При дороге

                Роман
               
                Война – это игра политиков,                бедствие, кровь и страдание простого народа.  М. Рыбаков

                1
     Родили меня на Черниговщине, в местечке Радуль, в августе голодного  тридцать третьего, откуда успешно вывезли родители в трёхмесячном возрасте. Так, по сегодняшний день и не пришлось побывать на малой родине. По рассказам папиной сестры, тетки Зины, местечко было староверческим.
Часть родов были ярые раскольники, а вторая часть – терпимые, обтёрлись с местными обычаями. Наш род относился к ним, но браки старались заключать между своими, местными и можно только догадываться, какой устроили приём матери, пришлой, не местной…
     Отец окончил речной техникум и плавал помощником капитана по Десне. У излучины Десны расположилось мамино село, с промежуточной пристанью, где по вечерам собиралась местная молодёжь послушать патефон, себя показать. Вот там они и познакомились, а когда освободилось место поварихи, то маму взяли на работу. Когда же появился я, собственной персоной, то о плавании пришлось забыть. Отцу предложили два варианта: капитаном на Припять или диспетчером в Новгород-Северск, но так, как он был коммунистом, то для укрепления ячейки, настоятельно  рекомендовали последний вариант.
     И – вот, первым пароходом, в начале навигации  тридцать пятого года, семья наша прибыла в Новгород-Северск, выбрались на пристань. Отец ушёл доложить о прибытии и спросить  о каком-нибудь жилище. Вода стояла уже высокая и ещё прибывала заметно, грозясь затопить причал.
Скоро вернулся радостный отец.
    - Нюра, ходи за мной! – подхватывая фанерный чемоданишко да мамин узелок, бодро сказал он. Мы вышли за территорию пристани, обогнули забор, поднялись на пригорок и мимо домишек, подались в ту сторону, откуда приплыли. Скоро, у крутого берега показалась старая , деревянная баржа, на скорую руку, приспособленная под жильё. Подойдя к сходне, отец взял меня на руки, взошёл на борт, посадил меня на плоскую крышку люка и ушёл за мамой и вещами.
     И вот мы уже обживаем новое жилище – каюту, в трюме баржи. Отец вылезал по трапу наружу, черпал ведро воды из-за борта,
приносил маме, а та, вооружившись тряпкой и шваброй наводила лоск окнам и свежеостроганному полу . Потом папа ненадолго отлучился и вернулся с охапкой веток, поленьев(чурок) и мы стали растапливать «буржуйку». Сначала в каюту прокралась из топки  струйка дыма, тогда отец поджог газету, выскочил на палубу и сунул горящий факел в трубу. В топке ухнуло, выскочил клуб дыма и, вдруг, загудело. Прошло немного времени , а в каюте – жара, Африка!  Прошел промозглый, не жилой воздух, стало тепло и уютно. Мама уложила меня на пружинную койку и, мне кажется, что я слышал, как папа собрался и ушёл на свое первое дежурство , и уже совсем засыпая,  слышал как кто-то спускается по трапу и услышал такой приятный голос:
    - Ну здравствуй, Анюта!, Устроились?..
    - Ой, Марфа Кирилловна! Здрасьте! Як бачите…  И тут я, видно, точно уснул, потому, что утром сказал маме, что во сне видел  Мафушу… Это я так звал Марфу Кирилловну Бергер – начальника пристани
                КАРАУЛ!
     Баржа наша была пришвартована между пристанью и техучастком, у крутого берега городского парка . Река в этом месте узкая и быстрая, а в половодье течение головокружительное 
     В ту ночь  отец был дома – его дежурство начиналось  с утра. Спали все крепко: сон перед утром сладок… А в это время (из заключения комиссии), подмытый и сорванный с места столетний дуб нанесло течение на нашу баржу, чалки не выдержали и мы поплыли « по морям, по волнам»…  Первой заметила наше плавание тётка Ася, дворничиха, привыкшая рано убираться.
    - Михаил Иванович! Просыпайтесь! Караул!– вопила она, грохоча кулаком в окошко. Отец вскочил, натянул штаны и бросился к выходу. С палубы ему открылся вид затопленного левого берега, баржу медленно кружило течением… Опытным глазом речника, он определи место и присвистнул. Впереди, за тремя поворотами откроется Пироговская низменность, там зацепиться будет не за что… А тем временем баржу,  течением и низовым ветром, потащило к правому берегу, где,  у заводи,  росли три мощные вербы и когда баржу притёрло вплотную, отец забросил за ствол канат, набросив несколько шлагов на кнехт и приготовился к рывку, но баржа, попав в омут, покорно закачалась у верб, как бы смущаясь своему выбрыку. Завели ещё пару концов, для верности и отец, почти бегом, подался в город.
Стояли мы у верб с неделю, пока попутный пароход, бывший папин «Восход», не подтащил баржу к пристани. Вместе с почтой пришёл приказ о назначении отца старшим диспетчером, а Мафуша выделила бывшую кладовую нам для жилья и снова пошла веселая жизнь ремонта, обустройства,  в новой обстановке. Постепенно жизнь вошла в привычную колею: Папа днём и ночью пропадал в диспетчерской, мама готовила борщи да каши, для холостых работников, а я открывал «миры» на территории пристани. Мне позволяли заходить и играть во всех отделах, кроме диспетчерской. Когда там дежурил отец, я обходил  её седьмой дорогой, но как же несправедливы взрослые! Это ж надо, запретить  самое интересное: там и телефоны – целых три!, Там и бинокль – чудо какое-то! Там и рупор, который может оглушить любого! А звонки чего стоят! Особо, когда вместе звонят! Ух! Даже папа, порой, не знал, за который хвататься.. Конечно, когда дежурил молодой дядя Боря – он меня пускал на минутку, посмотреть в бинокль или поговорить в рупор, но когда не было рядом отца, А таких минут становилось всё меньше, всё реже…
     Начали поступать в блокгауз первые намолоты пшеницы и какие-то таинственные военные заказы… Тут уж к отцу и вовсе стало не подступиться. Мама, после приготовления обедов, спешила на ликбез, в техучасток. Иногда она брала и меня, с собой, но там была такая скука! Тёти и дяди писали на доске и в тетради палки да колёса. Я это всё освоил, со второго раза и мне стало неинтересно. Я,  всё чаще, заходил в кабинет Мафуши, слушал её сказки и небылицы, разворачивал и заворачивал красивые обёртки на конфетах, специально купленных, для меня. Потом старался незаметно улизнуть, чтоб она не  кормила меня «маминой кашей», пока, однажды, не пришли страшные дяди  и не приказали Мафуше «следовать за ними»