О М. Д. Звереве Тропы, годы, книги

Николай КРАСИЛЬНИКОВ

ТРОПЫ, ГОДЫ, КНИГИ...
(О М. Д. Звереве)

Алма-Ата… Я люблю этот город-сад. Летом укрытый зеленью серебристых тополей, трепетными листьями берёз, пахучими акациями. А фруктовых деревьев и вовсе не счесть, особенно в пригороде! Да и зимой город чудесен, окружённый кольцом высоченных гор. Хрустит под ногами снежок. Аппетитно так, словно яблоко на зубах. Алма-Ата… Звук-то, какой напевный, округлый. Впрямь схожий с яблоком. И пахнет знаменитым апортом…
В один из зимних дней я снова оказался в командировке в этом чудесном городе. Вечерело. И снежинки новогодними блёстками переливались в свете матовых фонарей. Я находился в гостинице. Дела уже были сделаны, вещи упакованы. Оставалось одно: позвонить человеку, которого, как мне казалось, я знал с самого детства. С тех самых пор, как одолел премудрость алфавита. Это был известный писатель-натуралист, зоолог и путешественник Максим Дмитриевич Зверев.
Сколько прекрасных часов — открытий, раздумий, переживаний — проведено над его книгами «У чудесного костра», «Золотой сайгак», «Хозяин небесных гор», «По следам невидимок» и другими. Всех и не перечислить. За свою долгую, полную разнообразных трудов жизнь писатель написал более ста пятидесяти книг — очерков, рассказов, повестей. В них вся география Казахстана, всей нашей необъятной страны. Мудрые вершины Тянь-Шаня и бескрайние жаркие пески Приаралья, тихие плавни Балхаша и соловьиные острова быстробегущей Или, берущей своё начало в Китае, многовековые ели Заилийского Алатау и облепиховые заросли близ Борового… И, конечно, их исконные обитатели — птицы и звери. Их жизнь, повадки — ничто не ускользало от зоркого взгляда и пера Максима Дмитриевича. И каждая присланная им новая книга — а знаком я с писателем уже два десятилетия, правда, заочно, — приносили всегда истинную радость. Комната наполнялась разноголосьем птиц, солнечным ветром с привкусом хвои, гребнями волн озера с таинственным названием Кургальджио…
Так как же быть: звонить — не звонить? Удобно ли беспокоить старого человека?..
— Добрый вечер! Максима Дмитриевича можно к телефону?
— Я слушаю…
Волнуясь, а потому сбивчиво называю себя, говорю, что вот, мол, нахожусь проездом в его родном городе, что завтра в полдень улетаю.
— Да как можно так, не повидавшись, — раздаётся на другом конце
провода бодрый, совсем не стариковский голос с обидчивой ноткой. — Сейчас же приезжайте. Поговорим. — И с доброй усмешкой: — Ведь я для вас — сама история!.. Адрес помните? Вот и прекрасно. Жду.
Так сразу всё и решилось. На улице морозец невидимым наждаком
потирал щёки. В автобусе сразу стало тепло. Вспомнились письма Максима Дмитриевича. Мелкий, но аккуратный, не испорченный годами почерк. Его беспокойство о подрастающей литературной смене, мудрые советы. А ведь писателю недавно исполнилось девяносто лет. Почтенный возраст! Незадолго до нашей предстоящей встречи за литературные заслуги ему было присвоено высокое звание Народного писателя Казахстана.
И вот я в просторном кабинете Максима Дмитриевича. Первая встреча после многолетней переписки. Крепкое рукопожатие, любопытство в глазах, широкий жест: располагайтесь как дома!
На стенах фотографии… Маленький Максим…В курточке с блестящими пуговицами… Ученик реального училища… Барнаул… Начало нашего века… Рядом фото матери и отца-лесника. Открытые русские лица. На столе пишущая машинка с заложенным в каретку чистым листом. Максим Дмитриевич перехватывает мой взгляд:
— Начал работу над новой книгой.
— Не устаёте? — деликатно спрашиваю я.
— Слава богу, пока в седле.
Да, писатель в строю, несмотря на солидный возраст. Не без юмора я
заметил, что по работоспособности он уступает разве что прославленной Мариэтте Шагинян…
— Любимое дело не старит, — поддержал хозяин.
Справа у стены вместительный книжный шкаф, в котором притягательно
поблескивают разноформатные корешки. Среди них и полка — да не одна — собственных книг писателя.
Максим Дмитриевич вынимает несколько изданий и кладёт на письменный стол. Его произведения, переведённые на многие языки мира — болгарский, чехословацкий, немецкий, французский, итальянский…
Другая стопка книг, внушительнее первой, тоже явно мила сердцу хозяина. Сколько же их! Э. Мацкевич, В. Мосолов, С. Кустанович, В. Карпенко, Б. Щербаков, А. Лухтанов, А. Синявский… Около тридцати книг я насчитал.
— И это ещё не всё…
Да, немало у старейшего писателя учеников-последователей по всей стране. Их объединяет любовь к родной природе, где бы они ни жили, — к пернатой и четвероногой живности, к различным явлениям и аномалиям в лесу, в горах, на берегу безымянного ручья. И такая душевная потребность — очно поделиться накопленными впечатлениями — родилась как-то сама собой. Потому каждый год летом, примерно в одно и то же время, «слетаются» на огонёк к Максиму Дмитриевичу писатели-натуралисты из Москвы, Ленинграда, Ташкента. Очень известные, такие, как Николай Сладков, и те, кто только издал свои первые книжки. Своеобразный клуб по «интересам»… И заседает он не в душном кабинете, а на берегу многоструйной Или под перещёлк соловьёв и мерцание звёзд. Но настоящий писатель — не созерцатель: в один из таких вечеров и родилась идея создания ежегодного природоведческого сборника. Его назвали «Лик земли». Вскоре вышел первый выпуск. За ним последовали другие. Уже вышло семь сборников. Выпустило их казахстанское издательство «Жалын». Благородное дело! Сколько страниц живо и  памятно запечатлело прекрасный мир природы. Ещё живой и — увы — исчезающий… Задача сборника — пробудить в  читателе любовь к травинке и звезде, к беззащитной бабочке и могущественному орлу, к лопоухому зайчишке и величественному туру… Ко всем нашим маленьким и большим соседям по беспокойной планете. Любовь и желание — защитить, уберечь.
Все эти годы инициатором каждого выпуска «Лика земли», как и бессменным председателем клуба, является Максим Дмитриевич. Одно его тревожит — лишь бы не погас костёр, зажжённый им  и его сподвижниками. А погреться у их огня всегда есть кому: у альманаха множество читателей — школьников, учителей, военных, учёных, рабочих — людей разных профессий и судеб.
— Самая первая ваша книга, прочитанная в детстве?
— И вам придётся давать интервью?.. — Максим Дмитриевич лукаво
щурится. — Канадец Сэтон Томпсон. Отец привёз его книгу — тогда мы жили на заимке в лесу — из далёкого Барнаула. Под шелест берёз до глубокого вечера зачитывался я рассказами и повестями этого замечательного писателя-натуралиста. Многие из нас выросли на его книгах. Во всяком случае,  я — точно. Ну, конечно, наши — Тургенев, Аксаков, Мельников-Печерский, Пришвин…
— И всё-таки, как люди становятся писателями?
— Я верю, в каждом человеке с рождения заложен какой-либо талант.
Важно, чтобы родители вовремя помогли угадать его и развить. Например, любовь к природе и охоте я почувствовал в семилетнем возрасте. Отец взял меня с собой на озеро. Голубоватая рябь, розовые облака на закате и вдруг… лебеди! Музыка… Тогда-то, наверно, и  родилось в маленьком мальчике желание поделиться с кем-нибудь увиденным прекрасным мгновением. Музыкантом не стал, стал писателем, и это чувство восхищения родной природой не покидает меня и по сей день… А иначе, став писателем, легко превратиться в холодного ремесленника…
— Ваши наставники в литературе?
— Виталий Валентинович Бианки. Я с ним познакомился в 1926 году в
Ленинграде, сразу после окончания Томского университета. По специальности я ведь зоолог. Тогда же и написал первые рассказы о животных. Я и раньше писал, но это в основном были научные статьи. Рассказы Виталию Валентиновичу понравились. Надо сказать, человек он строгий был, с большим и чутким литературным вкусом и слухом. Посоветовал дальше работать над рассказами, шлифовать язык. Стали выходить первые мои книжки. Их тепло приняли читатели и собратья по перу.
Максиму Дмитриевичу особо дорого мнение знаменитого писателя, мыслителя-природолюба М. М. Пришвина, который горячо приветствовал его творчество, отмечая достоинства языка и научную достоверность описываемых фактов.
Биография настоящего большого художника — а к ним, несомненно, принадлежит Максим Дмитриевич — всегда полна самых неожиданных событий. Сколько бывало их за долгую жизнь в экспедициях по бескрайней пустыне Бетпак-Дала, к заоблачным вершинам Тянь-Шаня и вообще в места, где редко, а то и вовсе не ступала нога человека!
— Последнее время в газетах и журналах опять замелькали материалы о
снежном человеке. В спорах сталкиваются разные точки. Одни верят в существование йети, другие отрицают. Но отправляются на поиски всё новые экспедиции… А вы как думаете, Максим Дмитриевич?
— Я отношусь к оптимистам, — говорит писатель. — Правда, видеть
следы, а тем паче самого нашего отдалённого предка не посчастливилось, а вот услышать убедительные  аргументы о его существовании довелось.
— Вот как! Поделитесь, пожалуйста…
— Охотно. Много лет я был знаком с известным зоологом и
профессором Виталием Андреевичем Хахловым. Безукоризненной честности учёный. В 1914 году он окончил Московский университет и приехал к родителям в город Зайсан. Там он узнал, что на границе с Китаем казаки поймали человекообразное существо, сплошь заросшее волосами. Привязав на аркан, они держали его в юрте. Молодой учёный решил поехать туда и застрелить чудовище. По всем правилам таксидермии снять шкуру, обработать основные части скелета, зафиксировать в формалине некоторые из внутренностей. Словом, решил сохранить для науки и отвезти в Москву. Но полицмейстер города не разрешил убивать неизвестное существо, сославшись на то, что им всё же может оказаться человек. Он предложил Хахлову запросить разрешения на отстрел в Академии наук. Виталий Андреевич незамедлительно отправил подробную телеграмму в Москву. Но пока ждал ответа, началась первая мировая война. Казачий полк отправили на фронт, заменив на границе новобранцами. Загадочное существо отпустили обратно в горы.
После Отечественной войны Виталий Андреевич работал в Казахстанском университете. Как-то вечером я сидел у него дома. Случайно рассказал, что в горах нашего заповедника живёт объездчик, поведавший мне об одном старике-казаке, который на Зайсане ловил волосатого человека. Хахлов попросил меня утром свозить его в Талгар к этому казаку. Мы поехали, но старик уже два года как умер. Ещё при жизни Хахлова в архивах Академии наук тех лет была найдена его телеграмма и на ней синим карандашом резолюция: «Оставить без последствий».
— Здесь есть какие-то убедительные нотки, — согласился я. — Учёным
ещё предстоит объяснить этот феномен. А вот как понять случай, «зафиксированный» несколько лет назад одной из центральных газет, — о стихийной многотысячной миграции змей? Якобы под Алма-Атой змеи остановили на час или на два движение, переползая шоссе в сторону гор…
— Это, конечно же, чистая утка. После этой «информации» мы с
профессором П. У. Мариковским сразу же выехали на место «происшествия». И никаких следов! Такое количество змей непременно должно было оставить «улики». Полосы, слинявшие шкурки… Да и людей никого не оказалось, кто бы видел эту картину самолично. Кого ни спросишь, отвечают однозначно: «Да, слышали… Змеи… А видать, не видели…»
— Но ведь кто-то же пустил такой слух. Наверное, не случайно он
возник?
— Вот именно, не случайно. Это уже потом выяснилось. Какой-то
работник автоинспекции опоздал на службу. И чтобы найти вескую оправдательную причину, он это и придумал… А тут поблизости и окажись корреспондент. Так непроверенный факт, глуповатая фантазия, превратились в шутку далеко не безобидную… Так что все и всяческие гипотезы без точных фактов должны оставаться таковыми.
Да, Максим Дмитриевич всю жизнь находился в неустанных поисках разгадок тайн природы. На прочной научной основе. Более четверти века он работал зоологом, доцентом Томского и Казахстанского университетов, возглавлял ряд экспедиций. Опубликовал десятки научных работ ( не считая художественных книг). По праву считается и основателем новосибирской школы зоологов.
В середине двадцатых годов его, молодого тогда учёного Московского зоопарка заинтересовала психическая деятельность животных. После многих наблюдений в природе и в разных зоопарках Максим Дмитриевич пришёл к выводу, что и у животных, как вспышка молнии в темноте, может мелькнуть проблеск элементарной рассудочной деятельности, поразительной на фоне обычных рефлексов и инстинктов. Максим Дмитриевич рассказал мне несколько таких случаев. Вот один из них…
— Даже люди и животные поступают иногда совершенно одинаково.
Например, при внезапном испуге косули, джейраны, коровы, суслики и другие животные беспомощно топчутся на месте, вместо спасительного бегства. Но так же поступают и люди, особенно женщины, увидев внезапно под ногами змею, даже убитую, они топчутся на месте, машут руками, кричат, вместо того чтобы отскочить в сторону.
Из множества удивительных фактов из сферы зоопсихологии с годами у
М. Д.Зверева родилась книга «Кладовая чудес». Недаром она выдержала ряд изданий у нас и за рубежом.
— В своих научных и литературных исканиях я не был одинок, —
подчеркнул писатель. — Советами и личным общением мне помогали такие наши известные учёные, как П. А. Мантейфель, С. И. Огнев, А. Н. Формозов, П. П. Сушкин. Писатели Всеволод Иванов, С. Муканов, Е. Пермитин и личные друзья Скребицкий и Спаненберг. Они ушли из жизни. Но свет их имен согревает душу, движет пером… Все эти ученые были и популяризаторами науки, авторами многих научно-популярных произведений.
Когда-то великий русский критик Н. А. Добролюбов сказал, мечтая о
сближении науки и искусства: «Свободное претворение самых высоких умозрений в живые образы — это идеал, представляющий полное слияние науки и поэзии, и доселе ещё никем не достигнутый».
Среди тех, кто все же достиг такого идеала, мне кажется, не последнее место занимают лучшие писатели-натуралисты М. Пришвин, В. Бианки, М. Зверев, Н. Сладков и другие. Силой художественного слова они затрагивали душу читателя и вызывали желание защищать природу. Особенность творчества М. Д. Зверева в том, что он и признанный писатель-натуралист, и зоолог с большим стажем и десятками опубликованных научных работ. Известный уральский писатель Б. Рябинин охарактеризовал вообще всё творчество М. Д. Зверева как: «Сплав науки и искусства».
Я знал, что Максим Дмитриевич всю жизнь борется делом и словом с любым проявлением браконьерства. Увы, человек не всегда меняет природу в лучшую сторону. И вот десятилетия писатель бьёт в набат, призывая к спасению Балхаша. Неравнодушен он, конечно, также к постепенному умиранию Арала. Уникальные водные бассейны во имя будущих поколений должны жить, радовать взор полноводной гладью, притягивать по весне, как  магнитом, колонии птиц, стада диких животных.
Максим Дмитриевич твёрдо убеждён, что человек должен и может искупить свою вину перед природой, это в его силах. Внушить это человеку, читателю — вот, пожалуй, основная цель его жизни, писателя и учёного.
…Из соседней комнаты в наступившей паузе донеслось бойкое «ку-ку». Часы с кукушкой напомнили о позднем времени. Пора было и честь знать… Я уносил с собой новую книгу Максима Дмитриевича «На егерских кордонах», которая, несомненно, продолжит наш неоконченный разговор…

1985 – 2010