Галинино счастье

   Междугородняя электричка часто сближает пассажиров. Особенно если пассажиры садятся на одной станции. А если и едут из одного места, то невольно появляется общая тема разговора и долгий путь уже не кажется таким долгим. А если едут паломники и верующие люди...
   В этот воскресный день я возвращался из маленького городка, куда ездил на воскресную службу к отцу И. (рассказ "Успеешь"). Новая моя встреча с наставником, который никогда при встрече и не говорил собеседнику больше пяти слов, но которые заставляли задуматься надолго и много передумать. И как всегда, увозил от отца И. новые ответы и новые вопросы о сущности бытия и о том, как дивно устроена жизнь.
   Под стук колес старой, разбитой электрички, что ещё колесит дорогами, раздался голос с соседних скамеек. "А я ему брошу под дверь одеялку, и в дом не пускаю. Так он, подлец, так и спит в подъезде. А когда проспится под утро, я его и впускаю. Нечего мне в дом пьяным заходить. Что только не пробовала, уже сто раз обещал, что бросит пить, всё равно, собака напивается."
   Соседки по скамье сочувственно вздыхали и не находили слов от возмущения. Дальше шли новые подробности бытия "собаки", которые всё больше передавали и безнадежную жизнь самой рассказчицы, и то страшное бытие самой "собаки", что на самом деле оказался девятнадцатилетним сыном этой пассажирки, что приезжала за советом к священнику как вылечить сына от пьянства. На удивление спрашивающей, священник не дал никаких советов насчет сына Галины (как выяснилось позже имя этой женщины), а только сказал, чтобы она сама начала ходить в Церковь, молилась и если Богу будет угодно, её молитва будет услышана.
   А за спиной уже шли новые подробности. Никто не мог или не хотел останавливать этот рассказ, полный горя и отчаяния, и одновременно, безумный в своем желании поделиться со своей бедой со случайными попутчицами. Головы в платочках лишь кивали и вздыхали. А перед глазами у меня был образ этого ее сына, который спит на одеяле в холодном подъезде... И боль, что это всё будет повторяться снова и снова...
   Я встал и подошёл к рассказчице. Как можно мягче обратился к попутчице: "Можно вас на минуточку? У меня небольшая к вам просьба." Она прервала речь, подняла глаза. Очевидно, мой вид не говорил ей о каких-либо неожиданностях с моей стороны, или она вспомнила, что видела меня бравшим благословение у отца И., решила, что можно не бояться незнакомца, встала и уже не возражала, когда аккуратно взяв ее под руку я повел ее в противоположный конец вагона, где не было пассажиров. Присев сам, предложил сесть и Галине.
   Как можно доброжелательней спросил: "Простите, я только что невольно услышал ваш рассказ. Это ваш родственник?"
 - Да это мой сын! Так он... - хотела начать уже в сотый раз свою горькую историю, но я осторожно прервал: 
 - Он, наверное, у вас хороший врач, что лечит детей? Или он учитель, что учит в школе математике? - И не давая опомниться, и изображая неподдельный интерес к ее рассказу, продолжал, - Или он хороший инженер? Или токарь на заводе? Или он работает летчиком или космонавтом? Вы так о нем интересно и с гордостью рассказывали...
   Надо было видеть как менялось ее выражение лица.
   А я по-прежнему смотрел на неё как мог очень доброжелательно, словно хотел, чтобы она рассказала мне про какого-то известного своими талантами человека, которым гордится вся ее семья и который есть гордость фамилии.
   Она смотрела на меня, и боясь разочаровать,  произнесла: "Он... он у меня... пьяница..."
   Я опять, словно лицедей, выразил удивление: "То есть, получается, ничего хорошего? И гордиться, оказывается, нечем?"
   И не меняя выражения лица, лишь с болью за нее саму, что так и не увидела радости от того, что вот вырос сын, а не сбылись ее надежды, сказал, уже с недоумением, так, чтобы не обидеть ее: "Так тогда зачем же вы рассказываете о самом близком человеке, о сыне, такое, да еще и чуть ли не с гордостью?"
   Уже сам удивлялся своим словам, что говорил ей дальше. 
 - Ведь вы же помните, как принесли его из роддома? Наверное, помните, как были рады его первому слову, первым самостоятельным шажкам, первой оценке из школы... Если Господь дал вам ангела, то когда же вы из него сделали пьяницу? Ведь вам ответ за него давать придется! 
   Признаюсь, дерзкая моя и обличительная речь, позже и самому показалась неуместной. Кто я такой, чтобы ее наставлять и вразумлять?
   Каюсь, меня тогда могла оправдать моя искренняя боль за нее, непонимающую, что сама день за днем теряла сына, а потом и рвала последние узы крови и духа. Да и были ли эти узы духа?
   А слова мои, вызванные искренним сочувствием к ней и боль за пропасть, что росла между ней и ее сыном, продолжались.
   Откуда-то из памяти всплыли слова моего наставника, сказанные когда-то о воспитании детей, и сейчас я ей дословно приводил их уже от своего имени:
 - "Вы если посадите картошку, то окучиваете ее, поливаете, от жука защищаете. Больше внимания картошке уделяете, чем своим детям, а потом, когда вырастает чертополох, начинает плакаться и удивляться - откуда он такой взялся?"
   Моя собеседница молчала, но до нее как будто стало что-то доходить... Не перебивая слушала, а потом спросила: "Что же мне теперь делать?"
   Я остановился. Слова иссякли. А мысленно себя спросил "А ведь и правда, что тут можно сделать?"
   Господи! Как умно я начал, даже порадовался за себя, что такие складные подходящие примеры привел и насколько доверительно я изъяснил все своей попутчице... но вот что тут можно делать? Откуда я знаю? Жизненный скудный опыт мой больше говорил мне о моих сделанных ошибках в гораздо более простых ситуациях, а тут...
   "Господи! - взмолился я, мне нечего сказать этой женщине, зачем я только взял на себя право поучать и вразумлять! Но, Господи, ведь мне только хотелось, чтоб прекратился ее рассказ, такой ненужный, такой неуместный. Мне хотелось, чтобы
только этот позор ее семьи не шел из ее уст; чтобы та благодать, полученная нами на воскресной службе и на молебне, не терялась, не омрачалась хоть несколько времени, пока мы снова не окунемся в мiр с его суетными, никчемными заботами...
Сердце и ум пусты у меня, ничего ей не могу дать, нечего сказать. Господи, Ты Сам помоги ей, найди ей способ, найди ей Путь, что приведет к Тебе и Твоей Помощи".
А она не понимая, что так заставило перемениться меня в лице, смотрела и ждала, как будто я и вправду знаю ответ.
   И тут, откуда-то, пришла мысль: А пусть она съездит к отцу С., духовнику тамошнего монастыря, ведь в свое время, он так помог мне своим наставлением, и встреча с которым так перевернула мою жизнь, быть может он, отец С., со своей мудростью и своим даром найдет те слова, которых нет у меня. А для себя решил: больше никогда не буду лезть со своими душеспасительными советами.
   А вслух в отчаянии произнес: "Здесь недалеко есть монастырь N, там живет мудрый наставник отец С. Он многим людям помогает. Найдите время, обязательно попадите к нему и все как есть расскажите. А о сыне больше никогда никому не рассказывайте. И, как бы то ни было, в дом обязательно впускайте. А еще лучше показывайте к нему свое хорошее отношение, ведь сколько семей не имеют детей и всю жизнь просят, но так и не имеют их, а у вас есть, а вы не бережете даже такого, какой есть. И как отец С. скажет - так и поступайте."
   Оставшийся путь ехали молча. Я боялся сказать что-то, отчего попаду в еще большую неловкость. Она - от того, что заметила,  какую-то и во мне перемену при ее вопросе. Я почувствовал, как исчезла моя деланная доброжелательность, а выступила растерянность и я оказался наедине с собой, настоящим, только делающим первые шаги в вере и уже возомнившим о себе невесть что.
   Мысленно про себя просил: "Господи, Ты только не оставь эту семью, пусть она не окажется обманутой, ведь она шла к Тебе, искала у Тебя ответов, а попался ей всего лишь я, сам пустое место, и сказать и помочь мне ей нечем".
   При прощании спросил, как зовут ее и ее сына, пообещал молиться как могу и напомнил, чтобы непременно прекратила говорить дурное о сыне и обязательно побывала у отца С.
   С тем и попрощались.
   Проходило время. каждый раз вспоминался этот случай, еще раз становилось стыдно за себя, что так вот, без рассуждения, взялся наставлять, и лишь подавал записочки в Церкви об этой попутчице и ее сыне.
   Прошёл год. Многие скорби и радости за это время посещали меня. Продолжал ходить в Церковь, искать Истину и Жизнь.
   Искал ответы и находил их чаще не у людей, а из книг, примеров святых.
   Потихоньку исчезали дурные мысли о людях, хотелось все больше видеть хорошее в наших прихожанах и не замечать случайного. После службы не стремился быстрее уйти из Храма, а старался приложиться к иконам и мысленно испросить благословения у святых, чьи лики были на иконах.
 - А вы меня помните? - Раздался женский голос, когда мы прикладывались к иконе. Обратился на голос, увидел улыбающуюся женщину, по доброму убравшую волосы на голове, в платочке. Ее облик говорил о мире и покое души.
 - Я - Галина, помните, мы с вами ехали от отца И.? - Господи, как не помнить мне мой стыд и самомнение?
 - Да-а, помню. Как вы живете, Галина, и как  ваш сын С.? - Она удивилась, что я еще помню имена ее и сына. - Еще бы не помнить, ведь в отчаянии за свою никчемность, сколько раз просил Бога помочь им, ведь таких семей много, а я не смог ничем помочь даже тем, кого встретил в жизни.
 - Я поехала к отцу С. Попала к нему сразу, как-то все сложилось без очередей. Он меня принял, я все рассказала про сына, а он выслушал, и говорит: "А ты-то, сама - как живешь? Ведь ты же в ад идешь! Тебе ведь Бог сына-ангела дал для счастья и утешения, а ты из него пьяницу воспитала!". Она продолжила рассказ: "Я испугалась, так строго он меня отчитывал, начала плакать. А он тогда сказал, ну вот, хорошо хоть понимать начала, давай с тебя и начнем - сегодня подготовься к исповеди, к причастию, утром исповедую тебя, причащу Святых Христовых Таин, и давай потихоньку своими ногами к Богу идти. А как сама пойдешь, то и сына за собой поведешь. А так - сама идешь, слепая, неизвестно куда, а слепой куда слепого приведет? - оба в яму упадут! Без Бога у всех дорога одна - в яму."
   Вот так я первый раз исповедалась, причастилась, стала ходить в Церковь. Сыну купила крестик, потерял на другой день. Купила снова - не хотел одевать, потом, говорил, что ниточка порвалась, снова потерял. Купила вот новый крестик. В Церковь ходить не пошел, хожу одна, молюсь на службах и дома. Пить стал меньше, иногда напьется, потом проспится и плачет, просит прощения. Приняли на работу на завод - самое чудо произошло. На заводе сокращения, а тут пошёл узнать в отдел кадров, а ему говорят - вот есть место. Стал работать. Вот так и живем."
   Пришло время радоваться мне - а ведь услышал ее Господь, не оставил! Да и она молодец, нашла свою тропинку в Храм. Вслух решился сказать только: "Вот и правильно делаете. Поступайте, как сказал отец С. и все будет хорошо".   Попрощались.
   Новая встреча была года через два. Галина светилась радостью и тут уж было от чего - сын встретил девушку из хорошей семьи, с достатком. Все про себя ей рассказал, боялся, что оставит его, а она привела его к себе домой познакомить со своими родителями и представила как своего товарища и будущего жениха; в доме он таком никогда и не был, старался себя с лучшей стороны показать. А после она ему сказала, что если он не бросит пить и курить, то может о ней забыть. Сын очень переменился. Крестик носит и больше не теряет. А сама Галина ни одной воскресной службы не пропускает и на большие праздники всегда в Храме - с Богом-то жить легче!
   Дивны Пути Твои Господи. Безвестные и тайные премудрости даруешь нам. Открывай нам Путь Жизни и Правды, дабы не сваливаться нам с горы нашей гордости и прелести  в ямы наших заблуждений.