Последняя встреча

     Прабабушка моя, Урядова Татьяна Семёновна, слыла среди родственников женщиной властной, суровой. В её семье была жёсткая дисциплина. Характер у неё был практичный, она была немногословна и  прямолинейна.

     Хотя, и время тогда было, прямо скажем, не сахар. Всеобщая коллективизация, колхозы, полеводческие бригады, работа за трудодни и порой целыми сутками. Время закаляло, накладывало свой отпечаток.

     А её детство? Время первой мировой. Её юность -  Гражданская война и революция, голод, разруха и нищета. Взрослели тогда быстро…
Татьяна привыкла рассчитывать только на себя, на свои собственные силы и возможности. И замуж пошла, как только позвали. За молодого скромного парня, она немного старше его была. Александр понравился ей своим трудолюбием и молчаливостью.

     Родился первенец Пётр. Но сразу  их только что сложившуюся семью посетило горе. Не думала она, не гадала, что Петенька заболеет, горячка поглотит его ещё неокрепший младенческий организм. Но молодая женщина не сломалась, выдюжила. Помогло то, что она снова ждала ребёнка. И появилась на свет девочка, назвали Анною. Только родилась очень слабенькой, в чём душа держалась. А  через три месяца дочка умерла…

     Нельзя было в то время опускать руки. Нельзя было отчаиваться. Было всеобщее дело, которое отнимало даже последние плохие мысли. С мужем они трудились вместе в полеводческой бригаде рука об руку. Вместе и горе пережили. Через год родилась Серафима, а за ней и сын Константин. Росли крепкими, здоровыми. Особенно Костя радовал, рос не по годам смышлёным, да и красивым был  - будущий жених, берегитесь деревенские девки!

     Прошло три года. Татьяна опять родила сына, назвали Виталием. Только сразу и не поняли, что это за ребёнок. Когда подрастать стал, сначала не смог ползать, потом долго не ходил и не говорил. Виталя, как звали его в семье – божий любимец, любила повторять Татьяна. Таких обижать не стоит, их любить надо и принимать такими, какие они есть. Он был инвалидом с детства.

     Потом родился Коленька, Валентина. Семья была большая. Дом пятистенный, хозяйство, корова с телёнком, банька по-чёрному, сад с вишней и яблонями. У старшей Серафимы быстро закончилось детство. Её и в доме потом так и звали – няня, или кока Сима.

     А потом ранним летним утром 1941 года в сельсовет приехал посыльный на лошади и сообщил председателю о начале войны.  Все заохали, запричитали, в селе послышался плач женщин. Одна Татьяна стояла молча. Как стена.

     И началось… Всеобщая мобилизация... Мужа забрали прямо с поля. Попрощаться они не успели. И за Костей, которому только минуло 17 лет, пришла подвода. Всех мужчин  забирали прямо с работы, с тракторов, с косилок. Запрягли лошадей, и кто в чём был, в том и поехали. А узнала она об этом, когда с поля домой пришла. И только думала: «А как же материнское благословение, последний материнский наказ?»

     Деревня опустела, будто вымерла, напряглась и притихла: не было слышно детского смеха, зычных бабьих голосов. В глазах у каждого стоял немой вопрос: а как жить-то сейчас?

     Потянулись долгие дни ожидания. Сначала никто не верил в серьёзность происходящего, надеялись, что всё быстро разрешиться само собой. Бабы привычно работали в колхозе, ждали вестей  от отцов, мужей, братьев, сыновей…

     И вдруг письмо от  Кости: «Мама, мы будем проезжать 20 ноября через Горький, были несколько месяцев на учении, теперь едем на фронт, на войну. Стоянка состава - 8 часов. Может, свидимся?» То ли с утверждением, то ли с надеждой писал сын.

     Недолго собиралась Татьяна -  сначала к председателю за отгулом сбегала, потом Серафиме распоряжения отдала. Да и собраться, только подпоясаться. Взяла копейки, какие были, краюху хлеба, да бутыль воды – и в путь. Пешим ходом. Надо было преодолеть 140 километров.

     Шла без отдыха. Через деревню Козловку. Сократила километров тридцать. По полям ещё с десять. Перед Горьким подвёз на телеге добрый человек. Но до вокзала добралась только на третьи сутки. Успела. До отхода поезда оставалось полтора часа. Расспросила, где вагон с новобранцами. Долго кричала сына по имени.

    Наконец, увидела, обняла, слёзы сами потекли на ладони, закрыла лицо, чтоб не показать своей слабости. Только заговорила с ним, да перекрестить успела, а вот и команда: «По вагонам!» Но сердце её теперь было спокойно, не остался сын без материнского благословения…

      Она стояла и долго махала сыну вслед, пока состав не скрылся за поворотом. Очнулась только, когда мальчишка какой-то закричал на неё сзади: «Уйди, бабка, не видишь – тележку везу!»

      «Да какая я бабка, - подумалось Татьяне Семёновне, - мне 39 всего. Наверное, не мне это». И пошла назад, своим путём, еле переставляя свои натруженные ноги. Обмотки  натёрли ступни в кровь. А дома ждали дети…
      И ещё двое суток пути. Старалась идти даже ночью…

      Знакомое поле перед Козловкой, Балаганы, наконец родной дом. В сенях она просто рухнула на кровать и проспала почти двенадцать  часов. Только и почувствовала сначала, как причитает возле неё Серафима, да что-то мычит Виталя…

      Похоронка на Костю пришла в 1943 году. «Ваш сын, Урядов Николай Александрович, погиб в бою под Рязанью»…