Прощальное

Что ты чувствуешь, когда прощаешься с человеком последний раз? В моей голове не было ничего, кроме вакуума. Это было похоже на тот самый звон, который слышится, если постучать кончиком чайной ложки по пустому стеклянному стакану. На мне было серое шерстяное платье и черная бесформенная кофта на пуговицах, руки я держала в карманах.  В тот день погода стояла ясная и теплая, а меня всё равно пробирал холод. Я долго думала над тем, что надеть и как подобрать волосы, что просто не заметила, как время на сборы закончилось, и пришлось наскоро стянуть волосы резинкой, обуться в первые попавшиеся туфли и выбежать из дома.
Каблуки хрустели каждый раз, когда подошва касалась асфальта. Солнце слепило глаза, и дышать становилось настолько трудно, что каждый шаг давался мне с колоссальным трудом. Умом я понимала: с моими легкими всё в порядке, я вполне здорова, просто нервничаю,  но это не помогало…


Одинокие ворота на старое кладбище всегда были приоткрыты.
Местами разбитые надгробия, два дерева и низкий горизонт — вот и всё, что можно было разглядеть за ними.
Полуразрушенная ограда обрывалась на пригорке и плавно переходила в ряды пустых полей и подлесков.
Летними июльскими вечерами, на закате, когда небо казалось фиолетово-алым, на могильных плитах появлялись едва заметные блики, отражающиеся от заходящего солнца.
Но сейчас был не июль.
— Что тебе нравится здесь больше всего? — спросила  Ася, слезая с багажника велосипеда. Её тёмные волосы в лучах солнца отливали красным, а глаза с карего плавно переходили в янтарный цвет.
— Мне нравится, что здесь тихо и ничего не отвлекает, — объяснила я, аккуратно положив велосипед на траву.
Ася пожала худенькими плечами, доставая из плетеной сумочки детский совок и пустое ведерко из-под майонеза.
— Я его помыла, — заранее пояснила девочка. — Но это и не важно.
— Ну да, — соглашалась я, — для травы подойдет.
Ася качнула головой, сплетая резинкой волосы на макушке.
— А если кто-нибудь спросит?
— Мы скажем, что она декоративная.
Так и вышло. Когда мы катили велосипед по улице, вертя в руках ведерко, наполненное землей и цветущей травой, так подозрительно напоминающей комнатное растение, нас остановила Марина Георгиевна.
— Девочки, добрый вечер. Всегда мечтала о таком цветке, — улыбнулась она тонкими губами, густо накрашенными красной помадой. — Это откуда?
Мы с Асей переглянулись и громко захихикали. Я легонько стукнула её локтем.
— Да это…
— Это трава.
—… цветок. Что?
Марина Георгиевна пожала плечами, оглядывая нас с привычным удивлением. Затем подчеркнуто вежливо кивнула и прошла дальше по улице.
— Ты же нарисовала тот пейзаж, что она задавала? — шепнула Ася, провожая фигуру учительницы лукавым взглядом. — Я вот скажу, что забыла.
— Тебе никто не поверит, — закатила я глаза. — И прошла неделя. Как можно не вспомнить об этом за неделю?
— Я всегда всё делаю в последний момент.
Улице сверкала золотистыми, тускнеющими красками. Самое лучшее время вечера, самое лучшее время ранней осени.
— Она мне не нравится, — призналась я, когда мы с Асей прошли пару домов. — Ну, я про Марину Георгиевну.
— Да брось ты. Она славная.
— Ага. Очень. А с «цветком» что?
— Не знаю, посадим у ореха? В тайном месте?
В этот день произошли две вещи. Во-первых, мы обе полюбили старое кладбище. Во-вторых, посадили сорняк под деревом, называя это самым настоящим цветком.
Расстались мы, как обычно, на перекрестке.

— Если съесть лепесток цветка, то мы станем цветочными сестрами, — пообещала Ася.
Я проглотила кусочек цветка, испытывая смесь брезгливости и гордости. Ася проделала то же самое. По крайней мере, теперь мы почти официально породнились. 

— Ты будешь крестить моих детей, — заявила Ася, перескакивая через огромный камень. Мы шли по пляжу, начинался сильный шторм. Она была как никогда грустной, а я тогда подумала: здорово, что она вот так приходит раз в несколько месяцев в самые неподходящие моменты моей жизни и заставляет меня выбираться из дома.
— Ну, это само собой, что буду, — развела я руками, нервно смеясь. Всё-таки было холодно, а я вышла без куртки. — Странное лето… — прибавила я.
— А помнишь, как мы раньше гуляли? Я вот проходила мимо твоего дома и вспомнила, как мы раньше ели те цветы, называли друг друга «цветочными сестрами», вишню рвали на дереве. Помнишь, как Марина Георгиевна… — и Ася улыбнулась мне всё той же знакомой улыбкой, рассказывая всякие нелепости из нашего общего прошлого.
Может мы, действительно, останемся подруги навсегда?
У нас обеих были друзья и поважнее, но мы обе держались за общее прошлое, как за что-то светлое и значимое.
В тот день я впервые это поняла.

***

— А он умер, — рассказывает мне Ася, пока мы идем по улице.
— Да я знаю, — киваю я. Странная всё-таки Ася, думает, что я не в курсе…
Мы заходим в магазин и долго-долго выбираем продукты. Прямо, как прежде.
— Классно, что мы пришли, — улыбаюсь я. Она тоже кивает.
Когда мы идем обратно, Ася буквально излучает тепло и доброту. Красивая, хорошо одетая, она наперебой рассказывает мне о том, о чем я итак была прекрасно наслышана.
— Я ведь теперь вернулась! — улыбается она, и меня тоже охватывает эта странная волна радости.
— Ну как ты могла! — восклицаю я, едва удерживая дрожь в голосе. — Я там на похоронах чуть с ума не сошла! Ты мне почему раньше не сказала? Я так испугалась! Я думала, что ты умерла, представляешь?
А она в этот момент снова грустная. «Почему же ты грустишь? Наоборот, радоваться теперь надо, ты же вернулась. Как хорошо!»
Хорошо… Она убирает волосы с моего лица и, как обычно, целует в щёку на прощание.
«Почему же ты грустная? — не понимаю я, но почему-то не спрашиваю. Всё действительно хорошо закончилось в этот раз…

И я просыпаюсь.

20.08.2014