1-628

__

О поездке в Зеленодольск на лыжах:

Ничего не изменилось за год, всё в точности повторилось, кажется, что и слова говорились те же самые. И я тот же. И неужели целый год прошел – недавно вот так же всё было! С тоской: зачем эти повторы: сначала  поезд, потом  дорога к ним через город, потом  дядя Л.…

Всматривался во всё с болезненной  пристальностью и искал  слова, чтобы передать и эти картины. Ведь виды отличные. Верхушки сосен в одном месте ходуном ходили немо. Видел просеки с молодыми елями, нарядно обрамленными снегом. Вечер. Этот сумрак, набирающие силу серый и синий. Эти валера всех других цветов  на снегу. В конце совсем стемнело, а папа разошелся и мы, доехав, возвращаясь, до уже светящихся окнами домов, поехали дальше, теперь в другую сторону. Лыжни уже не было видно. Дошли до какой-то, тоже заснеженной дороги. Невдалеке с обеих сторон – от огней города и с темной стороны – шли, смеясь и разговаривая, люди и парочки. Подумали и пересекли дорогу, чтобы узнать, что будет на местности дальше. Там сразу начался спуск, пологий широкий овражек, завершающийся такой же широкой полянкой – классическая конечная остановка. Тут папа раз упал. Я кричал: «тут - осторожно, есть небольшой трамплинчик», но папа упал раньше, а сам я чуть не упал на трамплинчике. Еще мерзли руки, а потом и ноги – все-таки был мороз. Я жаловался и  останавливался…. Но и это было как всегда. Потому что нервен я был как всегда - ещё когда дома собирали шмотки. И ел я до всеобщего  удивления мало; опять же, натурально не чувствуя аппетита, но на всякий случай все же уминая побольше хлеба, за которым никто не следит, чтобы и потом не почувствовать его, а сейчас  поддержать  репутацию, раз уж она вдруг возникла.

Да, ехали мы с той поляны меж холмов. Темно, деревья стоят  чуть более темными полосами с разводами. Говорили, чтоб скрасить темноту. На обратном пути папа упал второй раз. Я утешил, мол, немудрено, когда устал и темно. В конце пожаловался папа на горло – «жалко, шарфа не одел». Болезни - вот что действительно неприятно и холодно.

Но ничего не случилось.

Во второй раз – на следующее утро - время прошло быстро, я еле плелся, и было пусто. Потом в голом и холодном зале вокзала увидел девушку. Не очень разглядел, потому что было полутемно, а она укутана - огромная рыжая шапка – но, похоже, что девушка  красивая. Глаза в глаза смотрели – её вовсю блестят. Я с удовольствием вспоминал потом свой вид, но в целом чувствовал я себя тогда  отвратно и глядел с мрачной отрешенностью из под своей ушанки над тулупом и шарфом, сидя на деревянном гнутом желтом ложе, на котором с горя даже ноги бесцеремонно вытянул. На перрон вышел, проявив выдержку, поздно, но всё равно минут 10 пришлось электричку ждать и я всё смотрел в дальний конец, где, как показалось, мелькнула та рыжая шапка. Пройти же туда почему-то не решился. К тому же опять замерз, окоченел. А здесь были только две неказистые девчонки-подружки – тоже, впрочем, стреляльщицы  глазами. Женщины, девушки…. Опять я не пропускаю ни одной, а рыжую шапку - как и  других без счета /и в вагоне наискосок тоже одна совсем ничего была, но я уже так устал, что не реагировал/ - причисляю к сонму своих любовниц, чтобы заснуть посреди знакомства  или ухаживания за ними...