Коджи

Коджи
 
Его звали Коджи, он был японцем. Я не сразу осознала, что он меня взволновал, но поняла, что легко запомню его имя – оно напоминало слово “коржик”. Слово, пахнущее советским детством, школьными завтраками, маленькими булочными, где можно было купить этот самый коржик, и к нему – большой граненый стакан кофе со сгущеным молоком…

Вообще-то первой, поздним августовским вечером, с Коджи познакомилась моя мама. Мы стояли на причале небольшого норвежского городка Олесунн и мысленно поторапливали паром, который отвезет нас в Берген… Кроме нас в ожидании парома с ноги на ногу переминались еще несколько скучающих путешественников, которым уже очень хотелось погрузить на судно походные сумки, уютно растянуться на узких койках в своих маленьких каютах и сладко задремать под приглушенное бормотание волн за бортом.
Коджи подошел к нам сам – и я поспешила отойти в сторону. Не люблю незнакомцев, нарушающих мое личное пространство. Нелепо, конечно, шарахаться от мужчин, когда тебе «немного за тридцать» и ты (все еще!) незамужем, но тут уж ничего не поделаешь. И потом, я не сразу распознала в Коджи японца – мне сперва подумалось, что он китаец, а китайцы для меня слишком шумны, слишком пестры, слишком эмоциональны и вообще – слишком. 

Обществу Коджи мама обрадовалась – получасом раньше мы успели традиционно поцапаться, и мама на меня дулась. Теперь она мило болтала с Коджи, и беседа их – на примиряющем большинство наций в мире английском – текла в лучших традициях миграционной службы с налетом европейской вежливости: «Куда вы едете? Как долго собираетесь там оставаться? Цель вашего путешествия?».
Наконец паром причалил к берегу. Коджи подхватил мамину сумку  и вопросительно посмотрел на меня. Я демонстративно откатила свой баул на колесиках подальше от трапа и взошла на борт последней, пропустив вперед других путешественников.
Раскланявшись с Коджи и пожелав ему сладких снов, мама сменила гнев на милость и обратила наконец на меня внимание. Тем более что нам предстояло найти свою каюту в паутине длинных коридоров – оказалось, корабль не так линеен и очевиден, как мне всегда думалось. Не говоря уже о том, что палуб в нем насчитывалось целых семь.
В каюте нас ждал неприятный сюрприз: она оказалась неубрана. Белье на постелях было скомкано, а ведерко для мусора нагло показывало нам желто-коричневый язык банановой кожуры. Пришлось звонить на ресепшн, объясняться с плохо говорящей на английском норвежкой, затем являться к ней лично и объяснять проблему буквально на пальцах. Наконец, нас переселили в другую каюту, извинившись за неудобства так сухо, как будто мы потребовали не свежие простыни, а как минимум президентский сьют.

Ближе к утру начался небольшой шторм. Точнее, это для меня он начался, потому что спала я очень крепко. Для мамы же шторм продолжался уже несколько часов подряд, и теперь, когда волны в очередной раз настойчиво постучали злыми кулачками о борт и хорошенько его накренили, мама обратилась к своей последней надежде – то есть ко мне.
 
- Я пошла к девочкам!!! – прокричала она мне практически в лицо, отчаявшись разбудить дочь более вежливым образом – особенность моего организма такова, что я не столько сплю, сколько впадаю в спячку, и разбудить меня – задачка не из легких. Спросонья я, конечно, не поняла, почему ночью в каюте горит свет, мама одета не в пижаму, а в джинсы, и к каким именно девочкам она собирается… Кое-как проснувшись, я сообразила, что под «девочками» подразумеваются сотрудницы ресепшна, с которыми маме немедленно надо говорить на предмет: «ПОЧЕМУ ТАК СИЛЬНО КАЧАЕТ???», оделась и покорно поплелась за своей бессонной и крайне бодрой от страха мучительницей.
 
Норвежка, клевавшая носом на стойке ресепшн, ночному визиту не обрадовалась. Казалось, она специально упрятала все английские слова в ящик стола, заперла их на ключ, а ключ злонамеренно проглатила, и теперь, издеваясь, с холодной улыбкой что-то втолковывала маме по-норвежски. Я скучала рядом, лениво рассматривая схему судна, инструкцию действий при пожаре, меню ресторана и прочие унылые бумажки, развешанные по стене.

Сзади хлопнула дверь лифта – точнее, даже не хлопнула (европейцы такие тихушники – все у них тихо, чинно и благородно, особенно после пяти-шести вечера, когда закрываются не только большинство магазинов, но и кафе), а так, напомнила о себе. Я вздрогнула, но не обернулась на звук: мне почему-то показалось, что сейчас из лифта должен непременно появиться наш китаец (он все еще виделся мне китайцем) и прийти маме на помощь. Я слышала, как человек вышел из лифта, на несколько секунд задержался в холле и куда-то ушел. «Не китаец» - подумалось мне и почему-то взгрустнулось. Хотя пойди, пойми, на черта мне сдался тот китаец. Просто он был единственным, кого я хотя бы относительно знала на этом суденышке, чьи создатели не потрудились оборудовать его стабилизаторами качки.
Ночь так и прошла под знаком шторма. Утро долгожданного облегчения не принесло – наши чемоданы все так же норовили лихо проехаться на колесиках по всей каюте – совсем как подростки на роликах, а мама пыталась замазать нежно-зеленый цвет щек тональным кремом оттенка «слоновая кость».

В ресторане на борту, где подавали завтрак, тарелки и посуда звенели отчетливо громче обычного. Однако официанты сновали между столиками как бывалые морские волчата, время от времени поглядывая в большие окна, за которыми если не бушевал, то, как минимум, не давал забыть о себе затянувшийся шторм.
Когда мы с мамой добрели до ресторана, большинство столиков было занято – как ни странно, на аппетите многих путешественников шторм отразился не особенно. Скорее всего, причина крылась в том, что завтрак включен в стоимость билета. А значит, он по определению – питатетелен, полезен и желанен.

Заприметив свободный столик в дальнем углу, я ускорила шаг. К моему разочарованию, из-за стойки раздачи внезапно нарисовался «наш» китаец и водрузил на «мой» столик свою тарелку. «Чтоб тебя черт съел!» - повторила я про себя любимое ругательство, подхваченное у героини Фаины Раневской - спекулянтки в фильме «Легкая жизнь». Однако черт, видимо, был не голоден – в отличие от японца. Пока мы с мамой искали посуду и приборы, китаец демонстрировал завидный аппетит, который как-то не вязался с его худощавым высоким телом. Заметив, что мама крутит головой в поисках сводобного столика, я вздохнула и кивнула в сторону юноши:
 
- Иди, вон твой китаец. Давай к нему.
 
Мы подошли к столику. Китаец, кажется, нам обрадовался. Он даже привстал со стула, чтобы нас поприветствовать. «Выпендрежник!» - тут же подумалось мне. Потом мы дружно ели. Не очень дружно, конечно, потому что мама ограничилась кофе – шторм оказался отличным поводом для разгрузочного если не дня, то как минимум утра. Пока я поливала блинчики своим с детства любимым лакомством - сгущеным молоком, а мама нежно зеленела при виде волн, отлично просматривавшихся из окна, китаец увлеченно уплетал бекон и рассказывал о себе.

Тут-то и выяснилось, что никакой он не китаец. А японец. И зовут его вкусно, как в детстве. И родом он из чудесной Осаки, где весной цветет сакура и, если верить аниматору Макото Синкаю, лепестки ее падают со скоростью пять сантиметров в секунду…

Я поймала себя на мысли, что судорожно пытаюсь вспомнить японские слова. Что там я вынесла из аниме? Ласковую приставку к имени «тян»; смешное словечко «кавайи», которым японцы обознают все, что кажется им милым и трогательным; относительно безобидное ругательство «бака» - «дурак» по-нашему. Но не такой, чтобы «дурак-предурак», а так, дурачок.
 
- … А правда, что в Японии едят дельфинов? – внезапно и довольно кровожадно прервала мои романтичные размышления мама, которая так же судорожно, как и я, пыталась вспомнить о Японии абсолютно все, что знает благодаря Интернету.
 
Японец с сожалением подтвердил этот печальный факт и тут же поспешил нас заверить, что ни он, ни его семья никогда так не делали и вообще это кажется ему омерзительным.

Я, конечно, прониклась. Мне тут же вспомнился японский мультик про Сейлор Мун, который я смотрела в детстве. Главный мужской персонаж – загадочный Рыцарь Лунного света – носил черный смокинг и маску, а в руке его, затянутой в белоснежную перчатку, неизменно алела роза… Я слушала Коджи, мысленно примеряла на него черный смокинг, затем так же мысленно от этого смокинга и прочей одежды его освобождала… «Интересно, есть ли у него на груди волосы?» - почему-то крутилось в голове. Может быть, все потому, что Коджи вышел к завтраку в серой, застегнутой на все пуговице, рубашке, и полосатом пуловере, которые дарили бескрайние просторы воображению – и не сообщали ни одного факта.

Берген (теперь уже не настолько желанный, как в начале путешествия) наступил внезапно. Он именно наступил, резко и неумолимо, как наступает понурым зимним днем темный промозглый вечер.

«Аригато!» – кивнула я Коджи, с огромным трудом вспомнив, как по-японски будет «спасибо». Он улыбнулся краешками губ (японцы весьма сдержанны и скромны в выражении эмоций – это я уяснила по мультфильмам) и по-английски сказал что-то вроде «Еще увидимся!».

Что я знала о нем кроме того, что он не ест дельфинов? Я знала главное – он тоже выходит в Бергене, и, возможно, мы действительно «еще увидимся». Так и случилось – гораздо раньше, чем я предполагала. Мы пересеклись у трапа, и на этот раз я великодушно позволила Коджи выгрузить на причал мою сумку. Японец спросил, в каком отеле мы остановились, и минутой позже я поняла, что наверняка выйду за этого человека замуж. Потому что судьба: отель, который забронировал Коджи, находился аккурат напротив нашего. На той же самой улице. Чуть ли не дверь в дверь. В голове снова пронеслись мысли о черном смокинге, белых перчатках и поджаром обнаженном торсе, освобожденном от тесного плена рубашки…

До гостиницы – точнее, до гостиниц – мы шли вместе. Мы с Коджи прокладывали дорогу, мама тактично держалась чуть позади – подозреваю, что мои блестящие глаза выдавали меня с головой. И если японец, хочется верить, ни о чем таком не догадывался, то провести маму мне явно не удалось. Наша гостиница оказалась на пару шагов ближе, чем гостиница Коджи. Он открыл перед нами дверь, помог вкатить чемоданы. На ресепшне возник улыбчивый норвежец, который радушно всех нас поприветствовал…
 
- Ладно, я пойду, – улыбнулся Коджи и повторил свое «фирменное» «еще увидимся», на этот раз с приставкой «может». «Может, еще увидимся»… Почему-то я в этом совершенно не сомневалась…
 
Следующий день мы с мамой провели, как я люблю говорить, «в бегах». Нам хотелось успеть везде и всюду, обнюхать каждый уголок, съесть на ярмарке горячий тыквенный суп, запить его глинтвейном, пробежаться по набережной, попасть под дождь, который в Норвегии, кажется, не прекращается никогда – лишь иногда делает паузу на завтрак или обед… В тот день я много смеялась и мало ела – мне казалось, что главное приключение ждет меня вечером. Конечно, мы с Коджи ни о чем не договаривались, но ведь он знал, в какой гостинице я остановилась, и даже здоровался с консьержем, который наверняка сначала подумал, что мы вместе, а мысли, как известно, материальны…

С возвращением в гостиницу я специально затягивала – мне хотелось, чтобы Коджи меня ждал. Чтобы он думал обо мне, пока я, легкая и свободная, летаю по городу, не думая ни о чем и не замечая ничего, кроме прекрасной погоды, магазинчиков на площади и собственного излучающего радость отражения в городских витринах.
В гостиницу мы с мамой вернулись только около одиннадцати вечера. Коджи там не было. Надеясь, что, может быть, он попросил консьержа что-то мне передать, я нажала за звонок на стойке ресепш. Вместо улыбающегося приветливого «дневного» норвежца на зов явилась высокая и очень хмурая рыжеволосая девушка (мне еще подумалось – неужели рыжие люди могут быть такими угрюмыми?) и обратилась к нам по-норвежски. Я спросила ее, есть ли в гостинице бар – просто чтобы что-то спросить. Я знала, что никакого бара в гостинице нет, но вопрос: «Извините, мне ничего не передавали?» прозвучал бы еще более глупо. И к тому же несколько безнадежно, а мне не хотелось, чтобы эта рыжая дылда сочла меня неудачницей.
Наутро мы уехали. Таков был наш маршрут – только одна ночь в каждом городе, которых за путешествие в общей сложности набралось целых семь. Коджи не пришел и наутро – собственно, мы ни о чем с ним и не договарились. Да и о чем мы могли договориться?..

Спасибо маме – она ни о чем меня не спросила, ничего не сказала. Я болтала еще оживленнее, чем накануне – боялась, что в образовавшейся паузе мама задаст неудобный вопрос, и я почувствую себя тридцатилетней дурочкой, которая до сих пор в каждом интересном одиноком мужчине видит человека, с которым долгие годы будет смотреть, как из весны в весну цветет сакура. Или яблоня. Да хоть бы и дягель. Хотя я понятия не имею, как именно он цветет.

К полудню мы с мамой погрузились на другой паром и отправились к скалистому сердцу Норвегии – фьордам. Слоняясь по кораблю, я набрела на киоск и зависла у полки с конфетами, жевательным мармеладом и шоколадками. В углу лежала упаковка разноцветных леденцов, на которой были нарисованы покемоны – знаменитые в России японские зверьки из детских мультиков . «Надо было спросить, как в самой Японии относятся к покемонам»,  - рассеянно подумала я и почти машинально взяла упаковку в руки. На обратной стороне, незаметная среди крупных ярких иероглифов, скромно значилась надпись: «Made in China». Я фыркнула и понесла леденцы на кассу.