Зверинец

В зверинец при цирке поступила новая работница. Миловидная, добродушная девушка, тихая, с открытой душой и твердой убежденностью "как ты относишься к миру, так и он к тебе". Полагалось ей следить за некоторыми зверями, чистить клетки и кормить их обитателей, а иных иногда выгуливать.

Подопечные попались ей весьма разношерстные, некоторые и вовсе без шерсти, но с зубами, а некоторые даже с характером. За звездами цирка следили более опытные служащие, ей же достались звери статусом пониже. В большинстве своем это были звери, от которых кто-то отказался и принес из дома из жалости. Не на помойку же выкидывать их. Всё же живые.

Верховным заправлялой среди ее подопечных была небольшая обезьяна по кличке Луи. Ее цирковая роль заключалась в сопровождении клоуна объявлявшего номера во время сеансов. Несмотря на свои скудные размеры, мнения она была о себе превеликого и требовала раболепного почитания от всех служащих, рискуя получить залепуху, разве что от высокого руководства или более крупных обезьян. Хотя те, внимания на нее практически не обращали. Возможно ей же на счастье. Особой дрессуре Луи не подвергался, так что и вел себя как невоспитанное животное.

Обезьяна сразу обратила внимание на новое лицо и посчитала своей прямой обязанностью показать девушке ее место в цирковом зверинце, закатывая истерики, подставляя перед руководством и позволяя себе такие вольности как залезть к ней под кофточку и ущипнуть за девичью грудь. Одним словом взялась она за девушку по полной не давая продыху.

В лакеях у самоуверенной малявки ходил грустный французский бульдожка. Он привлекал к себе внимание своей «няшной» несуразностью и грустными глазами. Его неизменно выпирающие вперед нижние зубы чрезмерно веселили Луи и он пародировал псину скалясь и подпрыгивая вокруг. Почему бульдог добросовестно терпел такое обращение новичку было непонятно, но понаблюдав за этой парочкой с месяц, девушка заметила, что обезьяна имеет обыкновение таскать у служащих колбасу с бутербродов и подкидывать оное лакомство бульдожке, который благодарно чавкал и брызгал слюной.

Надо отдать бульдогу должное уважение, что хоть тот и жрал краденую колбасу без меры истекая слюнями, он никогда не лаял и не кусался. Был довольно покладистой псиной, и очень ценил внимание и заботу, которую ему оказывали.

Как-то раз, в благодарность за колбасу он даровал обезьяне облезлую серую мышь. Живую. Откуда он ее взял не мог понять никто, но обезьяна весьма благосклонно отнеслась к подарку, и раз приняв его, отказывалась отпускать бедолагу. Пришлось сделать грызуну кучу прививок и свозить ее в салон дабы оттереть грязь и блох, поналипших к ней за время былого канализационного существования.

Несмотря на свой пегий вид, мышь пришлась обезьяне настолько по сердцу, что та оставляла ей самые лакомые кусочки, таскала везде с собой, и постоянно пыталась протащить на сцену. Поначалу руководство сопротивлялось - в концепцию мышь не вписывалась. Но видя упорство обезьяны с которым она таскала за собой несчастную мышь, руководство махнуло рукой, дескать, так смешнее выходит номера объявлять. Мышь быстро освоилась, приосанилась и начала даже иногда деловито кусаться. Не больно, но обидно. Бульдога же она недолюбливала совершенно открыто, писала на его подстилку и пыталась подъедать его краденую колбасу, но неизменно бывала придавленной бульдожьей лапкой к полу, а затем зубастый совершал над ней доминантные движения филейной частью своего короткого тельца под одобрительные возгласы служащих. Девушка наблюдала за ними с некоторым сочувствием, ведь что с них взять, они же звери.

Вскоре кто-то из служащих привез заморскую древесную лягушку. Дома у него она не прижилась, и она благополучно попала в «отказник» при цирке. Лягушка была ярко-зеленой, лупоглазой и пронзительно квакала в самый неожиданный момент. Возможно, для лягушки она была неземной красавицей, такие даже иногда на обложки журналов о природе и фауне попадали, но суть свою изменить невозможно и лягушка продолжала оставаться лягушкой. Зеленой, склизкой и холодной. Ее небольшой террариум периодически кочевал с места на место, оказываясь то на столе очередного служащего, то на полу у прохода. Так ее заметил бульдог. Чем она его проняла науке неизвестно. То ли заунывное кваканье настраивало бульдога на романтический лад, то ли ее красные водянистые глаза вызывали у него восхищение, так или иначе бульдог частенько сиживал рядом с заморской гадиной, и в результате ее террариум перекочевал к нему в клетку.

Как-то с утра девушка обнаружила у лягушки приклеенную вставную челюсть под стать своему обожателю. Не иначе кто из служащих поглумился. Самостоятельно избавиться от неудобной штуки у земноводного не получалось и пришлось одевать перчатки, дабы извлечь изо рта чуждую ей прелесть... Лягушка вырывалась и сдавленно стонала, но деваться было некуда, все ж таки спасали ее. С тех пор она замолкала, сжимаясь в комок всякий раз, когда девушка приходила покормить бульдога, и тот осуждающе смотрел на служащую, бессловесно обвиняя в нарушении их идиллии, воротил нос и зазнавался. Девушка всякий раз изумлялась его поведению, но особого внимания не придавала. Звери они и есть звери, что с них взять.

Была также в отказном зверинце еще непонятная коротенькая змеючка. Ее не любил никто. Как она проникла в зверинец было не понятно. Служащие шутили, что не иначе как бульдог притащил оттуда же откуда и мышь в свое время. Нрава безногая была скверного и норовила укусить каждого кто к ней приближался. Для вящей безопасности ей сразу по заселении удалили ядовитую железу, но она об этом то ли не знала, то ли забыла, продолжая совершать покушения по поводу и без. Однажды она сбежала из своего террариума и напала на обезьяну, но та ловко схватив безногую долго била ее головой о цементный пол, пока служащие наконец не сжалились и не убрали тварь ползучую обратно в террариум. Девушка же получила обидный выговор от руководства за недосмотр. Надо заметить, что толку от змеюки в цирке не было. До удава ей было далеко, до гремучей змеи и того дальше. Красотой она не обладала вообще, так что держали ее скорей из жалости и на сцене не показывали. Только вот уход ей требовался особенный. Слишком нежной была гадина... Из-за этого выговор казался вдвойне обидней.

Иногда в зверинец захаживала дворовая кошка. Почему-то при виде Луи у нее мгновенно начиналась течка, которая прекращалась так же скоро как Луи исчезал, и она опять становилась собой – стервозной и нелюдимой. Кошка терлась об обезьяну боками, ползала перед ней на карачках и вопила не своим голосом. Луи реагировал вяло, но наблюдал за ней с интересом, иногда подпуская к своему «царственному телу».

Надо заметить, что обезьяна с каждым днем наглела все больше и, несмотря на получаемую заботу, под насмешки служащих щипала девушку с каждым разом сильнее и обиднее. Чем больше получало заботы животное, тем меньше благодарности оно проявляло. Зверь, зверем, но раздражение накапливалось. Как-то раз Луи, корча рожи, запихнул мохнатую грязную лапу девушке сзади в штаны, за что тут же получил затрещину и попытался кусаться. Встретив достойное сопротивление, он подло пустил струю, обдав работницу так, что мокрое пятно между ног вышло очень правдоподобно… Служащие глядели и смеялись.

Когда-то предел наступает у всех. Этим же вечером девушка уволилась. Луи же нашелся на следующее утро в клетке у гиббона. Что с ним произошло, история умалчивает. Но с тех пор обезьяна резко изменилась. Истерики закончились, даже мышь перестала радовать ее как раньше. На кошку же Луи просто перестал обращать внимание. Бульдог, правда, продолжал получать воровские подачки, но редко и не вкусно.

Девушка же стала работать с бабочками. Только попав на новую работу, она поняла как же хорошо и свободно ей живется на этом свете. Так же осознала она, что не все ценят заботу о себе, и дай Бог, если они когда-нибудь это осознают, хотя на новом месте это ей было уже не столь важно.