Глава 7. Любовь и проза

     В 1975 году молодая выпускница языкового вуза вышла замуж и переехала из Риги в Москву. Счастливые молодожены имели кооперативную однокомнатную  крышу над головой, причем в центре и улучшенной планировки, но молодой супруг был студентом, а по тогдашним законам кто-то в семье обязан работать, чтобы эту крышу официально оплачивать. Тунеядцы и в столице-то жить не могли, тем более в центре, да еще в кооперативе. Да и кушать тоже хочется, причем всегда.

     Ей была срочно необходима работа, и так как  Интернета еще и на свете не существовало,  вся надежда была на связи. Нашлась знакомая, у которой была приятельница в Министерстве внешней торговли. И хотя должность приятельницы была из самых последних, чуть ли не в экспедиции работала (была тогда такая служба документооборота организаций), но она была в системе.

     И вот после двух-трех телефонных звонков нашу молодую специалистку приглашают, как теперь говорят, на собеседование, в Министерство внешней торговли на Смоленской площади. В то время такую встречу проводил не работодатель, а кадровик, читай - штатный представитель определенного комитета. И интересовала его не беглость английского - французского, а правильность анкеты.

    Каким-то чудесным образом удалось собрать все необходимые данные о родственниках родственников, произвести требуемое впечатление и стать инокорреспондентом Станкоимпорта. В системе МВТ это было круче некуда. Объединение Станкоимпорт только-только въехало в новое суперсовременное здание из стекла и бетона на Калужской.

    И вот наша рижская штучка является в отдел кадров уже Станкоимпорта. Все повторилось с особистом отдела кадров, потом начальница этого отдела долго распространялась о чести и ответственности работать в данном объединении, пока в кабинет на минутку не заглянул вальяжный господин, который и оказался ее непосредственным начальником, директором конторы 7 объединения.  Господин переглянулся с кадровичкой и деловая наша прошла фейс-контроль за 30 секунд, получила ставку в 100 рублей плюс десять процентов за английский и пять за второй французский.  Но счастливые люди не сомневаются в благосклонности мироздания и наша молодая жена сочла это само собой разумеющимся.  А ведь люди отдавались (подчеркиваю, не только женщины) за то, чтобы туда устроиться.

    Эта контора занималась автоматическими поточными линиями, промышленными роботами и точным прецизионным оборудованием. Проще говоря, тем, чего у нас своего не было, и что купить можно было не в какой-нибудь Болгарии (хотя командировка за любую границу казалась удачей), а только в Германии, Японии, США и пр. Контракт действовал много лет (поставка, сборка, наладка и самое главное — обслуживание весь срок эксплуатации). Каждый контракт заключало объединение в лице инженера, а практически вела всю работу по нему иностранный корреспондент, вела — потому что все инженеры были мужчинами, а инокорреспонденты — женщинами.

    Инженеры получали вдвое больше, зачастую не владея  иностранным языком. Блат рулил! Но выехать в постоянную командировку они могли только парой. Такая долгосрочная командировка и была тем, для чего и стремились, во что бы то ни стало, попасть на работу в МВТ. Это было их счастьем, пределом мечтаний, ведь на кону были другие деньги, другие возможности, другая карьера. Необходимо  было попасть в обойму и тут цель оправдывала средства.

     Если здание Станкоимпорта снаружи производило впечатление, то внутри оно потрясало. Сквозные лестницы, светлые холлы, стеклянные двери, open-space, кабинет шефа в стеклянном аквариуме в центре – это был кусочек самой продвинутой Европы в окружении русских промзон и спальных районов. Не было компьютеров, но пишущие машинки были с много-шрифтовыми сменными головками и цветной лентой с белой полосой для исправления опечаток, не было факсов, но были телексы и связь казалась мгновенной, стерильные туалеты с хитрой сантехникой и курительным «предбанником»... Первые впечатления трудолюбивой нашей были близки к эйфории.

     А потом начались будни. Директор конторы, этот европеизированный армянин московского разлива предложил подвезти домой на своей машине (он выяснил, что они живут на одной улице). Верная наша поблагодарила и отказалась — ее встречает муж, они идут в гости. Через пару дней предложение повторилось, она опять отказалась — идут в Дом композиторов. Причем это было правдой, Бог уберег. Больше ей и не предлагали. Но вскоре пригласили в кадры.
   
     Это было время мини и кримплена, а также дефицита колготок. Поэтому на авангардных лестницах Станкоимпорта голову было лучше не поднимать — сквозь ступени можно было увидеть такую невыносимую легкость бытия в исполнении тетки килограмм под 80, что целомудренная наша взяла за правило ходить на работу в скромненькой макси-юбке из коричневого сукна. Представляете ее потрясение, когда та же самая начальница отдела кадров опять начала говорить о специфике их деятельности и заявила, что такие юбки на работе недопустимы! На робкую попытку вякнуть что-то о скромности облика, получила категоричное – слишком эротично. Стало быть, эротика не допускалась, а порнуха приветствовалась.

     Затем случились первые переговоры с итальянцами по новому контракту. Те бурно доказывали, что их цены самые адекватные, ниже не бывает при их качестве, что они работают в ноль, только чтобы не останавливать производство — у них рабочие давно бастуют, им нужны живые деньги. А сильно похмельный инженер вяло отбивался, предлагая встречную сделку. Это значит, что вместо денег мы предлагаем им заплатить нашими тракторами. Итальянцы в изнеможении доказывали, что мощным советским тракторам в Италии даже развернуться негде, и почву они разрушают, на что профессиональная наша вынужденно тупо переводила один и тот ответ — продайте в Африку.

     Эта мука длилась часами, покупать, не платя, почти искусство. Но вот переговоры заканчивались и, независимо от результатов, фирмачи вручали инженеру разрешенные подарки. На первом месте шел алкоголь, потом шоколад, галстуки, мелкая оргтехника. Могли у компании, рассчитывающей на выгодный контракт, заказать и не очень мелкую. Мы не дарили ничего.  После переговоров проходил личный досмотр, хотя в переговорной уже было видео-наблюдение. Инженер беспрепятственно покинул зону переговоров, а скромная наша была не готова к тому, что ее будут лапать посторонние мужики, даже попробовала возмутиться, что не сделало ей плюса. Все подарки несли директору, в общак так сказать. Он решал, что может взять инженер, иногда что-нибудь перепадало и инокорреспонденту, что-то непременно относилось выше, а остальное директор запирал в сейф.

     Этот самый сейф оказался пресловутым ружьем на сцене и выстрелил в канун нового 1976 года. Наивная наша к этому времени проработала уже пару месяцев, но все еще дорожила своими розовыми очками. И что такое корпоратив по-советски не знала. 31 декабря тогда было рабочим днем, но с утра никто не работал, накрывали сдвинутые столы закусками из кулинарии, готовились. Нарядная наша приготовила тост о том, как она рада встречать новый год в такой замечательной компании  и ждала праздника. Вот по некой отмашке сверху дверь закрыли, а сейф — открыли. И из его недр извлекли сокровища. Такой ассортимент бутылок польстил бы любому алкогольному бутику, но тогда таких у нас не было. И понеслась! Стаканами пили одно - солодовый виски, запивали текилой с гусеницами, водкой, настоянной на целой змее, и французскими коньяками.

    Помогая дойти до туалета  “уставшей” коллеге, заботливая наша узнала, что ей лучше роток не разевать, потому что она уже в черном списке, так как много о себе понимает, хорошего отношения начальства не ценит и позволяет себе мимически давать оценку происходящему на переговорах. Образованная наша почувствовала себя Марселем Марсо на службе отечественного машиностроения. Дальше - больше.  Опираясь руками на белого друга, между желудочными спазмами мадам поведала, что другой опытной коллеге выехать в длительную командировку в ФРГ не дадут, на нее уже написали анонимку. На недоумение — как же так, эта женщина ведет контракт уже 7 лет, знает по имени даже собаку фирмача, не только всех членов его семьи, она услышала, что поедет новая пассия директора. Эта, простите за выражение, профессионалка пряталась в туалете, чтобы на переговоры отправили кого-то другого на замену, потому что не говорила толком по-немецки. Как же она справится в Германии?

     Вопрос остался риторическим, потому что в роскошный туалет ввалились еще три дамочки.  И не откровения, сделанные заплетающимся языком, перевернули что-то в голове идеалистической нашей, а зрелище женщин, которые совали два пальца в рот, чтобы вызвать рвоту и продолжить пить — не оставлять же все это директору,  а сейф открывают только три раза в год. Это вам не булимия какая-нибудь, это наше русское ноу-хау.  Воспетые поэтами студенческие пьянки и гусарские оргии отдыхают. Тогда-то и стало ясно, что не имеет разницы, чем блевать – портвейном или коньяком. Абсолютно равно-омерзительно.

     Узнать, когда же еще открывается сейф Али-бабы, не довелось. Может и к лучшему. Накопление отрицательной информации достигло критической массы вскоре после этого корпоратива. Анонс предстоящих длительных командировок закончился слезами, валокордином, чуть не дошло до вызова скорой, на стене туалета появилась надпись “Такая-то сука”, коллектив лихорадило – но все это были бои местного значения. Из стеклянного аквариума директора конторы 7 взрывов и крови не просматривалось.

     Для наших молодоженов все это было настолько неприемлемо и дико, что принципиальная наша подала заявление по собственному желанию.  В кадрах ее не поняли, но не препятствовали, даже смотрели сочувственно. Начальница только поинтересовалась, в курсе ли больная на голову наша, что за всю историю существования объединения никто и никогда не увольнялся по собственному желанию. На семейном совете решили, что нужна работа по специальности, но подальше от кормушки, чтобы спину гнуть, но не прогибаться.

     Тут нужно сказать, что наш молодой супруг, студент фортепианного факультета Московской консерватории, подрабатывал концертмейстером в одном весьма экзотическом месте. В клубе кондитерской фабрики Красный Октябрь, занимавшей весь островок за Домом на набережной, а по-тогдашнему – за кинотеатром Ударник, собирались последовательницы знаменитой босоножки Айседоры Дункан.

     Под живую фортепианную музыку дамы элегантного возраста совершали пластическую танцевальную гимнастику, сопровождавшуюся весьма медитативными текстами. Одно из упражнений выполнялось под что-то типа “солнце светит, ветер дует, а мы лезем, лезем, лезем на банан…” В этот клуб приходили вполне состоявшиеся и состоятельные интеллигентные женщины. Не очередные жены папиков, как сегодня в каком-нибудь World class, а весьма самодостаточные личности. Оценить их достоинства нашим молодым тогда мозгов не хватало, в семье эту работу называли просто – сегодня мне лезть на банан.

     Среди босоножек была величественная стройная дама, удачно мумифицировавшаяся в возрасте лет 50, всегда на шпильках и при прическе. Ее шотландская фамилия и длинное лицо подсказывают мне, что ее единственный сын сегодня самый большой интеллектуальный сноб на нашем телевидении. Дама руководила научно-технической библиотекой одного из ведущих министерств, расположенного на Кузнецком мосту, и была не только интереснейшей личностью, но и хорошим человеком.

     Так неустроенная наша стала редактором ЦНТБ этого министерства в трех остановках метро от дома. Очередное невозможное везение.  Вот теперь-то они станут жить-поживать, да добра наживать. Зарплату положили 120 рублей плюс языки – 140 до выплаты налогов. Прямо карьерный рост, радости не было конца.

     Сама библиотека располагалась в примечательном здании бывших номеров для господ, по-нашему в борделе. Для приватности важных клиентов коридоры так затейливо изгибались, что от одной двери не просматривался вход в соседний номер. Как пройти в библиотеку она спрашивала много дней, хотя и не страдала топографическим кретинизмом, то-то народ веселился!

     Сами обязанности редактора состояли в реферировании статей из иностранных журналов. Эти издания министерство выписывало за валюту, руководство языков не знало, нужно было прочесть журнал, отобрать важные статьи, напечатать краткую аннотацию на русском и приколоть степлером к оглавлению. Вышестоящие товарищи ознакомятся с аннотациями и, если их что-то заинтересует, попросят перевести всю статью.

     Такой форс-мажор случался реже, чем снег в августе, и библиотека жила своей устоявшейся жизнью советской конторы. Выбегали в магазины, пили чай, обедали на рабочем месте в основном тем, что принесли из дома. Новенькую и тут встретили сплоченной настороженностью.

     Профильные журналы были практически распределены между редакторами и никто не собирался делиться. Посмотрел картинки, отобрал пяток, перевел шаблонные подписи под ними. Новенькой нашей скинули все непрофильные журналы по современным технологиям, дизайну и пр. Среди них оказались и National Geographic, Popular Mechanic, Popular Science, Science and Technology и другие прародители наших лучших изданий. Это было безумно интересно и абсолютно дефицитно. 

     Сегодня все знают, что такое жить за стеклом, но уже не очень многие помнят, как мы жили за железным занавесом и без интернета.  Любая актуальная информация о том, что реально происходит в мире, чем занимаются ученые, как лечатся болезни, что едят люди и на каких машинах они ездят и т.д. и т.п.  воспринималась как откровение.   

      Просто высиживать время было невыносимо скучно.  Ее рабочий стол втиснули в угол за стеллажи, чай пить не приглашали, слушать безапелляционные высказывания о том, что педикам не место на большой сцене (Рихтер), а тунеядцев следует не высылать, а заставлять работать принудительно (Бродский), было физически больно.  И стала усердная наша самообразовываться, запойно читая статьи и по ходу печатая краткое их содержание.

      Шторм в этой тихой гавани разразился в феврале по поводу 8 марта. Мужской праздник прошел незаметно, коллектив же сугубо женский.  А вот распределение премий к 8 марта показало, что именно водится в тихом омуте. На кону стояла премия от 5 до 15 рублей.  Даже 5 рублей это были деньги - можно купить две бутылки водки, или бутылку шампанского, или килограмм кофе в зернах, или полтора килограмма масла или мяса (если найдешь, конечно).  Но тогда еще весь дефицит периодически выбрасывали на прилавки.

     Советский шопинг был похож на охоту, причем не тихую – где вы видели, чтобы подрались грибники, - а реальную.  Лет через десять она станет кровавой.  В середине 70-х мы еще просто давились за всем, что давали.  Уже нельзя было пойти и купить, что нужно, брали, что давали, а нужно было все. В нашей молодой семье оба умели готовить, вкусно и из ничего, жили интересно, как большинство московских интеллигентов, и даже 15 рублям обрадовались бы очень, но как неожиданному подарку, не более того.   

     Директор собрала общее собрание по поводу премий и начала с докладной записки главного редактора, в которой требовалось вообще лишить англоязычную нашу премии за фальсификацию аннотаций. Несгибаемая наша вызов приняла и дала отпор. Она заявила, что может, не сходя с места, перевести любую предложенную статью.  Ей тут же протянули журнальчик, предусмотрительно заготовленный, отобранная статья в нем была заложена бумажкой.

     Публичная порка не состоялась, потому что уверенная наша переводила с листа с такой скоростью, что быстро вышла за пределы освоенного завистниками начала статьи. Умная директриса поняла, что это пение с листа далее уже непродуктивно, и задала сакраментальный вопрос о том, почему же трудолюбивая наша выдает в месяц сотни аннотаций, а остальные лишь десятки, непорядок. Было решено нормативы пересмотреть (к счастью, незначительно), бойкую нашу повысить и сделать старшим редактором с зарплатой 140 плюс язык. Только один, английский, ведь с французским та не работает.  Эта была маленькая месть главной редакторши, ее утешительный приз.  А  премию дали, все 15 возможных рублей.   

     Собрание продолжилось уже строго в соответствии с обычным сценарием. Были озвучены все эти пятерки, десятки и пятнашки, процесс этот сопровождался нараставшим ропотом и закончился взрывом.  Это вам не open-space внешнеторгового объединения. В читальном зале научно-технической библиотеки кричали, кого-то обвиняли в краже сахара, кого-то в том, что никогда за собой кружку не моет, кого-то в фальшивых больничных (а на самом деле все знают, что просто похмелье), молодую библиотекаршу в проституции (у нее новый кавалер появился), кого-то в том, что выбрасывает в урну в туалете не завернутые тампоны, профорга в том, что билеты в театр дает только любимчикам… Кто-то уже сцепился в ближнем бою, кого-то тягали за волосы…

     Раскаты громового голоса директрисы (она еще и вокалом занималась) с трудом и не сразу, но успокоили подчиненных.  Сотруднице пред-пенсионного возраста вызвали скорую (давление), якобы проститутке дали перекиси водорода (носом кровь пошла), профоргу поставили на вид – нужно распределять билеты по спискам, а премии – премии выдадут так, как и было озвучено.  На том собрание объявили закрытым и все, разбившись на группки, пошли пить чай с тортом (его принесла многомудрая директриса) и делиться впечатлениями.

     Воистину, у каждого по беде – у одного похлебка жидка, а у другого жемчуг мелок. Но увольняться от этих, которые бились за похлебку, набирающейся ума нашей почему-то не хотелось. Только за чаем (отныне ее всегда звали) она им попеняла, почему не сказали, что есть какие-то нормы, зачем же ей чужой кайф ломать. Расставание с розовыми очками в этой битве прошло незаметно - не станешь же ты оплакивать порванные трусы после того, как тебя лишили девственности – и жизнь предстала перед ней во всем своем единстве и многообразии, или многообразии единства.

     Если, выбирая обстоятельства своей жизни, то есть создавая контекст той прозы, которой собственно и пишется наша каждодневная жизнь, мы больше думаем о внутреннем, а не о внешнем, то и проза эта становится если не поэзией, то верлибром точно.

(рецензий 4 в ленте рецензий + те, что ниже)