Школа в селе Воздвиженском. 1944 год

 Довоенное здание сельской школы сгорело в том же декабре 41 – го, когда сгорело большинство домов села. Бабушка и тётя Кланя говорили, что поджигателями были финны, собранные в специальный отряд.

 Школу разместили в так называемой «церковной сторожке», небольшом двухэтажном здании, стоявшем недалеко от церкви и оказавшемся в числе немногих домов села, уцелевших от пожара. На снимке видно это двухэтажное здание слева от церкви. Его первый этаж был кирпичным. Видимо, поэтому оно и уцелело.

 Школа была начальная, четырёхклассная. В каждом классе было всего по 8 - 12 учеников. Учительский «коллектив» состоял из двух учительниц. Школа работала в две смены. В первой смене занимались второй и четвёртый классы с одной из учительниц, а во второй смене - первый и третий классы с другой учительницей.

 И первая и вторая смены занимались в одной и той же классной комнате, в которой в два ряда стояло всего около десятка парт. Каждый ряд был отдельным классом. Учительница работала с двумя классами сразу, благо классы были малочисленные.

 Из окон нашего класса была видна маленькая речка Яуза, а за ней, на другом берегу, - пепелища трёх или четырёх домов, один из которых был домом семьи Петропавловских. Здесь родились и выросли семеро детей Владимира Аркадьевича и Антонины Никаноровны. Младшей среди них была моя мама.

 В этом доме до войны я бывал по крайней мере дважды. Впервые я был здесь в возрасте двух или трёх лет. Когда бабушке казалось, что мне холодно, она брала меня на печку - согреться. Мне нравилось пребывание на печке с бабушкой. И, как рассказывала мама, порой я, притворно хныкая, просил бабушку: «Тоня, возьми меня на печку, я икаю!» Второй раз я побывал здесь в 1938 или 1939 году. Деда в тот раз я уже не застал.

 
 В Воздвиженскую школу ходили дети из нескольких деревень, лежавших на расстоянии двух–трёх–четырёх километров от села. Местность, центром которой было село Воздвиженское, местные жители называют Круг.

 Была красивая легенда о происхождении этого названия. Согласно легенде Александру Даниловичу Меншикову, первому из князей Меншиковых, Пётр Первый пожаловал в этих краях имение такой площади, какую князь успеет объехать верхом за один день от восхода до заката.

 По «маршруту князя» впоследствии проложили дорогу, имевшую в плане форму кольца. Вот так и возник «Круг». На современной карте Московской области это кольцо (точнее - овал) отчётливо видно. Центром имения князей Меншиковых была деревня Александрово, в которой находился княжеский дом. До Октябрьской революции имение оставалось собственностью потомков А.Д. Меншикова.

 Ближе к весне дорога в школу и обратно стала очень интересной. Несколько раз ранней весной я находил в лесу грибы (сморчки), Бабушка жарила их и получалась удивительно вкусная еда. По дороге в школу и особенно на обратной дороге находилось время попить берёзовый сок.


 Уже в мае, когда вода стала потеплее, по дороге домой в маленьком ручье шириной меньше метра и глубиной 0,3 – 0,4 метра мои одноклассники устраивали запруду из комков дёрна, взмучивали ногами воду выше и ниже запруды, и руками ловили налимов, уткнувшихся в запруду.

 Тётя Кланя была плотно занята своей работой - она была счётоводом в двух колхозах. Бабушка «стояла у печи», обихаживала свою живность (козу, овцу и кур), а всё остальное время весной, летом и, конечно, осенью проводила на участке земли, примыкавшем к дому, где у неё был огород. Она была хорошей огородницей, у неё обильно росли разные овощи, которых хватало «для себя» и оставалось для «бартерных» операций.

 У колхозниц, весь день занятых в поле, не было времени на выращивание овощей на собственных участках. Поэтому, увидев, что соседские девчонки бегут в лес за ягодой, бабушка просила их набрать ягод и для неё. И к общему удовольствию расплачивалась, например, огурцами - по формуле «мера за меру».

 Бабушка специально для меня засеяла горохом небольшую грядку, наказав мне нарубить в лесу тоненьких берёзовых жердей, чтобы воткнуть их с обеих сторон грядки для поддержки стремящихся вверх плетей гороха.

 Когда я принёс жерди, мне было наказано самому воткнуть их в землю - обязательно верхушками стволиков вниз. Но я не стал "обижать" ни в чём неповинные деревца и воткнул их "как надо" - нижней стороной вниз. Еороче говоря, через месяц мой горох рос в аллее молодых берёзок.

 Заготовленные на зиму дрова закончились, когда в лесу ещё лежал снег. Мне вручили топор и санки и отправили в лес за дровами с наказом рубить только сухие берёзки. На моё счастье тонких сухих берёзок в лесу было немало.

 И справившись с этой задачей в первый раз, я стал «заправским» дровосеком. Когда снег совсем сошёл, срубленные берёзки пришлось носить на плечах. Но было уже тепло и дров стало требоваться намного меньше, только для приготовления пищи.

НАХОДКА НА ЧЕРДАКЕ
В мои 11 лет я был уже заядлым книгочеем. В Орске книг мне хватало, а в деревне поначалу, кроме школьных учебников, книг я не видел вообще. Тётя Кланя получала положенную колхозу центральную газету. Это были «Известия». И я стал регулярным читателем «Известий». Не  помню, чтобы хоть кто – то из колхозников интересовался газетой. Не до того им было.

Я, конечно, прежде всего читал в газете сводки о военных действиях и заметки военных корреспондентов. Кроме того, ещё в Орске я увлекся шахматами и теперь, как болельщик, по газете следил за шахматными событиями.

С тех, проведенных в деревне месяцев, запомнилось мне противостояние знаменитых гроссмейстеров Ботвинника и Смыслова. На чтение в зимние и весенние месяцы времени у меня было мало. Большую часть светлого времени суток забирали школьные занятия и разные поручения бабушки.

Например, когда требовалась мука, она ставила меня к ручной мельнице молоть рожь. Солнце закатывалось, быстро темнело. А керосина для лампы не было. Я ухитрялся порой читать при лучине. Бабушке это совсем не нравилось. Теперь я понимаю, что она просто опасалась пожара. За свою страсть к чтению я получил от моей малограмотной бабушки  уважительное, но не совсем пристойное прозвище…

Весной я зачем – то забрался на чердак дома и обнаружил там несколько ящиков с книгами. Это были журналы типа «Русская мысль» и «Русское богатство», в добротных переплётах, в основном за восьмидесятые и девяностые годы девятнадцатого века. Замечательное  открытие!

Я запоем читал романы Вальтера Скотта, «Жерминаль» Эмиля Золя, какие – то романы Генриха Сенкевича. Навсегда остались в памяти стихи А.К.Толстого, о котором, как и о  Сенкевиче, я раньше не слышал. Не могу удержаться и не привести стихи А.К.Толстого об Илье Муромце, которые до сих пор нравятся мне, как нравились в детстве.
 
                Под бронёй с простым набором,
                Хлеба кус жуя,
                В жаркий полдень едет бором
                Дедушка Илья.
                Едет бором, только слышно,         
                Как бряцает бронь,
                Топчет папоротник пышный
                Богатырский конь.
                И ворчит Илья сердито;
                Ну, Владимир, что ж  -
                Вот без старого Ильи - то
                Как ты проживёшь ?
                Двор мне, княже, твой не в диво  -
                Не пиров держусь,
                Я мужик неприхотливый,
                Был бы хлеба кус !
                Но обнёс меня ты чарой
                В очередь мою,
                Так шагай же, мой чубарый,
                Уноси Илью.
                Без меня других довольно,
                Сядут - полон стол,
                Только лакомы уж больно,   
                Любят женский пол.
                Тем я их поболе стою,
                Что забыл про баб,
                А как двину булавою =
                Так ещё не слаб!
                Все твои богатыри – то,
                Значит, молодёжь,
                Вот без старого Ильи – то
                Как ты проживёшь ?
                Душно в Киеве, что в скрыне,
                Только киснет кровь.
                Государыне пустыне
                Поклонюсь я вновь.
                Вновь изведаю я, старый,
                Долюшку мою,
                Так шагай же, мой чубарый,
                Уноси Илью.   
                И старик лицом суровым
                Посветлел опять,
                По нутру ему здоровым
                Воздухом дышать.
                И повеял снова дикий
                На него простор  -
                И смолой, и земляникой
                Пахнет старый бор !

Меня до сих пор завораживают эти простые слова в чеканных строках, передающие и настроение Ильи, и тяжёлую поступь богатырского коня, и бряцанье брони, и яркую картину и запахи соснового бора.. И напоминают они весну и лето 44 – го, избушку бабушки Антонины Никаноровны, чердак и ящики с книгами.
 
В мае 1944 года я получил моё первое «свидетельство об образовании» - об окончании Воздвиженской начальной школы Высоковского района Московской области.
 
ВОЗВРАЩЕНИЕ В ОРСК
 После окончания учебного года в летние месяцы я много времени проводил в лесу, который начинался в 40 - 50 метрах от дома бабушки. Поел земляники, малины, черники, о существовании которых, живя в Орске, кажется, и не подозревал.


 В августе за мной приехала мама. Она провела два или три дня у Антонины Никаноровны во Владимировке и мы отправились в Москву, через Волоколамск. Большую часть пути до Волоколамска в августе 44–го мы прошли пешком. Поход занял не один день.

 Хорошо запомнился первый день этого похода - до деревни Дятлово, Мы шли по совершенно пустынной, в основном лесной дороге, примерно километров двадцать, не встретив на своём пути ни одного человека.

 Мосты и мостики через многочисленные в том краю речки, речушки и ручьи были разрушены или разобраны так, чтобы никакой транспорт не смог проехать. Около многих мостов лежали в беспорядке кучки мин с вывернутыми, как я сейчас понимаю, взрывателями. И вообще «лес был сильно засорён войной», точно по В.Богомолову.

 Но, в отличие от тех мест, о которых писал Богомолов, здесь война прокатилась не «в августе 44 – го», а на два с лишним года раньше. Совсем рядом с почти заросшей дорогой лежали какие–то разбитые, а порой и неповреждённые предметы явно военного назначения, обрывки одежды со следами, как мне казалось, крови, в которых копошились насекомые.

 Я хотел получше рассмотреть все эти предметы, но мама не разрешала мне сходить с дороги и, тем более, прикасаться к чему либо руками.

 Даже малину, которой вдоль дороги было много, мама разрешала мне есть только ту, до которой я мог дотянуться, не сходя с дороги. Ночевали мы в квартире при дятловской школе, в  которой до войны брат мамы Борис Владимирович был директором. В 44 - м дядя Боря был в армии, а в Дятлове жила его жена, тётя Дуся, с малолетними тогда сыновьями, моими двоюродными братьями Владленом и Валентином.

 На следующий день мы прошли пешком от Дятлово до деревни Ожогино, где  хотели побывать в доме Анны Ивановны, старшей сестры моего отца. Её, очень немолодую женщину, звеньевую полевого колхозного звена, мы застали в поле, где она косила рожь вручную - косой. Я стал свидетелем короткого, но очень тяжёлого разговора двух женщин: моя мама сообщила Анне Ивановне о гибели на фронте своего мужа, её  младшего брата. Даже получив такое страшное извести, Анна Ивановна не могла (не имела права) прекратить работу и уйти домой. Она осталась на поле, а мы пошли в Волоколамск.  Как мы добирались до Волоколамска и Москвы, я не помню.

 И, как ни странно, совершенно не помню ничего о поездке от Москвы до Оренбурга. А Оренбург на этом пути запомнился лишь тем, что там на скамейке в привокзальном скверике, где мы ожидали посадки на поезд Оренбург - Орск, меня снова «прихватил» приступ малярии, «отпустившей» было полгода назад в Куйбышеве.