Уединение продолжение

(начало http://www.proza.ru/2015/01/22/1932)

В молодости мой Мишка был красив, как гусар – высокий, статный. Каштановый волос, с заметной рыжинкой, вился до самых плеч. Тянулись к нему девчонки, как первые цветы – к весеннему солнцу. Молодой был, горячий. Сорвал тех цветов не мало…
- Миш, а чё ты на мне женился? Ни рожи, ни кожи у меня…
- Ты уже сто раз про это спрашивала…Не знаю!
- Не по любви, что ли, женился?
- Ну, по любви…
- Тогда сам скажи, а то каждое слово клещами вытаскиваю.
- Слушай, отстань, а?.. Сама знаешь, что люблю.
- Вот, все вы мужики одинаковые!
И поворачивалась к мужу спиной. Потому что знала – муж подойдёт и обнимет сзади за плечи.
…………………………………………………
Из декабря мы плавно перекочевали в январь. Наша жизнь стала по- деревенски размеренной. Мы обзавелись кошкой и собакой, перезнакомились с соседями…Один вопрос не давал мне покоя, но я стеснялась спросить об этом тётю Лизу.
…Этот странный дом стоял в самом овражке, и казалось, всем своим существом врос в окружающий пейзаж.
Огромный кустарник закрывал большую часть постройки, и складывалось ощущение, что дом и кустарник переплелись своими мощными корнями.
Струйка печного дыма была видна только в самые лютые морозы. В редкие минуты в окнах его горел свет.
Ни разу не видели мы ни хозяина с лопатой, чистящего дорожки от снега, ни женщину – старую , молодую ли. Тропинка к дому была почти не приметна. Создавалось ощущение, что обладатель дома – призрак, который иногда топит печь и на мгновение включает свет. Лишь однажды я видела, как наведалась в дом сухопарая тётка, несущая в сетке хлеб…
Крещенский холод разукрасил наши окна белыми узорами. В доме был слышен скрип каждой половицы. Будто кто- то невидимый разгуливал по комнатам.
- Миш, я добегу до тёть Лизы. Праздник всё- таки…
- Угу…
Я быстро оделась, схватила пирог с капустой, в качестве гостинца, и побежала к соседям.
- Святочные вечера до сих пор в селе почитают, - подумалось, глядя на яркий месяц.
Вспомнились гоголевские «Вечера на хуторе близь Диканьки»… И поднялось в душе что- то потаённое, жутковатое… До тётилизиного дома было рукой подать.
Вдруг возле странного дома я увидела тёмную, неподвижно стоявшую фигуру. Мужик, чёрт или баба – не понять.
Мурашки побежали у меня по спине. Что делать? Вернуться назад – расписаться в своей трусости…
Я решительно прибавила шагу.
- Здравствуйте!
На мой голос существо обернулось. Уф- ф …И вовсе это не чёрт, а старичок – щуплый, не высокого роста. Белая бородища ниже колен. Одет странно. Вместо фуфайки – что- то вроде старинного армяка, на голове – малахай.
- Николай Чудотворец! - пронеслось в голове.
На моё приветствие старичок не ответил. Он отпрянул от меня, словно от прокажённой.
- С Крещением! – стуча зубами не то от холода, не то от страха, выдавила я.
Дед резко повернулся ко мне спиной и заковылял с дому.
Вот он – призрачный хозяин! Что- то с ним не так… Лицо! Белое, как снег, будто кукольное. Ни заметных морщин, ни какой- либо мимики. Словно застывшая маска. Глаза старика разглядеть я не успела – они оказались глубоко спрятаны под кустистыми белыми бровями.
Я резко развернулась и опрометью бросилась домой. Там мой Мишка, там моё спасение…
…………………………………………………
Свойственный городу прагматизм умаляет способность видеть сокрытое там, где душа, в жажде на чудо, разглядит это чудо в обычном старичке.
Душевная, наивная открытость позволяют селянам верить в домовых, леших и русалок. Соблюдая примету, как ритуал, многие из них плюют через левое плечо, завидев чёрную кошку. Снимают в предбаннике крест – это вотчина чертей. Те, кого часто называют обидным словом «деревенщина», не показывают новорожденного знакомым до тех пор, пока у младенца не зарастёт родничок. И поступают довольно мудро…
…Тётя Лиза, глядя на образок, перекрестилась. Поправила белый платок, завязанный по- старушечьи : низко к бровям и туго - под подбородком.
- Николай Угодник тут ни при чём, Маш…Вовку Козлова ты встретила, вот что! Мало кто в глаза его видел, а тебе вот сподобилось.
И соседка поведала историю, потрясшую меня до глубины души…
- Женился Вовка накануне войны. Взял в жёны самую красивую девку в селе – Татьяну. Не успели молодые намиловаться, забрали Вовку на фронт. Воевал он справно, да не долго. Заела Вовку тоска… Татьяна стала каждую ночь сниться: « Приди, мол, любимый. Худо мне одной. Мамка померла, а на руках дитё малое…»
Женщина замолчала.
- Тёть Лиз, а дальше что?
- Ты ватрушку- то бери, не стесняйся! Конфетки вот тоже…
Соседка отхлебнула чай с молоком.
- Дезертировал Володька, паскуда окаянный. А люди не поймут – чего это Татьяна вдруг засветилась вся, как бляшка на новом ремне…
- Эх, бляха- муха, война! – смачно выругалась тётя Лиза.
Вдруг входная дверь отворилась и в комнату вошёл муж соседки - Иван Николаевич. Это был крепкий, здоровый мужчина, которого язык не поворачивался назвать стариком. В его огромных ручищах - охапка дров.
Иван Николаевич опустился на одно колено и аккуратно сложил дрова перед печкой.
- Здравствуй, Машенька!
Запах мороза и дерева тонким шлейфом потянулся по комнате.
- А я думаю – чьи следы у крылечка?.. Лизавета, ты бы гостье не чаю, а наливочки вишнёвой предложила.
- Вань, мы и сами – с усами! Предлагала Машке – не хочет… Иди, старый, не мешайся под ногами, разговор у нас серьёзный.
- Ладно, ухожу… Мешать не буду.
- Погоди-кося, Вань! Ты помнишь, мне носки обещал довязать к празднику?.. А сам не мычишь, не телишься!
Тётя Лиза нарочито строго выговаривала мужу. Было заметно, что женщина хочет похвастаться его редкими способностями – страстью к вязанию.
- Ого, Иван Николаевич, вы вяжете?
Пожилой мужчина смущённо развёл руками.
Тётя Лиза только этого и ждала:
- Хобби у Ваньки такое, щас покажу…
- Лизавета, а ну цыц!
- Ваня, а чё такого- то?
И соседка достала из старого, но хорошо сохранившегося комода, вязаные вещи - носки, варежки, перчатки.
Каждая работа была безупречна – петелька к петельке…
Я в восхищении цокала языком и приговаривала:
- Красота какая…Просто прелесть!
Иван Николаевич зарделся от удовольствия:
- Дарю!
Он выбрал самые красивые варежки – белые с красным – и с видимым удовольствием вручил их мне.
- Ой, спасибо большое…
- Слыш, Вань… Машка вчерась Володьку Козлова встретила…
- Да ну?.. Я его видал разок, лет десять назад. Вот же судьба у мужика – не позавидуешь. Да сам он в том виноват… Повезло тебе, Мария – это же ходячая история!
«Да уж, повезло, - подумала я, - чуть со страху не умерла!»
- Ну, девочки, не буду вам мешать, - откланялся Иван Николаевич, взял не довязанную пару носок и удалился в другую комнату.
Было в нём что- то очень интеллигентное, очень порядочное…
-…Ну вот, значицца, - продолжила тётя Лиза. – Живёт себе Танька с дитём, соседи помогают – кто чем может. Только не в коня корм – худющая Татьяна, как смерть. Одни глаза огромные на лице остались, цвета перезрелой вишни.
- Тёть Лиз, а дезертир- то где прятался?
- В родительском доме, где Татьяна жила, подпол был и чердак маленький…Дальше слушай. Проходит время, стала наша Танюша поправляться. И токмо с одного боку – спереди. Баб деревенских не обманешь – опять Танька брюхатая!
- Ой, как её жалко…
- Ну да, ну да…А бабы понять не могут – от святого духа, что ли, понесла? В деревне мужиков- то, почитай, не осталось…Как говорится, всё тайное станет явным. Увидал кто- то из соседей Володьку – страшный, обросший. Днём прятался, а ночью, как сыч, на волю из дупла выбирался…
Мне стало не по себе. Я живо представила молодую, красивую женщину и обросшего, седого старика рядом с нею, каким и явился мне вчера Вовка Козлов. Ворованное счастье – тяжелая ноша. Не всем она по плечу…
- Да, новость быстро село облетела, - продолжила тётя Лиза. – Хотели сельчане сразу в волость сообщить, да Танюша на коленях перед людьми стояла, рыдала шибко.
- И что, пожалели?
- Пожалели, - вздохнула соседка, - Токмо Вовка глаз народу так и не показал. Стыдно, дураку, было…А Танечка наша пацанёнка родила. Старшая- то девка была, на мамку похожая…
Тётя Лиза замолчала. Стало так тихо, что было слышно, как стучат в соседней комнате ходики.
Я тоже тяжело вздохнула. И вдруг от пережитых впечатлений, или по другой причине, ляпнула:
- А как же детишек Таниных звали?
- Вовка да Танька назвали, в честь родителей.
- Чево?
- Вовка да Танька говорю, тетеря глухая…Вот такая любовь , Машуня, была. Папка - дезертир хотел в дочке своей Танькино продолжение видеть, а жена в сыночке - мужа любимого…
В сенцах хлопнула дверь.
- Кого это ишшо принесло?
Через порог грузно ввалилась ОпАлиха. Жила она с нами по- соседству, в доме, в котором когда- то случился пожар. За то и получила баба такое прозвище.
- А, Зинаида…Проходи, чайку налью.
Опалиха повесила кацавейку и шаль на вешалку, присела к столу.
- С Крещеньицем вас!
Опалиха пухлыми руками взяла кружку с горячим чаем, шумно отхлебнула.
- Что, Мария, обустроились?
- Привыкаем…
Опалиха взглянула на меня своими мутными, рыбьими глазами, надкусила конфету:
- Чтой- то не весёлые вы, гляжу…
- Дык, Машке про семью Козловых рассказала. Чего ж тут весёлого?
- Козловы – они и есть Козловы…Не зря Господь такую фамилию дал!
Опалиха отодвинула чашку с чаем, важно перекрестила на груди руки.
- Судить- то уж не нам теперь, Зинаида. Время давно всё рассудило, - ответила тётя Лиза.
Я развернула стул так, чтоб не видеть лица Опалихи:
- Тёть Лиз, а дальше что?
- А дальше, девонька, амнистия случилась…Думаю, в волости про Володьку слыхали, да связываться не захотели. Танюша кое- как концы с концами сводила, детей поднимала да мужика на шее тащила. На двух работах работала, лямку тянула. Видать силёнки и кончились…
- Заболела?
- Не, запила… Сначала по- маленьку, потом поболе… Только грязной, или злой никто Татьяну никогда не видал. Всегда весёлая, приветливая…Старики говорят: от большой любви дети шибко красивыми рождаются. Истинная правда! Танечка, доченька – вся в мать выросла. Красавица, хоть икону с неё пиши. Вовка, сын, на артиста похож – фамилию запамятовала…Ну, помнишь, кино было – человек с жабрами…
- Человек - амфибия, что ли?
- Ну, да! Как фамилия артисту была?
- Тёть Лиз, я не смотрела…
- И мне энтот артист тоже нравился, - подала голос Опалиха. – А Вовка твой Козлов – сволочь! Скольких девок в селе перепортил.
- Сами под него ложились,- обозлилась тётя Лиза, - никто силком любить не заставлял!
- Тётя Лиза, а где теперь Танюша – хозяйка дома?
- Где ж ей быть- то? На небесах почивает, годков десять уже…Вырастила деток и отошла весной, тихо так, во сне… Хоронили всей улицей….Вовка - сын служивым стал, дочка Татьяна на бухгалтершу выучилась, в Москву уехала. Богатство у них было по тем временам огромное – красота неописуемая!
- А как же старик? Кто за ним смотрит?
- Баба одна раз в неделю приходит, сестра двоюродная. Когда я пирожок отнесу… Да мало ли у нас сердобольных? Только отвык Вовка за десятки лет от людей, избегает. Поэтому оставляем ему продукты в сенцах и уходим…
- Как дикой кошке или собаке, - ввернула словцо Опалиха.
- Говорят же – живи по- правде, по совести! Ан, нет,- вздохнула тётя Лиза.
Теперь мне стало понятно странное поведение старичка - и нелепый его вид, и белая, ни разу не бритая за много лет борода, и белое, как маска, лицо.
Простил ли он себя за все эти годы? Об этом мы никогда не узнаем.
Перемешано в русской душе столько, что и самомУ владельцу о том не ведомо. Любовь и ненависть, предательство и прощение – всё есть в русской душе. От того и кажется она бездонной и непостижимой, как небо, что у нас над головой. Как море, что плещется возле ног. И не измерить той глубины, и не переплыть то бескрайнее море…