Бабушка

Есть мнение, что внуков любят больше, чем детей. Я был любимым внуком и от осознания этого мне очень тепло на душе. Когда бабушка умерла я стал менее счастливым человеком. Это было как вчера, хотя прошло почти пятнадцать лет.
Дом бабушки и деда находился в одном поселке с квартирой моих родителей, примерно в пяти километрах. Каждое воскресенье мы приезжали к ним в гости, а летом я жил там все время. Дед, сколько я его помню, не обладал хорошим здоровьем и страдал астмой, когда мне было восемь лет, он умер от инфаркта, в день похорон я не был на кладбище, а остался в доме с завешенными зеркалами. На поминках дети играли отдельно от взрослых, так как оказались вместе и были предоставлены сами себе, а я думал о том, что хочу, чтобы не умирала бабушка и не хочу взрослеть, стареть и умирать. В те годы родственников собрать можно было только на похороны или свадьбу. Бабушка не выносила скорбь по этому поводу на всеобщее обозрение. Она просто потеряла человека, с которым прожила почти всю жизнь.
Евдокия родилась в семье зажиточного крестьянина, которого потом раскулачили. Она была небольшого роста, очень красивая и умная, обладала большой силой и выносливостью – как-то в девичестве отнесла тридцать килограмм муки в дальнюю деревню за двадцать верст, при этом имела осиную талию. С моим дедом Иваном она встретилась в возрасте восемнадцати лет. Родители деда были против их союза, и они сбежали от всех и стали жить самостоятельно. Дед Иван был красивым невысоким парнем, белозубым и светловолосым, завидным женихом, но планам других невест не суждено было осуществиться. У бабушки и деда было четверо детей – три дочери и один сын.
До момента переезда в дом, который стал последним местом ее жизни, бабушка и дед проживали в том же поселке, но в другом доме, который помнят трое старших детей. Младшая их сестра родилась уже в новом доме. Дом этот стоит на окраине поселения, по одной стороне болото и луг, по другой – дорога, которая через сотню метров уходит в поля.  Каждый день мимо ворот гоняли стадо на пастбище. По вечерам встречали. Во дворе – огород и постройки: курятник, сарай, подвал, гараж. Когда бабушка и дед купили этот дом примерно в 1964 году, все находилось в запущенном состоянии: огород весь зарос камышом, поэтому дед сделал дренаж, проложил трубы, выкопал весь камыш - рыть приходилось на глубину почти метра. На конце трубы, которая отводила избыточную воду, была сделана ручка, чтобы повесить ведро, также была решетка и скамейка и жители всех соседних домов ходили туда по воду и полоскать белье. Колонка была предметом зависти и восхищения соседей и женщины просили мужей сделать им такие же. Дед построил погреб. Он делал все на совесть. После его смерти осталось множество полезных в хозяйстве вещей. Косы, трубы, доски, гвозди, - абсолютно все было нужным и попадалось вовремя под руку. Помню, однажды, когда мы гуляли с ним по болоту, он нашел огромный гаечный ключ, почистил его и положил к инструментам.
Огород большей частью был засажен картошкой сорта «синюшка», даже сейчас я не знаю картофеля вкуснее, несмотря на то, что мы пробовали выращивать и другие сорта. Весной все дружно с наскока вскапывали эти несколько соток земли вручную. Осенью, также все вместе, убирали урожай. В другой части участка был сад, где росли яблони, сливы и вишни. Одна из яблонь при жизни деда приносила великолепные поздние яблоки, в октябре их можно было собирать, вкус был потрясающий – они были словно наполнены медом. Корову завести так и не удалось, бабушке сказали, что на ее хозяйство был наложен сглаз или что-то в этом роде. Единственным представителем был бычок – Миша. Когда его забивали на мясо, бабушка ушла в дальнюю комнату и плакала. Держали поросят, которых звали Васьками и Машками. В день забоя созывалась вся по близости живущая родня – «на печенку», свиней резали, детям давали опаленные уши, а потом все ели с двух чугунных сковородок ливер и жареную кровь, мясо делилось между родственниками, остальное закатывалось в банки.
Самой вкусной едой для нас, внуков, тогда были те самые поросячьи уши и, конечно, куриная лапша. Она того стоила. Бабушка замешивала тесто, раскатывала его до толщины носового платка и раскладывала сушиться. Затем варила свойскую курицу, потом  сворачивала подсушенную лапшу в рулон и резала соломкой, добавляла ее в курицу и через двадцать минут лапша была готова. В детстве я ел плохо, но от лапши не отказывался никогда. Как фавориту мне всегда доставалась куриная ножка, потом эта привилегия перешла к моей младшей двоюродной сестре. Жареные куриные яйца также были лакомством, но в больших количествах их разрешалось употреблять только на Пасху. Это был особый праздник, знаменовавший приход весны и предвкушения скорого лета.
В последние годы жизни дед все сильнее страдал от астмы, но было пару моментов, которые особенно мне запомнились: однажды дед взял меня и моего брата и мы пошли гулять в поля, он бодро шел по полю, помогая себя палкой и рассказывал смешные истории, когда становилось тяжеловато, то использовал ингалятор. До самой смерти жители соседних домов приходили к деду отбивать косы, у него это очень хорошо получалось, благодаря умелым рукам и нехитрому приспособлению. Всего было двое таких умельцев в деревне. Примерно тогда же  дед, бабушка и я ходили за ягодами в поля. Набрали очень много. Бабушка сделала варенье и наполнила им большой глиняный кувшин. Это событие запомнилось, но об этом позже.
После смерти деда бабушка перестала водить свиней и завела коз. С детства я пил только козье молоко. Моей обязанностью было помогать бабушке в заготовке сена на зиму, пригонять коз вечером в сарай, поить водой в обед. Окрестные территории были негласно поделены между соседями - сено на зиму требовалось всем. Пастухи, которые каждый день пасли стадо, не трогали эти угодья, а уводили коров дальше в поля. Вечером также надо было стоять около ворот и сторожить, так как иные коровы норовили забраться на территорию участка. Еще я поливал огород и таскал воду из колодца, занимался прополкой и собирал колорадских жуков и яблоки, которые уже упали. Когда дед-сосед научил меня косить траву(он тоже хорошо отбивал косы), помощи взрослых мужчин в заготовке сена вообще не требовалось.

В возрасте почти тринадцати лет меня сбила машина. Мы собрались за малиной. Чтобы туда попасть, надо было полтора километра идти пешком, потом ехать на автобусе. Мы стояли на остановке, а сын бабушки с моей младшей двоюродной сестрой на руках опаздывали на автобус. Подошел автобус, но другого маршрута, дядя сильно спешил и я решил побежать к нему навстречу, чтобы он остановился. Перебежал уже половину пути, потом услышал, как бабушка зовет меня, обернулся.. Через несколько секунд обнаружил себя лежащим на обочине с рассеченным лбом и сломанной ногой.. Бабушка приезжала в больницу постоянно, привозила любимую лапшу. Однажды по пути из больницы к ней прибился котенок, после этого она решила, что я обязательно поправлюсь. Так и случилось. Через год я уже мог помогать бабушке по хозяйству почти как прежде. А бабушка еще больше заботилась обо мне.
Осенью грянул кризис 1998 года, школу закрыли, учителя объявили забастовку. Есть было нечего.  Меня отправили к бабушке. Это было самым счастливым временем моей жизни в юности. В тот период я не любил общаться с родителями и одноклассниками, а занимался тем, что разрабатывал поврежденную в аварии ногу. Мы с бабушкой проводили все время, разговаривали, делали мелкую работу по двору, кормили животных. Бабушка пекла мне пироги в маленькой электрической духовке. Тогда же она достала мне из закромов тот самый кувшин с вареньем, ягоды для которого мы собирали еще при жизни деда. Варенье было замечательным.
На следующий год бабушке стало плохо, мама и я переехали, чтобы помогать по хозяйству. После того, как бабушка поправилась, я навещал ее несколько раз в неделю – приносил хорошую питьевую воду и помогал по хозяйству.
Наступил 2000-й год, я готовился к поступлению в институт. Двадцать восьмого февраля в квартиру позвонил мой двоюродный брат, сказал, что бабушка «упала». Пошли к ней в дом, соседи уже перенесли ее туда, положили на диван, она была в коме, скорую вызвали,  женщина-врач измерила артериальное давление - прибор зашкаливал. Диагностировали инсульт и уехали. Сказали, что умрет. Мама осталась с бабушкой, а я пошел обратно – оповестить руководство мамы, что на работу она завтра не выйдет и забрать какие-то вещи. В тот день я прошел пешком около двадцати километров.
Оставшееся время сидел возле бабушки, в сознание она не приходила, дышала часто. К утру дыхание замедлилось, а потом и совсем остановилось. Бабушка умерла. С мамой сохранял спокойствие, потом выходил на улицу и рыдал. На похороны, как и после смерти деда, опять приехали все родственники. Второй раз.
Бабушка предчувствовала скорую кончину – привела все дела в порядок, в последний год организовала ремонт дома, поставила забор, пополнила запасы угля и дров, увеличила поголовье животных и организовала заготовку кормов в избытке. За несколько месяцев до смерти в гости к ней приезжала моя двоюродная сестра, на прощание бабушка заплакала и сказала, что они больше не увидятся. Еще бы немного, буквально пару лет, и сестра познакомила бы бабушку с правнуками. Жаль, что этого  не случилось.
Годами позже я оценил то, как она вела хозяйство и планировала время и заботилась о своих детях и внуках. Вставала очень рано, рано и укладывалась спать. В обеденный перерыв дремала по пятнадцать минут, потом бодро шла хозяйствовать. Усадьба была в идеальном порядке, как и все бумаги, газеты, книги и прочее. Она часто рассказывала мне о том, как она жила в детстве и юности, цитировала Некрасова, любила, когда я играл ей на баяне, плакала, когда слышала звуки мелодии «Случайный вальс». Все продукты животноводства  и огорода раздавала дочерям и сыну. По памяти голодного времени сушила на печке сухари и складывала в мешки,  и всегда следила, чтобы никто из детей голодным не остался.
Бабушка всегда хотела умереть «на своих ногах и без мучений» и не хоронить своих детей. Через год не стало ее сына. Может это и бессмысленно, но я рад, что она этого уже не увидела.
Бабушку не вернуть, лишь память о ней, ее любовь, забота, мудрость и доброта останутся со мной навсегда.