Странная история капитана Корольчука

Погода этой январской ночью стояла замечательная. В тусклом свете фонаря над козырьком подъезда элегантно вальсировали хлопья снега. Черно-белый кот сидел на скамейке близ детской площадки и, казалось, неистово радовался снегопаду. Он то подсаживал, будто бывалый рыбак, своей лапкой молочные снежинки, то, довольно щурясь, водил своим кошачьим носом по сторонам.

Возле кирпичной стены у мусорной площадки копошился статный силуэт капитана Корольчука. Окна четвертого этажа, где жила Василиса, выходили аккурат к тому самому месту, где он сейчас располагался. Капитан был укутан в зимнюю парку с утепленным капюшоном, его руки, облаченные в перчатки, сжимали небольшой валик, котором он водил по неровной поверхности. Рядом с ним стояло ведро с вишневой краской. Похоже, Корольчук пытался нанести на шершавую стену какую-то только ему ведомую надпись. Впрочем, не исключено, что этот воспитанный и интеллигентный молодой человек просто пытался закрасить хулиганскую фразу: «Семеныч — гондон!», сделав тем самым услугу местным жителям.

- Так-так, осталось еще немного, - шептал Корольчук. - Хотя торопиться некуда, можно и перекурить.

Он аккуратно положил валик в ведро, достал из кармана помятую пачку Winston, вынул одну сигарету, щелкнул зажигалкой и сделал глубокую затяжку. На мгновение он закрыл глаза и через пару секунд выдохнул облако серого дыма.

- Еп твою еп, - довольно произнес капитан и присел на заснеженную скамейку. Рядом с котом. Животное было отнюдь не удивлено столь вероломному вторжению на свою территорию, кот продолжал наслаждаться игрой снежинок. 

«Да-а», - подумал Корольчук и еще раз затянулся.

В этот миг за углом мелькнул свет фар. Кажется, приближалась машина. Корольчук мгновенно вспомнил, чему его учили в армии, и, сжавшись, словно пружина, резко выпрыгнул со скамейки назад. Сделав причудливый кульбит, он очутился в сугробе. Рядом высилась куча мусорных пакетов. Капитан, очевидно сообразив, что на фоне хлама его будет трудно заметить, стремительно засунул голову в снег, оставив тело в неподвижном состоянии. «Голова — главный маячок, салага, спрячешь ее, считай — весь схоронился, - припомнил капитан слова старшины Курочкина.   «Вот ведь был мужик, а! Ни в бровь, а в глаз!» - ухмыльнулся Корольчук.

Прошло две минуты. Корольчук почувствовал, что продолжаться это больше не может. Положение весьма деликатное. К тому же — отмерзли уши головы и пальцы правой ноги. Капитан вспомнил, что накануне у него прохудилась подошва. Нужно было срочно что-то предпринять.

«Ну, была ни была», - проговорил про себя Корольчук и резким движением вынул голову из снега.

Оглянулся. Машины не было. По всей видимости, она свернула в другой двор. Ложная тревога. Капитан вздохнул с облегчением и как ни в чем не бывало снова присел на скамейку к коту. Нагнулся, поднял со снега еще не успевшую потухнуть сигарету и вновь довольно затянулся.

Не успел он выдохнуть, как его лицо заметно встревожилось.

- И что ж все-таки за тварь слила бензин? - сказал капитан, повернувшись к коту. Но тот не обращал на него никакого внимания.

- Найду, задушу.

На днях из машины Корольчука неизвестные слили семь литров бензина. Произошло это, вероятнее всего, в то время, когда он находился в командировке в соседнем городе. Капитан — это прозвище, так его прозвали еще в армии, - был мастером в одной солидной конторе провинциального райцентра. В своих должностных обязанностях он был сведущ ровно на столько, на сколько слуга Обломова Захар мог изъясняться по-французски, и тем не менее — более подходящей кандидатуры на должность в его фирме не нашлось.  Корольчук был доволен, а что до шефа, так он всегда любил повторять: «Проблемы Тома шерифа не еб...т».

В соседнем городе Корольчук отрывался, как мог: все-таки командировка. Он пил все, не признавая рамок и приличий. Как писал Довлатов: не пить — это антимарксистская утопия. Капитан не был марксистом осознанно, но когда градус внезапно повышался, он был согласен с автором «Капитала» более чем.  Возможно, Корольчук был подвержен влиянию паранормальных сил, друзья всерьез полагали, что в их товарище — демон.

«В нем решительно Джанглер», - сказал как-то Вова Петросян.

Корольчук не стал спорить. Просто попросил накатить ему еще немного виски.

Впрочем, слухи о подверженности капитана паранормальному влиянию не были лишены смысла. Он был действительно набожен. Хотя и говорил, отрицая традиционные каноны веры: церковь во мне есть. Пусть это и не мешало ему изредка выделять время для участия в различных ритуалах, например он часами мог стоять на службе в честь Рождества Христова, тем не менее молитв, псалмов и катавасий он не знал. Пост - уверенно считал издержкой Средневековья. Однажды у Корольчука спросили:

- А что это за амулет у тебя на шее?

- Это оберег, - деловито и флегматично ответил капитан.

- Всегда думал, что оберег — это что-то из язычества.

- Заткнись, тварь! - взорвался Корольчук.

Он не выносил споров на тему веры. Она была для него священна. То же касалось и истории. Как-то у капитана поинтересовались: «Рюрик — кто?».

- Х...ло! - поставил точку в дискуссии Корольчук.

И все же было в нем что-то романтическое. Одиозное — да. Зачастую демоническое — безусловно. Но если так вспомнить, то и лермонтовский Вадим был чудовищем. Чудовищем, в сердце которого теплилась любовь. Корольчук далеко не герой автора «Кавказского пленника», не янычар, не Мцыри, и, конечно же, не сам Вадим. Он — капитан. А каждый капитан, как то ружье, однажды всегда выстрелит. Ну, или сделает что-то героическое. С оговоркой — для нашего времени. Естественно, Корольчук был влюблен. Естественно, коли мы завели речь о литературе, чувство это было отчасти художественным. Где-то наигранным, где-то даже безобразным. Но все же это была любовь.

- Почему ты до сих пор здесь? - спросил у капитана его товарищ Пифагор, когда они вместе отдыхали во время его командировки.

- Мне что сейчас, взять билет до Питера и поехать? - нервно ответил Корольчук, отпивая из пиалы из-под супа виски. - Я написал ей: «Я буду!», она пишет: «Григорий — это несерьезно!». Что, мать твою, несерьезно?!

Василиса жила в Питере. Часто она приезжала в его райцентр. Они проводили время в одной компании. Понятное дело ссорились, иногда оставались одни. Она была возвышена, он — мастер.

- Ты любишь Байрона? - спрашивала она.

- Может быть, - вздыхал он.

- Как тебе «Паломничество Чайлда Гарольда»?

- Хорошая песня.

- А тебе нравится Юкио Миссима и его «Золотой Храм»? - восторженно спрашивала девушка.

- Естественно, - невозмутимо отвечал Корольчук.

Их разделяли километры страниц, горизонты нот и роза ветров. Но самое главное — физическое расстояние. Если бы она жила там, где и он, все, возможно, было бы иначе. Если бы он мог свободно путешествовать, как Джек Керуак, о котором, он, разумеется, не знал ровным счетом ничего — все могло сложится иным образом. Но Корольчуку не суждено было испытать Сатори в Париже. Не суждено ему было испытать его и в скромном райцентре. Зато все то, что ценят в мужчинах женщины, в нем, безусловно, было: уверенность в себе, мужественность, немного небрежности, придурковатость, неотесанность и постоянный запах алкоголя. А главное — капитан был непредсказуемым. Хотя и тщательно скрывал это.

- Так почему ты не едешь к ней? - не унимался в тот вечер, о котором шла речь выше, Пифагор.

- Ну сколько можно повторять. Это расстояние до Питера. К тому же я не готов сейчас бросить эту чертову работу, - нервничал Корольчук.

Он помолчал с минуту.

- Все, не могу больше, пойду курить.

Пол заскрипел, Корольчук скрылся на кухне, а его товарищи легли спать. Когда они проснулись, в квартире его уже не было. На журнальном столике Вова Петросян обнаружил записку: «Уехал в Питер. Уаааааааа».

…Он сидел на скамейке и прокручивал в памяти последние часы своей взбалмашной адвентурии. Вдруг его рефлексию нарушил кот, которому, по всей видимости, захотелось ласки. Он подошел к Корольчуку и начал тереться об него своей шерсткой, при этом издавая привычное мурчание.

- Ну что ты, еп твою еп, иди поброди, - проговорив, отшвырнул животное капитан. Затем он достал из внутреннего кармана недопитый флакон «Берховки», осушил бутылку,  поднялся, подошел к ведру, достал валик и продолжил свою писанину.   
   
Спустя полчаса Корольчук закончил. Он прилежно собрал инструментарий и отнес его в мусорный бак. Вернулся. Встал напротив стены, которую в этот миг украшала свежая надпись, издающая резкий запах дешевой краски. Лицо капитана растянулось в улыбке. Его глаза светились каким-то зловещим лаймовым сиянием. Его губы шептали песню группы The Doors – Riders on the Storm. Он простоял в непоколебимой позе несколько минут, после чего его тень скрылась во тьме дворов...

...Он открыл глаза. Это был поезд. Капитан Корольчук сидел на нижней полке плацкарта. Напротив него располагалась морщинистая старуха лет семидесяти. Издавая неприятное причмокивание, она жевала гниловатый мандарин и улыбалась.

- Проснулся, придурок? - ухмыльнулась она.

- Это вы кому? - не понял Корольчук.

- Тебе, кому же еще, - засмеялась старуха. Бросив шкурки на столик, она, ничего больше не говоря, улеглась на полку и отвернулась к стенке.

Только сейчас капитан Корольчук почувствовал, как ему плохо. «У меня такое ощущение, что я вообще не понимаю, что происходит», - пронеслось у него в голове. Он достал телефон, батарея была почти разряжена, оставалось два процента. Капитан не теряя времени набрал sms: «Саш, а что я в поезде делаю? И где вы, еп твою еп?».  Не успел он отправить сообщение, как монитор погас. Корольчук тяжело вздохнул и, последовав примеру странной старухи, завалился спать.

Проснулся он уже на подъезде к родному райцентру.

- Вставай, алкоголик, свою станцию проедешь, -  грубовато толкала его проводница.

***

...Василиса проснулась в тревожном настроении. Ей снилось, как будто бы она оказалась в какой-то мрачной пещере. Затхлый воздух, противные звуки ползающих насекомых и невыносимое эхо, режущее слух, как лезвие самурайского меча. На реверсе стояло всего одно слово: «Поброди-и-и-и...».

На ее телефоне раздался сигнал. Пришло sms от подруги Полины. «Слушай, зай, мы тут проснулись, а Корольчука нету. Похоже он и вправду к тебе в Питер рванул». Василиса неожиданно для себя улыбнулась, встала с постели, подошла к окну, раздернула шторы и выглянула во двор. В ней все трепетало. Она надеялась, что вот сейчас внизу под окнами она увидит его, с букетом цветов и дурацким выражением лица. Она готова была обрадоваться этому, как ребенок. Но, увы. Почти сразу перед ее изумленным взором предстала совсем иная картина. На стене мусорной площадки огромные буквы, коряво нанесенные малиновой краской, гласили: «Кто слил мой бензин, твари?!!!».

«Твою же мать, — подумала Василиса, - он опять облажался...».