V. Сокровенное Слово. Глава 2. Собачья жизнь

                ОТРИЦАНИЕ ИМЕНИ.
               
                Часть 5.
                Сокровенное Слово.
               
                Глава 2.
                Собачья жизнь.

     Петрик просто упал через меня. Не думал, что здесь можно споткнуться о собаку.
     - Ты? – распахнув глаза, спросил он. И, встав на колени, заглянул под обитую бархатом скамейку, куда я улетел от столкновения. – Но как? Почему?
     Ну-ка, скажите мне, как животное может ответить на такие вопросы? Собаке надо задавать такие вопросы, чтобы она могла ответить «да» или «нет». Петрик понял, но впопыхах не сразу сообразил, как спрашивать правильно.
     - Они здесь?
     Я покивал, а потом помотал головой.
     - Как? Что? Не все? Но все живы?
     Я покивал.
     - Где те, кто не здесь?
     Я показал в сторону, где за толстой городской стеной протекала река Лииви.
     - Ты почему такой умный?
     И как сказать?
     - Ты всё понимаешь?
     Я покивал.
     - Ты – кто?
     Ну не болван ли?
     - Ты как человек.
     Наконец-то!!!
     - Ты почему всё время хочешь быть со мной? Ты знал меня раньше?
     Продолжай в том же духе, пожалуйста!
     Но Петрику было не до продолжения. Говоря со мной, он двигался куда-то вглубь сада, наклоняясь пониже, чтобы я расслышал тихо заданный вопрос. Он даже местами бежал бегом. И мы уже стояли под яблонями в укромном углу, перед белёным, очень маленьким строением. Для запирания дома пользовались амбарным замком, а для охраны – двумя амбалами в белом с чёрными шнурками вместо кисточек на одежде.
    Этот Петрик!
    Он швырнул между амбалами колбу без крышки, повалил белый дым, стражи закашлялись, схватились за носы, но было поздно. Оба рухнули в мокрую от дождя траву. Я побежал посмотреть, живы ли. Оказалось, что вполне, только шевелиться не могут. Три удара грохнули над моей головой – это Петрик сбил камнем замок на дубовой двери.
    - Беленький Пёсик, - позвал он. – Там дети. Скоро Посвящение. Это плохо. По крайней мере, одному мальчику его не пережить. Уведи его или всех отсюда и спрячь. Мальчика зовут Фако. Ты умный, ты всё понимаешь. Ты ехал с нами, всё слышал.
    Петрик открыл дверь.
    Ох, Чудилка! Кому-кому, а Фако, по счастливому стечению обстоятельств, ничего не грозит сегодня. Случайно и непредвиденно в очерёдности событий произошёл сбой. В эту ночь опасность грозит самому Петрику. Но видел ли он, только что выскочивший из здания, комету, летучий цветок?
    Нет, конечно. Поэтому вместо того, чтобы бежать самому, раз уж такая оказия, он пытается спасти Фако. Не знал я тогда, что там у них произошло с Ерпем, и как Чудилке удалось удрать из-под надзора, но на руках его были всё те же браслеты, пресекающие волшебство, и действовал он не как маг, а как просто дружок мой, Петрик Охти. Я хотел показать ему оранжевую звезду, а он вошёл уже внутрь и позвал Фако.
     - Здравствуй, солнце моё, - ответила темнота голосом Ерпя.
     О!!!
     На всякий случай я затаился там, где он меня не заметит. В маленьком таком закутке сразу за входной дверью, за перевёрнутым ящиком.
     И стал подглядывать в щель между дверным полотном и его коробкой.

     *   
     - Давненько не виделись, - изгалялся Наиглавнейший, зажигая лампу. – А ещё брехал, что с нами, что хочешь быть полезным. И не надо говорить, что, прибежав сюда, ты решил мне насолить за то, что я тебя свободы лишил. Ни один нормальный человек не сделает такого, когда знает, чем грозит вмешательство в дела храма. Я слышал, как ты добыл себе жену, Аарн. Думается, ты ничуть не изменился с тех пор. Всё тот же защитник обездоленных сиротинушек, да, Фако?
    Мальчишечка, затаившийся в углу скудно обставленной комнаты, слабо кивнул. Из того же угла испуганно таращились ещё четверо мальцов.
     Я пораскинул мозгами и пришёл к выводу, что Наиглавнейший не слышал, что Лжеаарн говорил за дверью с собакой.
    - Ходят слухи, что жив князь Сеш Лииви, что уцелел его зАмок. Как ты провернул такое, Аарн? Иллюзия, достойная величайшего мастера.
    Поскольку Петрик молчал, Ерпь продолжил, ухмыльнувшись:
    - Да-да, такой фокус достоин всяческого восхищения, так, Фако?
    Сын Даси икнул и моргнул.
    - С князем мы разберёмся, конечно, - потёр руки Наиглавнейший. – Но посмотри, каков я, как ловко устроил тебе испытание! Несколько слов, намёк на то, где у нас хранятся зелья – и всё. Сущность Аарна Кереичиките раскрыта. Ты не помощник нам. Ты сделаешь всё, чтобы нам навредить. Но у меня очень скоро будет в руках то, что убедит тебя делать то, что я пожелаю. Как раз сегодня. Да, Фако?
    - Не знаю, - вдруг высказался юный болтун. В голосе его слышалось сомнение в исполнении планов Ерпя.
    - Ты хоть знаешь, какая сегодня ночь? – вдруг взвизгнул Наиглавнейший.
    - Мне кажется, что не совсем удачная для тебя, господин, - вякнул Фако, решивший, что начальство обращается к нему. А я подумал, что вот ведь как интересно: не рождён ли старший Дасин сын предсказателем? В принципе, ничего удивительного. А я и сам в детстве ловил себя на таких вот высказываниях.
     Не обратив на мальчика внимания, Ерпь закружился в танце, подняв руки и задрав лицо к потолку.
     - Свет летучей звезды нашёл путь к миру Навины! - выкрикивал он. – Сегодня Великий назовёт меня своим избранником! Своим любимым сыном назовёт! А его ряды мы пополним верными слугами потом, а, Фако?
     - Опомнись! – призвал Чудилка. – Косзы не существует. А с тем, что существовало, разделалась обычная девочка, не волшебница даже. Сказка о Трёх Сёстрах – просто миф. Ты всего лишь устроишь катастрофу, природный катаклизм на своей планете, прямо здесь, в Текре. Вряд ли тебе светит уцелеть.
     Я услышал звук удара – сумасшедшее ничтожество снова посмело поднять руку на моего старшего брата. Я должен был выскочить и искусать эту дрянь. Я рванулся было, но больно стукнулся о ящик. Опомнился и сел обратно, весь дрожа от возмущения всех чувств. Надо действовать осмотрительно. Тем более, в домик как раз вползли одурманенные парализующим дымом стражи, с которыми Петрик так здорово справился при входе. 
     - Возьмите его! – потребовал Ерпь от амбалов. – Ведите в святилище. Подготовимся к великому акту. Сегодня! Да!
     Наиглавнейший был полон восторга, он всё выкрикивал слова, выражающие его счастье по поводу того, что великая ночь, милостью Косзы, наступила раньше, чем ждали, а у него всё готово к намеченному ритуалу – это ли не знак от его Покровителя?!
     Бесноватый – это единственное определение, что пришло мне на ум при виде корчившегося и вопящего Ерпя. Да уж. Тому, чей разум с изъяном от природы, никакой благодати не нужно. Поскольку его телодвижения перегораживали амбалам дорогу, Чудилку ещё не увели. Он попытался образумить сумасшедшего кратким рассказом о вечном Каизе и его волшебстве, попытался испугать Наиглавнейшего картинами великой катастрофы, что произойдёт, если колдовство нынче ночью увенчается успехом. Фако, радуясь, что кто-то так свободно и громко озвучивает его собственные мысли, тихонько хлопал в ладоши и всячески выражал солидарность. Королевич упомянул о грозящем жрецам голоде, наименьшей бедой из уготованных человечеству Ерпем, О землетрясениях и извержениях вулканов, о грандиозных потопах и эпидемиях, об изменении климата, но Наиглавнейшего не пробрало. Да и можно ли убедить сумасшедшего? Петрик добился лишь того, что вконец запугал детей, а два амбала принялись тревожно переглядываться и почёсываться.
    Я между делом восхитился красноречием и умом моего королевича, чья всеобъемлющая речь заняла крайне малое время. Но Ерпь, сказав: «Что бы ты понимал!» - снова велел вести пленника в святилище несуществующего Косзы.
    - Подождите! – закричал Фако, бросаясь наперерез. – Подождите! Если Косзы не существует, колдовство сработает всё равно! Только никто не назовёт тебя любимым сыном, господин Наиглавнейший! Никто не защитит! Только три планеты разлетятся на клочки в космическом пространстве! А если не все три, наша одна – это точно! Ты погибнешь тоже, господин! Откажись! Великой Запретной магией пользоваться нельзя! Никогда!      
    Я думал, сумасшедший набросится на мальчика с кулаками, и готовился всё-таки искусать его. Но Ерпь неожиданно тихо и спокойно, и даже грустно, произнёс:
    - А что бы ты понимал, Фако! Великая Запретная магия – это тоже магия, и очень действенная притом. Да, я знаю её в совершенстве, изучал тайно от прочих, недостойных. Куда там до неё тем фокусам, которыми пользуются наивные волшебнички, кому не посчастливилось к ней приобщиться! Но от Аарна требуется одно: Сокровенное Слово Ви, матери магии. Это напутствие мне. Мне. В начале пути. Мне, любимому сыну. Мне, задумавшему святое и первоначальное. Отец и сын – что может быть святее? Отец и сын – вот ключевое и главное! Сыны Косзы не пострадают, если Аарн произнесёт Сокровенное Слово. Вот для чего мне это нужно. Стал бы я связываться с мерзавцем, если бы мог обойтись без него? Успокойся, Фако, ты доживёшь до Посвящение. И увидишь всё своими глазами.
    Упёртый, одержимый человек! Он ничего не принял близко к сердцу из речи Петрика. Никакие аргументы не могли вразумить его.
    Зато из сцены, разыгравшейся в избушке, я вынес для себя ценные сведения. До меня вдруг дошло, что тут, на Навине, считается, будто Сокровенное Слово не обязательно должен произносить родственник. Здесь ни разу я не слышал, что это, мол, старое материнское заклятие, как называет его Аарн, последний сын Ви, долго живший на нашей планете. Аарн, конечно, должен знать лучше, но Петрик сумел защитить меня, не являясь мне мамочкой, и сам Аарн научил его заклинанию и обряду. Стало быть, «материнское» - это только название. Но даже Кереичиките не придаёт этому значения.
    Перед моими глазами в воображении прошла вереница лет и веков на Винэе, и матерей, на пороге пещер и домов машущих платочками вслед сыновьям или дочерям, а потом бегом устремляющихся к себе для проведения положенных ритуалов защиты. И ещё я видел мужчин, насмешливых, уверенных в себе, и добродушно-ленивых, в тесном дружеском кругу попивающих вино.
    - Моя-то, - говорит кто-нибудь, усмехаясь и похлопывая себя по пузу, - сейчас колдует чего-то.
    - Чего-то? Поди, защитить хочет мальца вашего. Таков у них обычай, у женщин. Боятся за детей.
   - Это точно. Кто может, да знает как, обязательно поколдует, когда мальчика своего в дальний путь провожает. После совершеннолетия.
    Тот, кто начал разговор, смеётся:
    - Дальний путь! Скажешь тоже! Сын всего-навсего в город поехал, студентом стать хочет. «Выучусь, - говорит, - многого добьюсь, будет вам, мама-папа, через меня слава большая». Вот какой он у нас!
    - Не понимаешь ты в волшебстве, - отвечают ему. – Заклинание старое, древнее, материнское, сработать может только тогда, когда ребёнок в дорогу отправляется. Это часть обряда. А дорога всё равно куда.
   - Хоть под венец! – хохочут мужчины. – Главное, чтобы пока дитятко к алтарю топает, мама его старым способом поворожила. Начало новой жизни – вот в чём суть.
    - Послушать вас, - отмахивается пузатый, - так брак таит в себе опасность страшенную.
    Товарищи пуще прежнего веселятся:
    - Да он и этого не знает!
    - До седых волос дожил, а скалки не отведал!
    - Ему плешь не жена проела, а моль!
    - Опыта в жизни совсем не имеет!
    - Слушайте, слушайте: его самого, видно, мамочка защитила, раз опасностей брака не испытал!
    - Нет, испытал, но жив остался!
    - Да ну вас! – добродушно бурчит жертва насмешников. – Просто понимать надо так, что матери всегда о детях тревожатся. Жена уж так причитала: «А вдруг драка, и в драке пристукнут. А вдруг с товарищами-студентами на лошадях соревноваться станут, так лошадь и сбросит. Молодёжь такая неосторожная – как без пригляду? Купаться пойдут – вдруг ногу сведёт. А то может болезнь опасная приключится. Да ещё от любви, бывает, мальчики жизни себя лишают». Наш-то, конечно, не таков дурак, но драка и впрямь приключиться может. Да пусть жена колдует, я не против. Мать, как-никак. Ей будет спокойней от старого заклинания.
    Вот так и пошло у нас, на Винэе, кивнул сам себе я, вот тебе и путаница с названиями и лицами, что воспользоваться заклинанием могут. Почему я раньше не обратил внимания на то, что Ерпь требует защиты от Аарна, который всего лишь знает обряд, но не является ему ни матерью, ни отцом, ни братом, ни даже седьмой водой на киселе? О том, что Ерпь может с полным правом носить фамилию Охти, я тогда не знал. Но даже и в этом случае, кто такой ему Аарн Кереичиките, последний сын Ви? Я помотал головой и вернулся в настоящее.
    - Но катастрофа!.. – вскричали все, включая амбалов, и протянули к сумасшедшему Ерпю руки. Он опять за своё:
    - Надо сделать то, что задумано Великим. Устроить встречу Трёх Сестёр, чтобы Он мог вернуться во всём величии. И уповать на милость Косзы, нашего отца, покровителя и повелителя. Идёмте.
    Ерпь двинулся вперёд, прочие – за ним. Поскольку не было приказа снова запереть детей, да и замок был сломан, Фако и его товарищи, сделали по робкому шажку по направлению к двери. Это не очень хорошо, потому что я собирался попробовать отбить Чудилку практически сразу здесь, где далеко от храма и нет народа. План, не выдерживающий никакой критики, но другого не имелось. Я не должен был допустить, чтобы от Петрика всерьёз потребовали это заклинание в решающий момент.
    Но едва Ерпь шагнул на порог, из сада донеслись топот и дикие вопли:
    - Вот он!
    - Наиглавнейший… уффф!... господин…
    - Сбежала!
    - ОНА сбежала!
    - Уже в городе!
    - Недалеко!
    - Ищут!
    - Простите! – пискнул кто-то под конец, и все замолкли.
    - Упустили, - тихо и угрожающе прорычал Ерпь. И заорал, гадко ругаясь грязными словами: - Искать!.. Убью!.. Казнить!.. Попробуем так! Ходу, ходу!
    - Попробуем что? – прозвучал голос распорядителя Эза.
    - Глаза подними!!!
    Очевидно, Эз поднял глаза. Очевидно, подняли все и увидели оранжевую комету.
    Почему её в эту дождливую ночь не скрыли тучи? Проклятое небесное тело было отлично видно в просветы между облаками.
    Я думал, рухнет избушка – до того все были несдержанны в выражении эмоций. Ерпь произнёс краткую речь о целях, своих и Косзиных, но повторять их не имеет смысла, а Петрик попытался вклиниться со своим мнением, но у него ничего не вышло. Шаги и вопли воодушевлённых жрецов стали удаляться, напасть и спасти Чудилушку сейчас было уже невозможно. Кто-то, кто шёл последним, машинально затворил дверь домика и некоторое время постоял, опираясь на неё и говоря товарищу:
    - Думаешь, мальчик Фако прав? Думаешь, потому его и заперли так задолго до Посвящения, чтобы не смущал нас своими речами?
    - Не наше это дело, - ответил осторожный товарищ. – Наше дело – выполнять приказания.
    - Но странно всё это…
    - Фако заперли потому, что он имеет склонность к предсказательству.
    - Так подумай сам над тем, что ты сейчас сказал. Не страшно?
    - Наиглавнейший всё объяснил.
    - Скажу я тебе, в ловушке мы. Наиглавнейший себе на уме, а мы – заложники его идей. Прав был Сеш.
    - Ну, так Сеша потому больше и нет. Ривек, я не скажу никому о том, что от тебя слышал. Но постарайся больше не трепаться по этому поводу.
    - Ладно. Деваться всё равно некуда. Хотя я хотел бы сейчас с женой быть.
    Товарищ Ривека издал презрительное шипение.
    Эти двое тоже ушли, а я некоторое время скрёбся и толкался, пока мне не удалось, наконец, приоткрыть тяжёлую дубовую дверь и выбраться наружу. Дверь прищемила мне хвост, закрываясь, но это мелочи.

     *   
    Я крался по тёмному, очень мокрому, очень холодному саду, радуясь тому, что ошибка Петрика превратила меня в маленькую собаку, а не во льва или слона...
    Ошибка! Вы понимаете, чем ещё чревато всё это?!
    Я ощущал запахи промокшей земли, больших чёрных псов, попрятавшихся от дождя, гниющих опавших листьев, продрогших вянущих ромашек, расцветших не в срок, и несвоевременных вишнёвых цветов, осыпавшихся от холода ещё вечером. Я чувствовал приближение зимы и какой-то ужасной гадости. Я вглядывался и вслушивался в поселившееся во мне чувство неминуемой беды, близкой утраты. Эя, светлая Эя! Уже было такое!
   Я молился своей Покровительнице, чтобы она отвела беду от того… От кого?.. Я не знал. Ото всех, наверное. Я просил, чтобы она указала мне путь, и помнил о том, что он уже мне указан. Я шёл за Петриком.
    Я не могу вам сказать, как пробрался коридором, где быстрым шагом сновало туда и сюда множество храмовых магов, и их слуг, и всяческих здешних чинов. Наверное, я прятался под скамейками и пуфиками, а пару раз – я точно помню – притаился в открытых комнатах. Одна была пуста, в другой я увидел человека в белом. Он стоял лицом к окну и держал в руках портрет женщины с двумя мальчиками, стоящими рядом. Он не заметил меня.
    Оказавшись в святилище с жутким Косзой, я увидел, что туда стекаются обитатели храма, и что всё приготовлено для того, чтобы напоить эту орду благодатью, а пугательная машина отключена. Я не чувствовал страха, витающего здесь обычно. За камнями, изображающими горы и скалы, я пробрался поближе к центру, к храмовому начальству, успевшему переодеться в чистое, торжественное и сухое. Привели детей и подростков, но я не заметил среди них Фако. Ерпь собственноручно чертил в центре пентакль. Там же стояла корзина, полная разных магических предметов: чёрных свеч, поблёскивающих кристаллов и прочей смешной мишуры, которой пользуются фокусники для того, чтобы дурить простачков на ярмарках. Чтобы сделать представление эффектней. Эз расставлял эти штуки в местах, казавшихся ему нужными. Эти двое хотели произвести впечатление своим колдовством. Храмовое начальство с радостными возгласами и обещаниями лучшей жизни для детей и служителей Косзы, начало раздачу благодати. Все по очереди подходили и пили отупляющее зелье из рук металлического чудища. А откуда оно бралось там, действительно не иссякая?
    Знаете, что я увидел?
    Чтобы нахлебаться этой гадости, надо было глубоко опустить голову в корявые позеленевшие ладони, и тем, кто стоял при раздаче и в других местах, не было видно, что пробовали благодать далеко не все. Мне же, забравшемуся высоко по камням и затаившемуся в той области, где бронзовая кисточка хвоста монстра крепилась к стене, всё было ясно. То ли Сеш хорошо поработал с товарищами, то ли здесь изначально водились здравомыслящие люди, но многие только делали вид, что пьют. Например, тот мужчина, что разглядывал портрет, и подошедший следом совсем молоденький пацанчик, наверное, лишь в позапрошлом сезоне прошедший Посвящение.
     Петрик сидел на камне у ног Косзы и наблюдал за происходящим с совершенно странным выражением лица. Я даже подумал, не дали ли ему хлебнуть благодати. Похоже было, что он возбуждён, не меньше бесноватого Ерпя. Лицо его было в красных пятнах, а глаза блестели ярче судьбоносной кометы. Время от времени он пытался приподняться, но два человека, стоящих над ним, заставляли опуститься на камень. Как бы то ни было, он внимательно наблюдал за действиями Ерпя и Эза.
     Наконец, Наиглавнейший и Распорядитель кончили свои труды, и Эз, отдуваясь, обратился к присутствующим с краткой воодушевляющей речью. Главная её мысль была такой: пусть неблагонадёжные, неблагодарные сыны Косзы говорят, что хотят, но благодать в ладонях Великого не иссякнет никогда. Никакие невзгоды не коснутся, ну и так далее.
    Его разглагольствования показались жалким лепетом по сравнению с воодушевлением Ерпя. О, как он говорил! Даже Петрик заслушался. Вы знакомы с основными тезисами Наиглавнейшего, и повторять я их больше не буду. Скажу только, что такой речи я в жизни своей не слыхивал. Даже сам едва не воодушевился. Дан же кому-то такой дар красноречия! Понятно: сила убеждения Ерпя велика настолько, что ему удалось поднять веру в Косзу, его храм и его влияние на невероятную высоту. Жаль, что такой талант достался не тому. Сумасшедшему достался.
    Я всё раздумывал, что делать лично мне. Я так рвался сюда, к моему Петрику, но что мог сделать маленький белый пёсик со всей этой ордой магов и прочих одержимых? Что? Я непрестанно искал выход, но, похоже, его не было. Оставалось смотреть и ждать, не подвернётся ли случай.
    Вы будете смеяться, но я, как Аарн в замке Лииви, надеялся сейчас лишь на чудную Чудилкину головушку. Не сотворит ли он нечто такое, что поможет мне выручить его? Фантастическая надежда для того, кто с ним не знаком, но реальная для тех, кто знает Петрика.
    Воодушевившиеся одержимые громко орали, выказывая готовность служить Великому Косзе и его злодеяниям. Храмовое начальство и Распорядитель завели хороводы вокруг пентакля. Действо сопровождалось мычанием и песнопением, но ещё никто не дрыгал ногой, поведение жрецов и прочих было пристойным, должно быть благодати дали им пока не много. Порой ритуальные пляски сопровождались выкриками: «Великая ночь!», «Служим тебе, наш повелитель!» и прочими лозунгами. Всё это происходило в полумраке, при жутком, мертвенном зеленоватом свете как из подполья. Под конец Распорядитель напомнил, что вот он, Аарн Кереичиките, который является последним сыном Ви и знает тайное заклинание, Сокровенное Слово, сейчас произнесёт его, тем самым выполнив волю Великого. Это напутствие и клятва в чистоте намерений Ерпя. После чего он будет действовать сам, и, наученные им в этот решающий момент, все присутствующие поддержат его своей силой, своим колдовством. Эта единая сила освободит из тайной дыры Вселенной врага Эи и Радо, великого Косзу (по-нашему, Чёрную Нечисть).   
    Всё это продолжалось совсем не долго. Теперь Наиглавнейший велел Петрику встать в центр пентакля. Этаким начальственным голосом, будто бы сам был Косзой. Мой Чудилушка подчинился, но я, будучи близким его знакомым, видел, что планы Ерпя могут сейчас накрыться и рухнуть, как и сказал Дасин Фако. Стоило только посмотреть в Петриковы хитрые глазищи. Он изо всех сил пытался казаться спокойным и даже испуганным, но еле-еле сдерживал весёлое возбуждение. Какая-то мысль завелась в его черепушке, надо быть начеку.
    Петрик встал в центр и, к моему удивлению, не стал толкать речь об ошибочности взглядов и убеждений Наиглавнейшего. Он принялся насмехаться над ним, говоря, что Ерпь, наверное, страдает расстройством памяти, раз не помнит, что обряд и заклинание Сокровенное Слово, действуют только тогда, когда напутствуемый, в чистоте намерений которого он должен поклясться, отправляется в путь.
    - В путь отправляется, - засмеялся Чудилка. – А ты к своему храму прилип, как слизняк. Путь, пройденный напутствуемым, символизирует начало новой жизни. Какая такая у тебя новая жизнь намечается? Из имения Сеша Лииви ты, слизняк, как раз вернулся к своему лопуху.
    По залу прокатился ропот, и в нём чувствовалось сомнение в памяти Наиглавнейшего.
    - А вообще, да, - услышал я голос мужчины, который сначала беседовал с кем-то у избушки, а потом печально смотрел на портрет жены. – Я слышал, что должна быть дорога.
    Зал одобрительно загудел. Стоя в одиночестве у лап Великого, Ерпь высокомерно проговорил:
    - Ладно, Ривек, я поделюсь с тобой толикой своих знаний. Но запомню, что именно с тобой.
    На месте сомневающегося в правильности планов Ерпя Ривека, я бы покрылся сейчас холодным потом. От такого-то обещания. Но, похоже, мужчине было сейчас всё равно. Возможно, он наивно считал, что если потянет время, то это как-то отведёт катастрофу от его жены и двух мальчиков.
    Ерпь сказал очень торжественно:
    - Несчастные! Волшебники ли вы? Для чего я собирал вас под крылом Великого в этом священном месте у источника благодати? Эй, вспомните, для чего здесь, на полу, я начертил пентакль, символизирующий путь-дорогу дальнюю! После того, как я двинусь по его второй внешней линии, прозвучит Сокровенное Слово, и это будет равносильно тому, как если бы я отправился вновь навестить нашего друга Сеша Лииви. К его лопухам.
    - Несомненно, имея только прекрасные и чистые намерения в отношении этого человека, - подхватил Петрик, вызвав в зале смешок. – Я должен поклясться в этом перед лицом своей Покровительницы, прекрасной Ви? Она не примет этой клятвы. Всё пойдёт вкривь и вкось. Для тебя же. Всё приобретёт иной смысл. И мы не знаем, какой.
    - Перед лицом МОЕГО ПОКРОВИТЕЛЯ! Моего Покровителя, ясно тебе?!
    - О, да! Для ТВОЕГО ПОКРОВИТЕЛЯ нет намерений более желанных и чистых. Итак, что ты стоишь? Ты будешь стоять на месте всю ночь? ТВОЕГО ПОКРОВИТЕЛЯ! Прелесть какая!
     - Что ты опять задумал, Аарн? – Наиглавнейший справедливо усомнился в намерениях пленного мага.   
     - Спать я хочу, - устало произнёс Чудилка. – Давай отложим на завтра. Ну почему тебе приспичило именно сегодня проводить обряд? Я устал невозможно. Не готов. Не в форме.
     И он опустился на пол.
     - Не выделывайся, Кереичиките! - проорал Ерпь. – Поднимайся! Начинаем! Я иду.
    - Поднимайся! – рявкнул Распорядитель Эз и, быстро пройдя внутрь пентакля, рывком поставил Петрика на ноги. – Стоять! А то сожру! – Снял с Петриковых запястий браслеты из лиура и выскочил вон.
    А Ерпь, ступив на вторую внешнюю линию пентакля, сделал несколько шагов, отдалившись от ладоней с благодатью. Ох, Эя!..
    Присутствующие отозвались слабыми воплями, очевидно, выражающими сильную радость.
    Ну отчего трезвым и здравомыслящим людям не побить сейчас хорошенько идиотов, упившихся благодати? И тех трезвых, кто искренне желает пришествия Чёрной Нечисти? Очень легко тому же Ривеку защитить от катаклизма свою жену, но он что-то мнётся и жмётся. А стоит лишь кинуть клич… Неужели так силён страх перед Наиглавнейшим и его идолом? Ну же, Петрик!
    Он сказал, победно улыбаясь:
    - Спасибо, Ерпь, продолжай идти.
    И, быстро отступив назад, припал к благодати Великого. И в один момент вылакал её очень много.
    Всё очень просто. Упившийся благодати волшебник уже не годен к полноценному колдовству.

    *   
     Ну, вы помните, что я творил, нахлебавшись. Я порывался бить Ерпя с Эзом и разнёс в клочки комнату Сеша. Петрик озадачился теми же целями, мы же с ним двойняшки. Начал он с битья, а закончил вообще очень достойно. Среди неразберихи, когда здравомыслящие и трезвые носители кисточек жались по углам, а все прочие пытались поймать и обезвредить моего Чудилку, он прыгнул к стене, забрался повыше, туда, где скрывался я. Он меня не видел, потому что глядел, как храмовое начальство затевает колдовство против него. При этом Чудик очень противно хохотал, раскачиваясь на прикреплённом к стене хвосте Косзы, как на турнике. Убить его, конечно, не собирались, он был ещё нужен, и какое-то время Петрик ловко уворачивался от всяческих магических происков, не помня о том, что может постоять за себя, как волшебник. Он заехал подошвой в лоб Ерпю, повалил на пол Эза, обхватив его шею ногами, а потом извернулся и, повизгивая от восхищения такой замечательной дракой, упёрся пятками в стену…
     Раздался скрип, треск, грохот… Дурацкий хохот расхулиганившегося Чудилы… Вопль неизвестно откуда взявшегося Фако: «Бежим!»… Дети ринулись прочь из зала, увлекаемые здравомыслящими и трезвыми товарищами…
     Бронзовый идол, простоявший без капитального ремонта не одно столетие, пошатнулся, наклонился вперёд, хвост оторвался от стены, пятки от постамента, из стены потекла струйка прозрачной жидкости, демонстрируя любопытствующим, откуда в лапы Великого поступала благодать, посыпались камни, монстр начал падать, падать, падать…
     Вниз обрушились осколки и обломки.
     Металлический Косза повалился бы, накрыв собою большое пространство, но мешала стена. Он застрял, протянувшись через зал наискосок, пробив эту древнюю преграду и высунув наружу зеленоватую башку и плечи. То-то радости взбаламученным жителям Текра! Ладони, полные благодати, упёрлись в пол и отломились. А говорили ведь – эта мерзость никогда не иссякнет!
     На хвосте, задравшемся высоко в воздух, как обезьянка, болтался Чудила, вторично приложивший руку к разрушению храма. Он дрыгал ногами и глупо улыбался. Нет бы сообразить, что можно выскочить через дыру и удрать. Но что с него взять, с благодатного такого?!
      Я хотел бежать и показать дурачку, где выход, но в опустевшем зале вдруг заклубился белый дым, сразу достиг Петрика, тот чихнул, дёрнулся, и свалился с большой высоты, словно спелая груша. Тут же подбежали Ерпь и Эз с лиуровыми браслетами, ухватили его за ноги и за руки и поволокли прочь. Использовали то же зелье, что и он для обезвреживания стражников у домика в саду.
    И что тут делать?
    Я бросился следом. Вернее, это громко сказано, потому что я полз ползком, чтобы не нанюхаться дыма, поднимающегося вверх. Я снова крался и таился, и шмыгал под ногами столпившихся в коридоре вездесущих подростков. И кое-кто даже восклицал:
    - Ой, беленький пёсик!
    - Белый пёсик в попонке!
    Но в суматохе на эти возгласы не обращали внимания.
    Очки мои скособочились, было плохо видно, и неудобно, и, вообще, больно, потому что проклятые камни хорошо постучали по моей травмированной  спине. Но я пробирался вслед за теми двумя и за бесчувственным, временно парализованным, Петриком. И чаще полагался на нюх, чем на зрение. Я научился пользоваться собачьим носом!
    Получалось, что Чудилку несли в мерзостную тюрьму. Я ужаснулся: нового пребывания в том помещении, где я имел честь побывать совсем недавно, мне не пережить. Нет-нет! И ведь заключённые могут попытаться меня съесть с голодухи! Но Ерпь и Эз, к которым присоединилась по дороге большая толпа, бросили моего брата на пучок соломы в отдельной камере. По сравнению с тем, что я видел в здешней тюрьме в прошлый раз, можно назвать её просторными, и чистыми, и шикарными апартаментами.
    Пока при входе в камеру толпились и переговаривались обитатели храма, мне удалось проскользнуть внутрь, я до сих пор удивляюсь этой удаче. Я очень боялся за Петрика, и только отчаянию обязан таким лихим и наглым проникновением, практически на виду у всех. Говорят же: отчаянным везёт. Пользуясь своим маленьким ростом, я затаился сразу же, у передней стены, поднырнув под валяющуюся там грязную тряпку, перестал дышать и зажмурился.
     Но все ушли, не заметили меня, оставили нас с Петриком одних. Выбравшись из-под тряпки, я подполз к моему бедному чокнутому Чудилке, облизал ему лицо, лёг рядом и положил голову ему на грудь. И, конечно, заснул. Не было больше никаких моих сил.
    Просыпаясь в тревоге, и оглядывая камеру сквозь скособоченные очки, сквозь половинку стекла, прикрывавшего половину правого глаза, я думал о Мальке и Лесике: как они? Я оставил их среди драки, среди ружей и решительно настроенной стражи. Я холодел от мысли, что с ними могло что-то случиться, особенно с Лёкой.
    Не имея возможности помочь, старался отвлечься, и гадал, как наш дорогой Ерпь справится с разбродом в городе и в собственном храме. Ему придётся нелегко, это факт. Авторитет Наиглавнейшего ну очень здорово пошатнулся в эту ночь. Так ему и надо, злорадно думал я. И засыпал опять. Я действительно был ещё слаб.
   
    *   
    - Откуда ты всё время берёшься? – тихим голосом произнёс очнувшийся Петрик, поглаживая меня по попонке. Мне становилось легче от этих поглаживаний, потому что он искренне меня жалел и желал мне исцеления. Я помню, что после благодати очень хотел пить, но ему не оставили воды.
    Чудилка снял с меня очки и примерил сам. Ему не понравилось смотреть сквозь мои линзы. Зрение у Петрика полностью восстановилось после нашего с ним приключения с ядовитыми солнцами.
     - Бедный Миче, - вздохнул он и снова погладил меня. – Бедный Миче, как мало я его знал… как я.
     Выглядел он ужасно. Ну представьте только, каково человеку, чей организм пережил вмешательство парализующего дыма и благодати. Человеку, упавшему с высоко задранного чудовищного хвоста. Да ещё ведь мерзостный Ерпь распускал свои кулаки. И не оставил здесь ни капли воды. А Петрик всё говорил и говорил тихонько, с трудом шевеля пересохшими губами. 
     - Почему ты в Мичиных очках? – для начала задал он вопрос. Хорошо хоть потом сразу надел их на меня и закрепил проволокой, как Сеш. А затем он ошарашил меня заявлением:
     - Я знаю, кто я такой.
     Я аж подпрыгнул! Ну неужели просветление нашло?!
     - Я не Аарн.
     О, Эя! Это уже не ново.
    - Я помню, как мы познакомились. Вы приехали ко мне… Нет, мы приехали к нему… К Аарну.
    Мы?! Хм… Именно так и было впервые: мы приехали к Аарну, я и Петрик.
    - Понимаешь, приехали Миче и ещё другой человек. Посмотри, какие у меня руки. Все в шрамах. У Миче тоже. Я смотрю глазами Аарна, я помню: у тех, кто приехал, с руками была беда. Я был вторым человеком. Я знаю. Только не могу вспомнить его… моё лицо. Мои воспоминания. Никак. Но я помню, что я… что Аарн как-то называл того человека. Миче тоже звал его как-то. Но это всё. Помню, мы вместе ехали дальше по лесу, по дороге, по реке. Даже помню, о чём говорили. Но когда я должен вспомнить имя – только шум в голове. Те, кто любит того человека… меня… не вспоминаются. Вроде, вот они, я помню памятью Аарна какую-то сцену, ничего не значащие слова, но не вижу этих людей, их лиц. Не помню фраз, что помогли бы мне. Только шум в голове.
    Ещё и шум ко всему прочему! И так мне казалось, что Петрику настолько плохо, что он бредит.    
     - Я помню, там была женщина, которую я люблю. Я знаю, это не любовь Аарна, это моя любовь. Чувствую так. Не могу объяснить. Но не могу вспомнить, кто она, как выглядит и за что меня полюбила. И ты, Миче, всегда рядом.
     Я навострил уши и завилял хвостом. А ну-ка…
     - Но как мы познакомились? Где? Знаем одних и тех же людей, а значит, знакомы давно. Когда думаю о тебе, мне спокойно. Ты всегда пойдёшь за мной, будешь там, где я. Я сказал тогда, у моста: ты не умер. Но мне не поверили, увезли меня. А я… Почему я поехал, почему позволил себя увезти? Я помнил: ты будешь там, где я. Всегда будешь со мной. Но если бы я настаивал, сказали бы: он сумасшедший.
    Вот так.
    Слыхали?
    Возможно, он пытался искать меня сердцем и ощущал Зов Крови, но не понимал, что чувствует, не помня о том, кто он.
    Я припал к моему родному Чудилке и от счастья заскулил и сильнее завилял хвостом.
    - Спасибо тебе, - сказал Петрик. – Спасибо, что ты со мной. Спасибо, Миче. Спасибо, за то, что ты не умер.
    Из этого я сделал вывод: он ни капельки не помнит, что сам хорошо поколдовал над тем, чтобы этого не случилось. Он не поможет мне стать прежним, пока у него шум в голове.
    Дверь в его тюремные апартаменты открылась, и на пороге возник Ривек и несколько тех его товарищей, что, как я заметил, не пили благодати из рук Великого.
    - Э-э-э… - протянул примерный муж. – Привет, Аарн.
    Вы можете упрекнуть сейчас: «Как же ты, Миче Аги, предсказатель, не понял, что твоему Петрику грозят большие неприятности? Почему не принял заблаговременно мер?» Хо-хо! Я принял. Я заблаговременно нырнул под тряпку. А что касается предсказаний – ну что вы, как же не знать, что в этом гнусном месте нас не ждёт ничего хорошего!
     Ривек и компания пришли убить моего Чудилку. Они боялись катаклизмов от встречи Трёх Сестёр, от коллективного колдовства и помешательства Ерпя. Они, бедолаги, не видели другого выхода. Они думали, что решат все проблемы, избавившись от того, кого считают Аарном, от того, кто должен напутствовать Наиглавнейшего в его безумствах. И так прямо и сказали моему родному дружку. Правда, Ривек ещё до того благородно дал ему попить. Хитрый Петрик как бы случайно уронил флягу, и правильно сделал – в воде мог быть яд. Пришедшие взирали на занявшего сидячее положение Чудилку в священном ужасе. Я бы даже сказал, что глаза у них вываливались из орбит.
    - Понимаете, - усмехнулся в их перекошенные лица мой королевич, - когда я стоял там, в пентакле, когда я решился на то, что сделал, я рассчитывал именно на это. На то, что вы придёте и убьёте меня. Не было тогда иного выхода. Но теперь, извините, обстоятельства изменились. Если бы вы пришли раньше, пока я не очнулся, если бы я по-прежнему был один… Вы же знаете, когда я в сознании, я борюсь за свою жизнь, не могу по-другому. 
    - Ты хороший человек, Аарн, очень прекрасный человек, - сообщил Ривек, отступая на шаг. – Мы видим: ты делаешь всё, чтобы беды не случилось. Но тебя всё равно заставят.
    - А ты – странный человек, - широко улыбнулся Петрик. – Почему бы тебе не придушить Ерпя? Почему в этом храме только на меня бросаются с ножом и удавкой? Бросайтесь на Ерпя. Большая катастрофа в вашем космическом доме им задумана, а не мной. Да, ты очень странный человек, Ривек. Ты даже теперь опоздал. Долго ждал, когда я проснусь?
    - Теперь уже новый вечер, - машинально подхватил тот светскую беседу.
    - И что ты делал почти целые сутки, Ривек? Варил ядовитое зелье для меня? Стыд и позор. Послушайте: надо потянуть время. Несколько ночей, пока эта рыжая комета не сместится в небе. Всего-то. Надо идти в город, устроить бунт, арестовать и судить Наиглавнейшего. Действуйте.
    - Ослушаться Великого? – озадачились Ривековы друзья.
    - Ах, мы хотим остаться чистенькими перед Косзой, но жить без потрясений, - оскорбительно засмеялся Петрик. – Косзы не существует, это всего лишь ваш доходяга Каиз, и я уже рассказывал кому-то из вас историю о нём. Рассказывал о письме последнего из правителей Охти. Он тоже принял Каиза за Чёрную Нечисть, и служил ему преданно, а потом сообразил, как ошибался, и с горя хотя бы стянул у него меч. Я даже говорил, что есть доказательство: то самое письмо.         
    - Но Ерпь… Заклинание… - забубнили поклонники Косзы. – Заклинание, сказанное в Доме Великого.
    - В Някке, - обрадовано подтвердил Петрик. - Оно было сказано. Я сам произнёс его с лёгким сердцем. Неважно, как кто, но я не лукавил. Так был защищён человек по имени Миче. И, как было предсказано, потом закрутилась вся эта история. Встреча трёх сестёр – это так просто! Это три девочки из одной семьи. Вы объединили в одно два предсказания. Одно – той несчастной невесты Косзы. Другое – последнего известного вам представителя рода Охти. Видимо, о нём кто-то когда-то знал, и слухи гуляли. Простое перечисление событий. Но вы ошиблись в точке отсчёта.
    Раздались испуганные возгласы:
    - Братья, он уже сделал это!
    - Уже произнёс заклинание!
    - Уже! Зачем? – ужасались служители культа.
    - Так нет же никаких катаклизмов, разве что Каиз стал покойником, - усмехнулся Петрик.
    - Нет! – взвился Ривек. – Река Някка поменяла русло однажды. Все это знают. И были годы ужаса и несчастий. Река Лииви тоже в другую сторону потечёт! Ты виноват!
    - Нет. Когда я произносил заклинание, не знал ни вас, ни вашего Великого. Всё это было моими делами. Моими и человека по имени Миче. Я с лёгким сердцем клялся в чистоте намерений Миче Охти, потому что у него не было никаких намерений, кроме как отвезти кое-что родне и вернуться домой. Что может быть прозрачнее? При чём тут реки, горы, перелески? Ваш Ерпь, кстати, вполне может обойтись без меня. Но его зациклило на Сокровенном Слове. Я знаю, почему. Опять же из-за предсказания женщины, которую он убил. Думает, без этого заклятия не справится. Или будет недостаточно защищён. Эй, внимание: он один защищён. Не вы. 
    - Вернулись к тому, с чего начали, - произнёс Ривек. – Что так плохо, что этак. Ты зачем всё это объяснял, Аарн? Ничего из этого, по большому счёту, не имеет значения.
     Ривек не мог подумать, что Чудилка объяснял для меня, не зная толком, что мне известно и до чего я додумался. Хотя я тоже не видел в этом большого смысла и особой разницы. Кстати, я знал о предсказании невесты Косзы, как и все мои спутники. Сеш рассказал во время трапезы с балбесами перед тем, как Петрик отправился к его замку, чтобы там ввести в заблуждение Ерпя своей грандиозной иллюзией. Но сейчас я лишь смутно улавливал связь и суть, обеспокоенный безопасностью Чудилки.
     Надо же, всё из-за простого, наивного заклинания, сильнее которого нет, и не может быть. Последнее Слово несчастной Ви, благословляющей своих детей и просящей для них помощи у сестёр. 
    Вот и всё, и весь секрет.
    Только с течением времени наслоились разные домыслы, суеверия, слухи. Произошла путаница с названиями, с разными предсказаниями и толкованиями этих предсказаний. И главная беда – это спятивший Ерпь.
    Кто-то из друзей Ривека воскликнул:
    - Значит, ты всё-таки помнишь текст!
    - Да, - подтвердил Чудилка на свою беду.
    - Так Наиглавнейший заставит напутствовать его!
    Кто-то, наиболее здравомыслящий в этой компании сказал:
    - Но встреча трёх сестёр произошла УЖЕ! Чего вы боитесь? Трёх сестёр. Трёх обычных девчонок.
    - Мало ли… - туманно ответили кисточконосители. – Три девчонки! От женщин жди беды!
    И как все трусы, они пошли по наилегчайшему пути. То есть, вернулись к первоначальной цели – убийству Аарна. Нет Кереичиките – нет заклинания. Нет заклинания – нет напутствия. Нет напутствия Ерпю – нет катаклизма. То, что колдовство, задуманное Ерпем, знатоком Великой Запретной магии, обязательно сработает и так, без напутствия, до убийц не дошло. Петрик не стал заострять на этом их внимание, и пожалел, наверное, о том, что сказал. Ведь чем дольше он оказывает сопротивление Ерпю, уверенному в необходимости Сокровенного Слова, тем больше оттягивает катастрофу.
    Ривек двинулся вперёд этак робко, даже боком, как-то неумело сжимая свой кинжал. Кто он, когда не бросается с оружием на чудил? Профессор ботаники?
    - Прости, - сказал он и попытался исполнить свою миссию ради любимой жены.
    Смешно, честное слово! Этакий дурашка против моего королевича, прославленного воина!
     Ривек получил в лоб и свалился, Петрик завладел его кинжалом. Он уже стоял на ногах, собранный и без признаков слабости, которую очень здорово демонстрировал до этого.
      - О! – удивились собравшиеся и кинулись всем скопом. Кое-кто весьма умело пользовался той самой нашей секретной борьбой. Таких я радостно кусал за конечности, помогая Петрику прорваться к двери. И нам это удалось почти сразу!
     Мы выскочили в коридор. Чудилка попытался запереть компанию на ключ, но этот номер не прошёл – слишком велик был напор.
     - Куда? – крикнул он, и я повёл его к лестнице, у подножия которой начиналась разветвлённая система подземных переходов.
     Мы бежали, а вся орава топотала сзади, и было понятно, что мы не долго продержимся впереди. И ведь где-то здесь обреталась стража. И ещё: те, что сзади, были волшебниками. Только сейчас я сообразил, почему на Чудилку бросались с кинжалом, а не с заклинаниями. Из-за лиуровых браслетов. В них он был неуязвим для многих видов колдовства.
     Не знаю я, чем бы кончилась погоня, совершенно не представлял, что предпринять, но выручил Ерпь, не оставив сомнений.
     Глядите-ка, он везде.
     Он встал на пути, словно памятник самому себе, а вокруг теснилась большая свита. Несколько человек держали кого-то, запелёнатого в белую простыню. Судя по росту и звукам, что издавал кулёк, это была та самая женщина, которой я, помнится, так удачно устроил побег. Поймали, значит.
    Я сразу понял, что дела наши плохи, хуже некуда.
    Петрик остановился. А что он мог сделать?
    Что мог сделать я? Только юркнуть за выступ стены и скрыться с глаз Ерпя. Зато приятелям Ривека я был виден отлично.

    *   

    Им было не до меня. Задача перед Ривековой шайкой стояла грандиозная: обелить себя в глазах Ерпя и прочих, полных удивления, коллег. Должно быть, сторонники тихого существования не сказали сторонникам катаклизма, куда пошли.
    - О! – удивился Ерпь и величественно протянул вперёд указующий на Чудилу перст. – Опять ты.
    Петрик, по своей человеколюбивой натуре, озаботился безопасностью тех, кто только что кидался на него с кинжалами и подсовывал отраву во фляге. Он тревожно оглянулся и произнёс, указав назад дрожащим от слабости пальцем:
    - А чего они пристали?
    - Что происходит? – рявкнул Ерпь так, что женщина под простынёй перестала вертеться и рычать.
    - А чего они… - начал по новой Петрик. Очевидно, он сейчас был не в состоянии сформулировать свою мысль более внятно.
    - Он бежал. Мы преследуем, - догадались сказать сзади.
    - Да! – обрадовался мой дружок. – Вот именно.
    Ну что с ним можно поделать? Такой вот он, Петрик Охти. Лично я был очень зол на Ривека, и не поручусь, что не выдал бы его на месте Чудилы.
    - Нет, ты вообще даёшь, Аарн! – это было самое приличное, из того, что потом говорил озлившийся Ерпь. С присущим ему красноречием, он высказал всё, что думал по поводу Чудилкиной привычки всё время бежать и не слушаться самого Наиглавнейшего. Каждую секунду злыдень упоминал всуе и вкупе с ругательствами имя Аарна Кереичиките. Я, осторожно наблюдавший из-за выступа стены, видел, что это странно действует на женщину. Она вздрагивала каждый раз, как звучало имя нашего дружка, а под конец пламенной речи Ерпя, вдруг обмякла и упала бы, если б её не держали в несколько рук. Наиглавнейший, глянувший зверски, неожиданно закончил комплиментом:
    - И всё-таки, невозможно не восхищаться таким противником, как этот Аарн, не правда ли, братья?
    «Братья» утвердительно загудели. Ривек и компания глядели на Петрика с искренним восторгом и едва ли не с подобострастием.
     - Кто кого, - азартно потёр руки Ерпь. – Кто кого. Посмотрим. Ведите их в сад. Проведём обряд под открытым небом. Под звёздами! Под моей оранжевой звездой!
     Поистине самовлюблённость и эгоизм сумасшедшего Ерпя не знали границ.
     Что же это делается? Снова моего Петрика повели от меня прочь. Он даже не оглянулся, боясь, что кто-нибудь проследит за его взглядом и сконцентрируется на белом пёсике. А может, ему просто было трудно шевелить головой. Момент, когда Чудилушка собрал все силы для нашего спасения, для побега, прошёл, теперь на него навалилась усталость, и было плохо после всего пережитого. Он едва передвигал ноги, и в сад его почти вынесли. Посадили на крыльцо, дали, наконец, воды, позволили попить, умыться и отдышаться. Мой бедный Петрик без сил привалился к деревянной колонне и закрыл глаза. Ерпь остался доволен. Наверное, он думал, что человек в таком состоянии будет покорен и покладист. Наивный совсем! Мог бы уже понять, с кем имеет дело.
    Чудилка, забывший, кто он такой, оставался по сути Петриком Охти, а Петрик – это такой маленький камушек. Он не мешается вам на дороге, им не интересно стукнуть противника в драке, хулиганистый мальчишка схватит булыжник потяжелее, чтобы кинуть в соседскую кошку. Самый большой вред от такого предмета – это когда он попадёт вам в туфлю и помешает занять первое место в соревнованиях по бегу. Но даже песчинку невозможно смять в руках, как шарик из ваты, как кусок глины. Только смириться с тем, что камушек от природы твёрдый и неподдающийся или раздробить молотком, вытряхнув из туфли.
    Женщина в простыне вела себя на удивление тихо. Шла, чуть покачиваясь, не брыкалась больше и не издавала звуков. Словно сцена в коридоре тюрьмы лишила её воли и сил. Её била дрожь, и я, в большом огорчении и расстройстве, думал, что вот, теперь нам с Чудилушкой спасать не только свои шкуры, но и шкурку неведомой смутьянки.
    Что-то знакомое померещилось мне в завёрнутой в белое женщине, но разбираться, что именно: походка, фигура, голос или, может быть, запах, не было времени и возможности. Я вжался в стену, когда процессия проходила мимо.
     Один только человек удостоил меня пристального взгляда. Случайно повернул голову в мою сторону и вдруг замер и нахмурился. Я смотрел на него, не зная, чего ожидать от незнакомца. Он, однако, не звал никого посмотреть на чужую собаку, забравшуюся в пределы храма. Он дождался, когда его товарищи скроются за поворотом, и подошёл ко мне, и сразу протянул руку. Мне понравилось выражение его лица и запах, и я поступил, как доверчивый щенок – подросток. Приподнялся, прижал уши, вытянул нос навстречу его ладони и завилял хвостом.
    - Привет, - тихо сказал незнакомец. – Уцелел, значит. Помнишь, это я отбросил лампу на пристани.
    Это мой спаситель произнёс вслух, а затем его голос прозвучал у меня в голове – он не шевелил губами:
    «Кто ты, человек?»
    Кто я?
    Я, было, шарахнулся в сторону… но не побежал. Всем собачьим существом я ощущал его сочувствие.
    «Миче Аги. Или же Охти», - ответил я, не колеблясь. Какое наслаждение говорить с кем-то, пусть и мысленно!
     Человек тихо засмеялся и сказал: «Ну конечно! Кто же ещё! Уж так ты рвался к своему приятелю!» И спросил: «Ты оборотень, что ли?»
      «Нет. Со мной случилось несчастье. Я не могу сам превратиться в человека. Не знаю, что делать. Петрик знает. В смысле, Аарн».
      «Проговорился! - посмеялся надо мной собеседник. – Значит, он у нас Петрик. Не бойся, никому не скажу. Но тебя, вроде, убили у Поперечного ущелья? Дохлый вонючий Каиз, скользкий, как холодная рыба, застрелил тебя».
      «Не знаю, - сознался я. – Может, и застрелил. Только я живой, и стал собакой».
     Человек изменился в лице. Он поднялся на ноги и поглядел на меня так, словно увидел то, что от меня осталось бы, не откинь он лампу тогда, на пристани.
     «Ох, Миче Аги, - пробормотал он, отступая на шаг. – Лучше бы никто не знал, как вернуть тебе человеческий облик. Лучше бы тебе никогда не желать этого».
    «Нет! – испугался я. – У меня дома семья! Как я могу жить в виде пса? Это всего лишь анчутское заклинание защиты. Мой Петрик что-то напутал».
    «Тогда, - болезненно сморщив лицо, посоветовал мужчина, - надейся на милость той, что позволила твоему другу сделать такое. Обратное превращение убьёт тебя, Миче Аги. Если Каиз попал, конечно».
     И если правы мудрецы, утверждающие, что душа человека – целый мир, то в моём мире солнце внезапно погасло. Великая тьма и великий холод, и невероятная тяжесть – осознание гибели каждого живого существа, каждой мысли, любой надежды. Гибель меня в этот миг.
    Если Каиз не промахнулся, а жизнь Мичики – доказательство того, что нет, невозможно решиться на обратное превращение. Вы бы решились? Но жить собакой… И чтобы все знали об этом… Мои друзья, мой Рики, моя мама… Все станут жалеть меня, и лить надо мною слёзы, и стесняться своего нормального существования, своей радости, своих планов. А Ната? Не вдова, не жена… Как жить ей? Как мне смотреть ей в глаза и видеть страдание? Как ей наблюдать меня таким? Я ей не враг, пусть бы она полюбила другого, пусть бы вышла потом за него замуж… Но как же я?
    Уйти из Някки. Уйти, не возвращаться никогда, оставить родных и друзей горевать о моей несчастной судьбе, но зато освободить их ото всех обязательств по отношению ко мне. Да, я уйду… А Петрик, если он выберется из этой передряги живым, умрёт от душевной боли, казня себя за идею однажды так сильно защитить меня. Его кончину ускорят дорогие родители, измотают ему все душу упрёками. Дети станут смеяться над Рики и Лалой. А Розочка однажды спросит, кто её папа, где он… Вот ужас! А Ната… Великая Эя! Моя Ната, которую я так люблю! Её судьба будет сломана, сломана навсегда.
    А я умру очень скоро – век собачий недолог, но умру в чужом городе, в пыли, голодный и одинокий, и мысль об этом отравит жизнь тех, кто меня любит. Я, Миче Аги, уважаемый горожанин, известный мастер, удачливый купец, отец семейства, сдохну в подворотне со шкурой, полной блох, искусанный бродячими псами, избитый злыми лавочниками, пожалевшими хвостик колбаски. А в Някке не останется ни одного предсказателя, как же так? Хотя нет, останется Рики, это уже хорошо. Мой бедный мальчик! Сколько у него потрясений из-за меня! Душа ребёнка может просто не вынести нового несчастья. Что станет с ним? Не отречётся ли он от даров Эи, вызвав этим её гнев? Каким он вырастет, пережив всё это? Какую муку испытает, когда племяннице Розочке захочется поговорить обо мне! И Мичика… Ей бы хотелось, чтобы я не покидал её жизнь. Чтобы я купил ей сумочку и проводил её в школу.
    Эя, что делать?
    «Зачем ты пристал ко мне? До тебя всё хорошо было! – в отчаянии упрекнул я незнакомца, склонившегося надо мной. – Зачем ты сказал мне это?»
    «Но… но… - затрепыхался он, - как же не сказать? Я Товис, смотритель здешней своры. Мне жалко тебя».
    Это он, значит, дрессирует здешних чёрных собак, любит и понимает их, добренький Товис.
    «Ты на стороне Сеша?» - спросил я, уныло двигаясь вперёд по коридору за Петриком и женщиной в простыне. Псарь смешно фыркнул:
    «Сеш – кошачья морда! Какая там у него сторона?!»
    «У него заговор», - обиделся я.
    Я немного опомнился и решил подумать о своей участи потом. Сейчас мне как-то не до себя – надо выручать Петрика – и солнце, оказывается, не совсем погасло. Если Эя будет добра ко мне, она просто даст мне погибнуть сегодня – и никаких проблем. Если нет… Тогда не знаю. Я шёл сейчас по пути, указанному Эей, как всегда, не смея ослушаться и отступить. Не потому что боялся гнева своей покровительницы, а потому, что моё сердце само искало и выбирало этот путь.
    «Ты смел, Миче Аги, - хмыкнул мой спутник, он словно читал мои мысли. – Идёшь себе по своим делам – да и всё. Ничем тебя не проймёшь! Ладно, скажу. Сеш и Товис – четвероюродные братья. Дальние родственники. У Сеша и Товиса было тяжёлое детство, и каждый уверен, что нет врага, хуже, чем родственник. Сеш и Товис не разговаривают. Проще говоря, не дружат. Поэтому у Сеша свой заговор, у Товиса – свой».
    Несмотря на то, что душа моя была сплошным кошмаром и мраком, я захохотал про себя, уж очень уморительно выглядела ситуация – и солнце, выскочив из темноты, заиграло лучами.
    «Сам метишь на престол?» - спросил я для порядка, и услышал ожидаемый ответ:
    «А мне не положено. Недостаточно породист», - моего нового приятеля невозможно веселило это обстоятельство.
    Вы помните, как мгновенно я подпал под обаяние Сеша. То же самое случилось сейчас в отношении его родича.
    «Ты влюблён, и в твоём заговоре два человека: ты и твоя невеста?»    
    «Ф-ф-ф-ф! Невеста! Ха! Ещё чего! Мой заговор круче. Выйди–ка в город – мои заговорщики отдавят тебе хвост».
    «Революционная ситуация!»
    «Она самая! Прямо горжусь своей подпольной деятельностью!»
    «Помогаешь родственничку вернуть привычный строй и порядок?»
    «Знаешь, Миче Аги, уже давно я в курсе того, что родственничек помогает мне не попасться в лапы полиции и шпионов, которыми полон город. Сеш давно в курсе, что я покрываю его деятельность в храме. Он устроил мне эту должность, чтобы защитить своих унну. Но, поскольку мы не разговариваем, я молчу, а он не говорит».
    «Какие у вас отношения!» - восхитился я.
    «А то!»
    «Участвовал в осаде», - попенял я Товису.
    «Такова здешняя практика. Стравливать родственников и смотреть, кто вернее Косзе. Я не мог выдать себя отказом ехать в имение Сеша».
    «Товис мог бы пригодиться Сешу, - подхватил я. Тот кивнул. – И каковы планы Товиса на нынешнюю ночь? В планы Товиса входит помешать ритуалу?»
    «Дружок, это входит в планы Миче Аги и Петрика… Охти, если не ошибаюсь?»
    Снова чёрной волной налетело отчаяние, мысль о трагедии моей жизни.
    Нет! После, потом.
    «Твой друг – это нечто, конечно! – усмехнулся Товис. – Он придумает что-нибудь. Потянет время. Я только что от Речных ворот. Хочешь знать, что слышно о Сеше?»
     Я хотел знать. Ещё больше я хотел знать, что с Мальком и Лесиком, оставленными мною среди полиции и шпионов. Но узнать не получилось. В пустом до сих пор коридоре вдруг началось большое оживление, забегали туда и сюда служители Косзы, Товиса окликнули, он быстро глянул в сторону небольшого диванчика, под который я нырнул в страхе быть обнаруженным, и побежал на зов.
    В отличие от Сеша, усов он не носил.       
   
     *   

     А я видел из-под дивана прямоугольник выхода, темноту на улице, освещённое крыльцо, на котором сидел измученный Петрик. Строптивой пленницы я не заметил.
    Кто-то подошёл к моему брату, предложил ему поесть, пока шла подготовка к действу. Он пощипал что-то из тарелки и отставил её в сторону. Большие Товисовы псы сунули было в круг яркого света чёрные морды, принюхиваясь – и снова убрались в темноту. Я облизнулся: мне очень хотелось есть. Потихоньку я стал красться к Петриковой тарелке. Поделится же он со мной? Суматоха в коридорах улеглась: напротив крыльца, на дворе, жрецы начали раздачу благодати из обычного котла. И тут же, не медля, завели хороводы под вдохновляющие речи Ерпя. Он торопился, некогда ему было точно соблюдать очерёдность действий. Я понял, почему: с улиц, с той стороны, где стоял дом с подвалом, в котором жили мои предсказатели, доносились громкие вопли, визг и даже звуки стрельбы. Ерпь, чей авторитет прямо-таки скончался, должно быть, большие надежды возлагает на эту ночь. Всё-всё сделает он, лишь бы сегодня его планы осуществились.
    Я не успел подобраться к двери до того, как случилось непоправимое. Я видел, как к Петрику подошёл чёртов заговорщик Товис, этот великий жалельщик беленьких пёсиков, будь он неладен! Присел, потряс моего брата за плечо и начал что-то втолковывать ему. Нетрудно догадаться, что, стоило только глянуть в перекосившееся от невыразимого ужаса лицо Чудилушки, которое я видел в профиль. Товис ушёл, а Петрик остался сидеть, словно окаменевший. Пользуясь таким его состоянием, я подобрался к его тарелке, лапой задвинул её в тень, и поужинал в темноте под равнодушными взглядами сытых дрессированных псов. Я справедливо рассудил, что у Чудилки окончательно пропал аппетит от предостережения Товиса. Что, едва придя в себя, он станет проливать надо мной слёзы и разводить сюси-пуси, и ему будет не до еды. Так хоть я поем. Солнце в мире моей души светило уже как обычно, изредка только скрываясь в тучах, цвета ничем не замутнённого горя.
    Я рассказываю легко, и даже посмеиваюсь порой, но вы понимаете, конечно, моё состояние. И я, подумав, совсем не хотел, чтобы Товис предупреждал Чудилу об опасности, грозящей мне. Товис думал, что Петрик знает о том, как вернуть мне человеческий облик. Но я уже смирился с тем, что мне лучше умереть прямо сегодня. Вот только поем, чтобы не умереть перед этим с голоду. Да вытащу отсюда Петрика. Пусть он превратит меня обратно, я потерплю. Пусть меня хотя бы похоронят, как меня, как человека, пусть оплачут нормально. Нельзя было навешивать на моего чувствительного брата такую тяжесть и делать его ответственным за принятие решения. Он не станет причинять мне вред. Но кто знал, что четвероюродный Товис наберётся наглости и сообщит Петрику эту новость: что обратное превращение убьёт меня?
    И я видел, что мерзость эта, Наиглавнейший, от центра нарисованного в отдалении пентакля, уже двинулся к Чудилке моему. Я высунулся из-под крыльца и слегка кусил Петрика за ногу, чтобы обратил на меня внимание. Он глянул широко раскрытыми, полными смятения глазами, и вдруг каким-то деревянным голосом спросил:
    - А как ты будешь жить так, Миче?
    Я замотал головой, объясняя, что не хочу жить ТАК, умоляя Петрика понять меня.
    - Понять, - говорил он, глядя сквозь меня. – Понять тебя… Я понимал тебя раньше, Миче?
    Я отчаянно закивал, показывая, что всегда, и прячась под крыльцо, потому что Ерпь был уже здесь. Те, кто охранял Чудилку, расступились, пропуская Наиглавнейшего.
    - Тогда я не знаю, что делать. ТЫ понимаешь меня?
    Я не понимал, потому что близость Ерпя мешала мне думать, но лизнул свесившуюся с крыльца руку моего Петрика, давая понять, что одобряю и принимаю всё, что он ни учудит.
    Ерпь рывком поставил моего брата на ноги и толкнул его вперёд, и ещё, пока Петрик не оказался в пентакле. И тогда сумасшедший сказал:
    - Ты Аарн постоянно всё делал против меня, ты своенравен и непослушен. Если ты сейчас, и очень быстро, не сделаешь так, как я хочу, я убью тебя, обряд проведёт другой человек. Но, поскольку это женщина, она не достойна даже приказа. Подумай, как долго она будет сопротивляться и кочевряжиться. 
   К пентаклю подвели ту самую пленницу и сдёрнули покрывало.
   Мама моя!
   Я окаменел не хуже, чем Петрик недавно. Лапы у меня подломились, я упал на пузо и ткнулся мордой в лужу.
    - Инара Корк, твоя сестра, Аарн Кереичиките, - представил Ерпь.
   Чудилка, тихо вскрикнув, схватился за голову и начал медленно оседать на землю, а потом лёг, скорчившись в центре пентакля, закрывшись руками от той немыслимой гнусности, что происходила вокруг.


ПРОДОЛЖЕНИЕ (ссылка на третью главу, по правильному порядку): http://www.proza.ru/2015/01/20/1340
 
Иллюстрация: картинка из "ВКонтакте".