Блин...
Годы взяли своё. От буйной шевелюры осталась жалкая и жиденькая прядь, хвостиком спадавшая на лоб. Стал сед и морщинист, руки покрылись узлами вен и шрамами от ссадин. Мозоли и чернота под ногтями, уже не выводились ни какими мазями и кремами. Но по-прежнему были веселы и лучисты его глаза, по-прежнему он был словоохотлив и рад людям, по-прежнему врал с задором и убедительно, по-прежнему злился на прозвище Блин, но теперь на внуков, которые приезжали в гости из города, вставляя в разговоре по моде нынешней слово «блин»...
Мы с ним сидели под кустом раскидистой черёмухи у его дома и он мне рассказывал о умирающей деревне. Говорил с горечью, обречённостью. Время называл паскудным, жестоким. Волновался, затягиваясь самокруткой собственного самосада, глубоко и надрывно при этом кашляя. Я не заметил, где и когда он вдруг перешёл от рассказа о деревне к самому себе. И уже понял, что речь идёт о другом, когда он как-то хитровато спросил:
- А ты вот рассуди, что со мной было недавно. Сижу это я рыбачу на лодке. Чую, что засыпаю. Слышу, как кто-то в воду – бульк. Смотрю, а это я.
Я от души посмеялся, чем порадовал его. Мы с ним посидели ещё, покурили. Поговорили и пошли коротать каждый по-своему ночь.
Свидетельство о публикации №215012300418