Глава 5. На берегах Славутича

«Чуден Днепр при тихой погоде, когда вольно и плавно мчит сквозь леса и горы полные воды свои. Ни зашелохнет; ни прогремит. Глядишь, и не знаешь, идет или не идет его величавая ширина, и чудится, будто весь вылит он из стекла, и будто голубая зеркальная дорога, без меры в ширину, без конца в длину, реет и вьется по зеленому миру…»

(из  "Вечеров на хуторе близ Диканьки")

       Вырулив за околицей  на грунтовку, Дим  минут десять петлял по ней, а потом свернул  на  старый шлях, ведущий   в сторону  Днепропетровска.
       О шляхе ему рассказали кумовья, а еще старшина выяснил, как найти  Синельниково. Про райцентр он спросил «между прочим», мол, если   приятеля не окажется в  областном городе,  наведаюсь туда, к его сельским родственникам.
       Ровно гудел  мощный  мотор, отсчитывая километры, в лицо упруго бил ветер.
       Когда  вдали  замаячили  окраины райцентра, что Дим определил интуитивно, он обогнал  молодую дивчину на телеге,   подвернул к обочине, слез с седла   и, не глуша двигателя, стал  копаться в мотоцикле.
       -  Добрый день, красавица! - обратился  к ней, когда телега подъехала ближе.
       - И тебе не хворать, -  последовал   задорный ответ. - Чего надо?
       - Подскажи, как   проехать в Михайловку?  Я, кажется, заблудился.
       - Еще километр и налево, - оглянулась назад девушка. - Но, Майка!
       Подождав, когда двигатель охладится,  Дим снова взгромоздился на «Цундап»,  проехал немного вперед  и увидел   нужную дорогу.
Она уходила в пустые, с дальними курганами поля, над которыми  в блеклом небе кружил коршун.
       Село открылось  с пригорка.
       Было оно обширным,  в несколько десятков хат, с покосившей церковью и пересекалось  нешироким ручьем с мостками.
Слева, у кромки неба, виднелась взблескивающая на солнце лента Днепра, окаймленная  чернеющими лесами.
       На выгоне, перед селом, где  паслись несколько  тощих коров,  а стайка пацанов гоняла тряпичный мяч,  Дим притормозил  и махнул рукою.
К нему тут же подбежали двое.
       - Ребята, - где живут   Морозовы?  - поинтересовался  старшина, чувствуя непривычный холодок в сердце.
       -  Морозовы?  - переглянулись пацаны. - Ось там, -  махнул рукой в конец села  старший.
       На душе у Дима потеплело. Не зря ехал. 
       - Тикы  дядька Пэтра  вдома нэма, -  блестя глазами на мотоцикл, продолжил пацан. Вин пашэ у поли.
       - А где это?  - спросил Дим. - Как туда добраться?
       -  Та дуже просто. Звидсыля он  до той посадки, - снова махнул рукой паренек, - а там сами побачэтэ.
       -   Держи, - извлек из кармана  кусок сахара Дим, после чего выжал сцепление.   
       Когда  позади исчез  выгон, а затем посадка, старшина вырулил  к окаймленному  оврагом, вспаханному  полю.  По жирным пластам  чернозема  важно расхаживали грачи, а в его дальнем конце   попыхивая синими выхлопами из трубы, полз  «сталинец»*
       Переваливаясь на рытвинах,  мотоцикл  покатил вдоль кромки оврага,  потом сделал поворот навстречу и стал.  Дим сошел на землю.
Трактор сбавил ход,  потом дернулся  и заглох, а  из кабины, с криком «Димыч!» выпрыгнул Петька Морозов.
       Еще через минуту друзья тискали друг друга в объятьях, дав волю рвавшимся наружу чувствам. 
       Чуть позже, несколько успокоившись, они сидели на  поваленной березе,  и Дим, опуская подробности, рассказывал Петру  свою «одиссею».
       - Да, лихо ты сбежал, - прикурив очередную папиросу, сузил глаза тот. - И правильно сделал, что  приехал. Я перед тобой   за ту историю в долгу. Неоплатном.
       -  Ладно, проехали, - нахмурился Дим. -  Кто старое помянет, тому глаз вон.
       -   А кто забудет, тому   два, -  добавил Петька, после чего оба рассмеялись.
       - Кстати, как твой туберкулез? - оглядел  старшина  друга. - Ты вроде похудел и черный как цыган.
       -  Трактористов в колхозе не хватает  и грязный как черт, - блеснул зубами Петро. - А с легкими все в порядке.  В госпитале подлечили, а потом    врач из области посоветовал  есть сурчиное сало.  Топлю и ем. Чувствую себя прекрасно. А «Цундап» у тебя откуда? - заплевав окурок, кивнул Петька на мотоцикл. -Роскошная машина.
       - Приобрел по случаю, на днях, - подмигнул ему  Дим. - Для удобства передвижения.
       - Ну, тогда будем двигаться ко мне, отметим встречу.
       - А трактор?
       - Он у меня ночует здесь. В целях экономии горючего.
       После этого друзья встали, Петька сбегал за ватником в кабину, и вскоре мотоцикл затарахтел обратно, оставляя за собой  едва заметный след и запах бензина.
       Хата Петра в отличие от передреевской, была побольше и крыта гонтом*, с новым дощатым забором и воротами.
       - Поставил, как выписался из госпиталя, -  распахнул одну створку Петро. - Давай, заезжай  братишка. Будь как дома.
       «Цундап»  вкатился на просторное подворье, ограниченное сбоку летней кухней, а  в конце хлевом,  после чего Дим заглушил двигатель.
На шум мотора в хате открылась дверь,  и на  каменную приступку шагнула  пожилая женщина.
        -  Знакомьтесь, мама,   мой фронтовой друг, - подошел к ней от ворот Петька.
        -  Дмитрий, - представился старшина.
        -  Надежда Марковна, -   чуть улыбнулась  та. -   Мне  Петя о вас  рассказывал.Проходите пожалуйста в дом. Сейчас будем ужинать.
        Вынув из люльки мешок, Дим   ступил  через порог, вслед за ним Петька.
        Миновав небольшие сенцы, они вошли внутрь, где было   чисто и уютно.
        От недавно протопленной печи  шло тепло,  на ней  сидел полосатый кот  и тер мордочку лапой.
        - Во! Гостей намывает, - рассмеялся Петро. - Давай сюда шапку и бушлат,  щас  будем умываться.
        Когда  Дим утирал  лицо  домотканым полотенцем,  в дом вошла Надежда Марковна,  с лукошком яиц и крынкой  в руках, а Петька, облачившись в чистое, пригласил друга в горницу.
       Она  была  светлая, в три окна,  дубовыми лавками вдоль стен, таким же перед ними столом  и пышной, с горкой подушек кроватью.
       В «красном углу»  висела икона с лампадкой, окаймленная  украинскими рушниками, а над кроватью несколько фотографий в рамках.
       - Это отец, - перехватив взгляд Дима  на ту, что в центре, сказал Петро. -  Погиб в сорок втором, в партизанском отряде.   А рядом с ним дед, - ткнул пальцем в бравого  унтера  с медалью. - Живет  в соседнем районе, на хуторе. Ну ладно, ты  чуток посиди, а я помогу матери.
       Вскоре  на застеленном  льняной скатертью столе поочередно появились блюдо соленых огурцов с помидорами  и  нарезанная крупными ломтями «паляныця»*,  домашний творог со  сметаной,    четверть самогона и бутылка наливки, а к ним  шкварчащая сковорода с глазуньей, поджаренной на сале.
К этому старшина  хотел добавить  продуктов из мешка, но Морозовы категорически запротестовали.
       - Обижаешь, Димыч, - мягко сказал Петро. - Что же мы гостя не можем встретить?
       Первую выпили за встречу.
       - Однако,- протянул Дим,  опорожнив стакан и  выпучив глаза. - Градусов шестьдесят. Не меньше.
       -  Первак, - рассмеялся  Петро. -  Дед  у себя курит*. И на калгане* настаивает.  На вот, закуси помидором.
       - Кушайте, хлопчики, кушайте, - пригубив наливки, потчевала ребят хозяйка. - Я вам поутру блинов нажарю.
       -  Настоящих русских, - облизнулся Петро. -  Мы же жили в Туле.
       -  Интересно, а я и не знал, - уминая яичницу, сказал  Дим. - Ты мне раньше об этом не рассказывал.
       - Так ты и не спрашивал, -  хрустнул  огурцом Петька.   -  Я там родился. А затем переехали  сюда. На родину деда.
       - Время было голодное, сынки, - вздохнула  Надежда Марковна. - Пришлось переехать.
       Потом, вскипятив  и заварив  сухим  цветом липы чай, она ушла  посумерничать* к соседке, а друзья предались воспоминаниям о боевом прошлом.
       - Да, -  когда  упомянули Дорофеева,  вздохнул Дим. -  Интересно, выжил   Жора после того ранения  в Будапеште?
       -  Непременно выжил, -  наполнил  стаканы  по второму   Петька. -  Давай выпьем за здоровье казака.  Пусть ему икнется.
       - Давай, - поднял свой Дим,  и они чокнулись.
       - Ну, а  куда мыслишь сейчас? -  понюхал Петро корочку хлеба.
       -  Погощу у тебя пару дней, если не выгонишь, а потом двину дальше. Так сказать, по просторам родины.
       -  Насчет «выгонишь», ты это брось! -    вызверился  Петька. - Будешь жить у меня.    Пока что-нибудь не придумаем.  А поселю я тебя у деда на хуторе. Он  в десяти километрах отсюда. Там перезимуешь, а к весне будет видно, что почем. Ну как, заметано?
       - Хорошо, -   чуть помедлив, ответил Дим. - Но есть одно условие.
После этого он встал из-за стола  и вышел.
       -  Вот, - вернувшись через несколько минут, шмякнул на лавку рулон  шевиота*  и три пары ботинок. - Пойдет  на мое содержание.
       -  Откуда это у тебя? - удивился Петька и пощупал материю.
       -  Оттуда, откуда и мотоцикл, взял у бандитов. - Кстати, в багажнике, еще коробка одеколона.
       -    Ну что же, хурду я толкну   на базаре в Днепре* и наберу для тебя все, что нужно. 
       -    Еще у меня есть деньги, те, что вы собрали,- хлопнул по голенищу Дим.
       -    Их оставь, - снова потянулся к  четверти  друг. - На всякий случай.
       -   Ну, а ты как живешь? - спросил Дим, когда завершив трапезу и убрав со стола, они прихлебывали   душистый  отвар  из кружек.
       -  Ты знаешь,  Димыч, еще не понял, - достав из кармана папиросу, дунул в нее  Петька. -  Вроде и войны нет, и живой вернулся, а что-то не так, как мы мечтали.
       -  В смысле?
       -  В прямом, -   прикусив мундштук, чиркнул спичкой  приятель.
       -  Еще когда лечился в госпитале, в Днепре, обратил внимание. Рядовые с сержантами    лежат в одних палатах, офицеры в других. Такого в начале войны не было.
       - Не было, - согласился Дим. - Ну и что такого?
       - А то, что на передке мы из одного котелка хлебали  и одной шинелью укрывались. Несправедливо это. Дальше - больше.
Выписался, пошел на  городской базар,  купить матери с дедом  подарки. Благо деньги были.И что я там увидел?
       -  Что?  - промокнув  рушником влажный лоб, отставил в сторону Дим  кружку.
       -  Целые толпы  спекулянтов. Мордовороты наших лет  и по виду, все  «герои резерва».    А между ними  фронтовики - калеки. Без рук, без ног, милостыню просят.  Это как?
       -  Хреново, - заиграл желваками  Дим. - Дальше.
       - Ладно, купил  подарки, приезжаю в Михайловку. Ну, как водится,  отметили встречу. Сам председатель навестил, всю войну пересидел  в  Ташкенте.
Утром  проснулся, осмотрел усадьбу - полная разруха. Даже дров нету. Спрашиваю у мамы, что, колхоз завести не может?   Нет, отвечает. Дважды обращалась в правление. Отказали.
      Ладно. Иду к председателю. А у него гада хата под железом,   три поленницы дров и полон двор живности. Начинаем разбираться. Слово за слово, дал ему в морду. Водой отливали.
      На следующее утро приехал участковый и меня в район, к прокурору. Хорошо, тот оказался  бывший фронтовик. Замял дело. А напоследок остерег. «Хоть и Герой, сиди тихо. А то поедешь на лесоповал. Наших туда быстро оформляют.
      Спустя неделю преда смайнали, назначили другого.  А мне  военком предложил идти в милицию.
      -  Ну и чего же не пошел? - вскинул бровь Дим.
      -  Не по мне это, - вздохнул Петька. - Я же шебутной*. Ты знаешь. Пока побуду  здесь. Помогу матери с дедом. А потом, наверное, вернусь на флот. На сверхсрочную.
      -  Хорошее дело, - согласился Дим. - Но только ты больше не залупайся. А то влипнешь, как я. Не все прокуроры добрые.
      - Теперь не буду,-  улыбнулся Петро. - Ты рядом.
      Утром Дим проснулся  от громкого «подъем!» и резво вскочил с кровати.
      -  Ничего, навыков не потерял, - сказал стоявший в проеме двери Петька. - Давай, умывайся, будем рубать блины со сметаной.
      -  А где мамаша? -  поинтересовался  через пару минут, старшина, звякая  соском рукомойника на кухне.
      -  Ушла на дойку еще в пять, - накрывая  на  стол, ответил Петька. - У нас, не то, что в городе. Встают рано. Я уже смотался  к  председателю и отпросился на целый день. Мол заехал фронтовой друг. Тот отнесся с пониманием. Ну, вроде все, - оглядел стол. - Садись, дернем по лампадке.
      Потом друзья приняли  из вчерашней четверти по «лампадке» и   принялись за блины, макая их в  сметану.    Те превзошли все ожидания.
      - М-м, - довольно промычал Дим. - Здорово, как на масленице.
      - А то! - налил ему Петька  в кружку  из парящей  манерки*  - Давай  под  чаек.  Больше влезет.
      - Ну что, двинем к твоему деду? -  когда прикончили последний блин, утер рушником Дим губы. - Мне тут  особо светиться не с руки. Сам понимаешь.
      - Двинем, -  утвердительно кивнул Петро. -  Только соберу ему гостинец. И вышел.
      Когда он вернулся, на столе стояли две банки «второго фронта», лежала россыпь кускового сахара и три плитки  чаю.
      - Побалуешь Надежду Марковну, - сказал уже одетый Дим, захлестывая лямкой изрядно опустевший  сидор.
      - Богато живешь,- поцокал языком  Петро. - Спасибо.
      После этого они вышли  во двор (хозяин вставил в клямку двери щепку) и направились к мотоциклу, у которого стоял небольшой жестяной бочонок, а рядом противогазная сумка.
      - Это что? - поинтересовался  Дим.
      - Керосин  и самосад. Доставлю деду с оказией.
      - Понял,- сказал Дим, открывая багажник. - Черт, совсем забыл!  - достал оттуда коробку. - На, будешь душиться, - передал   приятелю. 
      Куда мне столько?  - выпучил Петька глаза и выложил назад половину.
Далее он отнес парфум  в  хлев, а  Дим загрузил  все в багажник и патронные сумки.
      Затем  старшина завел мотоцикл, а Петька открыл ворота, и вскоре они пылили по улице села в сторону выгона. Теперь за рулем был Морозов, а Дим покачивался  в люльке.
      Миновав меланхолично  жующих жвачку коров  с сидящим  в стороне подпаском, «Цундап»  вымахнул на невысокое плоскогорье  и  направился по двум малоприметным колеям  туда, где виднелся Днепр.  К убегающему горизонту.
      Сверху  открывалась чудесная панорама.
      Багряно-желтые  в  предзимье леса,  голубые сосновые перелески  и между ними полынные участки  степи.
      - Красиво! -  проорал Дим  Петьке, сквозь тарахтенье  мотора.
      - Ага! -   выжал тот сцепление, переключая скрость. -  Дальше будет еще лучше!
      Когда плоскогорье закончилось, мотоцикл нырнул в долину,   Петро сбавил газ и стал притормаживать
       - Волчьи буераки! -   наклонился к  пассажиру.  - Еще километров пять,  и будем  на хуторе!
       За одним,  поросшим дубами и  зарослями терна  поворотов открылась небольшая удивительно зеленая луговина  со старым колодезным срубом  в центре, Петька  подрулил к нему и мотоцикл остановился
       - Перекур, - встал из седла. - А заодно попьем  с кринички.
       Из берестяного ковша, лежавшем на замшелом  камне, они  удалили жажду студеной, пахнущей  мятой   водою, после чего  Петро закурил и  спросил Дима, - хочешь грушек?
       - Откуда? - не поверил тот. - Шутишь.
       - Пошли, - сказал приятель,  направляясь  к высокому раскидистому дереву в конце луга.
       Оно было совершенно голым, с ковром шуршащих под ногами пожухлых листьев.
       - Угощайся, - наклонившись, гребнул Петро  рукою и протянул ее Диму.
На широкой  ладони  золотились  несколько мелких плодов  с коричневыми бочками.
       Взяв один, Дим осторожно его надкусил (на лице отразилось изумление), а потом быстро счавкал остальные. 
       - Ну вот, а ты боялся,- рассмеялся Петро, вслед за чем  они собрали по шапке.
       - Никогда таких не пробовал, - сказал Дим, когда они возвращались к мотоциклу. - Вроде  «дюшеса», но еще лучше.
       - Тут и зверья полно, - высыпав  дички * в одну из сумок, щелкнул карабином Петро. - Дед  по весне застрелил кабана в плавнях.
       - А  тут что, есть плавни? - спросил Дим, усаживаясь в люльку.   
       - В  нескольких километрах  от хутора пойма Днепра, -  толкнул  Петька сапогом рычаг стартера.   
       - Ду-ду-ду, -  ответил  «Цундап», плавно трогаясь с места.
       Через полчаса  подъехали к хутору. Он стоял  на  опушке  леса.
       Рубленный из сосны крытый щепой дом, с несколькими хозяйственными постройками, огородом и старым садом,  огороженный   параллельно  тянущимися жердями, именуемыми в этих местах «тыном».
       Навстречу от усадьбы  с басовитым лаем покатил  рослый волкодав, который узнав  Петьку, радостно запрыгал вокруг мотоцикла.
        -  Отойди, Черт, задавлю!  -  махнул рукой тот, после чего  «Цундап»  въехал на подворье  и  остановился у дома.
        А от одного из строений  уже  шустро семенил невысокий жилистый старик,  в  бараньей шапке и меховой безрукавке.
       - Тю, та чи Петро!?  -  залучился он  морщинами,  приблизившись к мотоциклу.
       -  Я, я  дед,  - приобнял  хуторянина внук. - С фронтовым другом.
       -  Друг, цэ добрэ,  -  цепко тряхнул   гостю  руку старик. - Я Богдан  Захарович.  А тэбэ як величать, хлопчэ?
       -   Дмитрий, -  прогудел сверху тот. - Красиво у вас тут. И Днепр рядом.
       -   Точно -  разгладил седые усы старик.  -  Так чого мы стоимо? Будь ласка до хаты.
       -   Мы тут тебе гостинцев привезли,-  поставил у мотоцикла Петро бочонок и сумку, а Дим  вручил деду три флакона одеколона.
       -  Ну всэ, - лукаво сощурил  тот глаза. - Кэросин з  тютюном есть, а до ных одеколон.  Можна  жэнытысь.
       - Какие твои года, дидусь, - подмигнул Диму внук, после чего все взяли вещи и, оживленно переговариваясь, пошли к хате.
       Миновав сенцы, увешанные связками сухих трав, где Петро оставил бочонок, они вошли сквозь низкую, обитую мешковиной  дверь    и оказались в кухне.
       Слева  высилась  груба* с лежанкой, затянутой ситцевой занавеской, у окна стоял стол с угловыми лавками, а в простенке буфет и жестяной умывальник. Из кухни два проема вели в смежные   комнаты. 
       - Так, козаки,  вы покы раздягайтэсь, а я  до коморы*, - взял с полки расписной глечик* дед, после чего  вышел.
       Вскоре он вернулся  с ним, небольшим полотняным свертком,  а также стеклянной бутылью, заткнутой  кукурузным початком.
       - Оцэ    мэд, трошки сала, а ще  грушова горилка, - бережно водрузил  все на стол  и направился к буфету.
       Оттуда извлек  хлеб, три  миски, остро отточенный немецкий штык-нож и деревянные  ложки.
       - А ты, Пэтро, вынь из грубы  чугунок, - нарезая  хлеб и сало, приказал внуку. - У мэнэ там юшка з  пэчэрыцями*  упривае.
       Когда  хлеб с салом были нарезаны, а в мисках задымилась исходящая дразнящим ароматом «юшка», Богдан  Захарович налил  всем сидящим за столом  грушовки.
       -  Ну, будьмо! - коротко сказал  он и первым опрокинул под усы чарку.
       -  Ху! - словно боженька голыми ножками по душе пробежал, - выдохнув, бросил в рот пластинку  сала Петька. - Давай, Димыч, попробуй, это от лесного кабанчика осталось.
       -  Нэпогыный був, - наполнил по второй дед Богдан, - ну, а зараз пид юшку.
       Суп был необычайно вкусен и приправлен травами.
       - Так вы что, сами хозяйничаете? - опорожнив вторую миску, поинтересовался Дим у хозяина.
       - Чому сам? -  налил в глиняную плошку  темного  меда дед. - З вэсны до осини  дочка та онукы допомагають. Бабка два года як помэрла, царство ей небесное.
       - Выходит ты у матери не один? - взглянул на Петра Дим.
       -  Есть  еще старшая сестра, живет в соседнем районе.
       После третей  пили  димкин плиточный чай  с медом,  слушая, как за печью трещит сверчок,  и  в одной из комнат  тикают ходики.
       - Ну што, выйдэм на двир перекурымо? -  сказал дед Богдан, когда гости подкрепились.
       -   Точно, нужно освежиться, - кивнул Петро. - Крепкая  Захарыч  у  тебя   грушовка.
       Чуть позже  все трое сидели у дома  на присьбе*, внук с дедом курили, а Дим почесывал за ухом  подошедшего к нему Черта.
Пес  глядел на него янтарными глазами и вилял хвостом. Нравилось.
       -  Ото ж надо? -  пыхнув дымом из вишневой трубочки,  удивленно покачал головой дед Богдан. - Вин у мэнэ злый як чорт, а до тэбэ ластыться.
       -  Собака чует хорошо человека,- со знанием дела сказал Петька.
       -  То так, - философски изрек хозяин.
       Потом  внук рассказал деду о   побратиме, и что с ними случилось в Венгрии, со всеми вытекающими  подробностями, а Богдан Захарович молча,  выслушал.
       - Я сам був солдатом, - сказал он. - А   щэ Суворов  казав «Сам погибай а товарища выручай». - Зоставайся, Дмитро.  Скикы трэба. 
       Вечером, когда край неба стал темнеть,  Петька тронулся в обратный путь на мотоцикле. Об этом друзья договорились   накануне.
       Объяснить   появление «железного коня» было просто. - Мол, купил у заехавшего друга за полцены. Трофейные  мотоциклы и авто у населения  после войны  не были редкостью.
       У Дима же начался очередной этап жизни. В лесном хуторе.
       С дедом Богданом они быстро сошлись характерами, а Черт  не чаял в постояльце души, поскольку по утрам тот шутливо возился с ним,  что здоровенному волкодаву весьма нравилось.
       День у хуторян начинался  с хозяйственных забот, и не знавший куда девать сил, Дим с удовольствием  трудился на свежем воздухе.
       Вместе с хозяином он вставал ни свет ни заря, и, прихватив  ведра,  вместе с  кобелем отправлялся по стежке к недалекому роднику за хутором.
Тот журчал  студеной водой  сразу на опушке, у старого с расщепленной верхушкой осокоря*, вытекая  из обложенной замшелыми камнями выемки.
       У родника  старшина умывался по пояс, растираясь  холщовым рушником, после чего набирал воду.
       Сначала он наполнял ею  дубовую кадку на кухне в доме, а потом   относил  пару ведер в хлев  корове. 
       Хозяин в это время растапливал печь и готовил завтрак.
       После него  дед Богдан  доил и обихаживал буренку, а Дим  таскал из лесу сухостой, заготавливая  дрова и складывая их в поленницу.
Вместе они обложили дерном зимник, где у старика  стояли  снятые с луга  пчелиные  долбенки* и  перенесли  с лесных полян  заготовленное на зиму сено.
       А по вечерам, в тепло натопленной хате, при свете керосиновой лампы бывший унтер   рассказывал постояльцу о старине и  ее людях.
       Как и   дед  Дима по линии отца -  Оверко,  умерший перед войной,  Богдан  Захарович был козацкого роду. 
       Начав службу при Александре III  в пехотном полку под Тулой, где фамилию Мороз ему заменили на «Морозов», он побывав на двух войнах, а в середине 20-х   с семьей    вернулся на  родину и зажил крестьянским хозяйством.  А еще увлекся историей Запорожской сечи.
       Дима весьма удивил  имевшийся у деда  трехтомник  «Истории запорожских козаков»,  академика  Яворницкого.
       - Откуда это у вас, Богдан Захарович? - спросил он,  с интересом разглядывая имевшиеся там иллюстрации.
       - Дмытро Ивановыч  подарував, - разгладил усы старик. - Я був з ным лично знайомый.
       И рассказал, что познакомился с известным  в стране  историком, писателем,   и этнографом,  когда тот приезжал на археологические изыскания в эти места, подолгу общаясь с населением.
       -  Мий батько   показав  йому дэкилька  курганив у  нашому  райони,  а я з хлопцями допомиг у   розкопах.
       - Ну и как? Нашли  что-нибудь интересное?
       -  А як жэ, - пыхнул трубочкой дед.-  Знайшлы у  двох. Козацьки  могылы.
У пэршому була дубова труна*, майжэ цила.   В ний  кистяк*  здоровэзнои людыны. З пэрначем*, при шабли и пистолях.
А в ногах  запэчатана  чэтвэрть с  напысом «Козацька оковыта», та маленька пляшка з другым - «Москальский мэрзавчик».
       -  Ну!? - удивился Дим. - Такого быть не может! 
       - Щэ як може, - зачмокал трубкой дед. -  Дмытро Ивановыч нам розповив, що знаходыв оковыту* и у другых курганах.
А потим я був у нього в музее в Днипропэтровську, и всэ бачив своимы очыма. И даже зробыв запыс у книзи.
       - Что за книга?
       -  Ну, для тех хто його посещав, -  Там  бував цар Микола, генерал  Шкуро  и  дажэ батька Махно Нэстор Ивановыч.  В Гражданську.
Про нього  Дмытро Иванович повидав мэни занимательную историю.- Ось послухай.
       Колы Махно заняв Днипропэтровськ, мисто тоди звалось Екатеринослав, його хлопци хотилы пограбуваты музэй, та батько нэ дав. Дуже сподобався. А щэ вин побачыв  сэрэд экспонатив  «Козацьку оковыту» и забажав  покуштувать ту горилку.
       Яворныцькый  подарував  отаману одну, а  той выдав музэю охоронну грамоту.
       - Да-а, - протянул  Дим. - Молодец батька.
       - Вэлика була людына, - вздохнул дед Богдан. - Цэ потим з нього зробылы бандита.
       С этого вечера, по ночам,  Дим  стал читать  «историю».
       В одну из таких, на субботу, выпал первый снег, а вместе с ним  поутру нагрянул Петька.
       -  Ну, как вы тут без меня? -  внеся с собой  морозный запах,  весело спросил он с порога. - Не заскучали?
       - А чого нам скучать? -  принимая от внука кожушок,  повесил его на шпичку  старик. - Удвох веселее.
       -  Точно,- сказал Дим, - пожимая другу руку.
       -   Ну, тогда айда со мной,- снова открыл дверь Петька.
       Потом они внесли в дом  два туго набитых  мешка  и фанерный  ящик.
       - Тут  для вас  кое-что на зиму, - перехватив недоумевающий взгляд деда,  сказал  внук. - Димыч заказал, а я купил  в области на базаре. В мешках гречка  и мука, а в чемодане  сало, чай и сахар.
       - Зря цэ ты   Дмытро,  - обиделся  старик. - Чи  я ничого нэ маю? 
       -  Ничего, Богдан Захарович, - тепло взглянул на него Дим. - Лишнее не помешает.
       - И то правда, - согласился хозяин - Запас кармана нэ тянэ.Ты дома поснидав? - обратился  он к Петру
       -  Ага. Умял макитру галушек.
       -  Ну, тоди пэрэкуры,  а потим  затопым баню.
       - Баня это хорошо, - шутливо почесался Петро.- Не то, что  дома в корыте.
       Из Тулы, кроме семьи,  старый солдат привез  смешанный разговор, который    впоследствии стали именовать «суржик», а также неистребимую любовь к русской бане.
       И  такая  на хуторе имелась. На задах усадьбы.
       Рубленная  из осины, с вмурованным в каменку котлом, широким полком и двумя лавками.
       Чуть позже все занялись приготовлениями.
       Дим, кликнув Черта, отправился к роднику за водой, Петька, набрав из поленницы березовых дров, пошел растоплять каменку, а дед полез  на чердак за вениками.
       Пока баня набирала жар  и в котле грелась вода, Петька рассказал последние новости. К ним относились выступление Сталина  по радио об итогах войны с Японией и присоединении к СССР Южного Сахалина и Курил, а также возвращение в село еще одного фронтовика и двух девушек, ранее угнанных в Германию.
       - У одной чахотка, а вторая с прижитым от немца дитем, -    завершил сообщение Петька.
       -  Клята вийна, - вздохнул старик, а  в Диме  шевельнулась ненависть.
Затем мылись  в потрескивающей от жара бане.
       - Ну и розмалювалы  тэбэ, - удивлялся Богдан Захарович,  глядя на наколки Дима.- А ото хто  з трубою и лентами, чи ангел?
       - Точно,-  рельефно блестя мышцами, орудовал мочалом старшина. - Морской ангел.
       - А у тэбэ  Пэтро художеств поменьше,- покосился   на внука дед. -  Затэ дуже гарна русалка. И така цыцяста.
       - На кораблях любят искусство, дедусь, - обрушил на голову шайку воды  тот. - Хотите, расскажу анекдот, наш, севастопольский?
       -  Давай, -  благосклонно кивнул головой   Богдан Захарович. - Послухаемо.
       -  Значит так, -  сделал серьезное лицо Петька. -  Доставляют в госпиталь раненого моряка с частично оторванным концом и  сразу на стол, в операционную. - А там женщина врач и две сестрички. Глядят,   на остатке  хозяйства  синеют буквы «…ля».
       «Это ж надо» - удивляются,  - «не иначе выколол имя любимой девушки. Только вопрос, какое?»
       Ну, врачиха, как старшая и спрашивает:  «товарищ краснофлотец, а какое у вас  там было имя - Оля, Поля или Валя?»
       А он в ответ: « там было - пламенный привет  славным ивановским ткачихам от доблестных  моряков   Севастополя!».
       - Породистый був  хлопэць, - утер выступившие на глазах слезы дед. - Знай хлотськых!
       - Ну что, а теперь подымем  градус? -  рассмеялся Дим, черпнув холодной воды из бочки.
       - Можно, - кивнул Богдан Захарович.   
       В  сыром тумане мелькнул черпак,  и каменка взорвалась паром.
       Кряхтя и ухая, все принялись охаживать себя вениками.
       Чуть отойдя от бани, славно отобедали.
       В небе проглянуло солнце, с крыш капало...