Бирюки. Ч. 1

      Пётр проснулся от скользящих по лицу настырных лучей, пробивающихся сквозь щель неплотно задёрнутых занавесок, да и сами шторочки из реденькой ткани с цветочным мотивом являлись слабой защитой от летнего кипучего утреннего солнца. Пётр смачно зевнул, потянулся и неторопливо спустил ноги с кровати. - Выходной! Какое удовольствие просыпаться по утрам в приподнятом настроении, открыв глаза, или же продолжая нежиться в кровати с сомкнутыми ресницами, каждой клеточкой организма ощущать лёгкую эйфорию, просто так, безо всякой на то видимой причины! С годами это свойство как-то незаметно утрачивается, утро все реже и реже бывает добрым, куча проблем, болезней совсем уж омрачают начало дня. Однако, наш герой, о котором пойдёт повествование, был ещё совсем молод и в полной мере наслаждался роскошной привилегией приятного выхода из сна: вся жизнь впереди, и каждый новый день несёт в себе потенциал счастья. В молодости мы все максималисты, и под счастьем подразумеваем нечто глобальное, в первую очередь - конечно же огромную, бесконечную, взаимную любовь. Мы верим и ждём, что не сегодня, так завтра она непременно обрушится на нас, как лавина, цунами, а вместе с ней придёт и долгожданное счастье. По другому просто не может быть, ведь не зря же сказал именитый писатель: "Человек рождён для счастья, как птица для полёта".
      Уже два года, как Пётр демобилизовался из армии и шесть дней в неделю работал главным бухгалтером в правлении колхоза. Контора находилась на центральной усадьбе в шести километрах от дома. Добирался Пётр до работы либо пешком, либо на лыжах тропинкой через лес. Он был молод и здоров, но к концу недели усталость всё таки накапливалась в организме.
      У Петра была заветная мечта - обзавестись велосипедом, и у него уже скопилась определённая сумма денег на покупку. Продавщица местного сельпо, Зоя , обещала вытребовать в райпотребсоюзе  единицу дефицитного товара для потенциального жениха. Что говорить? - Бухгалтер для девчат близлежащих сёл был завидным кавалером: образован, красив, умён, к тому же Пётр обладал добрым, спокойным характером, был обходительным, вежливым, обаятельным молодым человеком по отношению к девушкам в частности и сельчанам вообще. Этими качествами он выгодно отличался от местных парней и мужчин - взрывных, задиристых, грубоватых по своей натуре, матерящихся почём зря, курящих вонючие цыгарки и злоупотребляющих самогонкой. Девушки и так, и эдак обхаживали парня, в надежде на успех, но он с выбором невесты не торопился.
      Село, в котором жил Пётр, изначально находилось на высоком берегу реки. Однажды, ещё в стародавние времена, кто-то из сельчан решил построить новую избу у подножья высокого холма, чтобы быть поближе к реке и лесу. К этой избушке притулилась вторая, третья, возникла целая улица, и, таким образом кусок деревни оказался самостоятельным посёлком, как отброшенный хвост ящерицы: всё основное тело села на горе, а хвостик - в низине. Наверху были школа и магазин, клуб, почта и библиотека, ясли, медпункт и сельсовет. Под горкой - никаких признаков инфраструктуры. Жителям Корзиновки приходилось карабкаться по крутой горе вверх, чтобы купить бидончик керосина, пяток буханок хлеба или отправить письмо. Часть жителей Корзиновки, в том числе и одна из Петиных сестёр, трудилась в дурдоме, до которого, поднявшись в гору, надо было топать ещё три километра. Глухое местечко выбрали для своего обитания корзиновцы, однако красоты необыкновенной, сказочной, даже мистической. Один ряд домишек притулился к подножию горы, сплошь заросшей боярышником, калиной, шиповником и земляникой. Живописнейшей стеной стояла вся эта благодать за подворьями. Другой ряд улицы огородами примыкал к берегу реки - можно было легко прямо со своего огорода ловить рыбку. Если встать на горе и посмотреть вниз и вдаль, то за извилистой, достойной кисти Левитана, речкой откроется чудесный вид на простирающийся до самого горизонта смешанный дремучий, колдовской лес, в котором в те времена наблюдались, да и поныне наблюдаются странные и загадочные явления. Но к мистике корзиновцы были привычны, зато лес и река исправно и щедро давали людям пищу: рыба, дичь, ягоды-грибы, лещинные орехи - всего было в изобилии. В лесу жители собирали хворост, сучья, палые деревья для топки печей, на неугодьях косили траву для домашнего скота. Удобные для покосов луга принадлежали колхозу, вот косцы по пояс, а то и по грудь в воде добирались до лесных лужаек и полянок, где трава была сочная, ароматная, сладкая, судя по молоку, которое давали местные коровки. Зимой, когда болотца и водоёмы покрывались крепким льдом, на лошадках, запряжённых в сани, корзиновцы вывозили заготовленные копёнки сена на свои подворья.
      За возможность наслаждаться красотами и дарами природы жителям приходилось мириться с оторванностью, изолированностью от внешнего мира. Электричество в село провели уже после того, как Гагарин в космос слетал, а до того корзиновцы коротали вечера с керосиновыми лампами да свечками.
Однако, в те годы жизнь ещё бурлила в местном "ауле", детишек у сельчан рождалось много до семи и более человек в семье (а что ещё оставалось делать длинными зимними ночами, как не детей?), но уже наметилась серьёзная тенденция  после восьмилетки отправлять своих отпрысков куда подальше из села.
     Пётр после армии тоже мог остаться в небольшом городке на берегу Волги. Многие парни из дембеля так и поступили, устроившись на местный завод и получив койку в общежитии. Но Петра тянуло в родные места, к тихой извилистой речке со скучающей в зарослях камыша и кувшинок подтопленной плоскодонке, к лесу, где с детства были ведомы все тропочки и потаённые уголки, изобилующие грибами и ягодами. Его тянуло в родную избу к доброй матушке Параше. Пётр соскучился по птичьему щебетанию, как по самой прекрасной музыке, по тягучему мычанию коров, блеянью коз и овец, по утренним воплям петухов, по чистому воздуху, пахнувшему в зависимости от времён года то сладковато прелыми листьями и грибами осенью, то крепкой свежестью мороза вперемешку с древесно-угольным дымом из печей - зимой, дурманящими, цветущими садами и лугами по весне, свежескошенной, просыхающей на сено, травой и спеющими яблоками  - летом. А не то, как в городе - пылью, гарью и копотью круглый год.
      Отец у Пети погиб в первые месяцы войны. Мальчик был малышом, когда глава семейства уходил на фронт. Как голосила на всю деревню мать, держа его на руках, как плакали навзрыд две старшие сестрёнки, уцепившись за подол материнской юбки, Петя конечно же не помнил. Но, можно сказать, с молоком матери впитал фразу: "...эх, был бы жив отец!"  Матушка и две старшие сестры и были его семьёй, они очень любили своего Петеньку, возлагая на него большие надежды, ибо без мужчины в деревне жить не сказать, как тяжело.
      Когда Пётр уходил в армию, обе сестрицы уже покинули отчий дом. Оля, старшая, окончив в районном городке педучилище, была распределена в село, находящееся в 50 километрах от дома. Там она вышла замуж и родила двух сыновей.
Настя уехала к дальним родственникам в Ростов на Дону. Первое время она работала у какого-то начальника домработницей, а затем устроилась на завод нормировщицей. Но, судьба - затейница разлетевшихся птенцов решила всех вновь собрать в родное гнездо.
       С Олей, старшей сестрой, приключилась беда - она сошла с ума. Говорили разное, мол, тяжко жилось бедняжке в семье муженька, свекровка сразу невзлюбила невестку, уж больно хороша она была собой, не по-деревенски утончённая, интеллигентная. Работа в школе предполагала ухоженный внешний вид и приличную одежду, учительская нагрузка оставляла мало времени для работы по дому и хозяйству, что в совокупности вызывало раздражение и неприятие у родственников мужа, нетерпимость к женщине, отличающейся манерами поведения, взглядами, образом жизни, внешним видом.
 - "Не наша! Странная! ЧуднАя!" - страшненькие золовки поедом ели несчастную: "Не так сделала, не туда встала, не так сказала, не то приготовила!" - всё плохо, всё не в тему. Бывало, и вещички портили втихую: блузку утюгом подпалят, юбку ножницами порежут. Однажды тетрадки школьные припрятали, ох и досталось тогда Ольге от директора. Пока Ольга не работе, домашние наготовят еды, да всё сами и съедят. Ольге оставят миску щей, а те к возвращению Ольги совсем холодные - печка уже остыла, а керогаз разжигать не дают, керосин экономят. Чахнет молодая женщина, силы на исходе. С детишками помощи никакой: отцу до них дела нет, а дед с бабкой открещиваются - недосуг. К младшенькому - ещё ни то, ни сё, а старшего терпеть не могут, не признают - нагулянный - говорят.
      Оля исхудала - кожа да кости. А муженёк с пьянки, да на гулянку, на сторону похаживать приноровился. Родственнички и рады масло в огонь подливать: "Тимоха, на кой тебе эта фифа, селёдка недоделанная? Бросай её к едрени матери! Вон, Марфушка, баба, что надо, в один день двадцать соток картохой засаживает. А твоя два ведра воды из колодца не доволокёт".
      Оля кроткая, тихая, беспрекословная в один момент с катушек слетела, когда одна из золовок в открытую заявила, что у Тимофея зазноба имеется: "Катилась бы ты, Оленька, к шутам собачьим! Не пара ты нашему брату. Марфушка уж пятый месяц на сносях, скоро срОдит от мужа твоего!"
      Словно бес вселился в Ольгу! Выпучив глаза, разверзнув в диком нечеловеческом крике рот, она кинулась на обидчицу. Вгрызаясь в неё зубами, впиваясь ногтями, она с недюжинной силой рвала волосы, колотила головой об пол стервозную бабу.
      Хорошо, в тот момент на дворе были свёкр с соседом, на вопли и крики вовремя прибежали в избу, а не то беды не миновать - всё закончилось бы либо серьёзными увечьями, либо гибелью обидчицы. Двое дюжих мужиков еле оторвали Олю от золовки. Откуда-то в слабом теле молодой женщины появилась зверская силища. Кое как удалось скрутить несчастную. Уж она билась-билась, выла-выла, пока не обессилила и не впала в тяжкий продолжительный сон. Проснувшись на другой день, она уже была окончательно и бесповоротно не в себе.
       В районной психбольнице Ольгу долго накачивали препаратами, и она обмякла, присмирела. Бессмысленность взгляда и неуместно блуждающая блаженная улыбка красноречиво свидетельствовали об удручающем состоянии души пациентки.
Развод по инициативе мужа последовал незамедлительно. Младший сын остался с отцом, а старшего Андрея вместе с Ольгой отправили восвояси - в Корзиновку.
Состояние Ольги было нестабильным, то она пребывала в ступоре, то впадала в ярость. Престарелой матери с большим трудом удавалось справляться с больной дочерью и внуком. Вот и пришлось младшей сестре Насте рассчитаться на заводе, где у неё к тому времени всё благополучно складывалось, да и вернуться в деревню.
      Петя пришёл из армии домой, там его с нетерпением  поджидали три одинокие женщины и малолетний племянник. Мужчина в подобной ситуации был ох как нужен!