу может и вовсе такого не оказаться. Вроде как необязательно за грибами заходить вглубь леса, если их можно собрать на опушке леса. Это звучало как похвала выздоровевшего «грибника» в адрес молодого лечащего врача. Персики оказались превосходными, домашнего приготовления. Жаль только, что быстро закончились. «Вот бы  его, Господи помилуй, ещё раз прихватил радикулит»,- подумал я, вспоминая  персики. Но с тех пор в моём поле зрения он не попадался, стало быть,  у него наступила стойкая ремиссия и в докторах он больше не нуждался.
Через месяц или полтора ко мне на приём, на медосмотр  приходит приятная во всех отношениях девушка устраиваться на работу. Она показалась знакомой, но где и откуда, никак не мог вспомнить. А когда она показала мне выписку из областной больницы, я всё вспомнил. Конечно,  меня она  узнала сразу, как только вошла в кабинет. Это было видно по её весёлым глазам и по уважительному приветствию.
-Вы оказались пророком, Вячеслав Михайлович,- сказала она. - Всё, что вы говорили  маме, подтвердилось. Вы сказали, что через месяц я выйду на работу. И вот я здесь за этим.
-Ну, а пункцию вам всё же сделали? -ради интереса спросил я.
-Конечно, даже не спрашивали.
-Всё правильно. А мне не доверили. Мне тоже не надо было спрашивать. Так что можно было  никуда и не ехать.
-Мы были так напуганы вашими «старшими» по возрасту коллегами?! Короче, были в шоке. Никак не думали, что вы так легко и быстро во всём разобрались.
-Я рад, что всё обошлось. К плите,  разумеется, я вас не допущу, а  вот на холодные закуски, почему и нет, пожалуйста. Да, и никаких больше Ялт и Алушт в летнее время, - добавил я.
-Удивительно, но в Туле мне сказали то же самое.
-Значит, мы одинаково правильно думаем. Привет мамаше. Случайно тебя не Драпкин лечил?
-Он самый. А вы знакомы?
Я с какой -то лёгкостью и удовлетворением подписал ей справку  и она вышла из кабинета, а с понедельника вышла  на работу, и чуть позднее замуж.
С дочерью виделся не так часто, как хотелось. Случайно узнал, что она приболела и решил увидеть её во что бы то ни стало, несмотря на возможные возражения на мой визит со стороны моей бывшей тёщи и её деда. Я уже не помню, когда был у них последний раз. Поднимаюсь на четвёртый этаж, где они все проживали, и вижу, что тёща моя бывшая у своей открытой двери на лестничной площадке моет пол, и выпустила Шарика погулять. Шарик за несколько месяцев, когда я видел его в последний раз, здорово подрос, даже не узнать. На лестнице он быстро прошмыгнул мимо, приняв меня за незнакомого дядю, который  мог его маленького обидеть, пнув ногой, так что я даже не успел дотронуться к нему рукой и поприветствовать, как он уже был на третьем этаже. Я успел лишь от неожиданности и от приятной случайной встречи воскликнуть; «Шарик!». И по инерции, не притормозив движение, я поднялся ещё на три ступеньки. Одновременно машинально  поворачиваю голову вслед убежавшему от меня Шарику и вижу невероятное.  Собачонок резко разворачивается, по-видимому, вспомнил знакомый запах или голос, и что есть мочи бегом, с трудом подпрыгивая, будто преодолевая препятствия, стал подниматься вверх на четвёртый этаж, и попадает прямо в мои объятия, так как это делают очень близкие и родные люди, давно не видевшие друг друга. Я взял маленького друга на руки, и мы поприветствовали друг друга «нос в нос», как это обычно делают люди при встрече  в некоторых африканских племенах. Шарик весь дрожал от счастливой встречи с бывшим «хозяином». Я посмотрел ему в глазёнки, они напоминали мои. Мы понимали друг друга. Затем отпустил его, и он снова побежал вниз на улицу по своим собачьим делам. «Ты посмотри какой  культурный, вернулся, чтобы поздороваться со мной, -подумал ещё я. -А главное, не забыл». После этого, пользуясь тем, что тёще не до меня, я быстро снял обувь и со словами «я к дочке», проскользнул  в квартиру. Бабуля ахнуть не успела, как я был уже у постели ребёнка. Наталия очень обрадовалась моему неожиданному появлению, так как в эту квартиру  я давно не заходил. И она совсем не ожидала, что я приду. В общем, это был для неё приятный отцовский сюрприз с лечебным эффектом. У неё была ангина и поэтому ещё температурила. Мы поговорили минут пять, я угостил её яблоками, специально принесёнными для неё, и ушел. Гневный взгляд бывшей тёщи меня не волновал. После выздоровления по воскресеньям я звонил дочери по телефону, и она выходила во двор, и тогда мы придумывали куда нам пойти погулять. Зимой уходили подальше от дома и на санках спускались с горок, лепили  снеговика. Но больше всего ей нравилось кататься с горки на санках вместе со мной. Как-то надумали сходить в фотоателье. И сфотографировались вместе на память с её любимой куклой, с которой она никогда не расставалась, даже выходя во двор. Идея сфотогра-фироваться возникла внезапно, так что ей не пришлось специально для этого возвращаться домой к бабушке, специально отпрашиваться и переодеваться в лучшее платье, и поэтому бабуля об этом даже не знала, а фотография получилась более естественной, домашней.
В один из выходных дней меня вызвали по «скорой» и привезли в детскую больницу, хотя никто не задумывался, каким образом это время будет мне оплачено, поскольку никаких договорённостей в этом плане не было с ЦРБ, а значит, как и всегда на общественных началах. Поэтому мне и ехать не хотелось, должен же быть у меня выходной как у всех нормальных людей. Мало того, я не мог понять, зачем понадобился я, так как с детьми никогда не имел дела. Я же не детский невропатолог. В городе вообще не было детского невропатолога и врачи- педиатры решили, что их  проблему могу решить только я, как заведующий неврологическим отделением, тем более что детская больница держалась особняком, и раньше с ней у меня деловых контактов не было. К тому времени меня в городе знали многие, и не только врачи. Провели меня в процедурный кабинет, где на каталке лежал абсолютно беспомощный ребёнок, которому не было и полугода. У него был обычный классический эпилептический статус, то есть постоянные судороги на фоне отсутствия сознания. Несмотря на выходной, собрались почти все врачи детской больницы. Они решали, что с ребёнком делать. Что только они не делали, а улучшений не наступало. Смерть могла наступить в любой момент. Единственная надежда была на невропатолога. Врачи с нетерпением ждали моего приезда, как последнюю инстанцию, чтоб подстраховаться в случае летального исхода, мол, сделали всё что могли, даже главного невропатолога вызывали. В таком случае никакая прокуратура не страшна. Тем более что детская смертность по стране очень даже не утешительная. Объяснять им, что мне впервые приходиться иметь дело с ребёнком в таком возрасте и с такой патологией, не стал. Всё равно не поверят. Разочаровывать их, развести руками и сказать, что медицина в данном случае бессильна, язык не поворачивался. Но если ничего не предложу, то через час или раньше ребёнка можно потерять. Не могут же судороги длиться бесконечно, чем-то должны же они закончиться. И что потом они скажут родителям ребёнка? И тогда на ум приходит одна мысль: нужна спинномозговая пункция. Но у таких крохотных детей я никогда не делал пункцию. У детей такого возраста имеются свои анатомические особенности, поэтому предложил сделать её кому-то из педиатров. Они-то должны быть в курсе этих особенностей. Это я так полагал по наивности. Однако те пожали плечами от удивления, посчитали, что я их решил  разыграть. Мне было, конечно, не до этого. Я понял, что создалась ситуация, если не я, то кто же. Куда мне деваться, если эту идею сам и предложил? «Давайте попробуем»,-сказал я. Ребёнка уложили на бок, подогнули ножки к животику как могли, головку пригнули к грудине. Но у него не прекращались судороги. И все эти условия подготовки к пункции сводились к нулю. Я и так не знал в каком именно месте следует производить прокол, а тут ещё такое напряжение мышечного тонуса, что легко иглу можно сломать между позвонками. И кто её потом станет удалять? Вызывать детского хирурга? Какая ювелирная должна быть эта процедура. Ох как жалко крохотного человечека! Но другого выхода у меня не было. Эта процедура напоминало мне работу сапёра. Ввожу иглу интуитивно наобум между позвонками. Кажется, почувствовал характерный нежный прокол, ещё иглу осторожно проталкиваю немного вперёд. Теперь, кажется, игла на месте. Медленно, осторожно вынимаю мандрен и ликвор пошел: чистый, прозрачный, но под высоким давлением. Я подставил  пробирку и набрал ликвора больше половины.
-Ну, вот и всё. Кажется, всё получилось, - облегченно сказал я, еще сам в это не веря.- Пробирку с ликвором отправьте в лабораторию на анализ. До понедельника храните в холодильнике. А что относительно диагноза?... У ребёнка внутричерепная гипертензия, но она вторичная. Отсюда и припадки.
«Не так страшен черт, как его малюют»,- подумал я, но не подав виду остальным коллегам, что сделал это впервые.
-Вот и слава богу!- сказала с облегчением главный педиатр, которая меня-то и вызвала и на меня надеялась. -Чтобы мы без вас, Вячеслав Михайлович, делали?
Еще через минуту на наших глазах судороги прекратились. Такого маленького дитя вернуть к жизни мне пришлось впервые. Я так устал, и не столько физически, сколько психологически. Наверняка седины к вискам своим добавил, что не отказался бы от коньяка для снятия стресса и усталости, но это уже дома. Доктора от меня были просто в восторге и думали, что я их разыгрывал, когда говорил, что с детьми не имел никогда дел. Зачем их переубеждать в обратном, пусть так и будет. Одно плохо, время, затраченное мной в детской больнице в выходной для меня день, так никто не оплатил. Такова  у нас «бесплатная» и безответственная медицина, а на голом энтузиазме, как известно, далеко не уедешь. Ну, приехал я один раз без оплаты за свой труд в личное время, а второй  раз уже задумаюсь, приезжать ли на такой вызов. К тому же  эксплуатация чужого труда у нас запрещена по Конституции. Так дела не делаются. Должны быть какие-то договорные трудовые обязательства, но это уже епархия главврача ЦРБ, которому по большому счету на всё наплевать. Это он на Медсовете должен регулировать такие вопросы и продумывать всё до мелочей, чтоб система здравоохранения в городе работала без сбоев, как швейцарские часы..
С главным врачом МСЧ Сушковым мы никогда не конфликтовали, но мне не нравилось его бесцеремонное вмешательство в дела моего отделения. Он нередко позволял себе без моего согласия по старой своей деревенской привычке положить какого-нибудь своего знакомого в моё отделение, иногда даже непрофильного больного. У него в Шиловской участковой больнице было только одно терапевтическое отделение,  где все вперемешку лежат с разными болезнями. Но здесь город, и отделения специализированные. И во всём должен быть порядок и режим. А у нас, с его сельскими замашками, такое впечатление, что и заведующего не существует. Какому нормальному и принципиальному заведующему отделением это понравится, когда всё решают без него. Однажды во время обхода узнаю, что у меня в палате, оказывается, лежит больной мужчина пожилого возраста с пневмонией. Выясняется, что он писатель, случайно оказавшийся в этом городе. Автор книги о Хане Батые, а положил его главврач ЦРБ, не поставив меня в известность. Он что не мог его госпитализировать в терапию, где этим занимаются квалифицированные врачи? А  если б он  от этой пневмонии умер в моём отделении? Это непорядочно с любой стороны, а тем более подставлять меня. Мало того что ремонт отделения, на котором я настаивал, всё откладывался, да и с моей квартирой ещё никаких подвижек. Как сказали мне в профкоме МСЧ, на меня даже  в этом плане никаких документов не было, было только одно устное обещание главврача, которое ничего не стоит. В общем, от такого «главного»  ждать было нечего. Я даже написал заявление на увольнение в срочном порядке без всяких отработок, и не дожидаясь даже очередного отпуска. Что мне в этом вонючем Ефремове делать, да ещё без квартиры? Это ж надо настолько себя не уважать, чтобы продолжать здесь трудиться на таких условиях, да с моим-то характером. В конце недели, в  пятницу  вечером, был намерен даже уехать в Москву. Всё шло по плану, но никак не мог забрать свою трудовую книжку. Секретарша главврача  то ли заболела, то ли  куда-то уехала. Нигде не удалось её разыскать в тот день. Уехать без трудовой книжки тоже нельзя. Куда без неё? Поездка срывалась. К концу своего рабочего дня  встречаюсь с главврачом ЦРБ Литвиным в его кабинете, может вместе с ним найдём какой-то выход из создавшего положения в отношении трудовой книжки. Сам он из корейцев в каком-то поколении. Что я собрался уезжать, он был не в курсе. Нехорошо было уехать мне  не попрощавшись. Мужик он хоть и любитель выпить, как и его коллега, главврач МСЧ Сушков,  но неплохой, если иногда на кого-то накричит, то быстро отходит и не помнит. Узнав про всё, он созвонился с главврачом МСЧ Павлом Николаевичем. Положение в городе с невропатологами хуже некуда, но это забота «главного» МСЧ, у которого есть нервное отделение, и пусть у него «голова болит», а  у него, отвечающего за город, была своя более важная  проблема. На тот момент  самым слабым звеном в городском здравоохранении была  «скорая помощь». Было много жалоб на эту службу, и всё потому, что не было там нормального стабильного главного врача. Последнее время временно исполняющим обязанности главврача станции скорой помощи был неисправимый алкаш, бывший врач-гинеколог Михаил Фёдорович.  У горкома партии  были серьёзные претензии к руководителю здравоохранению по этому поводу. А посему Анатолий Александрович не мог позволить, чтобы один из лучших специалистов города  так просто взял и уехал, и предложил  мне до лучших времён пока взять под своё начало городскую станцию скорой медицинской помощи, убив сразу двух зайцев. И невропатолог из города не уехал, и проблема с главным врачом станции скорой помощи, наконец-то решена. «Вот какой я сообразительный главврач, хоть и кореец, -думал  Литвин, готовя приказ. -Хоть одной проблемой меньше стало. И так голова болит непонятно от чего. А заодно доложу в горком партии, что со «скорой» больше проблем нет».  Я особенно не  колебался, и деваться мне без трудовой книжки некуда, и тут же в порядке служебного перевода из МСЧ  был оформлен на «скорую» главным врачом. А по просьбе Павла Николаевича, главврача МСЧ, разумеется, через посредничество Анатолия Александровича, они уговорили меня на месяц или два, в силу сложившихся обстоятельств,  продолжить исполнять обязанности зав. неврологическим отделением, пока один из врачей-терапевтов не пройдёт специализацию по неврологии. Работать в разных местах на две ставки я, конечно, не представлял, но, похоже, других вариантов не было. Мне бы, пользуясь случаем, послать этого Павла Николаевича куда подальше, пусть со своими проблемами разбирается сам. Может, наконец, научится руководить, если ничего другого не может и не научился в своей деревне руководить масштабно по «городскому». Но от всей этой неразберихе страдают больные. И мне пришлось согласиться на это вопреки своим принципам. Это было равносильно подвигу А. Матросова в годы войны. Но Матросов бросился на одну амбразуру, а мне пришлось прикрыть сразу две огромные бреши в городском здравоохранении. С работой «скорой» я, в общем-то, был знаком и раньше, и довольно неплохо. Приходилось работать в разном качестве до армии, подрабатывать в институте и после его окончания. Уже на следующий день главврач ЦРБ Литвин представил меня коллективу станции,  хотя  меня   без этого и так знали все, поскольку часто меня по «скорой» в ночное время доставляли ЦРБ на консультацию. Я ещё не очень понимал, какая ответственность ложится на мои плечи за большой, непростой, трудный, скандальный и разношерстный коллектив, за больных целого района, которых обслуживает «скорая», за  технику, которая должна быть всегда исправна и быть «на ходу». С психологической и дисциплинарной обстановкой на самой станции я был также знаком. Коллектив в целом неплохой, но с дисциплиной туговато. Процветали пьянки, прогулы, сплетни. И это  немудрено. За последние десять лет сменилось немало главных врачей станции. Из трёх штатных врачей, работавших на станции, ни одного достойного. Все они питомцы ЦРБ, и были в разное время уволены за систематические пьянки на рабочем месте и прогулы. И куда таких врачей девать в таком небольшом городе? Получается, у меня не станция  скорой медицинской помощи, а ЛТП, лечебно-трудовой профилакторий. Справиться с такими серьёзными пороками никому не удавалось. По выражению А. Литвина  они «съели» даже бывшего главврача ЦРБ, аса в здравоохранении Андрея Ивановича Козлова, который последние годы работал на «скорой» после выхода на пенсию, явно рассчитывая, что окажется в тихой гавани и спокойно ещё поживёт несколько лет. Однако из этого у него ничего не вышло, нервы не выдержали и ушел досрочно. У меня не было уверенности в том, что я справлюсь, но чертовски хотелось  в это верить и испытать, способен ли на это, ведь тогда в профкоме института мы работали по большому счету и в очень крупных масштабах. Во время моего представления коллективу, мы откровенно по душам поговорили о житье- бытье и о том, как нам дальше вместе жить и работать. Не умолчал я и о том, что с нарушителями  трудовой дисциплины, с пьянством и сплетнями не будет никаких послаблений и поблажек вплоть до увольнения. После таких слов, большинство присутствующих сотрудников поддержало меня аплодисментами. Просто сказать, но трудно выполнить. Но скоро стала ясна одна и, пожалуй, главная причина ненормального психологического климата в этом коллективе. Дело в том, что на станции не работала ни одна из общественных организаций, хотя формально существовали. В одной только партийной организации на учете пятнадцать коммунистов. Для такого небольшого трудового коллектива это многовато, если в той же МСЧ их не более пяти. Нужно только умело направить их потенциал в нужном направлении, заинтересовать идеей. Коллектив без идеи, как и государство без идеологии, существовать долго не может. А государство без идеологии, что торговля без рекламы. На собраниях, которые также проходили формально, на общественную работу выдвигали людей не по способностям и согласию, а по принципу; «кого угодно, только бы  не меня». От таких «общественников» проку никакого, отсюда и результат; апатия, застой, безразличие, и каждый только за себя и сам по себе. Общественные организации не имели опыта  работы. Подменять их я тоже не хотел, но  стремился привлечь к такой работе как можно больше людей. Пусть люди почувствуют к себе уважение, а от администрации доверие. С этой целью организовали  Совет фельдшеров, поскольку это основной медицинский костяк станции, и Совет водителей. Пусть они свои профессиональные вопросы решают в своём кругу, а неразрешенные проблемы выносят на администрацию. Это способствовало бы укреплению дисциплины, повышало ответственность, устраняло всякие кривотолки и сплетни. Оживилось соцсоревнование. Ежеквартально стали подводиться итоги соревнований между сменами и бригадами. На большом творческом подъёме в игровом режиме типа КВН,  прошел смотр-конкурс «лучший по профессии» среди фельдшеров с привлечением главных специалистов ЦРБ, о чем подробно писала на следующий день городская газета. Это было многим приятно прочитать о себе в прессе. По моей инициативе и при поддержке партбюро станции общее собрание сотрудников станции решило вызвать на соцсоревнование коллектив Новомосковкой станции скорой помощи. Многих задело чувство гордости за свою «фирму». Так появлялся здоровый патриотизм в отдельно взятом небольшом коллективе. С Новомосковцами был заключен договор о социалистическом соревновании и наладились дружеские отношения межу руководством обеих станций. Возобновилась художественная самодеятельность, а некоторые свои номера были представлены на областной смотр самодеятельности. Чаще стали поездки  в Москву, на Куликово поле и в Ясную поляну. Словом, жизнь закипела. Давно подобной атмосферы не наблюдалось на «скорой». Всё это не могло не отразиться на сплочении коллектива и на основные производственные показатели в лучшую сторону. Серьёзных жалоб от больных не поступало, процент  диагностических ошибок существенно снизился, как и дефектность медицинской документации. Конечно, не всё шло так гладко. Случались ещё выпивки среди «переводных» врачей и водителей, но уже значительно реже и с большим для них риском быть уволенным. Тем не менее ко дню медицинского работника коллектив станции подошел с неплохими показателями и в областном смотре-конкурсе занял первое призовое место с вручением Переходящего Красного Знамени облисполкома, диплома первой степени и награждением автомобилем «Москвич». Бесспорно, большая заслуга в этом принадлежала, скорее всего, моему предшественнику Андрею Ивановичу, в прошлом главврачу ЦРБ, с которым  я так и не был знаком, который заложил фундамент под эту победу. Моя задача, если и были какие заслуги, состояла  в том, чтобы удержать это первое место как можно дольше. Как любил повторять гений всего человечества, и на редкость великий авантюрист, вождь мирового пролетариата В.Ульянов-Ленин, «не трудно взять власть в свои руки, гораздо труднее эту власть удержать». Так что приходилось немало трудиться. В связи с тем, что в силу производственной необходимости я был на двух работах, у меня был плотный рабочий график.  С утра и до обеда  я на «скорой», после обеда в МСЧ, в неврологическом отделении. Вовремя презентованный «Москвич», оказался как нельзя кстати. Теперь мне не нужно было использовать и отвлекать санитарный транспорт бригады для моих служебных поездок как в пределах города, так и в область. У меня был свой водитель по совместительству, он же бригадир шоферов. Однако немало оставалось нерешенных проблем; и в первую очередь врачебные кадры, устаревший на 50% санитарный транспорт и постоянный дефицит ГСМ. Нормальный, толковый врач работать на «скорую» не придёт, и материально заинтересовать у меня нет возможности, а с теми, кто был, не знал, что с ними  делать, хоть увольняй. Бывшего когда-то гинеколога из ЦРБ Михаила Федоровича, исполнявшего обязанности главврача станции скорой помощи до моего прихода, в приказном порядке отправил на принудительное лечение в областную психиатрическую лечебницу для его же блага, так как больные по телефону предупреждали, чтоб этого врача им не присылали, да и была хоть какая-то надежда на выздоровление от этой «зависимости» и ещё вернётся в строй в трудовой коллектив.  Жалко мужика. Кому нужен такой врач, от которого несёт перегаром, да и как специалист он себя не проявил за время работы на станции. В коллективе авторитетом не пользовался, как врач постепенно деградирует до уровня фельдшера. В общем, для «скорой» был ненужным балластом. Так что ему в «психушке» само раз. Может, подлечат? Бывшую заведующую хирургическим отделением ЦРБ  Нину  Ивановну, способного когда-то хирурга, за неоднократные прогулы по причине запоев уволил, с бывшим неплохим анестезиологом Сергеем Петровичем, частенько пребывавшим на рабочем месте в нетрезвом состоянии, побеседовал в последний раз, с последним предупреждением перед очевидным увольнением. Правда, через месяц по настойчивой просьбе того же главврача ЦРБ Литвина бывшего главного хирурга Нину Ивановну пришлось снова принять на работу с испытательным сроком под честное слово, которое уже ничего не стоило. Хоть и пьяница,  а всё равно жалко. Совсем пропадёт без зарплаты. В своей квартире всё что можно, уже продала, глядишь, так и квартиру пропьёт. Как говорили в медицинских кругах, когда она ещё была главным хирургом, её нарочно в ночные дежурства спаивали молодые амбициозные хирурги, которым очень хотелось от неё «старушки» поскорее избавиться и занять её место, вроде как устранить препятствие на пути прогресса. Им это, как  видно, вполне удалось, точно так, как бы надо было удалить болезненный аппендикс. Однажды во второй половине дня  ко мне в кабинет приходит мужчина лет сорока неприятной подозрительной внешности, которого я даже не пригласил присесть за стол. Так и стоял у двери на почтенном расстоянии.
-Вы по какому поводу?- спросил я его.
-Я по поводу работы водителем, -говорит он.- Мне тут ваши шофера подсказали к вам обратиться.
-Обратиться, конечно, можно, но свободных мест у нас нет. Вас неправильно информировали. Если только вместо того, кто вас сюда направил. Так что поспрашивайте у него. Всего хорошего.
Он вышел из кабинета без всяких слов со злыми, как у голодного волка, глазами и расстроенным. Мне этот тип очень не понравился, не дай бог такого взять на работу. Он стоял далеко и я не мог рассмотреть, что у него разрисовано на руках. Наверняка, весь в наколках. А где-то через месяц  я вдруг надумал на призовом «москвиче», с некоторых пор я за рулём сижу сам, заехать в большой продмагазин за сигаретами, что в одном квартале от станции. Припарковался я на небольшой площадке напротив магазина через проезжую часть рядом с двумя здоровенными грузовиками. Когда я покидал автомобиль, направляясь перейти дорогу в сторону магазина, ко мне из грузовика подошёл мужик лет тридцати пяти и спросил, не выручу ли я его бензином. Меня удивил не только глупый вопрос, каким образом из «москвича» можно достать столько бензина, чтобы залить в бак многотонного грузовика, но и сам шофёр. Эту рыжую наглую бандитскую «рожу» я запомнил ещё в своём кабинете не так давно. Он меня тоже признал, поэтому и обратился. Обменявшись «любезностями», я отправился по своим делам. Купив сигареты, буквально минут через пять вернулся и как ни в чем не бывало закуриваю, одновременно завожу машину и двигаюсь на шоссе в сторону своей станции. Однако при этом обратил внимание, что с автомобилем что-то не так. Выключил двигатель, вышел из машины, и на тебе. Слева оба колеса спущены. До меня сразу дошло, что это дело рук этого бандюгана. Не может такого быть, чтобы на стоянке напоролся  сразу на два гвоздя.  Посмотрел в сторону  стоянки, а от  грузовика бандюгана и след пропал. И потом, на кой черт ему понадобился бензин, если его грузовик ездит на мазуте. Как я сразу об этом не подумал?  Ничего мне не оставалось, как на двух оставшихся колёсах, добираться к себе на «скорую». Хорошо ещё, что случилось это недалеко, всего в полутора километрах от станции скорой помощи. А плохо то, хоть и его личность в городе в криминальных и милицейских кругах довольно известная, что я не знал ни его «кликухи», ни настоящего имени и фамилии, а потому не мог о случившемся позвонить в милицию и привлечь его к ответственности. Но, как говорится, Бог всё видит и подлеца накажет. Буквально через месяц узнаю от своих шоферов о том, что этот длинный и рыжий бандит с наглой рожей, находясь в КПЗ за убийство путём поножовщины, не дожидаясь, когда «менты» его там же повесят, для них это дело обычное, принял смертельную дозу снотворного и сдох. Ну что ж, как говорят, собаке собачья смерть. Его взяли на второй день  после совершенного им убийства, находясь в засаде у его дома. А ведь такой отпетый бандит и убийца мог проявить себя в таком же духе и у меня в кабинете. Что ему стоило? Я не стал уточнять, кто из шоферов «водил» с ним дружбу и направил тогда ко мне, но на общем собрании об этом случае напомнил в воспитательных целях, мол, с кем поведёшься, от того и наберёшься».
По поводу приобретения нового санитарного автотранспорта для станции, благодаря хорошим личным отношением, приходилось договариваться с руководством завода «СК», которое закупало по одной «санитарке» в год и передавало на баланс станции. Ещё хуже обстояло дело с ГСМ. То, что выделяла нам ЦРБ, явно не хватало. Выбить дополнительные фонды на бензин для станции у главного врача города  не получалось, жмот настоящий, недаром что кореец. У него на всё один ответ; вы главврач, решайте сами. Каким образом? У меня что на станции в кране вместо воды бензин должен литься? Или я должен «врезаться» в нефтяную трубу, что проходит за городом? По этому поводу я  был на приёме у первого секретаря горкома партии, а чаще у председателя горисполкома. Иногда доходило до критических моментов и я вместе с шоферами отправлялись в рейд по автоколоннам и предприятиям с протянутой шапкой в буквальном смысле и собирали талоны на бензин, кто сколько мог пожертвовать на бедную медицину. Этого нам хватало на пару дней, затем снова отправлялись в позорный рейд. Таким образом, тянули до конца месяца. Я не мог допустить, чтобы стала на «прикол» хоть одна машина «скорой помощи». В общем, покой мне только снился. Помогала мне во всех трудностях профсоюзная  закалка, полученная в институте, а так бы хана, бросил бы всё к «чертовой» матери. Хорошо, что в трудовом законодательстве закреплено право граждан на ежегодный отпуск и право на отдых в независимости от производственных неурядиц. Ведь, что ни говори, кроме шестой статьи о руководящей роли КПСС,  в Конституции страны есть и полезные вещи. Наконец пришла пора моего очередного отпуска и мне по этому случаю предложили почти бесплатно турпутёвку на Юг как номенклатурному работнику. Вообще я человек оседлый и не люблю путешествовать, а потому от такой путёвки хотел даже отказаться. Что это за отдых почти каждый день трястись в автобусе, переезжая из одного города в другой, и вес сгонять, когда всегда мечтал его набрать и поправиться. Другое дело, если б отправиться в турне по стране на пару с любимой подругой. Но других вариантов не было, как и самой подруги, к тому же путёвка всего на две недели и почти бесплатная. Со своей группой туристов мы встретились в Москве на Киевском вокзале, а уже к утру 10 августа 1981года оттуда «скорым» поездом организованно прибыли в Одессу. Но Одесса с её юмором не была б Одессой, если б всё было как обычно и никаких приключений. Нас должен был встретить куратор группы, но не встретил, и мы самостоятельно добрались с большими трудностями и обидой на работников туркомпании «Одесса». Но и это ещё не всё. По прибытии в офис туркомпании, нам пришлось ещё битый час ждать куратора группы, который должен был встретить нас ещё на вокзале. Ну и дисциплина у этих одесситов! Настроение испортили с самого начала моего отпуска. И что за отношение к своей работе, если получаешь за неё зарплату? И причина у него банальная - проспал.  Он, мужчина средних лет, конечно, потом пытался неуклюже извиняться и оправдываться, превращая всё в шутку, хотя нам было не до его идиотских шуток. Так или иначе, но впечатления о туркомпании «Одесса» и наше настроение явно изменились в худшую сторону с первых минут и первых шагов по Одессе. Разместили нас в небольшой гостинице рядом с санаторием «Молдова», что в трёхстах метрах от Черного моря. Первый день мы посвятили знакомству с городом, которым нельзя не восхищаться. Хоть в этом плане нас порадовали одесситы, и приехали не зря. Поражала и удивляла архитектура. В центре города что ни здание, то памятник архитектуры. Каждым зданием можно любоваться часами. Особенно восхищает шедевр архитектуры, оперный театр-жемчужина Одессы. Нельзя было спокойно пройти мимо памятника первому генерал-губернатору  города, французу Ришелье, и пройтись по знаменитой Потёмкинской лестнице. Нельзя не упомянуть и Одесский порт. Для одесситов это целая жизнь с его «привозами». На фоне всех этих памятников истории мы не сдержались и всей группой сфотографировались на память. Город чистый, ухоженный. Улицы знамениты своими акациями, каштанами. Видно, как горожане обожают свой город. Прямо из моего балкона третьего этажа гостиницы к тебе тянутся ветки и плоды каштана и грецкого ореха. Чувствуешь себя словно в раю. В этот же день побывали на сиреневой аллее знаменитого глазного врача  Филатова, которую он сам посадил для своих пациентов. Профессор Филатов приводил к ней больных после операции, но ещё с повязками на глазах, и уже на цветущей аллее сирени снимал с них повязки и наблюдал за их поведением и восторгом. Для некоторых больных вид сирени был первым, что они увидели в этой жизни после операции. Вечером прошлись по Дерибасовской, которая знаменита своими магазинами, кафе и ресторанами. Сама улица небольшая, всего в один километр, но всякий приезжий турист в первую очередь стремится пройтись по Дерибасовской, вспоминая известную песенку; «На Дерибасовской открылася пивная. Там собиралася  компания блатная». Сами одесситы говорят, если ты не был на Дерибасовской, значит, ты не был в Одессе. И это так. На другой день нас повели в катакомбы. Там настолько темно, что без свечи или фонарика не ходят, да и по одному никто не ходит, сразу заплутаешься. Как в такой темноте можно находиться больше часа? А  во время войны в  них месяцами скрывалось от немцев много народу, в том числе и подпольный отряд под командованием капитана Молодцова, который не давал немцам покоя своими партизанскими вылазками и проводимыми диверсиями в городе, не давая немцам покоя. Немцы в свою очередь объявили на них охоту по уничтожению отряда. Но в семье не без урода. Не обошлось и без предателя, который вывел немцев на отряд Молодцова. Мы побывали в красном уголке отряда, где висели портреты Ленина и Сталина, а также находилось Красное Знамя. Были у них даже своя спальня, кухня и мастерская. И с внешним миром связывались посредством колодца-почты. Так что человек, а тем более советский, может приспособиться жить не только в дремучем лесу, но и в тёмном подземелье. Однако в катакомбах приходилось не только существовать какое-то время, но активно бороться с фашистами. Неудивительно, что Одесса оборонялась от фашистов долгих семьдесят дней, и только по приказу Ставки Верховного Главнокомандования город был оставлен. В общем, катакомбы  и всё что с ними связано в период оккупации Одессы немцами, нас сильно потрясло. Впечатлений было масса. Город воистину героический. В Одессе установлен обелиск неизвестному матросу, есть своя аллея героев, среди них наиболее известной является партизанка, Герой советского союза Ляля Ратушная.  На третий день, наконец, вся группа отправилась на пляж. Собственно говоря, ради этого мы и приехали, чтоб искупаться в Черном море и убедиться, насколько оно является черным. Может оно как в песне; «Тот, кто рождён был у моря, тот полюбил навсегда... Самое синее в мире - Черное море моё». Было очень жарко. Вода в море как парное молоко. Кормили нас в какой-то огромной столовой, где одновременно обедали сотни туристов, и было очень душно, все обливались потом, поэтому за обедом туристы старались долго не задерживаться. Тогда о кондиционерах в общественных местах не имели представлений, слишком это была большая и непозволительная  роскошь для таких мест. В столовой было как на большом московском вокзале, одни группы уходили, другие тут же приходили словно по конвейеру. Видимо, у нас индустрия туризма ещё далека до совершенства и от Запада и находится в зачаточном состоянии, если кругом одни недостатки.
Как-то во второй половине дня я один отправился в городской парк имени Ленина. Людей было в нём на удивление немного. Хотя ничего удивительного, одесситы в полдень, когда солнце в зените, предпочитают отсиживаться дома или на даче. Что они глупее полосатых тигров, которые в такие часы прекращают даже охоту и отлёживаются в тени под пальмами.  Я обратил внимание на разнообразие высаженных деревьев, о которых раньше понятий не имел. Среди них и дерево «бесстыдница», так назвали её  по отсутствию коры. Хоть дерево и оголённое, но растёт очень быстро. А в основном в парке растёт голубая ель, каштан конский, акация и грецкий орех. Жаль было расставаться с Одессой, но впереди нас ждала Винница, областной центр. Винница известна своим дендропарком, усадьбой Пирогова, рекой Южный Буг и ставкой фюрера «Вервольф». Мы побывали в загородном доме отдыха «Авангард» с французским парком и аллеями, бывшем имении княгини  Щербатовой, где бывали в своё время О. Бальзак, А. Пушкин, Н. Некрасов, Н. Пирогов. В паркетном зале этого дворца в советское время часто снимались  фильмы со сценами светских балов типа первого бала Наташи Ростовой.  В  четырнадцати километрах от города в селе Коло-Михайловка во время войны располагалась ставка Гитлера «Вервольф». Это логово Гитлера строили пятнадцать тысяч военнопленных, строили надёжно и надолго. На   расстоянии ста  метров, ближе подходить не разрешали, мы увидели только развалины, напоминавшие каменоломню. В этих местах неподалёку и рейсх-маршал Геринг пытался  обосноваться понадёжнее, начавший тогда строить свой бункер. Ну и дебилы эти немцы- фашисты, недаром вся их верхушка со средним образованием, думали, что пришли на вечно, зарывшись в землю. А ведь их предшественник Бисмарк  предупреждал, что с русскими лучше не связываться. Не послушались  своего канцлера-наставника и получили по заслугам. Конечно, для меня как медика, самым трогательным местом было посещение деревни Вишня под Винницей, где находится усадьба великого хирурга Н. Пирогова. Известного на всю Россию врача посещали многие выдающиеся личности и ученые, в том числе  профессор Мудров и Мухин. Сейчас на территории усадьбы стоит  склеп с телом Н. Пирогова под стеклянным саркофагом. Говорят, в оккупированной Виннице немцы не разрушили саркофаг и не уничтожили склеп, настолько уважали Пирогова как врача-хирурга. Гиды рассказывали, как немцы во время первой мировой войны обратились с просьбой к Пирогову, чтобы тот прооперировал раненого немецкого генерала. Пирогов, верен клятве Гиппократа, не мог отказать раненому, и его переправили через линию фронта к раненому генералу. В это время по всему фронту даже прекратились боевые действия, прекратилась стрельба. Вот это я понимаю.   Немцы, хоть и фашисты, добро помнили. Во дворе усадьбы в стороне от склепа Пирогова стоит небольшой склеп, в котором также достойно похоронена жена Пирогова. Такова Винница и её окраины. А, кроме того, это ещё родина братьев Коцюбинских; Михаила и Юрия, известных деятелей на Украине,  Леси Украинки-поэтессы со знаменитой косой на голове. В сорока шести километрах от Винницы находится городок Немиров, который «прославил» себя не с лучшей стороны. Есть слава боевая и добрая, а есть «слава» позорная. Так Немирову досталась недобрая и по-зорная «слава». В самом начале войны в этом населённом пункте немцам без особых усилий удалось окружить огромную группировку советских войск в несколько десятков тысяч солдат с оружием и боевой техникой и пленить её. В голове не укладывается, как это могло произойти, если в другом месте, под Москвой, двадцать восемь панфиловцев ценой своею жизнью преградили немецким танкам движение на Столицу, когда политрук Клочков бросил клич своим солдатам; «Велика Россия, а отступать некуда. За нами Москва». Они что не хотели воевать с немцами? Или всё так произошло стремительно и неожиданно, что очухаться не успели? Или от страха перед фашистами армейское командование в штаны «наложило»? А может, была измена, предательство? Да, такого позора за всю войну больше не наблюдалось ни на одном фронте. После Винницы нас посадили в автобус и мы отправились в небольшой  провинциальный древнейший с двухтысячелетней историей город Белгород-Днестровский Одесской области, который раньше именовался как Аккерман, что в сорока шести километрах от Одессы по железной дороге, и в девяноста км. по шоссейной. Разместили нас на турбазе «Солнечная» в самом центре небольшого городка на берегу Днестровского лимана с выходом в Черное море. В номере меня поселили с мужчиной намного старше меня с явно завышенными амбициями и неадекватным поведением. Когда мы знакомились, он представился хирургом, а я, как всегда по привычке, шофёром. Хвастался он, если что, может вырезать лишнее у меня. Лично меня устраивала больше роль водителя «неотложки», в крайнем случае, если проболтаюсь, лишних  вопросов не будет. Терпеть не могу хвастунов, наверняка, в своём деле они заурядные личности. Талантливые люди в большинстве своём скромные и порой незаметные, точно так, как в мире животных. Поёт себе такой неказистый соловей по утрам на радость влюблённым, а никто его не видит, чтоб хоть одним глазком посмотреть, что он собой представляет на самом деле, и чтоб сказать ему человеческое «спасибо» за его талант и за то, что он есть на этом свете. Да он и взамен ничего не просит, не в пример тем безголосым из шоу-бизнеса, которые выучили пару аккордов, научились бренчать на гитаре и прут на сцену деньгу «зашибать», находясь под «мухой», уверовав в свой божий дар. В городе стояла великолепная погода, щедро грело солнце, и мы всей группой загорали на пляже. Городок чистый, много цветов. Улицы узкие с характерными старинными постройками в виде  крепостей, такие же каменные ограждения у одноэтажных домов. Много собак и кошек. Если Одесса была оккупированная немцами и там был немецкий порядок, то Белгород был оккупирован румынами, которые приучили горожан соблюдать чистоту и порядок в городе. Город прежде всего привлекает туристов благодаря двум достопримечательным памятникам. Это, конечно, старейшая армянская церковь и турецкая крепость «Измаил», которая связана с именами Пушкина  и Кутузова. Мы побывали внутри этой крепости. Она поражала своими масштабами.  Крепость располагается на высоком берегу лимана и построена в тринадцатом веке. Высота стен крепости доходит до пятнадцати метров, ширина стен до пяти метров. Перед неприступными воротами вырыт ров шириной тринадцать метров и глубиной до двадцати метров. И всё это находится ниже уровня лимана на три метра, так что в любое время, в случае военных действий, ров может заполниться водой, что станет серьёзным препятствием для противника. Территория за крепостью составляет восемь гектар и разделена на четыре стратегические  зоны. Крепость имеет несколько башен. Башня Тамары, башня-темница, где содержались военные и политические узники, башня коменданта с гаремом, и даже башня Пушкина, на которую взбирался поэт и созерцал на переменчивые от погоды воды лимана. На этой башне или в ней самой он, похоже, писал «Бахчисарайский фонтан». Комендантом крепости был в то время М.Кутузов.  Все попытки турок захватить крепость заканчивались поражением. Крепость была неприступной, поэтому во время военных действий всё население небольшого городка укрывалось на территории крепости. Уже в советское время у стен этой крепости снимались художественные фильмы «Капитан Немо», «Корабли штурмуют бастионы», «Юность Петра», и другие. На главной улице городка установлен памятник А.С. Пушкину, рядом вдоль улицы растут деревья шелковицы, с которой у меня свои ассоциации. Их заметно по коричневой окраске земли вокруг дерева. В это время шелковица созревает и опадает. В детстве я любил лазать на такие деревья за шелковицей. Я бы и сейчас не против вспомнить озорное детство, да возраст уже не тот и положение обязывает не впадать в «детство». Почему местная ребятня не собирает такой вкусный урожай, в шелковице ведь так много витаминов? До сих пор при одном только упоминании о шелковице слюнки бегут. Вечером  ради интереса сходил в городской парк на танцы, конечно, не в буквальном смысле. На такие публичные танцы меня никогда не тянуло. В парке собиралась одна молодёжь со всего городка. Танцы в городском парке и кинотеатр- единственное, что есть в городе. Мне в парке всё понравилось, как-то необычно, но очень характерна для небольших южных городков атмосфера, тихо и спокойно, без обычных для большого города выяснений отношений среди подвыпивших. Хотя в этот период и не было всесоюзных праздников в стране, однако в парке было как-то всё по праздничному и уютно. Я больше был в одиночестве все эти дни. Прогуливаясь по тихой чистой улочке, я даже подумал, а не переехать ли мне сюда на постоянное место жительства. Море рядом, климат морской, город цветов, чистый, с Ефремовым не сравнить. Да, наверняка, и невропатолог им нужен. Вот только, похоже, одна проблема с квартирой. В городе почти ничего не строят. Я не заметил новых высотных домов, как не увидел и новостроек. По-видимому, здесь сохраняют свою старинную архитектуру, свой неповторимый уклад, что и привлекает туристов, а это как никак пополняет бюджет города и сохраняет рабочие места. Дальше, не нарушая географических границ СССР, мы из Украины пере-правляемся в Молдавию, где нас  ждал Кишинёв. По дороге из автобуса вдоль трассы мелькали совхозные плантации виноградника- верный признак, что мы действительно оказались в Молдавии.  В столице Молдавии нас встречали по традиции как дорогих гостей с вином и пирогами, не то, что в Одессе. Правда, в самом Кишинёве, кроме городского парка культуры имени Л. Брежнева, мы ничего и не увидели. Он когда-то перед отъездом в Москву был первым секретарём ЦК партии Молдавии. Его здесь все чтут, видать, многое сделал для Республики, и вообще принимали его за «своего». Кишинёв  обычный людный шумный и суетливый город со своими проблемами, поэтому  больше чем на два дня мы там не задержались. Зато Тирасполь понравился нам больше, чем столица. Жили мы в гостинице «Аист». Тирасполь милый город, второй по величине в республике, чистый. Здесь тоже во время войны побывали  румыны, которые и  до сих пор считают Молдавию, в прошлом Бессарабию, своей территорией. Была такая жара, что местные пацаны купались прямо в городских фонтанах, и никто их не гонял. Для них это обычное явление. В черте города протекает река Днестр. Если река является достоянием республики, то мост через реку является городской достопримечательностью, огромный и высокий. Я стоял посредине этого моста и наблюдал за бурным течением. Река быстрая, шумная, но грязная. На этом мосту в его центре влюблённые по традиции назначают свидания.  В центре города стоит великолепный памятник А. Суворову, сидящему верхом на лошади, основателю сего города, как Ришелье в Одессе, только на лошади. В столице Молдавии Кишинёве установлен памятник Г. Котовскому. Пару раз с утра я сходил на рынок. Там всего навалом и дешево. Как будто и не в СССР. Молдаване любят весело жить. Если свадьба даже в городе, в том же Тирасполе, то собирается вся улица и слышны бесконечные песни и пляски до самой ночи как у нас в деревнях.
Однажды совсем некстати заболел у меня зуб. Куда обращаться, если города не знаешь? Да примут ли «иногороднего», тоже вопрос. Случайно неподалёку от гостиницы набрёл на такую небольшую стоматологическую поликлинику. В регистратуре никого не было из больных, регистраторша, блондинка средних лет, явно скучала. Записали к врачу без проблем, особенно, когда пришлось сказать, что я главный врач станции скорой помощи в Тульской области, что под Москвой, тем более я имел при себе паспорт. Собственно, болел не зуб, а десна, так что обошлось без бормашины и без удаления, чего я больше все-го боялся, находясь в чужом городе, что не хотел даже обра-щаться. Хуже «стоматологов» в медицине  ничего нет. Я когда задумал стать врачом, пообещал себе, что никогда не стану ни стоматологом, ни тем более гинекологом. В первом случае потому, что «грязней», чем ротовой полости в человеческом организме нет. В другом случае, чтоб не оказаться на месте профессора-офтальмолога Филатова с его анекдотом, которому пришлось рассказать своим студентам-медикам, поздравивших его с днём рождения; «хорошо, что я не гинеколог». Медицинскую помощь в Кишенёве всё же  мне оказали. Не то, что у нас в России, отправили бы по месту прописки. В последний день своего турне по Молдавии нас повезли в Бендеры. Мы почему-то думали, во всяком случае по ассоциации, что «бандеровцы» «прославились» именно здесь. Оказывается, приспешники немецких фашистов родом из Западной Украины. Так что молдаване в лице гида каждый раз сразу открещиваются от «бандеровцев». В Бендерах тоже находится турецкая крепость, и много существует легенд, связанных с нею, особенно в период войны с немцами. В общем, путешествие по стране подходило к концу и я не ожидал, что оно доставит мне удовольствие, переезжая из одного города в другой. А в вонючий Ефремов после моря и лимана и возвращаться не хотелось. На память о Тирасполе купил симпатичный чемодан оранжевого цвета, а то мой был небольшой и малость изношенный, а главное, что-то с молнией, застёгивался  с трудом и не до конца. Покупка такого сувенира означала, что когда-нибудь я снова окажусь в этих местах.
На работе, как ни странно, по мне соскучились, а я ни о ком почему-то даже не вспомнил. Как будто всё на месте и ничего не изменилось, а потому сразу с головой окунулся в работу без раскачки, как говорится, с корабля на бал, тем более что меня ждали с нетерпением пациенты.  Однажды,  ближе к полудню, ко мне в кабинет главного врача пришли родственники одного больного и очень убедительно просили, чтобы я как специалист  проконсультировал их больного родственника, поскольку у многих врачей они уже побывали, а толку от них никакого, и с больным каждым днём только хуже. С их слов предыстория «дела» была такова, что в своём гараже по глупой неосторожности их ближайший родственник провалился в погреб и ударился, по всей вероятности,  головой. Со слов пострадавшего, он терял сознание, а придя в сознание, едва оттуда самостоятельно выбрался. После чего появились сильные постоянные головные боли и общая слабость, была неоднократная рвота, не спит ночами. В течение последующих двух дней больной обращался к хирургам ЦРБ в поликлинику, а затем и в стационар, и те ничего не находят и думают, что он  притворяется. Из услышанного, мне показалось, что это вовсе не так. Зачем больному и родственникам врать  и преувеличивать? То, что врачи недооценили состояние больного, это факт, и такое в медицине не редкость. А как страдают от этого больные, мне очень даже понятно, потому что приходиться слышать подобные вещи довольно часто. Я сказал, что больного обязательно посмотрю сегодня же, и чтобы его самого подвезли к двум часам дня прямо в нервное отделение, куда я подъеду тоже. Когда приехал к отделению в назначенное время, больной и родня были уже на месте во дворе МСЧ у моего корпуса. По одному только виду пострадавшего мужчины, которому было около сорока лет, стало понятно, что у него серьёзная черепно-мозговая травма. Уже в ординаторской я осмотрел больного повнима-тельней  и тут же,  как говорится,  «не отходя от кассы», на кушетке и пропунктировал. В таких спорных, а, возможно, и в судебных, случаях без этого не обойтись. Мои подозрения полностью оправдались. У больного, которого оба хирурга  сочли за симулянта, оказалась всё-таки тяжелая черепно-мозговая травма с ушибом головного мозга и субарахноидальным кровоизлиянием. Больного я, конечно, сразу госпитализировал к себе в отделение, не отправлять же в травматологию, где так плохо обошлись с больным, признав его симулянтом. Если только отправить в пику им с моим окончательным диагнозом в порядке воспитания. Вот уж вляпались так вляпались, господа травматологи, они же и хирурги... На рентгеновском снимке черепа в двух проекциях в виде радуги после дождя отмечался четкий фронтальный перелом свода черепа. Стоило только удивляться, как с такой тяжелой травмой головы, он ещё мог ходить по поликлиникам к врачам и убеждать бездушных и малограмотных врачей в своей болезни, ведь он мог в той же поликлинике в любой час замертво упасть. Через месяц лечения в стационаре с больным всё было в полном порядке. Родственники, в знак благодарности за спасение родного человека, привезли мне на «скорую» большую сумку с яблоками, бутылкой водки и целым гусем. И отказаться мне не получилось. Что мне с этим «хозяйством» делать, ума не приложу. Для меня такие простые  житейские задачки сложнее, чем «раскрутить» запутанный диагноз. И взять нельзя, поставлю их в неловкое положение. Ведь от всей души презент. Да я и не брал, они оставили и уехали. Но самое главное в этой истории, что они сообразили обратиться ко мне, и у них не сложилось отчаявшегося мнения, что врачи все такие бездушные и невнимательные. А чтобы гусь не доставил мне лишних хлопот, а ещё больше проблем, отдал его нашим фельдшерицам, которые, наверняка, нашли ему достойное гастрономическое применение. Не тёще же отвезти, которую терпеть не мог, и которая к дочери меня не пускала, хотя первоначально мысль и была такая.
Хоть работал я и на два фронта, но со своими обязанностями  справлялся легко и неплохо, но каждое утро, просыпаясь, мечтал, когда, наконец, закончится ещё один трудный для меня месяц. Как-то с утра провожу у себя «пятиминутку». Дежурный  врач докладывает о ночном дежурстве. В это время подходит секретарша и говорит, что меня разыскивают по всем телефонам и просят срочно прибыть в «приёмный покой» МСЧ. По пустякам беспокоить меня не станут, значит, случай в МСЧ не требующий отлагательств. Закругляюсь с совещанием и еду в МСЧ сразу в приёмный покой. Туда по «скорой», оказывается, доставили «тяжелого» больного и якобы с эпилептическим синдромом. Больной крупного сложения в коме лежит на кушетке. Тут же в приемном покое меня ожидал главврач МСЧ Павел Николаевич, который меня и вызывал. Смотрим больного уже вместе с ним. Передо мной лежит молодой человек лет тридцати, высокого роста, плотного, крепкого сложения, блондин, но без сознания. Анамнеза никакого. Состояние  больного  тяжелое, в коме, иногда проявлялись незначительные судороги при мне. Кроме дежурного врача его успел осмотреть заведующий терапевтическим отделением, так сказать, главный терапевт МСЧ Василий Александрович, он же парторг МСЧ, в которой коммунистов не более пяти. Мне он почему-то никогда не внушал доверия, уж очень о себе высокого мнения. А первая наша встреча с ним состоялась, когда я впервые оказался в Ефремове и попал в приёмный покой сам с ужасной ангиной в ночное время. Тогда дежурным врачом был как раз он, весь заспанный, опухший и недовольный тем, что побеспокоили  в столь поздний час. Он, конечно, меня не запомнил, иначе обязательно бы мне припомнил такой эпизод своего ночного дежурства. С тех пор у меня к нему один «негатив», и не только как к специалисту, но, в большей мере, как к человеку. Внимательно осмотрел парня и я. У меня было такое ощущение и недовольство от того, что напрасно меня так поспешно вызвали, поскольку, как показалось, мне здесь и делать нечего, не мой случай.
-Ну, что с больным?- спрашивает «главный», после того как я осмотрел больного.
-Моего ничего,- уверенно, спокойно отвечаю  ему. - Думаю, что подходит ближе к терапевтам.
-А шишка и ссадина на лбу?- спрашивает и показывает рукой Павел Николаевич  на лице бесчувственного мужчины.
-Да разве это шишка? Каков запах?- задаю встречный вопрос ему с определённым намёком на алкоголь и алкогольную интоксикацию.
 Он молчит, не знает, что и сказать.
-И что делать? - спрашивает он.
-Как и с любой интоксикацией. Думаю, что больного нужно положить в терапию, провести дезинтоксикационную терапию и понаблюдать пару дней. Там всё и прояснится,- говорю ему.
Заведующий терапевтическим отделением брать к себе молодого человека в таком состоянии категорически отказался, считая, что больной не его профиля. «Главный» не знал кого слушать и куда, главное, определить больного. Не лежать же ему в коме в приёмном покое. А что же тут думать, если все комы должны лечиться в терапии или в реанимации. Таков порядок во всём здравоохранении по всей стране. Если реанимации в МСЧ нет, значит, остаётся терапия. Никто не хотел брать возможную смерть  на своё отделение, поэтому и отбрыкивались от него кто как мог, не думая о больном. Высказать моё и своё мнение заведующему терапевтическим отделением, парторгу Василию Александровичу, «главный» не решался в силу своего слабоволия. У него с парторгом и так натянутые отношения. Я понимал нерешительного и слабовольного главврача. Василий Александрович тугодум и тяжелый человек с рождения. С ним кашу не сваришь. Это факт! Упрётся как баран на новые ворота. Это я также понимал. Ну, да я здесь  при чем? У них свои разборки. Нужна была моя консультация, без проблем, всегда, пожалуйста. Все свои рекомендации  изложил, чего ещё.
-Вячеслав Михайлович,-обратился Павел Николаевич  ко мне.- Переубедить Василия Александровича, сам знаешь, невозможно. Возьми мужика к себе на один день, обследуй, а завтра, ручаюсь, переведём его.
Что такое «взять» больного на один день, я тоже понимал. Потом не избавишься до конца. Свободных мест у меня не было, а «терапия» регулярно не выполняла койко-дни, но убедить главного терапевта МСЧ  бессмысленно. Упрям как осёл. И зачем таких вот твердолобых в партию принимают? Зато на собраниях он часто повторяет; «Мы обязаны для больных делать всё от нас зависящее». Ох уж эти коммунисты-болтуны. Только поэтому пришлось уважить  Павла Николаевича и поддержать его авторитет как руководителя, пойти ему навстречу и положить парня в своё отделение, совсем не рассчитывая, что беру его на один день. Если уж я беру к себе, то разберусь с ним до конца. Так я привык, и об этом все знали. Вообще в таком тяжелом состоянии, и особенно когда человек без сознания, пункти-ровать больных нежелательно и рискованно. Никто пока не знает, что там у  него и чем всё может закончиться, бывают и летальные исходы в момент этой процедуры. Тем не менее с некоторым риском и предосторожностью я всё же пошел на это, ведь свой диагноз или его отсутствие необходимо подтвердить или исключить документально, слова к делу не подошьёшь, а тем более что я уже заверил главврача, что по «моей» части с ним всё в порядке. В этом случае пункция должна быть диагностической. Так я и поступил. Результаты проведённой пункции исключали черепно-мозговую травму и другую патологию головного мозга, в чем я и не сомневался. Ликвор чист как слеза, давление в пределах нормы. На всякий случай, скорее по привычке, чем по логике, без всякого умысла для порядка попросил дежурную медсестру  замерить температуру только что поступившему  больному, как это и принято при поступлении больных без напоминаний врача. Минут через десять  сестра доложила о результате. Температура на удивление приближалась к сорока градусам. Потрясающе! В приёмном покое полчаса назад  до меня больного осматривали два или три врача- терапевта, один из них заведующий терапевтическим отделением, так сказать, ведущий специалист, другой главврач, он же терапевт и, наконец, дежурный врач приёмного покоя из терапевтов, ну хотя бы один из них замерил больному температуру. Даже не подумали. Всех смутила ссадина на лбу. Это какими же надо быть олухами  с высшим медицинским образованием, чтобы у такого тяжелого и сложного пациента, находящегося в глубокой коме, да ещё молодого парня, не додуматься сделать самое простое и элементарное в обследовании как замерить температуру и  прощупать пульс, только лишь на том основании, что у него на лбу шишка с ссадиной, а значит,  больной травматологического профиля и его надо куда-то спихнуть, либо в неврологию, либо в травматологию. Даже по пульсу можно было предположить, а нет ли у больного температуры. Так нет, для этого нужно было вызвать без всяких оснований невропатолога, и ещё хуже,  госпитализировать в нервное отделение. Ну, не маразм это? Ну что ж, и на старуху бывает проруха. Назначил я парню капельницу, антибиотики, а заодно, в связи с высокой температурой и отнюдь не нервного происхождения, в чем я был абсолютно уверенным, попросил сестру пригласить того же   Василия Александровича, увы, никого другого не было из терапевтов, снова проконсультировать парня и исключить воспалительный процесс в дыхательной системе. На консультацию дядя Вася явился быстро, так как не знал к кому именно его вызывают. Если б он знал только к кому вызывают, то никогда  не пришел бы, тем более что нервное отделение находится в другом корпусе. Я-то его знаю, а тут пришлось повторить осмотр того же больного, что не могло его не вывести  из себя и не разозлить, вдобавок ко всему ещё отругал моих сестёр на чем свет стоит за необоснованный вызов и ушел, как будто сестры виноваты в чем-то. Это означало ни что иное, как упрёк в мой адрес, мол, нашелся здесь умник, «поработай» ещё с моё. Доктор поумнее призадумался бы, почему его снова вызывают к тому же тяжелому больному, значит, неспроста, может чего-то не досмотрел? Мне ничего не оставалась как доложить по телефону главврачу. Интересы пациента  прежде всего. Звоню «главному».
-Павел Николаевич, Доронин беспокоит. Я  по поводу сего-дняшнего нашего больного из «приёмного». Мы его малость уже обследовали. Пункция ничего не выявила, а это значит, что травма мозга или другое заболевание головного мозга исключены, но температура высокая и совсем не «мозговая», -докладываю ему.
-Пусть терапевт ещё раз посмотрит, -советует он.
«А то сам не додумался. Иначе и не звонил бы»,- подумал я.
-Уже вызывал того же Василия, опять ничего своего  не находит, только сестёр моих отругал совсем зря. Они-то причем.
-Ну, ты же знаешь его... А может пригласить травматолога из ЦРБ? -предложил  Павел Николаевич.
-Зачем? Какой смысл? Травматолог без невропатолога  ничего не решит,- говорю ему.
« Вот уж не давала ему  покоя эта шишка на лбу очевидно, о которой он упомянул тогда в «приёмном покое».  Пристал к ней как банный лист», - крутилось в моей голове, пока он думал, что мне предложить такое путное.
-Хоть запись будет в истории болезни, если пойдёт на вскрытие,- настаивал «главный».- А с травматологом всё же свяжитесь.
-Думаю, до этого дело не дойдёт, -успокоил я его.
Районный травматолог, зав. травматологическим отделением ЦРБ, врач высшей категории Виктор Федорович, узнав моё мнение о больном, категорически приехать отказался. Однако через час после разговора с «главным» в отделение приходит Михаил Прокопьевич, «бог  неврологии», как  его когда-то представлял заочно мне главврач. Его, по всей вероятности, направил «главный» на подмогу после моего звонка, наверно подумал, что у меня есть какие-то сомнения. В отделении при мне он появился впервые. При моей предшественнице, бывший заведующей Полине Николаевне, он  чувствовал  себя еще «настоящим», и бывал  здесь почти ежедневно, без него ничего не решалось, а заведующая  слушала его с открытым ртом. Нужно отдать ему должное, «заливать» он умел, и для заведующей он был, конечно, непререкаемым авторитетом. Ну, кто она такая  на его фоне? Простая забитая женщина  с глубокой деревни, обременённая двумя  малыми детьми, хоть и с высшим образованием.
-Вячеслав Михайлович, здравствуйте,- произнёс он с порога, входя в ординаторскую.-«Главный» просил посмотреть, так сказать, проконсультировать вашего последнего пациента. Правда, мне не хотелось. Я уверен, вы и сами справитесь, но разве ему откажешь. На то он и «главный», моё дело маленькое; он велел, я пришёл.
-Вообще-то, «главного» я не просил. Проблем не вижу. Ну, если пришли, бога ради. Вот история, а сам больной в первой палате. Надеюсь, вы не забыли где она. Пожалуйста, идите,  смотрите, дерзайте...
Я передаю историю ему в руки. Михаил Прокопьевич любил играть на публику и создавать вокруг себя ореол популярности, и в подобных случаях любил обставлять себя свитой и производить эффект в бытность свою завотделением. Такая дурная привычка у него осталась и сейчас. Но сейчас отправился смотреть больного один. Ему это как-то даже непривычно. Палата и ординаторская, где я сидел, находились напротив, и их двери были открыты настежь. Я продолжал заниматься своими делами, связанные с писаниной. Через несколько минут на фоне гробовой тишины слышу:
-Вячеслав Михайлович, а  ведь он «парусит»,-нарочно громко через коридор говорит он, чтоб я слышал.
«Еще бы «не парусило» после такой пьянки»,- подумал я.
На его реплику я никак не отреагировал, продолжил заниматься своими делами.
-И носогубная складка опущена,- продолжал он полным голосом, что бы я наверняка слышал.
«Посмотрел бы на себя получше в зеркало, -подумал я, -у самого тоже опущена, скорее всего, после перенесённого неврита лицевого нерва много лет назад, а может, задело шальным осколком во время войны. Группу инвалидности за что-то же получил?».
Чтобы больше не слушать от него всякую «заумную» чепуху на расстоянии, пришлось оставить дела и подойти в палату, а то начнёт перечислять всю симптоматику больного на всё отделение. Он же не привык работать тихо и в одиночку как в разведке, школа-то у него советско-бюрократическая, работать на публику, на показуху.
-Всё-таки это «черепник»,-заключил он многозначительно важно и определённо, как будто других мнений быть не может. -За свой большой опыт я многих таких видел, поверь мне, -наставнически, как старший по возрасту товарищ и коллега, стал объяснять мне, когда я подошел к больному.
Я не стал ничего говорить. И это молчание совсем не знак согласия, а скорее,  как золото. Уже в ординаторской в истории болезни «консультант» как всегда в своей практике сделал краткую, лаконичную, ничего не значившую, запись; «субдуральная гематома». Для нейрохирурга такой диагноз, что для солдата команда в ружьё. Но такой «голый» диагноз не мог вдохновить хирурга взяться за скальпель. «Консультант» хотя бы указал с какой стороны эта гематома, чтобы хирургу знать с какой стороны производить трепанацию черепа. В самом лаконичном диагнозе не указана локализация гематомы и на каком основании поставлен сам диагноз, кроме того, не дано никаких рекомендаций ни хирургу, ни лечащему врачу. В чем тогда смысл и польза от такой консультации и «такого» консультанта? А на словах местный «бог неврологии» Михаил  Прокопьевич  убеждал меня с больным не тянуть и отправить на операцию. С «высочайшим» заключением я, разумеется, не согласился, даже не воспринял всерьёз, а отправлять больного под нож, как понимал я, судя по записи «бога  неврологии», не было никаких оснований. Моё мнение было твёрдым и окончательным и, как говорится, «обжалованию не подлежит». Но коль появилась такая запись в истории  болезни, я, как лечащий врач, обязан на неё правильно отреагировать. Мало ли что. Пришлось вызвать травматолога, чтобы соблюсти  формальность. Ординатор из травматологии  приехал только после обеда, то есть через несколько часов. В своём  заключении он даже про ссадину на лбу не упомянул, лишь рекомендовал консультацию своего шефа Виктора Фёдоровича, поскольку за себя не был уверен. Конечно, когда больной в коме с ним трудно разобраться даже специалисту, а тут какой-то рядовой доктор, ординатор из отделения. Что  он может сказать?  Тем не менее при разговоре со мной он заговорил только о непонятных ему хрипах в «дыхалке». Мне понравилось, что травматолог, хоть и молодой и в отношении черепа мало что представляет, несмотря на недавно пройденные курсы по нейрохирургии, однако не счел за труд послушать лёгкие больного. Может он из бывших терапевтов и по привычке это сделал? Академик Б.В. Петровский, патриарх советской хирургии, будучи министром здравоохранения СССР, любил напоминать нам студентам и своим  коллегам:  «хирург должен быть хорошим терапевтом». Что это означает на практике, хирурги в провинции до сих пор не могут понять. У меня тогда возникло сильное подозрение, что на заре свой врачебной  карьеры будущий академик и выдающийся хирург советского периода начинал как терапевт.  Поэтому в своей  клинике  и на кафедре великий хирург, как и его первые помощники профессора Н.Малиновский, М.Перельман, О.Милонов, носил при себе фонендоскоп. Мне, как и терапевтам, в голову не пришло прослушать больного, хотя у меня было алиби, я никогда не носил с собой фонендоскоп по причине его отсутствия в отделении. Это минус мне, как узкому специалисту в моей работе, но сто минусов терапевту, да ещё «ведущему». Кого же этот «ведущий» за собой ведёт? Я же решил прислушаться к академику с мировым именем и тем более своему учителю, и себя заодно реабилитировать, и стал в дальнейшем выслушивать всех своих больных сомнительных в диагностике. В лёгких нашего проблемного больного действительно прослушивалась хриповая «симфония», и очень похоже на пневмонию. А что терапевт этого не слышал? Правда, у него с музыкальным слухом не всё в порядке, я так думаю. У таких тугодумов всегда что-нибудь не в порядке. Так что я решил на него больше не рассчитывать. К лечению добавил значительные дозы антибиотиков. Всё, что зависело от меня вроде сделал, и только тогда вызвал свою машину и поехал к себе на другую, основную работу в надежде, что парень молодой и крепкий до утра ещё дотянет, а там, бог даст, разберёмся. На основной работе были свои дела и свои проблемы. На следующий день после двух часов дня прихожу в отделение и первый вопрос задаю старшей медсестре Надежде Ивановне.
-Что, этот пьяница, «дуба» ещё не дал?- спрашиваю её в шутливой форме.
- С утра пошел на рентген, - спокойно говорит сестра.
-Кто пошел?- спрашиваю я, не поверив своим ушам. - Я о вчерашнем больном толкую.
-Я и говорю. Вчера  ещё с высокой температурой чуть «коньки» не отбросил, а сегодня с самого утра на месте не сидел, да ещё к нашим сестрам приставал,- рассказывает старшая медсестра отделения Надежа Ивановна.
-Он ещё и сексуальный маньяк вдобавок? Значит, он жив?- удивился я, добавив к своим эмоциям немного юмора.
-Мы сами удивлены, ещё вчера был труп. Хорошо, что вы назначили рентген грудной клетки. Рентгенолог дал заключение, что у больного двухстороннее воспаление лёгких и тут же позвонил своему другу Василию в терапию. Тут всё и закрутилось.
-Ах, вот в чем дело.  Дядя Вася тут сразу и прибежал...спасать свою партийную задницу и врачебный престиж от позора.
-Не то слово, -подтвердила сестра.
Забегал неожиданно и дядя Вася, «главный и ведущий». Со слов моих сестёр, он прибежал в отделение спозаранку, никому ничего ни слова, был подчеркнуто вежлив с медперсоналом, не дожидаясь меня и вместо меня написал переводной эпикриз и увёл больного с собой в своё отделение в другой корпус словно конвоир арестованного преступника. Парню несказанно повезло, что у него не оказалось в голове гематомы и мы не отправили его на вскрытие черепа, как настоятельно  советовал другой, но тоже «главный», да ещё «бог неврологии», тогда летальный исход был бы неизбежным, и не от самой трепанации, а от наркоза при двухсторонней пневмонии. Хирурги бы не стали сомневаться в моём диагнозе, если б я под ним расписался, и пошли на операцию. В случае такого летального исхода неизбежно последовал бы громкий судебный процесс с большим общественным резонансом. Многим бы тогда досталось, и прежде всего «богу неврологии», которого как минимум отправили бы в бессрочный и окончательный отпуск как пенсионера, потерявшего профнавыки. Досталось бы, конечно, и мне, и может больше всех, потому что за мной было последнее и окончательное решение по поводу больного, отправленного на операционный стол. Мало ли что там написал посторонний, к тому же пенсионер?  А может опять бы «замяли», впервые что ли? Интуиция не подвела меня и на этот раз. Работа врача, и особенно невропатолога,  похожа на работу сыщика. Каждая мелочь потом ложится и выстраивается в логическую цепочку и приводит к единственно верному результату. Можно вспомнить того же бельгийца Пуаро, француза комиссара Мэгрэ, или того же скромного, но вездесущего итальянца, лейтенанта Коломбо, у которых не было не раскрытых дел. Правда, мне совсем непонятно, какие у этих итальянцев порядки, почему  уже немолодой и очень знаменитый сыщик в своей стране Коломбо засиделся в лейтенантах до самой пенсии? У нас, наверняка, дослужился бы до полковника. Неужели у автора приключений про Коломбо не хватило фантазии представить его в чине полковника или комиссара полиции на старости лет. Человека надо оценивать по заслугам, где бы он и кем бы ни работал, ещё до того, как он уйдёт на пенсию. Я не могу ни с чем сравнить то невообразимое ощущение, которое появляется в тот момент, когда оказываешься прав, поставив абсолютно правильный, окончательный и единственный диагноз, который не был поставлен десятью предыдущими врачами, но от которого напрямую зависела жизнь больного. От этого испытываешь психологический кайф. Помню, пришел я к главврачу ЦРБ Литвину решить вопросы с бензином для «скорой» и о премиальном фонде для своих сотрудников. С бензином помочь при всём желании он не может, о премиальном фонде и слушать не стал. А где его взять. Выходит, зря пришел к нему. И на что и на кого я только надеялся, придя к этому жмоту корейского происхождения, если у него среди зимы снега не выпросишь? «Спрашивается, на кой черт сидишь в этом кресле, -подумал я,- если ничего решать не можешь». Зато  он открыл сейф и достал из него слиток из желтого металла.
-Зо-ло-то,- произнёс он как-то протяжно величаво и с большим смыслом. -Возьми в руки. Два килограмма.
Передаёт его мне. Я положил прямоугольный желтый отшлифованный слиток на правую ладонь и стал как бы взвешивать, действительно ли два килограмма.
-Что чувствуешь?- спросил Литвин.
-Даже не знаю, что сказать. Небольшой, а какой тяжелый... Никогда не прикасался к золоту. А тут такое количество. Целое состояние.  Страшный металл.
-Вы правы, из-за него все неприятности на Земле, в том числе и войны... Его я получаю  для стоматологов. Согласен с вами, с виду небольшой, а какой тяжелый.
-Это я как раз ощутил,- признался я. -Так и в жизни часто бывает. Один доктор в свой массе огромный, да глуповат, а другой вроде щупленький, да талант, вроде того золотника, который «мал,  да дорог»...
-Это вы правильно заметили, доктор Доронин. Вы хоть молодой, но мудрый человек, и как специалиста вас хвалят. Наслышан. Есть, к сожалению, такие,- соглашается главврач по поводу этих «здоровенных», да «глуповатых».
-Не встречаются, а сколько угодно, -более конкретно выразился я.
Я даже понимал с каким предчувствием и смакованием и в какой обстановке он будет передавать этот тяжелый слиток главному стоматологу, женщине-милашке средних лет, с которой давно состоит в любовных отношениях и думает, что об этом никто не знает, забывая главный принцип руководителя; «никаких шашней на работе». Я даже задумался; два ощущения, а какие они всё же разные, диаметрально противоположные и труднообъяснимые.
На семейном фронте ситуация у меня похуже. Особо похва-статься мне нечем. Людмила мне по-прежнему нравилась и сын её не помеха, хотя в последнее время стал замечать, что в моих карманах кто-то регулярно по-своему наводит порядок. Вечером  после работы прихожу домой, а в них, в моих карманах, что-то звенит, наутро смотрю- ничего  больше не звенит. Всё в порядке. Меня поначалу это только забавляло. Однако привыкать и приучать к этому пацана в пять лет не стоит. Кем вырастит он тогда через десять-пятнадцать лет? Таким же как её брат? А  воспитывать его не имею морального права. Кто я ему при живом-то отце? И он это понимает, всякий раз огрызается. А вот её братец- большая помеха. Часто приходит нетрезвым и, кажется, по-прежнему нигде не работает. Моё терпение кончилось, когда однажды «моя голуба» спросила у меня, не брал ли я её перстень, который лежал на верхней полке в шкафу, который стоял в другой небольшой комнатке, куда я никогда не заходил. В тот шкаф  я никогда не заглядывал с первого дня своего проживания в этой квартире просто потому, что моих вещей в нём никогда не было, как и дурной привычки рыться в чужих вещах. Больше всего меня поразило то, что она не спросила своего никогда «не просыхавшего» братца, который тащит всё из дома и на вырученные деньги покупает водку. Получается, своим вопросом она поставила меня со своим братцем- алкашом на одну полку. Я почувствовал от любимого человека недоверие ко мне как  личности,  и  выглядело это для меня  как унижение и оскорбление, с чем я никак не мог смириться. Оставаться в такой компании, даже несмотря на, в общем-то, неплохое к ней отношение, больше не мог и не имел морального права. Мало чего он сопрёт в следующий раз, а меня станут подозревать в краже. Только этого мне не хватало. Может он на это и рассчитывал, чтобы я поскорее ушел? А идти мне было некуда, не пойду же снова к бывшей супруге. Что я там забыл. Однако, правильно говорят, «безвыходных ситуаций не бывает». Используя своё служебное положение в благих целях, и не имея ничего другого, я переехал жить в свой служебный кабинет на станции «скорой помощи». Из своего кабинета, что бы ни случилось, меня уже никто не попросит вплоть до увольнения. Хотя всегда найдётся какой-нибудь идиот, который может упрекнуть меня в использовании служебного положения в своих корыстных целях. К спартанскому образу жизни мне не привыкать. К тому же я был уверен в том, что пока буду жить у них, квартиру мне никто не даст, тем более что прописан у них и выглядит всё пристойно так, что юридически, выходит, в квартире и не нуждаюсь. Поэтому попросил несостоявшуюся тёщу с прописки меня снять. А получить квартиру и забрать Людмилу с сыном было бы, по-моему, неплохо. Теперь все двадцать четыре часа  в сутки я был на рабочем месте, что  не очень обрадовало дежурные бригады, работающих в ночное время, зато вполне устраивало главного врача  ЦРБ.
Самой большой обузой в моей работе для меня было строительство пристройки к гаражу. Старый гараж уже был тесен и надо было вместе с увеличением автопарка расширять гараж. Это было понятно всем. Если летом это не так важно, то зимой без пристройки уже не обойтись. Бригада «скорой» должна выехать в любую минуту независимо от времён года и в любую погоду. Строительство пристройки к гаражу ещё затеял мой предшественник  Андрей Иванович, используя свои старые связи, когда  работал руководителем ЦРБ. Мне на такую затею денег не дали бы однозначно. Но, к сожалению, завершить её  до конца он не успел, и по состоянию здоровья уволился окончательно, чему не в последнюю очередь способствовал «славный» и неоднородный коллектив станции. Однако, стройка, к большому сожалению, шла очень медленно на протяжении нескольких лет и до меня, и при мне. Одним словом, «долгострой». Может из-за неё главврач и уволился. К моему приходу на станцию  оставались отделочные работы, кровля, электропроводка. Мне приходилось часто с самого  утра ездить в РСУ к начальнику и просить ускорить то одно, то другое. Уж очень непутёвым и безответственным оказался у них прораб Веня, который, по моему разумению, частенько «прикладывался» к спиртному даже в рабочее время. В РСУ таких немало. Без подобных напоминаний,  работы на стройке не велись. Его можно понять. Подобное РСУ одно в городе, а таких объектов как наш у них полно, не справляются. Особые хлопоты вызывала кровля, вернее сама конструкция крыши. Её сделали так, что новая крыша со старой  выглядела со стороны, с торца, как приподнятые и развёрнутые крылья крупной птицы. Вся дождевая вода скапливалась на стыке двух крыш, поскольку ей некуда было стекать. Это какой такой полудебильный проектировщик мог до этого додуматься? Стены гаража на стыке двух крыш после каждого дождя промокали и местами электропроводку, которая тянулась вдоль общей несущей конструкцию стены, замыкало то в одном, то в другом месте. От прораба РСУ Вени никакого толку. Как только заканчивался месяц и подходили сроки подписывать «процентовку», он тут как тут. Покрутится-повертится вокруг объекта, чтоб все видели, потом вокруг меня в кабинете потопчется с какими-то предложениями по  ускорению отделочных работ, финансовый документ у меня подпишет и снова пропадёт на неделю- на две. На стройке снова затишье до тех пор, пока снова не приеду в РСУ к его начальнику. Это была не стройка, а долгострой. Кого угодно до инфаркта доведёт. Как будто у меня других дел не было, кроме этой стройки.
Опять срочно вызвали в приёмный покой МСЧ. Привезли  по «скорой» молодую женщину в тяжелом состоянии близком к коме. Пока искали меня по телефону, её уже осмотрел невропатолог с большим опытом Михаил Прокопьевич, который совмещал в поликлинике на полставки и находился недалеко от приёмного покоя. Он не исключал у больной  ни менингита, ни  опухоли головного мозга. И поэтому настоятельно рекомендовал вызвать врача инфекциониста и заведующего неврологическим отделением, то есть меня. По прибытии на место и после первичного осмотра я оценил больную как средней степени тяжести. Она была в сознании, но немного «загружена», и осмотр её оказался в связи с этим немного затруднен. Однако, прогноз не вызывал у меня тревоги. После осмотра больную женщину я направил  в своё отделение с предварительным диагнозом нейроинфекция, менинго-энцефалит? Для уточнения диагноза нужна была люмбальная пункция, она могла быть как диагностической, так и лечебной, поэтому в любом случае  обязательной. Муж больной об этом и слушать не хотел и просил отправить жену в Тулу, в областную больницу. Мой диагноз предварительный, как  это часто случалось, не совпадал с мнением предыдущего специалиста. Врач должен не исключать то или иное заболевание у больного, а ставить вполне определённый конкретный диагноз, за которым должно следовать адекватное лечение. У нашей больной, как я понимал, воспалительное заболевание  ЦНС- арахно-энцефалит и ничего другого. Для невропатологов это не такое уж заболевание , когда надо бить тревогу и «стрелять» из пушек по воробьям. Отправить за сотню километров такую «блатную»  больную в таком  нестабильном и тяжелом состоянии я не мог, да и особой необходимости в этом  никакой не видел, тем более была зима, а с ней одни проблемы с транспортировкой больных. К тому же областной невропатолог не любил, когда больных отправляют в область, предварительно не обследовав. Всё что ей нужно было, так правильное лечение и покой. Конечно, если следовать известной поговорке «баба с воза, кобыле легче», и муж на этом настаивает, почему и не отправить в Тулу. А здесь не уникальный случай. Обычное рядовое заболевание для любого невропатолога и не требует госпитализации в областную больницу. Может, есть смысл переубедить родственника?
-Видите ли, сейчас не самый подходящий момент для длительной транспортировки вашей жены. Ей нужен покой. Вы хотите, что б у ваших детей осталась мать живой и здоровой?- спрашиваю у растерянного  средних лет мужчину в пыжиковой шапке.
-Что за вопрос, конечно,- говорит он.
-В дороге её можно потерять,- откровенно говорю ему, нарочно преувеличив ситуацию, понимая, что тряска в дороге к хорошему не приведёт, да и на улице не лето, а настоящая зима, может и простыть, и усугубить своё состояние. Не случайно же она заболела зимой,  а не летом.
-Хорошо, давайте пусть в отделении полежит, но зачем такая спешка с «проколом»?-недоумевал он, и был в полном смятении.
-Он необходим для установления правильного диагноза и выбора адекватного лечения. Да и больной сразу станет легче, уверяю вас. Даю гарантию, что с супругой вашей ничего не случится.
Хотя этого мне не следовало говорить. Гарантировать может только патологоанатом и прокурор. Никакой, даже очень хороший врач, не может и не должен давать какие бы то ни было гарантии, иначе, в случае летального исхода по непредвиденным обстоятельствам и независящим от него, это может быть использовано против самого врача в суде. А врачи, как известно, работают под неусыпным оком Государева-прокуратуры. Мужчина поймал меня на слове. Смотрю, он чуть успокоился, притих.
-В принципе я не возражаю, но надо посоветоваться с её родными и тогда окончательно решим.
-И долго вы будете советоваться? Может, заодно собрать Президиум Верховного Совета по этому поводу? - предложил я, чтобы урезонить вспыльчивого молодого человека.
-Ну, хорошо, я скоро вернусь.
Он как будто согласился со мной  и уехал на своей машине для консультаций с роднёй. Обратно вернулся он только через полчаса, когда больную уже пропунктировали. Чего мне ждать? Нельзя допускать, чтобы врачами командовали родственники пациентов. Это может завести очень далеко и привести к  крайне плохим последствиям. Если родственники в таких случаях могут легко оправдаться и выкрутиться, то лечащему врачу «отвертеться» у прокурора, практически, невозможно. Лечащий врач повинен в любом случае. Анализ полученного ликвора подтверждал мой первоначальный диагноз; ни менингита, ни опухоли мозга не было, всё остальное в штатном режиме. Я окончательно успокоился и назначил необходимое в таких случаях лечение. Всё продолжалось, как у космонавтов, в штатном режиме.
-Заканчивалась для меня непростая трудовая неделя. Этажом ниже уже ждали меня на маленькое торжество. Проводили на пенсию нашу санитарочку из отделения, которая проработала в отделении более тридцати лет. Нельзя  было отказаться, я же заведующий отделением, и такое важное событие в жизни сотрудника. Да и к ветеранам труда нужно относиться с уважением, почтением и достоинством. Это часть моей работы. Если сам не научишься уважать пожилых людей, а тем более своих сотрудников, то чего хорошего можно ждать от молодого поколения, сменившего нас, когда самому «стукнет» за семьдесят. Никогда не следует забывать и всегда помнить; «Как аукнется, так и откликнется». На следующий день была ранее запланирована и организована горкомом профсоюза медиков экскурсионная поездка в Москву. Большая часть экскурсантов приходилась на моих сотрудников  станции скорой помощи и потому я просто обязан поехать вместе с ними, хотя понимал, что делать мне там особенно нечего.  Но и работать в таком  режиме тоже нельзя. Можно свихнуться. Необходим небольшой отдых в работе. Иначе, какие же мы медики, ежели элементарных вещей не знаем из области профилактики. Смена впечатлений, снятие стресса, благотворно сказываются на профилактике того же инфаркта. Это приходилось на конец недели, и рано утром следующего дня со своим коллективом спокойно уехали в столицу на пару дней. Коллектив состоял в основном из лиц прекрасного пола различных медицинских заведений города и среди них одна моя фельдшерица, молодая да замужняя блондинка с карими глазами Лариса. Хоть и замужем, однако, была ко мне, как мне казалось, неравнодушна. Но у порядочного руководителя любого уровня должны быть свои правила приличия, которые он должен блюсти, а именно; никаких любовных историй на рабочем месте. Разместили нас в гостинице «Интурист» с прекрасными номерами на двоих на двенадцатом этаже.  Иностранцев полно. Многие из нас свои вещи в первый вечер, пока оформлялись в гостиницу, оставили в нашем автобусе на ночь, с учетом, что водитель будет ночевать в автобусе и ничего ни у кого не пропадёт. При мне был только дипломат и оставлять было нечего. Но в моём паспорте, как выяснилось, была одна мелкая закавыка, которая вызвала у администрации гостиницы маленькое недоразумение. Ведь, оказывается, фотографию в моём паспорте нужно было заменить ещё несколько лет назад, и потому документ де-юре считался недействительным, а в гостинице, да ещё в Москве, с этим очень серьёзно. А я об этом даже ничего не знал, да и заниматься такими мелочами мне было некогда. Но всё обошлось только потому, что в тургруппе я был в составе большого коллектива и меня все знали. В тот же вечер многие пошли в концертный зал, который находился совсем рядом с гостиницей. Популярные артисты народной песни  не моего поколения, которые должны были петь в концерте, не мои любимые, и я никуда не пошел. Весь вечер смотрел телевизор. Давно не сидел у  телевизора в такой  тихой спокойной обстановке, тем более что программ было больше, чем в провинции. А с тех пор, как я самовольно «переселился» в свой рабочий кабинет, и вовсе забыл, что такое телевизор, можно сказать, немного одичал в культурном и информационном поле. Не мог же я по вечерам смотреть телевизор вместе с дежурными шоферами, который находился у нас в красном уголке, хотя и рядом с моим кабинетом. Так что иногда выручал меня мой маленький телевизор  «электроника» от автомобиля. Сосед по номеру из наших ефремовских уехал навестить своих родственников, и я остался один. Спать лёг раньше обычного, но почему-то подумал на ночь глядя про свою фельдшерицу, сознавая  это пределом моих фантазий, вроде как «помечтал и будет». Дверь в номер была не заперта, так как в любое время мог появиться сосед, а ключ только у меня. Он торчал в замочной скважине изнутри. Где-то через часик кто-то постучался в номер, и к моему удивлению входит моя блондинка с карими глазами. Надо же! Легка на помине. Ей столько лет, как и мне, приятная, симпатичная блондинка, всегда с лёгкой многообещающей улыбкой на лице, с хорошей спортивной фигурой, самая симпатичная из всех на станции. Ей за тридцать наверняка, но смотрится на двадцать пять.  Я, конечно, никого не ожидал, а только подумал, как неплохо было провести с ней этот вечер за чашкой чая в столице нашей Родине. Она с извинениями смущенно преднамеренно сначала вошла в ванную, давая мне время, пока я встану из постели и приоденусь. Я же не знал зачем она пришла, может по делу. Лариса почему-то думала, что как джентльмен её вещи из автобуса я взял с собой в номер, так как в автобусе сидели рядом. Может она и просила об этом, только я не помнил. Скорее всего, что и не просила, иначе  я обязательно так и поступил. В номере было тесновато, хотя и номер на двоих. Мы присели у журнального столика почти что рядом с моей кроватью. У меня в дипломате совсем не случайно был джентльменский набор;  коньяк и коробка конфет. Так, взял на всякий случай, авось сгодится. Увы, не оказалось только лимона. Вот и подвернулся такой случай, не торопясь за разговорами опустошили полбутылки. Она пришла в своём домашнем халате, была привлекательной и весьма соблазнительной. А после коньяка казалась женщиной моей мечты, так и хотелось снять с неё этот халат. И как им женщинам не лень брать с собой в дорогу лишние вещи? Нормальные мужики на такое не способны, им бы, как и мне, всё бы налегке. Так и у меня, один джентльменский набор. Ничего лишнего. Лариса, наверно, дойдя до нужной кондиции, была  не против  лечь со мной в постель и заняться «любовью», но меня останавливали две вещи. Во-первых, вот-вот должен явиться сосед, и это естественно, так как «они» всегда являются не вовремя. Во-вторых, не люблю связываться с замужними женщинами, как бы они мне не нравились, и тем более, если связаны по работе. Я всегда ставлю себя на место мужа этой соблазнительницы чужих мужиков. Мне бы это понравилось, если б с моей любимой женой кто-то «любовью» занимался? Хорошо, что вовремя подошел сосед, как будто он все это время и никуда не уезжал, а стоял за дверью  и ждал только самого интересного момента. А может, он явился совсем некстати? На следующий день  небольшая группа поехала в «Третъяковку», остальные отправились по магазинам. Собственно, ради этого они и приехали, чтобы прошвырнуться по магазинам, а все эти экскурсии для отвода глаз, для формы. Тогда в столицу, особенно по выходным, за той же колбасой и сосисками приезжали со всех близлежайших областей. Ходил даже такой популярный анекдот. Генсек Л.Брежнев, узнав как нелегко живётся людям в далёкой провинции по части продовольствия, спрашивает у Предправительства А. Косыгина, каким образом можно решить эту проблему, а то куда не приезжаю, всюду один и тот же вопрос задают мне.
-Уже решили эту проблему, Леонид Ильич, -докладывает Косыгин.
-Каким образом, Алексей Николаевич?- интересуется Л.Брежнев.
-О, это очень просто, Леонид Ильич. К пассажирским поездам в направлении Москвы  дополнительно прицепили вагоны. Таким образом, составы поездов увеличились почти вдвое.
-Ну, вот и славно. Одной проблемой стало меньше. Давно бы так. Ты вот только мне объясни, дорогой Алексей Николаевич. Что, в Москве коров и свиней больше, чем в той же Владимирской области? Ну, да ладно. Я же знал, что ты неплохой экономист. Ты, кажется, «Плехановку» заканчивал? А я вот, понимаешь, не успел... На мне и Президиум, и Армия, и целина. Маршалов полно, а командовать войсками некому. Вот и приходится мне крутиться. Что там ещё на мне... Никак руки не доходят, да и возраст даёт о себе знать, понимаешь.
-Но у тебя, Лёня, и звёзд Героя больше всех в Политбюро, -заметил Косыгин. -Какая ноша, такие и заслуги.
-Это верно,- соглашается, заметно постаревший за последние годы, Генсек Л.Брежнев.
Анекдоты про наше руководство ходили всегда, но только после смерти И. Сталина они стали легальными. Хрущёв на анекдоты не обращал внимания, да и сам любил рассказывать. Хорошо, что за них уже не отправляют на Колыму.
В Москве прохладно и сыро, что, конечно, сгладило наши впечатления о столице. Пора возвращаться домой. На обратном пути Лариса также сидела рядом со мной и даже, когда её клонило ко сну от усталости и укачивания, прикладывала свою голову мне на плечо. Наверно она очень жалела, что, находясь в Москве короткое время и далеко от мужа, где можно было расслабиться и многое позволить,  между нами так ничего и не было такого, о чем на работе можно бы только пофантазировать. На полпути к Ефремову как назло сломался наш автобус. Хорошо ещё,  что случилось это у поста ГАИ, было хоть откуда позвонить в Ефремов и где согреться. Другой автобус за нами приехал только часа через три. Без приключений не обходится ни одно нормальное путешествие. Иначе, какое же это путешествие без происшествий. Так и у нас. Слава богу, добрались благополучно, хоть и затемно.
На другой день, придя на работу в отделение, со слов старшей медсестры я узнаю, что утром  следующего дня, когда я был уже в пути к Москве, наша больная окончательно пришла в себя, стала  говорить  и даже самостоятельно принимала пищу. Как говорится, налицо все признаки начавшего выздоровления, и кризис, таким образом, миновал. Но муж больной, будучи каким-то начальником на заводе и весьма эмоциональным по натуре, устроил  настоящую панику по поводу того, что в отделении не было  никого из врачей, поднял всех на ноги и обратился к главврачу МСЧ Павлу Николаевичу. Вряд ли ему известны порядки в наших больницах. А никого из врачей  не должно быть в выходной день. Существует для этого дежурный врач круглосуточно. Муж больной, у которого с нервами не всё в порядке, с полуоборота «завёл», в общем-то, всегда спокойного и главврача. По настойчивой просьбе «главного» и мужа больной в срочном порядке, как на пожар, санавиацией в МСЧ прилетели врачи специалисты из областной больницы. Прибыли все, кроме невропатолога. Меня удивило из рассказа медсестры, что ж это за специалисты, приехавшие смотреть больную в нервном отделении, если среди них не было невропатолога Драпкина. Владимир Иванович  не приехал принципиально, зная, что в Ефремове есть на кого можно положиться, или его просто не оказалось в городе. Пригласили ещё раз протеже главврача Михаила Прокопьевича. Ох уж этот наивный Павел Николаевич «деревенского» разлива. Когда же до него дойдёт, наконец, что собой представляет этот «бог неврологии». Видать, здорово он ему мозги «запудрил», что отмыться не может до сих пор, к тому же и большой паникёр. Я-то его давно «раскусил». Под впечатлением областных «специалистов», и поддавшись панической атмосфере, меняет свой диагноз и местный «светило», бывший заведующий отделением Михаил Проколович. Когда старшая сестра  готовила направление в областную больницу, она спросила его:
-Михаил Проколович, -обратилась она по привычке, как  обычно в своём кругу.- Извиняюсь, Прокопьевич. Диагноз опухоль головного мозга ставить под вопросом?
-Без вопроса,- ответил тот утвердительно.
Они вместе проработали в одном отделении немало лет, но не скрывали своих недружеских взаимоотношений и антипатий всё это время.
С таким «приговорным» диагнозом консилиум из областных врачей больную отправил в Тулу. Все приехавшие врачи из области  почему-то были уверены в опухоли мозга. Это  легко объяснить, потому что ни один из них никогда не видел больного с таким диагнозом, и легко поддались убеждениям «специалиста со стажем» Михаила Прокопьевича, бывшего завотделением, о чем он не забыл упомянуть докторам из области.  Видимо, он сумел убедить их в том что у него нет сомнений по диагнозу, ссылаясь  на свой «огромный» опыт. Врач с большим  опытом административной работы убеждать других умел, ему бы в парткоме сидеть, да мозги прочищать непонятливым и твердолобым коммунистам. Это правда. Сама же  больная не давала мне покоя. Неужели  я ошибся, если такой «переполох» в Датском королевстве? Конечно, я не «бог неврологии», как некоторые из «местных» самородков, ошибки не исключены, но в свои первичные диагнозы почему-то верю. Ошибиться в этом случае тоже не мог. Оно, конечно, с одной стороны… одна голова хорошо, а пять, разумеется, лучше… С тремя огнедышащими головами неплохо было даже дракону, змею Горынычу, отбивать атаки Ильи Муромца.  Где-то через пару недель после этого случая приехал по своим делам  Драпкин Владимир Иванович, главный невропатолог области, у которого в отделении в это время  лежала наша больная из Ефремова. Естественно, что я не мог не поинтересоваться состоянием здоровья своей ефремовской пациентки. Меня крайне удивило то, что он, заведующий отделением,  даже не знал о ком идёт речь. Мало ли у него больных лежит? Всех не упомнишь. Отсюда легко мне было сделать вполне определённый вывод, что эта больная ничем не отличалась от всех остальных, а стало быть заболевание обычное, вполне тривиальное для такого отделения, а об опухоли головного мозга и речи не могло быть. В противном случае завотделением был  бы, наверняка, в курсе. Из отсутствия информации  лейтенант Коломбо сделал бы именно такой вывод. Отрицательный результат- тоже результат. Больше о больной я не вспоми-нал. Для меня она давно уже выздоровела. Через месяц она действительно поправилась и была выписана домой с диагнозом нейроинфекция, арахно-энцефалит. Так что вся  та суматоха и паника вокруг этой больной, на которую клюнули областные врачи и администрация МСЧ с подачи Грунёва Михаила Прокопьевича,  неоправданно раздулась, и лишний раз показала кто есть кто, и особенно в плане профессиональной подготовки. На самом деле «овчинка выделки не стоила».
На «скорую» жалоб существенно поубавилось за последний год, но без них, по-видимому, нельзя. Всем не угодишь, тем более в медицине, и особенно на «скорой». Очередную жалобу приехал разбирать мой областной начальник, главный врач скорой медицинской помощи Тульской области Иванов. Вместе со своим помощником и главврачом ЦРБ Литвиным в моём кабинете мы разбирали жалобу на моих диспетчеров. Как у нас народ, особенно деревенский, любит писать жалобы на медицину через головы, минуя различные инстанции. Неужели я оставил без рассмотрения жалобу, если бы она попала ко мне? Хотя их я тоже понимал, если главврачом до  меня был алкаш Михаил Фёдорович, которого и за руководителя никто на станции не воспринимал всерьёз. Приглашали для беседы одного диспетчера, потом второго. Выяснили все обстоятельства жалобы, а также, кто прав и кто виноват. Обе они пожилые женщины, много лет работают на «скорой», и ничего плохого о них я не мог сказать. А суть жалобы заключалась в следующем; грубость диспетчеров и запоздалые приезды «скорой» в деревню. Я считал такую жалобу абсолютно необоснованной и защищал своих сотрудников  как мог, хотя бы потому, что я их хорошо знал как добросовестных и ответственных сотрудников и доверял им на все сто. И то, в чем их обвиняли по жалобе, не имело к ним никакого отношения. Я говорил начальству, что чем заниматься всякой ерундой, лучше бы разобрались с квотами и лимитами на бензин для «скорой» и  обновлением санитарного транспорта, так как именно в этом все причины для жалоб, что уж говорить о сельских дорогах. В этом причина  задержек вызовов, особенно в сельскую местность. Разбираться нужно с причинами,  а не с их последствиями. По выговору они, конечно, получили по ЦРБ, они же «стрелочники». После разбора жалоб Литвин предложил мне «скинуться» по десятке, чтобы пригласить областное начальство в ресторан. Мне эта идея не нравилась в принципе. Ну, с какой стати  я ещё должен кого-то водить в ресторан, тем более когда моим сотрудникам, а иметь в виду нужно и мне, вроде, как два пишем, а три в уме держим, объявлены выговоры. Но дело, разумеется, не в этом. Меня как гражданина своей страны всегда раздражают провинциальные плебейские унизительные преклонения перед приезжавшими ревизорами. Ради чего такие унижения, если у нас всё в полном порядке и не о чем беспокоится? Тем более что каждый на своём месте исполняет свой долг, за который получает соответствующую зарплату. Если вы приедете к тому же начальнику с годовым отчетом, то он вам и чаю не предложит, хотя бы на правах хозяина и ради уважения, и смотрит на вас не дружески, а свысока, мол, да  это  коллеги из периферии не вовремя заехали. Вам будет приятно? Лучше автора комедии «Ревизора» Н. Гоголя и не скажешь, что такое чинопочитание в России, и до чего оно порой доводит. Если вдруг представить, что я стал заведующим облздравотделом, ну, хотя бы во сне, меня что, то же таким образом в ресторан будут  водить? Это что же за привилегия, что за блажь?! Да... Со времён Гоголя у нас мало что изменилось; что дороги,  что люди... Через месяц  я постарался эти взыскания со своих диспетчеров снять, так как не считал их заслуженными, хотя, как без пяти минут пенсионеров, можно было и уволить. В спорах рождается истина. Это действительно так. Как говорят в народе, «не было бы счастья, да несчастье помогло». Тогда у меня пришла мысль приобрести пару магнитофонов. Один «маг» установить в диспетчерской и подключить к телефонной сети службы «03», а другой установить в кабинете главного врача для параллельного контроля. Кто-то же должен до этого додуматься. А главный врач «скорой» всей области Иванов не подсказал. Так чего я за свои деньги ещё и в ресторан его стану водить с его помощником? На первый раз я, конечно, главврача поддержал материально, чтоб не считал меня скрягой и жадиной-говядиной, но своё к этому отношение высказал, чтоб в следующий раз не заикался, да и сам от этого позорного пережитка избавлялся. Чем этот Иванов, на фамилии которой полстраны держится, лучше меня. Однако приобрести по «безналичке»  магнитофоны оказалось весьма проблематично, разве что за свои «кровные». Совсем некстати вышла окончательно из строя пишущая машинка старого образца «Феликс» и у моей секретарши. Значит, надо покупать и её. В единственный в городе  банк я приехал с водителем и по совместительству завхозом на полставки Николаем. Директор банка, женщина чуть моложе бальзаковского возраста и не лишена шарма, которой имел удовольствие изложить свою просьбу, приняла меня за своего хорошего знакомого главврача МСЧ  Павла Николаевича.  Я же говорил, что мы похожи, видимо, не зря. Нас же путали даже на работе. До конца нашей с ней беседы она так и не поняла, что  я не тот главный врач, а другой. Хотя она популярно объяснила мне; «Если бы вам понадобился вертолёт или самолёт, такие операции в нашем банке возможны, а пропустить через банк магнитофоны или пишущую машинку никак нельзя». Я понял, что говорить на эту тему с ней бесполезно и засобирался восвояси на выход. После того как я ушел, завхоз  Николай еще долго объяснял ей  с кем она только что разговаривала на самом деле, но та никак не могла верить. «Скорее, делает вид, что не узнаёт при своём шофёре»,-думала, наверняка, управляющая промбанком. А я так понимаю, наверно у них были свои особые личные отношения, скорее всего, по пьянке, вроде шуры-муры. И вдруг на тебе, не признаёт, а может, делает только вид. Слухи о том что Пашка от жены по пьянке «погуливал», действительно имели под собой реальную почву и никого не удивляли. Да и молодую секретаршу, незамужнюю блондинку длинноногую, себе подобрал неспроста. И это неудивительно, он в городе целый день на работе, а жена в свой деревне в участковой больнице пропадала. У Павла Николаевича  был, пожалуй, один положительный момент, он был некурящим. Зато слыл пьяницей в быту и бабником на работе, и в этом плане не уступал главврачу ЦРБ Литвину. Поэтому ни тот, ни другой у меня не вызывали ни уважения, ни сочувствия, хотя, а может благодаря этому, на этой почве они и сработались. Для меня они были слабаками и аморальными личностями, хотя при должностях, как ни странно. Такая у нас порочная система подбора  кадров на руководящие должности. Как говорят, в семье не без урода. И с такими кадрами мы хотим навести порядок в системе советского здравоохранения. В связи с этим мне порой было некомфортно, когда меня при-нимали за главврача МСЧ. Не мог же я в каждом случае кого-то переубеждать в обратном. Ладно, когда это происходит случайно  на улице, хуже когда путают в самой МСЧ. Однажды мне надо было собрать всех больных в холле отделения для беседы по санпросветработе.  А поручил я это сделать активному молодому человеку из числа «ходячих» больных. Когда все собрались на лекцию, этот молодой парень и представил меня и  как главного невропатолога, и как главврача МСЧ. И что мне оставалось делать? Я сделал вид, что сам ничего не понял кто есть кто, и поправлять его не стал.
В средине зимы к моему очередному отпуску подвернулась путёвка в Дом отдыха в Ясную Поляну. В связи с этим мне понадобился спортивный костюм, там же не только Толстовские места, но и лыжные трассы. Вспомнил, что  в спортивном магазине у меня  была когда-то знакомая директриса. Правда, я не любил ходить по магазинам, а  «спортивный» тем более давно не посещал, что и забыл, когда бывал последний раз. Захожу всё же в этот магазин, других-то и не было в городе,  и вижу на витрине такой магнитофон, который мне  как раз нужен, но только за «наличные». «Вот бы нам таких пару магнитофонов приобрести,- подумал я, почесав за правым ухом.- Да без начальства здесь не обойтись. Может как-нибудь договоримся». Направляюсь я к завмагу, так как без неё проблему с магнитофоном мне уж точно не решить, в надежде, что уж главврача скорой помощи она, наверняка, должна знать, не так уж много в городе главврачей. Вхожу в кабинет директора. Кроме неё в кабинете, ещё мужчина в пыжиковой шапке стоит у её стола и о чем-то разговаривают... Молодой человек показался мне немного знакомым, да и шапка его тоже «приметная». При виде меня,  поздоровавшись, он  быстро удалился.
-Здравствуйте, дорогой Вячеслав Михайлович, мой спаситель. Пожалуйста, проходите, присаживайтесь,- приглашает она, едва я показался у двери.
Надо же. Я не ошибся. Меня и здесь, оказывается, знают. Её фразу «мой спаситель» я пропустил без внимания. «Интересно, как она ещё помнит меня, называя по имени  и отчеству,- подумал я. -Я-то не помню, как её зовут. Мы давно не виделись». К тому же всех медиков  называют «спасителями», так что ничего удивительного. А тут ещё главный врач скорой помощи нагрянул. Как же иначе…Что можно ещё сказать такому посетителю?
-Приветствую вас. Я, в общем, по делу, и очень даже неотложному, -сказал я, так и не вспомнив её имени.
-Ну, как же! Это же вы мне делали пункцию, -то ли спрашивала, то ли утверждала, обращается ко мне моя давняя знакомая Лидия Ивановна. -Михаил Прокопьевич не смог убедить меня сделать пункцию, а вы  недолго спрашивали,  раз и сделали.
-Пункцию? Вам? Господь с вами,- искренне удивился  я, понимая, какое неприятное чувство возникает у больных при одном только упоминании о «пункции».
Я присел на стул, но ничего ещё не понимал. Какая пункция, при чем тут этот Михаил Проколович? Она, наконец, заметила моё смущение.
-Моя фамилия Клыкова. Лежала у вас совсем недавно в отделении,-объясняла мне моя собеседница как человеку с амнезией.
Фамилия вроде знакомая, но откуда? Своих больных обычно всегда помню, правда, ненадолго, и то, если случай был экстраординарный, а тут...  Нет, не помню...
-Я была в таком состоянии, что трудно было меня узнать,- продолжала директорша.
-Кажется, начинаю припоминать и понимать. Бог ты мой, так это были вы? Но вас отправили, вопреки моим сопротивлениям, если не ошибаясь, в Тулу?
-Ну, наконец-то, вспомнили. Совершенно верно, Вячеслав  Михайлович.…Месяц пролежала в областной больнице. Всё опухоль искали. Слава богу, не нашли. Хотя вы с самого начала сказали, что её быть не может. На днях вышла на работу. Вот такие-то «пироги».
-Так этот товарищ, -показал я на дверь, из которой только что по быстрому удалился мужчина в пыжиковой шапке, -ваш муж?
-Он самый.
-Вот его теперь вспомнил по шапке. Повоевали мы тогда с ним. Значит, это я вас пунктировал?  Так это из-за вас весь сыр бор тогда произошёл? Как же не помнить. Вы болеете... Я в Москве... В МСЧ переполох... Консилиум врачей из области... Как же.
-В Туле меня ещё четыре раза пунктировали, привыкла.
-И что каждый раз спрашивали согласия мужа?
-Нет, конечно.
-Ну, а как сейчас себя чувствуем? - спросил я уже как лечащий врач.
-Неплохо, спасибо вам. Что привело к нам? -поинтересовалась она.
-Да вот надумал поехать отдохнуть в «Ясную поляну» по путёвке, а спортивного костюма, подходящего, как выяснилось, нет. Хотелось бы приобрести. Там, говорят, хорошие места для лыжных прогулок.
-Это точно, могу даже подтвердить. В отношении спортивного костюма никаких проблем, сейчас принесут. Ваш размер, похоже, сорок шестой. А что ещё, доктор?
-Мне на «скорую» нужны пару магнитофонов, как раз такие как на витрине у вас. Они нужны для записи вызовов в целях корректного поведения моих сотрудников в разговоре с больными и в целях недопущения всяких других недоразумений.
-Понимаю вас, НОТ на производстве. Вячеслав Михайлович, дорогой мой доктор, с магнитофонами по безналичному расчету большая проблема с этим банком, но только для вас в порядке исключения постараюсь. Но, не уверена. Там такая «зануда» сидит.
-Знаю, на днях беседовал с ней. Кстати, по этому же вопросу.
-В самом деле?- удивилась она.
-Вы уж постарайтесь. Медицина вас не забудет,- сказал я напоследок.
Спортивный костюм моего размера принесли сразу, а с магнитофонами проблему удалось разрешить лишь в течение недели, и только в порядке особого исключения за «большие» личные заслуги. За две недели, таким образом, оба магнитофона были подключены к телефонным разговорам. Это позволило гасить конфликтные ситуации в самом начале их появления. Иногда мы «припирали» «любителей» пожаловаться на работу «скорой» документальной записью разговоров по «скорой». Они-то не знают, что все разговоры по телефону записываются с некоторых пор. Откуда им знать, что на «скорой» такие чудеса техники вдруг появились. Сдерживались и диспетчеры в своих эмоциях, они знали, что их может слушать шеф. Этим я, конечно, не занимался. Делать мне больше нечего как за диспетчерами «прослушку» устраивать. Мне бы по вечерам хорошую музыку послушать наедине и забыть хоть на время, чем днём занимался. Но диспетчеры об этом не знали и свои «ушки на макушке» держали востро. «Для того и щука в воде, чтобы карась не дремал». А для меня уже одного этого вполне достаточно. Здесь важен был психологический момент.
А день у меня буквально был расписан по минутам. Вчера совещание в горисполкоме, сегодня нужно попасть на приём к директору «СК» с челобитной и просить денег на приобретение медаппаратуры и мебели. Что это за «скорая медицинская помощь», если нет дефибриллятора в бригаде, хотя бы один на всех. Случись остановка сердца у больного на дому или в общественном месте и медицина без этого аппарата абсолютно беспомощна. Все эти непрямые массажи сердца-вчерашний день в медицине и пустой звук. Дирекция и профком завода нас часто выручали в материальном плане. И что интересно, я не очень их интересовал, как главный врач «скорой», зато как к врачу-невропатологу от них отбоя не было, каждый, пользуясь моим присутствием в кабинете администрации, первым делом спрашивали мой телефон. Оно и понятно, город небольшой, и как хорошего специалиста многие меня знали, а вдруг «прихватит» радикулит и будет к кому обратиться лично. Так что моя специальность и хорошая репутация частенько помогали мне в работе главврача, а не наоборот, что было бы логично.  Завтра общество невропатологов в Туле. И так каждый день, а ещё больные в стационаре ждут не дождутся меня. Хорошо, хоть живу на работе, вроде как торопиться некуда, и никто меня не ждёт и не звонит по вечерам, потому что даже не знают, что я перекочевал в свой кабинет. Спокоен разве что главный врач ЦРБ Анатолий Александрович за службу  скорой помощи, зная, что я теперь на рабочем месте круглосуточно как караульный на посту, порекомендовав, между прочим, чтоб особо не скучал, мне самому однажды заглянуть на «огонёк» к своей бывшей возлюбленной, врачу-стоматологу Елене, которая жила совсем рядом со «скорой» буквально через дорогу. Однажды по просьбе Литвина, когда я собрался ехать в область на своём «москвиче», пришлось взять и её с собой заодно на совещание. Так мы с ней и познакомились впервые. Что могу сказать о ней? Симпатичная, одинокая, но избалованная мадам и не в моём вкусе. Думаю, что она была не против со мной холостяком поближе познакомиться. По вечерам, когда уже никто не мешал, я закрываюсь в своём кабинете на втором этаже станции и с удовлетворением под хорошую музыку переносного магнитофона просматриваю кипу  выездных карт бригад за пройденные сутки, с тем чтобы наутро на «пятиминутке» провести разбор  допущенных ошибок как в плане диагностики, так и в проведении лечебных мероприятий. До меня подобным анализом никто не занимался, скорее, я так думаю, потому что никто из предыдущих руководителей не жил в своём кабинете и не располагал таким свободным временем. Тогда дефектные карты составляли  более восьмидесяти процентов. Это плохо, хуже некуда. Через полгода такой  работы дефект снизился до десяти. Жизнь показала, как многое зависит от профессиональной подготовки самих сотрудников «скорой». Одно дело, когда больных или пострадавших осматривают в поликлинике или в стационаре, так сказать, в тепличных условиях, и совсем другое, этим заниматься  в общественном месте, на улице, на дому, в подъезде, в темень и дождь, где нет ни времени, ни условий, и почти всегда в присутствии некомпетентной публики, которая так и норовит поучать медицинских работников; и почему так долго не приезжали,  и что делаете всё не так и очень медленно. От того, насколько профессионально поведёт себя «скорая» и насколько верны будут её действия и приняты необходимые меры, часто зависит жизнь больного или пострадавшего. Абсолютно уверен, что на скорой помощи,  вопреки мнению обывателя, должны трудиться, а точнее сказать служить,  очень знающие и опытные врачи и фельдшеры, но не за такую унизительную зарплату. Если бы на скорой помощи, как первичному звену здравоохранения, поднять зарплату хотя бы вдвое, что для государства это сущий пустяк, то на  «скорой», во-первых, не было бы врачебной кадровой проблемы и «текучки», во-вторых, трудились бы лучшие врачи города, а не те, которых из лечебных учреждений ЦРБ послать дальше некуда за их ненадобностью и за их пристрастие к алкоголю, то бишь потенциальных алкашей. На здоровье нации экономить просто преступно.
Конечно, в такие тихие вечера меня волновали не только проблемы общественные и производственные. Часто вспоминал свою дочь Наталию. Как она там  без меня, как питается, чем занимается в данный момент и какая у неё сейчас любимая игрушка.  А также, каковы успехи в первом классе, и как давно я не был у неё.  У меня так и чесались руки набрать номер телефона и поговорить с ней по душам перед сном, да время всегда было позднее, когда она, видать, уже десятый сон смотрела, да и тёща такого никогда не позволила бы. Ведь она чаще живёт у дедушки с бабушкой, которая за свою большую жизнь так и не научилась готовить, тем более для детей, потому что своих детей бог не дал. Вспоминая  маленькую Наташку, перед глазами, теперь уже в туманных очертаниях,  встаёт другая, совсем взрослая Натали, которую не могу забыть до сих пор. А прошло с тех пор более четырёх долгих лет. Наверняка она давно замужем и вряд ли помнит меня. А ведь могло быть совсем  по-другому, и мы могли быть вместе. Теперь об этом можно только мечтать, когда вдруг грусть нежданно-негаданно нападёт вместе с  одиночеством.
На днях съездил в облздравотдел. Нужно было выбить хотя бы один «Уазик», не всё же у завода клянчить как нищий, а заодно, если, конечно, повезёт, попасть к заведующему облздравом Мозолевскому. Раньше с ним мы никогда не пересекались по работе. Захожу в его приёмную, а он как раз сам выходит из своего кабинета и прямо идёт мне навстречу, как говорится, «на ловца и зверь бежит». «Ну, доктор, Доронин, твой выход и твой шанс», -сказал я себе. Мы поздоровались, и я сразу без предисловий и в тот  же миг напрямую обратился  к нему.
-Здравствуйте, я главврач скорой помощи из Ефремова,  Доронин.
-Я вас внимательно слушаю, коллега,- говорит он, остановившись за метр от меня.
-Дело в том,  что эту проблему я не могу который год решить на местном уровне. Вот специально к вам приехал. У меня, как у руководителя, как ни странно, нет возможности поощрять хороших сотрудников, нет премиального фонда, а согласно Кзоту …
-Ну что ж, очень правильная постановка вопроса,- сказал он.- Анна Петровна , обратился он, по-видимому, к присутствующей  в «приёмной» главбуху облздрава,- свяжитесь с Ефремовым  и разберитесь. Это непорядок. У вас есть ещё вопросы, доктор Доронин?
-Никак нет. Спасибо, что с этим быстро разобрались.
-Тогда успехов вам. Будут проблемы, обращайтесь. Рад был познакомиться.
То, что я ощутил в облздраве, повергло меня в состояние шока. Я не мог представить, что за две минуты можно было решить такой важный вопрос, который  на месте не решался годами. Значит, не всюду сидят бюрократы и «чинуши», есть еще и порядочные служащие. Да и сам заведующий Мозолевский произвёл на меня весьма приятное впечатление; и внешним видом, и интеллигентностью и, главное, быстротой принятия решений. Вообще все проблемные вопросы, связанные со «скорой»,  мне приходилось решать не с главным врачом города, как это должно быть, но от которого никакого толка, а с инстанциями повыше. К председателю горисполкома по служебным делам я мог подойти в любое время в его кабинет, или что-то решить по телефону. Мы были хорошо знакомы, а с его сыном  Валерой дружили когда-то семьями. Он, оказывается, был женат на двоюродной сестре моей бывшей супруги. Считай, бывшая родня. К первому секретарю горкома партии Васютину, чтобы попасть на приём, нужно предварительно записаться у секретаря, что однажды я и сделал, когда меня припекло по ГСМ. До того припёрла производственная необходимость с этим бензином, что деваться больше некуда. У меня появились вопросы, которые никто в городе не мог разрешить. Сегодня после обеда в 15часов назначена встреча. Сижу у себя, занимаюсь текущими делами, готовлю справку для первого лица города по волнующим меня вопросам. Позвонил  телефон. Беру трубку.
-Вячеслав Михайлович? Здравствуйте. Приёмная первого секретаря. Николай Иванович срочно уехал в обком и просил, если вы не возражаете, перенести встречу на завтра в 14  часов.
Это звонила секретарь из приёмной Васютина.
-Спасибо, что позвонили. Договорились. Пока.
На следующий день с немецкой точностью я был в приёмной  Васютина. Ждать не пришлось. Молодая симпатичная, похоже, что незамужняя секретарша  любезно предложила мне пройти в кабинет, сказав, что Николай Иванович уже ждёт меня. Войдя в кабинет и поздоровавшись, я не знал куда бы мне присесть, пока хозяин кабинета не предложил стул у своего стола поближе к себе справа.
-Слушаю вас внимательно, доктор, - начал он.
-Николай Иванович, по пустяковому делу, как вы понимаете, я бы к вам не пришел. А потому  буду предельно краток. Самой большой проблемой для меня, как главного врача станции скорой медицинской помощи, является катастрофическая нехватка  бензина для нашего автотранспорта. То, что получаем по фондам ЦРБ, хватает только  на обслуживание города, и то при большой экономии, но мы же и целый район обслуживаем, а жалобы поступают в большинстве  именно из района, что не приезжаем вовремя на вызовы. Какие там дороги и расстояния говорить не приходится. А это всё бензин, которого у нас постоянно не хватает. Я уже не говорю о санитарном транспорте, который на  пятьдесят процентов устарел и то и дело нуждается в ремонте. Мне каждый месяц, чтобы дотянуть до конца месяца, с шоферами и шапкой в руке приходиться обходить автохозяйства и клянчить талоны на бензин. Таким образом, на два -три дня набираем, не ставить же на «прикол» машину «скорой». И это станция, которая по всем другим показателям устойчиво занимает первое место в области. Переходящее Красное Знамя об-ласти  у нас второй год подряд.
-Я понимаю вас,  Вячеслав Михайлович. И очень даже хорошо. И что такое район тоже. Я ведь всего пять лет, как хожу по асфальту. До этого, будучи секретарём парткома совхоза, а затем и райкома, в сапогах до мозолей протопал по этим полям и пыльным дорогам. И как «скорой» трудно туда добираться, тоже знаю не понаслышке. Детство моё прошло тоже в деревне. Мало что с тех пор изменилось, к сожалению. Вот такая получается у нас «петрушка»…Так что убеждать меня особенно не нужно... А что главный врач города Литвин не беспокоится? Я ведь об этом впервые слышу.
-Он же и урезает,- сказал я откровенно, раз он отказывается мне помогать, живя вольготно и беззаботно, и чувствует себя «непотопляемым» и безгрешным.
Пришлось, как говорится, сдать его с потрохами, если он считает, что никаких проблем для него нет.
-Понятно, своя рубаха ближе к телу,- сделал вывод Васютин.
Он берёт трубку и набирает номер телефона заведующего облздравотделом Мозолевского.
-Семён Петрович, приветствую, Васютин из Ефремова. Вот у меня сейчас сидит главврач скорой помощи, доктор Доронин.  Жалуется, что у него катастрофически и систематически из месяца в месяц не хватает ГСМ.
-Знаю такого, был недавно у меня. Деловой товарищ. Могу забрать его к себе, если вам он не очень-то нужен. Хорошие кадры всегда у нас в большом дефиците, -слышу голос Мозолевского  по громкой связи.
-Такой человек и нам нужен. Кадрами мы не разбрасываемся, а тем более хорошими. Дело сейчас не в этом.  Вот-вот  станет на «прикол» вся «скорая» из-за нехватки бензина в буквальном смысле. Куда это годится? Доктор  тратит часть своей зарплаты на приобретение  бензина для  скорой помощи… Да я понимаю, что всем нелегко… Всем нелегко, а у нас крайне тяжело. Такое впечатление, что война только вчера закончилась… Помните лозунги; «Всё для фронта, всё для победы»... Договорились… Хорошо… Спасибо… Всего наилучшего. Передам.
-Ну, вот, облздрав обещал разобраться с фондами. Что  ещё? – спросил Васютин.- Оказывается, вы с ним знакомы. Привет передаёт.
-Было дело. Второй  вопрос сугубо личный. Так уж, заодно. Не каждый же день приходится бывать у первого секретаря горкома. Дело в том, что уже  больше полугода я живу в своём служебном кабинете на станции. Так уж случилось, что развёлся ещё в другом городе, а свою квартиру оставил  «бывшей» с ребёнком.
-Ну что ж, по-мужски, благородно, -заметил он.- Бывает. Я бы также поступил.
-С одной стороны вроде для дела неплохо, все 24 часа в сутки на рабочем месте, но что-то решать когда-то нужно. До этого работал в МСЧ завотделением, и тоже ничего не решили, всё только обещали. Хотел даже вообще уехать из-за этого.
-И главврач Литвин в курсе?-спросил первый секретарь горкома.
-А то нет. Конечно,- отвечаю я.
-Странно, чем же он занимается, если ничего не решается.
Ещё бы не в курсе, если чуть ли не каждый вечер звонит и не удивляется, почему я так долго засиживаюсь на рабочем месте. Хоть бы раз поинтересовался моим семейным положением. Так нет. Станет он интересоваться, если голова забита другим, если к концу недели на уме одни пьянки-гулянки на стороне от жены. Да всё интересуется, не заходил я ещё в гости к своей одинокой соседке - стоматологу Елене. А мне это надо? Она хоть и «вся из себя», и неглупая, но не в моём вкусе.
-Интересно, что думает по этому поводу председатель горисполкома Ряховский, - вслух размышляет Васютин, чтобы я слышал.
Берёт трубку и нажимает кнопку сложного переговорного аппарата.
-Григорий  Яковлевич, ты знаком с главврачом скорой помощи? Да… Доронин Вячеслав Михайлович... Это хорошо, что знаешь. А то что он полгода  живёт в своём рабочем кабинете у себя на «скорой», ты в курсе?  Нет? Я тоже первый раз слышу... Если у нас такие люди будут жить в своих кабинетах и не иметь своего жилья, то нас с вами нужно отправить к чертовой матери. Это непорядок... Прошу разобраться и доложить. Всё... Есть ещё вопросы? - обращается он теперь уже ко мне.
-Никак нет, Николай Иванович. Спасибо за аудиенцию, и до свидания. И так отнял у вас немало времени.
-Важно, чтоб это время было потрачено не напрасно. Всего хорошего. Если меня вдруг прихватит радикулит, не дай бог, конечно, непременно обращусь к вам. Говорят, вы большой специалист по этой части.
-Будем надеяться, что этого не случится. Всего хорошего.
Работая главврачом станции скорой помощи, я постепенно, сам того не ведая,  обрастал влиятельными связями и друзьями и в исполкоме, и у дирекции завода «СК», и у завмагов. Время было такое,  что без связей ты никто.  Всё тогда было в страшном дефиците; ни мяса, ни колбасы в магазинах не было, разве только что из-под полы, если повезёт. Хорошо, что у меня был надёжный и бескорыстный приятель, начальник горторга Виталий Горлов. У них, оказывается, был такой «закрытый» продмаг для «блатных», где я мог отовариваться  по его записке, о котором я не имел даже представлений. Как мне всё это не нравилось унижаться перед каким-то недалёким завмагом, но что поделать, жить-то надо. Как говорил великий юморист А. Райкин, завскладом нынче- большой человек, дефицитом заведует. Я часто бывал в кабинете начальника торга, и совсем не по делам, а так, по-дружески покалякать, каждый о своём, душу отвести. На  столе у него на подставке стоял  маленький плакатик с таким поучительным текстом; «Тот,  кто хочет работать -ищет  средства, тот, кто не хочет работать- ищет причины». Это он выставил на обозрение  своим  сотрудникам, как руководство к действию, видимо, на собраниях своих сотрудников устал говорить одно и тоже. Сам начальник  торга так и поступал в своей работе. Я тоже взял это на вооружение. Через год после нашей беседы, первого секретаря горкома партии Васютина перевели в область на должность заместителя председателя облисполкома, и он потянул за собой начальника горторга, моего приятеля  Виталия Горлова на повышение. Без него уже, конечно, не то. Хорошо, что в торговле остались некоторые связи на местах.
Четыре месяца  напряженной работы  на два фронта для меня прошли как один месяц. Наконец вернулся с учебы  скороспелый невропатолог из «терапевтов». Я был с самого начала против, чтобы именно его направили на специализацию. Я же хорошо представлял, что из хорошего терапевта трудно сделать нормального невропатолога, а уж из плохого, каковым был он, даже трудно себе представить что выйдет. Мало того что деревенские замашки  у него никуда не делись после института, так и терапевтом был весьма посредственным, не говоря уже о его моральной стороне по части пристрастию к алкоголю и аморальном поведении в быту. Я всё удивлялся, и такого морального урода направили на специализацию по неврологии, когда невропатолог среди докторов считался всегда образцово-показательным интеллигентом. Кому только такое в голову пришло? Ладно бы отправили учиться  на травматолога, где особого ума и интеллекта не надо. Там каждый второй  из них потенциальный алкаш. Врач-невропатолог- это прежде всего интеллект с интеллигентностью и порядочностью. Кроме того, избаловался он в деревне, когда после института  несколько лет ему пришлось поработать в качестве главврача в доме престарелых и инвалидов, где он был единственным врачом и главным над собой. Был, так сказать, на вольных хлебах во всех отношениях.  Из таких хороших специалистов не получается. Каковы кадры, такая будет и отдача. Иными словами, что посеешь, то пожнешь. Я почувствовал себя начинающим специалистом лет через пять после годичной интернатуры, он же ощутил себя готовым невропатологом на другой день после укороченных курсов, да ещё в Иваново. Поживём, увидим. С его приходом мне, конечно, стало немного полегче, я перешел на полставки в отделении, и ещё месяц вводил его в курс дела. Оставаться  руководителем на двух должностях одновременно никакая бухгалтерия  мне не позволит, да и мне всё это чертовски надоело трудиться на два фронта. Нельзя же долго сидеть на двух стульях. Скоро из МСЧ я окончательно ушел, пусть сами расхлёбывают и отвечают за свои глупые решения. У меня же никто не спрашивал, кого из врачей отправить на учебу. Я ведь согласился поработать временно до определённого момента, в силу сложившихся обстоятельств, который наступил с приходом другого врача. За эти последние несколько месяцев двойного совмещения я здорово устал. Хорошо, что вовремя подвернулась путёвка,  и я взял отпуск и уехал по путёвке по уже знакомому мне маршруту в Ясную Поляну. В Доме отдыха  была почти одна молодёжь. Меня определили в комнату на двоих. Соседом оказался парень из Тулы почти одного со мной возраста. Меня он, слава богу, своими вопросами не допекал, был не навязчив, и не очень склонен к спиртному. В определённом смысле мне даже повезло, поскольку я больше предпочитаю одиночество, чем дурную, пьющую компанию. Выпивал он только тогда, когда к нему из Тулы приезжала «подруга по работе» на пару часов. Он-то приехал сюда, чтоб отдохнуть от назойливой супруги. Питание в Доме отдыха неплохое, но с «санаторным» не сравнить. Днём устраивались спортивные конкурсы, лыжные прогулки или экскурсии по местам Л. Толстого в усадьбе  «Ясная Поляна», а вечерами, конечно, танцы под девизом «давайте познакомимся». Меня это не привлекало, так как знакомиться ни с кем не хотел, но музыку слушать приходил. Взял лыжи напрокат в надежде как-нибудь выбраться за пределы своей территории по окрестным толстовским местам. Дважды за смену в местном клубе давали концерты. Первый концерт устраивали как всегда из года в год силами своих сотрудников, другой  концерт в конце смены давали силами и талантами самих отдыхающих. Больше всего мне «нравились» постоянные ведущие концерта, они супруги, они же массовики-затейники, которые работают в Доме отдыха по двадцать лет, никуда не выезжая, но из года в год, из месяца в месяц выходят на сцену и  рассказывают  «байки» о том, как им приходится бывать на гастролях, и как их всюду тепло встречали, мол, не такие уж они плохие «захолустные» ар-тисты на самом деле. Для тех, кто здесь впервые, это выглядит правдоподобно, и многие верят. Но так они говорят каждый год и каждый месяц. Я -то здесь уже второй раз, в курсе всего. Если сам себя не похвалишь, то никто другой и не похвалит. Через неделю состоялась экскурсия  по усадьбе Л. Толстого. Я мало что смыслю в литературе, но одно знаю: ещё в школе произведения Льва Толстого производили на меня очень сильное впечатление. Как и многие другие переболел героями его книг. В голове до сих пор  яркие образы  Екатерины Масловой и Нехлюдова из «Воскресения», Андрея Балконского и Наташи Ростовой из  «Войны и мира», казачки Марьяны и Дмитрия Оленина из  повести «Казаки». Возможно, после прочтения этих произведений, образы героев из моей памяти постепенно  и стёрлись бы, но фильмы по этим романам и повестям не только освежили мою память, но и сделали этих литературных героев моими кумирами и образцами для подражания. Конечно, за всем этим стоял  граф Толстой.  Меня поражал талант и манера изложения материала, его глыба  мысли, размах и масштаб, его исключительное трудолюбие. Тогда я совершенно не знал Толстого как гражданина и человека, и, что самое главное, с чего начинался сам Великий Толстой.  Ответить хотя бы частично на эти  и другие вопросы, не побывав в Ясной Поляне, что под Тулой, невозможно. Возможность впервые побывать в «Ясной» представилась, когда мне стукнуло за тридцать. Это было в первых числах февраля 1981года. Тогда я впервые оказался у главных ворот усадьбы самого графа Л. Толстого. Здесь что ни место, то историческое и памятное. Хорошо сохранились две каменные башни ворот, мимо которых на лихом вороном не раз въезжал на пришпект усадьбы моло-дой, подающий большие надежды, князь Балконский. Я стоял долго как завороженный, задумавшись представлял, что же было здесь на этом месте сто лет назад. Как и тогда, но уже другая берёзовая аллея, формирующая главный пришпект, который хорошо просматривался из окна кабинета,  из которого любил граф всматриваться вдаль, представляя первый бал Наташи Ростовой, её первые девичьи волнения при виде молодого князя Балконского, их первую встречу на балу. Слева от аллеи находился большой пруд. Я подошел к нему поближе. Увидел прорубь, только что стянувшийся тонкой, нежной, лёгкой коркой льда. Немного спустился и подошел к самому краю чуть замёрзшего пруда. Слегка надавил сапогом правой ноги, как показалась и заиграла чистая, как слеза, вода. Справа тоже пруды: нижний, средний, английский. Здесь же приятная неожиданность, почти что представление по заказу. Спрыгнули с дерева прямо на аллею сразу две белки и быстро, совсем непринуждённо, как бы наперегонки, смело пошли на сближение с нами. Они остановились так близко, что можно не только хорошо их рассмотреть, но и дотянуться рукой, чтобы испытать удовольствие прикоснуться к их мордашкам. А мордашки у них миниатюрные, серенькие, немного исхудавшие, хвостики пушистые пепельно-рыжеватые. Очень шустрые. Кто-то  из нашей группы  подкинул что-то съедобное, и зверюшки в один момент «отхватили» и принялись трапезничать, никуда не убегая и никого не испугавшись. Чуть в стороне от главного пришпекта, который во времена графа так и называли, заметны, словно в почетном карауле выстроившись в  четкие ряды, зимние прозрачные сады, высаженные в разное время самим Львом Николаевичем. Недалеко отсюда, и первое на твоём пути во время прогулки по усадьбе, находится необычное здание; высокое  одноэтажное, растянувшиеся в длину незамысловатой архитектуры, но по-прежнему добротное, свежее. Это родовой дом Волконского, деда писателя. Трудно представить, что это помещение служило потом великолепной конюшней, а ещё позднее размещался завод по изготовлению кожи. За домом Волконского, совсем недалеко от этих мест, видны два флигеля точно близнецы. В одном сейчас организован музей литературы. При жизни  писателя в нём останавливались на неопределённое время друзья и гости, считавшие  большой честью для себя хотя бы несколько дней  быть рядом с  Л. Толстым. Позднее в этом здании писатель открыл воскресную школу для крестьянских детей. Школа  работала на полном обеспечении писателя. Более того, сама программа обучения составлялась самим графом, а учителя  приглашались в Ясную поляну по его желанию. Самое большое волнение  охватывает, когда  подходишь ко второму флигелю. В нём жил и работал  Лев Николаевич. К сожалению, не сохранился дом, в котором родился будущий гений. Утешало только то, слава богу, что сохранился знаменитый кожаный диван, на котором появился на свет маленький  Лёва. Сам дом в виде большого добротного двухэтажного здания был разобран и продан писателем для того, чтобы сохранить от банкротства  созданную им газету и открыть ещё несколько бесплатных столовых для крестьян на территории  России. На том месте теперь старый маленький красивый парк. И, увы, ничего, что напоминало о былом  большом доме графа. Осмотр обычно экскурсанты начинают со сводной комнаты на первом этаже. В ней любил работать Л. Толстой. Из окна  небольшой комнаты со сводным потолком хорошо просматривается проспект, главная аллея  усадьбы. Сидя напротив этого окошечка,  он писал «Войну и мир». Поражает удивительная простота и невероятная скромность вокруг. Ничего лишнего, только самое необходимое: стол, стул, маленький диван. Никак не вкладывается в голове; граф, и вдруг так всё по спартански просто. На лестничной площадке второго этажа висят швейцарские часы, кем-то из иностранцев подаренные писателю.  Старинные часы выглядят как новенькие. Такое  впечатление, если внимательно прислушаться, что они ещё идут, вроде как тикают. Самое дорогое в доме, естественно, книги. Они всюду куда не глянь. Их так много, что глаза разбегаются. Уникальная библиотека, большая её часть  на иностранных языках. Почти все они подарены писателю их зарубежными авторами. Невероятное чувство возникает при входе в кабинет писателя и большую гостиную. Здесь всё сохранено, как при жизни Льва Николаевича. Невероятная одолевает мысль: с минуты на минуту зазвонит колокольчик, висящий во дворе, и к обеденному столу соберётся всё большое семейство Толстых. Покидаю дом графа, а на душе неспокойно. Ни с кем не хочется говорить, одно желание уединиться. Много мыслей. Наверно в таком неопределённом в подвешенном состоянии души были написаны лучшие его произведения. Здешние места к этому особенно располагают. Необъяснимая аура... Не помня себя, я оказался на аллее тишины, которая ведёт к могиле гениального русского писателя. На аллее читаю выдержку из его завещания: «кто захочет, снесите  меня к оврагу». Это  он просил, чтоб  после его смерти, кому это не будет трудно, и будет на то желание, отнести его на холм у оврага, где, как он считал, закопана некая «зелёная палочка» счастья. Вот и холмик у оврага. Высокие старые липы с берёзами. Кругом белым-бело от февральского снега, и только могилка, усыпанная хвойными ветками, слегка зеленеет. Приходят на память  мудрёные слова  деда Ерошки из «Казаков»: «умру-трава вырастит». Скромности графа Толстого только поражаешься. Не только трава выросла, и не только сады и парки оставил после себя  Лев Толстой. «Матёрый  человечище», как  назвал его вождь мирового пролетариата В. Ленин, так страстно жаждущий любви и счастья всем людям Земли, успел посеять золотые семена доброты и прекрасного по всей Руси великой. Грустно было покидать усадьбу графа, так много мыслей она взбудоражила и, как мне показалось, душу мою очистила от чего-то дурного, тёмного, скверного и бессмысленного.
Зимой места в Ясной поляне  неповторимы и хороши по- своему. В эту пору все «местные» от мала до велика катаются на лыжах, не отстают от них и отдыхающие. Этому способствует сама природа и ландшафт: деревенские просторы, крутые горки, лес, свежий воздух. Трудно от всего этого удержаться.  На танцах познакомился с одной молодой  незамужней и симпатичной «отдыхающей», которая оказалась из местных яснополянских. Она хорошо знала всю окрестность этих мест и, не в пример мне, хорошо каталась на лыжах. Мы с ней  обкатали всю Ясную Поляну, и особенно те места, где, наверняка, мог быть сам граф. Первые робкие шаги на лыжах здесь обычно начинают со знаменитой Лысой горы, не раз упоминавшей в романе Л. Толстого «Война и мир», а затем, набравшись опыта и храбрости, переходят на более высокие и крутые горы, которых здесь, как видно, немало. На некоторых побывал и я вместе с новой знакомой подругой. Начал, конечно, с Лысой Горы. Мне было поначалу немного страшновато, но после того, как дама уверенно по привычке съехала, и уже ожидала меня у подножья, деваться было мне уже некуда. Закрыл глаза и вперёд. Странно, что не упал. Опять-таки, скорее, потому, что не мог же я оказаться у ног дамы в неудобном горизонтальном положении в роли «поверженного». Какой же я после этого джентльмен. Поднялись с ней снова наверх и уже более уверенно съехали, закрепив предыдущий спортивный результат. Отсюда, окрылённый покорением знаменитой горки, с партнёршей Леной пустились в дальнее «плавание» по заснеженным историческим толстовским местам. В некоторых местах, особенно перед крутыми спусками, мы останавливались отдохнуть и заодно покормить синичек, чижей, и других зимних птах, которых в этих местах полно. Мы стояли с протянутыми ладонями с кормом в ожидании, что они сядут прямо на ладонь, но они только кружили совсем рядом и никак не решались это сделать, совсем не понимая, что лишают нас такого удовольствия, как пообщаться с ними. Какое огромное удовольствие получаешь от лыжных прогулок и общения с природой и её обитателями. Они так занимали нас, что мы всякий раз опаздывали на обед, а аппетит был зверский, потому что так и казалось, мне чего-то недодали  в обед. Только здесь понял, что такое лыжи. В детстве я катался только на примитивных коньках, подвязанных к валенкам с галошами.
Но какой же Дом отдыха без танцев по вечерам! На них вся надежда отдыхающих. На танцы приходила молодёжь со всей округи, особенно по воскресеньям. Для сельской молодёжи, что в округе, это была единственная отдушина, куда можно было податься и культурно расслабиться, и провести время. Моя знакомая Лена демонстративно танцевала с кем угодно, только чтоб привлечь к себе моё внимание и вызвать ревность. Но никаких эмоций по этому поводу с моей стороны не было. Танцевать я не любил, пусть хоть другие порезвятся. Другое дело, если б она сама взяла меня на «поруки». Так что в этом плане я был совершенно спокоен. Дни в Ясной Поляне промчались  на одном ды-хании, быстро и незаметно, но то, что успел увидеть и понять, запомнил на всю оставшуюся жизнь. Таково было влияние духа Л.Толстого на меня. В общем, отдохнул великолепно, можно приступить к своим служебным делам, хотя расставаться, к чему так быстро привыкаешь, всегда грустно. К тому же сама мысль, что пребывая в Ясной Поляне, ты соприкасался с духом самого Толстого, не могла не будоражить воображение, что прямо или косвенно отражалось в самых невероятных сновидениях. В последнюю ночь мне приснилось  невероятное. Понимая, что у меня уже есть диплом врача и несколько лет стажа работы после института, я, как ни странно, при отсутствии всякой критики на свои неадекватные поступки,снова становлюсь абитуриентом и сдаю вступительные экзамены в тот же медицинский институт. У меня вновь появилась  невероятная тяга к новым знаниям. Снова Москва, Моховая. Мне удаётся обмануть приёмную комиссию, которая приняла документы почему-то без лишних вопросов, сочувствуя мне, как «переростку». У меня спрашивают абитуриенты, вчерашние школьники;
-А зачем, дядя, вам это надо?
А я толком и сам объяснить не могу. И, оказывается, для них я уже дядя, другое поколение. Вот тебе  на!
-Ну, как зачем, -объясняю я им,  вчерашним школьникам.- Это когда же было, сейчас всё по-другому. Наука не стоит на месте. Потом, свои знания  я должен регулярно обновлять, нельзя же жить вчерашним днём. Медицина такая вещь, что...!
-Но для этого существуют курсы повышения квалификации, -говорили они.
-Да, верно. Но там всё формально, толку никакого, да и всего один месяц. Чему за такой срок можно научиться в медицине?- на полном серьёзе объяснял  я молодёжи,- если за семь лет не всё дали. А два диплома в наше время - большое дело. Вдруг один сопрут или потеряешь? Сейчас ими так лихо торгуют в «подземке».
-От этого в наше время никто не застрахован, -соглашались те.- Да в случае чего,  и купить можно.
-Вот и я о том же,- соглашаюсь с молодёжью.
Надо же!  И присниться  такое. Видимо,  у меня где-то там далеко возникала, с одной стороны, потребность к обновлению знаний, а с другой стороны, появилась необъяснимая ностальгия по Альма-Матер. Ведь в жизни, куда бы мы и как надолго не уезжали от родных мест, мы никогда не забываем своих родителей, которыми для нас была и есть Альма- Матер, и перед которой мы  в неоплатном долгу.   
После чистого, свежего, пьянящего воздуха в Ясной Поляне в Ефремове дышать совсем нечем. Едкий тяжелый запах от химзаводов разгуливал  по всему городу в зависимости от розы ветров. Как же не повезло ефремовцам родиться в таком «химическом» городе. И, несмотря на такую неблагоприятную экологию, жизнь в этом городе продолжается, а по итогам  прошедшего года наша станция снова заняла первое место в областном смотре-конкурсе, что не могло меня не радовать. Хорошо, что к этому времени появился премиальный фонд, и было кого и за что поощрить, да и первое место с размахом отметили всем коллективом вместе с «днём медицинского работника» на природе у реки в деревне Шилово. Такого мероприятия на станции ещё никогда не было. Этот «День медиков» нам запомнился надолго, если не учитывать одного непредвиденного обстоятельства. Так всё хорошо и дружно начиналось на берегу реки и лесопосадки, а закончилось проливным дождём. Хорошо, что я приехал на нашем «Москвиче», остальные приехали на «скорых» под сирену. Мы с небольшой группой тут же отправились в город, и я уже на месте дал команду своему диспетчеру отправить все сво-бодные «санитарки» для эвакуации людей из Шилово. Другой-то связи не было.
В конце июня меня откомандировали в Тулу на две недели. Там в облздравотделе собрались многие главные врачи служб со всей области. Из Ефремова со мной был ещё главный санитарный врач Николай Фёдорович. А в номер гостиницы к нам подселили ещё одного коллегу, главврача ЦРБ из Каменска, соседа по Ефремовскому району. Позднее мы с ним подружились, и  при случае наведывались в гости по месту работы и к нему на дом. Главный санитарный врач Рассказов Николай Фёдорович был невысокого роста, внешне ничем неприметный для женского пола, щупленький, худенький и рыженький, гроза всех торгашей и общепита в городе, никогда не «просыхал», видимо, ощущал на себе издержки профессии. Без этого в СЭС никак не обходится. Что значит «оторвался» от семьи Однажды мы с новым знакомым из Каменска Александром с трудной фамилией Помпуриди, после занятий приходим в номер, а санитарный доктор лежит на полу рядом со своей кроватью в «неадекватном» состоянии. Как это он умудрился столько выпить в одиночку? Хотя ему не привыкать. Видимо, малость не сориентировался и не рассчитал, и не дошел к месту своего назначения. Мы его подняли и уложили в постель. Всё-таки так более удобно с точки зрения гигиены для санитарного врача, чем полы своим костюмом протирать. Через полчаса, когда мы уже тоже отдыхали в надежде поспать, он снова испытал непреодолимое земное притяжение и очутился ниже уровня кровати на полметра. Куда его там во сне кидало, с кем он там воевал, а может с какой женщиной «кувыркался»? Ему видней. Очевидно так ему удобнее, но товарищ из соседнего района, не зная обычаев своих ближайших соседей по району, не поленился, встал и снова подобрал его и уложил опять в кровать. Честно  сказать, я малость поленился встать с тёплой постели и подойти к вывалившемуся из кровати санитарного врача, чтобы поднять и уложить, понимая, что это может повториться ещё не раз за ночь. Может ему, Николаю, так действительно удобнее, зачем же каждый раз его «беспокоить». А доктор по фамилии  Помпуриди, так звали нашего  соседа по номеру и по району, не поленился. Тогда я понял, какой порядочный и настоящий этот товарищ из Каменска с нерусской фамилией. Может поэтому мы и стали друзьями. У него больница в районе не ахти какая, одно только название ЦРБ, да и со специалистами  туговато. Какой же нормальный,  уважающий себя врач, поедет в такую глухомань. Разве что в порядке отбывания в колонии «поселения». По стечению обстоятельств в особых случаях, в порядке  шефской помощи их району, мне приходилось дважды выезжать с бригадой врачей в его Каменский район консультировать «тяжелых» и непонятных больных, поскольку своего невропатолога  там никогда, в общем-то, и  не было. В первом случае  к больной даже не подходил, не было смысла. Больная  была без сознания. Я только дверь палаты приоткрыл, посмотрел в сторону больной, и мне было ясно, что больная «терапевтическая» с отравлением, и только намекнул другим врачам, что неплохо бы послать к ней домой кого-нибудь поискать упаковку от снотворного, чтобы убедиться в диагнозе. Так оно и вышло на самом деле. Пустые упаковки быстро нашли у неё дома и диагноз тогда не вызывал сомнений у терапевта. Оказалось, что больная, женщина средних лет, умышленно приняла большую дозу транквилизаторов. Обычный случай суицида после семейных скандалов. В другом случае, буквально через месяц, консультировали тяжелобольного, и тоже в бессознательном состоянии. Его я осмотрел первым, и кроме констатации тяжести состояния и агонии, а также летавших назойливых мух в «определённых» местах больного, ничего конкретного сказать не мог. Не мой случай. Опять я приехал напрасно. Пусть терапевт мозгами поработает. Уступил место у постели больного молодому терапевту-кардиологу, поскольку, как мне казалось, катастрофа внутренних органов была очевидна. Мне казалось, что проблем с постановкой диагноза в данном случае не будет и я спокойно удалился из палаты, чтоб не смущать коллег осматривать больного. Наша лаборантка в это время брала у него кровь на анализ, терапевт делал вид, что трубкой прослушивал сердце и лёгкие.  После осмотра больного всеми врачами в ординаторской провели  консилиум. Первым высказался я, и был предельно краток;  «ищите своё, моего ничего нет». Однако меня очень удивило, когда  терапевт из кардиологического отделения  Виктор Иванович, тот самый, который в отсутствии главврача Сушкова, принимал меня на работу и показал себя как организатор не с лучшей стороны, свою патологию категорично отрицал. На его бы месте я с выводами не торопился, хотя бы дождался результатов анализа крови, тем более что лаборантку мы специально взяли с собой, не надеясь на местную. Спрашивается, от чего умирает больной, если никто из врачей не находит своей патологии? Создалась патовая ситуация. И стоило забор городить? К такому «тупику»  пришли бы и местные врачи без нас. Зачем же мы здесь в таком случае, и какие же мы «шефы» для них? На нас же надеются и местные врачи, и родственники больного как на более компетентных врачей. Я не видел элементарной логики в создавшейся ситуации. Все стали смотреть в мою сторону, что скажу я, если следовать принципу: «все болезни от нервов». Если исходить из таких позиций, то, конечно, можно всё валить на меня.  Держался я, сколько мог, давая им возможность себя проявить  и реабилитировать. Но я-то знаю себя. Если в первый момент у меня не возник мой диагноз, значит, его там просто нет. К тому же  я не возглавлял бригаду в отличие от терапевта. Консилиум решил, что у больного мозговой инфаркт. С  таким диагнозом  согласиться я  никак не мог, но куда мне деваться. С мнением врачей  по поручению консилиума поделился с дочерью больного двадцатипятилетней блондинкой и высказал предположение, что нужно настраиваться на худшее. Хоть в этом плане все были едины. Летальный исход был очевиден, если ничего не предпринимать. Я был уверен, что  больной до утра не доживёт в любом случае, так как у него была терминальная фаза «неизвестной» для врачей болезни. Так мы и разъехались. Через пару недель  я приезжал к приятелю Помпуриди в Каменский район по крайней производственной необходимости в связи с бензиновым «кризисом» у себя. Иногда он выручал меня талонами на бензин, когда у меня дело доходило до того, что приходилось ставить одну-две  бригады на прикол. Ведь друзья познаются в беде. Выезжая обратно из Каменска и проезжая больничный морг, который никак не объехать, у дороги «голосовала» одна молодая барышня в черном платке. Понятно было, что она покинула морг и у неё большое горе. Мне её стало жалко  и я подобрал её за компанию, всё одно ехать в одну сторону. Мне она показалась немного знакомой, смущало только её черная косынка на голове. Зато девушка сразу узнала меня. Это оказалась дочь того самого больного, которого недавно  мы приезжали смотреть с группой врачей. Она с раздражением и упрёком в адрес врачей  рассказала, что отец тогда умер не дожив до утра, и что на вскрытии никакого инсульта не нашли, а было двустороннее воспаление лёгких. Я сочувственно слушал девушку и ничему не удивлялся. Приблизительно  так я и думал тогда, но не мог же я спорить с терапевтом и лезть в чужой «огород». Ругать врачей - «недоучек» вслух тоже не стал, этика не позволяла. Всё, что они заслужили в свой адрес, послал мысленно и искренне в сторону терапевта Виктора Ивановича. И организатор хреновый, и врач никудышный, а по МСЧ ходит гоголем. Бог ему судья. Ещё молодой, хотя давно за тридцать и неженатый, может, поумнеет, когда женится... Говорят, помогает некоторым. Вот так бывает, когда на кого-то надеешься.  Меня подставили и сами вляпались по самые уши. Вина врачей не в том, что больной умер от пневмонии, а в том, что не был поставлен правильный диагноз при жизни. Лев Толстой тоже умер от пневмонии, но в то время  ещё не было антибиотика пенициллина. Его открыли только в двадцать восьмом году, а стали широко применять во время войны с немцами. Мне было неловко перед девушкой за «наших» горе- коллег. Может она потеряла самого дорогого человека. Если бы мы были врачами её района, она непременно подала на нас в суд. И правильно сделала бы. Я бы её поддержал. В тот раз врачи уполномочили меня лишь морально поддержать её, так как исход был предсказуемым и неутешительным. Странно только одно, что ни один из них не поинтересовался потом результатами патологоанатомического вскрытия хотя бы по телефону, а терапевт не поинтересовался анализами умирающего больного даже через несколько дней. Спрашивается, на кой черт тогда брали лаборантку в этот Каменск, если анализы крови никого не интересовали. Я так предполагаю, что если бы диагноз был выставлен правильно на месте и были приняты все неотложные мероприятия по лечению больного, то его можно было бы спасти. Это уже не времена Толстого, и от пневмонии мало кто умирает, если только по тупости и халатности врачей. А как было бы здорово, если б мы тогда поставили верный диагноз и больной пошёл на поправку. Нас бы в Каменске добрым словом вспоминали не один год.
С недавних пор за рулём «москвича» сижу сам. Мой водитель, он же бригадир шоферов, чуть не угрохал новенького призового «Москвича». Лихача, конечно, примерно наказал, от всего освободил, хоть он и брат моей бывшей жены, а за руль сел сам, хотя однажды об этом пожалел. Дело было в начале зимы, с бензином для «скорой» было хуже некуда, и я решил смотаться в Каменки за двадцать километров к своему новому приятелю Александру Помпуриди. Он меня всегда выручал в таких случаях талонами на бензин, которого хватало нам на три дня, что было не так уж и плохо. Не обращаться же мне к главврачу ЦРБ Литвину, от которого как с козла молока. А дорога была очень скользкая, мне бы воздержаться от такой поездки, но если я принял такое решение и настроился, не отменять же, к тому же бензин нужен в любом случае, хоть покупай его за свои деньги. В саму Каменку доехал благополучно и с пользой дела, то есть с талонами в кармане. На обратном пути, уже при хорошем настроении и некой эйфории за успех, имея в кармане спасительные для «скорой» талоны, не доезжая пяти километров до своего Ефремова, передо мной оказался крутой спуск. Я на секунду замешкался, да, видать, с опозданием, дорога-то ледяной коркой покрыта. Что мне делать? Притормозить или, не снижая скорости, проскочить этот спуск? По логике нужно, конечно, слегка  притормозить и спокойно плавно съехать. Так я и пытался сделать в последний момент. Но я резко, видать, нажал на педаль тормоза, не имея в этом достаточного опыта ездить по зимним дорогам да с летней резиной, машину «Москвич» развернуло против «часовой» на 360 градусов, один раз даже перевернуло и я оказался в небольшой траншее. Движения на дороге в это время не было, и помощи ждать было не от кого. Мне ещё повезло, что «Москвич» хоть и перевернулся по пути в траншею, но стоял на своих четырёх, а не «лапками кверху». Это просто чудо, что так стал на все четыре колеса.  Минута у меня была на размышление. Потом, как ни в чем не бывало, завёл двигатель, который непонятно каким образом отключился, с трудом и не с первого раза, преодолев снежный занос, с траншеи выбрался на шоссе. Ещё через полчаса, уже не спеша добравшись к себе, об этом инциденте окончательно забыл и никогда больше не вспоминал, считая, что мне крупно повезло. За всё это время, пока я возился с машиной, мимо никто так и не проезжал. С тех пор зимой в эту Каменку я никогда больше не ездил, считая тот день вторым днём своего рождения. Очевидно выработался стойкий условный рефлекс на самосохранение. Повезло не только мне, но и «Москвичу». Невероятно, но очевидно; обошлось без единой царапины, так как накопившийся снег у траншеи и рядом расположенного колхозного поля, обеспечил относительно мягкую посадку моему «железному коню».
Жил я по-прежнему в своём кабинете. Торопиться мне, в общем-то, некуда, и дел полно. Вечерами как всегда сидел за рабочими бумагами в тишине, вдруг однажды слышу телефонный звонок. От неожиданности я даже вздрогнул, надо же так напугать. За месяц отпуска от всего отвык. Кто бы это мог быть, да так поздно? Может Литвин, которому не спится из-за постоянных ссор с женой на почве ревности и пьянок?
-Слушаю, доктор Доронин,-как всегда по привычке представляюсь, хотя заметил, что время уже позднее для подобных служебных звонков.
-Это Лена. Вы ещё не забыли меня?- слышу напористый  незнакомый и совсем юный  голос.
-Какая Лена? Что-то  не очень,- говорю ей…
-Я у вас  в стационаре лежала не так давно, -пытается объяснить она.
Полгода или даже год  для неё это недавно. Конечно, всех своих больных помнить не могу, но чтобы не обидеть, что такую совсем не знаю, говорю:
-Кажется, припоминаю. Что хотела? А тебе, дорогуша, не кажется, что поздновато звонишь для своего возраста? Детское время  давно того...
Год назад она лечилась у меня в отделении по поводу приступов эпилепсии. С тех пор она иногда консультировалась по своей болезни по телефону. Ей было всего пятнадцать лет, и думает поступать в медучилище. Тогда, ещё год назад, когда ей было всего четырнадцать,  избалованную маменькину дочку пацаны- недоумки, такие же малолетки как и она, крепко напоили её и изнасиловали. Возможно, после этого у неё появились первые приступы эпилепсии.
-Мне  плохо, - говорит Лена.
-Что участились приступы?- поинтересовался я.
«Что ещё с ней может быть у избалованной малолетки, кроме «старой» новой болезни»,-подумал я.
-Не участились, но два дня назад, правда, был один в лёгкой форме.
-Тогда в чем дело? - спросил я в несколько грубоватой форме. Время -то позднее, не до сентиментов. -Таблетки финлепсина иногда принимаешь?
Время было давно недетское для неё, да и мне как-то не до неё было. Думаю,  поймет, что звонок её совсем некстати.
-Мне нужен гинеколог,- продолжает она.
«Боже, ты мой,- подумал я. - Вот тебе раз, в таком возрасте и подавай ей гинеколога. Я не ослышался? И почему ко мне? Я что, гинеколог?».
-Я тут при чем? - спрашиваю её в недоумении.- Зачем?...
-Ну, нужен,-настаивала взбалмошная малолетка, почему-то будучи уверена, что я ей помогу, как и в других вопросах, когда названивала мне по телефону о своих проблемах в прошлом.
-Что, «согрешила»?- не сдержался я.
-В том то и дело, что нет, -говорит она на полном серьёзе.
-Знаешь что, позвони завтра утром. Наш гинеколог будет дежурить завтра. Надо с ним переговорить. Думаю, что уладим. Как говорится, «утро вечера  мудренее». Пока.
-Ладно, договорились.
Трубку она бросила. Я снова принялся за свои бумаги. Минут через десять снова звонок.
-Вячеслав Михайлович, - слышу тот же голос.-Что будет, если принять две таблетки люминала?
-Ничего не будет, спать крепко будешь. Кстати, почему ты ещё не спишь? Детское время уже... Спокойной ночи.
Трубку повесил уже я, иначе не отстанет. Мне стали надоедать звонки «чокнутой», малость невоспитанной, избалованной и нагловатой малолетки.  Минут через пятнадцать ещё звонок. У меня не было сомнений в отношении того,  кто звонит. Только  эта «ненормальная». Нормальная не станет надоедать в такие часы.
-А что будет, если выпить пятьдесят таблеток?-спокойно спрашивает она.
-Что за глупые  вопросы?! И что за  мысли! Плохо будет. Вот что будет!- резко отреагировал я.
-А пятьдесят девять?- продолжала Лена задавать одни и те же дурацкие вопросы.
Я не стал спрашивать откуда у неё  столько люминала. Она же  принимает их целый год по моей рекомендации и по моим рецептам. Однако такое количество  снотворного вполне достаточно, чтобы уснуть и никогда больше не проснуться. И почему именно пятьдесят девять? Значит, больше уже нет?
-Лена, тебе что жизнь надоела?- осторожно спрашиваю я, отчаявшуюся  несовершеннолетнюю  девушку.
-Надоело. Всё противно. Во дворе все пальцем тычут, в клас-се тоже самое, -жалуется она.
-Да плюнь на всех, береги своё здоровье. Слушай только вра-чей. Через год-два приступы у тебя прекратятся. В этом я абсолютно уверен. Всё будет хорошо. Замуж будешь выходить, не забудь пригласить на свадьбу,-пытался я её ободрить и успокоить в полушутливой форме.
Хотя я до сих пор не понимал зачем ей нужен гинеколог. Может на самом деле «залетела?».
-Всё это уже ни к чему, -последнее, что я услышал от неё.
Слышу в трубке короткие гудки. Мрачное настроение быв-шей пациентки мне совсем не нравилось, похоже на депрессию. Это уже не напоминало розыгрыш, и тем не менее я засомневался, что она по глупости может свою дикую мысль  реализовать. На минутку призадумался. Пришла даже идея направить  к ней бригаду «скорой». Но куда?  Ни её домашнего адреса, ни телефона я не знал. Лучше  отобрать  у неё таблетки сейчас, чем потом  от-качивать её саму. Пока решал этот кроссворд, снова по-звонили. Я уже надеялся, что звонит кто-то другой по делу и взял трубку, молчу в ожидании.
-Уже приняла, - сообщила она так просто, словно речь шла  об утреннем кофе или о принятии ванны.
Голос её звучал слабо, замедленно и безразлично. У меня не вызывало сомнений, что дело сделано и положение очень серьёзное на грани катастрофического. Само раз вмешаться «скорой».
-Лена, у тебя какой адрес? Что-то совсем позабыл, -спрашиваю её, как бы между прочим, не давая ей опомниться, будто и в самом деле когда-то знал.
-Лермонтова 25 –30. А зачем?
- Дома кто есть? -спросил я.
-Только отец,-тихо говорит она.
-Позови его к телефону, - обращаюсь я к ней.
-Он пьяный... спит, -тихо, спокойно говорит Лена.
-А где мать? -допытываюсь я, пока она не бросила трубку.
-0на на работе,- также заторможено произносит она, но как-то отрешенно.
-Как позвонить ей? - всё допытываюсь у неё.
-Зачем?   
Слышу в трубке  прорывается посторонний детский голосок.
-Кто там у тебя ещё? - поинтересовался я.
-Это моя сестра.
-Сколько ей лет?
-Двенадцать.
-Дай ей трубку, -попросил заторможенную и отчаявшуюся вконец девушку.
-Да, -слышу нежный, звонкий,  певучий детский голосок.
-Ты действительно сестра Лены?- уточняю я, насколько она взрослая для принятия решений.
-Конечно, -утвердительно говорит она.
-Она в самом деле выпила кучу таблеток?- спрашиваю младшую сестру.
-Да.
-А куда ты смотрела?
-А я пыталась отнять, но разве с ней справишься? -виновато, как бы оправдываясь, объясняет  она.
-С ней, конечно, не справишься. Вот что. Сейчас подъедет «скорая» к вам, так ты открой им дверь без всяких расспросов у закрытой двери.
-Я всё поняла, так и сделаю. Только поскорее приезжайте, -говорит она дрожащим голоском.
Бригаду «скорой» я направил сразу по адресу и её, чтоб не возиться с ней и не терять напрасно время, сразу госпитализировали в реанимационное отделение ЦРБ. Спасти Лену удалось. Если бы я не додумался отправить к ней «скорую», её  к утру не было бы в живых. Утром следующего дня я поручил своей психбригаде отправить несовершеннолетнюю психопатологическую личность в областную психбольницу, а то снова что-нибудь придумает такое, что придаст лишних хлопот «скорой» и родст-венникам. Признаться, опоздать «скорой» на полчаса, вряд ли ей понадобилась скорая медицинская помощь вообще. Хорошо, что скорая» работает круглосуточно. Ведь почти все  психозы, сдвиги по «фазе» и суициды случаются в ночное время.
Как-то по весне заехал в соседний совхоз к директору, чтобы договориться  о выделении земельного участка под картошку своим сотрудникам, поскольку ни у кого из них не было своего земельного участка, а тем более дачи.  На обратном пути  возле конторы я обратил внимание на одиноко стоявшую симпатичную девушку брюнетку с двумя внушительными стопками связанных верёвкой книг, и чемоданом в придачу. Ехать мне одному было скучновато, хотя настроение  несколько поднялось после переговоров с директором, и на этой волне я подрулил прямо к ней, только спросил «куда». Она  вежливо и обнадёживающе ответила, что в город, хотя куда ещё можно направляться из деревни с таким специфичным для школьницы грузом, наверняка, подумали мы вместе. Я открыл перед ней дверку тёмно-синего «Москвича»  и она быстренько села со всем своим нелёгким имуществом. В этот момент подбежали ещё две женщины-колхозницы чуть ли не с полными мешками, и тоже намеревались прокатиться до города на халяву. Их я не взял, объяснив, что у меня не такси и не грузовик, а гостранспорт. Как и принято в таких ситуациях, по дороге с попутчицей мы разговорились. Я узнал, что живёт она в этом совхозе, родители её местные учителя и зовут её Таней, а переезжает в город, в общежитие ПТУ, где будет работать там же в библиотеке после окончания школы. Вызывало только удивление, что какую-то девчонку из «деревенских» берут в город в библиотеку, да ещё с предоставлением общежития, как будто не нашлось таких городских и без общаги, что было гораздо проще. Но спрашивать не стал. По красному кресту на лобовом стекле, что маячил перед ней, она догадалась, что я имею некоторое отношение к медицине.
-Вы не сказали,  как вас зовут? - спросила неожиданно она. -Хотя  обо мне уже многое узнали.
-Слава, в смысле Вячеслав,- спокойно ответил я, хотя не ожидал, что какая-то совершенно незнакомая девчонка вдруг осмелится об этом спросить, как-никак я для неё, можно сказать, «старичок».- Вообще-то шофёр за рулём не должен отвлекаться, потому и молчу.
-И правильно поступаете. И тем не менее, вы, Слава, кого возите, если не секрет, конечно?-лукаво поинтересовалась вчерашняя школьница Татьяна.
-Очень большой секрет, почти что военная тайна. Но вам, Татьяна, скажу; одного главврача,- поведал в шутливой форме я, дабы чуть-чуть её заинтриговать, не сомневаясь в том, что она любительница детективных романов, что и побудило её юную пойти работать в библиотеку дочитать  всё-таки Агату Кристи.
-Мне, кажется, что ваш главврач неплохой человек, если позволяет водителю свободно разъезжать по деревням и подвозить одиноких молоденьких  и симпатичных девушек,- разговорилась она вдруг так легко и просто, совсем позабыв о том, что водителя нежелательно отвлекать по пустякам.
-Можно сказать и так. Мне, кажется, Татьяна, вы в своём классе были не только отличницей, но и старостой.... Куда вас подвезти? -спрашиваю её, пытаясь сменить тему беседы.
-Не угадали, комсоргом... Мне в ТУ. Вам совсем не по пути. Это далековато,- объясняет Татьяна. –Совсем в другой конец города.
-Не вижу особой разницы. А где это? Может, даже по пути, -интересуюсь я.- Я не очень знаю город.
-Вы не местный?
-Третий год как в Ефремове. А вообще из Хохляндии.
-Теперь понятно.
Через полчаса за разговорами мы въехали на территорию техучилища. Мне как мужчине хотелось помочь ей. Татьяна совсем не возражала и, скорее, ей было приятно, что я взял её нелёгкий багаж в виде стопок книг, и мы вошли в парадную дверь общежития. Поднялись с ней на третий этаж и вошли в её комнату. Комната совсем небольшая одноместная, ещё не обжита, почти пуста. У единственного небольшого окна в углу стояла железная казённая кровать с аккуратно заправленной постелью.
-Что и радио нет?- спросил я с удивлением, окинув взглядом пустые стены.- Ты же здесь от скуки …
-У меня маленький приёмник имеется,-ответила она.- Так что не пропаду.
-А у тебя, случайно, записи магнитофонные имеются?- поинтересовался я.
-Случайно имеются. Толку что. Записи имеются, а «мага» нет,- услышал я в ответ. И неудивительно, в стране сплошной дефицит. В магазинах ничего нет, ни продуктов, ни товаров, особенно холодильников, магнитофонов.
-Надо же! А у меня наоборот,- почему-то обрадовался я.- Это дело поправимое. У меня имеется казенный магнитофон, и мне пока  он совсем не нужен. Если не возражаешь, могу на днях занести. На первое время хватит. Зачем добру пропадать, тем более что хороших записей у меня нет и «маг» вроде ни к чему. Только не подумай, что навязываюсь к тебе «чернобровой». Просто привык делиться с ближним. А, кроме того, такая техника быстро портится, если не работает.
А сам поймал себя на мысли, что чуть не выдал себя с потрохами, выдавая себя за другого, упомянув о «казённом» магнитофоне. Надо же, чуть «не провалился». Тоже мне Джеймс Бонд - агент «007». У какого такого водителя может быть «казённое» имущество? А может, она не обратила на это внимания? Хорошо бы. Будем надеяться, что так и есть.
-Как в Библии, делись с «ближним». Хочешь сказать, что я тебе совсем не понравилась?- кокетливо  спросила  она.- А твой шеф, кстати, женат?...
-Даже не знаю. Кажется, нет,- спокойно говорю ей.- Татьяна, а между нами «девочками» говоря, ты бы вышла замуж за главврача?- не удержался я от провокационного вопроса, раз она мне напрямую «не в бровь, а в глаз».
-Кто бы ни хотел. Ты это к чему?- ответила она, не задумываясь.
-Ладно. Я поехал, а то влетит мне от шефа по самое первое число. Пока, «чернобровая».
-Спасибо тебе, водитель главного врача,- весело с юмором сказала она на прощанье.
О своём обещании я не забыл, и через неделю заехал к Татьяне на минутку и привёз ей тройник и магнитофон. Всё равно он мне пока ни к чему. Она от неожиданности не знала что и сказать. Не могла поверить, что я ещё когда- нибудь приеду. А то что я говорил накануне, приняла за трёп. А потому совсем не ждала. Мне показалось, что Татьяна мне нравится. Брюнетка моего роста с выразительными черными глазами и приятной интригующей улыбкой с завитушками  у висках. Одним словом, вчерашняя школьная выпускница, только что снявшая школьную форму, и полна надежд, что перед ней все двери открыты в этой жизни. Меня смущало только одно существенное обстоятельство. Она была младше меня лет на восемь. Это серьёзное препятствие в наших возможных отношениях. В следующий раз я приехал к ней дней через десять просто так проведать, поболтать, узнать как  устроилась в общаге. Темнело уже рано. Всё-таки наступила осень. Предложил прогуляться на свежем воздухе или покататься по вечернему городу, а то, поди, засиделась  в своей библиотеке и в общаге, да и в городе, наверняка, особых знакомых нет с кем можно было время провести. В деревне-то привыкли рано ложиться и рано вставать с первыми петухами. Она на удивление сразу согласилась, будто этого только и ждала. Татьяна быстро собралась, надела лёгкую куртку и мы покинули общежитие. Мой «Москвич» стоял недалеко от подъезда напротив её окна.
-Вячеслав Михайлович, вы меня неплохо разыграли. Вам бы во МХАТЕ  работать,- сказала Таня, как только мы выехали на основную дорогу города.
-Это ты о чем, чернобровая?- удивлённо  спросил я, ничего не подозревая и пока не выдавая себя, сохраняя конспирацию.
-Поясняю для особо непонятливых. Оказывается, вы и есть тот главврач, которого вы  сами и возите.
-«Но разведка доложила точно и в атаку двинулся отряд», -тихо пропел известную песенку времён войны, что я ещё мог сказать или спеть. -Так и есть. А как догадалась?
-Проще простого. Мой брат работает в горкоме партии помощником первого секретаря, референтом,- поясняет Таня.- Он знает всех главных врачей в городе. Их совсем немного. Городок-то небольшой. Все друг друга знают. Когда он сказал, что есть два главврача чем-то очень похожих, и одного зовут  Павел, а другого Вячеслав, я сразу вспомнила про водителя Славу. А когда описала ему портрет водителя, у нас не было сомнений. Это вы и есть.
-Я вижу Татьяна, тебе бы не в библиотеке Т.У.  работать, а в Муре, на Петровке,  38,- заметил я.
-Опять шутите. Выходит,  вы должны служить в МХАТЕ, а я в Муре. Вот здорово! И всё в одном городе, в Москве.
-Да ещё в каком! Вы про Мату Хари что-нибудь слышали?
-А кто это?
-Великая... Как-нибудь расскажу потом... В общем, её французы расстреляли в конце войны.
-Значит, было за что?- спросила она.
-Трудно сказать. Время было такое смутное, военное.
Мы выехали за город  и остановились прямо на дороге, приняв чуть вправо и ближе к обочине в абсолютной темноте с выключенными фарами. В салоне играла музыка от приёмника, и от него исходил тусклый желтоватый свет. Через стекло просвечивала Луна. Таня прислонилась головой к моему правому плечу. Я обнял её и поцеловал сначала в щёчку как школьницу, потом как взрослую в губы, но ещё неопытную в таких делах. Татьяна ещё ближе прижалась ко мне. Меня что-то сдерживало. Уж больно молода, и так всё стремительно... Прошло полчаса, а может больше. За это время мимо нас не проехало ни одной машины. Вокруг кромешная тьма, по обе стороны только поля. Я вспомнил, как на этой трассе, где-то неподалёку от этого места, зимой я неудачно съехал с горки на этом  же «Москвиче»  и очутился в канаве. Мне тогда здорово повезло. Видать, место это аномальное и невезучее. Я включил фары и мы поехали  в город к ней в общагу. Было уже очень поздно, как бы общежитие не закрыли на ночь. Снова оказались в её комнате. Мы продолжили прерванный поцелуй. Татьяна на удивление была очень страстной, и мы как-то незаметно быстро оказались в постели. Она в порыве страсти сняла с себя лифчик, явно не рассчитывая, что это сделаю я, и не понимала, что делала. Хорошо, что я вёл себя сдержаннее, чем она и вовремя приостановился. Время было уже позднее не только в режиме общежития,  и мы распрощались. Как только загнал машину  в гараж  и вошел в свой кабинет, в котором ночевал в последнее время, кто-то позвонил. Я взял трубку. Кто мог звонить так поздно? Это была Таня. Она пожелала мне доброй ночи, как и я ей. Приятно было, когда о тебе кто-то помнит и переживает. К сожалению, как и предполагал, наши романтические отношения не имели своего продолжения. Она, конечно, через своего брата референта узнала про мой возраст, а в деревне, да  в учительской семье тем более, где она воспитывалась, такая разница в возрасте считалась слишком большой. Я её понимал. По её понятиям  я был  для неё «стариканом».
Приближалось Первое Мая.  На вечеринке по случаю  майских праздников в узком кругу в своём общежитии у неё не было праздничного настроения и старший брат понимал, что это напрямую связано с тем, что в такой день и рядом нет знакомого, а может и любимого, доктора, о котором она совсем недавно ещё все уши ему прожужжала. Он предложил  сестре позвонить по «03» и пригласить доктора в компанию, но Татьяна  была в полном смятении. Внутри её боролись два чувства: любовь и нравы с их принципами. Она так и не позвонила. Скорее всего, в её мучительном выборе доминировало то, что она воспитывалась хоть и в деревне, но в учительской семье с их нравами и устоями. Может она надеялась, что приеду я? Может,  у меня и было желание заехать к ней в этот день, но меня никто не приглашал, тем более номера телефона общежития я не знал, а надо бы предварительно позвонить, мало ли что. Вдруг приеду, а она не одна. Нехорошо получится, какой-то цирк Шапито. И потом, «незваный гость хуже татарина». Видать, не судьба. Но нет худа без добра. В той же застольной компании  в тот вечер был друг её брата, молодой лейтенант, военнослужащий, год как после военного училища. Они больше подходили  друг к другу, во всяком случае их возраст не смущал. Как-то через несколько месяцев после этого я со  своей маленькой дочкой заглянул в универмаг  и на первом этаже  столкнулся с Татьяной. Она была не одна, а с тем лейтенантом. Мы сдержанно поздоровались, ни секунды не задерживаясь рядом, понимая, что, в сущности, сказать нам было нечего. Пока моя первоклассница внимательно рассматривала витрину с блестящими побрякушками, Татьяна  смогла переброситься  двумя фразами со мной. Она была уже не та, и «выглядела» на все  шесть месяцев. Мне ничего не оставалось как поздравить её и пожелать  семейного счастья. Хорошо ещё, что у неё не было оснований считать, что  причиной её интересного «положения» являюсь я, поскольку так далеко у нас дело не доходило. Хотя я бы не возражал. Может тогда она и вышла бы за меня, несмотря на разницу в возрасте между нами. Тем не менее я не обижался. Уже давно свыкся с тем, что если Богу так угодно, значит, так надо, и что это самое верное решение. Ну, что поделать, если мне в этом плане  катастрофически не везёт.
На работе меня по-прежнему больше занимала пристройка к гаражу. Надоела это строительство до чертиков. Работы шли невероятно медленно, похоже, всё сводилось к «долгострою». Вечно находившийся подшофе прораб РСУ Веня, ссылался на то, что не может найти хоть какого электрика среди своих, чтобы окончательно завершить работы по гаражу и сдать его в эксплуатацию, к чему я его в последнее время и принуждал. Скорее всего, он его и не искал в самом  РСУ, тянул время и надеялся на чудо. Таких строек по городу у него несколько, станет он за каждую нервы растрачивать почем зря. А у меня из-за него никаких подвижек в пристройке. Тогда, чтоб время не тянуть напрасно, я предложил ему своего электрика Николая, который работал у нас на полставки и появлялся на станции почему-то один-два раза в неделю. То ли потому что  был  очень занят на своей основной работе, то ли из-за своей недисциплинированности и расхлябанности он являлся к нам  так редко и старался не показываться мне на глаза, потому что частенько был в нетрезвом состоянии.  С его согласия и по его заявлению он был оформлен электриком по РСУ временно для выполнения электроработ в пристройке. Хоть это и не лучший вариант для меня, но других вариантов у РСУ  не было. В этой части он мне не подчинялся, так как зарплату за эти виды работ получал в РСУ, и, соответственно, контролировать  его работу я не мог, тем более что в этих делах мало что понимал, если не сказать совсем профан. Нужно сказать, что с электриками нам постоянно не везло. Когда у нас была ставка электрика, самого электрика, инвалида второй группы с протезом одной голени, пришлось уволить за частые  пьянки и прогулы. Затем пришла бухгалтерия из ЦРБ, пересчитала все розетки и выключатели на станции и решила,  что станция вполне обойдётся  электриком на полставки.  А найти электрика на полставки затруднительно, особенно непьющего. Кто-то из своих сотрудников привёл молодого парня. Он показался мне порядочным, тихим, скромным и, главное, непьющим, что среди этой «братии» весьма редко встречается. Почему бы не взять. Поработал он месяца три на полставки и неплохо, претензий  к нему не было, и появлялся почти каждый день. Однако оказалось, что в «тихом» омуте черти водились. Месяца через три его нашли повешенным в следственном изоляторе. Как выяснилось в ходе следствия, он активно вместе с сотрудниками вневедомственной охраны, вместо охраны объектов в ночное время, буквально «чистили» магазины города. Основной задачей электрика было отключение и включение сигнализации охраняемых объектов. Парень много знал, за что и пострадал от той же милиции, вернее сказать, «оборотней» в погонах, на которую работал по ночам. Что в милиции каждый второй ворюга, я и раньше знал, для того и идут туда на службу, прикрываясь погонами и пользуясь бесконтрольной властью, но чтобы грабить государственные магазины, объединяясь в ОПГ? Таких подонков мало уволить из «органов», и даже отправить на лесоповал недостаточно, поскольку такие негодяи и паразиты, присосавшиеся к государственной кормушке, подрывают устои государства, как раковая опухоль уничтожает организм, а стало быть являются чуждыми элементами и врагами народа. А с врагами народа, как и с раковой опухолью, как и положено, нужно поступать по всей строгости закона вплоть до высшей меры, а в плане «лечения»- только «хирургически». Не лучшим образом дела обстояли и в ОБХСС горотдела. Там тоже творился вопиющий беспредел. Мне не раз приходилось выслушать откровенные признания молодых девушек,  работающих в сфере торговли с нервным срывом, когда эти отморозки в погонах, припугивая их привлечением к суду за якобы  серьёзную недостачу в  их магазине, которой, в общем-то, и не было,  принуждали их в своём кабинете расплачиваться «натурой». Назначали им явки ежедневно в течение недели и за их же счёт устраивали пьянки и оргии на рабочем месте в служебное время. Если это были несговорчивые и замужние дамы, обнаглевшие «менты» нагло вымогали у них денежную компенсацию за прекращение «липового» следственного производства. Причем молодой начальник ОБХСС, старший лейтенант, муж нашей молоденькой медсестры, в этом деле явно преуспевал. Чего же можно будет от него ожидать, когда он станет майором. Аппетиты с годами растут, ставки с годами только увеличиваются.  А куда им деваться от этих извращенцев и «оборотней», когда коррупция в этих рядах, как раковая опухоль, распространилась как по вертикали, так и по горизонтали, да и жаловаться им бедным и слабым особо некому, приходилось терпеть и держаться за работу. Трудно представит, что начальник горотдела был не в курсе такого «беспредела». В городе многие об этом знали, но предпочитали молчать. В таком маленьком городишке всё правоохранительное начальство, в том числе и судьи, «повязано», и все «свои».  Очередной электрик принятый на работу, тоже был не «сахар». Являлся на работу нередко не очень трезвым, можно сказать подшофе, а иногда диспетчер не мог его найти в течение всей недели ни на основной его работе, ни дома. В связи с этим приходилось в некоторых случаях вызывать специалистов из горэлектросети. Как-то во второй половине дня он ковырялся в электрощите и по «пьяной лавочке» забыл включить рубильник, отключенный перед этим. На улице уже темнело, а света на станции нет. Звонили ему на дом, потом съездили к нему на работу, а его нигде не было, похоже ушел в запой. Работа станции была парализована. Пришлось вызывать электрика из горэлектросети. У меня уже было желание его уволить, да пожалел, лучшего всё равно не найти. Вот такому непутёвому электрику РСУ доверило работы в новом гараже, да ещё без всякого контроля со стороны прораба.
Как-то после обеда в перерыве я сидел со своими сотрудниками в нашем дворе, травили анекдоты, курили. Было по летнему тепло, светило солнышко. Рядом крутилась наша собака Кнопка. Даже не заметили, как к нам подъехали мои бывшие коллеги по МСЧ, главврач Павел Николаевич и его заместитель по лечебной части Эра Андреевна. Они тихо влились в  нашу компанию и не без интереса, стоя слушали шоферские байки и анекдоты. Я даже поначалу не поинтересовался каким ветром их к нам занесло. Почему вдвоём и здесь? Может, с какого-то совещания ехали, а ко мне попутно на «огонёк», хотя с тех пор как я  от них ушел, наши отношения с «главным» заметно  ухудшились, хотя и ходили мы оба в «главных». Когда анекдоты пошли на убыль, Павел Николаевич сказал, что приехал по важному и неотложному делу и надо со мной поговорить в другом месте конфиденциально. Пришлось пригласить редких гостей к себе в кабинет на второй этаж станции, всё же коллеги. Я представить не мог, о чем с ними можно было говорить, так как обида  на главного врача МСЧ ещё сохранялась. Когда-то он сделал невероятную и непростительную  ошибку, сделав по глупости выбор между мной и алкашом Машковым. В ходе беседы выяснилось, что дела в МСЧ в неврологической службе, и особенно в отделении, хуже некуда, и зашли в тупик. Мало того что «скороспелый», но явно не созревший, невропатолог развалил всю службу по всем основным показателям и особенно в диагностике, где мало что смыслил, да ещё спивался на глазах и прогуливал, не говоря уже о бесконечных жалобах на него со стороны больных. В общем, обнаглел мужик вконец. А разве в самом начале не было видно, что это за «фрукт»? Короче говоря, они специально приехали официально просить меня взять нервное отделение в свои руки. То, что так будет, я нисколько не сомневался ещё тогда в самом начале, когда он только объявился после кратких курсов учебы. Ни воспитанием, ни тем более интеллектом, он не отличался, что уж говорить о его профессионализме. Но что так быстро?... Направить такого посредственного врача-терапевта да ещё «забулдыгу» по жизни на учебу по невропатологии без моего согласия, на тот момент была их непоправимой ошибкой, а назначить его завотделением только чтоб досадить мне за мою принципиальность, просто безумием, и только лишь потому, что у меня, как я понимаю, своеобразный сильный и принципиальный характер, с которым трудно совладать администрации. Тогда главврач МСЧ Сушков сделал выбор между нами, кого оставить завотделением; меня, принципиального и непослушного с несговорчивым характером, но знающим своё дело, либо начинающего специалиста с сомнительной подготовкой и без опыта работы, слабовольного со склонностями алкоголика, но послушного и «своего», совсем позабыв, что я дал согласие  у них работать при определённых условиях, тем самым серьёзно меня подставив. А условия необходимо соблюдать при всех обстоятельствах, если ты порядочный и деловой человек. Конечно, порядочные и принципиальные личности не ждут когда их уволят, такие уходят сами. И я подал заявление на увольнение. Меня удивляла близорукость и нерешительность администрации как МСЧ, так и ЦРБ. Они не задумывались, что будет завтра. Жили одним днём. День прошел и слава богу. Поэтому их просьбы, обращенные ко мне, не волновали больше меня. Больных только жалко. Собственно, тогда я ушёл сам, не дожидаясь, когда меня попросят написать заявление. Большую «свинью» им подсунули в своё время чиновники от здравоохранения в угоду своим меркантильным амбициям. И винить некого; «что посеяли, то и пожали». Тогда обошлись без меня, обойдутся и сейчас. Тоже нашли мне Александра Матросова, чтоб в мирное время без особой надобности  бросаться на их амбразуру. Теперь пусть сами расхлёбывают. Я лишь выразил искреннее сочувствие,  предложил им дать объявление в центральную медицинскую газету и пригласить специалиста со стороны. Но кто согласится приехать в такой городишко, да ещё без гарантии получить квартиру. Как и тогда, в обмен на патетическое согласие, мне ничего предложено не было. Если уж надумали меня переманить, то надо бы иметь серьёзные козыри. В Европе и в Америке хороший специалист дорого стоит, а очень хороший, и того больше. Одним словом, рынок. Нам до этого ещё очень далеко, потому и топчемся на месте. При  нынешней системе в государстве рынка в экономике не может быть, разве что при другой власти, при других обстоятельствах. Да и главный врач города на мой уход не даст согласия, поскольку «скорая» для него приоритет. И мне снова пере-ходить на 120 рублей  не было резона. Так и уехали мои незваные гости ни с чем, так сказать, несолоно  хлебавши.
Не ладили мы в последнее время и с главным врачом ЦРБ Литвиным, которого никак нельзя было причислить к городскому обществу «трезвенников». То он просил посодействовать в одном деликатном деле. У меня среди шоферов был хороший жестянщик, специалист по восстановлению автомобилей после ДТП по фамилии Хомичёв, по прозвищу «Хомич». Его в городе все знали как первоклассного сварщика, и многие обращались к нему в связи с этим, а «главный» просил, чтобы я уговорил своего подчинённого взяться привести в порядок «Волгу» своего хорошего знакомого, начальника милиции города. Вот так просьба! Тебе надо,  сам и договаривайся. К делу это никак не относится.
-Извините, Анатолий Александрович, а причем здесь я,- сказал ему тогда я.- Договаривайтесь с ним. В рабочее время в своих гаражах никаких ремонтов чужого автотранспорта не разрешу, а чем этот водитель занимается в личное время, меня не касается. На то оно и личное время.
Через две недели  при случае «главный» снова напомнил свою просьбу. Я сделал вид, что не понимал о чем шла речь в первый раз, да и со второго раза что-то до меня «не доходило».
-Теперь я знаю, откуда ветер дует,- сказал он.
-Он вольный человек, командовать им не имею права,- что я ещё мог ответить ему кроме того, что сказал. Если я его прошу сделать, значит, я ему обязан заплатить. Мне это надо?  Из каких средств? У меня что нет других более важных дел?
Своего согласия я так и не дал. Своих проблем хватает. Однако через пару дней после последнего с ним разговора увидел неожиданно эту «Волгу» на своей территории в одном из боксов гаража. Меня это, конечно, возмутило и водителю постороннего автотранспорта в категорической форме велел к вечеру убраться с территории станции. Однако водитель, сержант своего милицейского начальника,  торопиться не спешил, ссылаясь на разрешение главврача ЦРБ Литвина. Мой водитель Хомич, он же сварщик, занимался ремонтом  «Волги» в нерабочее время и к нему претензий не было, хотя было бы лучше, если б он этим занимался в другом месте, в своём гараже, в котором стоял его отреставрированный черный «Зим», на котором когда-то ездило большое обкомовское начальство. Я понимал, что никакие ремонты  без выпивок не обходятся. А где пахнет водкой, там и водители собираются как пчелы на мёд. Это походило на «бомбу» замедленного действия. То ли ещё будет! В другом случае, вскоре после этого, получаю от него приказ в письменном виде организовать на станции пункт временного содержания психбольных в стадии обострения, то есть психоза, до отправки в областную психиатрическую больницу за сто тридцать километров. Другими словами, мне предписано оборудовать «перевалочный» пункт для психбольных у себя  на станции. А вообще, не трудно догадаться, с его стороны была попытка взвалить свои проблемы на мои плечи. И это вместо того, чтобы в городе открыть психо-неврологический диспансер, который и должен этим заниматься, что было бы своевременно и логично.  У меня катастрофическое положение с бензином по его вине, а он мне ещё психбольных подсовывает, чтобы каждый раз гонять свой транспорт за сто тридцать километров только в один конец. Он что, умнее меня? Должны же хоть чем-то отличаться мозги «пьющего» от «непьющего» человека, если ещё Гиппократ с Аристотелем говорили, что «пьянство это добровольное сумасшествие и безумие». По моим скромным представлениям в этой области медицины такой приказ может исходить только от алкаша в состоянии белой горячки. Может, так оно и было в действительности, кто его знает. Надо же понимать, что для реализации такого приказа необходимо иметь отдельное небольшое помещение, одну-две койки как минимум, дополнительный медперсонал, обеспечить больных горячим питанием. На всё это понадобятся дополнительные немалые средства, а в приказе об этом ни слова. Как хочешь, так и крутись.  И на всё про всё один месяц. По старой армейской поговорке я ещё  помню; «Получив приказ, не торопись его исполнять, ибо за ним последует его отмена». К тому же глупых приказов я не привык выполнять ещё с армии. Шло время, о приказе этом я даже нарочно позабыл, засунув его в «долгий» ящик. Через полтора месяца в город приезжает главный врач областной больницы скорой помощи из Тулы, самый большой мой областной начальник Макаревич. Как член обкома партии она готовила доклад на бюро обкома по здравоохранению и с этой целью совершала поездки по городам области.  Конечно, она сразу посетила  Литвина, главного врача ЦРБ, чтобы иметь представления о городском здравоохранении и о его проблемах. Перед отъездом в Тулу она решила заехать на станцию скорой помощи, всё же наша «скорая» занимала первое место по области, а лично со мной она знакома не была. Валентина Петровна Макаревич поинтересовалась нашими проблемами, и тут я вспомнил про этот глупый приказ Литвина. Я рассказал ей о некотором недоразумении в его содержании и показал этот приказ. И как с ним быть? Она быстренько прошлась по нему взглядом и подошла к телефону. Набрала номер телефона.
-Анатолий Александрович, Макаревич беспокоит. Я сейчас на «скорой» у главного врача Доронина. Я здесь вот ознакомилась с вашим приказом о временном содержании на станции скорой помощи психбольных. Хочу поддержать своего коллегу, это не является  функцией скорой помощи.
-Помню, такой приказ есть,- слышу мужской голос в трубке.
-Думаю, такой приказ следует отменить... Вы согласны?... Вот и хорошо... У него и без этого дел полно.
Это была хорошая, достойная джентльменская пощёчина ему за несогласованный ремонт «Волги». Позднее Литвин по секрету сообщил мне, что я был первым кандидатом на благодарность от Министра по итогам года, но сам себя «наказал». Дело в том,  такая уж система советского здравоохранения, что каждый год, а то и реже, на каждую область по разнарядке выделяется такая мера поощрения как «благодарность министра». Я совсем не жалею, что не удостоился такой благодарности и чести только потому, что не угодил кому-то, да и впервые услышал  о такой мере поощрения. Интересно, подкрепляется эта благодарность материально? Хотя вряд ли... Тогда на кой она мне, если по халатности кадровиков любые благодарности не вносятся в трудовую книжку при увольнении, а «главный» такие вещи не контролирует. Достаточно сменить место работы и  о таких  поощрениях никто и знать не будет. Подтверждение тому-  моя трудовая книжка, в которой не оказалось ни одной заслуженной «благодарности» по вине и халатности к своим обязанностям секретарши и «кадров». Так что, выходит, овчинка выделки не стоит. 
Через два месяца после этого случая Макаревич собиралась на заслуженный отдых, на долгожданную пенсию. Главным врачом крупной больницы скорой помощи практически уже был назначен  её заместитель по скорой помощи, он же главный врач «скорой» по Тульской области  Иванов, которого я неплохо знал. Кто бы сомневался, что он и будет протеже Макаревич. Он иногда приезжал к нам для «разборок» жалоб. В свою очередь Иванов подыскивал замену себе. Из трёх кандидатур по всей области, как мне казалось не без рекомендации самой Макаревич, он остановился на мне, о чем сообщил мне пока что по секрету, и сделал соответствующее предложение. Первое моё условие, естественно, была квартира. Как он выразился, квартирный вопрос проблемой не станет. Однако, сразу своего согласия я не дал. А к подобным обещаниям в отношении квартиры уже привык. Так что это ещё не факт. Кроме того, это изменило бы всю мою дальнейшую жизнь и ещё неизвестно в какую сторону. Да мне и не хотелось её менять. Уж слишком это место неустойчивое. Сегодня ты при должности на высоте и большой человек, завтра окажешься без должности внизу и тебя знать никто не знает. Как говорят, чем выше стоишь, тем больнее будет падать. Перспектива стать номенклатурным работником меня тоже не прельщала, всё же я неплохой специалист в своём деле, как мне казалось. И пользы от меня будет больше в этом направлении. Для этого и учился так долго и мучительно, чтоб больным людям помогать. На роль руководителя любого уровня найти человека не проблема, даже министром можно назначить человека без соответствующего высшего образования,  ума такому много не надо, а вот найти хорошего врача- специалиста очень непростая задача. Его надо готовить годами или переманивать из соседней области, как хорошего и перспективного спортсмена. Я сказал Иванову, что мне необходим месяц на обдумывание такого серьёзного предложения. Умышленно назвав такой большой срок, я понимал, что Иванов, как прагматичный руководитель, не станет выжидать, и будет искать запасную кандидатуру, которую, наверняка, приберёг на такой случай. Почти в этот период мне позвонила секретарша главного врача ЦРБ, она же ведает кадрами, и сообщила мне, что в их планах намечено отправить меня на учебу в ординатуру по организации здравоохранения сроком на два года. Ничего себе! Надо же все вдруг увидели во мне способности организатора и номенклатурного работника. Это было так неожиданно, что я даже не знал как к этому отнестись. Конечно, если бы я был карьеристом и мечтал для начала стать главным врачом ЦРБ вместо Литвина, а дальше в обл-здрав, тогда чего же тут думать. Но я не представляю себя номенклатурным работником, я клиницист. Я врач в полном смысле этого слова. Когда я поступал в институт, я хотел быть хорошим врачом, который лечит, а не тем врачом, который исполняет обязанности завхоза. Когда я поступал в институт, в своём заявлении так и написал: «Хочу стать прекрасным советским врачом». И на эту учебу в ординатуру я должен отправиться уже через полгода. Только что я, по существу, дипломатично намекнул Иванову, чтоб на меня не рассчитывал, предложив мне существенное продвижение по службе, хотя, конечно, «спасибо»  ему за доверие. Наверно из него получится неплохой главврач крупной больницы, если разбирается в кадрах и ищет их по всей области, а не среди своей «родни». Я бы точно также поступил.  Ну, а чтоб отказаться от ординатуры окончательно, время ещё есть. Поживём- увидим.
Поскольку  на станции я пропадал сутками, однажды вечером заглянул в старый гараж и увидел среди нашего санитарного транспорта «чужой» «газик». Бригадир шоферов Геннадий объяснил, что эта служебная машина  водителя милиционера, который занимался почти месяц ремонтом «Волги» своего большого начальника. Меня это очень возмутило. Мало что он целый месяц с этой «Волгой» занимался, спаивая моих водителей, так ещё настолько обнаглел, что решил уже свою служебную машину ставить в нашем гараже без разрешения начальства, решив всё на уровне бригадира шоферов. Бригадиру выразил серьёзное замечание за нахождение постороннего автотранспорта на территории станции и выразил твёрдое пожелание больше не видеть этого «газика» ни только в гараже, но и вообще на территории станции. Через неделю на «пятиминутке» в присутствии всех водителей зачитал приказ по станции о запрещении  въезда на территорию станции скорой помощи постороннего автотранспорта. Ответственность возложил  на бригадира шоферов и старшего фельдшера. Однако через месяц, утром во время «пересменки», на станции произошло ЧП. Водителя милицейского «газика», который несмотря на запрет оставлять свой транспорт в гараже станции, продолжал оставлять на ночь служебную машину, но уже  не в старом гараже, чтоб никто его не видел и не знал, особенно я, а в пристройке, куда вообще вход и въезд был ещё запрещён, так как сама пристройка не была сдана ещё в эксплуатацию, при попытке открыть ворота нового гаража  для выезда из него, ударило током со смертельным исходом. Несмотря на все попытки медиков по оказанию экстренной медицинской помощи, включая и применение дефибриллятора, спасти пострадавшего, к сожалению, не удалось. Справедливости ради я должен заметить, что в данном конкретном случае дефибриллятор не помог не потому, что эффективность его сомнительна, а потому, что в момент поражения пострадавшего током и его смерти при оказании медицинской помощи самого аппарата рядом не оказалось, так как он был единственный на всю станцию и находился в этот момент в кардиологической бригаде, где ему предназначено быть, а вернулась эта бригада на станцию только минут через двадцать. Так что использовать дефибриллятор для реанимации пострадавшего уже не имело никакого значения из-за неэффективности, а было использовано больше формально, а вдруг свершится чудо, да и потом той же прокуратуре показать, что при оказании медицинской помощи сделали всё, что могли, и нас не обвинили бы в халатности и в некомпетентности при оказании медпомощи. Был ещё один способствующий фактор, что всё так печально закончилось. Возможно, всё бы обошлось при ударе током, если б водитель накануне не был так сильно «поддавшим». «Непьющего» бы малость потрясло и всё. А у него, часто употреблявшего спиртное, сердце не выдержало.  В том что случилось причин и виновных было много. Одной из причин, несомненно, было то, что перед воротами пристройки рабочие асфальтировщики, подготовив уже площадку и засыпав её щебнем,  не успели  заасфальтировать. Буквально за три дня до случившегося,  председатель горисполкома Ряховский, хороший мой знакомый, в разговоре со мной по телефону поставил меня в известность, без права обсуждения, что, в связи с первоочередной производственной необходимостью, «мои»  асфальтировщики перебрасываются на другой объект дней на десять, потом обязательно вернутся. Мало того, накануне ЧП весь вечер шел проливной дождь и подготовленная площадка перед воротами пристроенного гаража,  так и оставшись не асфальтированной, наполнилась водой. Обойти лужу, да ещё после вчерашней пьянки, не замочив не только обувь, но и ноги, шофёр «газика» не мог. Смерть наступила мгновенно. Если б у водителя обувь была сухой и сам был бы не подшофе, смертельного исхода не случилось. Малость потрясло и обошлось, как бывало и раньше с теми, кто пытался проникнуть в пристройку самовольно. Конечно, это ненормально, когда в гараже кого-то трясёт от неисправной проводки. Когда мне впервые доложили о том, что где-то в пристройке пробивает током, я вызвал электрика и попросил его разобраться во всём этом и устранить неполадки в сети в самое короткое время. Видать, он так ничего и не успел сделать по своей расхлябанности и безответственности, хотя и обещал. Искали виноватых в ЧП. Виновен и главный врач ЦРБ Литвин, что разрешил в угоду начальству ремонт постороннего транспорта  на станции,  и именно этот водитель занимался таким ремонтом и стал «своим» среди водителей, спаивая шоферов, который сам и пострадал, виноват  и электрик, производивший работы  и не отреагировавший на мои замечания проверить всю электропроводку, когда в ней в нескольких местах от сырости стены «искрились» от замыкания. Наконец, виновно РСУ, которое так ничего не сделало по улучшению самой кровли гаража, и не контролировавшего работы, оформившегося к ним на работу электрика. ЧП могло и не произойти, если б председатель горисполкома, с которым мы были в хороших отношениях, за несколько дней до ЧП  не увёл у меня бригаду рабочих, то и площадка перед гаражами была заасфальтирована и пострадавший водитель не оказался бы в воде по колено, открывая ворота гаража. И таких «если» в один момент собралось немало. Что называется в медицине «локус минорис ест резистентур», что означает, «где тонко, там и рвётся». Как ни крути, а за всё на станции отвечает главврач. Областной инспектор госнадзора  в своём протоколе  отметил, что всего этого могло и не произойти, если бы на станции было нормальное заземление. На поверку оказалось, что никакого заземления и не было вовсе, хотя станция существует более десяти лет и построена по типовому проекту. Пришлось срочно заняться «заземлением» самой станции. Куда тогда смотрел тот же госэлектронадзор при сдаче объекта в эксплуатацию? Водку пил по случаю приёмки станции в эксплуатацию? А куда смотрели главные врачи до меня, которые менялись как перчатки?  Вот так на Руси всегда. Как у нас говорят в таких случаях; «Пока гром не грянет, мужик не перекрестится». Что ни говори, а  при любом раскладе оставаться мне главным на «скорой»  нельзя, и я написал заявление на увольнение, не дожидаясь, когда за меня сделают это другие. А поскольку шло следствие, уехать я тоже не мог. МСЧ тут же воспользовалась неопределённой ситуацией и пригласила  к себе. Так как жить было негде, а главврач МСЧ  сразу мог поселить меня временно в ведомственную квартиру, а другого выхода и не было в сложившейся ситуации, я согласился. Так что во всей этой истории были свои минусы и плюсы.  Перешёл я в МСЧ на полставки в поликлинику и полставки в отделении. Там обстановка с невропатологами была также крайне сложной и острой. Заведующим отделением по-прежнему оставался Владимир Машков, тот, из бывших терапевтов, от которого хотели избавиться. Замену, как я и думал, ему не нашли. Нормального делового контакта у нас с ним никогда не было и раньше, и не будет в дальнейшем в силу известных причин. «Главный» дал  мне ключ от квартиры в старом двухэтажном доме недалеко от МСЧ и заводского стадиона. В ней, по–видимому, давно никто не жил. Кроме голой железной кровати,  ничего другого Я позвонил  своему старшему  фельдшеру на  «скорую» и приехала молодая санитарка, которая  привезла с собой на «скорой» матрас и подушку на временное пользование на первое время, пока не обживусь. Она убралась в квартире и в моём временном убежище стало немного уютнее. Сама «скорая» без меня вроде как осиротела. Об этом только и говорили. Я даже не думал, что меня так обожали на станции. Исполняющим обязанности «главного», временно, уж в который раз, назначили снова «алкаша»-врача, в прошлом гинеколога, Михаила Фёдоровича. Я ему передал все дела, напомнив, что один магнитофон находится у меня, и при первой же необходи-мости, в том числе и ревизии, я сразу его привезу. На самом деле он у меня не был ни единого дня. Я тогда увёз его на  временное пользование хорошему человеку без всяких корыстных интересов.  Специалисты говорят, что если такая техника долго не используется по назначению, то быстро выходит из строя. Этот факт тоже учитывался, когда я отдал его на временное пользование в другие надёжные женские руки. На днях намеревался к этой девушке  заехать и взять казенное имущество с доставкой его по месту постоянной прописки. Да вот ЧП помешало. Заодно пришлось оставить  и пишущую машинку старого образца «Феликс», которую давно списали и на балансе  нигде не числилась. Когда секретарша пожаловалась, что машинка, практически, пришла в негодность и печатать на ней уже невозможно, я  с большим трудом приобрёл новую большую современную пишущую машинку. Старого «Феликса» списали окончательно на «пенсию». Было жалко так бесхозяйственно и безжалостно уничтожать машинку кувалдой и выбросить на свалку, что предписывалось  при списании. И тогда я попросил завхоза найти мастерскую по ремонту подобной техники и отдать в ремонт. Пусть будет в запасе на всякий случай, мало ли что. Но куда завхоз только ни обращался, всюду говорили одно и то же; «ремонту не подлежит и место вашему «Феликсу» на свалке». И с этим я уже смирился. Ну что ж, специалистам виднее. Вскоре после этого  у меня в кабинете  появился парень, мастер на все руки, который  не так давно устанавливал у нас магнитофоны. Я не сдержался и заикнулся про этого «Феликса». А вдруг? За бутылку водки за две недели  он привёл  старую «пенсионерку» в относительно божеский вид. Таким образом, формально, практически,  машинка стала  принадлежать мне, так как юридически на бумаге больше не существовала, а за её ремонт заплатил я из своего кармана. По-моему, всё справедливо, и ничего не нарушая. По вечерам, когда делать было особо нечего, я усаживался за эту  машинку, у секретарши уже была своя новенькая, и пробовал  печатать всякую ерунду от скуки и без всякого смысла. Потом пришла идея написать коротенький рассказик, который можно было прочитать  своей маленькой дочери, но  так, чтобы это было ей интересно. Рассказать какую-то небылицу смышлёному ребёнку просто глупо и даже неуважительно по отношению к ребёнку. Не тот у них нынче уровень, что был когда-то у нас, послевоенных пацанов. Акселерация… Что же такое необычное написать? Совсем неожиданно тему будущего рассказа  подсказала маленькая собачонка, появившаяся с некоторых пор  на территории станции скорой помощи.
Познавательные истории чаще пишут о людях, о выдающихся личностях из серии: «Жизнь замечательных людей», и совсем немного о животных, в частности, о наших четвероногих друзьях, которых мы приучаем и они живут рядом с нами в городе, в деревне, во дворе, в доме. Одну маленькую историю мне захотелось рассказать о почти что дворняге именно потому, что однажды она внезапно просто  пропала, а людям  от этого стало только плохо. Что ж это за собака, которая волновала людей? А  звали её почему-то Кнопкой. Видимо, от того, что была маленькой и  черненькой, и издалека казалась в виде точки или кнопки. Она из породы карликовых лаек: среднего размера, густой черной как смоль шерсти, на шее маленький белый воротничок. В последнее время Кнопка  часто появлялась вместе с подвыпившим хозяином у нас на территории станции скорой помощи, где в это время я был главным врачом. Хозяином лайки был молодой парень, который работал шофёром грузовика в городском автотранспортном хозяйстве. Очевидно, он жил  неподалёку от нас и иногда, без ведома своего начальства,  оставлял на ночь свой транспорт  на территории станции, пользуясь тем, что водители «скорой» его хорошие  знакомые. Кнопка почему-то приглянулась нашим сотрудникам может быть из-за жалости,  и никто её не прогонял, как других дворняг, даже наоборот, пытались приласкать и подкормить из сочувствия к ней. К таким нежностям собака явно не привыкла, а может, успела отвыкнуть за последние годы,  и первое время всякие знаки внимания в свою сторону со стороны сотрудников  игнорировала, принимая их за «чужих». К этому её приучили первые настоящие хозяева. Зато кабина хозяина грузовика была её родным домом и чувствовала она в ней настоящей хозяйкой. Не пугал её шумный работающий двигатель при открытом капоте, который мог в любой момент зацепить и затянуть  своим ремнём  её веерный  пушистый  хвост. Меня, как и остальных, поражало удивительное постоянство и преданность её непутёвому «хозяину», хотя тому это, казалось, надоело, и он уже не знал каким образом можно обмануть её, чтобы та оставила его хотя бы на некоторое время в покое. Если «хозяину» по пьянке  иногда удавалось уйти или уехать незаметно одному с территории станции, то Кнопка непременно находила его через некоторое время, где бы он ни находился в пределах города.  Иногда «хозяин» поругивал её в присутствии своих друзей из числа шоферов, но собака  как-то по-человечески бросит на него взгляд, виновато отвернёт морду, и нехотя вильнёт немного прижатым пушистым хвостом. «Тоже нашел, кого учить, да при всём честном народе. Сама что ли не понимаю. Исправлюсь. Смотрел бы лучше за собой», - так думала Кнопка, судя по её взгляду. Мордашка у неё умная, острая, миниатюрная, ушки всегда держала  востро. Но самое важное, на что нельзя было не обратить внимания, так на её грустные, почти человеческие  глаза. Кнопка удивляла своим собачьим интеллектом. На «красный» свет светофора она останавливалась, на «зелёный» переходила дорогу. Если нужно было одной добираться домой автобусом, то вскочит на «тройку», а не на «двойку». Разве что билет не брала. Откуда это у неё? Оказывается, ещё будучи щенком, она попала в семью цирковых артистов. Хозяева спали и видели в ней будущую звезду цирка. Лайка была способной ученицей и полностью подготовленной  для выступлений на манеже. Её будущее всем, в том числе и ей самой, представлялось безоблачным и прекрасным. Но однажды в семье, в которой она росла, и в её собачьей жизни случилась большая и непоправимая  трагедия. Автомобиль, в котором всё милое  семейство вместе с ней отправилось в отпуск на Юг, попал в дорожнотранспортное происшествие. Тогда в той ужасной катастрофе все люди погибли и лишь Кнопка чудом уцелела и осталась одна-одинёшенька на дороге далеко от дома и на чужой незнакомой территории. Попав в такую экстремальную ситуацию, даже у человека нервы сдадут до психоза, а тут маленькое беззащитное существо, ничего не понимающее, и которому ничего не объяснишь.  Собака была в глубоком шоке. Тут-то и подвернулся на трассе водитель грузовика Виктор. Так у Кнопки появился новый хозяин. Трудно начинать новую жизнь с новым хозяином, когда в памяти свежи самые хорошие воспоминания о своих «родителях», но выбирать не приходилось. Поначалу  всё  складывалось не так уж и плохо. Водитель грузовика Николай относился к лайке с  нежностью и уважением. Кормил, поил, выгуливал. Часто брал к себе на работу, прогуливался с ней во дворе, а иногда брал с собой в лес или в город. «Еще бы, -думала она. - Я молода, привлекательна, образованна, да почти что циркачка. Что не вышла ростом? Это не беда. Такая у нас порода. Прогулки по лесу мне больше по душе.  Там полная свобода и никто не ругает. А в городе так здорово. Там много сородичей гуляют. Себя покажу и на других посмотрю. Может с кем и познакомлюсь. Одной-то всегда скучно. Не всё ж мне одной куковать». Шло время. «Хозяин» стал часто и много выпивать в компаниях и без них, надолго уходил с друзьями из дома и про чет-вероногого друга всё чаще стал забывать. Кнопка не привыкла к такому образу жизни и к такому отношению. Гордой была. Она всё чаще и больше страдала, стала ощущать одиночество и голод. Негоже ей культурной, воспитанной и гордой по «мусоркам» бегать в поисках хлеба насущного. Воспитание не то. «Уж лучше с голоду помру, чем опускаться до такого»,- считала Кнопка. Многое приходилось забывать из того, чему её учили в детстве, но по–прежнему оставалась преданной своему новому непутёвому хозяину. Через пару месяцев из окна своего кабинета на втором этаже я стал замечать лайку  на территории станции  и без хозяина. Что она здесь делает? Может, ищет пропавшего по пьянке хозяина? Через неделю стало известно, что у Кнопки  появились свои щенки. Так вот оно в чем дело? Самое удивительное, что место для такого «деликатного» мероприятия, как осуществление материнских функций, она выбрала не у себя дома у своего хозяина, как это должно быть, а  в наших гаражах, в самом тихом и безопасном  месте, в каком-то отдалённом заку-точке. Мне только тогда  стало ясно, почему лайка зачастила к нам в последнее время без хозяина. Видать, долго присматривала подходящее и надёжное место. Там, у себя дома, как будущая мамаша, она не могла доверить своих щенков безответственному и непутёвому хозяину, а в нашем коллективе встретила понимание и сочувствие,  тем самым оказала нам своё доверие и своих щенков. Это не могло нас не тронуть. Проведал я её в тот же день. Молодая мамаша со своим выводком забилась под хламом из старой мебели, где было тепло и безопасно, да чтоб и самой не быть помехой, в общем-то, посторонних для неё людей. В этом хламе находились  списанные и разобранные старые железные кровати. Под железными сетками кроватей расползались кто куда щенки. Сколько их там, трудно сказать. Пространство между цементным полом и сеткой было ничтожным, и каким манером к щенкам подползала Кнопка, чтоб их покормить, было совсем  непонятно. С трудом, почти по-пластунски, мне пришлось добираться к ним, отыскать, вытащить и всех собрать  в одно место рядом с мамашей. Кнопка видит меня впервые, и я для неё и её щенков совсем чужой. Несмотря на это, она только наблюдала со стороны, не мешала мне, и даже не рычала. Пока я доставал щенков, кого держа за голову, кого за лапу, пытался как бы поговорить с ней. «Как же так, Кнопка,- говорю я,- собралась ощениться, а нам ничего не сказала. Мы бы место приготовили заранее. А сейчас я тут ползаю на четвереньках за твоими  щенками. Куда это годится?». Кнопка продолжала спокойно лежать, виновато  смотрела в мою сторону и, кажется, всё понимала. «А что же я могу поделать? Я даже не знаю, сколько их там»,- выражал её взгляд. Щенков оказалось пятеро. Двое очень похожи на мамашу. Она не злилась, смотрела гордо, но всё же виновато. Взгляд как бы говорил; «Извините, что так получилось, но другого дома теперь у меня нет». Глаза счастливой мамаши были влажные, сверкающие. «Как тут не понять, -говорю ей, -теперь-то, конечно, куда тебе деваться. Но не переживай, ты среди друзей». Рядом стоял добротный просторный списанный шкаф. Чем ни надёжное новое укрытие? Я постелил  снизу внутри шкафа чистую ветошь и перенёс всех пятерых ещё слепых и беспомощных на новое место. «Вот, Кнопка, с этого момента  это твоё законное место и твой дом», -сказал я и показал рукой, куда ей предстояло переселиться. Она сразу поторопилась к своему выводку, как будто только и ждала разрешения и должной команды,  и так ловко подстроилась между ними, что когда улеглась сама, никого из пятерых не прижала, несмотря на относительную тесноту в самом шкафу. Кнопка посмотрела на меня с благодарностью и принялась  облизывать  щенков  всех по очереди. «Ну, а насчет кормёжки что-нибудь придумаем, можешь не беспокоиться»,-сказал я на прощанье. Тут было ей не до меня, и я ушел. Относительно питания новоиспеченной мамаше проблем действительно не было. Тем же утром на производственной «пятиминутке» сотрудников  станции, помимо деловых текущих дел, напомнил всем о столь не рядовом событии местного значения. Многие  женщины тут же снялись с мест и бросились в гараж к Кнопке, и несли  всё, что необходимо в подобных случаях. Посещал  я это милое собачье семейство почти ежедневно и не один раз. Кнопка ко мне привыкла и полностью мне доверяла. Через две-три  недели, когда щенки подросли и стали проявлять некоторую самостоятельность, их в один момент как по команде разобрали, оставив самого маленького, которому, по всей вероятности,  меньше всего доставалось материнского молока, или он был болен. Но этот самый маленький и невезучий как две капли напоминал счастливую мамашу. Конечно, хорошо, что не разобрали сразу всех щенков. Для  матери  было бы очень тяжело в один момент лишиться всех. Мне стало жалко, что может лучший щенок никому не был нужен и его никто не брал в последующие дни. Оставшись один, он стал быстро  набирать в весе. Значит, он не был болен, и ему действительно  не хватало тогда молока. Тем не менее щенок  скучал, ему не с кем было поиграть в свои детские собачьи игры, так как мать всё чаще отлучалась по своим делам и появлялась теперь всё реже. Он явно скучал, звал мать, скулил. А ещё больше он вспоминал своих братиков и сестричек, которые однажды куда-то пропали. «Уж лучше бы мне молока доставалось меньше, зато мы были все вместе»-думал щенок, оставшись по существу в полном одиночестве. На всё это смотреть было больно и жалко. И однажды я не сдержался и взял его к себе домой на несколько дней. Говорят, Кнопка всю ночь искала своего последнего и младшего малыша, не смогла уснуть до утра, всё бегала по территории станции в поисках щенка. «Мне бы только ночь пережить,- наверняка думала она,- а там разберусь. Зря что ли меня в школе обучали». Наутро Кнопка подходила и обнюхивала каждого пришедшего на работу сотрудника ещё на подступах к самой станции. Было ясно, что она на этом не успокоилась и будет искать свою «кровиночку». Картина была весьма трогательной и щекотливой. Мне хотелось пожалеть и успокоить озабоченную лайку. Я принёс ей колбаски, от которой раньше она не отказывалась, а в этот раз она не притронулась и даже не обнюхала, как это делала всегда. С опущенной головой потихоньку подошла ко мне совсем близко, словно собралась поделиться своим горем будто понимая, что я здесь за «старшего» и быть может пожалею её. Я утешительно погладил её рукой за ухом. Раньше это нравилось ей. Теперь никакой реакции с её стороны. Она внимательно, можно сказать, с пристрастием принялась обнюхивать меня по привычке, как и остальных до этого. Процедура эта что-то задерживалась и, я бы сказал, даже уж подозрительно затянулась. Кнопка вдруг что-то такое учуяла. Забеспокоилась, выпрямилась, уши навострила, чаще обычного приступами задышала, шерсть взъерошила, словно сама в объёме увеличилась. К моим ногам будто прилипла, не давала мне идти дальше. Её словно лихорадило, так трясло, как при простудной болезни. Потребовалось некоторое время, чтобы успокоить её. Я мысленно признал, что попался, как говорят, с поличным. Ведь от меня исходил свежий запах её последнего дитя, и это веская неопровержимая улика, от которой мне теперь не отвертеться. С той минуты  Кнопка не давала мне никакого покоя и ни на шаг не отходила от меня. Бесцеремонно за мной являлась в мой кабинет и часами просиживала под столом у моих ног, пытаясь взять меня измором и жалостью. Не раз в своём кабинете я оказывался в неловком положении перед своими собеседниками, когда собаке вдруг захотелось зевнуть или, не дай бог, залаять во сне. Не мог же я объяснить, что под столом лежит собака. Мало ли что могут подумать. Так продолжалось два дня. На третий день я уже сдался. Решил окончательно успокоить её и организовать им рандэву. В обед взял четвероногую «подругу» в машину и поехал домой. Ещё на лестнице третьего этажа я нарочно приостановился в ожидании, как поведёт себя Кнопка, зная, что она здесь впервые. А жил я на четвёртом этаже. Долго ждать не пришлось. Лайка сообразила быстро. Подошла на лестничной площадке именно к моей двери, четвёртой справа почасовой, тщательно исследуя коврик у двери. Я открыл дверь. Кнопка  по-свойски  вошла первой, не обращая на меня никакого внимания, будто мы и вовсе не знакомы.  Меня очень интересовало как произойдёт их встреча. Я стоял здесь же у двери  и старался не мешать им, что даже не шевелился, просто замер от любопытства. Мамаша вела себя явно неспокойно, предчувствуя важную для себя встречу. Не зря же её сюда привезли. С этого момента для неё меня вовсе не существовало. Всё своё собачье существо Кнопка переключила в одно собачье качество-обоняние. Она словно ослепла и оглохла в один момент. Щенок находился здесь же в прихожей совсем рядом,  чуть в стороне в моём поле зрения, а мамаша в упор его не замечала. А он, покачиваясь как медвежонок от собственной тяжести, медленно и неуклонно двигался навстречу ещё незабытому знакомому материнскому запаху. Это видел я, но мать, ещё не замечая визуально, продолжала методично сантиметр за сантиметром обнюхивать своим маленьким, аккуратным как у ёжика носиком, пока словно невзначай  не наткнулась нос к носу со своим детёнышем. Мамаша не церемонясь, обнюхала его всего, сама словно вся затряслась, лизнула его мордочку, завиляла хвостом. Кнопка окончательно  признала его своим. Щенок тоже не забыл  свою мать. Но как увести щенка из незнакомого места и куда? Я открыл входную дверь настежь. Мамаша бросилась к выходу, рассчитывая, что щенок последует за ней, в надежде поскорее увести за собой щенка всё равно куда, только бы с собой и чтоб он был рядом. Но он глупыш растерялся и не знал куда ему двигаться и как себя вести в подобных случаях, топтался на месте и крутился неосмысленно как в потёмках, не понимал, что ему делать. Кнопка снова повторила свой уход, пока щенок не последовал за ней. На лестнице я взял малыша на руки. Мать встревожилась, заволновалась, как бы снова его не унесли. Стала подпрыгивать к нему, скулить. Так продолжалось до тех пор, пока они вместе не оказались на заднем сиденье «Москвича». Щенка мамаше я вернул, с меня будто сняли тяжелый груз, и на душе полегчало. Отнёс его на то же место, где он родился. Светилась от счастья и мамаша. Это было видно по её глазам, гордо поднятой голове  и виляющему хвосту. Ей удалось найти, отвоевать и вернуть своего щенка. Однако счастье матери продолжалось совсем недолго, всего несколько часов. В тот же вечер кто-то из сотрудников, не от большого ума и без моего согласия, щенка забрал домой теперь уже навсегда. Я не знал кто именно его взял, иначе  попросил бы вернуть хотя бы на пару дней. Нельзя же быть таким жестоким и бездушным и причислять себя к медицинским работникам. Скорее всего, снова взял кто-то из водителей. Кнопка снова не давала мне покоя. Она ведь думала, что это опять моих рук дело и щенок у меня дома. Чтобы собака обо мне так плохо не думала, пришлось отвезти её ещё раз к себе домой, чтобы  сама убедилась в обратном, и что на этот раз виновных ей нужно искать в другом месте. Лайка мне поверила. Квартирная хозяйка и её маленький сын Василий сочувственно отнеслись к собачьему горю, переживали, особенно мальчишка, он даже всплакнул, когда узнал, что Кнопка осталась без щенков. В знак благодарности и сочувствии к ней, хозяйка квартиры Людмила  устроила Кнопке баньку, давно, видать, никто не мыл её. Поди, отвыкла от горячей  воды и шампуни. «Боже, как давно это было, вспомнила вдруг она свою цирковую семью, и как в последний раз её мыли  шампунью, находясь по шею на всех четырёх лапах  в горячей воде в ванне». Мыли её все втроём как своего дитя. Похоже, крепко она спала после бани, что за всю ночь никого не беспокоила. Пробыла  она у нас до утра.  За всё  это время Кнопка  так привыкла  ко мне, что  по-прежнему, уже убедившись, что не я всему причина, не оставляла меня одного, и тем самым не на шутку мешала мне в работе. Не мог же я из-за собаки  бросить все свои дела, как  и не мог всё это ей объяснить. Мне нужно  бывать в РСУ, в банке, на нефтебазе, в исполкоме, да мало ли где ещё. Представляло немало  сложностей, чтобы выехать со станции незамеченным  ею, всякий раз  придумывая новую хитрость. Когда Кнопка видела, что  я направляюсь к машине, она  тут же опережала меня и ждала уже в салоне «Москвича» сзади. Если она не у меня в кабинете под столом и не на вызове с какой-то бригадой, тогда её можно увидеть лежащей на асфальте посреди двора станции. Ни одна машина не останется без её внимания. Получалось, что она больше в курсе всех шоферских дел, чем бригадир водителей, только ничего не говорит. Лайка могла запрыгнуть в любую отъезжавшую машину «скорой», особенно, если кто-то из медиков её позовёт. В «кризисные»  для неё дни территория станции каждый раз находилась  на «осадном» положении. Куда ни глянь, кругом дежурят в предвкушении личной встречи с ней её четвероногие ухажеры разной породы и разных возрастов любого окраса.  Лайка хоть и карликовая, но цену себе  знала; какой-то там неухоженный дворовый пёс-«бомжатник» Шарик ей не пара, по интеллекту и статусу не подходил. Кнопка снюхиваться и якшаться с ним не станет, а пошлёт куда подальше. Так что в этом «плане»  ни в чем не нуждалась, всем была обеспечена, и право выбора был за ней. По всему похоже, как недолго ей ждать очередного прибавления в собачьем семействе, как сказал наш бывший гинеколог Михаил Фёдорович. Однажды я спешил  на важную встречу в исполком, а про «конспирацию» совсем забыл. Быстро сел в машину и двинулся с места. Проехал с водителем километр от станции, когда в зеркале заднего вида заметил бежавшую за нами Кнопку.
-Ну-ка, Костя, притормози,- обратился я к водителю.
-Что-то случилось, Вячеслав Михайлович?- спросил он.
-Случилось. Кнопка  увязалась за нами.
-Тоже мне. Добавлю газа, и отстанет,-спокойно говорит водитель.
«Ну-ну»,-подумал я также. Костя нажал на газ, и мы ускорили движение, надеясь, что так и будет. Через минуту ради интереса я снова посмотрел в зеркало, но она также бежала, разве что  прибавила в скорости. Оглянулся назад, но останавливаться  собака не собиралась.
-Это никогда не кончится. Останавливайся, Костя. Ты хоть понимаешь, что Кнопка в «положении»? Ей категорически противопоказано нервничать и бегать на такие дистанции.
-Вы же торопитесь в исполком, к самому мэру,- продолжал упорствовать  Костя.
-К черту исполком. Никуда он не денется. Мэр тоже подождёт, он же человек! А у собаки может не выдержать сердце. У них тоже бывают инфаркты, между прочим. Глуши мотор,- настоял я.
«Москвич» остановился. Я приоткрыл заднюю дверку и жду. Кнопка вся запыхавшаяся и уставшая, с вывалившимся языком, но оживленными глазами, запрыгнула на обычное своё  заднее сиденье. «Вы же меня забыли взять. Вы думаете в моём-то теперешнем положении это легко бегать за вами?»,-хотела она нам сказать, если б могла, но это легко можно было прочесть по  её глазам. Я  наполовину повернулся в её сторону, дотянулся к ней рукой и погладил её по головке в знак извинения. Она вся тряслась. Такие пробежки в её положении не очень полезны.
-Ты, Кнопка, извини нас дураков, что так получилось. Дела, сама понимаешь.
-Вы думаете, она понимает?- поинтересовался Костя.
-Ещё как! Иногда получше некоторых других, -сказал я с неким намеком на водителя.
Мы поехали дальше в центр города, в сторону горисполкома.
Кнопка знала всех наших сотрудников и принимала участие во всех важных мероприятиях нашего коллектива. Помню, пришлось проводить в последний путь нашего коллегу, в прошлом врача-анестезиолога, скончавшегося  скоропостижно. Он, возможно, пытался бросить пить, дав мне слово, но сердце не выдержало от быстрой отмены спиртного. Несмотря на то что она готовилась к повторному материнству, прибежала и присутствовала на похоронной процессии вместе со всеми до конца. А как переживала чужое горе... Всегда бодрая с виляющим хвостом, Кнопка выглядела в этот раз подавленной, скучной, много скулила. Неужели всё понимала? Однажды случилось самое ужасное. После работы я пошел в булочную, которая  находилась недалеко от станции через шоссе. Кнопка увязалась за мной. А так как я не хотел её брать с собой, кто же меня с собакой в магазин пустит, то она держалась от меня на почтенном расстоянии  слева от меня. Несмотря на мои команды и жесты оставить меня и вернуться «домой», в смысле на станцию, она только делала вид, что оставила, но продолжала  держаться меня на некоторой дистанции. Даже мелкие камни демонстративно бросал в её сторону, чтоб она развернулась и ушла. Но она только имитировала разворот домой, потом опять поворачивалась мордой в сторону дороги, которую собралась перебежать после меня. Всё оказалось напрасно. Я стоял уже посередине шоссе и ждал, когда проедет мчавшийся на большой скорости мопед. Приближался он очень быстро, и от него доносился ужасный рёв, который усиливался по мере  приближения и по нарастающей ужасного звука, мог даже мёртвого с могилы поднять на минутку. Другого транспорта на дороге не было. Собака, видимо, испугалась такого отвратительного  трескучего  шума, растерялась и рванула вперёд через дорогу ближе ко мне за помощью, да угодила прямо под колёса мопеда. Мопед столкнулся с собакой так сильно, что та отлетела вверх выше самого  мопеда  и в сторону на несколько метров, и  её отбросило ближе к обочине. Подросток на мопеде  даже не притормозил и сделал вид, что не заметил, кого сбил на своём пути. Бывают же такие «уроды». Такой придурок не притормозил, если б сбил ребёнка, а тут какая-то собачонка попалась. Всё это видеть было ужасно. В тот момент я лишь пожалел об одном, что при мне не было моего «Москвича». Я бы догнал эту тварь и придавил как таракана вместе с мопедом. Из таких «недоумков» всё равно ничего путного не выйдет, а в перспективе из таких вот явно «недоделанных» пэтэушников формируются потенциальные преступники, садисты и маньяки. Таких «неисправимых» лучше выявлять с малолетства и уничтожать, как сорняк на грядке. Если не делать прополки в оранжерее, то цветы никогда не появятся. Об этом все знают. Кнопка пару раз сипло залаяла, потом протяжно простонала, пыталась подняться, хотя бы голову поднять,  как будто искала кого-то глазами, прося о помощи или даже проститься, но не смогла, не успела. Сразу появились судороги, и всё... Она стихла... Хорошо, что не пришлось долго мучиться собаке. Я подошел к ней, взял  безжизненное тело, уже ни на что не реагирующее, на руки и перенёс осторожно на тротуар противоположной стороны дороги. «Ну, Кнопка, прости, что так получилось. Сама виновата. И зачем только пошла за мной. Сидела бы дома, за порядком смотрела. Прощай»,-думал я, на всякий случай попрощавшись, не зная, что делать. Она осталась одна лежать без признаков жизни. Сам пошел в сторону магазина, до него всего было десять метров, не возвращаться же обратно ни с чем. По пути меня не покидала мысль,  как забрать её и отнести на станцию, которая в последнее время стала для Кнопки родным домом. Не заслужила собачонка, чтобы оставлять её на дороге как бесхозную дворнягу. Похороним у себя, как полагается, «по-человечески». Выхожу  из магазина, а на дорогу глядеть не хочется. Только сейчас на моих глазах погибла наша Кнопка. Решил ещё  в  последний раз пообщаться с ней и унести на станцию похоронить. Подошел к тому месту, где оставил её без признаков жизни. Смотрю, и глазам своим не верю. Она лежит на животе, а не как раньше на боку, не пытаясь даже подняться, головой крутит по сторонам, словно ищет кого-то, совсем не понимая, почему  она оказалась здесь на дороге,  и почему не может встать на ноги. Я от удивления и радости почти подбежал к ней. «Кнопка! Кнопка! Ты жива? Вот чудо-то какое! И как тебя только угораздило броситься под колёса? Нехорошо получилось. А всё потому, что разучилась быть дисциплинированной. Тебя, что в цирке этому не учили? Сказали домой, значит, домой. Но что теперь об этом? Слава богу, обошлось и жива»,  - приговаривал, не сдерживаясь, я. Она безразлично смотрела мимо меня, ещё ничего не понимая, ни кто я, ни то, как зовут её, потому что никак не реагировала. Я взял её поудобней и поаккуратней на руки, чтобы не причинить ей боль от возможных ушибов и переломов, полученных после падения, перешел  на другую сторону дороги по направлению к «скорой». Пока я осторожно нёс её на руках, Кнопка несколько «оживилась». Кажется, пришла в себя. Её безжизненное размякшее тело, напоминавшее прогретый пластилин, из которого можно выделывать всякие фигуры, стало постепенно  приобретать тонус, форму и движение. Я осторожно опустил её на землю. Она ещё неуверенно стояла на ногах, как подвыпивший человек, но меня уже стала узнавать. Так не торопясь,  самостоятельно мы дошли до станции. Ещё через час лайка чувствовала себя вроде ничего и не скулила от боли. Меня поражало, как такое маленькое создание так мужественно перенесло такую страшную катастрофу, и всем своим видом и поведением демонстрировало, что она, карликовая лайка, не из тех, кто привык жаловаться по всякому поводу. Правда, о потомстве ей придётся забыть на этот раз. Так сказал наш бывший гинеколог Михаил Фёдорович, не утративший до конца навыки своей прошлой профессии. У Кнопки произошел выкидыш. Ещё бы, после такой травмы и без потерь!? Теперь всё позади. Главное, что сама осталась жива. А ещё через несколько дней она, как и прежде, так же лихо запрыгивала в салон «скорой» и с бригадой отправлялась на вызовы оказывать медицинскую помощь больным людям. Но однажды бригада вернулась из деревни и обратила  внимание, что кого-то в ней, в бригаде, не достаёт. Оказывается, потеряли Кнопку. То ли в деревне на вызове она отвлеклась с деревенскими дворнягами, то ли водитель забыл про неё, то ли ещё что. Если бы случайно её забыли в черте города, она  обязательно нашлась и вернулась бы. Неделю мы надеялись и ждали, что вот -вот она появится. Но она не появилась ни  через неделю, ни через две. Чуда, которого мы ждали, не случилось.  Кнопка прожила на станции  почти год, все привыкли к ней, считали её членом своего коллектива. По человеческим меркам год совсем немного. Но её внезапное исчезновение никого не оставило равнодушным. Многие интересовались её судьбой, спрашивали у меня, нет ли каких новостей о Кнопке. Не оставлял надежды на её возвращение и я. Конечно, я поручил водителям, выезжавшим в деревни на «вызовы», интересоваться у «деревенских» насчет Кнопки. Хорошо бы попался нормальный добрый хозяин. Да где там? В деревнях бесхозных дворовых собак больше чем людей. Кому нужна такая маленькая, да по роду своему ещё и «карликовая», собака. Может, сидит она на цепи у какого-нибудь «забулдыги» и по ночам, высунув свою мордашку из собачьей конуры в кромешной  тьме, вспоминает про ту счастливую детскую жизнь с первыми хозяевами, которые заменили ей родителей, цирковую жизнь на манеже, о которой так мечтала, про то, как осталась чудом жива после  аварии  и как  повезло  ей там, где было много  добрых людей в белых халатах. Такие мысли  и далёкие воспоминания мелькают и у людей, находящихся в критических ситуациях, когда им особенно плохо, а то и вообще перед смертью. «И как только я могла ошибиться и довериться первому попавшему человеку, который  додумался посадить её, Кнопку, на цепь. А я думала, что все люди одинаково добрые, и мы для них «братья меньшие». Никто ещё никогда не привязывал меня на железную цепь, -думала  Кнопка в темноте и в одиночестве.- Если б я только смогла отсюда выбраться, обязательно нашла тех людей в белых халатах, которые заменили мне всё на свете. Может, и они меня ищут?». Больше всего поражало то, что такое маленькое существо с необычной собачьей судьбой смогло затронуть струны многих человеческих душ и сделать людей немного добрее. Это главное, что оставила после себя Кнопка помимо прекрасных щенков. А мы всё еще не теряли надежды на чудо, и что однажды она появится во дворе стан-ции, вильнёт своим пушистым хвостом и залает трижды: «вот я и нашлась».
Название такого небольшого рассказа «Пропала собака» возникло само собой. Я уверен он затронет душу не только моей маленькой дочери, но и детей повзрослей. Сам рассказ в черновике был написан за два вечера, но до ума  так и не был доведён. В связи с переменой места работы, а потом и места жительства,  я про всё забыл и вспомнил лишь случайно через двадцать пять лет. А тогда  ещё на «скорой» появилась мысль написать небольшую книжонку о работе медиков без всяких прикрас, как оно есть на самом деле, как бы изнутри. Страничка за страничкой и обреталась некая форма с содержанием. Жаль, что так неожиданно всё прервалось. Пишущую машинку, дабы никто ни в чем не мог меня упрекнуть в присвоении казенного имущества, каким оно уже и не являлось после списания, пришлось оставить на прежней работе, тем более что главврач ЦРБ Литвин при на-шем последнем разговоре прямо намекнул и про магнитофон, которым я лично никогда не пользовался, и про списанного с баланса «Феликса», который уже никому не принадлежал, о которых он был в курсе от угодливого и болтливого с признаками алкогольной энцефалопатии Михаила Фёдоровича. Кому какое дело до того, насколько эта пишущая машинка  мне была нужна и для чего. Если бы только редко когда «просыхавший» Литвин был в курсе, что этот злополучный магнитофон, который я приобрёл с большим трудом в производственных целях и ни одного дня не использовал его в своих корыстных целях, а отдал на временное пользование сроком на две недели младшей обворожительной сестричке референта первого секретаря Васютина, он бы, конечно, даже не заикнулся на этот счет, а спросил у себя самого; «неужели я поступил бы по-другому?».
Потихоньку я стал приживаться на новом месте. В течение месяца купил цветной телевизор «Горизонт». С большими сложностями по блату приобрёл холодильник «Юрюзань», поскольку они были в большом дефиците, купил по глупости дороговатый для меня журнальный столик из красного дерева и пару кресел. Ведь кроме маленького телевизора «электроника-Вл-100» от машины, у меня после развода ничего не было. Наконец-то мог пригласить друзей и хороших знакомых к себе в гости. Правда, проживал я в квартире, как и другие врачи-соседи по лестничной площадке, как бы неофициально, то есть без ордера и прописки. С нас даже не брали денег за квартиру, по крайней мере официально, хотя не исключено, что  бухгалтерия МСЧ не упускала такой возможности, чтобы за коммунальные услуги удерживать у нас из зарплаты. Это логично, поскольку эти три квартиры на первом этаже были на балансе завода «СК», а потому  за воду, газ и электричество надо было кому-то платить. Во всяком случае мы были лишены права голоса во время выборов по месту жительства в связи с отсутствием прописки, и, практически, как бы существовали полулегально, а стало быть не являлись граж-данами этого города. Ну кому это понравится.
С завотделением Машковым друзьями мы никогда не были. С первых дней у меня была к нему какая-то антипатия. Мне нравятся талантливые трудоголики, а он был «посредственным» врачом и неисправимым алкоголиком.  Хоть наши столы в ординаторской  и стояли напротив на некотором расстоянии и в разных углах, желания общаться и разговаривать ни у меня, ни у него особого не было по разным причинам, разве только что по делу, но главное, не было общей темы для разговоров. Уж слишком разные у нас представления о жизни, об искусстве, о противоположном поле. Одно лишь успокаивало, что я работал на полставки и в ординаторской долго не находился. Я даже не счел нужным поделиться с ним о сделанном мне «главным» предложении, принять отделение под своё начало, и, таким образом, поменяться с ним местами, а то и вовсе освободиться от него самого. Вряд ли я стал терпеть такого непутёвого помощника у себя в отделении. Я считал это ниже своего достоинства и уделом слабых людей. Он бы на моём месте не удержался от соблазна и обязательно напомнил бы мне об этом при удобном для него случае. А это уже признак слабоволия и дурного воспитания. Чему тут удивляться, если он из «деревенских» и с такими «деревенскими» замашками. Все его разговоры к концу дня сводились к выпивке и «бабам». Но это ещё полбеды, как говорится, черт с ним и к делу не относится. А вот его профессиональная некомпетентность проявлялась на каждом шагу, и это меня удивляло и поражало. Однако меня это уже не корёжило, как на первых порах, к этому я привык. Зато амбиций у него хоть отбавляй, от скромности точно не помрёт. Однажды в местной газете появилась маленькая статейка о том, как заведующий неврологическим отделением МСЧ В. Машков поставил своевременно правильный диагноз больному с субарахноидальным кровоизлиянием, и тем вроде как спас больного от неминуемой смерти. Автор статьи, не имевшая  представлений о медицине, чей родственник в то время находился на лечении в палате упоминавшегося врача, преподнесла это как сенсацию, как заслугу способного, начинающего карьеру, доктора. Завотделением Машков носился с этой газетой по всей МСЧ как с писаной торбой. Больше месяца пролежала эта газета у него на рабочем столе, теша его самолюбие. Между тем для обычного невропатолога такие диагнозы являются повседневным явлением, таким же как для хирурга диагностировать аппендицит, для ЛОР-врача выставить ангину, для терапевта- поставить язвенный гастрит. Мне это напомнило одного сельского доктора, а по диплому санитарного врача, который бежал по поликлинике и всем говорил, что он, кажется, по-ставил диагноз пневмонии. Ну, не смешно? Причем он же сам и надоумил эту молодую неопытную журналистку об этом случае написать, хотя и в шутливой и ненавязчивой форме. Во всяком случае, если б вдруг такая оказия случилась со мной, я бы непременно дал опровержение через газету, потому что чувствовал бы профессиональное унижение и позор перед коллегами. Неужели удалённый зуб нужно выдавать за сенсацию? Такая реакция, я нисколько не сомневаюсь, была бы от любого другого порядочного и грамотного специалиста. Лучше бы этот «способный» доктор проявил себя действительно специалистом в более достойных обстоятельствах.  Вот простой пример. Поступает в мою палату больной сорока лет с диагнозом шейный остеохондроз с болевым корешковым синдромом. Обычный банальный распространённый диагноз для невропатологов, ошибиться в диагнозе сложно, как и легко поставить. Это диагноз врача-невропатолога поликлиники ЦРБ, между прочим, главного нештатного специалиста Владимира Николаевича, которому хотелось бы верить. При оформлении больного в отделение и при первичном осмотре у меня возникают серьёзные сомнения в отношении правдивости диагноза. Помню, что месяца два назад этот больной уже лечился в нашем отделении, только не в моей палате, а у заведующего отделением, бывшего терапевта Машкова, наспех прошедшего специализацию по невропатологии. С чем же он лежал тогда? Запросил у старшей медсестры из архива его историю болезни. Действи-тельно  такой больной лежал у нас с тем же диагнозом, что и сейчас при поступлении с направлением районного специалиста. Однако у меня не было никаких сомнений, что у больного на самом деле спинальная опухоль в шейном отделе позвоночника, а не банальный остеохондроз. И лежать напрасно опять в том же отделении, терять драгоценное для него время не стоило, о чем я откровенно рассказал больному на второй день его госпитализации. Вручил ему направление на госпитализацию в другое неврологическое отделение уже с моим неутешительным диагнозом, посоветовал не тянуть со временем и поехать с ним в Москву. Из отделения его выписал. Он, недолго раздумывая, так и поступил. На вокзале с билетами на Москву в ночное время было туговато и он решил уехать в Ленинград, где с билетами проблем не было. Что в Москве, что в Ленинграде у него ни родных, ни знакомых, и разницы куда ехать, тоже не было. По прибытии в город на Неве, он не знал куда с вокзала дальше шагать. Помогла хитрость и воспитание провинциала, да и я ему на дорогу кое-что посоветовал. Мужчина сделал вид, что ему совсем плохо и прилёг на газончик у вокзала якобы потерял сознание. Это на Западе к такому больному никто не подошел бы, а у наших людей совсем другой менталитет, другая психология. Война всему научила. Тут же сразу он был окружён любопытными и сочувствующими, и через некоторое время подъехала «скорая помощь». Работники «скорой», как обычно  в таких случаях, когда больной без сознания, ищут документы, и в кармане находят выписку с направлением в больницу, где указан диагноз опухоли позвоночника. Имея на руках медицинский документ, больного по «скорой» госпитализируют прямо в институт Поленова. Лучше и придумать невозможно, так повезло мужику. Приблизительно такой сценарий  я рекомендовал больному, когда направлял его в столицу. Я-то Москву немного знал, и каковы порядки и реакцию прохожих тоже знал, как и возможные предсказуемые действия работников «скорой помощи» в данных обстоятельствах. Увы, и, к сожалению, через неделю больной вернулся обратно домой. Диагноз института был неутешительным: неоперабельная опухоль спинного мозга на шейном уровне. Опухоль, как я и предполагал, была в области шейно-грудного перехода позвоночника, которую другие врачи принимали за банальный остеохондроз. Еще через три дня больной умер на дому в один момент, когда кто-то из родных, ухаживая за ним, подкладывал под его голову подушку, в результате чего произошла компрессия спинного мозга патологическим переломом, как следствие злокачественной опухоли, компрессионным позвонком с остановкой дыхания. В данном случае был не только неправильно выставлен диагноз больному специалистами при  первичном обращении  сначала в поликлинике, а затем в стационаре, но, увы, проведено неадекватное лечение, в том числе физиотерапевтическое лечение, а главное, потеряно дорогое время. И грубейшая ошибка врача не вызывала  сомнений. Ведь еще два-три месяца назад, когда он лечился в стационаре у Машкова якобы от остеохондроза, симптомы  спинальной опухоли уже были во всей своей красе. Безусловно, такие грубейшие ошибки для врача непозволительны и непростительны. Чтоб не показался этот печальный случай большой редкостью, за что можно было и простить, почти в это же время тот же главный нештатный специалист Сыч из ЦРБ направляет в стационар ещё одного больного с таким же дежурным диагнозом, как шейный остеохондроз с вегето-сосудистой дистонией. При первом же моём осмотре больного в отделении, а к тому времени я был уже завотделением, меняю диагноз на ОНМК, то есть инсульт,  и предписываю пациенту строгий постельный режим. Но по невнимательности и халатности дежурной сестры к своим непосредственным функциональным обязанностям в части соблюдения постельного режима больным, его загоняли по анализам. И на третий день во время обеда в столовой, где он не должен был появляться в связи с постельным режимом, больному вдруг стало ещё хуже, и он тут же скончался. Разумеется, дежурной сестре за халатность я «влепил» строгача, а вот сделать соответствующее внушение главному да нештатному специалисту было как-то неудобно, к тому же по возрасту он чуть старше меня, к тому же мы были с ним в хороших отношениях, а мой авторитет для него был непререкаемым. А ведь могло быть всё по-другому и без летального исхода. В первый же день мужчина средних лет при разговоре со мной выражал большой оптимизм по поводу своего выздоровления только потому, что попал в мою палату и, как он выразился, попал в мои руки. И я его заверил, что всё обойдётся, поскольку инсульт у него был средней степени тяжести. Но больной даже не обмолвился, что его посылают на всякие анализы, что приходиться ходить в туалет  и в столовую. Если б я только об этом знал, больной был бы жив. Большая вина в том что случилось, конечно, лежала на дежурных сёстрах. Они не придали особого значения состоянию самого больного и той записи лечащего врача о порядке режима для пациента только лишь потому, что списали для себя из истории болезни лишь диагноз направившего врача «шейный остеохондроз», а не окончательный диагноз лечащего врача, тем более завотделением, о том, что у больного ОНМК.
Случались, однако, и забавные вещи. В стационаре  я обычно нахожусь по три часа в день, у меня двадцать больных на полставки. У заведующего тоже двадцать коек, но на полную ставку, а может даже на полторы. Это уж как  они договорись с «главным». Вполне естественно, что родственники моих больных даже не знали меня в лицо. Когда моим «лежачим» пациентам с постельным режимом становилось лучше, и они шли уверенно на поправку, но ещё не могли вставать, их родня, в знак большой благодарности, приносила лечащему врачу в ординаторскую презент; кто шампанское, кто коньяк, а кто по целому гуся. Так заведено в наших больницах по всей стране, и от этого никуда не деться. Заведующий отделением Владимир Афанасьевич целыми днями  находился  на месте за своим столом, а меня застать было невозможно; то я в поликлинике, то на обходе в палатах. В общем, в ординаторской я никогда не засиживался. Родственники больных, видя, что в ординаторской больше никого нет, кроме одного врача, принимая его за меня, за их лечащего врача, благодарили и оставляли у него на столе свой презент. Врач, которого принимали за «своего» доктора, совершенно не смущаясь, и даже не интересуясь за что и от кого, и о каком больном шла речь, спокойно,  как само собой разумеющиеся, принимал на свой счет, не видя в этом ничего плохого. Тут же звонил своей супруге, чтобы та как-нибудь в течение дня заехала и забрала презент, не самому же всё это тащить домой. Когда больные и родственники понимали, что «отблагодарили» совсем не того, не «своего» врача, то были очень расстроены, и потом учили соседей по палате, чтоб те не оказались в дурацком положении как они, приговаривая; «наш доктор худенький, чернявенький, а тот  полный, рыжий, с красной припухшей мордой, больше напоминает мясника с рынка, чем обычного врача». Я, конечно, ничего не имею против дифференцированного подхода к специалистам на официальном уровне. Хороший, талантливый, уважаемый врач должен же чем-то отличаться от серости, в том числе по быту и условиям жизни. Не все же артисты и актёры удостаиваются на сцене заслуженных аплодисментов и цветов, а тем более званий «заслуженного» и «народного». Каждому по заслугам, в том числе заслуживает благодарности от своих пациентов, но для этого, хотя бы нужно уметь различать «живого» от «мёртвого». А здесь как раз такой случай интересный подвернулся. Я знал, что в палате моего коллеги уже трое суток лежит в коме очень пожилой человек. По слухам прогноз самый неблагоприятный, вот-вот наступит летальный исход.  И к этому в отделении готовились. Как мне ни интересно чисто профессионально разобраться в чем там дело, но вмешиваться в дела другого врача  некорректно по этическим соображениям, особенно, если он того не просит, считая, что и сам во всём разберётся. Предвидя летальный исход в самое ближайшее время, завотделением, как и  принято в подобных случаях, направляет срочную телеграмму ближайшим родственникам старика, чтоб те успели проститься и забрать умирающего домой, если, конечно, успеют, в надежде пусть лучше умрёт на дому, чем эта смертность будет в стационаре, дабы не портить статистические показатели, по которым судят о работе отделения. Откуда-то из далека самолётом прилетела дочь больного бальзаковского возраста, по случайности врач-терапевт по профессии. Так как сразу ещё толком не разобравшись что к чему, она подарила доктору Машкову новый фонендоскоп лишь за то, что тот сделал такую любез-ность и успел вовремя дать телеграмму, пока отец ещё не умер. Успеть проститься с живым отцом  всё-таки лучше, чем уже с мертвым. А между тем больной уже четвёртый день находился без сознания. Опытные сёстры отделения, и особенно старшая сестра Надежда Николаевна, из сочувствия врачу убитой горем намекнули по-свойски как медику, что лечащий врач её отца Владимир Афанасьевич не является хорошим специалистом, мягко говоря, если вообще его можно назвать специалистом, и что лучшим в городе невропатологом является совсем другой врач, бывший заведующий, и неплохо бы обратиться именно к нему за консультацией. К его мнению у нас все врачи в городе прислушиваются. Интересно, что он на это скажет?
-А где его найти?- поинтересовалась дочь больного.
- А его искать не нужно. Он работает в этом же отделение на полставки всего несколько часов, но он не может вмешиваться в дела другого врача, -объясняет старшая сестра отделения Надежда Николаевна, проработавшая лет пятнадцать на одном месте и на этом посту, и сменившая и пережившая четырёх заведующих.
-Мне это понятно. Деонтология. Врачебная этика. Но как его уговорить посмотреть моего отца? Может ему денег дать? Хороший врач дорого стоит,- сказала понимающе дочь умирающего отца.
-Что вы? Он денег не берёт. Вы только всё испортите. От больных он ничего не берёт. Он не  просто хороший, он супер хороший врач. Давайте мы сначала его подготовим, а вы потом подключитесь к разговору.
Долго уговаривать меня, конечно, не пришлось. Мне же самому интересно  в чем там дело. Главное, чтоб об этом не знал мой не в меру амбициозный коллега. Мы выбрали подходящий момент, когда  тот покинул отделение на несколько минут и отправился в другой корпус на консультацию, и я спокойно осмотрел очень пожилого больного. На всё ушло не более пяти минут. Здесь не нужно было быть врачом- невропатологом, вполне достаточно нормального сообразительного терапевта. Я обратил внимание на характеристики пульса, артериального давления, дыхания,  состояние зрачков, состояние кожи и многое другое. Над ним не кружилась ни одна  предсмертная муха, что особенно меня удивило. Мне стало всё понятно, и я оставил палату. Дочь старика с трепетом ожидала меня в коридоре за дверью с предсмертным вердиктом. Конечно, получив почти траурную телеграмму, она морально была готова ко всему. Она же прилетела самолётом бог знает откуда, а не приехала с деревни на велосипеде.  Дочери больного а по профессии врачу, я объяснил, что с её отцом, слава богу, всё  абсолютно в порядке, он здоров, но у него очень крепкий сон типа летаргического. Остаётся только выяснить причину такого необычного сна у него самого. Так что надо подождать немного.
-И как долго продлится такой сон? - спросила коллега, недоумевая, и явно сомневаясь.
-Думаю, к вечеру или наутро проснётся,- объясняю ей спокойно.- Сколько же  можно спать. По-моему, он уже выспался. Когда проснётся, позовите меня. Мне надо с ним побеседовать. Это первый случай в моей практике, и очень интересно узнать все подробности этого феномена, хотя нечто похожее у меня, кажется, уже было.
Прилетевшая, бог знает откуда, докторша, стояла как завороженная и не могла поверить то ли я говорю правду, то ли это шутка. Уже в дороге она, наверняка, все детали обдумала в отношении похорон, и как бы примирилась с этим, делая скидку на возраст отца и считая это естественным процессом. В этом суть жизни. Кто-то рождается, а кто-то умирает. Ничего удивительного.  Взрослая дочь, к тому же врач, верила тому, что я её просто успокаиваю, а действительность совсем другая. Ей самой наверняка не раз приходилось оказываться в подобных ситуациях и успокаивать родственников её умерших пациентов.  «Я же сама видела, в каком он ужасном состоянии. Наверно такой у него подход к родственникам в подобных ситуациях. И на том спасибо»,-думала про себя, горем убитая женщина. Она-то не понаслышке знает, что телеграммы просто так не отправляют.
-Вячеслав Михайлович, вы это всерьёз или решили меня морально поддержать?- спросила  она, немного отойдя от шока.- Говорите, как есть. Я ко всему уже готова.
-Какие могут быть шутки. Конечно, всерьёз. Я вас поздравляю. Надеюсь, этим вас успокоил?
За такие хорошие утешительные слова и моральную поддержку она тоже подарила мне фонендоскоп, от которого я не смог отказаться; ну, во-первых, потому что имеет он медицинское предназначение, а значит, во благо больным, а во-вторых, это совсем не было напрасно, так как я был уверен в своём положительном прогнозе, а это чего-то стоит, и не совсем в материальном смысле. К вечеру старик проснулся  и первый вопрос к дочери его был; «А почему я здесь, а не дома. А как ты, Катерина, оказалась здесь? Что это всё значит?». Это были для дочери самые счастливые вопросы её отца, хоть и со слезами.
Об этом чудесном  «исцелении» я узнал только утром, придя на работу. Все только об этом и говорили в отделении, а потом и в МСЧ. Конечно, с «больным» здоровым пожилым человеком я поговорил, и что меня интересовало, удалось выяснить. А рассказал старик следующее. Выяснилось, что ему уже под восемьдесят лет, живёт в деревне. Уважаемый в селе человек. Накануне убирал снег вокруг дома, которого выпало в этом году слишком много, что к избе не подойти.  Целый день стояла великолепная погода, светило зимнее солнышко. Пришлось ему много и долго поработать на свежем воздухе при небольшом морозце. После такой нелёгкой работы он очень устал и для расслабления выпил немного больше чем обычно своего «первача» и прилёг отдохнуть. В связи с этим дед долго не появлялся на улице, что для него совсем нехарактерно. Тут-то сельчане, сердобольные соседи, заволновались и вызвали «скорую», на всякий случай, распрощавшись с ним навсегда. Так и проспал он безутешно все  четверо суток,  переполошив всех вокруг. После нашей непродолжительной беседы, «больной», так и не осознав, почему оказался в больнице, на своих двоих в сопровождении дочери, которая осчастливила его своим нежданным появлением за несколько лет, отправился в свою деревню, где его уже совсем не ждали, так как слух о его кончине дошел раньше его самого. Ну что в данном случае можно сказать? Как говорят, комментарии излишни. Хорошо, что близкие люди вовремя обратились к врачу с другими представлениями на медицину, ещё лучше, что другие не похоронили здорового человека заживо. Бывает и такое в практике врача.
Жил я во временной квартире на первом этаже. По соседству по лестничной площадке тоже временно и без прописки ещё раньше проживала врачебная семейная пара с двумя маленькими детьми. Приехали они в Ефремов по объявлению, очевидно, из Кирова. Оба терапевты. Не могу ничего сказать про него как о специалисте, поскольку он занимался больше по линии ВКК, но супруга его, как  мне показалось, врачом-то никогда не работала, занималась детьми и по хозяйству, их у неё было два гаврика- дошкольника. В общем, сплошная безграмотность. На каждом собрании врачей в её адрес поступали  одни упрёки от главврача; и то не так, и это не так. Однажды она прислала ко мне на консультацию одного пожилого мужчину с болями в позвоночнике. При беглом осмотре, если, конечно, больного попросить раздеться хотя бы до  пояса, что в кабинете терапевта должно быть обязательным, но почему-то не было сделано,  невооруженным взглядом можно было констатировать метастазы  на рёбрах, что указывало на  последнюю стадию рака лёгкого. Не видеть этого, каким же надо быть врачом? Для чего такого тяжелейшего больного с таким страшным диагнозом за несколько дней до смерти направлять к невропатологу?  Совсем непонятно. Выходит, она его даже не смотрела? Больной, конечно, как и следовало ожидать, через неделю умер. Уж сидела бы дома и воспитывала своих двоих маленьких пацанов, вместо того чтобы пациентов на тот свет отправлять без диагнозов и позорить и без того опущенную  до плинтуса медицину. Её муж, отец семейства, вроде как и неплохой мужик, был без одной ноги, ходил на протезе. Что уж с ним там такое произошло, я никогда не спрашивал, и он на эту тему никогда не говорил. Может гангрена была на почве диабета и ногу ампутировали, а может до института в шахте у себя на родине работал и придавили. Такое часто там встречается. К ним я иногда по-соседски от скуки заходил на чашку чая. Делился  с ними излишками сельхозпродукции. Мне  они ни к чему, всё равно не покупал, а их четверо. Мне их привозили деревенские пациенты специально, когда меня не бывало дома, зная моё принципиальное отношение к этому. Этого им не запретишь.
Совсем рядом от нас находился заводской стадион. Серьёзных спортивных мероприятий там почти никогда не проходило, и вспоминали  о нём только по большим праздникам. Я решил воспользоваться таким соседством и заняться физкультурой, коль в газете ратовал за производственную гимнастику сразу по приезде в этот город. Теперь никто не упрекнёт меня в болтовне на эту тему. Приходилось вставать на час раньше обычного и бегом на стадион. Там описывал один круг вокруг футбольного поля, затем подтягивание на турнике раз пятнадцать, и в конце упражнения на брусьях на накачку брюшного пресса и бицепсов. Сначала бегал я один. Вскоре ко мне присоединилась одна девушка-милашка, кажется, из числа моих пациенток. С ней мы случайно встретились на беговой дорожке. Бегали мы недельки две вместе за компанию. Затем мне было не до бега на стадионе. Она продолжала бегать, но тоже уже не одна, а с другим молодым человеком. Скоро девушка вышла за него замуж. В общем, как говорится, «добегалась». Вот я и подумал, а что если бы я продолжал  бегать с ней, неужели меня постигла та же участь? Как мне это сейчас некстати. Хорошо, что вовремя одумался. Хватит с меня одного раза жениться без любви и сдуру. Это участь Королей жениться без любви. Как поётся в одной замеча-тельной песне; «И не выросла ещё та ромашка, на которой я себе погадаю». Часто приходилось мне обедать, а то и ужинать в кафе, что в центре города и недалеко от меня. Всегда старался садиться за один и тот же столик, который обслуживала молодая симпатичная, но, по-моему, замужняя блондинка, хорошо меня знавшая. Но однажды пришёл в кафе ближе к вечеру поужинать, а знакомой официантки не было. Оказалось, не её смена. Вместо  неё подошла другая очень высокая худая блондинка, да ещё на каблуках, которыми цокала по паркету каждый раз, подходя к клиенту, что, в общем-то, многих раздражало. Вместе с высокими каблуками она выглядела на все два метра в росте и больше напоминала цаплю на болоте. А появилась в кафе-ресторане эта странная официантка совсем недавно. У посетителей своим необычным ростом она вызывала неприятное чувство. Как могли взять такую «стропилу» в официантки, если все остальные работницы ресторана ей по грудь? Выглядела она на таком фоне, как цапля на болоте в поиске лягушек. В этот вечер я был голодным как никогда, и не в настроении. В этот день было много работы, было не до перерыва, и я остался без обеда. Заказал себе картофельное пюре с поджаркой и что-то ещё. Меня удивило, как быстро она всё это принесла на подносе. Далее, что удивило ещё больше, так это то, что блюдо, которое я заказывал, было, практически, холодным. Тем не менее у меня не возникло вопросов к этой «цапле», и я половину блюда, несмотря на чувство голода, всё же съел. Такого «холодного» блюда прежняя молодая официантка никогда бы мне не принесла, зная, хотя бы потому, что я врач. Блюдо должно быть свежеприготовленным, а стало быть, горячим. Это же кафе типа ресторана, а не забегаловка при железнодорожном вокзале. Каждый заказ должен готовиться и соответствовать санитарным нормам. «Новенькая», конечно, была не в курсе кто я есть, и я видел её впервые. К ночи после такого ужина мне стало плохо, «прихватил» живот и было полное расстройство кишечника. Тогда я вспомнил про ту длинноногую официантку, которая изначально не внушала мне доверия, и которая, чтобы немного заработать на халяву, принесла мне блюдо, спрятанное с утра после недовольного посетителя. Кто знает, что этот недовольный посетитель сделал с этим блюдом, зная, что, наверняка, она  выбросит его в помойку. Слава богу, что это были выходные дни, которые я провёл дома в постели рядом с туалетом. Эта «цапля»  не выходила у меня из головы. Я был зол. Ну кому такое может понра-виться, что б за свои же деньги тебя и отравили, да ещё в общепите, и тем более в ресторане. Я отреагировал в своей манере. В понедельник написал заявление-жалобу на имя директора ресторана с просьбой разобраться по данному случаю и наказать виновных, или мне придётся разобраться с этим вместе со своим приятелем, главным санитарным врачом города Николаем Рассказовым, грозой общепита и горпищеторга. Представляю, скольких она успела отравить такими запасными «холодными» блюдами, от которых по разным причинам отказались клиенты. Я думаю, что моё заявление оказалось как никогда кстати, и они с удовольствием избавились от такой непорядочной, нечистой на руку и душой официантки. В дальнейшем другие официантки, обслуживавшие мой столик, выражали мне симпатию за то, что помог им избавиться от этой «цапли», которая никак не вписывалась в их коллектив. Самим им  от неё  никак бы не избавились при всём желании.
К одной моей больной блондинке с радикулитом, а по моему мнению с грыжей диска, молодой и незамужней, часто наведывалась её лучшая близкая подруга. Обе приходили в ординаторскую поговорить о перспективах лечения её болезни, и как скоро пойдёт на выздоровление. Но больше говорили они почему-то не со мной, как с лечащим врачом, что было бы логично, а с завотделением Машковым. Может потому, что на подружку, кудрявую брюнетку с сексуальными глазами, я сразу «положил» глаз, как только впервые её увидел, и она обратила на это внимание, а может, по своей наивности думали, что если завотделением, значит, как специалист он лучше, что на самом деле довольно часто не соответствует действительности и очень обманчиво? Во всяком случае в моей практике это далеко не так. Редкий случай, когда встречался мне заведующий нервным отделением и соответствовал своему статусу на моей памяти, а если быть точнее, один из пяти случаев, и только в родном мне Жданове, где доктор-невролог был  на своём месте на все сто процентов, потому что по всем критериям в профессиональной деятельности он превосходил меня, и такие люди импонируют мне. Так что в этом плане  «ещё бабка на двое сказала».  У меня не было подходящего мо-мента с ней заговорить, а ей было куда проще по той же причине поговорить о здоровье подруги с кем угодно, только не со мной, прекрасно зная, что в книге жалоб и предложений в мой адрес пишут одни благодарности и ни одной жалобы, что так сильно раздражало «непутёвого» заведующего, явно находившемуся не на «своём» месте. Возможно, это и объясняло, почему они стеснялись ко мне подходить вместе, а объясняться с ней приходилось  только после общего обхода больных, и только по поводу подруги.  Похоже, что и я ей был небезразличен, раз она меня обходила стороной. Это я знаю не по опыту, а по старому фильму, в котором совсем ещё молодой актёр А. Кузнецов, а через много лет народный артист СССР, он же для многих красногвардеец Сухов из «Белого солнце в пустыне», напевает песенку;   «Раскудря-кудрявуя девчонка, что обходишь ты меня сторонкой... И не глядишь ты меня». А не смотрела она на него потому, что, оказывается, давно приметила его, о чем он даже не догадывался... Я подозревал, что у моей пациентки, молодой блондинки с голубыми глазами, грыжа диска позвоночника, и лечение только одно-хирургическое. На тот период в этой части ме-дицины  я не «блистал» и полагался только на интуицию. Тогда о мануальной терапии в стране понятий не имели, как и о МРТ. Для верности своей версии, пользуясь случаем, я показал её главному невропатологу области  В. И. Драпкину, который приезжал по своим делам и  оказался в отделении. Он осмотрел девушку  повнимательней чем я. По привычке, особо не задумываясь, раздел её в чем мать родила. Ему ошибаться не положено по статусу, так что неудивительно, что всех раздевал, чтоб ничего не пропустить. Лично у меня такое и в голову не придёт. Должно же быть хоть какое-то приличие и уважение к больным, тем более к противоположному полу. Главному специалисту области ошибиться в диагнозе по невнимательности не положено по статусу, да и взглянуть на фигуру молодой да незамужней мужчине не противопоказано. Драпкин не был столь категоричен в отношении грыжи диска, и кроме люмбалгии, ничего не выставил, в связи с чем больную пришлось выписать из отделения к труду, хотя я оставался при своём мнении. Трудно спорить с областным невропатологом. Он же уверен, что он лучший. На бога надейся, а сам не  плошай. Это мой девиз. Она с некоторой обидой на всех и на того же главного специалиста, который раздел её  донага в чем мать родила, уехала к родственникам в Украину, где надеялась полечиться у бабушек - знахарок. А что ей оставалось делать, если даже областной невропатолог чуть симулянткой не признал. Я хоть и не раздевал её, но грыжу позвоночника выставил. Иногда и у меня, как и у Драпкина, закрадывалась похожая мысль, наблюдая за ней. А нет ли здесь аггравации? То она ходила кривой в одну сторону, то в другую. А однажды в конце дня, когда меня уже не должно быть на работе, она ворвалась в ординаторскую, будучи уверенной, что там из врачей никого не должно быть, чтоб позвонить подруге, и была совершенно здоровой и прямой без всякого сколиоза. «Вот тебе  и грыжа, -подумал я.- Неужели она мне голову морочит?»
Её подружка Людмила была мне небезразлична, и даже очень нравилась, так что мы продолжали наше знакомство после выписки её подруги, которая была как бы связующим звеном между нами и темой для разговоров. Она была давно в разводе, а я по-прежнему неисправимый, безнадёжный холостяк. Вечерами Люда иногда заходила ко мне в холостяцкую временную квартиру и, конечно, больше говорили  о здоровье её подруги Светлане. Спустя пару недель Люда поведала мне, что на Украине после лечения у «бабуль» Свете стало совсем плохо, чуть ноги не отнялись. По этому тревожному признаку я понял в чем там дело и посоветовал ей срочно возвращаться домой и быть психологически готовой на операцию, так как после услышанного, в грыже диска я уже нисколько не сомневался. Торговаться было уже некогда, паралич ног и проблемы с мочевым пузырём могли наступить в любой момент. Положение цейтнота. С этих пор  на меня обе надеялись как на бога. От всезнающих «бабуль»  на Украине пришлось отказаться. Скорее всего, от их вмешательства наступило резкое обострение.  Через её подругу Людмилу я передал ей направление на госпитализацию в нейрохирургическое отделение областной больницы. Еще через неделю Света была успешно  оперирована. У неё оказалась огромная грыжа диска в пятом поясничном позвонке. Откуда у такой молодой и подвижной девушки грыжа диска, не совсем понятно. Пациентка быстро пошла на поправку, за что обе подружки были мне очень благодарны, а наши отношения с Людмилой ещё больше укрепились. Она напоминала мне Татьяну из библиотеки Т.У., такую же брюнетку с короткой стрижкой, только более взрослую и зрелую, и, что более важно, давно разведённую. У нас не было никакого расчета и нас не интересовал возраст. Нам было просто хорошо и комфортно,  когда мы бывали вместе. В связи с успешной операцией,  в квартире у Люды на окраине города они организовали вечеринку, пригласив меня разбавить их женское общество. Там мы немного выпили, потанцевали, расслабились, и Света  поздно вечером оставила нас одних, соблюдая свой послеоперационный режим. Она жила в этом же новом многоквартирном  пятиэтажном доме, только в другом подъезде. Мне же пришлось остаться, так как жил я в центре города и автобусы так поздно уже не ходили, о чем потом пожалел. Только утром понял, что  лучше б ещё сто грамм водки выпил и крепко уснул, чем  почти на трезвую лежать в одной постели с красивой женщиной всю ночь и обойтись лишь двумя поцелуями. Другого бы на моём месте мужская гордость заела. Меня нет. Я так хорошо её понимал и уважал, что другим и не понять. Она, несмотря на огромное женское желание быть со мной и желать меня, не хотела привязывать меня к себе. Не хотела, чтоб из-за неё у меня не сложилась карьера и моё будущее, хотя карьера моя пошла наперекосяк с первого дня как только женился. Я ничего не понимал.  Вспомнил лишь как  по глупости,  вопреки своему желанию, вынужден был жениться и моя карьера пошла коту под хвост. Ели б бывшая супруга действительно меня любила и понимала, что от женитьбы напрямую зависит моя врачебная карьера в столице, она, как бы ей того ни хотелось, не стала связывать меня брачными узами, тем более что я этого чертовски не хотел, а её не любил и не скрывал этого. На такое самопожертвование способна только любящая и порядочная женщина. Людмила была из таких «декабристок», которые отправились бы за мужем куда угодно, хоть в Магадан, хоть в Улан-Удэ.
-Может, ты мне объяснишь,- как-то я спросил её.
-Всё дело в том, что со зрением  у меня не всё в порядке, и с каждым годом только хуже, - стала объяснять  мне Люда.
-Не говори ерунду. У тебя очень красивые сексуальные черные глаза, не косая, без очков. Что ещё надо. Очкариков я не люблю. В общем, «очи черные, очи страстные». Чего ж ещё?- говорю ей в оптимистических тонах, чтобы поднять ей настроение.
-Это сейчас. А врачи думают по-другому.
-Что же говорят, эти провинциальные эскулапы? –иронически спрашиваю её, зная не понаслышке, что каждого второго из них надо лишить диплома за профнепригодность и поганой метлой вымести из медицины.
-Через несколько лет я ослепну. Зачем тебе такая спутница жизни, инвалид по зрению.
-Глупышка. Да ты понимаешь, что эти врачи ошибаются на каждом шагу. Я- то знаю, поверь мне. Я с этим сталкиваюсь очень часто.
-Все не могут ошибаться. Где только я ни была.
-Должен сказать, что абсолютно здоровых людей не бывает. У кого-то со зрением, у кого-то со слухом, а у кого-то с мозгами нелады. Мало что в жизни случается. Иду по улице, а мне на голову кирпич свалился с крыши или сосулька. И что же?  Если  женат, то давай разводись, а если  ещё не успел, то никогда не женись. Так что ли? Гуд бай, Америка!?
-Не хочу быть для тебя обузой. Ты ещё молодой, способный врач. Тебя впереди ждёт неплохая карьера. Когда-нибудь  ты это сам поймёшь.
Все мои попытки переубедить её ничем не окончились. Мне только оставалось удивляться её характеру. «Это какой же надо быть и так любить, чтоб от всего отказаться, только чтобы не быть помехой на пути любимого человека в достижении его карьерных замыслов, -подумал я.- Вот на такой надо жениться, с ней и в шалаше будет рай».  Так и ушел под утро несолоно хлебавши. Мы никогда не договаривались о новой встрече, всё проходило спонтанно и тем романтичней и интереснее. Все у неё на работе знали, что она незамужняя и очень серьёзный человек. А недели через две после нашего последнего серьёзного разговора Люда пришла ко мне вечером сама  и ночевала  у меня. О болезнях уже не говорили. Было не до того. Наконец она уступила своим принципам. Наутро, придя на работу сразу  после меня, она случайно  посмотрела  в зеркало и увидела на шее справа округлённый синяк- «засос». Очевидно, другие  раньше тоже обратили внимание на этот синячок-пустячок, для неё совсем нехарактерный. От стыда Люда не знала куда деваться. Срочно сорвалась с работы и поехала домой на другой конец города переодеться. Потом мне всё рассказала про эту историю. Я понял, что  у неё действительно давно не было любимого мужчины.
В одно из воскресений я позвонил дочери и, как всегда, она вышла к подъезду, где я её уже ждал. Пошли с ней гулять, не отходя далеко от дома. Я обратил внимание, что настроение у неё было совсем не ахти какое. Она рассказала, что на днях они с бабушкой похоронили  Шарика. Он на их глазах попал под машину, когда все вместе переходили дорогу совсем недалеко от своего двора. Дома все очень переживали, плакали из-за этого. Я тоже  воспринял эту новость с большим сочувствием, ведь это был мой подарок дочери. Это по недосмотру несообразительной и ленивой бабушки  Шарик попал под колёса машины.  Надо было при прохождении перекрёстка с таким движением транспорта взять ей Шарика на руки, как делают все любители собак, и перенести на другую сторону улицы, ведь все маленькие собаки  теряются на перекрёстках от шума, скученности незнакомых людей и движения транспорта, особенно когда собаку выгуливают без поводка, а у Шарика никогда не было поводка. Тёща с детства, как мне кажется, была лентяйкой, лишнего движения не сделает, а тут надо было спину согнуть и взять на руки маленького Шарика. Я предложил пойти на место захоронения нашего маленького друга и ещё раз с ним попрощаться, и хоть таким образом успокоить дочь. Через дорогу рядом с кинотеатром располагался небольшой сад. Там под яблоней они и похоронили любимую собачонку. Мы молча постояли у того места. Я вынул из кармана карамельку и положил на едва  заметную могилку Шарика со словами: «Шарик, мы тебя помним». Дочь чуть не заплакала. Все в той семье привязались к Шарику. Ещё бы, он был для них как член семьи. Не любила собаку только бывшая супруга моя, она вообще животных терпеть не могла, что собак, что рыбок в аквариуме. Ненависть  к братьям нашим меньшим определённо характеризует человека не с лучшей стороны. Как-то дед с бабушкой уехали на две недели в санаторий. Внучку отправили к матери, а Шарика, нет чтобы вместе с внучкой к матери отнести, оставили соседям. Стало быть и они не доверяли своей дочери в отношении собаки. Собака неделю не прикасалась к пище, не понимая, почему от неё избавились хозяева. Когда они вернулись, Шарика трудно было  узнать. Он похудел наполовину. Если нам так жалко братьев наших меньших, то что говорить о людях.
Однажды в приёмный покой МСЧ доставили по «скорой»  тяжелобольного мужчину лет сорока. Известно только со слов «скорой», что привезли его с рыбалки, и что был отмечен приступ эпилепсии. После тщательного осмотра больного в приёмном покое я оценил состояние больного как крайне тяжелое, хотя с неясным диагнозом, но к себе госпитализировал на всякий случай. Мужчина не выходил из глубокой комы, и расспросить хоть какой-то анамнез и что случилось было не у кого, так как он был ко всему ещё иногородний. Однако речь шла о двух вероятных причин коматозного состояния. Либо это  была тяжелая черепно-мозговая травма, либо обширный геморрагический инсульт, как говорится, «хрен редьки не слаще». Если через сутки больной из комы не выйдет, значит, прогноз будет неблагоприятный. Интуиция мне подсказывала, что речь идёт прежде всего о травме, и с первых дней я вёл больного как «травматика». Мало того,  на второй день даже эпикриз заранее подготовил по травме для судмедэксперта, так как предвидел чем это может кончиться в самое ближайшее время. Но против такой версии существовали побочные моменты, и не было ни соответствующего анамнеза, ни явных следов травмы. Поэтому не исключалась и другая вероятная причина. Какая рыбалка обходится без выпивки? Это всё одно,  что «какая песня без баяна, какая Марья без Ивана». Весь смак рыбалки не в том, чтобы выловить карася или кильку, а если повезёт то и щуку, а важен  сам процесс, и ещё более важно общение с друзьями на природе, на свежем воздухе, да под горилку с солёным огурчиком и с килькой в томате, о чем мечтает каждый уважающий себя рыбак. Проведённая мной спинномозговая пункция по срочным показаниям  подтвердила наличие субарахноидального кровоизлияния, которое случилось, по всей вероятности, в течение нескольких последних часов. Объяснить такое  кровоизлияние несложно. Выпил излишку не пойми чего, да не поровну разлили, понервничал в споре, резкое повышение кровяного давления и, пожалуйста, получите инсульт в упакованном виде. Но может и по-другому; выпили, не поделили и бревном по голове. Однако, только такое кровоизлияние не приводит к такому тяжелому состоянию как у нашего крепкого молодого человека. Здесь есть над чем призадуматься. Для подтверждения травмы головы мне нужна была хоть какая-нибудь веская официальная зацепка. Неплохо, конечно, снимок черепа сделать, но рентгенкабинет находился в другом корпусе, а состояние больного крайне тяжелое, а переносным рентгеном  в МСЧ ещё не обзавелись. Надо было, конечно, сообразить, и прямо из приёмного покоя на каталке отправить больного в рентгенкабинет, который находился в этом же корпусе. Может и трудностей не составило тогда выйти на верный диагноз. А теперь одни проблемы. Хотя сам снимок  мог и не получиться из-за неадекватного поведения больного, находившегося в коматозном состоянии. И тут без травматолога не обойтись. С этой целью я пригласил нашего хирурга из поликлиники, надеясь, что тот быстро найдёт след травмы на голове или где-нибудь еще в другом месте, не мне их учить. Но молодой и не очень опытный хирург после осмотра «тяжелого» больного данных за травму черепа не находил, о чем сделал соответствующее заключение в истории болезни. Меня это не успокоило. Для меня он не авторитет, не тот уровень. Не мог же я доверять хирургу, бывшему стоматологу, имевшего слабость к алкоголю. Тогда я позвонил главному травматологу в ЦРБ и попросил проконсультировать больного на месте. Я же у него часто смотрю его пациентов по первому звонку. Тот не возражал, но выдвинул непременное условие, чтобы больного к его приезду постригли и побрили голову. Только этого ещё не хватало мне, у меня же не хирургическое отделение и не парикмахерская, к тому же я  не выдвигаю ему условий, когда консультирую его больных. Чушь какая! Больных нужно осматривать в любых условиях, в том числе экстраординарных, если ты, конечно, специалист. Что значит врач не работал на скорой помощи, где приходится осматривать больных в любых условиях и без подготовки. А у нас больной мог умереть в любую минуту, времени не было, а тут еще побрить да постричь как в парикмахерской. Это же не плановый больной, которого готовят на операцию. Всё должно быть по ЦИТО. Представляю такого хирурга в прифронтовом госпитале, который осматривает раненых при условии, что их предварительно постригут и побреют. Позвонил своему главврачу, тот «главному» ЦРБ Литвину. Только после  этого, наконец, соизволил  приехать не он сам, а его ординатор, недавно прошедший специализацию по нейротравматологии. Молодой доктор, но не новичок в травматологии, года три как в стационаре работает. Перед осмотром больного  я сделал акцент на травме головы, и просил его внимательно осмотреть пациента в этом плане. Минут через пятнадцать при разговоре  со мной он утвердительно отрицал, а  в истории  болезни  сделал запись аналогичную  той, что сделал предыдущий хирург; «данных за травму головы нет». Его категоричное  мнение об отсутствии травмы головы меня тоже не очень интересовало прежде всего потому, что у меня были и остались сомнения, которые он не развеял и не убедил в обратном. А потом последнее слово в данном случае остаётся за невропатологом, то есть за мной, за лечащим врачом. На третий день на удивление и вопреки всякой логики больной пришел в сознание, но выяснить  подробности случившегося так и не удалось. Не успел. Он только просил выписать его из больницы. И куда он торопился? Я сказал, что надо ещё несколько дней понаблюдать, а там посмотрим. Светлый промежуток оказался слишком коротким. Он, видимо, даётся для того, чтобы больной успел попрощаться с близкими родственниками, а таких, увы, рядом не оказалось. К вечеру он снова «погрузился»,  и снова впал в глубокую кому. Я понял -это конец. Нужно срочно вызывать родственников, а больного срочно переправить в травматологию, хотя смысла в этом я уже не видел. Но те брать к себе «тяжелого» пациента категорически заартачились и не стали, так как их «недоучившийся» ординатор травмы головы не видел. На следующий день  из Тулы  приехала его жена по телеграмме. Она, наконец, рассказала, что мужа, возможно, сильно побили и он уехал в командировку в Ефремов  подальше от своих недругов, иначе могли запросто убить, так как он попал в очень неприятную ситуацию. По всей вероятности, здесь пахло уголовщиной и покушением на убийство. Ели б травматолог подтвердил наличие травмы головы, я был обязан сообщить в милицию и началось бы следствие по уголовному делу в связи с покушением на убийство. В связи с такой травматической информацией полученной  от супруги,  в этот раз я осмотрел мужчину с ног до головы, как это должны были сделать даже начинающие хирурги-травматологи, тем более прошедшие специализацию по нейротравматологии и работавшие в стационаре. Снова в который раз включился в дело мой девиз:  «если не я, то кто». Не бывает такого, чтоб избить мужика до полусмерти и не оставить никаких следов. Это только в нашей долбанной милиции научились «обрабатывать» задержанных граждан без следов на теле. Как можно с уверенностью  отрицать на-личие травмы, если полностью не удосужились его осмотреть целиком? Возникали одни вопросы, но не было ответов. И я решил осмотреть мужчину сразу за всех врачей. Моё внимание привлёк странный, необычный  живот больного. Он был большой, соответствующий его конституции и любителя «жигулёвского», но желтого цвета, точно как у монгола или при  наличии болезни Боткина. Не трудно было догадаться, что приблизительно  месяц назад ещё в своей Туле он был серьёзно избит, и досталось  тогда не только частям, отдалённым от головы, но, как несложно представить, и самой голове, судя по имеющейся клинике. Вот почему он сбежал  из дома и даже из областного города, где его могли  действительно элементарно убить. Удивляло только одно; мужчину осматривали несколько врачей, в том числе хирурги. Медсёстры его принимали и переодевали в больничное бельё в приёмном покое, и никому в голову не пришло присмотреться к кожным покровам, в том числе и живота. Что больной абсолютно безнадёжен  и умирает, пришлось сказать его супруге. Собственно, для этого и послали телеграмму. Она, конечно, не хотела верить этому, но и вызывать её без крайней необходимости никто  бы не стал. Она это тоже стала понимать, не теряя надежды.
-Я в этом городе всего несколько часов и уже знаю ситуацию в городе с врачами, - сказала она откровенно, ещё на что-то надеясь, и цеплялась, что называется,  за «соломинку».
-И что же это за ситуация?- поинтересовался я.- Может, чего я не знаю, проработав  в этом городе более трёх лет.
-У вас в городе всего два хороших врача. Вы уж меня, глупую, извините за откровенность, так сказать, местные знаменитости.
-И кто же? -поинтересовался я.
-Это хирург  Рождественский и  невропатолог Доронин. Может они … может  их…как-то подключить... Если...
-Увы, уважаемая. Должен вас немного огорчить. Во-первых, один из них я и есть. А хирург здесь совсем не при делах. Во-вторых, к сожалению, ничего нового  утешительного  сказать не могу, несмотря на комплимент в мою сторону от наших горожан и врачей. У него травма мозга несовместимая с жизнью. Потеряно время. Операция теперь бессмысленна. Готовьтесь к худшему, для этого и вызвали вас.   Это, к сожалению, всё, что могу сказать.
Больной умер к вечеру того же дня. Утром поехали на вскрытие. До последнего  момента как отправиться в морг на вскрытие я колебался, какой выставить окончательный диагноз. Всё пока строилось на предположениях и на интуиции. А это крайне  принципиально и важно. Если выставить сосудистое заболевание мозга- инсульт, то вскрытием будет заниматься патологоанатом, если травма черепа- судмедэксперт, и тогда  по этому  факту возбуждается уголовное дело. Мои коллеги  травматологи в этот раз оказались явно не на высоте, мягко говоря, профукали больного, отказавшись от операции, тем самым очень здорово меня подставляли. Я мог пойти по ложному  пути, послушав их. Как им теперь верить после этого? И это доктор с высшей категорией! За что её только присваивают? Снова выручила интуиция и единственная зацепка - «желтый» живот больного. Чтоб я делал без этой интуиции? Наверно, она поважнее любой категории. И, конечно, супруга умершего внесла некую ясность и помогла разобраться в причине. К счастью, судмедэксперт оказался в отпуске и вскрытие проводил патологоанатом. Уже проще для врачей, свой человек. Больше всего меня интересовало вскрытие черепа. То, что я увидел, повергло меня в шок и просто потрясло. Правая половина головного мозга выглядела как кровавое месиво, как фарш на сковородке. Как с таким мозгом можно было ещё месяц существовать, мне было совсем непонятно? Это какими же колоссальными компенсаторными возможностями обладает наш мозг, если после такой тяжелейшей травмы, явно несовместимой с жизнью, человек ещё месяц ходил на работу и на рыбалку. Наверняка оттого, что его не добили, и остался жив, ему ежедневно  приходилось крепко выпивать, не зная, чем всё это может кончиться. Травматический  диагноз подтверждался  полностью. На ошибках надо учиться постоянно. Тут же я позвонил в травматологию и пригласил молодого доктора, который  не смог диагностировать травму головы,  на рандэву в городской морг, который находился на территории ЦРБ. Он был удивлён  не меньше моего, увидев фарш вместо мозга с извилинами.
-Учись, коллега, пока я жив,- по-дружески  и с ухмылочкой сказал ему я, и покинул морг.- Да...  Привет шефу.
Это вспомнил я своего коллегу, заведующего травматологией Виктора Фёдоровича, врача высшей категории, который рекомендовал постричь и побрить больного перед смертью, чтобы  он тоже  малость поумнел и категорию свою на порядок снизил, чтоб привести себя в соответствии с реалиями сегодняшнего дня. Интуиция, безусловно, имеет значение в постановке диагноза, но с техническим прогрессом растёт роль и технических средств диагностики. Это бесспорно. С одной стороны, это серьёзное подспорье для думающего врача, с другой стороны, если только надеяться на УЗИ или на МРТ, клиническое мышление вместе с серыми клетками постепенно атрофируются и диагноз при жизни ставить становится всё трудней. Я знал одного молодого человека и наблюдал за ним в течение полугода. Однажды его супруга позвала меня на дом в момент приступа больного. До этого случая я больного лечил по поводу диэнцефального синдрома, поставленного на основании только жалоб самого пациента и его жены. Но когда я увидел этот приступ  своими глазами, диагноз  пришлось изменить в сторону с неблагоприятным исходом, то есть речь уже шла об объёмном процессе головного мозга. Во время приступа больной сознание не терял, поддерживал со мной контакт, его всего трясло, страха не отмечалось, и был проливной пот. Такого приступа видеть раньше мне не приходилось. Потливость была такой, что простынь, на которой он лежал, приходилось выкручивать как после стирки белья. На это способна только диэнцефальная область. Я с трудом сделал ему внутривенные уколы для купирования приступа. В тот день он чуть не умер на моих глазах. Возможно, моё срочное вмешательство помогло на этот раз. Однако от предложенной госпитализации в нервное отделение на обследование оба они категорически отказались. В общем-то, правильно сделали, там же, кроме Эхо-энцефалографа, ничего нет, а в руках не очень квалифицированного врача его результаты сводятся к нулю. Супруга молодого человека, начинающего предпринимателя, заверила меня, что на днях отвезёт его в Ленинград  на обследование в какой-то  институт, может быть в Поленова. Я подозревал у больного опухоль в области гипоталамуса, а в направлении написал диагноз «височная эпилепсия». Мне было интересно, как они там соображают в Питере со своей «технизацией». Через две недели жена больного пришла ко мне в поликлинику с результатами обследования в Питере.  Там повторялись мои диагнозы в различных вариациях, но данных за объёмный процесс не находили, чем, конечно, за деньги вселили некоторый оптимизм, а мне как бы в укор. При наших возможностях мне приходится только предполагать, а им выносить окончательный вердикт. На то институт. Естественно, спорить с МРТ и специалистами Питера я не стал, но своего  диагноза  об опухоли в гипоталамусе не снимал. Через два-три месяца после обследования молодой человек умер. На вскрытии оказалась злокачественная опухоль в  гипоталамусе. Если бы в Питере поставили даже  правильный диагноз, то оперировать в такой запущенной стадии никто бы не стал. Вот пример того, как не следует всецело полагаться на технический прогресс, а всё также, как и раньше не забывать включать вовремя свои мозги и держать в тонусе серые клетки, если, разумеется, они присутствуют в черепной коробке. Хотя я допускаю, что опухоль в Питере была выявлена, но сочли нужным об этом не говорить, дабы лишний раз не травмировать молодого человека, пусть проживёт столько, сколько проживёт. Со мной по соседству в одном подъезде жила  медсестра Наталия, бывшая моя и пациентка, и студентка. Она лежала у меня в палате по подозрению на рассеянный склероз ещё будучи не замужем, когда я был ещё интерном. К счастью, такой диагноз не подтвердился, и она успешно вышла замуж и родила здоровую и прекрасную дочь. Через много лет, пользуясь знакомством со мной и проживая со мной в одном подъезде, попросила она меня проконсультировать своего мужа-работягу по поводу болей в позвоночнике. После пробного амбулаторного диагностического лечения больного я понял, что там мне делать нечего и рекомендовал пройти тщательное обследование в условиях стационара. Она, как медсестра, ограничилась рентгеновскими снимками всего позвоночника и сообщила мне, что рентгенолог насчитал пять грыж и просила, чтоб я снова занялся её мужем. Тем не менее, по моему разумению, эти грыжи, если они и есть, такую клинику и такие боли не дают, что приходиться колоть наркотики. Она, как нельзя кстати, работала в процедурном кабинете наркологического диспансера и пользовалась этим. Однако клиника всегда должна быть на первом месте, всё остальное как дополнение. Скорее всего, у больного, хоть и молодого, больше можно говорить о метастазе, чем о грыже позвоночника. Трудно представить, чтоб у кого-то было сразу пять грыж в позвоночнике в одном отделе. Но ей  об этом я не могу сказать. И что это за рентгенолог- самоучка, который смог насчитать несколько грыж и не заметить явные метастазы в позвоночник? Может эти метастазы по неопытности  он и принял за грыжи? Больной  через полтора месяца умер в муках от нестерпимых болей в позвоночнике. Диагноз рака был подтверждён в морге. Это пример из той же серии. Как хорошо, что я не пошёл ни у кого на поводу и не стал заниматься больным, порекомендовав обратиться к онкологу. Да, видать, поздно. Его супруга, медсестра по образованию, хоть и знала меня хорошо и уважала как специалиста, иначе бы не обращалась, но в технику верила почему-то больше. Отсюда напрашивается поучительный вывод. Врач, который ещё не привык всецело доверять техническим средствам диагностики и не разучился клинически  мыслить, реже ошибается в постановке диагноза, чем тот, который отвык думать и надеется лишь на технические средства диагностики. Нужно всегда помнить, что врачебное мышление не заменит никакая совершенная техника, и что она является лишь дополнением наряду с другими параклиническими методами обследования.
Нехорошие новости  дошли до меня с моей прежней работы. Из трёх штатных врачей, уволенных из ЦРБ за пьянку, осталась одна, бывшая хирург. Анестезиолог скоропостижно скончался ещё в мою бытность, бывший гинеколог Михаил Федорович умер вскоре после моего увольнения. Он жил в общежитии. Из-за регулярных пьянок и нестабильности своего положения на рабочем месте, квартиру за свою жизнь он так и не получил. Дня три как он умер, и никто об этом не знал в общежитии. А когда он не вышел на работу в свою смену, работники «скорой» съездили к нему в общагу и обнаружили ужасную картину разложения трупа с характерным отвратительным запахом. Что значит проживать в общаге, где всем всё до фонаря.  Следующей на очереди, похоже, станет хирург, у неё уже цирроз печени и хроническая деградация личности. Из квартиры она вынесла и продала всё что было, даже библиотеку. Вот до чего доводит водка и пьянство. Я ещё могу понять как спиваются артисты и сантехники, которые не представляют как разрушает организм алкоголь, но  чтоб врачи... Призовой «Москвич», на котором я сам когда-то ездил,  и обходилось без единой царапины, умудрились разбить всмятку, и тоже по пьянке. Я даже не сдержался специально приехал на «скорую» посмотреть, хоть и железо, а жалко. На машину я смотрел как на тяжелобольного человека. Я был прав, без меня «скорая» осиротела и пошла по наклонной плоскости. После смерти Михаила-алкаша главным врачом станции назначили  молодого хирурга из ЦРБ, которого на «скорой» прозвали «Борманом». Он был здоровым, полным, неуклюжим и с густой черной бородой. По моим понятиям он всё же больше походил на Карабаса-Барабаса из сказки про Буратино. Хотя сотрудники «скорой» недалеко ушли, назвав его «Борманом» по ассоциации с настоящим Борманом, заместителем фюрера по партии. Важно не то, как они его окрестили, а как отнеслись непосредственно к нему самому. Этим всё сказано. За два года моей работы на «скорой» кликуху мне так и не дали. Даже обидно.
Однажды ночью приехала ко мне «скорая». Раньше, когда я был заведующим неврологическим отделением, приезд «скорой» меня не удивлял, и я тут же собирался в дорогу, потому что за выезды  в ночное время  мне немного  доплачивали или, по совокупности отработанных часов, предоставляли отгул. Сейчас я уже давно им не являюсь и на кой черт мне это нужно, тем более что бесплатно. Мало того, что за это копейки не заплатят, да ещё ночь без сна проведу. Кому это надо, тем более если это пойдёт во вред своему здоровью? Я не знал ещё такого главврача, который бы «заботился» о здоровье своих сотрудников, как заботился о своём. Право на отдых и личную жизнь ещё никто не отме-нял. Для этого в городе существуют и завотделением, и нештатный районный специалист. Я-то здесь с какого боку? По инерции? Я объяснил «скорой», где не так давно я был ещё главврачом,  что они что-то напутали и на такие вызовы я давно уже не выезжаю, и что для этого есть кому и без меня ездить. Но они сказали, что их послал лично главный врач ЦРБ Литвин, что он тоже сейчас в больнице и приказал; «без Доронина» не возвращаться. Меня это тем более удивило, поскольку у него есть свои «главные» специалисты. При чем здесь я? И всё же с большой неохотой, поскольку сон всё равно перебили, поехал, чтоб объяснить этому, потихоньку спивающемуся Литвину, что я давно уже не выезжаю на подобные вызовы по линии «скорой», и что к ЦРБ не имею никакого отношения, а если я так нужен, то пусть заключает со мной  трудовой договор, как это делают в цивилизованных государствах и в нормальных ЛПУ  области. Короче говоря, не в лучшем настроении, это ещё мягко сказано, приезжаю в ЦРБ, вхожу на первый этаж хирургического корпуса и вижу посторонних людей, кто-то из них в халате, кто без них. Один из них  преграждает мне путь и спрашивает, кто я такой и как моя фамилия. Ничего себе порядочки, удивился я. С каких это пор? Правда, полгода меня здесь не было, может, что поменялось в охране таких объектов как ЦРБ. И почему никого из них я не знаю? Вот что значит давно здесь не бывал, всё как-то изменилось будто во сне. Когда назвал себя по фамилии, всё же пропустили. Поднимаюсь я на второй этаж, там та же система, те же расспросы. Ну и порядочки! Наконец меня пропускают в палату к больному. Вокруг него врачи, которых я тоже не знаю и вижу впервые. Что за чертовщина. Я не могу понять, это во сне или наяву? Такое впечатление, что это во сне, и я ещё не проснулся. Какое-то наваждение, фантасмагория. Может, меня похитили инопланетяне и я нахожусь на другой планете, к примеру, на Альфе-Центавре? Что значит поднять человека среди ночи, когда ему того совсем не хочется. Я ничего не понимаю, но уже не удивляюсь и не задаю лишних вопросов, потому что на них всё равно никто не отвечает. В реанимационной палате  на перевязочном столе лежал мужчина лет пятидесяти в тяжелом состоянии, но в сознании. Глаза тёмные открытые, взгляд осмысленный, меня  заметил. У рта и носа резиновые трубки, на руках и ногах капельницы. Осматривать больного невозможно, как и поговорить с ним. Ни рукой, ни ногой пошевелить ему нельзя. Как же в таком случае смотреть пострадавшего? Я же не Вольф Мессинг, чтоб мысли больного угадывать и ставить диагнозы. Правда, есть некоторые мысли у меня, но надо сделать спинномозговую пункцию, чтоб иметь четкое представление и сформулировать диагноз. Другие врачи, которых вижу первый раз, мне говорят, что это невозможно, поскольку его трогать  нельзя. Но другого положения как на боку для пункции ещё не придумали. Конечно, гуманоиды это могли бы сделать из любого положения, кто бы сомневался, но таковых рядом не было. Больного надо повернуть на бок, чтобы сделать пункцию. Без неё поставить правильный диагноз невропатолог не может, тем более ошибиться в таком особом случае, как с этим «особым» пациентом. Тем не менее  настаиваю на своём, поскольку меня вызвали  среди ночи не просто прогуляться и на Луну посмотреть да в туалет сходить, я обязан сделать всё, что от меня зависит. Так я привык работать. Процедура, как ни странно, прошла очень быстро и успешно, наверно опыт своё сыграл, а может, кто и помог. У  другого, наверно, руки бы тряслись от волнения, и могло ничего не получиться. Взял полторы пробирки ликвора; цвет жидкости и давление  мне не нравились даже визуально. Свои дела сделал, и я отправился в ординаторскую. Все свои соображения  изложил в истории болезни, какие были дела, закончил, и меня снова увезли досыпать, не сказав даже «спасибо» за консультацию и проведённую бессонную ночь. Конечно, меня не могла не интересовать судьба пациента. Оказывается, несколько часов тому назад на трассе Симферополь-Москва произошла серьёзная автомобильная катастрофа, ДТП. Пострадавшего в ней начальника управления КГБ по Тульской области доставили в ближайшую ЦРБ в Ефремов. Всех в городе поставили «на уши». На этом участке шоссе, как ни странно, ДТП случаются нередко. В травматологическом отделении дежурили работники горкома партии и люди в штатском. К больному не допустили ни одного местного врача, всех, кто был нужен, доставили  санавиацией из Тулы. Поэтому я и не увидел знакомых лиц среди врачей. Для меня сделали исключение, видимо, за меня поручился не только главный врач города, но и главный специалист области В. Драпкин. Однако меня предупредили, что утром вызовут, возможно, ещё. Рассуждают они, конечно, хорошо. Они думают, что я живу рядом, и во сне только мечтаю и вижу, как меня вызывают по «скорой» по ночам. Им же неизвестны местные порядки, вернее, беспорядки в здравоохранении.  За свою ночную командировку в Ефремов они получат сполна, в двойном, а то и в тройном, размере. Я же за бессонную ночь и нервное напряжение из-за повышенной ответственности самого вызова не получу ни копейки, потому что к ЦРБ не имел никакого отношения. О чем только думал главврач Литвин,  посылая за мной «скорую»? Через полтора часа привозят меня домой досматривать сны из бразильского сериала  «Богатые тоже плачут». Какой уж там сон, если «такие» даже плачут? Два часа ночи. Скоро и ночь закон-чится. А с утра бежать на приём в поликлинику. Вяло с неохотой я отправился на кухню пить чай, сон-то всё одно «перебили». Не прошло и часа, слышу  снова «скорая» подъехала, скорее всего, за мной. Кто ж ещё ездит по ночам, если не «скорая» или милиция. На этот раз уже без разговоров сажусь в машину, всё равно мне теперь не открутиться, и лишние разговоры бессмысленны. На «скорой» люди подневольные, им сказали и они приехали. Может больному стало хуже? Когда я берусь за больного, то занимаюсь им до конца. К этому я привык. Такая у меня привычка выработалась и ответственность за пациента. Приезжаю в ЦРБ в травматологию. Там все те же неизвестные люди, но меня уже не задерживают. Захожу в ординаторскую. Там на диване сидят  главврач Литвин и двое незнакомых мне молодых, но старше меня, людей. Мы поздоровались и представились на расстоянии. Один из них профессор- нейрохирург, другой рангом пониже -доцент. Только что они  санавиацией прилетели  вертолётом из  Москвы. Поводом их приезда  явилась моя запись в истории болезни пациента. Вот уж никак не думал, что  моя запись в истории болезни что-то значит, и на неё обратят внимание. Дело всё в том что при постановке диагноза я счел необходимым  диагностировать травму головы как острую открытую черепномозговую с ушибом головного мозга, чтобы в дальнейшем к травме отнеслись со всей серьёзностью и не забыли назначить антибиотики, хотя спокойно можно было остановиться на «закрытой» черепно-мозговой травме. Принципиального значения в этом я не видел. Меня коллеги с учеными степенями спросили, на ка-ком основании я посчитал травму «открытой». «Надо же какой ерундой занимаются  по ночам, -подумал я. –И стоило лететь из Москвы, чтоб об этом спрашивать. Лечение в принципе никак не меняется от этого. Мне бы ваши заботы, господа коллеги. Неужели нельзя было подождать до утра?».
-Видите ли,- стал объяснять я им,- я окончил 1-й московский медицинский институт, курс нейрохирургии у нас вёл всем известный профессор И.М. Иргер, лучший нейрохирург в Москве. Можно сказать, мой учитель по этой части медицины. Надеюсь, вы тоже его знаете. В прошлом главный нейрохирург Москвы и консультант Кремлёвской больницы. По его классификации  такую ушибленную рану головы можно считать открытой, поскольку путь для инфекции открыт.
-Конечно, кто не знает профессора Иргера. Но он не так давно умер, -говорит  молодой профессор.
-Знаю. Он умер, но пока ещё все студенты-медики по всей стране изучают курс нейрохирургии по его учебнику,- говорю ему.
-Это так. Я тоже учился по его учебнику нейрохирургии,- соглашается молодой профессор.
-Ну, если хотите, Ленин умер, а дело его живёт,- не сдавался я, защищая своего учителя.
-С этим не поспоришь. Это тоже так. Да... Чувствуется школа, -подытожил профессор, и поднял руки кверху в знак примирения и согласия.-  Вот сейчас неплохо и чайку попить, - обратился он к главврачу ЦРБ  Литвину.- Чем вы нас порадуете этаким вкусненьким в три часа ночи?
Сначала  каждый из них перед чаепитием, кроме меня, рассказал по анекдоту. Затем  гости, они же лечащие врачи  А. Пугачевой, перешли на её темы, на темы шоу-бизнеса. По словам профессора, сама А. Пугачева рассказывала им, как она в Швейцарии давала концерт единственному слушателю- миллионеру, и пела, естественно, «миллион алых роз». За несколько минут перед отправкой поезда, на котором должна была отправляться  А. Пугачева в Москву, ей сообщили, что к составу поезда  прикрепили ещё один дополнительный вагон с миллионом алых роз от того же единственного слушателя. Возможно, так оно и было, хотя сама А. Пугачева  большая  охотница к фантазиям и импровизациям, и сама нередко запускает слухи о себе в виде анекдотов. Достаточно вспомнить хотя бы выдуманную ею историю о несуществующем молодом усатом композиторе  Горбоносе, за пышными усами которого некоторое время скрывалась она сама. Очевидно, она с детства помнила песню в исполнении Людмилы Гурченко со словами: «Под маской леди краснее меди торчали рыжие усы». Да мало ли ещё у Пугачевой подводных течений в себе, о которых мало кто в курсе.  Я хорошо помню, как  в детстве под этот фокстрот мы задорно танцевали  на Новый год в школе. Если бедный художник рискнул на такой шаг, то поклонник–миллионер ничего не потерял, если только приобрёл. После чашки чая меня снова увезли домой досыпать. Наутро «важному» пациенту стало лучше, и мне  поэтому никто не позвонил. Районный нештатный и главный невропатолог Владимир Сыч, узнав про ночную шумиху в ЦРБ, любопытства ради попытался пройти к больному и якобы осмотреть, но его и близко не допустили  к нему в палату, вежливо напомнили, что в его услугах не нуждаются. Мне было, конечно, интересно получить информацию о моём «ночном» пациенте, но дозвониться в отделение  я никак не мог, все внутренние телефоны почему-то не работали. Как я потом узнал, в связи с улучшением состояния больного, «москвичи», мои ночные собеседники, дали добро на транспортировку больного в Москву, чего, по моему мнению, делать нельзя было, тем более после пункции. Рановато. Надо бы суток двое подождать. Любая транспортировка на любом транспорте в этот момент ему была противопоказана. Может поэтому мне и не звонили? Как выяснилось позднее, до места назначения в столицу больного не довезли. Больной, к великому сожалению, умер в дороге в вертолёте. Три месяца до этого случая,  на той же трассе Симферополь-Москва, почти на том же месте рядом с городом Ефремовым  произошло похожее ДТП. Тогда в аварии трагически погиб, не приходя в сознание,  политический обозреватель Ц.Т. Овсяников. Его доставили в ЦРБ, но все  предпринятые реанимационные мероприятия были напрасны из-за полученных травм несовместимых с жизнью. Тогда режимные меры по сохранению конфиденциальности, связанные с профессиональной деятельностью  погибшего, были  такими же  строгими.
Месяц за месяцем и год прошел как работаю в новой для себя должности и живу во временной, без всяких на неё прав, холостяцкой квартире. Завотделением Машков, наконец, ушел в очередной отпуск. С одной стороны,  это для меня как бы и психолоческое облегчение не видеть его наглую красную физиономию,  а с другой стороны, это дополнительная физическая нагрузка в виде  дополнительных неясных больных. Я как бы остался за него исполнять обязанности, больше-то некому, а у нас сорок коек на двоих. Теперь сорок коек на одного. Разница весьма существенная.  Меня всегда удивляла система советского здравоохранения, особенно уравниловка в зарплате, которую можно выдавать за анекдот. Независимо от того хороший ты врач или нерадивый, всё равно получаешь свои законные сто двадцать рублей, плюс унизительные копейки за категорию и за стаж, если они есть у врача. Когда у нашего советского врача  интересуются,  какая у него зарплата, он, называя скромные цифры, имеет в виду её за месяц. Врач в Штатах или в Европе, отвечая на этот же вопрос, имеет  в виду почасовую оплату. Нам  твердят  изо дня в день, что дороже человеческой жизни и здоровья советских  людей в нашем обществе ничего нет. Тогда, как объяснить мизерную оплату труда  врачей, которые учатся больше всех и  призваны охранять это здоровье нации и беречь генофонд страны? Одними лозунгами сыт не будешь. Во времена А. Чехова земские врачи жили  намного лучше. А какое было к ним уважение?! Ведь одно вытекает из другого. Я не оговорился, сказав, как бы остался за заведующего. Соответствующего приказа  по этому поводу никогда не бывает, и на какое-то материальное вознаграждение рассчитывать, стало быть,  не приходится. Что у меня вместо своих двадцати коек стало сорок, никого не интересовало. Причем как было три часа на полставки в стационаре, так и осталось, кто же будет вести приём в поликлинике. Остальное время, как и раньше, совмещал в поликлинике. Получается, что нагрузка существенно выросла, интенсивность труда, как и ответственность, возросла, а в материальном плане никаких подвижек. И всё потому, что не было приказа исполнять эти обязанности, вроде вас никто не заставлял и это дело хозяйское, договаривайтесь между собой. В следующий раз, когда я буду в отпуске, он вас будет замещать. Это логика ненормального идиота, как будто есть ещё «нормальные» идиоты! А если через месяц  кто-нибудь из нас уволится или, не дай бог, не доживёт, да и вообще, если оба врача находятся в недружественных отношениях и никогда не смогут договориться. Здорово придумали. Это равносильно тому, как тебя нагло обвешивают в магазине или на рынке, а ты молчишь, надеешься только на совесть продавца.  Три часа ночного времени провёл у больного по линии скорой помощи по распоряжению главврача, ночь не спал, а утром бежать  на приём в поликлинику. Хоть бы кто «спасибо» сказал. В штатах и в Европе такого безобразия не увидишь, там всё на договорной основе и за деньги. Вот это и есть забота о кадрах и демократия в действии. Все любят  напоминать  клятву Гиппократа, мол, обязан, знал, куда шел учиться и работать. Всё это словеса и чепуха. Такого не должно быть. Но у нас в стране никто бесплатно не работал, почему же врачи, которые больше всех учатся, получают гроши. Представляю доктора, который  трудится по двенадцать часов в сутки, пришедшего домой  на обед, а ему любимая жена говорит; у меня сегодня, дорогой муженёк, разгрузочный день, день Гиппократа; на первое блюдо -клятва  Гиппократа, на второе-присяга, на третье-энтузиазм вперемешку с патриотическим гарниром, и всё очень калорийно, и всё просто; «три в одном флаконе». Ничего не скажешь. Хорошее меню, долго не протянешь! Потому что  врачебной зарплаты только на питание хватало на три недели. Остальные дни разгрузочные, а раз в неделю- рыбный день. То, что я только что придумал, вполне сойдёт за анекдот для американца, но, увы,  это советская реальность. Я больше чем уверен, если бы я по этому поводу обратился к завоблздравотделом, то в этом плане навели порядок. Но кто станет из врачей идти на рожон с бюрократами в здравоохранении, зная, что их тут же уволят.  На другой день моего врио заведующего, мне позвонила заведующая кардиологическим отделением. Вообще, между нами «мальчиками» говоря, у меня к ней почему-то не самые приятные чувства, какая-то необъяснимая антипатия как к женщине и специалисту. У меня складывалось такое впечатление, глядя на её расплывчатое розовое и рыхлое лицо, как и   всё остальное, что она постоянно находится в интересном «положении» в пределах первой половины  беременности. Так вот она говорит, что у неё в отделении  лежит больной,  которого  вообще-то лечит мой предшественник , но поскольку он  в отпуске и я остался за него, «не могли бы вы посоветовать,  что больному принимать дальше по радикулиту, и  что с ним делать? Может, будут какие дополнения к лечению?». Я ответил ей, что у меня нет дурной привычки как у моего предшественника-отпускника заочно консультировать больных и рекомендовать им лечение, как это делают обычно всезнающие фельдшеры. Тогда она пожаловалась, что, собственно говоря, лечение  уже,  в общем-то,  проведено, но лучше больному нисколько не стало, может к лечению что-то добавить, не глядя больного. Честно говоря, лечить пациентов после других врачей, и особенно «посредственных», дело  неблагодарное, как ни крути. С одной стороны проблемы деонтологии, с другой- залеченный и запоздалый случай, да ещё, как правило, не с тем диагнозом. В общем, так пристала, что я не мог от неё отделаться, и пришлось дать согласие на своих условиях. Больного из кардиологии осмотрел я у себя в отделении. Таким было моё условие. Мужчина средних лет, художник по профессии, известный в городе человек, кажется, депутат в горсовете, у меня впервые и с ним лично я не знаком, вижу впервые. Выясняется, что его определили в кардиологию  как хорошего знакомого главврача МСЧ и как художника для оформления стендов, стенной печати в этом отделении, а лечиться  будет у невропатолога по радикулиту, поскольку в нервном отделении не было отдельной  палаты с удоб-ствами. Так поступили, скорее всего, потому, что в кардиологии была одноместная палата типа палаты «люкс» для начальства, да и завкардиологией хотела использовать такого художника по прямому назначению в своих целях. Так они договорились с «главным». Здорово придумали, в результате за пациента  никто ни за что не отвечал. Придётся им заняться мне всерьёз. Жаловался художник на момент моего осмотра на боли в правом коленом суставе, которые не прекращались в период лечения. Странная и нехарактерная жалоба для специалиста моего профиля. В анализах крови  незначительное повышение  РОЭ, которое можно принять за вариант нормы. При внимательном невро-логическом осмотре кое-что интересное нашел для себя, так, мелочь, на которую никто бы даже не обратил внимания. В общем, в неврологическом плане, можно сказать, ничего интересного я не нашёл. При первом осмотре на первый взгляд передо мной был, практически, абсолютно здоровый молодой мужчина. Что у него был накануне какой-то «радикулит», с которым якобы его госпитализировали в кардиологию, тоже под большим сомнением. Что же тогда лечил мой скороспелый невропатолог, к тому же заведующий отделением, и, получается, вроде как мой начальник? Но то, что я нашел при осмотре больного, заставило меня серьёзно призадуматься. С учетом полученной информации, мне ничего  не пришло в голову ни лучшего, ни  худшего, хуже просто не бывает, как за-подозрить метастаз в позвоночник и в область коленного сустава. Сама опухоль, похоже, в лёгком. Если я прав, то это уже четвёртая стадия болезни, и жить такому больному суждено не более месяца. Больного отпустил с наилучшими пожеланиями на скорейшее выздоровление.  Его история болезни осталась при мне, хотя больной принёс её с собой. Потом за ней пришла медсестра из кардиологии, я так просил. Через час о моём осмотре больного знал уже главврач Павел Николаевич, его приятель. Естественно, он не воспринял это всерьёз. Этого не может быть в принципе. Такая ошеломляющая новость была  такой неожиданной, как снег на голову в июле месяце. «Здесь Доронин явно переборщил»,- подумал Павел Николаевич. Но больше всего возмущалась зав. кардиологией Татьяна Петровна: «Этого не может быть. Этого не может быть в принципе. Что мы тут совсем ни в чем не разбираемся? Уж больно он, Доронин, умный, как я посмотрю. Много на себя берёт. Как можно разбрасываться такими диагнозами?». Это она обо мне раскудахталась «курица». «Вот, оказывается, откуда у меня к ней антипатия», -вспомнил я. Однажды в моё дежурство по МСЧ, под утро в часиков семь, меня  в срочном порядке вызвали в кардиологическое отделение. У больного пожилого человека была самая настоящая клиническая смерть, как говорится, «и к гадалке не ходи». Он замертво упал в коридоре у самой двери из палаты, направляясь в туалет. У него не было во время моего осмотра ни пульса, ни давления, ни дыхания, и никаких глазных ни других реакций. Тогда мы с дежурной медсестрой быстро сообразили и на глазах у всех перепуганных больных применили дефибриллятор, который оказался под рукой, и о котором я вспомнил в связи с несчастным случаем на станции скорой помощи, когда водителя ударило током. Две попытки «завести» сердце больного были неудачными. Но мы не отчаивались. И только с третьей попытки удалось «завести» сердце. Что значит бог любит троицу! Это выглядело как чудо и впервые в моей практике. Всё обошлось. Это был первый случай  реанимации  больного в состоянии клинической смерти при помощи дефибриллятора в этом отделении. Я тогда, когда сдавал дежурство, просил главврача как-то поощрить эту бригаду «спасателей», и особенно дежурную медсестру, за проявленную смекалку, профессиональность, за то, что не растерялась в трудный момент. Такие вещи надо поощрять, другим в пример ставить. Так эта мадам, узнав про этот необычный случай, вместо того, чтобы поблагодарить свою дежурную медсестру и дежурного врача за расторопность и спасение её больного от верной биологической смерти в её отделении, сказала, что этого не могло быть, и что никакой клинической смерти и не было вовсе,  как будто она при этом сама присутствовала, а мнение дежурного врача, тем более невропатолога, медсестры и десятка свидетелей из числа больных и соседей по палате,  её вовсе не интересовали. А между тем такие вот публичные поощрения за проявленную инициативу, а тем более за хороший труд, могли бы играть важное воспитательное значение в любом коллективе. Что значит мадам не служила в армии, где всё на этом держится.  Интересно, чем бы всё это закончилось бы, если б дежурный врач, не считавший себя специалистом в области кардиологии, ничего не предпринимал по части реанимации, а вызвал из дому её на консультацию и ждал, когда клиническая смерть перейдёт в окончательную биологическую. Может тогда она согласилась  с диагнозом дежурного врача, когда консультировать было уже некого. И к чему тогда вообще дежурный врач по ночам, если ему не доверять. Наверно, ей никогда не приходилось видеть случаи  такой смерти, а тем более кого-то спасать, а знает только по учебникам. Помер так помер, пусть там в морге и разбираются от чего помер. Мне на «скорой» приходилось это наблюдать часто. Так что эту самоуверенную и надменную даму я знал и раньше не с лучшей стороны. Вот и с этим её непонятным больным вышла осечка. А такие «посредственные» врачи, да ещё с амбициями, ох как не любят признавать свои ошибки. Подобный «экземпляр» имеется в нервном отделении вроде той Екатерины из Мурома; дуб дубарём, а в месткоме заседает и путёвки делит между «своими» по принципу «ты мне- я тебе». У себя в ординаторской она  показала мне  рентгеновский снимок лёгких больного, с пеной у рта убеждая меня, что там всё без особенностей, и имеется  на этот счет даже заключение рентгенолога. Рентгеновские снимки оказались затемнены и такого плохого качества, что заметить что-либо на них  весьма затруднительно даже для рентгенолога, на что я обратил её внимание. Но она, с некоторыми мелкими оговорками, была согласна с рентгенологом, который дал заключение, что патологии нет, хотя и признала плохое ка-чество снимка. Но если лечащий врач на сто процентов верит рентгенологу, то, по моему мнению, какой же это думающий доктор. Однако главврач, зная моё нестандартное мышление в  диагностике, при которых я часто в конечном счете оказывался прав, и, зная как меня единственного из местных врачей допустили к осмотру генерала КГБ, понимал; если я такой диагноз выставил, значит, не на пустом месте. Сколько подобных «фокусов» исходило от меня раньше. Учитывая личность  пациента и серьёзность диагноза, по его просьбе из Тулы санавиацией были доставлены  областные специалисты, в том числе и главный невропатолог В. Драпкин. Врачебный консилиум внимательно осмотрев больного, но к единому мнению так и не пришел. Что либо отвергнуть или подтвердить никто и них не осмелился, с чем и улетели обратно, даже не заинтересовавшись ради любопытства у меня, на каком основании я выставил такой страшный диагноз, видимо, абсолютно его исключив, чтобы о нём вспоминать и тем более обсуждать, посчитав это гипердиагностикой. Для них больной оказался терра инкогнито, твёрдым орешком. Помню, не так давно, москвичи с учеными степенями специально прилетали среди ночи, чтобы поинтересоваться моим мнением по поводу открытой черепно-мозговой травмы. А этим докторам  из Тулы моё мнение было не интересно. Мне к этому не привыкать. Рано или поздно всё станет на свои места. От этого моё мнение не изменилось. Ещё через три дня у больного отказали ноги, что я вообще-то предвидел. Во время  первого моего осмотра в своём отделении я спрашивал у него, нет ли слабости в ногах? Тогда таких жалоб не было, как  и не было намёков на пирамидную недостаточность и слабость в нижних конечностях. Когда появился такой важный и грозный симптом как паралич нижних конечностей, все поняли, что больного надо срочно отправлять в  Тулу, и уже не было сомневающихся в правильности моего предварительного диагноза. Увезли больного уже на носилках санитарным транспортом, да, видать, поздновато. Не доезжая Тулы, у больного вдруг непредвиденно открылось сильное горловое кровотечение, по всей вероятности, от тряски в дороге. По приезде в областную клиническую больницу мужчина тут же  умер. На вскрытии рак лёгкого полностью подтвердился. С этих пор отношение ко мне со стороны «мадам» из кардиологии переменилось в лучшую сторону, а в глазах «главного» я давно обошёл «бога неврологии» Михаила «Проколовича» по всем статьям. Создавалось такое впечатление, что за последние годы на мне лежала неблагодарная миссия судьи и палача одновременно. Почему я выношу такие ужасные приговоры? Мне это самому чертовски не нравилось. Лучше б я таких пациентов не смотрел. Но что делать, если такая работа. А всякую работу нужно выполнять наилучшим образом. Вот только бы платили по заслугам, должна же быть разница между хорошими  и плохими врачами.
На второй день отпуска заведующего отделением Машкова, как бы того мне не хотелось, я сделал первый ознакомительный обход его больных. Сразу за один обход  со всеми его больными разобраться невозможно, но с одной, кажется, получилось наверняка. Женщина бальзаковского возраста, крупного телосложения, избыточного питания и с большим животом, жаловалась на боли и отсутствие движений в правой нижней конечности. Из анамнеза стало известно, что заболевание развивалось постепенно с появлением и усилением боли в ноге. Правая нога  по объёму и окраске кожных покровов значительно отличалась от «здоровой» левой нижней конечности. Парализованная нога была значительно толще и чуть цианотична. Интересно, с чем эта больная находится в отделении? Похоже,  она  непрофильная для отделения. Тут же у её постели я заглянул в  историю болезни. Оказывается, её лечащий врач ставит ей инсульт. Очень странный инсульт, и на каком основании установлен такой диагноз, мне совсем непонятно. У меня, естественно,  возникают большие сомнения в правильности выставленного диагноза лечащим врачом. Первое, на что нельзя было ни обратить внимания даже при опросе, что основной жалобой больной является боль в «парализованной» конечности и от неё уже ограничение движения, что, наверняка, говорит о заболевании периферической нервной системы. При инсульте всё наоборот, сначала ограничение или полное отсутствие движений, и только потом как последствие возможно, появятся боли в парализованной конечности. У лечащего врача, доктора Машкова,  судя по всему, никакой логики, ни клинического мышления не было. Всё в запущенном состоянии и в страшном дефиците. Парадокс. Хотя ничего удивительного, у терапевтов своя логика, у невропатологов своя. Ну, что я могу с собой поделать? И куда мне деть интуицию.  При более внимательном осмотре выяснилось, что никаких данных за инсульт просто нет и не было. Но что-то же есть такое, что вызывает такую клиническую картину периферического происхождения? Есть подозрение, что в малом тазу находится некое плотное образование, сдавливающее сосудистонервный пучок в паховой области. Смотрю и пальпирую большой живот  женщины за терапевта и хирурга. О, Боже! Не верю собственным рукам и глазам. Мною прощупывается огромная киста в размере детской головки  справа и, по-моему, не одна, слева тоже, но поменьше. Вот такие-то дела!? Вот и ключ к разгадке. Срочно для неё я назначаю консультацию гинеколога. Врач-гинеколог осматривает больную в тот же день во второй половине дня и предлагает в срочном порядке перевести больную в своё отделение для неотложной операции. Больная от операции категорически отказывается, видимо, психологически к этому не готова, услышав  необычный диагноз, как гром среди ясного неба, и я готовлю её на выписку. Мне «такие» пациенты не нужны. Больные с опухолями в малом тазу должны находиться в другом отделении. Думаю, что при грамотной психологической обработке больная даст согласие на операцию, а куда ей деваться, и всё закончится благополучно даже без инвалидности. Во всяком случае без операции эту проблему не решить. Меня, конечно, удивило, что врач, в прошлом не  ахти какой терапевт, как говорится, без году неделю как невропатолог и завотделением, не додумался прощупать женщине  живот, тем более что его необычный размер не мог не вызвать некоторые сомнения в его происхождении. Наверняка, что-то нашел бы, а там гляди, и на диагноз вышел. Не отличить центральный парез при инсульте от банальной компрессии сосудисто-нервного пучка?  Это каким же надо быть олухом, врачом-специалистом, если не знать азов невропатологии? Если бы эту сомнительную больную мы продолжали лечить по принципу преемственности, а стало быть по инсульту, то через некоторое время больной пришлось бы ампутировать правую ногу всю целиком до самого паха по поводу гангрены. Женщине, можно сказать, повезло, что её лечащий врач ушел в отпуск, а то последствия болезни могли быть печальны и необратимы. Что с такого врача взять? А зарплата у него чуть побольше моей, учитывая заведование отделением. Кроме того, выходит, его час в два раза дороже моего, поскольку у меня такое же число коек, но на полставки. Вот парадоксы советского здравоохранения. Вспоминаю, как на первом году после интернатуры по просьбе молодой докторши, участкового терапевта, я отправился консультировать больного на дому с якобы, как она считала, с инсультом. Я был шокирован увиденным, придя на вызов. У кровати больного, опухшего от пьянства мужика, на столе со вчерашнего дня стояла куча немытой посуды с остатками всякой закуски и пустой стеклянной тары  от водки. Видать, «хорошо» вчера  посидели в дружной и весёлой компании. У меня было такое желание тут же развернуться и уйти, чтоб не дышать этим алкогольным спёртым воздухом  и не видеть эту пьяную рожу. Если бы мне после пятиминутного пребывания в этом помещении сделать пробу Раппопорта, она была бы, наверняка,  «положительной». Но уйти без осмотра и без диагноза я не мог. Меня же просили проконсультировать больного и я, несмотря все на трудности и профвредность на производстве, обязан выполнить свою работу. Главная его жалоба- слабость в правой руке со вчерашнего дня, а точнее, после сна. Я попросил его взять в правую руку гранёный стакан, стоявший тут же рядом на стуле, а  у него никак не получается это сделать. А ещё вчера получалось. Правая кисть у него висит и никаких в ней  движений. Всё что выше кисти в полном порядке. Любому начинающему невропатологу понятно, что это неврит лучевого нерва, который бывает в девяноста процентах случаях у пьяниц. Мне ничего не оставалось, как отругать такого больного и порекомендовать больше врачей не вызывать по пустякам, а подойти самому в поликлинику  к своему участковому врачу по гипертонии и алкогольной интоксикации. Конечно, молодому терапевту простительно не разобраться, где какие параличи и какого они генеза, поэтому неудивительно, что она заподозрила у пьяницы инсульт и назначила ему постельный режим, да ещё с необоснованным вызовом невропатолога, которому вроде и делать нечего как навещать алкоголиков. Но что можно простить терапевту даже с опытом работы, нельзя простить невропатологу даже начинающему. А здесь аналогичный случай и очередной  ошибочный. Видать, как он был терапевтом в своей деревне, таким и остался. Какой с него спрос, если с него как с гуся вода. В общем, всё как в басне Крылова о музыкантах; «а вы, друзья, как ни садитесь, всё в музыканты не годитесь».
К концу недели  я обычно выписываю десяток своих больных и столько же кладу новых, как это практикуют в роддоме с целью соблюдения санитарной гигиены в отделении. Так что пятница  у меня самый трудный день. А во вторник неожиданно вдруг приезжает Владимир Иванович, главный невропатолог области. Что-то он зачастил  к нам. К чему бы это? Два часа в моём присутствии он дотошно проверял наши истории болезни. Что он в них так скрупулёзно пытался найти? По каждой  истории от него было немало замечаний и, в общем-то, по существу. Сначала я пытался как-то объяснять и сглаживать его замечания, тем самым пытался прикрывать погрешности своего коллеги-отпускника, потом  пришлось признаться, что все эти истории не мои, а моего коллеги, который и есть завотделением,  а сам он, как второй день  в отпуске, и потому я ещё как следует не успел разобраться с его больными. Сорок коек на одного и всего на полставки, да на голом энтузиазме, слишком многовато. Такое даже ему Драпкину не понять, и вряд ли у него были когда -то такие нагрузки. А ещё приём в поликлинике, а это тридцать-сорок больных. В общем, работал на измор, как говорится, не покладая рук, и всё на одном энтузиазме без права на поощрение.
-А где же ваши истории? -поинтересовался Драпкин.
-У меня такая манера работы, Владимир Иванович, как в роддоме, если помните. В пятницу почти всех выписал и заложил новыми больными. Так что и смотреть вроде нечего и некого. Я же не знал, что вы приедете, а то бы попридержал по такому случаю.
Что у него было на уме, не знаю. Он ничего не сказал. Потом Драпкин посмотрел одну больную по моей просьбе. Хорошо, что накануне успел выписать непрофильную больную с кистой в брюшной полости. Неприятностей  бы не избежать. «Во что превратили нервное отделение», -наверняка  с возмущением выговорил бы он. Затем мы отправились с ним пообедать на кухню. Меня по-прежнему на пищеблоке путали с главврачом. За обедом мы дружески  поговорили о текущих делах по службе, о «житье -бытье». Мне показалось, что мы понимаем друг друга с полуслова и являемся единомышленниками,  и он тепло относится ко мне как к коллеге, но что-то его ужасно раздражало в этом Ефремове. Я не мог пока ответить на один вопрос. Почему Владимир Иванович  так зачастил в этот городишко? Ему что, кроме этого вонючего Ефремова,  больше делать нечего? Всё прояснилось через месяц, когда меня и вернувшегося из отпуска заведующего отделением Машкова вместе с главврачом МСЧ Павлом Николаевичем,  вызвал к себе главврач ЦРБ Литвин. По дороге в ЦРБ в легковой машине все шутили. Мы ещё не представляли, по какому поводу нас всех втроём вызвал «главный». Пашка рассказывал свои неприличные деревенские анекдоты сексуального характера в своей манере, хотя я догадывался о чем пойдёт разговор, и вряд ли он предвещал быть лёгким и простым. Я не ошибался. Разговор шёл исключительно по докладной записке по результатам неожиданной проверки областным невропатологом неврологической службы города, в частности неврологического отделения. Много замечаний и нареканий было по ведению медицинской документации, историям болезни и по другим направлениям этой службы. И всё по материалам служебной записки. В общем, главный специалист области вдребезги раздолбал всю нашу службу, делая расчет на то, что главврач города сделает правильные выводы и предпримет правильные адекватные шаги в кадровых вопросах. Однако эти «деятели», имеющие большую слабость по части выпивки с затуманенными мозгами, так называемые главные врачи, так и не поняли тактического замысла Драпкина, который не первый раз возмущался тем, что непонятно кого назначили заведующим отделением, и всё без консультаций с ним, главным специалистом области, что, несомненно, било по его самолюбию. За неврологическую службу в области, как и на местах, отвечает он. Ещё в прошлый свой приезд месяц назад он наведывался в поликлинику ЦРБ к невропатологам с проверкой. Тогда  он сказал буквально так, обращаясь к пожилой женщине-невропатологу, пенсионерке Лидии Петровне:
-Вы, старый  невропатолог, куда смотрели?  Как вы допустили, чтоб какого-то малограмотного проходимца назначили заведующим отделением?
Кстати, на ваш взгляд, кто из вас врачей является признанным авторитетом как специалист?- спросил Драпкин у неё.
-А тут и думать нечего. Доронин. Это было сразу видно с первых дней его  появления в Ефремове. Птицу видно по полёту.  Но нас же не спрашивают, -отвечала она.
-Вот и плохо, что не спрашивают. Значит, сами себя так поставили, -выговорил Драпкин.- А районный специалист Сыч куда смотрел?
-Он только на бумаге районный. А вообще, пустое место, -откровенно говорит Лидия Петровна, которой терять больше нечего и своё уже давно отработала.
Они же, те, которые ни за что не отвечают со своей неадекватной логикой, решили по-своему. Во время проверки заведующий отделением  был в отпуске, с него и спроса нет. За всё в то время отвечал исполнявший обязанности Доронин. Они даже не полюбопытствовали, что Драпкин приехал с проверкой на второй день отпуска Машкова, стало быть задумка была изначально проверить работу именно его. Откуда же Драпкину  было знать, что тот ушел в отпуск?  Они не обратили внимания, что в служебной записке не упоминается ни одной конкретной фамилии, а все приведённые примеры по историям болезни относятся к больным, которых вёл в самом начале «отпускник», а негативные факты, изложенные в записке, относятся к длительному периоду, более чем за  два года. Конечно, я не мог объяснить, вернее, сказать, у меня не было желания доказывать, что все замечания относятся напрямую к заведующему, что  мне только и приходилось  исправлять его ошибки, но не стал оправдываться и унижаться перед деградирующими пьяницами, посчитал разговор законченным и оставил троих алкашей  «соображать на троих» без меня. С какой стати я должен выслушивать этот бред. Откровенно говоря, я только и ждал подходящего момента для увольнения и поскорее уехать из этого пропахшего химией городка. В этот момент я принял  архиважное решение уволиться окончательно. На работу после «разборки» у главврача ЦРБ я больше не вышел и написал соответствующее заявление на увольнение. Появились более важные неотложные дела, как организовать отправку контейнера  по железной дороге с моими вещами в Муром. Помог мне в этом, как  оказалось в непростом деле, хороший приятель, начальник станции железной дороги Виктор Николаевич, мой бывший пациент. Через неделю, простившись с дочерью и с коллегами, я уехал. Наконец моя добровольная ссылка  закончилась. У меня ещё раньше была договорённость с главным врачом ещё несуществующей строящейся МСЧ о том, что когда будет открываться МСЧ  в Муроме, из приглашенных врачей, невропатологом они хотели бы видеть меня, помня мои заслуги в прошлом. Моё условие было одно- квартира сразу по прибытии. Всех остальных случайных врачей приглашали через центральную «Медицинскую газету». Ориентировочно новая МСЧ при заводе ЗИО должна была открыться с января 1984 года. Приехал я в Муром в начале февраля. В МСЧ  ещё полным ходом шли отделочные и строительные работы. По всей вероятности, до открытия МСЧ было ещё не скоро. В тот же день мне предоставили комнату в общежитии завода недалеко от самого завода ЗИО, а на следующий день временно, с последующим переводом в МСЧ, согласился поработать на старом месте в поликлинике №1 ЦРБ. Больные, которые меня ещё помнили  и знакомые врачи, были рады моему внезапному возвращению. Совсем не обрадовалась моему появлению только подруга бывшей заведующей нервным отделением, небезызвестная старший ординатор Екатерина Анатольевна, ставшая недавно к моему удивлению заведующей, в связи с уходом на пенсию Антонины Васильевны. Надо же додуматься, чтоб назначить такую «непрофессионалку» заведующей отделением? Куда смотрел главврач, если он хоть чуть-чуть в курсе дел и немного думал о больных, и в какие только поганые «руки” их толкает. Видимо, и выбирать было не из кого. Неужели никого другого не нашлось во всём городе? В крайнем случае можно было пригласить врача Эмануэля из «железки». Это было бы здорово, по крайней мере для пациентов!  Или главврачу абсолютно всё до «фени»? Скорее, что так и есть. Пенсионерка, конечно, продолжала трудиться на том же месте, только они поменялись местами, как ротация фигур на шахматной доске. Они обе не на шутку очень заволновались, когда я приехал. Обе «старушки» не забыли, что  для них я «второй Эмануэль». Не дай бог ещё передумают и назначат меня завотделением. В общем, моему приезду не обрадовались, и обе не на шутку забеспокоились каждая по- своему, но в одном русле.
-Хорошо, что Доронина не было в городе на тот момент, когда я оставила отделение в связи с оформлением пенсии, и заведующей стала ты,- разоткровенничала тогда Антонина.
-А чтобы изменилось? - спросила туповатая Екатерина.
-Спрашиваешь тоже! Ну, ты же понимаешь, что, как специалист, ты пустое место. Как была медсестрой, так и осталась. Это я тебе по старой дружбе говорю. Кто ж тебе об этом скажет, кроме меня.  А он, Доронин, этот второй Эмануэль, как ни крути, врач с большими способностями и авторитетом у больных. Этого только слепой не увидит. Больные так и тянутся к нему в отличие от тебя, хотя он и молодой. И как врач, говоря по совести, и как коммунист, думающая прежде всего о деле и о больных, я обязана была предложить «главному» его кандидатуру на должность заведующего, если б он оказался в городе. Но, слава богу, решилось всё благополучно без него. Я за тебя поручилась. Так что сиди, подруга, и помалкивай.
-Ты в своём уме?- резко отреагировала уже настоящая заведующая. - Он бы нас из стационара выгнал куда подальше, по крайней мере спихнул в поликлинику. Тебе это надо, подруга?
-Вот и я об этом подумала тогда. Меня может и пожалел, всё- таки я к нему неплохо относилась. А от тебя с твоим характером избавился, наверняка.
-И как это его сразу приняли на работу без нашего согласия? Видать, у него в облздраве мохнатая рука.
-Может быть,- неуверенно соглашается пенсионерка.- Могу, подруга, тебя успокоить. Есть и хорошие новости. Секретарша «главного» по секрету сказала мне, что Доронин у нас временно, до открытия МСЧ. Так что, подружка, не всё потеряно, и мы спокойно ещё поработаем.
-Ну, слава богу, хоть одна приятная новость за весь день,- с облегчением выговорила Екатерина.
Вот так в провинции решаются кадровые вопросы.
Хотя, в общем-то, думать и некому. Этому главврачу до пенсии бы дотянуть, а не кадрами заниматься и «осиное гнездо» ворошить. Всё пущено на самотёк, а там, как получится. А я подумал, до чего ж так низко опустились эти две пожилые подружки-коммунистки, и как глубоко наплевать на больных главному врачу ЦРБ, если назначили завотделением такую безграмотную и очень непорядочную во всех отношениях Екатерину. Без всяких сомнений, если б это зависело от меня, я бы ей не доверил вести приём даже в поликлинике.  И такая ситуация с кадрами не только в Муроме, но и в других провинциальных городах.Судьба больных никого не интересует. Выходит, по большому счету, на больных всем наплевать. Вряд ли так стал поступать владелец частной клиники, для которого рентабельность и честное имя  фирмы на первом месте. В один момент разорился бы, имея такие кадры. Но у меня в Муроме  были совсем другие замыслы. Пока МСЧ не открылась, о квартире, естественно, и речи не могло быть. Через неделю Ефремов  я воспринимал как кошмарный сон, будто никуда и не уезжал. Куда же делись почти четыре года? Такое у меня  ощущение, что вместе с «осуждёнными» был отправлен на этот срок в дурно пахнущий Ефремов на «химию». Как же мне не везёт в этой жизни после окончания института, и всему тому причина- моя поспешная  вынужденная женитьба. То с этой глупой и непорядочной супругой, то с тем городом, откуда она родом. Сколько неприятностей связано с ней. Если б я только понимал это до свадьбы?  Неужели то и другое позади? Были, разумеется,  и положительные моменты. Во–первых, был рядом с дочерью, когда она в этом нуждалась, подарил ей перед отъездом фигурные коньки с белыми ботинками как у чемпионки, о чем  сам когда–то мечтал в детстве. Если даже не  станет фигуристкой, то по крайней мере укрепит своё здоровье. А хорошее здоровье-половина счастья. Правильно говорят, счастье-это отсутствие несчастья. Во-вторых, попробовал себя на руководящих должностях и вполне  справлялся. В-третьих, за короткое время был признан лучшим специалистом в городе в своём деле. Но это всё в прошлом. Прежние заслуги не в счет. Теперь нужно начинать всё с нуля. На новом месте в поликлинике №1 ЦРБ я в работу окунулся с головой. Кроме приёма в поликлинике, читал лекции в медучилище, дежурил  в ночное время в ЦРБ не по своей воле, и доказывал, что это незаконно, а по выходным, как в былые времена, подрабатывал на «скорой». Всё ещё недоумевал, почему узкие специалисты до сих пор дежурят по ЦРБ, и почему их нещадно и незаконно эксплуатируют? Глухая и непробиваемая стена в этом вопросе в провинции. И никто в провинции не может объяснить и обосновать, откуда всё это пошло и так заведено. Не нами придумано и не нам отменять. Это любимая отговорка чиновника-бюрократа. Когда оформлялся как совместитель в медучилище, я с заявлением заглянул к директору училища. Мы поздоровались и познакомились.
-Что-то мне ваше лицо  знакомо, -говорит он, присматриваясь ко мне.- Да и фамилию где-то уже слышал.
-Ничего удивительного, меня многие в городе знают, -объясняю я, хотя  вижу собеседника  впервые. -Года четыре назад после института здесь лекции читал. Тогда директором здесь был Анатолий Михайлович.
-Фамилия ваша мне тоже знакома, но у меня такое ощущение, что видел    где-то вас раньше, и не в Муроме.
-Это мало вероятно, -уверенно говорю я.
-А вы какой институт заканчивали? -спросил директор, который по возрасту чуть старше меня.
-Первый МОЛМИ имени Сеченова.
-Что вы говорите?! То-то я гляжу, что где-то раньше видел. Я ведь тоже окончил Первый «мед».
-Тоже неудивительно. Меня в институте многие знали, особенно те, кто жил в общежитии. Я ведь был председателем жилищной комиссии профкома института.
-Точно. Теперь вспомнил. А что же в Москве не остались? Обычно такое начальство остаётся в институте, насколько я знаю.
-Обычно так и есть. Все мои коллеги по профкому остались в институте на кафедрах, и уже ходят в доцентах. А со мной … Ну, в общем, долгий разговор...
-А я думал, что один такой в Муроме. Удивительно ещё то, что мы одни в городе и в одном училище пересеклись. Теперь будет с кем поговорить и вспомнить Альма-Матер. Надо же какое совпадение. Мне очень приятно.
Конечно, я не мог помнить его, таких в общежитиях проживало около трёх тысяч. Но всё равно приятно. Труднее всего приходилось в поликлинике, где приходилось  находиться в постоянном  цейтноте. Больных полно, а времени нет. Скорее всего, неправильно организована работа в регистратуре, такая же ситуация, как была в Ефремове. Помню, как заведующая поликлиникой, женщина предпенсионного возраста, пыталась регулировать очередь больных в мой кабинет, так как самые большие очереди были всегда у врача-невропатолога. Все болезни  ведь от нервов. Ей бы разобраться с регистратурой, а она припёрлась ко мне и только  мешала моему приёму. У меня однажды сдали нервы и я  буквально выпроводил её в грубоватой форме за дверь своего кабинета. С очередями мы как-нибудь справимся сами и по своему разумению. С тех пор она больше ко мне не заходила. Правда, через неделю  предпенсионная заведующая пригласила меня в свой кабинет и сообщила, что на меня поступила жалоба от больной. Ей так хотелось хоть чем-то меня упрекнуть, и быть может каким-то образом «наказать». Я поинтересовался у пожилой и туповатой «мадам» в чем суть жалобы, так как за всё время работы конфликтных ситуаций с больными не было, и вообще конфликтовать с пациентами- последнее дело. Надо быть выше этого. Она протягивает мне саму жалобу в письменном виде на двух страницах школьной тетради, в которой сообщается, что она, больная пятидесяти лет, без имени и фамилии, отказывается обращаться к врачу- невропатологу в связи с тем, что у него отвратительный почерк, и его записи в амбулаторной карте невозможно читать. Признаться, с такой жалобой и по такому поводу я встречаюсь впервые. Я же пишу не для больных, а как умею. Неужели по такому поводу нужно писать жалобу на врача? У половины докторов почерк не ахти какой. Их что всех следует поставить к стенки и расстрелять? Нормальный человек, конечно, не станет писать, а психбольной, сколько угодно. Одному не понравился врачебный  почерк, другому клиенту из заведения Кащенко не понравилась походка врача, и за это его надо прибить? Навязчивых фантазий у таких «придурков» великое множество. Другой, на месте пожилой заведующей с припудренными мозгами и лишённой чувства юмора, не придал значения запискам сумасшедшей и не стал срывать врача с перегруженного  приёма, а этой, используя любую возможность, хотелось хоть чем-нибудь ужалить меня, показать, кто в этом «доме» хозяин. По её мнению я должен исправить свой почерк, и чтоб больные свободно могли читать записи врача в своих картах. Ну что это, если не маразм заведующей, уходящей на пенсию на закате своей трудовой деятельности. Может она к этому времени страдала болезнью Альцгеймера? Кто её знает. Вполне возможно.
-И эту писанину шизофренички вы считаете жалобой?- спросил я «кандидатку» в пенсионеры.- И потом с каких это пор больные должны читать врачебные записи, и куда смотрит регистратура, выдавая медицинские документы им на руки? Вы что, не понимаете, что она состоит на «Д» учете у психиатра? Это, во-первых. А во-вторых, кому вы станете отвечать, если жалоба написана анонимно. А если по жалобе некому отвечать хотя бы формально, то какой смысл её разбирать. Я бы на вашем месте не стал по таким пустякам отвлекать врача от работы, а то можно подумать, что соавтором этой кляузы являетесь вы. Делать вам-то, как я вижу, больше нечего, как читать записки сумасшедшей. Когда будет жалоба  по существу и с координатами жалобщицы, тогда меня и пригласите. А сейчас, вы меня извините, меня ждут нормальные пациенты, которым мой почерк до «лампочки».
Возразить ей было нечего. Лучше бы занялась регистратурой перед уходом на пенсию. Наводить порядок в регистратуре не моё дело, тем более что я здесь работник временный.
В жизни я оставался безнадёжным холостяком, времени на личную жизнь просто не было, и знакомиться ни с кем не хотелось. Но в жизни ничего нельзя предугадать. Сегодня одно, завтра другое. Через неделю заглянул в сберегательный банк по улице Л. Толстого. Мне нужно было убедиться, что деньги за проданный автомобиль в Жданове, переведены в Муром и неплохо бы их положить на сберкнижку, может ещё и проценты набегут какие. К моему окошечку подошла  молоденькая  симпатичная, скромная, тихая, привлекательная блондинка с голубыми приветливыми глазами. Звали её Наташа. Она занялась моими делами. Наталия понравилась мне с первого взгляда. Но кто её знает. Может, она уже занята и есть жених? Тоже мне,  явился  принц на белом коне. У неё таких знакомых пруд пруди, отбоя нет, и не с такими деньгами на книжке. Потом я пришел в сбербанк через месяц специально, чтоб её увидеть. Она узнала меня, по доброму улыбнулась, подошла к окошку и мы пару минут пообщались как старые знакомые, но переключиться на другие темы, кроме как по делу, например, предложить  встретиться в другом месте, как-то не получилось, не было удобного случая. Мы же общались через окошечко, а вокруг было полно посетителей, а разговаривать с посетителями на отвлеченные темы им не разрешалось. И потом мне казалось, что она  не так уж и сво-бодна. Так и ушел ни с чем. Встретились спустя полгода, когда она пришла ко мне на приём, и я думал, что она обо мне давно позабыла. Наталия тогда здорово приболела, похоже, что-то стряслось с  нервами. Я положил её к себе в палату. В то время у  меня были койки, в открывшейся недавно МСЧ. Нервы у неё сдали после неудачного замужества за нерусского, хотя и советского гражданина, какого-то Багирова.
-На кой черт он тебе сдался?- спросил её я по- свойски.- У них свои понятия на супружество, свои мусульманские обычаи, традиции. Не нашлось кого-нибудь из «наших»?
-Очень красивый, втюрилась по самые уши,- ответила Наташа.
-Не всё то золото, что блестит,- сказал тогда я ей. -Не завидую тебе, как бы не оказалась ты  второй или третьей женой в его гареме. Ты же должна знать, что у мусульман свои  понятия на брак.
-А что поделать, если влюбилась по самые уши. Значит, таков мой крест, с этим уже смирилась.
-Ну и зря, ещё молодая, всё впереди. Потому и нервы сдали. Если так тяжко, разведись, -говорю ей.- Намаешься ты с ним. Тебе что важнее, красота, которая со временем поблекнет, или счастливая жизнь до конца твоих дел.
-Мне важно то и другое.
-Так не бывает. Кому-то в карты везёт, кому-то в любви. Да и не всё то золото, что блестит.
-Это я уже стала понимать.  Не могу развестись из-за квартиры. В этом году нас всех расселят, дом пойдёт на снос и должна получить квартиру в микрорайоне. Мы так и договорились, разведёмся, как получим квартиру.
-Ну что ж, вполне логично. В этом есть резон. Тогда терпи казачка, атаманшей будешь.
Когда она упомянула о своём мусульманине, у меня аж морозец по спине прошёлся. В моём понятии все они как азиаты нечистоплотны и никогда не моются, и от них всегда пахнет неприятно. И о чем она думала раньше? За две недели, конечно, я её подлечил, но в личную жизнь вмешиваться не стал по моральным соображениям. Вообще я считал, что с «замужними» лучше не связываться. Какой смысл? Наталия достаточно взрослая, разберётся сама в этой жизни. Мне было её просто жаль.  Такая девушка пропадает!... А, в общем, получается, что мы оба невезучи в этом плане. Я уже разведён, она пока ещё не разведена, хотя дело решённое. Может поэтому меня и тянуло к ней. Мы были одни в кабинете и мне показалось, что она была совсем не против изменить мужу, иначе не пришла бы в мой кабинет, а ждала бы врачебного обхода. Очевидно, было из-за чего, а может, просто отомстить таким образом и успокоить себя, он же «гуляет» налево и направо. Почему бы и самой с любимым доктором не согрешить, тем более что с таким «святым» человеком это даже не грех. Тогда я услышал от неё крылатую фразу в отношениях с мужчинами с определённым намёком; «Или всё, или ничего». От меня она больше ничего не услышала. Потом мы долго с ней не виделись. Врача ведь вспоминают, когда что-то случается  плохое. На день рождения или на свадьбу доктора не приглашают.  Наташа уже не работала в сбербанке, а трудилась где-то на заводе рядом с риповской поликлиникой. Кажется, не сработалась с управляющей банком Татьяной Добряковой, с которой мы были хорошо знакомы.  Сдали нервы.  Слышал, что её муж у себя на родине изменил ей с несовершеннолетней землячкой, и по их законам обязан на ней жениться, что вскоре пришлось и сделать. Куда деваться ему, если такие традиции, иначе вся родня проклянёт. Свою дочь от первого брака этот мусульманин Багиров так и не признал, а с ней самой формально развёлся, хотя в материальном плане продолжал помогать, однако периодами навещал её не только для этого. А куда ей деваться, если материально от него зависима и маленькая дочь на руках. Была ещё надежда, что быть может вернётся и всё образуется. В общем, Фигаро здесь, Фигаро там. Это можно было предвидеть. Прошло  с тех пор несколько лет. Хоть и город у нас небольшой, однако, за несколько лет можно ни разу и  не встретиться в нем. Как-то ко мне пришла на приём роскошная молодая, склонная к полноте, блондинка с яркими голубыми  нагловатыми, но сексуальными глазами, с короткой стрижкой и короткой вызывающей юбкой. Одета была она, что называется с иголочки, по последнему писку моды. На шее золотая цепочка с кулоном, на руках дорогие перстни. Я был настолько  ошарашен её появлением, что во время нашей  короткой беседы не мог понять с кем именно разговариваю. У меня в голове такое лунное затмение приключилось в виде короткого замыкания, а возможно не успел ещё переключиться от приёма обычных больных, или так неожиданно подействовали её чары.   Возможно, я бы спокойно  к ней отнёсся, если б знал, что впервые вижу и никогда раньше не был с ней знаком. Но мне показалось, что в какой-то жизни мы уже встречались и  были знакомы.  Уметь обольщать мужчин это же целое искусство. Место встречи она выбрала только неудачно. Если б «незнакомка» записалась как все остальные на приём и у неё была бы амбулаторная карта, я, конечно, всё понял, не задавая вопросов.  Но мы, как ни странно, не говорили о болезнях, мы говорили о жизни так, как говорят давние хорошие знакомые, долго не видевшиеся. Беседа проходила  мило больше пяти минут, но я никак  не мог вспомнить, если когда-то и знал её, и понять с кем разговариваю, если в действительности вижу  впервые. Выглядела она  и как суперартистка, и как суперпроститутка, а может всё в одном лице. Это смотря где, и в каком заведении её встретишь. Не мог же я спросить её; «Извините, с кем имею честь говорить, что-то не припомню?». Она говорила со мной как с хорошим близким знакомым, и мне было этого достаточно, чтобы не задавать подобных вопросов. Я же ждал момента, когда в разговоре услышу что-то такое, что освежит мою память. Увы, этого не произошло. Да и больные меня за дверью заждались. В общем, она так и ушла «незнакомкой» словно приведение, хотя и приятное. Только через месяц дошло  до меня «дурака», что тогда у меня была Наталия из сбербанка. Но зачем она приходила в столь неординарной форме? Ведь зачем- то приходила? Зачем ей вздумалось блеснуть передо мной?  Может в семье у неё настолько плохо, что пыталась возобновить наши отношения, которых собственно никогда и не было? Ну тогда к чему вся эта бутафория.  Жаль, что тогда её не узнал и не понял. Может она в чем-то нуждалась? В недоумении была и сама Наталья, покидая мой кабинет. «Странно, -думала она. -Я так готовилась к этой встрече, надеялась, что поймёт  и назначит свидание, которое могло быть может перерасти в серьёзные отношения, хоть и с большим запозданием. Может слишком перестаралась, или он ко мне уже равнодушен. А ведь когда-то я ему нравилась. Как в той песне; «Ромашки  спрятались, поникли лютики» или «любовь прошла, завяли помидоры». Я тоже хороша «дура». Кому  с чужим ребенком я нужна?». А почему она ассоциировалась у меня с проституткой? Не так давно  с супругой по телефону разговаривала одна мадам и представилась проституткой, которая нагло интересовалась не собирается ли она со мной разводиться, так как давно мною интересуется. Не знаю, насколько это правда или забавная шутка, но супруга передала именно так. Наверно, кто-то решил над ней пошутить и было, видимо, за что. Среди моих знакомых такого рода девиц не было.
Через несколько лет, когда у меня был дом в деревне и на яблоки был  большой урожай, что не знал, куда их девать, вспомнил про Наталию с ребёнком, как мать одиночку, и некоторых других знакомых с подобной судьбой, и не поленился, завёз им на дом по две корзины антоновки. Что-то на меня такое нашло и сам не понимал. Но, а если б не эта «акция», то весь урожай пропал к чертовой бабушке.  Новый её домашний адрес подсказала дальняя родственница, врач-терапевт предпенсионного возраста, с которой вместе трудились в МСЧ. Не знаю как им, а мне было приятно. В моём детстве  меня яблоками не угощали в таких количествах, я бы просто обалдел от счастья, а потому при-ходилось по ночам с пацанами за компанию воровать в чужих садах, как в совхозных, так и у частников. Было время разбрасывать камни, наступило пора их собирать. Наступило время возвращать долги и поделиться с «ближними», как по Библии. Когда большую корзину с яблоками завез на квартиру Наташе, она от удивления и неожиданности спросила:
-А с какой это стати?
Меня это очень удивило. Она никак не могла понять, что добрые дела можно делать без всякого смысла и повода. Похоже, её таким образом никто не баловал ни в детстве, ни сейчас. Я с яблоками даже оставил новенькую корзину, которую мне кто-то из пациентов подарил для грибов, рассчитывая,  что у неё будет повод как-нибудь заглянуть ко мне и вернуть. Не меньше  был удивлён и я, увидев её через много времени. Она уже не была той, которую я знал и встретил тогда  в сбербанке. И здорово располнела, и не почувствовал от неё того тепла, которое когда-то от неё исходило, а в глазах безразличие и пустота, одни семейно-бытовые проблемы и житейский прагматизм. Неужели так повлияло замужество? Скорее, не само замужество, а неудачное и несчастливое замужество, которая так и не поняла, что на свете есть что-то более важное, чем  блестящие побрякушки.
-Да ни с какой,- ответил я. Просто так. Вспомнил про тебя. Ты ведь не одна, сгодится.
Рядом находилась её маленькая дочь, в классе, наверно, во втором, явно не русского происхождения. На самом деле же я хотел хоть чем-то компенсировать свою амнезию по отношению к ней тогда в поликлинике. Я оказался тогда в глупой  ситуации перед ней.
-Может чаем угостить? - предложила она.
-Спасибо, как-нибудь в другой раз. Тороплюсь.
Мы сидели на кухне. Было видно по всему, что она неплохая хозяйка, чистюля. Квартира обставлена импортной мебелью со вкусом. Кругом уют. Всё вроде есть, а семейного счастья в доме не было. Наталия была уверена, что я приехал совсем не случайно, а яблоки только повод. От чая я вежливо отказался, сославшись, что у меня полно других дел. Распрощался тривиально и был удовлетворён лишь тем, что выполнил свою благотворительную миссию. Зачем ворошить прошлое, которого не было. В тот день я завёз по корзине яблок ещё двум матерям-одиночкам по соседнему подъезду и одному знакомому инвалиду войны, который часто помогал мне в ремонте моего «Запорожца» в своё время, а с его младшей дочерью Татьяной давным-давно был даже небольшой роман по молодости. Короче говоря, взял на себя функцию «тимуровца». И потом, надо спешить делать людям добро, если называешь себя порядочным человеком. Есть возможность - помоги другому, если он нуждается в помощи. Может этот «другой» когда- нибудь поможет  мне в трудную минуту.
Как-то в конце недели приходит ко мне на консультацию с «больничным» от терапевта одна окольцованная замужняя блондинка с умерено пышными формами. Я осмотрел её более или менее, но  ничего по своей части не нашел, и поскольку была пятница и конец недели, а там выходные, «больничный» ей закрыл, так как не было никаких оснований его продлевать. И вообще было непонятно, кто и на каком основании ей выдал этот больничный лист. На меня она впечатления какого-то не произвела, и тут же про неё забыл, подумав, лучше б никогда и не видеть. Куда там?! В понедельник на удивление она снова появилась в моём кабинете и жалуется, что ей за выходные не стало лучше, и всё также беспокоит головокружение и ряд других жалоб. При осмотре я снова ничего не нашел, но заметил, что в прошлый раз она была  с кольцом на пальце, а сейчас его не было. Вот и вся разница. Что это, случайность? Удивило то, что, несмотря на воображаемое плохое самочувствие, она пыталась мне «строить» глазки и кокетничать. Вряд ли больная девушка станет заниматься подобными вещами, да ещё не зная врача, и как он отреагирует на это.  Как больная- притворщица,  сочувствия у меня она не вызывала, как и других эмоций тоже. Обмана я вообще не люблю в любой форме.
-Вы хотите сказать, что не можете работать?-говорю ей с некоторым удивлением и недоверием.
Я не привык, когда меня пытаются обмануть по части болезни, связанной с «больничным». В прошлый раз ничего серьёзного не было и сейчас ничего не находил. Явная симулянтка передо мной сидит да ещё кокетничает, наверно, у неё свои интересы, а может неприятности на работе, что появляться там не хочет.
-Я же сказал, что у меня делать нечего. Дома что неприятно-сти? А куда кольцо подевалось? Прошлый раз, по- моему, вы были с кольцом.
-Развожусь с мужем,- признаётся она с ухмылочкой.
-Ах вот оно что! Ну, тогда понятно, откуда такое плохое самочувствие.  Вижу, что она не отвяжется от меня без «больничного» и выписал ей новый листок нетрудоспособности по случаю её «скорби», в связи с предстоящим разводом. Первый же «больничный» я закрыл не церемонясь в прошлый раз. Как врач- психоневролог я воспринимаю развод в некоторых случаях как первое лечебное средство и сам иногда рекомендую пациентам, исходя из того, что в болезнях прежде всего нужно устранить причину или первоисточник её. На радостях, что своего добилась, она в шутливой форме приглашает меня к себе на чай и записывает свой домашний адрес. «А то я, если бы мне надо было, не узнал из амбулаторной карты. Значит, ещё малость глуповата, да и грубовато действует», -подумалось мне.
-Ничего не обещаю... При случае, если вдруг окажусь в ва-ших краях…Что очень мало вероятно, -пытался отвязаться от назойливой пациентки, как от мухи цеце.
В общем, не знал, что и сказать в подобных случаях замуж-ней барышне накануне семейного развода. Я бы ещё понимал незамужнюю и разведённую, а тут не успела ещё развестись, а уже паутину плетёт с первым попавшимся мужчиной. «Только этого мне как раз не доставало»,-подумал я. Представляю, что это за чаепитие, когда в доме полный разлад и кавардак. На следующий день с приёма  уехал на вызовы и остался без перерыва на обед. По случайности последний вызов был рядом с тем адресом, по которому приглашали на чай, и от которого бы сейчас не отказался. Предложил водителю вместе заглянуть на адресок на чашку чая. Тот отказался. Как потом оказалось, и правильно сделал.
-Вот если бы чего  «покрепче», -ответил он.
-«Покрепче» в рабочее время, к тому же водителю, не пода-ют,- сказал я в шутливой форме.- Да и никто пока не предлагает.
Захожу я в подъезд на второй этаж, квартира прямо. Звоню. Дверь открывает  незнакомка, но чем-то отдалённо напоминает мою пациентку, только шатенка. Может, успела перекраситься?
-Кажется,  я ошибся дверью, что-то напутал, извините. Хо-тя…
-Надя, это наверно к тебе. Проходите,- говорит удивлённая молодая незнакомка.
Я вхожу в прихожую, затем в комнату, здороваюсь с хозяй-кой и понимаю, что передо мной сестры, одна стройная шатенка, другая совсем не худенькая блондинка, которая и приглашала на чай. Странно, если родные сёстры, то почему такие разные? От неожиданности  моего визита они обе вроде как засуетились, только не в том направлении, а про обещанный чай, конечно, забыли, до того были  растеряны от неожиданного посетителя, хотя на чай меня приглашали, помнится. А просто поболтать в рабочее время у меня не было никакого желания, тем более что на улице меня ждал водитель, и я голоден как собака. Так без чая и ушел, сославшись на дефицит времени, а заглянул к ним только потому, что по соседству с ними был «вызов». Так бы и не вспомнил. В следующий приём эта «ненормальная» и не оп-равдавшая себя Надежда, пыталась за что-то оправдываться, но меня детали не интересовали и «больничный» ей закрыл, так как не видел оснований для его продления, точно также, как и не было оснований для его выдачи. Нельзя же так нагло и неуклюже обманывать врача по поводу своей мнимой болезни в угоду собственным амбициям. К тому же я не увидел в ней страдающую больную во время своего внезапного визита к ней. Врачи имеют право приходить в некоторых случаях на дом к больным с больничными листами с целью проверки соблюдения ими режима. Можно считать, это и был такой случай. В общем, всё официально и без всяких задних мыслей.  Здоровый человек должен трудиться  на благо общества. А эти две девицы решили использовать молодого врача в своих корыстных целях и по-флиртовать с ним, а вдруг на кого-то из них сестёр он поза-рится.
Ночные дежурства в больнице сильно изматывали, иногда за ночь отдохнуть не было возможности. То просят срочно под-няться в кардиологию к «инфарктнику», и просишь всевышнего, чтоб  тот больной хотя бы не  умер до утра, до конца моего дежурства, то бегом мчишься в другой корпус в пульмонологию через больничный двор в тёмную ночь, у кого-то приступ астмы начался, то идёшь в приемный покой- «скорая» подвезла  тяжелобольного на носилках, или гаишники кого-то на экспертизу доставили. Как-то по осени, после полуночи, «скорая» подвезла в «приёмный покой» одну «малолетку» лет четырнадцати, которую нашли полураздетую, пролежавшую на земле несколько часов в бессознательном состоянии, и сильным переохлаждением. Пришлось всю ночь ею заниматься. Оказалось, что её такие же одногодки- «недоросли» на спор напоили, изнасиловали  и бросили в тёмном переулке. За ночь приезжали судмедэксперт, потом  следователь, и тоже занимались ею. Девица чуть не умерла от переохлаждения и алкогольной интоксикации. Под утро только «очухалась», пришла в норму и ушла в своё общежитие от фабрики «Красный  Луч». Слава богу, всё обошлось. Ну, и дуры эти «малолетки» из фабричных общежитий. Одним словом, лимита. Многие из них ищут приключения на свою .... В следующее ночное дежурство заступаю с восьми вечера, прохожу через приёмный покой в надежде застать коллегу, чтоб принять дежурство. Но в приёмном покое на кушетке замечаю по-жилого больного, повёрнутого лицом к стене. Он лежал тихо, спокойно. Вообще-то принято сдавать и принимать дежурство без больных в приёмном покое, как бы начинать дежурство с чистого листа. Такова врачебная  традиция.
-А это что за больной? -спрашиваю я дежурную медсестру, которую вижу впервые.
Они так часто меняются или я так редко дежурю, что  почти никого из них не знаю.
-Полчаса как доставили по «скорой», а может больше. Уходящая дежурная врач сказала, что вы с ним легко разберётесь, -пояснила сестра.
-А она что за это время разобраться не могла?
-Так она сказала. Моё дело маленькое.
-Понятно. А где она?
-Может ещё в «дежурке».
-Понятно... Я поднимусь в «дежурку» переодеться, а вы пока больному замерьте давление и поставьте градусник. Я быстро.
Пока в «дежурке», которая находилась на втором этаже этого корпуса, я переговорил с коллегой, врачом-терапевтом по совместительству профпатологом, которой следовало бы разобраться с тяжелым больным, доставленным по «скорой», и одел на себя халат, прошло минут  пять. Помня  о больном в приёмном покое, я отправился к нему, хотя никак до меня не доходило, почему за такое время больной ещё не был осмотрен дежурным терапевтом, а надо было ждать дежурного врача, к тому же узкого специалиста. Когда я спустился на первый этаж и вошел в комнату приёмного покоя, то увидел множество сестёр из других отделений, которые буквально оккупировали стол постовой сестры в двух метрах от кушетки с больным, и были настолько увлечены своими разговорами, что не обратили внимания на моё появление. Я сразу подошёл к больному, который находился в таком же положении на боку как и прежде. Взял его правую руку, чтобы  прощупать пульс, а пульса не оказалось, даже не прощупывался, да и рука какая-то необычная, вроде прохладная. Когда я повернул мужчину на спину, то сразу понял, что передо мной уже не больной, а труп.
-Сестра, а вы знаете, что пока вы тут болтаете на рабочем месте, больной ваш  «благополучно» умер.
Услышав это, все медсёстры от греха подальше разбежались в рассыпную по своим отделениям. Надо же! Всё это время  сидели рядом с покойником.
-Вы шутите, Вячеслав Михайлович?
-Какие могут быть шутки. Что ни на есть труп. Мертвее не бывает. Я же просил вас замерить давление и держать его под контролем. Может на тот момент он был ещё жив.
-Да тут девчонки, давно не виделись. И ничего уже нельзя сделать? -спрашивает напуганная сестра.
-У меня нет ещё опыта воскрешать трупы. В институте этому не учили. Даже если б был дефибриллятор, -говорю спокойно я, понимая, что во всём виновата моя коллега, которая  ещё не знает, что в «приёмном покое»  готовый труп.
-Вячеслав Михайлович, мы, конечно, виноваты, -залепетала сестра, -но не выдавайте  нас начальству.
-Виноваты не только вы, -говорю ей молодой и напуганной.
-И куда теперь его, в морг?
-Куда же ещё... А мы даже не успели оформить на него исто-рию болезни. Вот что самое ужасное. Кроме фамилии, никаких данных. Это вообще ЧП.
Через час под покровом ночи труп на каталке переправили в морг. Ночь предвещала одни неприятности, если с этого всё началось. И так почти каждое дежурство, то одно, то другое... Не люблю я эти дежурства, между нами мальчиками, говоря.
Однажды ночью гаишники привезли на медэкспертизу наше-го начмеда ЦРБ Рината Асланова в доску пьяного. Я его  и как человека, и как врача терпеть не мог. И не только потому, что он был протеже первого секретаря горкома партии и родом из Казани, а на взгляд многих врачей он не соответствовал занимаемой должности, тем более что ещё «салага» по возрасту. Так часто бывает, когда назначаются на должность не по заслугам, а по блату и «кумовству», что в нашей стране, особенно в провинции, очень распространено. Пока я ещё отдыхал в «дежурке», дежурная сестра приёмного покоя провела пробу Раппопорта без меня, и проба якобы была «отрицательной». Только после этого она доложила мне об этом «заме». Но он был настолько неадекватен, что в моём присутствии ни одну пробу на координацию выполнить не мог, язык заплетался, да и плёл всякую чушь. А на вопрос сестры, которая записывала в журнал его данные,  «сколько вам лет?», он ответил, что «не больше двухсот грамм». И это всё в присутствии гаишников, которым он совсем недавно предлагал взятку, что бы всё уладить на месте, и те имели на него большой «зуб» за проявленное к ним хамство и пренебрежение. Было очевидно, что «отрицательная» проба Раппопорта никак не соответствовала неадекватному поведению подопечного гаишников. Пришлось пробу Раппопорта переделать медсестре в моём присутствии. Моё заключение было принципиальным и адекватным. Реакция Раппопорта была резко «положительной». Выгораживать я никого не стал, как и не стал совершать должностное преступление, закрыв на всё глаза, поскольку  в моём понятии пьяный за рулём-потенциальный преступник, а то и убийца, вне зависимости от того, кем он работает и его положения в обществе. За рулём все равны и законы для всех одинаковы. Конечно, дежурная сестра совершила должностное преступление из-за страха, пытаясь обмануть дежурного врача и выгородить начмеда, но мне чего бояться. Короче говоря, такие  кошмарные дежурства не любил, тем более что я как никто понимал, что меня используют не по прямому назначению и незаконно. От меня, как от узкого специалиста, особого толку не  было. Можно только догадываться, что по этому поводу  может сказать окулист, чьи болезни  ограничиваются в «пятак». Моё твёрдое убеждение, что узкие специалисты не только не могут, а не имеют права назначаться дежурными врачами  в больнице с отделениями не своего профиля. И это проблема администрации, которая нарушала законы на каждом шагу. Получалось так, что она не могла обеспечить больным квалифицированную врачебную помощь, выходит, обманывала людей, как дурят на рынке торговцы, обвешивая не стесняясь. Через несколько лет, наконец, кому-то сверху дошло и узкие специалисты к дежурствам больше не привлекались. А ведь когда я на эту тему возмущался и считал это незаконным, меня считали ненормальным и скандалистом, и, соответственно, «белой» вороной. «Вот никто не возмущался, а ему больше всех надо»,- судачили некоторые из администрации ЦРБ. Что могу сказать на этот счет. Есть же люди гипнабельные, а есть такие, которые не поддаются никакому гипнозу. Другими словами; не стану же я биться головой о стенку, когда другие бьются. В конце концов у каждого мозги работают по разному.
Принимать мне больных в поликлинике приходилось в два раза больше нормы, отказов не было. Не приветствовалось, если врач  ограничивался только нормой приёма, но никому в голову не приходило, как такого врача вознаградить в денежном эквиваленте. Зарплата, однако, была почасовой, независима от числа принятых больных. Участковый терапевт и узкий специалист одинаково обслуживают вызовы на дому, а зарплата у терапевта почему-то  больше, чем у невропатолога. Где же логика? Значит, узкий специалист не обязан ходить на вызовы. Он же не относится к так называемому первичному звену, и не является участковым доктором. А доплату терапевт получает именно за «уча-стковость» Опять эта порочная  система здравоохранения. Куда ни глянь, кругом нарушается трудовое законодательство. Как тут нормальному доктору с мозгами аналитика не возмущаться. Отсюда и результаты. При такой нагрузке и не ошибиться? Помню, завели ко мне в кабинет больную женщину средних лет от терапевта. По её  внешнему виду не составляло труда понять и оценить тяжесть её состояния, причем больную явно направили не по назначению. Куда смотрел терапевт, у которого зарплата повыше чем у меня? Всё же смотрю женщину на кушетке, после чего в срочном порядке переправляю её к хирургам в соседний кабинет с острейшим панкреатитом. Через час больную оперируют. Не знаю, как и комментировать эти хождения больных  по мукам, а врача-терапевта за безграмотность. И такое сплошь и рядом. Вечером отправляюсь на лекцию в медучилище. Там хоть переключаешься и расслабляешься среди здоровой молодёжи и даже заряжаешься их энергией.
Наконец в конце апреля открывается долгожданная новая со-временная МСЧ при машиностроительном заводе ЗИО. Меня переводят, как и договаривались раньше, в МСЧ в порядке служебного перевода. Новые лица, новые люди, новые друзья единомышленники среди врачей, почти все приезжие по объявлению. В единственном в МСЧ терапевтическом отделении на пятьдесят коек выделяют десять  неврологических коек по моей просьбе, чтоб  не зависеть от ЦРБ, потому что нервное отделение только там и на «железке». Все  палаты  на две-три койки со всеми удобствами  для больных, и кровати современные дере-вянные, а не «клоповники» железные как в ЦРБ ещё с дорево-люционных времён.  В хороших клиниках Москвы  таких условий нет, что уж говорить о ЦРБ. Если раньше госпитализировать больных в нервное отделение ЦРБ было проблематично из-за хронического дефицита свободных мест, и каждого направленного больного надо было согласовывать с завотделением, то сейчас желающих туда лечь значительно поубавилось. Все мои пациенты стремились  попасть в мои палаты МСЧ, от ЦРБ отка-зывались, так как по их мнению нормальных врачей там не было, да и условий соответствующих тоже. Своё мнение  о них попридержу, во-первых, врачебная этика, а во-вторых, хорошо их зная. Больные, как и врачи, были довольны таким решением. Проблем с госпитализацией не было, койко-дни выполнялись и перевыполнялись. У меня появилась возможность использовать на практике новые методы лечения при заболеваниях периферической нервной системы, о которых я узнал, будучи совсем недавно на специализации в Казани у профессора В. Веселовского, и о которых в ЦРБ не имели представлений. По одному и тому же заболеванию больные выздоравливали в два, а то в  три, раза быстрее, чем в неврологическом отделении ЦРБ. И не потому, что я такой умный, а исключительно благодаря внедрению новых методик лечения, отдавая приоритет нетрадиционным мето-дам, таким как мануальная терапия, иглорефлексотерапия и другое. Своими больными и койками регулировал только я. Но одну молодую женщину, педагога Антонину Афанасьеву Зурапову, с острейшими болями в позвоночнике доставили на носилках без моего ведома, а по направлению нашего хирурга как бы по «скорой помощи», поскольку они были в родственных отношениях. Больная педагог убедительно просила вылечить её за неделю, не понимая, что такие болезни в ЦРБ могут лечиться почти месяц. Тем не менее, благодаря нетрадиционным методам лечения, через десять дней больная уже бегала, и вскоре приступила к работе. В процессе лечения она познакомила меня со своим мужем, который трудился инженером на  ЗИО, и впоследствии мы дружили семьями. Бывали и забавные случаи. Одна совсем молодая симпатичная блондинка, когда у меня ещё не было стационара, обратилась ко мне с жалобами на головокру-жение, периодические головные боли, тошноту. Диагноз, учитывая её молодой возраст, вегето-сосудистой дистонии сомнений не вызывал, и через недельку лечения она выздоровела, по крайней мере стало значительно лучше. Через полгода она снова обратилась с такими же жалобами, чем поставила меня в тупиковое положение. На этот раз «своего» ничего у неё не находил, а жалобы предъявляла такие же. Я даже намекнул ей на «женские» дела, мол, молодая, всякое случается, но она категорически отрицала, чуть было не обиделась. Ей, конечно, видней, но любознательный врач всё должен  иметь в виду. В этот раз объяснить её жалобы я не мог, а из-за головокружений и тошноты, доходившие до полуобмороков, я вынужден был госпитализировать к себе. Но уже в стационаре консультацию гинеколога ей всё же назначил, как говорится, «доверяй, но  проверяй». На третий день я делаю обход больных, и эта девица просит у меня прощения и признаётся, что, оказывается, как сказал гинеколог, она беременна.
-Ну, ты даёшь, Матрёна, -не сдержался я, хотя её звали Наде-жда.
«Матрёна» это у меня по-свойски вместо матерного слова в некоторых случаях.
-Я же спрашивал тебя в этом плане. Верь вам после этого, -выговаривал я ей,- надо же так меня обмануть.
-Ну, откуда мне знать, -пыталась оправдываться девица в прошлом.
-А кто же должен знать, -не успокаивался я, но больше с юмором, чем серьёзно. Интересно получается. Ни с кем не была и вдруг «залетела»? Такого не бывает. Скажи, ещё ветром задуло. Проще говоря, все твои жалобы тоже характерны для беременности, а этим будут уже заниматься гинекологи.  Так что я тебя сегодня выписываю. Тебе предстоит ещё подумать, что с «этим» делать. В следующий раз будь разборчивей и повнимательней с молодыми людьми, -сказал ей на прощание.
Идея с неврологическими койками в терапевтическом отде-лении МСЧ полностью себя оправдала. За несколько месяцев мы успели пролечить больше сотни работников ЗИО за короткие сроки и без единой жалобы. В книге отзывов и жалоб, которая всегда находилась на журнальном столике в холле, одни благодарности в адрес невропатолога. И это притом что у него всего десять коек, что малость раздражало заведующую отделением по  понятным причинам, в адрес терапевтов благодарности от пациентов были большой редкостью при наличии сорока коек. Заведующая отделением даже иногда прятала с «глаз долой» от больных эту книгу жалоб, потому что на моём фоне она просто блекла. Её можно понять, обыкновенная профессиональная нездоровая и чуть потемневшая зависть. Во всём этом было только одно немаловажное и принципиальное недоразумение. Все полторы ставки, на которые я работал в МСЧ, относились за счет одной поликлиники. И неудивительно, что начальница поликлиники, зная, что три часа поликлинического времени я провожу  в стационаре, который ей, конечно, по барабану, принципиально продолжала записывать на это время амбулаторных больных, совсем не представляя, каким образом это будет  у меня получаться. И я не Фигаро, не могу  быть одновременно в двух местах. Тоже мне «мальчика на побегушках» нашли. Это очень напрягало и меня, и обстановку. Я понимал, своя рубашка ближе к телу, и каждый для себя старается. А я для себя что ли? А приказа главврача из-за её нерешительности, чтобы узаконить мой статус, не было.  Получалось, что в стационаре я работаю как бы на общественных началах, а урегулировать этот вопрос никто и не пытался. А кому это понравится? Не нравилось и мне. В наше время никто бесплатно не работает, даже «спасибо» не дождёшься. А оно мне надо? Пришлось от стационара вскоре отказаться, так как, кроме меня и больных, никому это не было нужно. Так и загубили хорошее дело на корню, вместо того чтобы  его поддержать. И вообще, с инициативами надо быть впредь поосторожнее. Это там, в Америке и Европе, вся экономика держится на предприимчивости и на инициативах, потому и живут лучше всех вообще, и врачи в частности. Настолько лучше, что какой-то фермер или рабочий в городе имеет по два  автомо-биля, а у нас врач не может заработать  на велосипед, что уж говорить о слесаре или токаре седьмого разряда.   
С директором завода ЗИО Н. Лаврентьевым лично знаком я не был. Видел случайно пару раз в МСЧ с главврачом Ниной Ивановной. Тогда они сопровождали первого заместителя Председателя Правительства СССР Г. Алиева. Но получилось так, что при благоустройстве территории МСЧ, при  открытии его детища, «спасибо» большое, конечно, ему за это, при входе на территорию МСЧ у забора справа мы с ним с разницей в полчаса посадили рядом по одному дереву рябины. Уже когда Лаврентьев ушел на пенсию и временно работал начальником строительного цеха, мы с ним уже были хорошими приятелями, и он поведал мне про эту свою высаженную рябину, которая оказалась рядом с моей. Всякий раз когда мы встречались с ним на улице недалеко от ЗИО, он чем-нибудь да подбодрит меня по старшинству и по-дружески; то «доктор, что такой грустный?», то «доктор, выше голову». Неплохой был мужик, за словом в карман не полезет. И крепким матом мог изъясняться с подчинёнными мужиками, и к женскому полу проявлял слабость, но главное умел руководить масштабно, а потому был в авторитете. Жаль, что к пенсии  он  не получил Героя соцтруда, на что явно рассчитывал, а получил только Орден Ленина, что тоже неплохо. В течение года перед уходом на пенсию его преследовали одни неудачи; то на заводе  массовое отравление рабочих метиловым спиртом с летальным  исходом, то заводская турбаза на «Святом» сгорела, принеся существенный материальный ущерб заводу. В общем, всё сводилось к одному и к пенсии, поэтому и героя не получил.
Скоро я должен получить долгожданную квартиру. Я даже  знал в каком именно доме она. Иногда, прогуливаясь по вечерам, обходил дом вокруг и предположительно  всматривался в те окна и в тот балкон, из которого  скоро смогу обозревать панораму городского пейзажа с выходом на Оку. Случайно в городе встретился с той малознакомой Надей, которая когда-то приглашала на чай. Мне бы поздороваться и пройти мимо, мало ли со мной кто здоровается в городе, но она приостановилась, как бы наме-реваясь что-то спросить. Она была с дочкой дошкольного возраста, которая пряталась при виде незнакомого дяди за спину матери. Мне почему-то стало их жалко. И почему всякий раз встречаю их без мужа? Для формы я поинтересовался, как они живут, что нового? Та снова   задела тему своего развода, как будто мне это очень интересно. Снова пригласила  к себе в гости. Мне показалось неприличным каждый раз ещё  неразведённой женщине с ребёнком, приглашать в гости постороннего мужчину, хоть и малость знакомого. В ненавязчивой полушутливой форме она  назначила определённый день и час, наверняка, понимая, что говорит впустую для поддержания дружеской беседы.   Меня удивило  необычное время свидания к девяти утра. В такое раннее время ещё никогда не приходилось  приходить на свидание. Потом я понял, что это не случайно, к тому времени муж уйдёт на работу, а свою дочь отведёт в садик. Значит, всё продуманно. Однако я мог оказаться в дурацком положении. Мне как раз хотелось увидеть её мужа и посмотреть, на самом  ли деле  он такой  плохой, как о нём говорит супруга, или наговаривает, что очень часто случается. Наверняка раньше была любовь. Куда делась? Если б я женился по любви, никогда бы не разлюбил, не смог по моральным соображениям, ведь я обещал любить до гроба. Какой же ты мужик, если нарушил своё слово. Но  здесь совсем другое. Эта ситуация заинтриговала меня, и я рискнул воспользоваться приглашением. Явился с немецкой точностью до секунды, а то вдруг опять дверь откроет сест-ра. В этот раз она была одна. Всё как предполагал; муж на работе, дочь в садике. Признаков того, что предложит мне чай или кофе,  не предвиделось. Я понимал- семейка ещё  та, и  что находится в стадии развода. Вся причина, с её слов, в плохом муже. Он, видите ли, и денег домой не приносит, пропивает до последнего, то приходиться его искать по ночам, где-нибудь лежащим под забором, а то ещё рукоприкладством занимается. Для подтверждения продемонстрировала даже верный признак издевательства -укус на руке. «Ещё вопрос, кто кого кусал», -подумал почему-то я. Конечно, если всё так как говорит, то лучшим выходом из такой ситуации  является развод. И чем раньше, тем лучше. Это скажет  любой психотерапевт. Я тоже многим пациентам, оказавшимся в таком положении, советую так поступить, исходя из того, что в любой болезни надо найти первопричину и устранить её. После того, как излила  всю свою ненависть к мужу, а когда-то любимому и единственному, и сделав вид, какая она несчастная, Надежда стала проявлять повышенный ко мне интерес, чуть ли не готова «предложить» себя в постели. И куда только  делась первая настоящая любовь, если готова  предложить  себя на первом свидании малознакомому мужчине. Чисто внешне нельзя сказать, что мне она совсем безразлична. Она могла бы мне нравиться не больше чем на неделю, и то, если б была незамужней. Вполне возможно, что за внешней оболочкой  скрывается обычная мегера и стерва. Дважды наступать на те же грабли мне не хотелось. Пусть сами раз-бираются,  как им жить-поживать. Я им не судья и не советчик. С тем и ушел, и снова без чая. Видать, плохая хозяйка и гостеприимством не отличалась. Так что дер-жаться её надо подальше. Позднее узнал, что её младшая сестра находится в похожей ситуации: дочь есть, мужа нет. Видимо, у них это наследственно. Бог наказал их за какие-то грехи. Только вот за какие? Мне вообще  непонятно, как можно разводиться, если поженились по большой любви. А ведь любовь была, что ни говори... Неужели потом одолевают меркантильные интересы и одолевает прагматизм в отношениях? Если б я действительно женился по любви, уж точно никогда не развёлся, главное, чтоб она была мне мила с первых дней, и была не выше моего роста. Тогда я бы всю жизнь ухаживал за ней как за ребёнком, за другом и женой, что бы с ней не случилось до конца жизни. Так я представлял настоящую любовь ещё в юношеском возрасте.  Я по жизни однолюб, но  разве я виноват, что меня никто по-настоящему не любил, а лишь только увлекался, имея корыстные интересы.  Тем не менее у меня в жизни возникала маленькая проблема. Не всё же мне в холостяках ходить. Вообще не-прилично в тридцать лет быть холостяком. В таком положении могут оказаться «ботаники»,уголовники, алкаши и маньяки. Для них это обычное явление и образ жизни. Я же не из тех. Надо бы определяться в жизни, в том числе и семейной. А тем более врачу с его-то положением в обществе, если он, конечно, не гомосек. Как жаловался своему собеседнику, главному врачу Устименко, первый секретарь горкома партии в фильме «Дорогой мой человек»; «не всё же мне одному щи хлебать». Скоро получу однокомнатную квартиру, а на примете ни одной подходящей подруги. Если б жениться до этого, можно переиграть и получить квартиру побольше. Если будет наоборот, с расширением жилплощади станет проблематично, тем более что однажды одну квартиру я уже получал в этом же городе. Вот такая обывательская, прагматичная, житейская дилемма, с которой нет времени разбираться. Конечно, хотелось бы жениться по большой любви, но с годами становится всё труднее на это рассчитывать. Всё в мире перевернулось с ног на голову. Теперь больше женятся по меркантильным соображениям с прагматическим подходом. Холостяки со стажем ищут потенциальную подругу и жену хотя был лет на пять-десять моложе себя. И это естественно. А что разве  разведённым и состоятельным женщинам бальзаковского возраста подавай мужчин помоложе, это уже неестественно?  Подработки на «скорой» я оставил. Это уже не мой уровень, да и платят гроши, и всех денег не заработаешь. Надо подумать о чем-нибудь другом, приземлённом. Десять лет работаю, а категории не заработал. А по идее должна быть уже первая. Всё как-то не до неё. Первые четыре года проработал в Муроме, а  про категорию даже не вспомнил и никто не надоумил из старших товарищей, да и «кадры» ни о чем не думают, а могли и подтолкнуть, тем более что это их прямая обязанность. В том же Ефремове отработал на руководящих должностях больше трёх лет, а про категорию снова забыл. Заработался, в кадрах не напомнили. А вот другие «бездари»  не забывают, очевидно, любят писать и время для этого находят. Я знал двух врачей-терапевтов женской особи по заводской поликлинике с высшей категорией, которые в диагностике, мягко говоря, не очень-то и разбирались, но зато преуспевали в писанине; в ведении медицинской доку-ментации, годовой  и полугодовой отчетности и, конечно, не забывали про категорию, где нужны свои отчеты. Таких деятелей хлебом не корми, только  бы отчеты писать. А я всё думаю, каким таким образом некоторые бездарные и «по-средственные» врачи заполучили высшую категорию, если было бы правильно лишить их диплома за их профнепригодность. Если б я никуда не ездил по стране, а сидел на месте, наверняка,  «первая» уже была. Почему другие коллеги не забывают? Может потому что никуда не ездят? Или, видимо, потому, что им не приходится получать письма благодарности от своих пациентов, которые нередко  приходиться получать мне  в свой адрес, и тешат себя тем, что сами сочиняют. Вот одно из таких. «Глубокоуважаемый, Вячеслав Михайлович. Вы спасли  жизни  всей нашей семьи. Мы преклоняемся  перед вашим талантом умения помогать обездоленным людям, замученным ужасными недугами  и страдающим и днём и ночью от разных болезней. Ваши незаурядные  знания в области медицины, Ваша  человечность  и профессиональная способность, ваша постоянная  работа над собой в плане познания и изучения методов лечения больных людей, предопределяет Вас, как корифея человеческих душ, как спасителя людей, уже теряющих смысл в этой  страдальческой жизни, и Вы возвращаете  таких людей к жизни. Спасибо  Вам  от всех больных, прошедших  через Ваши руки, Чудодейственное лечение, которое воскресило больных, которые смогли ви-деть все вокруг и радоваться всему живому и любоваться Солнцем. Спасибо Вам за то, что вы есть на свете. Живите долго  и счастливо ради тех, кто Вас хоть немного знает и обязан Вам своей жизнью. Успехов  Вам в Вашем благодарном труде. Семья Кривандиных». Подобные признания  пациентов, а  таких благодарственных писем было немало, своему врачу говорят гораздо о большем, чем какая-то статистическая квалификационная категория. Конечно, это крик души больного человека и целой семьи. Хотя сказано с большим перебором и на эмоциях, но всё же лучше, чем когда врачей ругают на чем свет стоит. Пациенты оценивают врача не за наличие той или иной категории, а за результаты  их лечения и выздоровления. Хотя, если судить по тексту благодарности от имени целой семьи, можно смело такому доктору присвоить высшую категорию, минуя все предыдущие. Почему бы вместе с отчетом не предъявить квалификационной комиссии подобные благодарности и не учитывать их.  Вот бы такой подход был у руководителей здравоохранения по всей вертикали и горизонтали. По большому счету для больных мы и работаем, и оценку нашего труда должны давать они, а не «чинуши» от здравоохранения.  Оценивать работу медиков не за страницы отчетности и красивые словеса, а за количество благодарностей от пациентов и способностей конкретной личности. Это было бы справедливо. Тогда хороших и способных врачей было гораздо больше. Когда песни-однодневки на следующий день никому не нужны, на кой лях их тогда сочинять и петь. Поэтому некоторые песни поют и через пятьдесят лет, а другие бездарные забывают на другой день. И это от чиновников  культуры никак не зависит. Решает только народ. Хорош актёр или певец на сцене решает публика, а не вышестоящий чиновник от искусства. Так должно быть и в медицине. Но, увы, в ре-альной жизни, особенно в провинции, всё обстоит иначе. Их принимают за «белых» ворон и всячески стараются от них избавиться, дабы не портить общий фон «посредственности». Я хорошо помню семью Кривандиных. Действительно, много лет я был для них вроде семейного врача. Стар и млад из их семьи лечились у меня. А началось с того, что отца семейства, главного бухгалтера крупного завода, с инфарктом по «скорой» госпитализировали в  кардиологию ЦРБ. После недели интенсивного лечения  улучшений не наступало, боли в грудной клетке сохранялись. Тогда его супруга, которая  в курсе всего в городе и тоже бухгалтер на том же заводе, не зная меня, но много слышала хорошего, обратилась ко мне и уговорила   проконсультировать  своего мужа в самом отделении. Отказать я не  мог, но с условием, если завотделением, где он лежит, не будет возражать против такой акции. В медицине это не принято. В данном случае завотделением, хорошо меня зная, не возражала. Больного в тихий час я всё же посмотрел, но данных за инфаркт не увидел. У больного была так называемая некоронорогенная кардиалгия или пекталгический синдром вертеброгенного происхождения. Мудрёный диагноз для той поры для многих докторов. Конечно, о таких диагнозах местные врачи никогда не слыхивали и принимали на первых порах за инфаркт миокарда.   Тут же с его согласия и  согласия его лечащего врача я  провёл мануальную терапию, которая только-только входила во врачебную практику в нашей стране, а в городе о таком методе лечения даже  не слышали. Провёл раз-блокирование  позвонков и боли исчезли. Выглядело это как в цирке в виде какого-то фокуса у самого Игоря Кио. В тот же день больной  на своих двоих ушел домой, и подобные боли несколько лет не появлялись. С тех пор для них я был семейным врачом по всем болезням.
Когда тебе за тридцать и ты один, и приходишь с работы, а тебе  не с кем даже поговорить, невольно задумаешься, а ради чего ты живёшь? Неужели только для того, чтобы ходить на работу? Конечно, нет. Скучаю по дочери, родней  у меня  по большому счету никого нет на всём свете. Про первую любовь в институте Наталию  нет-нет да и вспомню.  По праздникам пишу дочери письма, теперь она уже может читать, а в конверте высылаю немного денег, наверняка пригодятся. Раньше в письмах приходилось только рисовать в картинках цветными карандашами. Она всё понимала. С детьми по-другому никак нельзя. Жду очередного отпуска, чтобы съездить к ней в Ефремов. Как-то в выходной день в городе случайно встречаю уже знакомых мне сестёр- блондинку и брюнетку, так называемых матерей-одиночек. Обе проявляют ко мне повышенный интерес, нагло заискивают передо мной, улыбаются, хотят показать себя с лучшей стороны. Младшая  мне кажется более привлекательной, выглядит стройнее, но головы у обеих «пустые». Не пойму только, почему одна блондинка, другая брюнетка. Может двоюродные, но чем-то внешне похожие. А может обе крашеные, поди, разбери их. Похоже, обе уже в разводе. Ведут себя вальяжно и находятся в поиске приключений. Рады, что избавились от своих мужей-алкоголиков, и готовы на новые отношения на конкурсной основе кто из них лучше. Похоже, они с малолетства сопер-ничают кто из них кто. Наши беседы с Надеждой становятся более тёплыми, содержательными и приобретают взаимный интерес. Впервые мы назначили свидание после работы. Мне хотелось верить, что молодая женщина, оставшись одна с малолетним ребёнком, чему-то в жизни научилась, и если на такой жениться, то можно надеяться  на её порядочность и верность, а там, может, и настоящие чувства появятся, которых  не было в самом начале. Мне не хотелось торопить события, но кто-то чертовски  их подгонял. Влиял, конечно, и квартирный вопрос. Если б в этот момент мне дали бы квартиру по договору однокомнатную, ни о какой женитьбе в ближайшей перспективе и речи не могло быть. У меня бы была возможность более разборчиво отнестись к проблеме брака и подыскать подходящую по всем параметрам подругу жизни.  Здесь же ситуация была другая, от моей женитьбы зависела, какая будет квартира. Через две недели  мы подали  заявление в ЗАГС, а ещё через неделю впопыхах распи-сались. Тогда ещё не имели представления о гражданском браке, а о фиктивном, всё равно с кем,  почему-то не сообразил. А кто бы согласился. Жаль. Нужно было начинать с него. Так не хотелось наступать на одни и те же грабли.  Я также понимал, что для её достаточно взрослой и, как потом выяснилось, строптивой дочери, никогда не стану больше, чем дядей, а перевоспитывать её по-другому при живом отце не собирался, но и не обижал. Она неплохо относилась к своему отцу, и их отношениям я старался не препятствовать. После загса мы  заехали  в  ресторан, где в скромной обстановке отметили это необычное событие. В этот день мой друг Владимир на своих «Жигулях» первой модели возил нас туда-сюда и был в полном нашем распоряжении, за что ему отдельное дружеское «спасибо». Компанию со-ставила её сестра, а с моей стороны друг Володя. Когда мы выехали из ресторана прокатиться по городу, я слышал, как Володя шепнул сестре теперь уже законной супруги, что брак этот долго не продержится, поскольку «новобрачные» совсем разные люди, и у них разные интересы и интеллект. На что сестра ответила ему; «не говори чепухи». Друг был близок к истине, так как знал и понимал мою жилищную проблему и расчет новоиспеченной  супруги. Для меня это не было каким-то особо важным событием, так, вроде похода в баню или прогулка на теплоходе по Оке, не более. Главное, с учетом семейного положения, переделали документы на жильё, и дом вот-вот сдадут в эксплуатацию, и надо было успеть. Вот если б я женился на  любимой Наташе из института,  я бы стал самым счастливым человеком. С ней и рай в шалаше! Тогда это была бы настоящая свадьба с прогулкой по Оке.  После ресторана, будучи  уже  в законном браке,  мы разошлись по разным своим  углам; я к себе в общагу, она к своему  бывшему мужу. Я её понимал. Не очень-то хочется из своей двухкомнатной квартиры, хоть и в старом доме, переселяться в общежитие. Через неделю Надежда с дочерью всё-таки переехали ко мне в общагу. У меня был свой холодильник, кровать деревянная, цветной телевизор «Рекорд», два кресла. Она привезла с собой  кухонную мебель,  стенку.  Свою квартиру оставила за мужем, поступив очень опрометчиво, выписавшись из неё. В небольшой комнате общежития стало тесновато. Пришлось казённую мебель вынести в коридор, и её тут же разобрали по комнатам. В своём заявлении на жилплощадь пришлось внести существенные изменения. Осталось только ждать, когда дом  будет заселяться новосёлами. О своём решении выйти замуж во второй раз, Надежда  своей матери не говорила, молчала и сестра. Меня это обстоятельство  немного удивляло. К чему такая конспирация? Рано или поздно всё  равно станет известно. А главное,  непорядочно по отношению  к родной матери, какая она ни есть. Да и мне не мешало прежде чем принять ответственное решение, познакомиться  с  её мамашей. Через неделю вечером  мы решили к ней всё-таки зайти, дабы меня представить тёще. Та была  в бешенстве от таких новостей. В комнату  даже нас не пустила. В спешке она вышла с нами на улицу. Всё возмущалась, не обращая на меня никакого внимания,  будто меня и рядом не было.
-Чем тебе Николай не угодил?- причитала она своей дочери.- Променяла непонятно на кого. Какой был хороший зять! Надо же, такое событие, а мать узнаёт последняя. До чего докатились. Вы в своём уме?  Мне других зятьёв не надо. Какой Николай был...-всё ещё не успокаивалась теща.
А хорош был тем, что всегда приходил к ней с бутылкой водки и хорошо «сидели». На этой почве  неплохо «спелись». Это я потом узнал. Безусловно,  такой зять был незаменим.
-Как ты можешь так говорить? Ты ж его совсем не знаешь. Он, между прочим,  врач, -пыталась переубедить  свою мать Надя.
-И знать не хочу. Какой был зять?!- всё повторяла мамаша в ностальгических тонах, как будто у неё забрали из рук бутылку водки, которую так хотелось опустошить до конца здесь и сейчас.
Мы все втроём шли по улице Льва Толстого по  направлению к общежитию. Я  только слушал и молчал. Мне было ужасно неудобно, и не столько за себя, сколько за потенциальную тёщу, которая не переставала возмущаться и ругаться, и, конечно, за её дочь. Тёща произвела на меня очень неприятное впечатление. Мне показалось, что она из тех, кто «увлекается» алкоголем и на этой почве постепенно спивается, а потому периодами ум за разум заходит.  Лучше бы нас и не знакомили. А  если бы действительно я знал её за несколько дней до ЗАГСА и состоялся такой разговор, я  никогда  в этот ЗАГС не пошел бы ни за какие коврижки. Правильно говорят, прежде чем жениться на избраннице, посмотри на её мамашу и неплохо бы и на папашу. Это гораздо позднее я узнал, что их папаша умер преждевременно от алкоголизма и от такой несносной и занудной супруги. Ещё бы чуть-чуть и я послал их обеих очень далеко, совсем к другой «матери».  Прямо здесь и сейчас. Но не отважился и не сказал, помешала интеллигентность, благодаря которой я никогда не мате-рился, а так хотелось в этот раз употребить эту лексику по прямому назначению, и те же рамки приличия, в которые входит представления о жалости и сочувствии. Посчитал неудобным поставить новоиспеченную супругу в неловкое положение, хотя сам оказался  в положении хуже некуда. А только подумал о том, что хотел сказать; «Тоже мне  подарок, чужих детей  на свою шею взваливать. Вот осчастливили? Ладно бы по любви... а то больше, получает-ся, из-за квартиры и притом своей же». Переубедить свою мать ей не удалось. Она так и осталась при «своём». Так что обычной нормальной тёщи у меня никогда не было. Может это и к лучшему. Мало того, вскоре на руководство завода пришло письмо якобы написанное врачом МСЧ, из которого выходило, что я веду аморальный образ жизни, что во время своих дежурств по ЦРБ, покидал место работы и проводил время с какой-то любовницей у неё на дому. Это, конечно, бред сумасшедшей. Конечно, в эту чушь никто не верил, зная меня хоть немного. Такое мог написать человек далёкий от медицины и со способностями полудебила, который не очень представляет, что значит дежурному врачу покинуть больницу и куда-то отлучиться даже на пять минут. Письмо было написано хорошим и даже красивым женским почерком, но явно не врачом, и мне совершенно незнакомой. Непонятна была пока цель такого письма. Однако, для выяснения всех обстоятельств, мало ли что, начальство завода решило с квартирой попридержать. А что, если правда? С этим письмом я ознакомил нашего врача, от имени которого якобы было написано  оно. И не потому что допускал такое, а чтобы она была в курсе, в каких нехороших целях используют её имя. Я сказал смущенному терапевту, у которой было своих трое маленьких детей и ей не до таких грязных интриг, что эту тварь я всё равно рано или поздно найду. Когда это письмо я показал супруге, понимая, что автора кляузы надо искать в этом окружении, она в один момент по почерку определила его автора. Таковой оказалась бывшая лучшая подруга её матери с явно вывихнутыми ещё с детства  мозгами, некая тётка Бакланиха. У неё тоже было двое детей с врождённой олигофренией и находились они на воспитании в специнтернате. Вот где, оказывается, собака зарыта. С недавних пор закадычные подруги окончательно поссорились и больше не общались, так как эта «ненормальная» однажды проворовалась, находясь у подруги в гостях, украла деньги,  да по глупости решила ещё и отомстить ей, отправив своё «сочинение» по известному адресу, по месту работы зятя подруги, о котором понятий не имела, надеясь, во-первых, поссорить её дочь с новым женихом, а во-вторых, чтобы, так сказать, «молодожены» не смогли получить квартиру в новом доме, а продолжали жить в общаге или у матери в нищете и ужасной тесноте, где и без того в маленькой комнатке в шесть-восемь квадратных метров было прописано пятеро. Вот она женская психология и женская «черная» зависть и месть: кому-то всё и сразу, а кому ничего. Однако на заводе мне поверили больше, чем непонятно кому, и квартиру я всё же получил. А эту «дебилку» я всё-таки вычислил чуть позднее, когда ко мне пришла одна пожилая, совсем неприметная, неприятная и недалёкая женщина на медосмотр устраиваться на работу. Я сразу обратил на неё внимание. Её фамилия была у меня на слуху. Но чтобы не ошибиться, я попросил её написать пару предложений, а затем сличил почерк с её письмом, которое было у меня всегда под рукой. Почерк совпадал один к одному. Тут же пригласил врача терапевта, работающей  через стенку, якобы написавшую это злополучное письмо.
-Галина Фёдоровна,- обратился я к ней.- Познакомьтесь, это ваша не только однофамилица, но и тёзка, быть может, даже родная сестра. Если помните, я обещал найти автора того злополучного письма? Так вот, она перед вами. Она пришла устраиваться на работу на РИП. Я думаю с такой психикой ей там делать нечего. Как вы на это смотрите? Вы же там, между прочим, цеховой врач.
-Я смотрю на это «положительно» в  том смысле, что полно-стью с вами согласна, -ответила коллега.
-Вот и договорились. Направлю- ка я её для начала к психи-атру. Её там должны хорошо знать.
Эту «ненормальную»  склочницу и чокнутую на «всю голову» я, естественно, забраковал. Мало того, чтоб наверняка, позвонил в отдел кадров завода, чтобы такую-то с такой-то фамилией ни при каких обстоятельствах не принимали  на работу в любом качестве, пусть поработает в специнтернате со своими детьми.  Дальше ещё интересней. Как говорится, «чем дальше в лес, тем больше дров». В выходной день  к вечеру все втроём вместе с её дочкой от нечего делать  играли в карты в «дурачка». Каждый выигрывал с переменным успехом. В момент неудачной для супруги игры и на моё несогласие переиграть всё заново, я услышал совсем неожиданно в свой адрес сакраментальную фразу; «Пошел вон отсюда». Эта обычная для неё фраза просто шокировала меня, как молнией пронзило. Такого в свой адрес я ещё не слышал  с рождения. В моём понимании так можно обращаться только к собаке или к алкашу. Это какого же надо быть воспитания и жить с настолько перевёрнутыми  извилинами, чтобы сказать такое не только врачу-интеллигенту, но человеку, за которого  совсем недавно вышла замуж  якобы по любви, который сдуру  и по большой глупости женился и принял её с  дочерью на свою жилплощадь, и живут на его зарплату. В моей голове это не укладывалось. Но, как видно, яблоко от яблони недалеко падает, имея в виду её мамашу с её подругой «дебилкой». Что же будет и чего ожидать, когда получим квартиру. О каких чувствах здесь можно говорить? У лжи короткие ноги. Она рано или поздно прорвётся наружу.  Я не мог после такого находиться  с ней рядом и вышел в коридор, затем свернул в холлу, присел у окна  и закурил сигарету «Ява». Обратно к себе возвращаться уже не хотелось. Так просидел полчаса, пока не подошла её шестилетняя дочь Вера, которая от имени матери просила извинения и вернуться обратно. Опять-таки не сама подошла просить прощения, а дочь прислала.  Это  о многом говорит. Я сделал вид, что простил, не мог же я уйти дальше своего общежития. Лучше было, если б я их послал куда  «подальше» здесь и сейчас. Им хотя  было куда пойти, ещё в свою квартиру к бывшему мужу и настоящему отцу дочери, к которому дочь наверняка была рада вернуться. И тем более что он, наверняка, их ждёт. Это был бы лучший вариант во всей этой истории без его продолжения. Я также понимал, что в семье  без компромиссов тоже нельзя, хотя первая трещинка в наших отношениях проявилась и очень даже скоро, чего я никак не ожидал. Бокал с трещинкой уже не будет звучать по старому как прежде, и его не склеить. Я стал вдруг понимать, что моя женитьба- большая ошибка, и что наступил на те же грабли. Мало того, что женился без всякой любви на женщине с чужим ребёнком, так мне сопутствуют одни неприятности и дополнительные трудности, которые приходится постоянно преодолевать. Наверно меня бог наказывает и пытается образумить от излишней жалости и добропорядочности. Если одним повезло быть красивым до такой степени, что хочется бежать от неё подальше, не причиняя другим  несча-стья, то моя жалость и добропорядочность оборачиваются мне во зло. Когда женятся или выходят замуж всегда надеются, что жизнь улучшится и станет значительно легче  обоим во всём. Но в данном случае наступил обратный эффект. То тёща попалась со странностями, то супруга оказалась стервой, то козни бывшей подруги тёщи доставили немало хлопот. Какие же сюрпризы ждут меня впереди, если так всё плохо началось изначально? Дальше только хуже. Одно было ясно почти с самого начала, долго продолжаться так не может. Рано или поздно всё это должно закончиться. Но, как видно, лучше бы и не начиналось. На горизонте уже просматривался силуэт-призрак неизбежного  развода.  Вскоре после того случая  встречает меня после работы дорогая жёнушка вся в слезах и буквально в истерики говорит, что  она оказалась словно после пожара; «Осталось из одежды только то, в чем была на работе, -поведала она.- Всё, что  сейчас на мне, только и осталось. Остальное уничтожил и сжег бывший муженёк, полагая, что всё уничтоженное, куплено  на его «кровные». Для каждой женщины в один момент потерять тряпки большое несчастье, почти что катастрофа, нервы на грани срыва. Возможно это и так, но нормальный мужик при любых обстоятельствах должен быть выше того, чтобы  так посту-пать. Нельзя же быть таким мелочным и непорядочным, хотя чего только не делают при разводе и при разделе совместно нажитого имущества. Я успокаивал её как мог. Положение щекотливое. Мать-пенсионерка ничем помочь не сможет, да ещё явно выразила своё неудовольствие по поводу развода с первым мужем, так что и обращаться к ней нет смысла. У сестры своих дел хватает, свои проблемы. Совместных средств ещё не заработали. С её зарплатой в 60 рублей далеко не разбежишься. И до неё не скоро. А не за горами осень. Вечерами уже прохладно. Теперь в семье фактически за всё отвечаю я, коль имел такую глупость  совершить, как жениться сдуру. По любому выходит, что решение принимать мне. У меня, конечно, были деньги  за проданную машину, но не могу же их растратить на барахло, тем более не для себя, тогда о покупке нового автомобиля в пер-спективе можно напрочь забыть. Не для того же я женился, чтобы свою мечту похоронить раз и навсегда. Тем не менее часть денег  без всякого сожаления снял с книжки и отправил её в Москву вместе с сестрой за компанию. Купила она всё, что необходимо  в первую очередь; туфли, сапоги, плащ и пальто. Не забыла про ребёнка, что-то купила для своей дочери. Только позабыла про меня, хоть сувенир какой-нибудь из столицы привезла бы что ли, так, ради приличия, или видимости её. Я, конечно, не в обиде, понимал. Первый раз в Москве, намаялась бедная, не до меня ей бедной и пострадавшей от «стихийного» бедствия, устроенного бывшим мужем. В августе получили  двухкомнатную квартиру в новом доме  на первом этаже. По условиям договора я должен отработать в МСЧ три года, а завод гарантирует  квартиру. Обычная деловая сделка. Почему-то все приглашённые врачи, получили квартиры или на первом,  или на верхнем этажах. Работники же завода имели право выбирать квартиры, а с нами даже не советовались. Вряд ли я бы взял квартиру на первом этаже, если бы был выбор.  Руководство завода предполагало, и не без оснований опасалось, что после трёх лет, отработав своё по договору, врачи  уедут вместе с квартирами. Такие случаи действительно имели место в дальнейшем. Один молодой врач-эндоскопист так и поступил, через год уехал с квартирой. Видать, не сработался с главврачом, или город не понравился. Ещё в своём Жданове, учась в училище, я мечтал когда-нибудь иметь свою отдельную квартиру и непременно с телефоном, как у моих закадычных друзей Олега и Юрки. Но они жили с родителями, у которых был телефон, домработница и многое другое. А я мечтал о своей квартире с телефоном. И наконец в Муроме мечта моя сбывалась. Тогда установить телефон  было крайне сложно без блата. Если стать в очередь, то только лет через пять. Но врачам было проще в этом плане. Мало того что я подраба-тывал когда-то на «скорой», меня как специалиста часто вызывали по ночам в ЦРБ на консультацию и опять же через «скорую». А без домашнего телефона это очень сложно. В связи с этим мой главврач МСЧ, которая меня ценила и уважала как специалиста, написала бумагу начальнику узла связи с ходатайством об установке домашнего телефона в связи с производственной необходимостью. После личного знакомства с начальником связи, с которым потом стали друзьями, через три месяца телефон был установлен. Вот так сбылась, наконец, моя юношеская  мечта; была своя отдельная квартира и телефон. Мне действительно часто звонили с работы, а по ночам иногда заезжала скорая по-мощь, предварительно  договариваясь по телефону. И вообще чувствовал себя успешным и респектабельным врачом. Что ещё надо?
С первых дней совместной жизни у нас сложились довольно странные взаимоотношения. Я не любил супругу и этого не скрывал, но старался с уважением относиться  к ней и её ребёнку. Как и предыдущую супругу, я не называл её по имени, язык не поворачивался. Да и с её стороны наблюдалось то же самое. Ведь в самой форме обращения друг к другу предусматривается тепло чувств. Значит, не любил и не был любим. Она же делала вид, что любит, что давалось это с трудом, ибо с её стороны был только холодный расчет, а любовь искала на стороне или в прошлой жизни. Её больше интересовала моя зарплата. Она и её младшая сестра, выросшие не совсем в благополучной  и неполной семье и испытавшие на себе хроническую нищету и дефицит любви и ласки в своём детстве, не были способны на большую любовь. Они ещё со школы соперничали, кто раньше замуж выскочит и кто больше «отхватит» в жизни. В конце  концов обеим достались «алкаши», с которыми пришлось  развестись, а сами,  как в той сказке,  оказались у разбитого корыта  по дочке на руках. Неужели они ничему так и не научились в этой жизни, если их так «всевышний» наказал провести старость в одиночестве? Разве любящая жена может допустить, чтобы любимый муж уходил на работу почти голодным, а придя с работы, не знал, что поесть, пока не явится жена и что-нибудь соизволит приготовить в зависимости от её настроения. И это притом что свою зарплату отдавал ей целиком. Месяца через два, как получили квартиру, заявился её бывший муж в подвыпившем состоянии и с амбициозными  претензиями. Он был не один, а с таким же подвыпившим другом. А дело было после работы. Я дома был один и дверь не открывал, поскольку с ним не был знаком, но они пытались её взломать путём вышибания ногами, и пришлось их впустить. Трезвым он, конечно, не явился бы и не стал ногой вышибать дверь среди бела дня. Спрашивается, с чем таким важным он явился в таком состоянии, да не один, что нужно было вышибать дверь? Оказалось, то  я у него жену увёл, то его дочь  обижают,  и всякое другое. Я пытался объяснить  ему, что никто  её не уводил и «что она сама ушла от алкоголика, а если  она, твоя бывшая,  действительно тебе нужна, забирай её хоть сейчас со всем приданным. Что она собой представляет, я уже понял». 
-Да, -сказал  Николай.- Характер у них  с сестрой ужасный, обе стервы. Хорошо, что  ты быстро понял. К тебе никаких вопросов. Моя Надюха ещё на работе? А я хотел свою дочь повидать.
-В таком виде, да ещё с пьяным другом? Ты в следующий раз  приходи только трезвым и когда будет твоя дочь, -порекомендовал я  на прощание этому выпивохе. -Для этого совсем необязательно дверь вышибать ногами. А в принципе  кто же против. Ты же развёлся с женой, а не с дочерью.
-Правильные вещи говоришь. За что и уважаю, -изрёк он.
Пока я разговаривал на душещипательные темы с незваным гостем на кухне, его друг в прихожей даром время не терял и присматривался, чтобы такое прихватить на память перед уходом. Как потом выяснилось, супруга обнаружила пропажу духов у большого овального зеркала, висевшим на стене рядом с телефоном. Пожалуй, она была права в отношении пристрастия её бывшего мужа к спиртному. Я совсем не против, чтоб отец виделся с дочерью, но только не в таком виде. Почему какой-то посторонний дядя вроде меня, хоть и трезвенник, вдруг должен быть преградой в их отношениях? Отца ей не заменишь, каким бы он ни был.
Перед Новым годом, оставив ребёнка бабушке, мы с женой Надеждой снова поехали в Москву за «шмотками», и снова за мои деньги от «авто». Остановились у хорошей знакомой её сестры, бывшей  «муромской» и одноклассницы сестры. Она жила в коммуналке с маленькой дочкой и тоже без мужа. Надо же какие похожие судьбы. По соседству с ней проживал средних лет пьяница-одиночка. Похоже, они  не только вместе чаи распивали  на кухне по вечерам. К ней с пустыми руками тоже не подходи. Зная её натуру, Надежда  привезла  ей, оставшиеся после уже повзрослевшей своей дочери, детские вещи на зиму; валенки, сапожки, шубку. Все вещи в хорошем состоянии. Меня удивило, что её ребёнку три года, и он никогда не видел конфет, тем более что это девочка. Можно представить, что это за мамаша. Ей проще бутылку водки купить, чем принести ребёнку конфеты «подушечки», что уж говорить о «Мишке на Севере». Зато она с удовольствием  показывала свой семейный альбом и то, какой она была  не так давно до замужества. Разница поразительная и, конечно, не в лучшую сторону. С возрастом и пьянки быстро старят людей, особенно женщин. Спали мы на полу. Для меня было необычно, хотя приезжающим в Москву без приглашения  на большее рассчитывать не приходится. По крайней мере всё же лучше чем на вокзале.  Первый день мы ходили по магазинам в центре города, в основном  в ЦУМ, Петровский пассаж. Я купил кофемолку с кофеваркой, и больше в Москве мне было делать нечего. Оставив подружек на пару дней, сам поехал в Ефремов Тульской губернии к дочери. Почти год с ней не виделись. Я же обещал дочери, что через год при первой же возможности приеду. Вот она и ждала. Детей обманывать нельзя ни при каких обстоятельствах, поскольку это большой грех. Устроился я в единственной в городе гостинице. Оттуда, как и раньше, позвонил дочке  и мы встретились у её подъезда. Всё как раньше, только теперь она здорово подросла и повзрослела, и вышла без детской лопатки для снега как когда-то.  Сначала мы сходили в ресторан, он на-ходился в той же гостинице, где я остановился. Потом пару часиков погуляли по городу, и я провёл её до подъезда. Это была поездка экспромтом на «скорую руку», и тем ин-тересней. На следующий день снова отправился в Москву. Меня там ждали с нетерпением, так как хозяйка квартиры всё время уговаривала Надежду сводить её в ресторан на последние деньги. Пьяницы всегда пропиваются до последней своей копейки или собутыльника, только тогда успокаиваются. Вот наглая оказалась баба. Как же не повезло ребёнку с такой мамашей.
Новый год впервые уже встречали у себя дома в большой шумной компании. Заодно отмечали новоселье. Были только подруги  супруги по работе с мужьями. Так что пообщаться мне было, в общем-то, не с кем. Было у меня индийское благовоние, кто-то из пациентов мне дал перед Новым годом. Его я зажег и по традиции в такой момент пожелал всем присутствующим здоровья, а все хвори  и напасти,  у кого какие  есть, улетучатся вместе с парами этого благовония. Существовало такое поверье на Востоке. Потом были бенгальские огни, советское шампанское, водка и танцы до упада. Хорошо, что гуляли на первом этаже и осо-бо никому не мешали. Это одно из преимуществ первого этажа. Второе преимущество, что никого даже при желании не затопишь, а третье- не нужен лифт. Одним словом, погуляли на славу. К утру все были в «отключке» и лежали непонятно где и с кем. Признаться, уже не помню когда отмечал  Новый год, разве что студентом в Москве на улице Горького в кругу однокашников, да ещё в одной итальянской семье. Честно говоря, шумным компаниям я предпочитаю одиночество, к тому же среди врачей у меня друзей по- настоящему и не было, а другие приятели стеснялись ко мне заходить домой. Зато почти каждое воскресенье к супруге захаживали в гости её подруги по школе и по работе. Я к этому относился абсолютно спокойно. Они сидели на кухне, распивали красное вино, пили кофе, делились сплетнями и мне особенно не мешали и не уговаривали выпить с ними, зная, как я к этому отношусь. Я понимал, что в конце недели полезно повстречаться с подругами и немного расслабиться. Ко мне редко когда заходил друг Владимир, и тем не менее это каждый раз раздражало супругу, особенно когда  мы занимали место на кухне за чаепитием. Она была ужасно негостеприимной к моим гостям и демонстрировала это всем своим существом и всеми фибрами своей души. Однажды в выходной после обеда ко мне непредвиденно зашел мой пациент. Он лечился у меня по поводу головных болей и стал в последнее время отмечать значительное улучшение, чего раньше никогда не отмечал, в связи с чем и явился, чтобы отблагодарить своего врача, принеся с собой бутылку коньяка, коробку конфет и что-то из закуски. Из-за своей скромности он, поблагодарив меня, тут же собрался уходить, но я придержал его и проводил на кухню. Неудобно как-то отпустить молодого человека, не сказав слова благодарности за презент, тем более что я не сразу его принял. Ещё недобрые слухи обо мне пойдут, мол, даже чаю не предложил. Мне это нужно? Пить коньяк,  конечно, я с ним не собирался, тем более что не было ни повода, ни настроения, но предложить чай или кофе с пряниками и вареньем, почему и нет. И только мы добрались до варенья, как тут появилась в домашнем халате супруга, демонстрируя явное недовольство моим гостем, посматривая, что мы там ещё прихватили из холодильника без её ведома. Пригласить её за стол и составить компанию я даже не пытался. Наперёд знаю её негативную реакцию, с кем попало она за стол не сядет. Она только ходила туда-сюда, бессмысленно двигая сковородками и нарочно хлопая дверью на кухню, явно намекая, чтобы мы не задерживались. Ну, какой в такой атмосфере чай.
-Это ваша тёща?- спросил  мой гость, замечая, как она шебуршит на кухне.
-Хуже, супруга, -ответил я с иронией, чтоб не поставить пар-ня в неловкое положение. -Не обращайте внимание.
Супруга в своём дурацком халате выглядела сварливой тол-стушкой и старше своих лет, поэтому неудивительно, что такой она показалась незнакомцу. Мне и в самом деле подобный типаж женщин не нравится, что называется, не в моём вкусе.
Её неадекватное поведение крайне удивило и возмутило ме-ня. Я представляю, с каким трепетом молодой человек готовился к этому визиту, чтобы поблагодарить доктора. Наверняка его жена снарядила   и отправила, не знающего опыта в таких деликатных вопросах муженька, с лучших побуждений. Мне было стыдно перед гостем за свою неотёсанную и невоспитанную супругу. Зато принесённым конфетам и копченой колбасе она быстро нашла применение. Её неадекватное поведение не позволяло мне принимать больных на дому. Ко мне приходило немало больных по сарафанному радио с надеждой проконсультироваться у ме-ня, но я вынужден был всем отказывать, говоря одну и ту же фразу, что «на дому не принимаю, приходите в поликли-нику». Многие пациенты звонили по телефону и  просили консультации, но и такая форма её раздражала, поскольку телефон был занят какое-то время, конечно, по её разумению. Она не могла понять, что телефон мне был установлен специально для таких контактов с больными. Мне это тоже стало надоедать, и я всерьёз стал задумываться о разводе. Если такие семейные отношения негативно отражаются на моей профессии таким образом, что приходится  нарушать клятву Гиппократа, да ещё притом что никогда не было между нами любви, стоит ли тянуть с этим делом. Выходит, что друг Владимир был прав в этом отношении, когда возил нас в ЗАГС. Надо ещё немного времени. Посмотрим, что она ещё «выкинет» этакое.
В середине  января с лёгкой душой уехал на три месяца в Ка-зань на специализацию. Это было для меня спасением и отдушиной. Расстались дома прохладно, с тоской на душе. Было такое ощущение, что и не вернусь.
Раньше думал, что Казань черт знает где находится. Оказа-лось, всего десять часов поездом от Москвы. И вот тебе Казань, огромный современный город-столица Татарстана. Это её когда-то «брал»  Иван Грозный своим войском. Такая ассоциация при  упоминании этого большого города, который когда-то наводил страх на Русь. Вот Иван Грозный и решил с этим покончить раз и навсегда, присоединив татар к себе. Город большой, есть трамваи, троллейбусы, автобусы и такси, но нет метро. Но я так думаю, за этим дело не станет в самой ближайшей перспективе. А пока добираться из общежития в больницу на кафедру  непросто и долго; сначала троллейбусом, затем трамваем. Редко когда в троллейбусе обходится без контролёров, и встречают они пассажиров, как правило, не в салоне троллейбуса, как в других регионах страны, а на остановке при выходе, так что всегда какого-то «зайца»- халявщика поймают. В комнате жили вчетвером, все врачи-соседи заняты на разных кафедрах. Первый архиважный вопрос, который  необходимо решить, и касался всех без исключения, где покупать продукты питания. В стране черт знает что творилось с этой перестройкой. Неизбежные издержки и негативные последствия перестройки дошли и до Казани. В магазинах вроде бы всё есть, но купить  свободно нельзя. Отовариться можно только по талонам, которые выдавались в бухгал-терии института усовершенствования врачей при наличии путёвки на учебу. В закреплённом за нами магазине выдавалась сразу месячная норма масла, колбасы и сыра, что было крайне невыгодно и не экономно. Холодильников в общаге не было, если только один на этаж. Как быстро  испортятся продукты, никого не интересовало. Нам ещё повезло. Зима холодная выпала. Из каждой форточки висели  знаменитые на всю страну авоськи с продуктами. Повезло  мне и с четвёртым этажом. Местное хулиганьё навязчиво охотилось за содержанием авосек первого этажа. Не упускали такой  возможности и вороны. Обедали, а то и ужинали, в столовых общепита относительно недорого и добротно. Моим любимым блюдом на второе было «азу по-татарски» с гречневой кашей.
Когда я накануне занятий явился на кафедру вертеброневрологии оформляться и узнал, что все три месяца нам предстоит заниматься заболеваниями периферической нервной системы, которую, как я полагал, и так знал неплохо, остаться здесь на этой кафедре, равносильно потерять впустую время. Я даже не сдержался и выразил своё неудовольствие  и пожелание перейти на другую кафедру, которая даст мне гораздо больше, и где бы-ло бы интересней, на кафедру рефлексотерапии. В тот же день после обеда я был на этой кафедре. Мне казалось, имея на руках путёвку в этот институт, я смогу договориться с кафедрой на месте. Им-то какая разница, если у них одна центральная бухгалтерия. Мне там здорово понравилось. Особенно тем, что кафедра имела свою приличную клинику и свою школу Табеевой. У меня как раз была приличная по объёму монография её по рефлексотерапии, которую подарил мне доктор- эндоскопист на память перед отбытием к себе на родину после года работы в МСЧ, которую сам он, по его же признанию, «прихватизировал» в одной городской библиотеке, что для врача, конечно, несолидно. Поэтому она для меня своего рода раритет. Более серьёзного руководства в этой области не встречал. Однако мне сказали, что моя путёвка адресована на другую кафедру, и ничего поделать нельзя. Только посоветовали приехать к ним через год с адресной путёвкой. Деваться было некуда. Пришлось согласиться и остаться согласно путёвке на кафедре вертеброневрологии. Кафедра неврологии института находилась на базе нервного отделения МСЧ завода «Свега», который изготовляет рентгеновскую плёнку и киноплёнку для всей страны. На первое занятие я опоздал минут на двадцать, не рассчитал с транспортом, так как пришлось добираться двумя видами транспорта. Всё же Казань город не маленький. Кажется, никто на это не обратил внимания. Значит, я такой не один опоздавший. Первую вводную лекцию читал завкафедрой, относительно молодой профессор В.П. Веселовский. Я не столько слушал, что он говорит, сколько рассматривал своих коллег по разуму, среди которых почти одна молодежь с разных городов и областей страны. Хорошо, что я немного опоздал, за это время успели выбрать старосту группы, а то бы, наверняка, выбрали меня по возрасту как самого старшего. А мне того ужасно не хотелось. Кажется, староста тоже служил в армии, а может и нет, просто выглядит старше других. Почему я возмущался поначалу. Где бы я ни работал, меня считали одним из лучших специалистом среди невропатологов, а в области периферической нервной системы и подавно. И я так думал до этого дня. Через неделю учебы  понял, что вообще ничего не знаю и ни бельмеса не понимаю в этом деле, и как же был самонадеянным и преувеличивал свои способности. Каким же надо быть идиотом, недоучкой и невежей, чтобы утверждать обратное. И если у себя я был таким задавакой- недотёпой, то кто же тогда мои коллеги по месту работы, которые явно мне уступали в диагностике. В группе был один молодой смышленый и шустрый доктор Михаил Вячеславович из Горького. Все преподаватели вечно нас путали кто из нас Вячеслав Михайлович, а кто Михаил Вячеславович. Из девушек почти все замужние, кроме одной молодой чернявой симпатичной аспирантки. С первых дней занятий за каждым доктором-курсантом закрепили по больному из стационара, с тем чтобы с ними разобраться и доложить на профессорском разборе через некоторое время. Мне досталась относительно  ещё молодая чуть за тридцать, довольно красивая артистка театра марионеток из Ленинграда. С её болезнью, как ни странно, в  Питере не разобрались, а потому долгое время лечилась там без всяких результатов. Тогда она пошла от безысходности на приём к молодому невропатологу, который  только что приехал с учебы из Казани. Он-то и смог более или менее выйти на правильный диагноз и порекомендовал больной поехать ле-читься в Казань на эту кафедру. А поскольку просто так взять и приехать, и лечь в больницу никак нельзя, тогда актриса обратилась с просьбой к председателю ВТО, народному артисту СССР, М. Царёву, с тем чтобы получить такое направление на госпитализацию в Казань. Таким образом, больная оказалась в клинике и на кафедре. В неврологическом отделении актрисой как пациенткой усердно занимался я, а попытку договориться встретиться с ней после лечения в Питере как с женщиной, под предлогом попасть на её спектакль в театр марионеток, предпринял Михаил Вячеславович. Так уж эти марионетки и нужны ему, как пятое колесо к телеге.  Вот каким  оказался донжуаном этот молодой, шустрый и амбициозный доктор. Уж больно она ему понравилась, хоть и младше её лет на пять. Шустрый малый.  Сама актриса страдала  спазмами и болями в мышцах правой руки, что, безусловно, было связанно с её профессиональной деятельностью.
Кроме учебной,  была у нас и культурная программа, а культоргом была аспирантка Жанна из местных, самая молодая, как будто только что со школы. В это время в Казани гастролировал цирк Игоря Кио. На  Кио пошли всей группой, и все в первый раз. Было здорово интересно, впечатлений масса. Особенно произвёл впечатление на нас сам Игорь Кио и как мужчина, и как артист, и конечно, его полуголые сексуальные актрисы все как на подбор. В этом он недостатка не знал, кто ж ему мог в чем-нибудь отказать. Тогда я ещё не знал, что он ходил в любовниках у Галины Брежневой и чуть даже не женился на ней, если бы не вмешался в их отношения сам Генсек Леонид Брежнев. Он был категорически против, чтоб его единственная, любимая, избалованная дочь связала свою судьбу с каким-то клоуном. Да и самому Кио в голову, видимо, «моча» стукнула, если не понимал с кем связался и на что рассчитывал. Чего ему не хватало при таком личном гареме. Искал бы подругу для жизни среди своих, как это принято в цирке, как например, Олег Попов, Юрий Никулин или Николай Сличенко, а так нашел приключения на свою з... Ну, в общем, понятно, на что именно. Слава богу, что не попал «случайно» в дтп и не оказался на лесоповале или в «психушке». А это могло случиться с ним в любое время. И чего ему не хватало с его популярностью? Во всяком случае для нас это был настоящий праздник. Кио умел творить праздники. Все мы остались довольны. Вот только обратно добираться в общагу мне оказалось нелегко. Представление закончилось поздно, было темно и район незнакомый. Я надеялся, что также все вместе всей группой уедем обратно, как и приехали. Однако мои надежды не оправдались. Из цирка мы вышли втроём. Мы рядом сидели  на спектакле. Она милая молодая девица лет двадцати пяти, и не такой уж молодой человек, коллега со Львова, отец двоих детей, который с первых дней стал приударять за ней словно только для этого и приехал в Казань. Её звали Людмилой, а он Лёня из Львова. Как только  мы вышли из цирка и погрузились в темноту, эта сомнительная сладкая парочка быстро улизнула от меня и я остался совсем один. Я совершенно не знал,  в какою сторону мне надо было следовать. Они-то сбежали от меня ловить такси, даже мне ничего не сказали. А я рассчитывал на них, что вместе веселее доберёмся к общежитию. Коллега со Львова был атлетически слажен, занимался у себя культуризмом. Любил на занятиях раздеваться в учебных целях и демонстрировать свой торс вместе с бицепсами   и трицепсами. Вот и «барышня» не смогла устоять. К тому же он нарочно демонстративно разбрасывался деньгами перед ней. То сам, а то и с ней из общежития приезжал на занятия и уезжал обратно на такси, показывая, какой он щедрый и небедный, и как на львовщине не бедно живут доктора. Свои носки он никогда не стирал, через пару дней выбрасывал, одевал новые, чего я себе не мог позволить. Свой халат он ни стирать, ни гладить не любил и не хотел, проще горничной общежития заплатить, и та и выстирает, и выгладит его. Одним словом, этот доктор большой лентяй и не очень порядочный как человек и мужчина. Может и выглядело всё это ничего перед барышней, кабы ни одно обстоятельство, касающееся своей семьи.  Оказывается, дома  жена с двумя малолетними  детьми маются, ждут, когда «папаша» денег пришлёт. Жена раз в неделю звонила ему по поводу нехватки денег в семье и умоляла прислать.  Вот как бывает в жизни, недаром что товарищ со Львова. Воспитание совсем другое. Что значит Западная Украина, так  и ищут удобного момента переметнуться в Европу ближе к полякам.  Вот и в данном случае как-то не по- нашему повёл себя этот львовец с подругой, оставив меня одного в темноте и в незнакомом районе большого города. Русский или украинец из Донецка так бы не поступил, а с этим, видать, в разведку не пойдёшь.  Что с него Леонардо Недовинченного со Львова взять. Долго я не думал и пошел на источник света, мерцавший вдали. Это были трамваи с незнакомыми номерами и со своими маршрутами. Спрашивать кого-то, как мне добраться к своему общежитию, не было смысла. Или не знают, но скажут, либо знают, но не скажут. Одним словом, татары. Вот было бы метро, совсем другое дело, и спрашивать никого не надо было. В конце концов добрался я до общежития  далеко за полночь. В другой раз тоже сходили коллективно в «русский театр» в Татарии. «Ничего себе русский театр,- удивлялся я,- когда играют одни  татары». Хоть со мной рядом сидела та миловидная курносая курсантка, которая из цирка сбежала с львовским ухажером, но сейчас была без него, мне было скучно, хотя меня она и пыталась подбадривать, придерживая временами меня за локоть.
Некоторые занятия с нами проводил ассистент, кандидат медицинских наук Александр Попелянский, сын известного в Казани профессора Ю. Попелянского, завкафедрой нервных болезней медицинского института. Быть в Казани и не увидеть автора уникального двухтомника  «Вертеброгенные заболевания нервной системы» мы не представляли. Попросили  Попелянского- младшего организовать такую факультативную встречу на кафедре. Несмотря на большую занятость в мединституте, такая встреча всё же состоялась. Много интересного услышали от маститого профессора и просто интересного человека со своими представлениями по многим проблемам. В конце встречи почти все из нас подали заявку на приобретение его двухтомника «Вертеброгенные заболевания», так как достать такую монографию за пределами Казани, практически, невозможно. Лучших монографий по данной проблеме в стране не было. Помимо основных занятий по специальности были занятия по военно-медицинской подготовке и гражданской обороне на военной кафедре института. Хотя я никак не мог понять, на кой  нам эта ВМП с гражданской обороной, если мы приехали повысить свои знания кто по неврологии, кто по кардиологии. На этой кафедре лекции читались сразу для нескольких групп врачей: терапевтов, кардиологов и невропатологов. По существующей традиции на  кафедре каждую неделю  из каждой группы выделяли политин-форматора, чтобы тот провёл  политинформацию для всех присутствующих врачей в пределах пятнадцати минут перед лекцией вроде как политразминки. Сначала такое мероприятие провели господа кардиологи, хотя дамы в группе составляли абсолютное большинство. Выглядело у них всё по школьному, с листа, с газет, с конспектов. Сразу видать, что товарищ готовился, и к порученному дело отнёсся с большой ответственностью, может, даже ночь не спал из-за этого. Главное, вложился в регламент, о чем-то говорил, но лично я даже не понял и не помнил о чем. Следующее занятие за невропатологами. Староста группы не знал что делать, то ли самому взяться по старшинству, не надеясь на молодёжь, то ли поручить кому? Сам почему-то не мог. Кому поручить, чтоб не опозориться? Перебрали всех мужчин и остановились на мне, тем более что у меня ещё не было общественной нагрузки. Отказываться было неприлично, на кону честь группы, к тому же мне не привыкать. В институте в своей группе приходилось быть  агитатором-пропагандистом несколько лет. Короче, ровно через неделю политинформацию пришлось проводить мне. К ней я, признаться, не готовился. В моём общежитии библиотеки с читальным залом не было, а в общагу по соседству не пошел. Пришлось рассчитывать на свой багаж политподготовки. Вместо запланированных пятнадцати минут, политинформация продолжалась полчаса, и никто не пытался меня остановить. У меня не было заготовленных конспектов. Я говорил о текущей политике, о диктаторских режимах в Парагвае и Чили, о малоизвестных врачах, но о больших политиках Сальвадоре Альенде и об Эрнесте Че Гиваро. Мне показалось, что слушали  с большим вниманием, в зале было необычно тихо. Когда кончил своё выступление в своей обычной манере, весь зал аплодировал, словно перед ними выступил какой-то  заслуженный или народный артист. Такого я сам не ожидал. Я покинул сцену и направился в зал к «своим» на задние ряды. Полковник, кото-рый курировал политзанятия и должен сразу после меня читать лекцию, вышел из зала и направился мне навстречу, чтобы пожать мне руку.
-Редко можно видеть врача, который так хорошо ориентиру-ется в большой политике, -сказал он, не отпуская  меня на своё место. -Могу только поздравить. От кафедры могу заверить, что вы освобождаетесь от экзамена по ВМП и получаете «автомат». Это у нас впервые. Ну что ж,  теперь начнём нашу лекцию.
Кардиологи признали полное «политическое» поражение и присоединились к поздравлениям. Следующие на очереди через неделю были терапевты, хотя вряд ли они на что-то способны, так как большинство из них женщины и в большой политике «ни в зуб ногой». Посмотрим, однако, на что способны они. Может чем и удивят. Кафедра вертеброневрологии  об этом факте узнала чуть ли ни в тот же день. Ещё бы, невропатологи хоть в этом утёрли нос кардиологам и некоторым другим. Освобождён от экзамена я был, как и некоторые другие, и на главной для нас кафедре у профессора В. Веселовского за подготовленный реферат на тему: «иглорефлексотерапия и обезболивание». Признаться, далось мне это нелегко. Для этого нужно было прошту-дировать несколько научных журналов, а всё, что касалось моей темы, было напечатано очень мелким шрифтом. На своё зрение вроде бы раньше не жаловался. Но в общежитии, где не было даже читального зала, были высокие потолки и без того тусклые лампочки, которые ещё и висели высоко. Приходилось постоянно напрягать зрение, а  очки  тогда  я не носил, так как не было в них необходимости. Когда реферат был готов, доклад на «обществе» откладывался. Я уже рассчитывал, что докладывать  и вовсе не придётся, к тому же как назло, сам реферат куда-то подевался. Нигде не мог его найти; ни в общежитии, ни на кафедре. А тут как нарочно ассистент Попелянский, курировавший мой реферат, вдруг напоминает, что через два дня, наконец, состоится доклад «обществу», чем меня здорово ошарашил, и испортил мне настроение вконец. Готовый  доклад я так и не нашел. Пришлось готовить его заново с чистого листа. А зрение уже не то, что раньше. К сроку, конечно, уложился, и «обществу» доложил, однако какого-то душевного удовлетворения от проделанной работы и от самого реферата не получил. Слишком тяжело он мне дался этот доклад. То ли я как докладчик оказался не на высоте, то ли сам материал был трудным для понимания и восприятия даже для такой квалифицированной аудитории как невро-патологи. Никто из курсантов о рефлексотерапии не имел никакого представления, да и сам я тоже. Мне казалось, что я читаю реферат на чужом языке, которого сам не понимаю. Зато зрение у меня заметно поубавилось в связи с этим дурацким рефератом. Оказывается, не только искусство, но и наука требует жертв. Проходя специализацию  на кафедре у профессора Веселовского, мне не давала покоя кафедра рефлексотерапии. Кто из невропатологов не мечтал попасть на подобную кафедру и освоить хотя бы азы иглорефлексотерапии, и, таким образом, прикоснуться к нетрадиционной медицине. Уж больно серьёзно у них там всё  поставлено. Имеется даже своя клиника. В Москве ни-чего подобного нет. Мой сосед по комнате живёт в общаге уже почти полгода. Он работает врачом на корабле, вроде как бы служит в морском флоте. Сначала его отправили на три месяца на специализацию, чтоб из терапевта, врача общего профиля, переквалифицироваться на невропатолога, но ему так понравилось переучиваться, что он отпросился ещё на три месяца, чтобы пройти цикл по рефлексотерапии. Когда такое ещё может случиться. Если уж возвращаться на «службу», так хорошим специалистом, а не как раньше, врачом общего профиля. Его начальство не возражало, и само было в этом заинтересовано. Подобная клиника в Союзе, пожалуй, единственная. Впрочем, ничего удивительного в этом нет, если учесть, что профессор Та-беева, она же завкафедрой и заведует клиникой, была супругой первого секретаря обкома Татарии. Получить путёвку на учебу на эту кафедру нереально. Приходили одна–две путёвки на всю область, и то не каждый год. А раз так, я решил пойти напролом прямо к ректору этого института, профессору Михайлову. Или сейчас, или никогда. Такая встреча состоялась у него на кафедре, где я его подка-раулил. Мотивировал я тем, что хотел бы у себя в своём провинциальном городе открыть кабинет рефлексотерапии. Профессор одобрил идею и пообещал на следующий год прислать именную путёвку, с тем чтобы на месте главврач не смог отдать её другому, своему блатному врачу или кому-то из родственников в медицине. Три месяца учебы в Казани пролетели быстро. С кафедрой расставались тепло при полном сборе и при полном параде за большим столом с местными пирогами и тульским самоваром. Расставались не без слёз, как большие друзья, особенно девчата, и конечно, молодая эмоциональная аспирантка Жанна, слёзы не сдерживали. Сфотографировались на память все вместе. Нигде раньше на учебе такой дружеской атмосферы видеть не приходилось.  Видимо, это у них такая добрая традиция. В Казани в апреле было тепло. Быстро таял снег. Кругом на главных улицах журчали ручьи. Местная детвора пускали по ним бумажные кораблики, напоминая моё босоногое детство.  Пора возвращаться домой. В общем и целом, как говорится, командировкой был доволен, особенно в профессиональном усовершенствовании. Уезжал с неким творческим багажом. Много узнал нового для себя. Достаточно сказать, что сам термин «мануальная терапия» для моих коллег по работе  было в диковину, что уж говорить о других более интересных вещах в неврологии. Жаль только, что немного ухудшилось зрение из-за какого-то никому ненужного реферата и пора задуматься об очках. Конечно, реферат здесь не при чем. Причина в самом общежитии, в тех ненормальных санитарно-гигиенических условиях, в которых приходилось жить. Совсем рядом стояло  другое, более ста-рое общежитие, но в нём и библиотека, и буфет, и санитарное состояние на должном уровне, и совсем  иная общежитейская атмосфера и уют. В нём-то и жил  коллега из Львова Алёха за взятку коменданту, так как изначально был направлен в наше общежитие, поскольку все неврологи проживали в одном общежитии, но вовремя сориентировался на месте.   Похоже, что во Львове всё на этом строится, без денег- никуда. Да и вообще западная Украина старается держаться особняком, того и норовит отмежеваться и провозгласить себя самостийной Западной Украиной или  переметнуться к полякам, и вообще в Евросоюз. Я бывал в этом общежитии пару раз в связи с работой над рефератом. Мне оно напоминало мою «пятёрку» в Москве на Пироговке. Мне в этом плане не повезло. Последствия проживания в мо-ей общаге оказались ужасными до неприличия. Это я сразу ощутил на собственной шкуре в буквальном смысле, как только вернулся домой. Оказалось, что вместе с полученными знаниями из Казани, я подхватил банальную чесотку. Это немудрено. В общежитии проживали  люди  со всех уголков  нашей необъятной страны, и кого только они не приглашали к себе в гости из числа местного населения. А татары, как известно, особой чистотой не отличались никогда. Это ещё от Хана Батыя и Чингиз Хана, которые вели кочевой образ жизни в степи и никогда не мылись. К тому же постельные принадлежности матрасы и одеяла, как и старые железные кровати,  не обрабатывались годами. Поэтому такие кровососущие насекомые как клопы, клещи и тараканы, неплохо устроились в таких шикарных условиях, и навечно прописались в этом общежитии вместе с нерадивым комендантом. Хорошо, что я знал, как лечить чесотку. Три дня приходилось обрабатывать себя с головы до ног двумя отвратительными, дурно пахнущими,  мазями. Больше в эту Татарию не поеду ни за какие коврижки. Тем не менее на самой кафедре меня ещё долго помнили, потому что по их просьбе я присылал им очень интересных и редких пациентов по их проблематике, а главное за то, что ни в одном случае не ошибся с диагнозом при направлении, да и престиж кафедры поднял в глазах военной кафедры в качестве пропагандиста. К тому же отдельные мои пациенты на приёме в Муроме не скрывали своего удивления, что меня знают в Казани и всякий раз передают приветы, что, конечно, приятно любому врачу.
В первый же день приёма после трёхмесячной командировки ко мне явился, вернее, дождался меня, больной, которого я смотрел три месяца назад перед самым отъездом в Казань. Тогда мужчина сорока лет обратился к нам после того, как побывал у всех невропатологов города, почти сразу после открытия МСЧ. Его соседкой  по лестничной площадке была главврач, недавно открытой МСЧ, Нина Ивановна. Может она и посоветовала соседу обратиться ещё туда, видя его мучения и безысходное положение. При первом обращении ко мне он жаловался на постоянные распирающие головные боли, общую слабость, быструю утомляемость. Я понимал, что у него серьёзное заболевание головы и вместе с лечением выдал ему больничный лист, с тем чтобы по-наблюдать несколько дней и окончательно выставить правильный диагноз. Раньше  по этому поводу никто ему «больничный» не выдавал. Через неделю он почувствовал себя неплохо, и я даже выписал его к труду с его согласия. Далее я спокойно уезжаю в Казань. Своей соседке Нине Ивановне больной с теплом говорил, что, наконец, попал к хорошему доктору, который по-человечески к нему отнёсся, внимательно его выслушал, осмотрел и «больничный» выдал, да и лечение впервые помогло хоть и ненадолго. Однако через месяц ему стало хуже. Снова появились те же головные боли. К врачам обращаться не стал, он у них когда-то уже бывал, и доверия к ним уже не было. Всё спрашивал у соседки, когда вернётся доктор из командировки. Больного можно понять. Зачем идти к врачам,  если они принимают его за  симулянта. И он с упорством  ждал своего врача и, наконец, дождался. Больного я ещё раз внимательно осмотрел, сделал снимки черепа, показал окулисту в поисках объёмного процесса головного мозга, но интересной информации не получил. Всё кругом было без патологии. Тем не менее с диагнозом «хронический церебральный арахноидит, обострение» назначил ему диагностическое лечение на три дня и выдал снова «больничный». Я надеялся, что к этому времени у меня созреет четкий диагноз. После приёма больных и небольшого отдыха дома, в тот же день я отправился на ночное дежурство в ЦРБ. Эти ночные дежурства узких специалистов ещё не отменили, несмотря на то, что в самой ЦРБ я уже не работал. Когда, наконец, до ко-го-то дойдёт из начальства, что узким специалистам такие дежурства противопоказаны прежде всего для блага самих больных.  После двенадцати ночи  меня вызвали в приёмный покой, куда только что «скорая» доставила очередного больного. Мужчину внесли в приёмный покой на носилках. Когда я увидел  своего знакомого больного, которому только утром выдал больничный лист по арахноидиту, в настоящем диагнозе,  о котором думал изначально, но только что созревшем,  уже не сомневался. Даже не стал его смотреть. Это было так очевидно. Оформил его как больного с опухолью головного мозга всем обследованиям вопреки. Или я что-то  значу в медицине, или, как врач, не стою ни гроша и моё место в другой сфере обслуживания. Дежурной сестре только сказал, чтобы приготовила всё для люмбальной пункции и позвала меня, когда всё будет готово.  Медсестра то ли закрутилась и позабыла, то ли ей совсем не хотелось среди ночи этим заниматься, но меня так и не позвала в «процедурку». Позднее, на холодную голову поразмыслив, я и сам не торопился её делать, так как пункция при опухоли в  задней черепной ямке, может привести к серьёзным последствиям и даже летальному исходу прямо на глазах у врача, как говорится, «умер прямо на игле». Мне это надо? Без неё больной, наверняка, доживёт до утра. Мне бы только, как дежурному врачу, утром передать врачам стационара больного живым. Утром врачи и, конечно, бывшая заведующая Антонина вместо заведующей Екатерины, как это часто бывало, больного с большой осторожностью всё же пропунктировали, и с тем же моим диагнозом срочно отправили его в нейрохирургическое отделение областной больницы. Однако в НХО его не стали оперировать и, скорее всего, на основании биопсии через неделю отправили домой с диагнозом «неоперабельный рак мозга». Он жил ещё месяц и на что-то надеялся. Через главного врача по-соседски  он просил, чтобы я пришел к нему. Больной  до конца верил, что именно я могу ему помочь. Последнюю просьбу его я исполнил. Но чем я мог помочь больному с таким запущенным смертельным диагнозом и безнадёжным прогнозом. Перед тем как отправиться к нему на дом я пролистал впервые его амбулаторную карту. Обычно я не листаю карту, там такую чушь часто пишут, что с толку сбивают. Действительно, перед тем как обратиться в МСЧ, он  побывал на приёме у трёх невропатологов ЦРБ и всё с разными диагнозами; астено-невротический синдром, шизофрения и неврастения. И ни в одном случае не был выдан больничный лист, и не было никакой мысли об объёмном процессе мозга. Конечно, здесь на лицо вопиющая безграмотность и халатность врачей, моих старших по возрасту коллег. А ведь каждый из них считал себя правым, а в душе неплохим врачом. Да, должен признаться, поставить сразу опухоль головного мозга  очень непросто, особенно когда в клинике на первое место выходит психический компонент. Вспоминаю молодого парня «пэтэушника», при-шедшего на приём с такой же не очень образованной и забитой мамашей. Со слов матери,  он не спит ночами,  жалуется на периодические головные боли. На мои вопросы он или не отвечал, или  говорил в очень грубой форме вплоть до оскорблений врача, был замкнут и неадекватен, как будто я когда-то занял у него кучу денег и не возвращаю.  Мой осмотр ничего не дал. Ну, а когда больной себя ещё ведёт некорректно с врачом, как-то не очень-то хочется его осматривать, и только думаешь, как бы поскорее от него избавиться, и на фига он мне такой нужен. Бывают же пациенты приятные  и неприятные. Посоветовал им обра-титься к психиатру, а если станет  хуже, явиться еще раз ко мне без всяких очередей. Таких пациентов неплохо бы смотреть в динамике. Через несколько дней у парня  усилились головные боли и бессонница, а мамаша давала ему таблетки от головы и от бессонницы, ещё на что-то рассчитывая, и обойтись без врачей. Можно, конечно, подумать, что не спит потому, что болит голова, а голова болит потому, что не спит. Вот такой замкнутый круг. В этом есть определённая логика, но только для «обывателя». Тем не менее на приём ко мне они не пришли, как об этом я им напоминал, а с утра вызвали скорую помощь, которая, недолго думая, отвезла его к психиатру. Наверно он им тоже чего-то «нехорошего» наговорил, или послал, куда Макар телят  ещё не гонял, что нервы сдали, да и направление  к психиатру у него было от меня. В тот же день больного отправили в областную психиатрическую больницу, как бы чего не натворил и не покончил с собой. Только через неделю при тщательном дополнительном обследовании и осмотре невропатологом в стационаре «психушки»  был выставлен диагноз опухоли лобной области головного мозга. Эта область ответственна на психику человека. Это и объясняло неадекватное поведение молодого человека на приёме у врача. И вины его в данном случае, разумеется, никакой не было. Это именно тот уникальный случай, когда с уверенностью можно сказать, что врач на больного не обижается в том смысле, что не должен обижаться по объективным причинам. В остальных случаях всё зависит от врача, в каких случаях как реагировать и давать оценку. Хорошо, что опухоль оказалась доброкачественной, и нейрохирурги удачно его прооперировали. Но всё же чаще опухоли лобной доли протекают с более грубой лобной симптоматикой и тогда  поставить диагноз опухоль мозга не представляет затруднений для опытного специалиста. У меня в стационаре лечился мужчина пятидесяти лет, которому диагноз опухоли был выставлен только на основании неадекватного поведения в экстремальных случаях. Он понимал, что нужно сходить в туалет, но в туалет никогда не доходил или не попадал, а справлял свою нужду в углу палаты или в коридоре, и то наполовину, то есть частично и под себя. Кроме того, после прогулки по коридору или после якобы туалета, часто путал палаты и занимал койку в женской палате, отчего женщины были в полном смятении. Поведение при лобной опухоли может проявляться в каждом случае по разному. Когда я ещё дежурил по ЦРБ, то обратил внимание на неадекватное поведение пожилой медсестры из приёмного покоя с больными и с коллегами. Вела она себя точно так, как  будто она и есть врач, проявляя признаки мании величия. Однако никто этому значения не придавал, и относили всё за счет её трудного сварливого характера и недостаточного  деревенского воспитания. Через три-четыре месяца я узнаю, что она умерла от опухоли головы. А ведь до последнего никто не мог поставить ей правильный диагноз.
К этому времени, поскольку работал я и в ЦРБ, и МСЧ, меня в городе уже многие знали. Однажды, подходя к своему кабинету в МСЧ, услышал такой разговор между моими больными, сидящих в коридоре в ожидании приёма.
-Лучший врач в городе  и не имеет машины? -говорит с удивлением мужчина средних лет другому, сидящему рядом. -Очень странно. С трудом верится.
-Что здесь странного, -объясняет другой, что помоложе. -На одну зарплату врача машину не купишь, если только на велик заработаешь. А взяток он не берёт, принципиальный доктор.  Насколько я знаю, он не только хороший доктор, но и человек порядочный, и довольно скромный.
-А у врачей похуже и непорядочных у всех «Жигули» поче-му-то, -подытожил пожилой собеседник. Не трудно догадаться, откуда у «таких»  лишние деньги.
-Взятки берут,  ещё как берут. Куда  ни сунься, одни деньги. А эти «зубники» совсем обнаглели.
-А где не берут?- вмешался пузатый сосед, видимо, которому не раз приходилось давать.- Чтоб поступить нынче в институт, нужно дать. Чтоб устроиться гаишником, нужно дать, так как место прибыльное. И так кругом по стране. Везде коррупция процветает.
-Не говори. Куда только катимся?
Тут я вспомнил, с какими материальными затруднениями я купил с рук горбатого «запорожца», и от которого, наконец, избавился. Теперь об автомобиле,  в связи с неудачной женитьбой, можно забыть. Жил один и деньги были, женился и денег не стало. Спрашивается, на кой черт тогда женился. Была бы хоть любовь  и счастье в семье, так и этого нет. А разве может счастье без денег в наше время? Как ни крути, всё же надо разводиться!
Как-то меня с приёма попросили проконсультировать боль-ного мужчину средних лет в приёмном покое, который располагался в моей же поликлинике. На мои вопросы больной отвечал грубо с использованием нецензурной брани, от осмотра отказывался и посылал меня к такой-то «матери». У меня не было никакого желания с ним дальше общаться, и я даже принял его за пьяного, дав заключение, что в неврологическом плане ничего не нахожу, и больше тянет на симулянта и грубияна. Ну, как можно осматривать больного, если он грубит, оскорбляет врача, отрывает его от работы, где  полно своих пациентов ожидают своей очереди. Однако, как непонятного больного, по моему совету его отправили в приёмный покой ЦРБ, может там разберутся, а с меня хватит его выслушивать. Не должна же медицина заканчиваться на мне. Пусть и другие посмотрят. Через несколько дней после обследования  и спинальной пункции выяснилось, что у больного оказалась нейроинфекция. А при таком заболева-нии, когда теряется контроль, поведение больного схоже с пьяницей, у которого,  «что у трезвого на уме, то у пьяного на языке». Вот и приходиться незаслуженно выслушивать всякую всячину в свой адрес и в адрес своих коллег. Ну, кому это понравится! Но иметь в виду такую ситуацию врачу полезно, чтоб меньше ошибаться в диагностике. Хорошему следователю в поисках истины приходиться заглядывать и в мусорную корзину. Говорят, известному французскому писателю Гиде Мопасану один психиатр безошибочно выставил диагноз  нейросифилиса только на том основании, что тот позволил явиться на светскую тусовку не в соответ-ствующем костюме, не соблюдая этикета, чего сам не мог не знать, поскольку  во Франции это повелось испокон веков. Не могу до сих пор забыть трогательную драматическую историю молодожёнов из Ефремова. Парень, отслужив  армию, женился на любимой девушке, которого она дождалась, что в наше время не так часто случается. И всё было хорошо. Ждали ребёнка. Однажды он приходит на приём ко мне после выходных дней с жалобой на слабость, головную боль и небольшую субфебрильную температуру. Со слов больного «вчера скупался на речке и почувствовал озноб». С таким простудным анамнезом, кроме це-ребрального  арахноидита, другого ничего в голову мне не приходило. Хорошо, что он записался на приём к невропатологу, а не к терапевту. Тот ограничился бы, выставив ОРЗ. Поэтому я направил парня в стационар к себе, не раздумывая. Анализы крови были в норме, рентгенография черепа без патологии, как и глазное дно. В подобных случаях  любопытный и думающий невропатолог  в первую очередь должен исключать объёмный процесс головного мозга, что я и пытался делать. Через несколько дней после проводимого лечения арахноидита  ему стало значительно лучше и он даже заговорил о выписке. Он очень переживал за жену, которая  на днях должна родить, поэтому и уговаривал меня поскорее выписать. Я понимал его, но неделю велел подождать с выпиской, поскольку у меня ещё не было четкого диагноза, а были только вопросы. Однако через пару дней состояние его резко ухудшилось с нарушением сознания близком к коме. Тогда я понял, что заболевание более серьёзное, чем предполагал изначально. Поэтому с диагнозом «менинго-энцефалит» на транспорте скорой помощи  отправил парня в Тулу с полной уверенностью в скорейшее выздоровление и в его скором возвращении. Но всё пошло по-другому непредвиденному сценарию. После более тщательного обследования в област-ной клинической больнице с использованием ЭХО-ЭГ и с подозрением на опухоль головного мозга ему сделали трепанацию черепа, взяли биопсию и, убедившись в раковой природе опухоли, больного отправили домой. Дня через три молодой человек умер, а на другой день его жена родила сына. Бог дал, Бог взял. В этой жизни им не суждено было встретиться втроём. В медицинском аспекте в этом случае поражала быстрота  развития заболевания,  и какими  масками  может прикрываться эта «мадам» опухоль. Это один из тех редких случаев, когда я не смог вовремя поставить правильный диагноз, но, безусловно, который чему-то научил. Почему мною не был поставлен правильный диагноз, хотя обследование с первых дней велось в нужном направлении? Во-первых, меня смущал дебют заболевания, странный простудный анамнез, озноб и острое начало заболевания. Тем более что всё началось после купания в речке. Во-вторых, такой диагноз должен основываться на параклинических данных; краниограмме, глазном дне, анализах крови и, наконец, люмбальной пункции. В этом плане  было относительно спокойно. Может мы и вышли на правильный диагноз, если б на всякий случай сделали диагностическую спинальную пункцию, но такая процедура так на всякий случай не проводится, тем более при нормальных анализах и параклинических обследований. К ней прибегают в крайних случаях. К тому же у нас в отделе-нии не было аппарата Эхо-энцефалографа, а об МРТ  представлений не имели, так как его не было ещё в природе. И, наконец, в-третьих, ещё очень важный момент. Молодой возраст, только что отслужившего человека. К тому же опухоли, даже злокачественные, за неделю не вырастают, как грибы после дождя. Выходит опухоль росла ещё с армии? Наверняка он жаловался на головные боли и ему давали таблетки от головы и глушили боль. Когда больной  впал в кому,  я понимал,  что это конец. Я подумал, конечно,  об опухоли, но мне ужасно не хотелось выносить такой приговор будущему молодому папаше. Я не имел на это морального права, пусть даже в ущерб  своему авторитету. Мне хотелось вместе с Богом дать ему ещё последний шанс на жизнь. Вот с таким трудным случаем диагностики с драматическим финалом пришлось столкнуться мне на пятом году  врачебной деятельности в качестве заведующего отделением в Ефремове. Безусловно, такой сложный случай должен стать предметом врачебного разбирательства в учебных целях, и не только для начинающих врачей.
Плохо, если врач теряет контроль над больными и их болез-нью. Ещё хуже, когда они управляют врачом. Помниться, во времена учебы в институте, предметом  особого обсуждения на Ученом  Совете  института явилась история  болезни одной  больной среднего возраста, которая в течение нескольких лет предъявляла настойчивые жалобы на болезнь лёгких. Она имитировала лёгочную патологию так, что смогла убедить в этом врачей на всех уровнях. Ничего не оставалось, как направить  её в солидную клинику, находившуюся в этом же районе, к профессору Г. Лукомскому при Первом мединституте для обследования и возможного  оперативного лечения. «Профессора»  больную женщину  нисколько не смутили, скорее, наоборот. «Если уж она попала в клинику, значит, она права в своих убеж-дениях»,-так думала больная. Представление о своей загадочной болезни ещё больше утвердилось. Больная настаивала на удалении лёгкого, и «больное» лёгкое было удалено. Надо же было так довести врачей, что б те поверили? На очередном профессорском обходе на вопрос «как вы себя теперь чувствуете после операции?», женщина невозмутимо заявила: «в принципе неплохо, но если удалить ещё второе «больное» лёгкое, было бы прекрасно». Только тогда  врачи  поняли, что пошли на поводу у больной другого рода, с явно нездоровой психикой, а точнее, с шизофрений. Конечно, такие курьёзы встречаются редко, однако их вовсе могло и не быть, если б хирурги были менее самоуверенными  и владели основами психиатрии, или чаще консультировали своих пациентов у своих коллег психиатров, особенно при таких сомнительных «заскоках». Мне представляется, что хороший хирург не тот, который чаще орудует ножом, как лихой казак машет саблей на скаку, а тот, кто чаще работает головой. В таком плане в своё время высказывался и академик Б.Петровский, будучи министром. К нему, как  ни к кому другому  из врачей, относится «семь раз отмерь, один раз отрежь».
Сразу после Казани по линии парткома ЦРБ уговорили меня быть пропагандистом в МСЧ. Один раз в месяц пропагандистов от всех предприятий и заведений города собирали  в Доме пропаганды горкома партии на целый день на учебу. Так масштабно и на высоком уровне шла идеологическая работа по всей стране. На обработку мозгов населения денег не жалели. Вот бы так финансировали у нас здравоохранение, детская смертность, наверняка, была бы гораздо ниже.  Перед нами выступали секретари горкома, их пропагандисты и лекторы местного института. Про-рабатывались длинные речи и статьи генсека  М. Горбачева о перестройке, свободе слова, гласности и о техническом ускорении. Затем всю эту идеологическую болтовню и чепуху мы доносили в свои трудовые коллективы. Как следствие всей этой пропаганды, врачи брали повышенные соцобязательства, медсёстры осваивали смежные специальности. Несмотря на то, что всякий раз на этих занятиях говорили о перестройке, ничего по существу в стране не менялось. В идеологической сфере всё как прежде. Раньше мы изучали длинные речи Леонида Брежнева и смотрели по телевизору его дурацкие награждения с партийными показательными поцелуями и облобызаниями в присутствии Политбюро в полном составе, теперь скрупулёзно изучаем такие же длинные, пустозвонные речи Генсека М. Горбачева. В образовании все помешались на переименовании своих учебных заведений, будто всё дело только в этом. Стоит только сменить название учреждения и престижнее оно станет. Ничего подобного. Престиж формируется по конечному результату, то есть по качеству выпускников на протяжении многих лет. А тут в один момент школы превратились в гимназии, ПТУ и другие техникумы в колледжи, институты в один день стали Университетами и Академиями, совершенно не думая, а соответствуют они вообще другому, более высокому статусу. В медицине первым в стране, как и повелось, Первый московский медицинский институт стал Медицинской Академией им. И. Сеченова. Эту новость я узнал, находясь в «Уазике», который вёз меня с бригадой врачей в деревню Зимёнки за Муромом. Конечно, услышать про Альма-Матер через столько лет, и в своём амплуа быть всегда первым, приятно. Вслед за ним, а можно сказать вслед за «нами», уже без оглядки, поменяли свои вывески все остальные медвузы великой страны. Что касается головного медвуза как Сеченовская академия, то тут всё объяснимо и разумно. Не может называться институт, если в него входят ещё пять НИИ  федерального значения, и он имеет свои клиники, десять тысяч студентов и аспирантов, и лучших ученых. Да и возраст давно не подростковый, аж за двести лет, ещё со времён императрицы Елизаветы Петровны. Но как понимать, когда периферийные медвузы, вместо того чтобы некоторые из них просто-напросто закрыть как нерентабельные, тоже именуют себя Академией, хотя и не имеют своих клиник, и готовят не пойми кого не качеством, а лишь количеством в установленном порядке. В Китае в этом плане ничего не поменялось, а конкурс при поступлении огромный, а  врачей выпускают лучших в мире. А мы сменили только вывески, забыв перестроиться изнутри. Если хамелеон меняет свою окраску, он знает для чего это делает, и делает всегда обосновано, прагматично, для каждого конкретного случая, благодаря чему живёт и продлевает свой род. А нам это превращение к чему?  Всё это имело формальный характер, а в советском здравоохранении такой же застой, как и во всём многонациональном советском обществе. Профкомы создавали «НОТ» -научная организация труда, подавали наверх отчеты о выполнении  принятых коллективами  соц. обязательств. У меня тоже была идея открыть в МСЧ кабинет  рефлексотерапии,  как единственный такого рода кабинет в городе. Это же здорово, кто может возражать против такой идеи. Чем наши пациенты хуже, проживающих в областном центре или в столице? Сам добился получения путёвки на специализацию по рефлексотерапии без помощи администрации, от которой бы никогда не дождался, и от которой такая идея не могла возникнуть в принципе, хоть при главвраче существует так называемый оргметодотдел и медсовет, которые непонятно чем занимается, и существуют только на бумаге и раздувают штат.  Я был уверен,  что это и есть наглядный пример тому, как нужно перестраиваться в здравоохранении. Не болтать языком, а делом себя проявлять, где бы ты и кем ни работал. Не надеяться на государство и на тугодума чиновника, которому всё по барабану, а брать инициативу в свои руки и личным примером помогать тому же государству. Вот главный посыл перестройки, который я должен донести до своего трудового коллектива в качестве пропагандиста-агитатора. А что происходит в жизни на самом деле? Прихожу с  именной путёвкой к главному врачу ЦРБ, в прошлом не так давно заворгметодотделом больницы, и прошу направить меня на учебу на три месяца в Казань. Случай-то уникальный и архиважный. Никак упускать нельзя. Получить такую путёвку официально по заявке горздрава  возможно лет через пятнадцать-двадцать, поскольку на всю область выделяют по одной -две путёвки в год. А ректор Института в Казани меня не подвёл и прислал такую путёвку. Несмотря на убедительные доводы в целесообразности и пользе такой учебы, получаю категорический отказ, так как в прошлом году, видите ли, уже ездил на учебу по другой дисциплине без моего желания и без особой надобности для городского здравоохранения, а по всяким инструкциям полагается посылать на учебу раз в пять лет. Но если делать хорошее дело для жителей города, то зачем откладывать на такой срок и не сделать исключение? В инструкции, на которую ссылалась главврач, написано не менее одного раза в пять лет, а не более. На этом основании мою именную путёвку передают другому врачу из другого лечебного учреждения, к тому же без пяти минут пенсионерке, которой вряд ли когда придётся работать по этой части, а то и вообще. Спрашивается, о чем, как пропагандист, я могу говорить в своём коллективе в плане технического прогресса и ускорения в том же здравоохранении? Если руководитель здравоохранения горо-да, хоть и коммунист, но профан в политике, вопреки всему ставит шлагбаум на пути прогресса и «бьёт» по рукам за проявленную инициативу, проявляя при этом головотяпство и непрофессионализм. Это что же за главврач и руководитель, к тому же коммунист, который саботирует решения Политбюро в плане перестройки и технического прогресса? Нет никакой логики. Получается, всё идет вразрез идеологии и задачам партии и государства. Таких деятелей раньше называли «врагами народа». Получается, что наше государство против учебы и знаний? Ещё В. Ленин  завещал молодёжи «учиться, учиться и ещё раз учиться». Врач, идя на заведомый существенный материальный для себя ущерб сроком на три месяца ради получения дополнительных врачебных знаний,  наталкивается на глухое, тупое недопо-нимание со стороны администрации здравоохранения. Да такому доктору при нормальном грамотном руководителе «спасибо» надо сказать, ставить в пример другим, повесить его портрет на городскую доску почета, видя в таких новаторах своего рода локомотивы в системе здравоохранения. Так нет, вроде как и парткома в ЦРБ нет. И  какой только вышестоящий руководитель доверил этому или этой недотёпе руководить медициной целого города. Может, он такой же, как и нижестоящий коммунист одного поля ягодки? Тогда нужно менять всю вертикаль руководства здравоохранения и отправить на перевоспитание таких горе- руководителей в сельскую глубинку в помощь селу под-нимать урожаи, как это в годы Дэн Сяо Пина широко практиковалось в Китае. В этом и есть смысл перестройки, как я понимал. Способен работать лучше чем вчера -трудись, и попутного тебе ветра, не можешь -уйди, уступи место другому более способному и достойному. Мой протест выразился опубликованием разгромной статьи в городской газете под названием «Перестройка в здравоохранении». Хорошо, что в редакции, а там тоже ком-мунисты, с пониманием отнеслись к проблемам перестройки и не побоялись опубликовать статью, прекрасно понимая, к  каким последствиям это приведёт. Статья не осталась незамеченной в горкоме партии и много наделала шума. Заместителя по лечебной части ЦРБ, ставленника первого секретаря горкома партии, а чуть позднее и самого главврача, явно несоответствующих занимаемых должностей даже в советское время, уволили, как политически не созревших в условиях  перестройки. Вот что значит на деле четвёртая власть. Почему не уволили раньше? И кто их вообще назначал таких бестолковых и за какие заслуги? А заодно они получили по заслугам за сфабрикованный мне накануне абсолютно незаслуженный выговор. Дело заключалось в том, что перед ночным дежурством по ЦРБ я немного приболел. У меня от простуды пропал голос, и говорить можно было только шепотом, а лучше вообще не говорить. Специалисты врачи в таких случаях рекомендуют соблюдать «голосовой режим». Я же был пропагандистом, а ларингит, афония- профессиональная болезнь агитаторов. Конечно, я был нетрудоспособным и мог взять «больничный». Но я понимал, что заменить меня накануне дежурства было просто некем,  и я вышел на дежурство, хотя как узкий специалист вообще не должен был ставиться в график дежурств. Врач, можно сказать, совершил героический поступок, спас ситуацию с «дежурантами». И дежурство, в общем,   прошло спокойно, никаких ЧП, никто не умер, никаких жалоб. Всем бы так дежурить. Единственное, чего я не мог, так это сдать дежурство, вернее, доложить о нём как это положено заместителю главврача по лечебной части, и когда сдавали дежурство другие врачи по отделениям, я не появился. Что мне там делать, если нет голоса. Писать «объяснительную», что из-за болезни и отсутствия голоса не могу сдать дежурство? Смешно. Другой бы меня понял, но только не этот молодой карьерист, которого все врачи терпеть не могли, но не знали, как от него поскорее избавиться, потому что он  был ставленником первого секретаря горкома, с которым  у его семьи свои особые деловые отношения по принципу: «ты мне-я тебе». А вместо этого доклада я пошел на пищеблок снимать пробу перед завтраком, что тоже является обязанностью дежурного врача, и голос там не нужен.  Так этот «заместитель» по лечебной работе, в перспективе метивший стать главврачом не без помощи первого лица города, не дождавшись моего доклада, позвонил в приёмный покой узнать в чем дело, но дежурная медсестра, не поняв, в чем собственно дело, ответила, что дежурный врач уже ушел, и кажется, домой. Получив такую неточную информацию, он тоже не стал уточнять, куда именно ушел или вышел  дежурный доктор, и тоже воспринял так, как хотел. На основании всей этой дезинформации и был состряпан приказ об объявлении мне выговора неизвестно за что, а вернее, за исполнение своих должностных обязанностей. А главный врач, давно и хорошо меня зная, как пунктуального и добросовестного сотрудника и неплохого специалиста, тем не менее нисколько не усомнилась и не удосужилась побеседовать  со мной лично, как это было бы правильно и порядочно, подмахнула этот приказ, больше поверив своему заму-карьеристу, да ещё обольстителю дамских сердец. И зря так поступила, поддавшись эмоциям. А эмоции, как известно, плохой и ненадёжный советчик. Я когда был главврачом, так глупо и опрометчиво не поступал. Я не мог подписать подобный приказ лично не разобравшись, а вдруг выяснится, что я не прав и незаслуженно наказал человека, или, того хуже, меня подставляют. Карьеристы встречаются в любом коллективе и у них свои методы взобраться наверх, кто перешагивает через кого-то, а кто на плечах своего начальника идёт наверх. Кому как не мне, врачу по образованию, не понять, что болезнь легче предупредить, чем потом лечить, ещё не зная, каким образом. Как правило, главврачи на периферии это несостоявшиеся как врачи специалисты, с отсутствием клинического мышления, которые за всю свою трудовую деятельность не вылечили ни одного больного, и им трудно разбираться в таких вопросах, а вот быть завхозом больницы им по плечу. Почему я и отказался в своё время оставаться номенклатурным деятелем.
Но, как говорится, цыплят по осени считают.
В конечном счёте кабинет рефлексотерапии в городе так и не появился. На производстве на каком-то заводе в военное время это могло выглядеть как диверсия, саботаж. Десятки сотен пациентов лишились возможности получить высококвалифицированную, специализированную, нетрадиционную  медицинскую помощь.  И за всё это горожане должны «поблагодарить» бывшего главврача. Думаю, что оргвыводы горкома партии были своевременными и правильными. Как говорится, «лучше поздно, чем никогда». Да в такой ситуации и первый секретарь горкома Макаренков вовремя отмежевался от своего протеже, этой марионетки  из посёлка Вербовский. Вместо него замом по лечебной части на Медсовете назначили врача-эндокринолога, которая проработала на этой должности до самой пенсии и проявила неплохие организаторские способности и эрудицию в своих вопросах. Во всяком случае она ни с кем не конфликтовала, и все врачи были ею довольны. Думаю, что некую посильную лепту в  это благородное дело внёс и я.
После Казани у себя на работе иногда в разговоре с врачами упоминалась вроде бы знакомая фамилия какого-то областного начальства. Сначала  на это я не обращал  никакого внимания. Когда в который раз услышал всё ту же фамилию от должностных лиц, я не сдержался  и поинтересовался; «А кто этот  товарищ, о котором вы говорите так часто?». Мне сказали, что он заведующий облздравотделом. У меня таких знакомых на таком уровне никогда не было. Видать, просто однофамилец. Я имел в виду другого, моего хорошего знакомого. На всякий случай чтобы окончательно удовлетворить своё любопытство, спросил; «А случайно  не Анатолием  его зовут?». Оказалось,  что Анатолием. Вот чудеса. Не бывает же таких совпадений. Конечно, мы хорошо знакомы, вот бы встретиться поговорить, вспомнить былое. Тогда я проходил интернатуру в областной больнице в нейрохирургическом отделении, а  Анатолий Дименков работал в отделении нейрохирургом. Это его я тогда предупреждал, что с операцией его больного-спортсмена  нужно повременить, чтоб не «вляпатся». Он первый сказал тогда, что из меня получится хороший невропатолог и предлагал поработать нейрохирургом вместо себя. Если бы я только знал, что пока я работал  в  дурацком Ефремове, он был уже  большим начальником в другой области. Мы бы обязательно встретились на деловой почве. Не сомневаюсь, Анатолий предложил бы мне интересную работу в области, да и с квартирой не было бы проблем. Но верно и то, что дважды в одну и ту же реку не вступают. Один раз отказался, второй раз уже не предложат. Как-то в нашей МСЧ  проходило  выездное заседание коллегии облздравотдела. Я проходил мимо  конференц-зала, где проходило заседание, и увидел знакомого Анатолия. Он был не один, а в окружении врачей то ли в перерыве, то ли перед заседанием выездной коллегии. Внешне он ничуть не изменился, выглядел молодцеватым и здоровым. Мне показалось, что для заведующего облздравом он выглядел  моложаво, чего-то во внешности не хватало для солидности.  Мне как-то неловко было прерывать его беседу  с врачами перед началом заседания коллегии, но уверен нам было бы интересно вспомнить то время в нейрохирургическом отделении ОКБ. Так наша встреча и не состоялась. Было бы интересно вспомнить наш десятилетней давности разговор. Я тогда подумал, что у нас ещё будет возможность встретиться когда-нибудь при других обстоятельствах. Однако, вскоре после этого,  его перевели в Москву на повышение в министерство на должность главка по ЛПУ. Жаль, что тогда пришлось выехать из  Владимирской области. В судьбе моей обязательно произошли бы  серьёзные изменения. Но на  всё воля божья.
Весь этот год после Казани я самостоятельно усовершенствовался по рефлексотерапии и мануальной терапии, и не только в теоретическом плане. У меня была монография Табеевой, и другая литература на эту тему. Больные были и в стационаре, и в поликлинике. Недостатка, на ком можно было отшлифовывать технику нетрадиционного лечения, не было. На тот момент я был один в городе, кто занимался этим, и только благодаря собственной инициативе. Хотя были только первые шаги в этом направлении, но молва  распространялась быстро вопреки моему желанию. Мешали мне только чиновники от администрации ЦРБ, ставя палки в колёса, и прежде всего тот же Ренат Асланов, который позднее был уволен вообще. Похоже, многим врачам он успел «насолить», будучи при должности. Но, как говорится, «собака лает, ветер дует, а караван идёт». У нас ведь как; одного вылечил, и тот приводит своего родственника, а родственник- своего хорошего приятеля, а приятель- своего приятеля, и молва пошла. В общем, то, что называют сарафанным радио.  Однажды какая-то бабушка привела ко мне на приём свою больную десятилетнюю внучку.  На неё было страшно смотреть без сочувствия. С головы до ног она была покрыта ужасной сыпью типа экземы. К кому только  они ни обращались и в городе,  и в области, но все доктора разводили руками. Ничем не могли помочь ребёнку. Развёл руками и я, когда увидел сплошную мокнущую экзему во всей красе с головы до ног. Я объяснил бабуле как мог, что у меня  абсолютно нет опыта в таких делах, а тем более с такой экземой, но она уговаривала и просила не отказывать, так как я для них был последней инстанцией, так как много хорошего слышала обо мне из уст того же сарафанного радио. И что мне делать, и как мне быть? Когда я увидел детские слёзы у девчонки, понял, что отказать  не могу, и что можно попробовать, ничего не обещая. Как говорится, «попытка не пытка». Почему и не  попробовать, тем более что денег с них не возьму, так, в порядке эксперимента, чем черт не шутит, а вдруг... Они приходили через день в мой кабинет в часы приёма, так как другого времени у меня просто не было. Перед каждым сеансом я угощал девочку  шоколадной конфеткой за её терпение и слёзы. На такой случай у меня в холодильнике всегда  были конфеты. Ма-ленькая пациентка не стонала, не плакала, но глаза  всегда были на мокром месте. Я понимал, как  она страдает не только физически, но и психологически. Летом она не могла  сходить на речку  отдохнуть одна или с подружками, не говоря уже о том, чтобы скупаться и позагорать. В школе на уроке физкультуры вынуждена заниматься в закрытой одежде и  всех должна сторониться, и  ходила, как прокаженная. Через два курса иглорефлексотерапии сыпь и зуд пошли на убыль, девочка перестала чесаться. А это уже неплохой показатель. В общем, через год экзема отступила. Значит, наши совместные усилия и терпение были не напрасны. Были и другие единичные примеры, когда одному помог от облысения, другого избавил от зависимости табакокурения. Я не очень был уверен в том, что это моя заслуга. Скорее всего, помогла вера больных в меня и в то, чем я занимался. Как-то пришел на приём один молодой человек брюнет с шикарной шевелюрой. Такое впечатление, что в парикмахерской не был больше года.
-Какие жалобы, что беспокоит?- спрашиваю его по привычке, хотя он явился без записи и амбулаторной карты, вроде как «заскочил» на минутку.
-Жалоб, доктор, вроде и нет. Посмотрите на мою голову, - говорит он, преклоняя свою голову  передо мной для обозрения, прижав её подбородком к своей груди, чтоб я обратил внимание на макушку.
-А чтобы вы хотели, чтоб я увидел. Голова как голова, шеве-люра как шевелюра, - говорю я, ничего не понимая, на что бы можно было ему жаловаться в его положении. Врач же всегда ищет патологию, а не норму.
-А вы, доктор, повнимательней смотрите. Неужели не види-те?
-А что я должен видеть?- спросил я, допуская мысль, что пе-редо мной сидит ненормальный, потенциальный кандидат в больницу Кащенко.
-Ну как же? Полгода назад я был у вас по поводу очагового облысения. Я у вас лечился. Вы мне иголки ставили. Неужели не помните?
-Кажется, начинаю вспоминать. У вас был тогда приличный очаг выпадения волос у самой макушки.
-Ну вот, вспомнили. А теперь и следа нет. Вот какая выросла шевелюра, как у цыгана, -не переставал хвастаться молодой и необычный посетитель.
-Действительно, очень удивительно, -констатировал я.
-Что ж тут удивительного? Вопрос, кто лечил! Вот специаль-но зашел, чтоб  показать плоды лечения и сказать большое спасибо. Сказать по честному, не верил. Вернее, иголкам не верил, а вам верил. Рекламу вам точно обеспечу. Извините, что немного времени у вас занял. Я пошёл, не буду мешать. Вижу, у вас больных полно в коридоре. До свидания.
Здесь я с больным должен согласиться. Не так важны иглы, главное, в чьих они руках, точно так, как не столь важны лекарства, как то, кто их и как назначает. В армии, когда после отбоя в санчасть приходил солдат с зубной болью, а у меня не было даже анальгина, я давал ему любую другую таблетку, уверяя, что обязательно поможет через десять минут. И это помогало. В любом случае психологический аспект имеет исключительно важное значение. Конечно, такие визиты пациентов греют душу любого врача, для этого и работаем. Но  в основном приходилось заниматься, конечно, «радикулитами», болевым синдромом, поскольку это имело практическое значение. «Радикулитчики»  составляли 80% всех амбулаторных больных  на приёме  у врача. На эту категорию больных проходиться 85% всех больничных листов у невропатолога. Каждый думающий врач мечтает снизить у себя заболеваемость, и прежде всего временную нетрудоспособность. Что ж это за врач, у которого высокая заболеваемость на участке и большие очереди у кабинета. Главврачу  в таком случае следует подумать, что с таким доктором делать, и есть ли у него врачебный диплом. Одно дело, когда  такого больного держать на «больничном» месяц  или полтора, и никто не скажет, что это очень плохо, поскольку это средний показа-тель по области, и совсем другое дело, когда  больной выздоравливает через десять дней, а то и раньше, и никто из администрации не скажет, что это хорошо. Экономический эффект колоссальный, но лично врачи, которые по стране этим занимались,  так сказать, новаторы и «пионеры» в своём деле, за такую экономию государству, от самого государства не получали ни копейки. Вот и задумываешься порой, а стоит этим заниматься, если это никем не ценится, а администрация смотрит ещё на тебя косяком, поскольку приходиться заниматься этим в рабочее время. Вот логика дебилов-бюрократов в медицине. А что, снижать эти основные производственные показатели, которые входят в годовые отчеты,  врач должен в нерабочее, личное  время? Выходит, я работал на голом энтузиазме? И всё же, несмотря ни на что, при амбулаторном лечении я по возможности использовал мануальную  терапию с рефлексотерапией не для того чтобы подзаработать, а сократить время страдания самих пациентов, и тем самым сократить сроки их пребывания на «больничном». Умелое и своевременное их применение гораздо эффективнее медикаментозного лечения, и является незаменимым при непереносимости лекарств больными, а таких «аллергиков» в последние годы почему-то становится всё больше. Не исключаю, что этот феномен напрямую связан с неконтролируемым употреблением медикаментов населением, да и ко многим фирмам- производителям есть немало претензий, и не только по поводу себестоимости лекарств. Припоминаю одну очень известную мадам в городе, она тогда читала лекции по экономике в Доме пропаганды для агитаторов-пропагандистов, в том числе и для меня. Поэтому немного знал её. Брюнетка лет тридцати пяти, приятной интеллигентной  внешности, стройная и непременно в очках, видать, для солидности, хотя без них бы выглядела моложе и сексуальней. Короче говоря, этакая классная дама Раиса Викторовна, ассистент на кафедре политэкономии местного института. Меня она, естественно, не знала, но, возможно, краем уха что-то только слышала, поскольку среди врачей она считалась «своей». О врачах любят судачит в любой компании, когда заканчиваются анекдоты, тем более что многие анекдоты именно о врачах. Однажды ей очень не повезло, не на шутку прихватил «радикулит». Лечилась она целый месяц  у всех своих знакомых «корифеев» невропатологов в ЦРБ, однако улучшений не наступало, да и врачи исчерпали все свои возможности врачевания, разведя руками. Она была в отчаянии. И тогда врачи по «блату» отправили её на операцию в областную больницу во Владимир, так как местная медицина исчерпала себя полностью, была в тупике, и ничего не оставалось как предложить пациентке оперативное лечение грыжи диска в поясничном отделе позвоночника. По мнению докторов во всём была виновата грыжа диска. Понимая, что врачи сделали всё, что могли и другого выхода не было,  больная безропотно согласилась с мнением эскулапов. В течение нескольких дней нейрохирурги ОКБ готовили её к операции. Пока обследовали и  готовили к операции, Раиса Викторовна насмотрелась на соседей по палате уже после подобных операций, но которая  ей только предстояла. И её вдруг осенило!  Она сказала себе и своему молодому мужу, который приезжал к ней через день: «Поезжай в Муром, там в МСЧ  ЗИО есть один доктор-невропатолог, кажется, Дронов, а может, Доронин. Легко запомнить, есть такая актриса Татьяна Доронина. Точно. К сожалению, его я лично не знаю. У всех невропатологов была, а у него нет, и никто не направил к нему молодому. Какой же из пожилых врачей направит к молодому доктору, если даже к гению. Честь мундира на первом месте.  Упади перед ним на колени и уговори его забрать меня отсюда и заняться мной. Слышала, что молодой, любознательный  и перспективный доктор, ка-жется, из Москвы». Да, такой человек приходил от неё и просил помочь. Я не знал, что ответить ему. Если все решили, что по-другому,  кроме операции,  нельзя, то что я поделаю. Но если  молодая женщина рискует и доверяет мне, то почему  и мне не рискнуть. Кто не рискует, тот не пьёт шампанского, как говорят в деловых кругах среди «новых русских». «Хорошо, пусть приезжает. Давайте попробуем»,- ответил я тогда  гонцу. Через два дня она «сбежала» из больницы и была в моём кабинете в МСЧ. Чтобы зря не расхваливать пациентку за сообразительность, предприимчивость и решительность, что само по себе ценно, а врача за проявленную чуткость и принятие рискованного решения, что должно быть нормой, а не редким исключением, мы без лишних слов сразу приступили к самому процессу лечения, и обошлись  без всяких медикаментов, без блокад, только  МТ и ИРТ. Через месяц больная была, практически, здорова и вышла на работу. Только возникает один профессиональный вопрос. Куда же делась та злополучная грыжа диска, которую диагно-стировали местные эскулапы и так жаждали удалить  нейрохирурги в ОКБ? А грыжи как таковой и не было вовсе. А была, и только на основании рентгеновских снимков, не такая уж редкая врождённая аномалия с дополнительным поясничным позвонком, с которой можно прожить всю жизнь, не прибегая к операции. Если у меня, как и у большинства других людей, в поясничном отделе по пять позвонков, то у нашей пациентки их оказалось шесть. Кто его знает, зачем он нужен, может это знак свыше. Иногда это и беспокоит, зато и ростом выше, чем без него. Что поделать, красота требует жертв. Забегая на много лет вперёд, отмечу, что последующие пятнадцать и более лет, этим недугом она не страдала и сделала головокружи-тельную карьеру в своём институте, пройдя ускоренный путь от ассистента до директора этого вуза, а меня  с тех пор нарекла «врачом от бога». Но в этом плане она явно «переборщила», мне так кажется.
Если на работе намечался прогресс и явная тенденция к успе-ху, то в семейных делах на личном фронте ничего хорошего не отмечалось. И это неудивительно, если исходить из  концепции  Инь-Ян. Домой меня не тянуло, а если приходил, то как на Павелецкий вокзал, где все неродные и незнакомые, и словно с соседями вынужден  вести навязчивый и вынужденный малоприятный разговор. Это можно не в последнюю очередь объяснить  тем, что  по-прежнему не мог забыть  свою любовь по институту. У меня такое ощущение, что ей не очень хорошо, и мне надо её видеть и быть рядом. С этой целью я каждый год приезжал в  Москву  и первым делом обращался  в мосгорсправку, а вдруг на этот раз повезёт и мне дадут её координаты. Но ответ всегда был один:  «такая гражданка в Москве  не прописана». Как в связи с этим не вспомнить известный старый фильм Э. Рязанова «Девушка без адреса» и песню из фильма: «Ах адресный стол, вы ученый народ, найдите её по приметам. Глаза словно звёзды и брови вразлет. И носик курносый при этом». Они ошибались, Наталия в Москве. Я же чувствовал.  Конечно, она давно замужем, сменила фамилию. Попробуй найти в Москве кого-нибудь, не зная фамилии.  Но я её чувствовал. И мне казалось, что что-то у неё в жизни не  всё благополучно. Скорее бы видеть её, чтоб самому успокоится. И почему ещё не придумали такие средства связи, чтоб можно было обходиться без «мосгорсправки»? Может когда-нибудь и  появятся! Наука не стоит на месте.