Дверь приоткрылась

И я скажу ему: "Господь,
Хоть обойди весь белый свет,
Награды лучше не сыскать
И казни хитроумней нет:
Позволь мне повторить свой путь,
А там - и песенке конец.
Вознаградила меня мать.
Приговорил меня отец.
(Когда придёт моя пора. Л.В.)


Я ужасно редкой лени чувак, тот кто был у меня дома, тот знает.
Обычное дело - это развал, как после обыска, журналов и книг на рабочем столе. Черновики в таком порядке, что М.Х. упала в обморок, увидев только один мой ящик с ними. Какой бардак! Как ты находишь нужный? Как? Да запросто! А как мама-сурикат находит своего детёныша в толпе племени? Черновики  - это не страшно. Склад новых книг - тоже. А вот видео кассеты меня реально достают. У меня просто стена кассет. Зачем я храню кассеты?  Видео - это ужасный продукт ХХ века. Не понимаю, как Антониони не мог сразу въехать, что видео не может превратиться в кино? Ну, ладно, болтун Вендерс, он всё сразу увидел. Он ужаснулся, но прошёл до конца, у него фильм  “Заметки о городах и одежде” сделан так, что ты прямо в кадре видишь умирание каждой секунды настоящего. Фильм как регистрация смерти настоящего. Видеокамера - демон твоей идентификации, твоё зрение, твоё видение ничего не может, ты думаешь, что видишь полноту, поток жизни, но камера делает лишь копию всего, что попало в её объектив. Тебя она игнорирует. Видеокамера - это дверь на кладбище реальности. Эксперименты со светом на видео, - это были ужасно тяжелые потуги на новое, электронное - кого?! - мастера классического языка света и тени, запечатанного в целлулоид! Как-то  это всё так печально, - опыты на видео. Ну, такое.
Пыли на моём столе нет только там, куда ложатся листы бумаги и мои локти. На окне пальцем можно писать записки, и паук в углу на уровне моих глаз, когда я сижу за столом, давно уже почитаем как египетский бог.
Но за два дня, предшествующие этой ночи, я вычистил комнату всю: я надел резиновые красные перчатки и перебрал все книги на полках, пропылесосил каждую и протер чуть влажной салфеткой, и проделал это 375 раз.
Бунин.
Набоков.
Достоевский.
Державин.
Карамзин.
Пушкин.
Гоголь.
Толстой.
В Толстом обнаружил личинки бумажной моли. Упаковал собрание сочинений 1911 года в картонные коробки, скрепил скотчем и вынес в коридор. Толстой мёртв.
Ахматова.
Гумилев.
Цветаева.
Мандельштам.
Платонов.
Пастернак.
Ходасевич.
Хлебников.
Клюев.
Заболоцкий.
Бродский.
Розанов.
Булгаков.
Мандельштам (Роальд).
Добычин.
Поплавский (Борис).
Вагинов.
Киссин.
Сологуб.
Комаровский.
Федоров (Николай).
Лосский.
Зрн.
Шпет.
Пяст.
Белый.
Кузмин.
Ауслендер.
Гофман (Виктор).
Васильев (Павел).
Гинзбург (Лидия).
Одоевцева.
Доля (Марина).
Петровых (Мария).
Иванов (Георгий).
Зданевич.
Лившиц (Бенедикт).
Друскин.
Липавский.
Нарбут (Владимир).
Оцуп.
Чулков.
Житков.
Пильняк.
Кржижановский.
Лунц.
Оболдуев.
Скалдин.
Кленовский.
Герцык (Аделаида).
Случевский.
Аксенов (Иван).
Тарловский.
Леви (Марк). Роман с кокаином.
Голенищев-Кутузов (Илья).
Адалис.
Петровская (Нина).
Глазков.
Эллис.
Коневской.
Малевич.
Бурлюки.
Филонов.
Крученых.
Чекрыгин.
Фальк.
Родченко.
Судейкина.
Гильдебрандт-Арбенина.
Аронзон.
Гаврилов (Анатолий).
Радов.
Кононов (Николай).
Масодов.
Сорокин.
Кропивницкий.
Холин.
Баркова.
Ципкин.
Харитонов (Евгений).
Шинкарев.
Левкин.
Казаков.
“Бхагавадгита”.
«Махабхарата».
«Гильгамеш».
Ветхий Завет.
Гомер.
Геродот.
Софокл.
Эсхил.
Еврипид.
Фукидид.
Платон.
Аристотель.
Александрийская поэзия.
Лукреций.
Плутарх.
Вергилий.
Тацит.
Овидий.
Новый Завет.
Светоний.
Марк Аврелий.
Катулл.
Гораций.
Эпиктет.
Аристофан.
Элиан.
Аполлодор.
Пселл.
Гиббон.
Плотин
Евсевий.
Боэций.
Плиний Младший.
Византийские стихотворные романы.
Гераклит.
Августин.
Фома Аквинский.
Св. Франциск.
Никколо Макиавелли.
Данте.
Франко Сакети. Новеллы.
Исландские саги.
Шекспир.
Рабле.
Бэкон.
Мартин Лютер.
Кальвин
Монтень.
Сервантес.
Декарт.
«Песнь о Роланде».
«Беовульф».
Бенвенуто Челлини.
Генри Адамс.
Гоббс.
Паскаль.
Мильтон.
Джон Донн.
Эндрю Марвелл.
Джордж Херберт.
Ричард Крошоу.
Спиноза.
Стендаль.
Свифт.
Лоренс Стерн.
Шодерло де Лакло.
Монтескье.
Локк.
Адам Смит.
Лейбниц.
Юм.
Тексты федералистов.
Кант.
Кьеркегор.
Гете.
Токвиль.
Де Кюстин.
Эрик Ауэрбах.
Прескотт.
Октавио Пас.
Карл Поппер.
Элиас Канетти.
Райнер Мария Рильке.
Георг Тракль.
Петер Хухель.
Ингеборг Бахман.
Готфрид Бенн.
Роберт Фрост.
Томас Харди.
Уильям Батлер Йейтс.
Томас Стернз Элиот.
Уистен Хью Оден.
Марианна Мур.
Элизабет Бишоп.
Антонио Мачадо.
Федерико Гарсиа Лорка.
Луис Сернуда.
Рафаэль Альберти.
Хуан Рамон Хименес.
Октавио Пас.
Леопольд Стафф.
Чеслав Милош.
Збигнев Херберт.
Вислава Шимборска.
Гийом Аполлинер.
Жюль Сюпервьель.
Пьер Реверди.
Блез Сандрар.
Макс Жакоб.
Франсис Жамм.
Андре Френо.
Поль Элюар.
Виктор Сегален.
Анри Мишо.
Константин Кавафис.
Йоргос Сеферис.
Яннис Рицос.
Мартинус Нейхоф.
Фернандо Пессоа.
Карлос Друммонд де Андрад.
Гуннар Экелёф.
Харри Мартинсон.
Вернер Аспенстром.
Тумас Транстрёмер.

Перебрал одежный шкаф, собрал старые рубашки, растянутые майки, потерявшие элегантность трусы, безумно перемешанные носки, - всё в чёрный мешок - и в коридор. Свитера, - севший и растянутый, а вот этот - забыл - этот, вообще,  мой? Сине-красный, с оленями. Не знаю.
Прощай! Гольфы времён бухания в барах до утра, серый, зеленый, а в этом, любимом, цвета бордо, была отличная драка, правда, короткая, с шотландским болельщиком. Почему короткая? Ну, в общем не важно. Он меня нокаутировал, сволочь. Одним словом, одежный шкаф я тоже пропылесосил.
Последнее - я навел порядок на столе, смёл старые обозрения, оставил лампу, словари и два номера журнала “Англия” за 1977 год. В одном был рассказ об астронавте, который радуется, что он такой ничтожно маленький в бездне, но он, при этом, одно целое с Планетой Земля, с её людьми. Он так рад, что у него такой современный корабль, такой крутой, что никому и не снилось, но тут, бац, при включении корректирующих двигателей, электронная система его ремонтной капсулы вышла из строя, дав ускорение в сторону открытого космоса, и вырубилась. Астронавт пережил приступ паники, но сообразив, что это вполне реальный конец, начал шевелить мозгами. В это время на Земле - гул океана и шорох пальмовых ветвей, горячий песок и детские голоса, звуки столовых приборов, смех, возбужденные жарой слова, гулкие шлепки тентов и шипение масла на сковородке с рыбой.
А там - тишина, полная. Связи с Землей нет. Капсулу уносит куда-то к межзвездным чертям, астронавт в скафандре внутри капсулы пытается запустить систему. В этот момент жена астронавта на пляже с маленькой дочкой.
Астронавт перебирая вслух инженерно-технические термины, меня до сих пор завораживающие, близок к гениальному решению, но офицер центра управления полетами уже едет в аэропорт, чтобы лететь к океану и встретиться с вдовой. (?) Этот вопрос остается открытым.
Второй рассказ о том, как ранним-ранним утром, в сумерках, девушка в короткой юбке и джинсовой курточке поверх блузки, с маленьким тяжёлым чемоданчиком садится в сельский автобус на конечной, ну, у себя, в своём английском селе. Здоровается с водителем, которого знает лет десять со школы, и проходит по салону к задним сидениям. Нет, они не друзья, просто они знают, что учились в одной школе. Водитель старше девушки лет на пять. Девушка насовсем уезжает из своего английского села в большой город. Ну, значит, вот она сидит на заднем сидении с чемоданчиком у ног и смотрит вперед. А водитель, пока  ждет по графику время отправки, смотрит на девушку в зеркало заднего вида. И вот автобус трогается, в нем только девушка и водитель.
Девушка замечает, значит, что водитель на нее смотрит через зеркало заднего вида. У них начинается игра в гляделки. В зеркале - веселые глаза водителя.
- Джулия, - спрашивает водитель, - верно?
- А ты Норман?
- Откуда ты знаешь мое имя?
- Та! Девочек всегда интересуют старшеклассники!
- Ага? Вот это да! Далеко собралась, если не секрет?
- Да в N.,- лжет девушка, - к подруге на выходные!
- Мальчики, танцы?
- Да нет, так, девочки, кафешки!
Девушка едет в большой город навсегда. Она нашла место няньки для несносного ребенка, но это лучше, чем дохнуть в родном захолустье.
Они молча едут дальше, переглядываются. Автобус мчит по пустой проселочной дороге, раннее утро, светает. Девушка видит взгляд Нормана, направленный на ее коленки. Нарастает неловкость. Девушка чувствует беззащитность и гнев. Автобус несется по пустынной местности. Придорожные деревья скрывает туман. Страх девушки оборачивается злостью, но и радостью, что она навсегда покидает эти места. И когда автобус подъезжает к вокзалу, девушка чуть раздвигает и сдвигает коленки, глядя в глаза водителя. Потом еще раз, раздвигает чуток и сдвигает.
И вот, стоя уже в двери автобуса, девушка оглядывается и говорит: “До свидания, Норман.” “Когда возвращаешься?” “Да завтра вечером!”- весело бросает Джулия, устремив свой взгляд на вокзальные часы.

Расстелив медицинскую клеенку на полу комнаты, я раздвинул наш мега-выносливый диван, накрыл и его подушки клеенкой, а сверху - чистой, тяжелой, накрахмаленной простыней. Заправил верблюжье одеяло в новый, хрустящий пододеяльник, а любимую подушку Нади - в наволочку, благоухающую чистотой полевых цветов.
В изголовье сложил запасную простыню и два махровых полотенца.
Днём Надя уехала повидаться и поболтать со своей мамой. Сказала, что чувствует, сегодня вечером начнется, чтобы я готовился. Предупредили Элеонору, та сказала, ОК, будет наготове.
Февральские сумерки незаметно стерли свет за окном. Весь день с утра сыпал тихий, сонный снег. Когда зажглись мягкие, размытые фонари, деревья в снегу и теплые огни в домах застыли декорацией ожидания.
Выпил кофе, покурил на вонючей лестничной площадке в сырую прохладу оконной щели, вернулся в квартиру и долго мыл ванную - до блеска, до бирюзовой воды.
Слил воду - нормально. Когда придет время, наполню ванную еще раз, добавлю серебра, и надо будет контролировать температуру воды. Вот это задачка.
Часов в семь Надя вернулась, такая важная сегодня со своим животом, внимательная, во внутрь себя вся. Не торопясь поужинали - картошка варенная в мундире, отличная молочная селедка, хлеб с маслом, сыр. Попили чай.
- Ну что, ты сходишь со мной в церковь?
- Ну конечно.
Не знаю, пару месяцев назад Надю пробило читать Новый завет и молиться.
Я выходил на кухню смотреть новости, а Надя молилась по бумажкам от моей матери, перед иконами, подаренными нам Таней на венчание.
В церкви начали отходить воды.
Надя ойкнула, и мы тихонько посеменили  мимо хрущовок домой.
Надя дурачилась, делала такие круглые глаза и говорила: “Ух! это - да.”
Держалась крепко за мой локоть и смотрела перед собой так, словно ей что-то сообщали важное по внутреннему её радио.
Дома еще раз захотела есть: “Блин, жрать хочу, ужасно! А осталась икра?” “Нет, я доел днём.” “Бли-ин, а можешь сходить? - улыбается, -  Прости. Очень хочется!” “Да уже бегу!”
Когда вернулся, Надя одевала через голову новую ночную рубашку. Какая она стала огромной, моя Надя, и при этом была красива своей такой необъятностью. Конечно, я жалел иногда, что ее эллинские филигранные булочки превратились в бабскую жопу, но, чуваки, что тут скажешь?
Накинув сверху рубашки голубую кофту, Надя на кухне утоптала пол-банки икры с батоном и маслом, попила чаю. Пошла в комнату: “Пойду прилягу. Можешь поставить кошку? - укрылась одеялом, легла на бок, - Что-то меня морозит.”
Запустил  Кошку Кустурицы, со своим кофе и печеньками устроился в кресле рядом с диваном.
Молча смотрели, слышу, Надя заснула, выключил звук. Задремал сам, а когда  из сна меня вытащила своим стоном Надя, спросил: “Ты, как?” “Умираю.”- ответила Надя и перевернулась на другой бок, спиной ко мне.
Тишину разорвал телефонный звонок, это была Элеонора:
- Как ваши дела?
- Спит.
- Как она?
- Ничего. Говорит, что умирает.
- Это хорошо. Скоро буду. Тут снегопад начинается. Через час позвони мне и вызови бригаду, пусть стоят во дворе. Всё. Чао.
- Окей. Давай.
Выключил настольную лампу. За окном от фонарей валил плотный такой снегопадище.
Хотелось курить, но закончились сигареты. Хотелось бухнуть, но это был бы полный провал.
- Который час? - спросила Надя.
- Половина двенадцатого.
- Кажется пора Элеоноре звонить.
Элеонора: “Да, я уже еду. В основном. Всё замело. Но тихонько можно. Как Надя?”
Я: “Говорит, что пора, кажется.”
Элеонора: “Я знаю. Скоро буду. Всё будет хорошо, не волнуйтесь.”
Тишина такая, что был слышен шелест колес скорой помощи по свежему снегу.
Хлопнула дверь автомобиля, чиркнула зажигалка. Посмотрел в окно: мужик в бело-оранжевой куртке стоит, курит возле скорой.
Элеонора зашла раскрасневшаяся, большезубая, каштановая, накрашенная под шлюху, с огромными фиолетовыми ногтями.
- Ну, что? Ты готова, дорогая?
Надя бледно улыбнулась с подушки.
Элеонора переоделась в лёгкий спортивный костюм темно-синего цвета, помыла руки:
- Всё, мы тебя позовем. Отдыхай пока.
Смотрел на кухне новости, потом начался Крепкий орешек, под него я вздремнул.
Элеонора, красная, возбужденная, с мокрыми волосами: “Набирай воду и приходи.”
Набрал воды в ванную, добавил серебра. Вода была голубой и прозрачной. Красота.
Разделся до трусов, надел операционную сорочку, посмотрел на ногти, нормально.
В комнате жарковато, может проветрить? Пока не надо. Надя стоит на диване на четвереньках. Огромная. Мокрая. Ночнушка собралась на спине.
- Ничего, что я к вам спиной?
Элеонора по-мужицки ухмыльнулась шутке Нади.
- Так, практически папаша, садись вон на стул. Всё помнишь что делать?
- Ну, дык.
Сел на стул, широко расставив ноги. Надя села на мои ноги, спиной ко мне, как на стульчак.
- Дышим! Начали дышать вместе. Помним? Трахающиеся собачки! Молодцы! Гуд. По команде “тужься” тужимся вдвоём. Ты покакал?
- Я покакал!
- Молодец.
- Не смешите меня, - простонала Надя.
- Тужься! Тужимся! Ещё! Тужимся! Надюша, не ленись, работать! Работаем!
- Я работаю…
- Ребятки, всё отлично! - Элеонора, из-под ног Нади, - Дышим! Надя, тужимся! тужимся! А теперь - дышим! Собачки! Дышим! Молодцы! Надя, работаем, ты расслабилась!
- Я устала… Я работаю...
- Все устали. Ты рожать собираешься? Или отложим? Может перекур?
- Нет, давайте!
- Ага, тогда тужимся! Еще немного! Теперь, ребятки, ахтунг, дышим быстро, и когда скажу “сильно тужимся” тужьтесь так, как будто у вас запор ёжиком и надо его вытолкнуть! Всем понятно?! Дышим!
Сидим с Надей, ох она тяжелая, ног не слышу, оба мокрые, потные, больно вцепилась ногтями в мои руки, упирается.
- Тужимся! Сильно! Дышим! Дышим! Сильно тужимся! Надо прокакаться этим ежиком! Головка, отлично. Тужимся изо всех сил!
- Больно, - удивленно простонала Надя.
- А теперь ещё тужимся и дышим, как будто в последний раз! Молодцы!
И тут я услышал телом: выскользнул, выскочил!
В свете настольной лампы я увидел черные, длинные мокрые волосы и красный комочек в больших ладонях Элеоноры. Он заорал и начал хныкать.
- Какой молодчина! - довольная собой и работой, воскликнула Элеонора, - Надя переходи на диван. Папаша - умываться. И проверь, чтобы вода была чуток до тридцати семи.
Положили на грудь Нади. Приложили ртом к соску. И ребенок ткнулся, захватил сосок и начал сосать. Затих. Вышли первые какашки. Одели полосатую, трогательную шапочку.

Сейчас я не могу вспомнить, не могу восстановить то, как Элеонора доставала плаценту, как её положили в тазик, как мы переходили в ванную с малышом, тазиком, красно-черным мешочком плаценты в нём, красно-белой кишкой пуповины - от плаценты до живота ребенка. В ванной, пока малыш спал, плавая на спине, кровь из плаценты перетекала в него. На моей ладони лежала голова ужасно смешного существа, оно беззаботно посапывало, и меня тогда охватил экстатический ступор. Я понимал, что это случилось. Что передо мною то, мне не знакомое, мне не принадлежащее, но за что я теперь буду в ответе. С этой ночи я с ним связан. Я - следующий, настала моя очередь, я приблизился ещё на один уровень к смерти. Я сделал то, что делает природа всегда, каждый день. И в общем, для природы я уже не нужен. До сегодняшнего дня, чтобы я ни делал, у меня была страховка. С этой ночи - х*юшки. Дверь в моё небытие медленно приоткрылась.

Вернувшись в комнату, я перерезал пуповину, как палач.
Черенок пуповины Элеонора залила зеленкой, перетянула хирургической нитью.
В комнате пахло только что выпотрошенной курицей, зеленкой, густой кровью, потом и какашками.

Ребенок в руках Элеоноры старательно прыгал по простыне жабкой.
Надя удивленно улыбалась, счастливая, посмотрела на меня сияя.
- От меня не убежишь! Давай, лягушонок, скачи! - придерживая под животик, командовала Элеонора.
Надя задремала с ребенком на груди.
Мы попили с Элеонорой на кухне чай, отпустили скорую. Я передал Элеоноре конверт с деньгами.
Перед тем как уйти, Элеонора заглянула в комнату:
- Ну как ты, мамочка?
- ХОЧУ ЕЩЁ!
- Да, Господи, всегда пожалуйста! Работайте над этим. Первый просто отлично вышел. Вы молодцы.
Тихо в комнате. Теплая лампа на моём столе. Чистый стол. За чёрным окном февраль молчит. Снегопад утих. Спят книги на полках. Поют киты. Набегают вечные волны моря.
Ну, привет, человек. Что тебе сказать?