Встреча со старым другом

О как чудесно нынче в нашей скромной обители. Совершив пару прыжков по ивам вдоль реки я, пригнувшись, прокралась вдоль берега. Ивы же, не терпя с собой такого обращения, затрепетали и и осыпали мне вслед свои, переливающиеся зелено-фиолетовыми капельками росы, листья. Листья эти были так похожи на на всех нас. Они совершали свои замысловатые пируэты. С некоторых, воздушным потоком от земли, срывало эти самые драгоценные камни капелек росы и они получив свободу сгорали в киселе зимнего воздуха. Некоторые успевали попасть на другой лист, но там их тоже неумолимо сдувало, пока, наконец, не было достигнуто негласное равновесие: все листья лежали на снегу, а все капли, с таким трудом нараставшие на этих маленьких, но гордых парусах, ушли в вечность. А вечность для них, впрочем как и для всей тьмы вещей, может длиться слишком долго, чтобы строить планы на следующую декаду. Лапы проламывали наст и ностальгия, нахлынувшая на меня морской волной в ненастный день, оживляла в моих глазах те далекие времена, когда жизнь была проста и все, что от тебя было скрыто умещалось в этот самый микрокосмос под ледяной коркой снега. А чтобы открыть истину достаточно было подпрыгнуть и обогнув низкое зимнее солнце пробить замерзшую корку слежавшегося снега. Я знаю, что под ним. Я прыгаю и тело описывает в воздухе дугу. Я пробиваю барьер и весь этот скрытый мир у меня на ладони. Только успевай срывать спелые виноградные грозди. В сущности ничего не изменилось — я до сих пор мышкую.

Путь мой извивался в загадочном лесу. Снег, который остался тут чуть-ли не с сотворения мира, лежал на бескрайних просторах огромными сияющими сугробами и вскоре шкура стала намного тяжелее от налипших на нее звезд-снежинок. Дойдя до морского утеса я начала чистить золотистый мех, а разлетающиеся во все стороны льдинки зажигали то тут, то там разноцветные огоньки и лес засиял. Вокруг меня, прорастая сквозь зимнее покрывало, потянулись к небу диковинные растения, переплетаясь и срастаясь в янтарный оазис. Сплетаясь своими ветвями они образовали манеж, защищавший меня от подступившего ко мне внешнего мира. Из норы выскочила мышь, но, не пробежав даже пяди, заметила меня и испуганно спряталась в своем домике. Пускай, я не голодна. Я жду своего старого друга. Много воды утекло с тех пор и мы успели разбежаться в этом мире переливающихся граней. Но все же несмотря ни на что когда мы оказываемся вместе, то между сердцами двух воздух становиться таким теплым и вязким. И этот студень заполняет все пространство и есть только двое. Для этого не нужно произносить не слова. Слова убивают то, что пытаешься ими донести, но что ту поделать — это наше проклятие. Разогревая дыханием горсть песка я жду когда он начнет плавиться и тогда вытягиваю из него стеклянные паутинки, собирая из них забавные безделушки.

Увлеченная потоком событий своей внутренней империи я не замечаю рассвета. Огненный диск прорезается из под воды и вот когда эта капля отрывается от морской глади в образовавшимся просвете появляется точка. Точка становится все больше и вот в какой-то момент из нее вырываются два пепельно-черных крыла. Подлетев ближе он садиться на ствол поваленного дерева и запахнув растрепавшийся пуховик смущенно улыбается:
– Прости, я опоздал.
– К чему время, ты же знаешь, что несколько часов не имеют для меня никакого значения.
– Мне нужно было облететь свою вотчину и это заняло больше времени, чем я ожидал. Я так хотел обогнать солнце, но все равно не успел.
– Не надо оправдываться, я нашла чем занять лапы. – и с этими словами я протягиваю ему статуэтку, сплетенную из тончайших нитей. – Смотри, это водная гладь, а над ней летишь ты, ну а шарик сверху — это хозяин дня.
– Спасибо.
– Как твоя жизнь?
– Ну ты же знаешь, я в последнее время больше сижу дома. На днях, к слову, коптили рыбу с карликовой березой моей внутренней тундры.
– Вы все там же?
– Ну да, а куда я уеду? Это мой мир и ни ему без меня, ни мне без него не расправить крылья.
– Ты просто привык. Мне у вас тоже нравилось, но разве бежит ручей времени, если ничего не изменилось?
– Да, чудные времена были, когда до твоего дома можно было дойти. А теперь или плыть, или лететь.
– Ну вот опять ты хандришь, я-то тебе вообще о другом говорила. А хочешь, я расскажу тебе одну историю, которую мне поведало сердце о тысячи имен в мире вечной осени.
– Подслушала? Я тебя слишком хорошо знаю. Ты небось опять заморочила ему голову. Это же твой конек.
– Ну ладно, ты прав. Ты ведь знаешь, что люди зависят от наблюдателя. Им нужны оценки, чтобы гарцевать надевая то одну, то другую маску. Ну и я заметила одного человека, который ждал. Как же горело его сердце! Я не могла это упустить и стала той, кто будет оценивать его.
– Маат бы не одобрила это.
– Эх, тебе надо иногда выбираться в свет. Люди давно уже ищут другие образы. Не столь важно как, а важно что. Он приходил в эту мрачную обитель уже не раз, но даже вспоминая он был слаб на память, будучи привыкшим сжигать каждый месяц все мосты. Но то, что он мне рассказал я хочу тебе поведать.

За маленьким зарешеченным окошком был ненастный день. Облака затянули небо дымкой разгорающегося пожара, а порывистый ветер только усиливал это ощущение. Люди ютились в этой яме, набившись как сельди в бочке. Женщины и мужчины, дети и старики, черные и белые — все мы сидели тут и ждали. Наши, выжженные солнцем, земли были раскрашены в оранжевых тонах. Наши, выжженные солнцем, земли были. Когда страну захватывают, дом сжигают, а тебя вмести со всеми соседями сажают в клетку немногие сохраняют стойкость. Сколько тут грязно-бурых, от палящего солнца и грязи, лиц. Но теперь небесное светило лишь время от времени заглядывает сквозь решетку на закате. Мы враги. Нас признали партизанами и пол дюжины расстреляли на прошлой неделе. Это были те, кто встретил красные мундиры с оружием в руках. Им же лучше — они не вынужденны сидеть здесь. 16 человек в бетонном склепе. Но я не уже не боюсь. Она со мной.
–  Ян, меня убивает это ожидание. Почему они просто не прекратят это все. – она сжимает мою руку и внутри разгорается такой пожар, что я бы мог не только согреть им этот каменный бункер, но и расплавить решетку, чтобы вывести нас отсюда.
– Не грусти, Эльке. Я тебя не брошу. Что бы не случилось знай, что я найду тебя.
– Я тоже. Клянусь тебе всеми богами.
Что нас ждет? Я отдал бы все, за нее, но и она бы сделала так же. Нам не о чем жалеть. Я бы был рад, если бы сюда зашел Мефистофель. Я уже составил в голове договор. Я его даже подписал. Все что нужно — это покупатель. Я увожу руку в сторону и зарываюсь пальцами в ее густые волосы. Эльке, моя милая Эльке! Знай, что я найду тебя что бы не случилось. Вопреки всему на эти несколько дней, мы обрели здесь свой маленький рай, ведь если мы вместе то важно-ли в каком именно? Вот слева от нас сидит Отто. Его жену увели на следующий день после нашего прибытия сюда. Ее наверное уже нет. А он все еще здесь. Это наверное очень больно. А я жду этого, как избавления. Отец учил меня, что там есть свет. И я душой тянулся к свету. День воскресный я посвящал богу и если только не окажется, что я ходил не в ту церковь, то когда все кончится я найду тебя. Да и я надеюсь, что Богу не так должно быть важно кто именно и как читает вечную книгу.
Когда наступила следующая неделя то увели еще троих, а потом двоих в пятницу. Кто-то говорит, что фронт приближается к этим краям и тогда никто никуда нас не поведет. Мы останемся лежать здесь. А похлебка все хуже и хуже.
– Давай прыгнем вместе?
– Что? – меня передернуло от неожиданности.
– Если тебя поведут на расстрел попроси, чтобы меня тоже забрали.
– Не надо так говорить. Пожалуйста, не надо. Все будет хорошо.
– А я бы попросила для тебя этого.
– Прошу не надо. – я сжимаю ее в своих объятиях, боясь, что она испариться подобно росе поутру. – Мы должны просто подождать.
– Ты просто знай. – пытаясь удержать, сделать более реальным это мгновение я зарываюсь в ее волосы, но звук дверного засова раздается громом.
– Йоханнес и Адельхейд Кёйп! На выход.
– Вот видишь! Я рада, что сказала тебе все это. Оно к лучшему.
В сопровождении четырех вооруженных надзирателей мы поднимаемся по темной лестнице и попав на поверхность я вижу как она щурится. Я, наверное, тоже прикрыл глаза рукой. Нам даже не пришлось далеко идти, за что отдельная благодарность тому унтер-офицеру, что вел всю нашу процессию до стены казармы. В ней было достаточное количество пулевых отверстий и вот сейчас мы стоим вдвоем в ожидании появления еще нескольких новых. Унтер дает команду и четверо рядовых вскидывают винтовки. Я беру ее за руку.
– Я обязательно верну тебя!

Судя по целящемся в меня пепельно-черным зрачкам он настолько сконцентрировал свое внимание на моих словах, что еще немного и волевым усилием мысли начнет собираться новая вселенная. Утес, на котором мы расположились, уже загорелся весной и даже откуда-то взялся толстый шмель, усердно собирающий нектар. Тепло.
– Ну а потом он оказался там, где и должен был. Я тебе честно скажу, что его я дурачить не собиралась. У меня были свои дела. Сидела я у древа.
– Белка?
– Ну да, белка. Я ее все же хочу поймать, благо она снует по стволу то вверх, то вниз и надо только подкараулить ее. Так что я замаскировалась под местных и только нашла удобное место для засады как в пространство падает этот ездок на подножке поезда, что всегда недвижимо спешит из настоящего в настоящее. Увидев меня он порядком испугался и по несвязному лепету я поняла, что разум врет ему, ну а зачем мне расстраивать кого-то? Так что я достала ключи и сплела из трав за спиной ограду с вратами, устремившимися ввысь. Ну и естественно он мне исповедовался, а я сказала, что пожалею их души и отправлю этих овец обратно в их мир.
– Пользуешься доверчивостью туристов? Ну нельзя же так.
– Нельзя, или можно, но дурачить простаков в моей природе, а против природы, как известно, не попрешь. Пусть думает, что это все я делаю, а когда вернется у него будет повод рассказать что произошло во втором раунде. – и указав в  сторону светила добавила. – Сам можно подумать святой. Когда нужно ты тоже носишь маски.
– Ну это совсем другое дело. Теперь он и символ, и жизнь дающий, и бог.
– И когда ты под видом листика взял и.
– Я был хвоинкой.
– Хорошо, когда ты под видом хвоинки крал чужое имущество. Крал и врал не для себя, а чтобы поменять картину мира ты знал об этом? Я как никто другой знаю, что такие шутки делаются потому, что нет в мире вещи требующей пощады, а творение не годится никуда.
– Я руководствуюсь все же другими правилами. И я более осторожен. Мне хватило один раз обжечься.
– Ты опять обиделся?
– Я не обиделся. Да и с чего.
– Ты действительно не любитель носить маски. Иные люди и то лучше с этим справляются.
– Ладно. Ты одела свой грозный костюм и сделала вид, что отправила его обратно. А потом что?
– А потом я продолжила свою охоту.
– Ты когда нибудь оставишь в покое этот бедный огонек рыжей шерстки?
– И не надо ее жалеть. Она тоже не святая. Этот испорченные телефон поссорил двух моих друзей. Так вот, сняла я с себя всю эту бижутерию, одела лицо без лица как снова появляется это чудак.

Я искал всю свою жизнь. Я просто шел вперед. А как иначе найти себя? Но чего я достиг? Я бездарен, как многие мои товарищи, что думают только о том, что варится в котелке. Борода, рюкзак, да блокнот. А ведь когда-то я жил. Теперь я тут только по работе. Когда-то давно я бы отдал душу за то, чтобы отправиться вглубь Сибири. Теперь я жду когда кончиться эта экспедиция. От станции мы шли уже третий день и вот наконец-то подходили к  конечной точке нашего маршрута. Я был уже не раз в этом селении и каждый раз нас на нас смотрели как на диковинных зверушек. Не то, чтобы мы были здесь персонами нон-грата, но местные нас избегали. Лишь Татья не только с нами спокойно говорила, но и дала нам кров. Это было во многом понятно, ведь и местные ее недолюбливали. Жила она на самой окраине и, как нам сказали, была ведьмой, да и вообще делала то, что не следовало делать. Дом ее выглядел отлично от остальных и напоминал землянку, а в нем было множество диковинных вещиц. Вот и сегодня она встречала нас.
– Здравствуй. Я давно тебя не видел.
– Год как прошел как ты пришел здесь. Рада увидеть тебя.
– Сюда.  Ты пришел сюда — так правильно.
– Я мало говорю на твоем языке. Да и говорить мне не с кем. Я ждала тебя. Мне духи говорили.
– Ты знаешь, я уважаю твои обычаи, но я же не верю в такое. – сказал я и тут же осекся, подумав не обидел-ли я ее.
– Ты просто забыл и ослеп. Открой все свои глаза. Но это только пока ты здесь. Иди же сюда!
И мы, подобно двум древним планетам, сталкиваемся и взрывная волна от удара оказывается такой силы, что я в страхе потерять вцепляюсь в нее сильнее и зарываюсь лицом в ее пепельно-черные волосы. Они спутаны, но пахнет от них травами и дымом.

Да, с ней не просто, но в то же время очень легко. Мы с ней знакомы давно и даже как то сроднились, даже не смотря на языковой барьер. Теперь я привожу ей книги, а она рассказывает мне свои истории. Жизнь ее тут не проста. Тут ни у кого нет простой жизни, но она отвергнута своими. Сама содержит скромный огород, сама ловит рыбу, за что соплеменники ее особенно не любят, ведь охота — это прерогатива мужчин. В один из моих приездов она даже разделила со мной постель, но хотя она была подобно огню и страсть наша чудом не сожгла всю деревню, но в глазах ее горело одиночество. На утро она раскурила травы и предсказывала мне мою судьбу. Сказала, что я человек от земли, что я великий воин и уйду далеко на восток, чтобы запачкать свои руки кровью. Я было хотел возразить, что мне уже 35 и военный из меня не получиться, да и в армии я даже не служил, но она не стала меня слушать и заметила, что в другом мире знают лучше.

Я перебирал в голове все эти моменты пока взбирался на хребет, который казался наг по сравнению с буйством пусть и мрачной, но вездесущей в этих краях зелени. Сегодня нам с товарищем по котелку предстояло пройти достаточно большой маршрут длинною почти в пол сотню километров, поэтому и встали мы сегодня еще за светло и отправились в путь налегке. Какая тут природа! Зря я порой проклинаю тяжелую судьбу, ведь ради этих моментов я выбрал сей путь. Но я на нем одинок. В чем-то я тоже изгой среди своих. И когда я ехал сюда меня не отпускала одна идея. Я хотел увезти ее с собой. Мы знакомы уже 10 лет и я даже не знаю как выразить то, что я к ней чувствую, но как я сказал мы едины в своем внутреннем заточении и открываем ворота только когда сходимся вместе. Так почему нет? Чего я боюсь? На людей с их глупыми суждениями с добре и зле я давно не смотрю. Хотят множить сплетни — их право. Но. Я не могу даже себе ответить, я пытаюсь сказать себе это «но» или придумать, чтобы сдать назад.

Хвойный запах заполнил пространство меж четырех стен пытаясь раздвинуть их. К нему примешивался аромат рыбы, которую я пытался поджарить на некотором подобии сковородки. Хозяйка внимательно смотрела на мои действия и начала улыбаться:
– Ты интересно работаешь с едой. У вас мужчины делают еду?
– Да. У нас с этим не так строго, как в ваших краях.
– А то я думаю, что это здешняя еда тебе не по нраву. То, как делаем мы. Я ведь еще храню то, как ты скривился поедая суп с мясом.
– Ну тогда и мясо было весьма специфичное. Забыто, не стоит об этом.
И вскоре мы ели, сидя за столом вдвоем в одиночестве, поскольку мой товарищ управился с едой очень быстро и пошел определять то, что мы смогли набрать в горах. И когда он ушел повисла неловкая пауза. Я смотрел на нее, а она разбирала рыбу.
– Не нравится?
– Нет, вкусно. Ты замолчал, когда другой ушел.
– Да нет, не особо. Я и до этого ел.
– Ты не помнишь, что я вижу людей лучше, чем они сами и слышу с деревьями. Ты опять приезжаешь и вновь сильнее внутри себя чем был. Давай, скажи.
– Может ты тогда и знаешь, что я думаю.
– Я не узнаю, но я вижу. Это потому, что происходит в нас двух? Двоих?
– Как бы тебе сказать. Я хотел предложить тебе поехать со мной. Что ты скажешь? Я не жду ответа сразу, но ведь ты понимаешь, что если уеду, то после весны я опять буду здесь.
– Жди.
Она встала из-за стола, прихватив с собой тарелки и поставила в центр железную кадильницу, а затем, положив в нее трав, начала раздувать уголек.
– Я тебе открою то, что ты не видишь. Духи. Помнишь ты говорил с ними?
– Ну это просто травы.
Она закрыла глаза и ничего не ответила. Вместо этого она начала нашептывать себе под нос что-то, что я не мог разобрать, но но вскоре этот тихий шепот перерос гортанный раскаты грома. Потом поющая с лесом открыла глаза и пристально уставилась на меня.
– Нет, они позволяют видеть. Я сделаю это дымящимся и спрошу. Я знаю, что ты искал меня. Мы искали друг друга, а когда два ищут, то нельзя не иметь это. А знаешь кем была я давно? Они открывают, что до смерти я жила далеко за горами и была от земли. В это время ты приходившим будешь из еще более давних земель, когда ты будешь держать в руках оружие. И ты мне сделал очень больно, но пока только сделаешь. И я от того не могу быть теперь с тобой, ведь ты мне сделал больно. – она начала плакать. – Зачем? Зачем ты это сделал? Он трогает моя рука и она в огне. Гореть и ползет вниз, как удар по воде.

Голос ее срывается в хрип и схватившись за руку она убегает. Пару секунд я сижу в ступоре не понимая, но наконец реальность обдает меня свежей волной и я срываюсь следом за ней. Калитка открыта и я устремляюсь в лес. Разглядеть что-то в этой темноте было тяжело и я побежал, выстреливая от сердца из легких в звездное небо «Тать! Татья!» и бежал так, как никогда. Зачем эти ее травы. От этого нельзя ждать ничего хорошего! Куда она убежала. Ветер, унесший ее как будто проколол мир маленькой иголкой и он, подобно старому свитеру, начал расползаться, проваливаясь из под ног.

Я, кажется, слегка задремал, утонув в ее длинных хвостах. Слова ее разливались медом по моим ушам и обхватив один из хвостов я растворился в этом мире. Слова доносились откуда-то из глубины, а я летел на хвосте. Он затвердевал и покрывался чешуей, пока не превратился в голову дракона. Мы летели над бескрайней водной гладью, но слова продолжали доноситься и каждое новое слово вырастало из зеркала океана одинокой скалой. Дракон же стал разваливаться на тысячи маленьких чешуек и каждая из них, врезаясь в одну из скал, заставляла ее растекаться, подобно расплавленному воску. Я же начал проваливаться сквозь своего призрачного всадника и летел прямо в голубую пучину. Удар и меня окружают тысячи осколков.
– Ты чего падаешь? Заснул, пока я тебе строила миры?
– Да нет, что ты. Я все слышал. Просто ты же знаешь, устаю я. А твой голос — эта амброзия, что уносит прочь даже от такого нереального мира, как наш.
– Да ладно тебе. Ты прямо как лис разошелся. Неужели я смогла воззвать к твоим внутренним голосам?
– Ну нет, какие голоса. Их давно уже не слышно и мое черное тело проросло корнями в этой земле. Не сойти мне более.
– Ну почему, пошли. Я только дорасскажу тебе историю и полетим над океаном в те земли, где пернатый змей плывет ища свой путь домой.
– Ну ты же знаешь, мне туда нельзя.
– Что так?
– Ibi sunt dracones.
– Hic sunt dracones. В голове твоей, в твоем сознание.
– Не надо. Лучше расскажи что он поведал дальше? Ведь ты узнала чем закончилась его судьба.
– Ну конечно, разве я могла такое упустить? Охота уже не играла никакой роли. Пусть это мелкий вредитель убирается восвояси. Я, направив нос по ветру, побежала на запах, влекомая этим тонким ароматом. О, как чудесно пахнет мятежная душа! Я бежала сквозь лес. Постепенно он редел и вот пошли бескрайние поля раскрашенные островками степных цветов, а вскоре прямо по курсу замаячил обрыв за которым не было ничего. Там он и стоял. Они с бездной смотрел друг в друга и соглашаясь он кидал ей мелкие камушки. Я не стала одевать на себя никаких сущностей, а просто окружила его своим теплом и когда он растворился, то заплакал и рассказывал, что слеп, глуп, слаб и труслив. Что же делать. Просто делать. Не плачь, ведь это лишь прелюдия. Видишь, как далека от тебя эта чужая земля? Она сейчас в апогее и когда наступит завтра, то этот ваш шарик начнет падать, набирая час за часом обороты. И вот сейчас ты должен собраться и не опустить руки. Докажи, что она была не права. Мы ведь тоже любим дурачить вас. Поверь, ведь я это знаю как никто другой. Сейчас я тебя отпущу, а ты вернешься назад и сделаешь то, что неотвратимо.

3 ноября 89-го
Тяжело будет вставать на ноги в лихие девяностые, но только не в том случае, если до этого тебе было еще хуже. Нас отпустили. Мы больше не вольнодумцы. Мы те, без кого этого всего бы не было. И теперь нашими усилиями строят новый мир. Я никогда не держал свой разум на коротком поводке: дворянские корни, образован, но попал я в эти края после того как меня за вроде бы невинные памфлеты не только выгнали из армии, что для меня уже было сродни отрезанным у птицы крыльям, но и отправили жить за железными дверьми где-то под Брестом. Хотя я и имел возможность писать родным, но почта работала из рук вон плохо. Каждая весточка из дома была той крупинкой, что позволяла мне как-то прикоснуться, пусть и через бумагу, к родным людям. Ждали меня мои братья, кузина, матушка и конечно жена. Моему первенцу шел уже пятый год. В письмах до меня доходили весточки не только о том, что творилось внутри семьи, но и то, что происходило за пределами дома. Дух свободы все сильнее шагал по стране и его уже не остановить. Кто-то помогал нашей семье, восхищаясь моими поступками, другие говорили, что я предал отчизну, но первых с каждым днем все больше.

23 июля 91-го
По пути остановился в Париже. Дорога затягивается, но не заехать туда, где сейчас вершиться судьба страны я не мог. К Тюрильи подойти не вышло, зато удалось посетить Марсово поле. Один местный рассказывал как спасся, когда месяц назад здесь была бойня. На пару дней остановился и пригороде и на второй день разговорился с Гансом, который по делам тут уже 2 месяца. Страшно все это. Надеюсь, что продолжения этой вакханалии не будет. Да и зачем, ведь мы добились даже большего, чем можно было бы желать.

16 февраля 92-го
Дорога домой была слишком долгой и в то же время очень быстрой. Оказалось, что за это время много изменилось. В стране наступила полная анархия. Перекупщики наживались, продавая вещи первой необходимости, а сансклюты, озлобленные на два первых сословия, творили страшные вещи. Практически все наше семейство сидело дома. Не важно как ты себя вел при старых порядках, но если ты был знатного рода и тебе хватало наглости выживать, то скорее всего твоя участь была незавидной. Маховик революции набирал обороты и не думал останавливаться. Если Робеспьера и его шайку не отправят вслед за теми, чья кровь у них на руках, то нам не всем не светит ничего хорошего.

2 июля 92-го
Только кара божья удерживает меня от того, чтобы наложить на себя руки. Картины той недели стали моими личными демонами, которые теперь приходят мучить меня. Был вторник, день. Мы сидели дома, а на улице толпа озлобленной черни грабила и убивала не боясь возмездия. Их было под сотню человек, но ор их разносился гулом целого улья. Им нужна жертва, им нужен враг народа. Выбор пал на меня - он предал нас, он предал революцию. Ренегат! Иуда! Они ворвались в дом. Крики, возня. А я? Я спрятался между перекрытий и смотрел в щель на пол комнаты. И тут распахнулась дверь. Они привели всех, кто был в доме. Кричали, что они и есть закон и им нужен только я. Эти звери все равно сделали бы то, что они сделали, но это не оправдание. Меня просто парализовал страх и я смотрел как тела дин за другим падают на пол. Они не знали, что я здесь и не было нужды их убивать. Мои родители, даже мой сын. От криков меня чуть не вырвало. Последней упала моя возлюбленная… речная лилия. Она, захлебываясь кровью, тянулась рукой к бездыханному телу нашего малыша. И тут она заметила меня, выглядывающего из-под плинтуса. Не знаю как она умудрилась заметить меня, но этот взгляд, он пронзил меня насквозь. В нем была такая сила, боль, отчаянье, что я не смог его выдержать и перевернулся на спину. Мое сердце, моя честь, моя семья и душа - все это вырезали из меня ржавым, затупленным ножом. Когда я пришел в себя, то была уже ночь. Тела успели остыть, но так хотелось верить, что они еще живые.

– И что же? Эти обрывки мало дают. Люди любят пачкать бумагу. Они этим занимаются в туалете, школе, банках и правительствах. Она вкладывают в это так много смыла, что я необычайно рад, что так далек от этого.
– Ты просто боишься выйти из своего мира. А мне это наоборот на руку. Когда-то для того, чтобы обмануть человека надо было пробраться в его душу. Но время шло и они стали верить своему разуму. И тогда мне достаточно было принять новое обличье и обман уже удавался. Теперь же они и к разуму не прислушиваются и верят глазам. Сейчас мне даже не надо меняться, ведь достаточно изменить закорючки на бумаге, которую они сделали своим богом.
– Ну ладно, это все интересно, но я хочу услышать что же было дальше.
– Фррр. Это не так просто. Давай пройдемся. – и она мягко ступая на лапы пошла вдоль берега. – Следуй за мной, мой белый кролик. Хоть тебя и опалило солнце, но внутри ты все такой же белый как ночное небо.
Огненный шар вокруг наших душ, что принес весну на этот уступ начал расплываться, пока не стал совсем незаметным и тогда зима снова коснулась наших носов. Наверное жаль, что мы не люди. Мы бы могли так же встречаться и расходиться. Нам бы было интересно и жизни наши били полны сюрпризов. Но, к сожалению, мы знаем, что время никуда не идет. Мы бы не сидели на своих местах, а прыгали не зная, что есть что-то большее. Хотя наверное поэтому нам было бы и очень больно. А ведь я бы любил ее, но роли уже распределены и мы зажаты прямо здесь в этих восьми углах. Да, все же мы тоже побратимы этим существам о двух ногах.
– Не надо об этом. Когда ты так громко думаешь, то мне тяжело притворяться, что я не слышу.
– Прости. Ну ты же все понимаешь.
– К сожалению. И от этого мне еще более тяжело. Смотри, там!
Осенний ветер колыхал золотые волны на склонах холмов и солнце отливало в них огнем, но еще ярче горела ее, казавшаяся такой маленькой, но несгибаемой, тушка. Она обнимала его, а он уткнувшись в ее плече беззвучно рыдал. Мы подошли поближе и я заметил, что она нашептывая ему что-то на ухо, дает ему столько тепла, что им можно породить не одну вселенную. Подойдя к себе она взяла себя в руки и выдохнув последнюю капельку тепла отпустила его. Постояв немного он все же упал на колени, а потом и просто повалился на землю, с головой уйдя под волны колосьев.
– Я не могла его оставить. Ты же сам видишь в каком он состоянии. Его бы уже не было. А ты? Как ты себя ощущаешь?
– Больно. Мне нестерпимо больно от всех этих порезов.
– Видимо, ты не смог реализовать шанс.
– Ты. Твои черные волосы и огромный нос. Так похож на чумного доктора. Ты пришел за мной.
– Не пугай его. Дай я продолжу то, что начала. Хотя уже не важно. Я просто хотела показать тебе его боль. Видишь? Такая ребристая и с красными шипами. За одну жизнь такую не вырастишь. А теперь давай я покажу тебе ее пристанище. Плыви за мной! – и она нырнув под наст поплыла между кораллов и актиний, пугая стайки рыбок.
Мы скользили в этой водной глади и спускались все глубже и глубже, пока не обнаружили расщелину в которую и забрались. Здесь, в темной пещере со сдавленным, гнилым воздухом сидела девушка. Она пыталась прикрыть свою наготу водорослями, что были раскиданы по каменному полу, но те рассыпались в прах от одного прикосновения. Рыжая проводница мира за пределом окликнула хозяйку грота и та подняла обесцвеченные глаза. Тогда-то я и увидел насколько она выглядит старой и измученной этими плясками.
– Я не хочу уходить! Оставьте меня!
– Ладно, это твоя личная тюрьма и мы не станем долго гостить в твоем рае. Просто расскажи нам про то, что забывают.

Еще теплый, но уже осенний ветер раскидывал листья по улице. Любовь Агафевна прихрамывая шла на почту за пенсией. Сегодня в этом славном заведении был аншлаг и каждый хотел получить свои выстраданные 100 рублей. Ну и поделится последними новостями. Тем более, что было что рассказать.
– Любочка, дорогая моя! Как я рада тебя видеть! Здоровье как?
– Да вашими молитвами. Я еще и повоюю, а то на молодежь никакой надежды.
– Ну и верно. Слышала про Никиту из 12-го дома? Его же на неделе скорая увозила! Он ведь наркоман, клей пьет. Ей-богу так врачи и сказали.
– Да ладно тебе, Клава, это же даже и не новости. Я тебе вот что сейчас расскажу: к нам скорая вчера приезжала и милиция. Тут такое было у соседей, что ты не поверишь.
– А-а-а, те алкоголики буянили?
– Да. Но тут до греха дошли. Приходит этот детина к себе и начинает на своих орать. Ну я сначала подумала, что как всегда поорет и на этом все кончится, а нет. Я-то в глазок смотрела что там происходит и вижу: крик и мальчонка ихний выбегает, ревет и за руку держится, а из руки-то у него кровища хлещет. А следом горе-папаша с ножом.
– Да неужели? Совсем до чертиков допился видать.
– Вот-вот. Ну и я как это увидела, так сразу за телефон и в милицию звонить. Так-то дескать так говорю, алкаш этот ребенка своего зарезал. Ну а сама дальше смотреть. Походил он еще, потом банку трехлитровую с компотом разбил еще в коридоре и ушел. Ну я тоже стала ждать милицию. Сижу, жду и слышу: дверь открывают. Ну я опять смотреть, а это мамашка его. Морда вся пропитая, волосы с колтунами. Одним словом посмотреть страшно и начинает она в дверь колотить и орать, что убьет его, если он еще раз кого-нибудь из детей тронет. а он ей в ответ, что дочку их малую вообще сейчас в окно выбросит. Ну она берет табуретку и начинает колотить в дверь. И сильно так, что у меня ажно песок с двери сыплется.
– А милиция-то что?
– Да нет еще милиции. Я же ее только пол часа назад вызвала. Ты лучше слушай что я дальше расскажу! Видимо у папашки-то этого тоже дверь ходуном, да и еще хмельной он и так его, значит, все это доконало, что он дверь распахивает и с ножом на нее кидается, а она давай табуреткой отбиваться.
– Ох! Зарезал?
– Да в том-то и дело, что она его табуреткой огрела пару раз, а он зашатался и упал и она его давай по голове и по спине. Даже табуретка сломалась. Вот.
– Да что вот, потом-то что было?
– А ничего не было. Милиция приехала и забрала обоих. Ее в наручниках, а его в мешке. Теперь-то хоть поспокойнее на этаже будет.

2014 г.