Улыбка ангела ч. 4

         Тринадцатое приходилось на четверг, и день рождения перенесли на пятницу, четырнадцатое апреля. Решили отмечать по-семейному, почти без гостей, только самые близкие, а таковых набралось человек двадцать. Отмечать решили в том самом ресторанчике в Замоскворечье, где они провели свой первый вечер. Максим поехал встречать Витку с мужем в Шереметьево.   Андре Жозеф Вернье де Элуа, таким было полное имя Виткиного мужа; правда, он пользовался только первой и последней частью своего замысловатого имени. 

         Когда Максим привез их к себе домой, дверь открыла Оля.  Изумлению Витки не было границ, она заверещала, словно ей за шиворот налили воды. Она тискала подругу,  оглядываясь на брата. Андре не мог понять, в чем дело, и нерешительно топтался в дверях. Его серые глаза с белесыми ресницами беспомощно моргали за круглыми стеклами очков. Он не   понимал столь разительной перемены, произошедшей с его, всегда сдержанной, супругой.
         - Тише, сумасшедшая, ты меня задушишь. 
         - Олюшка, коровка моя милая, умница моя, - и тому подобный бред.   
Пришлось вкратце прояснить  для Андре. Невеста Максима - подруга Виты еще со студенческой скамьи. Он отреагировал своеобразно. 
         - Вау, фантастик! – так ни во что и не врубился этот милый иностранец. 


         День рождения, а Максиму исполнилось сорок лет, это   «квадратная»  дата. Так сказал приятель Максима еще со школьной скамьи, и по поверью, не стоило  бы ее отмечать. На что отец Максима возразил, что это генеральная репетиция настоящего юбилея. 
         Оле понравился Роман Александрович, с мамой она была знакома и раньше, а вот отца видела впервые. Максим шепнул ей, что отец одобряет его выбор. Он  был весь в отца, Оля еще подумала, что Максим будет таким же в семьдесят, как  и отец,  подтянутым и энергичным. День рождения прошел на уровне, провожая Витку, Оля дала слово, что после  свадьбы они обязательно к ним приедут. 

         В конце апреля, который выдался теплым, Максим пришел радостно- возбужденный. Ему удалось через знакомую архивистку установить место погребения Готовцовой Елизаветы Николаевны, урожденной баронессы Нолькен.   
Когда Оля услышала, где это находится, она была несказанно удивлена, - через это старое кладбище проходил кратчайший путь с Калужского шоссе на Ленинский проспект; более того, она проходила там не один раз.


         С двух сторон к кладбищу примыкали безлюдные многоэтажные строения, корпуса не то завода, не то учреждения, а с третьей простирался довольно обширный пустырь. За пустырем виднелись не то сараи, не то бараки, стены которых были обшиты почерневшими от времени досками. Они поставили машину в узком проезде между корпусами, и пошли искать вход. Пахло пылью, прибитой реденьким дождем, кошками и еще чем-то неприятным и тревожным.

         Они отыскали вход, и пошли искать самую старую часть кладбища.  Судя по всему, на этом кладбище не хоронили уже лет двадцать, во всяком случае, им не попалось более поздней даты, чем 1972 год.   Самая старая часть кладбища находилась в  непосредственной близости к пустырю. Полуразрушенные беседки и покосившиеся надгробья имели печальный вид. Мародеры не пощадили ничего, в дело шел мрамор с могильных плит и бронза с оград. Они бродили по разоренному кладбищу, разглядывая надгробия. Возле покосившейся беседки на расколотом мраморном надгробии стояла фигура ангела: одной рукой ангел обнимал вазу, а пальцами другой прикасался к губам.  Лицо ангела было не скорбным, а  нежно-задумчивым, с легкой детской улыбкой. Надпись на мраморной плите гласила: «Здесь покоится прах Елизаветы Николаевны Готовцевой. Скончалась 28 января 1917 года. Мир праху твоему». 

         Максим поставил ногу на край ограды и потянулся рукой к горлышку вазы.   
         - Максим, не надо, что ты делаешь? - закричала Оля. 
         - Черт, там ничего кроме мусора нет, - разочарованно воскликнул он, выгребая мусор из широкого горлышка. Он старался просунуть руку поглубже, но чуть не упал, покачнувшись. Оля была уже не рада, что приехала сюда, ей был неприятен азарт, внезапно охвативший Максима, он был похож на болельщика выигрывающей команды. Она не знала, как его остановить. 
         - Максим, слезай, в этом есть что-то нехорошее, - с укоризной просила она его.   
         - Ты права, -  согласился он.  Он отпустил руку, и,  теряя равновесие, весом всего тела уперся рукой в крыло ангела, который вдруг дрогнул и сдвинулся вбок. Под сдвинутой частью вазы обозначилось углубление. Максим нажал посильнее, сдвинул еще, просунул в углубление руку, и вынул оттуда небольшой сверток. 
         - Есть, лови, - он бросил сверток Оле в руки, она машинально схватила сверток. 
         - Поверни его обратно, - ужаснулась она, глядя на изломанную фигуру ангела. Максим с  усилием задвинул ангела и вазу на место. На плите остались комки грязи, упавшие с его башмаков. Оля наклонилась, и смахнула грязь с могильной плиты. Максим, оглянувшись, быстро зашагал к машине.    
         - Ну что, интересно посмотреть, что там? – он улыбался с видом победителя. Он развязал веревку, которой был перевязан пакет, под грубой, полуистлевшей бумагой была небольшая коробка из жести. В коробке было два футляра. Один длинный, продолговатый, другой небольшой, фигурный. В небольшом футляре были маленькие сережки, а в большом, завернутые в кусок темной замши, лежали ограненные камни разного цвета. Пять крупных алмазов сверкали красными и синими бликами, три огромных зеленых камня и горсти две более мелких камней разных цветов. Ольга ахнула.   
          - Какие красивые!
Максим захлопнул коробку и сунул ее во внутренний карман пиджака.   
          - Поехали отсюда, - он закрыл дверцу и повернул ключ зажигания. Мотор негромко заурчал, но неожиданно выезд перекрыла невесть откуда взявшаяся зеленая «BMW». Оля растерялась, а Максим среагировал  быстрее, врубил заднюю скорость и попытался развернуть машину. Но сзади в узкий проезд медленно протискивался черный «Cherokee» с тонированными стеклами. Максим повернувшись к Оле, одними губами раздельно произнес: 
          - Чтобы ни случилось, не выходи  из машины, что бы ни случилось. 
Оля похолодела. У нее пересохли губы, и она смогла только прошептать: 
           - Не ходи.   
           Максим вышел и, нарочито медленными шагами пошел от машины. Из  «BMW» вышли двое, широкоплечий мужчина, смутно показавшийся Оле знакомым, и невысокий толстяк. Каким был разговор, Оле было неясно, потому что лица Максима она не видела, а мужчины молчали. Она повернула ключ  и заглушила мотор. Толстяк махнул рукой и повернулся к машине. У нее потемнело в глазах, когда она, не слыша звука выстрела, увидела, как Максим медленно оседает на землю. У нее зазвенело в ушах, и она потеряла сознание.

           Как сквозь вату до нее доносились чьи-то голоса. 
           - Если бы их не вспугнули, у нас было бы два трупа, а это чистый глухарь. Левченко, давай заканчивай там. 
           - Девушка, вы меня слышите? Вы не ранены? Вы слышите меня? – доносился до нее чей-то настойчивый голос. – Вы слышите меня? Как вас зовут? – В нос ей ударила  резкая волна нашатыря. Она оттолкнула руку, и громко, взахлеб, завыла, закрывая рот руками и запрокидывая голову.
           В лобовом стекле звездно зияли две дыры.



             Когда родился Лёлик, Петр Семенович работал заместителем директора большого совхоза под Ленинградом. Они снабжали свежими овощами, молоком и мясом почти весь огромный город. С началом перестройки Петр Семенович понял, что пришло его время. Он ушел из совхоза и организовал небольшой банк для обслуживания кредитов, выделенных для сельского хозяйства. Через три года банк стал процветающим, на него батрачило уже более трех сотен человек. Он с выгодой для себя вкладывал прибыль, и скоро стал влиятельным человеком. Он считал себя счастливчиком. От природы он был оптимистом, его не могли сломить никакие невзгоды, а быстрый ум, деловая хватка и умение держать данное слово, вызывали в партнерах уважение и желание сотрудничать. У него был один недостаток, правда, мужчины это не считают пороком, - он был бабник. Многие женщины пытались сыграть на этом, но семья была незыблемой цитаделью. Он был согласен провести неделю другую на Балеарских  островах с очередной красоткой, которой едва доставал до подмышек, но, как только  речь заходила о более тесных узах, он терял телефон и забывал имя очередной фаворитки. Геля была для него не просто супруга и хранительница семейного очага, она была его талисманом.  С нее началась линия удач в его жизни, ему удалось жениться на академической внучке, на девушке из хорошей семьи. Правда, на зятя смотрели как на бесполезное приложение, исключительно, для продолжения рода, но его это не смущало.

             Он выполнил то, что от него требовалось. Правда, Лёлик родился слабеньким и часто болел. И Геле, которая знала два языка и получила консерваторское образование, пришлось бросить все и заниматься ребенком. В процесс воспитания сына он не вмешивался. Лёлик рос и получал все, что должен получать ребенок из хорошей семьи. Первую скрипку купили, когда ему едва исполнилось четыре года. Мазохистских наклонностей у него не было и, через два года он возненавидел скрипку и того, кто ее придумал. Ему хотелось гонять мяч во дворе со сверстниками, заниматься карате или теквандо, но мама не хотела даже слышать об этом. Он вытянулся в долговязого подростка, почти мужчину, но внутри остался робким мальчиком, не знающим жизни, чьим идеалом был Ван Дамм.  Он подружился и даже привязался к охраннику Сереже, которого Петр Семенович взял к себе работать модным нынче секьюрити.  Петр Семенович взял на полное обеспечение  преподавателя по классу скрипки, правда, велел Геле присматривать за ним, тот внушал некоторые сомнения по поводу своей сексуальной ориентации. Геля, вначале и сама беспокоилась, но потом, у нее был повод убедиться в беспочвенности своих подозрений. Лёлик гораздо охотнее проводил время с Сережей, и Петр Семенович не видел в этой дружбе ничего зазорного,  а в тонкости он не вникал. Сережа, полгода походивший в телохранителях Петра Семеновича, был переведен на дачу в Павловске. О его уголовном прошлом Петр Семенович знал, статья за хулиганство его не смущала, Сережа выглядел уравновешенным человеком, и свое место знал. 

          Когда Лёлик рассказал ему о том, что ему довелось услышать новогодней ночью, Сережа не прореагировал никак, но наводящими вопросами, выяснил, кто эти гости. Вначале дело показалось ему дохлым, но, поговорив с «деловыми» ребятами, понял, что у него появился шанс свалить из страны не бедным человеком. Ребята план одобрили и обещали пособить.    



           Следователь, с нелепой фамилией Воробей, вопросов не задавал.  Он молча выслушал ее, попросил подписать бумаги, и, под расписку, изъял серьги.  На ее вопросы отвечал неопределенно и уклончиво.
   
           Похороны и поминки она перенесла стоически, ей казалось, что если она расплачется при всех, это будет предательством по отношению к Максиму. Витка, глядя на каменное лицо подруги, не могла понять, в чем дело.  Они сидели на кухне Максимовой квартиры, Оля попросила ее помочь собрать вещи. Оля достала из банки маринованный огурец и надкусила его. Кислый сок потек в рот, Оля скривилась и побежала в туалет. Когда она вернулась, Витка, глядя в зеленое лицо подруги, задала сакраментальный вопрос: 
           - А ты, часом, не беременна? – Оля заплакала, слезы текли у нее по лицу, она размазывала их по щекам.   
           - Ты чего? – всполошилась Витка.   
           - Дура я, Господи, какая же я дура! Максим, прости меня! Я ребеночка загадала, лучше бы я попросила, чтобы ты был жив! – Она захлебывалась рыданиями, кулем сползая по стене на пол.
           – Максим, где же ты? Как мне без тебя жить? Лучше бы и меня вместе с тобой! Забери меня к себе, Максим!

           Витка побежала звонить в  «Скорую». 

   
           Предположение Витки было верным. Она отложила свой отъезд на неопределенный срок. Беременность была под угрозой, нервы требовали лечения. И тут в ситуацию вмешался муж Витки  Андре. Он предложил Оле пожить у них. Такая перемена будет для будущей мамы предпочтительней, и пообещал посодействовать в скорейшем получении визы. 
В поисках Олиного паспорта, Витка рылась в сумке и выудила на свет коробочку от серег. Она показала ее Оле и спросила:   
           - Это что, та самая? – Оля взяла коробочку, повертела в руках и что силы швырнула футляр в стену. Слезы выступили у нее на глазах. Она встала и ушла на кухню. Витка наклонилась, чтобы поднять, среди обломков лежал сложенный вчетверо крохотный листик бумаги. Витка развернула, в два ряда записаны буквы и цифры. Не то шифр, не то код. Она положила бумажку с сумку, оставив для более подходящего случая.

 
           В понедельник позвонил следователь, он просил срочно зайти. Оля пришла в точно назначенное время, и около часа просидела в коридоре возле закрытой двери, не решаясь уйти. Следователь пришел и, не извинившись за опоздание, пригласил  в прокуренный кабинет. Без предисловий выложил на стол фотографии и попросил опознать убитого.   Собравшись духом, Оля глянула. На фотографии был тот самый мужчина из «BMW». Оля подтвердила это, и подписала протокол. Больше у следователя вопросов не было. Вернувшись домой  она с такой радостью сообщила Витке, что убийца Максима мертв, что у Витки защемило сердце.  Надо было ускорять отъезд. Она бросилась к телефону, звонить Андре. Уже вечером следующего дня позвонили из посольства, и попросили приехать и забрать оформленные бумаги. В конце мая Оля уже гуляла в окрестностях Женевского озера.



              Когда с гор спускается туман, Оля не гуляет в саду. Живот у нее стал большой, торчит огурцом вперед, и ей уже неудобно спать. Витка прикрыла свою фирму, и почти все время проводит с Олей. Дважды  в неделю  приезжает  доктор, чтобы осмотреть мадам Ольгу, он говорит, что появления малыша, следует ждать после Рождества. Андре хотел купить колыбельку и приданое малышу, но Оля попросила его не торопиться, в России это плохая примета.   

              Витка, с бумажкой, выпавшей из злосчастного футляра, ходила в банк. Менеджер долго вертел ее в руках, потом попросил оставить координаты, по которым  можно будет сообщить о результатах поиска, но все так и заглохло.   
              Живописные окрестности больше похожи на картинку из рекламного проспекта, и Оля скучала по Подмосковью. Она часто вспоминала первую поездку в Клин с Максимом, о том, как ей было хорошо в тот ветреный день, какой покой и гармония  были в ее душе в тот день, и едва сдерживала слезы. С Виткой о произошедшем они не говорили, эта тема была табу.   


              После обеда, по рекомендации доктора Боррини, Оля ложилась спать. Витка задергивала шторы в ее комнате, и уходила на первый этаж, возиться на кухню.   Однажды ее оторвал от этого занятия телефонный звонок. Незнакомый голос хотел уточнить адрес. Витка переполошилась и тут же перезвонила Андре. Он примчался, и не один, а с двумя дюжего вида мужчинами, работниками частного охранного агентства. Но тревога была напрасной. Вскоре, на имя Витки пришло письмо из банка, в котором сообщалось, что счет, указанный в записке, был закрыт еще в 1935 году, и указан телефон в Ницце, по которому просили звонить в поисках бывшего владельца счета. Витка ничего не стала говорить Оле, а письмо отдала Андре.   


              Госпиталь, куда положили Олю, был мало похож на больницу. Скорее это была комфортабельная гостиница с персоналом, одетым в белые и голубые халаты, если бы не большое количество  медицинской аппаратуры. Доктор Боррини, который наблюдал Олю с самого приезда, поздравил ее с   Рождеством  и принес ей маленький подарок. Оля развернула пакет и взяла в руки небольшой фарфоровый колокольчик  с фигуркой ангела вместо ручки; ангелочек умилительно улыбался, склонив набок   головку в золотых кудряшках. Оля побледнела и выронила колокольчик из рук.
 
              Роды были долгие и трудные. Мальчик весил больше трех килограммов и яростно орал. «Настоящий русский богатырь!»,- воскликнул Анджело Боррини, принимая роды. Но если с малышом все было хорошо, то с Ольгой было хуже. После сердечного приступа и родов она была очень слаба. Но доктор Саймон уверял, что  это все стресс и нервы, и опасности нет.  И правда, в середине января Олю разрешили забрать домой. Вита и Андре постарались к ее приезду. Детская была отделана  в белых и голубых тонах, а игрушек, которые Андре накупил племяннику жены, хватило бы на дюжину ребятишек.   
Недели через три Оля немного окрепла, и уже сама гуляла с маленьким Максименом, как его называл Андре. Он так привязался к малышу, что с удовольствием проводил с ним все свободное время. Вита, глядя на них, уже подумывала, не совершила ли она ошибку, поставив работу выше материнства.  Малыш рос крепким и здоровым, в три недели он уже уверенно держал голову, поражая всех осмысленным и серьезным взглядом.
 
               Однажды днем возле виллы остановился гигантский «Роллс-Ройс». Витка, выглянув в окно, бросилась было к телефону, но остановилась. Шофер открывал дверь и помогал выйти невысокой старушке с тростью, ее сопровождал высокий худой мужчина. Витка бросилась к воротам.   
               Старушка хотела видеть мадам Ольгу из России.  Проводив старушку в гостиную, Витка вихрем ворвалась в детскую, где Оля укладывала Максимку спать после кормления.   
               - У нас гости, - шепотом прокричала она.   
               - Гости? – встревожилась Оля.    
               - Тебя хотят видеть.   
  Оробевшая Ольга спустилась вниз. Мужчина встал и молча поклонился. Оле лицо старушки показалось знакомым. Сердце ее застучало. Она догадалась, что услышит сейчас. 
               - Я Готовцева Анна Алексеевна.   
               - А как вы меня нашли?   
               - Вы узнавали о счете в банке и оставили свой адрес.   
               - Вы ошибаетесь, я ничего не узнавала, - возразила Оля. 
            Тут в разговор вмешалась Вита.
               – Это я нашла записку и попросила в банке узнать про этот счет.   
               - А где вы нашли записку?  - Продолжала допрос старушка.   
               - Позвольте, я все расскажу, - попросила Витка, - это долгая история. 

 
               Старушка слушала не перебивая. Оле даже показалось, что она все это уже знает. 
               - Но ведь ваша фамилия Смолякова? -  Оля принесла записную книжку и фотографии. Старушка вынула из ридикюля очки. Ее руки дрожали, когда она переворачивала страницы. Лицо ее ничего не выражало, из глаз катились слезы. 
               - Пелагея Смолякова похоронила своего сына незадолго до рождения моего брата, меня увезли в июле 1917 года, мне было семь лет. Отец остался в Москве с моим братом и бабушкой. Сколько лет я искала их, черед МИД, через «Красный Крест» - все напрасно. Сейчас мне восемьдесят пять лет, я пережила всех и думала, что некому будет закрыть мне глаза. Я счастлива, что это не так. У вас родился мальчик? – проявляет свою осведомленность Анна Алексеевна.   
                - Да, сын Максим, по-моему, он проснулся. Извините. – Она ушла в детскую.   
                - Мсье Жерен, - обратилась по-французски старушка к худому мужчине. За все время он не проронил ни слова.
                - Слушаю вас, мадам. – Он был сама любезность.
                - Оформите все бумаги, эта женщина – моя племянница.   
                - Будет исполнено, мадам.

           Вита хотела позвонить Андре, но Анна Алексеевна остановила ее.   
                - Не беспокойтесь, он знает. Я встречалась с ним, мы договорились, что я подожду, пока Ольга немного окрепнет, но у меня нет много времени.   
           Оля не возвращалась, и встревоженная Витка поднялась в детскую. Она нашла Олю всю в слезах.   
                - Ты чего ревешь? 
                - Я думала, что осталась одна на свете, что у меня никого нет.   
                - А я? А Андре? Ты про нас забыла? – возмутилась Витка. 
                - Без вас я просто пропала бы, - сквозь слезы, улыбнулась Оля.   
С Максимкой на руках  Оля спустилась вниз.   
                - Как вы посмотрите, если я попрошу вас переехать жить в наш дом в Ницце? Дни мои уже сочтены и я хочу насладится счастьем сполна, – Анна Алексеевна улыбнулась, глядя как маленький Максимка разевает свой беззубый рот в безмятежной улыбке.

 


               На Лазурном берегу зимы не бывает. Вслед за долгой осенью наступает весна. В саду круглый год цветут цветы.  Оля любит смотреть, как из бирюзового моря поднимается бело-розовое солнце, золотя верхушки кипарисов. Начинают просыпаться птицы, и утренний ветер парусом надувает занавеску огромного, от потолка до пола, окна, принося с собой неповторимый запах моря. Она сидит в кресле и ждет, когда проснется ее сын, и она услышит топот его крепеньких ножек, а пока он спит, она может наслаждаться тишиной и покоем.



               В Ницце есть русское кладбище, где покоятся останки многих, заброшенных сюда еще первой волной эмиграции. С высокого холма открывается панорамный вид, посещение кладбища входит в туристическую программу. Здесь покоиться прах многих известных людей. Наш автобус остановился возле ворот, и мы пошли по кипарисовой аллее. Усыпанная мелким красноватым гравием дорожка вела к небольшому храму.  Сумрачным, хмурым утром 27 июня в храме отпевали старейшину российской диаспоры – Анну Алексеевну Готовцеву. Её похоронили невдалеке от могилы Светлейшей княгини Юрьевской.
В последний путь ее провожали немногочисленные родственники. Невысокая светловолосая женщина, держащая за руку непоседливого белокурого малыша, высокая красивая брюнетка на пятом месяце беременности, и худощавый мужчина с белесыми ресницами за круглыми стеклами очков.