Книга четвёртая - часть вторая - главы 1, 2

                ЧАСТЬ ВТОРАЯ


                Мы лёгкий сон, ланфрен-ланфра,
                сорвём с тяжёлой ветки.

                Юрий Ряшенцев
                (песня из фильма «Гардемарины, вперёд!»)


                Пусть добрым будет ум у вас,
                А сердце умным будет.

                Самуил Маршак
       

       Я: Во сне мы времени не замечаем; кажется, ещё чуть-чуть – и мы бы сами не поняли, куда оно из снов от нас умчалось!.. Любому ленивцу может показаться, что мозг творит сны – по щучьему велению! Что даже в самой ветреной голове есть «двигатель», который работает без помех только на просторах сновидений и которому не трудно сообщить возможностям мозга воистину космическую гиперактивность!..
       Голос моего Неизвестного Друга: Энергетика яви аритмичнее энергетики сна... Но (прости, что говорю о грустном) не смертный ли сон – окончательное избавление от «аритмии» жизни? Если эту «болезнь» людям не обнаружить в себе, не исцелить друг в друге, попутно устраняя вокруг нас её последствия, – как иначе избежать поединка со смертью?..   

                Глава первая

                1

       Человекообразная обезьяна-вожак (с гордым видом и планетарно-парадной мощью в голосе обращаясь к своей стае): Слава человеко-обезьянам!
       Стая доисторического обезьяно-человечества (не голубая ли кровь ударила в эти головы?), или человеко-орангутанчества (нет – ещё только подобие голубой крови!): Ур-р-ра-а-а! ур-р-ра-а-а! ур-р-ра-а-а!
       Та же обезьяна-вожак: Нашим потомкам – будущему человечеству – слава!    
       ...Сквозь вновь басисто проревевшее «Ура!», в стае – хриплым баритоном, с надрывом – прорывается – чьё-то, одинокое: СПАСИТЕ НАШИ ДУШИ!!!..

                2

       Выдрессированное потомство человеко-орангутанчества (голубая кровь?):
       Исламские террористы-смертники (на теракты в Израиле: взорванные кафе, рестораны, супермаркеты, автобусы, в том числе школьные, – откликаясь из преисподней, вероисступлённо): Алла-а-а-х  акба-а-а-р!..
       Организация Объединённых Наций (минутой молчания почтив память Арафата, лауреата Нобелевской премии мира... только что подохшего террориста... – они, стоя, про себя): Скорбим по тебе! По борцу за правое дело!.. Правда... говорили про тебя и совсем другое: «Если вместо "Хайль Гитлер!" сказать "Хайль Арафат!" – не ошибётесь!» – «Почему так? – мы спрашивали. – Ведь Арафат боролся за создание собственного государства для палестинских арабов». – «Он доказал это как нельзя хуже, – следовал ответ. – Куда лучше ему, умирая, в глазах так называемого мирового сообщества удалось создать из себя образ вечного борца. Не творя, не созидая! Сам Гитлер позавидовал бы ему!» – «Но Гитлер хотел завоевать весь мир; а Арафат...» – «А Арафат приказывал убивать евреев, а не взорвать ООН – и ООН ему за это бесконечно благодарно».
       ...Вдруг – из пустоты – в ООН появляется Христос. В белом халате: в качестве Генерального Доктора Организации Объединённых Наций. Христа окружают ангелы, также в белых халатах; у каждого из них, как и у Него, в виде нагрудников нашито по одному красному кресту. Христос с трибуны для выступающих здоровым ясным взглядом окидывает зал, который замер от такого дива: Он, добрый еврей, к нам не с неба ли свалился?!.. В правой руке Он держит глобус. Его – на виду у всех – демонстративно подымает повыше, а указательным пальцем левой руки крутит у виска...

                3

       Верующий: Когда-то люди на дуэлях скрещивали между собой шпаги, стрелялись на пистолетах. Но кто из них, услышав команду «К барьеру!», думал о Боге? О том, Кому в действительности бросает вызов?.. А ведь дворянин мог утратить честь в глазах высшего света, если бы отказался смыть кровью нанесённое ему оскорбление... Теперь же общество отвергает решений споров таким способом.
       Атеист: Верно – отвергает! Однако понимание того, что цивилизованно, а что нет, – у людей никогда не устанавливалось раз и навсегда. Завтра общество может отвергнуть то, что принимает сегодня.   
       Верующий: Сколько дуэлей, в которых должен был участвовать Пушкин, предотвратил его друг и ангел-хранитель, Сергей Александрович Соболевский! Возможно, последняя дуэль Пушкина могла бы не состояться, если бы Соболевский тогда был в России и сумел примирить его с Дантесом...
       Атеист: А Дантес – стрелялся только раз в жизни: с Пушкиным...
       Верующий: В старости Дантес, когда вспоминал тот злополучный поединок с Пушкиным, сетовал – мол, целился в ногу, а ранил Пушкина в живот – не учёл его малый рост...
.          .          .          .         .         .          .          .         .          .         .         .         .         .         .         .               
       Пушкин (с того света): После моей дуэли с Дантесом – прежде чем вас, живых, покинуть, я так мучительно умирал!.. Кто-то (не из православных) верит: душа не каждого усопшего сразу попадает в рай – ей нужно сперва пройти чистилище, чтобы очиститься – полностью... А по-моему, для меня нет лучшего чистилища, чем милость небес – последняя – посмертная!..

                Глава вторая

       Очередное испытание, которое меня будет сопровождать в четырёх стенах. Испытание интеллектуальное. На этот раз им стала книга.
       При чтении романа «Война и мир» у меня ...вечность поплыла перед глазами...
       ...Читать «Войну и мир» – всё равно что быть глазами прикованным к часовой стрелке. Что в жизни мчится на всех парах или едва зыблется – в книге Толстого оно – длится и длится... Сколько можешь, столько выдержишь.
       В ней, казалось бы, всё пером пропахано; одни подробности с другими сживаются могучими пластами – намертво.
       Однако, читая «Войну и мир», вдруг я почувствовал: к тому – вечному свету – что-то примешалось... Каждая деталь, словно звёздочка, перекликалась со следующей – и так ещё и ещё... но я уже был не в силах всё это вместить в себя... Как если бы вместо звезды, тепло освещающей другую звезду, – одна с ослепительной грацией вылетала – из другой! – ослепительно разрасталась на лету... но от массивности таких бесконечных разрастаний самый воздух книги тяжелел... Невоздушность, неспешность масштабного повествования и впрямь космически леденили. Однако в космосе Толстого есть сила земного притяжения; ничто не остывает совсем, покуда греется от Земли...
       Но если бы я не знал, что это «Война и мир» Толстого, я никогда бы не дочитал роман до конца. «Только, – думал я, – один вечер у Анны Шерер, с которого книга начинается и на котором постепенно, не спеша, гостями собираются вместе они, её герои (и то – далеко не все), – только этот вечер в ней длится столько, что не дочитаешь и до утра...» А на следующих страницах меня ещё ждали впереди: и кровопролитные сражения, и задушевные беседы у домашнего очага, и первый бал Наташи Ростовой, и девичьи гадания в святочную ночь, и ещё многое – всё, чем, казалось бы, книга так несказАнно богата...
       Но пока Толстой всё это раскрутит «по часам»!..
       В очередной раз – со вздохом облегчения откладывал книгу в сторону...
       А ещё – вспоминал детство... В детстве я тоже иногда брал в руки этот роман – пусть ещё был мал, чтобы его прочесть – листал страницы в надежде отыскать в нём редкие чёрно-белые картинки, язык которых тогда понимал лучше... «Если бы, – думал я теперь, – в ДЕТСКОЙ литературе существовало что-нибудь, написанное с таким же насилующим мозг искусством, и если бы ребёнок с неистовым рвением старался трудную книгу одолеть – может, у этого ребёнка не всё в порядке с психикой?..»

       Голос моего Неизвестного Друга: Всякую ли красоту, творимую мастером художественного слова – даже таким, как Лев Толстой, – можно назвать красотою здоровой? Чтобы соприкосновение с ней – как твоё личное, так и мира в целом – также было здоровым?
      
       В роман Толстого – гляжу, как в зеркало... своей болезни. 
       Пускай в сновидениях моих есть отдушина – они долги, но скоротечны. Явь же – для меня слишком длинна, слишком обременена нездоровьем и, подобно событиям книги «Война и мир», движется со скоростью часовой стрелки... 

       Доктор: Как со Львом Николаевичем – с его романом-эпопеей в руках – себя чувствуете, больной? 
       Больной: Доктор, если я сумею дочитать толстовскую эпопею до конца, я буду жить?               
       ...Голос Дон Кихота (будто подслушавшего мысли и врача, и пациента): От Сервантеса, от меня, Дон Кихота, и других странствующих рыцарей, пути которых усеяны всем, кроме скуки, – привет непоседливой детворе!
       ...Голос Льва Николаевича: Однако, дети! Сервантесовский Дон Кихот – это герой без страха, но, увы, не без упрёка...