Нежная власть души

«Индусы называли ману – майя, китайцы – ци,  японцы – ки, а полинезийцы – мана.
Мана – это могучая таинственная сила, пронизывающая все в мире, от людей до минералов.
Мана - это «магическая энергия».

-А давай ко мне, там и договорим о возможностях переселения по эпохам.
- Упорно гнешь свою линию? Заклинило тебя на эпохах, видимо, какую-то корысть преследуешь, сознавайся, - рассмеялся Генрих.
Не дожидаясь согласия, Юрий свернул на перекрестке и остановил машину возле небольшого, но хорошо сложённого дома.
- Возможно, но пока не знаю, какую,  - хитро улыбаясь, парировал  Юрий. И почему-то в этот момент у него возникло видение: нежная тургеневская барышня, сидящая на скамейке под цветущей вишней. Мираж тут же вытеснился амазонкой, летящей на породистом скакуне. Но лицо амазонки было отчего-то лицом предыдущей барышни. 
-Когнитивный диссонанс: хочу и то, и другое -  иронично отметил он про себя, приложив руку к сканеру, расположенному  на входной двери. Сканер по-доброму отозвался на тепло руки:
- Привет, Юра, - и дверь отворилась.
- Привет, Генрих.
На несколько секунд мужчины, не прекращая разговора,  задержались на обувном коврике, чтобы сменить обувь.
- Зачем тебе эта старомодина? Я давно уже ионизатор поставил. Пришел, очистил башмаки и одежду от уличных взвесей - и вошел в дом. Быстро, удобно, современно.
- Нет. Не хочу. Моя бабушка слишком много сил потратила, когда я до школы у неё жил, чтобы научить ходить по дому в тапочках. Так я и к тапкам привык, и бабулю уважить хочу. Она была душой нашей семьи и дом у нее был уютный, добрый. Поэтому и держу у двери коврик имени любимой бабушки - не трудно ведь постоять пару секунд, пока на тебе обувь поменяется. Зато, как в детстве,  хожу  в тапочках. Особое ощущение, понимаешь ли. Да и дому приятно, что для него есть своя отдельная обувь. Старею, брат, сам замечаю, что все чаще попадаю в лапы ностальгии.
-Ну, дело хозяйское. Моя жена, например, любит поразвлечься мытьём полов мокрой тряпкой. Странность, конечно. Я ей привез самосвертывающееся половое покрытие, так она им пользуется исключительно  чтобы меня порадовать, но не часто радует, - нарочито надув губы, поделился Генрих.
-Никак не могу примириться с этим её капризом -  ползать по полу с мокрой тряпкой. Тоже, видимо, ностальгия по детству. У жены отец был военным -  строг к домашним, порядок в доме любил.
Пока они переговаривались и переобувались, на табло, вмонтированном аккурат на уровне глаз,  появились биопоказатели их состояния – кровь, уровень кислорода, градус утомления, эмоциональный баланс, количество социальных контактов. 
Генрих отметил, что уже вторую неделю его баланс выглядит чересчур хорошо. И это повод задуматься. Ровно – значит, никак. Для продуктивной работы такой баланс не годится. Он уже давно понял, что сам себе интересен, да и работа спорится,  как раз когда есть дисбаланс, не переходящий критических  отметок. Нужно вывести себя из зоны комфорта, но как?
- Генрих, ты давно женат? – невзначай поинтересовался Юрий.
- Лет пять или около того. Я женился почти сразу, как перешел на службу в КЛИН.
-КЛИН?
-Тогда наша контора называлась Комитет по ликвидации избытков населения  -  КЛИН. Потом решили, что «ликвидация избытков населения» звучит неудачно, портит нам репутацию, и заменили на  Комитет великого переселения народов – КВПН. Может, конечно, так благозвучней, но суть не поменялась, а избыток не уменьшился.
-И как тебе живется?
-Отлично, я очень доволен своим выбором. Я чувствую себя  нужным, к тому же это довольно интересное и полезное занятие. Компания переселения на Альпину решила многие проблемы. Двенадцать процентов из городов-миллионников уже там. Трудно было поднять людей с насиженных мест. В основном улетала молодежь. Это тоже, кстати, проблема. Молодежь подвижна, авантюрна, хоть на Медею двинется, если интересно. Но с кем останемся? Надо думать. Много надо думать, все рассчитывать и взвешивать, -  с жаром и удовольствием размышлял Генрих.
- Да я, собственно, не об этом спрашивал, - поморщился Юрий.
-О чем же?
-О женитьбе… ну, да ладно. Пошли, примем еды, что ли?
Они прошли в светлое пространство столовой, где на прозрачном столе уже были разложены разного размера и цвета коробочки, пакеты и приборы. Если бы не горшки с цветами, стоявшие на подоконниках и развешенные по стенам, то можно было принять эту столовую  за комнату для приема пищи в конторе, так просто и функционально она была организована.
Захрустев салатными листьями и прочей снедью, они продолжили деловой разговор о переселении народов. Ни для кого не было секретом, что меры надо предпринимать решительные и безотлагательные. Теснота и дефицит ресурсов ощущались с каждым годом всё больше. Уже все романтики, чудаки и исследователи давно переселились в забытые Богом места, где жили одни аборигены. Все любители эко-жизни покинули города и мирно выращивают эко-продукты и эко-детей. Сыроеды, солнцееды, фруктоеды и прочие экзоты дружно осели на мелиорированных участках Сахары.
-Мне, Генрих, знаешь, что непонятно? Почему старики не соглашаются с возвращением в младенчество. Начать всё сначала -  это ведь так здорово! К тому же, перемещение в возрастном диапазоне дало бы нам передышку и больший запас времени. Детям требуется меньше еды, воды и места.
 - Ну, знаешь, это тебе здорово, потому что у тебя была бабушка, тапочки и «руки мой перед едой». Ты ведь до сих пор кран с водой  и старинную раковину держишь, бешеные налоги за воду платишь, верно? Тоже ностальгия, небось?! Поэтому тебе в детство не страшно вернуться, а интересно. У тебя нет ржавых воспоминаний, а я не готов. Мои родители были всегда в полетах, перелетах и я большую часть детства и юности провел среди дальних родственников или  в пансионе для детей спецов из «Космо». Так что я лучше на Альпину или даже в «века так себе, средние», - грустно засмеялся Генрих, - большому дяде там будет куда лучше, чем маленькому мальчику у всех под ногами мелкой шавкой болтаться и пинки получать.
-Мне вот другое важно, - закручивал разговор Генрих в интересующую его сторону. -  В эпохальном переселении непонятны критерии. Допустим, с каменным веком более или менее ясно – это время выживания сильнейших. Все сурово, нужно много агрессии, физических сил, никаких сантиментов и томящихся от любви трубадуров. Туда отправляем физически здоровых, можно даже дезадаптивных, асоциальных типусов. Хорошо: тюрьмы разгрузим, больным и слабым достанется больше места и пищи.
-Как дальше-то? - запальчиво продолжил свои размышления Генрих. - Античность, средневековье, новое время… По желанию будем переселять или все же по неким критериям?
-Безусловно,  разумно иметь четкие критерии отбора, но я полагаю, что гуманно по желанию, -  удивленно взглянув на друга, ответил Юрий.
Они доели, не обратив внимание на то, что лежало в их коробочках. Автоматически вставили освободившиеся от еды упаковки одна в другую, как детские пирамидки из цветных пластмассовых стаканчиков,  сложили в специальный пакет, который сразу же сплющился в малюсенький комочек. Юрий привычным движением пальцев растер этот сероватый шарик над контейнером с мусорной пылью и вернулся за стол.
Налили себе по стакану родниковой воды и перешли в просторную и уютную  гостиную,  с удовольствием уронив свои ещё крепкие, но уже пожившие тела в мягкие пушистые кресла.
-Никак не могу привыкнуть пить воду без стакана, это очередная моя не- цивилизованность, - сыронизировал Юрий.
-А мы уже давно только водяные шарики используем. Жена предпочитает оранжевые, тропические, а я всегда выбираю светло-зеленые, средне-поясные. Наверное, зов предков. У меня прадед  на Смоленщине родился, я его не застал, но дед рассказывал, что в тех местах родники были отменные, вкусные, чистые. Жене они, впрочем,  кажутся пресными.
-Опять он про жену, - несколько раздражённо отметил про себя Юрий.  Может, с ним посоветоваться? Тут жена, там жена. Нравится, не нравится.
-Генрих, а зачем тебе жена? - неожиданно для себя и тем более для Генриха тихо, но твердо спросил Юрий друга, складывая руки на груди.
-Жена? Как мне зачем? Работали рядом. Много времени вместе проводили. Путешествовали, читали. Решили, что целесообразней объединиться. Так веселее жить и быстрее все дела решать. Да и удобно с ней в доме. Она девушка техническая, все мои новшества -  кнопки, пульты, датчики -  освоила быстро. Ну, за исключением пола, - ухмыльнулся Генрих. Секс опять же дома - все понятно, время экономится. 
-А дом?
После небольшой паузы, Генрих, поёрзав в кресле, словно хотел ещё глубже в него зарыться, вздохнул и продолжил, отводя взгляд от приятеля:
-Дом пришлось сменить. Жаль, мы с ним очень дружили. Его мана была для меня как самый близкий друг. Сколько я домов в жизни сменил, но нигде мана – душа дома – не была такой мне родной, безопасной, доброй. Я по нему тоскую, -  совсем тихо, смущенно, буравя взглядом потолок, проговорил друг. - Ты знаешь,  - он встрепенулся и повеселел, -  дом  меня звал Геха, а я его Барбос. Это из-за того,  что когда я подходил к двери, он лаял, будто меня не узнавал. Дразнил. А как только я проводил рукой по сканеру, он урчал и открывал двери. Причем дом любил, чтобы я сканировался  справа налево. Сверху вниз, как ты делаешь, он не признавал и дверь мне не открывал - представляешь? – совсем по-мальчишески вскинул голову  Генрих.
-Новый дом тоже хороший, - примирительно продолжил он свою мысль, - но другой, он наш с Кларой. И душа его другая, не такая тонкая что ли. К тому же мана нового дома для нас двоих с Кларой. А тот был только мой! Я, прежде чем его сдать в банк домовладений, всё перекодировал. Все звуки, запахи, функции, сервисы. Всё абсолютно. А ману схлопнул, стер навсегда. По сути, там сейчас совершенно другой дом с другой ментальной и сервисной  картой. Это лишило меня преференций в выборе нового дома, но я не жалею. Я уверен, что поступил правильно.
-Ты её убил, Генрих. Убил душу дома, как убивают ненужный файл, - произнес Юрий с тихой горечью.
- Нет, ты всё абсолютно неверно истолковал! Я её сохранил. Для себя сохранил. Дом был и есть мой друг. И больше ничей. А почему ты об этом спрашиваешь?
-Да так, просто любопытствую, как у тебя жена и дом сосуществуют.
Генрих, зная своего приятеля, понял, что не ради праздного любопытства он заговорил о жене и доме, но вопросов больше задавать не стал.
К слову, дома после создания ментальных карт давно уже приобрели для людей иную значимость. Они стали частью, спутниками их семей. Мана – душа дома, играла важное значение в жизни домовладельцев. Поэтому взаимопонимание манны и хозяев, их совместная забота, доверие друг к другу стали цениться не меньше, чем расположение дома, комфорт и его техническое оснащение. С душой дома можно было жить на одной волне, а можно, иметь трудности и раздоры. Но, вселяясь в новый дом, ману невозможно заранее предугадать. Узнать ее сущность, можно было только пожив там  какое-то время.
Кресла, плавно приняв форму тел, обняли их удобно и приятно. Мужчины, попивая родниковую воду, сидели и молчали каждый о своём.
В унисон их настроению негромко зазвучала музыка,  и появился приятный запах ветивера. Ветивер в этом исполнении звучал по-мужски, с нотками кипарисов, согретых полуденным южным солнцем и бархатных, тяжелых персиков. Дом, чутко уловив состояние Юрия и Генриха, включил восстановительную программу эмоционального баланса.
По прошествии получаса, кресла ослабили свои объятья, отпустив тела на волю, и коллеги продолжили дискуссию. Юрий развивал прерванную релаксом мысль:
-Я всё же думаю, что надо отдавать предпочтение личному выбору, не исключая и другие факторы.  Если человека интересует какой-то конкретный исторический период  или он ему просто симпатичен, зачем ему  отказывать? Это несправедливо и неправильно. Чем больше он сам будет заинтересован в выборе эпохи, тем легче пройдет адаптация, и значит, тем скорее он сможет принимать других переселенцев,  вводя их  в курс дела и помогая строить отношения с  тамошними гражданами.
- Это, конечно, правильно.  Думаю, в целях ускорения адаптации нужно действительно сохранить возможность индивидуального выбора. Но как быть с теми, кто не захочет покидать Землю и свои регионы?
-Ну-у, - разводя в стороны руки, протянул Юрий, -  здесь проще всего. Это же как раз те граждане, кто на своей территории сможет всё сохранять лучше других. Они вообще по сути своей не переселенцы – они далёкие потомки оседлых народов. Эти-то как раз будут идеальными хранителями Земли.
А вот те, кто не понимает своих желаний или кому все равно, где жить и с кем быть, для нас самое проблемное население. Им везде сложно адаптироваться.   Именно такие персонажи будут  создавать ненужные эмоциональные турбулентности, что осложнит вживление и принятие новых людей эпохальными аборигенами.
Неожиданно из всех четырех углов гостиной тихо, но настырно, как бы протискиваясь, зазвучала музыка, наполняя комнату звуками пятой симфонии Бетховена, а в воздухе заструилась нота жасмина. Не выхолощенного, приторно-нежного, что используют для парфюмерных отдушек, а натурального восточного жасмина, пахнущего неоднозначно, даже скорее неприятно.
-Чья судьба стучится в дверь? – игриво поинтересовался Генрих.
-Ладно тебе, знаток. Действительно пора расходиться, что-то заболтались мы сегодня, - вставая с кресла, отшутился Юрий.
Тем не менее, про себя он отметил, что перефраз бетховенской темы судьбы Генрих подметил точно. Что это, хваленая  интуиция друга?  Или он, Юрий, сам себя выдал вопросами о жене, о доме? И уже было стал он уноситься мыслями в рассуждения, как скрипучий и холодный голос дома поприветствовал:
-Здравствуй, Зоя.
-Я пошел, до понедельника. Про критерии переселения по эпохам еще подумай, наша лаборатория должна предложить лучший и наиболее обоснованный вариант критериального отбора.
-Непременно, - серьезно, в тон другу, но с легкой укоризненной усмешкой поддержал Юрий, чтобы тот все же вспомнил:  начались выходные, а это законное личное время, и работу на дом он брать не намерен, хотя друг и был ему начальником.
Дверь отворилась, одновременно впуская и выпуская людей – Генриха и Зою. То ли Генрих слабо придержал дверь, то ли Зоя медлила на входе, но она получила лёгкий, но неприятный  шлепок створкой по попе.
Юрий этого не заметил, но у Зои настроение пошатнулось, как от неожиданного сквозняка колеблется пламя свечи.
Переобувшись, как было заведено в доме у Юрия, Зоя пошла в столовую, на ходу поправляя спадающую с пятки тапку.
-Что-то обувной коврик стал барахлить, поменял бы…
-Да? Не замечал. Есть будешь?
-Только фрукты или воду. Спасибо, я сама. Что нового у вас в Комитете?
- Все то же, - махнул рукой Юрий, - проблемы с переселенцами. Время неумолимо, ресурсы  ограничены. Решений однозначных нет. А у тебя?
-А у меня кризис идей. Вам, антропокосмологам, проще. Можно на Альпину народ закинуть, можно в Сахару. А нам в Комитете остаточных знаний вообще невдомёк, как с ними поступать.
-Вот, например, ваша идея об эпохальном переселении, - заводясь, начала рассуждать Зоя, налив себе стакан воды, - допустим, часть народов уйдет в прошлые эпохи. Как быть с теми знаниями, которые у них в головах? Оставлять или вычищать? Оставлять проще, гуманней, но какие могут быть последствия? Это же страшно себе представить! В древнем мире человек с «интернетом в голове» неуместен, и ему не нужно знать того, что неприменимо этих условиях. А возьмем Новое время или Средневековье. Сколько чудовищных бед может произойти от недоверия к его знаниям!  Переселенца сожгут как еретика или посадят на цепь как сумасшедшего.
Хрясь! Стакан выпал из Зоиной руки, и на полу образовалась лужа, поблекивающая мелкими осколками стекла. Зоя не придала этому значения, даже краешком брови не отреагировала на досадную неприятность, хотя знала, что стеклянные стаканы – раритет, и найти их непросто. Пару лет назад она вместе с Юрием радовалась трём стеклянным стаканам, с огромным трудом выторгованным у ветхого деда в дальнем конце их территориального округа. Зоя отмотала мусорную плёнку, накрыла ею остатки стакана и воды. Всё моментально собралось в маленький комочек, который девушка подняла и понесла к мусорному контейнеру.
-За переселенцев страшно, - продолжила Зоя, растирая шарик, который никак не растирался в пыль,  а клеем размазывался по её тонким и красивым пальцам.
-Тьфу, что за пакет попался, вся перепачкалась!
-Иди в ванную, смой водой.
Пока Зоя под старинным краном мыла руки с водой, Юрий вдруг со всей очевидностью увидел несложную, но неприятную цепь событий: египетский дурнопахнущий жасмин, удар дверью по попе, тапка, упавшая  с ноги,  разбитый любимый стакан, мусор, налипший на пальцах. Неужели она не замечает, как  мана над ней насмехается?! Даже наш любимый стакан не пожалела!
Зоя вернулась и спросила:
-Юра, а когда мы поженимся, будем жить в твоём или в моём доме?
У него чуть было не сорвалось: «С чего ты взяла, что мы поженимся?!» Но он сдержался и промолчал.
По выражению лица, которое он не мог контролировать, поскольку усиленно контролировал свои слова, Зоя поняла, что вопрос задала напрасно. И быстро сменила тему:
-Что-то я замёрзла…Согреешь?
-Замёрзла? - Юрий пристрастно поглядел на Зою.
Нежно-розовый, рельефно облегающий свитерок с длинным рукавом удивительно подходил к изящной, женственной фигуре и делал её лицо еще свежее и нежнее. На ней были джинсы, выглядевшие как настоящие, которые носили их пращуры, но из другой ткани, тонкой, легкой, не истирающейся и отлично устраняющей все мелкие огрехи бёдер и ног.
-Да, немного… А ты против? – ласково улыбаясь, удивилась Зоя.
Он понял её желания, приобнял Зою за плечи и повёл в спальню.
Зоя никогда еще не оставалась у Юрия на ночь. Сама не настаивала, да и он не предлагал. Они привыкли встречаться по вечерам. Ели, иногда гуляли, обсуждали свои дела, занимались любовью, путешествовали по временам и новым планетам, слушали музыку. Потом он провожал её и возвращался к себе.
И каждый раз не мог понять, правильно ли это. С Зоей было хорошо. Но Юрий часто ловил себя на мысли, что когда он в доме один, ему тоже хорошо. О Зое он вспоминал на работе, в машине, в перелётах, дома же по ней почему-то не скучал. Дома вообще было всё устроено  так, как ему нравилось, как было удобно и приятно. Он любил свой дом, и дом любил его.
У них с домом не было тех отношений, о каких рассказывал Генрих. Их связь была иной природы.  Мана, душа дома была ему близка и понятна, она не требовала от него многого и деликатно оставляла главное – свободу. Мана тонко чувствовала Юрино настроение и знала, как быть рядом, не мешая, но и не отчуждаясь.
Она нежила его любимыми запахами, звуками и энерготеплом. Спокойно позволяла вбуривать в себя водопровод, ввинчивать в свои красивые стены железные палочки для тяжелых квадратов и прямоугольников, привезенных Юрием из каких-то далеких мест, которые называл картинами.  Юрию  нравилось пользоваться водой или смотреть часами на эти огромные, в деревянных скобах, куски старого  мира, мана уважала чудачества и привязанности своего хозяина, и не противилась этому.
Утром дом наполнялся запахом кофе и ванили, не очень понимая, почему выбраны именно  такие оттенки запаха, но если друг так запрограммировал утренний воздух, значит ему это нужно. Юрий же делал дому уступку в выборе ароматов франжипана и лемонграсса, оставляя за собой ветивер, арбуз  и скошенную траву.  Кроме того, он позволял мане менять цвета стен, потолков, оконных стекол и украшать дом рисунками, как заблагорассудится.
Они как-то быстро пришли к понимаю, что для кого важно и приятно, стараясь порой опередить друг друга в ненавязчивой заботе.
Мана была гостеприимна к друзьям и коллегам Юрия, вот только над Зоей вечно подтрунивала и по-всякому чудила с ней.
До сегодняшнего вечера Юрий не придавал этому значения, но рассказ Генриха о перекодировке своего бывшего дома, о невозможности забыть стертую ману, испугал его. Он сам от себя не ожидал, что это произведет такое сильное впечатление.
Юрий очень хорошо понимал тех, кто отказывался учитывать  сложившуюся на Земле ситуацию, не хотел ничего слышать о катастрофе перенаселения и не желал никуда переезжать. С появлением же концептуального долголетия, когда люди могли самостоятельно задавать продолжительность собственной жизни, еще больше сочувствия  стали вызывать у него те, кто хотел оставаться на Земле, в своем доме.
Генрих считал иначе. Он полагал, что жизнь - это творческий эксперимент, и не надо бояться, стоит всё пробовать и изучить. Некоторым людям, даже не меняющим своего времени, места и возраста, можно многое начинать, осваивать и творчески  развиваться.
Договаривая этот диалог с самим собой, уже лежа в еле колышущейся, как колыбель кровати, Юрий с благодарностью уловил еле слышный запах свежескошенной травы и нежно плавящееся под спиной тепло простыней, обволакивающих  негой и нежностью. Его последние в этот день мысли были о красивой, умной, чувственной, но далёкой Зое и убитой мане холостяцкого дома Генриха.
Юрий окончательно ушел в сон, он уже не смог слышать удовлетворённого смешка и дробного постукивания подбитых войлоком каблучков.
 Раз-два-три. Раз-два-три. Раз-два-три.
Соль диез - до диез - ми. Соль диез - до диез - ми.
Луна и Лунная соната наполняли комнаты серебряным светом и уверенностью, что от добра добра не ищут и «душа с душою говорит…».