Эхо в горах

     Ты лежишь у меня на плече, мирно дышишь, думаешь о своем. Мы оба думаем о своем, уже в который раз я обдумываю твое предложение написать о себе, я почти созрел, только память издевается надо мной, тихо смеется , вызывая все ту же утробную дрожь внутри.
     Для тебя это так просто произнести:
     - Напиши про Афган...
     А для меня там целая другая моя жизнь, ты не знаешь меня такого, ты не видела меня того прежнего никогда.
     Помнишь, когда после небольшой операции, у меня открылось кровотечение? Ты заметила, что я побледнел, испарина выступила на лбу...
     - Ты что, боишься крови? - для тебя так естественно звучал тот вопрос, словно говорим о хлебе, ткани или муравьях.
     Боюсь ли я крови?
    
     ***

     После трехмесячного карантина в Усть-Каменногорске, самолет доставил нас в Кабул. Встретили нас вооруженные солдаты с собаками, бегом в большие палатки, где двое суток, не выходя наружу, мы просидели на сухом пайке. Помните фильм "9-я рота" - все так.
     Купцы за нами приехали к концу вторых суток, к этому моменту чего только мы не услышали. Мы, безусые мальчишки, называемые "духами", из разных концов великого и могучего Советского Союза, которым предстояло пройти через жерло чужой и непонятной никому из нас войны.
     На БТР-ах нас доставили на место назначения - в саперный полк, куда вела одна дорога, вокруг - минные поля, каменистые горы, одна извилистая тропа к кишлаку, расположенному на склоне горы.
     Я видел впервые такие постройки, из глины и камней, с маленькими глазницами окон.
     "Зеленка", как называлась долина, простирающаяся от Джабаль-Усараджа до Кабула, с богатой растительностью, виноградными полями и посадками бахчи, поражала изобилием различных, порой неизвестных мне, растений, глядя на которые забывалось, что мы приехали сюда воевать.
     Я попал в полковой ремонтный взвод,первые полгода духи в операциях не участвовали, занимались ремонтом боевой техники, ходили в наряды, постигая опыт проживания в полевых условиях, т.к. наш взвод жил в палатках.
     В нашем взводе было 4 "деда", 3 "черпака" и 10 "духов". "Дедовский" устав вынуждал нас, молодых, летать, как трассер, по-другому не получалось - там действовали свои законы.
     Через полгода все изменилось вокруг нас, изменились и мы сами, видя и слыша, что происходит вокруг. Тогда я уже знал, что жизнь или смерть - это всего лишь случай, порой совершенно нелепый.
     Первую кровь я увидел на деталях боевых машин, которые доставлялись оттуда… Следом догоняла информация о безвозвратных боевых потерях, их было очень много, но об этом чуть позже…
     Нелепых случайностей хватало и внутри самого полка. И многие из них были связаны с наркотиками. Выросший в деревне, я впервые узнал об этом страшном зелье именно здесь, узнал и увидел. Мне повезло, я не курил, не понимал кайфа от сигарет, не стал пробовать и траву.
     Анашу курили некоторые офицеры и сержанты, была она и у рядовых. Ее доставляли курьеры из кишлака, либо доставали во время выезда на операцию. В полку я узнал, что наши же саперы специально разминировали на ночь ведущую в кишлак тропу, утром мины ставились на место.
     В один из дней воздух потряс взрыв, унесший жизнь одного из любителей зелья - обкуренный солдат, закрывшись в каптерке, взорвал себя гранатой ЭФ-1. Вот так, без обстрела, не участвуя в боевых действиях, сам себе оборвал жизнь, в свои неполных двадцать лет.
     Случайная пуля, выпущенная из пулемета ДШК, на территории «зеленки», куда отправилась группа ребят, чтобы нарезать дерна для нового плаца, остановила жизнь 19-летнего парнишки из Ленинграда.
     Нелепо погиб полковник из штаба округа, желающий запечатлеть свой драгоценный облик на фоне ящика боевых снарядов. Солдат, выделенный в его распоряжение, взял топор и стал открывать ящик, ударив по головке разрывного снаряда. Солдата откинуло взрывной волной, а полковник погиб на месте – сфотографировался!
     Первая операция – доставка груза в Асадабад, наш груз – оружие и продовольствие.  Я последний в колонне, техзамыкание. Подорванную на минах технику не оставляли, буксировали в полк. 
     Первой шла боевая машина разминирования, впереди – металлические катки-тралы. Водитель должен быть комиссован через 6-7 взрывов, отрабатывали по 10-12.
     На фугасе или авиационной бомбе взорвалась первая машина – ГАЗ-66 с кунгом. Разорванные тела, оторванные конечности, крики, стоны. Офицеры под воздействием наркотиков, обезболивающее колоть нет смысла, медики матерятся…
     Минировали дороги по-разному. «Итальянка»  рассчитана на большую накопительную весовую нагрузку, специальный расчет – остановить колонну. Первые машины пройдут, пока мина взорвется. Дальше – все, стопор.
     Безвозвратные потери в первый же день – 25 человек. Вернешься назад живым или грузом 200 - надежды нет. Я был среди всех - одинаково уязвим для случайных пуль или мин.
     До Асадабада шли двое суток - по ручью, а расстояние всего 3 км, но другой дороги нет. За каждым камнем – душман или наемник, для них мы – враги.        При возвращении с операции, взорвался БТР, на броне которого находилась группа солдат и офицеров, в том числе и зам. по тылу. Фугасом были вырваны два средних колеса БТР вместе с броней, среди разбросанных взрывной волной бойцов в живых осталось только двое.
     Здесь же я стал свидетелем еще одной бессмысленной смерти. На территории одного из постов находился не обозначенный колодец – яма площадью метр на метр, попавшаяся на глаза начальнику штаба.
     Он вызвал двоих разведчиков, дал им задание найти моток колючей проволоки и обозначить колодец. Вокруг все заминировано, только оттуда и можно было притащить проволоку. Приказы не обсуждаются.
     Экипированные солдаты, рядовой и сержант, пошли на минное поле. На них была вся амуниция – бронежилеты, каски, в руках миноискатели.  А на поле – мины с решетками (двумя параллельными сетками). Щуп, попадая на две сетки, замыкает цепь. Рядовому взрывом оторвало половину тела, сержанта изрешетили осколки.
     В Пандшере на склоне горы сбили нашу вертушку. Там могли быть живые люди. Начальник штаба отдал приказ, и, направленные туда 10 человек десантников и 3 сапера, стали жертвами засады - их ждали наемники, человек тридцать, они расстреляли наших бойцов в упор. Мы наблюдали за этим коротким боем снизу, не способные хоть как-то повлиять на ситуацию…
     Каждая операция – кровь и смерть, которой я видел достаточно, не считая короткого перемирия с Ахмад-Шахом…
     Смерть, кровь, наркотики, изуродованные взрывами тела солдат, искалеченные судьбы – вот мои воспоминания.
     Я надеялся, что время сотрет в моей памяти эту чужую войну…
***
     Ты сладко спишь, уткнувшись носиком в мое плечо. Что тебе рассказать о войне?
     Я хочу, чтобы ты ничего о ней не знала. Война – не игра пластмассовых пистолетиков, не соревнования моделей вертолетов, не забава на экране компьютера.
     Война – это слезы матерей, это кровь и боль, это обрыв молодых жизней в угоду сильным дядюшкам, их меркантильным интересам, в погоне за властью, мировым господством, капиталом.
     Война – совсем не то, о чем я хотел бы написать…
     Я обнимаю твои плечи, бережно целую в висок твою голову, вдыхаю запах твоих волос. Я любуюсь изгибом твоего тела, вожделенно смотрю на ножку, не укрытую одеялом…
     Спи, родная, только бы не было войны!