Хочу учиться!

     Немало имеем свидетельств, что
в России той великой тьмы невежества
не было, какую представляют многие
внешние писатели. Инако рассуждать
принуждены будут, снесши своих и наших
предков и сличив происхождение,
поступки, обычаи и склонности народов
между собою.

                М.В.Ломоносов.
          Древняя российская история.


Виват Россия! виват драгая!
Виват надежда! виват благая!

             Вас.Тредиаковский. 1728.



     Старый Василий сидел на берегу моря, ожидая прихода трех своих карбасов с наёмными рыбаками, ушедших на промысел еще третьёго дня. На одном из них ушел в плавание и его младший сын Мишка, которому совсем недавно исполнилось двенадцать.
     "Совсем взрослый, - думал он. - Годков через четыре-пять можно было бы передать ему дело. А у него в голове черт знает что: учиться хочет! А чему учиться-то? Вон, дьячок обучил чтению. А ему, видишь ли, хочется познать математику. Пошто она? Само дело научит и складывать, и вычитать, и умножать, и делить. Столь лет так жили наши отцы и деды, так и будет А он, как малое дитя, все к книжкам тянется. Вон этта офеня приходил, так он загорелся, книжек накупил, не оторвешь. Нет бы делом заниматься, а он чуть что, хватается за книги. Беда... И не переупрямишь, весь в меня.
     А куда деваться-то? Видно, придется отпустить, но попозже, как в силу войдет. Зимой вон будет собираться обоз в Москву с рыбой и пушниной, пусть едет. Помучается один в чужих краях, вернется. А куда деваться-то? Только в родном доме покой обретешь, здесь наша земля, здесь наши корни, могилы предков. А там - крепость. Мы здесь свободны, а там крестьяне страдают под дворянами в постной зависимости. Ох, грехи наши тяжкие! Ишь, у офени книжек накупил, да еще приказал привезти какие-то чудные. Купил ему "Житие Сергея и Никона Радонежских", я сам с интересом посмотрел в ней картинки, а он только хмыкнул, а читать не стал.
     Старшие-то сыновья крепкие, здоровые, а вот вести дела не способны. Не интересно им это! Промысловики-то дельные, а вот в торговых делах головы не варят"...
     Василий вздохнул и стал всматриваться вдаль - далеко на горизонте что-то чернелось. "Никак мои идут", - решил он, не отрывая взгляда от темной точки на границе моря и неба.
     Неожиданно какой-то шорох привлек его внимание. Он обернулся и увидел сидящих на старом топляке знакомых тундровиков. Увидев, что Василий смотрит на них, старший мужчина из них встал и подошел к нему.
     - Здравствуй, Илюска, - поздоровался Василий со старым знакомым. - Какими путями к нам? Случилось чего?
     - Здравствуй, бачка, - заулыбался тот. - Беда у нас. Совсем худо.
     - Рассказывай, - коротко сказал Василий.
     - Пороха совсем нет, волки замучили - режут олежек. Помогай, порох давай. Платить будем, - он вытащил из кожаной сумки несколько шкурок песцов.
     - А чего к купцу Трофиму Семёнычу не идете? Он порохом да ружьями торгует.
     - Ой, плохой он человек. Много мехов бери, пороху давай мало. Совсем плохой.
     - А я, стало быть, хороший? - улыбнулся Василий. - Хитрец ты, Илюска.
     - Зачем хитрец? -обиделся тот. - Спасать олежек надо, к тебе пришел. Твой лавка лучше.
     - Ладно, - кивнул старик. - Посиди, вон мои возвращаются с промысла. Встретим их и пойдем в лавку.
     - Это твоя Миска там? - спросил гость, указывая на стоящего на носу переднего карбаса парня.
     - Он, - бросил Василий.
     - Хоросый парень. Отдашь за мою Кильдику?
     - Так она совсем малышка, - Василий глянул на девочку, прижавшуюся к матери.
     - Молодая - не старая. Немного подрастет скоро. Любить его будет крепко.
     - Рано об этом говорить, - отрезал старик. - Там видно будет...
     В это время карбасы подошли к берегу и работники начали разгружать рыбу, уже уложенную в тюки.
     - Давай помогать, - предложил Илюска.
     - Помоги, помоги, - усмехнулся Василий.
     Вскинув на плечи кули, люди направились к селу.
     - Миска, гляди на Кильдику, - обратился Илюска к парню. - Хоросый девка. Бери в жены.
     - Так она совсем ребенок, - отмахнулся тот.
     - Сейчас ребенок, - не отставал тундровик. - Через два-три года подрастет. Хоросый жена будет, сладкий.
     - Он сам еще ребенок - к дьячку ходит учиться, - встрял в разговор Василий.
     - Не пойду больше к дьяку, - проворчал Мишка. - Нечему у него больше учиться. Да там одна мелюзга...
     - Вот и хорошо, делом займешься, - согласно кивнул отец. - Вместе с братьями.
     - Какому делу? - спросил Мишка.
     - Купеческому, - отрезал отец.
     - Порох давай, - напомнил о себе Илюска.
     - Чем платить будешь? - спросил старший сын Василия Петр.
     - Песец привез, - ответил тот. - Хоросый.
     Он вытащил из сумки три шкурки и передал их Василию. Тот взял одну из них, вытянул на руках и дунул поперек ворса. Шерсть побежала волной, словно поземка по чистому сугробу побежала.
     - Хороший мех, - кивнул головой старик.
     - Хоросый, хоросый, - также закивал головой Илюска. - Порох давай.
     - Три песца - три коробки пороха, - предложил Василий.
     Илюска подумал немного и вытащил еще две песцовых шкурки.
     Василий усмехнулся и подал еще три коробки пороха.
     - Тятя, ты чего? - удивленно вскинул брови Петр. - Одна шкурка - одна коробка. Пять шкурок - пять коробок, а не шесть.
     - Думать надо, - сердито ответил отец. - Сейчас сделаешь ему добро, он тебе втрое отплатит.
     Илюска спрятал порох, а потом умоляюще посмотрел на продавца.
     - Что еще? Вина не дам, и не проси, - твердо заявил тот.
     Илюска тяжело вздохнул и стал прощаться. Уже на выходе из лавки Василий спросил его:
     - Кто у тебя со стадом-то остался?
     - Бачка с мамкой, - грустно ответил тот.
     - Здоровы ли они? Привет им передавай, - Василий пожал руку тундровику.
     Тот, не отвечая, только кивнул головой и также молча вышел наружу.
     - И как они живут, дикари? - презрительно проговорил Петр.
     - Это божьи люди, - строго посетовал ему отец. - И им ой как не сладко живется в тундре. Особенно зимой, в лютые морозы и при ветре с океана.
     - Надо было хлеба им дать, - пожалел тундровиков Михайло.
     - Нельзя, - ответил ему отец. - Непривычны они к нему, животами станут маяться.

     Поздней осенью, когда урожай с полей был убран и обмолочен, сено и дрова заготовлены на долгую зиму, отец решил поговорить с младшим сыном и попытаться отговорить его от блажного стремления к учебе.
     Для начала он попросил:
     - Почитай-ка мне про Бову-Королевича.
     - Так это же сказка для маленьких, - изумился сын.
     - Знаешь, иногда хочется забыться от нынешней жизни и послушать что-то необычное, - стоял на своем старик.
     Закончив чтение, парень заметил, что мать, сидевшая рядом у окна и прядшая куделю, молча вытерла глаза.
     - Ты чего, мама? - спросил сын, закрывая книгу.
     - Уж больно душевно там все прописано, - ответила она.
     - Ладно, в следующий раз он прочитает что-нибудь из "Жития", - сказал отец, аккуратно укладывая книгу на настенную полку.
     Михайло начал натягивать на себя армячок.
     - Далеко собрался? - спросил отец.
     - К Ванятке.
     - Хороший парнишка, почтительный, - согласно кивнул головой отец. -Собираетесь куда?
     - Да куда идти-то в такую погоду? - ответил сын. - Так, посидим, поболтаем.
     - Ну-ну, долго не засиживайтесь. Спать скоро...
     Друг у себя дома явно скучал, не зная, чем себя занять. Поэтому встретил приятеля с радостью. Забравшись на сеновал, они разговорились.
     - Сегодня батя попросил меня почитать ему "Бову-королевича", - с усмешкой сказал Михайло. - И так , и эдак хочет отвлечь меня от стремления учиться дальше. А я так не могу. Вот все думаю: подросту немного и сбегу.
     - Куда? - удивился друг.
     - Хочу в Москву - только там можно обучиться наукам и стать тем, кем хочу.
     - Кем же?
     - Ученым, многое познать хочется. Только вот не знаю, как батю уговорить, чтобы отпустил.
     - Не пустит, - махнул рукой Ванятка.
     - Не пустит, - согласился Михайло. - Сбегу. Только подрасту чуть да денег накоплю хотя бы на время.
     - Откуда деньги возьмешь? - не отставал друг.
     - Зимой охотиться начну, а шкурки сдавать купцу Трофиму Семёновичу.
     - Но тятя все равно узнает, спросит: на что деньги копишь?
     - Скажу, что на книги, на учебу. Врать не стану. Только ты про Москву не проговорись.
     - Могила!
     - Поможешь мне?
     - Охотиться?
     - Да, и шкурки обрабатывать.
     - Само собой...

     Прошло несколько лет. Михайле исполнилось восемнадцать, он превратился в высокого, стройного парня, как говорят в народе, косая сажень в плечах.
     В один из дней конца августа Михайло с Иваном на Дегунинской поляне сушили скошенное утром траву, время от времени вороша ее для того, чтобы она высохла быстрее и равномернее. Сидя на пеньках, они смотрели на море, по которому из Холмогор уходили два коча, видимо, с товарами на Соловки.
     - А ты морем не хочешь уйти? - спросил Иван.
     - Морем? А куда? - усмехнулся Михайло. - Нет, надо уходить зимой, с обозом.
     - А кормиться-то в дороге как собираешься? У обозников еды не купишь.
     - Я наймусь в ним в охрану обоза.
     Иван оглядел фигуру друга и согласно кивнул головой.
     За разговорами они не заметили, как к ним подошел дьяк - их бывший учитель.
     - Ну, друзья неразлучные, о чем задумались? - спросил он.
     - У Михайлы только одно на уме - учеба! - усмехнулся Иван.    
     - Голова у него светлая, все схватывает на лету, - согласился с ним дьяк. - Хорошо бы ему выучиться. Да в наших северных краях много знаний не отыщешь.
     - А где же их искать? - спросил Иван.
     - Только в Москве, - вздохнул дьяк. - Сейчас возможностей для учебы поболе, чем ране.
     - Только не для крестьянских детей, - пробурчал Михайло.
     - Это ты напраслину молвишь, - обратился к нему бывший учитель. - Батюшка царь Петр Алексеевич понял, что без образованных людишек Русь не поднять. Он уяснил, что домашнее воспитание дворянских детей недостаточно, поэтому и начал создавать всесословные учебные заведения.
     - Это как - всесословные? - не понял Иван.
     - Это означает, что все, даже вот такие крестьяне, как вы, имеют возможность обучаться разным наукам, - пояснил дьяк. - Об этом прямо говорится в изданном Петром "Расположении наук". Для этого он и образовал Академию наук, университеты и гимназии. А для того, чтобы молодые люди смогли обучаться в университетах, он даже начал выписывать профессоров из Германии, Дании, Голландии и других стран.
     - А каким наукам ныне обучают? - поинтересовался Михайло.
     - Да самым разным, - ответил дьяк. - Игумен рассказывал, что ныне в чести и математика, и ботаника, и астрономия, и физика, и география, и анатомия, и история, и языки разные... Да мало ли еще чего. Разве всех их перечтешь? Беда только в том, говаривал игумен, что многие дворянские дети обленились и не желают постигать науку, особливо немецкий и латинский языки. А без них дале в учении не продвинуться. Потому и был дан ход разным сословиям - среди них немало головастых людишек.
     Михайло тяжело вздохнул, но ничего не сказал, вперившись взглядом в простор моря, лениво вскидывающим на берег седые от старости волны.
     - Ладно, не стану вам мешать, - сказал дьяк. - Спаси вас бог...
     Перекрестив подростков, дьяк отошел, шепча про себя молитву.
     Помолчав немного, Иван спросил:
     - Что думаешь?
     - А что тут думать? Зимой из Холмогор пойдет обоз в Москву, с ним и уйду.
     - Как? Батя не пустит.
     - Дня за два мы с тобой уйдем на охоту в тайгу, скажем, что на несколько дён. А верст за десять от Холмогор я перехвачу обоз и пойду с ним.
     - А как же я?
     - Ты побудешь в тайге еще денёк и возвращайся в село. А там расскажешь моим, что я ушел и чтобы не искали...
     - Ох, попадет мне! - притворно ужаснулся Иван.
     - Не убьют, небойсь, - отмахнулся друг.
     - Ты только не забывай меня, тоскливо мне будет.
     - Э, брат! Оженишься и за заботами сам обо мне и не вспомнишь, - засмеялся Махайло.

     В один из дней конца ноября Иван заметил, что возле лавки купца Трофима Семеновича стоит запряженная в сани лошадь, он пригляделся. Заметив, что купец грузит в сани какие-то тюки, он подошел и спросил:
     - Помочь, Трофим Семенович?
     Тот удивленно посмотрел на парня и кивнул:    
     - Помоги, коль делать больше нечего.
     Иван схватил какой-то приготовленный тюк из амбара и поволок его к саням.
     - Никак куда собрался? - спросил он.
     - В Холмогоры. Нынесть обоз собирается в Москву, хочу товар с купцами отправить, - ответил тот.
     - А чё сам-то не поедешь?
     - Товару у меня немного, не выгодно, да и в лабазе окромя меня сидеть некому - так-то вот.
     Закончив погрузку, Трофим Семенович поблагодарил Ивана:
     - Спаси тебя бог, парень. Заходи, если что...
     Кивнув ему головой, Иван тотчас направился к избе Михайлы. Тот, увидев встревоженного друга, спросил:
     - Чё стряслось?
     - Чё, чё? Обоз готовится в Холмогорах. Трофим Семенович повез туда товар. Стало быть, со дня на день обоз пойдет...
     Подумав немного, друг сказал:
     - Давай готовься. Приготовь, что надо, через день и отправимся. А пока обоз тронется, поохотимся, чтобы тебе домой пустым не возвращаться.
     В ответ Иван только мотнул головой и направился к своему дому.
     На третий день, едва рассвет осветил вершины деревьев, друзья вышли из села. Отойдя верст на десять, они устроили шалаш под раскидистой елью, услав в нем снег еловыми лапами. Нарубив сушняка, они развели костер, бросив на него березовые чурбаки, которые будут гореть всю ночь. Наскоро перекусив, они договорились поочередно следить за трактом, проходившим вблизи их становища.
     Потом они отправились ставить силки и капканы, нарубили сухостоя, сгрудив его возле шалаша. День прошел спокойно, только слабый ветерок изредка доносил до них откуда-то прерывистое волчье завывание.
     - Ишь, тоскует, - сказал Иван. - Одиночка, что ли?
     - Шут его знает, - ответил Михайло. - Кому сейчас в лесу хорошо?
     На следующий день, обходя силки и капканы, Иван вернулся к другу, волоча тушки двух зайцев и лисы.
     - Ого, не напрасно ходил, - воскликнул Михайло, принимая добычу. - Я обдеру с них шкуры, пока они не закоченели.
     Друзья принялись за работу. Пока Михайла занимался с первым зайцем, Иван изготовил распорки, на которые следовало растянуть снятые шкуры.
     - Давай помогу, - сказал он, пристраиваясь подле друга. - Удачливое начало, стало быть, и у тебя все будет благополучно.
     - Дай-то бог, - откликнулся тот. - Нам бы, главное, обоз не прозевать.
     Следующий день оказался не менее удачливым. На этот раз им помимо зайца попался горностай, которого Иван захватил в тот момент, когда зверек начал отгрызать свою попавшую в силок лапу. Попутно он сшиб еще и тетерку, не успевшую выпорхнуть из сугроба и улететь.
     - Ну, ты и добытчик! - восхитился друг. - С такой добычей не совестно домой возвращаться.
     - Ты возьми шкурки с собой, - ответил Иван. - Будет трудно, продашь. Все помощь какая-никакая...
     - Будя тебе. У меня и деньжонки есть, а в случае чего заработаю. Слава богу, не калика переметный! Руки есть, здоровья хватит. Не пропаду. Да и тебя станут меньше ругать с такой добычей-то...
     - Я часть шкурок твоим отдам, скажу, что ты добыл. Все мене обиды на тебя будет.
     - Гляди, себя не обдели.
     За этими разговорами друзья принялись за тетерку, приготовленную на углях. Горячее мясо обжигало пальцы, но они, кажется, даже не замечали этого.
     Неожиданно Михайло прислушался.
     - Мне показалось, что лошадь ржала и собака пролаяла, - сказал он.
     Они тут же оставили трапезу и, обтерев руки снегом, вышли на тракт. Всмотревшись вдаль, друзья увидели темную точку, постепенно увеличивающуюся в размерах.
     - Никак и впрямь обоз, - проговорил Иван.
     - Оставайся здесь и карауль его, придержи. А я побеге за вещами.
     - Давай, давай, только побыстрей!
     Михайло опрометью кинулся в лес к шалашу. И к тому времени, когда передние сани поравнялись с Иваном, он уже бежал к тракту.  К Ивану уже подходили мужики с других саней, держа в руках увесистые дубинки.
     - Кто такие? - спросил один из них, видимо, бывший за старшего охранника.
     - Свои мы, свои, - затараторил Иван. - Из Мишанинского...
     - Погодь, погодь, а это не сын ли Василия Ломоносова, - спросил один из мужиков, приглядываясь к подходившему Михайле. - Дак точно он. Никак ушкуйничаете?
     - Скажете тоже, - обиделся Иван. - Охотились. Вон и шалаш наш, и шкурки.
     - Ну-ну, - согласно кивнул старший. - А на тракт-то чего выскочили?
     - Возьмите меня с собой, обузой вам не стану, - заговорил, наконец, Михайло.
     - Куды тебе? - спросил старший.
     - В Москву.
     - В Москву-у..., - протянул тот. - Пошто тебе туды? Этто ить она вон где...
     - Я учиться хочу, - упрямо проговорил Михайло.
     - А у батюшки с матушкой дозволения спрашивал?
     - Нет, - опустил голову парень.
     - Не-ет? - удивленно вскинул голову охранник. - Ты неслух, стало быть.
     - Я все равно пойду, - буркнул Михайло. - Хоть следом за вами.
     - Ну, не знаю, не знаю, - покачал головой охранник.
     Подумав немного, он распорядился, обратившись к одному из мужиков:
     - Кликни-ка Корнилу Иваныча.
     Тот опрометью кинулся к саням в середину обоза.
     - И ты с ним тоже? - обратился охранник к Ивану.
     - Нет, я остаюсь, - отмахнулся тот. - День-два попромышляю, а потом пойду домой, сообщу, что Михайла ушел.
     В это время к ним подошел крупный мужчина, одетый в медвежий тулуп.
     - Вот, Корнила Иваныч, сын Василия Ломоносова, - охранник ткнул Михайлу в грудь. - С нами просится. До Москвы добраться хочет. Учится там думает.
     - Ты, парень, у родителей-то, я слышал, дозволения не спросил? А это не хорошо, ай, как не хорошо! - начал укорять парня купец.
     - Возьмите в охранники, обузой вам не стану, - умоляюще проговорил Михайло.
     - А что я родителям твоим скажу, когда вернусь? - не отставал купец.
     - Их Иван упредит. А из Москвы я им отпишу, вы же и передадите.
     - Все продумал? - спросил старший охранник.
     - А если я не соглашусь? - с усмешкой спросил купец.
     - Пойду один за вами следом, - буркнул Михайла.
     - Этот пойдет, - кивнул кто-то из охранников. - Упёртый...
     - Вы гляньте, какой он здоровый, - вступил в разговор Иван. - Пригодится в дальней дороге.
     Купец усмехнулся, подумал, разглядывая Михайлу, а потом решил:    
     - Добро, коли так. В охране станешь. А котомку вон в сани брось, чего ее на горбу тащить?
     Иван заулыбался, радуясь за друга, а Михайла молча подошел к передним саням и бросил котомку на тюки рядом с возницей.
     - Ну, прощайтесь, да побыстрее, - кинул купец, направляясь к своим саням. - Некогда нам лясы точить.
     Ребята обнялись и молча стояли, тесно прижавшись друг к другу.
     - Удачи тебе и бог тебе в помощь, - наконец, промолвил Иван. - Береги себя и не забывай нас.
     - Прощай, друже, - Михайло похлопал друга по плечу.
     - Довольно вам тискать друг друга, словно девку, - крикнул им возчик с передних саней. - Зимний день короток. Нам еще засветло надо добраться до ночлега.
     - Возьми все-таки шкурки-то, - просящим голосом проговорил Иван. - Пригодятся там...
     - Полно, полно, - ответил Михайла, отходя от друга. - Обойдусь как-нибудь. Не поминай лихом... И поклонись моим, скажи, что не мог я иначе. И дьяку передай поклон, скажи, что век его помнить буду...
     - Передам, - едва ли не рыдающим голосом крикнул вслед Иван, вытирая рукавицей выступившие слёзы.
     Михайло кивнул вознице и широко зашагал впереди обоза, больше не оглядываясь на друга. А тот стоял, безвольно опустив руки, не замечая больше обильно текущих по щекам слез.
     Мимо него неторопливо и со скрипом проплывали груженые товаром сами и вот, наконец, прошли и последние. Обоз медленно скрывался в снежной дымке...
     Постояв еще немного до тех пор, пока обоз стал почти не различим, Иван повернулся и направился к шалашу.
     В этот день он не пошел проверять силки и капканы, а просто молча сидел возле костра и тяжело вздыхал, вспоминая ушедшего, возможно навсегда, друга.
     Вернувшись домой, Иван молча начал обрабатывать шкурки добытых животных. Отец, наблюдавший за работой сына, спросил:
     - Не напрасно бродили столько дён. Что, Михайла-то столько же добыл?
     Иван не ответил. Заподозрив неладное, отец подошел к сыну:
     - Случилось что?
     Отложив работу и, не глядя на отца, тот тихо проговорил:
     - Михайло с обозом ушел в Москву.
     - Как в Москву? И родители отпустили?
     - Они не знают.
     - Ох ты, боже мой, - всплеснула руками мать. - Как же так, без родительского благословения?
     - Он, чай, не малый ребенок,- проворчал сын.
     - Ишь ты, взрослыми себя почувствовали, - отец легонько шлепнул сына по темени. - А ну, пошли к ним, расскажешь все, как на духу.
     - Господи, что же это деется? - мать присела на лавку. - Уже и стариков начали бросать на произвол судьбы.
     - Да не ной ты, - остановил ее отец и, обращаясь к сыну, твердо объявил:
     - Пошли, пошли. Неча оттягивать, все равно придется все разъяснять. Небойсь, волнуются...
     В доме Ломоносовых вся семья была в сборе. Увидев Ивана, мать забеспокоилась:
     - А Мишаня-то где?
     Иван по обычаю снял шапку, перекрестился на красный угол и поклонился.
     - Пропал, сгинул... Родненький мой, - заголосила она.
     - Погодь отпевать-то, - прикрикнул на нее Василий и, обращаясь к Ивану, приказал:
     - Сказывай, как на духу.
     - Ушел с обозом в Москву, - выпалил парень.
     - Говорил я вам, не надо было отпускать его на охоту, - встрял было Петр, но отец жестом остановил его:
     - Молчай! А ты рассказывай, что удумали?
     Ивану не оставалось ничего иного, как рассказать в подробностях задумку приятелей.
     Мать зарыдала, словно по покойнику. Петр обнял ее за плечи и вывел из горницы. Василий тяжело осел на лавку, низко опустив голову.
     - Отпрашивался он на учебу, а я противился, - тихо проговорил он. - Думал смену себе готовлю...
     - Так у тебя же еще Петро есть, - негромко сказал ему отец Ивана Варлам. - Да и Михайла помается в чужих-то краях и возвернется. Здесь все-таки дом родной.
     - Энтот не возвернется, - вздохнул Василий. - Упертый...
     - Можа послать за ним? - неуверенно предложил сосед.
     - Куда там! Сколько дён-то прошло, - словно нехотя ответил Василий. - Далеко ушли, да и коли он что задумал, не собьёшь.
     - Ты на нас сердца не держи, - начал было Варлам, но хозяин перебил его:
     - Вы-то что? Чай, не вы его совратили...

     Время, как бы мы не хотели его сдержать, упрямо движется вперед и с годами даже, кажется, набирает ход.
     Постарел Василий и уже не мог помогать сыну в хозяйстве: постоянно ныли простуженные в холодном море кости. Да и у Петра в бороде начала прорезываться седина...
     Время от времени старики получали от обозников весточку от блудного сына. Рассказывали, что он умудрился окончить в Москве Славяно-греко-латинскую академию, потом отучился в Киеве и был направлен в университет в Петербург, откуда был послан на обучение в немецкий город Марбург. Там он едва не попал в рекруты, когда хитрый вербовщик опоил его и уговорил подписать контракт. Но из военного лагеря Михайло сумел сбежать, перемахнув через высокий забор и тут же переплыл ров с водой. А потом обратился в Петербургскую академию наук, которая помогла ему вернуться в Москву, а потом и в Петербург. Там он был обласкан и назначен профессором химии Академии наук.
     Сообщали, что еще в Германии он женился на немке Элизабет-Христине Цильх, которую и привез в Россию. А однажды, вернувшись из Москвы, обозники передали дьяку посылку, переданную им Михайлой. Это оказалась дорогая рукописная книга "Ветхий Завет".
     Старый и немощный священнослужитель был тронут не столько подарком, сколько тем, что бывший его ученик так высоко взметнулся и не забыл о нем. Он даже всплакнул и долго просил рассказать ему о Михайле.
     - Говорил я вам, что ему надо учиться, - сквозь всхлипывания постоянно повторял он. - Голова-то у него не чета нашим. Выбился-таки в люди, добился, чего хотел...
     Да и старый Василий, услышав новости об успехах сына, слегка успокоился.
     - Не горюй, мать, - говорил он жене. - Видишь, как все устроилось. Большим человеком стал в столице. Сама царица о нем знает. Не чета нам.
     - Да как он там без нашего-то пригляда? - всхлипывала она.
     - Чай, не малый ребенок - сам отец!
     - Хоть бы приехал домой на денек, внучат показал, - не унималась та.
     - Занятой человек, ишь, с какими людьми якшается, - продолжал успокаивать он жену.

     В один из декабрьских вечеров по Мишанинской пробежал слух, что в Холмогорах собирается обоз в Петербург. Узнав эту новость, Иван, ставший к тому времени многодетным отцом, загорелся:
     - Поеду с обозом, можа Михайлу встречу.
     - Куда тя на старости лет несет? - вскинулась было его жена Анфиса, но муж был неумолим:   
     - Это друган мой с детства, век его не видел. И ты не встревай меж нами.
     - Совсем с ума сошел на старости лет, - не уступала женщина. - Детей бросаешь, а я как тут одна управлюсь?
     - Экая ты баба глупая! - не выдержал Иван. - Дети! Да старший-то уже своих детей имеет, дочь на сносях ходит. Вон сколь мужиков в доме. А для тебя они все еще дети малые. Управятся без меня. Сказано - как отрезано!
     Сразу же после Рождества Христова обоз двинулся в дальний путь. Сани Ивана с немудрящим товаром шли третьими от головы обоза.    
     В Петербурге, удачно продав товар местным купцам и оставив сани на постоялом дворе, Иван отправился искать друга. Купцы подсказали, что дом Михайлы расположен на Мойке. Отыскав его, Иван остановился в растерянности: его другу принадлежал огромный трехэтажный домина.
     "Господи, пошто ему такая громадина?" - билось у него в голове. Он долго толкался возле парадного и, наконец, решившись, постучал.
     Ему открыл лакей в ливрее, который, оглядев допотопную одежонку визитера, презрительно спросил:
     - Вам кого, любезный? Вы не ошиблись домом?
     - Дак это, - промямлил Иван. - Я Михайлу хочу увидеть.
     - Какого такого Михайлу? - с гримасой высокомерия спросил лакей. - Истопника, что ли?
     - Михайлу Ломоносова, - отчаявшись, выпалил гость.
     - А кто вы ему?
     - Я из Холмогор, друзья мы с ним с детства, - уже смелее ответил Иван. - С поклоном от родителей его.
     - Проходите, - после некоторого раздумья пригласил его лакей в прихожую. - Обождите здесь, я доложу.
     Он направился вверх по лестнице, а Иван остался внизу, с интересом рассматривая богатое внутреннее убранство помещения. "Во как баре-то живут", - тихо промолвил он.
     В это время с лестницы торопливо сбежал Михайла, одетый по-домашнему в какую-то странную одежду. Еще сверху он закричал:
     - Иван, дорогой, ты ли это? Какими судьбами?
     От такой встречи Иван окончательно растерялся и единственное, что он смог сделать, так это крепко обнять старинного друга.
     - Ну, пойдем, пойдем наверх, - потащил он гостя. И, обернувшись к слуге, приказал: - Савелий, ты приготовь-ка нам что-нибудь.
     Тот молча поклонился, а Михайло ввел друга в большую и светлую комнату.
     - Располагайся и будь, как дома, - пригласил хозяин. - Ну, рассказывай, как ты? Женат? Дети есть? Как там мои? Живы ли? А дьяк жив?
     - Ой, ты меня совсем оглушил, даже и не знаю, с чего начать, - растерянно проговорил Иван.
     - Начинай с того, что первым придет в голову, мне все интересно, - Михайло присел рядом и обнял друга.
     - Задушишь, медведь, - засмеялся тот. - Все такой же здоровый и силушки немеряной. Ничего тебя не берет...
     В это время в комнату вошел Савелий с подносом в руках и начал расставлять угощение на столе.
     - Давай-ка выпьем за встречу, - Михайло разлил вино по хрустальным бокалам. - А то и поживешь у меня...
     - Рад бы, да обоз уходит и мне с ним идти, - с сожалением ответил Иван.
     - Жаль, - искренне посочувствовал Михайло.
     - Слушай, все не решался тебя спросить: у нас болтают, что у тебя в гостях сама императрица была. Правда или напраслину возводят?
     Михайло засмеялся:
     - Было, облагодетельствовала. На ее восхождение на трон я написал оду и зачитал ее. Вот, послушай, - он встал в позу и начал декламировать:
                Крепит отечество любовь
                Сынов российских дух и руку;
                Желает всяк пролить всю кровь,
                От грозного бодрится звуку...
     Иван в восхищении покачал головой:
     - Где ты так ловко научился сплетать слова?
     - Э, брат, с кем поведешься, от того и наберешься. Я ведь где только не побывал, с кем только не встречался...
     - И не боялся встречаться с такими большими людьми, с самой императрицей!
     - Волков бояться, в лес не ходить. Я ведь был и на коронации нынешней                императрицы. А за оду она наградила меня так, что смеху подобно.
     - Да что так?
     - Наградила меня двумя тысячами рублей.
     - Ого, это же огромное богатство!
     - Да, только в казне на этот момент оказались только медные деньги, так что мне привезли эти две тысячи на двух возах.
     Иван засмеялся:
     - Представляю твое удивление, когда тебе привезли два воза денег. Они их на паперти что ли собирали?
     - Не иначе. Кстати, погоди-ка, я распоряжусь...
     Он позвонил в колокольчик и через мгновение в комнату вошел Савелий. Он поклонился и сказал:
     - Слушаю... Что прикажете?
     Михайло подошел к нему с улыбкой и что-то зашептал на ухо. Слуга тоже улыбнулся, кивнул в знак согласия и вышел.
     Хозяин снова подошел к другу и подвел его к окну.
     - В ведь и впрямь матушка-императрица побывала у меня.
     - Да ты чо? - вскинул брови Иван.
     - Было, было. Удостоила...
     - Сама царица? - не поверил Иван.
     - Сама, сама, - засмеялся Михайло. - Даже тогда и пригласила меня на коронацию
     - Во дворец?
     - Само собой. Вместе с другими сановниками. Так-то вот, дружище!
     Иван восхищенно посмотрел на старого друга.
     - А теперь пойдем, я познакомлю тебя со своей семьей, - Михайло обнял друга и повел его через анфиладу комнат, стены которых были украшены картинами и портретами каких-то людей.
     Видя, что Иван с интересом рассматривает обстановку дома с неподдельным интересом, Михайло засмеялся:
     - Рот закрой, а то ворона влетит. Не обращай внимания на эту чепуху. Это жена развлекается. Да и пусть...
     Они вошли в большую залу, уставленную богатой мебелью. На широком диване сидела довольно красивая женщина в голубом платье, каких Иван не видел ни в Мишанинской, ни в Холмогорах. Рядом с ней в кресле читал вслух книжку мальчик, а женщина с прижавшейся к ней дочкой лет пяти внимательно слушали его.
     Иван растерялся, не зная, как себя вести. Мало того, что она была барыней, так еще и иностранкой. Он молча поклонился.
     Видя его растерянность, Михайло засмеялся:
     - Да не тушуйся ты так. Вот, Лизушка, позволь тебе представить моего старинного друга. Это он мне помог сбежать с родины. Век с ним не виделись, а вот случай представился.
     Женщина встала с дивана, подошла и подала гостю руку для поцелуя. Иван, не знавший столичного этикета, крепко пожал ее так, что от боли женщина слегка поморщилась. Увидев эту комичную сцену, Михайло захохотал. Мило улыбнулась и его жена.
     - Вот мои ребятишки Алешка и Лена, - представил он детей.
     - Дочку в честь матушки назвал? - спросил Иван.
     - Да. Небойсь, переживает там она?
     - Еще бы. Часто плачет. И отец часто прибаливает.
     - Поклон им передай. Расскажи, что у меня побывал в гостях. Дьяк-то, ты говорил, еще скрипит потихоньку?
     - Жив, но очень плох. Не знаю уж, застану ли его живым. Когда ему передали "Житие" от тебя, плакал от радости, как ребенок.
     - Хороший человек, жаль, что такие уходят.
     - Дак каждому свое время. К нам-то не собираешься? Наведовался бы, себя, семью показал, родных приветил...
     - Да все как-то недосуг. Работы слишком много, а времени... Упустишь, а потом не наверстаешь...
     Жена Михайлы прервала разговор мужчин:
     - Надо кормить гость, так не есть хорошо. Шлехт!
     - Благодарствую, - поклонился Иван. - Мне уж и на постоялый двор пора. Завтра рано утром тронемся, надо подготовиться, дел-то немало.
     - Я скажу Савелию, он отвезет тебя, - Михайло обнял друга и поцеловал.  - Молодец, что не забыл старого друга, заехал навестить. Поклоны всем нижайший не забудь передать...
     Уже почти стемнело, когда на постоялый двор въехали роскошные сани, из которых первым вылез Савелий. Прощаясь с Иваном, он передал ему довольно увесистый мешок.
     - Барин Михайло Васильевич просил евойным родителям презентовать, - сказал он, передавая Ивану мешок.
     - Чего там? - Иван взял мешок и едва не уронил его. - Тяжелый какой!
     - Не велено сказывать, - ответил тот. - Только и было приказано передать, чтобы вы передали это батюшке и матушке.
     - Добро. Передай барину, что, мол, принял с поклоном. Да береги его, один он такой в нашем селе. Ишь, каким соколом взлетел.
     - Пригляжу, непременно, - улыбнулся Савелий.
     - И ты не хворай, Савелий, - простился со слугой Иван. - Не поминайте лихом.
     - Удачно вам добраться до дому, - пожелал Савелий доброго пути.
     А рано утром, едва развиднелось, от передних саней разнеслось:
     - Трогай!         

     Престарелые родители Михайлы были несказано рады привету, переданному сыном и постоянно забрасывали Ивана вопросами, переспрашивая по многу раз одно и то же. С наибольшим недоверием они отнеслись к тому, что их сын якшается с самой императрицей.
     - Не брешешь ли? - с недоверием спрашивал Василий.
     - Вот те крест, - клялся мужик. - Самолично рассказывал, как она сама заявлялась к нему.
     - Ну, дела, - все еще не верил Василий. - Где это видано, чтобы к простому мужику императрицы шастали?
     - Мало того, наградила его деньгами - целых два воза прислала, - стоял на своем Иван.
     - Это ж как надо было угодить ей, - все еще пребывал в сомнении Василий. - Ты ври, да не завирайся, парень.
     - А это вот что? - Иван грохнул на стол тяжелый мешок, в котором что-то зазвенело.
     Он развязал узлы на мешке и наклонил его. Оттуда на стол посыпались мелкие медные деньги.
     - Чего это? - изумилась хозяйка.
     - Деньги, - выпалил гость. - Вам велено отдать.
     - Пошто они нам? - растерянно проговорил старик. - Чай, мы не побирушки.
     - Вот чудак! - засмеялся Иван. - Деньги им не нужны. Это же живые деньги! Деньги, понимаешь ты, старая голова?
     - Дак оне ему в столице-то нужнее, - тянул старик. - Там, небойсь, за каждый чих платить надо.
     - Да он богаче нашего воеводы! У него же домище-то ого-го! И прислуга...
     - Чудеса, - перекрестился Василий. - Не напрасно, знать, в Москву-то удрал, неслух.
     - Ладно, пойду я, - стал прощаться Иван. - У меня еще сани не разобраны, да и домашние соскучились.
     Гость ушел, а старики еще долго сидели, с недоумением и недоверием глядя на кучу мелких денег, рассыпанных по столу...