Доброволец

ДОБРОВОЛЕЦ
(Из книги «О людях и для людей»)

Его отец умер почти перед самой войной,в начале 1941 года.Именно он незадолго до того и привёл сюда своего сына-подростка Ваню Авдошина работать в большой токарный цех Косогорского металлургического завода.С тех пор прошло совсем немного времени,но Ваня уже начал умело точить детали,с интересом осваивать  отцовское ремесло,отец его,кстати,сказать,был неплохим токарем.Но тут-то случилась война,и она ещё большей тяжестью,чем смерть отца,упала камнем на его мальчишеское сердце.И вот сегодня он,следуя вместе со станками цеха в эвакуацию на Урал,никак не может уснуть,вспоминая отца,и день за днём всю свою короткую довоенную жизнь,когда ещё жив был отец,и они вместе с ним работали на заводе.  Затем дремота начинала охватывать его,и он незаметно в своих воспоминаниях  плавно переместился в совсем детские годы –когда было всё мирно и хорошо,как  беззаботно было ему жить.Да как же ему о них не вспоминать,если это очень дорого и близко его сердцу,коль сегодня он не знает,что с ним будет в чужой стороне, и потому его даже во сне тревожит и беспокоит мысль о том,как сложится его дальнейшая жизнь?!
А поезд всё трясся и трясся на стыках,упрямо торопился на восток,где в одном из  вагонов,вместе со станками и оборудованием его большого токарного цеха,трясся и он,Иван Авдошин.Он уже давно потерял счёт времени:которые же сутки он трясётся в этом жёстком и холодном вагоне? «…И где же эта самая «эвакуация»,–думалось ему, –где же эта непонятная Лысьва,и что это за город такой,о котором он до того никогда не слышал?». И какой он этот Урал,что это горы? И какая там у него теперь  будет жизнь?  Впервые Ваня оказался вот в жуткой ситуации – совершенно один и без семьи. Вот потому он очень волновался и тосковал по родному дому даже во сне.
  Шёл уже октябрь 1941 года, за окном стояла глубокая осень. А поезд всё дальше и дальше катил, вздрагивая и  качаясь из стороны в сторону, а он, Ваня, всё также лежал на деревянной полке, и если не дремал, то всё думал и думал, вспоминал и  вспоминал  оставленный им вдалеке дом, свой родной посёлок. Тоскливо от этих воспоминаний у него сжималось сердце. Отчётливо и зримо, как наяву вставал перед ним  частный сектор Косой Горы  под странным названием Стрекаловка.  Он, как наяву,  видел улицы своего посёлка, где он по вечерам гулял, или спешил  рано утром на работу, а в своём родном доме на Стрекаловке, он оглядывал мысленно  каждый уголок. Всё дорого ему было здесь! Затем в своих мыслях он переметнулся на  завод, оказался в своём токарном  цехе. Вспомнилось даже и то, что было много лет назад! То, как  его семья дружно въезжала  в небольшой  домик  Верхней Стрекаловки, ставший ему теперь особенно дорогим и прекрасным. Как радостно тогда справлялось здесь новоселье!  Авдошины переехали  на Косую Гору, на своё  новое  место своего жительства, из деревни Островки (ныне Ленинского района), что  была совсем под самой Тулой. Тогда ему не было и одиннадцати лет. Затем вспомнились вдруг ему мать с сёстрами, что так  заботливо и печально собирали его в эту дальнюю дорогу. Собирали они его и  плакали: « Как же это он один без них там будет, как же это он один в столь далёкий край поедет?».  И лет-то ему было мало –  всего  шестнадцать лет.  А ведь дальше  Косой Горы он в своей жизни ещё никуда не выезжал! Было не по себе ему тогда при прощании. Вот потому-то он и сейчас сильно скучает по дому, вспоминая родные углы и дорогие ему лица.
  … Но вот и закончен  дальний путь. Поезд наконец-то прибыл к месту своего назначения. Вот она  Лысьва! От железнодорожной станции до домика, в котором ему теперь предстояло жить вместе с двумя такими же,  как и он, молодыми пареньками, тащить ему свой дорожный деревянный сундучок было совсем недалеко. И не очень  тяжело, так как в нём было совсем немного вещей.  Квартирантов встретила сама хозяйка домика, очень измождённая, хотя ещё довольно молодая женщина. Встретила она их не одна, а вместе с гурьбой таких же бледных и худых как и она,  ребятишек. Хозяин же был на фронте.
 И в свой первый же день на новом месте, собираясь поесть, Ваня  чуть не расплакался, потому что он увидел, с какой жадностью смотрят её ребятишки на его еду. Особенно когда увидел, как прячут они от него в свои рукава его картофельные очистки! Тогда он взял и выложил на стол всё содержимое своего сундучка: крупу, муку, картошку. Всё, что ему  дали дома, собирая в дорогу, мама и сёстры,  – готовь на всех, хозяйка! Точно также поступили и два других постояльца.
  Но и этих запасов надолго на всех в доме не хватило. И потому осваиваться на новом месте прибывшим в эвакуацию было совсем нелегко, очень даже трудно здесь жилось людям. А работать приходилось много. Но это ещё было полбеды, хуже было то, что повсеместно было очень голодно и холодно, а не только в этом доме!  «… В рабочей столовой еды на всех не хватало, – вспоминает теперь  Иван Васильевич, – чуть задержишься, то и останешься ни с чем! Отличившимся на работе давали «стахановские» талоны. Потому все старались работать хорошо…». Но их, эти талоны,  научились здесь подделывать всякие  проходимцы и ловкачи, они ели сытно на фальшивые талоны. А тем, кто хорошо работал, и на настоящие талоны  не хватало продуктов! И потому кому-то обязательно не доставались продукты!  Однако, не смотря на всё это безобразие, ни на голод, ни на  холод, ни на проделки всех этих урок и проходимцев, люди ударно работали, они отдавали  все силы и все свои способности для фронта,  для Победы!..
 В начале 1942 года Иван Авдошин сам идёт в военкомат и просит направить его добровольцем на фронт сражаться с врагом. Положение на фронтах тогда, как известно, было очень тяжёлым. И всё же новобранцев, то есть молодёжь, не сразу брали на фронт, не сразу бросали в пекло. А начали молодых, прежде всего, обучать военному делу. В армии и Ивана Авдошина сразу же одели и обули, накормили досыта, начали обучать военным премудростям. Прошло некоторое время и вот однажды новобранцев выстроили на плацу и начали вызывать из строя по фамилиям. Прозвучала тогда фамилия и  Вани  Авлошин, после чего он был направлен в пулемётную школу в город Златоуст.
 И вновь его убаюкивает, уже после шестимесячного обучения в этой школе, вагонный перестук и поезд его уже мчит с востока на запад. Опять он торопил поезд, где голодная и холодная  дорога в теплушке  была мучительна, но вот и она, наконец-то закончилась, и он прибывает  в свою  первую воинскую часть, что воевала, где он точно назвать сейчас не может, но где-то под Ржевом. Здесь шли самые кровопролитные и очень ожесточённые бои. И ему никогда не забыть, как тяжело отодвинулась дверь теплушки и раздалась команда:
 – Выходи! Стройся!!
  В новеньком обмундировании Ваня легко спрыгнул на откос. И был поражён, когда оглянулся на поезд и увидел: многие пожилые солдаты, прибывшие вместе с ним, выходя   из вагонов, становились в строй лишь в одном исподнем! Куда же делось их новенькое обмундирование? В дороге кое-кто даже штаны продал за кусок хлеба! Принимавший пополнение майор был от того вне себя от негодования! Приказал открыть штабной вагон, где ехал полковник из службы сопровождения. А еды в этом его вагоне оказалось вдоволь! Солдатам же в сутки выдавали в пути лишь по ломтику хлеба, по ложке супового концентрата и по крохотному кусочку сахара. Вот и меняли свою одежду солдаты на еду.
  Сдержался тогда майор. Так и не вытащил пистолет из кобуры, за которую схватился в первый момент, иначе было бы тогда плохо тому полковнику. Да и майору было бы несдобровать за самосуд – спрятал он свой пистолет назад в кобуру. Но приказал своим солдатам: выгрузить всё обмундирование из вагона. И еду тоже! А полковнику оставил на дорогу столько же, сколько он давал солдатам. Солдат приодели, накормили, и распределили по подразделениям. И сразу же в бой!
  В скольких же таких боях и в различных переплётах-переделках побывал в эти дни под Ржевом молодой солдат Иван Авдошин? Всего этого ему сейчас и не вспомнить, тем более: сколько всего пришлось пережить за годы войны. Но из всех перипетий военных лет незабываемой  для него оказалась зима 1944 года. Это был Белорусский фронт. Бои шли под самым Витебском. Шло здесь жёсткое противостояние на большом участке фронта. Пулемётчики вечером выдвигались вперёд  перед нашими позициями, а к рассвету возвращались на линию наших укреплений.
   « …Шла здесь упорная самая настоящая позиционная война, – вспоминает Иван Васильевич. – Мы и немцы глубоко врылись в землю. Хорошо укрепились. Как-то я возвращался в полк,  чертыхаясь и ругаясь,  шёл почти вслепую, еле различая дорогу. Февральская вьюга всё замела вокруг, в двух шагах перед собой ничего не видно было.  И вдруг натыкаюсь я на две фигуры в серых шинелях: «Немцы!». Они с автоматами и катушками с проводами на себе. «Телефонисты?! Заблудились?!», – мелькнуло в голове. Я за свой автомат: «Хенде- Хох!». Они же от неожиданности совсем растерялись и подняли руки. Но и я снять с них оружие не могу, подойти ближе – тоже боюсь! Так и привёл их в расположение нашей части с поднятыми руками и с оружием…».
  Рассказывает мне это сегодня Иван Васильевич, улыбаясь, с юмором, даже смеясь, как о  смешном анекдоте, фронтовом казусе. А я подумал: « А случись каждому из нас попасть в точно такую же  ситуацию – как бы кто себя повёл? Тут не до смеха! Один против двоих?!».  Вокруг никого – лишь пустынная дорога, да метель.  Ночь, поле, лес, сугробы по пояс, а навстречу тебе идут два вооружённых немецких солдата?! Да и сам-то  толком не знаешь: где твой полк и где твоя родная рота?! За взятие в плен этих двух немцев Иван Васильевич был награждён медалью «За отвагу!».
 Этот фронтовой «казус» случился с ним в начале февраля. А в конце того же месяца его  наградили ещё и орденом Боевого Красного Знамени.  А ведь это очень высокая государственная награда во все времена, особенно на фронте?!  Не многие косогорцы - фронтовики могут похвастаться представлением  к этой высокой награде
  А случилось с ним следующее. Лощину перед нашими позициями очень плотно простреливал немецкий пулемёт. И эту огневую точку врага необходимо было подавить и уничтожить.
  – Кто пойдёт? Добровольцы есть? – раздался однажды перед строем командирский голос.
    И  Авдошин вызвался  первым. «…Молодой был, горячий, –  как бы оправдывается сегодня  за свою  бесшабашную смелость Иван Васильевич,  – погибнуть ведь мог?». За ним вызвались пойти ещё четверо. Надели они маскхалаты и поползли. Ночь. Позёмка метёт. Мороз. Где немцы? То стреляют они, то освещают ракетами нейтральную полосу, а то совсем молчат?  Наши добровольцы ползут тихо и осторожно. Но вот впереди и немецкий форпост, боевое охранение – то есть, пулемётный расчет. Они выдвинули его вперёд. Точно так же, как  часто выдвигался вперёд со своим расчетом и сам Алдошин перед своими позициями.
  «… Совсем близко до них  осталось, – говорит Авдошин, – видим: мёрзнут около пулемёта  немцы! Постреляют, осветят ракетой местность вокруг и… ныряют в свой блиндаж. Греться! Мы выждали, когда немцы в блиндаж нырнут, и к блиндажу. Двери – нет! Занавешен вход лишь плащ-палаткой. Чуть оттянул её – внутри светло! В карты они играют. Хорошо живут! Сколько же их там было? Не успел заметить. Всех положили прямо в блиндаже автоматными очередями. И затем, после того,  мы отправили  одного из нас – доложить, что путь свободен. И вскоре наша пехота пошла в наступление и выбила немцев из всех их укреплений. Таким образом, мы первые заняли их позиции. И тут же началось общее наступление…». Вот за этот подвиг и был удостоен Иван Васильевич ордена Боевого Красного Знамени.               
  Не знал тогда Иван Васильевич, что осталось ему немного повоевать. Уже в июне 1944 года, во время одного из наступлений, его расчёт попал на минное поле. Из трёх человек в живых остался он один. Был тяжело ранен в ногу.
  «…Очень далеко и долго добирались до санитарной роты, – вздыхает сегодня бывший фронтовик, –   началась у меня тогда гангрена. Ногу у меня отняли. Но вот что значит молодость – на одной ноге, с костылями, в «догонялки» играли в госпитале! Дважды ко мне в госпиталь под Горький приезжали мать и сёстры. Но домой я явился лишь в марте 1945 года. Долго лечился…».
  Как же сложилась дальнейшая судьба Ивана Васильевича? Вся его трудовая жизнь до самого позднего пенсионного возраста была связана с Косогорским металлургическим заводом. Работал диспетчером в заводском гараже, затем – заведующим главным складом завода. Сложилась у него неплохо и личная жизнь. У него – трое детей. Сын недавно вернулся со службы в армии. Ныне он работает электриком в цехе фитингов. А как живётся сегодня ветерану? И потому я спрашиваю:
  – Иван Васильевич, как вы сегодня живёте? Есть ли у вас какие трудности в жизни? Помнят ли о вас в трудовом коллективе, в котором вы отработали всю свою трудовую жизнь?
 – Не жалуюсь, – отвечает. – Пока есть что поесть. Копаюсь на своём приусадебном участке. Но вот обида одна у меня одна, всё-таки, есть! Пришёл я, как-то, к одному начальнику на заводе – кирпич мне нужно было выписать. Так он не только не предложил мне сесть, даже голову от стола не поднял! Не выдержал я тогда и всё ему тогда высказал. Всё, что о нём думал. И ушёл! Ведь сколько лет я отработал на заводе и такое отношение к ветерану не потерплю!..
 – Да вот ещё! – разгорячился Иван Васильевич. – Как- то в протезной мастерской был я. И ненароком обмолвился: « Чехлы для протезов для нас, фронтовиков, были всегда бесплатными, а теперь – за деньги?..». Так девчонка, которая там сидит на приёме, так понесла меня: « Всё бы вам было бы бесплатно!..». А я ей в ответ: «Я за тебя ногу потерял! На велосипеде не покатался! В молодости не натанцевался!..». Горько мне тогда стало: «Было-то мне девятнадцать лет, когда мне этот протез нацепили!..». Вот только тогда она и замолчала.
  …Что мне на это сказать ветерану? Многое они могут потерпеть, многое простить. Прости и ты её, Иван Васильевич, как умеют прощать обиды фронтовики. Глупая она, не ведает, что говорит. Да за ваш подвиг,  подвиг всех фронтовиков, нам вас нужно на руках носить, а не только протезы вам бесплотно выдавать!  Здоровья, вам всем, фронтовикам, всего самого наилучшего! Здоровья и тебе, Иван Васильевич!
А.Бочаров.
1991.