Предрассветная

В этот вечер было выпито очень много. Намного больше, чем мы пили раньше, но несмотря на это я помню все, о чем она мне говорила. Я даже помню, как блестели в полумраке ее влажные от слез и алкоголя глаза. Я помню, как она брала меня за руку. Все что она говорила, я ненавидел каждое слово. Они все звучали слишком просто и трагично. Я помню. Мне казалось, что я попал на съемочную площадку очередной драмы со смертью второстепенного персонажа. Она сидела передо мной, главная героиня этой драмы. В неприлично коротком черном вызывающем платье с глубоким декольте и ярко-красными, как кровь, губами; с растрепанными накрученными кудрями и размазанной по векам подводкой. Она сидела передо мной, пьяная в угар, но такая красивая и родная именно сейчас. Если бы она не говорила ничего, то была бы идеальной. Она то судорожно рыдала, то говорила что-то, доходя до крайней степени восторга и экстаза, то шептала, словно боялась, что кто-то мог слышать нас в нашей пустой квартире, то просто молчала и смотрела на вино, плещущееся в бокале.

- Он был душой компании. Без него мы теперь ничто… - шептала она, прикрывая влажные глаза рукой, – Он был младше нас всех. Ему было всего девятнадцать. Если бы мы знали, то никогда бы не посадили его в это такси, правда ведь? – и она снова умоляюще смотрела на меня, задавая очередной глупый вопрос.

- Правда. Конечно же, правда, – отвечал я, несмотря ни на что.

Иногда она поднималась с места, искала сигареты, шаря руками по столу в темноте и закуривала, садясь у окна. У нее нервно поддергивалась губа. Она была готова снова заплакать каждую минуту.

- Сколько осталось до утра? – спросила она.

- Около двух часов, не больше. Скоро рассвет… Зачем ты спрашиваешь?

- Утром будет легче.

- С чего ты взяла?

- Мне просто хочется так думать.

- Ты недостаточно пьяна. - подметил я, помолчав немного.

- Почему?

- Ты слишком связно говоришь. Тебе нужно напиться до такой степени, чтобы забыть свое имя.

- Тебе тоже.

- Может быть.

Я смотрел на нее. Она сидела на стуле, закинув ногу на ногу перед распахнутым настежь окном. С улицы веяло свежестью, ночью, дождем и поздней осенью. Изредка слышался шум мотора проезжающей мимо машины. В комнате запахло ментолом. Ненавижу, когда она курит эти сигареты.

- Что нам теперь делать?
- Продолжать жить дальше. Не ты ведь умерла.

Она всхлипнула.

- Это…

- Возможно, поверь мне.

- Впереди ничего нет…

- Он был всего лишь твоим другом. Ни мужем, ни парнем, ни отцом и даже ни братом.

- Он был мне, как брат.

Очередная дешевая кинематографичная фраза. Когда она говорит такое, я готов вырвать ей язык. При чем в таком состоянии, как мое, я способен на любое греховное деяние.

- Для тебя все всегда было так просто. Но что же теперь буду делать я?

Я шумно выдохнул. Бесконечное отчаяние разъедало ее изнутри. Когда смерть проходит рядом, она не выбирает жертву по твоим предпочтениям. Она просто берет, что нужно и уходит, оставляя лишь необъятную тоску.

- Иди уже спать, - после минутного молчания сказал я.

- Я не засну.

- Выпей снотворного, черт возьми.

- У меня нет снотворного… Можешь сходить в аптеку? Ты выпил меньше, чем я.

- Я не оставлю тебя здесь одну.

- Почему?

- Потому что в этой квартире можно найти более двадцати способов самоубийств.

- Ты думаешь, что я смогу наложить на себя руки?

- Да.

- У меня была такая мысль, – ответила она, помолчав.

Я ничего не ответил. Не мог же я в такой момент ругать ее за такие мысли. Я бы и сам подумал об этом же на ее месте.

Я уже пережил все это. Я до сих пор помню ту тупую боль в груди, в висках, в венах, во всем  теле. Я до сих пор не могу забыть блеск золотистых кудрей и запах духов с маргаритками, которые она никогда не любила, но пользовалась лишь потому что я подарил их ей. Она умерла небрежно, как-то невпопад. Она умерла казалось бы очень тихо и незаметно, но так ощутимо. Я любил ее. Да, я никого так не любил, как ее. Я любил ее чуть ли не сильнее, чем Квазимодо любил прекрасную Эсмеральду. Но почему-то в ее смерть я поверил сразу. Мне на секунду показалось, что она была мотыльком, который на мгновение появился, а в следующее же исчез. Но она была слишком реальна, чтобы казаться мне божественным сном.

Единственное, что мы не в силах изменить, это смерть. Смерть и время, которое уже не вернуть. Когда ты уже испытал что-то, во второй раз оно ломать тебя так сильно, как в первый. И если бы это произошло несколько лет назад, я бы совсем не понял ее, мне бы тоже было нещадно больно сейчас. Но израненное сердце и память со временем грубеют от полученных шрамов и ссадин.

- Пойдем. Тебе нужно поспать, - сказал я, протянув ей руку.