Капуста цвета Беж - Гипнотизер

День сегодня не задался. Все шло не так, наперекосяк. Вы, читатель, конечно, знаете, как это бывает, когда ни с того, ни с сего все валится из рук, привычные дела отказываются делаться, проблемы возникают на ровном месте... Лучше куда-нибудь спрятаться под теплое одеяло и переждать такой день. Пережидать я не мог, были дела, поэтому перекосяк надо просто пережить. И я тихонько сидел в своей бежевой «копеечке», а она аккуратно везла меня домой. Уверен, что она бы меня доставила, даже если бы я свернулся калачиком на заднем сиденье, но во избежание недоразумений я сидел на спереди и делал вид, что управляю. «Копеечка» спокойно ползла в правом ряду, а я глазел по сторонам. Мы уже выбрались из центра, перехватывающего дух своими давно знакомыми, но каждый раз по-новому поданными, видами, и ехали по бывшим кварталам доходных домов. Я сфокусировал взгляд на более близкое растояние и стал разглядывать людей на троутарах. Вот идет дама с детской коляской, то ли молодая бабушка, то ли поздняя мама, к коляске привязана мелкая глупая собачка, которая без умолку тявкает и норовит попасть даме под ноги. А вот навстречу движется представительный мужчина, гордо несущий элегантную с проседью бородку-эспаньолку, в легком плаще нараспашку, и с основательным кожанным портфелем в руках. «Стоп, да я же его знаю!» сказал я сам себе и перехватил управление у бежевой подруги, нажав на тормоз. Пока он подходил, я, почти лежа на переднем сиденье, открывал окно пассажирской двери, а заодно судорожно вспоминал его имя.
- З-з-з-з-здравствуйте, Иван Алексеевич! – выкрикнул я, когда он проходил мимо.
Он остановился и начал изумленно озираться, меня ведь не было видно, лежащего на сиденье. Я выскочил из машины и подошел к нему.
- З-з-з-з-здравствуйте! – снова сказал я.
- Здравствуйте, - ответил он, слегка картавя и выпячивая вперед бородку.
- Вы меня, наверное, не помните, - начал я, - Меня зовут...
- Секундочку, - он перебил меня, - Я сам...
Он закрыл глаза, и я почти услышал, как в его голове включилась мощная машина памяти, шаря по отсортированным шкафам и полкам. Машина щелкнула, он открыл глаза, улыбнулся и четким голосом произнес:
- Урмас, фамилию точно не помню, но нерусская и смешная.
Я радостно кивнул, а он продолжал:
- Заикание в детском возрасте, забавный случай, сам себя напугал своим же воображением, - он широко улыбнулся и приветствовал меня, - Ну здравствуй, Урмас!

------
Здесь, пожалуй, стоит пояснить, кто такой Иван Алексеевич, и откуда он меня знает.
Началось все, когда я был в детском саду, в подготовительной группе. Детский сад был в довольно запущенном состоянии, но нас, детей, это мало волновало. Зато нас очень волновала дыра в заборе, куда вполне мог пролезь 6-летний мальчик. Воспитатели тоже знали о дыре, но почему-то ее не заделывали, а вместо этого говорили нам, что за забор детям одним, без взрослых, выходить нельзя, так как там ходит черный человек и, если видит одинокого ребенка, кидает его в мешок, уносит в лес и там съедает.
Мы, то есть Лешка, Вадик, Саша и я, сидели в беседке и пересчитывали желуди, нужные для какого-то очень важного дела. Желудей немножко не хватало, и мы держали совет, где бы раздобыть еще.
- А вон дуб за забором, - сказал Вадик, - Там много желудей, я вчера с папой шел, хотел взять, а он не разрешил.
- А ты сегодня папу попроси, может он разрешит, - предложил Лешка.
- Нее, пацаны, - подражая старшему брату-школьнику, сказал Саша, - Желуди нам сейчас надо, не вечером.
- Дааа, - протянул Лешка, который был у нас генератором идей, - А давайте мы встанем у забора, подождем, когда старушка добрая пойдет, и попросим нам желудей дать.
Идея всем понравилась. Мы подошли к забору напротив дуба, благо это было рядом с игоровой площадкой нашей группы и стали ждать. Ждали долго, минут, наверное пять, или даже семь. Никто не шел мимо.
- Пацаны, - теперь уже я подражал Сашиному брату, - А давайте через дырку вылезем, быстро соберем желудей, и назад.
- Даа? А черный человек? – возразил осторожный Вадик.
- Воспиталки нас обманывают, - заверил его я, - Нету черного человека. Если бы он был, его бы давно милиция поймала, что он детей ест. Я видел в телевизоре. Они бы одного милиционера в ребенка переодели, а сами в засаду сели, с собакой. Черный человек захочет ребенка в мешок, а его собака за руку кусит, а милиция арестует.
- Даа? А вдруг не поймали... – не очень-то поверил Вадик, - Вот ты и иди. Или трусишь?
- Я? – с меня от возмущения аж панамка упала, - Да сам ты трус!
- А давай ты пойдешь, - смекнул Лешка, - А мы тут постоим. Если черный человек придет, мы воспиталку позовем, а она милицию вызовет.
На том и порешили. Я осторожно, стараясь не ободрать коленки, полез за забор. Со стороны свободы я радостно помахал трем лицам, белевшим сквозь щелки, и пошел к дубу. Сердце резво скакало между желудком и горлом, к которому подкатывали спазмы, в ушах гудело, ноги еле слушались. А вот и желуди. Я быстро-быстро схватил несколько штук и показал друзьям по ту сторону забора. Они радостно замахали руками, мол бери еще. Я успокоился, положил те желуди в карман штанишек, и начал собирать еще, выбирая получше и покрупнее. Вроде все, карманы полные, и в руках желуди. Я выпрямился и с видом героя-победителя пошел назад к дыре в заборе. И вдруг... Из-за угла стремительным шагом вышел высокий худой дядя с густой бородой. Он был оден в черную рабочую робу, черные же рабочие штаны, и резиновые сапоги. А на спине он нес черный рюкзак...
В себя я пришел уже дома, в окружении родителей и даже бабушки. Говорить я почти не мог – нервный стресс вызвал сильнейшее заикание. Для излечения меня направили к детскому невропатологу. Мне повезло: из-за того, что мой случай оказался довольно необычным, Иван Алексеевич, пишущий докторскую диссертацию, взял меня в свою группу. Основной причиной детских логоневрозов является испуг, причем больше всего случаев связано с большими собаками, подбежавшими к ребенку. Ау, владельцы собак, вспомните, пожалуйста, об этом перед тем, как выпустить Вашего добродушнейшего сенбернара побегать в парке без поводка. Далее следуют семейные ссоры, падения, и проч. А чтобы ребенок сам себе нафантазировал причину, такое бывает нечасто. Дело в том, что Вадик, Лешка и Саша клялись, что никакого черного человека не было, но я-то его видел... Иван Алексеевич, пораспрашивав меня про черного человека и попросив даже нарисовать его, сказал, пряча в бородке хитрую улыбку «Ты брат, того, поосторожней со своими фантазиями, а то такого нам нафантазируешь, что не расхлебать будет».
Лечение было нестандартным (диссертация же все-таки) и заключалось в сеансах лечебного гипноза и физических упражнениях. На сеансах вся группа укладывалась в большой комнате на кушетки, и Иван Алексеевич громко говорил «У вас закрываются глаза, веки тяжелеют, вы засыпаете, а когда проснетесь, будете говорить нормально», после чего выходил из комнаты. Нет, иногда я конечно засыпал, если был уставший или заболевающий, но обычно я просто тихо лежал, глядел в потолок, выискивая в узорах трещин интересные картины (мне нравилась одна кушетка, над которой то ли медведь, то ли тигр лез на наклоненное ветром дерево), в уме решал задачи, или просто мечтал. Про себя я очень гордился, что могу противостоять массовому гипнозу, но никому об этом не говорил, ибо боялся, что меня тогда выгонят из группы. Ровно через час Иван Алексеевич возвращался и говорил «Глаза открываются, вы просыпаетесь легко, и говорите лучше». И так продолжалось несколько лет. Методика сработала. К пятому классу я почти перестал заикаться, хотя, если волнуюсь, легкое запинание дает себя знать, что, как говорят знакомые девушки, только добавляет мне шарма.
--------

- Здорово Вы меня вычислили, - восхитился я, - У Вас же таких, как я, сотни были, если не тысячи. Всех же не упомнишь.
Он улыбнулся доброй и снисходительной улыбкой доктора Айболита:
- Каждый ребенок особенный. Да и твое остаточное запинание я и сейчас слышу. А память у меня профессиональная, я же врач. Так что, не так уж и сложно тебя вспомнить было. К тому же, твой случай с черным человеком вообще особенный был. Обычно детей пугают, а ты сам себя запугал. Да и вообще мальчик ты был интересный.
- Здорово! – воскликнул я, - А я ведь Вашему гипнозу не поддавался, Вы знаете?
- Не поддавался? – улыбаясь теперь уже лукавой ухмылкой (сколько же у него разных улыбок?), переспросил Иван Алексеевич, - И в чем же это выражалось?
- А я не спал на Ваших сеансах! – с гордостью выпалил я.
Его бородка затряслась, улыбка расползлась на все лицо, открывая не очень белые (курит он, что ли?) крепкие зубы.
- То есть ты утверждаешь, что не поддаешься моему внушению, так?
- Именно так, Иван Алексеевич!
- Ну хорошо, - он пригладил рукой свою эспаньолку и предложил, - Давай завтра сделаем эксперимент. Ты можешь завтра придти ко мне в поликлинику к десяти часам?
Вообще-то у меня были другие планы на завтрашний день, но тут вроде пахло приключением, поэтому все планы побоку!
- На «слабо» берете? – в свою очередь улыбнулся я, - У Вас кабинет все тот же?
- Тот же.
- Хорошо, я завтра приду, и учтите, спать не буду, если только хлороформом не опрыскаете.
- Обещаю, что без хлороформа обойдемся.

На следующее утро мы с «копеечкой» уже неслись, слегка опаздывая, сквозь пыльное утро навстречу весеннему солнцу, слепяще пронизывающему полуголые кроны деревьев, на которых уже начинали разворачиваться липкие зеленые листочки. Настроение было радостное и задорное. Припарковав бежевую подругу на тихой улочке, я зашел в хорошо знакомую детскую поликлинику. Я не был здесь много лет, но потянув на себя ручку входной двери, сразу понял, что ничего не поменялось – все тот же аптечный запах, те же голубые стены, тот же обшарпанный гардероб. Хотя нет, нашлось и существенное изменение – все стало гораздо меньше в размерах. Я превратился в великана: громадный холл перед регистратурой стал каким-то тесноватым, а длиннющий широченный коридор, по которому я раньше бегал вокруг мамы, оказался не таким уж и длинным и довольно узким, так, что можно было, растопырив руки, потрогать обе стены сразу. Радостный задор сменился смущенной улыбкой. Наверняка и Вы испытывали такое же смущение, попав в хорошо знакомые в детстве места, школу, детский сад, или родительскую квартиру – когда хочется и поиграть, как раньше, но боишься неловким движением сломать этот хрупкий мирок. В таком смущении я подошел к закутку, где помещался кабинет Ивана Алексеевича, и постучал в дверь. «Да-да»  - раздался знакомый густой голос из-за двери, я повернул ручку вниз, потянул дверь на себя и вошел.
Это было не совсем то, что я ожидал. Иван Алексеевич стоял посреди своего большого, хорошо знакомого мне кабинета. Да и сам он совершенно не изменился за прошедшие годы – все тот же пронзительный темно-серый, почти черный, взгляд из-под густых бровей, все та же эспаньолка, из иссиня-черной ставшая цвета молотого перца, все та же элегантность и благородство осанки. Но он был не один. По стенам кабинета жалась молодежь, дюжина парней и девушек в белых халатах и с испуганными глазами. Иван Алексеевич подошел ко мне и протянул руку. Я ее робко пожал и чуть не взвыл от боли, почувствовав себя Дон Хуаном, пожимающим прохладную десницу Каменного Гостя. А он наклонился ко мне и тихонечко прошептал:
- Молодец, что пришел, я думал, что ипугаешься.
- Ну что Вы, Иван Алексеевич, Вас я не боюсь, - так же тихонечко ответил я.
Он мне подмигнул правым глазом и громогласно объявил:
- Знакомтесь, это Урмас, мой бывший пациент, был сильный логоневроз, почти прошел. И он утверждает, что устойчив к внушению.
- Д-д-д-д-да, ус-с-стойчив, - потвердил я, заикаясь больше обычного и опровергая тезис о своем излечении.
- Ну вот и отлично, - обрадовался Иван Алексеевич, - А это студенты-медики, я им свои методы демонстрирую. 
Тут на меня навалилась паника. Какие-такие методы? Но отступать было поздно. Иван Алексеевич прохаживался за моей спиной и втолковывал студентам:
- Врач должен владеть базовыми элементами внушениями. Я вам сейчас покажу.
Он вышел из-за моей спины, встал передо мной и, прожигая меня своим темно-серым взглядом, вкрадчиво спросил:
- Ты согласен?
- С-с-с-согласен, но предупреждаю, у Вас н-н-н-ничего не получится.
Он снова снисходительно улыбнулся, но потом принял очень серьезный, почти сердитый вид, встал напротив меня и, глядя даже не мне в глаза, а сквозь них прямо внутрь меня, негромко, но твердо и монотонно, немножко нараспев начал говорить:
- Ты смотришь мне в глаза, следишь за моим голосом, не отвлекаешься.
Ага, смекнул я, шоу началось. Интересно, а где он меня будет спать укладывать? Ха, а я-то не подчиняюсь его повелительному голосу, отлично себя контролирую. Голос между тем продолжал:
- Твое тело перестает тебя слушаться, ты ими не управляешь.
Ну да, как же, думал я про себя. Стою себе и стою, спать не хочется, ничего у Вас не выйдет. Но с другой стороны, не хочется Ивана Алексеевича перед студентами позорить. Ладно, прикинусь, что поддался, глазки закрою, всхрапну чуток, а ему потом подмигну или шепну, или еще как-нибудь покажу, что не сплю. Он еще и поблагодарит меня потом. С принятием такого компромиссного решения жить стало легче.
- Твои мышцы деревенеют, - монотонно гудел в голове твердый голос. Приходилось напрягаться, чтобы понять смысл слов, но я вроде справлялся. Вдруг голос сменился с распевного на обычный, и Иван Алексеевич обратился к кому-то:
- Ну вот, так хорошо. Вы и Вы, будьте добры поставьте сюда эти два стула.
Справа от меня раздался скрип, а хотел посмотреть, что там происходит, но ... не хотелось поворачивать голову. Хотелось просто стоять и смотреть вперед, прислушиваясь к происходящему, что я и делал.
- Так, а теперь, берите его аккуратненько и кладите на стулья, - услышал я распоряжение Ивана Алексеевича и заинтересовался, а о чем это он? И тут же понял, что это обо мне. Я вдруг наклонился – два студента поздоровее схватили меня, как бревно, за плечи и ноги, и придали мне горизонтальное положение. И скосил глаза и увидел, что около стола стоят два стула, на расстоянии полутора метров друг от друга. И к ним меня несли студенты. Сделав три шага, они водрузили меня на стулья, затылком на один, а пятками на другой. Вернее, водрузили не меня, а мое одеревеневшее тело, которое спокойно себе покоилось между стульями. А сам я ужался до размеров головы, которая с изумлением взирала, кося глазами вниз, на то, что недавно было вполне молодым и здоровым телом, полностью мне повиновавшимся. Хотя, каким бы оно ни было здоровым, удержаться между двумя стульями оно все равно не смогло бы. Я попробовал пошевелить правой рукой – глухо! Не то, чтобы не получалось, а не хотелось. Мозг отказывался посылать сигнал руке. Левая нога? Та же история. А Иван Алексеевич объяснял студентам:
- Видите, мышцы напряглись и одеревенели, в нормальном состоянии такого не достичь даже интенсивными тренировками. Смотрите.
И он сел мне на живот, да еще и стал подпрыгивать. Уже неподвластное мне тело не ощущало ничего, зато голова от изумления готова была взорваться. Теперь понятно, что ощущала голова профессора Доуэля - не самое приятное ощущение, хотя с другой стороны ничего не чешется, не болит, и не отвлекает от впечатлений. Я все слышал и понимал, я видел тело, одетое в мою одежду, лежащее на двух стульях, на животе которого сидел крупный мужчина. И я ничего не мог поделать - голова не соединялась с телом! Я решил, что схожу с ума, что мне все это снится, ведь этого не может быть. Иван Алексеевич наконец встал, посмотрел на меня и подмигнул, эспаньолка чуть дрогнула, обозначая незаметную усмешку.
- Тело возвращается к тебе, оно становится послушным.
Тут же раздался грохот, и я почувствовал боль в заднице – вернувшись под мой контроль, тело не смогло удержаться между стульями и по всем законам физики грохнулось на пол. Студенты захихикали. С трудом поднявшись - все мышцы покалывали иголочками, как затекшая нога, я начал себя ощупывать, все еще не веря в произошедшее.
- Ты пока посиди, - сказал мне Иван Алексеевич и усадил на стул, на котором минуту назад лежал мой затылок. Он что-то говорил студентам, но я не слушал, преваривая произошедшее. Вскоре Иван Алексеевич выпроводил студентов и вернулся ко мне. Я уже почти пришел в себя. Он включил чайник и, перебивая шум закипающей воды, громко спросил:
- Чай или кофе?
- Какой кофе? – машинально спросил я.
- Растворимый.
- Кофе, - сказал я, - Пойдет и растворимый.
Иван Алексеевич налил мне кофе, себе старательно заварил чаю, помешал ложечкой, шумно и с удовольствием отхлебнул, а потом выдал:
- Ты что-то хочешь сказать?
- Да, Иван Алексеевич, что это было?
- Внушение.
- А я думал Вы меня спать будете укладывать.
- Ну зачем сразу спать? Так же интереснее получилось?
- О да, - протянул я, - Очень интересно.
- А ты молодец! Здорово сопротивлялся, - неожиданно похвалил Иван Алексеевич.
- Сопротивлялся? – удивился я, - Да Вы же делали со мной, что хотели! Положили между стульями да еще и попрыгали, а я и пикнуть не мог.
- Видишь ли, ты действительно сильно сопротивлялся внушению, и я не смог бы подчинить твое сознание, - тут он снова подмигнул мне и добавил, - Но есть и другие пути, я его изолировал, отключил от тела.
- А Вы могли бы меня, например, послать банк грабить в таком состоянии? - поинтересовался я.
Он громко и заразительно рассмеялся:
- Вряд ли. Раз я не могу подчинить твое сознание,  мне пришлось бы командовать твоими руками-ногами, "Левая нога приподнимается, делает шаг вперед", и так далее.
Я тоже засмеялся, представив себе таких грабителей. А он еще отпил чаю, посерьезнел, повертел в руках какую-то бумажку, и сказал:
- Обычно внушаемые люди не помнят, что с ними было, а ты все помнишь, все понимаешь. Ты просто не ожидал, что я тебя отделю от тела.
- А почему же Вы тогда меня не отключали, раньше, когда я спать не хотел?
- А ты знаешь, сколько сил у меня сегодня ушло, чтобы этот фокус показать перед студентами? Не знаешь... Это не так просто, тем более, что ты сопротивлялся. А вас у меня было шесть групп, в каждой по 10-12 детей, и все разные... Меня бы просто не хватило, если бы я с каждым выкладывался. Половина и так спала, внушаемые были, а такие, как ты... Эти сеансы ведь и тебе помогали.
И вдруг меня осенило:
- Иван Алексеевич, а вот йоги, они же умеют вводить себя в такое состояние сами, и  могут делать всякие вещи потом: ну там ходить по углям, обходиться без еды и воды, практически останавливать сердце. Они сами себя гипнотизируют? Можно ведь и себя гипнотизировать?
Иван Алексеевич посмотрел на меня поверх чашки, из которой он допивал чай, при это глаза его блеснули, и ответил:
- Вот и подумай об этом, а мне пора прием начинать. Потом можешь забежать, рассказать, что придумал.
- Последний вопрос можно?
- Ну давай!
- А Вы знали, что я не спал на Ваших сеансах? – спросил я робко.
- Знал, знал, я вообще все знаю, - весело сказал он, сурово сдвинув густые брови.
- Ну уж прямо-таки все?
- Конечно все, я же твои мысли читать могу. Хочешь проверить? – его голос теперь грохотал.
- Нет, спасибо, я тогда пойду.
Я попятился к двери. Он, конечно, шутил, но кто его знает, после сегодняшнего опыта я уже ничему не удивлюсь. Взявшись за ручку двери, я замешкался. Меня так и подмывало попросить его обучить меня азам этого искусства, и он наверняка предвидел такой вопрос, судя по насмешливому взгляду, которым он следил за мной. "Да ну его к лешему - обойдусь и без таких фокусов!" решил я про себя, и решительно открыл дверь.
- До свидания, Иван Алексеевич!
- Счастливо, Урмас! - ответил он, и его бородка поднялась кверху, - И не бойся фантазировать!