Без Родины. Украина. Раннее детство

     Начало - Моя мама, Фихтнер Нелли...  http://www.proza.ru/2016/03/13/1262            

     Чем старше становишься, чем больше жизненных событий остаётся в прошлом, тем ближе и ощутимее становятся воспоминания давно ушедших лет. Самые яркие - это детские и отроческие. В детстве человек не осознаёт в какое время он родился, как он живёт или выживает. Сейчас, умудрённая опытом, хорошо представляю, что и я, и мои родные, близкие люди, сполна испытали на себе все «прелести» ада на земле. Настоящим чудом можно назвать то, что во время второй мировой войны и после неё, мы остались живы. Мы - это моя мама, старшая сестра, младший брат и я. Отец наш потерялся во время войны в Германии. Где и как он погиб, умер ли своей смертью или был убит, похоронен ли, никто уже никогда на этом свете не узнает. Эту тайну он унёс с собой, и как мы ни пытались её разгадать в течение многих лет, нам это не удалось.
 
                ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. РАННЕЕ ДЕТСТВО. УКРАИНА.

                -1-

     Родилась я 7 апреля 1938 года в селе Гоффенталь Таганрогского района Ростовской области в семье по фамилии Фитц. При рождении родители дали мне имя Нелли. Немецкое село, где прошло моё раннее детство, находилось недалеко от Азовского моря.

     Мою маму звали красивым именем - Эмилия. Папа по документам был Густавом, но ему больше нравилось имя Константин. Кроме меня в семье росла сестра Мирта, старше меня на 2,5 года. Брат Федя родился перед войной, в августе 1940 года. Со слов мамы, я была из близнецов, моя сестрёнка-двойняшка Нина умерла в возрасте 2-х лет. Я её не помню. Я росла очень худенькой девочкой, ко мне постоянно липли всякие болячки, а сестрёнка родилась на редкость крепким и здоровым ребёнком. Умереть должна была я, как говорила моя мама. Но я осталась жить, вопреки всем прогнозам и несчастьям, которые сыпались на меня в детстве, как из рога изобилия.

     Почему я получила в дар жизнь - можно только гадать. Возможно, так распорядились высшие силы, возможно, родители уделяли мне больше внимания, так как я была слабенькой. А может быть, жажда жизни и сила духа проявились у меня ещё в раннем детстве. Как я узнала позже, у моих родителей до нас был ещё один ребёнок, девочка, которая умерла в трёхлетнем возрасте во время голода, в начале 30-х годов.

     Со слов мамы и сестры, в 1939 году наша семья переехала в село Мозаево, колхоз "Спартак" Тельмановского района, Сталинской области (сейчас Донецкая область). Это село находилось на территории Украины. Здесь родители купили себе дом, хозяйство. Почему мы переехали? Ведь в селе Гоффенталь остались все родные отца и матери. Со стороны отца семья считалась зажиточной, особенно до революции 1917 года. Это мой дедушка Яков Фитц, бабушка Регина, рождённая Шрёдер. Семья была богата не только материально, но и детьми - всего у них родилось 9 детей. Три раза бабушка рожала близнецов. Все дети выжили и стали взрослыми. Мой отец Густав Фитц - из последних детей-двойняшек, появился на свет 17 февраля 1908 года. Вместе с ним родилась сестра Каролина.

     Немецкое поселение под названием Гоффенталь до 1917 года процветало. Дедушка Яков, как и многие в посёлке, имел свою землю и старательно вёл хозяйство. Начинал работать он с братом Александром, потом, по мере роста семей, они разделились, и каждый управлял своим имением самостоятельно. Сельчане очень хорошо отзывались о дедушке, впоследствии многие рассказывали, каким трудолюбием и справедливостью он отличался. Семья имела огромный дом, во дворе которого находились постройки, где жили люди. Весной, летом и осенью с близлежащих хуторов приходили крестьяне наниматься к дедушке на работу. Он никого не обижал, сам умел работать и того же требовал от других.

     Начало 20-го века было нелёгким для всей России и для маленького села, в частности. В 1905 году много жизней унесла русско-японская война. В 1914 году разгорелась Первая мировая война, которая закончилась в России военным переворотом под названием Октябрьская революция. Несколько лет, начиная с 1917 года, шла гражданская братоубийственная война. Нередко оказывалось так, что члены одной семьи воевали по разные линии фронта. В 1918 году посёлок Гоффенталь находился в руках то у белых, то у красных. Но особенно страдали сельские жители от различных банд, например, "Мате" Маруська, Батька Махно. Село постоянно переходило из рук в руки. Красные - это большевики, которые установили в стране рабоче-крестьянскую власть и воевали за неё. Белые - это белогвардейцы, отстаивающие прежнюю жизнь и порядки. Каждая власть считала себя главной и настоящей, и каждая власть наделила себя правом забирать у крестьян-трудяг продовольствие, всё то, что те заработали своим нелёгким трудом. В 1921 году простые люди сполна ощутили на себе все завоевания новой Советской власти. Первый раз за многие годы в богатом краю разразился настоящий голод. Закрома оказались пустыми, поля стояли незасеянными, не было семян. Питаться было нечем. Но у простых людей даже в это тяжёлое время оставалась надежда, что все эти ужасы когда-нибудь закончатся, они снова встанут на ноги и будут спокойно жить и трудиться. Благо, плодородная земля и благоприятный климат этому способствовали.
 
     Наконец, отгремела война. Большевики победили и установили на огромной территории Советскую власть. Образовалось новое государство - СССР - Союз советских социалистических республик. В первую очередь, в него вошли Россия, Украина, Белоруссия. Позже насильственными методами шло присоединение других государств. На несколько лет люди получили передышку. Крестьяне потихоньку возвращались к мирной жизни и налаживали свою, полную повседневных забот о хлебе насущном, жизнь. В конце 20-х годов Коммунистическая правящая партия взяла курс на коллективизацию. Образование колхозов, новых форм ведения хозяйствования, повсюду сопровождалось разорением успешных единоличных хозяйств. Это называлось раскулачиванием, с последующим выселением семей кулаков в отдалённые районы Сибири или Казахстана. В 1932-1933 годах произошло третье по счёту раскулачивание сельчан. Снова разразился страшный голод, во время которого больше всего пострадали крестьяне плодородной Украины. Сейчас этот, искусственно вызванный голод, историки называют "Голодомором". Люди вымирали от полного отсутствия еды целыми семьями, посёлками.

     Пострадала и наша семья. В cентябре 1932 года у дедушки Якоба отобрали последнее, что ещё оставалось. Бабушка Регина к тому времени сильно болела. Она  не могла ходить, опухла и была прикована к постели. Возможно, болезнь бабушки послужила причиной того, что семью не выслали тогда в Сибирь. Но когда пришли люди в военной форме конфисковывать или попросту грабить имущество, бабушку не пощадили. Не побрезговав и не проявив хоть чуточку милосердия, здоровые, сильные мужчины забрали из-под больного, неподвижного человека матрац, подушку и одеяло. Оставили лежать пожилую женщину на голой деревянной кровати. Происходило это на глазах у дедушки Якова, который оказался бессилен как-то помочь своей жене. Дедушка Яков, не выдержав надругательств над своей женой, да и над всей своей жизнью, в этот же день пошёл в сеновал и повесился. Об этом позже нам рассказывали наши родственники, очевидцы. Случилось это 28.09.32 года. Бабушка Регина ненадолго пережила своего мужа, умерла она 25.02.33 года.

     Один из сыновей дедушки Якоба, старший брат отца по имени Карл, 1897 года рождения, сумел в 1918 году эмигрировать в Германию.

     С 1935 года местные власти НКВД (народный комиссариат внутренних дел) по распоряжению сверху принялись проводить чистку, т.е. аресты среди простого населения. По плану им нужно было набрать определённое количество „врагов народа“ и уничтожить их. Кого-то расстреливали, кого-то ссылали в концентрационные лагеря и использовали как бесплатную рабочую силу. Обращались с людьми хуже чем с рабами. Срок пребывания в лагерях составлял 10-20 лет. Очень немногие выдерживали в нечеловеческих условиях это время. Если родным арестованного говорили :"10 лет без права переписки", значит этого человека расстреляли, его уже не было, а близкие надеялись и ждали его возвращения иногда всю жизнь. Например, моя свекровь ждала своего мужа, арестованного в декабре 1937 года, до самой своей смерти в 1971 году. О нём ничего не было известно, никакого документа ей никто не прислал. И только в 1992 году, перед нашим отъездом в Германию, по нашему запросу, нам прислали свидетельство о смерти свёкра. В нём значилась причина смерти - расстрел, через две недели после ареста. Только в начале девяностых годов 20-века стали приоткрывать архивы.

     В 1935-1938 годах шли повальные ночные аресты сначала среди мужчин, а позже и среди женщин. Мой отец  Густав случайно избежал тюрьмы и расстрела. В начале тридцатых годов его приняли в колхоз и послали распахивать колхозные земли на своём же тракторе. Всё, выращенное в колхозе, забиралось государством, а люди в это время пухли и умирали от голода. Мой отец постоянно находился в поле, власти про него просто забыли. В 1937 году его привезли с поля домой больного, опухшего от голода.  Маме пришлось потом долго выхаживать своего чуть живого мужа. Возможно, это и спасло нашего отца от репрессий 1937 года.

                -2-

     Моя мама Эмилия родилась 21 сентября 1905 году в бедной семье под фамилией Рот "Roth". Её отец погиб в одной из войн в начале века. Мама его не помнила. Бабушка со стороны мамы вышла второй раз замуж за вдовца с четырьмя детьми, по фамилии Гельвих. Дедушка Голь, отец моей бабушки Катарины, был зажиточным крестьянином, у которого работала вся семья. Отчим переписал мою маму на свою фамилию Гельвих. Дядя Карл, сводный брат моей мамы, родился в 1914 году. Впоследствии он смог выучиться на ветфельдшера в г. Таганроге. А мои родители закончили  всего 4 класса церковно-приходской  школы.

     Таким образом, мой отец Густав не смог больше жить там, где так трагически оборвалась жизнь его родителей, видеть свой дом, усадьбу, занятую другими людьми. В этом доме был репрессирован в 1938 году и расстрелян органами НКВД его брат Фридрих. В 1939 году умерла и жена брата, осталось трое маленьких детей-сирот: Аня (1929г.) , Саша (1932г) и Анита ( 1935г.). Печальный итог : вся огромная семья исчезла, как будто бы и не существовала. К 1939 году умерли молодыми пять сестёр отца, брат Фридрих расстрелян, брат Карл -  в эмиграции в Германии. В живых остались только мой отец и сестра Каролина с сынoм Адамом. Её мужа Ромель Романа тоже забрали и через 12 дней в 1938 году расстреляли. Эта участь коснулась многих мужчин из Гоффенталя. Отец хотел как-то изменить жизнь, переделать судьбу. Для достижения этой цели он и переехал со своей семьёй из четырёх человек и с сестрой Каролиной в Сталинскую область.

     Мои самые ранние воспоминания, перемешанные с рассказами матери и сестры, выходят светлыми и радостными. По субботам к нам приходили в гости молодые девушки и парни, подростки. Это были родственники со стороны отца и матери из Гоффенталя. Оказывается, село Мозаево, где мы теперь жили, находилось в нескольких километрах от нашего прежнего места обитания. Для нас, детей, приход молодёжи всегда означал праздник, приносил в нашу обыденную жизнь что-то особенное. Мама пекла вкусные булочки, пироги, жарила семечки и кукурузу. Родители заготавливали на зиму свежие яблоки, груши, консервировали арбузы. Запах вкусного жареного мяса с картошкой преследовал нас потом в воспоминаниях много лет лишений, с 1941 по 1956 годы.

     Родители купили небольшой дом, достроили комнату, для сестры Каролины - ещё две комнаты. Отец устроился работать конюхом на конеферму. Являясь общительным и весёлым по характеру, он очень быстро подружился с соседями. На работе у отца появились друзья. Некоторые парни приходили по вечерам учиться играть на гармошке. Отец обладал хорошим музыкальным слухом и самостоятельно  мог подбирать любую мелодию. Две кузины отца, Паулина и Каролина, тоже были музыкально одарёнными людьми.

     Родители быстро встали на ноги, жизнь начала потихоньку налаживаться. Во многом им помогли соседи Кутник, Литке, друзья- украинцы. Дедушка и бабушка Кутник разговаривали на том же немецком диалекте, что и наш отец, они очень хорошо понимали друг друга. Видно, в Германии их предки жили в одном месте. Это обстоятельство сильно сблизило наших родителей и соседей. Впоследствии они стали для нас больше чем родня. Я хорошо помню наш большой огород, где росло абсолютно всё: картофель, огромная тыква, дыни, арбузы, огурцы, помидоры, сладкий горох, фасоль, кукуруза. Мама и папа работали днями напролёт, не покладая рук. К началу войны в хозяйстве у нас содержались корова, свиньи, овцы, поросята, куры, любимая собака Филякс. Помню из раннего детства, как меня однажды клюнул рябой петух. Я тогда очень сильно плакала.

     У тёти Каролины с сыном Адамом при помощи отца жизнь тоже налаживалась. За мной и сестрой Миртой приглядывали старшие мальчики: это Федя Кутник, 1930 года рождения, и кузен Адам, 1931 года рождения. Они отвечали за нас. С нами постоянно находился ещё один мальчик, Федя Рух, 1936 года рождения, и соседский мальчик, грек , также по имени Федя. Отца Феди Рух  тоже расстреляли в 1937 году.
В августе 1940 года у нас в семье родился брат. Так как почти все наши друзья были Федями, нам с сестрой не оставалось ничего другого, как назвать нашего братика этим же именем. В документах значилось Фридрих.

     Соседи ходили друг к другу в гости: посидеть, поговорить. Не было ещё телевизоров, радио, телефонов. Преобладало живое общение.У нас часто находилась молодёжь. Родители пользовались в селе уважением, да и сами ещё молодые: 32 и 35 лет. Я хорошо помню бабушку и дедушку Кутник. Они у нас часто бывали, а мы с отцом у них. Дедушка курил трубку, ложил табак из трубки в коробочку и давал нам для отца. У отца часто болели зубы, и это ему хорошо помогало.

                -3-

     Однажды летним вечером 1941 года, после ужина, мы пили чай из стаканов. Он нам казался таким сладким и вкусным. Отец уже поел, его стакан стоял в стороне, и вдруг мама увидела, как стакан сам по себе перевернулся, упал и зазвенел. Взрослым стало не по себе, а мама сказала, что это плохая примета. Мы с Миртой испугались и притихли.

     Вскоре после этого дедушка Кутник и наш отец сидели у нас на крылечке. Смеркалось. Электричества в деревне ещё не было, а на Украине ночи особенно тёмные. Я сидела на руках у отца, Мирта рядом. И тут все мы увидели на небе красные огненные метёлки (Feuerbesen). Все смотрели на них и молчали. Вышли мама, бабушка Кутник, их сын Пётр 18-ти лет. Они заговорили о чём-то страшном, предположили, что это  нехорошие знаки, что скоро начнётся война, вспоминали перевёрнутый стакан. Мама заплакала, а мы теснее прижались к своему отцу. Никто ничего не знал и не говорил, ведь у нас не было ни газет, ни радио.

     Нашему отцу очень хотелось иметь новую гармошку, радовать своих детей и друзей музыкой. У нас была старая, уже плохая гармошка, на которой отец всех учил играть. Наступило время, и отец решил, что он может себе позволить приобрести новый инструмент. Но прежде нужно было поехать на базар и продать поросят.  Вечером 21 июня 1941 года он уехал с другом на лошадях в Макеевку, что рядом с городом Сталино (Донецк). Удачно продал поросят, купил гармошку. Денег хватило и на  различную ткань всем на платья, кофточки. Нам, детям, были куплены  синие бусы, цветные карандаши, книжки с картинками. Возвращаясь к деревне, они услышали от людей, что идёт война, ночью бомбили Киев и другие города. Зашёл отец домой с подарками, мы с сестрой окружили его, смеёмся. А сами без ума от радости, от угощенья, от конфет, от гармошки. Одного не могли понять, почему плачет мама, обнимает отца и опять вспоминает перевёрнутый стакан и огненно-кровавые метёлки в тёмном небе.

     Пошёл отец на работу в конюшню, а там все, и даже его друзья, говорят ему в лицо: "Ты знал, что будет война, теперь будешь немцев и своего брата гармошкой встречать". Маме на улице то же самое говорили. В одночасье мы оказались в изоляции, в одиночестве. Больше никто, кроме наших соседей-немцев, к нам в гости не приходил. За всё лето 1941 года к нам раза два наведывались наши родные из Гоффенталя.

     Потом началась бомбёжка, удары тяжёлой артиллерии.  Земля вздрагивала, повсюду стоял ужасный грохот. Неподалёку сел самолёт, слышался такой гул, что я залезла с головой под подушки и заткнула уши. Не могу вспомнить тот момент, когда русские солдаты забрали отца рыть окопы, и мы остались одни, без него.

     Вскоре в наше село стали прибывать немецкие солдаты. Они бегали по домам и забирали продукты, требовали масло, яйко, млеко. Резали на глазах у людей свиней, курам тут же отворачивали головы. Дедушка Кутник говорил, что это не немцы, так как разговаривали они не по-немецки. Вероятно, это были венгры, румыны, болгары.
Шли дни, шли бои, земля постоянно тряслась от взрывов, от страха днём, а особенно ночью, тряслись и мы. Вскоре русским войскам удалось отогнать немцев и вновь занять наше село. Позже я читала в одной немецкой книге, что Ростов несколько раз переходил из рук в руки.

     В сентябре 1941 года нам пришлось покинуть наш уютный дом, сад и огород, нашу любимую коровушку Нюрку, собаку Филякса, всё своё хозяйство, что ещё осталось. На чердаке лежала намолоченная кукуруза, заготовленные на зиму яблоки и груши.
                -4-

     По известному августовскому Указу 1941 года всех немцев, живших в западной части страны, должны были депортировать на восток - в Сибирь, в Казахстан, в Среднюю Азию. Эту нацию считали  тогда потенциальными предателями. На всякий случай, в целях профилактики, власть решила от неё избавиться. Итак, под конвоем, на подводах нас повезли на станцию Карань друзья отца. Для них мы уже были врагами. Отец  в это время  находился на рытье окопов у русских, никто не знал, жив ли он ещё. Дедушка Кутник вдруг стал не помощник, он очень сдал в последнее время. Старшего сына Петра забрали с собой вошедшие в село первые немецкие солдаты. Бабушка Кутник тоже постоянно болела. Вся ответственность за три семьи лежала теперь на  одиннадцатилетнем Феде Кутник и десятилетнем Адаме, нашем кузене. Тётя Каролина помогала нашей маме ухаживать за малышами. Мирте было тогда  шесть лет, мне - три с половиной года, Феде - один год и два месяца. На станцию Карань мы приехали благополучно, ни снаряды, ни бомбы не попали в нашу телегу.

     Поезд с вагонами для перевозки скота стоял под погрузку людей. Позже мама рассказывала, что никто и не интересовался, куда повезут всех этих людей. Все хотели только поскорее уехать от этого кошмара. В воздухе шли бои самолётов, кругом всё горело, трещало, дрожало. Толпы людей, обезумевших от ужаса, пытались протолкнуться в поезд. В панике люди давили друг друга, кричали, ругались. Федя Кутник чудом сумел забраться  в один из вагонов и очутиться рядом с проёмом в виде оконного отверстия. Адам с земли кидал ему наши вещи, а Федя пытался их ловить. Что-то он сумел поймать, что-то отлетало назад. Дедушка Кутник тоже оказался  в толпе в вагоне, он пытался брать из рук наших женщин орущих детей. Но толпа мечущихся, кричащих людей  выдавила его из поезда, и в это время состав тронулся. Оставшемуся  в вагоне Феде, в конце концов, удалось выпрыгнуть на перрон. Так мы и остались, а поезд ушёл, вместе с нашими документами и нехитрыми пожитками.

     От дыма и огня  дышать стало нечем, люди разбегались, кто куда. Мне всю жизнь кажется, что на то была божья воля. Всевышний  каким-то образом выводил несчастных, оставшихся в живых людей из этого ада. Мы все держались вместе, потихоньку  выходили из  пекла, становилось легче дышать. Помню, пошёл дождь. Это было и хорошо, и плохо. Вышли в поле, кругом грязь. Дети плетутся, едва вытаскивая ноги из непролазного месива.  Мирта вела меня за ручку, подошва у одного ботиночка оторвалась, на другом - едва болталась, никак не могла оторваться. Я молча терпела, не плакала, наверное, мне такая мелочь казалась чепухой, по-сравнению с тем, что мы испытали перед этим. Старались как можно быстрее и дальше уйти от страшного места.

     Вдали показалась копна, не то сена, не то соломы. Почти доползли  до неё. Женщины принялись быстро нас, детей, закапывать в эту копну, прежде чем мы обтёрли наши ноги от грязи. Чувствую даже сейчас, как болели, мёрзли мои ножки, но я молча выносила эту боль, не ныла. Мама была занята моим младшим братиком. К счастью, она его ещё кормила грудью. Наверное, с тех пор я и стала терпеливой, никогда ни на что не жаловалась, делала всё, как говорила мама.

     Становилось тише, самолёты не бомбили, гул и стрельба удалялись. Это чувствовалось и по земле, и по воздуху. Сколько мы спали, сколько времени прошло¬? Наши матери вернулись обратно на станцию, с ними  - Федя и Адам. Нужно же было что-то кушать, да и ночевать где-то. С малышами оставили дедушку Кутника. Вскоре наши ходоки вернулись с варёной картошкой и с молоком. Для нас это было главное, кушать хотелось нестерпимо. Что же увидели наши женщины? Пережитый вновь кошмар  они потом часто вспоминали.

     Оказывается, наш поезд недалеко отошёл от станции и взорвался. Матерям не нужно было идти далеко, чтобы увидеть весь этот ужас. Когда им на станции про это рассказали очевидцы, в первый момент пришло в голову: "Возможно, что-то найдётся из тех вещей, которые Федя сумел поймать и затащить в вагон". Он был вторым с хвоста поезда.  Главное, в нём остались все наши документы. Когда женщины подошли поближе к взорванному составу, они увидели множество людей, выброшенных взрывом из вагонов, мёртвых, вперемешку с ещё живыми, изуродованных. Кругом раздавались крики, стоны, но никто не помогал этим людям. Все вагоны лежали сгоревшие, только кое-где ещё клубился дым. Никто ничего искать не стал, все поспешили покинуть это страшное место.

     После такого незабываемого зрелища  женщины вернулись на станцию просить у местных жителей временное пристанище. Таких как мы, оставшихся в живых и не сумевших попасть в выгоны, оказалось много. Тем временем звуки боёв стали затихать, немцы полностью заняли станцию Карань. От новой власти поступил приказ - жителям округи оказать всем нуждающимся помощь. Обратный путь от стога, в котором мы волею случая оказались, на станцию выпал из моей памяти. Но я хорошо помню огромный, чёрный элеватор с клубами  тёмного дыма и ядовитый запах, заполонивший всё вокруг. Мама где-то достала для меня ботиночки. Моим босым ножкам было очень холодно и больно. С горем пополам добрались до того станционного посёлка, где нас обещали принять. Нашу семью - в один дом, других - в другой, так и приютили всех. После пережитого ужаса глаза наши слипались, а тела ничего не чувствовали. Это блаженное тепло, бокальчик горячего кипячёного молока я не забуду никогда!

     Хозяин нашего гостеприимного домика работал провожающим поездов. Он и поведал маме о происшествии, случившемся с нашим поездом. Мы оказались счастливчиками, потому что не смогли в него попасть и остались живыми. Смерть пронеслась мимо нас. Нас всех, людей немецкой национальности, должны были вывезти в Сибирь. Одно только слово "Сибирь" вызывало у людей с Украины ужас. В случае, если поезд не успеет уйти до прихода немцев, местные власти издали приказ взорвать весь состав. Солдаты особого подразделения до отправки поезда под каждый вагон подвесили мины. Не пожалели женщин, детей, стариков! Пусть лучше все погибнут, чем достанутся немцам! Частично этот зверский план удалось привести в исполнение. Никто не считал погибших, раненых, не до того было отступающим войскам.

     Таким образом пропали наши вещи, а главное - документы : свидетельства о браке родителей, о рождении всех детей. Из-за этой потери мы страдали всю жизнь. Позже немцы выдали свидетельства о рождении со слов родителей, а в 1944 году при крещении в евангелической церкви мы получили Taufscheine. На их основании  в 1954 году в Казахстане я получила паспорт.  В 1992 году мы послали запрос  в Таганрогский архив по поводу свидетельств о рождении и о браке родителей. Получили ответ, что архив сгорел. Когда я восстанавливала себе свидетельство о рождении, в нём была указана только мать, а в графе «отец» стояло - документально не подтверждается. Мне было очень обидно. Не помогли и три моих свидетеля здесь в Германии, которые знали нашу семью, нашего отца.
 
     Я отвлеклась. Не помню, на какое время мы задержались у этих добрых людей,  приютивших нас. Что намеревались делать дальше? Но я очень хорошо помню, как ночью к нам пришёл отец. Не передать нашу радость по поводу его появления. Я не могла поверить, что это мой отец! Как он выглядел? С бородой, обросший, худой, в потрёпанной одежде. У него сильно болели зубы! Но это был наш отец!

     Наши четыре семьи и другие, оставшиеся в живых, жители нашего села Мозаево  решили вернуться назад в свои дома. Наверное, шли пешком, потому что часто останавливались. Никогда не забуду сложенных вдоль дороги мёртвых мужчин в белых кальсонах и белых рубахах, т.е. в нижнем белье, босиком. Это были солдаты, но чьи?  Скорее всего русские. Мама, вспоминая  впоследствии, говорила нам: не было на этих солдатах ни шинелей, ни сапог или ботинок. Одежда или обувь пригодились бы нашим беженцам.

                -5-

Наконец-то, мы пришли домой. Дом оказался целым, но запущенным. Там временно побывали другие люди, тоже беженцы, евреи, сбежавшие от  немцев. Но к нашему возвращению временных постояльцев уже не было. Спаслись ли они?  Власть в селе поменялась на  немецкую. Все жители села, в том числе оставшееся немецкое население встретили приход врагов настороженно. Особой радости никто не проявлял. Но нужно как-то жить дальше. Всю живность из нашего хозяйства вернули нам наши добрые соседи - украинцы. Мы обрадовались, что наша корова Нюрка оказалась во дворе, собака и кошка кинулись к нам. Для простых людей больших изменений пока не произошло. Отец опять пошёл работать конюхом. Постепенно люди свыклись с новой властью, немцы ко всем в селе относились неплохо. Молодые ребята и дальше приходили к отцу учиться играть на гармошке.

     Иногда в нашем доме останавливались немецкие солдаты. Мама была вынуждена стирать для них бельё. Стирала она в деревянном корыте со стиральной доской. За это немцы давали нам лапшу, макароны, по воскресеньям дети получали сахар кусочками. Солдаты квартировали и в других домах. На всю жизнь запомнились два случая, произошедших тогда. Они оставили глубокую зарубку и в наших сердцах и в сердцах наших родителей.

     Мама должна была не только стирать, но и варить для немецких солдат, стоявших у нас. Однажды одному немцу еда показалась горячей и, чтобы быстрее её остудить, он вынес свою чашку на улицу и поставил в снег. Подошла наша собака, принялась это есть. Откуда было  Филяксу знать, что еду не для него приготовили. Нет бы просто посмеяться, но злой солдат рассердился и из пистолета застрелил нашего Филякса. Для нас с сестрой этот случай явился сильным потрясением на всю жизнь. Как мы плакали по любимой собаке!  Она была частью нашей  мирной жизни, детства, связана с нашим  отцом. Мы часто её потом вспоминали в дальнейших скитаниях.

     Мама рассказывала о необыкновенных способностях Филякса. Однажды зимой собака явно дала понять нашему отцу, что дома произошло что-то страшное. Отец поехал зимой в степь за сеном для лошадей, Филякс его сопровождал. До стога сена они не доехали из-за поведения собаки. Она вдруг сильно заволновалась, завыла, поворачивалась в сторону села, забегала перед лошадьми, ложилась и не давала отцу ехать дальше. Потом сама побежала в сторону села. Отец вынужден был вернуться. Вовремя вернулся, так как наш дом со всех сторон оказался объят пламенем. Крыша дома  покрыта соломой, как и большинство украинских домов, и воспламенялась очень быстро. В это трагическое для нас утро прорвались русские самолёты. Они летели очень низко, стреляли из пулемётов. В наш дом, как и в другие дома, видимо попали зажигательные пули.

     Утром мы втроём баловались в постели, смеялись. Мама положила  для нас одежду, а сама в сенках готовилась к стирке. В сенках находились печь и котёл, в котором грелась вода. Рядом, под одной крышей с домом, располагался сарай, полностью забитый сеном и соломой. Все запасы готовились на случай дождей, чтобы не промокло. И тут разом всё это вспыхнуло, дом превратился в факел. Если бы не помощь солдат и соседей, мы бы все четверо сгорели. Солдаты не растерялись, быстро выбили окна и через них нас всех вытащили, в том числе и маму. Через дверь было нельзя, так как пламя полностью охватило эту сторону дома. Хорошо что в этот момент, слыша нашу возню и смех, мама зашла в комнату, чтобы самой нас переодеть. У неё сильно обгорели лицо и руки. В то время, когда пламя полыхнуло в комнату, мы находились в постели. У Феди сильно пострадала голова, сгорели полностью волосики, огнём обожгло лицо, тело, ручки. Нам с Миртой досталось меньше. Мы ведь не успели одеться. Очень хорошо помню, как мы бежали совершенно голые по мокрому снегу, перемешанному с ледяной водой.

     Добрые люди, наши соседи Поваляевы, приютили нас, взяли к себе. Мы потом часто вспоминали: у немецких солдат-врачей была удивительная мазь от ожогов. После её накладывания заживало всё быстро и без следов. Наша мама кричала, что её сыночек ослеп, казалось, повреждено было всё лицо.  Но обошлось. На лице у нашего брата впоследствии не осталось даже шрамов.
 
     Прожили мы какое-то время, до тёплых дней, у наших соседей-украинцев. С наступлением весны друзья отца и солдаты помогли нам заново отстроить  домик.  Корову и свиней успели вовремя выгнать из огня. Голод нам не грозил.

                -6-

     Осенью 1942 года немцы забрали отца по чьему-то доносу в немецкую комендатуру. Чем-то он им не угодил. Отец отсутствовал несколько дней. Всё это время мама плакала в отчаянии, не зная, не ведая, что же с ним случилось, почему его арестовали. Всего избитого отца вскоре привезли домой друзья-конюхи. На руках занесли домой, положили на кровать. Он не мог ни повернуться, ни двинуться, лежал неподвижно. Мы с мамой кинулись к нему, крича во весь голос. Друзья раздели отца, и на наших глазах через нижнее бельё, через рубаху и кальсоны, стала проступать кровь. До этого отец сильно простыл во время пожара и на строительстве дома, всё тело было покрыто фурункулами. За что он получил такое наказание от немцев - 25 шомполов - неизвестно. Отец нам ничего не рассказал, боялся выдать какую-то тайну. После порки все фурункулы полопались, тело кровоточило, превратилось в одну сплошную рану. Какую боль может вынести человек, какие страдания! И всё это молча, без стонов и упрёков, ничем не выдавая своих мук. Время лечит любые раны, постепенно и отец пошёл на поправку.

     К нам больше не приходили наши родственники из Гоффенталя. Мы не знали, где они теперь. Слышали только, что их успели вывезти из родного села в августе - сентябре 1941 года, но куда? С ними же уехал в неизвестность мой будущий муж Эмиль.

     Наступила тёмная осень. Мама вечерами рано занавешивала окна, чтобы огонёк не пробился на улицу. Там было очень страшно, но страшно было и дома. В небе всё чаще и чаще гудели самолёты. В этом гуле не только взрослые, но и дети угадывали, тяжело ли нагружены бомбами самолёты. Они пролетали над селом, унося свой смертельный  груз дальше на запад.

     Ночами в наши дома врывались страшного вида мужчины. Родители так и называли их  - "бандиты". Это были венгры, румыны, болгары. Они искали, чем можно у нас поживиться. Откуда, у нас то? Ночью немецкой власти было уже не до простых людей. А мы, дети, очень сильно боялись наступления ночи. Мы все трое постоянно болели : то горло, то кашель, то температура. Меня мучили, как и отца, чирьи, которые не проходили ни летом, ни осенью. Простыла я во время пожара, после зимней пробежки по воде и снегу. Отец и мать нас постоянно лечили, успокаивали, выдавливали чирьи. Сколько у них, бедных, было терпения и любви  к своим детям!

     Скоро стало назревать что-то страшное. Дедушка Кутник с отцом часто тихо разговаривали и выглядели озабоченными. Самолёты всё чаще и даже днём летали над нашим посёлком Мозаево. Случалось на посёлок падали бомбы, тогда переполох, горе, смерть. Нам, детям, перепадало и немного радости. Солдаты угощали нас иногда сахаром, иногда леденцами. А главное, у нас в сарае появились поросята и телёнок Дунька. Сначала Дунька жила  в сенках, где тепло. Мы с ней играли, баловали её, потом бегали к ней в сарай, в её клетушку.

продолжение: http://www.proza.ru/2016/03/16/1249