На высоком берегу, на крутом

Если отмотать все мои дороги назад, то вернусь я  сюда, в «одно место».   Место, где наша маленькая речка Томка соединяется с  Волгой.
Я  приходил сюда зимой  покататься  на лыжах. Приходил летом  -  поваляться в траве, посмотреть на бездонное небо, на уходящую за горизонт синеву реки, на вечную  зелень заволжских лесов. Я приходил сюда после уроков, приходил до уроков, приходил  и  вместо оных.
 Помню день, когда меня приняли в пионеры. Солнце  тогда палило совсем  по-летнему, но в расстегнутом настежь  пальто я шёл   по улицам не из-за жары. А чтобы все видели красный галстук у меня на груди! Заглянул на минуту домой: «Мам, я гулять!». И, не переодевшись,  прибежал сюда – в «одно место», на заветную скамейку. Волга тогда уже полностью очистилась ото льда, и свежий ветерок взбивал на тёмных водах белые барашки волн. Честно признаюсь, что Великих дум не было. Просто сидел на скамейке, болтал ногами и смотрел на воду. Радостно было на душе. Может быть от того, что меня приняли в пионеры, а может и  потому,  что весна врывалась в каждую клетку  организма, пьянила  свежестью речной воды, ароматом оттаявшей земли, птичьим гомоном в роще. Счастье, оно, в общем-то, из разряда обычных человеческих чувств и ничего особенного в нём нет.
                * * *
Когда-то здесь была деревянная лестница и мостки, у которых в банные дни всегда дежурила лодка. За три копейки можно было переправиться на «тот берег» и существенно сократить дорогу в баню.  Перевозчик, как правило, был один и тот же старик. Не помню его лица, но при встрече непременно бы узнал. По ядреному  запаху  махорки, по черным от смолы пальцам, которыми он  гасил свои самокрутки. Окурков в воду не бросал, а складывал в ржавую консервную банку. Исходя из каких-то  своих  принципов, наверное.
Рядом, в небольшом затоне, догнивала  деревянная баржа.  Вероятнее всего, одна из тех, что ходила ещё за колёсными буксирами. А может  быть, и вовсе уж за допотопной тягой.
«Белый пудель шаговит, шаговит…
Черный пудель шаговит, шаговит»,
Так пела бурлацкая ватага.
Про бурлаков мы слышали с детства и картину Репина тоже  видели. Наши типажи, местные, да и пейзаж  на картине что-то уж больно знакомый.
А  за рекой, отгороженный   от воды высокой дамбой, стоит Комбинат и гудит день и ночь всеми своими прядильно-ткацкими машинами.
Здесь работали наши отцы. Здесь работали наши мамы. Приходили сюда совсем юными,  мальчишками и  девчонками, а уходили?… Кто как уходил.
Рассказывай я эту историю раньше, то, наверное, использовал бы  приемы  Алана Паркера и музыку «Pink Floyd». Помните, как  подростки  у него попадают в мясорубку и превращаются в однородную массу. Вот и «в моём изложении» обязательно были бы  шеренги красивых молодых людей на входе, и одинокие, бредущие старики с огромными глазами полными боли и тоски на выходе. Капитализм,  коммунизм, тоталитарные режимы, рынок труда….  Много чего наговорил бы тогда.
«Ты всего лишь кирпич в этой стене…».
Те более, что и у родных писателей было чему поучиться.
С  кем и чем только не сравнивала   градообразующие предприятия  наша   Великая русская литература? Одного «Молоха» Куприна, пожирающего людей духовно и физически, было бы достаточно.
 Но только это не вся  Правда. Куда деть, например, непередаваемое ощущение радости , света и любви, когда утром 1-го Мая тебя будил фабричный гудок, а из всех радиоточек неслось:
«Утро красит нежным светом…».
 На те демонстрации не надо было никого загонять. Лозунги и плакаты, правда, выбирали из тех, что полегче, но пели от души:
«…Просыпается с рассветом вся Советская земля…».
Приходили  принаряженные взрослые, приводили детей. Девочек, с огромными бантами; мальчиков в отутюженных брюках и начищенных  до зеркального блеска ботинках. И все с разноцветными шарами или зелёными веточками в руках в руках. А у Нардома  стоял духовой оркестр и Боря  «Шопен», наш первый томненский  музыкант,  пробовал свою знаменитую трубу, оглашая окрестности такими  нотами, от которых Луи  Армстронга хватил бы удар.
А 9-е Мая? Куда отнести этот Праздник? По какой графе?
И как рассказать обо всём, чтобы слова, минуя сознание, шли прямо в сердце? И где найти эти самые слова?
«Слова, лишь тени наших мыслей,
 Рожденные в мучительном отборе…».
* * *
Если честно признаться,  тогда, в детстве, мне совсем не нравилось то, чем занимались мои родители. Вкусив от Древа познания, я понимал, что где-то есть другая жизнь, в которой красивые  люди совершают красивые дела. Управляют самолетами и ракетами, водят корабли   вокруг света, спасают мир от эпидемий и природных катаклизмов. А здесь, в нашей Кинешме, на нашем Комбинате? Кого спасают они, и во имя чего живут? Но вот потом, позднее пришло понимание…
  В начале 00-вых я недолгое время занимался Индивидуальной трудовой деятельностью. И как все предприниматели должен был каждый квартал сдавать декларацию о доходах. Тогда  даже эта, несложная, на мой взгляд,   процедура  была  далеко непростым мероприятием. Кабинет, где  налоговые  инспекторы принимали декларации, осаждала толпа местных «бизнесменов»  с утра и  до глубокой ночи. Некоторые занимали очередь с вечера. Посмотрев на всё это, я почему-то решил, что не будет Вселенской катастрофы, если я приду на один день позже отведенного  мне по законодательству. И пришёл. Меня встретили тишина и удивленные глаза моего инспектора:
-Почему Вы опоздали? Вы знаете, что по закону я должна составить на Вас протокол об административном правонарушении?
Мой ангельский взор и глупая улыбка были ответом:
-Делайте что должно, но терпеть такие муки, было мне не по силам.
Она взяла мои документы, прочитала, задумалась.
-Простите, а Вашу маму Ниной звали?
-Да. Нина Николаевна.
-Всё правильно. Вы в  «тридцатишести» жили и меня Вы, конечно же, не помните, но вот Вашу маму я  запомнила навсегда.
Теперь я сделал удивленное лицо.
-Всё очень просто, - продолжила она свой рассказ. – Когда я училась в техникуме, то жила у тетки. Это в соседнем от Вас подъезде. Тётка моя почти всё время болела, и Ваша мама приходила ей помогать по дому. А ещё она приносила удивительно вкусные пироги.
Я ничего не ответил, а она попробовала вновь сосредоточиться на моих документах.
-Знаете, что? Вы идите, а я тут  исправлю. Переделаю всё  как нужно. Только в следующий раз приходите вовремя и идите прямо ко  мне.
В следующий раз, когда я пришел, мне сказали, что мою бывшую «соседку» перевели на работу в другой отдел. А  новый инспектор со спокойным лицом составила на меня  протокол и выписала 100 рублей штрафа.
Эта история  тогда очень поразила  меня.  15-ть лет как мамы  не было на свете, а её любовь всё ещё охраняла меня. И других людей согревала.
Мама умерла в 1985 году, в возрасте 48-ми лет. Перед этим два года болела. Два года ежедневной борьбы за жизнь. Химиотерапия, реабилитация, облучение, реабилитация. Больница, дом, больница. И всё же я ни разу не видел её отчаявшейся, да и другие тоже  не видели. Более того, она всегда находила  силы поддерживать тех, кому  было совсем плохо. Улыбалась, шутила. И абсолютное спокойствие, словно бы и не с ней всё это происходило.  Наверное,  пришло то понимание, пришла та мудрость, которая доступна лишь тем, кто находится Там, у порога.
По нашим обычаям на похороны не приглашают. Лишь извещают о времени и месте.  Поэтому мы не ждали, что придет  много людей. Известили, кого успели. Я попросил прийти  друзей – музыкантов,  тех, кто сможет, чтобы сыграть у подъезда прощальную мелодию…
Если честно, то я никак не ожидал, что придет так много  людей, чтобы проститься с мамой. Пришел в полном составе наш местный духовой оркестр. Пришла бригада амбалов - грузчиков, с которыми мама работала в последнее время на товарной станции, и с ходу объявила:
-Ты, катафалк отправь куда подальше. Мы Николаевну на руках понесем.
И пришли многие, многие другие, знакомые и незнакомые мне люди. Играл духовой оркестр, её несли на руках до самой школы, а народ всё прибывал и прибывал.
                ***

 Человек просто живет и работает. И делает добро, даже не замечая этого. И люди его помнят. И в этом  есть смысл. Может быть, самый главный на Земле.
И ещё пришло понимание того, что мне никогда уже не получить у неё прощение, каким бы искренним  не было  покаяние.  Просто потому, что её больше нет и прощать меня некому. И крест этот мне нести до конца своих дней.
                * * *
Первые свидания назначались у нас здесь.
Здесь же пробуждались чувства, и пробуждалась чувственность. И впервые соединялись руки. И говорились слова, значения которых мы ещё не понимали.  И ты впервые ощущал в своей ладони чужую жизнь, которая становилась частью тебя.
                * * *   

Первую ночь после выпускного бала мы встречали здесь. Всё было рядом: и Школа, и Дом, и Детский Городок, а  вид на Волгу был такой, что перехватывало дыхание. Мы качали   девчонок на качелях, пытались раскрутить карусель, просто сидели и молчали. Кто-то смеялся, кто-то радовался, а у меня было ощущение какой-то огромной потери, того, что уже никогда не вернётся. И самым страшным во всем этом было слово «Никогда».
И последнюю свою ночь Дома, перед поступлением в Университет, я тоже провел здесь, на берегу реки.  Там, где наша Томка соединятся с Волгой.
Настроение, правда, было другим. И компания была другая. Мы дурачились, жгли костёр, пили  вермут, который местные остряки  называли «Верой Матвеевной», пели какие-то песни. Смотрели на воду, на огонь, на небо. Только самые яркие звёзды были видны в эти короткие летние ночи.
  И вся жизнь была впереди.