Высказаться и выжить

Каковы скрытые от нас психологические причины событий, происходящих сейчас в обществе? Об этом «Ведомости» спросили Римму ЕФИМКИНУ — психотерапевта, кандидата психологических наук, ведущего психолога Учебно-научного центра психологии НГУ, регионального тренера Московского института гештальта и психодрамы.

  — Наверное, самое резонансное событие наступившего года — убийство журналистов французского сатирического еженедельника Charlie Hebdo. Причина — рисунки, которые, по мнению убийц, оскорбляли пророка Мухаммеда. Похоже, многие россияне, реагируя на объединение французского общества перед лицом этой трагедии, присоединились к вопросам Рамзана Кадырова: «Почему президенты, короли, премьеры ни разу не возглавили марши протеста в связи с гибелью сотен тысяч афганцев, сирийцев, египтян, ливийцев, йеменцев, иракцев? Почему они молчали, когда в Грозном взорвали Дом правительства, когда взорвали трибуны стадиона и погибли всенародно избранный президент Ахмат-Хаджи Кадыров и его соратники, когда захватили школу в Беслане и заложников на Дубровке, когда в декабре захватили Дом печати и школу в Грозном, в результате чего погибли и пострадали более 50 человек?».

— Когда вы говорите про реакцию ощутимой части россиян, а приводите в пример мнение одного человека, то подменяете одно другим. Не всё наше общество реагирует так, а Кадыров. Поэтому я могу прокомментировать только эту цитату. Она имеет форму вопроса, и если можно было бы переформулировать её в утверждение — мы услышали бы открытую позицию человека. Но мы её не знаем. Коммуникация с помощью вопросов очень популярна, поскольку манипулятивна: сам говорящий не высказывает прямых суждений и поэтому ничем не рискует: «Я только задал вопрос». Но при этом человек берёт на себя роль эксперта.

— Но ответственности не несёт никакой?

— Да, так уж устроена манипуляция. Именно в ответ на неё возникает очень много возмущения. Люди свободны, они не любят, когда ими манипулируют, и поэтому начинают защищаться. Не все из нас хорошо разбираются в техниках манипуляций: мы их чувствуем, но не всегда знаем, как они устроены.

Ответная волна возмущения кажется несоизмеримо большой: убийство 12 человек собрало полуторамиллионный митинг только в Париже. Разумеется, убийство недопустимо, но когда реакция людей во много раз больше стимула, это означает, что задеты струны коллективного бессознательного. В России подобное было, когда девочки станцевали в церкви. Казалось бы, почти подростки, ну что с них взять — но был огромный эмоциональный резонанс во всём мире.

Карл Густав Юнг когда-то произнес потрясающую фразу, которая даёт ключ к подобным историческим волнам человеческих чувств. «Чтобы произошло хотя бы маленькое приращение к общественному сознанию — нужны крестовые походы и мировые войны», — сказал он. Это означает, что лишь когда человечество ужасается, сколько людей оно положило, сколько разрушений произвело, только тогда люди могут осознать: мы что-то сделали не так.

Насколько я понимаю, сейчас обсуждают не столько религию, сколько свободу слова. Да, конечно, слово имеет огромную силу, но всё-таки на слово можно отреагировать словом. Но когда за картинку лишают человека жизни — после этого эти люди никак не могут утверждать свою правоту, даже если она у них есть.

Это про то, что мы разные, и мы хотим иметь на это право. Пожалуйста, спорьте, пожалуйста, пользуйтесь таким же оружием, но сохраняйте жизнь людям. Мне кажется, что здесь про это, про очередное приращение к сознанию человечества. Такое ощущение, что каждому поколению надо пролить кровь за ценности и проверить — а точно они работают. Похоже, человечество опять забыло о ценности человеческой жизни.

— Но почему именно сейчас поднялась волна какой-то полубезумной разнонаправленной агрессии?

— Я давно заметила, что мы принимаем за агрессию маску, прикрытие. Когда человеку нужно обороняться, быть в гневе, в ярости? Когда он очень сильно напуган, когда почва уходит из-под ног. Когда он ищет средства спастись.

Приведу пример из жизни: ребёнок поскользнулся, упал. Первая привычная реакция матери: «Ах, да куда ж ты смотришь!». Она перепугана смертельно: убился он там, не убился. Если бы мать могла в этот момент подумать, то всё было бы понятно — подойти, взять на ручки, обнять-поцеловать, посмотреть, что с ребёнком. Вместо этого — агрессия. Такая вот странная реакция, но она у нас есть. Мы злимся, чтобы взамен слабости продемонстрировать силу. Такова биологическая составляющая нашей натуры. Видели, как коты дерутся? Маленький тщедушный котишка распушается, хвост становится в четыре раза толще, зверёк орёт от отчаяния. Поэтому, когда я смотрю как психолог на демонстрацию силы, то знаю, что всё это — стремление скрыть слабость.

— Применимы ли эти законы психологии к таким сферам, как государственная политика, международные отношения?

— Мне страшно это комментировать. Я психолог, и я рассказываю в своих интервью о том, какие бессознательные процессы стоят за социальными явлениями. Но когда я публично высказываюсь на даже невинные бытовые темы, то, к сожалению, многие читатели воспринимают это как оценку: хорошо или плохо. Тогда я вижу оценочные комментарии, где мне рассказывают, какая я странная, отвратительная личность, свирепый и жёсткий психолог, и мне становится грустно и страшно. Я не только психолог, но и человек, я имею чувства и, как и все, хочу быть любимой и принимаемой. И тоже хочу безопасно высказывать своё мнение и очень хочу быть услышанной. Всё это продолжение той же темы — право безопасно высказывать своё мнение.

Что касается политиков и нашего восприятия их, то, пожалуйста, знайте — всё, что мы рассказываем о другом человеке, — это всегда наш рассказ о себе. В нас заложен психический защитный механизм под названием «проекция»: мы приписываем людям те качества, которыми обладаем сами, и делаем это неосознанно. И ещё один закон: каждый народ выбирает в лидеры человека, который является носителем его самых главных ценностей — так работает этот проективный механизм.

Сегодня мы можем посмотреть, какие ценности как у нации у нас есть. Изнутри это увидеть тяжело, а вот когда снаружи есть носитель этих ценностей, всё видно очень хорошо. Если мы ругаем кого-то из политиков — давайте посмотрим на себя. И тогда будем уже каждый что-то делать на своём участке. А если ещё удастся и объединиться — это чудо как хорошо будет.

— Война на Украине, Крым, санкции, баррель, доллар, рубль — люди резко политизировались и тратят много сил, времени, эмоций не на действия, а на обсуждение вещей, которые, как мне кажется, никак от нас не зависят. Почему это происходит?

— Как бы аполитична я ни была, но когда на фейсбуке приятельница мрачно пошутила: «Евро — 100 рублей, я пошла за шампанским!», странно было бы не заметить, что половина моей зарплаты исчезла. Может, я и не могу глобально повлиять на политику, тем не менее, как и каждый человек, испытываю чувства по её поводу, и мне нужно с ними что-то делать. Никто не отменял пирамиду Маслоу, согласно которой наши потребности начинаются с витальных и лишь потом доходят до высших, духовных.

Если банковскую карту заблокируют, а евро станет 1 000 рублей, зарплату перестанут платить, а свет и отопление отключат — я должна буду как-то выживать. Здесь, хочешь не хочешь, станешь политизированным — от испуга.

Почему со всем этим мы идём в социум? Нам нужна поддержка, мы люди, мы социальны. Одиночество для нас страшнее всего. Это бессознательные процессы, мы не всегда понимаем, почему так действуем. Вроде разумнее бежать в магазин и одному, без конкурентов все скупать, но мы выкладываем в сеть что-то типа: «А-а-а, ребята давайте консервами закупимся!». Потом приходим — а их уже разобрали.

Наши неразумные высказывания, поддержанные другими, уже кажутся здравыми: если десять человек напишут одну и ту же глупость — всё, мы вместе и за нами — сила. Все эти дискуссии — реакции испуганного человека, хотя будущего мы никогда не узнаем, как и алгоритм правильных действий.

— Складывается ощущение, что на самом деле мы мало понимаем, что и почему мы делаем.

— В общечеловеческой культуре есть много примеров утопических представлений о Золотом веке. Моя утопическая модель — это осознанность. Чтобы люди понимали, что именно они делают, что стоит за их поступками, за словами, за грамматическими конструкциями речи — чтобы люди видели, что именно они делают по отношению к другим. Осознанность возможна, если мы помним о процессе индивидуации — то есть становления каждого из нас как неповторимой личности с уникальными за­дачами.

— Но это болезненный и не очень приятный процесс...

— Да. Но неизбежный. Потому что только одно отличает нас от животных — это сознание. Мы можем прожить жизнь и просто воспроизвести чужие, навязанные нам, сценарии — родителей, социума, массовой культуры. Так живут животные — каждый котёнок похож на маму-папу. А люди уникальны!

— Но люди-то, и я в том числе, ищут счастья. Хочется радости, удовольствий.

— Радость — это базовая эмоция. Мы рождаемся, уже умея её испытывать. Младенец радуется еде, смене пеленок, опрожнению кишечника. Мы не сохраняем эту детскую необусловленность, но можем вновь научиться не подавлять свою радость. Вся наша индивидуация ведёт к тому, чтобы научиться любить, любить ближнего, любить себя — а это очень трудная задача для современных людей.

Любовь — это не чувство, а совокупность их, похожая на то, как белый свет раскладывается на спектр цветов. Это принятие жизни во всём её непостижимом, бесконечном разнообразии. Мы начали разговор с обсуждения того, что одна группа не приняла позицию другой. За этим всегда стоит одинаковая динамика — люди злятся и стоят на своём. Но если они снимают маску злости и показывают своё отчаяние и уязвимость, то становится очевидным: мы не можем друг без друга. Все мы, люди, на этой Земле в одной лодке — и мусульмане, и христиане, и европейцы, и азиаты. И вот когда мы узнаем глубину нашего отчаяния, мы сможем обняться и с любовью уступить. Потому что важно только одно — любим мы друг друга или нет. Ведь за это и вышли, по сути, полтора миллиона людей на митинг.

Интервью брала Елена ЕМЕЛЬЯНОВА