Рождественский свет

Каждый год мы проводим этот день вместе. К этому времени город превращается в искрящийся бенгальскими огнями, занесенный белым снегом шар. На улицу из распахнутых дверей веет ароматом кофе с ванилью и терпким запахом хвои. По скользким тротуарам бегают дети, заботливо закутанные матерями в красные и зеленые шарфы с узором из инея. Их карманы лопаются от пряничных человечков, пахнущих корицей и лимонной цедрой, теплого арахиса в золотистой карамели и полосатых леденцов, оставляющих на языке приторность и разноцветные пятна. Они воруют их с заполненных прилавков магазинов, где все рождественские каникулы не стихает шелест тонкой подарочной бумаги. А подходя к главной площади, еще издалека можно услышать веселые возгласы катающихся на коньках по засыпанному свежим снегом льду. Они кружатся в хаотичном танце, напоминающем снегопад, теряя на ходу побелевшие варежки, а изредка какой-нибудь новичок, споткнувшись и потеряв равновесие, падает носом на неровную поверхность льда и окрашивает его в ярко-красный цвет летней клубники. Над площадью возвышается огромная елка, украшенная золотыми, как тысячи солнц, шарами и серебристой мишурой, кажущейся издалека белоснежной из-за налипшего на нее снега. Где-то вдалеке, будто бы из теплой дымки сна, слышится какая-то смутно знакомая рождественская мелодия.

Мы вошли в небольшую кофейню, расположившуюся почти в самом центре новогоднего веселья. Здесь было почти жарко, и наши покрасневшие от холода руки мгновенно приобрели естественный оттенок. Я выбрала место у покрытого морозным узором окна. Усевшись, я даже не притронулась к меню, лежавшему тут же, на чуть липком от чьего-то пролитого кофе столе. Я знала, что нам обоим нужно, уже на протяжении пяти лет в этот день мы выбираем одно и то же: кружку горячего шоколада и пирожное с ванильным кремом и голубикой, напоминающей о теплых летних днях.

Запыхавшаяся официантка в темно-красной униформе и ирландским акцентом приняла у нас заказ с приветливой улыбкой. Взглянув на моего молчаливого собеседника, она чуть заметно вскинула брови и бросила на меня мимолетный сочувствующий взгляд.

- Прости, что мы так редко видимся теперь, - тихо сказала я, как только официантка удалилась, приняв заказ.

- Да, я знаю, у тебя ведь учеба, - ответил он так, будто сегодняшний мороз закрался ему в горло. Я подняла голову и встретила лишь пустой, пугающий взгляд затуманенных, невидящих глаз. Два когда-то лазурных неба, сейчас покрытых тонкой сероватой пленкой.

За окном уже начало темнеть. И в этом сумраке еще ярче зажглись рождественские гирлянды, засияла городская елка. На столе очень скоро появились кружки и пирожные, от которых аппетитно пахло ванилью. Я поставила его порцию перед ним и дала ему возможность справиться самому.

Сначала ему не нужна была жалость, а потом стала почти не нужна помощь. И это было первое, что мы поняли. А еще чуть позже мы осознали, что он больше ничего не чувствует. Может быть, именно поэтому я все еще приводила его сюда и все так же заказывала кружки горячего шоколада, надеясь, что вязкий вкус его напомнит ему о чем-то.

В кофейне приглушили основной свет и включили комнатные гирлянды, развешенные повсюду и отбрасывающие теплый желтоватый свет. Натянув рукава свитера, я приложила руки к еще теплой кружке.

- Я знаю, о чем ты думаешь, когда мы сидим здесь, - говорит он, прерывая ход моих мыслей, уже успевших покинуть рамки реального времени, - Хватит.

Я молчу. Мне хочется ответить ему, но у меня нет слов. Они кончились уже давно. 

- Я помню, как выглядят праздничные улицы, украшенные ветками омелы и серебристой мишурой, - тихо сказал он после минутного молчания, - Я помню, как искрится снег. Я помню цвет твоего любимого праздничного платья. Я помню блеск конфетти упаковочной бумаги... Если ты думаешь, что я забыл обо всем этом, то это не так. Лучше всего ты всегда помнишь то, что уже никогда не сможешь почувствовать.

- Для того чтобы снова что-то почувствовать тебе необязательно видеть.

- А ты бы смогла чувствовать что-то, когда вокруг тебя только бесконечная темнота? - он придвинулся ближе. Голос его сделался болезненным и грубым.

Я протянула согревшуюся руку к нему, взяв его за запястье. От неожиданного прикосновения он слегка вздрогнул. Его рука была чуть прохладной.

- Да, потому что я все еще могу говорить с тобой, я все еще могу слушать любимую музыку и голоса любимых людей, я все еще чувствую, как после холодной улицы меня согревает свитер и чашка чая, и я все еще чувствую вкус рождественских сладостей. Разве этого мне будет недостаточно?

Два затуманенных неба смотрели прямо вглубь моих глаз, но вместе с тем я знала, что они видят лишь темноту. Ничего из того, что окружает нас обоих, не радует его. Он не может прокатиться на коньках, не может прогуляться по заснеженным улицам в сладостном одиночестве, не может увидеть, как преобразились однообразные витрины магазинов. И он уже сам не верил в то, что когда-нибудь сможет вернуться ко всему этому. Он лишь сильнее пытался удержать эти картины в своей памяти, но они ускользали от него так же быстро, как время.

- Нет, недостаточно, - он оставил запястье в моей руке, - Потому что ты не можешь привыкнуть к этому так, чтобы снова почувствовать это. Этому можно научиться, но не привыкнуть.

Мы вышли из кофейни. Я держала его за руку и вела за собой. Снег певуче хрустел под нашими ногами. Голоса гуляющих еще громче раздавались над городом, готовящемуся к праздничной ночи. Все еще хлопали двери в лавках и магазинах, - это запоздавшие родители  спешили купить своим детям подарки. В квартирах зажигали свет, и длинные тени то и дело мелькали в окнах, занятые новогодними хлопотами. А мы шли по оживленной улице и прислушивались к играющей музыке. И казалось, что прямо сейчас мой брат звонко засмеется и побежит вперед, на ходу крикнув счастливое: "Догоняй!", расталкивая прохожих. Но он все так же шел рядом со мной и держал меня за руку, оглушенный обилием звуков.

- Но, знаешь, я счастлив, что я не был слеп с самого рождения, - сказал он тогда, когда мы уже подходили к дому, - Я смог увидеть, как красив этот мир.

Мои губы растянулись в печальной улыбке, и я вдруг поняла насколько счастлива, потому что ни на минуту не переставала видеть все то, что окружало меня каждый день. В каждой вещи, в каждой линии и в каждом звуке таилась своя необыкновенная красота, и ее нужно было лишь почувствовать.

- Мы счастливы уже тем, что дышим, - тихо сказала я в продолжении своих мыслей. Я хотела, чтобы он услышал это. Конечно, это бы никак не повлияло на него, потому что это были всего лишь слова, которые таят на ладонях так же, как тает снег.

Мы поднимались по лестнице. Из всех квартир доносились веселые крики играющих детей, звон посуды и тихий шелест мишуры, похожий на шепот. Впереди нас ждала новогодняя ночь, когда все пожелания запиваются шампанским в высоких бокалах и все внутри необъяснимо трепещет перед наступлением полуночи.

~~~~~

Утром, когда белоснежный снег ложился на разряженные новогодние елки и на засыпанные разноцветным конфетти тротуары, меня разбудил голос брата. Я открыла глаза. Вся комната была залита нежным белым светом, все еще чувствовался запах вчерашней новогодней выпечки. Я села на кровати и посильнее натянула одеяло, не желая опускать ноги на промерзший пол. Он сидел рядом, в том же самом шерстяном сером свитере с высоким горлом. Волосы его были растрепаны, а на губах была легкая, загадочная улыбка.

- Пойдем, я кое что хочу тебе показать, - сказал он, протягивая мне холодную руку. Я, все еще охваченная дымкой сна, молча подала ему руку и встала с кровати, на ходу надев подаренные теткой на прошлое Рождество тапочки. Он уверенно вел меня через коридор, из соседних комнат доносилось мерное сопение гостей. Мы зашли в гостиную, так же залитую белым светом. В камине все еще не потух огонь, а на столе были расставлены пустые тарелки и бокалы. В вазе остались несколько пряничных человечков, испеченных мамой и пахнущих имбирем. По полу были разбросаны кусочки подарочной бумаги и конфетти, а на подоконнике остались несколько сожженных бенгальских свечей. Он подвел меня к стоящей у окна елке, которая сияла разноцветными огоньками гирлянд. Его чуть дрожащая рука потянулась к елке и безошибочно притронулась к одной из гирлянд так, что в его ладони оказался один из сияющих огоньков.

- Он зеленый, - сказал он, вертя его в пальцах. На лице его я увидела теплую, почти нежную улыбку, с какой люди смотрят на радующие взгляд вещи.

Я молчала и не могла поверить. Руки у меня задрожали, и я шумно вдохнула, задержав на несколько секунд дыхание. Он мог видеть. Пусть, не все, пусть только свет, но он рассеивал ту темноту, которой он так боялся и, просыпаясь по ночам, видел всю ту же темноту и плакал, как ребенок. Теперь ускользающая память замерла на месте, будто сломанный механизм. Теперь он снова мог чувствовать.

Я протянула к нему руки и сложила голову ему на плечо. Слезы текли по моим щекам и капали ему на руки, а он вытирал их бледными пальцами...