The Devil beneath my feet

Он всегда и во всем был лучше меня. Его лучащиеся счастьем глаза, звонкий и чистый смех подкупали всех вокруг. Готовность придти на помощь, отдать всего себя без остатка - несомненно, было его главным жизненным кредо.

Слишком чистый, слишком светлый, слишком добрый. Чересчур сердобольный, чересчур понимающий, чересчур простой и искренний, как пятилетний ребенок. За все двадцать два года, что мы вместе, он ни разу мне не солгал.

Как же меня это раздражало. Я хотел, желал быть таким же, как он. Но мне было предназначено родиться самым худшим дьяволом, какой только мог быть в этой прогнившей, смердящей вселенной.

Я завидовал его щенячьему теплому взгляду, его открытой улыбке, поэтому почти приказывал, чтобы он катился куда подальше. Он только снисходительно улыбался, а я скрежетал зубами от бешенства так, что крепкая эмаль стиралась в порошок.

Самое страшное и невыносимое было то, что мы постоянно были вместе. Он не отходил от меня ни на шаг. Вместе ели, спали в одной кровати, одновременно принимали душ. Это было нашим проклятьем. Моей карой, наказанием. Его вознаграждением и бесконечной радостью.

Я ненавидел его каждой клеточкой своего тела.

Может, поэтому холодная сталь так легко вошла в теплое, трепещущее, полное жизни сердце, будто я разрезал столовым ножом слегка подтаявшее масло, а не плоть своего брата.

Клинок вынулся с бОльшим трудом, словно и он жаждал свежей теплой крови. Вино-бордовое пятно все шире и шире расползалось на белоснежной льняной рубашке. Я подумал, это расточительно и неуважительно - спускать кровь в пустую, в какую-то ткань, тряпку.  Его кровь - моя. Вымазав в ней руки, лицо и шею, я упирался носом в кровоточащую дыру, чтобы насладиться дивным запахом наичистейшей крови ангела в человечьем обличье.

Матрац вымок насквозь, но я был так счастлив, впервые за всю свою никчемную, пустую жизнь, что не обращал внимания на такие пустяки. Я был на седьмом небе от блаженства. Я наконец! Наконец освободился от своих тяжких оков.

Постепенно, когда мое опьяненное сознание пресытилось этим сладким ощущением, становилось очевидно - оставаться прислужником в монастыре было бы кощунством. Нехотя приняв душ и переодевшись, я не позаботился взять даже кусочка хлеба перед уходом. Да и зачем? Я был сыт стоящей перед глазами картиной, запахом и вкусом крови, остывающего тела брата на своих руках и осознанием того, что его больше нет.

Я ушел на рассвете, дождавшись, когда труп начнет коченеть. Хотелось быть рядом с братом в такую важную минуту его жизни .

***

Вторую неделю я скитался по какой-то нескончаемой однообразной пустоши. Пил, когда случайно находил очередной мутный ручеек или засыхающую грязную дождевую лужицу.  Хоть я смертельно устал, я не мог спать. Без сна это уже третьи сутки, скорее всего, именно по этой причине мой разум начал меня подводить. Мне стал слышаться шершавый, низкий, безликий шепот. Шептали одно слово, но этого хватало, чтобы волосы вставали дыбом. В шепоте отчетливо слышалось имя моего брата.

Но это были еще цветочки. Через несколько дней я заметил странную темную фигуру.  Пригляделся и мое дыхание сперло. Фигура эта была до боли знакомой, я встряхнул головой, отгоняя от себя худшие мысли. Но фигура шла в мою сторону, по моим следам, точь-в-точь повторяя мой путь. В диком страхе, я отвернулся и зашагал прочь, как можно скорее. А когда осмелился посмотреть вновь, горизонт был пуст. Я рассмеялся, надо же, от голода и бессонницы начинаю видеть галлюцинации. Вскоре мне стало не до шуток.

Я потерял счет времени. В сумерках я слышал его шаги позади меня, чувствовал его ровное дыхание у своего затылка. Скороговоркой повторяя про себя: "Не оборачивайся. Не оборачивайся, только не смотри назад.",  я умирал от леденящего душу страха и шел вперед,  дальше и дальше, пока без сил не упал в колючий засохший кустарник. Я закрыл глаза и приготовился умереть, моля только, чтобы это было быстро и безболезненно. Минуты шли, но ничего не происходило.

Я усмехнулся. Мы с братом как Каин и Авель, ничего нового этот свет не придумал. Только вот Каина не преследовал по пятам умерший Авель. Мой брат жаждал отмщения. Он не отставал от меня и все шептал, шептал свое чертово имя, сводя меня с ума, не давая мне и секунды покоя.

Я уже не боялся смотреть на него. Такой же красивый, как и при жизни. Только теперь его холодная, мертвая, разлагающаяся красота отпугивала, заставляя кровь стынуть в жилах.

Я чертовски устал, я так изможден. Хотелось плакать, в первые в жизни к моим глазам подступали слезы. Яростное бешенство подкатывало к глотке.

- Что ты хочешь от меня? ЧТО, ЧЕРТ ПОБЕРИ, ТЕБЕ НУЖНО?!

В ответ он только прошептал свое имя, которое я ненавидел больше всего на свете.

- Прекрати! Какого дьявола ты не успокоишься и не отвалишь от меня?

Глумясь и издеваясь надо мной, он продолжал шептать свое гребанное имя.

- Заткнись!!! Заткнись, заткнись, заткнись! Закрой рот! Закрой сво... - Я осекся, потому что...

Потому что вспомнил. Я понял...

Велизар. Велизар... Это мое имя. Мое.

Я посмотрел на него. Похожи, как две капли воды, даже сейчас. Оба мертвенно бледные, с синими глазами-озерами на пол-лица.

Он - и есть я. Я - есть он. Мы - одно целое.

Я не могу его убить, пока жив сам.

Он позвал вновь: "Велизар..."

Я закрыл глаза и протянул к нему руку. Едва кончики моих пальцев коснулись его руки, я услышал его вкрадчивый шепот: "Открой глаза..."

И я открыл.

***

Я распахнул глаза и глубоко вдохнул. Над ухом непрерывно пищал какой-то аппарат. Белая комната слепила глаза, пришлось часто моргать, чтобы скорее привыкнуть к такому яркому освещению. К телу присосалось множество различных датчиков. По ощущениям, я был нагим, только грудную клетку стягивал прочно перевязанный бинт.

Больничная палата. Я жив. "Значит, и он тоже." - подумалось мне и по телу пробежался неприятный холодок.

Не знаю, сколько времени я пролежал, прежде чем в палату вошла медсестра с ежедневным обходом. Увидев меня в сознании, он истошно завопила: "Он очнулся!", бросилась в коридор, за врачом. Долго ждать не пришлось, через пару минут послышался торопливый топот. Первым в палату вбежал мой настоятель. Бросившись ко мне, обнял своими широкими ручищами, приподнимая меня.

- Никогда не смей больше такого делать, Велизар! - его соленые тяжелые слезы градом сыпались мне на плечи. - Мальчик мой! Господь услышал мои молитвы. Обещай, поклянись, что больше никогда этого не повторится!

Я улыбнулся, хлопая настоятеля по спине в знак утешения, как вдруг... Я увидел свое отражение в зеркале. Оно злобно и с ненавистью улыбалось, в то время как на моем лице все отчетливее проступала гримаса ужаса. Его губы безмолвно шевелились.

"Ты - мой."

И оно провело пальцем от уха до уха, а затем беззвучно расхохоталось.

"Велизар..."