Андрей. Один длинный день

1

Мать толкнула дверь в комнату и прислонилась к косяку.
– Ты спал?
И, подождав ответа:
– Завтракать иди.
Андрей собрал учебники и тетради в пакет и встал из-за стола.
– Уже полдевятого?
– Мгм, – ответила она, бросила взгляд на пакет и скрылась в коридоре.
Новость о том, что сын собирается поступать, она приняла без энтузиазма. Это означало, что ей придётся самой работать в киоске, пока он будет протирать штаны и ловить мух за полторы тысячи в месяц – если, конечно, умудрится поступить на бюджет.
На кухне отец зевал во весь рот.
– Ты-то чё, – усмехнулась мать, разливая чай.
– А чё я, – улыбнулся тот.
– Преображенский не спал, а ты зеваешь.
– Я спал, – буркнул Андрей, закусывая чёрным хлебом горячий суп.
– Мхм, два часа.
– Три.
Отец только усмехался.
– Твоя подружка, – начала мать, садясь за стол, -тебя в гроб положит.
Тут улыбнулся уже Андрей.
– Не сомневаюсь. Хотя я буду чертовски тяжёлым, когда умру.
– Тьфу-ты, – мать смешливо скривила губы. – Я аж поперхнулась, – добавила она, хотя это была неправда.
– Только это моя невеста.
Андрей чувствовал, как утреннее раздражение сходит на нет. Так было теперь всегда, когда он заговаривал о ней. Родители не воспринимали всерьёз его «детской влюблённости», но он получал удовольствие даже от того, что они пошло называли её «подружкой» – потому что мог поправить, заявить, что это его невеста, и ощутить восторг. Если бы невестой звали Зосю они, это было бы куда хуже, потому что из их уст это слово значило бы что-то другое. Андрей считал, что его родители способны говорить только скучные, пошлые, насмешливые или безжизненные вещи, и не без оснований: кажется, последняя живая, эмоциональная фраза, которую он услышал от матери, была:
– Блин! По-моему, от этого умирают.
Тогда ему, девятилетнему, поставили диагноз, и его мать, уже не молодая, но ещё не отрезавшая две толстых косички, беспомощно смотрела на заведующего отделением – своего школьного товарища. А тот смеялся:
– Умирают. Лет в семьдесят!
С этого момента и без того не особенно жизнерадостный мальчишка стал часто думать о смерти. И о любви.
В те годы мать любила за столом вслух читать светскую хронику, потому Андрей хорошо знал, что люди постоянно женятся и разводятся. Присматриваясь к девочкам в начальной школе, он мысленно выбирал себе в невесты самых хорошеньких, не задумываясь о том, были ли они капризными или покладистыми, добродушными или задиристыми. Узнав о том, что болен чем-то страшным, грозящим осложнениями и неизлечимым, мальчик стал рисовать в воображении совсем другой портрет. У второй половинки его мечты не было ни лица, ни фигуры – из внешних признаков были только мягкая улыбка непридуманных губ и спокойный, тёплый взгляд неизвестных глаз. Зато она была покладистая и добрая, с ней рядом было хорошо, для неё хотелось жить и беречь своё здоровье. Она понимала его и любила.
Андрей не задумывался о том, что Зося к нему испытывает – готовность быть с ним до конца жизни означала для него любовь. О том, являются ли любовью его чувства к ней, он тоже никогда не размышлял. Он знал, что она – то, что надо, и что она замечательная, и этого было достаточно.
– Мхм, невеста, – сказала мать со скепсисом. – Шесть лет ты будешь учиться, потом получать копейки. Тоже нашёлся жених.
– Причём тут это? – поинтересовался Андрей, вытирая хлебом тарелку.
– Причём, кормить ты её как будешь, причём?
Он безразлично ответил:
– Мы что-нибудь придумаем.
Мать фыркнула и посмотрела на отца. Тот развёл руками и махнул одной из них, чуть не заехав сыну по лицу:
– Да он не поступит, ты чё думаешь?
– Да я знааю, – протянула мать. – Так и не пытался бы. Ты посмотри, как он оживился – если он провалится, ей-богу, уйдёт в запой, и пиши пропало.
Это было что-то новенькое. Андрей представил себя в луже собственной рвоты среди разбросанных и разбитых бутылок и стаканов. Вокруг грязь, вонь, волосы всклокочены, синюшное лицо… И тут заходит Зося. Андрей вздрогнул и выключил фантазию.
– Как уйдёт, так и придёт… – отец снова зевнул. – Невеста – солёное тесто.
Густые брови Андрея поползли вверх. Отец наморщил лоб, пытаясь придумать продолжение. Андрей одним глотком выпил чай.
– Нана-нана-нана-ли, пирожочков напекли… – бубнил отец в муках творчества.
– Я пошёл, – сказал Андрей, взял с пола пакет и вышел из дома.

2

В киоске стояла жара. Андрей купил у себя «Телесемь» и, сев за уроки, принялся обмахиваться.
Он и сам не представлял себе, как будет кормить семью, и где они будут жить. Равнодушно отвечая матери, он хотел разграничить важность того, что Зося всегда будет с ним, и бытовые и материальные вопросы, но на самом деле он не был к ним равнодушен. Они с Зосей не собираются жениться в ближайшее время, но вряд ли будут ждать шесть лет. Андрей надеялся разубедить её в том, что ему стоит становиться врачом, и подать документы в строительный техникум, но там даже не было вступительных испытаний, в то время как к поступлению в мед он должен быть серьёзно готовиться – готовиться вместе с ней. Он откладывал разговор, потому что Зося горела его подготовкой: можно было заслушаться, как она рассказывает о паразитах или неметаллах, и заглядеться тем, с какой верой в его медицинские способности она смотрит на своего жениха. До первого экзамена в мед оставалась пара недель, а подавать документы в техникумы, заинтересовавшие Андрея, нужно было уже на днях. Пора говорить.
Несколько важнейших для них разговоров он помнил наизусть, и особенно хорошо помнил, как трудно их начинать, потому что чувствовал, как они смущают и пугают её. Но те разговоры были об отношениях, а этот – о планах на совместное будущее, поэтому его Андрей совсем не боялся. Вопрос, будут ли они вместе, был несоизмеримо больше и страшнее, чем вопросы о том, чем они будут вместе заниматься. Тем не менее, отыскивая в учебнике ответы на пробный ЕГЭ, Андрей проигрывал в голове разные варианты начала разговора и Зосиных ответов, и почему-то в середине каждого сценария они начинали целоваться.
Когда они начинали целоваться, Андрей бросал биологию и брался за химию, либо наоборот, чтобы фантазии не зашли ещё дальше.
Так прошло два часа, после чего он проверил кровь, а мать принесла тарелку каши на второй завтрак. Как раз когда Андрей ел, в окошко заглянула девочка лет восьми с весёлым узким лицом:
– А у вас есть газета «Семь дней»? – очень громко сказала она.
– Газеты нет. Журнал есть, – Андрей отодвинул тарелку.
– А-а, журнал! – заорала девчонка. – Дяденька, дайте, пожалуйста, журнал «Семь дней»!
Андрей достал журнал и едва удержался от того, чтобы рявкнуть: «На, девочка, журнал!» Вместо этого он сказал:
– Двадцать рублей давай.
Девочка принялась шарить по карманам, потом громко, вслух считать мелочь.
– Дяденька, смотрите, пятёрка коллекционная! – она показала ему большой сияющий пятак.
Андрей кивнул.
– Я вам его не дам, – она сунула пятак в карман.
Андрей почувствовал раздражение и решил заполучить пятак.
– Давай его сюда.
– Не дам! – девочка наклонила голову и стала смотреть на него игриво и выжидательно.
– А я журнал не дам, – Андрей наклонил голову и стал смотреть на неё – тоже выжидательно. И руки скрестил.
– Дадите.
Он покачал головой.
Сбоку открылась дверь и зашла мать.
– Ты ещё не доел?
– Тётенька, он мне не продаёт журнал! – заныла узколицая девочка.
– Какой журнал?
Андрей расслабился и принялся за кашу.
– Семь дне-ей! – выл ребёнок.
Мать вручила ей журнал:
– Держи. Беги.
– Ура-а-а! – завопила девчонка и убежала вприпрыжку.
– Она не заплатила, – произнёс Андрей.
– А это будет за моральный ущерб. Не знаю, что у вас там произошло, но ты неправ.
Андрей знал, что он не совсем прав, но его всегда раздражало общение с детьми. Меньше всего он любил продавать что-то детям и старикам: и те, и другие часто любили поговорить, уточнить, пошутить, рассказать о своей жизни, и самым неприятным их качеством было то, что его неразговорчивость и угрюмость чаще всего их совсем не отпугивала.
Доев, он отдал матери тарелку.
– Это все сегодня? – спросила она.
– Пока да.
– Или ты остальных проглядел? Или, может быть, заспал?
Андрей отрицательно мотнул головой, заваривая в чашке зелёный чай. За долгие годы наблюдения за людьми через газету боковое зрение развилось настолько, что ему можно было доверять.
Мать села на Зосин табурет, подождала, пока сын выпьет весь чай и сказала:
– Ложись спать.
В пробном ЕГЭ по биологии он поставил пять галочек, по химии – три. Мало.
Она проследила за его взглядом и повторила:
– Иди спи.
Гордиться перед Зосей было нечем, но, с другой стороны, зевать и засыпать, слушая её вечернюю лекцию, было бы ещё хуже.
– Ладно, – Андрей покидал в пакет учебники и тетради, забрал обратно тарелку и, поразмыслив, чмокнул мать в макушку. Она вздрогнула и посмотрела на него снизу вверх как на ненормального, нахмурившись.
Он вышел из ларька и зашагал к дому.
Да, пора завязывать с подготовкой к вузу, в который он не собирается. Вот он уже подводит мать, потому что не выспался перед работой. И плевать, что это её работа, а не его. Они решили, что он её подменяет, а она готовит ему его пять приёмов пищи, значит, пока Андрей не вышел на учёбу, так и должно продолжаться.
С тех пор как одноклассник матери ушёл из больницы, и Андрей перестал там жить месяцами то на свободной койке в палате, то в каморке с диваном за кабинетом зав отделения, она стала, наконец-то, пытаться изучить его болезнь, его потребности, и как-то о нём заботиться. Тогда ему ещё было около пятнадцати. Такое отношение к болезни было чем-то новым для него, – раньше мать, отдавая себе отчёт в собственной недалёкости, всецело полагалась на опытного друга, – и Андрей ценил эту перемену, но только сегодня ему пришло в голову показать ей, что он это ценит. Проснувшись к жизни сам, он мечтал разбудить и родителей, и знал, что это делается с помощью тепла, но тепла не хватало. Втайне он надеялся, что они просто заразятся от Зоси, глядя на неё – но при этом старался поменьше им её показывать: оперевшись на что-то, что они могли бы заметить, родители сочинили бы про неё что-то неприятное и оскорбительное, остерегался Андрей. Не видя её, они обычно выдумывали что-то настолько далёкое от реального психологического портрета, что на такое он обижаться не мог – это просто было не про Зосю.
Дома Андрей вымыл тарелку, поставил на телефоне будильник и лёг спать. «Я вымыл тарелку», – с удовольствием отметил он про себя. Это была ещё одна маленькая удивительная перемена.

3

Проснулся он через три часа, кое-как разогрел рис с овощами и, поев, но чувствуя, что не в силах сейчас ничего больше мыть, рухнул в кресло.
Прошло, кажется, совсем немного времени, когда во сне он принялся искать отхожее место, и нашёл несколько дырок на площади в центре города: площадь пустовала, но памятник кому-то из писателей смотрел прямо на него. Андрей разлепил глаза и, держась за стены, поковылял в ванную, с облегчением отметив, что это комната с четырьмя стенами без окон, а вовсе не площадь.
Возвращаясь, он ощутил прилив тошноты и сел на одеяльный комок. От складок ткани под ногами затошнило ещё больше – Андрей торопливо соскрёб на пол одеяло, так и застревающее на кресле, не желая сползать, и, подобравшись к задней стенке, прислонился и вытянул ноги. Голова плохо соображала: он силился вспомнить, как вести себя в такой ситуации, и не мог. Мутный взгляд сфокусировался на часах и по очереди различил разное время, наконец остановившись на реальном: без десяти пять. Через десять минут придёт Зося. Это он вспомнил со всей ясностью. Через десять минут придёт Зося, а он лежит в кресле, еле живой, в одних трусах. Да ещё и трусы не самые удачные сегодня.
Где-то что-то зашумело: это справа, это прихожая. Кто-то пришёл.
– Тук-тук?.. – неуверенно произнёс её солнечный голос.
«Я пропустил дозу», – вспомнил Андрей, глядя на лежащее на полу одеяло и мечтая, что оно само вползёт обратно на кресло и укроет его. «Я не пропустил обед, но пропустил дозу».
Шприц лежал на столе в метре от него. Осторожно дыша, Андрей стал потихоньку подбираться к столу.
В прихожей разулись и обули тапочки. Несколько шлепков по полу – и вот уже её милое лицо робко заглядывает в комнату, и волосы, рыжевато-соломенные, качаются, упав с плеча.
– Что с тобой? Чем помочь? – выдохнула она чуть ли не шёпотом.
Андрей собрал слабой кистью шприц и уронил на кресло. Поморщившись, выдавил:
– Возьми… и туда.
На то, чтобы собрать правильную складку кожи, его сил хватило. Зося, с широко раскрытыми от испуга глазами, села рядом и взяла шприц. Несмотря на страх, её руки слушались её куда лучше.
– Вот сюда, лупи резко и дави, помнишь, как я делал… – объяснял Андрей.
Говорить стало легче уже от того, что он не один.
Зося сделала укол, закусив губы и скислив лицо так, как будто ей самой было больно. Зато Андрею больно не было – у неё всё вышло отлично. Потом без каких-либо его просьб девушка подняла с пола одеяло и укрыла жениха, как маленького ребёнка, оглядев, чтобы удостовериться, прикрыты ли пяточки и пальчики и хорошо ли обёрнуты плечи. Андрей закрыл глаза и уронил голову на её плечо. Его переполняла любовь.
Голова почти сразу же поползла вниз, и пришлось уложить её невесте на колени. Зося стала гладить его влажные из-за вспотевшего лба волосы и, наверное, рассеянно смотреть вперёд. Она представлялась Андрею сейчас именно такой.
Голова прояснялась, и он всё сильнее осознавал, какую кашу заварил своим стремлением проявить энтузиазм, удивить её своим рвением. Одна даже не бессонная ночь учёбы – и он уходит среди дня с работы, а потом предстаёт перед девушкой своей жизни голым, жалким и беспомощным.
Нельзя было долго прохлаждаться у неё на коленках: пора одеться, напоить её чаем и серьёзно обо всём поговорить.
Андрей сел и не успел открыть глаза, как почувствовал себя сжатым в аккуратных, но крепких объятьях. В первую секунду ему показалось, что вот тут-то его и стошнит, но в следующую дурнота стремительно сошла на нет. Одеяло сползло, и он ощущал её нос своим плечом, и ему это нравилось. Андрей был выше и шире Зоси, но, обхваченный ею, казался сам себе маленьким, тощим и складным. Внезапно ему представилось, что он – её маленький сын, окружённый любовью, нежно оберегаемый, и в горле вырос комок от осознания, что это на самом деле не так. Одновременно с этим заскребло раздражение на себя, на свои странные, незнакомые эмоции, и он осторожно освободился из её объятий, которые про себя почему-то окрестил «бесконечностью».
Когда-нибудь он обязательно позволит Зосе ещё сделать бесконечность, но сейчас настаёт его очередь заботиться о гостье, ещё пятнадцать минут назад ожидавшей совсем другого приёма.
– Пошли чай пить, – бросил он, одеваясь, и тут же зачем-то поправился: – Пойдём чаю попьём.
– Пойдём. А… пойдём, – ответила Зося, приводя в порядок кресло.
«А заниматься сегодня будем? – почти услышал её мысли Андрей, и сам в себе ответил её голосом: – Нет, не будем. Какие тут занятия?»
– И часто с тобой такое? – спросила она, следуя за ним на кухню.
Андрею не хотелось ни лгать ей, что это обычное дело, ни заявлять, что редко, провоцируя её на муки совести. Ведь ей захочется уточнить, что же произошло, что привело к такой неприятности, и она сама может предложить ему завязать с подготовкой к поступлению. Это было бы удобно, но это удобство не стоит её сожаления, поэтому Андрей сказал:
– Бывает.

4

– А этого можно как-то избежать? – спросила Зося за чаем.
Всё-таки она хочет уточнений. И это правильно – она должна всё это знать.
– Да, нужно просто вовремя есть и колоться, – сказал Андрей. – Я забыл про обеденную дозу.
– Да ещё и, кажется, спать лёг после обеда, – улыбнулась Зося.
– Мгм, – согласился Андрей.
И тут ему, неожиданно, надоело, что он весь день ждёт разговора о своём образовании, и что этот разговор всё ещё не состоялся.
– Слушай, – начал он. – Я не хочу быть врачом.
Лицо Зоси сделалось удивлённым, но прежде, чем он продолжил, она негромко сказала:
– Хорошо.
– … Меня достали эти больницы… И я не желаю людям добра. Я начну воспринимать их как куски мяса раньше, чем выйду на практику.
Она тепло улыбнулась и сказала, глядя на него смеющимися глазами:
– Это не так. Но ты делай как хочешь… Кем ты хочешь стать?
Андрею подумалось, что она не до конца понимает, с кем разговаривает, и он добавил:
– Я уже воспринимаю людей как куски мяса.
– Незнакомых людей и я так воспринимаю, – отозвалась Зося. – Для того, чтобы начать думать о людях иначе, надо что-то о них узнать.
Андрей любил расписывать ей, какое он несусветное чудовище и моральный урод, но ещё больше он любил, когда она это опровергала. Увлекшись обсуждением отоношения к людям, он всё же отметил, что Зося сразу согласилась с ним, как только он отказался учиться на врача. Ей не было никакой разницы, на кого он выучится – лишь бы он делал что хотел, а она могла бы ему помогать. Это было в точности то же самое, что сам Андрей думал о Зосином образовании.
Помолчав в знак согласился, он решил ответить на её вопрос.
– Меня не заботит, кем я буду работать. Ко всему тянет одинаково, то есть, никак. Важно, что подойдёт по здоровью, по режиму и по деньгам.
– По деньгам – менеджер по продажам, – сказала Зося и засмеялась.
Андрей обнажил зубы в улыбке. Потом сделал традиционное угрюмое лицо, взял коробку хлопьев и всучил Зосе:
– На товар.
Зося снова рассмеялась.
– Я бы мог чинить автомобили, унитазы, стены, – продолжил Андрей. – Автомобили уже могу. Ещё не определился, стены или унитазы. Положу документы и туда, и туда, если ты не против.
– Муж-сантехник? Я буду тебя очень ревновать… – задумалась Зося.
Должно быть, анекдоты вспомнила. Андрей усмехнулся.
– Но тебе не кажется, что надо заниматься тем, к чему лежит душа? Может, мы с тобой поговорим, поразмышляем и выясним, кем ты действительно хочешь быть, – предложила Зося.
За окном ярко светило солнце, и дети носились во дворе с визгом и хохотом. Может быть, эти звуки, по-летнему ясные и громкие, а не тонущие в снегу, как зимой, наводили невесту на мысли о том, что её будущий муж должен жить на полную катушку, реализовывать свои желания и возможности, как это собирается делать она.
Андрей представил себя на нескольких возможных местах работы и не нашёл в них ничего интересного. Кроме того момента, когда пора собираться домой. С особым мазохистским удовольствием представил себя кондитером – этот род деятельности хотя бы какие-то эмоции вызывал.
– Моя душа лежит к тебе, – сказал он, посмотрев Зосе в глаза.
В карие, умные глаза. Ему нравилось смотреть в них редко, потому что так он успевал отвыкнуть, и каждый раз ощущал, что нашёл сокровище, либо съел вкуснейший торт – так празднично делалось внутри.
Она застенчиво заулыбалась:
– Я знаю, но мы же сейчас не об этом…
– Об этом. Я хочу чем-то заниматься, чтобы делать счастливой тебя. И всё. Это моя самореализация.
Было ужасно приятно видеть, как она смущается от его слов. Пару дней назад Зося говорила ему, что некоторые его фразы мысленно складывает в воображаемую шкатулку, как драгоценности, и иногда достаёт полюбоваться. Андрей находил свои слова не драгоценностью, а правдой, но знал, что люди в отношениях, уже изучившие вес каждого слова в глазах второй половинки, говорят такое куда реже чем он, а иногда и вовсе избегают этого. Но его ничего не пугало: он знал, что не врёт, знал, что не для того сочинил эти фразы, чтобы подкупить и как-то использовать её, и единственное, чего можно было опасаться – что он будет звучать слишком пафосно. И пусть – высокое и сильное и должно звучать сильно и высоко.
– Но я совсем не великая… – пробормотала Зося, собирая соседние крошки со стола в один маленький холмик.
Андрей не совсем понял логику, но ответил:
– Это и не нужно.
И взялся разгадывать, как она вывела из его слов, что должна быть великой, но Зося, кажется, удовлетворилась ответом и спросила:
– Значит, теперь занятия по химии и биологии не нужны?
Андрей кивнул и, едва она успела чуть погрустнеть, сказал:
– Пошли лучше на свидание. Жара ушла, сейчас самое время.
Встретившись с ней глазами и восхитившись радостным удивлением, которым лучилось её лицо, он понял, что все выборы сегодня сделал правильно.

5

– В следующем семестре у нас будет классицизм, – рассказывала Зося. – Это оды, элегии, сатиры... По-своему это интересно, но я с нетерпением жду четвёртого семестра. Там будет настоящая поэзия. И проза.
Андрей не ходил ни с кем за руку с дошкольного возраста, поэтому всё ещё искал самое удобное положение пальцев. Зося терпела это, как будто вовсе не замечая его затруднений. Кто-то покосился на них, и Андрей, рассердившись, стал складывать Зосину руку в неприличную фигуру, чтоб ответить любопытствующему.
– Эй! – воскликнула Зося и вырвала руку.
– Не понимаю, как можно любить поэзию, – проворчал Андрей, протянув ладонь. – Позёрство какое-то.
Невеста вернула ему свою руку и тихо сказала:
– Больше так не делай.
Андрей кивнул.
– А почему поэзия – позёрство? – спросила Зося.
– Потому что это похоже на то, как будто человек рассказывает тебе что-то, шевеля бровями и, там, дёргая лицом, как сумасшедший. Актёрствуя интонацией, так что и смысла не разобрать... А если докопаешься до смысла, то поймёшь, что это можно было по-нормальному сказать одной фразой.
– Вот в этом и заключается эстетика художественного творчества, – улыбнулась Зося. – Оно ведь ху-до-жест-вен-ное. Можно же нарисовать палку-палку-огуречик – и выйдет человечек, а можно сложить портрет из тысячи мазков, добавить новых цветов, и это взволнует зрителя гораздо больше.
– Если я захочу поволноваться, – Андрей открыл ей дверь кафе, – я поставлю чайник и усну. Или перейду на красный. Да и, помнится, чтобы поволновать тебя, не приходилось тебе стихов читать. Или почитать?
– Нет-нет, спасибо, – проходя вперёд, сказала Зося и, со смехом, добавила: – Лучше подождём до моих похорон. Твоим тоном там хоть Кручёных читай – все расплачутся...
– Но я собираюсь умереть раньше тебя.
– О, Господи! Зря я это начала...
В Андрее шевельнулся страх: она может пожалеть о том, что стала его невестой. Он извинился.
Официантка принесла пару толстых меню и, поздоровавшись, положила им на стол. Андрей взялся было изучать своё, но через пару минут заметил, что Зося не листает, не приглядывается к названиям и вообще не шевелится. Он поднял глаза. Зося неотрывно смотрела вперёд, немного мимо Андрея, с испугом и смущением на лице. Потом вдруг вздрогнула и опустила глаза в меню.
Андрей обернулся и увидел чей-то затылок: мягкую светло-русую шевелюру. Напротив этого затылка сидела тёмненькая спутница, полноватая и скучная на вид. Спутница перехватила взгляд Андрея и нахмурилась.
– Дай угадаю, – наклонившись к Зосе, негромко сказал Андрей. – Это Виталий.
Она молча кивнула с таким видом, будто вот-вот расплачется.
Андрей задумался, что её огорчило: встреча с Виталием посреди своего первого свидания или то, что у Виталия есть спутница? Скорее всего, и то, и то.
– Я закажу за тебя, – сказал он ей, понимая, что подруга едва ли в состоянии думать.
– Ты знаешь, я что-то... есть расхотела, – призналась Зося. – Извини...
– Тогда мороженое и напиток, – решил Андрей. – А я поужинаю.
– Хорошо, – девушка робко улыбнулась.
Андрей понимал, что больше всего на свете ей хочется исчезнуть из кафе, пока сам Виталий их не заметил, но он не мог позволить какому-то затылку испортить их свидание. Пора было пустить в ход фантазию и улыбку – оружие, особенно действенное из-за того, что редкое.
– Вот что, – подмигнув Зосе и улыбнувшись, сказал он вполголоса, наклонившись к ней ещё сильнее, – ты сейчас пересаживаешься ко мне на диван, и он для тебя исчезнет. Быстрее!
Он пододвинулся ближе к стене, и Зося быстро перебралась к нему.
– Но так он только ближе, – прошептала она.
Видимо, зрение – это ещё не всё. Она помнит о нём, она держит его в голове. И ей, чёрт возьми, стал сейчас ближе именно он, а не Андрей.
Тогда Андрей обнял её за талию и, перехватив её взгляд, стал смотреть ей в глаза, тонуть в них, наслаждаясь. Их лица были недалеко друг от друга: если бы не было болезненной сухости во рту, можно было бы поцеловать её, но в сегодняшнем состоянии не стоило. Зато это именно то, о чём она должна сейчас думать. Главное, чтобы сама не накинулась – от неё-то можно такого ждать...
– Молодые люди, будете заказывать?
Пришлось вынырнуть из Зосиных глаз и заняться заказом. Пока Андрей называл блюда, на его плечо медленно и мягко опустилась её голова.
Он не знал, о чём она думала, но знал, что сейчас у неё больше поводов думать о нём, чем о затылке. Для надёжности, когда официантка ушла, прихватив с собой меню, Андрей пощекотал Зосины бока.
– Ай! – вскрикнула она и дала ему подзатыльник.
Зося дерётся! Вот это да! Андрей начал ощущать, что это самое настоящее свидание.
Краем глаза он уловил, что затылок обернулся на Зосин вскрик – но она этого даже не заметила. Она смотрела на Андрея весёлыми и уже в который раз за этот день удивлёнными глазами.
Победа.

6

Они стояли под фонарём, горящим жёлтым огоньком на нежно-синем фоне неба, и Зося внимательно рассматривала Андреево лицо с загадочной улыбкой. Он молча ждал, что она скажет, про себя надеясь, что она не назовёт его красивым, потому что не знал, как на это реагировать. Не соглашаться – несколько грубо, а грубить на прощание не хочется. Соглашаться язык не повернётся. Промолчать – расстроится...
– Почти все гены моей внешности рецессивны по сравнению с твоими, – выдала, наконец, невеста, – значит, наши дети будут похожи на тебя.
– Дети?! – растерялся Андрей.
Горящий взгляд Зоси потускнел, но улыбку она на губах удержала и, пожав плечами, сказала:
– Ну, это я так. Ты не думай.
Он и не думал об этом. Никогда. И для него, постоянно твердящего про мужа с женой, это было очень опрометчиво. Он размышлял о той, кто сможет прожить с ним всю жизнь, но даже предположить не мог, что она захочет детей. Андрей думал, что ход её мыслей у него под контролем, что он может следить за разговором и управлять им, но этот джокер выскочил так неожиданно, что парень не удержался от удивлённого восклицания – хотя не мог припомнить, чтобы разговоры с Зосей его когда-нибудь удивляли. Да и не было в мысли о детях ничего незаурядного. Только вот эта мысль была незнакомой его голове.
– Да всё нормально... – пробормотал он, хмурясь.
В фантазии об их совместной жизни втроглись крикливые существа: сначала мокрые и вонючие, затем – непроходимо тупые и, наконец, разболевшиеся диабетом. Андрей представил Зосю в фартуке, раздающую после завтрака заряженные шприцы: «Это папе, это тебе, это малышу...»
– Это здорово, если в тебя пойдут... Я бы хотела, чтобы мой сын был похож на тебя, – осмелев, продолжила Зося.
«А я сам тебя чем не устраиваю?» – хотел спросить Андрей, но не стал, зная ответ. Он её устраивает, просто редкая девушка представляет себе семью иначе чем с детьми. Более того, «я хочу от тебя детей» говорит о достоинствах избранника, а вовсе не означает «я хочу забыть о тебе и заняться детьми». В конце концов, это просто безобидная фантазия. Они ещё даже не женаты. Она только окончила первый курс. Есть время много раз всё обдумать.
Поэтому, изогнув уголок рта в улыбке, Андрей сказал:
– Здорово.
– И дочь тоже. Твоё лицо очень умное, а моё глупое.
– Твоё лицо очень доброе. Если у неё будет твой характер, а лицо как моё, ей не позавидуешь, – он решился, наконец, поддержать разговор, одновременно думая, как его свернуть.
Зосе позвонили. Мать интересовалась, скоро ли та вернётся домой – Андрей стоял рядом и слышал.
– Я уже у дома стою, – ответила Зося. – С Андреем. Мы гуляли... Я не против! – она посмотрела на Андрея, не отнимая трубки от уха. – Не хочешь на чай зайти?
– Нет, я должен идти домой, – сказал Андрей. – Через час нужно поесть, проверить сахар и все дела.
– Ладно... Он не может, ему пора. Хорошо! – Зося положила трубку. – Ну... пока? Давай вместе пойдём твои документы подавать.
– Давай, – согласился Андрей и усмехнулся. – Я только что хотел это сказать.
– О, извини... Я привыкла, что всё надо решать за мальчиков.
– Ничего не надо решать за мальчиков, – улыбаясь и обнимая её, сказал Андрей.
– Ты это про детей?.. – отозвался из-за уха её настороженный голосок.
«Я и думать забыл про детей».
– Нет, не про детей. Всё нормально с детьми. Забудь все пустяки, какие я сегодня говорил, ясно? Потому что я их забуду.
– Ясно... а что из этого было пустяками?
Он приятельски похлопал её по спине.
– Ты как-нибудь сообразишь. Я в тебя верю.
Отпустив её, полюбовавшись её глазами и проследив, как она дойдёт до двери, Андрей пошёл домой, думая о том, как долго ещё ему придётся лечить её от Виталия, разговаривающего загадками. Она научилась видеть в словах подвохи, скрытые смыслы, и порой не так-то просто было убедить её в том, что Андрей несёт старую добрую чепуху, либо что он имеет в виду именно то, что говорит.
Когда до дома оставалось каких-то двадцать метров, входная дверь открылась, и навстречу вышла мать, зашагала к нему. Свет фонаря упал на её лицо: взволнованное, глаза огромные и красивые.
– Я прихожу, а тебя нет... – такого дышащего испугом голоса он не слышал у неё уже давно, потому сперва даже не узнал его. – Вот ты... Где ты был? Я так волновалась... Взял бы мобильный... Что ж ты не взял мобильный...
Нет, это точно его мать?
Да, надо, надо было зайти к ней, уходя на свидание. Или мобильный взять. Увлёкся. Забыл.
Андрею не хотелось говорить ей, испуганной, где он был, поэтому он положил руку на её плечо и сказал:
– Всё нормально.
– Ещё этот твой... поцелуй... с утра... Я не знала, что думать... – выдавила мать, чуть не плача. – Пойдём домой скорей...
– Извини. Я предупрежу в другой раз.
Они пошли домой. Андрей был тронут. Неизвестно, что она о нём думала – может быть, расценила благодарный чмок как прощальный поцелуй перед самоубийством? – но он почувствовал, что дорог ей, и жить захотелось ещё сильнее. Он не просто протаскивает себя сном, уколами и питанием через свои дни – он делает это, чтобы им, ей и Зосе, было хорошо, что он есть.
Отец – настоящее воплощение безразличия, вечная ухмылка – встретил их в дверях с рассерженным лицом.
– От он! – рявкнул он. – Поди таскался со своей ш...
Андрей надеялся, что его взгляд сделался стальным и опасным, и, может быть, так и вышло, потому что отец осёкся:
– ...ш-шунькой, а дом на ушах стоит! – закончил он.
Блудный сын почувствовал, как губы задрожали от сдерживаемого смеха.
– Шунькой?..
Мать за спиной громко фыркнула.
Тут и отец с размаху уселся на табуретку и заржал.
– Да, я правда гулял со своей шунькой, – улыбаясь во весь рот, сказал Андрей. – Никаких оправданий. В другой раз предупрежу.
– Ну и как пошунькались? – подмигнув, спросил отец.
Это было уже в порядке вещей, но Андрею хотелось верить, что то волнение и веселье, которое объединяло их минуту назад, запомнится и ему, и им на всю жизнь. Он видел, что нужен Зосе, как бывает нужен надёжный и честный кавалер, и что нужен, как сын, родителям, которые ужасно боятся перемен в его жизни. А также видел, что эти перемены очень сильно нужны всей его семье. Напрасно в детстве он поверил им, что нужно просто как-то жить, не ждать от жизни и людей чего-то хорошего, не ждать от увечного себя каких-то достижений. Поверив им, он только поспособствовал их собственному равнодушию ко всему вокруг. Если бы он не был настолько послушным сыном, может быть, в их доме давно царила бы другая атмосфера...
– Нормально, – ответил он отцу, и затем обратился к обоим. – За меня не бойтесь. Я помирать не собираюсь.
– Мгм, – ответила мать. – А чё насчёт завещания, которое ты написал год назад?
Андрей даже не сразу вспомнил, о чём она.
– М, – он кивнул, – завещание. Пойду сожгу его к чёртовой бабушке, а ты пока накрой на стол, ладно?